Укротитель времени

1

Над дворцовыми садами ярко сияла луна. Сэр Лафайет О'Лири крадучись удалялся от двери буфетной. Он беззвучно шел на цыпочках по гравийной дорожке, ведущей вдоль рододендроновой изгороди, окружающей королевский огород Артезии и огибающей птичий двор, в котором клохтала сонная курица, недовольная его появлением. У калитки на улицу он помедлил, чтобы оглянуться на темные башни, размытый силуэт которых вырисовывался на фоне ярких облаков. Слабый огонек светился в окнах его покоев на четвертом этаже. Там, наверху, его ждала Дафна, свернувшись калачиком между шелковыми простынями. Он отправил ее спать, сказав, что придет, как только внимательно прочитает еще одну главу из новой книги по гипнозу. Вместо этого он крался как вор в ночи на тайное свидание с неизвестным лицом или лицами, все из-за этой нелепой записки, найденной под салфеткой с послеобеденным напитком.

Он вытащил неряшливый кусок бумаги из кармана и перечитал при тусклом свете лампы стенного бра:

«Наверно, это от Рыжего Быка, — думал Лафайет. — Никто больше так затейливо писать не может. Но к чему эти замашки „плаща и кинжала“? Можно подумать, что О'Лири все еще зарабатывает на жизнь, срезая кошельки, а не является легендарным героем, заслужившим королевское помилование и Орден Дракона за службу короне. Похоже, он взялся за старые проделки. Вероятно, у него какой-нибудь сумасбродный план обмана соседей либо идея превращения неблагородного металла в золото. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы сейчас же вернулся и забыл об этом».

Но вместо того чтобы вернуться, О'Лири засунул записку в карман и без дальнейших колебаний вышел из калитки. Здесь, в узком переулке, ветер казался прохладней и доносил слабый запах дворцового свиного загона, где пара призовых китайских свиней ожидала завтрашнего пира. Когда Лафайет проходил мимо, он услышал грустное похрюкивание. В дальнем углу загона Жорж, четырехсотфунтовый хряк, толкался о стенку, как бы отступая от чуть менее грузной Джемимы.

«Бедный Жорж, — подумал Лафайет. — Наверно, тебя так же несправедливо проклинали, как и меня».

Тут Жорж, казалось, поймал его взгляд. Отчаянно подпрыгнув, он уклонился от амуров свиньи и продрался к Лафайету, издавая жалобное бормотание.

— Не повторяй моей ошибки, Жорж, цени то, что имеешь, пока не потерял все, — посоветовал Лафайет борову, который тщетно пытался перепрыгнуть через забор и наконец шлепнулся обратно в грязь с оглушительным шумом.

— Пойди к Джемиме, извинись и забудь о неизбежном празднестве, — Лафайет запнулся, так как Жорж бросился на забор Раздался зловещий скрип толстых досок. — Ш-ш-ш, — шепнул Лафайет. — Ты поднимешь дворцовый караул! Будь благоразумен, Жорж, живи, пока живется.

Но печальное похрюкивание преследовало его, пока он быстро удалялся по темной улице.

На фронтонах, нависающих над булыжной мостовой, редко светились окна со свинцовым стеклом: добропорядочные жители столицы в это время уже видели сны.

Лафайет подумал, что только такие авантюрные натуры, как он и тот, к которому он шел, могли в такой час очутиться на улице.

Вдалеке слышались окрики городского сторожа, делающего обход, лай собаки, звон колокольчика. Паровая машина прогромыхала мимо перекрестка; над ее задней дверцей болтался красный фонарь, а железные колеса грохотали по булыжной мостовой. Вдали виднелась вывеска со знакомой эмблемой: нос корабля викингов и боевая секира с длинным древком. Под ней — низкая дубовая дверь с железным переплетом и прочными скобяными петлями.

Вид вызывал пикантные воспоминания. «Секира и Дракон» — это первое, что он увидел, очутившись в Артезии. Несколько лет назад его внезапно перенесли из Колби Конерз, США, психические энергии, сфокусированные при помощи гипноза по методу профессора, доктора Ганса Иосифа Шиммеркопфа, описанному в толстом томе «Наука гипноза». Там же его сразу арестовали за колдовство королевские мушкетеры, так как он, не задумываясь, перелил несколько галлонов первосортного вина из литровой бутылки, Он добился помилования только отчаянным обещанием победить дракона. В конце концов дракона он убил, вернее, одного из них. А второй стал служить ему домашним любимым конем… Еще он истребил страшного двуглавого гиганта Лода, что было в какой-то мере стыдно: одна из его голов была совсем недурна. Лафайет на этом не остановился, он сверг узурпатора Горубла и восстановил правление принцессы Адоранны. С тех пор он и его очаровательная жена, бывшая горничная, Дафна — почетные граждане необычного королевства Артезии. Они занимают просторные покои в западном крыле дворца. У них самые дружеские отношения с Адоранной и принцем Аланом, ее супругом.

А теперь он снова на холодной темной улице, вновь приближается к двери, которая когда-то открыла перед ним такие приключения…

Но он твердо решил, что на этот раз приключений не будет. В прошлый раз он извлек хороший урок и просто жаждал спокойной жизни. За то что он вмешивался не в свое дело, Центральная, главное ведомство межпространственной службы, прислала ему безумное задание. В результате он чуть не остался навсегда в заброшенном параллельном мире в весьма затруднительном положении. Но на этот раз он будет осмотрителен. Он пришел сюда просто шутки ради. В принципе было довольно весело, поеживаясь от холода, вспоминать ушедшие денечки, когда он был чертежником без гроша в кармане, загнанным в пансион миссис Макглинт, и жил на сардинах, приправленных мечтами, но это только потому что его ждала уютная кровать во дворце. Он думал о том, как ужасно действительно оказаться каким-нибудь бездомным цыганом без крыши над головой в такой час, голодным и холодным, без всякой надежды на лучшее.

— Долой мрачные мысли, — решительно прервал он сам себя, подходя к двери таверны. — Через час я укутаюсь вместе с Дафной, а после активной прогулки по ночному воздуху это еще приятнее.

И в самом благодушном настроении он скинул плащ и шагнул в теплый пивной аромат «Секиры и Дракона».

Угли, тлеющие в огромном камине, тускло освещали длинную узкую комнату, ряды дощатых столов, винные и пивные бочонки. Казалось, никого не было, кроме молчаливого буфетчика за стойкой на опорах, пока из тени в дальнем конце комнаты не поднялась большая фигура.

— Сюда, дружище! — пробасил дружелюбный голос. — Отдохни немножко, и мы поднимем стаканчик-другой в память о былом!

— Рыжий Бык! — воскликнул Лафайет, нагибая голову под низкими, почерневшими от времени перекладинами. — Я так и знал, что это ты!

Он пожал загрубевшую руку богатыря, который смотрел на него, радостно улыбаясь. Небольшие глаза с покрасневшими веками сияли на массивном лице, покрытом шрамами. Лафайет отметил появление седины в густых щетинистых рыжих волосах над ушами, напоминающими цветную капусту. Больше судьба по доброте своей ничего не изменила в знакомом облике.

— Где ты скрывался? — спросил Лафайет, усаживаясь на предложенный стул.

— Я тебя здесь уже год, а то и больше, не видел.

— Послушай, я дам тебе дружеский совет, — грустно сказал Рыжий Бык, наполняя вином стакан О'Лири. — Держись подальше от этих провинциальных тюряг.

— Уж не принялся ли ты за старое? — сурово потребовал ответа Лафайет. — Я-то думал, ты взялся за ум, Рыжий Бык.

— Теперь они повязали меня за то, что я сел на клячу, на которой было тавро какого-то другого раззявы. Ведь ты же знаешь, как все эти гнедые кобылы походят друг на друга на стоянке?

— Я тебя предупреждал насчет твоего беспечного отношения к праву собственности, — напомнил Лафайет. — В первый же вечер нашей встречи, прямо здесь, за этим самым столом.

— Ага, потому я и выбрал это местечко для сентиментальных воспоминаний, — признался великан и вздохнул. — Ты, приятель, верно рассудил, бросил срезать кошельки и пошел по прямой дорожке, и теперь…

— Ты опять подумываешь о старом? — грозно спросил Лафайет. — Я никогда не был карманником, не знаю, откуда у тебя такие мысли.

— Ладно, дружище, не бери в голову, — Рыжий Бык подмигнул, при этом каждая черточка его грубого липа пришла в движение. — Пусть это останется между нами, что ты бывал неуловимым разбойником, жутким привидением.

— Это все чушь собачья. Рыжий Бык, — прервал его Лафайет, пробуя вино, — уже потому только, что, когда ты меня впервые встретил, на мне быка куртка из бордового бархата и бриджи из коричневой замши.

— Да, и они сидели всегда без морщиночки, правда? Прямо по бедрам. И у тебя была французская шляпа, заломленная на лбу, и кусок кружева у подбородка.

— Это имеет никакого значения, просто так вышло, что я вызывал… Я имею в виду, — спохватился он, сообразив, что чуть не усложнил дело: Рыжий Бык никогда не понял бы функционирования психических энергий. — Я имею в виду, что на самом деле я собирался надеть серый костюм и фетровую шляпу, во что-то не пошло, и…

— Да ладно, слышал я уже всю эту ерунду, приятель. Все равно я в газетах видел, что в ту ночь луна будет как призрачный галеон, и ветер разгонит тьму, и тому подобное, вот я и… ну…

— Давай, пожалуйста, к делу, — отрезал Лафайет. — Мне и в самом деле давно пора спать…

— Само собой, дружище. Пей вино, пока я тебя посвящаю. Дело, видишь ли, вот в чем. Тащусь я вдоль заставы из местечка, где мне дельце пришили; тут настигла меня ночь. Ну, я нашел приют в пещере, а утром — как же я удивился, что булыжник, который я держал за подушку, оказался аккуратненьким маленьким бочоночком, навроде сейфика для вкладов.

— Ну да?

— Ага. Ну, я его потряс маленько, дверки и отстали. Угадай, что внутри?

— Деньги? Драгоценности? — пытался угадать Лафайет, сделав еще глоток вина. Это была противная жидкость, слабая и кислая. Очень жаль, что Центральная наложила это ограничение, а то они могли бы запросто пить дворцовый Лафит-Ротшильд.

— Как бы не так, — ехидно заметил Рыжий Бык. — Там была какая-то фигня — помесь консервной открывалки с набором для штопки. Только, похоже, она сломалась. Я уж хотел ее выкинуть, но засек, что на дне написано.

— Что там написано? — зевнул Лафайет. — «Сделано в Японии»?

— Глянь-ка сам, приятель. — Рыжий Бык запустил свою изрезанную шрамами пятерню в грязный кожаный камзол, вынул маленький приборчик, отдаленно напоминающий, как показалось Лафайету, патентованную кофеварку шестидюймовой высоты, а может, миниатюрный патефон-автомат. У вещицы было круглое донышко темно-красного цвета, на котором возвышался корпус из чистого пластика, сквозь который просвечивала путаница из проводков, колесиков, рычажков, шестеренок, крохотных кусочков цветного стекла и пластика.

— Что бы это могло быть? — заинтересовался Лафайет. — Это же похоже на конденсаторы и транзисторы, но это глупо. Никто еще не изобрел транзисторы в Артезии.

— Отлично, приятель! — воскликнул Рыжий Бык. — Я знал, что ты получишь прямую подсказку.

— Я не получаю подсказок, ни прямых, ни косвенных, — возразил О'Лири. — Не имею ни малейшего понятия, что это за штука. — Нахмурившись, он повернул ее. — Для чего она, Рыжий Бык?

— Ха! До этого мне не допетрить, дружище. Но я тут подумал, что она делает что-то сногсшибательное, и стоит нам только догадаться, что именно, и дело — в шляпе!

— Чушь! — оттолкнул прибор Лафайет. — Рад был повидаться, Рыжий Бык, но, боюсь, ты попусту отнимаешь у меня время. Ты уверен, что не сам это состряпал? В жизни не видел, чтобы механические и электронные детали были перемешаны подобным образом.

— Кто, я? — возмутился Рыжий Бык. — Я бы не стал водить за нос тебя, приятель! Как я уже говорил, я нашел штучку в пещере, и…

— Фу, Рыжий Бык. — Лафайет допил вино, отодвинул кружку. — Я иду домой спать, там мое место. Забегай как-нибудь вечерком, и мы поболтаем о прошлом, когда я был бездомным простачком без друзей, без денег и надо мной навис смертный приговор.

— Эй, приятель, погоди! Ты же не видел, что написано на дне: я и не выбросил эту штуковину только когда увидел это!

Лафайет нетерпеливо хмыкнул, взял устройство и взглянул на дно с другой стороны. Он нахмурился, поднял его повыше к свету.

— Так что же ты мне сразу не сказал? — воскликнул он. — Это же может быть что-то важное! Где, говоришь, нашел?

— В пещере схоронили. И как только я увидел королевский герб, то сразу и смекнул, что нам подфартило, правда, браток?

— Личный картуш Горубла, — бормотал Лафайет. — Но, похоже, его вручную проштамповали на металле. Там еще что-то…

— Что там написано, браток? — Рыжий Бык нетерпеливо перегнулся через стол.

— Ты что, не читал? — изумился Лафайет.

— У-у, я не шибко-то посещая школу, когда был мальчуганом, — смутился здоровяк.

— Трудно читать при таком освещении, но я различаю: «Собственность Центральной лаборатории вероятностей». — Лафайет потер потускневшую поверхность пальцем — на ней проступили другие буквы: ГЛАВНЫЙ РЕФЕРЕНТ — ПЕРЕМЕННЫЙ РЕЖИМ (ПОЛНЫЙ РАДИУС ДЕЙСТВИЯ), МОДЕЛЬ МАРК III. ОСТОРОЖНО — ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ МОДЕЛЬ. ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ.

— Ух ты! — оценил Рыжий Бык.

— Боже мой! — сказал Лафайет. — Бьюсь об заклад, это часть добычи, которую двадцать пять лет назад привез в Артезию Горубл. Он утащил ее из Центральной службы управления! Никодеус, помню, рассказывал, что они обнаружили «Травелер» с грузом оборудования из лаборатории, которую он наспех смонтировал в катакомбах дворца, но отчеты показывают, что не все удалось найти. — Он помолчал. — Рыжий Бык, эта пещера, ты можешь ее найти? Там может быть целая прорва других деталей!

— Именно об этом я тебе и толкую, приятель, — обиженно ответил он. — Как только я смекнул, что напал на дельные вещи, я пошарил вокруг и нашел целую кучу чудных штуковин под настилом. Я не могу притащить все сразу, вот я их опять запрятал и поспешил к тебе рассказать обо всем.

— Бог мой. Рыжий Бык, этот клад — динамит! Если бы он попал в плохие руки…

— Верно, браток! Поэтому я и подумал о тебе! Ладно, насколько до меня доходит, я приношу по паре вещичек, так? И при помощи твоих старых связей с тех времен, когда ты был в игре, мы вскоре сможем сорвать куш.

— Куш! Ты что, с ума сошел? Это же экспериментальное оборудование из Лаборатории Времени, где проводятся эксперименты по вероятности, путешествиям во времени, отношениям между измерениями. Только ввяжись в это, и одному Богу известно, каких вероятностных потрясений ты наделаешь. Ты же можешь сместить половину Артезии в другую фазу существования, а то и хуже!

Рыжий Бык помрачнел:

— Что общего между моим предложением и расписанием времени? Уж кому-кому, а мне-то можно сделать послабление; пять лет в одной компании, и все, что мы делали…

— Ты не понимаешь, Рыжий Бык! Нам нельзя продавать это барахло. Оно принадлежит Центральной! Горубл его украл! Нам придется вернуть все сразу, пока не произошло что-нибудь ужасное!

— Послушай, приятель, — убеждал Рыжий Бык. — Будет хуже, если какой-нибудь другой сукин сын доберется до клада.

— Рыжий Бык, постарайся вбить себе в голову одну мысль, — строго сказал Лафайет. — Эта штука потенциально опаснее атомной бомбы, хотя ты не знаешь, что такое атомная бомба. Просто поверь мне на слово: необходимо передать все властям Центральной сразу… Если я смогу с ними связаться, — добавил он не столь уверенно.

— Не-е, приятель, — огромная ручища Рыжего Быка накрыла лежащий на изрезанном столе прибор. — Только передай прибор этим спекулянтам, и они прикарманят добычу себе. Нет уж, дудки! Если не хочешь в долю, я сыграю один.

— Нет, Рыжий Бык, ты так ничего и не понял! Слушай, я обещаю тебе хорошее вознаграждение, если отдашь это мне. Скажем, сотню золотых монет.

— А как насчет остального? — недоверчиво спросил Рыжий Бык, потирая огрубевшей рукой свой давно не бритый подбородок, щетина которого трещала, как сало на горячей сковородке.

— Нам нельзя ничего трогать. Я позвоню по особому телефону в старую лабораторию Никодеуса, чтобы связаться с Центральной и добиться командировки Инспектора по континуумам сюда. Он взял бы все в свои руки.

— Ты говорил о вознаграждении. Как насчет десяти тысяч долларов наличными на месте?

— Уверен, можно договориться. Нет проблем, Рыжий Бык. Я позабочусь, чтобы твои интересы были соблюдены.

— Что ж, это уже лучше. Жаль, конечно, мы с тобой могли бы славно поработать: мой ум и твои ловкие фокусы, вроде прогулок по небу или превращения в дым под самым носом у Джонов.

— Ты несешь чепуху, Рыжий Бык. Поверь мне, я позабочусь, чтобы ты на этом не проиграл. Теперь расскажи мне точно, где эта пещера?

— Ну… я не знаю, приятель, — неуверенно промямлил Рыжий Бык. — Ты честный простак и все такое, но это самая большая возможность преуспеть на моем пути. — Он поднялся. — Мне надо в уборную, — признался он. — Дай мне минутку обдумать дела.

Он важно прошествовал в глубь таверны. Лафайет взял модель Марк III и вгляделся в ее содержимое. Модель не напоминала ни один прибор из тех, которые он когда-либо видел.

Это было похоже на детали часов с восьмидневным заводом или переносного телевизора, тщательно перемешанные и упакованные.

С одной стороны около донышка была маленькая плоская кнопка, привлекавшая слабым свечением. Лафайет нажал ее.

Вселенная вывернулась наизнанку. Лафайет, прижимаясь к внутренней стенке обширной тверди, окружающей пустой пузырь, в который обратилась Земля, смутно сознавал, что его тело теперь заполняет пустоту бесконечного пространства, в то время как его глаза, находившиеся в самом центре реальности, воззрились друг на друга, исследуя бездонное небытие, которое закручивалось, расширялось…

Стены комнаты плыли мимо как замедляющая вращение карусель. Лафайет зажмурился от головокружения, нащупал свой бокал с вином, от души хлебнул и сел. Его сотрясала дрожь, и для восстановления дыхания он сделал несколько глубоких вздохов. В рассеянности он заглотил кусок пищи размером с крутое яйцо, отодвигаясь как можно дальше от невинного на вид приборчика, лежащего перед ним на столе.

— Да, О'Лири, ты гений, — пробормотал он про себя, похлопывая карман в поисках платка, чтобы промокнуть со лба холодный пот. — Читаешь Рыжему Быку лекцию об опасности общения с экспериментальным оборудованием Лаборатории Времени, а сам тычешь в кнопку, и чуть… чуть… не делаешь, что же я чуть не сделал?!

Неожиданно со стороны аллеи за таверной послышался шум драки.

Бармен вышел из-за стойки с толстой дубинкой в руке. Он резко остановился, уставившись на Лафайета.

— У нас закрыто, ты! — грубо заявил он. — Как ты вообще сюда попал, а?

— Через дверь. Том, как всегда, — парировал Лафайет. — И что дальше?

— Выметайся со своими манатками, ты, гнусный мошенник! — Бармен показал толстым большим пальцем на дверь. — Вон!

— Что на тебя нашло. Том? — вспылил О'Лири. — Пойди, вытри стакан или еще что-нибудь.

— Послушай, оборванец, я открыл кабак, чтобы мой старый кореш, Рыжий Бык, мог спокойно повидаться с важным человеком. Это не значит, что всякий уличный мерзавец может греться у моего камина.

— Да, стоящий камин, — огрызнулся Лафайет, — «Секира и Дракон» когда-то был недурным погребком по сравнению с другими забегаловками, но сейчас испортился. — Он поперхнулся, так как Том дал ему дубиной под дых, схватил за шиворот и пособил встать со скамьи.

— Говорят тебе, вон, бродяга, значит, вон!

Когда хозяин толкнул Лафайета к двери, он, спотыкаясь, схватился за один из столбов, которые поддерживали прогибающиеся балки, завернул за него и прямо в подбородок ударил бармена. Тот кубарем полетел на утоптанный земляной пол, угодив головой под стол.

— Благодарю вас, я как раз собирался уходить, — произнес Лафайет, хватая Марка III со стола, и заметил, что его голос стал хриплым и дребезжащим. И неудивительно после такого вероломного нападении старого знакомого.

— Думаю, тебе лучше отложить испытания посетителей. Том, Это разлагает твою личность. — Он задержался у двери, чтобы поправить пальто в отогнуть лацканы. Ткань оказалась необъяснимо сальной. Он посмотрел вниз, в ужасе уставился на грязные бридже, рваные чулки в истасканные туфли.

— Всего-то из-за одной небольшой потасовки? — вслух удивился он.

Хозяин с трудом выполз из-под стола.

— Погодите-ка, мистер, — невнятно бормотал он, — мы еще не расквитались. — Когда он встал, пошатываясь, Лафайет выскользнул на темную улицу.

Заморосил холодный дождь, подул порывистый ветер.

Рыжего Быка нигде не было.

— И куда же он запропастился? — вслух удивился Лафайет, собираясь обернуться плащом. Но тут обнаружил, что теплая вещь пропала.

— Проклятье! — выругался он, вновь оборачиваясь к двери таверны.

— Том, я кое-что забыл! — крикнул он, но, как только он заговорил, огонь внутри погас. Лафайет изо всех сил забарабанил кулаками, во все впустую. Дубовая дверь была крепко заперта.

— Хорошенькое дело! — зарычал он. — Теперь он на меня взъелся, а это был мой чуть ли не самый лучший плащ. Тот, что сшила Ларди, тетушка Дафны.

Лафайет поднял ворот пиджака, рассеянно отметив, что он из грубой шерсти; смешно, что он схватил пиджак в темном чулане. Только он не мог припомнить, чтобы в его гардеробе вообще имелись такие потрепанные вещи. Может, он принадлежит человеку, который приходил очистить трубу от ласточкиного гнезда…

— Но это все равно, — твердо решил он. — Главное — передать эту адскую машинку в нужные руки. Я закрою ее в подвале дворца, а потом попытаюсь связаться с Центральной, и… — От дальнейших размышлений его отвлек топот тяжелых сапог по плитам аллеи, проходящей между узкими зданиями на несколько ярдов вперед. О'Лири отступил, инстинктивно хватаясь за рукоятку меча.

Но, увы, меча на месте не оказалось — он это понял сразу, как только пальцы сомкнулись на пустом месте. Много лет он не надевал меч, разве что по праздникам, и тогда только легкую модель, усыпанную драгоценностями и предназначенную для представлений. Кроме того, он давно не разгуливал один по полуночным улицам. Так что ему и в голову не пришло, подобно герою мелодрамы, нацепить старое лезвие, которое когда-то сослужило ему службу.

Пока он наспех прятал модель Марк III, из проема аллеи показались три человека, все в мягких шляпах с пером, жакетах в желтую и зеленую полоску — цвета Адоранны; широкие алые шарфы, свободные мешковатые штаны над сапогами с отворотами — королевская городская стража.

— Эй, старина! Ребята, как я вам рад! — поприветствовал Лафайет всех троих. — Я уж думал, это грабители, а то и хуже. Послушайте, меня нужно сопроводить обратно во дворец, и…

— Стой, бродяга! — рявкнул первый мушкетер.

— К стене! Повернись и поставь на нее руки над головой, — да ты знаком с процедурой! — скомандовал второй стражник, держа руку на эфесе.

— Шутить не время, — строго перебил О'Лири. — Я нашел краденую вещь из королевского подвала. Очень важная штука, Коротышка, — обратился он к невысокому пухлому сержанту с лихо закрученными усами, — ты иди впереди, а вы, двое, замыкайте.

— Не смей называть меня по кличке! — заорал сержант, выхватывая клинок.

— И мы тебе не ребята!

— Какая муха тебя укусила, Коротышка? — опешил Лафайет. — Неужели ты бесишься из-за того, что я выиграл у тебя в кегли со счетом два — пятьдесят вчера вечером? — У его горла тотчас очутился меч.

— Если ты не закроешь рот, Клайд, я приколю тебя к стенке! — Коротышка сделал резкий выпад. — Обыщите-ка его, парни. Я чувствую, что этот тип не простой бродяга.

— Вы что, все с ума посходили? — завопил О'Лири, когда стражники грубо придавили его к стене и не более деликатно принялись ощупывать карманы.

— Коротышка, ты что, в самом деле не узнаешь меня?

— Эй, постойте, парни, — остановил мушкетеров Коротышка. — А ну, повернись, ты! — обратился он к Лафайету. — Ты утверждаешь, что я тебя знаю, да? — нахмурившись, он всматривался в лицо О'Лири. — Ну, может, ты опустился с тех пор, как я тебя видел в последний раз. Но я бы не отвернулся от старого приятеля. Как, говоришь, тебя зовут?

— О'Лири! — крикнул Лафайет. — Лафайет О'Лири. Сэр Лафайет О'Лири, если хочешь официально!

— Чудненько, — спокойно отреагировал Коротышка. — Не ту мишень выбрал, негодяй. Так уж выходит, что мы с сэром Лафайетом во как! — Он поднял два пальца вместе, изображая таким образом близость отношений. — Еще бы, ведь пять лет назад, когда сэр Лафайет в один прекрасный вечер впервые появился в городе, он оказал мне такую услугу… Я этого никогда не забуду, я и Гертруда тоже!

— Правильно! — воскликнул Лафайет. — Это было как раз перед тем, как меня всего затрясло, и я чуть не улетучился обратно в пансион миссис Макглинт. Но я застрял здесь ради ваших ребят, а то ведь вы не все смогли бы объяснить судейскому приставу?

— Ого! — удивился рядовой. — Глянь-ка, что я нашел, Сарж!

Он поднял толстые золотые часы в форме желтой репы.

— А-а… откуда они? — спросил Лафайет, заикаясь от недоброго предчувствия.

— А как насчет этого? — второй стражник достал драгоценный кулон из другого кармана О'Лири.

— А это? — он выставил на обозрение лосиный зуб, инкрустированный серебром, богато отделанную табакерку с бриллиантовым гребнем и пригоршню безделушек помельче. — Похоже, твой старый приятель работал, Сарж!

— Это мае подстроили! — запротестовал в негодовании Лафайет. — Это мне кто-то подсунул!

— Брось прикидываться! — рявкнул Унтер. — Дурачка нашел, ишь ты! Посидишь на червивом хлебе да на тухлой воде с месяц-другой еще до суда, умник!

— Давайте только сходим во дворец! — кричал Лафайет. — Мы попросим Дафну, графиню Дафну, выйти к тебе, недоумок; она подтвердит моя слова. А когда все выяснится…

— Надень ему браслеты, Фред, — предложил Коротышка. — О-ля-ля, через десять минут смена дежурства.

— О нет! — прошептал Лафайет себе под нос. — Нельзя допустить, чтобы все обернулось одним этих идиотских фарсов, в которых все попадают из огня да в полымя только потому, что ни у кого не хватает ума выяснить обстоятельства. Нужно спокойно и уверенно поговорить с этими совершенно разумными блюстителями порядка, и…

Неожиданно из ближайшей аллеи послышалось шарканье кожаных подошв о булыжник. Коротышка резко обернулся, схватившись за рукоятку меча, когда замаячили темные фигуры. Раздался неясный звук, будто резко ударили битой по седлу. У Коротышки-сержанта свалилась шляпа с пером, и он, попятившись, упал. Клинки уже покинули ножны, и остальные три мушкетера, получив удар в челюсть, рухнули под звон стали, хлопанье перьев на шляпах и шелест шелковой ткани. Три высокие темные фигуры в отделанных драгоценностями кожах и ярких шелках, свидетельствующих об их принадлежности к банде «Племя путников», окружили Лафайета.

— Пошли, Зорро, — шепнул один из них, и хрипота его голоса явно указывала на пораженные голосовые связки, что подтверждал длинный рубец поперек смуглого горла, который не мог скрыть грязный шарф, завязанный на узел. Другой член шайки, одноглазый проныра с массивной золотой серьгой, быстро обшаривал карманы сбитых с ног караульных.

— Эй, подождите минуточку! — в замешательстве выпалил О'Лири. — Что здесь происходит? Кто вы? Почему избиваете караульных? Что…

— Спятил, Зорро? — грубо оборвал его главарь. — У меня чуть ноги не подкосились, когда увидел тебя в лапах этих собак Роуми. — Он наклонился и коротким движением ножа длиною в один фут срезал с ремня ближайшего мушкетера кинжал в искусно сработанных ножнах.

— Скорее, — прохрипел главарь, — кто-то сюда идет. — Он схватил О'Лири за руку и потащил к аллее, из которой несколькими минутами раньше выскочили налетчики.

— Парии, погодите! — пытался возразить Лафайет. — Послушайте, я пеню ваш поступок и все такое, но в этом нет необходимости. Я просто заскочу куда следует, все выложу, объясню, что это все недоразумение, и…

— Бедный Зорро, от удара по голове у него поехала крыша, Луппо, — посочувствовал маленький смуглый человечек с огромной бородой.

— Неужели вам непонятно! — решительно настаивал Лафайет, вынужденный бежать вдоль аллеи. — Я хочу в суд! Вы только хуже делаете! И перестаньте называть меня Зорро! Меня зовут О'Лири!

Главарь шайки развернул Лафайета к себе лицом и внимательно посмотрел на вето. Его длинная — около семи футов — поджарая фигура возвышалась над О'Лири.

— Хуже? Что это значит, Зорро? Ты что, не закончил свою большую ходку?

— Он тряхнул О'Лири так, что у того хрустнули кости. — И ты решил, что, вместо того чтобы предстать перед бароном Шосто, ты чуток поболтаешься у Роуми в арестантской, так, что ли?

— Нет, чертова горилла! — крикнул Лафайет и со всего размаха врезал по мощной голени Путника.

Пока жертва вопила, потирая ушибленное место, Лафайет рывком высвободился, но, обернувшись, увидел полдюжины охотничьих ножей, зажатых в коричневых кулаках.

— Послушайте, парни, давайте поговорим, — начал было Лафайет, но в этот момент со стороны улицы, где остались лежать три мушкетера, раздался вопль. Лафайет открыл рот, чтобы ответить, но успел лишь заметить, как над его головой мелькнул плащ. Его завернули в кисло пахнущую материю, подняли, перекинули через костлявое плечо и унесли с места происшествия.

2

Завернутый в вонючий плащ и стянутый веревками, Лафайет лежал, судя по тарахтению необшитых колес по булыжникам и скрипу упряжи, на скамье фургона. Он пытался кричать, что ему душно, но в ответ получал лишь сильные тычки, после чего смирился и посвятил все усилия тому, чтобы не задохнуться. Теперь он лежал, не шевелясь, но ушибленные места пульсировали с каждым толчком громоздкой повозки.

Через некоторое время булыжники сменились более мягкой, немощеной поверхностью. Кожа заскрипела, когда накренилась скамья фургона, это свидетельствовало о том, что дорога пошла на подъем. Воздух становился прохладнее.

Наконец, накренившись в последний раз, фургон остановился. Лафайет попытался сесть, но его быстро схватили и передали через край фургона, где чьи-то руки сразу подхватили его под гортанные звуки голосов, говоривших на отрывистом диалекте. Веревки развязали, сняли удушливый плащ. Лафайет чихнул, сплюнул пыль, протер глаза и глубоко вдохнул холодный, пахнущий смолой воздух.

Он стоял на опушке леса. Ясный лунный свет струился сквозь ветки высоких сосен и освещал старые палатки и фургоны с высокими колесами и когда-то яркими экипажами. Теперь они облупились, выгорели и выглядели блекло. Пестрая толпа черноволосых мужчин, женщин и детишек с оливковой кожей серьезно рассматривала его. Все были разодеты в грязные наряды ярких, безвкусно подобранных тонов. Любопытные лица выглядывали из палаток и слабо освещенных окон фургонов. Стояла глубокая тишина, которую нарушал лишь мягкий шорох листьев деревьев, встревоженных дуновением ветерка, да стук копыт лошадей, перебирающих на месте ногами.

— Однако… — начал было Лафайет, но приступ кашля помешал ему выдержать возмущенный тон. — Полагаю, к-ха, вы меня похитили, к-ха, к-ха, с целью…

— Обожди, Зорро, не торопись, — обратился к нему одноглазый разбойник, — тебе сейчас все объяснят.

Ряды заколебались, толпа расступилась. Подошел пожилой человек, все еще сохранивший величественную осанку, несмотря на убеленные сединой волосы и обветренное лицо. На нем была пурпурная атласная рубашка с розовыми нарукавными повязками, мешковатые штаны цвета шартреза поверх коротких красных сапожек с загнутыми носами. Толстые пальцы были унизаны кольцами. Шея, испещренная шрамами, была украшена нитью бус. Из-за широкого зеленого ремня из крокодиловой кожи торчали пистолет и нож с большим лезвием. В пластмассовой рукоятке ножа красовались фальшивые изумруды и рубины. Он остановился перед Лафайетом и оглядел его с ног до головы с неодобрительным выражением на давно не бритом лице цвета красного дерева.

— Ха! — заговорил он. — А мистер Большеротый Зорро не такой уж смельчак, как он о себе воображает. — Он ухватил длинный кудрявый волосок, торчавший из носа, вырвал его, поднял, посмотрел и перевел прищуренные глаза на Лафайета.

— Послушайте, я не знаю, чем занимается этот Зорро, — сказал О'Лири, — но если вы в ответе за этот зверинец, то, может быть, не откажетесь выделить мне кого-нибудь для сопровождения обратно в город, пока ситуация не вышла из-под контроля. Я могу поправить дела, стоит только замолвить слово парню в отделе регистрации, и все будет шито-крыто, а…

— Довольно! — оборвал Лафайета старик. — Ты думаешь, что выпутаешься из положения, если притворишься, что у тебя не все дома? Бесполезно, Зорро! Это против древнего закона племени, а он еще действует!

Окружающие одобрительно зашумели. Раздались отдельные смешки, и только в первом ряду кто-то очень юный и черноглазый сдавленно зарыдал.

— Какое отношение имеет закон вашего племени ко мне? — горячился Лафайет. — Я спокойно шел по своим делам, когда ваша шайка головорезов схватила меня…

— Хорошо, я передам этой шайке, — перебил старик, свирепо сверкнув глазами и зловеще оскалив зубы. — Вчера вечером ты выпил несколько бутылок Старой Серной, и на тебя нашла большая дурь. Ты осмелился приставать к племяннице барона! По закону племени это предложение; оно не может остаться без внимания, даже если его делает такой пустоголовый болван как ты! Значит, так, бедный старина: барон Шосто дает тебе шанс! — Смуглый человек ударил себя в грудь.

— Слушайте, вы меня с кем-то спутали, — сказал Лафайет, — меня зовут О'Лири, и…

— Но, само собой, чтобы получить право ухаживать за Гизель, ты сперва должен принести домой трофей. Ради этого ты пробрался в город под покровом тьмы. Я послал Луппо и еще несколько парней присмотреть за тобой. И — первым делом полицаи Роуми хватают тебя. Хорошенькое дело! Ха!

— Похоже, что это вы обознались, — вновь пустился в объяснения Лафайет.

— Я в жизни не видел вас раньше. Мое имя О'Лири. Я живу во дворце с женой, графиней Дафной, и я не знаю, о чем вы думаете!..

— О? — коварно улыбнулся старый главарь. — О'Лири, э? У тебя есть свидетельство?

— Конечно! — быстро выпалил Лафайет, щупая карманы. — У меня множество… документов… только… — Сердце у него упало, когда он увидел грязный красный носовой платок, который был в кармане его штанов. — Только, кажется, я забыл бумажник в другом костюме…

— Какая жалость! — покачал головой барон Шосто, коварно улыбнувшись своим помощникам. — Он забыл его в другом костюме, — улыбка сошла с его липа. — Ладно, давай посмотрим, что у тебя в этом костюме, похвались после ночной работы! Покажи нам трофей, который докажет ловкость твоих пальцев!

Все глаза устремились на Лафайета: он неуверенно порылся, нашел измятую пачку ядовитых на вид черных сигарет, перочинный нож с искусственным жемчугом на рукоятке, набор старых медных кастетов, еще один очень грязный носовой платок ядовито-зеленого цвета и обглоданную зубочистку слоновой кости.

— Я, к-кажется, схватил чужой пиджак, — попробовал объяснить он.

— И чьи-то чужие штаны, — прошипел барон Шосто. — И эти чьи-то штаны принадлежат Зорро! — Внезапно огромный нож появился в руке старика, принявшегося размахивать им перед носом О'Лири. — Сейчас я вырежу тебе сердце! — зарычал он. — Только это слишком быстрая смерть!

— Минуточку! — Лафайет сделал шаг назад, но его схватили и крепко держали жаждущие крови добровольцы.

— Наказание за то, что не принес домой добычу, — смерть на Тысяче Крюков! — громко объявил Шосто. — Даю ночь на гулянье и выпивку, чтобы настроиться и сделать дело подобающим образом!

— Зорро! А как же потайные карманы? — раздался плачущий женский голос. Девушка, проявлявшая признаки беспокойства с самого прибытия Лафайета, вырвалась вперед и схватила его за руку, как бы пытаясь освободить его из рук мужчин. — Покажи им, Зорито! Покажи, что ты такой же вор, как и они!

— Гизель, иди, испеки пиццу! — гневно прикрикнул на нее старик. — Это не твоего ума дело! Эта трусливая свинья умрет!

— Но это та самая трусливая свинья, которую я люблю! — вопила девушка, всем своим видом выказывая непокорность.

— С меня хватит! — закричал Шосто. — Ты… и этот собиратель отбросов! Эта ядовитая змея на моей груди! Этот выскочка! Не видать ему тебя!

— Зорито! — девушка вновь, рыдая, обратилась к О'Лири. — Неужели ты не помнишь, что я подшивала тебе потайные кармашки, а ты собирался набить их вещичками? Неужели у тебя нет ни одного подарочка после прогулки, чтобы показать им?

— Потайные кармашки? — недовольно переспросил Шосто. — Что еще за бред?

— В рукавах у него! — Гизель схватила Лафайета за манжету, отвернула ее и обследовала своими смуглыми пальчиками. С радостным возгласом она вытащила изящные серебристые часики, свисавшие с мерцающей цепочки.

— Видите? Зорито, мой герой! — Она обвила руками шею Лафайета, а Шосто схватил часы и уставился на них.

— Эй! — воскликнул мужчина по имени Луппо. — Можете считать меня олухом, если это не часы лорда мэра Артезии, из чистой платины!

— Где взял? — потребовал ответа Шосто.

— Что… я, ой… — заикался Лафайет.

— Да украл он, ты, негодяй, — крикнула Гизель. — Ты что думаешь, он их в ломбарде купил?

— Ладно, Шосто, похоже, на этот раз Зорро провел тебя, — высказался кто-то.

— Он не только часы лорда мэра стянул, он еще и комедиант-то какой! — восхитился другой член шайки. — Готов поклясться, у него не было общеизвестного окошка, чтобы это выкинуть, и ведь все это время он припрятывал кражу в подшивке своей куртки!

— Давай, Шосто, будь другом! — подзадоривал еще один. — Признай, что вы были заодно!

— Ну, может, я дам ему еще шанс. — Шосто наградил себя ударом в грудь, от которого человек послабее пошатнулся бы, и неожиданно оскалился в улыбке. — Три тысячи чертей, гром и молния на жестяной крыше! — заорал он.

— Это действительно повод для того, чтобы погулять! А ну, всем веселиться, не отменять же праздник! Жаль, что придется отказаться от удовольствия присутствовать на смерти на Тысяче Крюков, — добавил он с сожалением, глядя на Лафайета. — Но мы еще можем передумать, если он не угодит моей маленькой Гизель! — барон сделал величественный жест, и люди, державшие Лафайета, отпустили его.

Путники собрались вокруг него, хлопали по спине, трясли руку. Кто-то заиграл мелодию на концертино, другие присоединились. Появились кувшины и пошли по рукам. Как только Лафайету удалось освободиться, он воспользовался зеленым платком, чтобы вытереть пот со лба.

— Большое спасибо, — сказал он Гизели. — Я вам очень благодарен за участие, мисс.

Она порывисто сжала его руку и взглянула на него с ослепительной улыбкой. Глаза ее были огромные, темные с искринкой, носик приятно вздернут, губы очаровательно изогнуты, а щеки — с ямочками.

— Не думай об этом, Зорито. В конце концов, я же не могла отдать тебя им на растерзание, правда?

— Рад, что хоть кто-то здесь так думает. Но как же мне все-таки попасть домой? Не могли бы вы помочь мне нанять лошадь — только на ночь, конечно…

Взрыв смеха с галерки был ответом на вопрос. Гизель поджала губы и властно взяла Лафайета за руку.

— Ну и шутник же ты, Зорито! — сухо произнесла она, а потом улыбнулась.

— Но это все равно. Я тебя люблю несмотря ни на что! А теперь — праздновать! — Она схватила его за руку и закружила под звуки музыки.

Прошло три часа. В двадцатигаллоновой цистерне оставалось полдюйма пунша с осадком и кашицей; жареного вола ободрали до костей. Музыканты уже давно сползли под скамьи и храпели. Только несколько крепких выпивох еще хрипло орали старые песни Путников. Гизель ненадолго удалилась по своим делам. Действовать нужно было сейчас или никогда.

Лафайет поставил кожаную чашу, которую нежно держал, и молча скользнул в тень. Никто его не окликнул. Он пересек залитый лунным светом участок лужайки и притаился в тени деревьев. Пьяное пение не прекращалось. Лафайет повернулся и скрылся в лесу.

Сотня футов вверх по тропе — и вот уже затерялись звуки и запахи праздника в сочном аромате сосен и легком шепоте ветра в тяжелых ветвях. Лафайет остановился убедиться, нет ли погони. Никого не заметив, он сошел с тропы и прямым путем направился в столицу, которая, по его подсчетам, была милях в десяти к югу. Дальняя, конечно, прогулка, но она стоила того, чтобы избавиться от сборища маньяков. Маленькая Гизель была единственным здравомыслящим существом в лагере, но даже у нее наблюдались серьезные отклонения.

Ладно, он пошлет ей что-нибудь симпатичное на память, если доберется до города целым и невредимым. Бусы, например, или выходное платье. Если ее принарядить, то приятно было бы посмотреть. Он представил себе Гизель в официальном придворном туалете с драгоценностями в волосах, с накрашенными ногтями и надушенную за ушком.

Может, я даже приглашу ее на пир или бал, размышлял он. Ее чуть-чуть почистить, так она сенсацией будет. Может, даже найдется хороший молодой человек, который наденет кольцо ей на палец, и…

Наклонив голову под низкой длинной веткой, Лафайет остановился, недовольно уставившись на пару больших ботинок под кустом. Он перевел взор на ноги хозяина ботинок, затем на туловище и, наконец, на недружелюбное лицо Луппо. Тот стоял, подперев бока руками, и криво улыбался с высоты своего роста.

— Что-нибудь потерял, Зорро? — спросил он сиплым голосом.

— Я просто немного размялся, — ответил Лафайет, выпрямляясь и принимая достойный вид.

— Если бы я страдал подозрительностью, — ворчал Луппо, — я бы подумал, что ты хочешь напасть на мою сестру как грязная коварная крыса.

Пробормотав «хм», Лафайет повернулся и пошел назад по тропе. Большой разбойник иронически прищелкнул языком ему вслед.

Считая, что уже ушел на значительное расстояние от Луппо, Лафайет выбрал местечко, где подлесок был пореже, вновь сошел с тропы и подался влево. Густые заросли ежевики преградили ему путь. Чтобы их обойти, он, срезав угол, поднялся на холм, пролез под колючками, взобрался на выросшую из-под земли скалу, повернулся, чтобы взять свои пожитки, и увидел Борако, который, опершись о дерево, небрежно строгал палку. Путник посмотрел вверх и сплюнул.

— Еще один короткий путь? — полюбопытствовал он с хитрой улыбкой.

— Точно, — запальчиво ответил Лафайет. — Думаю, напал на редкую разновидность лысухи на этом пути.

— Не лысуха, — возразил Борако. — Я думаю — дикий гусь.

— Ладно, некогда мне тут болтать, — надменно прервал его Лафайет. — Гизель будет беспокоиться.

Он пошел назад в лагерь. Сзади Борако топал башмаками. Гизель ждала его у опушки.

— Зорито! Иди сюда! Пора готовиться к свадьбе.

— А что, у кого-нибудь будет свадьба? — спросил Лафайет. — Ладно, я думаю, будет весело, ценю предложение, но… — Возражение было оборвано сразу, так как Гизель обвила его шею руками. — Уф, Гизель! — начал было он. — Я должен тебе кое-что сказать…

— Зорито! Замолчи! А то как я тебя поцелую?

— Ты уверена, что знаешь меня достаточно хорошо? — Он замолчал, так как она прильнула к нему.

— Есть старый обычай племени, — проворковала Гизель, покусывая его ушко, — стащить небольшой образец перед покупкой…

— Покупкой? — Лафайет задержался. — Ты имеешь в виду кражу, да?

Гизель хихикнула:

— Само собой, ты понял, о чем я? Пошли! — Она поймала его за руку и потащила к своему фургону. Когда они приблизились к нему, из тени вышел верзила.

— Ну чего тебе надо, дубина ты здоровенная? — бойко вскинув голову, спросила Гизель.

— Древний Закон не говорит ничего о том, чтобы жертве давали сильное успокоительное перед свадьбой, — угрюмо заявил разбойник.

— А тебе-то что, Борако?

— Ты знаешь, ты меня допекла, Гизель!

— Сделай так, чтоб тебя искали, — вступил в разговор Лафайет. — Разве ты не видишь, что беспокоишь леди?

— Может, пройдемся по аллее, и ты повторишь, что сказал? — грозно наступал Борако.

— Нет! — крикнула Гизель, набросившись на него. Он грубо отшвырнул ее.

— Эй, ты! — воскликнул Лафайет. — Не смей!

— Посмотрим, как ты меня остановишь! — Борако сорвал с ремня широкий нож и пошел на Лафайета, припадая к земле.

Когда он размахнулся, Лафайет уклонился, поймал запястье противника сложным захватом двумя руками и, сорвав его с места, перекинул через бедро. Борако сделал сальто и, тяжело рухнув на челюсть, остался смирно лежать на месте. Нож с подскоком полетел по траве.

— Зорито! Мой герой! — взвизгнула Гизель, бросаясь на шею Лафайету. — Думаю, на некоторое время мы в безопасности! Но ты же защитил меня, рискуя жизнью! Ты в самом деле любишь меня, мой герой!

— Ты сделала то же самое для меня, — пробормотал Лафайет между поцелуями благодарной девушки.

— Это все от быстроты реакции, — произнес Лафайет с акцентом племени, но тут же повторил без него.

— Ага! Сбился! Забыл про свой поддельный акцент! — Гизель обняла его еще крепче. — По правде, я уж стала немного удивляться…

— Послушай, — сказал Лафайет, отстраняясь и держа ее на расстоянии вытянутой руки. — Посмотри на меня! Что, я действительно похож на этого самого Зорро?

— Ну и шут же ты, Зорито! — Гизель схватила его за уши и, шутя, покусала за щеку. — Конечно, ты похож на себя, глупый! Почему бы нет?

— Потому, что я — не я! Я имею в виду, что я не тот, кого зовут Зорито! Я Лафайет О'Лири! Я — мирный Роуми, я просто случайно пробирался в темноте по своим делам и был пойман городской стражей, а Луппо со своими головорезами по ошибке спас меня! А теперь, кажется, все думают, что я — не я!

Гизель с сомнением смотрела на него:

— Никто не может быть так похож на моего Зорито и быть не Зорито… если только, может, у тебя есть брат-близнец?

— Нет, я не близнец, — твердо ответил Лафайет. — По крайней мере, не близнец, если не считать таких лиц, как Лоренцо и Лотарио О'Лири, и, конечно, Лоэнгрин О'Лири, и Лафкадио, и Ланселот, — он остановился.

— Но я тебя только с толку сбиваю. Их на самом деле нет, во всяком случае в этом континууме.

— Ты, конечно, порешь ерунду, Зорито, — сказала Гизель. — О! Я знаю! Сними одежду!

— А… ты думаешь, у нас есть время? — уклонился Лафайет. — Я имею в виду…

— У тебя родимое пятнышко на пояснице, — объяснила Гизель. — Дай посмотрю, скорей!

— Минуточку, кто-нибудь может прийти и не так понять! — протестовал Лафайет, но девушка уже схватила его рубашку, вырвала ее из-под ремня и стащила пояс, чтобы обнажить поясницу.

— Видишь? Именно так, как я помню! — Она, торжествуя, показала пятно в форме бабочки на оливковой коже. — Я знала, что ты дурачился все это время, Зорито!

— Это невозможно, — сказал Лафайет, уставившись на пятно. Он даже ковырнул его на всякий случай. — У меня в жизни не было родимого пятна. Я… — Его голос надломился, когда взгляд упал на кончик пальца. Это был длинный тонкий палец с грязным, здорово обгрызенным ногтем.

— Это, — сказал Лафайет, с трудом проглотив ком, подступивший к горлу, — это не мой палец!

— Я в полном порядке, — успокаивал себя Лафайет, сосредоточившись на внутренней стороне век. — Пульс шестьдесят, кровяное давление и температура нормальные, сенсорные впечатления четкие, память отличная.

— Зорито, — сказала Гизель, — почему ты стоишь с закрытыми глазами и разговариваешь сам с собой?

— Я разговариваю не сам с собой, моя милая. Я разговариваю с тем, в кого я обратился, кто, я бы сказал, является объектом, имеющимся в наличии, понимаешь ли…

— Зорито, ты ни в кого не обращаешься, ты все равно — ты!

— Я понимаю, что у нас будут кое-какие недоразумения и неясности, — сказал Лафайет, чувствуя, что начинает впадать в состояние, над которым скоро потеряет контроль. Усилием воли он взял себя в руки.

— Я уже пробовал объяснить твоему дядюшке, что у меня важное дело в столице…

— Важнее твоей брачной ночи?

— Моей брачной ночи? — повторил ошеломленный Лафайет.

— Твоей и моей, — мрачно сказала Гизель.

— Подожди минуточку, — попросил Лафайет, — это уже слишком далеко зашло! Во-первых, я даже не знаю тебя, а во-вторых, у меня уже есть жена, и… — Он отпрыгнул как раз вовремя, так как в девичьей руке сверкнуло тонкое лезвие.

— Так вот, значит, как, да? — прошипела она, надвигаясь. — Ты думаешь, что можно играть сердцем Гизель? Ты думаешь, что можно поцеловаться и убежать, да? Я тебя так отделаю, что ты никогда больше не сможешь разбить сердце бедной девочки, ты, травяная гадина!

Она подскочила, Лафайет стукнулся о другую стенку фургона; над ним взметнулось лезвие…

Но Гизель не ударила его, она заколебалась. Неожиданно из-под длинных ресниц брызнули слезы. Стилет выпал из разжавшихся пальцев, и она закрыла руками лицо.

— Я не могу, — рыдала она. — Теперь обо мне все будут судачить, но мне все равно. Я себя убью лучше… — Она нащупала нож на полу, но Лафайет взял ее за руки.

— Нет, Гизель! Остановись! Послушай меня! Я… Я…

— Ты… значит, я тебе не безразлична? — дрожащим голосом спросила Гизель, мигая от слез.

— Конечно, не безразлична! Я имею в виду… — Он подождал, пока пикантное лицо девушки не перестанет менять выражения.

— Теперь ты вспомнил, как ты меня любишь? — настойчиво спросила она.

— Нет — я имею в виду, что не помню, но…

— Бедненький мой, милый! — Внезапное раскаяние преобразило черты Гизели. Она теперь напоминала ангела милосердия. — Луппо сказал, что тебя ударили по голове! От этого у тебя потеря памяти, да? Поэтому ты не помнишь о нашей большой любви!

— Это… наверно, поэтому, — замешкался Лафайет.

— Мой Зорито, — ворковала Гизель. — Это из-за меня тебя стукнули по голове. Пойдем в дом, скоро ты все вспомнишь. — Она повернула его к двери фургона.

— Но… а если твой дядя нас увидит…

— Пусть это изгложет его сердце, — небрежно бросила Гизель.

— Отлично, а если он вместо этого решит вырезать мое сердце?

— Тебе больше незачем разыгрывать невинность, Зорито. Ты свое дало сделал. Теперь получай награду. — Она подняла тяжелую щеколду и решительно распахнула дверь. Свеча на столе отбрасывала романтический свет на гобелены, иконы, тряпки, вышитую бисером занавеску, за которой виднелась высокая кровать с красно-черным атласным покрывалом и множеством розовых и зеленых подушечек, а также тусклое овальное зеркало.

Как зачарованный, Лафайет глядел на узкое смуглое черноглазое лицо, отражавшееся в зеркале. Блестящие иссиня-черные волосы, растущие треугольником на лбу над высоко изогнутыми бровями. Нос длинный и с горбинкой, рот хорошо очерчен, разве что чуть безвольный, но зубы как из белого фарфора, кроме одного золотого переднего вверху слева. Лицо было бы ничего, думал Лафайет, если может нравиться лицо, блестящее от обильного масла для волос.

Нерешительно он потрогал пальцем ухо, ткнул в щеку, скривил губы. Лицо в зеркале передразнило каждый жест.

— Зорито, почему у тебя губы кривятся? — забеспокоилась Гизель. — У тебя не будет припадка, а?

— Как знать? — ответил он с безнадежным смешком, пощупывая худой, но твердый бицепс. — Меня, кажется, снабдили чьим-то чужим телом, которое может иметь что угодно, от полупаралича до грудной жабы. Думаю, это выяснится, как только будет первый приступ.

— Ты противный мальчишка, Зорито. Не сказал мне, что ты больной человек, — укоризненно отметила Гизель. — Но это ничего, я все равно за тебя пойду. Интереснее будет жить! — Она ласково поцеловала его. — Я быстро, — выдохнула она и ускользнула в соседнюю комнату, мягко позвякивая бусами.

Сквозь занавеску было неясно видно, как она ловко отбросила что-то из нарядов. Он разглядел, как блестела ее кожа цвета слоновой кости при цветном освещении.

— Чего ты не устраиваешься? — тихо сказала она. — И налей-ка нам по стаканчику смородинового вина. Оно в буфете над столом.

«Надо выбираться отсюда, — подумал Лафайет, отводя глаза от соблазнительного видения. — Дафна никогда не поймет закона племени». — Он на цыпочках подошел к двери, взялся за ручку, но за спиной прозвучал голос Гизели:

— Глупый — это не буфет. Соседняя дверка!

Он обернулся. Она стояла в проеме двери в невидимом нижнем белье.

— А, конечно. Ты же знаешь, потеря памяти, — он отдернул руку.

— Ничего, что потеря памяти, — отрезала она, — ты не думаешь, что я кого-нибудь еще пускала в спальню, а?

— Не обижайся, — быстро сказал Лафайет, заставляя себя смотреть в угол комнаты, а не на ее фигуру.

Гизель подавилась смешком:

— Ой, мальчик, какой был бы сейчас сюрприз, если бы ты вышел и наскочил на Борако. Один твой вид сводит его с ума от ревности.

— Может, я лучше выйду и поговорю с ним? — предложил Лафайет.

— Не надо слишком-то геройствовать, мой Зорито. Борако пока еще лучше всех владеет ножом, даже несмотря на то что ты его случайно опрокинул. Лучше дай ему время, пусть остынет… — Она подошла к нему, обняла за шею.

— А сейчас лучше поцелуй меня, пока я не остыла, мой любимый!

— А… м-м-м, — протянул Лафайет, когда их губы соприкоснулись. — Я только что вспомнил, что мне нужно…

Гизель сделала быстрое движение, нож блеснул под носом у Лафайета.

— Думаю, ты вспоминаешь не то и не вовремя, мальчик, — сказала она холодно. — Лучше выполняй то, что следует!

— Ты что, все время носишь этот нож при себе? — поинтересовался Лафайет, уклоняясь от занесенного клинка.

— Пока на мне остается последний клочок одежды, чтоб его спрятать, — не без ехидства произнесла она.

— А, — сказал Лафайет. — В таком случае, я имею в виду, что…

— Ты забыл про вино, — сказала Гизель. Она прошмыгнула мимо него, достала бутылку темно-красного цвета, две рюмки на длинной ножке и налила их до краев.

— За наше семейное счастье, — прошептала она и пригубила вино. — В чем дело? Ты не пьешь? — недовольно спросила она, видя, что Лафайет замешкался.

— А… за семейное счастье, — сказал он и выпил.

— А теперь, почему бы нам, э-э, не выпить за… м-м… брачное ложе? — Гизель хихикнула.

— Я потушу свет, — сказал Лафайет и быстро задул свечу.

— Тебе что, неприятно на меня смотреть? — надула губки Гизель. — Ты считаешь меня безобразной?

— Я опасаюсь сердечного приступа, — ответил Лафайет, — можно, я… м-м-м… помогу тебе раздеться?

— Как пожелаешь, кариссимо, — выдохнула она. Пальцы Лафайета прошлись по атласной коже, и шуршащее неглиже оказалось у него в руках. По колену шлепнуло нечто тяжелее чистого шелка — нож в тонких кожаных ножнах. — Теперь бери меня, мой Зорито, я — твоя!

— Ох, я лучше проверю, закрыта ли дверь, — сказал Лафайет, отступая прочь от звука ее голоса.

— Не беспокойся по пустякам в такой момент! — нетерпеливо шептала она.

— Где ты, Зорито?

— А задняя дверь? — настаивал Лафайет, нащупывая в темноте дверную ручку.

— Здесь нет задней двери!

— Я только еще раз проверю, — сказал Лафайет, найдя щеколду. Он распахнул дверь, выскользнул на яркий лунный свет, захлопнул дверь и забил болт на место. За стеной Гизель растерянно звала его, Лафайет быстро спустился с трех крутых ступенек. В тени, футах в пятидесяти от фургона, росло гигантское дерево. От него отделилась грузная фигура Борако.

— Ха! — зловеще сверкнул при лунном свете широкий белозубый оскал. — Выдворила, да? Вот как получается… Так теперь-то я тебя насовсем пристрою. — Борако сорвал с ремня нож и потер его о волосатое предплечье, приближаясь к Лафайету.

— Слушай, Борако, — сказал Лафайет, отступая от него. — Я тебя уже один раз ткнул головой о землю. Видимо, придется повторить…

— В тот раз ты перехитрил меня, — огрызнулся Борако. — Теперь я с друзьями, они будут судьями. — Тут из густой тени выросли три гиганта.

— Ну, раз уж вас четверо, можете сыграть в гольф, — съязвил Лафайет.

Дверь в фургоне непрерывно сотрясалась, раздался пронзительный разъяренный крик, затем гневный стук женских кулачков в стены.

— Эй, ты что с нею сделал? — в голосе Борако звучала угроза.

— Ничего, — ответил Лафайет, — поэтому она и бесится.

Как только шайка бросилась к закрытой двери, Борако, зарычав, набросился на Лафайета. Тот сделал ложный выпад, увернулся и подставил ногу, зацепив ею лодыжку Борако. Путник влетел головой в колесо фургона, и она крепко застряла между большими деревянными спицами. Остальные трое были при деле — они мешали друг другу открыть дверь. Лафайет проскользнул за фургоны, повернулся и дал стрекача, надеясь укрыться в глухом лесу.

3

Битых полчаса О'Лири лежал лицом вниз, скрывшись, как потом он выяснил, в ежевичных кустах, а вокруг то ближе, то дальше раздавались голоса мужчин, обыскивающих кусты. В конце концов их энтузиазм иссяк, и, выругавшись напоследок, они удалились. Наступила тишина. Лафайет выбрался, отряхнул пыль, морщась от разнообразия болевых ощущений, приобретенных за время ночных приключений. Он прощупал пиджак изнутри. Марк III был на месте. Лафайет внимательно вгляделся в темноту вниз по склону. Опасные террасы, образованные в результате выветривания скальных пород, вели вниз.

Он начал спускаться, изо всех сил стараясь не смотреть на черные кроны деревьев внизу. Двадцать минут тяжелого спуска — и Лафайет плюхнулся на широкий выступ отдохнуть.

«Не в форме, — с отвращением подумал он. — Лежу во дворце без всякого движения, только время от времени партия большого тенниса. Старею я от этого. Когда вернусь, придется сесть на диету и регулярно выкладываться. Я буду бегать трусцой рано утром, скажем, десять кругов по садам, пока еще на розах роса, потом хороший легкий завтрак, некоторое время без шампанского, затем, перед ленчем, немного поработаю с нагрузкой…» Он остановился, заслышав внизу, в кустах, слабый звук. Кошка на охоте? Или Борако со своими дружками все еще продолжает поиск?.. Лафайет встал и снова начал осторожно спускаться. Луна зашла за облако. В кромешной тьме он искал точку опоры. Камень сдвинулся под ногой. Он поскользнулся, хватаясь за гибкие корни, неожиданно скатился по крутому откосу и, сильно ударившись, остановился. Мелкие камни вокруг него продолжали катиться вниз.

Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь к шорохам, доносившимся сверху. Ночная тишина нарушалась только слабым высоким звуком, будто жужжало пойманное насекомое. Лафайет осторожно встал на ноги. Еще несколько дюймов от места его падения — и выступ обрывался вертикально вниз. По бокам от него было примерно по ярду.

— Ничего себе, О'Лири! Попался, как кур во щи!

Глаза его ухе привыкали к темноте, но внезапно он заметил слабое свечение, исходящее из вертикальной трещины в скале в двух шагах вправо от уступа. Он перегнулся через край, всматриваясь в узкий затененный проем, уходящий в глубь скалы и едва различимый из-за слабого свечения невидимого источника.

«Может, туда можно протиснуться, — подумал он, — ж мажет, там, с другой стороны, тоже есть выход? Или есть, или ух придется провести здесь остаток ночи, ожидая восхода солнца, чтобы Борако и Луппо нашли меня». Не раздумывая, он сделал рывок, нащупал ногой опору и протиснулся в узкое отверстие. Тесный проход уходил на десять шагов вглубь, резво сворачивая направо, и неожиданно открывал широкую прохладную пещеру, залитую призрачным голубым светом.

Пещера, в которой очутился Лафайет, имела высокий свод, гладкий пол и грубо отесанные стены. Сверхъестественный свет исходил от объекта, расположенного в центре на двух подставках. Объект этот неприятно напоминал гроб. Он имел семь футов в длину, фут в высоту, а ширину до трех футов на одном конце, резко сужаясь на другом. Множество проводков и трубочек тянулось от дна саркофага — если это был саркофаг — вниз, к тяжелому основанию, на котором ядовито-желтым светом горело множество цифр.

Не переживай, успокаивал себя Лафайет. Тут нет ничего, смахивающего на видения. Все совершенно естественно. Скоро снаружи взойдет солнце. Просто здесь оказалась пещера с ящиком, и все…

О'Лири обошел вокруг гроба, если это был гроб. Он упрямо не верил своим глазам, подавляя тенденцию волос встать дыбом на затылке. Больше в пещере ничего не было. Не было и другого выхода из нее. Тишину нарушало мягкое гудение, напоминавшее работу морозильной установки большой мощности.

— Холодильник в форме гроба? Кому это понадобился холодильник в форме гроба? — бодро поинтересовался О'Лири вслух. Но его слова прозвучали глухо, отозвались эхом, и вышло невесело. Лафайет молча приблизился к ящику. Он был покрыт толстым слоем свинца и опечатан полосой губки. Подойдя поближе, он увидел пыль на гладком серовато-зеленом пластике. Лафайет провел пальцем по поверхности, оставляя отчетливый след.

— Пыль за несколько дней или за несколько недель, — заключил он. — Итак, что бы это ни было, здесь оно находится с недавних пор.

Сбоку на ящике оказалась маленькая табличка. Лафайет с трудом различил написанное при слабом освещении.

STASIS POD, MARK XXIV 220 V, 50 A, 12 л.с.

Под этой выразительной надписью были тщательно затерты другие слова, металл выскоблили дочиста. Лафайет почувствовал, что начинает сильно волноваться.

— Опять оборудование Центральной, — прошептал он. — Сначала Главный Референт, да слухи о других таких же приборах в какой-то пещере, а теперь вот это — в другой. Должна быть связь, и эта связь должна увязаться с тем, что я кто-то, а не я…

Он ощупал пластиковый ящик в поисках дополнительных ключей к разгадке его предназначения. Руки чувствовали слабую вибрацию, а также едва ощутимый намек на электрический ток, идущий по поверхности. Палец нашел небольшое углубление. Когда Лафайет его исследовал, глубоко внутри контейнера раздался мягкий щелчок.

Звук прибора сразу изменился, стал ниже тоном. Лафайет, вздрогнув, отпрянул. Из ящика раздались щелчки и треск, как от срабатывающего реле. Звук очень напоминал тот, что бывает при запуске мотора вентилятора. Отсветы мигающих огней падали на плиту. Стрелки на циферблатах пришли в движение и запрыгали, продвигаясь к красным делениям. Лафайет схватил переключатель, который он задел, и отчаянно задергал его, но процесс, приведенный им в действие, спокойно продолжался. Он поискал другой переключатель, но его не было. Встав на четвереньки, Лафайет всматривался в циферблаты прибора, но читались лишь загадочные письмена:

97.1 SBT; ВМ 176… 77…78; NF 1.02; 1АР 15 Kpsc

— Ну, вот я и сделал это, — пробормотал он. Поднимаясь на ноги, он сильно ударился головой о дно контейнера. Голова закружилась. Сквозь мгновенно затуманившееся сознание ему показалось, что верхняя часть ящика медленно поползла в сторону, открывая внутреннюю часть, подбитую красным атласом.

— Похоже на гроб Дракулы, — прошептал он, держась за голову обеими руками. — В нем даже… — Он запнулся, так как из открытого отверстия показалась пара ног в узконосых черных туфлях. — У него даже ноги как у Дракулы… и…

Теперь уже видны были все ноги, обтянутые пурпурной материей. Длинный плащ закрывал колени и бедра. У талии висела тяжелая золотая цепь. Руки с длинными костлявыми пальцами были сложены на широкой груди. На них во мраке сверкали кольца. Появилась белая борода, скрывающая морщинистый, но волевой подбородок. Показался большой ястребиный нос, закрытые глаза под густыми черными бровями, благородная линия лба, пурпурного бархата берет поверх откинутых назад белых локонов.

— Не Дракула, однако, — сообразил О'Лири. — Это Мерлин… Словно зачарованный, Лафайет наблюдал, как грудь спящего поднималась и опускалась. Шевельнулся палец. Губы приоткрылись, раздался вздох. Веки дрогнули, открылись. Лафайет уставился в огромные бледно-фиолетовые глаза, взгляд которых неподвижно сфокусировался на нем.

— Я… о, извините, сэр, — торопливо заговорил О'Лири, — я просто случайно оказался рядом, и я… ах, случайно, кажется… э-э… вмешался в ваши планы. Надеюсь, я не причинил вам серьезного неудобства, — он говорил, пятясь. Гипнотические глаза преследовали его.

— Я пойду за подмогой, — сказал О'Лири, подбираясь к выходу, — и прежде, чем вы успеете опомниться… — Голос его начал терять уверенность, так как пристальный взгляд старика, казалось, буравил его насквозь. Мерлин неожиданно сел. Его благородные черты исказило выражение жестокости. Он глубоко вздохнул, страшно зарычал и бросился вперед…

Словно исцелившись от паралича, О'Лири одним махом подскочил к выходу, протиснулся в узкий проход, ободравшись о трещину в скале. Нога болталась в воздухе. Он за что-то ухватился, поскользнулся, завопил…

И полетел в пространство. Довольно долго он чувствовал порывы ветра, видел звездный полог над собой…

Затем беззвучный взрыв наполнил мир искрами.

«Как здорово, — мечтал Лафайет, — лежать в большой мягкой кровати, теплой и уютной, без всяких проблем».

«Да, действительно, — шептал успокаивающий голос. — Давай — расслабься и прокрути в уме все события за последние несколько недель. До первой встречи с ним. Это было… где…»

«Кто? — равнодушно спросил Лафайет, — или с кем?»

Ему было не очень интересно. Намного лучше было бы просто пустить все это по морю из черных взбитых сливок…

«Скажите мне! — настаивал голос менее терпеливо. — Где он теперь? И где это? Говорите!»

«Извините, — отвечал Лафайет. — Я сейчас не расположен строить догадки. Найдите кого-нибудь другого для этой игры! Я просто хочу еще чуть-чуть подремать, а потом Дафна принесет мне чашечку кофе и расскажет обо всем, что запланировано на день, начиная с завтрака на балконе…»

Он минуту помедлил, погрузившись в приятные размышления, и не мог вспомнить, какой сегодня день. Воскресенье? Возможно… но как-то не похоже на воскресенье. И что-то еще подспудно сверлило его мозг, когда он подумал об этом. Что-то он должен был сделать…

Он пытался проигнорировать навязчивую мысль и снова заснуть, но все уже нарушилось. Он просыпался нехотя, несмотря на инстинкт подсознания, который говорил о том, что, чем дольше он проспит, тем ему будет приятнее.

Он открыл глаза, посмотрел на навес из переплетенных трав и листьев.

— О, так рано проснулся? — живо спросил веселый голос где-то совсем рядом. — Как насчет легкого завтрака?

Лафайет повернул голову. На него, широко улыбаясь, смотрело круглое лицо в морщинах.

— Кто… — просипел Лафайет и прокашлялся, почувствовав, как сильно пульсирует задняя часть головы. — Кто вы?

— Я? Ну, что касается имени, можете звать меня Лом. В самом деле, имя ничуть не хуже других, правда? А как насчет баварской ветчины, яичницы «бенедикт», овсяного хлеба, слегка обжаренного на несоленом датском масле, и кусочка лимонного мармелада и, конечно, кофе? Он в новоорлеанском стиле. Надеюсь, не возражаете против капельки цикория?

— Не говорите мне об этом, — прошептал Лафайет, у которого слюнки потекли. — Я умер и попал туда, куда попадают сознательные грешники.

— Вовсе нет, дорогой сэр. — Хозяин Лафайета слегка прищелкнул языком. — Вы малость ушиблись, но ничего, мы вас скоро приведем в полный порядок.

— Прекрасно… но… где я? — Лафайет поднял голову и увидел грубые стены навеса из палок и яркое солнце весеннего утра, пробивающееся сквозь дверь.

— Да, вы разделяете со мной мое скромное жилище, — сказал Лом. — Извините за несколько примитивное убранство, но здесь сделано все, что возможно из подручных средств, э?

— А мы раньше не встречались? Ваш голос кажется мне знакомым.

— Сомневаюсь… хотя кто знает, а? — Лом лукаво посмотрел на О'Лири.

— Последнее, что я помню, — сказал Лафайет, — это как я падал с утеса… — Он шевельнулся, пытаясь сесть, но боль пронзила правую руку.

— Ой, вы лучше не двигайтесь, — поспешно сказал старик. — Понимаете, вы неудачно упали. Но вам повезло, что вы пролетели мимо ряда верхушек деревьев, а потом упали в заросли папоротника.

— Который час? — спросил О'Лири. — Какой сегодня день?

— О, я бы сказал, что сейчас пол-одиннадцатого, — весело ответил Лом.

— А какой день… м-м-м. Боюсь, я потерял счет.

— Но когда я вас нашел, была прошлая ночь, или, точнее, раннее утро. Боже, какой вы устроили грохот!

— Пол-одиннадцатого, о, боги! Я теряю время. — О'Лири еще раз сделал попытку подняться, во Лом вновь заставил его лечь.

— Милый друг, не думайте пока выходить. Боюсь, последствия будут самые серьезные.

— Они будут вдвое серьезнее, если я не пойду своей дорогой, — запротестовал О'Лири, но обмяк и лег. Лом повернулся и, подняв уставленный яствами поднос, поставил ему на колени.

— Ну вот. Кусочек-другой — и вам полегчает.

— Да, но, — начал было Лафайет и набрал полный рот яичницы, от которой шел мягкий пар. — М-м-м, ням-м-м ням-м-м-м.

— Вот так, молодец, а теперь кусочек ветчинки, ну?

— Вкусно! — оценил Лафайет, не переставая жевать. — Но вы не понимаете, мистер Лом, я на деле не тот, кем кажусь. То есть, у меня есть неотложные важные дела. — Он откусил большой кусок горячей масленой гренки. — Понимаете, я должен… — Он помедлил; под мягким взглядом доброго старика дело, о котором он собирался поведать, казалось слишком нереальным. — …А… сделать кое-какие дела, — сказал он, — а потом, я должен… м-м-м… сделать кое-какие другие дела.

— Конечно, — сочувственно кивнул старик. — Кусочек мармелада?

— Я вовсе не хочу казаться таинственным, — продолжал Лафайет, принимаясь за бледно-зеленое желе, — но это очень секретно, понимаете?

— А-а… По правде, я никак не мог понять, что это вас занесло на высоту, но если вы по делу… — Лом понимающе улыбнулся.

— Совершенно верно. А теперь скажите, сколько отсюда до города. — Лафайет вытянул шею и посмотрел через щель в стене. Похоже, что все вокруг было покрыто дикорастущей листвой.

— Недалеко, ворона долетит, — ответил Лом. — Но, должен признаться, что трудновато вести переговоры между городом и здешними местами.

— Можно мне спросить, — сказал Лафайет, от души хлебнув кофе, — почему вы здесь живете совсем один?

Старик вздохнул:

— Действительно, здесь одиноко. Но спокойно. Созерцательный образ жизни имеет свои преимущества.

— Что вы делаете, когда идет дождь? — настаивал Лафайет, заметивший дыры в крыше из листьев папоротника, сквозь которые виднелось ярко-голубое небо.

— О, я принимаю соответствующие меры. — Лом ушел от проблемы, махнув рукой.

— Похоже, вы управляетесь здесь очень неплохо, — согласился Лафайет.

— Люди свыкаются с некоторыми неудобствами, — сказал Лом извиняющимся тоном.

— Само собой… Я не собираюсь совать нос не в свое дело, мистер Лом.

— Просто Лом, не надо мистер. Я пренебрегаю светскими титулами.

— О! Ладно, Лом, завтрак мне, конечно, очень понравился. Но сейчас мае действительно необходимо отправиться в путь.

— Глупости, мой мальчик. Вам нельзя двигаться по крайней мере неделю.

— Вы же еще не все знаете, Лом. От одного моего вовремя сказанного слова зависит будущее королевства!

— У меня идея, — живо предложил Лом. — Может, я передам ваше сообщение?

— Очень любезно с вашей стороны, Лом, но дело слишком важное, чтобы доверить его кому-то другому.

Лафайет отодвинул поднос, сел, игнорируя рой ярких огоньков, плывших перед глазами. Он свесил ноги с узкого тюфяка, на котором лежал, и с беспристрастным интересом стал наблюдать, как пол подскочил и нанес ему жуткий удар по голове.

— …действительно нельзя! — расплывался голос Лома. Лафайет опять лежал в постели, часто мигая от дурманящего тумана в голове.

— Я не отвечаю за последствия!

— Кажется… чуть слабее… чем думал, — задыхался Лафайет.

— Да, в самом деле. А теперь сообщение: что мне передать?

— Это благородно с вашей стороны, Лом, — слабо ответил Лафайет. — И вы не пожалеете об этом. Пойдите прямо к принцессе Адоранне, или нет, лучше сначала к Дафне. Это графиня Дафна О'Лири. Бедная девочка с ума сойдет! Скажите, где я и что… — О'Лири помолчал. — Что, ох, есть какие-то артефакты…

— Какие артефакты?

— Извините, не могу вам сказать. Но в любом случае эти артефакты есть. Скажите ей, что в этом будет очень заинтересован Никодеус. И они спрятаны…

— Спрятаны… — подсказывал Лом.

— Ну, я не могу вам сказать, где. Это очень опасная информация, вы ведь понимаете. Но если она свяжется с кем нужно, то он ей покажет, где.

— Могу я узнать имя того, кто нужен?

— Секретно, — сказал О'Лири. — С этим все. Вы можете все это запомнить?

— Думаю, могу, — ответил Лом. — Что-то где-то спрятано, и кто-то может ей сказать, где это находится.

— Хм-м. Если такое сказать, то мало что понятно.

— Мальчик мой, посмотрите правде в глаза: это ведь дребедень какая-то.

— В таком случае… мне придется идти самому, несмотря ни на что.

— Если бы вы могли хоть капельку яснее выразиться…

— Невозможно.

— Для вас также невозможно пуститься в путь, пока вы не наберетесь сил.

— Тем не менее, я иду.

Лом задумчиво потер подбородок.

— Хм-м. Послушайте, мой мальчик, если уж вы решились — а я вижу, что да, — мне, конечно, и в голову не придет вам воспрепятствовать. Но отчего бы вам не отдохнуть еще минут пять. Ну, чтобы переварить завтрак — только спазма желудка вам и не хватает. А потом я вас быстренько выведу на дорогу.

— Ладно. Нужно заметить, меня слегка шатает… — Лафайет лег и закрыл глаза.

— Не спать! — сказал он про себя. — Головокружение пройдет, как только я встану на ноги и начну двигаться. Это не может быть далеко… через час-другой приду на какую-нибудь ферму, найму повозку — и рано утром буду во дворце… дозвонюсь…

— Да? — ответил телефонист. — Центральная слушает. Говорите, пожалуйста!

— Это Лафайет О'Лири. Я звоню из Артезии. Локус Альфа 9–3.

— Извините, сэр. Такого пункта нет в справочнике Центральной. Пожалуйста, перезвоните.

— Подождите минуточку! Не кладите трубку! Мне, может, только через несколько лет удастся опять до вас дозвониться. А это срочно! Это касается тайника с незаконным оборудованием, которое украли из Центральной.

— Никто не докладывал о пропаже оборудования, сэр. Прошу вас повесить трубку, схемы нужны.

— Я видел его! Есть прибор, который называется Главный референт и еще что-то, на чем написано STASIS POD. И мне сообщили о целой пещере с другим оборудованием.

— Весьма неправдоподобно, сэр. Вероятно, вы заблуждаетесь.

— Говорю же вам, я его видел! Фактически Марк III у меня сейчас в потайном кармане куртки! Я знаю, о чем говорю! Я аккредитованный заочный агент Центральной! Если вы не верите мне, поговорите с Николасом. Он все подтвердит!

— В нашем справочнике служащих никто не числится под таким именем.

— Значит, ваши записи неточны. Он тот, кто помог мне раскрыть заговор Горубла о захвате страны!

— Да, сэр! И как же вас зовут?

— О'Лири! Лафайет О'Лири! Сэр Лафайет О'Лири!

— Ах, да! Это имя у меня записано… Но ваш голос не соответствует кодовому образцу О'Лири, и визуальное изображение не похоже на фото мистера О'Лири в нашей картотеке. Из этого я должен сделать заключение о том, что вы — самозванец. Наказанием…

— Я не самозванец! Я просто так выгляжу! Я могу объяснить!

— Хорошо. Объясните.

— Ну, на самом деле объяснить я не могу, но…

— Если вам больше нечего добавить, сэр, я должен прервать этот разговор немедленно. Спасибо за звонок.

— Нет! Подождите! Вам нужно передать информацию кому следует, пока не слишком поздно. Алло! Алло! Центральная!

Лафайет с трудом приходил в себя — он еще слышал собственные крики. «Наверное, задремал», — пробормотал он, оглядывая хижину. Лома нигде не было. Свет снаружи казался другим, сумеречным.

— Сколько же я проспал? — прошептал О'Лири. Он через силу встал. Голова была легкой, ноги не подкашивались.

— Лом! Где вы? — позвал он. Ответа не последовало. Лафайет вышел. Хижина — шаткая лачуга из палок и листьев — была окружена площадкой диаметром не более двадцати ярдов, окруженной высоким кустарником, за которым отдаленные вершины гор высоко поднимались в окрашенное сумерками небо.

— Боже! Уже почти темно! Видно, я проспал несколько часов! — Лафайет продрался сквозь кольцо кустарника и остановился как вкопанный. У его ног обрывался на головокружительную глубину вертикальный утес. Он резко отпрянул. Через пять минут до него дошло, в какое он попал положение.

— Изолирован! — прорычал он. — Заброшен на столовую гору. Следовало бы подумать, прежде чем довериться типчику, живущему в травяной хижине, да на баварской ветчине…

Далеко внизу расстилалась зеленая опрятная долина с образцово возделанными полями и извивающимися дорогами. Вдали сверкали башни дворца, ярко-красные от заходящего солнца. Самый близкий пик, маячивший над воздушной бездной, окружавшей Лафайета, был, по его мнению, милях в пяти.

— Я сюда упал, да? Откуда? И как только этот маленький тщедушный старичок приволок в эту хижину мои сто семьдесят пять фунтов без посторонней помощи? Видно, я был чокнутый, раз не учуял предательства.

Неожиданно мелькнула мысль, Лафайет схватился за куртку.

Марк III исчез.

— Здорово тебя обошли, О'Лири! — поздравил он сам себя после получаса безрезультатных поисков на плоскости в пол-акра. — Ты прямо как чемпион прошел каждый дюйм пути. С той самой минуты, когда ты получил эту идиотскую записку, ты был олицетворением проницательности. Тебе бы не удалось зайти в более безнадежный тупик, даже если бы это было запланировано.

Он остановился, прислушиваясь, как эхо вторило его словам.

— Запланировано? Конечно же все было запланировано, но не тобой, болван! Рыжий Бык, верно, был замешан в этом; может, кто-то заплатил ему, чтоб он подвел меня, а потом… — Он призадумался. — А потом… что? Зачем было по-бандитски нападать на меня, давать мне чужое лицо и сажать меня на вершину горы?

— Я не знаю, — ответил он. — Но сейчас это оставим. Сейчас важнее спуститься. Лому это удалось. Мне тоже следует этого добиться.

— Может, он использовал веревки?

— А может, я кенгуру?

— Возможно. Давно не проверял?

Лафайет осмотрел свои руки, ощупал лицо.

— Пока я Зорро, — заключил он. — Это хуже.

— А там, внизу, кто-то еще на свободе. И вполне вероятно, что он может сместить Артезию в другой континуум. А что ты тут сделаешь? — Как бы в ответ на его вопрос небо задрожало, словно дефектный отрезок кинопленки, и потемнело, но не постепенно, а резко переходя от ранних сумерек к глубокому мраку. Пушистые розовые облака, плывшие у близлежащей вершины, пропали, исчезли из поля зрения, как пыль под тряпкой. И это еще не все. В тот самый головокружительный момент О'Лири понял, что ушла сама вершина, равно как и соседние. Он увидел, что остатки света растворились и оставили его в кромешной тьме. Он сделал шаг назад и почувствовал, что почва под ногами становится мягче и мягче. Он проваливался, падая все быстрее в черную пустоту.

4

Ветер с воем бил в лицо Лафайета. Инстинктивно он расставил руки, как бы замедляя безудержное падение. Струя воздуха сначала слегка рванула, будто для пробы, а затем накатила мощной волной, от которой затрещали кости в плечах. Он автоматически взмахнул руками, складывая их под углом, чтобы загородиться от потока воздуха. Он почувствовал рывок притяжения, ответный подъем гигантских крыльев, почувствовал, что с уверенной скоростью взлетает высоко во тьму.

— Господи! — вырвалось у него. — Я лечу!

Взошла луна, обнаружив далеко внизу лесной пейзаж. На мгновение Лафайет испытал бешеное желание ухватиться за что-нибудь, но инстинкт, приобретенный вместе с крыльями, предупредил его судорожное движение внезапным, захватывающим дух снижением.

— Спокойно! — раздался полуистерический крик в какой-то части его мозга. — Пока ты спокоен, все будет хорошо.

— Прекрасно, но как мне приземлиться?

— Об этом будешь беспокоиться потом.

Одинокая птица, похоже сова, подлетела, оглядела его холодными птичьими глазами и улетела по своим совиным делам.

— Может, мне удастся продлить полет? — подумал он. — Если долечу до столицы и Дафны… — Он безуспешно осматривал горизонт в поисках городских огней. Он осторожно попробовал развернуться, но грациозно исполнил круг влево. Внизу до горизонта расстилалась темная земля, беспросветная, хоть глаз выколи.

— Я пропал, — прошептал О'Лири. — Никто еще в жизни так не влипал!

Он попробовал взмахнуть руками, мгновенно потерял скорость и вошел в плоский штопор.

Он силился выправиться, постепенно выпрямился и полетел ровно.

— Это коварнее, чем кажется, — сказал он, задыхаясь, чувствуя, как его сердце сильно бьется в груди, а может, это был просто порыв ветра? Трудно сказать. Вообще трудно что-либо сказать, таскаясь в этой темнотище. Нужно спуститься, ступить ногами на землю…

Он накренил крылья, горизонт медленно поплыл вверх; звук ветра в ушах стал выше. Воздух стал бить сильнее.

— Пока все в норме, — поздравил он себя. — Я просто буду держать курс, пока не наберу скорость, потом вырвусь и… — Он заметил, что горизонт поднялся еще выше. Фактически ему пришлось изогнуть шею, чтобы его увидеть. И даже когда он закатил глаза вверх, горизонт продолжал отдаляться.

— Боже мой! Я вертикально падаю! — Он сжал растопыренные пальцы, но это было все равно что сунуть руку в Ниагарский водопад.

— Ничего такого не было в свободном полете, — пробормотал он, скрипя зубами от усилий. — И чего я не отрастил несъемные прочные крылья, пока я этим занимался…

Гряда гор, поросшая деревьями, неслась ему навстречу с невероятной скоростью. Лафайет положил все силы на последнюю попытку спастись. Он силился напрячь крылья и тщетно ими хлопал. Темная масса листвы вырастала перед ним…

С оглушительным грохотом он пробил зеленый заслон, чувствуя, как ломаются ветви… или кости. Что-то сильно ударило его по голове и скинуло в бездонную тишину.

«Как хорошо, — размышлял в полусне Лафайет, — лежать на снежном берегу и грезить, что ты в большой мягкой кровати, теплой и уютной. А поблизости пахнет ветчиной, яичницей и кофе…»

Он немного задержался на этих приятных мыслях и удивился, почему все это кажется таким знакомым. Что-то его подспудно тревожило. Он смутно ощущал, будто это с ним уже было.

«О, нет, нет! — он решительно оборвал цепь своих размышлений. — Я знаю, что со мной не все в порядке. Это галлюцинация, но я ей не поддамся без борьбы…»

«Ты и прежде тоже так думал, — возразил бесстрастный голос опыта. — Но в прошлый раз это не прошло и сейчас не поможет. У тебя проблемы, О'Лири. Просыпайся и приступай к их решению!»

«Но есть хоть одно утешение, — пришел он к заключению. — Какие бы проблемы передо мной ни стояли, они не так глупы, как те, что мне снились. Уже вот крылья есть. И шайка Путников за мной по следу, и ожившая мумия, и…»

«Не смотри сейчас, О'Лири… у тебя будет шок».

Лафайет приоткрыл один глаз. Сквозь занавес необычно больших листьев он смотрел на верхушки деревьев в отдалении… верхушки деревьев размером с цирковой тент. Они виднелись насколько мог охватить пространство глаз. Он судорожно хватался в поисках опоры, его взгляд упал на ровную поверхность грубой шоколадно-коричневой коры, на которой он лежал.

— О, нет! — сказал он. — Это, должно быть, не шутка. Я на самом деле не разбился о вершину дерева, когда превратился в человека-птицу.

Он начал карабкаться, пытаясь встать, но почувствовал острую боль. Она начиналась примерно за десять шагов от кончика пальца и горячей волной выстреливала вверх, к шее. Повернув голову, он увидел громадное золотистое крыло, раскинутое над широким суком, на котором он лежал. Перья были испачканы и в беспорядке. Он попробовал свести лопатки и заметил соответствующее движение незнакомых конечностей, сопровождающееся еще одним приступом острой боли. Это напоминало боль, когда случайно надкусишь осколочек кости чувствительным зубом.

— Это правда, — с удивлением констатировал Лафайет. Он осторожно сел, нагнулся и посмотрел вниз сквозь густую листву. Где-то внизу была земля.

— А я здесь, наверху, со сломанным крылом. Одному Зорпу известно, как это высоко. Значит, спуститься мне будет трудно. — Он присмотрелся к ветви под собой. Шириной она была в два ярда и шла под лиственными сводами к затененной колонне ствола.

— Похоже, диаметр футов пятьдесят. Такого не бывает. В Артезии нет таких деревьев, и нигде нет, особенно с листьями как у переросшего платана.

— Правильно, — быстро решил он. — Мило рассудил. Дерева не может быть, твоих крыльев не может быть, все это невозможно. И что же теперь делать?

— Спускайся вниз.

— И тащить сломанное крыло?

— Если у тебя нет идеи получше.

— Выбирай, О'Лири, — прошептал он. — Дерзай и разбейся насмерть либо останься здесь и умри со сравнительным комфортом.

— Поправочка, — напомнил он себе. — Ты не можешь умереть, пока Рыжий Бык жаждет продать запасы Горубла за обед с цыпленком любому проходимцу.

— Кроме того, — приободрился он, — я еще и сам съем несколько обедов с цыпленком.

— Вот это по-нашему! Вперед и вверх! Сказано — сделано!

Лафайет встал, превозмогая боль и поддерживая поврежденную конечность. Повернув голову, он увидел, что крылья растут от спины между плечами и основанием шеи. Грудь вздута, как у голубя, мускулы твердые. Он проверил их, потыкав длинными тонкими пальцами, которые были ему незнакомы. Его лицо, судя по результатам ощупывания, было узким с высокими скулами и маленькими, близко поставленными глазками. Кустики волос росли углом на лбу. Даже без зеркала он знал, что они черные и блестящие, а глаза зеленые и лучистые, зубы белоснежные, а лицо загорелое.

— Прощай, Зорро, — прошептал он. — Было отчасти приятно быть тобой. Интересно, кто я теперь? Или что?

В листьях кто-то захлопал крыльями, раздалось резкое «кви-кви!». На него налетела маленькая белая птичка. Лафайет сильно стукнул ее от неожиданности, почти потерял равновесие и громко взвыл от пронзительной боли в крыле, пытаясь найти опору. Птичка выжидала, непонимающе квикая. Через минуту к ней присоединились еще две. Лафайет прислонился спиной к ветви и отражал их беспрерывные попытки прорваться ближе.

— Прочь! Будьте вы прокляты! — кричал он. — Мало мне горя, еще не хватало, чтобы меня клевали кровожадные какаду!

Птицы все слетались. Издавая негодующие пронзительные крики, они кружились над головой Лафайета. Он пятился по ветке. Птицы преследовали. Лафайет уперся спиной в гигантский ствол. Теперь вокруг него хлопало крыльями не менее дюжины птиц.

— Подождите, по крайней мере, пока я не умру! — кричал он.

Внезапно рядом раздался резкий свист. Все птицы в мгновение ока разлетелись. Ветвь под ногами Лафайета слегка задрожала. Лафайет насторожился. Показалась маленькая изящная фигурка, окутанная плащом из перьев.

— Нет, не плащом, — О'Лири присмотрелся повнимательнее, — крыльями.

В десяти шагах перед ним стоял еще один человек-птица.

Мужчина был узкоплечий, узколицый, с длинным острым носом, поджатыми губами и треугольными бровками над светлыми сверкающими глазами. На нем были облегающие зеленые брюки, свободная туника, украшенная золотыми петлями на манжетах. Ноги босые. Длинные хрупкие пальцы ног захватывали грубую кору.

— Ит ик икик; риз изит тиз тиззик ик? — спросил пришелец высоким музыкальным голосом.

— Извините, — сказал Лафайет, замечая, как неловко слетело слово с его губ. — Я не… ох, не понима-а-ю вашу т-а-а-рабарщину.

— Тиб, ит, ик икик; рзи изит тиз тиззик ик, изйик! — Тон летающего человека был нетерпелив, но вряд ли Лафайет это заметил. Какой-то частью своего ума он воспринимал лишь серию свистящих отрывистых звуков, но другой — различал смысл речи:

— Я спросил, в чем дело? Ты что, ел ягоды сники?

— Не, — ответил Лафайет, но почувствовал, как произнес нечто вроде «ниф». — Я думал, может, этот зик-зик нашел червяка зазз, — ясно проступил смысл сквозь жужжание и пощелкивание.

— Я думаю, они пытались меня живьем съесть, — сказал О'Лири и услышал, как сам выводит такие же рулады.

— Хаз, ты хорошо себя чувствуешь? — Летающий человек подошел быстрой семенящей походкой. — Ты говоришь, как будто у тебя каша во рту.

— Если честно, — ответил О'Лири, — я не слишком хорошо себя чувствую. Боюсь, у меня головокружение от высоты. Ты не мог бы мне сказать, как быстрей спуститься?

— Сбоку, конечно, как же еще? — Летающий человек удивленно уставился на Лафайета. Он скользнул взглядом по крылу О'Лири, которое тот прислонил к стволу для опоры. — Эге… похоже… вот те раз, чего ж ты молчишь? Или это фриблярная кость сломана, или ковылять мне по земле!

— Полагаю, — ответил Лафайет, но вдруг ему показалось, что голос раздается откуда-то издалека. — Полагаю… это так… к тому же…

Сознание покрыла пелена тумана. Он сообразил, что его подхватили чьи-то руки, слышал над собой щебетанье и свист, чувствовал, что его несут по неровной тропе, поднимают, тянут. Он ощущал приступы боли от перелома, слабые и отдаленные, а потом — момент давления — давления внутри костей, в мозгу, мгновение странного головокружения, будто мир вывернулся наизнанку.

Затем была прохлада и тьма и запах камфары; он утопал в мягкой постели под шепот, растворившийся в мягком зеленом сне.

— Уже три раза, — проговорил он, просыпаясь. — Мой череп больше не выдержит.

— Чего, Тазло, милый? — прошептал мягкий нежный голос.

— Ударов тупым предметом, — ответил О'Лири.

Он с трудом открыл глаза и взглянул на пикантное женское лицо, склонившееся над ним с выражением нежного участия.

— Бедный Тазло. Как это случилось? Ты всегда так искусно летал…

— Ты правда здесь? — спросил Лафайет. — Или это еще сон?

— Я здесь, мой Тазло. — Мягкая рука с изящными пальцами нежно дотронулась до щеки Лафайета. — Очень больно?

— Очень, если учесть, что мне пришлось вынести. Странно. Хожу месяцами, да что там месяцами — годами, ни разу не споткнувшись, и вдруг — бам, плюх, бах! И мою голову начинают использовать как макет для отработки ударов. Вот как я всегда могу сказать, что приключение начинается. Но больше я уже не в силах терпеть.

— Но теперь ты в безопасности, милый Тазло.

— У-у-у-х, — он лениво улыбнулся девушке. — А вот и награда за непоседливый образ жизни: эти восхитительные сновидения перед пробуждением.

Он осмотрел комнату. Она была круглая, стены из дерева вертикальной структуры. Темный отшлифованный пол, очень высокий потолок, теряющийся в сумраке, сквозь который пробивался луч света. У кровати, на которой он лежал, была резная подставка и мягкий как пух матрац.

— Полагаю, минуту спустя я обнаружу, что сижу на острой ветке на высоте сто ярдов над узким ущельем, которое поросло кактусами или кишит крокодилами, — покорно сказал он, — но пока мне не на что пожаловаться.

— Тазло, пожалуйста… — Ее голос прервался от сдавленных рыданий. — Говори вразумительно, скажи, что ты знаешь меня, твою маленькую Сисли Пим.

— Ты Сисли Пим, моя милая?

— Я Сисли Пим, твоя суженая! Ты меня не помнишь?! — Миниатюрное личико сморщилось от слез, но она сдержалась усилием воли и выдавила слабенькую улыбку. — Но ты не виноват, я знаю. Это ты ударился головой и стал странным.

— Я странный? — Лафайет снисходительно улыбнулся. — Я единственный нормальный во всем этом глупом сновидении, нет, ты, Сисли, не глупость, ты просто восхитительна…

— Ты так считаешь? — Она очаровательно улыбнулась. При слабом освещении Лафайет решил, что ее волосы похожи на султаны из перьев. Бледно-фиолетовые, они обрамляли ее лицо сердечком.

— Да, конечно! Но все остальное — это мои типичные сновидения перед тем, как проснуться. Вот и этот язык, на котором я говорю, всего лишь плод моего подсознания для завершения окружающей картины — просто тарабарщина какая-то, но сейчас он кажется вполне осмысленным. Плохо, что я не могу записать это на магнитофон. Интересно было бы узнать, имеет ли этот язык свою систему, или это просто набор случайных звуков.

— Тазло, пожалуйста, не надо! Ты меня пугаешь! Ты… ты даже говоришь не по-своему!

— Действительно, — признал О'Лири. — На самом деле меня зовут Лафайет О'Лири. Но не пугайся, я не опасный.

— Тазло, не надо! — прошептала Сисли. — Вдруг Уизнер Хиз тебя услышит?

— Кто это?

— Тазло, Уизнер Хиз — смотритель Таллатлона! Он может не понять, что ты просто бредишь, потому что ударился головой! Он может всерьез принять твои речи, будто ты кто-то другой! Вспомни, что случилось с Фуфли Ханом!

— Боюсь, я забыл. Что случилось с бедным стариком Фуфли?

— Они… Они заставили его слушать пение до умопомрачения.

Лафайет прищелкнул языком:

— Сисли, если уж кто высидит на концерте королевской филармонии Артезии, то никакой другой хор ему не страшен. — Лафайет сел и ощутил острую боль в пояснице. Эта боль начиналась где-то в воздухе фута на два выше и влево от лопатки. Он повернул голову и увидел кипу белых повязок, из которых торчали довольно грязные золотисто-коричневые перья.

— Как… вы все здесь?

— Кто? — тревожно спросила Сисли. — Тазло, надеюсь тебе не мерещатся невидимые враги?

— Я говорю об этих чертовых крыльях, — ответил Лафайет. — Мне снилось, что я летел по воздуху легче легкого, а потом разбился о верхушку дерева. Затем последовало нечто вроде нападения плотоядных голубей, потом появился человек-птица и… и это все, что я помню. — Он потер голову. — Смешно, сейчас мне следовало бы уже проснуться и хорошенько повеселиться по поводу всего этого.

— Тазло, ты бодрствуешь! Разве ты не видишь? Ты здесь, в Таллатлоне, со мной!

— А до того как я начал летать, — продолжал Лафайет, хмурясь от напряжения мысли, — я был изолирован на вершине горы. Совершенно явная символика, отражающая мое ощущение изоляции вкупе с проблемой. Понимаешь, я нашел Главный Референт — разновидность прибора вероятностных энергий, думаю, украденного из Центральной. Я ужасно намучился, пытаясь добиться разговора с властями…

— Тазло, забудь об этом! Это был просто страшный сон! Теперь ты проснулся! Ты совсем поправишься, как только заживет твое крыло!

— Я считаю, что если восстановить все события сна сразу же после пробуждения, то можно зафиксировать его в сознательной памяти. Итак, надо подумать: в пещере находился человек — это было привидение. Он был, пожалуй, под чарами, если не учитывать, что логическая часть моего мозга сохранила нечто под названием STASIS POD, чтобы все рационализировать. Предположим, он олицетворяет Мудрость. Но факт его нападения наводит на мысль, что у меня скрытый страх перед непознанным.

— Тазло, может, нам выйти на солнышко, чтобы рассеялись эти нездоровые фантазии…

— Постой, это же очень интересно. Я и не знал, что можно проводить самопсихоанализ, разбирая собственные сны! Я всегда думал, что верю в Науку, а на самом деле она меня подспудно пугала! Так, теперь посмотрим: был еще старичок, похожий на ангелочка. Он нашел меня, когда я упал с утеса, принес меня домой и накормил роскошным завтраком, — Лафайет улыбнулся при воспоминании.

— Тогда даже не казалось странным, что у человека, живущего в травяной хижине, полный холодильник гастрономических продуктов.

— Ты голоден, Тазло? У меня прекрасный большой булфрут, только что сорван.

— Конечно, отчего бы и нет? — Лафайет довольно улыбнулся девушке. — Я могу попробовать все, что в этом сне, включая тебя… — Он поймал ее руку и нежно поцеловал в губы.

— Тазло! — Сисли взглянула на него, и было ясно, что она приятно удивлена. На близком расстоянии он видел бархатисто-гладкую поверхность ее щеки, длинные ресницы, обрамляющие светло-зеленые глаза, и пушистые кудрявые перья на гладком лобике.

— Ты хочешь… ты правда хочешь…

— Хочу чего? — рассеянно спросил Лафайет, впервые замечая грациозные белые крылья, закрывающие Сисли словно сверкающим плащом из перьев.

— Ты хочешь жениться на мне!

— Подожди минуточку, — улыбнулся Лафайет, — с чего ты это взяла?

— Но ты… ты же поцеловал меня, да?

— Ну, конечно, а кто бы это не сделал? Но…

— О, Тазло! Это самый чудесный миг в моей жизни! Я должна сейчас же сказать папе! — Она вскочила — изящное миниатюрное существо, сияющее от счастья.

— Погоди минуточку… давай не будем никого вводить в этот сон. Мне нравится именно так, как есть!

— Папа будет так счастлив! Он всегда мечтал об этом дне! Я на минуточку, мой самый дорогой, я сразу вернусь. — Сисли повернулась и исчезла. Лафайет неуверенно встал, помычал от боли в перевязанном крыле, поковылял за ней и… налетел на твердую стену. Он отступил, ощупал грубо отесанную поверхность дерева в поисках двери, в которую вышла Сисли.

— Она должна быть здесь, — пробормотал он. — Я видел ее собственными глазами, или уж хотя бы теми глазами, которыми пользуюсь сейчас… — Но несколько минут поиска не привели ни к какому результату: стена была сплошной.

— Мой мальчик! — раздался за спиной свистящий носовой голос. О'Лири пришел в смятение: посреди комнаты стоял угловатый морщинистый древний старик. На лице его светилась беззубая улыбка.

— Моя малышка только что сообщила мне счастливую новость! Поздравляю! Я, конечно, согласен, милый юноша! Приди в мои объятия! — Старик бросился вперед, чтобы обнять Лафайета, который с недоумением уставился поверх лысой головы старика на пару молодцов с рельефными бицепсами, которые молча появились и встали возле Сисли Пим, скрестив руки на груди с выражением скуки и снисходительности.

— Папа сказал, что церемонию можно провести прямо сегодня вечером, Тазло! — воскликнула Сисли. — Правда, здорово?

— Все произошло слишком быстро, — ответил Лафайет, — вы делаете поспешные выводы. — Он помедлил, неожиданно заметив, что лица двоих молодых людей — по-видимому, ее братьев — нахмурились.

— Что ты имеешь в виду? — спросил один из них.

— Я хочу сказать, что… мне, конечно, очень нравится Сисли… но…

— Но что? — запальчиво перебил второй молодец.

— Но я не могу… то есть… ну, черт побери, я не могу жениться на ней или еще на ком-нибудь!

— Эй! В чем дело? — прощебетал старик, отступая и царапая Лафайета взглядом, как острыми когтями. — Не можешь жениться на моей дочери?

Сисли Пим издала жалобный вопль. Оба брата угрожающе наступили.

— Я хочу сказать… Я не могу быть женихом! — выпалил Лафайет, отступая на шаг.

— Как это… не можешь? — заинтересовался старик.

— У тебя запас желудей есть, так? — напомнил один из братьев.

— Гнездо у тебя подходящее, так? — наступал другой.

— И ты же поцеловал ее, — вновь вмешался первый брат.

— И она не возражала, — поддержал его второй, — значит, она согласна, так?

— А тогда, какие могут быть препятствия? — прокаркал старик, будто дело было уже решенное.

— Просто… просто…

— Тазло… ты не… не… не…

— Надеюсь, ты не хочешь сказать, что уже обещал какой-нибудь другой девице в Таллатлоне? — с угрозой спросил один из братьев, тот, что был покрупнее.

— Конечно, нет! Но я не могу просить Сисли Пим выйти за меня замуж, — твердо сказал Лафайет. — Сожалею, что поцеловал ее. Я не имел это в виду.

Внезапно сверкнул стальной клинок, и в горло Лафайета уперся конец ножа, который сжимал в сильном смуглом кулаке меньший брат.

— Сожалеешь, что поцеловал мою сестру, да? — прошипел он.

— Нет, на самом деле я не сожалею, — заявил Лафайет и сильно наступил на подъем ноги нападавшего, одновременно отбивая запястье и ударяя кулаком в ребра.

Юноша согнулся, кашляя и прыгая на одной ноге.

— Между прочим, мне это очень понравилось, — вызывающе заявил О'Лири. — Но факт есть факт. Я никогда ранее не встречал Сисли, я ее увидел всего десять минут назад. Как же вы можете желать, чтобы она вышла замуж за незнакомца?

— Никогда не видел? — голос старика дрогнул, он жестом показал второму брату, чтобы тот не подходил. — Что это значит? Вы же вместе выросли! Вы же почти ежедневно встречались в течение последних двадцати двух лет!

— Папа, кажется, я поняла! — вскрикнула Сисли, кидаясь между Лафайетом и своими родственниками. — Бедный Тазло считает, что в его состоянии было бы нечестно жениться на мне.

— Состояние? Какое состояние? — раздраженно спросил отец.

— При падении, когда он сломал крыло, он ударился головой и потерял память.

— Это звучит правдоподобно, — заметил старший брат.

— Во-первых, как его… хм… угораздило упасть? — проворчал младший, потирая область желудка, запястье и голень одновременно.

— Да, как же это ты упал, Тазло? Ведь никто же не падает? — спросил старик. — Такой мастер полета, как ты!

— Это длинная история, — коротко ответил Лафайет. — Вы не поймете…

— Пожалуйста… ну как он вам расскажет? — спросила Сисли. — Он же ничего не помнит!

— Однако он вспомнил, как целуют ничего не подозревающих девиц, — прорычал младший брат.

— Послушайте, парни, давайте просто забудем об этом. Я признаю свою ошибку, прошу прощения, если ввел вас в заблуждение…

— В заблуждение? Эта глупая гусыня прилетела к нам на всех парах, выпалила радостную весть, и ее слышала половина обитателей! Теперь мы станем посмешищем, особенно, если уйдем и оставим вас в комнате без присмотра!

— Ну, тогда я куда-нибудь уйду. Я не ищу неприятностей. Только укажите мне, где ближайший телефон…

— Ближайший что?.. — три голоса прозвучали как один.

— Ну, тогда телефонную станцию. Или полицейский участок. Или остановку автобуса. Мне нужно сделать сообщение…

— О чем он говорит?

— Бредит, наверное.

— Думаю, следует сообщить Уизнеру Хизу.

— Нет! Тазло ничего такого не сделал! — вступилась Сисли. — Он поправится, как только вы уйдете и оставите нас одних!

— Вряд ли, — мрачно усомнился младший брат.

— Ты, девочка, пойдешь с нами, а я позабочусь, чтобы Хаз перешел в холостяцкое гнездо…

— Я ему нужна! А теперь убирайтесь оба и ты, папа, если ты на их стороне!

— Я никогда ни к чему не присоединяюсь, — быстро ответил старик. — Спокойно, дитя мое. Мы посоветуемся. Нужно что-то предпринять. Эх, а пока, я думаю, мы просто будем все держать в секрете. Незачем давать пищу острым языкам.

— Тогда вам придется оставить Тазло здесь, — решительно заявила Сисли.

— Если он уйдет, каждому станет ясно… что что-то не так…

— Ба-а, крошка права, — сказал младший брат.

— Тазло, может, лучше ляжешь? — спросила Сисли, взяв Лафайета за руку.

— Мне хорошо, — ответил Лафайет. — Но они правы. Я не могу здесь оставаться. — Он повернулся к троим мужам семейства, но в комнате были только он и Сисли.

— Куда они ушли?

— М-м-м. — Сисли задумалась. — Папа, наверное, поспешил к насесту своего дядюшки Тимро, чтобы обсудить ситуацию за чашечкой-другой булсидра, а Вугдо и Генбо стоят шагах в двадцати и разговаривают. Думаю, они не особенно довольны. Но ты об этом знаешь не хуже меня, Тазло.

— Как они выбрались?

— Они просто… вышли, конечно. Что ты имеешь в виду?

— Я искал… дверь, — Лафайет споткнулся на слове. — Я не могу ее найти.

— Что такое две-ерь, Тазло?

— Ты знаешь. Это часть стены, которая подвижна. Ну, открывается или отъезжает в сторону. Я, кажется, не знаю, как это по-таллатлонски.

Сисли, казалось, заинтересовалась:

— Для чего она, Тазло? Наверное, просто для украшения?..

— Чтобы входить и выходить. Ты знаешь — дверь!

— Тазло, что бы это ни было, тебе не требуется дверь, чтобы выходить. Я думаю, все это последствия удара по голове…

— Ну ладно, как ты выходишь без двери?

— А вот так… — Сисли повернулась к стене и шагнула к ней… сквозь нее! Лафайет увидел, как ее нога погрузилась в твердое дерево, затем тело. Кончики крыльев пропали последними. Стена оставалась целой, как и прежде. Он прыгнул за ней и стукнулся руками о шероховатое дерево. Он было целое, слегка теплое на ощупь…

Сисли появилась опять, прямо у Лафайета под подбородком, слегка задев его, когда он отпрянул назад. Она растерянно засмеялась.

— Как… как, черт возьми, ты это сделала? — задыхаясь, спросил он.

— Тазло, ты меня разыгрываешь, да?

— Разыгрываю? Разыгрываю, что схожу с ума… — Лафайет остановился, вздохнул и натянуто улыбнулся. — Я постоянно забываю. Чуть было не решил, что все это на самом деле, а не во сне. Потом ты прошла сквозь стену и испортила впечатление. Не пора ли в самом деле просыпаться? — Он слегка пошлепал себя по щекам. — Давай, О'Лири, проснись! Проснись!

— Тазло! — Сисли поймала его запястье. — Пожалуйста, перестань разыгрывать сумасшедшего! Если Уизнер Хиз увидит тебя, произойдет ужасное!

— Мои сновидения всегда были чересчур реальны, — сказал Лафайет. — И это еще более усугубилось с тех пор, как я прочитал все эти книги по гипнозу. Если бы Центральная не держала на мне этот ограничитель, я бы, пожалуй, подумал, что меня перенесли в другой вероятностный континуум…

— Прошу тебя, Тазло, — хныкала Сисли. — Лучше ляг и поспи хорошенько.

— В том-то и беда, Сисли, что я сплю, и ты мне снишься. Мне нужно проснуться и заняться спасением королевства.

— Какого королевства? Таллатлон не королевство, а ограниченная мифократия!

— Я говорю об Артезии. Она несколько старомодна в некотором смысле, но в целом это очень милое местечко. Мне приходилось бывать ее королем, по крайней мере, несколько дней, пока я не решил отречься в пользу принцессы Адоранны. Это случилось после того, как я убил Лода, двуглавого великана, и его любимого дракона. На самом-то деле это был, конечно, не дракон, а просто динозавр, которого Горубл переправил из локуса с более примитивной формой жизни… и…

— Тазло, ляг, только закрой глаза, и все эти дикие фантазии улетучатся!

— То не дикие фантазии. А вот это — дикая фантазия. Разве ты не видишь, как все нелепо? Люди с крыльями, которые ходят сквозь стены? Типичные образы из снов, возможно отражающие мое подсознательное желание освободиться от всех ограничений…

— Тазло, подумай! Конечно, у нас крылья. Иначе как бы мы летали? И, конечно, мы ходим сквозь стены, а как же еще мы выходили бы?

— Все именно так: присутствует примитивная внутренняя логика хорошо организованного сна.

— Весь этот разговор о великанах и драконах — фантазия, Тазло, неужели ты не понимаешь? Это символы препятствий, которые тебе предстоит преодолеть. А то, что ты был королем, — транспортное осуществление желания. Воображаемое отречение значит, что ты имеешь все привилегии королевской власти без обязанностей.

— Ну и ну… да ты сама неплохо владеешь терминологией! Но я полагаю, этого следовало ожидать, раз уж ты — порождение моего подсознания…

Сисли топнула ножкой:

— Твоего подсознания! Тазло Хаз, я заставлю тебя признать, что я настоящая, живая женщина во плоти, существующая в трехмерном пространстве, и твое подсознание не имеет с этим ничего общего!

Она обняла Лафайета за шею и поцеловала его нежно и продолжительно.

— Вот! — сказала она, задыхаясь. — Теперь скажи, что я — плод твоего воображения!

— Но… но, если ты настоящая, — с трудом соображал Лафайет, — тогда как же насчет Артезии… и Рыжего Быка, и пещеры, полной хитроумных механизмов, и старика в гробу, и Лома, и…

— Это тебе просто приснилось, Тазло, милый, — прошептала Сисли. — Теперь ляг. Давай-ка я покормлю тебя холодным булфрутом и поговорим о нашем будущем.

— Ну… — заколебался Лафайет. — Тут только вот какое дело. — Он оглядел голые стены вокруг себя. — Вам очень хорошо ходить сквозь твердое дерево, и твоему папе, и братьям тоже. А как же я? Мне-то как выйти?

— Тазло, Тазло, ты же ходил сквозь стены с полутора лет!

— Полагаю, примерно в том возрасте я научился ходить, но не сквозь тиковые обшивки.

— Глупый мальчик! Пойдем… Я покажу тебе. — Она взяла его за руку, подвела к стене, проскользнула в нее. Лафайет смотрел, как дерево поглощало ее плоть, тело сливалось со стеной, будто она опускалась в темную воду. Видна была лишь ее рука, которой она держала его руку. Она быстро скрылась, дерево сомкнулось за ее предплечьем, запястьем… Пальцы Лафайета больно натолкнулись на дерево. Рука Сисли все еще сжимала его руку. Он вырвался, потирая ободранные костяшки, когда она снова появилась. В широко раскрытых глазах ее появилось выражение беспокойства.

— Тазло, в чем дело?

— Я же говорил тебе, что не умею ходить сквозь стены!

— Но… но, Тазло, тебе это необходимо!

— Факт есть факт, Сисли.

— Но если ты не умеешь ходить сквозь стену… — На лице ее появился испуг.

— Тогда, я полагаю, мне придется прорубить путь наружу. Можешь достать мне топор?

— Топор?

Он описал топор.

— В Таллатлоне нет ничего подобного. И… если бы даже было, то сколько же тебе потребуется времени, чтобы прорубить шесть футов твердого кривуда! Он же прочнее железа!

Лафайет опустился на кровать.

— Прекрасно! Я в ловушке. Но как же они меня сюда затащили?..

Прежде чем Сисли успела ответить, из стены появился младший брат Вугдо.

— Я только что переговорил с Уизнером Хизом, — сказал он. — Ладно, не сердись на меня, — добавил он, когда Сисли обернулась к нему. — Он нашел меня и спросил, как себя чувствует Хаз. Я ему сказал, что нормально. Вот он и хочет его повидать.

— Вугдо, как ты мог? — воскликнула Сисли.

— Хазу рано или поздно придется предстать перед ним. И чем раньше, тем лучше. Если он вызовет подозрение у старого дьявола, то… ну, ты знаешь, каков Уизнер.

— Когда… когда он хочет его видеть?

— Он сказал сейчас, сегодня вечером.

— Нет!

— Но я его уговорил подождать до утра. Я сказал, что у него голова болит. — Вугдо кисло глянул на Лафайета. — Я не сказал ему, что его головная боль — ничто по сравнению с моей.

Когда Вугдо ушел, Сисли посмотрела на Лафайета широко открытыми от страха глазами:

— Тазло, что делать?

— Не знаю, малыш, — мрачно ответил Лафайет. — Но лучше что-нибудь делать.

5

— Давай начнем сначала и посмотрим, нельзя ли что-нибудь понять, — предложил Лафайет. Он казался спокойным и рассудительным. — Итак, я был дома в безопасности, всем довольный, и вдруг получил записку от Рыжего Быка…

— Нет, не так, — сказала Сисли, тряхнув головкой. При этом ее фиолетовые султаны восхитительно заколыхались. — Ты был на охоте, собирался принести домой пару птичек уи-уи с золотыми хохолками, чтобы они жили у нашего домашнего очага, когда у нас будет свое гнездо.

— Ладно, пусть будет так, как ты говоришь. Итак, мне снилось, что я в Артезии, получил записку от Рыжего Быка. Под влиянием порыва я сделал то, о чем он просил: вышел один среди ночи на таинственную встречу в таверне «Секира и Дракон».

— Если ты был так доволен жизнью в этом сне, — сказала Сисли, — зачем же ты сделал такую глупость?

Лафайет вздохнул:

— Полагаю, я всегда был романтиком, — признался он. — Именно когда все устраивается наилучшим образом, у меня появляется эта неуемная тяга к приключениям. И наверное, мысль вернуться в «Секиру и Дракон» была связана с этим. Знаешь, оттуда ведь все и началось…

— Нет, я не знаю. Расскажи мне.

— Ладно… с чего бы начать? С Колби Конерз, видимо. Я был чертежником, работал на литейном заводе. Эта работа не очень захватывающая, и я много читал. Я читал о гипнозе. Однажды вечером я пытался освоить новую технику, которую вычитал из книги профессора Шиммеркопфа, и… ну вот я и попал в Артезию, в сумерках шел по мостовой. Доносился запах жареной гусятины и крепкого пива из таверны «Секира и Дракон».

— Другими словами, ты согласен, что Артезия вымышлена! — торжествующе воскликнула Сисли.

— Ладно… думаю, что на языке Колби Конерз, литейного завода, пансиона миссис Макглинт это был сон, но так как я там обитал, этот мир был так же реален, как и Колби Конерз, даже реальнее! У меня были приключения, я делал то, о чем всегда мечтал, приключения были такие, каких я всегда хотел…

— Осуществление желания…

— Пожалуйста, перестань говорить «осуществление желания». Я не помню такого желания, как быть обвиненным в похищении принцессы и очутиться в тюремной камере. Я не желал потеряться в пустыне, или быть запертым Лодом в клетку пыток.

— Но ты избежал всего этого?

— Ну, конечно! Если бы не избежал, то меня бы здесь не было. Фактически, я не уверен, что я здесь. Как мне увериться? Сон кажется реальным, пока спишь. Можно себя щипать, но ведь может и сниться, что ты себя щиплешь, и даже может сниться, что ты проснулся, и…

— Тазло, пожалуйста, не надо так волноваться! Ты мне рассказывал о приснившейся Артезии…

— Да. Так я закончил на том, что жил во дворце как постоянный гость принцессы Адоранны…

— Эта принцесса… она была хорошенькая?

— Невероятно! Золотые волосы, большие голубые глаза…

— Голубые глаза? Как нелепо!

— Вовсе нет, напротив! И фигура как у ангела…

— Ты… ты был влюблен в это существо?

— Ну… Я думал, что был, некоторое время… но…

— Но… но что?

— Но, — Лафайет внезапно замолчал, заметив тревогу Сисли. — Но, конечно, в конце концов я понял, что на самом деле я не влюблен в нее… и она вышла замуж за графа Алана и жила счастливо с тех пор… по крайней мере некоторое время.

— В то время ты занимал роскошные апартаменты в ее дворце! Как уютно!

— Поверь, мы с ней были добрыми друзьями, и все. А граф Алан был признан лучшим фехтовальщиком королевства, между прочим…

— Значит… только страх перед этим грозным воином удерживал тебя от ухаживаний?

— Перед кем? Перед Аланом? Чушь! Я с ним однажды дрался на дуэли и победил… с небольшой помощью Дафны, конечно…

— Кого? — холодно спросила Сисли. — Дафны?

— А, Дафна… бывшая горничная со второго этажа, — на ходу изменил Лафайет ход повествования. — Но не нужно отвлекать меня от попытки выяснить, что реально, а что нет. В любом случае я был в Артезии, встречался с Рыжим Быком. Я думал… ну, я думал, что будет как раньше, но было как-то не так. Даже Рыжий Бык казался каким-то не таким: он, казалось, лишился всякой сознательности…

— Во сне все меняется, Тазло.

— Думаю, да. Но не это было самой большой переменой. Рыжий Бык вышел на минуточку и вдруг… ну, эту часть очень трудно объяснить… неожиданно… я стал кем-то другим.

— Так всегда бывает во сне, — посочувствовала Сисли. — Но теперь ты проснулся, ты — это ты, тот же самый милый Тазло Хаз, которым был всегда…

— Но я не всегда был Тазло Хазом! — Я был Зорро, из шайки Путников!

— Кажется, ты говорил, что был каким-то Лафайетом, экс-королем Артезии! Вот видишь, Тазло, какие у тебя галлюцинации!

— Ты не понимаешь, все так просто! Сначала я был Лафайетом О'Лири, потом Зорро, а теперь я Тазло Хаз, только я все равно Лафайет О'Лири, если только ты понимаешь, что я имею в виду.

— Нет, — вздохнула Сисли. — Я не понимаю. И это не решает нашу проблему, Тазло. Ты еще должен вспомнить, как выходить.

Лафайет сел на край кровати, обхватил голову руками, не обращая внимания на странное ощущение коротких кудрявых перьев вместо волос.

— Мне нужно как-то с этим бороться, — твердо решил он. — Или я не сплю, и это все реально, а у меня потеря памяти, и в этом случае я всегда мог ходить сквозь стены, или я сплю… И если я сплю, мне следует видеть во сне все, что я хочу… в том числе и то, как я прохожу сквозь стены! — Он посмотрел вверх с довольным выражением липа. — Следовательно… в любом случае, я это могу. — Он встал, вызывающе осмотрел стену, шагнул к ней и… ударился носом так сильно, что из глаз посыпались искры.

— О, Тазло, не так! — взвизгнула Сисли. Она прильнула к нему, издавая успокаивающие звуки: — Мой маленький-малюсенький, даже ходить не может, бедненький Тазлик, ну, ну же, нянюшка Сисли поможет…

— Я могу ходить сквозь стены! — убеждал себя Лафайет. — Это совершенно естественно в этом безумном месте, где смешались все представления о норме. И мне нужно только правильно держать рот, и… — Говоря это, он отстранился от девушки, приблизился к стене… и стукнулся о нее так, что зашатался.

— Тазло, ты все делаешь неправильно! — крикнула Сисли. — На самом деле здесь нет ничего трудного, нужно лишь ощутить слияние.

— Слияние, да? — мрачно переспросил Лафайет. — Ладно, Сисли, если хочешь помочь, научи меня сливаться!

Лафайет потерял счет времени. Сисли дважды выходила за пищей — пирожными из птичьих семечек и сладким соком, которые, несмотря на низкую калорийность, вполне утоляли голод. Впрочем, Лафайета это не радовало. Однажды появился Вугдо, чтобы сделать безапелляционное заявление, но Сисли выгнала его, проявив такую горячность, что О'Лири удивился. Несмотря на все усилия, ему так и не удалось протиснуться сквозь шестидюймовый кривуд.

— Ну же, Тазло, — повторяла девушка мягко и терпеливо, что очень тронуло Лафайета, несмотря на расстроенные чувства, — расслабься, и мы попробуем снова. Помни, это не трудно. Тут не требуются большие усилия или особая ловкость. Это всего лишь вопрос правильного осмысления.

— Ясно, — понуро сказал Лафайет. — Это все равно, что описывать незрячему разницу между лиловым и красновато-коричневым.

— Я смутно припоминаю, как я это сделала в первый раз, — задумчиво сказала Сисли.

Лафайет видел, что она устала до изнеможения, видел это по темным кругам под глазами, по опущенным изящным плечикам. Но при мягком свете горящего светильника она еще нежно улыбалась ему.

— Мне было около двух лет. Папа с мамой планировали пикник на верхушке дерева. Они мне столько раз рассказывали, как бывает, когда впервые видишь открытое небо.

— Впервые? В возрасте двух лет?

— Конечно, мой Тазло. Младенец не может покинуть гнездо, в котором родился, пока не научится сливаться.

— О, боже! А если малыш не может научиться, как я?

— Тогда… тогда он остается заключенным на всю жизнь. Но этого не случится, Тазло… этого не может случиться с тобой… с нами! — Ее голос прервали рыдания.

— Ну, ну, не принимай это близко к сердцу, малыш, — успокаивал Лафайет, прижимая к груди ее хрупкую, как перышко, фигурку и поглаживая по спине. — Я постепенно пойму…

— Ко… конечно, поймешь. Я глупая. — Она смахнула слезу и улыбнулась ему. — Ну, давай снова…

Серый свет утренней зари струился сквозь высокое световое отверстие в стене, о которую Лафайет шлепнулся в очередной раз и ощупывал последний кровоподтек на челюсти.

— Может, мне и не следовало сливаться, — устало сказал он. — Извини, Сисли. Я старался. И ты старалась. Ты старалась как никто другой… но…

— Тазло… если ты не явишься в назначенное время к Уизнеру Хизу, он поймет, что что-то не так. Он придет сюда… он тебе будет задавать вопросы… и когда узнает, что ты ничего не помнишь из своей жизни… что ты страдаешь этим страшным наваждением о других мирах… тогда он… он…

— Она горестно замолчала.

— Может быть, не так. Может быть, я смогу убедить его, что я просто спятил, что у меня в голове все перепуталось. Может, он мне еще даст время…

— Никогда! Ты знаешь, как он относится ко всему, в чем есть хоть намек на одержимость!

— Нет, а как?

— Тазло, ты не мог забыть все! — Сисли села рядом, взяла его руки и крепко сжала. — Хиз обладает даром проникать в суть явлений, и если он заметит что-нибудь… хоть малейший намек на то, что в кого-то вселился пожиратель умов, то несчастный выходит вон!

— Куда?

— Вон. В пустоту. Ты знаешь.

— Сисли, могли бы мы принять за рабочую гипотезу, что я ничего не знаю? Расскажи мне.

— Ладно… так глупо кажется рассказывать тебе то, что знает каждый… но… однажды, много лет назад на Таллатлон напали существа, слишком ужасные, чтобы их можно было описать. Они забирали умы людей, захватывали их в момент, когда люди понижали барьер с целью слияния, — и овладевали ими. Сначала жертва казалась чуть-чуть странной, будто она… потеряла память. Но мало-помалу она начинала изменяться. Во-первых, люди начинали терять перья, их кости росли, султаны выпадали, и на их месте появлялись гибкие тонкие волосы. В конце концов их крылья слабели и… и отпадали!

— Это ужасно, — сказал Лафайет. — Но на самом деле это просто миф. Люди не обращаются в других людей, — он внезапно замолчал, поняв значение того, что говорил. — Я имею в виду, что обычно…

— Вот именно, — сказала Сисли. — Я знаю, что ты до сих пор ты, Тазло, милый… но… но очень похоже… очень странно… и Уизнеру Хизу покажется более чем странным! Он будет уверен, что ты — пожиратель умов… и он… он пропоет тебя насквозь! И тебя не будет… навсегда… — Она расплакалась.

— Ну, ну, Сисли, не плачь, — утешал ее Лафайет, обнимая. — Все еще не так плохо, у нас еще есть немного времени. Может, до меня еще дойдет суть этого… или, может быть, он не придет, или…

— Я… я постараюсь быть храброй, — Сисли смахнула слезы и улыбнулась Лафайету. — Ты прав. Еще есть время. Мы не должны сдаваться. Давай попробуй еще: закрой глаза, думай, что стена сплетена из маленьких лучиков света. И эти лучики света — всего лишь крошечные крапинки, которые очень быстро двигаются… так быстро, что на самом деле их нет… и ты тянешься, ты их чувствуешь, ты подгоняешь под них образ своего мышления и…

— Все правильно, — неожиданно раздался резкий голос Вугдо. — Уизнер Хиз ждет, пойдем, Хаз.

Молодой человек стоял прямо внутри непроходимой стены — непроходимой для Лафайета по крайней мере, как он с отвращением думал, — и сердито смотрел. Все здесь, будь то мужчина, женщина или ребенок старше восемнадцати месяцев, имели свободу входить и выходить, все, кроме него!

— Он не готов, — Сисли вскочила и встала перед братом. — Хизу придется подождать.

— Ты должна быть поосмотрительнее…

— Уходи! Ты все портишь! Если бы ты дал нам время…

— Это не я, это Уизнер Хиз…

— Да, действительно, это Уизнер Хиз, — сказал другой голос, резкий, высокий — он, как показалось Лафайету, пронзил его кости. Лафайет обернулся и увидел худого крылатого старика с жестким лицом. К его морщинистому скальпу еще прилегали несколько серых султанов, нос напоминал орлиный клюв, а глаза — горящие угли.

— И я здесь, — зловеще прошипел Уизнер Хиз, — чтобы раскрыть правду об этом любопытном случае!

— Нечего тут раскрывать, — решительно сказала Сисли, обернувшись к Смотрителю. — Тазло сильно упал, он ушиб голову. Естественно, он немного не в себе. Но теперь… он все помнит… да, Тазло? — Она повернулась к нему, глаза ее горели страхом и решимостью.

— Ну, может, я еще не вспомнил кое-какие детали, — Лафайет пытался выиграть время.

— Так? Это действительно хорошая новость, — отрезал Уизнер. — Но, разумеется, это дело не может решиться так просто. Это касается интересов Таллатлона. Люди боятся самого плохого. Они требуют доказательств. Я уверен, что вы готовы пойти со мной и рассеять все страхи.

— Конечно, он пойдет, — торопливо заговорила Сисли, — но ему нужен покой. Он еще не поправился…

— У меня нет намерения утомлять пострадавшего, — строго заметил Уизнер.

— Несколько вопросов, несколько проверок на людях — и все. Тогда честный Тазло, если это действительно Тазло, сможет вернуться на свое скорбное ложе, если… ему еще требуется особое внимание…

— Завтра! Завтра ему будет намного лучше…

— Завтра может быть слишком поздно, девочка!

— Ему может стать хуже, если он сейчас выйдет…

— Предположим… — Уизнер указал на Сисли костлявым пальцем. — Предположим, что этот человек, которого мы зовем Тазло Хазом, на самом деле заражен паразитом из темных пространств между мирами! Ты бы стала нянчить его здесь, помогать ему подготовить место для развития таких же, как он?

— Он не заражен! Я знаю, что не заражен!

— Сисли, его необходимо проверить, — перебил появившийся Генбо.

— Сопротивление лишь повредит ему. Если он — Тазло, все закончится через несколько минут. Он не пострадает, если ответит на несколько вопросов, несмотря на физическую слабость, хотя мне он кажется достаточно крепким, — добавил Уизнер, взглянув на Лафайета далеко не сердечным взглядом.

— Он пойдет с вами сейчас, — твердо заявил Вугдо. — Не так ли, Тазло?

Лафайет медленно перевел взгляд с Вугдо на Уизнера Хиза, затем на Сисли. Наконец, тяжело вздохнув, он сказал:

— Нет. Боюсь, что не в моих силах сделать вам это одолжение.

— Нет, говоришь?! — взвизгнул Смотритель. — А я говорю, да! Вугдо, Генбо, взять его!

— Пошли, ты… — Вугдо схватил Лафайета за предплечье, Генбо крепко схватил его за раненое крыло и заломил его, когда Лафайет попытался вырваться. Сисли вскрикнула. Отец был в отчаянии. Лафайет напряг ноги, но боль в сломанном крыле жгла, как горячий меч, под лопаткой. Его толкнули на выход, оглушительно стукнув о неподдающуюся стену.

— Что это? — спросил Вугдо, стоявший наполовину в стене, наполовину снаружи. Он изумленно смотрел на Лафайета. — Сливайся, говорю тебе! Сливайся! Это глупое сопротивление!

— Извините, — ответил Лафайет. — Не могу. Я, кажется, забыл, как это делается.

— Ага! — ликовал Уизнер. — Видите? Доказательство! Подтверждение! Именно так было в прошлый раз, когда мы имели с ними дело, и мы их поймали в конце концов! Пожиратели умов не обладали нашим искусством слияния! И поэтому мы их заперли и уморили голодом…

— Нет! Это неправда! — рыдала Сисли. — Он просто забыл!

— Тихо, глупышка! Ты что, станешь защищать чудовище среди нас?

— Он не чудовище!

— Да? А откуда тебе знать?

— Потому… потому, что я смотрела ему в глаза… и он хороший!

— Тогда пусть он выйдет… и докажет, что он человек-птица.

— Бесполезно, Сисли, — сказал Лафайет. — Я не умею, и все.

— Значит, ты признаешься, что ты — пожиратель умов! — прошипел Уизнер Хиз, отступая назад. Вугдо и Генбо отошли и уставились на него. Только Сисли по-прежнему прижималась к его руке, пока отец не оттащил ее.

— Нет, — сказал Лафайет. — Ничего подобного я не признаю.

— Пошли, пусть сам себя покажет, — решил Уизнер Хиз. — Мы уйдем и оставим его одного. Если он настоящий человек и не одержим, то он выйдет. Если нет, то тогда пусть будет заключен здесь навеки в назидание остальным из его ужасного рода!

В полном молчании, нарушаемом лишь рыданиями Сисли, ее отец и братья прошествовали сквозь стену, будто сквозь пелену темно-коричневого дыма. Уизнер Хиз взял девушку за руку и потянул за собой, хотя она все еще сопротивлялась. Лафайет остался один в замурованной комнате.

В чашках еще было немного фруктового сока. О'Лири немного выпил, остальное оставил. Он обошел комнату, бессмысленно ощупывая и ковыряя стены в поисках какого-нибудь незамеченного выхода.

— Не теряй времени! — посоветовал он сам себе, падая на кровать. — Выхода нет, кроме одного — сквозь стену. Ты в ловушке. Так уже было. Тут все кончено… в ловушке глупого предрассудка…

«Но, — тут же подумал он, — может, это и не предрассудок вовсе. С одной стороны, Уизнер прав, я — пришелец. По-видимому, этот парень, Тазло Хаз, реальная личность. По крайней мере такая же реальная, как все в этом мире. Я не просто отрастил крылья, я забрал чье-то тело. И когда я был Зорро, произошло то же самое!» Он встал и зашагал по комнате.

— Зорро действительно был, он был Путник, у него была подружка Гизель и блестящая карьера карманника впереди. Это пока я не пришел и не украл его обличья. А тогда… — О'Лири сделал паузу, задумчиво потер подбородок.

— Тогда я опять поменялся внешностью — с Тазло Хазом. И на этот раз я поменялся не только телами, но и мирами. Почему бы и нет? Я это и раньше делал, не один раз. США — Артезия, потом полдюжины континуумов, в которые меня забрасывал Горубл, чтобы от меня избавиться, потом Меланж, а теперь Таллатлон.

Он вновь сел на кровать. «Но почему? Сначала я решил, что виновник Главный Референт. Я ткнул кнопку, и первое, что обнаружил впоследствии, было то, что меня никто не узнавал. Но на этот раз у меня не было Марка III. Я там просто стоял. И еще одна штука: раньше параллельные миры, в которые я попадал, всегда географически напоминали Колби Корнез. Были лишь некоторые различия, такие, как пустыня в Артезии с железнодорожной платформой, откуда можно было вернуться домой, но это все относительные мелочи. А здесь — все другое. Ничто не напоминает долину, где была гора. И люди не являются двойниками тех, которых я знал, как в прошлый раз Свайнхильд напоминала Адоранну, а Халк — графа Алана. — Он снова встал, беспокойно заходил. — Я должен признать несколько неоспоримых фактов. Во-первых, что я действительно получил записку от Рыжего Быка, и действительно встретился с ним в „Секире и Драконе“, и что каким-то образом я поменялся местами с Зорро… — Он остановился как вкопанный. — Это значит… Зорро поменялся местами со мной!»

— О господи! — Лафайет продолжал бормотать себе под нос, хотя прошло уже полчаса. — Это меняет дело. Никто меня искать не станет. А если и станет, то найдет меня бродящим в состоянии изумления, заявляющим, что меня зовут Зорро — Свинья. Или они меня уже нашли. Я, возможно, уже дома, а вокруг меня суетится Дафна, кормит меня супом. Или кормит Зорро супом! — Он бросился на койку. — Погодите, я доберусь до этого гнусного типа! Перенимать мои жесты, пользоваться благосклонностью Дафны… — Он остановился, на лице застыло выражение испуга. — Боже! Этот грязный интриган, подлая вошь! Таким способом обманывать бедную Дафну! Нужно выбираться отсюда! Нужно домой! — Он вскочил, заколотил в стену, закричал. Кругом по-прежнему было тихо. Лафайет шлепнулся о стену. — Прекрасно, — прошептал он. — Давай еще разок! Ори громче! И этого будет достаточно, чтобы убедить Уизнера Хиза, что ты именно тот, кем он тебя считает, если тебя вообще кто-нибудь услышит, что очень сомнительно. Это дерево твердое, как броня. — Он сел на кровати, потирая разбитые кулаки. — И, возможно, он прав. Таллатлон, очевидно, своего рода оторванный мир со своим уровнем существования, не обычный параллельный континуум. Может, он находится на какой-нибудь диагонали относительно серии вселенных, контролируемых Центральной. Может, люди, подобно мне, случайно появлялись здесь ранее, может, есть своего рода вероятностная кривая ошибок, сквозь которую можно проскользнуть… — Он со вздохом лег. Луч солнца снаружи образовал яркое пятно на темном полированном полу. Благовония Сисли все еще висели в воздухе.

— Может быть всякое, — прошептал он. — Может, лучше немного поспать, и тогда я смогу лучше думать, чем…

Сон был приятный: он лежал на берегу реки под ветвями платана, а рядом Дафна шептала мягким любящим голосом:

«…постарайся, пожалуйста, ради меня… ты это можешь, я знаю, что ты это можешь…»

— Что постараться? — искренне удивился Лафайет и протянул руку, чтобы обнять ее за плечи. Но она уже каким-то образом пропала. Он был один под деревом… и свет померк. Он остался в темноте и слышал, как она все звала, слабо, словно с большого расстояния.

«…только ради меня, мой Тазло… пожалуйста, попробуй, пожалуйста…»

— Дафна? Где ты? — Он встал, пошел на ощупь в полной тьме. — Куда ты ушла?

«Иди ко мне… иди… ты сможешь, если постараешься… попробуй… попробуй… попробуй…»

— Конечно, но где ты? Дафна!

«Постарайся, Тазло! Ты стараешься! Я чувствую, что ты стараешься! Вот так! Видишь? Думай так… и двигайся вот так…»

Он почувствовал, как эфемерные руки коснулись его мозга. Он почувствовал, как хитросплетения мыслей мягко развернулись, выровнялись, приняли направление. Его слегка потянуло, будто за какую-то нить. Он пошел вперед, прислушиваясь к ее голосу. Паутинки коснулись лица, потянули назад его тело, прошли сквозь тело…

Холодный свежий воздух вокруг него наполнился мягким шорохом. Он почувствовал запах зеленых растений, открыл глаза и увидел мерцание звезд сквозь сплетение листвы, увидел огни, светящиеся сквозь листья, увидел…

— Сисли! — вырвалось у него. — Как… что… — Она была у него в объятиях.

— Тазло, мой Тазло, я знала, что ты это можешь! Я знала!

Он повернулся, посмотрел на гофрированную поверхность шершавой коры. Он провел по ней рукой. Кора была твердая.

— Надо же, подумать только, — сказал он удивленно, — я прошел сквозь стену…

6

Уизнер Хиз все еще смотрел сердито, но даже Вугдо встал на сторону Сисли и Лафайета.

— Вы же говорили нам, что раз стена ему препятствует, то этот факт доказывает его одержимость, — сказал человек-птица. — Но само собой, когда ему дали немного времени разобраться, он вышел, как и обещала Сисли.

— Вы поставили условие сами, Уизнер Хиз, — пожал плечами Генбо. — Не жалуйтесь, что он его выполнил.

— Пойдем, Тазло, — сказала Сисли, тряхнув головкой. — Сейчас начнется праздник.

Лафайет заколебался, глядя на ветвь толщиной в ярд с блестящей тропинкой на поверхности. Она вела в освещенный танцевальный павильон.

— А что будет, — спросил он, — если поскользнешься?

— Почему ты должен поскользнуться? — Сисли прошла на несколько шагов вперед, встала на пальчики и сделала пируэт, расправив белые крылья: легкое движение воздуха напомнило вздох, листья вокруг задрожали.

— У меня же крыло сломано, ты что, не помнишь? — с ходу придумал О'Лири. — Есть идея. Почему бы нам не остаться здесь и не послушать издали.

— Глупый мальчик. — Она схватила его за руку и вывела на опасную тропинку. — Просто закрой глаза, и я поведу тебя, — сказала она с шаловливой-улыбкой. — Мне кажется, тебе просто хочется, чтобы с тобой немного понянчились, — добавила она.

— Пойдем, — сказал Вугдо, проталкиваясь мимо Лафайета, и чуть не столкнул его с ветки. — У меня есть кое-что из выпивки, чтобы подкрепиться после всего пережитого за этот день.

О'Лири прижался к ветке, за листву которой ухватился, чтобы не упасть. Сисли оттащила его.

— Ради неба, Тазло, перестань вести себя так, будто ты не был одним из лучших атлетов Таллатлона. Ты меня срамишь.

— Ладно, только дай мне время, чтобы ноги к небу привыкли. — Он закрыл глаза и сконцентрировался. — Это смешно, Сисли, — сказал он, — но когда я полностью расслабляюсь и мой разум как бы освобождается, а тело Тазло становится своим, я начинаю вспоминать. Ах! Крохотные фрагменты воспоминаний будто проплывают по воздуху в солнечный день, и я глубоко ныряю над зияющей бездной и даже хожу по вертикали…

— Ну конечно, Тазло, ты все это проделывал достаточно часто.

— И… даже с закрытыми глазами я тебя чувствую. Ты стоишь там, в шести шагах, и разговариваешь с кем-то, а Генбо, кажется, ушел… в том направлении.

— Ну конечно, мы ощущаем друг друга, — голос Сисли прозвучал озадаченно. — Как же еще можно найти дорогу в гнездо после дальнего полета?

— Думаю, в этом есть смысл. А чтобы ходить по веткам, нужно лишь правильно настроить ум, да?

— Правильно, — хихикнула Сисли. — Ты такой торжественный и целеустремленный, будто собираешься выполнить нечто небывало смелое и важное, а требуется всего лишь пройти вниз по дорожке.

— Я думаю, все относительно, — сказал Лафайет и смело последовал за ней на звуки музыки.

Жизнь в Таллатлоне весьма приятная, все продумано, рассеянно отмечал Лафайет, расслабившись на ночном празднике. Не одна причина повеселиться, так другая. Сегодняшний бал, например, в честь второй недели со дня его реабилитации. Подбродивший сок булфрута тек рекой. Воздушные танцоры были искусны и грациозны в тонких шарфах и вуалях. Жареный птичий корм на вкус лучше жареного бифштекса, а Сисли все время рядом и такая любящая и внимательная невеста, какой только может пожелать мужчина. Только одна эта мысль гасила его энтузиазм.

— Но в конце концов все кончится хорошо, — в десятый раз убеждал он себя. — Как только я догадаюсь, как вернуться в свое тело, Тазло Хаз будет в своем. Он сможет рассказать довольно невероятную историю, но все это можно будет свалить на удар по моей голове. А когда все утрясется, он и Сисли будут жить счастливо.

«Все это верно, — сказал он себе. — Только до тех пор, пока ты не увлекся и не провел брачную ночь с невестой».

— Это опять напоминает мне, что, может быть, прямо сейчас это пернатое подобие чистильщика отхожих мест ухаживает за Дафной!

«Не более, чем ты ухаживаешь за Сисли».

— Ты хочешь сказать, что он ее поцеловал?

«А ты бы не стал?»

— Конечно, но это разные вещи. Когда я целую Сисли, это просто… просто по дружбе.

«И он тоже. Ты можешь на это рассчитывать».

— Да я этому пернатому в волчьей шкуре… я ему и второе крыло сломаю!

«Надеюсь, ты подождешь, пока он вернется в птичью шкуру».

— Тазло, с кем ты разговариваешь? — спросила Сисли.

— А… просто с парнем по имени О'Лири. Он в некотором роде плод моего воображения. Или, может быть, я — плод его воображения. Это философский вопрос.

— Это не тот, которым был ты, когда еще бредил?

— Я мог упомянуть это имя. Но сейчас мне намного лучше, да? — Он мигнул, чтобы не мерещились двойники, и улыбнулся, глядя в глаза девушки, в которых застыл вопрос.

— В конце концов мне удалось слияние, и я ходил по веткам и ел птичий корм, и…

— Тазло, ты пугаешь меня, когда так говоришь. Это будто… будто ты играешь роль вместо того, чтобы быть собой.

— Не думай об этом совсем, милая, — серьезно сказал Лафайет. — Тебя сводит с ума то, что сказал старик Уиззи. Какая ерунда! Вот это и в самом деле захватывает умы. Возможно, просто был какой-нибудь несчастный агент Центральной с коротким циклом в схеме вероятности и совсем без всякого злого умысла.

— Безвредный, да? — раздался совсем рядом недоброжелательный голос. Уизнер Хиз сердито смотрел с высоты нескольких футов. Его насест оказался сбоку от крошечного столика, за которым сидели Лафайет и Сисли. — Я наблюдал за тобой, Хаз, или кто ты там. Ты ведешь себя ненормально. Ты не так чувствуешь…

— Конечно, он еще немного странный, — выпалила Сисли. — Он еще не совсем оправился от удара по голове!

— Уходи, Уигги Хиг, — презрительно кинул Лафайет. — Или Хиггли Уиг. Твое гнусное бормотание раздражает меня. Ночь создана для любви. Особенно сегодняшняя, здесь, на вершине дерева. Дома никогда в это не поверят… — Он повел рукой, как бы охватывая бумажные фонарики, растянутые на ветвях, и весело одетых крылатых мужчин и женщин, которые всюду весело порхали, и луну, плывущую высоко в небе.

— Дома? Где бы это могло быть? — колко спросил Смотритель.

— Это просто риторическая фраза, — быстро вмешалась Сисли. — Оставьте его в покое, Уизнер Хиз! Он никому не причиняет вреда!

— Никто из них не причинял — сначала. А потом они начинали… изменяться. Ты не помнишь, девочка, ты была слишком маленькая. Но я это видел! Я видел, как Булбо Виз начал превращаться в чудовище прямо у нас на глазах!

— Но Тазло не превращается в чудовище, — сказала Сисли и взяла его за руку.

— Разумеется, нет, — сказал Лафайет и погрозил крылатому старцу пальцем. — Я все тот же прежний я, кто бы это ни был. Пропади ты, Уиз, то есть Хиз… — Он замолчал, так как что-то пролетело мимо его лица. Повернувшись на плетеном табурете, он увидел большое красновато-коричневое перо, падающее сквозь листву вниз.

— Кто-то сбрасывает оперение? — искренне удивился он. За первым пером последовало второе. Что-то коснулось его руки выше локтя: третье перо! Он начал делать движения, словно чистился. — Что… что случилось? — спросил он и сдул пушистое перышко с верхней губы.

— О, нет… Тазло, нет! — взвизгнула Сисли.

— А-га! — завопил Уизнер Хиз.

— Хватай его! — рявкнул Вугдо.

— Кого? — спросил Лафайет, выискивая жертву глазами. На свой вопрос он тут же получил ответ: его схватили, заломили руки и потащили в центр танцевального павильона среди перьевых облаков.

— Что все это значит? — кричал Лафайет. — Я выполнил ваше условие или нет? — Он неожиданно смолк, когда заметил свое несломанное крыло в руках у толпы таллатлонцев, которые во все глаза пялились на него. Даже когда он неподвижно стоял и смотрел, с него упал еще пучок перьев и закружился в воздухе, подхваченный неожиданным порывом ветра.

— Не совсем, захватчик умов, — проскрежетал Уизнер Хиз. — Не совсем!

Четверо крылатых мужчин с хорошо развитой мускулатурой уткнули в Лафайета толстые жерди длиной в десять футов и таким образом лишили его возможности передвигаться в центре опустевшего ажурного павильона. Вокруг него собралось все население, разделившись по кастовой принадлежности на десять кругов. Все глаза устремились на него.

Сисли не было, ее унесли братья. Она плакала. Куда бы ни бросил взгляд Лафайет, нигде не было ни одного дружелюбного лица.

— Не торопитесь, пожалуйста, — попросил он, когда его больно ткнули в ребра концом жерди. — Я могу летать, не забывайте! Знаю, что все это выглядит не лучшим образом, но я попытаюсь объяснить, если вы хотя бы… о-о-х! — Его просьба была грубо прервана сильным толчком в живот.

— Не трудись понапрасну, мы знаем, как обращаться с тебе подобными, — крикнул Уизнер Хиз. Он потирал руки, прыгая за спинами тех, у кого были жерди, с живостью десятилетнего и распределял порядок построения толпы.

— Вы — туда, назад на несколько шагов! Так! Теперь вы, леди. Просто подойдите, займите пустое место. Вы, высокий, отодвиньтесь назад! Теперь, Пивло Пу, ты и Куигли встаньте сюда… сомкнитесь.

— Похоже на… публичную казнь, — с горечью сказал О'Лири. — Надеюсь, вы не планируете ничего варварского…

— Теперь все вместе, — скомандовал Уизнер Хиз, подняв руки и призывая к тишине. Он издал пронзительный свист, как из камертон-дудки, и сделал жест. Вся стая разом издала ответный звук.

— Репетиция хора? В такое время?! — вслух удивился Лафайет.

— Это последний хор, который ты услышишь в этом мире, — взвизгнул Уизнер Хиз, пригвоздив Лафайета взглядом, полным триумфа.

— Тебя вот-вот выпоют! Вон из этого мира! Назад, в темные пространства, откуда ты явился, зловонный пожиратель разума!

— Ой, правда? — с трудом улыбнулся Лафайет. — А что будет, если я не смогу исчезнуть? Это докажет мою невиновность?

— Не беспокойся, песнь изгнания духов всегда действует, — заверил его один из крылатых мужчин с сильными руками.

— Но если это не поможет, мы еще что-нибудь придумаем.

— На самом деле это обычный случай выпадения перьев, — сказал Лафайет.

— Это с каждым может случиться…

Уизнер Хиз повел рукой, и хор запел как один голос, заглушая слова Лафайета:

Вон из мира, Вон и вниз, Вновь за завесу, Посягатель, уберись!

По морю, по морю, Что шире ночи, Глубже и глубже, Чтоб не видели очи.

Плыви, откуда ты пришел, Захватчик душ, Обратно в глушь, Звонит большой там колокол.

Уйди навечно Из этого мира, Подальше от солнца Честного таллатлонца.

На крыльях Магической песни Навечно исчезни Из Таллатлона честного.

Песнь лилась бесконечно, волны звуков то затихали, то нарастали, накатывали на Лафайета со всех сторон, бились о него, как морской прибой. Такова была эта мелодия: зловещие звуки, напоминавшие стоны, повторялись вновь и вновь.

Вон из мира!

Вон и вниз…

Навечно из честного Таллатлона уберись…

Казалось, что певцы разевали рты беззвучно, как рыбы в воде, а завывающая мелодия возникала сама собой, и звуки ее то нарастали, то стихали с неизменным постоянством. Лица приобретали неясные очертания, сливались вместе.

На веки вечные, Пришелец, исчезни, Исчезни, пришелец, Из Таллатлона честного…

Слова теперь доносились как бы издалека. Огни померкли и, мигнув, пропали. О'Лири больше не видел лиц певцов, не чувствовал под ногами плетеного пола. Оставалась лишь песня, ощутимая сила, которая захватила его, подняла и вынесла в неосвещенные глубины. Потом она затихла, истощилась, стала призрачным эхом, затерявшись в кромешной тьме, в бесконечности абсолютной пустоты.

Лафайет таращил глаза в чернильную черноту, делая движения, отдаленно напоминавшие гребки пловцов. Вдали появилось нечто слабо светящееся, приблизилось, описав огромную спираль, выпучило на него глазищи шириной в ярд и ушло во тьму по спиралеобразной траектории.

— Как попасть наверх? — спросил Лафайет, но не услышал ни звука. Он понял, что фактически у него нет ни рта, ни языка, ни легких.

— Боже милосердный! Я не дышу!

Казалось, что мысль рванулась вперед и повисла в пространстве, загоревшись, как неоновый знак. Другие обрывки мыслей начали кружиться вокруг него, как обломки, плавающие у мельничного колеса:

…А — опять пра-астак из умбы-юмбы…

…попробуй дать гудок, а лучше сосчитай всех простофиль…

…сказал ему, чтобы упал замертво, дрянь…

…иими-уими-скуими-пип-пип…

…так я ему и говорю…

…направо, так, так держать!.. не двигайся…

…ЭЙ… У МЕНЯ НА НОМЕРЕ ДВЕНАДЦАТЬ БРОДЯЧЕЕ ПРИВИДЕНИЕ!

…льстивый парми, болтливый ниффли, уики скуики…

…ау, пойдем, крошка…

…ЭЙ — ВЫ — УСТАНОВИТЕ ЛИЧНОСТЬ!

…пум-пум-пум…

…тогда я поднимаюсь к нему, а он ко мне, а я к нему…

…ПРИВЕТ, НАРК ДЕВЯТЫЙ! У МЕНЯ ЧИТАЕТСЯ ПРИВИДЕНИЕ В ОБЛАСТИ ДВЕНАДЦАТОГО КАСКАДА.

— УГУ. Я ЗАКОНЧИЛ СЧИТКУ. ПРОСТО МУСОР. СБРОСЬ ЕГО, БАРФ ПЕРВЫЙ.

— ОСТОРОЖНО! Я ПОДОБРАЛ КАКОЙ-ТО ОБЪЕКТ НА КАСКАДЕ НОЛЬ-ШЕСТЬ-НОЛЬ, НАРК ДЕВЯТЫЙ. ВОЗМОЖНО, БРОДЯГА.

…НИК-НИК-НИК…

— СБРОСЬ ЕГО, НАРК ПЕРВЫЙ. НАМ НУЖНО УПРАВЛЯТЬ ТРАНСПОРТОМ, ПОМНИ!

— ЭЙ, ТЫ! ДАЙ МНЕ ОБЪЕКТ НА ШЕСТЬ-НОЛЬ, А ТО Я СБРОШУ, ЧИТАЕШЬ?

Нечто напоминающее путаницу из светящихся проволочных вешалок для одежды целенаправленно подплыло к О'Лири и зависло, медленно вращаясь.

— Похоже на бестелесную мигрень, — сказал он. — Интересно, пройдет ли, если я закрою глаза… если бы они у меня были…

— О'КЕЙ, ТАК ЛУЧШЕ. А ТЕПЕРЬ ДАВАЙ СЪЕДИМ ЭТОТ ЛИШНИЙ НОМЕР.

— Раз у меня нет глаз, стало быть, я ничего не вижу, — решил Лафайет. — И все-таки на меня надвигаются какие-то видения… и мой мозг их перерабатывает в зрительные и звуковые образы. Но…

— ОТВЕЧАЙ МНЕ, ЧУДО!

— Кто, — спросил Лафайет, — я?

— ЗАМЫКАЙ НА УРОВНЕ А! ЛИШНИЙ НОМЕР, СКОРЕЕ. У ТЕБЯ ТРАНСПОРТ ДАЛ ЗАДНИЙ ХОД, ПО ШЕСТИ ГЕКЗАМЕТРАМ НА ДЕВЯТИ УРОВНЯХ!

— Кто вы? Где вы? Где я? Выведите меня отсюда! — закричал Лафайет, изгибаясь, чтобы осмотреть все вокруг.

— КОНЕЧНО, КАК ТОЛЬКО ДАШЬ МНЕ ЛИШНИЙ НОМЕР, НА КОТОРОМ МОЖНО ЗАМКНУТЬСЯ!

— Я не знаю, что такое лишний номер! Похоже, что я плаваю в каком-то супе из светящегося алфавита. Не суп, а алфавит, вы понимаете…

Из тьмы возник человек; в плавном падении он вплотную приблизился к Лафайету. Одет он был в нечто напоминающее трико с блестками и светился зеленоватым светом. Лафайет кинулся навстречу с радостным криком. Слишком быстро! Он сдержался, чтобы избежать столкновения, краем глаза заметил испуганное лицо, которое повернулось, чтобы рассмотреть его перед вступлением в контакт.

Толчка не было, было лишь ощущение, что ты нырнул в облако кружащихся частиц, затянутый вздымающейся силой…

— Две дюжины чертей, пляшущих на турецком барабане! — прорычал незнакомый голос.

Свет и звук взорвались над О'Лири. Он уставился на пластиковую табличку, прикрепленную к запястью мужчины. На ней была выбита надпись:

— Лишний номер — одна тысяча семьсот пять! — выкрикнул О'Лири.

Откуда-то появился гигантский невидимый крюк, подцепил его сзади за шею и швырнул через Вселенную.

Когда голова Лафайета перестала вращаться, он обнаружил, что стоит в камере размером не больше лифта. Стены, потолок и пол мягко светились молочным светом. Со стены мигал красный свет. Раздался тихий смешок. Панель перед ним открылась, как вращающаяся дверь, в большую бледно-зеленую комнату с полом, застланным ковром. Потолок был звукопоглощающий. За письменным столом сидела безупречно ухоженная женщина неопределенного возраста. Она очень хорошо выглядела, несмотря на бледно-зеленые волосы и полное отсутствие бровей. Женщина строго взглянула на него, указала на стул, нажала кнопку на столе.

— Трудно пришлось? — спросила она тоном делового участия.

— А-а… слегка, — вежливо ответил Лафайет, осматривая комнату, обставленную легкими стульями, пальмами в горшках, увешанную эстампами на спортивную тему. Мягко работали кондиционеры.

— Вам нужны носилки или вы в состоянии передвигаться сами? — живо спросила зеленоволосая секретарша, когда Лафайет шагнул в комнату.

— Что? А-а, понимаю, вы имеете в виду мое перевязанное крыло. Оно уже не так меня беспокоит, благодарю.

Женщина нахмурилась:

— Не в порядке с головой?

— Ну, по правде говоря, я немного не в себе. Я знаю, это глупо звучит, но… кто вы? Где я?

— О, братец! — Женщина нажала другую кнопку и сказала в невидимый селектор: — Фринк, пошли сюда команду трогов с носилками. У меня 984 и, похоже, того… — Она глянула на Лафайета с усталым сочувствием. — Сядьте и не беспокойтесь, приятель. — Она покачала головой, как человек, проходящий тест, входящий в ряд требований к профессиональной пригодности.

— Спасибо, — Лафайет робко присел на край низкого стула, обтянутого оливковой кожей. — Вы у-у-узнаете меня? — спросил он.

Женщина уклончиво развела руками:

— Как мне уследить: кадровый список включает более чем тысяча двести человек. — Она моргнула, словно ей в голову пришла идея. — Вы не амнак?

— Это кто?

— Мама миа! Амнак означает отсутствие памяти. Потеря индивидуальности. Иными словами, вы не помните свое собственное имя.

— По правде, кажется, я не вполне уверен в этом.

— Правую руку, указательный палец, — сказала она утомленно.

Лафайет подошел к столу и предложил палец, который женщина схватила и прижала к стеклянной пластинке, встроенной в крышку стола. Множество подобных пластинок находилось между расположенными друг против друга кнопками. Мигнул свет, затрепетал и погас. На матовом стекле экрана появились буквы.

— Раунчини, — сказала она. — Динк 9, Фрэнчет 43, Гиммель низшей категории. Звонить? — Она с надеждой взглянула на него.

— Не слишком громко, — медлил Лафайет. — Послушайте, мэм, могу я все-таки быть с вами откровенным? Я, кажется, встретился с тем, что выше моего понимания.

— Повремените, Раунчини. Все это вы можете описать в докладной. У меня дел по горло.

— Вы не поняли. Фактически я не знаю, что происходит. То есть все началось довольно невинно, я просто выпил со старым знакомым, а когда увидел, что он нашел, то понял сразу, что это нужно передать высшим властям. Но… — он оглядел комнату, — у меня явное ощущение, что я не в Артезии, там ничего подобного нет. Поэтому, естественно, возникает вопрос, где я.

— Вы в Центральном Распределителе, естественно. Послушайте, возьмите там стул и…

— Центральном? Так я и думал! Слава богу! Значит, все мои проблемы решены! — Лафайет, облегченно вздохнув, опустился на угол стола. — Знаете, у меня жизненно важные данные, их нужно передать в соответствующий отдел. Я обнаружил, что, когда Горубл дезертировал, он отложил целый склад краденых приборов…

Дверь в комнату распахнулась, и вошла пара молодых людей в свежей бледно-голубой больничной форме, между ними была плоская пластина длиной в шесть футов. Она была похожа на пенорезину и плыла без поддержки в двух футах от пола, слегка покачиваясь, как надувной матрац на воде.

— О'кей, парень, — сказал один из них, снимая большой и сложный на вид гипердермик, — нам придется тебя пристроить в считанные секунды. Ты только подпрыгни и ляг сюда, вниз лицом…

— Мне не нужны носилки, — отрезал Лафайет. — Мне нужно, чтобы кто-нибудь выслушал то, что я должен сказать.

— Будь уверен, у тебя будет шанс, парень, — успокоил санитар, приближаясь к нему. — Не кипятись…

Лафайет протиснулся за стол:

— Послушайте, найдите Никодеуса! Он меня знает! То, что я должен сообщить — трижды срочно! Я требую, чтобы меня выслушали, не то здесь головы покатятся как горох!

Санитар заколебался и в поисках поддержки посмотрел на женщину. Она бессильно взмахнула руками.

— Не смотрите на меня, — сказала она. — Я лишь служащий за первым столом. Придерживайтесь одного: Белариус — дежурный офицер, я позову его сюда, и он свернет ему шею.

Она нажала на кнопки и быстро заговорила. Санитар щелкнул переключателем в головах носилок, и они опустились на пол.

Три минуты прошли в напряженном молчании: Лафайет болтался за столом, те, кто принес носилки, зевали и почесывались, а зеленоволосая женщина с ожесточением пилила свои перламутровые зеленые ногти. Потом высокий широкоплечий человек с гладкими седыми волосами, похожий на профессора, вошел в комнату. Он посмотрел на всех, поджал губы, глядя на Лафайета.

— Итак, мисс Дорч? — начал он густым баритоном.

— Это агент Раунчини, сэр. С ним явно случай 984, но он не хочет успокоиться…

— Я не агент Раунчини, — выпалил Лафайет. — И у меня информация, требующая приоритета!

— Путается в объяснениях, да? — Прибывший одарил Лафайета ледяной улыбкой. — Пойдем-ка. Ну же, славный парень.

— Я хочу переговорить с инспектором Никодеусом!

— Это невозможно. Он на полевом задании, вернется через шесть месяцев.

— Я заключу сделку, — заявил О'Лири. — Послушайте, что я скажу, а потом я пойду спокойненько. Справедливо? Черт знает, я мог бы и вздремнуть. — Он зевнул.

Белариус посмотрел на часы:

— Молодой человек, мне не хотелось бы нарушать режим этого Центра.

— А как насчет Главного Референта в руках неуполномоченного? — вставил Лафайет. — Может, стоит ради этого пропустить прием чашечки кофе?

Выражение вежливости исчезло с лица Белариуса.

— Вы говорите… не говорите так! — Он поднял руку с безупречным маникюром и нервно взглянул на остальных.

— Пожалуй, мне лучше поговорить с агентом Раунчини, — сказал он. — Поговорить наедине. Может, пойдем ко мне в кабинет, а? — Он улыбнулся Лафайету в стиле сигнальной лампы и повернулся к двери.

— Ну, кажется, договорились, — пробормотал Лафайет, последовав за ним.

Седой человек повел Лафайета по тихому коридору в маленькую комнатку без украшений, за исключением ряда фотографий в рамках с изображением целеустремленных лиц.

Белариус сел за внушительный стол из отбеленного дуба, указал Лафайету на стул.

— Теперь выкладывайте все, что знаете, — сказал он твердо, — а я позабочусь и замолвлю за вас словечко.

— Конечно, хорошо, — Лафайет придвинул стул поближе.

— Это была модель Марк III. И из достоверного источника известно, что там, где взяли эту модель, есть еще и другие. К счастью, у него не было времени перевезти все оборудование в город и продать…

— Пожалуйста, начните с начала, агент. Когда к вам впервые подошли?

— Две недели назад. Я нашел записку в паре носков и…

— Кто контактер?

— Давайте не будем упоминать его имени. Он не знает, во что ввязался. Я уже говорил, что в записке мне предложили встретиться…

— Имя, Раунчини. Не пытайтесь скрыть сообщников!

— Дайте мне, пожалуйста, договорить! Я не Раунчини!

— Значит, вы заявляете, что подготовлены? Это подразумевает заговор значительного размаха. В доказательство скажите, что вы сделали с настоящим Раунчини?

— Ничего! Перестаньте уходить от темы! Важно захватить награбленное, пока Рыжий Бык… пока кто-нибудь еще не наложил на него лапу… и вернуть Марк III.

— Марк II. Этот аспект вы можете доверить мне. Мне нужны имена, даты, места встреч, суммы, которые выплачены…

— Вы все путаете, — перебил Лафайет. — Мне об этом ничего не известно. Все, что я знаю, — у меня украли Марк III, пока я спал, и… — Он замолчал, посмотрев на одну из фотографий, с которой слегка улыбался престарелый джентльмен в пенсне…

— Каким образом? При помощи деррик-крана? — раздраженно спросил Белариус.

— Что?! Откуда я знаю? Он был у меня в потайном кармане и…

— В кармане! Послушайте, Раунчини, не пытайтесь меня дурачить! Ваша единственная надежда оправдаться — точные данные и полностью все вспомнить.

— Я не Раунчини!

Белариус свирепо взглянул на него, повернулся к маленькой консоли у локтя и ткнул кнопку.

— Полное досье на агента Раунчини и дубликат ID, — приказал он.

— Послушайте, мистер Белариус, — сказал Лафайет. — Вы и потом можете поиграть в свои кнопки. Сейчас необходимо вызвать команду, собрать персонал и найти Марк III, пока его Лом не использовал!

Белариус повернулся на звук «бин», исходивший от панели перед ним.

— Точные данные на Раунчини ID, — произнес бодрый голос. — Отпечатки пальцев и сетчатка глаз тут же. Младший полевой агент, приписан к точке Бета Два-четыре, Плоскость Р-122, Чарли 381-f.

— У вас провода перепутались, — сказал Лафайет. — Я Лафайет О'Лири, или был им. Сейчас я — Тазло Хаз.

— Перестаньте болтать, мужчина! Ссылка на безумие вам не поможет!

— Кто безумный? Почему бы вам меня не выслушать? Я вам стараюсь принести пользу!

— Я сомневаюсь, что вы когда-либо видели Главный Референт, — отрезал Белариус. — Очевидно, вы не имеете ни малейшего понятия о физических характеристиках машины.

— Да? Высота шесть дюймов, пластиковый корпус, а внутри пучок проводов и колесиков!

— Ну вот и ясно, — перебил его Белариус. — Марк II — сильно усовершенствованная модель по сравнению с предшествующими, но он все же весит четыре с половиной тонны и занимает три кубоярда пространства!

— О, да? — растерялся О'Лири. — Вы, видно, не знаете, о чем говорите…

— Я, по воле случая, являюсь главой Научно-исследовательского центра, а также исполнителем Проекта программы разработки Главного Референта, которая, так уж повелось, классифицируется как «совершенно секретно»!

— Ну, я об этом думаю…

Белариус быстро вынул из-под стола что-то явно смахивающее на личное оружие.

— Пришлите команду принудителей в трог 87, срочно, — сказал он через плечо в селектор.

— Минуточку, — возразил Лафайет. — Вы делаете серьезную ошибку. Я понимаю, что немного странно выгляжу с крыльями…

— С крыльями? — Белариус отодвинулся к спинке стула. — Поторопитесь с принудительной командой, — сказал он через плечо. — Он может стать буйным в любой момент, а я не хочу его испарять, пока не доберусь до сути дела.

— Я могу объяснить, — настаивал Лафайет. — Или нет, я не могу объяснить, но уверяю вас, что я совершенно нормальный, но на каком-то ненормальном пути.

— Это все равно, — мрачно сказал Белариус. — Нормальный или нет, я скоро узнаю правду, используя метод выскребывания мозга. Это может сделать ваш головной мозг несколько неуправляемым, но в случаях угрозы безопасности континуума не остается места для полумер!

— Почему бы вам не проверить, что я говорю? — возразил Лафайет. — Почему вы так уверены, что все знаете?

— Если бы были хоть какие-то определенные данные для проверки, Раунчини, я бы с удовольствием проверил!

— Послушайте, — в отчаянии взывал О'Лири, — проверьте меня: О'Лири, Лафайет О'Лири, заочный агент из Артезии.

Белариус выпятил губы, дал краткое распоряжение в селектор. Пока они ждали, Лафайет перевел взгляд на фото, которое привлекло его внимание ранее. Он уже где-то видел это лицо…

— Кто это? — спросил он, указав на фотографию.

Белариус приподнял бровь, посмотрел в направлении пальца О'Лири. В лице его что-то дрогнуло.

— Почему вы спрашиваете? — спросил он небрежным тоном.

— Я его где-то видел. Недавно.

— Где? — живо заинтересовался Белариус.

Лафайет покачал головой:

— Я не помню. Все эти удары по голове…

— Значит, собираетесь играть в свои ворота, да? — рассердился Белариус.

— Сколько вы хотите за информацию? Неприкосновенность? Деньги? Перемещение?

— Я не знаю, о чем вы говорите, — отрезал Лафайет. — Я просто…

— Ладно, вы меня застали врасплох. Вы понимаете, как нам необходимо поймать Джорлемагна. Я не стану ссориться. Неприкосновенность, миллион наличными и место, куда захотите. Ну как, по рукам?

О'Лири нахмурился в недоумении.

— Вы что, с неба свалились? — начал он возмущенно. — Вы, кажется, не улавливаете смысла…

— Раунчини… Я добьюсь от вас всего, чего захочу, если не будет другого выхода!

— О'Лири! — поправил Лафайет не менее возмущенно.

— О'Лири. Уже здесь, шеф, — неожиданно раздался голос из селектора.

— Ну, слава богу, — вздохнул Лафайет.

— А кто, Лоренцо, Лафкадио, Лотарио, Ланселот, Леопольд или Людвиг? — по-деловому спросил тот же голос.

— Лафайет, — ответил О'Лири.

— Угу. Вот он. Резервное назначение в секретное место. Недействующий.

— Физическое описание? — выпалил Белариус.

— Шесть футов сто семьдесят, светло-коричневые волосы, голубые глаза, безобидная внешность…

— Эй, — возразил Лафайет.

Белариус повернулся к нему лицом:

— Ну, что, теперь выкладываете все начистоту?

— Послушайте, я могу объяснить, — сказал Лафайет, чувствуя, как пот проступает на лбу. — Понимаете, я случайно привел в действие Главный Референт. Я не нарочно, понимаете…

— И…

— И… ну… я… я изменил облик! Как видите, я превратился в данного Тазло Хаза и…

— Вы из О'Лири превратились в Хаза, так? — устало спросил Белариус, проводя рукой по лицу. — Ваш рассказ становится все интересней.

— Не совсем так, — возразил Лафайет. — До того, как стать Хазом, я был парнем по имени Зорро.

Белариус вздохнул:

— Не кажется ли вам, что это слегка смахивает на идиотизм… даже в вашем перевозбужденном состоянии?

— Ладно! Я с этим ничего не могу поделать, какая разница, как это выглядит, если целый травемер оборудования из Лаборатории Вероятности лежит в пещере и ждет кого угодно, а…

— И где же вероятное расположение этой самой пещеры?

— В Артезии, прямо за пределами одноименного города!

— Никогда о нем не слышал. — Белариус повернулся и задал вопрос в селектор, недовольно глядя на О'Лири, ждущего ответа.

— Верно, шеф, — ответил голос на том конце. — Вот она: Плоскость V-87, Фокс 22, 1-В, Альфа Девять-три.

— Мы там проводим какие-нибудь операции?

— Нет, сэр. Мы закрыли дело в прошлом году. — Наступила короткая пауза.

— Я буду краток, сэр. Секретное место, куда был назначен этот агент О'Лири, выходит тоже V-87, Фокс 22, 1-В, Альфа Девять-три. Придется послать это в картотеку… — голос оборвался. — Странно, сэр, у нас, кажется, в списке новый рекрут из данного места, только вчера прибыл.

— Имя?

— О'Лири. Правда, смешно? О'Лири записан как недействующий в главном банке.

— Говорите, О'Лири здесь, в Центральном распределителе… сейчас?

— Так точно, сэр.

— Пришлите О'Лири в трог 87 немедленно. — Белариус сурово нахмурился, искоса глянув на Лафайета. — Мы доберемся до сути этого дела, — пробормотал он.

— Не понимаю, — сказал Лафайет. — У вас записано, что я прибыл вчера?

— Не вы, Раунчини, а О'Лири. — Белариус забарабанил пальцами по столу. В дверь коротко позвонили, и вошли четыре человека в униформе с оружием наготове.

— Будьте начеку, ребята, — приказал Белариус, остановив их жестом.

— Могу поспорить, что это Лоренцо, — сказал Лафайет. — Или, может быть, Лотарио. Но как они могли попасть в Артезию? Они же принадлежат к совсем другому месту…

Обеспокоенный на вид младший служащий вошел и обернулся, чтобы пригласить второго, новенького, а именно маленькую аккуратную женщину, опрятно одетую в простую белую тунику и белые сапожки. Она обвела комнату огромными темными глазами. На ее красиво очерченных губах заиграла легкая нетерпеливая улыбка.

— Господь милосердный! — воскликнул Лафайет, подпрыгнув. — Дафна!

7

На минуту воцарилась полная тишина. Белариус посмотрел на Лафайета, на девушку и снова на Лафайета. Она, в свою очередь, уставилась на Лафайета, он широко и глупо улыбнулся, пошел к ней…

— Как тебя угораздило сюда попасть, девочка? Когда мне сказали, что у них О'Лири, мне и в голову не пришло, что это можешь быть ты…

— Откуда вам известно мое имя? — надменно оборвала его Дафна. Она развернулась к Белариусу. — Кто этот человек? Он что-нибудь знает о Лафайете?

— Знаю ли я о Лафайете? — крикнул О'Лири. — Дафна, я понял, тебя вводят в заблуждение крылья. Разве ты не знаешь меня?

— Впервые вижу! Что вы сделали с моим мужем?

— Я ничего не сделал с твоим мужем! Я — твой муж!

— Не подходите! — Она спряталась за рослого полицейского, который в порядке защиты обнял ее за плечи одной рукой.

— Убери от нее свои грязные лапы, ты, легавый! — завопил Лафайет.

— Минуточку! — решительно вмешался Белариус. — Вы, Раунчини, стойте на месте! Вы, рекрут О'Лири, отвечайте для записи: вы знаете этого агента?

— Впервые в жизни вижу!

— Зачем же тратить время и силы, Раунчини, — прошипел Белариус. — Вы слышали описание О'Лири: шесть футов сто семьдесят, голубые глаза, а вы — пятьдесят пять, двадцать, черные глаза, смуглый.

— Я знаю, что я… а? — О'Лири сделал паузу, посмотрел через левое плечо, потом через правое. — Крылья! — воскликнул он. — Они пропали! — Он посмотрел вниз, увидел бочкообразную грудь, солидное брюшко, кривые ноги, руки с коротенькими толстыми пальцами, поросшими густыми черными волосами. Он подошел к одной из фотографий в рамках, посмотрел на отражение своего лица в стекле. Оно было круглое, оливковое, с плоским носом и широким ртом, полным кривых зубов.

— О, боже мой, — опять это! — прорычал он. — Не удивительно, что вы меня приняли за тронутого, когда я говорил о крыльях!

— Мне уже можно уйти? — спросила рекрут О'Лири.

— Дафна! — в отчаянии крикнул Лафайет. — Ясно, что ты меня знаешь, неважно, как я выгляжу!

Дафна озадаченно смотрела на него.

— Ведь была же записка, — продолжал Лафайет. — Она была от Рыжего Быка, он хотел со мной встретиться в «Секире и Драконе». Я туда пошел, а у него была эта штучка, кое-что из того, что припас Горубл в пещере. Как бы там ни было, а когда я ее осматривал, у меня палец соскользнул и — щелк! Я превратился в кого-то другого!

— Он… он что… — вопросительно взглянула Дафна на Белариуса, обводя раковинку уха тонким указательным пальцем.

— Нет, я не чокнутый! Я пытался вернуться во дворец и доложить о том, что я обнаружил, а меня схватил городской караул! И не успел я объяснить, в чем дело, как Луппо с шайкой Путников вмешались и увезли меня в свой лагерь, но мне помогла убежать Гизель и…

— Гизель? — набросилась на него с безошибочным женским инстинктом Дафна.

— Да, ух, хорошая девушка, ты ее полюбишь. В любом случае, она повела меня в свой фургон и…

— Хм! — фыркнула Дафна, отворачиваясь. — Мне совсем не интересно знать про амуры этой личности, кто бы он ни был!

— Да этого не было! Это все платоническое!

— Довольно, Раунчини! — оборвал его Белариус. — О'Лири, можете идти. Ребята заберите Раунчини в трог 12 и приготовьте его к выскребыванию мозга!

— Что такое… что такое выскребывание мозга? — спросила Дафна, задержавшись у двери, и бросила неуверенный взгляд на Лафайета.

— Техника установления истины, — прорычал Белариус, — похоже на очистку грейпфрута.

— А это не повредит ему?

— Что? Ну, это его, конечно, попортит в какой-то степени, едва ли он будет годен для дальнейшего использования. В трудных случаях субъект остается бормочущим идиотом. Но не беспокойтесь, О'Лири. Он получит полную пенсию, все будет в порядке.

— Дафна! — окликнул ее Лафайет. — Если у тебя есть хоть малейшая возможность повлиять на эту кучку маньяков, попроси их выслушать меня!

Белариус сделал жест. Двое мужчин, шагнув вперед, схватили Лафайета за руки и потащили к двери.

— Не повезло тебе, приятель, — сказал полицейский. — Я бы тоже стал психом прикидываться, если бы только подумал, что мне угрожает что-либо подобное.

— Я бы сказал, братец, — согласился второй сопровождающий, — такое не каждый день случается.

— Хватит с тебя, негодяй! — прорычал Лафайет и сильно пнул в голень несчастного, который присматривал за девушкой. Когда он с воплем споткнулся, Лафайет вырвался, увернулся от захвата и подскочил к двери. Белариус как раз вовремя обошел стол и получил удар в зубы. Лафайет ушел в сторону от нападающего и вылетел в коридор.

— Дафна! — крикнул О'Лири, когда она повернулась и посмотрела на него широко раскрытыми глазами. — Если я больше никогда тебя не увижу, помни, я люблю тебя! И не забывай кормить Динни!

— Эй, схватить его! — крикнул один из ожидавших с носилками. Лафайет увернулся, подставил ему подножку, и парень растянулся. Еще два человека ворвались в комнату. Бежали и другие, окружая с двух сторон.

— Носилки! — неожиданно крикнула Дафна. — Воспользуйся носилками!

Лафайет увернулся с ловкостью зверя, прыгнул на лежанку, зависшую на высоте шага над ковром, резко нажал на красную кнопку, над которой было написано «ВЛЕВО». Лежанка выстрелила в потолок, сильно стукнула его о стену с обоями в цветочек. Он нащупал кнопку и нажал ее наобум. Носилки выстрелили назад, протерев Лафайетом ряд флуоресцентных ламп. Он вновь нащупал кнопку, опустил лежанку до уровня человеческого роста и вылетел вперед, успев дать по зубам приближавшемуся служащему безопасности, который со всего маху налетел на сослуживца. Лежак полным ходом полетел по коридору. Лафайет закрыл глаза и вцепился в него, когда тот со свистом полетел к перекрестку. В последнее мгновение лежак накренился, завернул за поворот и на большой скорости выстрелил в двойные, к счастью открытые, двери.

«Конь», на котором спасался Лафайет, быстро сделал три круга по большой комнате с зелеными стенами, пока он не нашел рычаг, приведший к сногсшибательному толчку, от которого О'Лири кувырком свалился на ковер. Он перекатился на четвереньки и обнаружил, что вновь находится в той комнате, в которую пришел вначале. Зеленоволосая женщина за столом истерично била свою консоль и звала на помощь.

— Эй, я помогу вам, — сказал Лафайет. Он с трудом встал, вскочил на стол и обеими руками нажал на множество кнопок сразу, переключил с полдюжины рычагов, перещелкал все выключатели. Завыла сирена, в комнате начал, шипя, выделяться бледно-розовый газ. Приемщица завизжала.

— Не бойтесь, я не буйный, — выкрикнул Лафайет. — Я просто хочу уйти. Где выход?

— Не подходите ко мне, вы ненормальный!

Лафайет подскочил к секции стены, сквозь которую он вошел, начал лихорадочно ее ощупывать. За ним вопили сигналы тревоги. Внезапно панель повернулась и открыла вход в слабоосвещенное помещение. Лафайет вышел, панель за ним захлопнулась. Зеленый свет сиял на противоположной стене. На мгновение он ощутил, будто его мозг «снялся с якоря» и на большой скорости завращался в черепе. Потом произошел взрыв темноты вокруг.

Его несло средь светящихся обломков, недоступных никакому пониманию…

«…тинки-тинки-тинки…»

«…вы думаете, что вы единственная птица в городе с парой этих…»

«…где ты? Входи, милый мальчик, если ты меня слышишь. Входи, входи…»

Широкая, мягко светящаяся конструкция из красновато-коричневой и красной лапши величаво проплыла мимо, медленно вращаясь. Рой светящихся голубовато-зеленых дробинок завернул поближе и прошел мимо него. Нечто широкое и иллюзорное, как светящийся дым, расплылось перед ним, окутало его и пропало. Кувыркаясь, надвигалось раздражающее скопление накаленных докрасна проволок из темной дали, оно свернуло с пути, чтобы перехватить Лафайета. Он подался назад, делая ненормальные плавательные движения, но скопление захватило его, обволокло, прилипая и пронизывая.

Ему словно ввели под кожу тысячу фунтов теплого воска, безболезненно вытесняя его самого сквозь поры.

«Ага! Попался, похититель тел!» — пронзительно крикнули ему в оба уха, не издавая ни звука.

— Эй, погодите! — крикнул О'Лири. — Может, обсудим все это?

«Нечего ждать! Вон! Вон!»

На мгновение О'Лири заметил мстительное лицо, то самое лицо, которое он видел в зеркале кабинета Белариуса. Оно свирепо взирало на него. Потом он поплыл в пустоту.

— Подождите! Помогите! Мне нужно передать Никодеусу!

«Пусть я не выберусь из преддверия Ада, если тебе удастся…» — слабо донеслось до Лафайета.

— Раунчини! Не покидайте меня здесь! Мне нужно попасть…

«Откуда… — слабо донесся удаляющийся голос, — откуда вам, известно мое имя…» — Голос пропал. Лафайет закричал, но понял, что не кричит, а каким-то образом передает. Но это он вычислит позднее, когда благополучно вернется домой. Ответа не было, только слабые, жуткие голоса вокруг.

«Сказала ему нет, но вы же знаете, каковы эти мужчины…»

«…упи-тупи-фупи-фум…»

«Девять… восемь… семь…»

— ДОРОГОЙ МАЛЬЧИК! НЕУЖЕЛИ ЭТО ВЫ? Я УЖЕ ПОЧТИ ПОТЕРЯЛ НАДЕЖДУ!

— Помогите! — пронзительно кричал Лафайет. Он теперь кувыркался с головы на ноги, а может, наоборот? Он чувствовал, что ощущение индивидуальности уходит, как растительное масло из разбитого горшка, мысли его слабеют…

— ДЕРЖИСЬ, ПАРЕНЬ… ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СЕКУНД… НЕ БРОСАЙ КОРАБЛЬ… Нечто неосязаемое окутало, его подобно дыму. Замаячила неясная туманность и схватила, его словно в кулак, из тени. Он ощутил давление, взрыв света, и наступила тьма…

Он лежал на шероховатой жесткой поверхности и ощущал нестерпимый зуд. Он шевельнулся, чтобы почесаться, и обнаружил, что у него связаны колени, а также локти и подбородок. Он с трудом сел. При слабом лунном свете, проникающем сквозь листву над головой, он увидел, что наглухо заключен в клетку из связанных шестов. Он увидел, что лежит на изношенных матрацах с заляпанными драными чехлами. Около него стояла кружка с водой и лежали обглоданные корки хлеба. Он потянул носом. Запахи немытого белья, козьего сыра и дыма костра были, по крайней мере, знакомы.

Ноги и руки болели, спина болела, шея болела.

— Я, наверное, весь в синяках, — проворчал он. — Где я? Что со мной?

Послышались мягкие шаги: приближалась знакомая фигура.

— Гизель! — с облегчением вырвалось у Лафайета. — Как я рад тебя видеть! Выпусти меня отсюда!

Девушка стояла руки в боки и смотрела на него сверху с непонятным выражением лица.

— Зорро? — неуверенно спросила она.

О'Лири тяжело вздохнул:

— Я знаю, что выгляжу как парень по имени Раунчини. Но на самом деле я не Зорро, а тот парень, на которого ты думала, что он Зорро, только я на самом деле был, конечно, О'Лири. Но это я потом объясню.

— Ты уже не думаешь, что ты большая птица? Не пытаешься прыгать с утесов и хлопать руками?

— Что? Я не прыгал с утеса, я упал, и…

Гизель улыбнулась, обернулась и пронзительно свистнула. Ответили голоса. Минутой позже появилась громадная фигура Луппо. Он уставился на О'Лири с видом добермана, ожидающего команды «фас».

— Ты чего свистела? — промычал он. — Он…

— Он сказал, что он — это он, Зорро!

— Я, конечно, я, в своем роде, — отрезал Лафайет. — Но, ах, ладно, все равно. Вы не поймете. Хоть выпустите меня отсюда побыстрее!

— Угу, это он, — подтвердил Луппо.

— Порядок! В таком случае на восходе солнца можно приступать! — исступленно крикнула Гизель.

— Эй, послушай, Гизель, уж не собираешься ли ты вновь начать это дело со свадьбой? — забеспокоился Лафайет.

Луппо посмотрел на него, криво улыбнулся, сверкая золотым зубом.

— Не совсем, — ответил он. — Ты веришь… в Смерть от тысячи крюков?

— Это будет так захватывающе, Зорито! — поведала Гизель Лафайету, близко прислонясь к клетке, чтобы прошипеть это ему прямо в лицо. — Сначала будут вводить крючки. Раньше был один большой крюк, но ты знаешь, само собой, мы все усовершенствовали. Теперь мы берем маленькие, колючие рыболовные крючки, сотни и сотни крючков. Мы их медленно втыкаем в твое тело… повсюду. Потом мы к каждому привязываем веревочку и поднимаем тебя на них в воздух…

— Гизель, уволь меня от подробностей! — в ужасе рванулся О'Лири. — Если я Зорро, я все это уже знаю, а если нет, то я невиновен, и тебе следует меня освободить. Зачем это такой хорошей девушке, как ты, ввязываться в такое грязное дело?

— Освободить тебя? Грязную свинью, которая обманывает бедную девушку, которая имеет глупость любить тебя?

— Я же тебе сказал, что я — не я! То есть я на самом деле не Зорро! Я имею в виду, что физически я — Зорро, а на самом деле — Лафайет О'Лири! Сейчас я просто занимаю тело Зорро! В этом случае было бы неэтично жениться на тебе. Неужели ты этого не понимаешь?

— Сначала ты заставил меня оголиться, затем шмыгнул, как полицай в ночи, и запер меня в моем собственном будуаре! Миллиона рыболовных крючков мало, чтобы отплатить тебе за мучения, которые я вынесла из-за тебя, ты… овца в волчьей шкуре!

— Почему вы не сделали этого, пока я не соображал? Я бы тогда ничего не понял.

— Что? Обидеть божьего человека, беззащитного? Ты что же, считаешь нас варварами?

— Да, это было бы жестоко по отношению к Тазло Хазу. Бедный простак не смог бы понять, что происходит.

— Тазло Хаз — вот что ты все время выкрикивал, когда пытался летать, — сказала Гизель. — Что это такое?

— Это мое имя. То есть, это было имя Зорро, или имя того, кто вселился в тело Зорро, когда я вселился в него. Он человек-птица с крыльями, понимаешь? — Лафайет осторожно потрогал свои ободранные колени. — Я думаю, ему было так же трудно понять, что у него пропали крылья, как мне — ходить сквозь стены.

— Зорито, ты такой враль, вот что я тебе скажу, — сказала Гизель. — Но это не все. Я сейчас пойду посплю, чтобы хорошо выглядеть. Я хочу быть в лучшем виде для тебя завтра, когда ты будешь свисать с крючков. — Она отвернулась и поспешила прочь. О'Лири не был уверен, дрогнул ли ее голос при последних словах.

Лафайет отполз в угол клетки, положив на колени болевшую голову.

«Наверное, я старею, — мрачно подумал он. — Раньше я мог держаться на ногах, а теперь меня несет от одного крушения к другому. Если бы я мог хотя бы объяснить кому-нибудь хоть раз, что вообще происходит… но почему-то никто не хочет меня выслушать. Каждый как бы слышит то, что хочет услышать, или то, что ожидал услышать».

Он устроился поудобнее. Луна теперь спустилась. Через пару часов забрезжит рассвет. Он, может быть, протянет еще несколько часов после этого, но ко второму завтраку все будет кончено, если ему повезет. Деревянные столы поставят под деревьями. Они будут уставлены жареной индейкой и ветчиной, девятислойными шоколадными тортами и кувшинами дымящегося эля. Праздничная толпа будет весело пировать под его свисающим телом — основным объектом веселья. А там, в городе Артезии, Дафна будет прижиматься…

— О, нет, она не будет, — убеждал он себя. — Это единственное утешение, все-таки она в Центральной, ее обучают, она будет новым агентом.

«Да… но почему?»

— Ну, может, она обеспокоилась и набрала номер Центральной, доложила, что я пропал.

«Угу. На этот счет нет никакой записи. Белариус проверял».

— Может, — Лафайет ощутил, как его холодные пальцы впились в грудь. — Может, это и не Дафна была! Может, кто-нибудь и ее тело украл!

«Догадки! Это тебя ни к чему не приведет. Давай поближе к делу!»

— Прекрасно! А в чем дело?

«Дело в том, что у тебя примерно два часа жизни, если ты быстренько не предпримешь что-нибудь».

— Но что? — прорычал он, скрежеща зубами. — До сих пор меня швыряло, как лист в бурю, меня бросало из стороны в сторону, события развивались дико, бесконтрольно. Чтобы все изменить, придется научиться управлять по-своему. Но сначала нужно отсюда выбраться… Он в пятидесятый раз крадучись обошел клетку, обследуя каждое крепление, нашел, что все они надежно связаны сыромятными ремнями, как и в прошлый раз. Он проверил все перекладины: самая тонкая из них достигала в толщину его руки у локтя. Пространства между ними едва хватало, чтобы передать чашечку воды. Он попытался расшатать клетку, предполагая, что, если ее накренить, может появиться трещина. Но это было все равно, что расшатывать своды шахты.

— Ну, без ножа тут ничего не поделать, а как насчет более утонченной техники? Вроде фокусирования физических энергий, например?

О'Лири закрыл глаза и начал сосредоточивать мысли. «Раньше это помогало. Во-первых, таким образом ты попал в Артезию, помнишь? И таким же образом встретил Дафну. Помнишь, как ты попросил ванну и получил ее… вместе с владелицей? Она была в самом деле очаровательна, на ней ничего не было, кроме мыльной пены, и она прелестно улыбалась. А потом в розовато-серебряном туалете перед герцогиней… а потом обнимались в темноте…»

— Но так из клетки не выбраться, — резко прервал он свои мечты. — Вспомни о том времени, когда ты, умирая от жажды в пустыне, сделал аппарат для производства кока-колы на пути в крепость Лода. Или о заклинании Динни, когда нужно было ехать. Я достал динозавра вместо лошади, но эта ошибка оказалась удачной…

«Перестань вспоминать! — скомандовал он себе. — Ты собирался фокусировать физические энергии, помнишь?»

— Не могу, — промямлил он. — Центральная положила всему этому конец своим проклятым ограничителем. Посмотрим правде в глаза, я влип.

«В Меланже ты то же самое думал, но ведь ошибался!»

— Действительно, но это был особый случай. Я был в другом месте, правила изменились…

«Попробуй! Не время сдаваться!»

— Ладно… — Лафайет закрыл глаза, представил себе острый карманный нож в углу клетки. «Под какой-то подстилкой, — уточнил он. — Я его там не заметил. Я там и правда не прощупал. Я не ЗНАЮ, что там нет ножа… Так БУДЬ там, нож! Хорошенький маленький ножик с костяной рукояткой…»

Если в потоке энтропии была некоторая дрожь, то он ее не заметил.

— Но это не значит, что не вышло, — смело сказал он. — Проверь… — он продвинулся в намеченный угол, пошарил, разгреб опавшие листья, птичий помет и солому, обнажив голые доски. — Нет ножа, — прошептал он. — Понятно. Удача покинула меня. С самого начала не было шанса. Теперь я понимаю.

«Конечно. Но почему? Может, если понять почему, то будет шанс отбиться?»

— Почему? Откуда мне знать? Потому, что меня кто-то хотел убрать, наверно.

«А почему бы тебя просто не стукнуть по голове в таком случае? Чего ради вся эта затея с превращением в Зорро?»

— Может… может, это просто был побочный эффект? А что, если не только ты был обращен в Зорро, а Зорро тоже был обращен в тебя, и это кажется логичным предположением… при условии, что хоть малую толику этого безумия можно назвать логичной…

«Значит, возможно, было необходимо засунуть Зорро в мое тело, а меня закинули в его тело, чтоб не мешал».

— Возможно.

«Но зачем? Что это дает?»

— С одной стороны, если предположить, что всему виной Зорро, то во дворец он попал сразу, заняв твое место, пользуется твоей одеждой, зубной щеткой, постелью…

«Давай пока не думать об этом! О'кей, итак, Зорро научился воровать тела. Он велел Рыжему Быку передать мне преобразователь облика, Марк III. А я был просто болваном и нажал на кнопку. А что потом? Этим никак не объяснить STASIS POD и старикашку в синей робе».

— Господи! — вырвалось у О'Лири. — Так вот чье фото было там, в кабинете Белариуса! Старик, только без бороды!

«Итак, кое-что проясняется, — заверил себя Лафайет. — Мы установили связь между Центральной и Артезией, о чем Центральная или, по крайней мере, Белариус, похоже, ничего не знают».

— Точно, и, если помнишь, он стал немного смахивать на параноика, когда заметил, что ты уставился на фотографию… этого, как он его назвал, Джорлемагна. Хотел, чтобы ты навел на него, все разболтал. Он же полагал, что вы связаны, замешаны в этом… что бы это ни было.

«Но это не объясняет, почему Джорлемагн лежал в пещере, как спящая красавица на электронной койке, издавая странные звуки, если его побеспокоить».

— Подожди минуточку, давай посмотрим, что мы имеем. Там, в Центральной, было какое-то надувательство. Белариус расстроен тем, что сделал Джорлемагн, а Джорлемагн скрылся. Это связано, а может быть, и нет, с Главным Референтом, о котором Белариус, может, ничего и не знает, что вероятнее всего, так как он убежден, что прибор весит несколько тонн.

«Подожди минуточку. Кажется, он поправлял меня, когда я называл его Марком III. Он настаивал на том, что это был Марк II. Значит…»

— Значит, тот прибор, который был у тебя, может быть новой, уменьшенной до минимума, моделью. Но как же Белариус не знает о ней? В конце концов, он руководитель исследований, и Главный Референт — его детище.

«Не знаю. А в то же время у него неприятности из-за того, что Джорлемагн скрылся, видимо, с новой моделью Главного Референта, о которой даже Белариус не знает. В Артезии начались забавные штучки. И Джорлемагн именно в Артезии. Значит…»

— Значит, стоит мне только набрать мой спецномер и сказать им, где взять их мальчика!..

«Прекрасно, только ты все равно останешься Зорро, а кто-то другой с твоим лицом будет замещать тебя в твоем доме!»

— Может быть, Центральная и это может уладить…

— Я не могу столько ждать! Мне нужно вернуться и посмотреть, что происходит! Должна же быть у этого подлого обманщика причина, по которой он украл мое тело! Я хочу ее знать!

«А пока — как ты выберешься из клетки?»

— Да… еще это, — пробормотал О'Лири. — Я не могу прорубить выход, и я не могу так этого пожелать, чтобы оказаться снаружи. Похоже, тропа кончается. Черт! И как раз тогда, когда я только начал что-то понимать.

«Еще полно хвостов. Как насчет Лома, добренького старенького джентльмена, который тебя подобрал, покормил… а потом залез в твой карман?»

— Да, как же он? Да еще баварская ветчина. И датское масло. Никто в Артезии никогда не слышал о Дании или Баварии. А также о Новом Орлеане! — О'Лири ударил кулаком по ладони. — Очевидно! Лом — тоже агент Центральной.

«И когда он нашел Главный Референт у тебя, он, естественно, решил, что ты вор и что ты связан с Джорлемагном…»

— Поэтому он принял меры, чтоб от тебя избавиться. Сбросил тебя в Таллатлон.

«Угу. Но я улизнул по счастливой случайности… и завернул назад, сюда. Отлично, О'Лири. Что лучше, приятная прохладная камера в Таллатлоне или смерть от тысячи крюков?»

— Еще несколько часов — и это не будет иметь значения, так или иначе, — вздохнул О'Лири. — Но у меня был интересный путь, пока он не подошел к концу. Взамен скучной работы на литейном заводе я получил шесть лет отменной жизни во дворце. Полагаю, я должен удовлетвориться этим. Даже если бы я знал, чем это кончится, я бы не захотел ничего изменить. За исключением, может быть, последней фазы. Это, кажется, скверная смерть. И на этот раз чуда не будет. Но раз уж нет надежды, то самое большее, что я могу, — взять себя в руки и умереть как мужчина.

Луна зашла. Сквозь чернильную тьму Лафайет ничего не видел, кроме света дежурного костра ярдах в ста и единственной свечки в окне фургона. Что-то промелькнуло между огнем и Лафайетом. Из темноты послышались крадущиеся шаги.

— Эй, — запротестовал он, неожиданно обнаруживая неспособность говорить. — Еще рано.

— Ш-ш-ш! — Кто-то был у клетки — маленькая фигура с серебристыми волосами.

— Лом!

— Совершенно верно, мой мальчик. Извините, что я так долго. — Раздался скрежет стали, перетирающей толстую кожу. На лезвии ножа сверкнул отблеск далекого костра. Перетяжки разошлись, колья раздвинулись. Лафайет вылез, не обращая внимания на боль в ободранных коленях.

— Пойдемте-ка, мальчик, — шепнул Лом. — У нас с вами есть что обсудить, дружок.

8

Звезды таяли в серой дымке предрассветного утра. Лафайет, поеживаясь, собрался, в комок у небольшого костра, разведенного Ломом под нависшим выступом скалы.

— Извините, но на этот раз кофе нет, — сказал старый джентльмен. — Похоже, вы в нем действительно нуждаетесь.

— В стиле Нового Орлеана? — съехидничал О'Лири.

— М-м-м. Очень недурной, правда? Не беспокойтесь, скоро мы доберемся до моих раскопок и…

— В Артезии не бывает кофе из Нового Орлеана, Лом. А также немецкой ветчины…

Лом покачал головой:

— Милый друг, я просто читал, что написано на этикетках. Я понятия не имею, что значит Новый Орлеан, не говоря уж о Старом.

— А где вы все это взяли, Лом? За углом вашего утеса нет поблизости супермаркета.

Наступила пауза.

— О, боже! — сказал Лом.

— Ну?

— Я… Мне следовало знать, что тут что-то нечисто. Но в конце концов хозяина-то, похоже, не было. Продукты были сложены в пещере и… и я… ну, я присвоил их. Единственное, что меня оправдывает — это голод.

— Так вы нашли все это?

— Пожалуйста, поверьте мне. Будет ужасно, если у вас создастся дурное впечатление.

— Да, действительно…

— Вы на что-то намекаете?

— Не намекаю, Лом. Я хочу знать в какой мере вы во всем этом замешаны.

— Вы что-то темните, мой мальчик…

— Я не ваш мальчик, несмотря на то, что вы меня спасли. Давайте, Лом, начистоту! Что вам от меня нужно?

— Мне? Да вовсе ничего. Я просто чувствовал, что я каким-то образом за вас в ответе, и сделал все возможное, чтобы вам помочь…

— Как вы нашли меня? — перебил Лафайет.

— Ну, что до этого, то я использовал простое устройство, которое называется хоумер. Он посылает сигналы и, понимаете ли…

— Еще один электронный прибор? Где вы его взяли?

— Нашел клад в гроте.

— В гроте?

— В пещере. Надеюсь, я не ошибся, когда использовал его, чтобы спасти вас от жуткой смерти…

— Еще одна удачная находка, так? Вот вы и ответили на все вопросы сразу! Ладно, предположим, что это возможно. Видно, все пещеры Артезии напичканы ворованным оборудованием. Но каким образом вы пронесли меня от места падения до Орлиного гнезда? Горный козел и тот не смог бы взобраться на эти утесы, не говоря уже о том, что вам пришлось нести меня на спине.

— Взобраться… О, я понимаю, о чем вы подумали! Нет-нет, мне следовало сразу объяснить. Видите ли, там есть лестница. Фактически это эскалатор. Никаких фокусов, просто нужно было подтащить вас на несколько шагов и нажать кнопку, — просиял Лом.

— А-а, теперь понятно, — сказал Лафайет. — Ловко! Вы не карабкались, а воспользовались эскалатором. Как глупо с моей стороны не догадаться об этом!

— Вы будто бы сомневаетесь.

— Кто вы, Лом? Откуда вы явились? Зачем вы вызволили меня из клетки?

Лом вздохнул, замялся…

— Я, — сказал он уныло, — неудачник, — он посмотрел на Лафайета через трепещущие языки пламени. — Я когда-то занимал положение значительной важности. Потом… у меня все пошло кувырком. Было ограбление, подстроенное так, будто вор… будто вор — я. Я едва ушел от властей.

— И?

— Пришел сюда. В поисках пищи я наткнулся на продовольствие, о котором вам известно. Я нашел путь к изолированному укрытию. Потом… вы с неба упали. Я, само собой, сделал для вас все, что мог.

— А потом?

— Потом вы исчезли. Ох, я искал вас и, наконец, нашел, как видите. И вот вы здесь.

— Вы пропустили небольшую деталь. Что вы сделали с Марком III?

— Каким Марком?

— Может быть, вы и не бежали с денежным ящиком оттуда, откуда явились, — сказал О'Лири. — Но в потайном кармане моей куртки был спрятан прибор. Вы его взяли, когда я был без сознания. Я хочу получить его назад.

Лом выразительно покачал головой:

— Вы обижаете меня, мой мальчик…

— Зовите меня просто О'Лири.

— Это ваше имя? — быстро спросил Лом.

— Конечно…

— Тогда почему вы сказали той молодой женщине, которая, похоже, вас очень не любит, что вы Зорро?

— Потому, что я Зорро. То есть, она меня знает как Зорро…

— Но это не ваше настоящее имя? Странно, что буква Z вышита на кармане вашей рубашки и на носовом платке, и на носках.

— Я замаскирован, — ответил Лафайет. — Не пытайтесь уйти от ответа! Где Марк III?

— Расскажите мне о нем, — предложил Лом.

— Я вот что вам скажу, — рассердился Лафайет. — Это самый опасный прибор в стране! Я не знаю, зачем он вам был нужен, может быть, вы хотели его заложить, но…

— Мистер О'Лири, я у вас ничего не брал — ни когда вы спали, ни в какое-либо другое время!

— Не отпирайтесь, Лом! Мне нужно его вернуть!

— Можете обыскать меня, если желаете, вы же значительно сильнее меня. Я не могу вам воспрепятствовать.

— А какой в этом толк? Вы могли его спрятать.

— В самом деле! А зачем, если я вас ограбил, мне нужно было возвращаться и спасать вас от весьма неприятного жребия?

— А может, я вам был нужен для того, чтобы выяснить, как им пользоваться.

— Ясно. И не выдавая секрета, что он у меня, я полагаю.

— Ладно, черт побери! — согласился О'Лири. — Но если вы его не взяли, то где он?

— Возможно, — задумчиво сказал Лом, — он выпал из вашего кармана, когда вы падали…

Наступило минутное молчание. Лафайет пристально смотрел через костер на возмущенного старика, который также, в свою очередь, не отводил взгляд.

— Хорошо, — вздохнул О'Лири. — Я не могу доказать, что вы его взяли. Понятно, мне следует извиниться. И поблагодарить вас за то, что вы освободили меня из клетки.

— А почему бы вам не рассказать чуть больше об утерянной вещи, — предложил Лом.

— Забудьте о ней, Лом. Чем меньше об этом известно, тем лучше.

— Этот Марк III был вашей собственностью или вы его берегли для кого-то?

— Не допытывайтесь, Лом! Скажите, когда вы исследовали пещеры, вы не встречали в одной из них что-либо, э-э, ну, наподобие ящика?

— Если вы на мои вопросы не отвечаете, О'Лири, почему я должен отвечать на ваши?

— Потому что я должен дойти до сути всего, вот почему! Затевается заговор, Лом! Страшнее всего, что вы можете себе представить. И меня в него втянули. А я не хочу!

— О? В таком случае почему бы не рассказать мне все, что вы знаете…

— Неважно. — О'Лири, превозмогая боль, встал на ноги. — Мне нужно идти, Лом. Время не ждет. Я должен вступить в контакт с… — Он прервался. — С некоторыми друзьями.

— А если я пойду с вами? — предложил Лом, вскакивая.

— Ни в коем случае, — сказал Лафайет. — Я не хочу показаться грубым, но я не могу задерживаться. Кроме того, это может быть опасно.

— Не возражаю. Я сделаю все возможное, чтобы не отставать.

— Послушайте, Лом, здесь вам будет намного лучше. У вас домик, и вы можете прожить на листьях, ягодах и баварской ветчине тихо и мирно.

— Я еще надеюсь, — возразил Лом, — вернуть свое доброе имя.

— Барон Шосто и его парни будут прочесывать лес, искать меня. Если они поймают вас в моем обществе, то, возможно, разделят тысячу крючков на двоих.

— Сомневаюсь, дружок. Я знаю тропы в горах очень неплохо. Фактически вы вряд ли сможете добраться до города без моего сопровождения.

— Ладно, тогда пошли! Я не могу вам запретить. Но не надейтесь, что я буду вас ждать. — Он повернулся.

— Подождите! — неожиданно остановил его Лом. — Не сюда, мистер О'Лири.

— Он шагнул вперед и развел кусты, обнаруживая узкую тропинку, нисходящую со склона скалы. — Пойдем?

Дважды до восхода солнца О'Лири и Лому приходилось прятаться в глубине зарослей кустарника, так как шайка Путников проходила совсем рядом. Из обрывков разговоров стало ясно, что они не пожалеют крючков для того, кто оставил следы у продырявленной клетки, если он будет задержан вместе с бежавшим пленником.

— Какое немилосердное отношение, — откомментировал Лом, прищелкнув сокрушенно языком, когда они покинули свое последнее убежище.

— Погодите только, я еще доберусь до этого типа Зорро, — пригрозил Лафайет. — Он тут один из самых заводил…

— Я думал, что Зорро — это вы, — хитро сказал Лом.

— Это не так. Я просто выгляжу как Зорро. То есть, ладно, это все равно. Слишком сложно.

Он обернулся и увидел, что Лом сосредоточенно уставился на свой большой палец, которым пошевеливал с важным видом.

— Пальчиками играете? — вспылил О'Лири.

— Да вовсе нет, мальчик мой, — ответил Лом, засовывая обе руки в карманы. — Скажите, что вы будете делать, когда мы придем в город?

— Мне придется действовать по обстоятельствам. Когда я буду во дворце, если мне только удастся замолвить словечко Адоранне…

— Честно говоря, мой мальчик, ваш вид немножко дискредитирует вас. Ваши наряды хуже некуда, и, похоже, вы в последнее время не брились, а это золотое кольцо в левом ухе вряд ли внушит доверие приличной публике.

— Что-нибудь придумаю. Другого выхода нет.

Когда солнце ушло за вершины деревьев, они вышли из леса в район кладбищ, расположенных на склоне; повсюду мирно паслись коровы, которые безмятежно смотрели, как они спускались вниз по дороге. Проходившая мимо паровая телега подбросила их в город. Они шли по мощеной улице, окутанной запахами занимающегося рассвета — жареного кофе и свежеиспеченного хлеба. Редкие ранние прохожие с любопытством рассматривали их. Они постояли у ларька на тротуаре, откуда были видны башни дворца, розовеющие на фоне окрашенного ранним восходом неба. Быстро позавтракали яичницей, беконом, тостом с джемом. Лафайету показалось, что все это упало в прорву размером с муниципальный парк.

— Удивительно, как важно слегка перекусить! — заметил он, прикончив вторую чашку кофе. — Все сразу кажется проще. Я пойду к воротам дворца, объясню, что у меня важная информация, и потребую аудиенции. Потом я расскажу Адоранне кое-что такое, что могло быть известно только мне. После этого я смогу открыться и назвать свое подлинное имя. Потом все пойдет как по маслу. Завтра в это время все будет улажено.

— Должен ли я считать, что вы лично знакомы с принцессой Адоранной?

— Конечно. Мы старые друзья. Фактически мы с ней когда-то были помолвлены, но я очень быстро понял, что по-настоящему люблю именно Дафну.

— Вы… помолвлены с принцессой? — вид у Лома был весьма скептический.

— Конечно, а почему бы нет?

Лом поджал губы:

— Мистер О'Лири… сейчас, кажется, не время для розыгрышей. Кроме того, раз мы объединили силы…

— Кто сказал, что мы объединили силы? Я позволил вам прогуляться пешком, и все, Лом. У меня пока нет веской причины доверять вам. Фактически я считаю, что именно здесь наши пути должны разойтись. Вы идите своей дорогой, а я пойду своей.

— Вы обещали представить меня своим влиятельным друзьям, — быстро возразил Лом.

— Ну нет, я ничего подобного не обещал, — Лафайет покачал головой. — Это ваша идея.

— Послушайте, О'Лири, или Зорро, или как вас там, — вспылил Лом. — Я ведь могу вам пригодиться. Предположим, у вас будут трудности с допуском во дворец.

— Об этом не беспокойтесь, я справлюсь.

— Значит, за все мое беспокойство о вас вы собираетесь отплатить мне тем, что бросите меня здесь?

— Зачем же так ставить вопрос? Вот что я вам скажу, Лом: если все пойдет как надо, я вас потом найду и попытаюсь вам помочь, ладно?

— Я хочу что-нибудь сделать… что-нибудь хорошее, чтобы доказать, что я полезен. Так что, если я пойду с вами во дворец…

— Это исключено, я, может быть, договорюсь, чтобы впустили меня, но вас… ну, если начистоту, Лом, вы не особенно впечатляете в этих, знаете ли, лохмотьях и нестриженый.

— Конечно. Но я могу что-нибудь сделать?

— Ну ладно, если вы настаиваете, пойдите и найдите Рыжего Быка. Приведите его во дворец. Нет, я передумал, пусть это будет «Секира и Дракон». Если мне не удастся попасть во дворец, я встречу вас там. А если мне повезет, то я за вами пошлю, договорились?

— Хорошо… постараюсь. Рыжий Бык, говорите?

— Да. Поспрашивайте. Любой карманник в городе может помочь вам. А теперь мне пора. — Лафайет встал, заплатил за завтрак единственным серебряным долларом, который нашел в кармане Зорро, и деловой походкой направился в сторону дворца.

Блистательного вида стражник в медном шлеме, широких голубых штанах до колен и куртке в желтую и голубую полосочку лениво смерил О'Лири взглядом.

— Убирайся, Джек, пока я тебя не забрал за то, что слоняешься без дела, — накинулся он на Лафайета.

— Я здесь по делу, — ответил Лафайет. — У меня важные новости для принцессы Адоранны.

— Да-а? — Стражник небрежно перекинул аркебузу из одной руки в другую.

— О чем?

— Это секрет, — сказал О'Лири. — Послушайте, мы теряем время. Просто передайте мою просьбу дежурному сержанту.

— Умничаешь, да? — зарычал охранник. — Вон, жалкий оборванец, пока у тебя еще есть шанс!

— Ах, так? — вспылил Лафайет. Он сделал руки рупором и громко крикнул:

— Дежурный сержант, пост номер один — срочно!

— Как ты…

— Эй! Эй! Хорошо подумайте сначала! — предупредил О'Лири разъяренного стражника, когда тот поднял свою аркебузу с огромным дулом. — Запомните, свидетели!

— Ну, в чем дело? — спросил подошедший маленький толстенький сержант с усами, напоминающими руль велосипеда. Он остановился, смерил Лафайета взглядом. Его лицо налилось краской гнева.

— Коротышка! — крикнул Лафайет. — Как я рад тебя видеть!

— Схватить этого бездельника! — гаркнул сержант. — Это тот самый негодяй, что избил троих ребят из моей смены в прошлый понедельник!

Лафайет понимал, что трудно сохранить невозмутимость, когда трое здоровых стражников заворачивают тебе руки за спину, как сухой кренделек с солью, и волокут, по мощеному двору. И все же это было неподходящее время для вольных высказываний.

— Не могли бы вы… ой!.. выслушать то, что я скажу… ох!.. я уверен, что вы согласитесь, когда узнаете, что я должен сообщить… ух!..

— Что? Прикрути его еще на четверть, Ля Верн!

— Коротышка, ну хоть выслушай меня…

— Для тебя он сержант, негодяй! — зарычал владелец аркебузы. — В следующем месяце расскажешь это судье, когда он вернется из отпуска!

— Я не могу ждать месяц! Это срочно!

— Ля Верн, если он еще что-нибудь скажет, сунь ему в рот платок, тот, цветной, которым ты шею в жару промокаешь!

Они прошли стойла, помещение, где хранились сбруи, свернули в служебный ход мимо королевского свинарника. Стражники отпрянули, когда запертый хряк вдруг громко хрюкнул и кинулся всей своей тушей на забор.

— Что нашло на Жоржа? — удивился Ля Верн.

— Он уже пару недель сам не свой.

— Может, он чувствует, что в следующем месяце у нас назначен праздник, — предположил кто-то.

— В последнее время все идет не так, — посетовал Ля Верн.

— С тех пор как…

— Довольно! — завопил Коротышка. — Вас, слюнтяев, подслушивают!

Лафайет, подгоняемый стражниками, поднялся на три ступеньки и оказался в маленькой дежурной комнате, освещенной даже в этот час сорокаваттной лампой, висящей на запутанном шнуре. Небритый человек без пиджака сидел, взгромоздив на покосившийся стол ногу, обутую в ботинок, и ковырял в зубах коротким кинжалом. Он вопросительно приподнял бровь и потянулся за формой.

— Запиши это рыло как задержанного по подозрению, Сарж! — сказал Коротышка.

— По подозрению в чем?

— Сами решите. Может, подделка, или чрезмерное любопытство, или разбавление вина водой. Только продержите его до тех пор, пока я не состряпаю на него дельце, за которое он проторчит, пока меня на пенсию не отправят.

— Это уж слишком, — вмешался Лафайет. — Пока вы, полицейские ищейки, трепитесь, королевство могут захватить! Мне нужно немедленно видеть принцессу Адоранну!

Сержант за столом слушал, разинув рот от удивления. Он смерил Лафайета взглядом с ног до головы, потом недружелюбно уставился на Коротышку, арестовавшего Лафайета.

— Чего ради притащил мне помешанного? — возмутился он. — Ведь знаешь же, что в таких случаях сразу же отправляют в дом для лунатиков.

— Позовите принцессу Адоранну! — потребовал Лафайет слегка дрогнувшим голосом, несмотря на все его усилия держаться спокойно. — Просто попросите ее высочество спуститься на минуточку, договорились? — Он попытался дружелюбно улыбнуться, но вместо этого скривил такую гримасу, что сержант за столом отпрянул.

— Держите его, ребята, — пробормотал он. — У него сейчас начнется припадок. — Он позвонил в колокольчик на столе, дверь открылась, и появилась нечесаная голова с белесыми космами над толстогубым лицом с отечными глазами.

— Оглеторп, наладь-ка этому голубю кандалы, — распорядился сержант. — Брось его в камеру номер двенадцать, ту, что с дальней стороны. Мы не хотим, чтоб он орал и всех расстраивал.

— Кандалы?! — завопил Лафайет. — Да я вас всех, тюремных бездельников, заставлю в ночную смену дежурить! — Он рывком освободился, уклонился от захвата, нырнул к двери, но зацепился за подставленную ему подножку, и… искры посыпались у него из глаз, — такого «роскошного фейерверка» он не видел с третьего октября прошлого года, дня независимости Артезии. Ему грубо заломили руки и поволокли наверх. Он попытался передвигать ноги, потом сдался, и они безвольно волоклись следом. Он понимал, что поднимается по ступенькам, ковыляет по темному зловонному коридору, что поднялась тяжелая железная решетка. Толчок — и он полетел, спотыкаясь, в камеру с низким потолком, которая была наполнена вонью от чадящих керосиновых факелов, закрепленных в кронштейнах вдоль стены.

— Я сэ…Лаф…ет Лири, — бормотал он, тряся головой, чтобы прийти в себя. — Я требую адвоката! Я требую встречи с Адоранной! Я требую, чтобы моей жене, графине Дафне, передали записку… — Он замолчал, так как ему заломили руки назад и держали вместе двойным захватом.

— Похоже, пьянство лишило его ума, — сказал блондин-надзиратель, от которого несло перегаром, как из винной бочки.

— Запри его в номер двенадцать, Перси, в самом конце!

— Конечно, Оглеторп… но, черт меня побери, я же еще двенадцатый не мел… и…

— Неважно, нечего цацкаться с этим болваном. Это один из тех, кто сует свой нос куда не следует.

— Вот как? Оглеторп, а не этот ли парень лез по плющу в прошлом месяце, чтобы подсмотреть, как принцесса Адоранна принимает душ?

— Не имеет значения, Перси. Запри его и возвращайся к своим комиксам!

Лафайет рассеянно отметил, что Перси был выше ростом и умом блистал не более, чем Оглеторп. Он не сопротивлялся, когда его погнали до конца темного коридора, затем встал, прислонясь к стене, чтобы прошло головокружение, пока тюремщик выбирал огромный ключ на кольце у ремня.

— Скажи, приятель… ну… как это было? — доверительно обратился к нему допотопный страж, снимая наручники. — Я про… ее высочество… она голышом такая же аккуратненькая, как, парень, можно себе ее представить?

— Еще аккуратнее, — таинственно ответил Лафайет, потирая голову. — Это… это не твое дело. Но слушай… это все ошибка, понимаешь? Случайно приняли за другого. У меня новости для графини Дафны или для принцессы и…

— Ага, — кивнул тюремщик.

Когда он толкнул Лафайета в тесную и смрадную камеру, тот едва почувствовал, как провел рукой по боку другого охранника, а пальцами что-то незаметно снял и зажал в ладонь…

— Именно за этим ты и карабкался по плющу, ясно, — продолжал насмешничать Перси. — Самое подходящее алиби для такого бродяги! Я могу поспорить, что ты ничего и не разглядел…

— Это ты так думаешь! — крикнул Лафайет, когда захлопывалась дверь. Он прильнул к решетке небольшого квадратного окошка в металлической плите. — Я иду на сделку: ты передай мое послание, а я тебе все об этом расскажу!

— Идет, — с некоторым сомнением ответил Перси. — А как я узнаю, что ты не врешь?

— Даже если я вру, это все равно интереснее комиксов, — решительно заявил Лафайет.

— Псих, — надменно сказал Перси. — И вообще… что-то мне не нравится весь этот разговор, если учесть…

— Что учесть?

— Учесть, в каком состоянии ее высочество. — Нижняя губа тюремщика выпятилась. — Неужели не срам?

— Что не… Я имею в виду, не срам?

— Что принцесса находится на пороге смерти от лихорадки, которую никто не знает как лечить, вот что! И граф Алан, и леди Дафна тоже нездоровы.

— Ты сказал, на пороге смерти? — задохнулся О'Лири.

— Точно, бродяга. Говорят, уже две недели как они все разом заболели и нет надежды на выздоровление. Вот так и пришлось королю Лафайету приступить к обязанностям.

— К-королю Лафайету?

— Конечно. И первое, что он сделал — усилил охрану. Я был одним из первых, кого он нанял. Где ты-то был, между прочим?

— Но… но… но…

— Ага… тогда не больно-то умничай! — с достоинством сказал Перси. — Пока, бродяга! До встречи в компании смертников.

Лафайет сидел на куче влажной соломы, которая заменяла все удобства в камере, и оцепенело щупал шишки на голове.

— Не может быть, что все так плохо обернулось, — бормотал он. — Видно, я сам в лихорадке. Я в бреду, и мне все это мерещится. На самом деле я в кровати, а Дафна меня гладит… Постой! — вдруг подумал он. — Дафна не может лежать в кровати больная, я же ее видел в Центральной, ее вчера инструктировали как агента!

Он подскочил, застучал по решетке, пока не явился Перси с платком за воротом — он вытирал подбородок.

— Ты сказал, что графиня Дафна лежит больная две недели?

— Да, это так.

— И она не поправилась?

— Не-е. Похоже, и не собирается, бедная деточка!

— Откуда знаешь? Ты ее видел?

— Теперь я вижу, ты и впрямь спятил, деревенщина. Обещаю взглянуть украдкой на ее превосходительство сразу, как только меня повысят до адмирала.

— Кто сказал, что она больна?

Перси развел толстыми руками:

— Это то, что называется общеизвестным. Король Лафайет умалчивал об этом пару дней, а потом ему пришлось сообщить, а то все забеспокоились, что нет нигде принцессы.

Перси вынул костяную зубочистку и засунул глубоко за щеку.

— Ты видел этого короля Лафайета? — спросил О'Лири.

— Конечно. Я его вчера видел, он проводил смотр караула. Бедняга плохо выглядел. Да это и понятно, ведь эта маленькая графиня Дафна вот-вот отдаст концы и все…

— Как он выглядел?

— Знаешь… какой-то костлявый, длинноногий, с пучком коричневых кудряшек и какой-то странной улыбочкой… только вчера он не улыбался. Господи, какой характер! — Перси восхищенно покачал головой. — Ребята говорят, что еще он впервые кого-то кнутом бил.

— Он бьет людей кнутом?

— Конечно. Ну, у бедняги от проблем голова пошла кругом. Я думаю, он из-за этого пнул кошку…

— Он пнул кошку?

— Угу. Во всяком случае, пытался. Я слышал, что он всегда слыл добряком, но, думаю, когда на тебя сваливается одна беда за другой, то невольно сорвешься. А тут еще война. — Перси мрачно рассматривал зубочистку.

— Какая война?

— Да откуда ты явился, и в самом деле того, да? Война с вандалами, естественно.

— Ты хочешь сказать, что Артезия в состоянии войны?

— Сейчас еще нет. Но в любой день это может случиться, понимаешь? Эти вандалы планируют нападение. Они хотят захватить страну, чтобы воровать и грабить, и все такое. Первое, что они сделают, так это убьют всех мужчин, а всех женщин возьмут в плен!

— Кто так говорит?

— Ха! Король Лафайет так говорил в первый же день после коронования, которое ему пришлось принять, потому что принцесса слегла…

— Когда можно ждать нападения?

— В любой день уже. Вот почему все должны сдать деньги и драгоценности для организации будущей обороны. Ей-богу, стоило посмотреть, как орали богатые купцы, когда нашего брата послали на сборы. — Перси покрутил головой. — Некоторые из этих людей не имеют понятия о патриотизме.

Лафайет застонал.

— Да, приятель, сердце разрывается от всех этих дел. — Перси от души рыгнул. — Ну, скоро меня сменят. Так что расслабься, приятель, как сказал палач клиенту перед тем, как затянуть петлю…

Перси удалился насвистывая.

Лафайет неровной походкой доковылял до угла и медленно опустился на пол. Все начинало проясняться. Заговор был страшнее и лучше организован, чем он мог себе представить. Факт захвата налицо. Но не извне. Захватчик сэкономил массу времени и сил, проникнув в самый центр. Все было тщательно спланировано: сначала захват дворца, а подчинить страну уже не составит труда.

— Но как ему это удалось? — Лафайет встал и заходил по камере. — Предположим, этот Зорро наткнулся на краденое оборудование, припрятанное Горублом. Лом сказал, что в горах полно пещер, набитых этими вещами. Следовательно, Марк III в его руках, и он разобрался в его назначении. Он нашел Рыжего Быка и подсунул проклятую штуковину мне, зная, что я в достаточной степени болван, чтобы нажать кнопку. Когда я нажал, он поспешил во дворец и занял свободное место. Только… — Он задержался на мысли… — Только он не одурачил Дафну. Умница! Она почувствовала, что дело неладно, пошла в старую лабораторию Никодеуса и позвонила в Центральную по секретному телефону. Они ее забрали, и она доложила… доложила… — Лафайет задумался, почесывая подбородок. — Что она могла доложить? Она заметила, что что-то не так; она знает — я никогда не пинаю кошек. Но как ей догадаться, что я — не я, а Зорро, принявший мое обличие? Она просто подумала бы, что кто-то меня загипнотизировал или что-то в этом роде. Что бы она ни сказала, ей пришлось потрудиться, чтобы заставить этих бюрократов выслушать ее. Их политика — минимум вмешательства. Если бы они проверили, то нашли бы все явно нормальным. А им всего-то требовалось послать сюда агента, чтобы изучить ситуацию… — Лафайет остановился и ударил кулаком в ладонь. — Конечно! Какой же я идиот, что не понял этого раньше! Лом! Он же агент Центральной! Вот почему он знает то, чего не должен знать! И не удивительно, что он подозревал меня! Я заявлял, что являюсь Лафайетом О'Лири, человеком, о котором его прислали разузнать. Не удивительно, что он хотел пойти со мной в город! Он должен был за мной следить! Только… только почему он позволил мне уговорить его пуститься на поиски Рыжего Быка? Ладно, в конце концов, Рыжий Бык все равно в этом замешан. Может, он увидел в этом возможность получить дополнительные сведения к тому, что он уже знает от меня, рассчитывая, что моей персоне можно уделить внимание в любое другое время. Или, может быть… может быть, он уже уверился в моей невиновности или, по крайней мере, в том, что все куда сложнее, чем казалось вначале… и ему пришлось уйти, чтобы дать отчет штабу. Наверное, так. Он уже доложил, он вот-вот появится с бригадой принудителей из Центральной, чтобы освободить меня из тюрьмы и исправить все эти нарушения!

В этот момент послышались тяжелые шаги в коридоре. О'Лири с трудом встал, щурясь от света фонаря.

— Как это ты его потерял? — послышался грубый голос Оглеторпа.

— О'кей, о'кей, я возьму свой…

Железный ключ заскрипел в замке; дверь широко распахнулась. За спиной долговязого стражника Лафайет увидел щуплую фигурку и голову, посеребренную сединой.

— О'кей, о'кей, пошли, приятель! — брюзжал Оглеторп.

— Лом! Наконец-то! — Лафайет бросился вперед, но его остановила ручища, упершаяся в его грудь.

— Не пытайся что-нибудь выкинуть, Клайд, — предупредил его Оглеторп и наградил таким толчком, от которого он, спотыкаясь, полетел назад и лишь успел подняться, как столкнулся с Ломом, входившим в дверь. Тяжелая решетка захлопнулась.

— Ну вот, мы опять встретились, мой мальчик, — обратился к Лафайету старик с неизменной вежливостью.

9

— Вы хотите сказать, — произнес Лафайет упавшим голосом, — что вы не агент Центральной? Вас не посылали проверить сообщение Дафны? И с вами нет группы принудителей, чтобы задержать этого мнимого короля О'Лири?

Лом хмуро смотрел на О'Лири.

— Вы так говорите, — сказал он, — будто и впрямь надеялись, что я агент Центральной…

— Значит, вы не отрицаете, что вам известно о Центральной? По-моему, тут что-то кроется. Послушайте, Лом, кто вы? Какова ваша роль во всем этом деле?

— Как раз об этом я только что хотел спросить вас, — парировал Лом. — Откровенно говоря, мои прежние гипотезы в свете нынешних непредвиденных обстоятельств кажутся несколько несостоятельными.

— Какие гипотезы?

— Не торопитесь, молодой человек, — перебил его Лом, неожиданно изменив тон беседы. — Я не говорил, что верю в вашу добропорядочность, ни в коей мере! Фактически для меня очевидно, что вы либо невинная незадачливая жертва, либо еще больше замешаны, чем я думал. Искренне надеюсь, что вы можете доказать первое…

— Подождите минуточку! Вы так говорите, словно ожидали, что я стану перед вами оправдываться. Если вы не агент Центральной, значит, вы по уши увязли в этом безобразии!

— Как произошло, — спросил Лом тоном, не допускающим возражений, — что вам знаком прибор Главный Референт Марк III? Ведь это секрет, который, я полагал, известен лишь его изобретателю и еще одному лицу.

— Все просто. Мне его передал Рыжий Бык.

— Объяснение простое, но вряд ли правдивое.

— Я не знаю, почему оправдываюсь первым, — вспылил О'Лири. — Это вам следует кое-что объяснить. И не пытайтесь одурачить меня рассказом о случайно найденной пещере, полной как раз того, в чем вы нуждались! Если вас послала сюда Центральная, то все прекрасно. Они бы вас, само собой, обеспечили. Если нет, то вы, наверное, знаете намного больше, чем говорите.

— Возможно, — жестко ответил Лом. — Теперь расскажите мне, зачем вы бродили по этим горам?

— А что вы делали на вершине горы? — нашелся Лафайет.

— Зачем вы пришли сюда, в город Артезию? Кого вы собирались встретить?

— Откуда вам известно про Центральную? Никто в Артезии никогда о ней не слышал, кроме меня и Дафны!

— Какие у вас связи с Центральной?

— Я первый спросил!

— Сколько вам платят?

— Кто платит?

— Он, вот кто!

— Я не знаю, о чем вы говорите!

— Я заплачу вдвое больше!

— Говорите, или я сверну вашу костлявую шею!

— Только дотроньтесь до меня, и я вас накажу бичом для судорог!

— Ага! Теперь вы колдун! — Лафайет шагнул к старику и согнулся от болевого удара под ребра. Он отчаянно хватал руками воздух и вопил, а левую икру ему свело так, будто он весь день скакал на детской лошадке.

— Я вас предупреждал, — спокойно сказал Лом.

Лафайет попробовал еще раз и получил укол в бок. Он откинулся назад, на перекладины.

— Теперь говорите, — потребовал Лом. — Мне нужен законченный рассказ. В чем должна была заключаться ваша роль? Как случилось, что вы поссорились? Вы из-за этого бежали в горы, да? Но почему вы вернулись?

— Вы болтаете вздор, — задыхаясь и хватаясь за ребра, прошептал О'Лири.

— Я Лафайет О'Лири. Кто-то заманил меня… в жизнь Зорро… чтобы иметь возможность занять мое место…

— Если бы кто-то хотел притвориться О'Лири, он бы просто убрал его персону, а не отпустил бы путаться в ногах. Нет, приятель мой, так не пойдет. Давай, рассказывай. Правду давай на этот раз! А то я тебе устрою спазм глазных яблок, это ощущение ты никогда не забудешь!

— Вы так говорите, как будто… вы и правда не знаете, — с трудом заговорил Лафайет между приступами острой боли, напоминающими в его представлении предродовые схватки. Он наткнулся пальцами на какой-то предмет во внутреннем кармане, ощупал его. Внезапно ему вспомнилось, как те самые пальцы, натренированные пальцы Зорро, ловко метнулись и сняли что-то с ремня Перси, когда тот толкнул его в камеру. Он вынул предмет, перевел на него полные слез глаза.

— …не знаю, — между тем продолжал Лом. — Даже если бы я был убежден, что вы обычный простофиля, а я не убежден…

— Вы бы не имели ничего против, — перебил его Лафайет, — чтобы покинуть эту камеру?

— Я бы и в самом деле не возражал, — признался Лом. — Но не уходите от ответа! Я…

— Снимите с меня порчу… — задыхался О'Лири, — и мы обсудим это дело.

— Не раньше, чем вы мне все скажете!

— Вы заметили, что у меня в руке?

— Нет. Какая разница… — Лом замолчал. — Это… это похоже на большой ключ от какой-то двери. Это не… от этой двери ключ…

— Лучше бы от этой… или пальцы Зорро утратили свою сноровку. — Лафайет просунул ключ между перекладинами решетки.

— Осторожно, мой мальчик! Не уроните его! Внесите его обратно, осторожненько!

— Развяжите узел на моей двенадцатиперстной кишке!

— Я… я… ладно, ладно!

Лафайет пошатнулся от внезапного облегчения спазма желудка.

— Это был ловкий трюк, — сказал он. — Как вы это сделали?

— Вот этим, — Лом показал ему артефакт, напоминающий шариковую ручку. — Мое простенькое изобретение. Он проектирует сильный луч нужной частоты, чтобы вызывать мышечное сокращение. Видите, я вам доверяю. Теперь… ключ, дорогой мальчик!

— Договорились, — сказал Лафайет. — У нас перемирие. Мы объединяемся до тех пор, пока не выясним, что происходит.

— С чего мне доверять вам?

— Если вы не уйметесь, я так отодвину ключ, что его нельзя будет достать, и мы оба здесь застрянем. Я не смогу помочь Адоранне, может быть… но и вы не освободитесь, чтобы причинить ей еще какое-нибудь зло!

— Уверяю вас, дружище, я этого ни в коем случае не хочу!

— По рукам? — настаивал Лафайет.

— Ладно, по рукам. Но при первом неверном движении…

— Не будем терять времени! — сказал Лафайет, подбрасывая ключ Лому. — Нам нужно кое-что спланировать.

— Черт, вы когда-нибудь спите? — огорченно спросил Перси, запнувшись у двери. — Что вам на этот раз надо? Я вам уже сказал, что жратвы не будет до часу дня… — Он замолчал, всматриваясь в темноту камеры сквозь решетку. — Эй! Кажется, там с тобой был еще новичок. Маленький старикашка… — Внезапно он со стоном согнулся пополам и упал. Лафайет распахнул дверь и перешагнул через растянувшегося надзирателя, а Лом возник следом из темного угла, где ждал, лежа.

— С ним все будет в порядке, да?

— М-м-м. Я просто наслал на него ангину, — небрежно ответил Лом. — Через полчасика будет как новенький.

— Что теперь?

— На пути еще Оглеторп. Пошли!

Крадучись, беглецы продвигались по коридору мимо пустых камер к арке, за которой виднелся угол стола начальника тюрьмы и пара ботинок с сильно поношенными подошвами.

— Выстрели ему в лодыжку, — шепнул Лафайет.

Лом подался вперед, сфокусировал свой проектор, нажал на кнопку. Раздалось сдавленное восклицание. Большая волосатая рука опустилась, чтобы растереть ногу. Лом удвоил дозу — Оглеторп с воплем развернул стул, убирая ноги из поля зрения, но при этом подставляя голову и плечи. Лом хорошенько прицелился и снова «задел» его. Громила зарычал и так шлепнул себя по собственной челюсти, что звук напомнил выстрел из пистолета. Подпрыгнув, старый джентльмен прицелился ему в поясницу и еще раз выстрелил. Оглеторп выгнулся назад, потерял равновесие и треснулся головой о стол при падении.

— С ним кончено, — с удовлетворением отметил Лом.

— Вам придется упростить эту процедуру, пока она не превратилась в комедию со шлепками, — сказал ему О'Лири.

— Он наделал больше шума, чем враждующие шайки, вооруженные крышками от мусорного контейнера.

— Тем не менее мы, кажется, не вызвали тревоги. В конце концов, кто задумается о возможности побега из тюрьмы в это время дня?

— Ладно, давайте не будем стоять здесь и поздравлять друг друга! У нас впереди дорога. Давайте вытащим эти два ящика и посмотрим, нет ли там одежды.

Минут пять они рылись в ящиках, и им подвернулась пара поношенных плащей и затертая полотняная сумка, набитая старыми инструментами.

— Мы водопроводчики, — сказал О'Лири. — Я — главный слесарь, а вы — мой помощник.

— Все наоборот, — перебил его Лом, — седовласый подмастерье вряд ли вызовет доверие.

— Хорошо, не будем ссориться из-за распределения полномочий. — Лафайет обернулся плащом, скрывая насколько возможно свою запачканную шелковую рубашку и свободные атласные брюки. В ящике стола он нашел ключи от тяжелой решетки, закрывающей проход. Им удалось поднять ее, вызвав досадный скрип ржавого металла. Они быстро нырнули под нее и вернули на место. Через десять шагов проход разветвлялся.

— Куда? — вслух спросил Лом. — Признаться, я плохо ориентируюсь.

— Пошли — сказал О'Лири, направляясь первым к крутому пролету каменных ступеней. Наверху коридор расходился в разные стороны.

— Налево! — шепотом скомандовал Лафайет. — Нам придется пройти по дежурной комнате, не принимайте это близко к сердцу.

— Откуда, — прошептал Лом, — вы так хорошо знаете дорогу?

— Я здесь сидел в первую неделю по прибытии в Артезию. И с тех пор несколько раз навещал друзей.

— М-м-м. Знаете, мой мальчик, временами, у меня возникает соблазн поверить вашему рассказу…

— Верьте — не верьте, а мы оба замешаны в этом деле. Сейчас давайте поспешим, пока нас не арестовали за то, что слоняемся без дела. — Лафайет, крадучись, приблизился к комнате и рискнул заглянуть внутрь. Три стражника сидели за столом, черпая ложками бобы. Рубашки их были расстегнуты, мягкие шляпы небрежно лежали рядом, рапиры болтались на стене на деревянных вешалках. Один из троих оторвал взгляд от миски и встретился глазами с О'Лири.

— Эй, — рявкнул он, — кого ищешь?

— Роя, — быстро ответил Лафайет. — Он сказал, что вызов срочный.

— Коротышки не будет до шести часов вечера. Срочный вызов, да? Ты, верно, ветеринар?

— Точно, — нашелся Лафайет, пока стражник вставал и пробирался к нему, поправляя красно-зеленые подтяжки. Подошедший оглядел сумку с инструментами, ткнул ее толстым пальцем.

— Что ветеринару делать с набором ключей и труб? — удивился он. — Да еще с ножовкой! Ты не собираешься устроить побег? — Он оскалился в улыбке, довольный своей шуткой.

— Мы вообще-то должны кое-где осмотреть водопровод на этой стороне, — сказал Лафайет. — Мы врачуем животных и по совместительству водопроводчики, понятно?

— Да? — Стражник поскреб свой толстый загривок, зевнул. — Ладно, если вы сможете исправить водопровод старика Жоржа, то Джемима на всю жизнь станет твоим лучшим другом. — Он хихикнул, прокашлялся, сплюнул и презрительно взглянул на Лома:

— Папаша, мне кажется, я тебя где-то видел…

— Вряд ли, начальник. Если только у вас не было приступа козьей лихорадки, — парировал старик, — и не называйте меня палашей.

— Ну, пойдем лучше, — заторопился Лафайет. — Мы вообще-то по поводу протекающего крана. Рой сказал — в башне, значит…

— Не-е, дружище, никто в башню не ходит.

— Да, но Рой сказал, что утечка раздражает больную…

— Какую больную? В башне нет больных. Они все в королевском крыле дома.

— Я хотел сказать, что раздражает парней, которые на дежурстве, у них голова болит, — искусно вышел из положения О'Лири. — Только представь себе: тянешь лямку от зари до зари, а кран «кап-кап-кап, кап-кап-кап».

— Да-да, ясно. Ну, раз уж это ради моих парней, я пошлю туда с вами Кларенса. — Унтер кивнул парню с дряблым лицом, страдающему косоглазием.

— Не беспокойтесь, лейтенант, мы сами найдем, — начал было Лафайет, но стражник оборвал его резким жестом.

— Никто не ходит в башню без сопровождения, — твердо сказал он.

— Ну, раз так, то ладно, — решил О'Лири.

Кларенс натянул пальто, нацепил меч, рассеянно глянул на О'Лири и встал, выжидая.

— Вы как-то должны… ну… объяснить Кларенсу, что ему делать, — сказал унтер Лафайету, стоящему рядом. — Ну, всякие там подробности, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Пошли, Кларенс, — сказал Лафайет, — в башню!

Во дворе, ярко освещенном полуденным солнцем, Лом догнал О'Лири.

— Когда мы избавимся от этого кретина и убежим? — прошептал он.

— План меняется, — ответил Лафайет. — Этот Кларенс послан нам самим провидением! С конвоем можно идти куда хочешь.

— Вы что, из ума выжили? Единственный шанс для нас — выбраться отсюда и рвануть врассыпную!

— Давайте смотреть правде в глаза: нам из ворот никогда не выйти.

— Но… чего вы надеетесь достигнуть, скрываясь внутри львиного логова?

— Как я сказал страже, башня там, наверху, — Лафайет указал на величественный шпиль, парящий высоко в голубом небе. Знамя полоскалось от ветра на флагштоке, установленном на конце шпиля.

— Чего ради? — изумился Лом. — Мы попадем в ловушку!

— Секрет, — ответил Лафайет.

— Эй! — внезапно засипел Кларенс. — Чего это мы шепчемся?

— Это секретное задание, — ответил О'Лири. — Мы на вас рассчитываем, Кларенс.

— Вот это удача! — счастливо воскликнул Кларенс.

Лом фыркнул. Лафайет повел их во дворец через боковую дверь, сквозь которую он вышел в роковую ночь всего две недели назад. Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как он пошел на злосчастное свидание с Рыжим Быком.

Он повел Лома и Кларенса вдоль узкого коридора, который шел за парадной столовой. В полуоткрытую дверь виднелись длинные столы, застеленные ослепительно белыми скатертями, украшенными красочными цветочными орнаментами в центре, — все это осталось в другой жизни.

— Похоже, готовятся к торжеству, — сделал вывод Лом.

— Ага, — с готовностью кивнул Кларенс. — Сегодня по расписанию большая пирушка. Повод есть. Король… он собирается сказать речь, все знатные особы соберутся.

— Пошли дальше! — зашипел Лом. — Нас увидят, и я сомневаюсь, что местного мажордома удовлетворят объяснения касательно медицинского обслуживания больных труб у этих сторожевых псов.

— Эй! Мне послышалось, тут кто-то непочтительно отзывается о стражниках короля, — пробормотал Кларенс.

— Ничего подобного, — разуверил его Лом.

Они возобновили осторожное продвижение, помедлили у парчового занавеса, за который Лафайет сунул голову и осмотрел зеркальный гранд-зал.

— Пошли, дорога свободна.

— Где все? — заинтересовался Лом. — Как в мавзолее!

— Не испытывайте фортуну. Лучше воспользуемся удачей!

Они добрались до черного хода без приключений. На третьем этаже прошли мимо служанки со шваброй и ведром. Она посмотрела им вслед заплаканными глазами и быстро пошла дальше. Поднялись на три пролета. Там на площадке торчал стражник; он читал газету, сосредоточенно водя по ней шершавым пальцем.

— Кто такие? — осведомился он, подозрительно глядя на две фигуры, закутанные в плащи. — Это что за балбесы, Кларенс?

— Это, вроде, секрет, — шепнул Кларенс, — ш-ш-ш…

— Особая миссия, — подтвердил О'Лири, — под личным контролем сэра Лафайета.

— Ты имеешь в виду короля Лафайета, конечно?

— Точно. И его величество сейчас за вами наблюдает, капрал…

— Такой же капрал, как моя бабушка соленый банан! — заворчал стражник.

— Я в этом мундире уже девять лет, и еще ни полосочки не получил.

— Получишь две, как только будет дело сделано, — обещал О'Лири. — Лично гарантирую.

— Да? А кто бы вы были, сэр?

— А… Лицо, которому его величество оказывает особое доверие.

— И куда вы, по-вашему, идете? — спросил стражник, когда О'Лири пошел мимо него.

— Туда, наверх, — указал О'Лири.

— Угу. — Стражник встал у Лафайета на пути. — Только с разрешения сержанта, приятель.

— Тебе не кажется, что король главнее сержанта, капрал?

— Может быть, только я подчиняюсь сержанту. Он — лейтенанту, а тот — полковнику…

— Я знаком с хитросплетениями военной иерархии, — рискнул заметить О'Лири. — Но у нас нет времени обращаться сейчас к полковникам.

— Никто без пропуска наверх не ходит, — сказал охранник.

— Этот подойдет? — осведомился Лом, стоя за локтем О'Лири. Раздался мягкий щелчок. Незадачливый караульный напрягся, проковылял два шага и тяжело упал на пурпурный ковер.

— Тэк-с! Напился на дежурстве, — промолвил Лафайет. — Отметьте это, Кларенс!

Они поспешили дальше. Лом тяжело пыхтел, Кларенс замыкал кавалькаду, поднимающуюся все выше по винтовой лестнице. Ступеньки становились уже и круче, сжимаемые каменными стенами. Подъем закончился маленькой площадкой пред массивной дверью, обшитой отделочной доской.

— Ч-что это? — задыхаясь, спросил Лом.

— Это то, куда мы идем, — без разъяснений ответил О'Лири. — Заметьте, затвор на двери. Я знаю комбинацию, вы — нет.

— Ну?

— Отдайте мне эту хитрую ручку, и я открою его.

— Вряд ли, — вспылил Лом. — Я и гроша не поставлю за то, что вы его откроете.

— Послушайте, — предложил О'Лири. Из колодца винтовой лестницы доносились звуки — звуки тревоги.

— Они нашли того парня, с которым мы побеседовали внизу, — сказал Лом.

— Надо было его спрятать.

— Они заметили, что его нет на месте. Через минуту-другую они будут здесь.

— В ловушке! Вы — предатель! Я должен был предвидеть…

— Ш-ш-ш, Кларенс не поймет, — понизил голос Лафайет, когда, тяжело дыша, появился стражник. — Тем не менее нас не поймают, если мы спрячемся там, внутри. — Он указал большим пальцем на дверь.

— Там что? Может, вы завели меня в тупик.

— Это старая лаборатория Никодеуса. Он был инспектором. Его сюда направила Центральная исследовать вероятностный стресс. Там полно специального оборудования. Мы найдем все, что нужно…

— Ладно, приятель, открой, бога ради! — перебил Лом, когда ясно послышались приближающиеся шаги.

— Сначала прибор, Лом, чтобы вы не соблазнились воспользоваться им против меня.

— А что удержит вас от использования его против меня?

— Я не стану, если только вы первый не сделаете неверного движения. Решайтесь! У нас примерно 30 секунд.

— Шантаж, — проворчал Лом и отдал оружие.

— Как только войдем, мы — дома, — пообещал О'Лири. — Так, посмотрим. Давненько я не пользовался этой комбинацией… — Он покрутил диск, — топот ног приближался. Замок открылся. О'Лири широко распахнул дверь:

— Кларенс, зайдите, быстро!

Стражник, поколебавшись, перешагнул порог. Лом нырнул за ним, следом О'Лири, затворил дверь и установил замок.

— Полно оборудования, да? — выдохнул Лом за спиной О'Лири.

Тот обернулся. В слабом свете, сочащемся сквозь фонарные окна, Лафайет испуганно уставился на голые каменные стены и пустой каменный пол.

— Обобрали! — зарычал он.

— Так я и думал. — Отчаянию Лома не было предела. — Предательство! Но боюсь, у вас не будет времени завершить задуманное. Вы изменник!

Лафайет обернулся и увидел отверстие дула изящного, но устрашающего пистолета.

— Очередное изобретение? — пятясь, спросил он.

— Совершенно верно. Я называю его орудием смерти по причинам, которых вам, увы, уже не узнать. Молитесь, мой мальчик, на счет «три» вы умрете!

Снаружи по ступенькам топали башмаки. Кто-то заколотил в дверь.

— Проклятие, куда они могли уйти? — раздался изумленный голос.

— Может, в дверь? — ответил другой.

— Это невозможно, Ирвинг. Они ушли в другом направлении. Ты, видать, не на ту лестницу нас послал, здесь их никогда не было.

— Так куда же им было идти? Они были вынуждены войти в дверь.

— Они не вошли!

— Откуда тебе знать?

— Они не вошли потому, что не могли, проклятие!

Дверь снова затарахтела.

— Д-да, думаю, ты прав. Как ты сказал, никто, кроме короля Лафайета не мог открыть этот замок… — Шепот постепенно затих.

Лафайет с трудом сглотнул, глядя на пушку:

— Ну… чего вы ждете? Они ушли. Никто не услышит, как вы меня прикончите. И я заслуживаю всего, что случится, за свою глупость. Я забыл вас обыскать.

Лом задумчиво нахмурился: — Этот парень сказал… что только король Лафайет знает комбинацию. В таком случае… как вы его открыли?

— Мы уже об этом говорили. Вы мне не поверили.

— Вы могли закричать, пока за дверью были люди. Это, может, и не спасло бы вам жизнь, но и моя песенка была бы спета. Вы… вы не смогли. Почему?

— Может, потому, что я пою на свой мотив.

— М-м-м, мой мальчик, я склонен дать вам еще шанс, несмотря на то, что вы меня завели в безвыходное положение. Скажите лишь, что вы собирались найти в этой пустой камере?

— Она не должна была быть пустой. Этот замок — особая модель лаборатории Вероятностей, к нему нельзя подобрать ключ. — Лафайет нахмурился, глубоко задумавшись. — Я заметил, что в плоти есть остаточные черты личности, даже когда разум отключен. В качестве Тазло Хаза я почти умел летать. И я освоил слияние с помощью небольшой концентрации. — Он посмотрел на руки. — И мне никогда не пришло бы в голову снять ключ с ремня Перси — пальцы Зорро сделали это сами по себе. Значит, парень, носящий мое тело, видимо, приобрел вместе с ним определенные умения, включая знание комбинации кода.

— Очень хорошо… — Лом отвел пистолет в сторону. — Предположим, я принимаю это довольно сомнительное объяснение. Что вы предлагаете теперь делать?

— Мы вновь партнеры?

— В некотором роде. Между прочим, верните-ка лучше ультразвуковой проектор! — Тут Лом подскочил от того, что Кларенс заговорил у него за спиной:

— Эй… вы что, парни, целый день трепаться собираетесь? Давайте чините секретные трубы и выметайтесь отсюда! В подразделении мне зададут…

— Не подкрадывайтесь ко мне сзади! — закричал на него Лом. — А что касается вас, О'Лири, или как вас там, вы меня сюда завели, так делайте что-нибудь!

Лафайет осмотрел мрачную камеру. В последний раз встроенные шкафы, зияющие теперь пустотой, были заполнены таинственными приборами. Рабочий стол придворного мага, некогда уставленный перегонными кубами, ретортами и сборами для колдовских напитков, выглядел теперь голой плитой из пятнистого мрамора. Наверху, там, где была черная панель из муара с выстроенными в ряд циферблатами, теперь путались провода, свисающие с голых стен.

— Даже скелета нет — посетовал О'Лири. — Он был позолоченный, висел на проволоке посреди комнаты. Очень соответствовал обстановке.

— Скелеты? — удивился Лом. — Что это еще за Мумбо Джумбо? Вы говорили, что этот парень, Никодеус, был инспектором по континууму, работал по заданию Центральной…

— Верно, скелет и чучело совы, а также глаз тритона в бутылке были просто для отвода глаз, в случае, если кто-нибудь сюда забредет.

— Как случилось, что вы сюда забрели? Ни один уважающий себя инспектор не допустит местного в свою рабочую комнату.

— Я не был местным. И если точно, то он меня не пускал сюда. Я пришел узнать у него о причинах исчезновения принцессы Адоранны… Честно говоря, я уже был готов перерезать ему глотку, но он меня разубедил.

— В самом деле? И каким же образом? Вы, кажется, весьма последовательны в ошибочных теориях.

— Ваша речь все больше удивляет меня, — заметил О'Лири. — Он убедил меня, что является тем, кем представился, и сделал это гораздо основательнее, чем это удалось вам.

— И как же он совершил этот подвиг?

— Он позвонил по телефону.

— О? А я понятия не имея, что в этой точке знают о телефонах.

— Не знают. Здесь только один, срочный прямой в Центральную. Он обычно был там, — указал О'Лири, — в шкафу за дверью.

— Все это очень напоминает о прошлом, я понимаю, но это тем не менее не помогает при данных сложившихся обстоятельствах, — заметил Лом.

— Эй, вы, спецы, — крикнул Кларенс с другого конца комнаты. — Чего…

— Погодите, Кларенс, — ответил О'Лири. — Послушайте, Лом, я не виноват, что лабораторию очистили. И бесполезно стоять здесь и перемалывать из пустого в порожнее. Мы ведь еще на свободе. Как мы ее используем?

— Кажется, вы тот руководитель, у которого все было под рукой! — съехидничал Лом. — Что вы предлагаете?

— Одна голова хорошо, а две лучше, Лом. Что нам делать, как вы думаете?

— Эй, парни, — вновь попытался обратить на себя внимание Кларенс, — а что это…

— Кларенс, погоди, — кинул Лом через плечо. — По правде говоря, мне кажется, в данном случае у нас нет выбора. Нам просто придется пойти на очную ставку с этим королем Лафайетом. Этим фальшивым королем Лафайетом, если верить вашим россказням, и… и…

— И что? Попросить его, чтобы он нас повесил на цепь на стену дворца?

— Черт возьми, если бы я только мог добраться до своих рук… — пробормотал Лом.

— Что бы это значило?

— Ничего. Забудьте об этом.

— У вас что-то с руками, не так ли? — не отставал О'Лири. — Не думайте, что я не видел, как вы играете своими пальцами, когда думаете, что я не смотрю.

— Я не играю, наглец, выскочка! Я… да ладно, все равно!

— Продолжайте! — потребовал О'Лири, прислонившись к стене. — По правде говоря, вы могли бы по-своему завершить это дело. Давайте смотреть правде в глаза: мы дошли до ручки…

Лом расхохотался: — Вы знаете, я почти убедился, что вы тот, за кого себя выдаете. Как жаль, что слишком поздно, уже ничем не поможешь…

— Эй, — вмешался Кларенс. — Простите, что прервал беседу, но что это за штука такая? Я нашел ее у буфета, за дверью!

Лафайет удрученно посмотрел в сторону говорящего и застыл.

— Телефон! — заорал он. — Не урони, Кларенс!

— Кларенс, дружочек, ты — гений, — ликовал Лом, быстро направляясь к нему. — Дай, дай его мне!..

— Ни за что на свете — сказал О'Лири и оттолкнул старика локтем, выхватывая старомодный, отделанный медью прибор из рук Кларенса. — Все равно только я знаю номер! — Он приложил трубку к уху, постучал по рычагу.

— Алло? Алло, Центральная…

Раздался резкий щелчок и беспрерывное гудение.

— Ну же! Отвечайте! — требовал Лафайет.

— Центральная, — живо ответил ему в ухо металлический голос. — Ваш номер?

— Так, погодите… девять, пять, три… четыре, девять, ноль-ноль, два, один-один.

— Это служебный номер, сэр. Пожалуйста, посмотрите в справочнике другой.

— У меня нет справочника! Пожалуйста! Это срочно!

— Хорошо… Я спрошу заведующего. Не кладите, пожалуйста, трубку.

— Что говорят? — не дыша спросил Лом.

— Она разговаривает с заведующим.

— О чем?

— Я не знаю.

— Слушайте, дайте мне телефон! — Лом ухватился за аппарат. Лафайет запутал его, обронил. Лом кинулся ловить. Кларенс блестяще спас прибор в дюйме от пола. Лом и Лафайет, попятившись и едва не упав, обнялись.

— У-у, нет, нет, — говорил Кларенс в трубку, пока Лафайет вырывался от противника. — Имя Кларенс: К… Л… А… Р… И… Н… С… — Он огорченно посмотрел на О'Лири, когда тот выхватил у него телефон.

— Да? С кем хотите говорить, сэр? — спросил оживленный голос.

— С инспектором Никодеусом… только я знаю, что он где-то на полевой работе, тогда дайте мне того, кто его замещает! У меня жизненно важная информация!

— Откуда вы звоните, сэр?

— Из Артезии… но это все равно, просто дайте мне кого-нибудь, кто может…

— Подождите, пожалуйста!

— Минуточку! Алло! Алло!

— Что они говорят? — настаивал Лом.

— Ничего. Я жду.

— О'Лири, если вы потеряете эту связь…

— Я знаю, может пятьдесят лет пройти, прежде чем я вновь дозвонюсь.

— Эй, там, О'Лири? — донесся доброжелательный голос. — Рад слышать вас. Теперь все хорошо, надеюсь?

— Хорошо? Вы что, смеетесь? Хуже быть не может! Адоранна и Алан умирают от неизвестной болезни, король-узурпатор разгуливает везде, пиная кошек, а я заперт в башне!

— Эй, кто это? Я знаю голос О'Лири. Это не он!

— Я уже объяснял! Я временно парень по имени Зорро, я на самом деле я — О'Лири, только кто-то другой — я, и он вне себя, и…

— Послушайте, кто бы вы ни были… Использовать без особого разрешения сеть Центральной коммуникации — преступление, за которое причитается выскребывание мозгов или заключение, либо и то, и другое! Сейчас же кладите трубку!

— Вы не слушаете! Со мной несчастье! Артезия в беде! Нам нужна помощь!

— Я уверен, — ответил голос холодно, — сейчас все хорошо, вам незачем больше беспокоиться.

— Беспокоиться? Чем вы там думаете? Если эти рассвирепевшие охранники доберутся сюда, меня же расстреляют!

— Послушайте, приятель, поделитесь-ка своими горестями с местным агентом. Если у вас дело законченное, его рассмотрят. А сейчас…

— Агент? Какой агент? Здесь я агент Центральной, а меня одурачили, вытеснили с места и…

— Официальное лицо, мистер О'Лири, выведен из строя, как известно. Тем не менее несколько часов назад на точку был выслан полевой агент по особым поручениям с инструкцией проследовать прямо во дворец и войти в контакт с принцессой Адоранной. В таком случае…

— Вы послали сюда агента? Сюда? В Артезию?

— Именно так я и сказал, — ответил голос. — Теперь прошу меня извинить…

— Где он? Как мне его узнать? Что…

Послышался резкий щелчок и волнообразный гудок прерванной связи. Лафайет стучал и вопил, но бесполезно.

— Ну? Ну? — Лом пританцовывал от нетерпения.

— Он повесил трубку. Но я все-таки добился хорошего известия: они послали сюда другого агента, возможно, одного из своих лучших людей, обладающих полнотой власти. Он быстро все исправит.

— О? Действительно. Понимаю. Ха-хм!

— Вы, кажется, не слишком рады?

Лом поджал нижнюю губу, напряженно хмурясь:

— Вообще-то, — сказал он, — я совсем не уверен, что это желательно именно сейчас.

— Что бы значило это замечание?

— Наш противник, мой мальчик, — человек дьявольского ума. В данный момент у него все карты в руках. Один агент против него не имеет шанса.

— Чепуха… Я допускаю, что этот парень не знает счета. Но сейчас главное — вступить в контакт с этим новым агентом, передать ему несколько фактов и накрыть…

— Но это нелегко будет сделать. Помните: мне известен один жизненно важный факт, которого вы не знаете.

— О? Что же это?

— Я, — сказал Лом, — знаю кто, этот негодяй!

10

— Вы сэкономили бы время, — упрекнул Лафайет, — если бы упомянули об этом чуть раньше.

— Как можно? Я думал, что вы соучастник его плана!

— Ладно… он кто? Зорро?

— Силы небесные! Нет…

— Не Рыжий ли Бык?

— Ничего подобного. Вы с ним ни разу не встречались. Фактически, этот изменник — спецуполномоченный Центральных властей по имени Квелиус.

— Спецуполномоченный? Господи! Один из верховных служащих…

— Именно. Теперь вы понимаете опасность его отступничества. Я был его первой жертвой. Потом вы. Теперь он заглатывает все королевство, и потребуется не только честное намерение, чтобы свалить этого сумасшедшего.

— Ладно… Что вы предлагаете?

— Во-первых, нужно вступить в контакт с этим новым парнем, которого заслала Центральная, пока он не попал в беду. По-видимому, он уже здесь, во дворце, возможно, замаскирован. Мы постараемся перехватить его, когда он навестит принцессу.

— Как мы его узнаем?

— У меня, — сказал Лом, похлопывая по карманам, — есть небольшое устройство для опознания агентов Центральной. На расстоянии пятидесяти шагов от карточки Центральных властей, удостоверяющей личность, оно издает предупредительный сигнал. Тот факт, что оно не среагировало на вас, был одной из причин моих подозрений.

— Да… Моя карточка в ящике туалетного столика, внизу.

— Спокойно! На этом я предлагаю разойтись. Таким образом, если один из нас будет пойман, второй еще сможет прорваться под шумок.

— М-м-м… Орел или решка?

— Я пойду первым, милый мальчик. Итак, кратчайший путь к королевским покоям?

Лафайет ему все объяснил.

— Будьте осторожны, — закончил он, — вокруг всего крыла шесть колец охраны.

— Не бойтесь! Я по-умному воспользуюсь звуковым проектором. И полагаю, вы можете с тем же успехом оставить себе оружие смерти. Но рекомендую использовать его только в крайнем случае. Этот образец ни разу не испытывали, знаете ли…

— Большое спасибо. — О'Лири осторожно принял оружие.

— Ну, думаю, медлить не стоит. Следуйте за мной минут… э-э… через десять. — Лом пошел к двери.

— Подождите минуточку, — попросил Лафайет. — У вас есть сигнал для определения агента, а что мне использовать?

— Я бы сказал, что любой незнакомец может оказаться тем, кого мы ищем. Так вот, дружок, увидимся при дворе. — Старик открыл дверь и выскользнул на лестницу.

Лафайет слушал. Прошли две минуты, тревоги не было слышно.

— Тем лучше, — пробормотал Лафайет. — Теперь моя очередь.

Кларенс крепко спал, сидя в углу. Его голова свесилась на плечо. Он открыл глаза, растерянно мигая, когда Лафайет похлопал его по колену.

— Я ухожу, Кларенс. Вы можете вернуться в караульную. Если кто спросит, скажите, что мы ушли домой. И огромное спасибо.

— Проклятье! — сказал Кларенс, протирая глаза. Он во весь рот зевнул. — Я хочу остаться при деле, босс. Игра в плащи и кинжалы — вот это жизнь!

— Конечно… Но нам вы нужны там, в войсках, на случай неудачи, вы же знаете реальное положение вещей!

— Ага! Вот это да! Ребята же никогда не узнают, что я на секретном деле, которое выполняю так, будто бы все просто, и все такое…

— Именно так… — Лафайет неожиданно подпрыгнул от резкого звонка, раздавшегося из шкафа за дверью.

— Э, вроде в дверь звонят, — сказал Кларенс. — О'кей, если я открою, босс?

— Это телефон, — сказал О'Лири и подхватил трубку. — Алло?

— А, это вы? — сказал тот же голос, с которым он разговаривал в прошлый раз. — Послушайте, вы, там! Что-то происходит, очень важная персона желает сказать вам пару слов. Только подождите!

Послышался треск, затем заговорил другой голос:

— Алло? Я инспектор Никодеус. С кем я разговариваю?

— Никодеус! Как я рад вас слышать! Когда вы вернулись?

— Будьте любезны представиться!

— Представиться? А, это все из-за голоса! Не обращайте внимания, это Лафайет. Просто считайте, что я немного охрип…

— Немного что? Послушайте, мне сказали, что какой-то парень утверждал, что он О'Лири в другом облике, но о голосе ничего не было сказано!

— Мой голос, — сказал О'Лири, силясь сохранять спокойствие, — не мой. Слушайте, Никодеус, здесь, в Артезии, очень срочное серьезное дело…

— Момент, — перебил Никодеус. — Повторите, что вы мне сказали при первой встрече, если считать, что вы, как утверждаете, сэр Лафайет?

— Слушайте, это необходимо?

— Да, — ответил Никодеус тоном, не допускающим возражений.

— Ну… э-э… кажется, вы меня спросили, откуда я, и я вам ответил.

— А? Хм… Возможно, вы правы. Я думал… но все равно. А теперь скажите, какой предмет я вам показал, и вы впервые заподозрили, что я не просто придворный маг?

— Дайте вспомнить… Зажигалку… «Ронсон»?

— Ей-богу! Вы действительно правы!. Неужели это вы, Лафайет?

— Конечно! Не будем терять времени! Как скоро вы сможете доставить сюда пару взводов особых полевых агентов, чтобы арестовать самозванца, который бесчинствует, пиная кошек, и спит в моей кровати?

— Именно поэтому я и звоню, Лафайет, Когда я узнал, что кто-то был в Центральной и назвался вашим именем, я сразу же прозондировал ситуацию… и то, что я обнаружил, не годится…

— Я уже знаю! Дело в том…

— Дело куда сложнее, чем вы думаете, Лафайет. Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Квелиус?

— Квелиус? Спецуполномоченный Квелиус?

— Именно. Так вот, похоже, что Квелиус изменник. Он был руководителем исследовательских работ, вы же знаете…

— Нет, я не знал, но уже слышал о нем. Рад, что вы подтвердили сведения моего друга Лома. Но нельзя ли отложить этот разговор, пока мы не разгребем этот беспорядок?

— Именно об этом я и толкую, Лафайет! Квелиус, как выяснилось, скрылся со всем содержимым Центральной космической лаборатории, прихватив главного исследователя Джорлемагна. Из отдельных свидетельских показаний мы узнали, что он завершил конструирование прибора, с помощью которого планирует отрезать континуум Артезии от всех дальнейших контактов с Центральной, в результате — сместить весь локус в новую горизонтальную проекцию, обеспечивая себе вечную безопасность от ареста, и навсегда подчинить себе Артезию!

— Никогда не слышал о подобном приборе! Это невозможно!

— Вовсе нет! Фактически это оказывается совсем просто, если знать основы теории. Помните прибор под названием Ограничитель?

— Еще бы мне забыть! Если бы не он, я не оказался бы в таком положении! Нельзя ли его отключить, чтобы я мог действовать?

— Боюсь, это уже не в наших силах, — мрачно ответил Никодеус. — Первая часть плана Квелиуса уже реализуется. Начальным шагом было — воздвигнуть ограничительный барьер вокруг всего локуса, отрезав все физические контакты. Все приведено в действие буквально считанные минуты назад. Наша единственная связь отныне — этот телефон…

— Вы имеете в виду, что больше не можете засылать людей?

— И высылать. Теперь все зависит от вас, Лафайет. Вы как-то должны найти этого человека, Квелиуса, и арестовать его, пока не осуществлена вторая часть плана и Артезию не отрезали навсегда!

— Сколько… сколько у меня времени?

— Боюсь, немного. Возможно — минуты. В лучшем случае — часы. Предлагаю начинать действовать, используя все доступные возможности. Мне не требуется напоминать вам, что на ставке.

— И Центральная ничем не может помочь?

— Откровенно, Лафайет, если бы было вовлечено несколько жизненно важных локусов, если бы над Центральной нависла реальная угроза, то определенные чрезвычайные меры могли бы быть приняты. Но в данном случае только мой личный, сентиментальный интерес к Артезии вынудил меня попробовать позвонить. Простейшее решение для Центральной, как вы понимаете, — пустить дело на самотек. Несомненно, это та самая реакция, благодаря которой Квелиус рассчитывает на неприкосновенность. Пусть. Может быть, мы удивим его.

— Я, с голыми руками, да еще один полевой агент, которых вы готовы покинуть? Что мы можем сделать?

— Боюсь, все зависит от вас, Лафайет, — сказал Никодеус, голос которого начал пропадать во все усиливающихся помехах. — Я вам очень доверяю, вы знаете.

— Как выглядит этот Квелиус? — крикнул Лафайет.

— Немолодой человек, примерно пятьдесят три года, лысый, как яйцо.

— Вы говорите — пятьдесят три года, престарелый и лысый, как яйцо?!

— Точно. Не очень внушительной наружности, но смертельный противник…

— С писклявым голосом?.

— Д-да! Вы его видели?

— О, да! Я его видел, — ответил Лафайет и глухо хохотнул. — Я провел его во дворец мимо стражи, прятал, пока она не ушла, подробно рассказал, как найти покои Адоранны, погладил по головке и отослал, куда ему надо…

— …файет… что это… слышу вас… все хуже… — Помехи усилились, и голос Никодеуса утонул в них.

— Фи, босс, что стряслось? — спросил Кларенс, когда О'Лири повесил трубку. — Вы белый, как могильный камень!

— При данных обстоятельствах это недурное сравненьице! — Лафайет покусывал нижнюю губу, обдумывая положение.

Лом, или Квелиус, по крайней мере не лгал, называя имя злодея этой земли. И он использовал его, как бумажное полотенце! Он забрался в ту же тюрьму, высосал из него всю информацию и удалился в безопасное место, оставив легковерного О'Лири на пути, ведущем прямо в руки поджидающего противника.

— Что ж, я его и здесь как-нибудь перехитрю, — сказал О'Лири вслух. — Кларенс, ты хотел бы получить настоящее тайное задание?

— Неужели, босс? Здорово!

— Хорошо, слушай внимательно…

— Подожди пять минут, — заканчивал О'Лири свои инструкции, — потом начинай и помни: придерживайся своей версии, несмотря ни на что, пока я не дам тебе сигнал.

— Понял, шеф.

— Ну, пока! И желаю удачи. — Лафайет открыл двойные стеклянные двери, ведущие на балкон, вышел под дождь, моросящий с неба цвета старого олова.

— Великолепно, — решил он. — Все точно вписывается в общую картину.

Железная ограда была холодной и скользила под руками. Он перелез через нее и очутился в густых зарослях винограда, нащупывая ногой, куда можно встать.

— Эй, — позвал Кларенс, перегнувшись, чтобы увидеть его. — Кто хочешь мог бы свихнуться, если б упал отсюда…

— Я уже лазил, — успокоил его О'Лири. — Давай иди назад, пока не простудился.

Он начал спускаться. Мокрые листья били его по липу, ледяная вода заливалась в рукава. К тому времени, когда Лафайет добрался до камня, перекрывающего ряд кладки стены в двадцати футах от крыши, он промок насквозь. Стараясь не смотреть на сто футов вниз, где простирался мощеный двор, он продвигался вокруг башни туда, где под ним бы оказалась покатая крыша жилого дома, крытая красной медью. Нужно было спуститься на пятнадцать футов до места, где он мог поставить ногу на выступ, который оказался куда более крутым и скользким, чем он его помнил.

«Сейчас не время раздумывать», — твердо решил Лафайет и прыгнул плашмя. Он царапал руками влажную поверхность, соскальзывая все дальше и дальше, пока его стопы, а затем голени и колени не ощутили край, и тут, наконец, остановился.

«Спокойно, сердце, успокойся…» Под пряжкой ремня у него был водосточный желоб. Он подтянулся в сторону, туда, где, по его расчетам было окно в маленькую кладовку, потом спустился через край. Окно было там, прямо перед ним, в трех футах под нависающим карнизом. Лафайет толкнул ногой шпингалет на ставнях — они распахнулись, хлопая на ветру. Вторым легким толчком он разбил вдребезги стекло, затем ботинком стряхнул осколки.

— Хорошо, О'Лири, — прошептал он, вглядываясь в темный оконный проем. — Вот где пригодится книжка по акробатике, которую ты прочитал.

Он раскачивался вперед-назад, вперед-назад. При движении вперед он отцепился, нацелив ноги в окно, и хлопнулся крестцом о пол комнаты.

— Ничего не сломал, — заключил О'Лири, когда ему удалось встать и проковылять несколько шагов. Он остановился, прислушиваясь к тишине. — Тревоги нет. Тем лучше. — Он приоткрыл на дюйм дверь в коридор. Путь был свободен. Не было даже обычных церемониальных постовых в дальнем конце. Лафайет выскользнул и тихо двинулся к белой с золотом двери покоев, ранее занимаемых любимым придворным Горубла. Внутри не было слышно ни звука. Он попробовал запор, тот поддался, и он вошел, закрыв за собой дверь.

Комнатой теперь явно не пользовались. На мебели были чехлы, драпировки оттянули назад, окно закрыли ставнями. Лафайет подошел к противоположной стене, простучал дубовые доски, нажал нужную точку в верхнем левом углу, которую ему когда-то давно показал Йокабамп. Доска качнулась внутрь со слабым скрипом, и О'Лири вошел в затхлый коридор.

— Лом не знал, что я придержал этот козырь, — порадовался он. — Теперь, если мне удастся добраться до Адоранны раньше его…

Затем он совершил нелегкое пятнадцатиминутное путешествие по грубо обработанному известковому проходу в системе потайных ходов вверх по узким лестницам под низкими проемами балок, которые О'Лири постоянно задевал головой, до черной стены, за которой располагались королевские покои. Лафайет прислушался, но ничего не услышал. Неприметный замок от его прикосновения открылся, и панель мягко поехала в сторону. У дальнего угла толстого ворсистого ковра виднелся край большой кровати Адоранны под балдахином на четырех опорах. В комнате никого не было видно. Он вошел и обернулся на неожиданный свист, который издает клинок, покидающий ножны. Острие уперлось ему в горло, а взгляд Лафайета, скользнув вдоль лезвия шпаги, — во враждебное лицо графа Алана, у которого скулы ходили от напряжения.

— Остановись, Алан, — с трудом проговорил О'Лири, так как его голова была неудобно наклонена, — я твой друг.

— Оригинальная манера входить в помещение, когда не замышляешь дурного, — съязвил Алан. — Кто вы? Что вам здесь нужно?

— Думаю, мне лучше пока не называть своего имени, это лишь усложнит дело. Просто считайте меня другом Йокабампа. Он мне показал сюда дорогу.

— Йокабамп… Что за чушь? Он лежит во дворцовой темнице, заключенный сумасшедшим узурпатором.

— Да. Но так вышло, что я сам только что бежал из тюрьмы. О, Алан, не могли бы вы опустить шпагу. Вы пораните мне кожу!

— Да-да, и еще несколько косточек! Говори, мошенник, кто тебя подослал?! Зачем? Уверен, ты замышляешь убийство.

— Ерунда! Я на вашей стороне, понимаете?

Дверь на противоположной стене комнаты открылась, и появилась стройная фигурка, одетая во что-то легкое небесно-голубого цвета. У вошедшей были прекрасные золотые волосы и огромные голубые глаза.

— Адоранна, скажите этому клоуну, чтобы он убрал шпагу, пока не попал в беду, — попросил О'Лири.

— Алан… кто…

— Незадачливый убийца, — прорычал Алан.

— Друг Йокабампа. Я пришел помочь! — возразил О'Лири.

— Алан, опусти лезвие. Давай выслушаем беднягу.

— Ну что ж, говори, но при первом неверном движении… — Алан сделал шаг назад и опустил шпагу. О'Лири пощупал горло и облегченно вздохнул.

— Послушайте, — сказал он, — на формальности нет времени. Я рад видеть вас обоих в добром здравии. Ходят слухи, что вы умираете от таинственной лихорадки…

— Опять это вранье, распускаемое предателем, которого я когда-то звал другом! — громко воскликнул Алан.

— Сюда идет один тип, человек по имени Квелиус либо Лом. — Лафайет описал своего недавнего союзника. — Вы его видели?

Алан и Адоранна отрицательно покачали головами.

— Ясно. Он один из зачинщиков всего этого заговора. Ну, представьте на минуту, друзья, что я начинаю вписываться в картину на стороне защитников ваших интересов…

— Приятель, ты слишком фамильярен, — начал было Алан, но Адоранна положила руку ему на плечо.

— Тише, — мягко предупредила она. — Допустим, вы друг Йокабампа. Как видите, нас держат как пленников в собственных покоях. Его величество уверяет нас, что это лишь временная мера…

— Если это величество, то моя бабушка — балерина! — вставил Алан. — Как только я впервые кинул взгляд на негодяя, я понял, что ничего хорошего из него не выйдет! Король Лафайет, как бы не так! Погодите, доберусь я до шеи предателя!

— Помнится мне, вы не вполне справились с задачей, когда столкнулись с ним в последний раз, — заметил О'Лири. — В любом случае, может быть, следует сделать скидку? Может, это вовсе и не Лафайет О'Лири, который, но всем описаниям, настоящий принц, и…

— Неужели вы думаете, что я не знаю этого негодника, который однажды втерся в доверие к ее высочеству при помощи своих штучек, и…

— Штучек! Это был не трюк, а просто сильнейший личный магнетизм. И убить Лода было достаточно трудно, даже если вам угодно списать это на ловкость рук… А как насчет убить дракона? Думаете, у вас это лучше бы вышло?

— Достаточно, сударь! — перебила Адоранна. — Алан, придерживайтесь темы!

— Хорошо. Итак, этот мерзавец, низким обманом внушивший нам на какое-то время ложное ощущение безопасности, неожиданно поднял свои подлинные знамена. Во-первых, он пришел к ее высочеству с рассказами о захватнической армии. Когда, по моему совету, она потребовала доказательств, он оттянул время, солгав. А сам принимал срочные меры, как он это назвал, которые ее высочество не санкционировала. После того как я выразил недовольство, мы утром обнаружили, что заперты под охраной грубых парней, только что набранных и оплачиваемых О'Лири. А когда преданная служанка нашептала нам новости в замочную скважину, мы узнали, что подлец на самом деле объявил себя регентом.

— Так… плохо, как и предполагалось, — сказал О'Лири. — Но есть аспекты, которых я пока не могу объяснить… вы мне не поверите, но все идет к тому, что мы должны прижать к ногтю этого Квелиуса. Он — та реальная сила, которая стоит за троном. Самозванец, утверждающий, что он О'Лири, работает на него…

— Он не самозванец, а сам О'Лири! — запальчиво крикнул Алан.

— Почему вы так уверены? Разве Лафайет О'Лири когда-нибудь ранее заставлял вас усомниться в нем? Разве он не был кристально чист, лоялен, честен?..

— Я никогда не верил мошеннику, — твердо заявил Алан. — Его нынешнее поведение лишь подтверждает мои скрытые опасения…

— Говорить о подтверждении скрытых опасений слишком рано, — рассердился Лафайет. — Я не вижу необходимости что-либо объяснять тебе, желторотый птенец!

— Придержи язык, недоумок, а то я позондирую твое горло моей шпагой!

— А, ну да, конечно. Но не будем терять время. Вы, двое — можете бежать тайными коридорами. Я подожду здесь появления Квелиуса. Я пристрелю его из его же собственного оружия. — Он погладил оружие смерти на ремне.

— Что? Ты думаешь, я убегу и оставлю, пусть даже такого гнусного мошенника, как ты, один на один с негодяем? Ха! Адоранна, иди, и…

— Глупости, — холодно оборвала его принцесса. — Я остаюсь.

— В обычной ситуации я бы с вами поспорил, — сказал Лафайет, — но при данных обстоятельствах вы сами должны решать. Если я промахнусь, то с Артезией все кончено!

— Как это получилось, сударь, что вы знакомы с информацией, не известной широкой публике, и даже ее высочеству? — спросил Алан.

— Это я объясню позже, если… будет позже.

— Так не пойдет, — рявкнул Алан. — Кто еще, кроме лакея тирана, мог бы знать его план? — Шпага взметнулась и уперлась в грудь О'Лири.

— Если хотите знать, информацию я получил из места, называемого Центральной!

Алан и Адоранна переглянулись.

— Правда? — пробормотал граф. — Раз так, я думаю, вам будет приятно встретиться с товарищем из Центральной?

— Конечно… Но вы не должны ничего знать о Центральной. Ее существование — секрет ото всех, кроме аккредитованных агентов.

— Неужели? — сказал Алан. — А случилось так, что эмиссар Центральной вас опередил.

— Правда! Я забыл! Где он?

— Лежит в соседней комнате. Адоранна, не позовешь ли агента?

Принцесса вышла из комнаты. Лафайет услышал приглушенные голоса, затем мягкие шаги по ковру. Стройная девичья фигурка в опрятной серой униформе появилась в дверном проеме.

— Дафна! — задохнулся Лафайет. — Что ты здесь делаешь?

— Вы знаете ее? — изумился Алан.

— Я думал, ты в безопасности и в распределителе Центральной, — сказал Лафайет, не сводя с нее глаз. — Бедная малышка, я знал, что они кого-то послали, но мне никогда не приходило в голову, что они такие идиоты, что…

Дафна выхватила пистолет из кобуры и прицелилась в О'Лири.

— Я не знаю откуда вам известно мое имя, — сказала она с едва заметной дрожью в голосе, — но еще один шаг, и я выстрелю!

— Дафна, это я, Лафайет! Разве ты не знаешь меня?

— Что, и вы? Неужели все думают, что я такая помешанная, что не узнаю собственного мужа?

Лафайет облизал губы и глубоко вздохнул.

— Послушай, Дафна, попробуй понять. Я не выгляжу собой, я знаю. Я выгляжу, как вор по имени Зорро. Но на самом деле я — это я, понимаешь?

— Я понимаю, что вы не в своем уме. Не подходите!

— Дафна, послушай меня! Я вышел в ту ночь, в среду, кажется, две недели тому назад, чтобы, э-э, заскочить в «Секиру и Дракон», и со мной произошло… это! Это все из-за штуки, которая называется Главный Референт. Парень по имени Квелиус за все в ответе. Он заплатил Рыжему Быку, чтобы тот меня туда заманил, и…

— Перестаньте! Вы не Лафайет! Он высокий и красивый, немного инфантильный, и у него кудрявые волосы и самая прелестная улыбка, особенно когда он делает что-нибудь глупое…

— Вроде этой? — Лафайет улыбнулся своей самой застенчивой улыбкой. — Видишь? — сказал он сквозь зубы.

Дафна взвизгнула и отскочила.

— Ничего похожего, ты, злобный монстр!

— Послушай, Зорро ничего не может поделать с тем, что у него глаза близко посажены!

— Довольно, мошенник! — зарычал Алан. — Ты что, рехнулся, скотина неотесанная? Не кажется ли тебе, что не только графиня Дафна, но ее высочество и я лично тоже знаем этого двуличного О'Лири в лицо?

— Он не двуличный! — крикнула Дафна, оборачиваясь к Алану. — Он просто… просто… болен… или еще что-нибудь. — Она неожиданно шмыгнула носом и смахнула слезу.

— Послушайте, нам сейчас нельзя ссориться из-за недоразумения, — взывал Лафайет, — забудьте о моем имени! Важно остановить Квелиуса, поспешите! У него нечто вроде машины вероятности на взводе. Она может повернуть Артезию в положение вне континуума! Если он сделает это, то будет навсегда свободен от внешнего влияния Центральной.

— Что вы знаете о Центральной?

— Разве ты не помнишь? Ты же меня там вчера видела! И даже помогла мне…

— Я там видела другого сумасшедшего, который пытался убедить меня, что он Лафайет О'Лири. Я вас никогда в жизни не видела… и его тоже!

— Дафна… они оба были мной! То есть я был обоими! То есть… о, все равно! Главное — я на твоей стороне, и на стороне Адоранны. Я просто переговорил с Никодеусом. Именно он предупредил меня о Ломе, то есть Квелиусе!

— У вас есть доказательства?

— Ничего из документов. Но, Дафна, послушай: закрой глаза и представь себе, что я сильно простужен, или меня по глотке ударили мячом для поло или еще чем-то. Теперь… помнишь вечер нашей первой встречи? На тебе ничего не было, кроме мыльной пены, помнишь? Поэтому я заказал для тебя милое бальное платье, розовое с серебром. А чуть позже, в тот же вечер, ты спасла мне жизнь в первый раз, уронив ночной горшок на голову графа Алана! И…

— Кто рассказал вам все это?

— Никто! Это я, я это помню! Просто представь себе, что я… я заколдован или нечто в этом роде, как царевна-лягушка. Под этой чумазой личиной тот же старый Лафайет, который ухаживал за тобой и завоевал тебя!

— В этом что-то есть… почти как будто…

— Значит, ты все же узнаешь меня?

— Нет. Но… но я думаю, не вредно выслушать то, что вы говорите, даже если вы сумасшедший.

— Ну, это уже кое-что…

— Мы уже наслушались бреда сумасшедшего, — сказал Алан. — Остается вопрос «что делать?». Мы знаем, что фальшивый король рассчитывает нынче вечером на большую удачу; слухи все упрощают. В таком случае его нужно опередить или вообще не начинать. Я имею в виду, что мне уже пора пробираться вперед, пробиваться сквозь заслон наемников узурпатора, которые охраняют нас здесь, и убрать их хозяина, когда он будет пировать в банкетном зале!

— Ты никогда не сделаешь этого, Алан! — твердо сказал О'Лири. — В любом случае нет нужды в показательных выступлениях. Мы можем воспользоваться тайными коридорами и появиться в зале неожиданно, сюрпризом…

— Если довериться этой тайной разведке…

— Алан, он наш друг, я это чувствую. Мне кажется, что я это знаю… — Адоранна испытующе смотрела на О'Лири.

Он вздохнул:

— Давайте не будем начинать все сначала, — попросил он. — В котором часу начинается эта большая операция?

— В восемь вечера, примерно через час.

— Если только я не заблуждаюсь, вас навестят гораздо раньше с той самой целью, в которой вы заподозрили меня. Квелиус не может себе позволить, чтобы вы остались живы, в то время как его марионетка сегодня вечером сделает важное заявление. Он, возможно, рассчитывает, что в суматохе танцев незаметно выкрадет тела из дворца. Позже он сделает печальное объявление, что вы пали жертвой лихорадки. Если вы появитесь в добром здравии, этот план будет сорван. После этого мы будем действовать, исходя из конкретной ситуации.

— В бальном зале на виду у людей, — рассуждал Алан, — мы будем в безопасности на время. Он не осмелится зарезать нас на виду у наших подданных.

— И уже одно наше присутствие, — добавила Адоранна, — обнаружит лживость его заявления о нашем недомогании.

Алан ударил кулаком в ладонь:

— Возможно, но вдруг эти тайные ходы ведут в ловушку… — Он свирепо взглянул на Лафайета. — Я знаю, кто первым умрет.

— Не беспокойся, Ал, вы доберетесь невредимыми, — уверил его О'Лири. — А теперь, я считаю, вам обоим следует выглядеть как можно лучше, чтобы произвести должное впечатление на присутствующих: медали, ордена, драгоценности, тиары.

— Тебе бы самому помыться, приятель, — обратился Алан к О'Лири. — От тебя козлом несет.

— Ванна? — изумился Лафайет. — Я уже забыл, что она существует!

— Там, — Алан указал на приоткрытую дверь через короткий коридорчик. Там виднелся бледно-зеленый кафель и золотая арматура. — И можешь сжечь эти ветхие тряпки; думаю, наряд моего лакея тебе вполне подойдет.

— Надеюсь, что успею, — сказал Лафайет, направляясь в ванную. С четверть часа он блаженствовал в горячей ароматизированной воде, натирая кожу фиалковым мылом.

— Полегче, мальчик, — посоветовал он себе. — Так всю шкуру сдерешь. Отчасти этот темный оттенок не смывается.

Затем О'Лири побрился, решив оставить усы Зорро, подделав их под Эррола Флинна парой маникюрных ножниц, которыми воспользовался также и для ногтей. Блестящие иссиня-черные волосы были также слегка подстрижены и насухо вытерты полотенцем, после чего, будучи причесанными, они рассыпались на довольно франтоватые естественные кудри. Алан оставил в передней одежду. Лафайет надел чистое белье, черные панталоны в обтяжку, белую сорочку со свободными рукавами и открытым воротом. Перед тем как надеть еще черную куртку, он обернулся алым кушаком из своего прежнего туалета — явно недавнее приобретение, почти не грязное. По необходимости он также оставил золотые кольца на руках и в левом ухе, так как они казались неотъемлемой частью образа. Он прогулочной походкой вернулся в гостиную. Дафна удивленно обернулась:

— О, это вы? Вы изменились.

— Где Адоранна и Алан?

— В своем будуаре, одеваются.

— Ты такая привлекательная в этой форме, Дафна, — сказал О'Лири, — но мне ты больше нравишься в мыльной пене.

— Прошу вас, оставьте эти фантастические воспоминания, сэр! У меня нет выбора, поэтому я имею с вами дело. Но глупо пытаться изображать из себя Лафайета, если у вас нет и капли сходства с ним.

— Что ж, видно, придется смириться с мыслью о платонических отношениях. Но это трудно, Дафна. Ты никогда не узнаешь, как я скучал по тебе эти последние две недели, как я хотел обнять тебя, и…

— Не нужно быть назойливым, — мягко сказала Дафна, — лучше изложите мне план.

— Ах да, план! Ну, если начистоту, то план нужно разработать. Дафна, знаешь, у тебя самые красивые в мире глаза!

— Вы действительно так считаете? Но все равно. Нужно поговорить о том, что мы будем делать, когда доберемся до бального зала.

— Ну, этот тип, Квелиус, — довольно могущественное действующее лицо. Наш единственный шанс — подкрасться к нему и прижать его к ногтю, пока он не использовал свой звуковой проектор. Ты знаешь, что у тебя волосы, как ониксовая пряжа? И даже в этой униформе твоя фигура может разбить мужское сердце с расстояния в сто ярдов!

— Какой глупый, — прошептала Дафна. — Должна заметить, что побритым вы выглядите лучше. Но в конце концов, мы не можем тут стоять и болтать весь день… — Она взглянула в лицо Лафайету, когда он подошел к ней. Он обвил ее руками. Дафна вздохнула и закрыла глаза, приоткрыв губы.

— Эй! Что вы делаете? — неожиданно сказал Лафайет. — Целуете незнакомца, да? Вы меня удивляете, Дафна!

Она сжалась, отступила назад и со всего маху так его ударила, что он, спотыкаясь, попятился.

— Эй! Что происходит? — сказал Алан за спиной О'Лири. Он стоял в дверном проеме, великолепный в роскошном голубом с алым костюме.

— Все нормально, — запальчиво сказала Дафна, отворачиваясь от О'Лири. — Я уже разобралась.

Алан криво улыбнулся О'Лири.

— Леди отвратительно верна супружеской клятве, — объяснил тот, мечтательно потирая щеку.

Появилась Адоранна, царственная, как сказочная королева, в серебряном платье, украшенном бриллиантами. Она повернулась к Алану, затем к О'Лири и Дафне, которая отвернулась к окну. Адоранна подошла к ней, обняла за талию:

— Ничего, Дафна, — прошептала она, — я знаю, когда-нибудь Лафайет придет в себя.

Дафна подавила рыдание, промокнула глаза, повернулась, расправив плечи. В этот момент раздался властный стук во входную дверь.

— Думаю, пора уходить, — сказала она.

11

Через десять минут они столпились в душной камере глубиной около ярда, длиной десять шагов, скрытой в толще стены за бальным залом.

— Теперь запомните, — сказал Лафайет. — Адоранна, вы с Аланом даете мне время на изучение положения. Потом ждете, когда этот жулик соберется сделать серьезное заявление, тогда появляетесь неожиданно. Ведите себя как ни в чем не бывало: это просто приятный сюрприз, вы неожиданно выздоровели — и вот уж тут как тут, присоединяетесь к веселью. Ему придется вам подыграть. А пока он будет занят попыткой перестроиться, у меня будет шанс нанести ему удар.

— Но… но это же опасно для вас! — воскликнула Дафна. — Почему бы нам не кинуть жребий, или что-нибудь в этом роде?

— Он вас всех знает, а я для него незнакомец. Он не станет за мной наблюдать.

— Он прав, девочка, — вмешался Алан. — Но я буду наготове, чтобы вступить в борьбу, если представится возможность.

— Хорошо, теперь я иду. — Лафайет открыл замок, панель отъехала в сторону, и он оказался в сиянии света и журчании приглушенной речи. Зал с белым мраморным полом размером с футбольное поле был заполнен гостями, разодетыми в кружева и атлас, сияющими драгоценностями в золотой оправе, которые горели в разноцветном свете огромных люстр на тисненом золотом своде высокого потолка.

Торжественные стражники в униформе с незнакомыми повязками стояли на расстоянии двадцати шагов друг от друга у парчовых стен. По счастливой случайности Лафайет появился между двумя из них. Несколько знакомых лиц случайно повернулись и взглянули в его сторону, но большинство присутствующих неотрывно смотрели на большой золотой стул, установленный в другом конце зала. Несмотря на внешнюю непринужденную веселость, в воздухе чувствовалось напряжение, нота ожидания слышалась в смехе и болтовне. Лафайет свободно продвигался сквозь толпу. Он взял напиток с подноса у проходящего мимо лакея и одним глотком осушил его. Неожиданно загудели рожки. Наступило молчание, нарушаемое нервозным покашливанием. Широкие двери на противоположной стороне широко распахнулись, зазвучали фанфары. Появился высокий стройный светловолосый человек. Он вошел в арку с беспечным, но в то же время властным видом. Он был одет в желтые шелка с белым горностаем, легкая корона небрежно сдвинута на бочок.

— Боже, заблудший бедняга выглядит круглым дурачком! — вслух пробормотал О'Лири. — Разве не ясно, что желтое полностью убивает цвет лица?

— Ш-ш-ш! — шепнул толстый придворный в пурпуре, стоящий рядом с Лафайетом. — У него везде шпионы!

— Послушайте, — быстро сказал О'Лири. — Этот попугай не настоящий…

— О, да знаю, знаю! Придержите язык, сэр! — Человек в пурпуре быстро удалился.

Регент подошел к помосту, взошел с помощью группы придворных и гордый собой уселся на нарядный стул. Одну ногу он отвел назад, а вторую выставил вперед и наклонился, подперев кулаком подбородок.

— Ха! Прямо как Генрих Восьмой в фильме класса В, — шепнул О'Лири, поймав на себе несколько понимающих взглядов со стороны окружающих. Пока он пробирался поближе, один служащий, бывший второй помощник сторожа кладовой, ныне разряженный в полный церемониальный костюм, выступил вперед, прочистил горло и развернул свиток с должной торжественностью:

— Милорды и леди! Его королевское высочество, принц Лафайет, милостиво обращается к собранию, — пропищал он тонким голосом. Раздались аплодисменты. Человек на золотом стуле перенес подбородок на другой кулак.

— Верноподданные, — сказал он мягким тенором, — как я восхищен смелостью вашего духа, вашей неустрашимой отвагой! Вы присоединились в этот вечер ко мне, бросая вызов унынию, отвергая меланхолические советы тех, кто заставил бы нас дрогнуть перед мрачным призраком, нависшим над нашей любимой принцессой и ее достойным супругом. Если бы они могли быть с нами в этот вечер, они бы первыми зааплодировали вам, поддерживающим праздничный дух, который они так любили, то есть любят. — Регент выдержал паузу, чтобы изменить положение.

— Посмотрите на этого болвана, он пытается говорить, подперев кулаком челюсть, — шепнул Лафайет как бы сам себе. — Он выглядит так, словно у него терминальный полупаралич.

Несколько человек отошли, но один маленький морщинистый человечек в алом бархате забормотал:

— Слушайте, слушайте!

— И чего все стоят и слушают этого клоуна? — обратился Лафайет к старому джентльмену. — Почему они ничего не делают?

— А? Вы задаете подобный вопрос? Вы что, забыли, что у сэра Лафайета много заслуг перед короной и эскадроны бандитов, которых он недавно нанял для сохранения своей пошатнувшейся популярности, в то время как он сам самоотверженно и добровольно служит, пока наша правительница нездорова.

— Лорд Арчибальд, что бы вы сказали, если бы я сообщил, что Адоранна вовсе и не больна в действительности? — поинтересовался Лафайет вполголоса.

— Сказал? Ну, я бы сказал, что вы желаемое выдаете за действительное. Скажите, сэр, мы когда-либо встречались?

— Нет… не совсем. Но если бы она правда была здорова, просто лишена возможности общаться…

— Тогда все головорезы ада не удержат ни одного меча от службы ей, сэр!

— Ш-ш-ш! До свидания, лорд Арчи, и смотрите в оба! — О'Лири отошел в сторону, пока регент продолжал бубнить, встал в десяти ярдах от говорящего в первом ряду толпы.

— …Поэтому на меня ложится обязанность, к которой я приступаю с невыразимым нежеланием, принять формально титул, соответствующий достоинству пребывающего главой государства Артезии. Соответственно… и с тяжелым сердцем, — регент замолчал, когда его взгляд упал на О'Лири. Он пристально уставился на него, но вдруг неожиданно выпрямился, глаза его ярко загорелись, и он указал на О'Лири пальцем. — Схватить мне этого предателя! — зарычал он.

Раздались короткие восклицания и неразборчивые выкрики, когда отряд крепких стражников проталкивался сквозь плотную толпу, чтобы схватить Лафайета. Он здорово пнул одного в униформе в коленную чашечку, затем его скрутили двойным замком на запястьях.

— Пока не убивайте его! — заорал регент, а потом, когда к нему обернулись удивленные лица, он выдавил подобие улыбки: — Я хотел сказать, помните ли вы конституционные права заключенных, парни, чтобы обращаться с ним с должной предусмотрительностью?

— В чем меня обвиняют? — с трудом пробормотал О'Лири из-за неудобного положения подбородка, прижатого к груди.

— Уберите его! — рявкнул регент. — Я допрошу его позднее.

— Минуточку, сэр, если можно! — раздался надломленный голос. Лорд Арчибальд пробрался вперед, вставая перед золотым стулом.

— Я тоже хотел бы знать причину обвинения, — сказал он.

— Что это? Вы осмеливаетесь задавать вопросы мне? Ах, это вы, мой милый Арчи… думаю, мы обсудим это дело потом, наедине. Затронута безопасность государства и все такое…

— Ваше величество, государственная безопасность всегда страдает, если граждан арестовывают произвольно!

Пошел одобрительный шепоток, но быстро стих, так как человек на стуле выпятил нижнюю губу и нахмурился, глядя в толпу.

— Осознаю, — сказал он, сменив тон, — что пришла пора насаждать более строгие порядки военного времени относительно свободы слова, а точнее — заговора!

— Заговора против чего, мессир?! — настаивал Арчибальд.

— Против меня, вашего повелителя!

— Моя повелительница — принцесса Адоранна, ваше величество! — громко заявил старый придворный.

— С тем же успехом могу вам сказать, что ваша принцесса умерла!

Мгновенно наступила мертвая тишина. И в этой тишине прозвучал чистый женский голос:

— Лжец!

Все головы повернулись. Адоранна, сияющая серебром с жемчугами в тумане длинных золотых волос, плывших за ней, прошла по островку, автоматически открывшемуся перед ней. За ней вышагивал граф Алан, высокий, впечатляюще красивый в камзоле и со шпорами. За ними шла Дафна, опрятная и милая. Лицо ее застыло в мучительных переживаниях. Начался сущий бедлам. Приветствия, смех, крики радости. Престарелая знать преклоняла колена, чтобы поцеловать руку принцессе. Молодые размахивали над головой парадными мечами, леди делали реверансы так, что касались пола головными уборами. Они поднимались с мокрыми глазами и обнимали тех, кто стоял рядом. Лафайет высвободил руки из неожиданно ослабевших захватов и увидел, как регент подскочил с искаженным яростью лицом.

— Обманщики! — зарычал он. — Фигляры, подделавшиеся под умерших! Я сам был свидетелем кончины ее высочества около часа назад, и с последним вздохом она передала мне тяжелое бремя — корону Артезии…

— Пропустите меня к этой твари, потерявшей совесть! — рычал Алан, вскакивая на помост.

— Нет! — вскрикнула Дафна и бросилась на него, тормозя рывок, а мнимый регент поспешил отскочить назад.

— Он не предатель, Алан, он просто временно потерял рассудок!

— Хватайте его! — завопил О'Лири, добавив: — Только не пораньте!

— Правильно! — чирикал лорд Арчибальд, пробираясь вперед с обнаженным хромированным лезвием. — Негодяй потребуется невредимым для суда!

Лафайета неожиданно потревожили, он обернулся и увидел, что к нему пробирается знакомая фигура.

— Лом! — вырвалось у него. — Или Квелиус, если точнее! — Он рванулся навстречу и застыл, так как звуковой проектор был нацелен на него.

— Подождите! — крикнул Лом. — Не делайте глупостей! Вы не знаете…

— Я знаю, что хочу ухватиться за вашу тощую шею! — крикнул О'Лири.

— Нет! Вы не понимаете! Нам нужно… — Лом замолк и присел, уклоняясь от захвата О'Лири, затем обернулся лицом к помосту:

— Квелиус, — зарычал он. — Оставайтесь на месте! Все кончено!

Лафайет остановился, заколебавшись, так как узурпатор повернулся к Лому.

— Вы… — Регент, казалось, задохнулся, — но… но… но…

— Верно, я! — воскликнул Лом, в то время как узурпатор на помосте путался в своих облачениях. Лом вытащил предмет размером с электрический консервный нож, повертел его в руках. Беззвучная детонация, закружив О'Лири, отбросила его в беспросветные глубины.

На него неслись звезды, они сильно толкали его, и от ударов он раздувался до формы расширяющейся оболочки из тонкого газа. Всматриваясь внутрь со всех концов света разом, он видел, как вся материя Вселенной собралась точно в центре него, сократилась до одной сияющей точки и мигом погасла. Он сразу начал падать внутрь, сокращаясь, сжимаясь. Возникло мгновенное ощущение опаляющего жара и давящего веса…

Он попятился, хватаясь за складки бархата, висящего у стены. Нечто тяжелое скользнуло по его правому глазу, стукнулось о пол и покатилось. Человек, которого он знал под именем Лом, быстро взглянул на него. Взгляд его, пронизывающий, как раскаленная игла, упал на О'Лири, рот растянулся в свирепой улыбке. Он поднял звуковой проектор и что-то крикнул.

В то же время сэр Арчибальд ударил его тупой стороной меча по запястью, выбив оружие. Оно полетело по полу.

— Я сказал, что он будет жив и предстанет перед судом, ты, старый козел! — выпалил престарелый придворный. — Хватайте его, джентльмены! И фальшивого регента тоже!

Жадные руки схватили Лома, который без толку пинался и ругался. Сильные руки с элегантным маникюром схватили О'Лири и потащили его прочь, а толпа уставилась на него во все глаза.

— Алан, — взмолился Лафайет, — отпусти, это же глупо! Все уже нормально. Я уже вернул свое обличье…

— Молчи, мошенник, или я с наслаждением перебью тебе хребет!

Внизу красивый смуглый парень в облегающем черном костюме с красным кушаком стоял с открытым ртом, оглядываясь с выражением крайнего удивления.

— Зорро! — вопил О'Лири. — Скажи им, что это не ты! Что ты больше не я! То есть, что я больше не ты!

— Не пытайся состряпать оправдание на основании безумия! — зарычал Алан в ухо О'Лири. — Тебя ждет камера, где приборы удостоверят твою личность, ты, двуликий узурпатор!

— Я не сумасшедший! Я — Лафайет О'Лири. Я был еще кем-то, но теперь я снова я, неужели не понимаешь, дубовая башка? И мы еще не избавились от беды!

— Как ты мог? — услышал он рядом полный слез женский голос. Дафна стояла, глядя ему в лицо. — Это действительно ты, Лафайет… или ты в некотором роде не ты на самом деле, и…

— Дафна… тогда я был не я… а теперь — я, разве не видишь? Я Лафайет О'Лири и никто другой…

— Кто-то звал сэра Лафайета? — неожиданно послышался чей-то голос. Появился Кларенс, пробиваясь сквозь толпу с довольной улыбкой. — Это я и есть, — объявил он, указывая на себя большим пальцем. — Кому тут что понадобилось?

— Нет, Кларенс! Не теперь! — крикнул О'Лири. — Кукурузная каша!

— Не обращайте внимания на этого типа! — увещевал толпу Кларенс. — Он выскочка, я… я герцог Маккой.

— Зорро! — взмолился О'Лири. — Я сказал Кларенсу, чтобы он настаивал на своей легенде, пока я не скажу «кукурузная каша». Потому что я тогда был ты, то есть…

— Я настоящий О'Лири! — орал Кларенс.

— Нет, не он! — кричала Дафна. — А он! — Она указала на Зорро, который в изумлении вытаращил на нее глаза. Дафна бросилась к нему и обняла за шею.

— Я тебя узнала, несмотря на твое облачение… как только ты до меня дотронулся, — рыдала она.

Зорро смотрел не мигая вдаль поверх ее головы. Удивление на его лице сменила улыбка. — Конечно, детка! — сказал он.

— Дафна! — вопил О'Лири. — Отойди от этого дегенерата! Кларенс…

Громкий крик неожиданно положил конец этой сцене. В толпе заволновались, раздались сердитые крики. Сквозь толпу пробивалась маленькая пышущая злобой фигурка в алой рубашке, блестящей черной блузе и звенящих серьгах. За ней следовало полдюжины путников, смуглых, черноволосых, в варварских нарядах.

— Гизель! Луппо! Что вы здесь делаете? — задыхаясь, спросил О'Лири.

Девушка прорвалась сквозь передний ряд и бросилась на Зорро, отскочившего из объятий Дафны. Он увернулся, ища укрытия, когда нож возлюбленной сверкнул у его ребер.

— Свинья! Развратник! Волокита! — визжала Гизель, но ее схватили за руки, и нож со стуком упал. — Погоди, я доберусь до тебя, ты, трусливый грязный червь!

— Эй! Присмотрите за ним! — крикнул Лафайет, но было уже поздно. Лом, пользуясь тем, что внимание его конвойного отвлек разыгравшийся скандал, вырвался, присел, подхватил нож Гизели и подскочил к Дафне, которая стояла одна. Лом схватил ее под руку и повернулся лицом к толпе, держа острие стилета у горла пленницы.

— Назад! — крикнул он. — Или я раскрою ей лицо от уха до уха!

Женщины завизжали, мужчины с бранью схватились за рукоятки мечей, но никто не двинулся с места. Никто, кроме одного. О'Лири в ужасе наблюдал, как высокий белобородый патриарх в сияющей синей мантии незаметно обошел Лома сзади. Последний медленно пятился, глаза бегали по сторонам. Он наклонился, подобрал предмет, который держал регент в момент, когда О'Лири вернулся в свое собственное тело.

— Нет! — вскрикнул Лафайет и набросился на мужчин, заградивших ему путь. — Не позволяйте ему…

Лом пронзительно хохотнул:

— Не позволить мне? Ха! Кто может меня остановить?

Высокий человек в голубом похлопал Лома по плечу.

— Я могу, — сказал он голосом, напоминающим набатный колокол.

Лом обернулся и испуганно уставился на высокое привидение, появившееся столь неожиданно.

— Джорлемагн! — выдохнул он, выронил нож, прижал к себе Дафну, нажал кнопку на приборе, который держал в руках… и с резким хлопком взорвавшегося воздуха растворился…

Минуты на две воцарился хаос. Лафайет делал безумные попытки освободиться, получил оглушительный удар по голове и повис на руках добровольных стражников. Калейдоскоп образов вертелся у него в голове, смешавшись с какофонией сотен голосов.

— Спокойно! — оборвал гам громогласный голос. — Леди и джентльмены, спокойствие! Мне нужна тишина, чтобы подумать!

— Кто вы, сэр? Куда он ушел? И что стало с графиней Дафной? — посыпались вопросы со всех сторон.

— Я сказал «тихо»! — повелительно крикнул старик. Он сделал едва заметный жест, и неожиданно наступила тишина. О'Лири видел, что его губы слабо шевелятся, но не было слышно ни звука. Толпа стояла как громом пораженная, уставившись в никуда.

— Ну, так-то лучше, — сказал незнакомец. — Итак… — он полуприкрыл глаза. — Хм-м… Квелиус — хитрый дьявол. Кто бы мог подумать, что ему придет в голову пользоваться третьей моделью Марка? И куда бы он мог бежать? Не в пещеры. Он знает, что мне известно…

— Лафайет! Помоги! — беззвучно пронеслось в ушах О'Лири… или нет, не в ушах — в голове!

— Дафна! Где ты? — крикнул он про себя.

— Темно! Лафайет! Лафайет!

Старик в голубом облачении стоял перед ним.

— Лафайет… это вы, не так ли? О, ничего, можете говорить.

— Мне надо выбраться отсюда, — сказал Лафайет, — я нужен Дафне…

— Лафайет, разве вы не знаете меня?

— Конечно, я видел вас в пещере, вы выбрались из гроба и пытались укусить меня!

— Лафайет, я — ваш союзник. Вы меня звали как Лома. Имя, правда, вымышленное, но я тогда был не в таком положении, чтобы довериться вам, не так ли? Мое подлинное имя — Джорлемагн.

— Вы Лом? Вы что, с ума сошли? Лом — ничтожный коротышка, ниже пяти футов шести дюймов, с лысой головой.

— Наверняка из всех людей один вы можете понять, Лафайет! Вы описали Квелиуса. Меня случайно поймали, а то ему никогда не удалось бы обменяться со мной внешностью!

— Вы хотите сказать, что вы были Ломом, а Лом был…

— Вами! Правда просто, когда я все объяснил?

— Подождите минуточку, даже если вы Лом, или Джорле-некто, или тот, кто бы он ни был, с кем я совершил побег из тюрьмы, почему вы думаете, что я считаю вас другом? Как я уже проанализировал, вы манипулировали мной, чтобы я вас провел во дворец, чтобы вы могли объединиться с вашим боковым нападающим. Вы играли мной…

— Но вы заблуждаетесь, мой мальчик. Зачем было заходить во дворец через запасной ход, если бы я был заодно с Квелиусом? На самом деле, когда я уходил из башни, я оказался примерно на полчаса в ловушке в чулане для метелок из-за четырех дворцовых стражников, игравших в поддавки. Когда их вызвали из-за беспорядка в бальном зале, я последовал за ними.

— И еще: я думал об этом неожиданном путешествии в Таллатлон, о крыльях и многом другом. Это не ваших рук дело, надеюсь?

— Ах, это! Умоляю, простите меня, приятель! Я тогда был под ложным впечатлением, что вы — простофиля от Квелиуса. Я использовал мудреное маленькое приспособленьице, которое должно было вас вернуть туда, где, по моему предположению, была ваша собственная точка, а именно — в Центральную. Но, естественно, раз вы фактически являлись О'Лири из Колби Конерз в теле Зорро, аборигена Артезии, то координаты, которыми я воспользовался, в результате выбросили вас из основной плоскости континуума. Но я все-таки следил за вами и вошел в контакт, как только вы вернулись в фазу, вы должны это учесть.

— Хорошо, все это теперь так же полезно, как подливка на скатерти. Что Квелиус?

— Ах, да! Квелиус… Он тщательно спланировал свою операцию, но под самый конец сорвался. Первоначальным его намерением было переместить мое эго в тело призового хряка, а мое тело сохранить, как и свое собственное — тело Лома, занятое разумом свиньи, в резервуаре STASIS для последующего использования. Но в последнюю секунду мне удалось изменить направление и перебросить свое эго в его оболочку, в то время как разум свиньи занял мое бессознательное тело. Понимаете?

— Нет. А где он был тогда?

— О, Квелиус принял вид подвернувшегося парня. Просто как временная мера, вы же понимаете. Его действительным намерением было поменяться внешностью с вами.

— Вы имеете в виду, что я не Рыжего Быка встретил в «Секире и Драконе»?

— Большой парень с щетинистыми волосами? Похоже, что это он. Потом, когда вас искусно подвели к использованию Марка III, он бы занял ваше место, в то время как вас забрал бы местный полицейский. Первая часть плана удалась, но вы каким-то образом ускользнули из его рук.

— Ну, я думаю, за это следует благодарить Луппо. Но как вы вернули свою форму?

Джорлемагн прищелкнул языком:

— Я застал Квелиуса на месте не без вашей помощи, конечно. Когда я навел на него звуковое ружье, он запаниковал и убрался назад в свое собственное тело, что, конечно, освободило меня из его оболочки, и я занял свое тело. А это, в свою очередь, заставило личность свиньи вернуться в свое собственное тело, и так далее. — Джорлемагн замотал головой. — Я пришел в себя, прислоненный головой к королевскому свинарнику, с острой тоской глядящий на призовую свиноматку.

— Ну, а как вы нашли Квелиуса? — спросил О'Лири. — Каким образом он совершил переселение? Только что они были здесь и вдруг — ф-фить!

— Марк III более разноплановое устройство, чем вы предполагаете. — Джорлемагн помрачнел. — Теперь перед нами проблема установить, куда он ее забрал.

— Туда! — показал О'Лири, закрыв глаза. — Примерно десять с половиной миль.

— О? Откуда вы знаете, мой мальчик?

— Просто небольшой трюк, который я перенял у Тазло Хаза. Теперь давайте вызовем стражу, и…

— Толпа местных только усложнит дело, — возразил Джорлемагн. — Только вы и я. Нам придется схватить его вдвоем.

— Тогда чего же мы ждем?

У двери мудрец помедлил, повел левым указательным пальцем, и сразу же шум голосов в комнате возобновился.

— Магия? — сдерживая волнение, спросил Лафайет.

— Не глупите, — фыркнул Джорлемагн. — Микрогипноз, не более.

— Значит, вот отчего вы все время играли пальцами, пальцами Лома!

— Пальцами Квелиуса, если точнее. Он умный человек, но ему не хватает необходимой сноровки пальцев для микрогипноза и манипуляции. Жаль, это могло уберечь нас от лишних неприятностей.

— Ну, главные неприятности еще впереди. Предстоит нелегкая получасовая погоня, а мы теряем время.

Конюшенные наперебой оказывали им услуги. Через пять минут, оседлав выносливых арабских жеребцов, они легким галопом выехали из ворот и полным ходом двинулись по пустынной улице на темную северную дорогу.

В ночном небе словно гигантский осколок черного стекла маячил пик.

— Хай Тор называется, — сказал О'Лири. — Они там, наверху, я уверен. Но почему там?

— Весь пласт пронизан многочисленными ходами, — сказал Джорлемагн, когда лошади завернули и пошли вверх по булыжной насыпи, ведущей к основанию столовой горы. — Это естественное сердце вулкана, оставшееся после постепенного разрушения конуса. Квелиус затратил достаточно времени и сил, прокладывая в нем туннели под предлогом строительства подземной станции-обсерватории. Держу пари, что привод вероятностного искривления установлен где-нибудь внутри. И Квелиус не задумается пустить его в ход на полную мощность, насколько я знаю его, а я знаю!

— Хорошо, примените какую-нибудь из ваших технических мер, — нетерпеливо перебил О'Лири. — Я жажду ощутить в руках эту тощую шею!

— Не так-то это просто, приятель. Боюсь, мои карманы пусты.

— Забираться сюда все равно что на стену многоэтажного дома, — заметил О'Лири, глядя на вертикальный отвес скалы, возвышающейся перед ними. Он спустился, изучил основание, выбрал место, поднялся на несколько шагов и свалился кубарем вниз, так как руки соскользнули с гладкого камня.

— Даже будучи невесомым, невозможно туда подняться, — сказал он. — Нам следовало прибыть с полевой артиллерией и пробить сквозь гору дыру!

— Ну… мы этого не сделали, — ответил Джорлемагн, — а раз мы не можем ходить сквозь стены, придется придумать еще что-нибудь.

— Эй! — сказал О'Лири. — Вы навели меня на мысль…

Он закрыл глаза, вспомнил времена Таллатлона, когда он стоял в замурованной камере, выдолбленной в гигантском дереве, и оставалось либо слиться, либо умереть. Он вспомнил запах вощеного смолистого дерева, ощущение, что он шагнул вперед, прижался к твердой поверхности — и прошел сквозь нее.

Это все равно что пробираться сквозь густой туман; туман столь густой, что тянул назад, в то время как он продавливал преграду. Он ощущал, что туман касался его кожи, обвивался вокруг его внутренностей, — и затем следовало ощущение лопающегося пузыря, когда он появлялся с другой стороны.

Он открыл глаза и обнаружил, что стоит в коридоре с низким потолком и каменными стенами перед пролетом грубо высеченных каменных ступенек.

— Для вас это не сулит ничего хорошего, молодая дама, — говорил скрипучий старческий голос, когда Лафайет взобрался на последнюю ступеньку и заглянул в круглую комнату, находившуюся, судя по боли в коленках О'Лири, на самом верху Тора. В противоположном конце маленькой камеры стояла Дафна. Она была еще красивее с локоном черных волос, падавшим на глаза, и без трех пуговиц на пиджаке. Она изо всех сил рвала наручники, приковавшие ее к массивному дубу. Квелиус стоял и смотрел на нее с выражением мягкого упрека.

— Понимаете ли, вы доставили мне бесконечное множество хлопот. Сначала вы вели себя весьма неженственно, отказавшись выйти замуж за мое королевское величество, затем бежали как маленькая дурочка, а потом уселись на меня верхом. Тем не менее из вас выйдет выгодная заложница, так как я закончил определенные приготовления, направленные против вмешательства извне.

— Я вас впервые вижу, гадкий старикашка, — холодно сказала она.

— Н-да! Как жаль, что вы не видите действительную суть ситуации! В качестве О'Лири я проложил путь к свержению вашей маленькой, легкой как перышко принцессы и ее неотесанного супруга. В то же время я уничтожил популярность О'Лири среди черни и одновременно учредил действующий полицейский аппарат с соответствующим военным фондом. Сцена теперь подготовлена для того, чтобы я вышел на нее и взял дирижерскую палочку.

— Когда Лафайет вас поймает, — бесстрашно заявила Дафна, — он вас скрутит и выбросит вон…

— Ага! Так дело вот в чем, дитя мое! Лафайет никогда меня не поймает! Сейчас бедный глупец несомненно несет наказание за мое возмутительное поведение!

— Ошибаетесь! — крикнул О'Лири и кинулся на Квелиуса. Старик обернулся, с неожиданной ловкостью отскочил к стене и дернул свисающую веревку.

Слишком поздно почувствовал Лафайет, что пол под ним ушел вниз, как ловушка палача. Он отчаянно пытался ухватиться за край, но промахнулся и упал на десять футов вниз, в темницу, которая сомкнулась вокруг него, как кулак.

Квелиус развязно стоял на площадке, весело улыбаясь Лафайету, подвешенному в открытом колодце головой вниз в позе эмбриона.

— И вы собирались меня скрутить? — добродушно спросил старик. — Или так предсказывала ваша жена? Ну что ж, простим леди ошибочные предсказания, а?

— Так просто вам не уйти, Квелиус! — постарался выговорить Лафайет как можно четче, хотя у него во рту была коленная чашечка. — Джорлемагн нарежет из вас ремешки.

— Позвольте мне возразить вам, мистер О'Лири. Джорлемагн бессилен. У меня полный иммунитет к его фокусам с пальцами. И хотя он действительно неглуп, я по случаю завладел содержимым его лаборатории. Поэтому, вы понимаете, у меня на руках не просто тузы, а вся колода.

— Я заметил, что вы покинули бальный зал в некоторой спешке, — парировал О'Лири. — Полагаю, что вы смелы оттого, что находитесь у себя в норе. Но заметьте, я вошел в нее без особого труда.

— Точно, — невозмутимо кивнул Квелиус. — Мои приборы показывают, что вы использовали довольно интересную технику поляризации молекул для исполнения трюка. Предлагаю вам воспользоваться тем же методом для освобождения в данной ситуации. — Он весело крякнул. — Вы подвергли меня тяжким испытаниям, О'Лири. Полоса неудач, встреча с Гими Свирепым, так он, кажется, называл себя, когда я вышел из таверны в ту ночь. Ей-богу, могу поклясться, что рыжеволосый негодяй, тело которого я использовал, ободрал костяшки, когда пришел в себя. Если бы не это вмешательство, вас бы спокойно упрятали в дворцовую тюрьму, чтобы вы были наготове, когда я стану воплощаться. А потом… все хорошо, что хорошо кончается.

— Зачем столько усилий ради того, чтобы затесаться в такую отсталую точку, как Артезия? — поинтересовался О'Лири.

— Хотите поболтать, О'Лири? Что ж, могу сделать вам одолжение. Привод вероятностного искривления не придет в полную готовность еще примерно полчаса. Почему Артезия, спрашиваете? Я нахожу ее идеально соответствующей моим целям. Слишком отсталая, чтобы обладать подходящей техникой для самообороны, но достаточно развитая, чтобы дать промышленную основу для обеспечения условий моей деятельности.

— И что? Никто здесь не способен оценить это. И вы в результате отрезаете все связи с Центральной, так что никто никогда и не узнает о ваших достижениях.

— Не совсем так, — просиял Квелиус. Он потер руки. Звук напоминал скрип песка в детской песочнице. — По моим подсчетам, потребуется не более года, чтобы собрать прибор большой мощности, способный эффективно работать против градиента вероятности. Ей-богу, не удавятся ли верховные власти Центральной, эти самозваные управляющие нравственностью континуума, когда обнаружат, что именно их собственный бюрократический улей отрезал их от всех внешних контактов? А тогда, О'Лири… тогда я смогу начать переустройство мира так, как мне больше нравится!

— Квелиус… вы псих… это вам известно?

— Конечно. С этим все нормально. Лучше прибегнуть к волнующей аномалии, чем разлагаться от докучной нормы. Одного вы отрицать не можете: мы, психи, живем интересно. — Квелиус вдруг сменил шутливый тон. — Теперь, — сказал он, — время приготовить вас, мистер О'Лири, и присмотреть за моим оборудованием. Сейчас я могу просто отрезать веревку и позволить вам продолжать ваше прерванное снижение, а могу опустить вас футов на шесть от пола подвала и развести костерчик, чтобы у вас косточки не мерзли. Что предпочитаете, мистер О'Лири?

— Будьте уверены, я предпочитаю умереть от старости.

— Если быть точным, то это предпочли бы все — все, кроме меня, конечно. В моем распоряжении неиссякаемый источник свежих молодых сосудов для содержания жизненной сущности моей личности. Возможно, я начну с миссис О'Лири, а? Может, забавно побыть женщиной, пока не надоест эта игра? Но это не решает проблемы вашего ближайшего будущего. Хм-м. У меня возникла идея… Если подождете минуточку. Только не уходите! — Квелиус хихикнул и поспешил уйти.

Толстая сеть из крученой пеньки толщиной в четверть дюйма медленно вращалась, позволяя О'Лири осматривать постоянно меняющуюся ретроспективу каменных стен. Свисая вниз головой, он также хорошо видел пол на сотню шагов вокруг. Он представил себе, какое было бы ощущение, когда лезвие ножа начало бы перепиливать веревку. Сначала порвалась бы одна стренга, затем другая и следующая и, наконец, последний стреляющий звук и — падение вниз…

— Подобного рода мысли никому не помогают, О'Лири, — твердо решил он. — Может, Джорлемагн припас трюк-другой. Может, полк королевской кавалерии скачет сейчас к убежищу, может, Дафна освободится от наручников и стукнет старого черта, когда он просунет голову в комнату…

— Может, захотите принять участие в эксперименте? — крикнул Квелиус, топая вновь по ступенькам. — Фактически неэкономно просто выбросить ценное экспериментальное животное, а по случаю у меня новая модификация одной из маленьких безделушек Джорлемагна, которую я хотел бы опробовать… Через несколько секунд все будет готово, но, пожалуйста, будьте терпеливы…

Закатив глаза, Лафайет мог видеть, как ренегат-комиссионер устанавливает на площадке прибор, который он принес в руках. Там был треножник, сферический зеленый предмет размером с надувной мяч, проводки, трубки и тяжелый черный ящик.

— Джорлемагн собирался использовать это устройство как вспомогательное средство при медицинских исследованиях, — объяснял Квелиус, работая. — Позволяет хирургу превосходно видеть внутренности, а? Оставалось лишь слегка переместить составляющие, чтоб его усовершенствовать, тем не менее мой вариант просто выворачивает объект наизнанку без всяких проблем. Печень и освещение — все на месте, исследовать удобно. Конечно, есть некоторая проблема в том, чтобы сложить все в прежнем порядке, но, в конце концов, нельзя ожидать от экспериментальной модели отсутствия технических дефектов, а?

Лафайет закрыл глаза. Нет смысла проводить последние минуты, выслушивая бред сумасшедшего, когда можно в последний раз вспомнить приятные сцены прошлого. Он нарисовал себе улыбающееся лицо Дафны… но видение ее, прикованной цепями, встало перед ним и стерло предыдущий образ. Он подумал об Адоранне и Алане и представил их себе униженными Квелиусом, который сидел развалясь на краденом троне, охраняемый тайной полицией. Возникла фигура Джорлемагна, тщетно качающего головой. Встал Луппо. Гизель в слезах смотрела на него. Осуждающе уставился на него Белариус, агент Раунчини показал ему кулак, упрекая. Тщедушное привидение Уизнера Хиза загорелось триумфом: он управлял хором. Лафайет открыл глаза. Квелиус деловито прикреплял провода.

— Сию минуту, О'Лири. Не будьте так нетерпеливы! — крикнул он.

Лафайет прокашлялся и запел:

— Что это? — Старик удивленно оглянулся. — Вокальные выступления перед лицом вечности? Замечательное проявление мужества. Жаль, ваша жена никогда не узнает. Я собираюсь ей сказать, что вы дергались и визжали и предлагали ее в обмен на свою жизнь, обещали, что сами отрежете ей уши и тому подобное. Весьма забавно смотреть на нее, когда она пытается держать неподвижно верхнюю губу.

— Заразительная мелодия, — заметил Квелиус, — интересный ритм. Похоже на естественную вариацию гармонических волн. Любопытно. Где вы ее выучили?

— Вы меня раздражаете, О'Лири, — занервничал Квелиус. Он прервал работу и свирепо взглянул на своего пленника. — Немедленно прекратите кошачий визг!

— Немедленно прекратите, слышите? — взвизгнул Квелиус, закрыв уши. — У меня от вас голова кружится. — Неожиданно он выхватил нож из кучи инструментов, что была у его ног, наклонился пониже и полоснул по веревке, на которой висела сеть.

Раздался резкий хлопок. Неожиданно прекратилось трение ножа о веревку. Во внезапно наступившей тишине О'Лири показалось, что он слышит слабый отдаленный крик, растворившийся в тишине.

Кто-то зашаркал по ступенькам. О'Лири приоткрыл глаза, увидел, что Джорлемагн наклонился, чтобы вытащить сеть на площадку.

— …нашел вход… несколько мнут, чтобы понять трюк… но… где он?..

— Голос ученого то возникал, то пропадал.

— Дафна наверху… — выдавил Лафайет, затем нахлынула тьма, словно убаюкивая.

Лафайет проснулся. Он лежал на спине на узкой белой кровати. Над ним в тревоге склонился старик, в котором он узнал королевского врача.

— О, проснулись наконец, да, сэр? Так, теперь отдыхайте спокойно.

— Где Дафна? — О'Лири сел, отбросил одеяла.

— Сэр Лафайет! Я должен настаивать! Вы два дня были без сознания…

— Чепуха! Я никогда не чувствовал себя лучше. Где она?

— Как, а… что касается этого… — графиня Дафна у себя в покоях… в уединении, э… не хочет, чтобы ее беспокоили…

— Не дурите, я не собираюсь ее беспокоить. — Лафайет подскочил, лишь слегка пошатнувшись, и схватил одежду со стула.

— Но, сэр Лафайет, вы не можете…

— Вы просто караулите меня!

Через две минуты О'Лири тихо постучал к Дафне в дверь. — Это я, Лафайет! — позвал он. — Открой, Дафна!

— Уходите! — донесся приглушенный ответ.

— Лафайет, в чем дело? — обратился Джорлемагн, поспешно приближаясь. — Доктор Гинз доложил мне, что вы вскочили и в неистовстве бросились сюда.

— Что стряслось с Дафной? Она не хочет открыть мне дверь!

Старый джентльмен развел руками:

— Бедное дитя, она столько пережила! Предлагаю вам дать ей несколько недель, чтобы оправиться от шока…

— Несколько недель! Вы что, спятили? Я ее хочу видеть сейчас! — Он снова заколотил в дверь. — Дафна! Открой дверь!

— Уходите, вы — самозванец!

— Самозванец… — Лафайет обернулся к насторожившимся постовым у двери.

— Ладно, ребята, выбейте дверь!

Пока они колебались, переминаясь с ноги на ногу, и обменивались встревоженными взглядами, дверь распахнулась. Дафна стояла, вытирая платочком красные от слез глаза. Она отскочила, когда Лафайет рванулся к ней.

— Оставьте меня в покое, вы… вы загримированный артист, — заскулила она. — Я поняла, что вы не Лафайет, когда вы кинули супницу в помощника повара!

— Дафна… это все было ошибкой! Я не был тогда собой на самом деле, а теперь это я!

— Нет, это не ты, ты чужой! И Лафайет — ужасный человек с золотой серьгой в ухе и самыми белыми зубами и самыми громадными черными глазами и…

— Это Зорро, плут! — вопил О'Лири. — Я был им немного, пока Квелиус был мной, но теперь я опять я, а он — он!

— Я узнала его, когда он поцеловал меня…

— Почти поцеловал тебя, — поправил Лафайет. — Я вовремя остановился, помнишь?

— Я имею в виду следующий раз. А потом… он… а потом он ушел с этим темноглазым созданием с ножом… и он… он украл мой золотой браслет перед уходом!

— Дафна! Что здесь произошло? Не говори мне! Зорро — это Зорро, а я — я! Лафайет! Посмотри на меня! Ты что, не узнаешь меня, Дафна?

— Моя дорогая графиня, — начал Джорлемагн, — уверяю вас…

— Оставьте это! — вопил О'Лири. — Дафна! Помнишь фонтан в саду, где мы часто сидели и кормили золотых рыбок? Помнишь, как ты уронила ночной горшок на голову Алану? Помнишь платье, розовое, шелковое? Помнишь, как ты меня спасла, когда я падал с крыши?

— Если… если вы правда Лафайет, — сказала Дафна, оборачиваясь к нему, — когда день рождения моей мамы?

— День рождения твоей мамы? Ох… дай вспомнить… у-у — в октябре?

— Неправильно! В какой вечер мы должны играть в бридж с герцогиней?

— Э… в среду?

— Неправильно! Когда наша годовщина?

— Это я знаю! — с облегчением крикнул Лафайет. — Третьего в следующем месяце!

— Он самозванец, — скулила Дафна. — Лафайет никогда не помнил нашей годовщины! — Она повернулась и побежала в комнату, бросилась на кровать вниз лицом, заливаясь слезами. Лафайет поспешил за ней.

— Не трогайте меня! — крикнула она, когда он нагнулся к ней.

— О, прекрасно! Зачем я только убеждал тебя в своей идентичности, когда был Зорро?!

— Не так уж важно, что он говорил, — плакала Дафна, — то, как он любил, убедило меня… а теперь он ушел…

— Дафна! Я тебе повторяю… тебе, что… — Голос О'Лири сорвался. — Мне не хватает воздуха! — завопил он и вылетел в балконную дверь. Он упал с высоты двадцати футов в куст рододендрона.

Дафна сидела на земле, положив его голову себе на колено.

— Лафайет… это правда ты…

— Я… я же тебе говорил…

— Но так должно быть. Фальшивый Лафайет был тот, который приказал снять балкон, когда пытался запереть меня в моих собственных покоях. Он бы знал, что балкона нет. И, кроме того… никто, кроме моего собственного Лафайета, не падает так, как ты!

— Дафна, — прошептал О'Лири и притянул ее к себе.

— Мне только подумалось, — сказала Дафна чуть позже. — Если ты был Зорро, то какие отношения у тебя были с той маленькой брюнеткой по имени Гизель?

— А я думал о том, как ты спала, пока это подобие ассенизатора не развернуло свои истинные знамена.

— Но тогда, — Дафна продолжала, будто он ничего не говорил, — я решила, что есть вопросы, которые лучше не задавать…