Угодный богу

Хеттское царство. Хаттус.

По знойным пыльным улицам столицы Хеттского государства медленно брели измученные тяжелой дорогой женщина, еще сохранившая следы молодости на лице и в фигуре, и мальчик лет десяти. Засушливое короткое лето в этой горной местности было беспощадным к непрошенным гостям. Их движения напоминали неосмысленные действия животных под ярмом. Что-то вело этих двоих мимо бедных построек по лабиринтам улиц прямо туда, где среди рукотворных садов скрывался дворец хеттского царя Суппиллулиумы.

Женщина ничем не отличалась от дочерей Малой Азии, а мальчик обращал на себя внимание редких прохожих не столько удивительным красивым, бронзовым оттенком кожи, сколько странным убогим одеянием. Он был завернут в кусок черной ткани, который постоянно разматывался, мешая идти. Когда пришлось пересекать обширную грязную площадь, засыпанную битой глиняной посудой и мусором вперемежку с навозом, на оборванцев обратили внимание чумазые подростки, вывернувшиеся им навстречу из соседней улицы. Других людей поблизости не было. Жара разогнала всех по домам и укрытиям.

– Посмотри, какие чудеса еще можно увидеть в нашем городе! – бесцеремонно воскликнул один из подростков, самый низкорослый, бесцеремонно хватая мальчика за края ткани, заменявшей тому одежду. – Тебе не слишком жарко?

Сам он ростом был не намного выше мальчика.

– Нищие на нашей территории! – захохотал другой, кривя рот. – Это незаконно!

– А, может быть, они прокаженные? Или чумные! – закричал третий с квадратным лицом, изображая испуг и шарахаясь в сторону. – Интересно, чем они болели, прежде чем попасть к нам?

– А давайте их осмотрим! – предложил первый подросток. – Я видел, как это делают придворные лекари!

– Не ври! Где ты мог это видеть? – вновь засмеялся второй.

Первый, мелкий, состроил смешную рожу и подмигнул, чем вызвал новый приступ смеха у своего веселого криворотого приятеля.

– Сперва надлежит осмотреть красотку! – крикнул третий негодник, нахально ухмыляясь и двинулся на женщину, которая в это время прижимала к себе мальчика и пятилась к стене дома.

Но маленький опередил своих друзей. Он оказался вплотную к женщине и напирал на нее, не замечая ребенка, прижавшегося к матери:

– Чего ты боишься, дура? – спросил он, не сводя глаз с незнакомки. – Мы не разбойники. Нам ничего не нужно, только познакомиться с тобой поближе.

– Я прошу вас пропустить меня и моего сына, нам надо идти. К царю, – быстро проговорила женщина, странно выговаривая слова, будто очень долго не общалась на этом языке.

– О, да ты не местная! – вскричал парень с квадратным лицом. – Ты говоришь, как иноземка! Откуда ты такая здесь взялась?

– А раз ты пришлая, кому ты тут нужна! – захохотал криворотый. – Кто станет за тебя заступаться!

– Я долгое время не была дома, а теперь возвращаюсь, – в голосе женщины вдруг зазвучали волевые нотки. – Пустите нас!

– Как бы не так! – хихикнул малютка. – Ты такая красавица!

Все трое обступили женщину, облизываясь от гнусных предвкушений. Мальчик прижимался к матери и, казалось, не понимал ни слова. Он испуганно таращился на негодяев и время от времени облизывал пересохшие губы. Он переводил взгляд с одного обидчика на другого, и его глаза горели гневом. Мать прижимала его к себе все сильнее, инстинктивно пытаясь защитить. Но она понимала, что дольше медлить нельзя.

– Я сказала, отпустите нас! – твердо сказала женщина. – Я дам выкуп!

– Как это здорово! – веселился маленький. – У тебя даже есть, чем расплатиться с нами за удовольствие, которое мы тебе сейчас доставим? Вы когда-нибудь такое слыхали?

Криворотый согнулся в приступе хохота.

– Что дашь? – угрюмо поинтересовался парень с квадратным лицом.

– У меня есть золото, – с готовностью ответила женщина, сорвала с ноги широкий браслет и протянула ему.

Квадратнолицый взял украшение, и остальные набросились на драгоценность, желая получше ее разглядеть. Они толкались рядом с женщиной и ребенком, не давая тем прохода.

Они вырывали браслет друг у друга, пробовали на зуб, подносили к глазам, царапали грязными ногтями:

– Он настоящий! Это не медь!

– А какой тяжелый!

– И явно из дальних стран, тут таких не делают.

– Ты только глянь!

– Эта дуреха украла его у какого-нибудь купца! – догадался мелкий.

– Так и есть! – поддакнул квадратнолицый.

– Нет! – вскричала женщина. – Это подарок моего мужа, Амонхотепа, фараона Египта.

На мгновение негодяи застыли, глядя на нее.

– Да? – первым нарушил паузу маленький и разразился громким смехом, который подхватили остальные.

Он припрятал добычу в мешок на поясе и подал едва заметный знак остальным.

– Ты заплатила. Пора оказать услугу! – омерзительно улыбаясь, сказал он.

Круг снова стал сжиматься.

Женщина поняла, что добром дело не кончится, и шепнула сыну по-египетски:

– Беги, Рабсун. Ты должен попасть во дворец и все рассказать царю. Отомсти за себя Египту, заклинаю тебя!

Мальчик глянул на мать и в этот момент словно перестал быть ребенком.

– Я отомщу, – прошептал он. – Всем отомщу!

– О чем разговор? – осведомился квадратнолицый, наступая на женщину.

Она заслонила собой сына и боком подвинулась вдоль стены, туда, где между домами был узкий проем.

– А ну показывай, нет ли у тебя еще золота! – приказал маленький.

Криворотый заливался радостным смехом.

– Я отдала вам последнее, что у меня было, – дрожащим голосом ответила женщина. – Мне пришлось заплатить страже, чтобы нас пропустили в город.

– Врешь, красотка, – тихо сказал маленький и с силой рванул несчастную к себе.

Раздался треск раздираемой ткани и отчаянный крик:

– Беги, Рабсун!

Мальчик, уже было юркнувший в щель между домами, на миг остолбенел, глядя на картину происходящего с его матерью. Но, быстро очнувшись, он дернулся и вприпрыжку помчался прочь, волоча за собой шлейф размотавшейся ткани.

– Смотри, щенок убегает! – крикнул квадратнолицый маленькому, и тот погнался за ребенком с азартом дикого зверя.

В считанные мгновенья он настиг жертву и прыгнул на ткань, волочившуюся по земле. Ребенок с разбега рухнул на камни, разбивая колени и лицо. Низкорослый негодяй разразился злорадным смехом и, наслаждаясь победой, некоторое время стоял над лежащим мальчишкой, а потом, боясь опоздать, кинулся прочь, туда, где были слышны приглушенные женские крики, возня, смех и ругательства. Мальчик поднял от земли залитое кровью лицо и с ненавистью посмотрел вслед своему врагу. Кровь хлестала из разбитого носа, сочилась изо рта. Мальчик утерся краем одежды, сел, потер окровавленные коленки, поплевал на них, размазывая грязь, а сам все это время смотрел в ту сторону, откуда доносились крики его несчастной матери и голоса троих подонков.

Внезапно все смолкло. Всхлипывая и растирая слезы и кровь по грязному лицу, он побрел в направлении дворца, видневшегося среди низких построек Хаттуса. Плечи мальчика вздрагивали, а полуоторванный лоскут, подобно хвосту, волочился за ним следом.

Китай.

Местечко, где пересекались караванные пути, находилось поблизости от Великой Желтой реки. Через три столетия на этом месте вырастет город Лоян, впоследствии – столица Китая, а пока здесь располагался рынок, ломившийся от обилия товаров. Недавно прибыл очередной караван, и шла бойкая торговля тканями и скотом, посудой и людьми.

Бесконечной вереницей, напоминающей гигантского удава, вытянулись ряды караванщиков. Несколько в стороне располагался ряд, где торговали продавцы-одиночки. Иноземец с длинной курчавой черной бородой и глубоко посаженными глазами следил из-под нависших смоляных бровей за тем, как хорошо идет распродажа у караванщиков. Он не кричал на весь рынок, вознося хвалу своему товару, а молча стоял, держа в одной руке повод своего верблюда, а в другой – длинную прочную веревку, противоположный конец которой крепким узлом охватывал ногу сидящего поодаль молодого человека, выделявшегося среди остальных рабов необычайно белым цветом кожи. Одеждой ему служил кусок некрашеной ткани, охватывающей бедра.

Этим молодым человеком был Тотмий. Он старался делать вид, что не замечает происходящего, и сосредоточенно водил пальцем правой руки по толстому слою пыли, покрывающей землю. Возникали очертания человеческого лица; юноша проводил по изображению ладонью, стирая созданное, и начинал рисовать снова.

Как он оказался здесь – он и сам с трудом понимал: бесконечные путешествия и постоянные лишения превратились для него в обычную жизнь. Когда корабль финикийца достиг восточного побережья Средиземного моря, Тотмия отправили дальше на восток, вместе с караваном, перевозящим ткани и другие товары финикийца. Сначала ехали на лошадях, а потом пересели на уродливых двугорбых животных. Какие страны они пересекали, Тотмий не знал. Но везде, где они были, он видел суетящихся бестолковых людей, голодных детей, просящих подаяния, и слезы слабых, истязаемых сильными. Тотмий давно потерял смысл своего путешествия, понимая, что с каждым днем все больше удаляется от своей цели. Иногда он думал про девушку-рабыню, стараясь воссоздать в памяти черты ее лица, но кроме глаз ничего вспомнить не мог и тогда дорисовывал в мыслях ее образ, который получался слишком красивым, чтобы воплотиться в реальном человеке. Тотмий хотел закрепить этот идеал в рисунке или в глине, но даже если удавалось раздобыть подходящий материал, все выходило настолько неумело и беспомощно, что юноша проклинал свое бессилие и злился на себя.

Так, пересекая землю за землей, страну за страной, караван очутился там, где люди были так смуглы, что кожа их казалась зеленой, а глаза были похожи на горящие уголья. И там финикиец, наконец, продал Тотмия какому-то чернобородому человеку за такую сумму, на которую рассчитывал.

Покупатель хотел показывать редкостного раба, как диковинку, а тот в первую же ночь попытался убежать. Чернобородый хозяин поймал его и сгоряча там избил, что несколько дней после этого Тотмий приходил в себя на грязной соломе в сарае нового хозяина. Едва поправившись, он снова сбежал, и его привели назад слуги чернобородого. Тогда разгневанный хозяин чуть не перерезал ему горло, но вовремя вспомнил о ценности раба и спрятал кинжал в ножны. А Тотмий получил несколько ударов по пяткам и снова на некоторое время утратил способность быстро бегать. Его пять ждали сарай и соломенная подстилка. Он был в отчаянии, не зная, что предпринять. Ночами звал кого-то, и этот образ приходил к нему в мутном лунном свете. Страна грез окружала его в каждом сне. А впечатления от новых земель добавляли в фантазии свежие яркие краски, вливая в Тотмия новые силы.

Когда его вернули в третий раз, ему в назидание разозлившийся хозяин собственноручно снес голову одному из своих рабов, и прибежавшие собаки принялись лизать толчками вырывающуюся из тела и растекающуюся по земле кровь несчастного. А хозяин вытер клинок полой одежды и что-то прокричал слугам. В тот же день хозяин снарядил верблюда и, взяв с собой Тотмия, связанного по рукам и ногам, отправился в восточном направлении. А у юноши перед глазами все стояла картина: собаки, лижущие теплую человеческую кровь…

Они побывали на разных рынках. И хотя многим нравился белокожий раб, никто не давал такую сумму, которую запрашивал хозяин, и приходилось ехать дальше.

Так они и добрались до рынка на Великой Желтой реке, где оказались не в самый благоприятный день: недавно прибывший караван привез много красивых рабынь и рабов, и люди толпились около караванных рядов, а к чернобородому иноземцу с его рабом пока еще никто не подходил, и тот не скрывал досады.

Неожиданно рынок еще больше зашумел и ожил. Караванщики сбились в кучу вокруг какого-то человека в зеленом халате. Они кричали и расталкивали друг друга. У одного из них в руках оказалась какая-то маленькая вещь, разглядеть которую с расстояния, разделявшего толпу и иноземца, было невозможно. Но, судя по тому, как она вспыхивала на солнце, ценность ее была необыкновенной.

Вдруг толпа двинулась вправо, влево, а затем раздалась. Из самого ее центра вышел китаец в традиционном одеянии с небольшой шкатулкой в руках, что-то положил в нее и степенно проследовал вдоль рядов каравана. Счастливчик, зажав в кулаке сверкающую вещицу, бежал за ним, о чем-то горячо рассказывая и размахивая руками, но китаец, мало понимая в его болтовне, даже не старался прислушиваться к словам собеседника. Они подошли к товарам караванщика, где обнаженные рабы и рабыни, привезенные, судя по всему, из Ассирии, восхищали статностью фигур и изысканными линиями тел, едва прикрытых клочками ткани. Китаец внимательно осматривал мужчин, заставляя их вставать и двигаться, потом сажал на место и качал головой. Караванщик суетился и сыпал словами на непонятном языке.

Уже все рабы были забракованы придирчивым китайцем. Караванщик делал отчаянные попытки продать кого-нибудь из девушек, но покупатель только отрицательно покачивал головой. Сзади пристроился внушительный хвост из зевак, завистников и тех, кто тоже желал совершить сделку с китайцем. Но тот, словно не замечая никого, медленно повернулся и направился к рядам, где торговали одиночки. Чернявый иноземец угрюмо за ним следил, а белокожий раб в пыли выводил грязным пальцем портрет прекрасной женщины с бровями вразлет, миндалевидными большими глазами и длинной шеей. Как раз в тот момент, когда он трудился над линией губ, его резко дернул за веревку мрачный хозяин. Палец сорвался и прочертил рот до самого уха. Юноша со злостью обернулся на хозяина и увидел, как тот жестами объясняется с каким-то китайцем в лоснящейся ярко-зеленой одежде и в такого же цвета головном уборе, наподобие миски. Китайцу было лет сорок-пятьдесят. Точнее определить просто не представлялось возможным, так как сбивало с толку моложавое, без единой морщины, широкое круглое лицо и немного суженные глаза, с интересом смотревшие на молодого человека.

Хозяин сделал рабу резкий жест приблизиться. Иного общения между ними не существовало. Раб подошел вплотную к хозяину.

Китаец же уставился в его глаза, будто стараясь проникнуть до самого дна души.

Юноша удивленно глянул на хозяина, на его сердитую физиономию, потом – на красивую шкатулку, обтянутую материей и расшитую цветными паутинками, которую китаец держал в руках, о чем-то поразмышлял, а затем дерзко распахнул на покупателя свои голубые глаза.

Взор китайца заиграл весельем. Он показал жестом, чтобы юноша поочередно поднял левую и правую ноги, а когда тот выполнил, покупатель стал осматривать руки молодого человека. Правая кисть, выпачканная в пыли, вызвала гримасу отвращения на лице китайца. Хозяин понял это как отказ, что-то зло выкрикнул и ударил юношу по голове рукоятью плети.

От неожиданности Тотмий даже присел, схватившись за голову обеими руками, но тут же пришел в себя и отозвался на удар длинной чередой брани на своем языке. Китаец ничего не понимал из слов говоривших, но со стороны эта сцена выглядела необычно, и он с интересом следил за дальнейшим поворотом событий.

Наконец, после взаимной перебранки, хозяин оттянул своего раба плетью по спине, юноша в ответ плюнул ему в лицо и уселся на землю подле того места, где рисовал. Хозяин медленно вытер физиономию и двинулся на Тотмия. Судя по всем, он собирался избить его до полусмерти, но когда, подход, наступил на ухо нарисованному в пыли изображению, юноша быстро вскочил и стал с остервенением кричат, показывая руками на землю. Хозяин шел на него, не смотря под ноги. Тогда Тотмий с силой оттолкнул его в сторону и приготовился к драке. Хозяин отлетел шагов на десять и с трудом устоял, но теперь это был уже не человек, а зверь. Он потянулся к поясу, где висел кинжал. Китаец понял, что дело приобретает кровавый оборот, быстро подошел к хозяину и встал между ним и рабом.

Черный иноземец сразу не понял намерений покупателя и готов был убрать живую преграду со своего пути. Но китаец раскрыл шкатулку прямо перед его перекошенным злобой лицом…

Солнечные зайчики заиграли на обезображенном гневом лице чернявого и произвели поистине волшебное действие: тот забыл о своих намерениях и словно пригвоздился глазами к содержимому шкатулки.

Китаец протянул ему изумительно сделанный предмет из тонких золотых переплетений и переливающихся прозрачных бесцветных камней. Он вложил вещь в руку иноземца и ткнул пальцем ему в грудь, затем показал на голубоглазого раба и ткнул пальцем в грудь себе. Иноземец тупо смотрел на драгоценность.

Китаец ждал.

Иноземец ответил отрицательным жестом.

Китаец отдал ему золотую цепь с крупным инкрустированным красным камнем.

Иноземец ждал.

Тотмий с презрением смотрел на хозяина.

Китаец перехватил его взгляд и вынул из шкатулки огромный перстень с множеством зеленых и красных камешков, чередующихся с маленькими золотыми шариками.

Иноземец посмотрел в шкатулку. Там лежал большой бесформенный кусок золота. Китаец взглянул на иноземца и закрыл крышку шкатулки.

Чернявый чужестранец забрал перстень, подошел к верблюду и, взяв его за повод, молча двинулся прочь.

Китаец с некоторым оттенком удивления посмотрел ему вслед, затем нагнулся, чтобы поднять конец веревки, к которой был привязан раб, и заметил рисунок в пыли. Он с живостью рассмотрел его, взглянул на своего новоприобретенного раба, жестом спрашивая, чей это рисунок. Юноша указал на себя. Тогда китаец с одобрением положил ему руку на плечо и засмеялся так, что стал выглядеть моложе еще лет на десять. Затем он отвел Тотмия к тому месту, где оставил свою небольшую рыжую лошадь, и усадил юношу верхом. А сам пошел пешком, ведя лошадь под уздцы.

Хеттское царство. Хаттус.

Хеттский правитель Суппиллулиума не так давно получил власть над страной, которую ему суждено будет прославить и погубить. Он был еще молод, полон жизненных сил и чрезвычайно тщеславен. Его обуревали грандиозные замыслы и не смущали средства их достижения. Несмотря на молодость, он уже побывал в различных переделках и мечтал укрепить свое государство самым популярным в истории способом: захватив соседние земли. Первой жертвой он намечал Митанни, когда-то славящуюся военной мощью, но ослабленную разгромной войной с фараонами. Еще не одержав и первой победы, Суппиллулиума мысленно простирал руки аж до самого Египта. Только бы набрать такое войско, которое свернет шею этому обнаглевшему соседу. Недавно пришли вести, что фараон умер, а его место занял какой-то умалишенный жрец из рода царей. Суппиллулиума был возмущен, узнав об этом, так как делал большую ставку на своего племянника, сына сводной сестры, который обязан был унаследовать права владыки Египта.

Уже несколько недель царь размышлял о коварстве людском, преступлениях против законов бога, позволяющих манипулировать судьбами египетских властителей. Он не знал о том, что в могучем государстве правом наследования распоряжаются не грозные фараоны, подобные богу, а их тихие, невидимые помощники, служители культа Амона, покровителя Уасета и Обеих Земель. Не знали об этом ни Тушрата, царь Митанни, ни Буррабуриаш, правящий Вавилоном, ни палестинские владыки Милкили и Лабаия. Но каждый из них чувствовал всепобеждающую силу, исходящую из Египта, от самого Нут-Амона (так еще называли город Фивы), где сосредоточились силы великих богов, охраняющих священную страну сфинксов и страшных пирамид.

Суппиллулиума сидел в полудреме в саду, переваривая пищу и собственные мысли. Высокий раб в роскошном одеянии отгонял от повелителя назойливых насекомых. Благодатная тень раскидистых деревьев, столь редких в этих землях, скрывала солнце от нежной кожи властителя хеттов. Ни ветра, ни дуновения не было в тот момент в саду, даже птицы присмирели: несколько ловких слуг сидели с палками на верхушках деревьев и гнали птиц прочь, туда, где их пение не достанет царских ушей.

В такой тишине повелитель скоро попал под власть снов и даже несколько раз всхрапнул, причмокивая губами, как вдруг его вырвал в реальность пронзительный детский крик.

– Что там такое? – спросил царь, не открывая глаз, и отдал распоряжение узнать, в чем дело.

Через считанные минуты слуга притащил упирающегося грязного мальчишку в рваных отрепьях. Внимательно осмотрев виновника шума, царь понял, что ребенок, скорее всего, нищий, и молча отдал приказ увести мальчишку. Для того небрежный жест царя означал быструю смерть под секирой.

Но мальчишка вдруг горячо забормотал на чужом языке. Затем, видя, что его не понимают, перешел на аккадский, являющийся в те времена международным. И сказал нечто, что заставило шевельнуться какому-то червячку в душе царя.

– Суппиллулиума я шел, – говорил мальчишка. – Искать я царь. Мама говорит, искать я Суппиллулиума.

Слуга хотел увести ребенка, но владыка остановил его.

– Ты не хетт? – строго спросил царь по-аккадски, тяжело глядя исподлобья на странного собеседника.

– Нет, я хетт не быть. Мама – она хетт.

– А где она?

– Мама… там, – мальчишка махнул рукой куда-то в сторону и вдруг заплакал. – Мама пропал, я нет мама. Один.

– И что ты один делаешь у моего дворца? – взгляд бычьих глаз Суппиллулиумы буравил ребенка.

– Мама говорит, искать я царь. Сказать Суппиллулиума, я тоже царь.

– Что? – брови владыки с удивлением приподнялись. – Ты – царь?!

– Царь я, наследник, законный царь, – без страха отвечал ребенок.

Слабая струнка дернулась где-то в глубине души владыки и заставила задуматься над словами мальчика.

– Ты из других стран? – задал вопрос владыка. – Откуда ты?

– Я шел мама долго. Бежать ночь одни, два. Продать золото, одежда. Купить еда.

– Откуда ты? – вновь повторил повелитель, теряя терпение. – Отвечай!

Ребенок задрожал под его страшным взглядом и, неожиданно подняв вверх подбородок, долженствующий обозначить благородную осанку, молвил:

– Мама был хетт. Царица хетт. Отец и я – фараон.

– Что?..

– Я – фараон Верхний, Нижний Египет, Рабсун!

– Суппиллулиума застыл с открытым ртом, а взгляд его, доселе томный, выражал теперь крайнее изумление тому, что он только что услышал. Перед ним в жалком тряпье стоял законный наследник Египта, сын его сводной сестры, хеттской принцессы и вдовы фараона…

Китай.

Ближайшее поселение находилось несколько восточнее торжища. И только спустя час хозяин и невольник достигли маленькой деревушки, большую часть которой составляли землянки бедняков.

Китаец принадлежал к богатым ремесленникам. И его хижина отличалась от жилища бедняка: круглая форма, круглые маленькие окошечки по обеим сторонам двери делали ее почти сказочной и очень нарядной.

Хозяин подвел лошадь к столбику, вбитому подле двери дома, жестом велел рабу спуститься на землю и, взяв его за руку, ввел в жилище. Они спустились по маленькой винтовой лестнице, и Тотмию сразу бросилась в глаза необычность обстановки. И хотя раньше ему не приходилось бывать в китайских хижинах, он готов был поспорить, что этот дом скорее напоминал мастерскую, чем жилье.

Два круглых солнечных потока били через окна, заливая светом ту часть дома, где находился широкий стол на укороченных ножках, заваленный какими-то непонятными приспособлениями, уставленный предметами и посудой. Но, несмотря на кажущийся разнобой, все они каким-то образом составляли не сразу уловимую, и, тем не менее, весьма ощутимую гармонию.

Около стола помещалась низкая скамейка с изогнутым сиденьем, а на полу, под столом, находился невзрачный, пошарпанный сундучок. На нем не было ни затворов, ни замков; наверняка там хранились рабочие инструменты китайца. Справа от стола, почти вплотную к круглой стене, стояла кровать с грядушкой, на которой лежали три маленькие лоснящиеся подушки красного цвета. Красное покрывало с кистями и бахромой опускалось почти до самого пола, сплошь застеленного соломенной циновкой, плетенной весьма искусно. Шкафчик на кривых маленьких ножках располагался у изголовья кровати. Слева от стола находилось некое подобие печи: цилиндрическое устройство с маленькой дверцей сбоку и большим отверстием вместо верха, сейчас закрытым каменной крышкой. Возле печи в стене было расположено окно, в котором находилась вставленная туда труба, конец коей расширялся до размеров диаметра печи и нависал над нею, точно крыша. Рядом с печью лежали в каменном ящике какие-то пруты разной толщины и размеров. Под ними поблескивали кусочки черного камня. Неподалеку стоял странный стол с двумя кругляшами на оси; юноша узнал в нем гончарный круг. Стены дома украшали коврики с изображениями различных животных и людей. Длинные полосы неизвестной Тотмию материи пестрели рисунками цветов и какими-то знаками, выписанными черной краской. В доме было множество всяких вещей, аккуратно расставленных вдоль круглых стен. Особое внимание юноши привлекла ваза в виде человеческой головы, выполненная из обожженной глины. Лицо ее выражало лукавое самодовольство.

Китаец подвел раба к кровати и сказал:

– Садись.

Юноша при звуке незнакомой речи наморщил лоб и не двигался.

– Садись, – повторил китаец, жестом показывая на кровать.

Тотмий взглянул по направлению его жеста и выполнил приказ. Китаец подошел к столу, взял маленький острый нож.

– Подними ногу, – велел он своему рабу.

Тотмий испуганно смотрел на нож.

Китаец заметил это и спрятал нож за спину.

– Подними ногу. – Повторил он, ласково улыбаясь, но юноша с еще большим ужасом следил за его руками.

Китаец вздохнул и бросил нож на стол.

Тотмий облизал пересохшие губы.

Китаец взял его за ногу и заставил, наконец, выполнить то, чего тщетно добивался словами. Быстро осмотрев туго затянутый узел, он весело хихикнул, объясняя жестом, что веревку нужно разрезать. И потянулся к брошенному на стол ножу. Молодой человек с недоверием следил за его действиями. Китаец ловко разрезал узел и бросил веревку в сторону печки, затем сел рядом с невольником и произнес: «Меня зовут Ну-от-хаби. Это мой дом. А кто ты?»

Юноша прислушивался к словам.

Китаец был настроен дружелюбно и молодой человек, посмотрев в его веселые, совершенно юные глаза, мечущие искорки, тоже улыбнулся.

– Так как же твое имя? – опять спросил Ну-от-хаби.

– Тотмий, – неожиданно просто и осмысленно ответил юноша.

Молодой человек, видя, что его не поняли, показал на себя и произнес по слогам:

– Тот-мий.

– Ах, Тот-мий! Вполне китайское имя. Я не буду тебя переименовывать, – заявил Ну-от-хаби. – Мне нужен преданный помощник, который не станет разворовывать мои изделия и продавать секреты моего искусства. Я думаю, что ты – именно тот, кого я искал.

Юноша слушал.

– Да, да, я обычно не ошибаюсь в людях. И я вижу твои глаза. Ты целеустремленный человек, ты хочешь многого добиться в своей жизни, – рассуждал китаец. – Хочешь стать очень почитаемым, но не это тебя влечет. Ты одержим какой-то страстью, терзающей тебя с детских лет. Интересно, как ты очутился здесь, ведь похожие на тебя люди живут где-то на другом конце света. Что тебя забросило сюда? Боги? Если это так, значит, именно боги свели нас с тобой. Не так ли? Ты мне послан судьбой? – он снова рассмеялся.

А Тотмий слушал его причудливую речь и думал о чем-то своем, далеком и чудесном.