Убьём в себе Додолу

ПРОЛОГ. ВЕК 75, ЛЕТО 71, 28 ДЕНЬ ТРАВНЯ (28.05.1963г. A.D.)

Сказать, что Владимир Сморода, посадник старорусский, находился не в своей тарелке, значит не сказать ничего. Попробуйте-ка совладать с собой, когда вам предстоит разлука с единственным сыном. Да и Дубрава, жена посадника, успокоения в сердце мужа отнюдь не вносила.

— Све-е-етушка! — выла она. — Стри-и-ижик мой ясный! Да куда-а-а ж вас, родненького, забира-а-ают?! Да как же я без вас жи-и-ить буду!

Вокруг Дубравы металась взволнованная челядь.

Самого Света в палате не было, он находился в своей комнатке, но, слыша вопли матери, наверняка точил слезы. Впрочем, для девятилетнего пацана он плакал на удивление тихо.

Посадник набычился, цыкнул на супругу. Та словно и не слышала, продолжала причитать, терзая тонкими перстами льняные кудри:

— Све-е-етушка, родненький!.. Сироти-и-иночка моя ненаглядная! — Она повернулась к мужу. — Отец, да как же мы без внученьков-то на старости лет останемся? Пощадите, родименький!

Посадник, сам с трудом сдерживающий слезу, не выдержал и вспылил:

— Да помолчите вы! Нешто моя вина, что вы токмо на единого способны оказались?

Крикнул и устыдился злобства своего: Дубрава была женщиной узкостегной, и девять с лишком лет назад чрево ее с большим трудом выпустило первенца. Врачи едва спасли роженицу, опосля чего супруги обоюдным советом решили, что больше у них детей не будет.

Дубрава замолкла. Очи ее гневно сверкнули. Посадник тут же пробормотал виновато:

— Простите, матушка! Не со зла я… Да и не зависит от меня ничего — вам ли не знать…

Дубрава вновь заголосила, а посадник опрометью кинулся вон из палаты. Вытер тыльной стороной ладони сбежавшую-таки слезу и отправился в зеркальную.

В зеркальной не было окон, и дежурный колдун сидел в полумраке, который не могли разогнать неяркие огоньки светилен.

Поверхность волшебного зеркала отливала девственно-серым.

— Свяжите меня со столицей, — сказал посадник, — с палатами Кудесника.

Дежурный кивнул, проделал руками пассы, прошептал заклинание. Наука в последнее время добилась немалых успехов, и работать с волшебным зеркалом теперь мог чуть ли не отрок.

Когда поверхность зеркала осветилась, дежурный уступил посаднику свое место.

На связи был Всеслав Волк, секретарь нового Кудесника. Посадник хорошо знал Всеслава. Поздоровались, перекинулись парой ничего не значащих любезных фраз. Потом посадник спросил:

— Всеславушка, мне уже назначено?

— Да, — кивнул секретарь. — Сегодня, в восемнадцать часов. Я как раз собирался вам об этом сообщить. Что Дубрава?

— Плачет.

Всеслав понимающе покивал, но ничего не сказал: слов утешения в этой ситуации не существовало. Жаль, конечно, старорусского посадника и его жену, но закон есть закон. Придется им встречать старость без внучат. Или решиться на второго ребенка.

Поговорили еще немного и распрощались. Зеркало медленно посерело.

Посадник уступил место дежурному и посмотрел на часы, висящие под светильней. Чтобы успеть ко времени аудиенции, надо было отправляться трехчасовым поездом. Время еще есть, но немного. И слава Сварожичам! Долгие проводы — лишние слезы…

— Закажите мне купе первого класса на трехчасовой поезд.

Дежурный тут же повернулся к зеркалу. Посадник покусал губы и вышел из зеркальной. В коридоре ждал эконом.

— Заложите коляску к двум пополудни, — распорядился посадник. — И передайте мамкам, что Свет должен быть собран к этому же часу.

Эконом, хорошо понимающий душевное состояние хозяина, молча кивнул.

Посадник посмотрел ему вслед и отправился в комнату сына.

Свет сидел за письменным столом. Когда открылась дверь, вскочил, но, узрев отца, снова сел, ссутулился. Посадник подошел к нему, положил ладонь сыну на макушку. Пшеничные волосы Света, в отличие от кудряшек Дубравы, были прямыми.

— Чем заняты, сынок?

— Рисую Змея-Горыныча.

Свет поднял голову. Карие глаза блестят, полные материны губы подрагивают, но держится.

— Уезжаем в два часа.

Свет низко склонился над столом, заводил по рисунку карандашом. И вдруг на бумагу упали две крупные прозрачные капли.

— Что вы, сынок? — Посадник взлохматил шевелюру сына. — Не на век же расстанемся!

Покривил душой, но ведь не скажешь правду девятилетнему мальчишке. Увы, сегодня сын станет отрезанным ломтем, и ничего не поделаешь — закон есть закон… Но все еще жила в душе надежда, что вышла ошибка, что вернутся они к ночи в Старую Руссу вдвоем.

Посадник смял десницей колючую бороду, прижал к животу голову плачущего сына.

— Выше нос, Светушка!.. Не к лицу мужчине лить попусту слезы!

Голос звучал фальшиво-весело, но все-таки не дрожал. Посадник дождался, покудова сын успокоится, и вышел из светлицы.

Дубрава все еще сидела в палате, потряхивала кудряшками.

— Уезжаем в два часа.

Дубрава снова зарыдала в голос, но тут же взяла себя в руки. Встала, выпрямилась перед мужем, стройная, как былинка, прижалась к широкой груди посадника. С минуту постояли так. Потом Дубрава вытерла слезы и сказала:

— Пойду распоряжусь насчет обеда.

Посадник облегченно вздохнул: жена-таки сумела справиться с собственной слабостью. Впрочем, иного он и не ожидал — Дубрава Смородина была слаба статью, но не духом.

А за обедом она и вовсе держалась молодцом. Шутила, рассказывала сыну, как будет навещать его, врала уверенно и увлеченно и аж носом ни разу не шмыгнула. Обманутый поведением матери, Свет оживился, обрадованно встретил известие, что поедут они поездом. Посадник тоже старался быть на высоте, поддразнивал сына, без устали сыпал шутками. Дубрава старательно смеялась, хотя шутки мужа и выглядели слишком натужными.

Дубрава не разрыдалась, даже когда сын и муж сели в коляску. Шикнула на завопивших мамок, осознавших наконец, что они потеряли свое сокровище. И лишь когда коляска завернула за угол, посадница позволила себе дать волю слезам.

Кудесник Остромир, глава Колдовской Дружины Великого князя Словенского, вернулся от Рюриковича не в лучшем настроении. Святослав IX был весьма озабочен предстоящим празднеством, и Кудесник понимал озабоченность Великого князя. Конечно, организация доставки паломников в Перынь — дело волхвовата и министерства транспорта. Конечно, наблюдение за паломниками — дело волхвовата и министерства безопасности. Но и без дружинников ни Верховный Волхв, ни министры не обойдутся. А у чародеев и без того хватает персональных обязанностей. Стало быть, Колдовской Дружине и лично ему, Кудеснику, придется поломать голову, как и про обычную работу не забыть, и интересы безопасности страны обеспечить. А Рюрикович беспокоится не зря — при летошнем паломничестве было разоблачено изрядное количество лазутчиков, и надеяться, что ныне их будет меньше, — означает лишиться государственной мудрости. Тем паче что варяжских шпионов по внешнему виду не выделишь — ликом они от словен не отличаются, не ордынцы. Впрочем, в Орде европейцев тоже хватает… Да еще ляхи с балтами. Да и о братьях наших киевских забывать не надо — братья они токмо против общего врага, а в обычные времена всяк свой интерес блюдет.

Остромир тяжело вздохнул: предстоящий месяц обещает быть достаточно суетным. Он сдул со стола микроскопическую пылинку и дернул за сигнальный шнурок, вызывая секретаря.

Всеслав тут же появился на пороге, в руках папка для бумаг.

— Что там у нас еще на сегодня?

Всеслав приблизился, положил перед Кудесником папку:

— В приемной князь Владимир, старорусский посадник, с княжичем. Помните, я говорил?

— Да, помню. — Остромир не спеша открыл папку. — Пригласите через пять минут.

Секретарь скрылся за дверью. Кудесник принялся просматривать бумаги.

Талант в княжиче открыл сам посадник. Пару недель назад княжич, взяв в руки прадедову дуэльную шпагу, вдруг принялся рассказывать, как князь Ярополк Сморода дрался с оскорбителем прабабки. Никто княжичу эту историю ввек не поведывал, да и к семейной летописи его еще не подпускали: маловат. И потому посадник сразу заподозрил необычное. И вспомнил о законе, позвал старорусского чародея Садка…

За пять минут Кудесник успел прочесть все немногочисленные бумаги, содержащиеся в папке, и когда Всеслав вновь возник на пороге, коротко бросил:

— Просите!

Секретарь исчез, не закрывая двери, а Остромир сотворил акустическую формулу с-заклинания, встал из-за стола и шагнул навстречу входящему в палату Владимиру. Следом за отцом на пороге появился княжич, и Остромир чуть не споткнулся. От неожиданности застыл на секунду: вокруг головы мальчонки сияла такая аура, какой он у детей еще ни разу не видел.

Да, похоже, Садко не ошибся — чародею не удалось бы совладать с княжичем. Тут без него, Кудесника, не обойтись, да и ему Серебряное Кольцо понадобится.

Владимир заметил удивление Остромира, чуть развел руками: таковы, мол, дела. Кудесник опомнился, снова шагнул навстречу посетителям:

— Здравы будьте, княже! И вы, княжич, здравы будьте!

Усадил гостей в кресла, попросил принести для князя медовухи. Самому предстоящее дело приложиться к кубку не позволяло. Заговорили о житье-бытье. В глазах посадника светилась затаенная надежда. Остромир незаметно приглядывался к мальчонке. Довольно крепенький, голубоглазый, на голове шапка пшеничных волос. Хороший сын у князя. Был… Да, жаль отца! Впрочем, интересы государства выше родовых интересов старорусского посадника.

Кубок с медовухой иссяк, иссяк и разговор. Княжич вертелся в своем кресле, с интересом стрелял по сторонам глазами. Остромир позвал секретаря.

— Проводите княжича. Я сейчас.

И увидел, как потухла надежда в глазах князя. Посадник встал:

— Ступайте с миром, Светушка. — Голос его не дрожал. — Слушайтесь наставников, не позорьте отца с матерью. — Легонько прижал сына к широкой груди и через мгновение оттолкнул.

Всеслав взял княжича за руку, вывел через заднюю дверь. Тут же вернулся, замер в ожидании. Посадник понял, хотел, похоже, протянуть Кудеснику десницу, но не решился. Повернулся и, сопровождаемый Всеславом, опустив плечи, пошел вон из палаты.

Когда он скрылся за дверью, Остромир открыл сейф, достал Серебряное Кольцо и баклагу с Колдовской Водицей. Шагнул в заднюю дверь.

Княжич сидел на кушетке, все так же стрелял по сторонам любопытными голубыми глазенками. Увидев Кудесника, вскочил:

— А где мой папа?

— Вы ведь теперь не боитесь? — ответил вопросом на вопрос Остромир.

— Нет, конечно! — воскликнул мальчик. — Княжичу негоже бояться!

— Да, — согласился Остромир. — Княжичу негоже бояться.

Сзади открылась дверь, вошел Всеслав, приблизился к мальчику.

Остромир вскинул десницу, сотворил акустическую формулу заклинания. Аура вокруг головы мальчика вспыхнула так, что на мгновение затмила сияние светилен. Впрочем, сам княжич ничего заметить не успел — Всеслав уже укладывал его обмякшее тельце на кушетку.

— Экой силы Талант!

— Да, — сказал Кудесник. — Разденьте его.

Пока секретарь освобождал мальчика от одежды, Остромир пригасил светильни. Каморка погрузилась в полумрак.

— Готово, Кудесник!

Остромир подошел к кушетке. Голенький княжич лежал перед ним — глаза прикрыты, руки вытянуты вдоль тела, перунов корень чуть изогнулся на мошонке. Остромир открыл баклагу и побрызгал Колдовской Водицей на грудь княжича. Потом надел на перунов корень мальчика Серебряное Кольцо. Всеслав, чтобы не отвлекать Кудесника, собрал одежду княжича и скрылся за дверью. Остромир отступил на шаг от кушетки, собрался с силами и, впившись взглядом в Серебряное Кольцо, сотворил акустическую формулу.

Мальчик вздрогнул. Перунов корень его стремительно набух, превратился в ствол. Обжимающее его кольцо полыхнуло холодным сиянием, и ствол тут же увял, корень принял первоначальную форму. Колдовская Водица, испаряясь, зашипела, засверкала огоньками.

Кудесник пошатнулся, опустился на пол и прислонился спиной к стене: заклятие выпило из него почти все силы. Впрочем, сегодня они ему больше не потребуются.

Открылась дверь, вошел Всеслав. Протянул Кудеснику кубок с медовухой. Остромир единым глотком опорожнил кубок, с трудом поднялся на ноги. Мальчик по-прежнему лежал на кушетке, грудь его мерно вздымалась — он спал. Кудесник снял с его корня Серебряное Кольцо, кивнул секретарю.

— Во имя сынов Семаргловых! — сказал Всеслав. — Вопреки чаяниям Додолы!

И принялся надевать на спящего бывшего княжича одеяние воспитанника.

Мальчик вдруг зачмокал и громко сказал:

— Мама…

Остромир скрипнул зубами и, прихватив баклагу с колдовской водой, покинул каморку.