Укус

41

Похоже, спали мы долго.

Кэт разбудила меня, прижавшись своими губами к моим.

— Привет, — выдохнул я, глядя ей в глаза.

— Самое время просыпаться, — ответила она с улыбкой.

— Ох, ты — тот еще будильник. Снегович не намечается?

— Нет, я смотрела. На западном фронте — без перемен. Как ты?

— Всяко лучше, чем было.

— Ладно. Не буду тебе мешать.

— Ты не мешаешь.

— Прости, я… просто… истомилась немного.

— По чему?

— По тебе.

В этот раз мы провозились дольше. Мы прикипели друг к другу. Кэт исследовала мое тело, поглаживая и слегка царапая. Я старался не отставать. Я целовал ее, пробовал на вкус, в малейшее прикосновение вкладывая максимум страсти. Нет, такого у меня решительно не было никогда — подобные трепещущие волны чувственных наслаждений были мне доселе неведомы.

Мы отдавались друг другу едва ли не отчаянно.

Мы буквально стирали друг друга.

А когда закончили — ничего от нас не осталось, кроме мягкого, страдальческого блаженства и тяжелого, глубокого дыхания. Из-за каменистой природы нашего ложа мы заработали кучу мелких царапинок и стесов кожи — на локтях, коленях, бедрах, ягодицах. Красные пятна засосов на наших телах просто не поддавались счету.

И мы кровоточили.

Все наши нашлепки и повязки канули. Что-то — раньше; что-то — уже сейчас. Кровь текла у меня из ран над бровью и у предплечья, у Кэт — из вновь раскрывшихся ранок от укусов Эллиота на шее, ноге и в паху. Какую-то часть крови мы друг с друга слизали.

Закончив, мы лежали, выдохшиеся, на спинах. Ветер обдувал наши разгоряченные тела.

Какое-то время — долгое время — мы даже слова не могли вымолвить.

Первой подала голос Кэт:

— Тебе хорошо?

— Как никогда в жизни.

— Мне — тоже.

— Я, похоже, даже встать не смогу.

— Слишком много потеряно драгоценных телесных соков, — сказала Кэт.

— А, пустяки.

— Хотя, не так уж много потеряно, в основном мы ими обменялись. У тебя, между прочим, прекрасный вкус.

— И у тебя тоже.

— Пальчики оближешь.

— Фу, Кэт.

Она тихо засмеялась.

— Считай, это комплимент.

— Спасибо-спасибо.

Мы еще немного помолчали, потом она спросила:

— Ты когда-нибудь делал это прежде?

— Что именно?

— Пробовал чью-нибудь кровь на вкус?

— Не думаю. А ты?

— Да. — Она повернула голову и посмотрела на меня. — Несколько раз. Но сейчас — первый раз, когда меня это вынудил сделать не Эллиот. Мне понравилось.

— И мне тоже.

— Мы теперь перемешаны, Сэм. От тебя — во мне. От меня — в тебе. — Кэт улыбнулась. — Мы теперь единое целое.

Ее рука нашла мою руку.

— Единое целое, — эхом откликнулся я и крепко сжал ее.

— Интересно, мы теперь вампиры?

— Из-за чего? Из-за того, что попробовали кровь друг у друга?

— Да. Как думаешь?

— Вряд ли.

— В любом случае, почему бы и нет?

— Я просто целовал твою шею и случайно попал туда же, куда до меня — Эллиот.

— Случайность, выходит?..

— Ну да. Правда, ты не попросила меня перестать.

— А ты ведь и не хотел перестать.

— Твоя правда. Но это не делает меня вампиром.

— Ты тогда стал похож на вампира. Очень-очень.

— Только потому, что это была ты, — сказал я.

— Правда?

— Святейшая. Пить еще чью-то кровь у меня нет никакого желания.

— Значит, единое целое.

— Коим мы были всегда, — тихо произнес я.

— Ради той, что, впиваясь, мне дарит любовь, — процитировала Кэт. — Ведь ты почти предупреждал меня тогда, Сэм. Обо всем об этом.

— Это просто фантазия, — покачал головой я.

— Фантазия о вампире или о жертве вампира?

— Быть может, и о том, и о той.

— Здорово. Так как тебе — быть единым целым?

— Прекрасно.

— Да. Здорово. — Ее рука сжала мою в ответ. — Если мы выберемся из всего этого живыми…

— Мы выберемся, Кэт.

— …если все же выживем, я не хочу терять тебя больше, Сэм. Мне так хорошо, когда мы вместе. Наверное, я тебя люблю. Наверное, всегда любила.

Она подобралась ко мне, закинула на меня ногу и мягко поцеловала. В этом поцелуе не было ни безудержности, ни жажды — но от этого он не был хуже, отнюдь. Простой, короткий знак любви. Она положила голову мне на грудь, и я погладил ее короткие, влажные волосы.

Так мы скоро и заснули.

Когда я пробудился, Кэт все еще лежала на мне, все еще спала — дыша ровно и неспешно. Ветер утих. Хоть мы и залегли в тени, воздух был сухой и горячий. Я чувствовал дыхание Кэт на своей груди. И — что-то еще. Посмотрев вниз, я увидел маленькую блестящую лужицу на коже — там, где угол ее рта опирался на мою грудь. Кэт во сне пускала на меня слюни.

Я улыбнулся.

Закрыл глаза.

И тут взвыл клаксон чьей-то машины.

Кэт продолжала дремать.

Клаксон завыл снова.

Я мягко потряс Кэт за плечо. Она застонала, с трудом оторвав от меня голову. Ниточка слюны стекла на ее раскрасневшуюся щеку, оттуда — на подбородок, и с него — на меня.

— Что… — спросила она.

— Кто-то сигналит нам.

— Хм? — Она потрясла головой и, сонно моргая, уставилась на меня.

— Тут машина, Кэт.

Она поморщилась.

— Снег?..

— Не знаю. Может быть, Пегги очнулась.

Хмурясь, Кэт повертела головой туда-сюда, разминая шею. Сон не желал отпускать ее из своих объятий.

— Вряд ли в моем автомобиле еще осталось, чему гудеть…

Нам подали сигнал еще раз.

— Мой клаксон звучит не так.

— Я пойду и посмотрю, — сказал я.

— Вместе пойдем. Единое целое. Не забывай.

Мы встали на ноги, вздрагивая и постанывая. Наша одежда была разбросана в совершеннейшем беспорядке вокруг. Даже носки. Кэт подцепила с земли рубашку и принялась влезать в нее. Я влез в трусы. Носки пришлось натягивать в спешке и кое-как, прыгая с ноги на ногу.

— Что-то он умолк, — заметила Кэт.

— Может, уехал?

— Верится с трудом.

Я спрятал церковный ключик в свой носок. Кэт сунула ноги в шлепанцы Пегги и пошла вперед, к солнечному свету.

— Обожди! — взмолился я.

Не обращая на меня внимания, она вышла из тени и, низко приседая, поспешила вперед. Я заторопился следом. Подхватил ее сзади, когда она едва не оступилась.

На руках и коленях мы подползли к краю. Ползти так по мелким камушкам было неприятно. Но — не так неприятно, как то, что мы увидели.

Снег Снегович вернулся.

Донни был реален.

Они стояли вместе на крыше фургона, остановившегося за останками автомобиля Кэт.

Все четыре дверцы были открыты. Пегги как-то умудрилась вывалиться из салона — а может, ее выволокли. Спиной она была на земле, а ногами — все еще в салоне. Выглядела она так даже мертвее, чем прежде.

А Донни был явно жив.

Как и сестра, он оказался тощим и светловолосым. Вихры у него были порядочной длины. Снегович намотал их себе на руку и крепко держал. Руки Донни были за спиной — и, хоть мне их и не было видно, понятно было, что их там чем-то стянули или связали.

На ногах парня были туристические бутсы Кэт. Без шнурков они смотрелись клоунскими туфлями на его узких ногах.

Больше на Донни ничего не было.

Его кожа была красной — видимо, от солнца, — но ранен он, похоже, не был.

Снегович, прижав пленника к себе, приставил к его горлу нож. Мы отползли назад — туда, где край скалы мог скрыть нас от взгляда седого психа. Если он был не виден нам с такой позиции, то мы ему — подавно.

— Надо что-то придумать, — пробормотала Кэт.

— Знаю. Знаю. О Боже.

— Ты видел Пегги?

— Да.

— Он что, убил ее?

— Боюсь, ее убила авария. Или она все еще в отключке.

— Да что-то это уже не похоже на отключку.

— А парнишка-то, вроде, цел.

— Черт! Бедняга… — Она прикусила нижнюю губу.

Я мягко потер ее спину через рубашку.

— Мы должны его спасти, — сказала Кэт, глядя мне в глаза.

— Но как?

— Есть идеи?

— Ты у нас хитрая, — напомнил я ей.

С ужасающей решимостью в глазах она тряхнула головой.

— Мы должны, обязаны как-то развести их. Понимаешь? Старая ситуация. Пока у него Донни, нам его никак не достать.

— Что-то мне не хочется доставать подобного типа.

— Не одному тебе.

— Но мы должны.

— Конечно же.

— Пойдем назад, оденемся до конца, — сказал я. — Погибать — так хоть в приличном виде.

— Согласна.

Мы поползли назад, к нашей тени, и наскоро оделись полностью. Джинсы мои были какие-то отяжелевшие и неприятные коже — будто за все время, что я был без них, накопили тепла побольше. Рубашка все же повторила судьбу своей предшественницы, но я все равно напялил ее и проверил, на месте ли зажигалка.

Кэт тем временем пробовала застегнуть свою блузку. Ее руки ужасно дрожали. Пуговицы не попадали в дырочки, а если попадали — долго там не задерживались, выскальзывали обратно. Наконец ей удалось нормально застегнуть две из них.

— Ну что, идем?

— Надеюсь, он не убьет нас сразу.

— А пусть попробует, сученыш.

Она улыбнулась.

— Крепкий же ты орешек.

— Это ты — крепкий орешек, Кэт.

— Самое время посмотреть, чьи орешки покрепче будут — его или наши.

— Что бы ни случилось, — отмахнулся я, — я рад, что успел пережить с тобой так много.

— Я еще не собираюсь умирать.

— Ну это само собой. Я о том, что если я умру сегодня — что ж, жизнь я прожил хорошую.

Она опустила глаза.

— Тебе совсем не обязательно умирать сегодня.

— Я знаю. Попробую продержаться.

— Я люблю тебя, Сэм.

— И я тебя люблю, Кэт Лоример.

Она подошла вплотную ко мне, мы обнялись и поцеловались. Мы оба знали, что это может быть наш последний поцелуй. Что, может быть, больше нам уже никогда не быть наедине друг с другом. И потому то был долгий поцелуй — а объятья были столь крепки, будто мы боялись, что сейчас кто-нибудь из нас превратится в дым и исчезнет.

Там, внизу, Донни коротко, но громко вскрикнул.

И Кэт выпустила меня. В ее глазах полыхало отчаяние.

— Пора идти, — сказала она твердо.