Удар током

1. Кома

Сидя перед ноутбуком, можно отвлечься и привычно бросить взгляд на свой участок с высоты второго этажа. Кругом крыши дачных домиков, выглядывающие из зелёных шапок листвы. Дальше, размытый маревом, берег Финского залива. Сквозь двойные стеклопакеты пробиваются звуки деревенской жизни: беспорядочные собачьи гавки да петушиные переклички. Им вторит голос диспетчера, усиленный динамиками и сигналы тепловозов железнодорожной ветки Выборг — Приморск.

Дмитрий Сергеевич Петрушевский вернулся к экрану монитора. Пробежался по тексту и впечатал финальные строчки: «Ландышевка, 9 июня, 2016». Слава Богу, воспоминания шестидесятипятилетнего мужчины, наконец увековечены в памяти жёсткого диска. Мемуары Петрушевский задумал писать ровно в тот момент, когда понял, что здоровье начало давать сбои и чувствительно сигнализировать хозяину о возрастных изменениях. Хозяин разозлился и дал бой главным хворям: гипертонию приструнил, бросив курить и прикладываться к рюмке, катаракту ликвидировал в клинике Федорова. Остальным болячкам не давал поднять голову, задействовав эффективный аптечный набор пенсионера, что помогло освободившуюся энергию направить в литературное русло.

Писательского дара может не дано, но складно излагать свои мысли у Петрушевского получалось: пенсионер был эрудирован, весьма начитан, да литературные опыты уже имелись. Дмитрий Сергеевич быстро осознал, что автобиографический роман интересен только ему самому. Сын подтрунивал, невестка вежливо улыбалась, шестнадцатилетней внучке не до того, а супруга и вовсе считала «графоманский опус» напрасной тратой времени. Он не обижался, не спорил, в глубине души считая, что когда-нибудь близкие или знакомые оценят и поймут. Но это потом. А пока хватало сил и желания, ежедневно проводил час другой за ноутбуком, вычленяя из памяти этапы непростого жизненного пути.

Интересней всего было восстанавливать школьные годы — тот период, когда формируется характер и происходит становление личности. Чем глубже Петрушевский погружался в прошлое, тем неожиданней для него самого вспыхивали забытые сцены далёкой жизни в родном Ленинграде, где собственно и появился малыш Димочка Петрушевский. Каждый раз, бойко отбивая на клавиатуре абзацы, он как бы заново складывал из поблёкших отрывков воспоминаний пёстрый пазл былых событий и поражался своей ретроградной памяти. Почти два года ушло на писанину, а затем вычитку, редактуру и шлифовку текста. Перечитал, самому понравилось:

— Ай, да Петрушевский, ай, да сукин сын!

Пора запускать сочинение на общественную орбиту. Осталось найти литературный портал, зарегистрироваться и опубликовать роман, а там видно будет.

Тут раздался щелчок: погасла настольная лампа подсвечивающая клавиатуру, затих выносной жёсткий диск и исчез зелёный глазок зарядного устройства. Дмитрий Сергеевич каждый раз злился на бесцеремонность бригад Выборгэнерго, обслуживающих данный участок Ленинградской области. Отчего не предупредить председателя садоводства или старосту? Тут же одёрнул себя, глупость сморозил, кто там тебя предупреждать должен: забыл где живёшь? Петрушевский спустился вниз, бросил жене на ходу:

— Света, электрики опять отключили линию, проверю выключатели, мало ли у нас замкнуло?

Супруга согласно кивнула — не в первый раз. Безмятежное загородное существование не освобождало от подобных досадных сбоев. Когда Петрушевские приобретали участок с домом, то полезным дополнением оказался сарайчик, который был переоборудован и переименован в хозблок. Здесь, помимо огородного инвентаря, инструментов и прочих нужных вещей, сосредоточено электрохозяйство. Питание от столба приходило на щит, с установленными пакетными автоматами, электросчётчиком, реле блокировки бензинового генератора и кучей проводов. Заскрипели половицы хозблока, Петрушевский в сумраке нащупал дверцу щитка: предохранители не сработали, тогда подёргал провода. Один свободно отошёл от шины.

Дмитрий Сергеевич отыскал отвёртку и стал закручивать фиксирующий винт. Работать в полутёмном помещении было неудобно, а за фонариком идти лень. Отвёртка соскакивала со шлица и для удобства, хозяин взялся свободной рукой за край щитка. Где-то далеко аварийщики закончили ремонт на объекте, отзвонились диспетчеру и тот привычно повернул рубильник подстанции. В следующий миг вокруг крупной фигуры горе-электрика образовался мерцающий кокон, Дмитрий Сергеевич Петрушевский получил сильнейший удар током. Разряд уронил пенсионера на пол и мир померк…

За воротами раздался зычный сигнал медицинского уазика. Перепуганная насмерть супруга Петрушевского открыла ворота, впустила микроавтобус на участок.

— Здравствуйте, заезжайте пожалуйста.

Из машины с привычно отстранённым выражением лица вышла бригада, состоящая из реаниматолога и фельдшера:

— Где пострадавший?

— Вот, пожалуйста, проходите сюда.

В хозблоке на полу распросталось грузное тело пенсионера без малейших признаков жизни.

— У нас отключили электричество, муж пошёл проверить распределительный щиток. Жду его десять минут, пятнадцать, пошла посмотреть, а он лежит никакой. Что случилось не знаю! Дозвонилась до вашего диспетчера и вот… Господи!

Женщина зарыдала в полный голос. Врачи, привыкшие ко всему, деловито осматривали тело, проверяли пульс и реакции.

— Пожалуйста успокойтесь, отойдите в сторону, вы нам мешаете. Сейчас проведём процедуры. Вася, — это водителю, — готовь носилки.

Какое-то время врачи возились вокруг тела и проводили мероприятия по оживлению, затем достали дефибриллятор. Эти процедуры Светлана Петровна видела не только в кино, но и помнила по больнице, где лежала с обострением язвы желудка. Сейчас она мало что понимала — осознание, что муж вот так буднично может умереть, не укладывалось в голове и терзало пугающей неизвестностью. Подошёл старший бригады:

— Биологической смерти нет, похоже в коме, но живой. Сильное поражение током, других травм не нашли. Везём вашего мужа в центральную больницу на Октябрьскую. Вот визитка, тут телефон справочной. Пожалуйста приготовьте паспорт мужа, мне надо записать данные. Чем болел ваш супруг, на что жаловался?

Минут через десять, Светлана Петровна вновь открывала ворота, выпуская «скорую» с бесценным грузом в обратный путь. Вернувшись в дом, Петрушевская дозвонилась сыну. Всхлипывая рассказывала о беде с отцом. Сын находился в командировке, но обещал приехать по возможности скорее. К плачущей женщине подошли собаки, и стали тыкаться носами, как бы вопрошая, что с «папой»?

На следующий день Петрушевская собралась в Выборг. Дорога много времени не заняла. Через полчаса Светлана Петровна парковалась у больницы. Чтобы собаки не задохнулись в духоте салона, приоткрыла задние окна и нерешительно, в ожидании плохих новостей, перешагнула порог. В справочном её направили к заведующему неврологическим отделением. Табличка на двери кабинета гласила «Кандидат медицинских наук, врач высшей категории, Крайзер Илья Давидович». Титулованный доктор сочувственно и подробно начал объяснять испуганной женщине: муж в коме, что вообще-то странно при поражении бытовым электричеством в 220 вольт, но состояние стабильное, ожоги незначительные. Дальше пошли вещи более прозаические оплата места в палате, услуги по уходу за коматозным больным и другие моменты.

Супруга кивала головой, хоть и плохо воспринимала слова доктора, но уяснила главное — «Петруша», как она ласково называла мужа, живой. Страшное слово кома, она даже мысленно, боялась произнести, хоть отдавала отчёт, что это объективная реальность, которой теперь жить. Оформив договор, Светлана Петровна, вернулась в машину и медленно двинулась в родную Ландышевку. Почти у самого дома набрала номер сына, с трудом сдерживаясь, подробно рассказала о состоянии отца. Настроение хуже некуда. За спиной, воспринимая подавленное состояние хозяйки, сопели притихшие собаки. Зачем-то прошла в злополучный сарай. Электричество давно вернули, женщина зажгла свет и стала рассматривать злополучный щиток. Трансформатор исправно гудел, реле ждало своего часа, четыре автомата находились в верхнем включённом состоянии. Светлана Васильевна тут ровно ничего не понимала.

Несколько лет назад муж пригласил из Выборга электрика, который собрал «кучу штучек» в сложную электрическую схему. Отдельно висел массивный трёхфазный электронный счётчик Ленинградского электромеханического завода. Она всматривалось в табло, где периодически менялись показания, сперва итоговая мощность, затем расход по дневному и ночному тарифу, затем дата и отдельно время. Показания её не интересовали — все мысли о муже и приключившемся с ним несчастье. Она собралась уходить, когда обратила внимание на одну особенность: если показания расходов электроэнергии менялись, то время стояло на месте. Она вернулась в дом и занялась хозяйством, но странное поведение цифр на табло, не давало покоя. Часа через полтора, Светлана Петровна не выдержала и вновь заглянула в хозблок. Время замерло в момент разряда: 12:47, лишь мигали две точки между часами и минутами, а дата пока отмечалась сегодняшним днём: 09–06 — 16. Взглянула на свои часы, с момента отъезда бригады скорой помощи прошло почти два часа!

2. Амнезия

Пожухлая листва, да иней на траве сигнализировали о близящихся холодах. Светлана Петровна загружала себя работой, чтобы отвлечься от печальных мыслей о Дмитрии Сергеевиче. Теперь, в довершение к обычным домашним хлопотам, она исполняла мужьины обязанности: уборка территории, поездки за продуктами в город, какой-то мелкий ремонт. Постоянно носила с собой телефон, ждала новостей. Каждый визит в больницу отзывался болью в сердце. Картина одна и та же: неподвижное тело, бледное лицо, звуковые сигналы сердечных сокращений на экране монитора, вечная капельница, неискоренимый запах больницы и постоянное чувство тревоги. Больше всего изматывала неопределённость, и не дай бог чего хуже. Рушился мир, который строился годами и состоял из условных кирпичиков крепко сцементированных интересами, обязанностями и устоявшейся десятилетиями духовной связи.

Почти три месяца заведующий хирургическим отделением, как бы в оправдание рассказывал, что подобные аномалии — уникальная защитная реакция, но при этом сложнейшее расстройство важных функций организма. Рано или поздно больные выходят из коматозного состояния, восстанавливаются и живут как нормальные люди, но сроки, никто определить не может. Пока остаётся терпеть и ждать! Петрушевская согласно кивала и каждый раз уезжая, надеялась что ещё немного и любимый очнётся.

Звонок застал её, когда Светлана Петровна подрезала длиннющие ветки рябины, оттянутые почти до земли гроздьями кроваво-красных ягод. Она сразу узнала голос Крайзера:

— Светлана Петровна, ваш муж вышел из комы, поздравляю. Когда сможете приехать?

— Господи! Как он, что говорит, двигается?

— Нет, нет. Только в сознание пришёл и пока лежит в реанимации. Встанет не сразу. После атонической комы требуется время и специальный комплекс восстановительной терапии: массаж, лечебная физкультура и другие процедуры. Приезжайте, я вам всё расскажу, а главное не падайте духом, самое страшное позади!

То ли лукавил Крайзер, то ли не предполагал: Петрушевский потерял память. Это выяснилось поле того, как улеглась первая радость от самого факта выхода из вегетативного состояния. Светлана Петровна сидела у кровати мужа и ловила его взгляд, вялые движения, отдельные звуки. Спустя неделю Дмитрий Сергеевич заговорил. Его речь была осмысленной и адекватной, но больной ничего не помнил — классический пример ретроградной амнезии.

В конце октября Петрушевского выписали. В машине ликовали и радостно лаяли собаки, счастье какое — хозяин вернулся! Не так радостно было Светлане Петровне. Перед отъездом она долго разговаривала с Крайзером. Илья Давидович подробно разъяснил, как должна вести себя супруга больного. Упор делался на спокойные беседы с мужем и подробные, обстоятельные рассказы о прежней жизни. Доктор посетовал на ограниченные возможности больницы и рекомендовал пройти обследование в специальном стационаре при Институте мозга человека им. Бехтеревой Российской академии наук. Звучало убедительно, Светлана Петровна воспрянула духом, и про себя решила: мы справимся во что бы то ни стало!

— Поймите меня правильно, Светлана Петровна, там высококлассные специалисты, оборудование. Мы со своими возможностями даже МРТ не можем провести. Там же новейшее оборудование, методики, гипноз. Надо воздействовать на поражённые участки мозга. Есть мнение, что кома — это защитная реакция организма, когда мозг не хочет помнить негативную информацию, когда ему хочется отдохнуть. Именно поэтому большинство больных, переживших кому и восстановившихся в сознании, не помнят этот период. В институте мозга исследуют эти проблемы и, насколько я знаю, в отдельных случаях блестяще решают.

Она рассчиталась за услуги больницы, получила на руки историю болезни и в противоречивых чувствах, но с надеждой везла благоверного домой. Глядя на дорогу, боковым зрением примечала интерес Петрушевского к живописным видам за окном, его наморщенный лоб и попытки вспомнить что-то. Муж выглядел неважно: бледный, вялый и испуганно-удивлённо взирающий на мир, который интересен, но опасен, потому, что ты его не помнишь. Словно домашняя кошка жившая взаперти, вдруг оказалась на свободе и со страха стремглав взлетает и прячется на дереве, ведомая инстинктом самосохранения, ведь другие отсутствуют.

— Ничего не помню, Света. Ты извини, но тебя тоже не знаю, собак не знаю. Может на даче как-то разберусь? Хочется спрятаться, забиться в угол. Прости.

Дмитрий Сергеевич, постепенно, не без деятельного участия супруги, встроился в неспешный дачный распорядок. Работу на участке и по дому выполнял исправно, руки всё помнили, тут особых навыков не понадобилось. Вот только за руль Светлана Петровна его больше не пускала, ноги, после реабилитации, пока слушались плохо. Ещё появилась фобия: в хозблок ни за какие коврижки! Петрушевский просил жену вынести что-то из инструмента, если такая необходимость возникала. Посиделки за обеденным столом обычно сводились к воспоминаниям Светланы Петровны:

— Дима, а как покупали участок не помнишь? — Она взглянула на мужа, отрицательно покачавшего головой. — Извини, тогда слушай. Мы копили деньги с конца девяностых, ты всё машину новую порывался купить, но я настояла на даче. Ты связался с риэлтором по объявлению. Потом мы ездили по области и смотрели варианты. Первый в Светогорске у самой границы с Финляндией, до Иматры двенадцать километров. От Питера почти двести километров. Шикарный дом, на втором этаже тренажерный зал, до Вуоксы рукой подать. Но стоял обособлено, поблизости хибары местных жителей, какая-то тяжёлая атмосфера от целлюлозно-бумажного комбината, в общем, не понравилось. Двинулись назад к Выборгу. Второй просмотр: чудесный бревенчатый домина, растянутый метров на тридцать вдоль речушки. Очень понравилось и нам и собакам, но не вписались в бюджет, цена слишком высокая. Следующий дом — просто чудо: на взгорке, у самой дороги, спуск к реке со своим причалом, гараж, горячая вода и куча всего. Не дотянули по стоимости пяти тысяч баксов, правда деньги можно было занять. Но это не главное — хозяйка умерла в спальне, как нам там жить? Поехали искать дальше…

Петрушевская внезапно остановилась и взволнованно воскликнула:

— Дима! Вспомнила, ты ведь мемуары писал, А я всё подтрунивала. Ты года два стучал по клавишам, чуть ли не каждый день колдовал в своём ноутбуке! Посмотри, вот тебе и руководство по прежней жизни, — она впервые улыбнулась. — Ищи давай, чего я буду распинаться, сам изложил биографию для потомков, вот и пользуйся для восстановления памяти.

Петрушевский оживился, надо же — автобиография! Поднялся на второй этаж в свою спальню, которую по-братски делил с кобелём породы кане-корсо по кличке Бублик. Первый этаж оккупировали особы женского пола: две кошки и собака во главе с хозяйкой. Поднял крышку ноута и стал рыться в папках на рабочем столе. Ага, кажется оно: роман «Хроники пожилого человека». Ну и название, зато понятно. Автор углубился в чтение объёмного текста длиною в жизнь. Да, тут почти десять авторских листов — с наскока не одолеть. Оторвал крик жены с первого этажа:

— Ну, что нашёл?

— Нашёл. Начал читать, подымайся.

На лестнице раздались тяжёлые шаги супруги, за ней в комнату прошмыгнула беспородная любимица Дуська. Дамы заполнили собой помещение, Бублик недовольно заворчал, кому понравится вторжение посторонних на его территорию.

— Ого, да у тебя тут целый роман, писатель ты мой доморощенный. Дашь почитать?

Дмитрий Сергеевич не знал, а точнее стёрлось в памяти, как ещё до печального события, жена подкалывала и подтрунивала над неожиданно открывшейся у мужа тягой к мемуаристике. Когда Светлана Петровна через чур усердствовала в наскоках на никому не нужное, с её точки зрения, занятие, Петрушевский раздражённо отвечал:

— А что, лучше с окрестными мужиками пьянствовать?

Речь шла о соседе по даче, Сергее Горбунове и общем приятеле с другого участка Толике. Троица лихо квасила, к величайшему неудовольствия жён, пока у Горбунова не обнаружили запущенный диабет, через несколько месяцев во время операции Горбунов скончался. Пьянки прекратились, Толик слился, а Петрушевский, тихо завязал. В семье воцарилась гармония и покой до последнего загадочного случая.

Одолеть с наскока весь текст, естественно, не успел и отложил знакомство с прошлой жизнью на следующий день. События, описанные в романе его захватили, читалось легко и интересно. Мысленно он благодарил себя за такую неожиданную возможность восстановить если не всю, то большую часть довольно насыщенной событиями непростой биографии. В голове постоянно крутилось: надо же, и это всё со мной?! Но никаких ассоциаций и даже слабых намёков на воспоминания не возникало. Не возникало до определённого времени. Пока не наступила череда снов.

3. Институт мозга

С того дня у него включились какие-то особые механизмы то ли долговременной, то ли генетической памяти и Петрушевский стал видеть какие-то фрагменты из автобиографии. Первый сон перенёс хозяина в шумный цех к огромному токарному станку, на котором Петрушевский ловко устанавливал заготовку в патрон, отлаженным движением фиксировал её ключом, поджимал задней бабкой, запускал двигатель, поворачивал рукоятки управления, крутил ручку подачи суппорта и подводил резец к будущей фасонной детали. И ведь названия знакомы. Тут же возник долговязый парень в очках.

— Юрка, ты что ли?

— Привет Петруха, давно не виделись. Пиво пойдёшь пить?

Петрушевский проснулся и первое, что пронеслось в голове: realistic dream! Батюшки, а это откуда взялось? Резануло радостным осознанием, что в памяти стали возникать пока ещё незначительные воспоминания прошлого — магический реализм. К английскому языку подвела знаменитая фраза Гамлета, прочитанная вчера в эпиграфе к собственным воспоминаниям:

There are more things in heaven and earth, Horatio, than are dreamt of in your philosophy…

(Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам).

Петрушевский кинулся в, спальню, растолкал жену к великому неудовольствию вальяжно развалившейся рядышком собаки Дуськи:

— Света! Я начал вспоминать, во сне! Что-то про работу на токарном станке, какой-то парень знакомый, Юрка. На английском заговорил, вернее подумал.

Светлана Петровна, протёрла глаза, как это бывает у людей, вырванных внезапно из объятий Морфея, зевнула и прокомментировала:

— Ну, да, Петруша. Когда-то ты учился на токаря и до армии работал по специальности. Мы познакомились позже, в семьдесят втором году. А по-английски часто болтал из-за своей рок-музыки, мне объяснял что практикуешься. У нас такая игра была: ты по-английски чего-нибудь вопрошал, а я отвечала на немецком. А Юра, наверно тот самый, который погиб, кажется Портнягин? Ты почему-то о нём не упоминал в мемуарах, но я его помню. Слушай, твой лечащий врач предлагал обследоваться в Питере в институте мозга. Может съездим? Не смотри на меня так, я без всяких шуток!

Петрушевский потёр глаза и выключил ноутбук — биография изучена вдоль и поперёк. В своё время потрудился на славу: одолеть весь текст удалось в пять приёмов, ведь объёмная литературная форма готовилась для публикации отдельной книгой. Теперь он знал если не всё, то много из прошлой жизни. Мемуары спровоцировали пёструю ленту сновидений, косвенно связанных с прочитанным. Отсюда шли вопросы к самому себе и главный: какого ляда он провалялся в больнице три месяца в коматозном состоянии? Куда делась память? Как жить дальше? Повлиять на прошлое он не мог, но формировать будущее пока по силам. Те сны, что оставались в памяти, по пробуждению, записывал в папке на рабочем столе ноутбука. Света настояла на обследовании и Дмитрий Сергеевич согласился. Нашёл в Интернете адрес и связался с Институтом мозга человека им. Бехтеревой РАН, записался на приём нейрохирургу и отослал по электронной почте эпикриз. Увесистый прейскурант на платные услуги Петрушевскому не понравился:

— Света, на кой тратить деньги, первичный осмотр три тысячи, оно нам надо? Голова сейчас в порядке, почти не болит, подумаешь амнезия, зато почти полная автобиография имеется. Глядишь, и память со временем восстановится. Ну обследуют, а дальше что?

— Дима, ты врач? Помнишь, что Илья Давидович говорил: обследоваться надо обязательно. Ничего с тобой не сделается, съездим, поговоришь с врачами, а там видно будет. Откуда мы знаем, что с твоей головой завтра будет? Запомни: мозги принадлежат тебе, а ты — мне! Убедила, упрямец ты мой?

Жена улыбнулась. Последний аргумент стал решающим. Дорога от Ландышевки до улицы академика Павлова в Санкт-Петербурге заняла два часа. После осмотра, Петрушевского послали на обследование в лабораторию нейрореабилитации. Заведующая лабораторией, врач-невролог высшей квалификационной категории, доктор медицинских наук, долго читала карту больного, расспрашивала Петрушевского о сновидениях, снимала электроэнцефалограмму, выписала направление на МРТ, одним словом, нудная и тревожная медицинская рутина. Дмитрий Сергеевич злился, поскольку не видел никаких перспектив в умных и непонятных разговорах о выявлении общих закономерностей и особенностей нарушения структурно-функциональных связей ЦНС, энергетического обмена и нейродегенерации. Особенно донимала неизбежная процедура утекания денег из скудного домашнего бюджета.

Всё изменилось, когда он приехал в институт на следующий этап обследований. Помимо заведующей лабораторией Лидии Николаевны, в кабинете его ждал пожилой мужчина по возрасту сходному или даже старше Петрушевского. В его взгляде Дмитрий Сергеевич прочитал такое неподдельное внимание, что слегка оторопел, возникало впечатление, что их давно и надёжно связывали общие интересы. Загадочный аноним одет с иголочки, седые непрореженные возрастом волосы, золотая оправа на благородном лице. Незнакомец уверенно заговорил:

— Здравствуйте, здравствуйте, уважаемый Дмитрий Сергеевич! Меня зовут Виктор Сергеевич Соболев. Я представляю исследовательский центр, который занимается подобными больными и феноменами потери памяти. Рассказывайте, что за беда с вами приключилась? Мне Лидия Николаевна поведала в общих чертах, но хотелось бы услышать от вас.

— Здравствуйте, а мы с вами знакомы?

— Ну как вам сказать, мир тесен! Может когда-нибудь и пересекались. В истории болезни записано амнезия и вы, стало быть, ничего не помните?

Петрушевский в очередной раз, начал подробно излагать цепочку событий, привёдших его на больничную койку. Поведал о странных сновидениях после выписки, фрагментарному возвращению памяти, спровоцированной изучением автобиографии, зафиксированной на жёстком диске ноутбука. Соболев наклонил голову и внимательно слушал, во взгляде сквозила доброжелательность, порой вспыхивали искорки каких-то своих внутренних переживаний. Петрушевский это чувствовал, мелькнуло состояние дежавю, словно они давно знакомы с этим красивым человеком, ассоциировавшимся больше с учёным нежели с психотерапевтом.

— Меня очень заинтересовала ваша история, уважаемый Дмитрий Сергеевич. Я хочу предложить вам продолжить обследование у наших специалистов, такой неординарный случай требует особого подхода. Наш центр находится в другом месте, но главное — весь комплекс услуг для вас бесплатный. Если хотите посоветоваться с женой, то пожалуйста, с мой стороны никакого принуждения. Я думаю, Лидия Николаевна не возражает, — Соболев бросил взгляд на заведующую отделения. — Вот визитка, свяжитесь со мной до конца недели. Поверьте, эти исследования важны, в первую очередь, для вас. Рад был познакомиться, до связи.

Соболев легко поднялся, пожал руку и стремительно вышел. Петрушевский мысленно уже согласился, причём ключевое слово «бесплатно» сыграло ведущую роль. Перед тем, как уйти, Дмитрий Сергеевич поинтересовался у доктора о необычном визитёре. Лидия Николаевна, почему-то приглушённый голосом, загадочно произнесла:

— Вам очень повезло, у Соболева новейшее оборудование и огромные возможности современной медицины. Это закрытый научно-исследовательский центр, можно сказать будущее науки. Узнал про вас, а мы делимся с ними интересными случаями аномалий мозга и явился лично. Надеюсь, полностью восстановят после комы и вернут вам память, до свидания.

В машине озадаченный Петрушевский разглядывал визитку Соболева: «Центр изучения природы времени и пространства при ФТИ им. Иоффе РАН. Генеральный директор Соболев Виктор Сергеевич», телефоны, факс, электронный ящик. Ни адреса, ни веб-сайта.

— И чего там, — поинтересовалась жена. — Что за человек это Соболев?

Светлана Петровна резко свернула с Приморского проспекта на Западный скоростной диаметр. Машина прибавила газа и стремительно понеслась по автомагистрали в сторону трассы Скандинавия. Почти пустая дорога располагала к быстрой езде, в будний ноябрьский день машин мало. Петрушевский в который раз пожалел, что до сих пор не может вести семейный Хендай «Санта Фе»: атрофированные мышцы ног слушались плохо. Ездить на восстановительные процедуры, Петрушевский считал делом затратным и не нужным, а лучшая практика для полноценной работы конечностей — нагрузки на участке.

— Красивый такой мужик, тебе бы понравился. Седой, импозантный, энергичный, золотая оправа, одежда из дома моды, а ведь не молод: где-то за семьдесят, на мой взгляд. Буду соглашаться, самому интересно: во-первых халява, во-вторых какие-то инновации, чуть ли не технологии будущего и восстановление памяти. Ты знаешь, мне он показался знакомым, может и пересекались. Эта чёртова заснувшая память, будь она неладна!

Машина мчалась по шоссе. Петрушевский чувствовал, что грядут перемены, которые привнесут в его потревоженную старость новую живительную струю и радикальные перемены.

4. Центр изучения проблем природы времени

Заснувшая память не торопилась просыпаться. Пёстрые отрывки сновидений не хотели складываться в целостную картину, видения были без начала и конца. Снились отрывочные картинки то школы, то армейских будней, лагерных поверок, завода, сына, собак, дворца бракосочетания — бессистемная вереница образов и событий. Петрушевского донимало отсутствие стройной концепции и связной последовательности, хоть и отдавал отчёт: к снам-то какие претензии, то тема для сомнолога. Эти обстоятельства множили утренние головные боли и общее недомогание, появившееся после выхода комы. С этими жалобами Дмитрий Сергеевич собирался на встречу с Соболевым. Он позвонил ему и дал согласие на обследование в НИИ изучения проблем природы времени и пространства. Директор был так же вежлив и приветлив:

— Дмитрий Сергеевич, мне бы хотелось, чтобы вы легли в наш стационар на несколько дней, так удобней и нашей лаборатории, да и вам каждый раз тащиться в за полторы сотни километров не придётся. Услуги, как обещал, бесплатные, возьмите только паспорт, страховое свидетельство и полис обязательного медицинского страхования. Так же что-нибудь из сменной одежды: тапочки и всякие мелочи, книги, планшет, зубную щётку. По времени — максимум неделя. За этот период попробуем вернуть вам память и восстановить нарушение мышечного тонуса. И ещё, вы упоминали о вашем автобиографическом романе, не могли бы текст скопировать на носитель и захватить с собой. Теперь запишите адрес центра.

Петрушевский передал разговор жене:

— Свет, одного не могу понять, чего директор со мной так возится, словно важной персоной какой. К заторканому терапевту надо очередь отстоять в поликлинике или три тысячи отвалить платному специалисту и то по записи, ведь так ты рассказывала? А тут в закрытый центр без протекции и бесплатно!

— Сама голову ломаю. Должно быть ты, Петруша, особенный такой. Соглашайся, хуже не будет. Ждали тебя из больницы три месяца, подождём ещё неделю. Ой, Петя, только сейчас вспомнила! — она испуганно воззрилась на мужа, мысленно кляня себя за дырявую память. — Когда тебя увезла скорая, тогда летом, ходила потерянная по участку потом зашла в хозблок и посмотрела на этот ящик с всякими электрическими штучками, там ещё счётчик висит.

— И что, — удивился Петрушевский, — это мне смонтировал… не помню, как зовут, но его телефон должен быть забит в трубку. Электрик приезжал несколько раз. Привозил схему, закупал детали, монтировал, теперь не надо выключать генератор, когда подают напругу на линию. Очень удобно, всё срабатывает автоматически. Видишь, это запомнил. Так в чём дело-то?

— А в том, что время на счётчике остановилось на моменте, когда тебя долбануло током!

— Как это? Там электронное табло на строенной батарее. Не может быть такого! Пойдём посмотрим.

В сарае привычно гудел трансформатор, время на табло остановилось на 12:47, дождались, смены показаний даты, аналогичные замершие цифры: 09–06 — 16.

— Чепуха какая-то, так не бывает. Когда память восстановится, вызову мастера, пусть проверит избирательную электронику, расход показывает, а время и дату — нет. Ладно, потом разберёмся, а сейчас пора ехать в город.

В Санкт-Петербург долетел на скоростной «Ласточке», от железнодорожной платформы на маршрутке до метро Политехническая. Людской поток вынес его на Тихорецкий проспект. Петрушевский поправил ремень сумки на плече и неуверенно топтался на месте. На улице было зябко и неуютно, Петрушевский озирался, но ничего не узнавал. Достал шпаргалку от Светланы Петровны с расписанным маршрутом от Ландышевки до улицы Курчатова. А ведь, со слов жены, бывал в этих местах неоднократно. Пока добрался до проходной, где на него был выписан пропуск, замёрз основательно. Это был старый корпус бывшего «Убежища для престарелых неимущих потомственных дворян», после революции переданного институту Иоффе. Петрушевский шёл по коридорам, высматривая нужную дверь. В кабинете директора было тепло и уютно, Соболев пригласил к столу, затем вытащил из сейфа файлик с бумагами.

— Знакомьтесь с договором и расписывайтесь. Отдельно, не удивляйтесь, я порошу вас прочитать расписку о неразглашении и поставить свой автограф. Зачем, объясню позже. Отныне я ваш главный опекун. Сейчас придёт старшая медсестра, определит вас в палату и ответит на все бытовые вопросы. Позже я вас навещу и поговорим.

Пока Петрушевский с интересом читал бумаги, Соболев снял копии с паспорта, пенсионного свидетельства и страхового полиса. В дверь постучала миловидная дама, на белоснежном халате прищеплен бейджик с надписью «Старшая медсестра восстановительного отделения Прохорова С. П.». Петрушевский почему-то подумал, что легко запомнит инициалы сотрудницы, поскольку они совпадали с именем жены. Та забрала копии документов и пригласила следовать в палату.

Дмитрий Сергеевич лежал на кровати и смотрел телевизор, когда заглянул Соболев.

— Как освоились? Пообедали? Давайте ваши вопросы.

— Да, спасибо, для меня вообще роскошь отдельная палата или номер, даже не знаю как назвать. Покормили здесь же на месте, мне нравятся ваши удобства и комфорт. Вот и хочу спросить: отчего такое внимание?

— Вы пьёте кофе, Дмитрий Сергеевич? Отлично, значит угадал, сейчас принесут. Внимание к вам такое из-за несчастного случая. Изучая историю вашей болезни, я назову этот случай именно так, не вяжется последствия от поражения током в 220 вольт. В обычной практике, подобные случаи с глубоким коматозным состоянием, крайне редки. Травмы от поражения током бывают при падении с высоты или разряда тока большой силы. Я навёл справки: у вас на участке норма 15 киловатт и трёхфазное подключение к подстанции. Но вы коснулись кратковременно одной фазы и вдруг такие непредсказуемые последствия. Не настораживает? Теперь поясню, наш центр изучает вопросы связанные с перемещением во времени. Специалисты склонны предполагать, что вы случайно или по особому стечению обстоятельств попали в другое измерение, которое физики называют четвёртым. Время является особой субстанцией, плохо поддающейся осмыслению.

Миловидная сотрудница вкатила сервировочный столик с двумя чашками кофе, сахаром и корзиночкой с крекерами. Петрушевский этого даже не заметил и во все глаза смотрел на директора, пытаясь уяснить разыгрывает его учёный или обращается на полном серьёзе. Базовые знания из подкорки никуда не исчезли, как и инстинкты. Дмитрий Сергеевич страдал от амнезии, которая отняла долговременную память и разорвала цепочку событий. А тут какая-то фантастика: четвёртое измерение, перемещение во времени.

— Сказать по правде, Виктор Сергеевич, я пока ничего не понял. Просто объясните зачем я понадобился?

— Объясняю, в содружестве с нейрохирургами, мы вплотную подошли к решению вопросов, поставивших науку на новую грань. Это открытие для всего человечества! И вы часть этого эксперимента, вот в чём особенность вас, как путешественника во времени. Мы вернём вам память и узнаем, что произошло с господином Петрушевским, как биологическим объектом. Создавать подобные условия для добровольцев пока очень опасно, но раз с вами переход свершился, то позвольте предложить вам роль такого испытуемого? Поверьте, сейчас вашему здоровью, тем более жизни ничто не угрожает.

— Господи, да откуда вам известно, что я куда-то путешествовал во времени, а не просто валялся без сознания на больничной койке?

— Знаю, Дмитрий Сергеевич! — как-то излишне убеждённо, глядя в глаза перепуганному на смерть Петрушевскому, чуть не выкрикнул Соболев. — Но говорить не стану, вы сами разберётесь в процессе исследований и перестанете мучить меня расспросами. Уж поверьте на слово директору крупнейшего в мире центра подобной тематики. А сейчас пейте кофе и не зацикливайтесь на технических моментах. Завтра начнём с энцефалограммы, навестим психиатра и других специалистов. Вы же подписали контракт на обследование.

Видя, как напрягся больной, Соболев попытался разрядить обстановку:

— Не переживайте, трепанацию черепа делать не станем, клянусь своим научным званием. Да, шучу я, дорогой Дмитрий Сергеевич, мы с вами служим российской науке, отечеству, тут гордиться надо, а не мандражировать. Хотите коньячку? Отлично, тогда пройдёмте ко мне в кабинет и позволим себе по рюмочке, но так чтобы подчинённые не узнали.

Петрушевский улыбнулся, чёрный юмор Соболева сбил нервный настрой, а хороший коньяк очень даже в тему. Страх неизвестности сменился интересом: чем чёрт не шутит!

5. Способ повлиять на ситуацию

После двух рюмок отличного армянского коньяка «Наири» и подробных разъяснений Соболева, Дмитрий Сергеевич расслабился и вконец успокоился. Возвращаясь по коридору в свою палату, он подумал, что это скорей дорогой гостиничный номер. Небольшой по площади, но с джакузи, отдельной душевой, правда совмещённой с туалетом, шикарным двухкамерным холодильником, микроволновкой, музыкальным центром, плазменным телевизором и прочими радостями бытового достатка. Позвонил жене и поведал без подробностей о четвёртом измерении и новой роли путешественника во времени.

— Света, тут так комфортно, не то что в Выборской больничке. Не палата, а люкс в дорогой гостинице. Завтра начнутся обследования и процедуры. Поболтали с Соболевым, классный мужик, даже коньяком угостил. Ой, извини, ужин привезли, завтра позвоню с утра.

Он отключил мобильный и с интересом стал разглядывать вечернюю трапезу. Девушка, развозившая ужин, мило улыбнулась:

— Приятного аппетита!

— Спасибо, а вы не расскажете что на ужин, я имею в виду названия блюд, — виновато улыбнулся, — всё стёрлось в голове после комы, будь она неладна.

— Конечно, Дмитрий Сергеевич! Это овощное ассорти с ароматной зеленью: сладкая паприка, свежие огурчики, томаты. Холодная телятина с печёными кусочками картофеля, каперсами и ялтинским луком. Чесночные крутоны, то есть поджаренный хлеб и чай с лимоном и нашей выпечкой.

— Однако! Наверно так кормят в ресторане?

Миловидная особа вопрос не услышала или не захотела отвечать:

— Меню согласовано с диетологом, правильное питание полезно как для здоровых людей, так и для клиентов вроде вас. Кушайте на здоровье.

Сотрудница, одетая по больничному в двухцветный блузон и свободного покроя брюки, отметилась ещё одной улыбкой и закрыла за собой дверь.

Обследования мало чем отличались от процедур в институте Бехтеревой. Обычная рутина с анализами, энцефалограмма с датчиками на голове, МРТ сосудов головного мозга. Дальше тесты у психиатра и тщательная диагностика. На третий день встреча с гипнологом и собственно процедуры восстановления, сводящаяся к установкам под гипнозом. И, наконец, что-то новенькое: путешествие по коридорам в особую лабораторию. Петрушевского сопровождал сотрудник центра, которого до сих пор не встречал. Дверь открылась бесшумно, но было видно по толщине брони, насколько массивна преграда, отделяющая лабораторию от внешнего мира. В зале на постаменте возвышалась установка, напоминающая магнитно-резонансный томограф. Петрушевского встретил Соболев в белом халате и уже знакомый доктор.

— Здравствуйте, дорогой Дмитрий Сергеевич. Сегодня для вас начнётся главный этап восстановления. Экспериментальная установка поможет нам с вами восстановить память. Напоминает томограф, вы должно быть так и подумали? На самом деле это устройство с помощью которого мы управляем временем, если угодно — та самая «машина времени» о которой вы читали в детстве у Герберта Уэллса, а позже в научно-популярных журналах. Я беру это название, как условное.

Петрушевский замер с открытым ртом, вопросительное выражение лица сменилось на испуганное:

— Здравствуйте. Но про машину времени вы ничего не говорили?! Слушайте, мне опять страшно. Объясните, наконец, что вы собираетесь делать. Я думал диагностика, уколы там всякие, гипноз, но вот это тут причём?

— Опять вы, батенька, за своё: боюсь, боюсь! Мы позавчера долго говорили на эту тему в кабинете, я доказывал, что никакой опасности для здоровья. Мы просто воздействуем на вашу память и пройдёмся, образно выражаясь, по её закуткам и переулкам, где спрятались ваши прошлые воспоминания. Помните, я рассказывал: утверждение о том, что способности человеческого мозга используется лишь на десять процентов, всего лишь миф. Современная наука отказалась от такой теории, с другой стороны, несмотря на то, что функции многих отделов мозга уже понятны, для учёных остаётся загадкой взаимодействие клеток, приводящее к сложному поведению и расстройствам. А мы с помощью опытного образца эту загадку откроем.

— То есть — это не в прямом смысле машина времени, а устройство для возвращения памяти?

— Вот именно, мы так в шутку называем свой аппарат. Прошу вас присядьте, оденьте бахилы, наш оператор и врач сделает вам инъекцию и на штурм памяти. Алексей Андреевич, прошу.

Петрушевский присел в кресло рядом со столиком и не видел, как за его спиной усмехнулся проводник, а Соболев показал ему кулак. Доктор сделал укол в вену, затем проводил к капсуле. Процедура знакомая, Петрушевский собрался снять себя цепочку и часы, но Алексей Андреевич остановил его:

— Нет, нет, ничего не снимайте, тут задействованы совсем другие физические принципы работы. Просто ложитесь на стол, дальше как в томографе: заедете в рабочую зону и просто отдыхайте, а комплексная инъекция поможет вам расслабиться.

Петрушевский уже почувствовал мягкое обволакивающее действие препарата, кряхтя взгромоздился на пластмассовое ложе, положил голову на удобную подушку. Стол двинулся в мрачное чрево с обычным пластиковым сферическим верхом и встроенной видеокамерой. Последнее, что он успел разглядеть, прежде чем стол полностью зашёл в туннель, как с потолка медленно опускается огромный непрозрачный куб.

— Как себя чувствуете, Дмитрий Сергеевич? — голос Соболева проникал из скрытого динамика. — Отвечайте, я вас услышу, наверное в сон тянет, не сопротивляйтесь, лежите спокойно, аппарат всё сделает.

— Первый, чувствую себя хорошо, приём.

— Шутите, это хорошо. Теперь я за вас спокоен, закрывайте глаза и ни о чём не беспокойтесь.

Соболев устроился за пультом. На сосредоточенном лице учёного отражались отсветы мерцающих индикаторов и свет экранов мониторов, на которых мелькали различные данные, пальцы лежали на клавиатуре. Директор отдавал команды участникам эксперимента.

— Леша, показатели?

— Норма, Виктор Сергеевич.

— Ну, раз медицина даёт добро, тогда с богом! Запускаю программу.

Большой палец уверенно вдавил «enter», на экранах медленно поползли вереницы чисел, тихий гул пошёл от короба закрывшего от наблюдателей капсулу — заработала система вентиляции. Испытатели вглядывались в экраны. Соболев бросал взгляд на электронные часы с тремя разными датами. На зелёном табло высвечивалось: 14.11. 2016, 13:45, на красном: 03.04.1968 и на синем 16.06.2016. Наконец на красном цифры тронулись и замелькали так быстро, что взгляд не успевал фиксировать дату и время.

— Ждём. Лёша, не в службу, а в дружбу, завари чаю. Это часа на два, а может больше.

…Петрушевский оказался в ленинградском трамвае, сидящим на деревянной лавке внутри вагона и прокручивал события мгновения до того, как оказался здесь. Дача, компьютер, хозблок, электрощиток, вспышка. Вновь любимый город, сумка с учебными принадлежностями, школьная форма, свой класс, лица учеников, учитель литературы. Дальше быстрая смена картинки и словно на видеомонтаже морфинг картинки. Всё стремительней захват новых лиц, предметов, улиц и уже похоже на лёгкое помешательство…

Начальник и его подчинённые успели выпить чая, в который раз проверить показатели состояния Петрушевского, нагрузочных данных на систему и массу других параметров. Видеоизображение отсутствовало, что впрочем не очень расстраивало учёных, поскольку и предполагалось в рамках испытаний. Звуковой сигнал слабо тренькнул — красное табло погасло, затем помигало синее и тоже потухло. Короб медленно пополз вверх. Все кинулись к экспериментальной установке. Из тоннеля капсулы автоматически выехал стол. Петрушевский зашевелился, разогнулся и скинул ноги со стола. Внешне он выглядел словно болельщик после футбольного матча, закончившегося победой любимой команды. Это был не испуганный подопытный, а восторженно-возбуждённый, энергичный и исполненный радости триумфатор.

— Обалдеть! Я всё вспомнил, всё! Ты представляешь, Сергеевич! Всё и даже больше.

Ассистенты переглянулись — такой фамильярности больные не должны проявлять. Но начальник и глазом не повёл. Было заметно, как он взволнован. Он потрепал Петрушевского по плечу и бодро отреагировал:

— Вот и славно, молодец Дима. Сейчас тебя осмотрит Алексей Андреевич, потом ко мне в кабинет и подробненько всё изложишь. — Соболев обернулся к врачу. — Медицина, вперёд!

6. Момент истины

После медосмотра и короткого променада по коридору, за ними закрылась дверь кабинета и мужчины остались наедине. Петрушевский, не подготовленный к таким воспоминаниям, испытывал что-то вроде эйфории. А как же: память вернулась, а с ней старинный приятель, в силу ряда обстоятельств, выпавший из круга друзей много лет назад.

— Ну, что узнал, чертяка! Думал не дождусь! Иди сюда, путешественник.

Соболев и Петрушевский обнялись. Пожилые люди дали волю своим чувствам. Виктор Сергеевич достал свой замечательный коньяк, фужеры и блюдце с дольками лимона.

— А я всё думаю, чего это он меня так рассматривает. Кабы знать, тут вообще всё перемешалось, голова идёт кругом. Но теперь точно помню нашу первую встречу в Большом доме, как ты меня вербовал, государственный человек!

— В кино вербуют, у нас склоняли к сотрудничеству. Давай за встречу. Вчера ты представлял собой просто больного, не молодого человека и вроде как посторонний. А сейчас уже посвящённый в свою историю с восстановленной памятью участник ответственного эксперимента. Гордись, ты пока первый после амнезии с таким блестящим результатом. Теперь давай рассказывай подробно и по порядку. Что запомнилось в первую очередь?

Мужчины чокнулись, выпили. Петрушевский вяло жевал дольку лимона и обуреваемый обрушившимися чувствами, подробно изложил свои впечатления, местами путаясь и сбиваясь. Директор, внимательно слушал пациента, не перебивал его и не торопился нарушить молчание, когда Петрушевский казалось полностью выговорился, быстро добавил:

— Ты знаешь, я словно зритель в кинозале за просмотром исторического, фильма, где сам в главной роли. Отдельные картинки, с настающей скоростью сменяющие друг друга. Элемент присутствия какой-то ирреальный: вроде со мной и вроде нет. Ну, ладно, главное память вернулась. А теперь ответь мне, чего я делал в коме три месяца?

Соболев лукаво усмехнулся:

— Здесь ты лежал без сознания. А в прошлом, проживал свои сорок восемь лет до злополучного хозблока. Почему так случилось мы пока объяснить не можем, — Соболев поправил свою роскошную оправу и улыбнулся. — Загадками говорю? Придётся тебя немного просветить, давай ещё по бокалу. Твоё здоровье! Итак, время — есть четвёртое измерение. Оно не видимо и не меряется сантиметрами и километрами. Время вокруг нас ощущается людьми не только, как бесконечное проживание в секундах, часах и годах, но объективная форма существования бесконечно развивающейся материи. Материя эта, есть особая субстанция, которой можно управлять. Кроме того, время способно сжиматься и растягиваться. Если не понятно, принимай на веру. Теперь дальше: у времени, как физической величины, есть свои особенности и законы. Есть, так называемые, временные узлы, которые у обывателя ассоциируются со сном, потерей сознания, потерей памяти. В такой узел ты и попал.

Соболев перевёл дыхание. Дмитрий Сергеевич пытался проникнуться необычной информацией, не перебивал. Было видно, что плохо воспринимает объяснения учёного, а свои метаморфозы в так называемой субстанции времени и вовсе считает научной фантастикой.

— Слушай дальше! Ты попал в такой узел, а спровоцировал бросок в прошлое удар током. Наличие подстанции в сорока метрах на одном векторе с распределительным щитком и силовым кабелем, что явилось детонатором для процессов, которые современная наука до сих пор точно не может объяснить. Подобными процессами мы управлять уже можем, но физика, или лучше сказать природа явления до конца не изучена. Ты был отброшен назад в апрель 1968 года и начал заново проживать вплоть до наших дней. При этом с уже известным сценарием будущего и знаниями, накопленными ранее. Почему так произошло? Да просто совпадение, такое в жизни случается, но не с одним тобой и крайне редко. В прессе и на телевидение периодически освещаются истории в рубрике происшествия, когда бесследно исчезают люди, но иногда возвращаются, правда ничего не помнят, как некоторые, — директор выразительно посмотрел на Петрушевского.

Дмитрий Сергеевич вслушивался в речь учёного, сознание дробилось на фрагменты воспоминаний из прошлого, картинки недавнего посещения лаборатории, вход в установку, реакцию окружающих. Ему явно требовалось время на осознание скорректированной реальности. Последние слова Соболева понятны и, в свою очередь, всколыхнули когда-то впитанные рассказы, телепередачи, статьи.

— Помню подобные публикации, журналюги валят всё на инопланетян, а иногда склоняются к туннелям времени. Примерно так и рассуждал, когда меня «выкинуло» в прошлом. Почему-то вспоминал Моргана Фримена с канала «Дискавери» с «кротовыми норами», фантаста Бредбери и его рассказ про раздавленную бабочку. Мои познания здесь весьма ограничены, не дальше журналов «Наука и жизнь», «Техника молодёжи» в прошлом и экрана телевизора в настоящем с «Нэшнл джеографик». Про пришельцев, хронопутешественников и всякую подобную тематику вещает РенТВ, кажется они о полтергейсте и исчезновении людей трещали.

— Вот именно! Такие случаи встречались в прошлом, в настоящем и будут повторяться. Учёные имеют свой взгляд и стараются понять подобные аномалии. А у церкви иное видение, религиозные деятели и адепты веруют в Создателя, в неприкаянные души мечущиеся между раем и преисподней. Вариантов масса, например ведические знания о параллельных мирах, телепортация. Что касается изменения поступков в противоход заданной программе природы, то поверь мне, это болтовня. Учёные давно знают о парадоксе времени, которое не позволит изменить реальность. Если попаданец, наложит на себя руки, природа времени подстроится под эту брешь и создаст полноценную замену по принципу сообщающихся сосудов. Мы атомы в бесконечно большом пространстве Вселенной, где царит абсолютная соразмерность и порядок времени. Это у человечества бардак, а там вечная математическая гармония! Убедил?

— Ну, как-то понял, Виктор Сергеевич, но так и не рассказал, каким образом вернул мне память, опять комитетские секреты?

— Нашёл что вспоминать, моя служба «Конторе» давно в прошлом. Это так к слову, чтобы ты не подначивал старого товарища. Теперь сам ответь: что делаешь, если компьютер зависает?

— Как правило перезагружаю или в настройках роюсь.

— Вот сам и ответил: мы перезагрузили твою память. Сделать это смогли на экспериментальной установке, в которой ты сегодня почивал на мягкой подушке, — оба рассмеялись. — Без подробностей добавлю: тебя ненадолго перенесли в то время, чтобы память вновь заработала и «быстренько» вернули в наши дни с уже реконструированными воспоминаниями. Я даже не спрашиваю, что ты чувствовал, с уверенностью отвечу: ничего, просто поспал немного. Я не прав?

— Верно, ничего не помню, какие-то образы и картинки мелькнули, затем выкатился к вам на руки, — Петрушевский улыбнулся. — Значит всё-таки машина времени? А почему так быстро?

— Слушаешь меня не внимательно! Объяснил: время способно сжиматься и растягиваться. Что толку, если я сейчас начну писать формулы и сыпать научными терминами? Прими на слово: время в нашем измерении тянется годами или десятилетиями, как в твоём случае, а в четвёртом измерении значительно быстрей. Важен результат, остальные подробности тебя не касаются и своим близким не трепли — просто процедуры и гипноз, понятно?

— Да, красиво излагаешь, недаром кандидат математических наук.

Соболев вновь усмехнулся, достал из ящика стола карточку и протянул Петрушевскому.

— Держи, это представительская визитка вместо той рабочей.

На пластмассовой поверхности, в обрамлении позолоченной рамки, красовалась надпись: «Соболев Виктор Сергеевич, действительный член Российской академии наук, доктор физико-математических наук».

— Солидно, сразу видно, попал в надёжные руки.

— Ещё в какие надёжные, оттого и занимаюсь твоей особой, как в те годы. Пользы ты принёс немало, попутно спас мне жизнь… Вот если бы не твой шебутной характер. Ладно, иди отдыхать, завтра изучим тебя ещё разок, займёмся воспоминаниями, обсудим план мероприятий, а там домой к жене и твоим любимцам.

Прежде чем уйти в свою палату, Петрушевский хлопнул себя по лбу ладонью:

— Витя, я тут допытывался про свой бросок в прошлое, ведь всё началось в хозблоке и совсем забыл тебе рассказать про электрический счётчик рядом с распределительным щитом. Сам-то ничего не знал, это жена поведала: на панели время зависло с момента аварии, число и дата тоже. Может это как-то связано со случившемся, ты ведь рассказывал про временные узлы и всё такое? А не может быть мой сарайчик условным пространственно-временным порталом?

Петрушевскому показалось, что начальник слегка напрягся, он вопросительно смотрел на Соболева и ждал ответа.

— Ничего сказать не могу, Дима, давай как-нибудь потом. У нас график работы напряжённый, выберем время и съездим к тебе на дачу, я себе помечу: прислать техников к Петрушевскому, может и сам заеду, если пригласишь.

— О чём речь? Конечно приезжай, вот только звонить на нашем прежнем знакомстве не стану.

— А вот это правильно. Мы тебя лечим всякими процедурами и препаратами без всяких подробностей. Впрочем, мы об этом уже договаривались в начале эксперимента. Иди, отдыхай.

7. Диалог

Утром следующего дня Соболев сам заглянул к подопечному. Дмитрий Сергеевич валялся на кровати и пялился в экран монитора; «говорящие головы» энергично вещали про обстрелы Донбасса, войне в Сирии, терактах в Европе, некстати выпавшем снеге в Западной Сибири и прочих «бодрых» новостях. Взгляд бездумно скользил по бегающим и дёргающимся фигуркам спецкоров, озвучивающих на полном «голосовом форсаже» свои репортажи. Петрушевский мысленно был далеко и не сразу среагировал на появление куратора из прошлого.

— О чём задумались, больной?

— От воспоминаний голова трещит, Виктор Сергеевич. Что-то тут не так, словно две одинаковые биографии накладываются. Что-то не срастается. Всего конечно не упомнишь, но узловые моменты разнятся по восприятию, поступкам, последствиям.

Соболев подхватил стул, приставил к постели и грузно приземлился.

— Ну-ка, ну-ка, излагай свои проблемы, ведь я как раз по этому поводу зашёл поговорить, да лежи ты, успеешь набегаться.

— Значит так: всё что было до моего возвращения из будущего вопросов не вызывает, но дальше словно скорректировали поступки. С одной стороны перед глазами жизнь по страницам автобиографии, словно писал очень близкий человек с моих слов, с другой — моя восстановленная память в реальности последующих лет, но уже сохранёнными знаниями. Как так может быть, словно проживали два человека, в одном теле. Бред! На вскидку разнятся выступления нашей группы «Феникс», драка в школе, которой не было в романе, откуда встреча с Путиным, бухалово по поводу и без, курил — это да. Завод какой-то смазанный, словно со стороны, путяга, люди вокруг, служба в армии, музыкальное училище, класс ударных, ведь не было этого. Завод, институт, одни вопросы. Но главное, что я тебе сейчас скажу: я вёл записи в общую тетрадь. Зелёную такую, за сорок четыре копейки, помнишь, продавались в каждом канцелярском магазине.

Соболев вскинулся, гневно сверкнул глазами, стало заметна его нервная реакция на откровения подопытного пациента. Явно сдерживаясь, стальным голосом осведомился:

— И где же эта тетрадь, летописец ты наш, ненаглядный?!

— А я помню? Точно записывал несколько лет, сперва подробно, потом, ради экономии места отмечался фрагментально, узловыми событиями. Не знаю! Искал после освобождения. Куда-то сунул перед подсадкой, не повезёшь ведь в зону подобные откровения: «господа-товарищи, я из будущего»! Каждый день шмон, объясняй потом куму, что я писатель, а текст — всего лишь дневниковые записи фрагментов будущего фантастического романа.

— Да как ты мог вообще позволить такую вольность?! Ведь была договорённость: язык на замке, а ты такой компромат держал, молодец, ничего не скажешь! Подписку забыл, эта тайна принадлежит не только тебе. Чёрт тебя дери, подставлялся ежедневно!

— Ну, держал! Я — особенный, вольности должны с рук сходить, не всё вас, комитетчиков, слушать. Я словно подопытный кролик и тогда был и вот сейчас, опять тайны! Виктор Сергеевич, с тобой как на духу, а ты мне предъявлять. Да пошёл ты!

В глазах Петрушевского плескался гнев, вызванный не только непредсказуемой реакцией куратора, но страхом и неопределённостью. Соболев жёстко осадил приятеля:

— Давай без истерик! Что в той стране, что в этой: ты обязан подчиняться законам социума. Государство, это система, ты её винтик, пусть и не такой как все. Повторяю, обязан служить родине, как бы пафосно не звучало, помогать науке и спецслужбам. За тобой ухаживают, врачи бегают, память вот вернули, а ты тут капризничаешь: кролик он подопытный! Ты, Дима, избалованный и амбициозный гость из будущего, сколько я с тобой возился и разруливал твои «подвиги», забыл?

— Я на Литейный не сам пришёл, ты меня чуть ли не за шкирку притащил и выбора не оставил. Жил словно под домашним арестом, а что я натворил-то?! Это не моя вина, а промысел Божий или ещё какой. Вернул память, спасибо! Но попрекать зачем, чай не пацан, давно уже седьмой десяток разменял. Тебе самому поди уже за семьдесят.

— Семьдесят два года, уважаемый «гость из будущего».

В кабинете повисла тишина, каждый по своему переживал сказанное. Вновь заговорил Соболев:

— Ладно, проехали. Давай не будем собачиться. Прочитал твои воспоминания, пишешь интересно, вроде знаю о тебе много, а оказалось далеко не все, вот разволновался. Записей о наших отношениях ровно никаких, как и упоминаний о будущем. Другими словами, у меня складывается впечатление, что ты альтернативного бытия не знал. Все нестыковки в биографии «двух Петрушевских» надо систематизировать и что-то решать. Хочу тебя использовать в опытах нашего центра, не возражаешь. Или обиду затаил?

— Нет, конечно, не суди строго больного человека, — Петрушевский заулыбался и протянул руку, — возраст, да нервишки не к чёрту, сам понимаешь.

Соболев встал и пожал протянутую ладонь. Петрушевский легко соскочил с кровати и стал натягивать спортивный костюм.

— Товарищ старший лейтенант, агент по особым заданиям к продолжению службы готов!

— Послушай, агент, ты чего же меня так низко ценишь: я полковник запаса с выслугой более тридцати лет. Пошли в мои «хоромы», там удобней продолжить дружескую и тёплую беседу.

— Да неужели, а чего не генерал, Сергеевич? Впрочем, за тебя рад, а у меня в военном билете старший сержант всего-то, но против дружеской, да ещё и тёплой беседы не имею ничего против.

Пожилые люди рассмеялись и направились к выходу. «Хоромы» директора встретили учёного и его «подопытного кролика» атмосферой, исполненной на решение важных научных задач. Петрушевский красноречиво посмотрел на дверцу серванта, откуда хозяин кабинета доставал в последний раз бутылку коньяка. Соболев перехватил взгляд и приструнил:

— Дмитрий Сергеевич мы пришли делом заниматься, а не квасить. Теперь слушай, — он подошёл к пластиковой доске и взял в руки маркер и провёл горизонтальную прямую линию. — Я рисую точку возврата в отрезок, где ты уже побывал. Обозначу апрель 1968, теперь исходную — ноябрь 2016. Мы рассчитываем условное «время в пути», а на самом деле создаём «червоточину» или другими словами провал. В капсуле отдыхать уже не будешь, а объявишься ровно в те моменты, когда увидел несовпадение. Для этого постарайся точно воссоздать по памяти те парадоксы. Это сложный эксперимент, работаем поэтапно, будешь корректировать свои действия, повлиявшие на ход событий.

Соболев провёл от первой точки параллельную черту, затем разбил её на несколько частей.

— Ты же говорил, что цепная реакция возникающая из-за нарушения порядка причинно-следственных связей отсутствует, её нивелирует время? Как ты можешь знать, что изменилось, а что нет в нашем мироустройстве.

— Говорил. Но то в теории, а на практике мы обязаны избежать случайностей и попробовать удалить из истории Петрушевского, навязанные изменения из-за его разболтанности и неумения оценивать ситуацию. Я не утверждаю что мир изменился, а если и изменился, мы знать не можем, как именно. Ты сам поведал на беседах, кто будет первым президентом, когда развалится СССР, каким путём пойдёт новая Россия во главе с твоим давним знакомым и массу других подробностей. Всё это зафиксировано в документах и лежит в архиве спецслужб. Как знать, может повлияли другие попаданцы? Вот и надеюсь с твоей помощью разработать систему эффективных способов удаления ошибок. Напомню, место, где ты находишься, называется «центр изучения проблем природы времени». А изучение предполагает влияние и управление. Иди сюда и пиши, разберём по косточкам: я — аналитик, ты — исполнитель.

— Блин! Но как я всё вспомню? Я же никого не убивал, не устраивал терактов, не строчил доносов и подмётных писем в органы.

— Дима, не передёргивай, вспоминай, что ты там про драку рассказывал, может ты парню мозги набекрень поставил и кардинально изменил его судьбу. Как его фамилия, помнишь?

— Такую не забудешь — Юрий Сноб. Докопался до меня в туалете и схлопотал слегонца.

— Да ты что! Ведь этот парень на тебя телегу накатал в милицию, по сути раскрыл твой статус, оттого заявление перенаправили в наш отдел и последовала цепная реакции. Спустя столько лет могу открыть тебе эти подробности. Считай, он нас с тобой познакомил, вот тебе и причинно следственные связи! Нет, этот эпизод трогать не будем. Что ещё тебя коробит?

8. Коррекция

— Спрашиваешь, что ещё коробит? Да, много чего, например, ввод советских войск в Чехословакию, нелепая гибель Гагарина, идиотский жребий из-за которого советская сборная не попала в финал чемпионата Европы по футболу, крушение советской подводной лодки К-129 и гибель всего экипажа и много чего. Это только в 68-м году. Всего не помню, но если покопаться в истории, то правящая верхушка в купе с политиками столько всего натворила во вред себе и потомкам.

Петрушевский оборвал свою тираду. Соболев морщился и нервно крутил маркер. Он смотрел на старого приятеля, в глубине души рождалось сомнение в правильности выбора испытателя. Москва запрещала личное участие в любых экспериментах, его место руководить и отвечать за опыты. Дима подвернулся весьма кстати, ведь теперь начальник мог доверить своему подопечному, не только программу по проверке теории «эффекта бабочки», но и кое-какие личные задачи, спрятанные глубоко от начальства и смежников из ФСБ.

— Дима, ты чего, издеваешься? Речь пока о тебе и моём доверии для проведения ответственного испытания по коррекции ряда незначительных событий в твоей прошлой жизни. Этот эксперимент необычайно важен, а в случае успеха, может послужить толчком к более радикальным изменениям каких-то событий. Не будем забегать вперёд. Мы убедились, что человека, в данном случае тебя, можно транспортировать в заданную точку и возвращать назад. Изменяем структуру четвёртого измерения, влияем на время. Когда-нибудь Россия объявит на весь мир, что путешествие во времени больше не фантазия, а реальность. Это покруче любого атомного арсенала, мир изменится. Представляешь, какие у тебя возможности?! Откуда у тебя этот шрам, над глазом?

Соболев показал на правую бровь Петрушевского. Тот от неожиданного перехода замер, потом нехотя ответил:

— Если память не изменяет, итог потасовки во время концерта на свадьбе. Из-за чего сцепились не помню, это были курсанты из артиллерийского училища. Сняли офицерские ремни и в атаку, вот пряжкой и приложили. Отлично помню, как поддатый и залитый кровью приполз после драки домой и был большой переполох. А что?

— А то, вспоминай дату. Попробуем это достоинство, что украшает мужчину, убрать: если точно будем знать дату, отправим в тот день и ты не станешь ввязываться в потасовку, облечённый нынешними знаниями поставленной задачи. Ясно выразился? Тебе интересно?

— Конечно интересно. Точно не вспомнить: осень шестьдесят восьмого, может сентябрь или начало октября.

— Главное, что уже после твоего апрельского прибытия. Вот и задание: избежать драки, а по возвращению посмотрим на твою бровь. Что скажешь?

— И что! Вот так просто? Отыграл на танцах, под пряжку не попал и дефект без всякой пластики пропадёт?

Дмитрий Сергеевич озадаченно посмотрел на начальника:

— Факт потасовки останется в памяти, но без телесных повреждений? А сам-то веришь?

— Посуди сам, факт есть объективная реальность. Не будет шрама тогда, не будет и сейчас. Вот и посмотрим. Надо только время подобрать точнее, а то застрянешь на недельку другую, а в событие не попадёшь. Может посмотрим мемуары, ты там много про свой «Феникс» вспоминал.

Соболев открыл ноутбук, достал флешку и запустил файл. Оба склонились над экраном, Петрушевский подсказывал, место по тексту.

— Вот, есть! «Накануне седьмого ноября мы отыграли свадьбу в общежитии, что на улице Скороходова. Запомнилось это выступление двумя событиями: я порвал кожу на малом барабане, а затем порвали кожу на моём лице. Подрались с курсантами уже на улице после танцулек, те скинули ремни и пошли в атаку, используя атрибут обмундирования будущего офицера в качестве довольно опасного оружия. Пряжка рассекла мне правую бровь, кровищи натекло много…». А ты говоришь в сентябре, спасибо ретроградной памяти прежнего Петрушевского. Готовься, Дима. Сейчас попрошу ребят рассчитать задание для программы и вперёд!

— Постой, Витя! Значит я перемещаюсь в 6 ноября 1968 года и избегаю драки? После чего исчезнет шрам, а значит и скорректируется запись в мемуарах? А как же я смогу существовать в своём теле, зная, что я из будущего направлен для неучастия в рукопашной, то есть я буду обладать особыми знаниями из сегодняшнего дня? А затем как ни в чём небывало вернусь в лабораторию? Что-то у меня ум за разум заходит, поясни.

— Две одинаковых личности существовать вместе не могут, помнишь я рассказывал о защите временной последовательности, где парадокс времени исключён. Другое дело поток сознания, а это совсем иная материя, где заложенный в нас алгоритм поступков может меняться, а то и просто отсутствовать, оставляя место инстинктам. Очень условно приведу для тебя такой пример: ты много лет назад написал портрет и забыл про него. И вот случайно нашёл картину на антресолях и решил её переделать. Прошло много лет, но ты сейчас меняешь прошлое: цвет глаз сделал другой, пририсовал усы и очки. Аналогия с нашим экспериментом условная, но здравая и вполне реализуемая. Тот Петрушевский без каких-либо мотиваций не станет участником побоища и сохранит лицо, а ты просто очнёшься в капсуле и продолжишь своё существование в этой реальности.

Соболев по растерянному лицу друга, понял, что осознание сказанного когда-нибудь состоится, но явно не сейчас. Учёный махнул рукой и добавил:

— Забей, как сейчас принято говорить, доверься дяде Вите. Есть частности, которые я сам не в силах понять, но на наш эксперимент это никак не повлияет. Отдыхай пока, тебя позовут. А завтра, как обещал, домой к Светлане и собакам.

Дмитрий Сергеевич медленно шёл по коридору, раздираемый противоречивыми мыслями и предположениями. Значит можно попробовать изменить историю! Эта мысль полыхнула в голове и мгновенно породила множество вариантов. Во-первых: убрать тюремный срок, а точнее свой косяк в прошлом, послуживший детонатором цепной реакции советского правосудия. В памяти всплыла сцена покупки пистолета и последствия той истории. Во-вторых: надо стать финансово независимым, то есть найти способ хорошего легального заработка и встретить перестройку состоятельным гражданином. В-третьих: как-то изменить историю не только свою, но родственников, общества, системы. Водоворот фантазий внезапно отпустил Петрушевского: ведь ещё ничего не ясно, а вон как губу раскатал.

Через два часа в палату постучали, пришёл Алексей Андреевич. Дальше всё повторилось по знакомому сценарию: стальные двери, укол, капсула и безвременье. Для Петрушевского провал прошёл незамеченным. Он не мог видеть волнение Соболева и нервно сновавших у пульта ассистентов. Наконец, стол с пациентом медленно выехал из туннеля. Дмитрий Сергеевич поднялся с ложа и немедленно ощупал место, где досадной помехой десятилетия украшал шрам над правой бровью. Три пары глаз впились в растерянное лицо Петрушевского, не сдерживаясь зааплодировали и радостно зашумели.

— На, любуйся! — и Соболев протянул путешественнику зеркало. — Вот оно, будущее без пластических хирургов, которых мы оставим без работы, без досадных последствий и прочих косяков. Поздравляю, Дима, у нас всё получилось!

Через десять минут они уже сидели в кабинете директора. На этот раз Соболев не замедлил открыть дверцы серванта и достать уже ставшую традиционной бутылку коньяка. Он разлил коньяк, умело поворачивая горлышко, тем самым стряхивая капельки в фужер. Тонкий аромат алкоголя разнёсся по помещению. Чокнулись.

— Ты отдаёшь себе отчёт, какое открытие мы с тобой совершили! Исчезновение шрама никак не повлияло на течение жизни и устоявшийся порядок твоего существования. А значит теория «эффекта бабочки» остаётся по большим вопросом. Если точно просчитать последствия и аккуратно подправить отдельные события прошлого, можно управлять историей. Нобелевская премия не за горами! Эх, Дима, ты не представляешь на пороге каких событий мы стоим. Не зря наши пути вновь пересеклись, не зря! А давай-ка проверим твои мемуары, ведь если не было травмы, следовательно, не было и причины отмечать этот факт. Пляски и драку, как второстепенный эпизод, ты мог помнить, а дальше? Открываем ноутбук и смотрим. Ага, читай!

Все четыре предложения о свадьбе, танцах, пробитой коже на барабане, а главное рассечённой брови, исчезли. Абзац не пострадал, а просто уменьшился по смысловому наполнению. Это было так поразительно, оба застыли в немом восторге: наука сделала не просто шажок, а стремительный рывок в освоении эфемерной и неуловимой материи — пространства и времени!

9. Назад в прошлое

Как и обещал Соболев, Дмитрий Сергеевич покинул научно-исследовательский комплекс на следующий день. Официально его выписали, выдав на руки пространный эпикриз о неполном выздоровлении с рекомендациями по дальнейшему лечению и режиму. На словах договорились продолжать эксперименты.

— Дим, это твоё добровольное согласие. На первых порах, за риски выпишу страховые, но готов заключить с тобой соглашение и оформить в качестве сотрудника, а в договоре пропишем «испытатель оборудования». Вот тебе и работа непыльная на старости лет. Целая эпоха прошла и вновь в одной упряжке, уровень другой, а цель всё та же: победить время.

Жена встретила его на вокзале Выборга. В машине радостный лай домашних питомцев. В родной Ландышевке тишь да благодать: целебный воздух, а главное, это долгожданный покой и уют на седьмом десятке лет. После городской суеты и закрытого стерильного центра, с его машиной времени, сказка какая-то! Дома сели обедать. Светлана Петровна придирчиво осмотрела мужа:

— Хорошо выглядишь, старый. Не возьму в толк: что-то в тебе изменилось, а что не вижу.

Петрушевский молча показал на место, где раньше был шрам.

— Тебе что-ли пластику сделали? Да чисто как, никакого следа! — и тут же съязвила, — может меня твой Соболев тоже пригласит?

— Не пригласит, а вот мне работу предлагает в центре. Что-то вроде лаборанта, а заодно периодически проверять здоровье, в основном мозговую активность.

— Я не против, мозговую активность надо обязательно проверить!

Оба рассмеялись, но жена не заметила взгляда супруга направленного в сторону и его серьёзные глаза. Все события за неделю он рассказать не мог, да и никогда бы не стал. Слегка тяготила зависимость от Соболева, его железобетонная убеждённость бывшего куратора, натиск и напор. Петрушевский осознавал собственное слабоволие, зависимость от директора и неспособность отказать тому. Главные перипетии прошлого возникли задолго до знакомства с будущей женой, так зачем ей знать всю эту историю. Прошли в дом, а там радость для собак: хозяин приехал. Началась размеренная загородная жизнь. Через две недели позвонил Виктор Сергеевич:

— Приветствую. Ну как, ты готов?

— Я-то готов, а вот жена может не понять, если я на работе, то как смогу мотаться каждый день в Питер и возвращаться домой? У тебя есть соображения?

— Я об этом уже думал. Попробуй объяснить, что график у тебя не нормированный. Пару-тройку раз в неделю будешь ездить в Центр. В качестве основного аргумента оклад в полсотни тысяч и отдельные выплаты на дорожные расходы, плюс бесплатное обследование, а по мере надобности и лечение. Обязанности: особые заказы по профилю твоей прошлой работы в слесарной мастерской. — Соболев усмехнулся и добавил. — Я надеюсь, что Светлана Петровна не будет тебя подозревать в адюльтере? Или есть основания?

Петрушевский засмеялся, почесал затылок и озорно ответил:

— Да, пошёл ты! Как такое могло придти в голову о человеке познавшем время. Не суди по себе, а эта твоя грязная химера подозрения — обычный психологический рудимент чекисткой закваски. В преклонном возрасте пора упразднять недостатки. Если серьёзно, то считай договорились, мне и так, насколько помню, периодически приходится ездить в город, теперь будет дополнительный весомый аргумент.

— Молодец, хорошо сказал: «упразднять недостатки», а я добавлю и поощрять добродетель.

В начале декабря Дмитрий Сергеевич вновь оказался в проходной на улице Курчатова. Соболев вручил временный пропуск при последней встрече. Петрушевский уверенно прошёл пост охраны. Уже знакомые коридоры, редкие сотрудники в гостинице и, наконец, кабинет директора. Из-за стола поднялся радушный хозяин и крепко пожал руку. После общих слов перешли к делу:

— Садись, держи, это перечень экспериментов, ознакомься. Все вопросы задавай сейчас, потом будет некогда, — Соболев передал несколько проштампованных листков с логотипом исследовательского цента.

— Петрушевский пробежался глазами по тексту, ненадолго задержался в конце списка и удивлённо поднял брови:

— Последним пунктом «особый заход», это что за тест? И вот ещё пара заданий мне не очень понятных: «пробная доставка» и «подготовка объекта». Везде стоят сноски и какие-то номера. Давай поясняй, мастер конспирации.

— Ладно слушай по пунктам. Итак, «особый заход» — самый сложный и непредсказуемый эксперимент. Это пробный скачок в будущее! Тут масса неясностей и вопросов. Всё подопытные животные неоднократно программировались на ближайшую перспективу. Возврат стопроцентный, но братья наши меньшие, как известно молчат. Любая попытка повесить на них камеру или другой фиксатор результатов не дают. Просто чёрный фон. Другими словами время не пропускает предметы, приборы или иные вещи. Моя гипотеза: в червоточине возникает парадокс защиты хроно-исторического пространства, другими словами, временные закономерности облекают испытуемого в реалии заданного места с предметами данного исторического отрезка, как то одежда, расчёска, часы, блокнот, ручка, или каменный топор, меч, лук со стрелами и так далее. Скажем, улетел Петрушевский в начало человеческой эволюции и очнулся там обёрнутый в шкуру и крепко сжимающим рубило в заскорузлых пальцах, но никак не видеокамеру. Нам надо проверить это экспериментально без камеры, с ней, в прошлом и в будущем, это и есть «пробная доставка».

Глядя на взволнованное и сосредоточенное лицо испытуемого, Соболев не мог сдержать улыбки и продолжил:

— Я шучу: в далёкое прошлое тебя не отпустим. Мы исследуем время которое помним, так проще анализировать факты и строить систему испытаний. «Подготовка объекта», это контакты в прошлом с избранными лицами, которые по тем или иным причинам могут повлиять или вообще изменить что-то по сигналу со стороны. Чтобы стало понятно, ты встречаешься, к примеру, со мной, ну скажем плановый контакт или там день рождения и передаёшь мне информацию которой я не владею. Для меня ты человек из будущего, я ничему не удивляюсь, но фишка в том, что инфу я передаю из сегодняшнего дня и ты вообще не мог знать её никогда. Например, ты доверительно предупреждаешь меня, что готовится покушение на моего начальника, а мотивировка вполне правдоподобная, типа видел своими глазами, как полковника толкнули под поезд. Эффект отложенной памяти: ты и духом не ведал и вдруг вспомнил, когда увидел Серебрякова. Ведь ты его должен помнить, он заходил в кабинет при нашей первой встрече. А ещё ты спрашивал про цифры, это служебные отметки заданий. Эти папки тебе придётся читать и запоминать. Как тебе такая перспектива, боец невидимого фронта? Словно разведчик, вот только заброска в прошлое и с помощью машины времени. А для удобства, в отчётах, пропишем тебя по псевдонимом «коммуникатор».

Внутри Петрушевского, в который раз слабо, маякнул сигнал тревоги и страх перед будущими испытаниями. Соболев уловил состояние «коммуникатора» и доверительно-успокаивающе заговорил:

— Дим, я тебе как-то говорил, что подобрать испытателя не так уж трудно, но ты особый. Мы ведь друзьями были, так кому как не тебе доверить важные для страны, для будущего человечества, эксперименты. Это такая честь, быть первооткрывателем, как полёт Гагарина! За свою «телесную оболочку» не сомневайся: тысячи экспериментов и все удачные, а ведь работы начинались аж в 1966 году. Четвёртое измерение вред человеку нанести не может, это не механическое воздействие, не электрические поля, это особая энергия существования космоса! Через червоточину переносишься в ту или иную точку заданной программы, никаких клонов — просто Петрушевский там и здесь. Короче, ты со мной? Ещё не поздно отказаться, но если смалодушничаешь, будешь потом жалеть весь остаток жизни. Упустить такой шанс — позор, духовная деградация!

Дмитрий Сергеевич на миг задумался: что же сам не лезешь в капсулу, учёный хренов, подобрал подопытного ролика. Но быстро отогнал сомнения и возразил себе: сам трус и хвост поджал, а Витя, не в пример тебе, выдающийся учёный, если надо рискнёт не задумываясь..

— Витя, хватит агитировать «за советскую власть», я согласен и хорош давить на меня: позор, деградация! Партия сказала надо: комсомол ответил есть! Давай-ка свой эликсир доставай, моралист.

Соболев удовлетворённо хмыкнул и полез за коньяком. Учёный и испытатель сели обсуждать подробности. Время работало на результат, сейчас это прекрасно понимали оба. Петрушевский не мог предполагать чем обернётся его сотрудничество с бывшим куратором. Сейчас дух захватывало от перспективы необычных экспериментов, картинок прошлого и его месте в обстановке фантастических романов будущего, которые взахлёб поглощал в юности.

10. Переброска

— Дима, вот текст, заучи слово в слово, здесь техническая информация для меня в прошлом. Не удивляйся, это суть первого задания. Я специально адаптировал для тебя формулировки, но сам разберусь. Естественно, стану расспрашивать откуда столь специфические познания, но ты человек из будущего, отговоришься, мол нахлынуло неизвестно откуда и решил поделиться. Я не могу сказать будешь ли ты помнить этот скачок, вернёшься расскажешь. Главное, ни в коем случае, не проболтайся об обратной связи. Я могу дров наломать и повлиять на ход экспериментов, а главное, не ровен час, на твою судьбу.

Через час Петрушевский уже лежал в капсуле, пробежался ещё раз по заданию и передал папку директору. Дальше как обычно: свод капсулы, камера над головой, вспышка и провал.

…Петрушевский проснулся словно почувствовал толчок изнутри. Встал с кровати прошёл на кухню, за окном светлело, привычный вид на свою первую школу, рядом старинный дом бывшего прихода «Сампсониевского братства». Вдоль дороги рельсы для маневровых паровозов завода «Русский дизель». За стенкой похрапывали дед с дядей, в женской комнате тихо, семья спит, а вот его что-то гложет. Попил воды, тормознулся в туалете и прошёл в свою комнату. В голове билась мысль оформившаяся в желание обязательно связаться сегодня с Соболевым. И речь пойдёт о технической стороне экспериментов ОЛИБа и ещё более странным показался, тот факт, что Петрушевский уверенно знал эти подробности…

В то же миг сознание вернулось к нему, зашумела вентиляция и стол медленно пополз и вывез на дневной свет Петрушевского, для которого ровным счётом ничего не изменилось, кроме новых ярких воспоминаний. На постамент бодро вскочил Соболев.

— Ну, как там я молодой, не размазал тебя как шпионского прихвостня, выведывающего государственную тайну из сотрудника КГБ и по совместительству старшего научного сотрудника?

— А коньячка нальёшь, хозяин? — весело среагировал Дмитрий Сергеевич.

По сложившейся традиции, они переместились в директорский кабинет и с неизменным «Наири». Видя нетерпение Соболева, Дмитрий Сергеевич одним предложением разрешил все вопросы:

— Ни хрена я не помню, Виктор Сергеевич!

— Что-то подобное предполагал, значит, помнить должен только я, но тоже плаваю, был ли контакт, не был — сколько времени прошло. А сам как?

— Сам, нормально. В этой реальности все пучком: помню и задание, и капсулу, затем провал и уже выезжаю из машины времени на свет божий. Нужно пересмотреть задание, чтобы мы смогли понять результат, как в эксперименте со шрамом. А если написать на теле информацию?.

Петрушевский хихикнул, он был явно в хорошем настроении. То ли от удачного возвращения, скрыть мандраж удавалось плохо, ведь каждый скачок, как полёт в космос: может вернёшься на землю, а может нет. Возможно скрыл что-то от директора и был переполнен перспективами на будущее. Соболев, как зоркий психолог и внимательный аналитик, это чувствовал, но терзать расспросами испытателя не стал — рано или поздно всплывёт само.

— Кончай дурака валять, Дима, ещё добавь татуировку набить. Не пускает «скачок» лишнее, новое измерение переносит биологию, но облекает объект в антураж заданного места, в смысле одежду, мелочи всякие. Главный инструмент сейчас — память. Давай-ка составлять отчёт. Потом попробуем повернуть время вперёд. И тогда на сегодня вся программа исследований.

Следующий скачок выполняли через полтора часа. Задание совсем простое: заглянуть на день вперёд в точку старта, то есть в зал с капсулой. Для эксперимента установили электронные часы с датой. «Космонавт» уже привычно забрался в капсулу, начался отсчёт. Соболев и сотрудники замерли — подобный скачок проводился впервые. Старт. Петрушевский твёрдо стоял на ногах посередине лаборатории. В полумраке дежурного освещения, Дмитрий рассмотрел постамент и пульт управления. На столике тестовые электронные часы и стопка бумаги. На табло высвечивалось число следующего дня. Нажал на кнопку «стоп», написал: «Испытание, 15 декабря 2016 года. Старт произведён накануне: 14 декабря 2016 года. Петрушевский». В следующий миг, всё пропало, раздалось знакомое жужжание и Петрушевский выехал из туннеля капсулы. Всё.

— Как прошло? А теперь помнишь?

— Да, теперь помню. — и Петрушевский рассказал о своих не слишком богатых впечатлениях и записке.

— Ну что, ждём до завтра. Поедешь в Ландышевку или переночуешь?

— Переночую, где мне приткнуться? — и он потянулся за мобильным телефоном, чтобы поставить в известность Светлану Петровну.

В палате, которую он принял за номер гостиницы во время первого пребывания в центре, Петрушевский наконец остался со своими мыслями наедине. Предстояло обдумать и просчитать выгоду от сегодняшних испытаний, ведь он соврал Соболеву. Всё он отлично помнил в этом тесте, но признаваться директору пока не спешил. А случилось следующее. Они встретились по предложению Соболева в садике Политехнического института, было совсем тепло, оттого они позволили себе присесть на прогретую скамейку. Соболев вопросительно уставился агента:

— Не тяни рассказывай, что там у тебя стряслось, опять подрался?

— То над чем ты работаешь у себя в ОЛИБе пока осуществить не представляется возможным. Для образования дыры во времени, требуется среда создания которой служит оптико-волоконный кабель, а средствами — две «временные линзы», устройства на кремниевой основе, которые ускоряют перемещение информации по оптоволокну, данные предстают в виде пучка фотонов. Для создание программы испытаний потребуется суперкомпьютер, это залог успешной работы алгоритма. И то и другое пока человечество не изобрело. Кроме того, для нужд лаборатории потребуется энергия, соизмеримая с объёмом потребляемым всем городом Ленинградом. Вот как всё просто, Виктор Сергеевич. Но в будущем всё получится.

— Чего?! Ты откуда знаешь? Я понимаю, что информация из нашего будущего, нахватался верхушек и сейчас мне тут что-то пытаешься объяснить. Я кандидат наук бьюсь с коллективом единомышленников над решением проблемы, тут является пророк-технократ: не торопитесь, ребята, надо подождать сотню другую лет и всё у вас получится. Смысл наших изысканий в том и заключается, мы хотим опередить время и решать эти задачи сейчас.

Молодой учёный выдохнул, видно как он здорово завёлся от небрежно брошенных слов Петрушевского. Оба замолчали, вновь заговорил Соболев:

— А зачем ты мне это рассказываешь, ведь сам ничего не смыслишь в теме?

— Я хотел помочь тебе, думал это важно. Вот вспомнил и высказался, как сумел. Ведь оптоволокно и суперкомпьютеры пока человечество не изобрело.

— Помочь он хотел. Запомни, я решаю, что нужно в настоящее время, а что нет!

Петрушевский сдержался, а так хотелось бросить правду в лицо: «Передаю твои же слова из будущего! Пересеклись мы с тобой в 2016-м году, машину времени ты свою построил и успешно испытал на мне. Тогда мы встретились вновь после долгого перерыва. По твоей инициативе я здесь, ты дал мне такую информацию, чтобы довести тебе молодому и упёртому. Вот такие парадоксы времени или абсурды, если угодно».

Лежа на кровати Петрушевский спорил с сам собой: не признался, что всё помнит, отчего не раскрыл карты? Так, ведь директор категорически запретил упоминать о задании из будущего и по логике, он бы уже знал, что я нарушил его вето. Но почему Соболев не обмолвился о той встрече, ведь обязан помнить, старый чёрт. Раз контакт состоялся, то в его памяти должен этот эпизод отпечататься, таким образом Сергеич меня проверяет? Чушь какая-то, шпионские игры. Раздираемый противоречиями, Дмитрий Сергеевич уснул.

Утром вспомнил о своих ночных сомнениях. Сейчас главное — результат вчерашнего эксперимента, он с нетерпением ожидал новостей от Соболева. Позавтракал, позвонил жене, затем убивал время тупо пялясь на жидкокристаллический экран телевизора. Мысли были далеко и вертелись вокруг своей маленькой лжи, которая, как известно, порождает большую. Наконец влетел запыхавшийся директор:

— Ну что, Дима, тронулись за новыми открытиями.

В лаборатории собрались участники вчерашнего эксперимента и что-то энергично обсуждали. Рванули к столику: тестовые часы отключены, а на листке бумаги стоял автограф испытуемого с датой. Все зааплодировали — ещё одна маленькая победа Соболева и его коллектива. Начальник как бы вслух бросил:

— Предварительные выводы: путешествие в прошлое память отключает, в будущее — нет! Вопрос, почему такая странная избирательность. Особенности подкорки испытуемого или закономерность четвёртого измерения. На сегодня все свободны, — и уже к Петрушевскому, — Дима, а мы с тобой ещё немного покалякаем, пойдём.

11. Ретранслятор

Вновь знакомый кабинет. Соболев пригласил Петрушевского в кресло, посмотрел испытующе и резанул вопросом:

— Дима, ты чего-то не договариваешь, я же чувствую. У нас с тобой такие планы, ответственные эксперименты. Как работать, если ты не доверяешь мне?

— Да с чего ты взял, Виктор Сергеевич!? Если ты на измене, то я отойду в сторону, найди испытателя или сам лезь в капсулу. Что было, то и сказал! Ты меня на полиграфе ещё проверь!

Соболев внимательно всматривался и просчитывал степень правдивости возмущённого подчинённого, затем успокаивающе поднял руку.

— Ладно, ладно, Дима. Чего ты взвился. Впереди сотни испытаний, проверим и перепроверим каждый тест. Здесь терра инкогнита, не всё подчиняется физическим законам, а уж метаморфозы сознания просто не объяснить. Ты знаешь, что отправляя тебя в прошлое я пытался вычислить дату создания прототипа. Почему? А потому, что в теории путешествовать в машине времени невозможно раньше того момента, когда создана сама установка. Вот почему, мне важен момент твоего финиша в прошлом. Я сознательно планировал твоё путешествие задолго до первых пробных испытаний с участием человека, а устное сообщение, лишь предлог…

— Что значит предлог? Объяснись, не мотай мне нервы!

— Поскольку время блокирует твою память, это уже не имеет значения, главное, что я помню ту встречу! Выдернул меня из постели: срочно, во чтобы то ни стало, незамедлительно. Это сейчас всё знаю, а тогда решил: сбрендил парень на фоне временных мутаций. И ещё: договоримся раз и навсегда, ты не будешь предлагать мне самому становится испытателем. Во-первых, я не имею права рисковать, случись, что со мной в прошлом, полетит на хер вся программа и история создания прототипа останется под большим вопросом, как и твой жизненный путь. Во-вторых, генеральный конструктор и директор центра обязан видеть результаты, руководить экспериментами и фиксировать результаты. В-третьих, и я уже говорил, ставить опыты на себе мне запрещено. Над нами куча инстанций, включая ФСБ и Академию наук. Сейчас ты спросишь: ага, мне можно рисковать, тебе — нет? Отвечу: жить вообще опасно и вредно. Каждый день с любым может что-то случиться, помнишь грузовик в начале нашего сотрудничества? Это так к слову. Пойми, Дима, твоя миссия, как у Гагарина, ты — первый, кто с помощью достижений нашей науки может путешествовать во времени. На данном этапе испытаний, ты — условный ретранслятор, человек, выполняющий задания из будущего и влияющий на тонкие временные материи в прошлом.

У Соболева загорелись глаза, переходя на пафосный посыл собеседнику, директор преображался. Петрушевский видел сейчас не пожилого уставшего человека, разменявшего седьмой десяток, а вдохновлённого учёного — творца, переосмысливающего и меняющего реальность. Театральная пауза оборвалась робкой репликой испытуемого:

— Командуй, Виктор Сергеевич. Рассказывай, что у нас сегодня. Обещаю, капризничать не буду.

Прозвучало так, словно маленький ребёнок, разбивший дорогую тарелку из семейного сервиза, жалобно просит прощения и готов на любое наказание. Соболев засмеялся, за ним прыснул Петрушевский: мир и согласие, на этот раз, восстановлено!

— Ладно, дитё капризное, слушай. Дело весьма щекотливое. Наш ОЛИБ в те давние времена финансировался из рук вон плохо. Руководитель отдела посылал заявки во все инстанции, да толку! Средства отпускались на реальные проекты: космос, строительство, мирный атом. А тут закрытое подразделение КГБ курирует разработку прототипа машины времени. Для учёных из Академии наук звучит дико, у страны немало других задач, а тут авантюристы начитались Герберта Уэллса. Короче, денег нег, экспериментируйте сколько угодно, но без серьёзной финансовой подпитки. А дело стоит! Чуешь куда клоню?

— Не врубаюсь пока, так к чему клонишь: ограбить банк и перевести вырученные миллионы на счёт лаборатории?

— Нет, конечно. Надо создать такую ситуацию, когда минфин вынужден будет это сделать без всякого грабежа!

— и как же? И при чём тут «ретранслятор»?

— А, понравилось словечко? Способов несколько. Один из них доказать, что движемся в правильном направлении и удивить комиссию результатом. Есть более радикальный способ: взрыв или пожар, а перед этим бомбардировать ведомство докладными о слабой безопасности объекта.

— На мой взгляд, авантюра с вредительством может инициировать закрытие проекта до лучших времён или вообще закрыть.

— Возможно ты и прав, но я хочу с твоей помощью попробовать первый вариант, а за ним второй. Мы устраиваем показ для государственной комиссии, а затем случится беда и надо восстанавливать ОЛИБ заново. Люди из министерства и нашего ведомства увидят результат и поспешат доложить наверх. Вот когда можно выбить немало средств. Эта порочная практика из нашего времени: сперва из-за разгильдяйства теряем, затем с размахом восстанавливаем под солидное финансирование, не слышал никогда о подобных случах?. После реального результата прототипа, ни у кого не возникнет вопросов в целесообразности поддержки открытия века. И вот как я планирую организовать жульничество во благо. Сегодня опыт провести не удастся, задержись ещё на одну ночь, завтра ещё заново проверим программу и вперёд.

Петрушевский ворочался с боку на бок и в который раз прокручивал разговор. Отойдя от первых эмоций, наконец разобрался в своих чувствах. Казалось, что Соболев тронулся умом: до сих пор всё шло в пределах здравого смысла, то есть понимания важности экспериментов и логике действий. Но сегодняшний пассаж выходил за рамки разумного. Взрывы, мистификации, словно в низкопробных телесериалах, а главное, никчёмность таких радикальных методов. А если заметут его как террориста, Соболев может вернуть образ, но не реального подростка. Власти закроют в психушку или реальный срок повесят. В моей биографии этого нет и следовательно меняется история? Хрен тебе, Витя! Не для того я подписывал договор, чтобы куролесить в прошлом по твоим лекалам. А как ты меня проверишь, полковник? Он мысленно спорил с Соколовым и явственно почувствовал страх. Он же старший офицер могущественного подразделения, стоящего на страже родины, они там у себя крутят всякие комбинации и ловушки, что для них какой-то Петрушевский. Да и не друзья они вовсе, одна видимость.

…Белые ночи. Без фонаря виден циферблат: три часа. Вот и конечная цель маршрута. Он осмотрелся — никого, поправил лямки рюкзака и свернул на газон. Пара десятков шагов и вот он фасад в стиле неоклассицизм, портик старинного здания, четыре колонны, дорический ордер всегда восхищавший его, да разве сейчас это важно — важно добраться до второго этажа. Сбросил тяжёлую ношу, достал верёвку, один конец привязал к рюкзаку, другой за пояс. Вскарабкался по стене, упираясь мыском подошвы в руст и перевалился через балкон. Теперь подтянуть наверх важный груз, затем открыть балконную дверь и проникнуть в помещение лаборатории. Ночью, в слабом свете карманного фонарика, помещения ОЛИБ кажутся мрачными и загадочными. Днём здесь гудят приборы, мигают лампочки, человеческий говор — это идёт работа по созданию системы. Люди, называющие себя учёными, хотят перекроить историю человечества. Ага, здесь главное помещение, луч света выхватывает обводы адской машины времени. Канистра с бензином, пять шашек динамита, капсюль и пять метров бикфордова шнура. Пять метров это около восьми минут, надо успеть. Всё готово, достал спички, поджёг. Зашипел змеюкой, пора уносить ноги. Через минуту же на земле, следы заметать не нужно, достаточно перчаток. Убежал в садик при Политехе, отсюда улица Курчатова просматривается хорошо. Взгляд на часы, сейчас жахнет, ещё немного, и ещё — грохот и волна пламени, очень эффектно. Можно полюбоваться пару минут и вдруг: «Стоять! Руки вверх!». Топот ног, крутят руки…

Петрушевский подскочил на кровати, так в кино показывают: мокрое, перекошенное от испуга лицо главного героя, часть сознания всё ещё в ночном кошмаре. Господи, привидится такое! И тут он вспомнил вчерашний разговор и предложение от которого он собрался отказаться. Острой болью отозвалось сердце, Дмитрий Сергеевич ощутил нехватку воздуха, грудь сдавило. Вот этого только не хватало. Он зажёг свет, посмотрел на часы, вспомнил о кнопке тревожного вызова. Через минуту прибежала дежурная, затем подтянулся администратор этажа, Петрушевский не абы как, а вип-персона всё-таки, испытатель! Медсестра померила давление, вколола комбинированную инъекцию. Доложили директору и главврачу Алексею Андреевичу. Утром Петрушевский легко поднялся с кровати, от ночных кошмаров остались неприятные воспоминания, зато здоровье тревог не вызывало. В десять его осмотрел Алексей Андреевич, удовлетворительно хмыкнул и пригласил к шефу. Встревоженный Соболев шагнул навстречу.

— Ну как наш дорогой пациент? Готов к испытанию? — спросил, обращаясь к врачу. Выслушав позитивный отзыв, кивком головы отпустил медика.

— Дима, ты вчера разволновался, я понимаю. Давай пока отложим рискованный сценарий, а лучше совсем забудем. Ты, прав, последствия просчитать невозможно. А перед отправкой домой, махнём-ка в будущее. Вот держи, почитай, это программа испытания.

Бросок в будущее для испытуемого выглядел странно. Петрушевский попал в чёрное пространство, оно окружало его мрачной субстанцией, где не было начала и конца. Не было ничего. Когда Дмитрий Сергеевич вылез из капсулы и поделился своими впечатлениями, а вернее их отсутствием, Соболев отвёл глаза и бросил:

— Что-то пошло не так, проверим программу и повторим. Сейчас на осмотр к врачу, затем собирайся домой. Свяжусь с тобой на следующей неделе.

Петрушевский в сопровождении Алексея Андреевича вышел из помещения. В испытательной зоне остался Соболев и его помощник Николай Чистяков.

— Витя, зачем рисковать, зачем на десять лет вперёд? Он же наш ровесник. А если догадается?

— Ничего не догадается, зато мы теперь знаем. Отличный способ выяснить, когда оборвётся линия жизни. Мы же не предполагали подобный результат. Это я не додумал: человек смертен, рано или поздно испытуемый попадёт в фатальную зону. А я теперь могу по данным программы точно знать дату кончины. Дальше проблемы испытуемого: обследоваться и продлевать свои дни, либо тихо ждать неизбежного. Однако, неплохой бизнес, машина времени в роли предсказателя. Что скажешь?

Чистяков поморщился:

— Не правильно всё, Витя. Не надо людям это знать. Есть индивидуальная биологическая закономерность, человек может лишь предполагать, но твой способ годится для врачей.

— Так я ведь об этом говорю — диагностика для специалистов…

Соболев поморщился и оборвал себя. Зачем ляпнул этому тюфяку Чистякову, у которого в голове после науки стоит выпивка и анекдоты.

12. Николай Чистяков

Наконец-то домой. Как всегда в таких случаях, деревенский воздух и график обязательных работ, взбодрил Петрушевского и задвинул тревожные думы на задний план. Рядом любимая супруга и дорогие животинки. Никаких лабораторий с запахом озона и духом казённого, хоть и комфортного, учреждения с вымуштрованной обслугой. Никаких учёных, врачей, внимательных и участливых взглядов, анализов и набивших оскомину процедур. Любопытство и повышенный интерес к деятельности «Центра изучения природы времени и пространства» быстро прошёл. Мало того, стал утомлять, местами пугать Дмитрия Сергеевича своей тайной составляющей, своим непростым руководителем и его тестами. Для себя, Петрушевский объяснял исполнительность и терпение тем, что обязан Виктору Сергеевичу возвращением памяти, подписанным договором и, наконец, старинным знакомством. Сегодня опять звонил Соболев:

— Дима, привет! Как дела? Помнишь, ты рассказывал про странный электросчётчик на даче. Хочу прислать к тебе специалиста, не возражаешь? Его зовут Николай Федорович Чистяков, ты его видел. Мы с ним вместе с самого начала. Он блестящий учёный и мастер на все руки. Прими, обогрей и накорми. Единственная просьба, не предлагай ему алкоголь, слабоват он по этой части. Да, нет, не хроник, но лучше не начинать.

Чистяков перезвонил на следующий день. Обещал приехать к обеду. Форд «Фокус» Чистякова въехал на хорошо убранный от снега участок и под лай собак из дома, замер у злополучного хозблока. Из машины вылез упитанный дядька, неуловимо похожий по конституции и внешности на главу принимающей стороны. Оба переглянулись и заулыбались.

— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, меня зовут Чистяков Николай Фёдорович, старший научный сотрудник. Чем-то мы с вами одинаковы, Дмитрий…

На крыльцо вышла Светлана Петровна, за ней рвались собаки, взглянуть на чужака, а заодно предупредить лаем о своей готовности защитить хозяев.

— Здравствуйте, вы не бойтесь, я животных выпущу, они добрые вас не тронут, только понюхают.

— А я и не боюсь, дома доберман раньше жил, — Чистяков смело шагнул вперёд, — отпускайте.

Животные окружили учёного, обнюхали и пару раз гавкнули для приличия — знакомство состоялось. Светлана Петровна мягко поинтересовалась:

— А сейчас чего не держите?

— Да следить некому: мама умерла, с женой не сложилось…

Хозяйка тактично промолчала и вернулась в дом, следом проскользнули собаки. Мужчины прошли в хозблок. Петрушевский опасливо косился на дверной проём.

— До сих пор побаиваюсь сюда заходить, первое время и вовсе паниковал, вдруг снова куда забросит. Смотрите, здесь распределительный щиток и злополучный счётчик.

Чистяков полез в машину, скинул дублёнку, накинул сверху рабочую куртку и вытащил из багажника инструментальный ящик. Поковырялся в щитке, принёс какой-то измерительный прибор, что-то подсоединил, бросил взгляд на светящийся экран и удовлетворённо хмыкнул.

— Вот что, Дмитрий, счётчик просто частично вышел из строя, я такой вариант предвидел и захватил новый, опломбированный с паспортом. Просто заменю приборы. Петрушевский раскрыл рот, но Виктор опередил вопрос:

— Всё за счёт фирмы, вы наш особый пациент, оттого услуги и расходные материалы бесплатные. Единственное, если ведёте показания, то запишите сейчас. Нет? Тогда десять минут и проблемы больше нет. Хотел вас спросить, как вы со снегом справляетесь?

— Это он, Муравчик, — Петрушевский указал на снегоуборочную машину, примостившуюся у входа.

— Имя такое странное? Заводская марка?

— Нет, конечно. Трудолюбивый, как муравей, вот и сложилось в прозвище. Он нас здорово выручает.

Чистяков поменял приборы, подкрутил контакты и удовлетворённо хмыкнув, доложил:

— Всё готово, пользуйтесь, — и после паузы добавил, — я пожалуй поеду.

Тут, словно ждала этих слов, заглянула Светлана Петровна:

— Да, вы что, Николай! Обедать! Я на троих накрыла и не вздумайте отказываться, обижусь раз и навсегда. То, что за рулём не беда, переночуете у нас в гостевой комнате. Через час стемнеет, и куда на ночь глядя поедете?

Смущённый Чистяков, слабо отпирался и быстро сдался. По всему видно, неотложных дел нет, а провести время у гостеприимных хозяев в радость. Прошли в дом. Когда расселись, Светлана, предложила мужчинам выпить рюмочку для аппетита. Не обращая внимания на знаки Петрушевского принесла из холодильника бутылку «Абсолюта».

— Гости редко бывают, вот держим для такого случая. И я с вами за компанию пригублю, — не давая открыть рот мужу сунула ему в руки литровку шведской водки, — открывай.

После первых возлияний под украинский борщ и домашние котлеты, завязался разговор. Жену больше интересовало прошлое семейное положение, привычки и особенности холостяцкой жизни. Дмитрий же, спрашивал про дела на работе, без закрытых подробностей, и планы «лечебного» заведения. Когда содержимое бутылки уменьшилось вдвое, почти не пьющий Петрушевский, вспомнил о просьбе Соболева. Видя, как жадно Чистяков провожает глазами каждую недолитую рюмку, предложил прогуляться, тем более, что визитёр оказался курящим. Супруге за спиной сделал жест: убирай водку со стола. На улице благодать: мороз около пяти градусов, безветрие и главное чистое небо усеянное звёздами. За ними, по своим делам, выскочили домашние питомцы. Затем прислушались к вечерней собачьей перекличке, не обращая внимание на хозяина и его гостя вставили свой голос в общий хор.

— Не скучаете здесь, — скорей утвердительно, чем вопросительно молвил Чистяков.

— Так ведь благодать, радость после мегаполиса с его грохотом и хлопотами, а воздух какой!

— Я вот тоже мечтаю разделаться с делами и уйти на покой. Куплю участок, заведу живность…

— А что мешает? В лаборатории разве мало молодых специалистов?

— Не в этом дело, мы начинали с Сергеичем в конце шестидесятых. Как же это было тогда интересно. И первые тараканы, отправленные в пространство, первые мыши, дело шло к испытаниям добровольцев. Но после аварии, лабораторию, тогда она называлась ОЛИБ, надолго закрыли. Я парился в одном НИИ, потом Соболев разыскал и вновь пригласил. Но он сильно изменился…

Петрушевский мысленно содрогнулся: авария?! Вспомнил свой жуткий сон неделю назад. А последняя фраза насторожила, ведь его самого терзали смутные подозрения о жестокости и беспринципности начальника. Петрушевский, когда-то прошедший школу выживания, где почти не остаётся места высоким общечеловеческим ценностям, сразу почувствовал в характере и поступках Соболева твёрдый расчёт, авантюризм и едва заметные диктаторские замашки. Водку убирать рано, мягкого и вроде как совестливого Чистякова следует разговорить. После прогулки, Петрушевский, к удивлению жены, предложил продолжить банкет и вновь достал початую бутылку. В глазах учёного мелькнули радостные искорки. Выпили ещё, потом перешли на ты, Петрушевский всё подливал. Следующий перекур на фоне притихшей деревни и под необъятным небесным куполом, шли чуть ли не обнимку. Дмитрий Сергеевич придерживал гостя и сыпал вопросами.

— Ты чего-то там говорил про аварию. Соболев не рассказывал. А что случилось?

— А то и случилось, Дима, что кругом раздолбаи: финансирование хилое, оборудование изношенное, собирали по институтам, техника безопасности никакая, вохровцы пьянствовали. Сперва рвануло, затем пожар. Всё нахрен выгорело, хорошо у Дооса, нашего завлаба журналы опытов и остальные документы в сейфе несгораемом хранились. Люди не пострадали, всё случилось ночью. Следствие, комиссии всякие, пустое дело. Дооса хотели под суд отдать за халатность, да ранняя смерть уберегла от расправы, а Сергеича вроде за штат вывели, все материалы в Москву и крест на исследованиях. Ты понимаешь столько лет ушло коту под хвост?!

— А когда это случилось, год какой, Коля?

— В семьдесят второй, летом…

— Но ведь центр существует и вон какие результаты!

— Ну да, в девяностых, когда бардак в стране начался, Витька взял в аренду эти помещения, их после пожара подремонтировали и оставили за институтом Иоффе. Он всё отладил, оборудование достал. Финансирование глубокая тайна: то ли бывшие коллеги скинулись, то ли в Академии наук нашлись прозорливые люди, не знаю. Важно что экспериментальная установка работает и сам знаешь как. А вот директор другой, совсем другой, мстит власти или чего, я не понимаю. Жестокий, мстительный, безжалостный. С тобой зато нянчится, ведь вы в прошлом друзья? Потому и не сказал тебе про последний опыт, пожалел…

— Ну ка колись, Коля, скажи по дружески, я могила! Что за тайна про меня, а?

— А сам не понял? Говорил что ничего не было: чернее чёрного, пустота. Так ведь это ты смерть свою видел, прости. Ай, зачем сказал!

Петрушевский протрезвел, вот оно что! Примерно так он рассуждал, значит в будущем попал во временной вакуум и его, как физического объекта не существовало. Он уже умер, вопрос когда?

Утром, после завтрака, Чистяков засобирался на работу.

— Дима, извини, наговорил вчера по пьяни. Забудь и Сергеичу ни звука — подставишь меня по полной и себе навредишь.

— Естественно, я не враг себе и какой резон тебя подводить? Но забыть не смогу… А ответь мне, ты программу составить и осуществить запуск можешь?

— Конечно, а тебе зачем? Заговор готовишь?

Оба рассмеялись, Чистяков не придал значения странному вопросу, а Петрушевский больше техническими подробностями не интересовался. Николай Фёдорович ему понравился: юморной, преданный делу и в тоже время какой-то беззащитный, мягкий, совестливый.

13. 2017 год

Новая серия испытаний давалась всё тяжелей. В конце года Соболев перевёл на счёт Петрушевского в Сбербанке пятьдесят тысяч рублей. Это обстоятельство служило оправданием еженедельным поездкам в Санкт-Петербург перед женой. Увесистый приработок к пенсии — большая удача в наши дни. Светлана довольна и лишних вопросов не задаёт. Да он и не скажет никогда, зачем мотать нервы супруге. Не поверит и решит, что рассказы о путешествиях во времени — аномалии после комы. Лучше придерживаться версии о токарных работах в мастерской Центра.

Тяжело морально от жёсткого подхода директора к заданиям программы. Всё смахивало на эксперименты с изменениями хода истории, авантюрной основой бескомпромиссных требований и нежелания слушать возражения или замечания подопытного. Сегодня требовалось отправить письмо в Большой дом. Поскольку время не позволяло передавать сообщения на письменных или других носителях, Петрушевский вызубривал содержимое, а его юный двойник в прошлом, но облечённый знаниями из будущего, в точности повторял текст на пишущей машинке. Трофейную механическую «Mercedes Prima» с русским шрифтом, привёз после войны дед из политуправления, где служил во время войны. Мать подрабатывала машинисткой в студенческие годы и Петрушевский помнил, как пятилетним мальчишкой засыпал под бойкий стук клавиш. В памяти сохранилась надпись Mercedes Buromaschinen G.m.b.H. 1933.

В анонимном послании значилось следующее сообщение:

«Полковнику Серебрякову Н.Т. Довожу до вашего сведения, что заведующий лабораторией ОЛИБ при управлении КГБ по городу Ленинграду, гражданин Доос Генрих Иванович связан с БНД (внешней разведкой) ФРГ через родственников по немецкой линии. Кроме того г-н Доос ведёт аморальный образ жизни и состоит в любовной связи с лаборанткой Лидией Сергеевной Колывановой».

Перед знакомым маршрутом к прототипу, Петрушевский не удержался:

— Виктор Сергеевич, но ведь это донос времён сталинских репрессий. Человека возьмут под наблюдение, а любовница тут причём?

— Дима, если понадобится я твоё мнение обязательно спрошу. Именно так и надо отсекать потенциальных врагов. О моральной стороне дела не тебе рассуждать, свои грехи не забывай. Делай как прошу и не задавай лишних вопросов. Тебя не киллером нанимаю, а добровольным помощником по великому блату. И не забудь: я в прошлом ничего об анонимке не знаю и знать не должен!

Петрушевского перекосило, но виду не подал, мысленно бросил в лицо директору: ах ты сука, какие такие грехи ты мне предъявляешь, начальник хренов? Зачем ты вообще появился в моей жизни? Вон как запряг!

Соболев словно почувствовал недобрые флюиды от подчинённого и примирительно добавил:

— Дима, не принимай близко. Это наши гэбэшные игры, пришла пора исправлять ошибки прошлого. Лучше тебя никто не сделает. Оцени степень доверия и не обижайся. Лады?

Бросок много времени не занял. Петрушевский в который раз подумал, что поступил мудро, сославшись на начисто стёртые воспоминая о своих поступках в рамках заданий из настоящего в прошлое. Он не стал рассказывать Соболеву как получив мысленный посыл на выполнение задания, долго взвешивал стоит ли его исполнять. Победил трусливый обыватель: в конце концов, начальнику виднее. А вдруг неизвестная информация, вскрывшаяся спустя столько лет? Неизвестный Доос ему не кум ни брат, но неприятный осадок остался, постепенно множа нелицеприятную картину взаимоотношений нынешнего Петрушевского с бывшим приятелем. Выбрав момент, Дима отстучал текст и затем вставил в каретку конверт и заглавными буквами впечатал адрес: «Главное управление КГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Тов. Серебрякову Н.Т.». Кинул конверт в первый попавшийся почтовый ящик, анонимка рано или поздно дойдёт до комитетских, не фельдъегерем же служебной связи отправлять. Вскроют, проверят, зарегистрируют и передадут полковнику.

Дмитрий Сергеевич, по дороге в Выборг прикидывал так и сяк ситуацию и гадал, как долго эта канитель с подмётными письмами, анонимками, редкими встречами с неизвестными контактёрами Соболева будет его касаться. Свои обязательства перед Соболевым он считал выполненными. По непонятным самому себе причинам, Петрушевский испытывал от путешествий во времени усталость, а временами глубокую депрессию. Мечталось уйти от этих испытаний и забыть навсегда центр с его комфортом, ресторанным меню и вежливыми сотрудниками. За эти два месяца он по настоящему сошёлся лишь с помощником Соболева, Чистяков хоть до мозга костей учёный, но не зацикленный фанат дела, а добрый и отзывчивый человек. Натура неуловимо похожая по складу характера на самого Петрушевского. Внутри медленно зрел протест, хотелось всё бросить, спрятаться на своём доме, с посиделками у камина в кругу с любимой женой и четвероногими друзьями Бубликом и Дуськой. Новый 2017 год встречали втроём. Дети как всегда укатили в Европу и с согласия жены, Петрушевский пригласил Чистякова, с эрудированным и весёлым собеседником всегда интересно. Федорович сыпал забавными историями и потешал анекдотами.

— А вот ещё, Светлана, не смотрите так, очень приличная хохма: таблица Менделеева впервые приснилась А.С. Пушкину — просто он нифига не понял.

Лежащие у ног собаки удивлённо вскинулись на взрыв хохота Петрушевского и Светланы Петровны. Улыбающийся Чистяков продолжил:

— То что запомнил из выступлений Задорного. Фрагменты школьных сочинений: «Маяковский засунул руку в штаны и вынул оттуда самое дорогое, поднял его высоко и сказал: я гражданин Советского Союза. Анна сошлась с Вронским совсем новым, неприемлемым для страны способом. Кутузов мечтал хотя бы одним глазком взглянуть на Париж. Пьер был светский человек и поэтому мочился духами. Суворов был настоящим мужчиной и спал с простыми солдатами. Декабристы накопили большую потенцию и излили её на Сенатскую площадь. Денис Давыдов повернулся к женщинам задом и выстрелил два раза. Доярка сошла с трибуны и на неё тотчас же влез председатель. Гоголь страдал тройственностью, которая заключалась в том, что одной ногой он стоял в прошлом, другой приветствовал будущее, а между ног у него была страшная действительность»… Там ещё много чего, но вижу вам хватит.

Разгорячённые шампанским хозяева вместе с гостем вывалились во двор. Новогоднее небо озарялось фейерверками с соседних участков. Разноцветные блики и грохот разрывов поддерживали атмосферу праздника. Петрушевский вытащил из злополучного сарая коробку модульных салютов на 25 залпов. Установил на садовой дорожке и поджёг фитиль. Вверх устремились зелёные, золотые, красные, фиолетовые пеоны, кометы и вертушки. Свист, грохот, мерцание — новогодние атрибуты счастливой и безмятежной жизни. Если бы так…

Встретились за завтраком, помятые не выспавшиеся, возраст берёт своё. Гостеприимная хозяйка нажарила блинов. За столом, под вчерашний салат оливье и блины с красной икрой, мелкие хвори отошли на второй план. Крепкий чай поднял настроение. Купаж из чёрного листового чая с добавками аромата клубники и сливок, оставляли особое послевкусие. Чистяков засиживаться в гостях не собирался. Поблагодарил за гостеприимство и напоследок рассказал ещё один анекдот:

— В дурдоме медсестра пытается открыть какую-то дверь. У неё не получается. Психи подсказывают: «Дёргай сильнее». Она дёргает ручку сильнее, дверь все равно не открывается. Медсестра, задумчиво: «Наверное закрыто». Психи: «Да нет, она просто открывается в другую сторону. Мы думали, тебе ручка нужна».

Не успел Петрушевский отсмеяться раздался сигнал мобильного. Звонил Соболев:

— С Новым годом, Дима! Прошлый год у тебя непростой выдался, желаю в этом здоровья и благоденствия. Интересуюсь, Чистяков случаем не у тебя отдыхает? Не могу дозвониться.

— Нет, не у меня. С чего ты взял?

— Мне показалось, что в последнее время вы сблизились.

Петрушевский грубовато одёрнул директора:

— Когда кажется, креститься надо, Виктор Сергеевич. Не знаю, где ваш сотрудник встречает новый год.

Соболев пропустил последние слова мимо и жёстко отчеканил:

— Ладно, если свяжется с тобой, передай что жду обоих пятого января. Есть работа. Будь здоров.

Чистяков вопросительно посмотрел, по тому как огрызнулся Петрушевский, конечно догадался кто звонил. Праздничное настроение упало.

— Просил передать, что ждёт обоих через четыре дня. А как я тебе передам, если ты у меня не был?

Николай Фёдорович улыбнулся.

— Конечно не был. Вернусь в город включу связь. Объясню, что встречал праздник у знакомых. А чего поник, что-то случилось?

Петрушевский медлил. Как объяснить, Николаю о своих чувствах к Соболеву. Как рассказать историю их взаимоотношений в прошлом: задержание, понуждение к сотрудничеству и дружбе после того, как буквально выдернул куратора из под колес грузовика, совместные пьянки и не только, знакомство с его матушкой. Как раскрыть хорошему, но малознакомому человеку пару-тройку историй, с криминальной перспективой, из которых его выручал старший лейтенант КГБ. Из памяти такое не вычеркнешь, тем печальней, что старый товарищ использует его в своих планах далёких от научных исследований, стал откровенно помыкать, жёстко пресекать попытки сопротивления.

— Да так, не обращай внимания. В одном с тобой согласен: годы сильно изменили нашего начальника. Может служба в КГБ добавила Вите новые качества, но изменила не в лучшую сторону. Думаю, что работа в этой организации не допускает такие чувства как жалость, сострадание, участие, доброта, ставя в замен расчёт, подавление и приказ. Чем больше узнаю, тем больше разочаровываюсь.

— Дима, давай-ка после следующих экспериментов где-нибудь посидим и поговорим. У меня к твоему бывшему товарищу много накопилось претензий. У тебя в гостях не готов это обсуждать, а вот под хорошую выпивку, пожалуй решусь. Пока.

Форд выехал за ворота, Петрушевский закрыл створки, медленно направился к дому, гадая о чём же таком Чистяков собрался рассказать. Судя по его тональности и внутреннему сопротивлению, информация явно не добрая.

14. Учёный и его жертва

Пятого января в стране продолжались праздники, в центре обычный рабочий день. Визит к директору принёс неприятности. Соболев мрачно взглянул на мнущегося у порога подчинённого и не предложив присесть грозно бросил:

— Нагулялся с новым дружком? Нехорошо, Дима, врать. Федя Чистяков умный, но телефон выключить не догадался, а лишь заблокировал вызов. Про биллинг забыл, а ещё инженер электронщик. И тебе старпёру невдомёк, — видя, как вскинулся Дмитрий Сергеевич, остановил жестом руки, — Я не в претензии, главное, чтобы дело не страдало. Пора за работу. Работаем два дня, затем догуливай неделю где и с кем хочешь.

Дмитрий Сергеевич чуть не взорвался, оказывается начальник ещё и следит за ним, собрался было огрызнуться, но сдержался. Про себя подумал: «Козёл ты, Витя, чего мордой тыкать в чужой косяк, о своих промахах подумай».

— Теперь о деле, — продолжил Соболев, — «поездка» в этот раз будет особенная и очень непростая.

Петрушевский напрягся. К чему готовит в этот раз? Вновь порадовался за себя, что разыграл потерю памяти после броска во времени. А вот нынешнюю память не отобьёшь, не выкинешь из головы его демагогические рассуждения о зле во благо, плотную опеку и навязанные поступки. Всё, хватит, пора ставить Соболева на место.

— Я поднял свои архивные записи. Там имеются выписки из уголовных дел связанных с терроризмом. Мне надо, чтобы ты разыскал фигуранта, попавшего в подозреваемые, но за недоказанностью причастности к преступления проходившим по делу лишь свидетелем. В подробности посвящать не буду. Слушай, что надо сделать. Найдёшь человека и представишься от…

Чем дольше Соболев говорил, тем больше росло внутреннее сопротивление. Когда Соболев сделал паузу, Петрушевский взорвался протестом:

— Всё, Витя, надоело! Я подписывался помогать науке, а не твоим криминально-ментовским разборкам. Седлай машину времени и отправляйся корректировать свои косяки в прошлом. Помог мне — низкий поклон, но отрабатывать таким образом благой поступок не обязан. Вот пропуск, я ухожу!

Соболев поднял тяжёлый взгляд и чеканя каждое слово, бросил взбунтовавшемуся подчинённому:

— А что мне мешает в прошлом не вызволять тебя за драку с телесными повреждениями, забыл? А мутная история с изнасилованием, где ты якобы не виноват, но ведь это как повернуть. Тебя отмазывала Контора, система, которую я представляю. А твоя фарцовка, а пистолет, забыл. Забыл кому давал подписку о сотрудничестве. Пожалуй я нарушу инструкцию, смотаюсь в прошлое и откорректирую, как ты выражаешься, биографию. И будешь ты сидеть не в научном центре, где о тебе заботятся, а париться на нарах или гнить на Богословском кладбище рядом с героическим дедом. Смотри сюда.

Соболев живо поднялся, стало заметно, как непросто ему сдерживаться, открыл сейф и достал увесистое дело, повернул обложкой и помахал. Петрушевскому хватило времени прочитать свою фамилию. Затем отправил досье назад и запер компромат.

— Вся твоя жизнь в этой папке, личное дело здесь, а не в архиве. Ты врёшь мне, а я тебе. Но ты винтик механизма, а я пружина, приводной механизм. Раз не хочешь по хорошему, то будем по протоколу: сопротивляешься, иди на х… и на свалку. Как тебе такой расклад?

Из Петрушевского словно выпустили воздух, он сжался и опустил голову. В голове метались мысли: сам дурак, не сдержался и получил оборот. Зато начальник раскрыл свои пугающие резоны, но сдаваться рано. Надо сыграть страх и покорность. А что если решить всё махом, оглушить этого божка, вырваться из лаборатории и рвануть на телевидение, собрать журналистов? Чушь, я слишком слаб против этого хищника. И тут словно вновь ударило током и вспыхнуло простое и страшное решение. Как он раньше не додумался?

— Ладно, ладно, Виктор Сергеевич! Я всё понял, прости мой дурацкий характер: ляпну невпопад, затем жалею. Давай договоримся: я ничего не говорил, ты ничего не слышал. Мир?

Он протянул руку теперь уже ненавистному ему человеку, но в глазах читалась преданность и покорность. Это совсем не просто мерить на себя личину артиста и играть на грани срыва. Но теперь у Петрушевского был план, словно сверхмощное оружие и защита от стресса. Соболев если и разглядел двурушничество, то не подал вида и словно нехотя протянул руку. У него тоже был свой умысел: главное сейчас решить свою задачу чужими руками, а потом отправить Петрушевского в путешествие из которого не возвращаются.

— Ладно, строптивый ты мой, уточним детали. Вопросы есть?

— Конечно, ты не сказал в кокой отрезок времени это нужно сделать? Я имею ввиду год и месяц.

— Лето семьдесят второго, а тебе-то не всё равно?

— Так я в это время ещё служу в армии.

— Ну и что? У тебя каждый выходной увольнительная, забыл?

— И то верно, можно и в самоволку, если необходимо.

— Дима, это детали, которые сам решишь, сделай всё не позже конца июля. Или опять будешь фордыбачить? Давай повторим сценарий и на стенд, выполнишь задание и свободен до завтра. Расспрашивать один чёрт бесполезно…

… Петрушевский нашёл Балабана по адресу в Парголово. Хорошее место, тихое. Маленький деревенский домишко, в зелени разросшихся деревьев и не подумаешь, что в нескольких километрах огромный город. Дима невольно сравнил с будущей дачей в Ландышевке. Мужик ковырялся в огороде, на вид лет пятьдесят, весёлое и открытое лицо. Отложил лопату:

— Тебе чего, пацан?

— Дело до Балабана. Если ты, отзовись.

— Ошибся, молодой, нет тут таких.

— Козырной просил передать привет и оказать помощь. Ещё он рассказывал о вашем рывке перед войной. Я с «пятёрки», что в Рубцовске, откинулся недавно. Козырной зону держал, я главшпаном за ним. Ещё добавил, что помнит добро и не сомневается в помощи. А ещё вспоминал твои выкрутасы на пересылке в Крестах и байки, что травил о мусорах.

— Ладно, Козырного помню, зайди.

Балабан пропустил визитёра вперёд, оглянулся и пригласил в дом.

— Присаживайся. Как зовут тебя?

— Кличут Ранний.

— Ладно, излагай.

— Надо два куска «хозяйственного мыла». Причиндалы и ходики. Один комплект тебе нужно занести в квартиру и заныкать на антресолях или в подходящем месте, вот адрес хаты, где оставишь сюрприз. Хозяин днями на работе, жена по утрам отводит детей в школу, серьгу (замок) пальцем можно открыть. Плачу штуку, что скажешь?

— Лаве засвети.

Петрушевский вытащил пачку, которую заимствовал из собственной заначки и передал исполнителю. Сорок четвертных купюр перетянутых резинкой, сразу привлекли внимание Балабана. Взвесил пачку на ладони, закурил и после паузы согласился. Дмитрий был убедителен, сказалась тюремная закваска из будущего.

— Козырному верю как себе, а значит твои слова приму. Напомни, где ты чалился?

— Где чалися там уже нет. Ты проверки брось, Балабан. Я чужому штукарь предлагать не стану. Козырной тянет мазу за меня, этого мало? Готов помочь, поддержи, а порожняк не к чему.

— Лучше малява от старого кореша, но подчерка его не знаю. Ладно, жди, — коротко бросил хозяин и ушёл в сад.

Вернулся через десять минут, положил на стол перепачканный в земле цинк из под патронов. Взял со стола нож и умело вскрыл крышку, вместо патронов в железном ящике лежали, переложенные сальной бумагой, динамитные шашки. Тут же капсюли, бикфордоф шнур, несколько будильников переделанных под таймеры и всякий технический хлам — полевой комплект террориста. Извлёк пару шашек, ловко прикрутил к каждой какие-то приспособления, по будильнику, приторочил провода и завернул каждый в газету. Один свёрток уложил в коробку из под обуви перетянул крест накрест бечёвкой и подвинул Петрушевскому.

— Пользоваться умеешь? Объяснить что к чему?

— Мне без надобности. Свой «подарок» ни в коем случае не активируй, — Петрушевский споткнулся, — в смысле не включай и сотри пальцы. Благодарствую и прощай, братишка. Мир тесен, авось пересечёмся.

После визита к Балабану, Дмитрий выполнил вторую часть плана Соболева: доставил коробку в камеру хранения N13 на Финляндском вокзале. Вспомнил, как на замечание, что камера может быть занята, Соболев усмехнулся:

— Эта занята не будет, наберёшь код А400, откроешь бокс, положишь посылку и захлопнешь. Дальше не твоя забота…

15. Исповедь

За проходной Петрушевского ждал взволнованный Чистяков.

— Дима, Соболев всё знает! У тебя-то как? В время запуска я взглянуть в твою сторону боялся.

— Поговорили по душам. Меня он открытым текстом прищучил за ложь о тебе. Куда пойдём?

Поехали в центр на метро. С пересадкой вышли на у Гостиного Двора и уверенно двинули в ресторан «Метрополь». Тут Петрушевский чувствовал себя как рыба в воде. В ресторане был перерыв на перекрытие, но Дмитрий Сергеевич договорился с официантом и тот провёл их в малый банкетный зал на втором этаже. После нескольких рюмок под знаменитые киевские котлеты товарищи расслабились и стали изливать душу. Разговор являлся как бы продолжением дискуссии, начатой ещё на даче, а объектом всё тот же Соболев.

— Я сегодня отказался выполнять его установки, но этот гад прижал меня компроматом из прошлого. Я кое-как выкрутился и обещал всё сделать. И сделал, будь он неладен. Сказать по правде я его начинаю бояться. Диктаторские замашки меня сильно достали, но теперь есть основания бояться за свою жизнь, я для него, после сегодняшнего скандала, отработанный материал. Ты знаешь, что от меня требовалось? Найти одного уголовника забрать у него взрывчатку и отнести в камеру хранения. Мало того, заплатить этому типу, чтобы тот подбросил динамит в квартиру. В жизни бы не признался, но держать в себе не могу. Такими темпами скоро заставит устранять своих недругов. Не сомневаюсь, у бывшего офицера КГБ врагов немало. Жаловаться некуда, в журналистов и телевидение, не верю. Этот узнает от своих покровителей раньше, чем дело получит огласку и просто избавится от меня. Федя ты чего?

Перепуганный Чистяков слушал с расширенными от ужаса глазами и силился что-то спросить. Видно так был потрясен рассказом Петрушевского.

— Дима, а номер ячейки не тринадцать?

— Ну да, именно она, код А400.

Чистяков всхлипнул и махом выпил рюмку, налил ещё и снова осушил. Балагура и добродушного помощника Соболева было не узнать. Страдание на лице было искренним, человек был настолько подавлен, что взял себя в руки и заговорил лишь после третьей подряд рюмки. Морщась, выдавливал слова покаяния. Они жгли Чистякова, но он выплёскивал их на изумлённого Петрушевского, словно прихожанин на исповеди избавляется от страшного земного греха.

— Помнишь я рассказывал про начальника нашей лаборатории, его звали Доос Генрих Иванович. Он умер во внутренней тюрьме КГБ от разрыва сердца. Его обвинили в подрыве лаборатории, потому, что нашли в его квартире самодельную бомбу, которую тебе передал тот уголовник. Но будь Генрих Иванович террористом, никогда бы не стал держать в квартире такой компромат. А, я дурак, привёз коробку в ОЛИБ, по просьбе Соболева. Я плохо помню, кажется он говорил о командировочном из какого-то НИИ, согласившегося доставить очень дефицитные детали для нашей установки. Курьер опаздывал на другой поезд, поскольку проезжал транзитом, буквально на бегу сунул коробку в камеру хранения, якобы успел отзвониться нашему Соболеву и назвать код ячейки. После твоего рассказа теперь знаю, какой груз привёз в ОЛИБ. Дима, а ведь не Доос взорвал лабораторию! Это гад Соболев сделал! Убирал талантливого учёного, чтобы присвоить себе его разработки и выбить деньги на новую лабораторию, где он был бы полновластным хозяином. Просчитался наш хитрожопый мастер тайных операций: лабораторию закрыли, а гэбэшник продолжал трудится в своих органах. Но уже не как учёный, а простым оперативником. Сам мне рассказывал, когда восстанавливал в девяностых центр по изучению проблем времени.

Обалдевший от таких откровений, Петрушевский воскликнул:

— Получается, что Соболев знал о взрыве и всю документацию спрятал? А мог он не ставя никого в известность втихаря смотаться в прошлое и кое-что подправить?

— Не знаю. На всех испытаниях я всегда присутствовал, составлял отчёты, писал программы, дублировал Соболева на пульте управления. Думаю, мог нырнуть втихаря разок-другой, Витя хитрый. Но я тебе о главном не сказал, до сих пор это было тайной. Когда он откупил корпус института и стал монтировать первый образец, то представил мне схему необычного прибора, который называл «концентратором». Суть устройства в сгущении поля при создании четвёртого измерения. Я не буду тебя мучить терминами, главное, что штука состоит из несколько плат и изготовленной из особого сплава антенны, работающей как на приём, так и на излучение. Прибор позволяет в определённых условиях переносить человека во времени без целевого указания и программного обеспечения. Такие устройства малы их можно маскировать под приборы бытового пользования. Соболев всё окружал тайной, почему мы не испытывали их в лаборатории для меня загадка.

Чистяков перевёл дыхание, маханул ещё одну рюмку, похоже, алкоголь его совсем не брал и продолжил:

— По особому списку эти штучки были установленны пяти объектам, среди которых оказался и ты. К тебе приехали на дачу и заменили счётчик электроэнергии в сарае. Ты ничего не заметил, а при нашем тесном знакомстве в прошлом году, я демонтировал прибор и заменил на обычный. Теперь последнее, Дима, уверяю тебя, я тут ни причём: во время электрического разряда сформировалась особая субстанция и тебя перебросило в прошлое. Ты лежал в коме, а твой двойник в прошлом проживал с историей всей твоей жизни от момента поражения. Мы ломали голову, как вернуть тебе память, точнее только я об этом думал, Соболев, ты ему нужен был здесь, остальное сам знаешь. Смею предположить, что в остальных четырёх адресах, проживали люди так или иначе связанные с начальником центра.

Петрушевский в конец растерялся от такого объёма информации, зато получил ответ на вопрос, мучивший с момента рокового удара током. Соболев, который из доброго приятеля трансформировался в коварного недруга, сейчас обрёл черты вселенского зла. Всё сплелось в неразрешимый клубок проблем, выход из которого только один. И он решился изложить его Чистякову. Катнул желваки на щеках:

— Я больше так не могу, у меня появился план, но без твоей помощи мне не обойтись.

У Чистякова загорелись глаза. Он разлил водку и подался вперёд..

— Коля, подожди пить! Всё очень просто, мне надо попасть в испытательный зал, естественно без догляда Соболева, а ты должен отправить меня в 19 декабря 1968 года. Там, наконец, решу наши проблемы. Тогда вернёмся к нормальной жизни без свихнувшегося доктора наук. Он исчезнет из нашей памяти. Каждый пойдёт своим путём, ты в науку, я в народное хозяйство.

Чистяков взвился и заметался по банкетному залу.

— Ты что собираешь его убить?! Я в этом не участвую, каким бы монстром не казался Сергеевич, я пальцем не пошевелю, чтобы помочь тебе. Хочешь уподобиться ему, валяй, но без меня!

— Коля, ты чего разорался, разве я сказал, что собираюсь его убить? Ты знаешь мою непростую биографию, — пристально взглянул на Чистякова и тот невольно кивнул головой, — но грех на душу не возьму ни за что. Тут всё иначе, кончай бегать и выслушай.

Петрушевский внятно и подробно объяснил учёному свою задумку. Когда закончил, лицо собеседника разгладилось, возбуждение сменилось радостью и надеждой, Николая Фёдоровича отпустило.

— Как всё просто, я не знал, ведь он никогда не рассказывал об этом случае. Промысел божий разрубит гордиев узел. Вот так, правильно! При таком раскладе, я на твоей стороне. Теперь по плану: программу составить пустяки, код замка у меня есть. Он затеял завтра очередной запуск, либо ни о чём не подозревает, либо решил от тебя избавиться. Узнаем время и опередим Соболева. На полчаса раньше проникнем внутрь, резервные генераторы прогоняют за час до испытаний. Внутри есть блокировка двери на случай нападения или обстоятельств непреодолимой силы. С ним последнее время охранник, врач Лёшка и может быть техник если меня уже в расчёт не берёт. Нам от силы нужно минут пятнадцать прогреть установку, загрузить программу. За такой промежуток времени бронированную дверь не откроют и код при закрытой двери не сменят. Если попробуют отключить электричество, на то имеются три резервных генератора, пока их вырубят, ты будешь уже далеко. Запиши точную дату и время до события, я сделаю резерв, чтобы не промахнуться и пропустить событие. Тогда наверняка.

Довольные заговорщики бросились обсуждать детали и фантазировать на будущее. Водка была забыта, как вредный отвлекающий фактор. Дмитрий Сергеевич посмотрел на часы, пора собираться домой, на поезде сегодня не поедет закажет такси и к девяти вечера будет в Ландышевке. Завтра нужно вернуться в центр к двум часам дня, времени вагон. Перехватил взгляд Чистякова, можно и махануть на дорожку. Засмеялись одновременно посетившей мысли, Николай Фёдорович напоследок схохмил:

— А не хлопнуть ли нам по рюмашке, уважаемый Дмитрий Сергеевич? — подражая интонации Костика из фильма «Покровские ворота», изрёк Петрушевский.

— Заметьте: не я это предложил! Наливайте! — подхватил интонацию Петрушевский.

Неожиданно подумалось, ведь жизнь изменится и если у Петрушевского весь дальнейший путь как на ладони, лишь шрам вернётся на лицо, то судьба Чистякова сложится иначе, поскольку уже не будет связана с злым гением.

— Коль, а ты чем будешь заниматься?

— Точно могу сказать одно, не женюсь и больше внимания уделю маме. А в науке всегда себя найду, зря что ли с красным дипломом физфак универа закончил, как и Соболев, между прочим.

При упоминании этого имени оба помрачнели. Завтра последний день — крайний бросок!

16. Крайний бросок

Предъявив пропуск на проходной, зябко поёживаясь, Петрушевский прошёл в корпус центра изучения проблем природы времени. Сдав куртку в гардеробе и нацепив бахилы, прошлёпал на второй этаж. Поздоровался с дежурной на посту и прошёл в свою палату. Завалился на кровать в своей любимой позе, подложив правую руку под голову. В который раз он проигрывал вчерашний разговор и поражался гибкости человеческой натуры. Как ловко Соболев используя его и Чистякова готовит своё будущее от перспективного учёного с погонами старшего лейтенанта КГБ в конце шестидесятых на успешного бизнесмена, доктора наук и признанного разработчика машины времени в двадцать первом веке. Как успешно, словно тасуя человеческие судьбы, выстилает себе путь к успеху и благосостоянию.

Перед обедом заговорчески подмигнув, в палату юркнул Чистяков.

— Привет, Дима. Я всё узнал, на программу нужно десять минут …

И резко оборвал себя, видя как Петрушевский яростно показывает жестами на рот. Он хлопнул себя по лбу и как бы продолжая мысль добавил:

— Виктор Сергеевич обещал вернуться к испытаниям, не забудь провериться у Алексея. Я чего зашёл-то? Мне кажется, что забыл у тебя на даче тестер, вернёшься домой, посмотри, пожалуйста.

Петрушевский, укоризненно качая головой, подстраиваясь под тему, обещал порыться в сарае и поискать прибор, если таковой действительно оставил рассеянный электрик. Несколько минут поболтали ни о чём, при этом Дмитрий Сергеевич жестами показал Чистякову, что готов и желательно не тянуть с последним броском.

Дверь распахнулась, на пороге стоял Соболев. Выражение лица не обещало ничего хорошего, но это уже не пугало. Оба знали, что впереди ждут большие изменения, но главное, это нормальная жизнь, без корректив со стороны и жёсткой опеки свихнувшегося учёного.

— Давайте-ка ко мне, друзья заговорщики!

В знакомый кабинет вошли уже вчетвером. Четвёртый, плечистый, с настороженным взглядом человек, занял место в углу. Петрушевский раньше встречал охрану, но не обращал внимания. Суровые качки вели себя незаметно, одеты буднично, резиновые дубинки и подплечные кобуры не носили. Суровый человек не спускал глаз с Петрушевского и Чистякова, словно держал на мушке. Это выглядело угрожающе, Чистякову стало вдруг страшно. Но бодрый голос сообщника вернул уверенность.

— Что-то случилось, Виктор Сергеевич?

Вместо ответа Соболев, выдержав паузу, рявкнул:

— Колитесь, что это вы там затеяли? Какая такая программа, на которую нужно десять минут?

— Вить, ты чего так разволновался. Я любопытный по жизни, ты знаешь, просто спросил у Коли сколько времени уходит на составление программы «полёта». Какой заговор? Тебя «боевое» прошлое не отпускает? Где прячется бдительная химера подозрения? Надо её усыпить порцией добротного коньячка, мне точно не помешает после вчерашней взбучки.

Все рассмеялись, даже у охранника мелькнуло что-то вроде улыбки. Напряжение спало. Соболев кивнул угрюмому телохранителю:

— Иди, дальше мы сами. И всё-таки, Дима, зачем тебе это?

— Да говорю, любопытство. Мы же команда, на технические детали мне жизни не хватит, а частности — интересно.

— Врёт тебе Коля, как сивый мерен: чтобы составить матрицу ушли годы, алгоритм программы тоже требует времени. Ладно, раз уж вы здесь, то настраивайтесь на четыре часа. Всё как обычно, врач плюс хорошее настроение. Свободны.

Уже в коридоре, Петрушевский шёпотом поинтересовался:

— Как же ты так лоханулся, ведь предупреждал, сам знаешь о его прошлом. А это правда про время?

— Ты меня как раз оборвал — десять минут на запуск, а программу я дома составил, в кармане на флешке. Перед запуском установлю. Десять минут и гудбай Витя. Пропади оно всё пропадом!

Без двадцати четыре, Петрушевский осторожно выглянул в коридор. Тихо. Дорогу он помнил с завязанными глазами. Быстрым шагом подошёл запыхавшийся Чистяков. Теперь на видеокамерах охраны сотрудник и испытатель двигаются к экспериментальному блоку. У дежурного смены график испытаний перед глазами: всё как обычно, никакого повода для беспокойства. Перед массивной бронированной дверью, Николай Федорович привычно набрал код замка. Обратного пути нет! В помещении зажёгся свет, теперь надо заблокировать дверь между настоящим и прошлым. Чистяков достал красную магнитную карту «аварийку». Приложил к считывателю рядом с кнопкой тревоги.

— Двигай в капсулу! Остальное я сам! Давай обнимемся на дорожку, Дима.

— Прощай, Коля, ты настоящий друг и порядочный человек, всех тебе благ в прошлой жизни.

Петрушевский видел, лёжа на столе капсулы, как суетился у ноутбука Чистяков. В дверь глухо забарабанили. Внезапно из динамика раздался голос Соболева:

— Немедленно разблокируй дверь. Не смей ничего делать.

Чистяков лихорадочно метался у пульта управления, динамик не унимался. Теперь уже бывший помощник задорно крикнул в микрофон:

— Всё, Витя! Встретимся в другой жизни. Не поминай лихом.

— Блядь! Ты что творишь сука! Отдаёшь себе отчёт, какое преступление ты совершаешь? Я тебя на кусочки разберу, сволочь продажная. Спелись враги, я чувствовал.

Как долго проходят эти десять минут! Петрушевский вцепился побелевшими пальцами в поручни. Мелькнул свет, ага всё-таки вырубили линию, но тут же включился резервный генератор. Зажужжал приводной механизм, стол тронулся и стал въезжать в туннель. Теперь Петрушевский слышал шумное дыхание Чистякова через собственную связь установки.

— Как там у тебя, Коля?

— Сейчас, сейчас, Дима. Пара минут, программа пошла. Слышишь, как наш кощей мечется, чует что подобрались к яичку, где иголка. Сам не оплошай. Прощай!

В тот же миг всё исчезло. Сейчас юный Петрушевский оказался на площади у Финлядского вокзала. Он знал абсолютно точно, что в этот слякотный декабрьский день случиться то, о чём мечтал постоянно. Принято выверенное и жестокое решение, решение во благо своего будущего, во благо будущего Чистякова и множества людей так или иначе связанных с Соболевым. Он спасает жизнь Доосу. Зло ещё не родилось, но оно только формируется в голове старшего лейтенанта. Он уже прижал Петрушевского, выполнив приказ Серебрякова и изменил бытиё восемнадцатилетнего парня, исполнив жёсткий обряд вербовки принятый системой.

Только не растеряться, не передумать в последний момент. Источник курил сигарету за сигаретой в ожидании куратора и поглядывал на часы. Вокруг обычная привокзальная суета. В людском потоке обозначился Соболев. Уверенный сотрудник КГБ, познавший власть над людьми, учёный, изменивший жизнь Петрушевского и сделавший его заложником своих опытов над временем. Но не будет знакомства с его мамой, исчезнет или возникнет в другом месте и времени ОЛИБ, не произойдёт броска в школьную юность, как не возникнут в будущем новые отношения Соболева с Петрушевским, а главное — жизнь потечёт в русле заданной временем и пространством программе.

Соболев протянул руку, не догадываясь, что это последний жест приветствия. Дмитрий Сергеевич боялся поднять глаза, в ушах стояли слова, брошенные в дикой ярости директором из будущего. А сейчас перед ним порядочный и преданный своему делу учёный и старший товарищ.

— О чём задумались, Дмитрий?

— Да, так не обращайте внимания.

Будь сотрудник опытней и внимательней, наверняка заметил мандраж подчинённого. Тронулись неумолимо приближаясь к развязке. Вот они на роковом переходе. Петрушевский сжался, внутри похолодело, в который раз мелькнула мысль: ещё не поздно всё отменить. Господи, как страшно! Дальше словно в замедленной съёмке: на них летит «сумасшедший» грузовик — кара небесная, фатум! Соболев занёс ногу и шагнул вперёд, Дмитрий, подхлёстнутый выбросом адреналина, отскочил назад. ГАЗ-51 словно споткнулся о живого человека и обдав Петрушевского жаркой волной металла и солярки, улетел по касательной в стену здания. Дикий крик Соболева, последнее, что услышал Петрушевский. В тот же миг он растворился во мраке: временная ловушка унесла пленника в злополучный хозблок, построенный спустя сорок восемь лет.

Люди, сбежавшие к месту происшествия испуганно таращились на распластавшееся бездыханное тело. старушка в платке, горько вздохнула:

— Прям как в блокаду, лежит сердешный никакой. Перед Богом все равны, что молодой, что старый, — она перекрестилась и уже обращаясь к запыхавшемуся капитану милиции, добавила, — тут один парень шёл рядом. Видела как он отскочил, да исчез, сбежал должно быть.

Капитан пошарил по карманам трупа, вытащил красное удостоверение. Прочитав разворот, испуганно охнул — этого ещё не хватало, теперь отписывайся. Спрятал корочки в карман и бросился к заглохшей машине, из кабины которой, разъярённые граждане вытаскивали вяло сопротивляющегося водителя.

На грязном асфальте с неестественно вывернутой рукой и продавленной грудной клеткой лежал несостоявшийся лауреат нобелевской премии за создание прототипа машины времени, старший лейтенант КГБ, Сорокин Виктор Сергеевич. Широко отрытые глаза взирали на хмурое декабрьское небо за которым стояло бесконечное пространство вселенной. Место, где вечная материя света и времени создают неповторимый мир бытия. Суетливая бабуля не выдержала, наклонилась и прикрыла веки покойного тёплыми пальцами:

— Господи, спаси и сохрани! Прими душу невинно убиенного! Помилуй нас грешных!