Уходящий тропою возврата

5

У границы с Диким полем, в лесной глуши, Савар ожидал увидеть все что угодно, но только не то, что увидел. В живописной долине, у довольно широкой реки Псёл, раскинулся город, схоронившийся за высокими, каменными стенами, с башнями и бойницами, одетыми в кирпичную кладку. С каждой стороны стены тянулись на большое расстояние, а выступающие из них башни подчеркивали крепость и неприступность всей конструкции. Подвесной мост был опущен, переброшен через широкий вал с глубоким рвом, прорытым по периметру цитадели. На верху карниза, над галереей южных ворот, на крепком древке развевался стяг с изображением летучей мыши, распростершей крылья над непонятным Савару славянским символом, представлявшим собой слегка растянутый в стороны круг с продольными и поперечными линиями.

Их, продвигающихся с проводником по землям русов на лошадях, заметили с крепостных башен еще издали, никакой тревоги своим появлением они не вызвали. Все так же спокойно у лодок и лодий на реке трудились люди, лишь из любопытства бросавшие взгляд на прибывших. На дальних от крепости огородах ковырялись в земле женщины.

У самых ворот кавалькаду остановили. Пятеро одетых в брони воинов вышли за пределы городских ворот. Старший наряда задал вопрос русичу, сопровождавшему хазар:

– Растич, каким ветром тебя принесло до дому? Людогор-то где?

– Я тоже рад тебя видеть, дядьку Простивой, – широко улыбаясь, отповел старшему дозора их сопроводитель. – Сотник дела на заставе сдавать готовится. Меня отправил вот провести гостей к Горбылю.

– Кто такие будут? – мотнул страж бородой в сторону прибывших.

– Друзья.

– А узкоглазый, повязанный по рукам, тоже друг?

– То пленник.

– Горбыля в погосте сейчас нет. Уехал Черниговский тракт чистить. Гостей к боярину Гордею веди.

– А то б я сам не догадался. Добро. Кто нынче дежурным по гарнизону?

– Михайла стоит.

– Доложись о прибытии, а мы сразу в терем поедем.

Проехав ворота, всадники очутились в городской черте. Савар и здесь не разочаровался в увиденном. Чистота и спланированность улиц не походила на то, что ранее видел в городах, где постройки кучились как попало. Добротность построек, крепость деревянных заборов и ворот в каждом дворе, избы, иные постройки, торговые ряды базара, лавки купцов – все указывало на то, что бедностью в этом углу княжества даже не пахло. Сам народ не суетно, не отвлекаясь от дел, жил повседневной жизнью, управляемый твердой, умелой рукой. Разглядев кого-то у лабазов, Растич громко окликнул бородатого, одетого опрятно, но без каких-либо изысков человека, по повадке, видимо, привыкшего руководить людьми:

– Здрав будь, дядьку Боривой!

– И тебе не хворать, племянничек.

– Ось, глянь, из Хазарии гостей по приказу сотника Людогора привел. Сейчас к боярину представлю, а там и на гостиный двор. Жильем обеспечишь?

– Приводи, для хороших людей всегда место найдется.

– Добро.

Уже отъехав, Савар допытался, с кем это Растич говорил.

– Боривой. Правая рука нашей боярыни, ее помощник по хозяйству на всех землях нашего племени, а коли поход воинский, так у боярина начальником тыла значится. Великого ума человек, с дружиной в Булгарию ходил, вои им очень довольны были. Когда у других бояр дружины голодали, наши, конечно, не жировали, но и с голоду не пухли. Торговые дела в погосте тако ж под его дланью стоят.

Изнутри крепостные стены тоже отличались самобытностью постройки. Проезжая мимо, хазары подивились шириной лестниц, ведущих на галереи второго этажа, покрытых двускатными крышами, защищавшими воинов от стрел противника. Видя проявленную заинтересованность хазар к крепостным стенам, Растич с готовностью сообщил, указывая на верхний парапет укреплений:

– Высота больше трех саженей. По открытым коридорам второго яруса можно насквозь, через проходы в башнях, обойти всю крепость и вернуться к месту начала обхода. Пять лет все селенья в пограничье строили сей детинец. Начинали с деревянных стен, закончили, как сотник Горбыль сказывал, каменным монстром. Однако мы подъехали.

У широких ворот, одна из створ у которых была открыта, Растич соскочил с лошади на отсыпанную речным песком дорогу. Оповестил юного воина, караулившего ворота:

– К боярину гости из Хазарии.

Кивнув в ответ, вой кликнул кого-то в глубине двора:

– Сердюк, Путыня, принимайте лошадей у гостей.

На его зов выбежали двое разбитных мальчишек, подхватили лошадей за узду. Кони, дичась, отступали назад, но потом все же неохотно пошли в ворота. К приезжим подошел одетый в одежду из домотканой холстины бородач, с круглой серьгой в ухе, опоясанный мечом каролингского типа.

– Зван, пригляди за пленником, – распорядился он. Обращаясь к гостям, предложил: – Идемте в терем.

Боярин принял хазар у себя в светлице, большом, обставленном не по местным традициям помещении, действительно светлом, с застекленными окнами, с узорчатым шелком штор на них. Кресло, в котором он сидел, стояло на возвышении. Савар знал еще по рассказам покойного отца, что такое возвышение в княжеских хоромах называлось столом. По левую руку от боярина в кресле поменьше сидела молодая красивая женщина в дорогой одежде русского покроя, уже не раз виденного хазарами в путешествии по славянским деревням и селищам. Еще две женщины, по возрасту схожие с боярыней, восседали в креслах у окон. Чуть дальше, оперевшись о стену, калачом сложив руки на груди, стоял крепко сбитый, одетый в броню, с мечом на поясе, воинский муж, с ярко-рыжими усами и длинным чубом на голове.

– Исполать тебе, боярин! – поздоровался Растич с поклоном.

– Здравствовать тебе и всему твоему роду, тархан русов, – поздоровался Савар, и вместе с ним дружно поклонились его люди.

– И вам здоровья, добрые люди. С чем пожаловали?

Растич выдвинулся к боярскому столу, на ходу извлекая из-за пазухи свернутую в трубочку бумагу, протягивая ее Монзыреву.

Такое дорогое удовольствие, как бумага, ранее закупалось Боривоем на рынках Киева и Чернигова. На завезенную из Византии бумагу приходилось тратить немалые средства, сам Боривой, отдавая звонкую монету за белые листы рисовой соломы, страдал. Умолял Монзырева прекратить транжирить деньги на баловство, доказывал хозяину, что даже купцы используют в деле письма бересту или восковые дощечки. Не помогало! На выручку жмотистому хозяйственнику пришли боярышни Анна и Людмила. Они объяснили Боривою, что для производства своей бумаги требуются старые рваные тряпки, другая мягкая рухлядь, вышедшая из употребления, рассчитали сам процесс производства, и дело пошло. Боривой радовался как мальчишка, за дорого сбывая излишки серой бумаги на рынке Курска. С тех самых пор улучшилось качество самой бумаги, а гонцы доносили вести не только на словах, но и на бумажных носителях.

Шесть лет уж минуло с тех пор, как Людмила и Анна заставили начальников от низового до среднего звена в монзыревской дружине выучиться грамоте. Уметь читать и писать было одно из требований боярина к людям, управлявшим воинскими подразделениями. Не мудрствуя, женщины ввели в обучение грамматику двадцатого века, чего огород городить, когда уже все придумано.

«Здрав будь, боярин Гордей Вестимирович.

Направляю тебе пришлых до нас хазар во главе с княжичем Саваром. Сей вой когда-то давно спас твой вороп, вывел его из-под удара печенегов и был приглашен в гости сотником Горбылем. Несчастье постигло весь род княжича. И такое же несчастье нависло в сё лето над Русью. Княжич обо всем обскажет на словах, передаст на руки захваченного им пленника. Прошу, прими его до себя и приветь, как ты всегда привечаешь друзей. Долг платежом красен.

За сим прощай, боярин.

Писано на заставе деревни Рыбное, сотником Людогором».

Монзырев передал письмо Галине, анализируя скупую информацию из записки, пригляделся к хазарам, не торопился задавать вопросы.

– Спасибо, Растич. Иди, отдыхай, нужен будешь, призову, потолкуем.

Поклонившись, сопровождающий вышел за дверь.

– Присаживайтесь, воины. В ногах правды нет, – жестом указал на длинную лавку покрытую ковром, стоящую у слепой стены. – Рассказывай, княжич, что произошло с твоими родными и какой помощи ждешь от меня? Знаю, проголодались с дороги, но сначала дело, успеем еще поесть да вина попить.

Савар, несмотря на упреждающий жест боярина, все же встал с лавки, склонил голову в поклоне, прижав руку к груди, только после этого поднял глаза на хозяина.

– Я, шад Савар сын Кофина, приехал к тебе, боярин, не за помощью и не в гости. Приехал предложить свои услуги воина. Используй нас четверых, последних оставшихся в живых из рода, когда враг придет на твою землю. Клянусь стать с оружием в руках у твоего плеча и, если потребуется, умереть рядом с тобой.

– Добро! Ты говори, говори все, что знаешь про ворогов.

Ненадолго задумавшись, Савар начал свое повествование с того места, когда они четверо вернулись с охоты в поместье. Закончил свой рассказ словами:

– Теперь нас можно назвать только изгоями без рода и племени, но все еще способными на такое чувство, как месть.

– Мы можем принять вас в дружину кривичей, с обязательствами защиты и покровительства с нашей стороны, – вопросительно глядя на Савара, подытожил Монзырев.

– Не может быть! – сорвалась с места Людмила. – Анатолий Николаевич, этого просто не может быть! Я хорошо помню, что из Ипатьевской летописи известно о первом появлении кипчаков у границ Переяславльского княжества.

Людмила, недипломированный учитель истории, напрягла память, и это отразилось на ее красивом лице.

– Год одна тысяча пятьдесят пятый, я же хорошо помню. Тем более что первоначально половцы заняли районы среднего и нижнего течения Северского Донца, нижнего Дона и Приазовья. Именно там кочевники установили каменные изваяния в честь умерших предков. До появления половцев должно пройти еще не менее семидесяти лет. А воевать русскую землю они начали только с тысяча шестьдесят первого года. Анатолий Николаевич, с нашей историей все это не сходится.

Поднявшись со своего кресла, Монзырев усадил Людмилу на ее место.

– Успокойся, Люда. Лобан! – громко позвал он, и тут же в открывшуюся дверь вбежал приведший в светлицу хазар воин. – Давай пленника сюда.

– Слушаюсь, батька.

Раньше половца в светлицу вошел молодой человек, одетый в чистую, чуть выше колен, белоснежную рубаху с широкими рукавами, подпоясанную поясом. По вороту и на концах рукавов рубаха была расшита цветным орнаментом рун. Порты всунуты внутрь высоких, выше колен, сапог из тонкой, мягкой кожи, стянутых на щиколотках ремешками. Он был безбород, но носил усы, спускавшиеся на подбородок.

– Позволите поприсутствовать, Анатолий Николаевич?

– Проходи, Слава. Вот, знакомься, хазарский княжич Савар со своими товарищами. К нам в пограничье на службу пожаловал.

Вячеслав, в прошлом воспитанник Вестимира, а теперь и сам волхв-стажер, проходящий обучение у северянского волхва Святогора, посмотрел на молча сидевших на лавке хазар. Улыбнулся Монзыреву. На его вопросительный кивок ответил:

– Все путем, Николаич.

Прошел на свое узаконенное место в этой светлой комнате. Напрягшийся было боярин успокоился, поерзав, удобнее устроился в своем кресле, глянул на все еще вышедшую из душевного равновесия Людмилу, порывающуюся что-то сказать.

– Ну? – разрешающе промолвил ей.

– Знаете, Анатолий Николаевич, – Людмила горящими глазами поедала старшего товарища. – А ведь о нашем городке в истории даже воспоминаний не осталось. Почему?

– Не знаю, Люда, – честно признался Монзырев.

На приведенного половца со всех сторон посыпались вопросы, Славка не только переводил, но и читал сокровенные мысли пленника. Спрашивали обо всем. Численность орды, кто привел, зачем, куда и когда собрались в набег на Русь. От такого прессинга кочевник потел, каждую минуту ожидая, что его будут бить и пытать. Выжав половца как лимон, боярин, теряя к нему интерес, бросил Лобану:

– В холодную этого интуриста. Накормить не забудьте, – обратился к присутствующим. – Что скажете?

– Толя, это война, – обеспокоенно пролепетала Галина.

– Херсир, необходимо срочно ставить на уши всех, кого сможем, – сказал, словно отрезал, Рагнар Рыжий. – Убирать заставу у Рыбного, а смердов отводить в леса. На восход вдоль реки устроить плотный, непроходимый завал по всей дороге, как тогда с печенегами. Оповещать Чернигов, Курск, другие города. Оповещать северян. Дружину надобно собирать. Так?

– Это ты верно расписал, Рагнар Фудривич. Хотелось бы еще знать, сколько у нас времени осталось до всей этой свистопляски? Что скажешь, Слава?

– Анатолий Николаич, я не волшебник, я только учусь, – невесело пошутил Славка словами мальчика Паши из фольма «Золушка».

Хазары с интересом и удивлением наблюдали за происходящими в светлице разговорами, пытаясь въехать во многие моменты обсуждения.

– К Святогору поеду, – оповестил Вячеслав. – Во-первых, может, что подскажет, во-вторых, деревенских в дружину сколотим, а то, пока бояре раскачаются, так и половцы дальше порога пролезут.

– Добро. Рагнар, отсылай Растича обратно в Рыбное, завтра с утра пусть мухой скачет. Ратмира, если догонит, пусть развернет назад, а дальше Людогору передаст приказ на свертывание.

– Понял, херсир.

На лице Анны проскользнула довольная улыбка. Расставалась с мужем на полтора-два месяца, а он через неделю вернется. Это не укрылось от Галкиных глаз, которая, отвлекшись, чуть не прослушала обращавшегося к ней Монзырева.

– О чем задумалась?

– А?

– Я говорю, ставь задачу своему проныре Боривою, чтоб завтра все старейшины близких и дальних деревень к вечеру были у меня. Пусть высылает посыльных.

– Хорошо, милый.

– Да-а! И пусть гостями займется. В баню сводит, на котловое довольствие возьмет, поселит, – обратился к молчавшим хазарам, извиняющимся тоном сказал: – Вы уж простите, други. Сами видите, какая заваруха начинается, но вас поселят и обиходят.

– Мы понимаем, тархан, – привстав, согласился Савар.

Боярин, уже не думая о хазарах, обратил свое внимание на Рыжего:

– Вот что, воевода, – после смерти старого варяга он назначил на этот пост Рагнара Рыжего. – Посылай посыльных в Курск и Чернигов, как ты и хотел.

Рыжий кивнул, соглашаясь.

– Посылай вести погостному боярину Воисту, на Остер, в его Уненеж, пусть ополчается. Когда это Олесь у нас выехал на западную заставу?

– Два дня уж прошло.

– Вот, вслед ему тоже посыла шли с наказом, чтоб Мстислав со своей сотней на месте оставался. Пускай вдвоем в усиленном режиме границу берегут.