Ученик поневоле

Глава 4

Наутро после первого дня учёбы я проснулся совершеннейшим образом разбитый. Не физически, конечно – морально. Глумление однокурсников по поводу великовозрастного ученика, да ещё и с «женского» направления… Я невольно тяжело вздохнул.

Особенно едко изгалялся тот самый невысокий поц, что спрашивал, не Глушаков ли я. Ситрий Кас, если я правильно запомнил его имя. Тоже, между прочим, какой-то виконт.

Ну хоть испытывать это унижение вновь сегодня не придётся. Первый день занятий выпал на последний рабочий день местной недели, и меня ждал полноценный выходной, который я намеревался провести в своём жилище, в тиши и покое. Неделя тут, кстати, была шестидневной, а в месяце было пять недель. Что, впрочем, практически равняло его с земным месяцем.

Ещё раз тяжело вздохнув, я с сожалением погладил гладкую поверхность матраса. Снилось мне в эту ночь что-то с эротическим уклоном. Правда, память почти не сохранила конкретных воспоминаний, но этакое эмоциональное послевкусие и ощущение чего-то приятного осталось.

Сняв висящие на натянутой подле слухового окна верёвке труселя с майкой, я с наслаждением их натянул – всё-таки единственные родные вещи с Земли. Щёлкнул переключателем магического аналога газовой плиты и, наполнив чайник, поставил его на оранжевое пламя, что зажглось в чашеобразном углублении.

Зевнув, присел за стол, облокотился на столешницу и задумчиво посмотрел на ладонь правой руки. Вспомнились вчерашние эмоции и ощущения. Имелась некоторая опаска, что там был разовый эффект, но почти сразу возникший клубочек тьмы подтвердил – да, я теперь могу не только чувствовать подобное у других, но и вызывать это самому.

Поискав в имеющейся литературе, я быстро нашёл ответ о его природе. Это был сгусток «сырой», то есть не оформленной в конкретное заклятие, магической силы колдуна. И сила эта была однозначно тёмной. Кстати, благодаря тому, что у меня были задатки к полному комплекту тёмных направлений, конвертировать такой сгусток я мог в любой вид известных мне заклятий. Занятия по бытовой магии как раз и должны были научить получать вот такую силу для использования в бытовом колдовстве.

Вот только у меня опять всё оказалось наоборот. Сначала учили заклятиям, а потом уже очищению собственной магии от, как это называлось, магического аспекта.

Дело было, похоже, в том, что заклятий я ещё и не знал никаких – ну не учили им пока. А отомстить обидчикам и насмешникам хотелось до жути. Правда, когда этакое «дело» возникло прямо посередь толпы малолетних дебилов, что окружили меня после занятия, я даже немного испугался. Хорошо, что никто ничего не заметил, а я сгусток собственной магии поскорее скинул… куда-то в сторону.

Вновь посмотрев на клубок в своей ладони и не зная, куда его деть, тупо «слил» в жестяное ведро под столом, что я использовал под мусор. Предметы, кстати, впитывали магию хорошо, особенно металлы.

Тут люк в полу распахнулся, и в моих покоях стало неожиданно тесно, когда всё свободное пространство разом заполнил десяток человек с архимагом во главе.

«Неужели моя завкаф нажаловалась? Так вроде её косяк же был, а не мой», – замер я, не зная, чего ждать от неожиданных вторженцев.

Удивлённо оглядев наведённый мною порядок, ректор поправил очки и с лёгким недоумением всмотрелся в меня.

«Забыл, что ли?» – мелькнула ещё одна мысль. Но тут к нему подскочила вездесущая Марна и что-то зашептала на ухо. Удивление с лица милейшего Зоры Кхана тут же пропало, и он по-доброму мне улыбнулся, а остальным сказал:

– Не обращайте внимания.

Все тут же дружно перевели взгляды с моих труселей в горошек на него, и я, отмерев, быстренько окинул взглядом чердак, вспоминая, куда вчера вечером зашвырнул мантию. Как назло, её нигде не виднелось, и я остался сидеть как сидел, только целомудренно закинул ногу на ногу.

– Так вот, – продолжил начатый, видимо, ещё до моих скромных хором разговор ректор, – здесь мы и храним самый ценный артефакт академии – зеркало с личностью самого основателя, Магнуса Сидорийского. Предчувствуя скорую смерть – увы, не вечны даже архимаги его уровня, – он принял тяжёлое, но мудрое решение заключить себя, свои память и дух в любимом зеркале…

После этих слов у меня резко засосало под ложечкой, и я начал потихоньку оглядываться в поисках пути для отступления. Что стало с уважаемым основателем – мне было известно как никому другому в этой комнате.

Заметившая мои судорожные телодвижения Марна нахмурилась – лучше всех остальных зная меня, она, похоже, уже начала догадываться, что дело нечисто. Правда, ей всё ещё не хватало данных для верного умозаключения, но развязка была не за горами.

К сожалению, все пути отхода перекрывали неизвестные мне маги, а нырять в слуховое окно с последующим полётом вниз с крыши было чистым самоубийством. Философски подумав, что убивать меня, наверное, будут в соответствии с какой-нибудь конвенцией, типа Женевской, и мучиться не придётся, я только вздохнул и, устало глянув старшему преподавателю прямо в глаза, махнул рукой.

А ректор меж тем продолжал:

– Даже заключённый навечно в предмете, он не перестал думать о своих студентах. Им была создана своего рода игра, где он придумывал различные таинственные причины его заточения, сподвигая учащихся на поиск разгадки и способов его расколдовать и обещая из-за это щедрые награды. Расколдовать его они, конечно, не могли, но с наградой он ничуть не обманывал, ведь благодаря проявляемым усердию и рвению студенты получали самую ценную награду из тех, что может им дать академия – это знания.

В толпе захлопали, а ректор, чуть поклонившись, добавил:

– Да, мессир Магнус был редкостной мудрости и самоотверженности человеком. Даже собственное посмертие он поставил на службу единственной цели – учить молодые поколения магов. Что ж, давайте же дадим и ему сказать своё слово. Мессир Магнус?.. Мессир, где же вы? – позвал архимаг, ещё раз оглядевшись. Но лишь тишина была ему ответом.

Пауза затягивалась, вызвав лёгкие шепотки в толпе, когда взгляд Кхана наконец зацепился за витую раму на прислонённой к шкафу дверце. Нетвёрдым шагом приблизившись к ней, он ощупал пальцами пустой проём и произнёс неверящим голосом:

– Как же так?..

– Ты?! – от шипения Марны, казалось, задымился сам воздух.

Острые взгляды упёрлись в меня, и под сощурившимися до узеньких щёлочек глазами ректора я завопил, изрядно струхнув:

– Оно само! Я же не знал, что дверца не выдержит, а оно как упадёт да как разобьётся!

– Оно не могло разбиться, – тут же резко (и откуда только стальные нотки в голосе прорезались?) бросил архимаг. – На нём такие чары были, что ему даже Армагеддон не повредил бы. И при чём здесь дверца?

– Так я его к ней прибил…

– Прибил? – Кхан снова вгляделся в раму, коснулся пальцами шляпок торчащих гвоздей. – Прибил… прибил… – руки его задрожали. – Марна, проводи наших гостей. Мне тут надо кое-какую проблему решить, – наконец напряжённым голосом попросил ректор.

Напоследок бросив на меня уничижительный взгляд, старший преподаватель что-то прощебетала остальным и увела их вниз. Как только люк за ними захлопнулся, Кхан тут же создал воронку.

– Сергей Юрьевич, немедленно ко мне!

Хлопнуло, и ощутимо толкнув воздух в стороны, возле нас материализовался Глушаков.

– Вызывали?

Архимаг поманил его пальцем и преувеличенно ласково спросил:

– Сергей Юрьевич, я что вам говорил сделать с вашими антимагическими гвоздями?

– Спрятать подальше, – спокойно ответил тот, засунув руки в карманы халата.

– А вы?

– Спрятал пода… – тут Глушаков огляделся, и на лице его мелькнуло узнавание.

– Сюда? – на лице архимага прорезались морщины, а лицо устало осунулось.

– Да… – растерянно произнёс тот.

– Они? – Кхан ткнул в раму, а на трудовика, когда он вгляделся в неё, ни с того ни с сего напало заикание:

– Он-ни…

– О-хо-хох… – мигом постарев до своих (а сколько ему, собственно?) немалых лет, Зора Кхан, по-стариковски шаркая, подошёл ко мне. Я невольно сжался, предчувствуя недоброе, но он лишь материализовал взмахом руки небольшое резное кресло, в которое и опал, слепо глядя в никуда.

Немного погодя из вздыбившегося и пошедшего волнами пола вылезло ещё одно подобное сиденье, и к нашим молчаливым посиделкам присоединился Глушаков.

Дела мои были, судя по всему, аховыми. Но хотя бы убивать меня прямо тут никто вроде не собирается. Тем более что вину можно смело делить пополам – гвозди-то с интересным эффектом вовсе не я изобрёл.

Вдруг Кхан встрепенулся и, негромко прихлопнув ладонью по столу, посмотрел на меня. Я вновь напрягся, но он только спросил:

– Остальные гвозди где?

Выдвинув нижнее отделение в тумбочке стола, я молча положил перед ним тряпичный свёрток, который под отчётливо жалостливый вздох трудовика тут же исчез где-то в недрах мантии ректора академии, после чего магистр опять ушёл своими мыслями куда-то далеко.

Тихо звякнуло, и в руках Глушакова, словно по волшебству (или не словно?), появилась пара гранёных стаканов, в которые из запотевшей бутылки с по-английски написанным названием «STOLICHNAYA» без промедления налилось грамм по двести прозрачной как слеза жидкости.

Всё так же находясь в прострации, Кхан рассеянно нашарил стакан с водкой и как есть, без закуски, залпом, словно воду, влил в себя. Тихонько крякнул, вытерев набежавшую слезу, и, молча поднявшись, пошёл к выходу, медленно истончаясь прямо на ходу. Буквально за пару шагов до люка его силуэт пропал окончательно, а вслед за ним точно так же истаяло и кресло.

– Расщепление собственного тела и перенос с точной сборкой в другом месте, – авторитетно заметил Сергей Юрьевич, успевший вслед за директором замахнуть свою порцию и теперь смачно хрустящие опять непонятно откуда выуженным огурцом. – Мастер, ничего не скажешь, это тебе не телепортация какая. Будешь?

Проследив за его взглядом, я увидел оставленный ректором стакан и согласно кивнул. Снова забулькало, повторно наполняя стаканы из той же бутылки, в которой, казалось, жидкости совершенно не убавлялось… но я уже ничему не удивлялся.

Глушаков оказался товарищем запасливым, и на свет появились сначала банка солёных огурцов, затем шмат сала с краюхой серого хлеба, и в довершение пучок зелёного лука, свежего, словно только что с грядки.

Тщательное нарезание всего этого богатства пусть и не до конца, но расслабило стянутые в напряжении нервы, как сделала бы это любая однообразная, не требующая навыков деятельность. А обжёгшая горло сорокоградусная привела в относительную норму болтающееся где-то на уровне плинтуса настроение.

Зажевав лучком, я соорудил и отправил в рот бутерброд из хлеба с уложенным поверх салом. Довольно замычал, показывая большой палец трудовику. Прожевав, сообщил:

– М-м, вкуснятина!

– Ага, – довольно кивнул тот. – Тёщино.

Я невольно улыбнулся.

– И как тёща?

Тут уже пришел черёд Юрьича, как я уже начал его про себя называть, показывать большой палец:

– Во! Мировая мадам. Замашки только старорежимные, но при мне сдерживается. Опять же, я после женитьбы год с ней воевал, всё нос воротила от зятя. Но ничего, теперь вон даже сама иной раз в гости зовёт.

– А я вот не сподобился, – вдруг с грустью сообщил я, вспоминая своё житьё там, на Земле. Тридцатичетырёхлетний холостяк, мда… Ну хоть не девственник. Были знакомые дамы, были и подруги. И даже что-то с намёком на серьёзные отношения. Но… не судьба, видимо.

Трудовик покачал головой и с искренним сочувствием спросил:

– Эк ты. А что, хорошую не нашёл?

– Наверное, – пожал я плечами. – А может, во мне чего не так.

– Ты это брось, – наставительно заявил Глушаков, разливая ещё по одной, – мужику самокопанием заниматься – последнее дело. В конце концов, ну не нашёл там, так найдёшь здесь. Я вон тоже тут окольцевался. Правда, мне поменьше было лет, когда меня с Земли утащило, двадцать пять всего.

– А сейчас сколько? – поинтересовался я.

– Тридцать семь, – ответил трудовик и поднял стакан. – Ну, давай за прекрасных девушек, одна из которых, а может, и не одна, – подмигнул он, – ждёт не дождётся такого красавца. Осталось только найти!

Мы дружно чокнулись – за такое грех было не выпить. Вдумчиво закусив, я неожиданно подумал о старшем преподавателе Марне. И хоть отношения у нас складывались пока как-то не очень, но больно хороша была чертовка, особенно в гневе.

– Ты, кстати, Паш, откуда сам-то? Земляка-то я в тебе сразу почуял, да и говор у тебя как бы не сибирский…

– Новокузнецк…

– О, знаю такой! – Глушаков широко улыбнулся, хлопнув меня по плечу. – А я с Караганды! Эх, только ведь тогда Карагандинский политех окончил, по распределению поехал, и на тебе, попал, что называется.

– А я СибГИУ, бывший СМИ, – вспомнил я свою «вышку». – Ты в каком году окончил-то? – вдруг спросил я. Смущало меня что-то в услышанном, царапало слух. Какой-то элемент, выбивающийся из привычной для меня картины мира.

А Юрьич вдруг отвёл глаза в сторону. С усталой улыбкой на лице, ничего не сказав, он не торопясь закинул ещё бутер, и только пережевав, наконец ответил:

– В семьдесят втором, Паша. В семьдесят втором.

– Ах ты ж!.. – не удержал я удивлённый возглас. – А ты знаешь, что Союз…

– Знаю, – как-то сразу помрачнев и заиграв желваками, отрезал трудовик. – Всё знаю. Как в академии появился пять лет назад…

Не сговариваясь, мы выпили снова, не чокаясь, за Великую страну, что канула в небытие, оставив после себя такое наследство, что разворовать и разрушить его до конца не смогли и за двадцать лет так называемой «демократии».

– …А я ведь коммунист. Коммунист, понимаешь?! – пьяно стучал себя кулаком в грудь Глушаков час спустя, когда в нас отчётливо булькало по литру «Столичной». – Вот здесь! Не то, что эти ваши… – он смачно харкнул на пол и растёр подошвой ботинка. – Я ведь в том мире, в который тогда попал, я же там революцию устроил, настоящую! Там кучка магов не просто нашего брата-пролетария угнетала, нет, они там целые игрища с массовыми убийствами проводили! Женщин пытали, детей насиловали… – Сергей всхлипнул, видимо, от нахлынувших воспоминаний. – До скотского же состояния народ довели! А у меня отец… в Великую Отечественную… с сорок третьего до сорок пятого… до Берлина дошёл! Дед в Гражданскую с колчаковцами рубился, а потом в ЧОН пять лет бандюков по лесам гонял. Я сам срочку в воздушно-десантных… Я же как увидел, так у меня просто руки затряслись и как пелена красная на глаза упала. Я тогда маговых прихвостней голыми руками задавил! Они в деревеньке баб хватали да прямо на улице раскладывали, поборы собирали…

Он вдруг замолчал, а прилившая было к лицу кровь сменилась пугающей бледностью.

– Сдали меня тогда, – сухим и отчуждённым голосом, совершенно лишённым прежней горячности, продолжил после недолгой паузы Глушаков. – Сами деревенские. Гнева испугались, кары магической. Им не помогло – всю деревню выжгло одним ударом, землю на метр вглубь испарило. А меня – на опыты. Был там один. Выводил экспериментальным путём суперсолдат, зазомбированных до полного подчинения и с магическим потенциалом. Выживали не все, но мне повезло… – от этого Сергеева «повезло» повеяло таким холодом, что я невольно поёжился и ещё раз поискал мантию взглядом. – Вот только он ошибся, – уже совсем трезвым голосом добавил Глушаков. – Мне понадобилось три года, чтобы снова осознать себя, скинуть поводок. И ещё год, чтобы помочь очнуться остальным. Этот маг и сам, наверное, только за миг до своей смерти понял, что же всё-таки создал. Мы были идеальными убийцами их самих…

– Вы… всех? – хрипло каркнул я, пришибленный рассказом Сергея.

– Магов? – уточнил он и тут же кивнул: – Да, всех. А потом мы объявили, что тирания свергнута и теперь все смогут зажить свободно, – Сергей вздохнул. – Молодой был, глупый. На то, чтоб свергнуть тиранию, хватит нескольких лет. На то, чтоб поменять сознание людей, не хватит и столетия. Но что уж теперь об этом…

И мы выпили снова.