Убить Мертвых

Я сижу в постели

с Элис. Она курит и листает журнал.

— Вчера вечером кое-что произошло. Я встретил женщину.

— Знаю. Я мертва. А не слепа, дорогой.

— В том-то и дело. Ты мертва, но я всё равно ощущаю вину. Словно изменял тебе.

— Ты такой идиот. Вот почему я люблю тебя. Прошло одиннадцать лет с тех пор, как мы в последний раз прикасались друг к другу, и я точно не умерла королевой-девственницей. В том смысле, что я ждала тебя и надеялась, но через какое-то время стало ясно, что ты не вернёшься. Девушка не может вечно полагаться на свою Волшебную Палочку Хитачи[217].

— Ты всегда изменяла мне с техникой.

— Техника гораздо надёжнее мальчиков или девочек.

— Тебя не беспокоит то, что случилось?

— Ты жив, а я мертва. Конечно, не беспокоит.

— Спасибо. Такое ощущение, будто я выхожу из шестимесячного запоя. У меня в голове ещё не прояснилось.

— Ты и выходишь из запоя. Хочешь, открою тебе, в чём секрет жизни?

— Нет, пожалуй.

— Все в мире — Чарли. Фишка в том, чтобы понять, каким Чарли ты собираешься стать. Чарли Мэнсоном. Чарли Старквезером[218]. Или Чарли и шоколадной фабрикой.

— Чарли Чаплином[219].

— Чарли Паркером[220].

— Чарли.

— Кто это? — спрашивает она.

— Дебил из «Цветов для Элджернона».

— «Дебил» — некрасивое слово.

— Откуда тебе, дебилу, знать?

— Как скажешь, Чарли Браун[221].

— Я не Чарли Браун.

— Ни — это не просто река в Египте[222], Чак.

— Я когда-нибудь говорил тебе, что в детстве мне показалось, что я видел ангела?

— Что случилось?

— Я опять оставил свой велик на газоне, и старик наорал на меня, чтобы я его убрал. Я вышел на улицу и увидел женщину, которая смотрела на меня с противоположной стороны улицы. Очень пристально. У неё была тёмная кожа и ярко-зелёные глаза. На секунду я подумал, что умер во сне, и она пришла забрать меня на Небеса, но она просто покачала головой, повернулась и ушла.

— Почему она так сделала?

— Мне кажется, она знала, кто я такой, и была там, чтобы сказать мне, что независимо от того, что я делаю, Небеса не заинтересованы.

Элис качает головой.

— Что за больной маленький ублюдок. Бедная твоя мама.

— Мама была хуже меня. Она повсюду видела ангелов. Она выискивала их, как другие соседские женщины искали распродажи два-по-цене-одного на складе алкоголя у автострады.

— Ангелы Чарли.

— Забудь. Ангелы Чарли — это три человека, и ни один из них не Чарли.

— Я хотела сказать, что твоя подружка Мейсон — это Чарли Мэнсон, но это слишком снисходительно для него. Он Чарли Гондон.

— Это именно то, кто он есть.

Она целует меня. Я ощущаю вкус сигареты, её губ и языка.

— Когда тебе показалось, что тем вечером ты видел Мейсона, это был не он. Но он продолжает тебя искать. Ты должен найти его первым.

— Я в самом деле с тобой разговариваю?

— Сомневаюсь. Не со всеми этими мёртвыми делами, и всё такое.

— Ага.

— Но это не значит, что я не могу сказать тебе реальные вещи.

— Например?

— Что грядёт что-то плохое.

— Что ты имеешь в виду?

— Что-то очень плохое.

— Она права.

Бриджит сидит в дверях спальни на одном из барных стульев Карлоса и одной из моих старых футболок чистит свой пистолет.

— Грядёт что-то плохое, — говорит она.

— Что ты имеешь в виду?

— Просто помни, кто ты, — говорит Элис.

— О чём нахрен вы обе говорите? Почему все сны и пророчества так чертовски туманны?

— Потому что, тупая задница, если бы что-нибудь из них прямо сказало тебе, что грядёт, ты бы попытался остановить или изменить это. Есть вещи, которые невозможно остановить. Тебе просто нужно пройти через них. По крайней мере, с подсказкой ты сможешь узнать их, когда они произойдут.

— Если меня собьёт автобус, я уж точно это замечу. Но было бы гораздо полезнее, если бы вы сказали мне, когда убраться с дороги.

— Джеймс, ты много просишь, — говорит Бриджит.

— Иногда нужно, чтобы тебя сбили, — говорит Элис. — Это может помешать случиться чему-то ещё худшему.

— Теперь вы обе пытаетесь вывести меня из себя, но это ничего, потому что я ощущаю гораздо меньше вины, чем когда этот сон начался. Спасибо за это.

— До встречи, Чарли.

— Доброу ноц[223], Сэндмен.

Едва проснувшись, я сбрасываю ногами простыню и скатываюсь с кровати. Я всё ещё голый после долгого душа, который принимал вчера вечером. Касабян пялится на меня со стола, его маленькие ножки зависли над клавиатурой.

— Доброе утро, солнышко.

— Ты чувствуешь какой-то странный запах?

— Нет. Да что с тобой?

Я знаю, что это у меня в голове, но, клянусь, я всё ещё чувствую, что весь провонял Бродячим.

— Ничего. Просто странный сон.

— Ну и хорошо. Оденься. Не хочу, чтобы твои причиндалы пялились на меня, пока я пытаюсь работать.

— Как только я добираюсь до жидкости для зажигалок, вчерашняя одежда сгорает дотла. Я нахожу пару джинсов, брошенных на спинку стула, и одну чистую сложенную футболку в ящике комода. Спасибо богам прачечной за сервис стирки-и-глажки.

— У тебя с прошлого вечера остались донатсы, но кофе остыл.

Смятый пакет с донатсами валяется на полу у изголовья кровати. Я открываю его, достаю один из традиционных и откусываю. Я не ощущаю вкуса. Я боюсь дышать, потому что могу почувствовать запах Бродячего. Иду в ванную, полощу горло и умываюсь холодной водой.

— Ты почти не разговаривал, когда вернулся вчера вечером. Ты не забавный, когда ложишься спать трезвым.

Пулевая рана в боку всё ещё выглядит довольно свежей. Она не болит, но к этому времени должна была уже превратиться в ещё один шрам. Надо будет спросить Аллегру про это. Если она разговаривает со мной.

Сажусь на кровать и доедаю остаток донатса. Теперь я вроде как чувствую его вкус.

— Что случилось вчера вечером? Когда вернулся, ты только ворчал, а затем всю ночь во сне бежал марафон. Снова гоняешься за кроликами, Лесси?

— Есть в Кодексе что-нибудь о Бродячих?

— Полно. А зачем?

— Думаю, я вчера вместе с подругой убил нескольких.

— Вот чем занимаются в Голливуде вместо аэробики? С кем охотился на гробовых жокеев?

— Только что с ней познакомился. Зовут Бриджит Бардо. Она вроде как актриса из Европы.

Касабян с минуту смотрит на меня.

— Ты что, издеваешься? Звезда «Космонавтов Содома» Бриджит Бардо?

— Понятия не имею.

— Ты должен её знать. У неё татуировка в виде ангела, которая начинается на животе, а крылья обнимают её и заходят за спину.

— Я не смотрел на её живот.

— Ох, чувак. Эта сцена с двумя другими цыпочками.

— Я не хочу слышать об этом от тебя.

— Нет, послушай. Все эти цыпочки-космонавтки уходят из космической программы и присоединяются к бродячему цирку. Они все одеты, как клоуны, только вместо носов у них дилдо…

— Тормози прямо сейчас и расскажи мне о Бродячих.

Он пристально глядит на меня. Если бы у него были обычные руки, он бы показал мне средний палец.

— Хотя бы добудь мне её автограф.

— Если пообещаешь не говорить о клоунской ебле, я попрошу её отксерить для тебя свою задницу.

— Думаешь, я могу с ней познакомиться?

— С ума сошёл? Она убивает Бродячих. Что она сделает с тобой?

— Я не зомби.

— Ты нежить. Она решит, что ты новая модель, которую только что изобрёл Люцифер.

— Ты вообще хоть что-то знаешь о зомби?

— Ага. Когда вытаскиваешь их позвоночник, они пахнут, как заброшенная скотобойня.

— Знаешь о позвоночниках. Уже начало есть. Что ещё ты хочешь знать?

— Всё. Но мне не нужна докторская диссертация. Просто дай мне версию для викторины.

— Ладно.

Он смотрит на меня.

— Ты в самом деле собираешься добыть мне её автограф?

— Божусь.

— Забудь. Расскажи мне о тех зомби вчера вечером.

— Они воняли. Они были тупыми. Они пускали слюни, хрюкали и пытались укусить нас.

Он кивает.

— Зеты и Зоты.

— Что?

— Профессиональный жаргон зомби. Они нули. Тупейшие из тупых. Не более чем рот с ногами. То, что большинство людей называют големами.

— Звучит так, что есть что-то ещё, помимо големов.

— Видишь? Кто сказал, что у тебя неспособность к обучению?

— Да, кто это сказал?

— Есть ещё один вид зомби. Лакуны. Лучше тебе с ними не встречаться.

— В чём разница?

— У лакун остались некоторые мозговые функции. Они могут говорить, ходить и самостоятельно одеваться. Ты можешь даже не заметить их в толпе. Но не приближайся настолько, чтобы почувствовать их дыхание. На самом деле, они не могут самостоятельно думать, но могут выполнять приказы. Ещё один факт — они злые. В старину их звали питомцами святого Георгия[224]: типа всё, что функционирует у них в чердаке — это речевые центры и мозги ящерицы. Из-за того, что они такие маленькие говнюки, их в основном используют для физической работы.

— Как Мейсон с Паркером.

— Именно. Обычно их не замечают, если только дэдхеды не устраивают войну за территорию, но иногда они зарабатывают тем, что сдают их в аренду или продают уличным бандам. Лакуны — практически идеальные убийцы.

— Как их убить?

— Как и других. Позвоночник.

— И всё. Больше никак?

— Всё, что расхерачит нервную систему. Пропусти их через дробилку для древесных отходов. Поджарь в микроволновке. Гони их по улице, как разъярённая толпа в «Франкенштейне», и сожги.

— Интересно, смогу я смонтировать спереди «Бугатти» дробилку для древесных отходов?

— Что вчера вечером произошло между тобой и мисс Бардо?

— Ты быстрыми темпами удаляешься от автографа.

— Задница.

Я предлагаю Касабяну последний донатс, но он качает головой. В пепельнице лежит наполовину выкуренный сигаретный бычок, и я раскуриваю его. От этого он, конечно, не отказывается. Я даю ему сделать пару затяжек, а затем тушу.

— В Кодексе не говорится, откуда взялись зомби?

Он качает головой.

— Не совсем. У демонов много слепых пятен и собственных баек, чтобы заполнить недостающие фрагменты. Большинство демонов говорят, что Каин был нулевым пациентом. После того, как он убил Авеля, Бог отправил его вечно скитаться по земле и поставил на нём метку, чтобы никто не прекратил его скитания и мучения. Демонские интеллектуалы считают, что этой меткой был зомбизм. Когда Каин ввязывался в разборки с назойливыми гражданскими, то просто кусал их. Они стали первыми големами и Лакунами.

— Те, кто не считает, что это был Каин, что они говорят?

— Это херня, чувак. Есть факты и есть сказки. Ничто из этого не поможет тебе легче убивать их.

— А кто говорит, что я их собираюсь убивать? Вчера вечером я убил тех, потому что они напали на нас. Я не имею ничего против того, чтобы отправиться на сафари на Бродячих, но хотелось бы, чтобы это оплачивалось.

— Чёрт возьми, нельзя вести себя как ребёнок, когда речь идёт о зомби. Они как кролики. Делают новых зомби, едят всё, что видят, а затем мигрируют дальше по дороге и делают это снова.

— Какое тебе дело, Альфредо Гарсиа? Ты больше ничего не должен этому миру.

— Нет, но так уж случилось, что я здесь живу, и я люблю пиво, буррито и сигареты. Когда я справлялся в последний раз, зомби не осуществляли доставку.

Ко мне возвращаются голоса Элис и Бриджит. Они говорят, что грядёт что-то плохое. Это оно самое? Надеюсь, что нет. Это было бы самое отстойное пророчество в истории. Я точно не нуждаюсь в видении, чтобы понять, как грустно было бы, если всех, включая меня, съедят. Нет, это не может быть то самое, и это плохие новости. Это означает, что грядёт нечто ещё худшее.

— А что за другая история о Бродячих?

— Ты как собака с костью. Брось её. Погоняйся за мячиком. Потрахай ногу прохожего.

— Расскажи мне эту историю, и я так и сделаю.

— Историю? Ты и есть эта история. Ты и тебе подобные. Вы, грёбаные ангелы. В Кодексе говорится, что когда армия Люцифера была изгнана с небес, один из падших не смог проделать весь путь до ада, а вместо этого приземлился в долине на земле. Он был обожжён и изломан, но люди всё равно узнали в нём ангела. Местные аристократы отправили своих докторов помочь ему, но к тому времени ангел был уже болен, и раздулся как клещ. Он нападал на любого, кто приближался к нему. Все эти люди в конечном итоге превратились в зетов. Эти зеты нападали на свои семьи и друзей. Те, кого они не съедали, становились зетами и нападали на других людей. Жившие на холмах люди увидели, что ситуация выходит из-под контроля, так что разожгли костры и спалили всю долину. Они думали, что добились своего, но, предположительно, некоторые из зетов укрылись в пещерах. Обычно они остаются под землёй, но время от времени кто-нибудь из них случайным образом выбирается наружу или оказывается вызванным некромантом. Вот и всё. И все они, бля, жили долго и счастливо. Конец.

Я отмахиваюсь от него.

— Ты был прав. От этого никакой помощи. С таким же успехом можно сказать, что это сделали куклы-марионетки.

— Ты спросил, я ответил. Ты всё ещё должен мне автограф.

— Получишь ты свои каракули. Интересно, кто мне больше заплатит за охоту на зетов и зотов? Люцифер или Стража?

— На самом деле тебе вовсе нет необходимости всё время говорить «зеты и зоты». Ты можешь говорить или то, или другое.

— Буду придерживаться Бродячих. Остальные имена звучат как названия конфет.

— И Люцифер, и Стража заинтересованы в том, чтобы люди вообще и жители Лос-Анджелеса в частности оставались в живых. Заставь их обоих платить.

— Я тоже об этом подумал. Но меня беспокоит одна вещь.

— Какая?

— Когда эти Бродячие вошли, я узнал одного из них. В том смысле, что я знал, кто он такой. Парень по имени Спенсер Чёрч. Я услышал об этом парне лишь накануне, когда кто-то сказал, что он пропал. Я справился о нём у пары человек. Затем этот парень появляется из ниоткуда в «Бамбуковом доме», как будто это место — салат-бар для зомби.

— Чертовски странное совпадение.

— Не так ли? И раз големы не могут думать…

— То это значит, что кто-то послал его туда. Скорее всего, подвёл прямо к двери и втолкнул внутрь.

— Кто-то, знавший, где я нахожусь, и у кого по счастливой случайности оказалось под рукой несколько лишних Бродячих.

— Ты знаешь самых интересных людей.

— Похоже, у меня всё-таки есть личный интерес в этом деле. Но я всё равно хочу получить оплату.

— Да, чёрт побери.

— Мне нужно назначить встречи Страже и Люциферу.

Мой телефон жужжит на тумбочке. Я беру его и слушаю. Это короткий звонок.

— Круто. Увидимся там.

— Кто это был?

— Говоришь о дьяволе. Он сейчас в студии. Хочет, чтобы я заскочил и с грозным прищуром посмотрел на помощников.

— В следующий раз он захочет, чтобы ты заполнил его налоговую декларацию.

— Я никогда не бывал на киностудии. Как думаешь, сколько пушек они позволят мне пронести внутрь?

— Тебе? Сколько пожелаешь.

Пистолет.460 калибра слишком велик, чтобы носить его на ремне, так что я ношу его на бедре на поясе для инструментов, который покрасил маркером «Шарпи» в чёрный цвет и переделал в тактическую кобуру. Я могу выхватить его и взвести курок прежде, чем ангел успеет сказать «аминь».

Нож и наац удобно висят внутри подкладки пальто.

— В Кодексе говорится что-нибудь о том, что у Люцифера есть семья?

Касабян одаривает меня любопытной ухмылкой.

— Типа, есть ли миссис Люцифер?

— Ага. Или дети.

— Не то, чтобы я когда-либо встречал упоминание, но Кодексом не так-то просто пользоваться. Он весь состоит из историй и аллюзий, а не является презентацией PowerPoint. Но если хочешь, я могу поискать. Конечно, Люцифер с момента Падения трахался на земле напропалую, так что, скорее всего, у него есть целая куча отпрысков, зарабатывающих на хлеб в качестве полководцев и священников. Хочешь потрахаться с Антихристом?

Я качаю головой и иду в ванную. Осматриваю себя в зеркало, чтобы убедиться, что выгляжу презентабельно, и что оружия не видно.

— Нет. Просто ещё одна мелочь. Собираюсь пойти прокатиться.

Я закрываю дверь, когда Касабян говорит:

— Можешь представить его в роли отца?

— Хм. Нет.

— Он такой придурок, что девяносто девять процентов времени это было бы пыткой, но, слушай, родительское собрание было бы прикольным. — Маленький Бобби забрал у половины класса деньги на обед. — Только у половины?

Я киваю ему.

— Раздобуду сигарет.

На севере Ла-Брея стоянка старинных автомобилей. Впереди большой стеклянный шоурум. На стоянке полно классики, а прямо за углом сервис-центр. Машины выезжают со стоянки, сразу сворачивают направо и паркуются в два ряда у гаража, пока не выезжает другая машина. В такой ситуации всё сводится к шоппингу и слаженности. Я не люблю ни «Ти-Бёрды», ни «Корветы». Однако, когда механик паркует вторым рядом красный GTO ’67[225], я начинаю переходить улицу.

Я бормочу небольшое демонское заклинание. Вдоль стены гаража сложены ждущие вывоза мусора коробки. Пропитанный маслом и бензином картон быстро разгорается. Чтобы очистить гараж, работникам требуется около тридцати секунд, некоторые тупо таращатся, другие сбивают пламя огнетушителями.

В тот момент, когда они оказываются снаружи, я уже за рулём GTO, нож воткнут в замок зажигания, а восьмицилиндровый V-образный двигатель рычит как Тираннозавр Рекс. Я вывожу зверя на проезжую часть и сворачиваю за угол, пока на улицу выползает белый дым от догорающего огня.

Я выруливаю на Голливудскую автостраду, направляясь на север, в сторону Бербанка. На моём телефоне 3 часа дня. Может, следует позвонить Бриджит? Весьма вероятно, что она вместе с Ричи на студии, так что я решаю обождать.

Это не долгая поездка. Мне немного жаль, когда я вижу съезд к студии. Секунду я думаю, может, не сворачивать. Просто нажать на газ и направиться на север, пока некуда будет дальше ехать. Что первое меня остановит: лось, нефтепровод или ледник? Я сидел бы на берегу Северного Ледовитого океана, и пусть бы меня в моём иглу GTO заваливало снегом. Свернуться калачиком на заднем сиденье, настроить радио на новостную станцию, и слушать до скончания времён.

У ворот студии пост охраны. Когда я подъезжаю, из сторожки высовывается устало выглядящий парень в синей форме охранника.

— Клёвая тачка. У нас на стоянке теперь не так много V8. Всё больше гибриды с колхозным тюнингом.

— Через двадцать лет Лос-Анджелес окажется под водой[226]. Как американец, полагаю, я должен внести свой посильный вклад.

Он сверлит меня взглядом, прежде чем решить, что я шучу. Берёт со стены своей хибары планшет.

— Имя?

Я понятия не имею, какое имя назвали парню Ричи или Люцифер.

— Старк.

Охранник просматривает список и кивает. Он протягивает мне пластиковой парковочное разрешение размером с книгу в твёрдом переплёте.

— Держите это на виду на приборной панели.

Он достаёт с обратной стороны планшета белую бумажную карту студии и протягивает мне, указывая ручкой на ориентиры.

— Следуйте по объездной дороге вдоль края студии. Нужный вам съёмочный павильон находится в самом конце. Рядом несколько бунгало продюсеров. Там можете припарковаться.

— Спасибо.

— Похоже, там идёт какая-то адская съёмка.

— Так и было задумано.

Я следую по объездной дороге вдоль внешней границы территории. Слева от меня автострада. Со стороны студии вилочные погрузчики и потные парни возводят леса снаружи съёмочных павильонов. Мимо них на гольф-карах проезжают мужчины и женщины в брюках цвета хаки и рубашках на пуговицах. Съёмочные павильоны похожи на эллинги для дирижаблей, огромные горбатые ангары из гофрированного железа с громадными постерами новых релизов студии. В этом месте столько же гламура, сколько в стоматологической хирургии.

Я паркую автомобиль у бунгало, вытаскиваю нож из замка зажигания и сую обратно внутрь пальто.

Съёмочный павильон через дорогу. Снаружи сотни людей разгружают грузовики, объясняют другим людям, как разгружать грузовики или сидят в грузовиках, ожидая, пока их разгрузят. Ричи и Люцифер на краю этого хаоса, Ричи указывает на какие-то бумаги, а затем на площадку, где они возводят что-то огромное. Старухи в богато украшенных одеждах разносят ладан среди рабочих. Другие ходят вдоль периметра с бутылками в обеих руках. Из одной они окропляют землю священным маслом. Из другой тем, что пахнет как кровь животных.

Ричи машет мне рукой. Когда я подхожу, кивает на машину.

— Красавица. Давно она у тебя?

— Плюс-минус полчаса.

— Знаешь, если будешь всё время оставлять окна опущенными, обивка выгорит на солнце.

— Ничего страшного. Я вожу машины только один раз.

Ричи переводит взгляд с меня на машину и обратно. Ему потребовалась минута, но в конце концов до него дошло.

— Я понял.

— Хочешь, оставь её себе. Она едет как мечта. Ключей нет, но уверен, что кто-нибудь здесь сможет перебить VIN и вставить новый замок зажигания.

Люцифер наблюдает, как старухи выписывают круги. Взгляд Ричи падает на мою талию. Он замечает пистолет и улыбается.

— Ты когда-нибудь раньше бывал на съёмочной площадке?

— Не припомню, вроде нет.

— Тогда тебе должно быть довольно интересно.

— Ладно.

— Позволь устроить тебе экскурсию. Сначала мы снимаем все сцены в раю, это то, что строится прямо сейчас. Полагаю, тебе лучше поверить мне на слово, потому что ты лучше знаком с другим местом.

— В раю лучше климат, зато в аду лучше компания.

— Кто это сказал?

— Марк Твен. Или Джим Моррисон. Или Сталин. Кто-то из них.

Люцифер поворачивается ко мне.

— Давно ты начал цитировать Твена?

— Это было печенье с предсказанием. Я запомнил цитату.

Люцифер делает паузу и смотрит на Ричи.

— Саймон, позволь мне показать Джеймсу окрестности. Нам нужно обсудить кое-какие рабочие моменты.

— Да, очень нужно.

— Отлично. Рад был повидаться. Зайди попрощаться перед отъездом. Мне всё ещё хочется расспросить тебя о жизни в жаркой стране внизу.

— Прежде чем уйдёшь, хочу вас обоих кое о чём спросить. В чём конкретно в данный момент заключается моя работа? Я здесь целый день каждый день, пока вы снимаете? Как это будет выглядеть?

Ричи качает головой.

— Ты не нужен нам всё время. Мистер Макхит не каждый день будет на съёмочной площадке. Если только он не захочет тебя видеть, тебе не обязательно находиться здесь всё время. Уверен, ты заметил, что мы привезли целый самолёт китайских ведьм ню-ву в качестве особой охраны. Злые старые суки, но они знают трюки и чары старее, чем мир. Вещи, о которых большинство местных талантов даже никогда не слышали.

— Я здесь хорошо защищён, — говорит Люцифер. — В основном, ты мне нужен всё время, когда я на публике, а не в отеле или на площадке.

— Может, когда ты не здесь, тебе следует оставаться в отеле. Я имею в виду, что ты практически королевская особа. Люди могут сами приходить к тебе.

— Учитывая ту драму после вечеринки, мне необходимо светиться на публике. Не хочу, чтобы люди считали меня Говардом Хьюзом[227].

— Ладно. Просто выбирай с умом, когда и где.

Ричи смотрит на часы и с кислой миной оглядывается по сторонам.

— Вы двое, развлекайтесь. А мне нужно найти кое-кого и узнать, не могут ли эти чёртовы парни из профсоюза ещё медленнее разгружать мои грёбаные грузовики.

Люцифер направляется к павильону, и я следую за ним внутрь. Райские декорации в значительной степени ещё схематичны, но всё равно впечатляют. Пол из фальшивого мрамора выложен сложными звёздными узорами. Золотой сводчатый потолок инкрустирован драгоценными камнями и слабо переливающимися огнями. В центре фальшивого зала находится трон, украшенный причудливыми небесными, животными и растительными фигурами.

— Так вот как это выглядит? — спрашиваю я.

— Ни в малейшей степени. Но для целей фильма это поразительно точно.

— Ты доверяешь охрану Ричи и его импортным Золотым девочкам[228]?

— Саймон знает, что делает. Он долгое время защищает себя и своих звёзд. И он знает, что на кону его душа.

Я следую за ним, пока мы обходим недра павильона.

— Ему когда-нибудь доводилось защищать кого-нибудь от Бродячих?

Люцифер поднимает брови.

— Здесь зомби?

— Вчера вечером. Трое ввалились в «Бамбуковый дом кукол». Хуже всего то, что одним из них был Спенсер Чёрч, парень, о котором я слышал на твоей вечеринке, и о котором наводил справки. Рискну предположить, что это не случайное совпадение. Что означает не только то, что у нас есть Бродячие, но и что кто-то ими управляет.

— Подобная ситуация прямо сейчас может оказать очень дурную услугу. Если происходит что-то экстраординарное, пока я в городе, то, в конечном счёте, обвинят в этом меня.

— Тогда найми меня заняться ими. Возьми то, что платил мне до сих пор, добавь бонус, и я найду и избавлюсь от них за тебя.

— Ты убил троих?

— На самом деле, я убрал только одного. Остальных двоих убил друг.

— Может, мне нужно нанять твоего друга.

— Ричи это не понравится.

— Почему?

— Это была Бриджит. Оказывается, начинающая актриса и порнуха — это она всё играет в Кларка Кента[229]. Остальное время она квалифицированная убийца Бродячих.

Люцифер кивает.

— Я заметил, что вы двое подружились на вечеринке. Когда вы не убивали вместе зомби, вы же не занимались ничем безрассудным и глупым, не так ли?

— Когда это я так поступал?

— Не советую делать Саймона своим врагом. У него много ресурсов и скверный характер. Здесь на студии повсюду зарыты тела, и он несёт ответственность за изрядную их часть.

— Не волнуйся. Никто не несётся в Вегас на свадьбу с Элвисом[230].

— Хоть раз включи башку. Помни, ты всё ещё работаешь на меня.

— По поводу этого. Что на самом деле происходит? Зачем ты нанял меня для этой работы? Есть что-то, о чём я должен знать? Или я всё ещё твой научный проект, как Иисус в пустыне[231]?

— Искушения — это скучно. Я играл в эту игру только с этим парнем и несколькими наиболее раздражающими святыми. Почитай Книгу Иова. Одной из моих обязанностей было испытывать для Отца самоуверенных смертных, но все очень кстати об этом позабыли.

— Это то, что собирается исправить этот фильм.

— Помимо прочего. Я рано понял, что искушать людей, нет необходимости. Как поётся в той песне? «Я жду своего братана, двадцать шесть баксов в руке…»[232]. То, что у меня есть, лучше крэка, героина, денег или любви. Мне нет необходимости это продавать. Люди приходят ко мне покупать.

— И что же ты продаёшь?

— То же, что и Отец. Надежду. На лучшую жизнь. На светлое будущее.

— Только обратная сторона твоих сделок довольно неприятная.

— Я могу сделать твои мечты реальностью здесь и сейчас, или можешь задержать дыхание, трижды ударить каблуками и надеяться, что, когда умрёшь, будут сплошные круизные лайнеры и сэндвичи. Это на сто процентов твой выбор.

— А что насчёт мира? Как насчёт войн, голода и СПИДа? Наблюдать за гибелью миллионов людей для тебя, наверное, это как двойной сеанс Братьев Маркс[233].

— «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это»[234]. Это Отец говорит о Себе, не обо мне. И я никогда не начинал войн, за исключением той, которую проиграл Ему.

— Довольно трудно в это поверить.

— Я не говорю, что я невинен, но на земле я никогда напрямую не провоцировал и не стрелял со злости.

— То есть, значит, это только мы.

Когда мы спускаемся по короткой лестнице на нижний уровень павильона, Люцифер толкает меня плечом. Я оступаюсь и едва не падаю.

— Какого хрена это было?

— Вот что я делаю. Слегка подталкиваю. Это предел моих обширных полномочий в делах человечества. Я слегка подталкиваю. Я пинаюсь. Я нашёптываю.

— За твоими подталкиваниями стоит чуть больше, чем когда это делают гражданские.

— Верно. Но, как я уже сказал, это всегда твой выбор. Это единственное правило, которое я никогда не нарушал. В ваших старых сказках я всегда обманываю или жульничаю с людьми, но это как раз то, что я отказываюсь делать. Жульничать с вами было бы признанием слабости. Я никогда не доставлю Отцу такого удовольствия.

Наступает короткое молчание.

— Когда ты решил податься в лояльную оппозицию? Общепринятая мораль — не твоя сильная сторона, — спрашивает Люцифер.

— Ничего подобного. Это просто то, что сказал кое-кто.

— Дай, предположу. «Почему ты работаешь на Лукавого?»

— Что-то типа того.

— И что же ты ответил.

— Что должен тебе денег.

— Вот о чём я и говорю. Ты сделал свободный выбор и заключил со мной сделку. Но, в отличие от некоторых людей, ты решил оплатить долг. Тебе не приходило в голову, что принятие ответственности за свои поступки само по себе является нравственным поступком? Несомненно, это делает тебя лучшим человеком, чем дураки вроде Ричи, которые полагают, что могут заключить сделку и спланировать свой выход из чего угодно.

— Как думаешь, сколько человеческих женщин ты трахнул за прошедшие годы?

— Это похоже на тебя прежнего. Как всегда, тактичный.

Дерьмо. Я не собирался это сболтнуть.

— Забудь. Так как насчёт того, чтобы дать мне работу по Бродячим? Между мной и Бриджит, мы можем быстро зачистить твою проблему с зетами и зотами.

— Тебе не следует больше видеться с Бриджит, даже по работе.

— Знаю, но собираюсь это сделать. Дай нам что-нибудь, чтобы скоротать время. Возможно, это убережёт нас от занятия чем-нибудь безрассудным и глупым.

— Я подумаю насчёт этого.

Снаружи раздаётся сигнал тревоги. Не сигнал. Это похоже на визг одновременно заблокированных пятидесяти комплектов тормозов грузовика. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что это людские голоса, которые сплелись в ужасающий звериный вой. Старые китайские ведьмы вопят и бегут, направляясь к одной точке периметра павильона, где они разбрызгали масло и кровь. Солнце отражается от поднятых ножей и белых знамён, на которых нацарапаны древние заклинания.

Ричи врывается в павильон и бросается прямо к нам. Крупный мужчина; он больше, чем когда либо, напоминает бывшего полицейского. Не говоря ни слова, он одной рукой обнимает Люцифера за плечи и наполовину тащит, наполовину толкает его к задней части павильона. Я присоединяюсь с другой стороны и заталкиваю их в небольшой кабинет в конце. Ричи пинает ногой кресло у дальней стены, открывая бегущую по шву между двумя панелями едва заметную трещину. Он хлопает внутренней стороной запястья по точке на полпути вверх по стене, и она открывается. Ричи втаскивает Люцифера внутрь. Я следую за ними, и Ричи захлопывает дверь.

Ричи, тяжело дыша и согнувшись, выдыхает свои слова.

— Здесь ты будешь в безопасности.

Люцифер медленно поворачивается по кругу. Удобные кресла. Стойка с двадцатилитровыми флягами с водой. Пакеты с сушёной едой. Две большие надувные кровати. Шкаф у дальней стенки с надписью «МЕДИКАМЕНТЫ». Я открываю его. Шкаф разделён на два высоких вертикальных отделения. В левой части достаточно лекарств и медицинского хлама, чтобы открыть собственную больницу. Правая часть вся заполнена оружием. В основном роскошным железом из боевиков. Автоматические Хекклер-Кохи, Беретты, Дезерт Иглы. На дне шкафа тридцатисантиметровая стопка боеприпасов.

— Блин, со всем этим барахлом можно неплохо провести уикенд в Вегасе, — говорю я, но никто не подхватывает.

Люцифер кивает. Ричи плюхается в офисное кресло напротив набора видеомониторов.

— Саймон, никогда не думал, что ты из поклонников комнат страха.

— Тебя не было здесь во время бунта в 92-м. Голливуд напоминал Дрезден после бомбёжки. Мы всё ждали, что толпа зайдёт так далеко на север, но у них не вышло. К счастью для нас. Тогда наша охрана состояла из ворот, нескольких полицейских не на дежурстве и новой системы пожаротушения. Всё, от чего мы были защищены, это от мелких воришек и курящих в уборной людей. Я поклялся, что больше такого никогда не повторится.

— Молодец, — говорит Люцифер. — Мне нравятся ответственные тру́сы.

Ричи щёлкает тумблером на консоли, и все видеоэкраны оживают, давая обзор на 360 градусов снаружи и внутри павильона. Ведьмы на центральном экране. Они занимаются рукоприкладством по отношению к тому, кто выглядит почти как человек, но не совсем. Слишком длинные руки и ноги. Слишком плоский череп. Сквозь толпу проталкиваются охранники в форме, надевают на Таящегося наручники и уводят его под конвоем. Старухи продолжают кричать и хлопать его по плечам, когда он проходит мимо.

Спустя пару минут на пульте чирикает телефон. Ричи снимает трубку.

— Да? Уверены? Отведите его в одну из этих специальных камер внизу. Никто не должен туда входить или выходить, пока я не приду.

Он поворачивается в кресле и улыбается нам.

— Похоже, ложная тревога. Подсобный рабочий из Таящихся, один из водяных, которых мы держим под рукой, чтобы чистить трубы, решил, что хочет поближе взглянуть на съёмочную площадку и пересёк защитный круг старух. Мы допросим его и скорее всего отпустим с предупреждением.

— По крайней мере, ты знаешь, что не зря потратил деньги на старушек, — говорит Люцифер.

— Что мешает магу или кому-нибудь из твоих ведьм подойди к двери и забросить сюда чары? — cпрашиваю я.

Ричи качает головой.

— Комната защищена от внешних заклинаний. Мы как феомонная ловушка для тараканов. Магия выходит наружу, но не проникает внутрь.

— Что делает нас тараканами, — говорит Люцифер.

— Полагаю, да, — отвечает Ричи.

— По крайней мере, они выжили.

— Мы здесь закончили, или нам нужно показать разрешение учителю? — подаю я голос.

Ричи кивает на пистолет у меня на бедре.

— Притормози. Не все из нас обвешаны пушками, как ты.

— Вот почему я ношу его с собой. Так мне не придётся при каждом пуке пикси тащить нашего босса в Форт-Нокс[235].

— Парни, зачехлите свои члены, — говорит Люцифер. — Всё прошло гладко. Все сделали свою работу, и не пришлось ни в кого стрелять. Если только вам не нужно, чтобы чувствовать себя полезным, приделать кому-нибудь крылышки.

Он смотрит на меня. Я смотрю на Ричи.

— Интересно, устоит твоя комната, если в неё постучатся несколько Бродячих? Она звуконепроницаема?

Глаза Ричи расширяются.

— Зомби? На вечеринке их не было. Ты видел зомби на улицах?

— Менее, чем в квартале от Голливудского бульвара. Просто несколько шамблеров[236], так что не ссы. Мистер Макхит нанимает меня найти и уничтожить весь хоровой кружок, верно?

— Поглядим.

Ричи уставился на мониторы. Снаружи всё в значительной степени вернулось в норму. Старухи накладывают новый слой масла и животного пунша там, где Таящийся смазал их круг. Потные парни снова разгружают грузовики, а стоявшие до этого тут и там офисные типы быстро вернулись к тому, чтобы стоять тут и там. Ричи качает головой. Не думал, что эта новость так сильно поразит его, но он не похож на моих друзей и привык к подобному дерьму.

— У нас не было ни одного ходячего мертвеца с той поры, как я был ребёнком. Не бродили по улицам. Это длилось всего несколько дней. Предположительно, они выползли после землетрясения из старой золотой шахты в Пасадене.

— Что значит «не бродили по улицам»?

Он пожимает плечами.

— Как и любая тёмная магия, они всплывают время от времени. Но всегда остаются в ограниченном пространстве, а не двигают в «Виски Гоу-Гоу»[237].

— Когда кто-нибудь в последний раз использовал Бродячих, чтобы уладить спор?

— Последнее, о чём я слышал, это когда Регина Мааб и Кабал Эш набросились друг на друга. Не знаю, по поводу чего. Что-то, имевшее отношение к делам ещё в Старом Свете. Может из-за этого всё зашло так далеко. Ты же знаешь этих европейцев. Какие-нибудь казаки пятьсот лет назад стащили у бабушки свёклу, а они всё ещё ноют по этому поводу.

— А где сейчас Регина Мааб?

Ричи пожимает плечами.

— Исчезла. Её уже много лет никто не видел. О чём бы ни был спор, полагаю, Кабал победил.

— Эш из худу Чёрного Солнца. Думаешь, он связался с Бродячими?

— Не напрямую, но магия хаоса привлекает множество уродов. Он бы не побрезговал нанять алкоголика дэдхеда, который не в состоянии платить за квартиру. Видит Бог, их полно вокруг.

Люцифер исследует лекарства в шкафу Ричи, притворяясь, что не слушает нас.

— Готов нанять меня разобраться с этим?

Он c минуту молчит.

— Меня больше интересует, кто стрелял в нас, когда мы покидали вечеринку у Гействальдов. Найди мне что-нибудь про это.

— У тебя есть связи среди копов. Они занимаются людьми. А я монстрами.

— Кто говорит, что они не связаны?

— Найми меня, и выясним.

Он суёт в карман пузырёк с таблетками, а остальные кладёт обратно.

— Ступай поговори с Кабалом, а затем позвони мне. Тогда и решу.

— Отлично. Хочешь остаться здесь или хочешь, чтобы я прокатился с тобой обратно в отель?

— Пока останусь здесь. Ты найдёшь клан Эша в больнице Линда Виста[238]. Тебе она понравится. Она много лет как закрыта, но там до сих пор снимают фильмы и передачи. Ты попадёшь в дом Кабала через большой холодильник в морге.

— Я зайду в отель после того, как поговорю с ним.

— Сперва позвони. И прими душ и переоденься, прежде чем приехать. Вполне достаточно нюхать Кабала каждые десять или вроде того лет. И ещё.

— Ага.

— Возьми с собой своего нового партнёра. Кабал может быть сложным, но он важный человек. Может, твой друг сможет удержать тебя от пальбы в его доме.

— У неё тоже есть пистолет, так что я бы на это не рассчитывал.

Теперь у меня две задачи. Три, если разбить их на части:

Вытянуть информацию из Кабала.

Убивать Бродячих, зетов, лакун и прочую дрянь.

Получить оплату. Эта — моя собственная, и о ней следует позаботиться в первую очередь.

Я не в том настроении, чтобы тратить время на мартышек на входе, так что прохожу сквозь тень и выхожу на территории Стражи. Один из охранников на воротах видит меня и начинает что-то вопить в рацию. Я дружески машу ему рукой и направляюсь внутрь. Может, ты и быстро жмёшь кнопки, но в этом году не рассчитывай на повышение, приятель.

От тёплого желеобразного худу-барьера в дверях склада у меня каждый раз мурашки по коже. За ту секунду, что требуется, чтобы пройти сквозь него, возникает ощущение, будто вас похитили для съёмок в немецком фетиш-видео с овсянкой.

Люди видели меня здесь раньше, так что никто и глазом не моргнул, когда я проник внутрь. Я иду так, словно направляюсь на встречу в один из кабинетов на другом конце здания. И это тоже у меня почти получилось.

Со всех сторон меня окружает толпа дежурных Стражи. Они целятся в меня из пистолетов, и настроены решительно, но слишком дисциплинированы, чтобы начать палить. В отряд входит маршал Джулия, та новенькая из дома Спрингхила. Я подхожу к ней. Её сердцебиение учащается, но я сохраняю между нами достаточную дистанцию, чтобы она не слишком дёргалась и не начала стрелять.

— Рад вас видеть, маршал. Они уже дали вам взглянуть на какие-нибудь трупы, или мальчики всё ещё заставляют носить им кофе и играть в пьяные игры старшеклассников, потому что крутые парни думают, что блевать весело, и только сосунки умирают от алкогольного отравления?

— Старк, почему ты не можешь войти в здание, как нормальный человек? Это бы упростило всем жизнь.

— Моя жизнь проста, а с каждой минутой становится ещё проще. Никогда не задумывалась, мужчин они здесь изводят так же, как женщин?

— Ты вторгся на запретную федеральную территорию. Если хочешь, чтобы тебя арестовали, почему бы сперва не пойти не совершить что-нибудь интересное?

— Я платный консультант этой организации, который срезал путь. Меа кульпа[239]. Позовите сюда Уэллса, и он может написать какую-нибудь гадость в моём личном деле.

— У тебя нет личного дела, потому что ты не личность.

Это Уэллс. Он позади меня.

— Ты существо. И близко не то же самое, что человек.

— Почему бы твоей команде не опустить пистолеты? У меня к тебе деловое предложение.

— Забавно, потому что у меня тоже есть для тебя деловое предложение.

Он появляется в поле зрения и останавливается передо мной. Выглядит усталым. Словно последними ночами часто работал. Жестом велит джентльменам опустить оружие.

— Всё в порядке. Возвращайтесь к своим занятиям.

Он бросает взгляд на маршала Джулию, как та убирает пистолет в кобуру и уходит.

— Не разговаривай с моими людьми так, словно знаком с ними. Особенно с новичками. Это сбивает их с толку. Это заставляет их думать, что ты на нашей стороне.

— Я и есть на вашей стороне, когда мне платят. Я делал всё, о чём ты меня просил.

— Как и моя собака, когда я ей говорю. Она делает трюк и получает печенье, как и ты.

— Ты вычитаешь из этого налоги и социальное страхование? Сколько печенья ей стоит это в месяц?

Уэллс направляется к краю склада. Я следую за ним. У стены сложены серые пластиковые упаковочные ящики, помеченные ромбовидными предупреждающими наклейками о химикатах. Он присаживается на один из них и смотрит на часы.

— Ты сказал, что хочешь о чём-то поговорить со мной.

— Ага. О Бродягах с Высоких Равнин и о том, что вы хотите, чтобы я с ними сделал.

— В Лос-Анджелесе? Невозможно. Я бы слышал об этом.

— Ты так думал. Забавно, что ты не в курсе. Я полагал, что у вас есть какой-то сверхпроизводительный радар, который отслеживает нас, магических типов. Или это была очередная байка Стражи?

— Это всё так. Я знаю, куда ты идёшь, с кем ты идёшь, и что ты делаешь.

— Тогда почему ты не знаешь о мертвецах, забредших в «Бамбуковый дом кукол» за суши из людей?

— Невозможно. Я бы слышал об этом, и мы были бы начеку.

— Похоже, всемогущество уже не то, что раньше. Но я могу исправить это для вас. Я уже убил троих Бродячих. Дай мне контракт, и я доберусь до остальных. Их, скорее всего, очень много, там что я мне должны заплатить за сверхурочную работу.

Уэллс хмурится. Он оглядывается по сторонам, словно кого-то ждёт.

— Если ты убил троих, то где тела?

— Одна подруга избавилась от них за меня.

— И куда эта подруга дела их?

— Я не спрашивал. У неё есть люди, которые знают, как избавиться от пожирателей людей.

— Минуту назад ты работал с одним человеком, а теперь это уже люди. Сколько точно людей?

— Не могу сказать.

Он устало вздыхает и трёт глаза.

— Итак, ты позволяешь кому-то, кого я не знаю, звать людей, которых ты не знаешь, чтобы забрать останки нескольких самых опасных из ходящих по земле существ. И ты хочешь, чтобы я нанял тебя перебить всё стадо. Как думаешь, сколько ещё осталось? Один? Дюжина? Пятьдесят? Как ты собираешься поступить с этими телами? Возможно, друзья твоей подруги могли бы отвезти их на фермерский рынок и продавать кости туристам. Вы можете организовать кооператив. Делать браслеты дружбы и ветряные колокольчики, и делить прибыль.

— Заместитель Дог[240], позвольте вас кое о чём спросить. Если Стража не занята Бродячими, то что не даёт вам спать по ночам?

Его хмурый взгляд переходит в улыбку, и снова сменяется хмурым взглядом.

— Скоро всё изменится. В этом городе и за его пределами. Далеко за его пределами.

— Что? Собираешься устроить облаву на всех хипстеров Долины, устраивающих свингерские вечеринки с привидениями? Скажи, нужно пользоваться презервативами с существами из эктоплазмы? Всегда интересовал этот вопрос.

— Как там твой кинобизнес? Уже подружился со звёздами? Возможно, твой новый лучший друг сможет подобрать тебе агента и роль в своём фильме, тогда сможешь всё это бросить.

— В чём дело? Ревнуешь к Люциферу? Не сердись, детка. Ты же знаешь, что это не было эксклюзивным соглашением. Мы договорились, что можем встречаться с другими людьми.

— Я пытался дать тебе кредит доверия. Думал, что твоё сквернословие и дерьмовое поведение являлись частью посттравматического стрессового расстройства из-за возвращения за землю. Теперь я задаюсь вопросом, на чьей стороне ты на самом деле? Света или тьмы?

— Почему ты можешь говорить «дерьмо», когда злишься, а на меня из-за этого начинают кричать?

Двое людей Уэллса в чёрном вкатывают на металлической тележке хрустальный шар размером с «Фольксваген Жук». Внутри шара едва различимы смутные очертания демона, когда тот бьётся о стенки.

— Почему ты работаешь на такое животное, как Люцифер?

Я качаю головой.

— Сегодня у меня один раз уже был этот разговор, и я не собираюсь заводить его снова с тобой.

— Я собираюсь тебе кое-что сказать, а затем кое о чём спросить. Я хочу, чтобы ты внимательно выслушал и то, и другое, как будто от этого зависит твоё будущее, потому что так оно и есть.

— Тогда говори.

— В соответствии с положениями Патриотического Акта США[241], Министерство внутренней безопасности объявило Люцифера незаконным иностранным боевиком, а также подозреваемым в ряде террористических актов по всему миру. У меня федеральный ордер на его арест. Ты поможешь мне вручить ордер.

— Я?

— Я понимаю, что это ситуация, связанная с повышенным риском, и не ожидаю, что ты сделаешь это бесплатно. Работай со мной. Вручи ордер и помоги мне арестовать Люцифера. С твоим уникальным опытом и способностями, могу предложить тебе штатную должность на самом высоком государственном уровне оплаты труда.

— А сюда входит стоматология и служебная машина?

— Это разовое предложение. Можешь быть моим другом или моим врагом. Выбор за тобой.

— Это идея Аэлиты? Если ей так скучно, наймите меня отыскать то, что осталось от Кисси, и вернуть их обратно. Она может развлечься, сражаясь с ними.

— Ты вообще слушал? Это не дело Стражи. Это МВБ.

— Чушь собачья. В Лос-Анджелесе это одно и то же.

— Допустим, ты прав. Это не меняет ситуацию. Новая политика МВБ гласит, что мы больше не можем сотрудничать с сомнительными внешними подрядчиками.

— Я был прав. Это всё Аэлита.

— Имя Люцифера занесено в национальный список террористов. Который засекреченный. Твоё ещё нет, но ты будешь счастлив узнать, что твой друг Кински тоже там.

— За что?

— Мы не можем позволить падшим ангелам разгуливать по окрестностям, как не можем позволить террористам разъезжать на фургонах, забитых керосином с удобрениями[242].

— Когда я попаду в этот список?

— Всё зависит от того, друг ты мне или враг.

— Это не вы устроили нам засаду тем вечером после вечеринки?

— Это не были Маленькие Негодяи[243].

— Какое-то время я считал, что это мог быть ты, но затем вспомнил, что сказала Аэлита. Что тебе плевать на Люцифера. Его время безвозвратно ушло.

— Не пытайся думать. Тебе это не идёт.

— С тех пор я пытаюсь понять, кто был бы лучшим кандидатом. Я было подумал на Ричи — тот парень, который управляет студией. Он нанимает в службу безопасности копов не на дежурстве, и у него есть деньги, чтобы устроить собственную засаду в стиле «Апокалипсис Сегодня»[244]. Но это с самого начала был простой ответ. Поделом мне за то, что проявляю творческий подход.

— Ты всё ещё не ответил на мой вопрос.

— Я думал, что вы, народ, занимаетесь поддержанием баланса во Вселенной, а не созданием перевеса одной из сторон. Это определённо идея Аэлиты. У тебя кишка тонка мыслить столь масштабно. Итак, что она получает от этого? Более яркий ореол? Перевод с этой скалы?

— Ответь на вопрос.

— Я дал Аэлите свой ответ шесть месяцев назад. Я не принадлежу никому из вас. Давай, вноси меня в свой список.

Его губы растягиваются в лёгкой улыбке.

— Я уже набросал отчёт. Я знал, что ты не можешь разумно ответить на разумное предложение. Ты совсем как моя собака. Вполне предсказуем.

— И что теперь? На меня уже нацелены ваши снайперы? Или мы вдвоём выйдем наружу и устроим перестрелку в Тумстоуне? Если бы ты сказал мне, что мы собираемся на вечеринку, я бы захватил пистолет Дикого Билла.

— Ничего такого. Просто уходи отсюда и больше никогда не возвращайся. В своё время мы с тобой это уладим, но сейчас у взрослых есть более крупная рыба, чем ты.

Он встаёт и кому-то кивает, а затем направляется обратно в свой кабинет. Когда я оборачиваюсь, вокруг меня уже растянулись полукругом шестеро его людей. Никто не направляет на меня оружие, но вместе они выглядят как маленькие Мрачные Жнецы[245], реинкарнировавшиеся в вышибал из яппи-бара в Беверли-Хиллз.

— Признайтесь. Вы кладёте себе в мартини консервированные оливки.

Ничего. Гробовая тишина.

Возможно, Уэллс прав, и пришло время выбрать сторону. Если бы я сказал ему «да», думаете, кто-нибудь из этих мрачных хуесосов выдавил бы из себя хотя бы вежливую улыбку? Не особо на это рассчитываю. Люцифер тоже бы не рассмеялся, но, хотя бы, не потому, что морально выше этого.

Мы просто букашки на ветровом стекле Бога. Я никому не принадлежу.

Эти добрые и праведные люди сидели на своих жирных задницах и позволили Мейсону с Паркером убить Элис, а меня отправить в ад. А затем дали ему выкрутиться. Может я прежде и не был хорошим парнем, но я любил кого-то и не был разбит на миллион маленьких кусочков. Я не был так пуст и мёртв внутри, как оболочка саранчи.

Я знаю, на чьей я стороне.

На своей.

Я выхожу наружу и покидаю это место через главные ворота, педики Уэллса тянутся за мной вереницей чёрных утят.

Телефон звонит четыре раза. Я уже собираюсь вешать трубку, когда она отвечает.

— Эй. Чем занята?

— Ничем особенным. Читаю сценарий «Несущего свет», пытаюсь выучить свои реплики. Как думаешь, что можно сказать о мире, в котором у меня меньше слов в роли Евы, чем когда я снимаюсь в порнофильмах?

— Не хочешь пойти поговорить с парнем, у которого репутация того, кто использует Бродячих для своих грязных делишек?

— Бродячих?

— Зетов. Големов. Тех вчерашних трупаков.

— А. Ты имеешь в виду, праздни[246].

— В слове «зет» меньше слогов, так что я выиграл. Хочешь встретиться с этим парнем?

— Кто он?

— Кабал Эш.

Она выдаёт что-то по-чешски. Я не понимаю, но не думаю, что это радостный возглас.

— Конечно.

— Ты где?

— У Саймона. А ты где?

— В «Макс Оверлоуд». Могу взять машину и подобрать тебя.

— Нет уж, спасибо. Саймон поведал мне о тебе и машинах. Я за тобой заеду.

— Ладно. Не забудь захватить ту игрушку, которую собиралась мне показать. Выдёргиватель костей из Бродячих.

— А! Я ждала, что ты скажешь что-нибудь сексуальное. На мгновение мне показалось, что всё, что ты помнишь о том вечере, это дела снаружи бара.

— Я помню и дела внутри бара. Всегда помнишь, как потерял девственность.

— Славный мальчик. Увидимся через полчаса.

— Я буду снаружи.

Когда я выключаю телефон, Касабян поднимает глаза. Пока я болтал, он притворялся, что работает.

— Это ведь была она?

— Кто?

— Не умничай. Поднимись с ней сюда, когда она приедет.

— Может, в следующей жизни.

— Пусть она хотя бы подпишет вот это.

Он протягивает пару DVD-дисков, которые прятал на столе.

— Я нашёл парочку её фильмов с тех времён, когда бутлегерствовал дисками, чтобы сводить концы с концами.

— Бедолага. Был вынужден тырить порнуху.

— Эй, то были не американские версии. Сплошные европейские. В формате PAL. Неверный код региона. Переформатируя их, я выполнял общественно полезную работу.

— Для озабоченных стариков и тупоголовых подростков.

— А кому, как не им, нужна помощь?

— Я не приведу её сюда. Но попрошу подписать твои диски.

— Попроси написать «для Олдоса».

— Уверен, что не хочешь «для Альфредо Гарсиа»?

— Пошёл ты. Это старинное семейное имя.

— Это будет нашим маленьким секретом.

— Дважды пошёл на. Я не приму оскорблений от того, кого называют Сэндмен Слимом. Звучит как название диетического коктейля с рогипнолом.

Я смотрю, как он сидит на столе, положив маленькие ножки на клавиатуру. Он хмурится мне в ответ, дерзкая голова на хвалёном скейтборде.

Ненавижу, когда Касабян прав. Я беру DVD-диски и кладу в сумку «Макс Оверлоуд».

— Ты жестокий человек, ты знаешь это, Олдос?

— Мне было бы насрать, если бы ты не сбегал с любовью моей жизни.

— Любовью этой недели.

— Это само собой.

Бриджит заезжает за мной на совершенно новеньком бледно-голубом «Порше Тарга». На ней джинсы и футболка, плюс кожаная куртка для защиты.

Когда я сажусь, она приветствует меня страстным поцелуем. Я целую её в ответ, но держу ухо востро. Должен признаться, что после Люцифера и Уэллса мне уже кажется, что надо мной кружат чёрные вертолёты[247]. Ричи, похоже, из тех помешанных на контроле, кто вполне может следить за Бриджит. Или это может быть Стража. Ричи я могу растереть в дроблёную пшеницу или превратить в наградной кубок по боулингу, но, если Уэллсу попадёт вожжа под хвост, мир довольно быстро превратится в отстой.

Бриджит стирает большим пальцем помаду с моей нижней губы. Возможно, цыгане все-таки медиумы, потому что она говорит: «Расслабься. Никто не следит. Ты не единственный, кто обучен искать такие вещи».

— Принял к сведению.

— Куда мы едем?

Я зачитываю ей с телефона адрес больницы на Саут-Сен-Луис. Она вбивает его на приборной панели, и мы выдвигаемся. Я всегда считал, что эти коробки — для лузеров, но они показывают нам быстрый прямой маршрут сквозь траффик. Я мысленно делаю пометку в будущем угонять машины только с этими коробками.

Через дорогу от Линда Виста припаркованы фургоны телевидения. Можно в этом городе проехать хотя бы десять минут и не встретить какого-нибудь идиота, бегущего по улице в оснастке «Стедикам»[248], словно с гигантским робочленом наперевес? Надеюсь, в больнице есть призраки, потому что, когда режиссёр заставляет кинооператора увеличить изображение действительно интересного кровавого пятна на полу, он получает поздний рождественский сюрприз-визит от хозяина этой крови.

— Раз они снимают, там будет охрана. «Как мы проникнем внутрь?» — спрашивает спутница.

— Я нашёл онлайн-план этого места. Можем воспользоваться моим трюком для попадания в определённые места, не пользуясь дверьми. Но ты не должна задавать никаких вопросов.

— Теперь ты просто обязан мне его показать.

Мы переходим улицу, тыча пальцами в здание, словно парочка туристов. Я велю Бриджит делать снимки на телефон, пока ищу укромные тени. Мы находим нужную у старого въезда для машин скорой помощи.

— Возьми меня за руку и не отпускай, пока не окажемся внутри.

— Хорошо.

Она немного сопротивляется, когда я тащу её в тень. А затем снова, когда вытаскиваю её из Комнаты через Дверь Неуёмного Жара.

— Что это было за место?

— Что я сказал насчёт вопросов?

— Ты бука.

— Это точно.

Мы по плану идём в заднюю часть больницы, обходя то место, где работает съёмочная группа. В боковом зале свет, камеры ведут съемку в широком центральном коридоре. Режиссёр кричит: «Мотор!». Визжит женщина. Стонут голоса. Мимо пробегает окровавленная медсестра, которую преследует толпа грязных завывающих пациентов. Ебать-копать! Они снимают фильм про зомби.

Ещё поворот, и мы в морге. Белые кафельные стены в грязных разводах и трещинах. У одной стены стоит разбитая каталка. Кто-то вспорол ножом обивку и разбросал её по полу, как белые перекати-поле. Не хочу знать, что находится внутри выдвижных холодильников в стенах.

Мы направляемся в большую морозильную камеру. Она внутри тёмная и — сюрприз-сюрприз — свет не работает. Только я пытаюсь придумать какое-нибудь худу, которое даёт свет, ничего не взрывая, как становится светло. Бриджит включила маленький светодиодный фонарик, который лежал у неё в кармане.

— Что мы ищем? — интересуется она.

— Не мы. Я. Если только кто-нибудь не оставит дверь открытой, тебе нужно быть Саб Роза, чтобы это обнаружить.

Я ощупываю одну стену, затем другую. Это находится между швами, идущими вдоль одного ряда плитки. Стена бесшумно распахивается.

Бриджит воркует.

— Я люблю магию. Ты должен показать мне ещё.

— Думаю, до того, как это закончится, ты ещё насмотришься.

Дверь за нами захлопывается, и мы оказываемся в низком каменном коридоре. Жёлтый свет очерчивает занавес впереди. Я прохожу первым и придерживаю его для Бриджит.

Кабал понимает толк в шике Саб Роза. Это место ещё дерьмовее лачуги Спрингхила. Напоминает дом месяца в «Лучшие дома и монстры». Тёмные каменные стены. Огромный камин с железными подставками для дров размером с парковочные счётчики. Мебель сделана из старого заляпанного красного дерева. Большая часть лака с подлокотников кресел стёрлась, и они покрыты разводами воды, битым стеклом и ожогами от сигарет. Все поверхности комнаты усеяны недоеденной едой и пустыми бутылками из-под спиртного. На стенах висят гобелены с охотничьими партиями и военными сценами. На одном всадники с ятаганами кромсают деревню с женщинами и детьми. Мужчины уже мертвы и брошены в костёр в правом нижнем углу гобелена. Кабал добивался сходства с Владом Цепешом[249], но в итоге у него получилась обложка альбома «Слэйер»[250].

Косима — то ли сестра Кабала, то ли жена, то ли и то и другое — проходит через занавес, который тянется по всей длине одной из стен. На занавесе изображено колесо Чёрного Солнца. Древний хардкорный худу, которое, по общему мнению, даёт тёмным мистикам власть над материальным миром. Нацисты обожали колесо Солнца. Конечно, в их случае всё сработало не так хорошо, может, они забыли воткнуть его в розетку или что-то в этом роде.

— Ты не можешь просто войти сюда без приглашения. Кабалу это не понравится. — вещает Косима.

— Мы познакомились на вечеринке у Гействальдов.

— Я знаю, кто ты, и ему всё равно это не понравится.

— Мне не нравится, что пришлось сюда приходить, и ещё меньше, что придётся отсюда выходить, так что можешь сообщить ему, что я здесь, или это сделаю я.

Косима оглядывает Бриджит с ног до головы и возвращается за занавес. Мы идём следом.

Следующая комната похожа на ту, которую мы только что покинули, но мебель гораздо удобнее. Плюшевые диваны, удобные кресла и подушки на полу. По всему помещению в полной отключке валяется дюжина человек, некоторые одеты, другие — нет. Похоже, отрывались по полной. Интересно, что они праздновали?

Кабал выходит из двери, которая выглядит так, будто её стащили из чулана Люцифера. На нём немного похожий на рясу чёрный запятнанный халат до пола. Он выглядит тощим в своих лохмотьях и чище, чем был у Гействальдов, но всё равно пахнет так, словно в качестве лосьона после бриться использует нечистоты. В одной руке он держит полупустую бутылку вина. Кабал улыбается, демонстрируя большие жёлтые зубы, и протягивает руку. Он знает, что я не горю желанием её пожимать. Я уже встречал таких парней. Они все анализируют. Пожму руку? Не разозлюсь ли, когда он отпустит глупую шутку в мой адрес, и не расплачусь ли, когда оскорбит меня? Альфа-самцовая хрень. Но я не могу слишком злиться. Я и сам много раз так делал. Трясу его руку так, словно мы только что купили Манхэттен за горсть M&M и блок «Лаки Страйк».

Кабал приглашает нас вернуться в другую комнату, подальше от его храпящих гостей. Он спотыкается и шатается, стараясь перешагивать через них, и едва не проливает вино на спящего в туфлях для гольфа голого парня.

Кабал указывает рукой на большой стол и опускается в кресло во главе. Мы с Бриджит садимся рядом друг с другом. Он предлагает нам бутылку.

Бриджит протягивает руку, а я качаю головой.

— Чем заслужил честь столь неожиданного, но очаровательного визита?

— Хотел спросить тебя кое о чём.

— Миленько. Люблю двадцать вопросов[251].

— Можешь перестать прикидываться пьяным. Если бы ты был пьян, я учуял это в твоём поту. Ты всего лишь отхлебнул из бутылки и прополоскал рот, чтобы дыхание пахло вином.

Он подмигивает мне.

— Умный мальчик. Перейдём сразу к делу? Нечего ходить вокруг да около, не так ли, юная леди? Не расслышал ваше имя.

— Бриджит Бардо.

— Конечно. Малышка Ричи. Простите, дорогая. Я знаю вас только по вашей работе и не узнал без члена или двух во рту. Приятно наконец увидеть вас во плоти.

— И вас.

— Не откажетесь удовлетворить моё любопытство, есть в вас хоть капля цыганской крови?

— Не откажусь. И да, есть.

— Я так и думал. Ваш народ играет просто великолепную музыку. Конечно, там, откуда я родом, вас не особо ценили. Скорее всего, всё дело в воровстве.

— Если что-нибудь пропадёт после нашего визита, отправь счёт Саймону, и я позабочусь обо всём.

Он смеётся и делает большой глоток из бутылки.

— Нравится твой нацистский занавес, — говорю я.

Кабал оборачивается в кресле и смотрит на Чёрное Солнце так, словно никогда его прежде не видел.

— А, это. Нужно создавать антураж. Клиенты ждут, чтобы было немножко страшно-страшно, когда обращаются ко мне.

— Так вот почему у тебя на стене висит вырезанная деревня?

— Он переводит взгляд на гобелен.

— К сожалению, нет. Это скорее семейный портрет. Мы не те, кто на лошадях, а те, кто в огне.

У него достаточно сильный магический барьер вокруг мыслей, так что не могу сказать, что это — грустная проклятая история или довольно эффектная ложь.

— Я хотел поговорить с тобой о Бродячих.

Кабал качает головой.

— Это разбивает мне сердце, разочаровывать тебя, но восставшие не входят в сферу моих деловых отношений. Я тружусь на более прозаичной ниве демонов и элементалей.

— Но ты ведь использовал их, не так ли? Возможно, не на регулярной основе, но как насчёт своего рода аренды с правом выкупа?

Он пожимает плечами.

— Как я уже сказал, нужно поддерживать антураж. Когда конкурент или светский выскочка переступает чётко очерченные границы моей сферы влияния, с ним будет решено быстро и настолько кардинальным образом, насколько потребуется, чтобы он послужил наглядным уроком другим со столь же безрассудными наклонностями.

— Значит, ты использовал Бродячих против своих врагов.

— Раз или два. Не стану отрицать.

— Когда это было в последний раз?

— Не могу вспомнить абсолютно чётко. Приходит старость. В наши поздние годы жизни многое из того, что было так кристально ясно в юности, становится туманным и трудным для извлечения из глубин. Хотя я и стараюсь изо всех сил сохранять видимость, боюсь, что я уже не тот человек, что был когда-то.

— По моему опыту, именно так говорят мужчины, которые остались в точности такими, какими были когда-то, в надежде отрицать это в возрасте и оправдаться этим в юности. — замечает Бриджит.

Кабал изображает короткие лёгкие аплодисменты.

— Хорошо сказано, юная леди. Заманили меня в ловушку изящной уловкой. Что, к несчастью для вас, не меняет того факта, что я на протяжении многих, многих лет не общался с восставшими, ни преднамеренно, ни неумышленно.

— Регине Мааб не легче от того, что это было давным-давно. Съеденная не перестаёт быть съеденной, а смерть не перестаёт быть смертью. — говорю я.

— Регине? Она-то здесь при чём?

— Не причём, если не считать того, что, когда она наступила тебе на ногу, ты отправил к ней нескольких Лакун с банкой соуса для барбекю и угольными брикетами.

Его глаза сужаются, и он садится ровно. Все следы пьяного поведения как водой смыло.

— Молодой человек, слушай меня внимательно. Это не тот случай, когда я стану терпеть шёпот у себя за спиной, ни от вас, ни от любой другой души в этом солнечном городе. Да, у нас с Региной были разногласия. И однажды настал момент, когда потребовалось преподать ей урок, который она запомнила бы на молекулярном уровне. И да, я сдуру самодовольно использовал стаю восставших, чтобы, говоря на профессиональный манер, проучить её. Но когда мисс Мааб покинула Лос-Анджелес, она была чрезвычайно и досадно жива.

— Почему я должен тебе верить, когда все остальные уверены, что ты прикончил её?

Он снова откидывается в кресле, достаёт из кармана коробочку, открывает её и вытаскивает нечто, похожее на извивающегося дождевого червя.

— Огоньку не найдётся?

Я лезу за зажигалкой Мейсона, а Кабал берёт дождевого червя и несколько раз проводят грязным пальцем по всей длине его тела. Червяк выпрямляется и застывает, пока не становится похожим на розовую палочку для еды. Я протягиваю зажигалку и щёлкаю ею. Кабал наклоняется, берёт меня за запястье и помещает голову червяка в огонь. Делает несколько затяжек, и конец червяка занимается, начиная светиться вишнёво-красным. Пока Кабал курит, он достаёт маленькую чёрную книжечку и карандаш. Листает книжечку, что-то записывает и бросает мне через стол листок бумаги.

— Это номер Регины в Мумбаи. Это далеко, в стране под названием Индия. Возможно, ты слышал о ней. Если решишь позвонить ей, пожалуйста, передай старушке наилучшие пожелания от меня.

Я протягиваю номер Бриджит, и она смотрит на него. Я отдаю его ей на сохранение, потому что её одежда, скорее всего, не так часто уничтожается, как моя.

— А какие проблемы были у тебя со Спрингхилами?

Он выглядит искренне озадаченным. Это застало его врасплох, и я чувствую, как он просеивает в голове воспоминания.

— Никаких. Они как срущие на улицах Катманду буйволы. Для меня, как и для любого коренного жителя этого славного города, они были тем, на что никогда не обращаешь внимания, и чем не особо интересуешься.

— Когда-то они были влиятельным семейством.

— Когда-то чрезвычайно важными считались жертвоприношение девственниц и кровопускание, но когда те изжили себя, то были преданы забвению наряду с другим мусором более раннего, хотя и в некоторых отношениях более изящного времени.

— Вас, старинных семейств Саб Роза, сильно волнует ваше положение в социальной иерархии. Спрингхилы были первым семейством в Америке. Ты не думал, что подобная история может чуточку затмевать тебя?

— Спрингхилы были пыльной диорамой. Музейной экспозицией, иллюстрирующей первые грубые попытки неандертальца контролировать огонь и не обсираться при каждом случае. Единственная причина, по которой семейство Спрингхилов продолжало своё существование, это дань ностальгии и сентиментальности. Может они и хорошо начали свои дни в этой юной зелёной стране, но в результате вероломного планирования и блестящих махинаций ухитрились из древней королевской семьи превратиться в копающихся в грязи деревенщин. Они несли моему дому угрозу не больше, чем этот светящийся червяк.

Он поднимает свою розовую сигарету.

— Что с ними случилось?

— Время. Мир. Чарльз Спрингхил, тот самый, который репатриировал семью в Калифорнию, разрабатывал и изготавливал изящные амулеты, защитные предметы, талисманы и тому подобное. В глубине души он был жестянщиком. И довольно блестящим, но сидеть в своей башне из слоновой кости и возиться с лилипутскими шестерёнками и всякими штуковинами — не лучший способ сохранить своё положение в этом мире. Многие из нас годами покупали хитроумные изобретения Чарльза для того, чтобы поддерживать в старике ощущение нужности, и чтобы хоть чуточку поправить ухудшающееся финансовое положение семейства. Но сделать можно не так уж много. Решившийся прогуляться со скалы дурак отыщет путь в обход даже самых труднопреодолимых баррикад.

Я учусь по-настоящему ненавидеть Кабала. Я не хочу верить словам, слетающим с его бледного как череп лица, но после виденной в доме Спрингхила душераздирающей и, возможно, тщательно спланированной сцены смерти, не могу поспорить с тем, что он говорит об этом семействе.

— Учитывая, что ты наш местный эксперт по демонам, Енох Спрингхил спрашивал у тебя когда-нибудь совета по тому, как призывать или контролировать их?

— Енох редко с кем разговаривал. И уж точно, не со мной. Те несколько раз в году, когда снисходил до того, чтобы появиться на суаре Саб Роза, он производил отчётливое впечатление человека, заблудившегося в Сахаре собственной души.

— К кому бы мы пошли, если захотели узнать о Бродячих или, может, нанять одного из них? — интересуется Бриджит.

Кабал качает головой.

— В наши дни никто не желает возиться с восставшими. Слишком рискованно. Сделаешь себя уязвимым перед настоящей лавиной опасностей, как со стороны семейств, так и со стороны нашего очаровательного местного Инквизитора, Медеи Бава.

— Значит, в Лос-Анджелесе нет экспертов по Бродячим?

— Есть несколько; однако, публично согласившись с такой сомнительной практикой, они бы приставили пистолет к своим драгоценным черепушкам. Выражаясь прямо, чтобы ты понял, они не станут с тобой разговаривать. Я не настолько невежественен, чтобы называть себя экспертом, но более чем слегка разбираюсь в теме восставших. Ты хочешь узнать что-то конкретное?

— Если только ты не знаешь кого-то в городе, кто работает с ними, то нет.

Кабал бросает на пол последние несколько дюймов горящего червяка и давит голой ногой.

— Мне интересна глубина ваших познаний о наших голодных друзьях. Если бы я знал степень вашего понимания, возможно, смог бы ускорить ваше расследование.

— По доброте душевной?

Он улыбается.

— Чтобы ты отвалил от меня на хер.

Я смотрю ему в глаза. Не похоже, что он лжёт. И он искренне заинтересован услышать, что я скажу.

— Бриджит — эксперт, но она будет рассказывать дольше, а я спешу, так что вот, что мне известно. Есть Бродячие и Лакуны. Одни тупы, как пробка, другие могут обладать разумом домашнего пуделя. Они кусаются, и не остановятся, пока не выдернешь им позвоночник.

Кабал смотрит на Бриджит. Она прочищает горло.

— Я могла бы процитировать тысячелетия традиционных знаний и список анатомических и биологических отличий видов, но для целей нашей миссии Джеймс прав.

Кабал допивает вино и бросает бутылку на пол.

— Вижу, всё же я могу помочь вам, детки, в ваших поисках. Когда я отдам эту безделушку знаний в ваши жадные руки, то буду бесконечно признателен, если вы тихонько выйдете тем же путём, что вошли, и оставите меня моим гостям.

— Замётано.

— У большинства Саб Роза не больше вашего понимания о восставших. Они запоминают несколько ярких фактов и роняют их в разговорах на коктейльных вечеринках, чтобы казаться более интересными, чем они есть на самом деле. Я знаю это, потому что большинство людей считают восставших бинарными видами, но правда состоит в том, что они троичные. Вы упомянули големов, или Бродячих, как вы их называете, и Лакун. Это грозная парочка, но есть также третий вид, известный тем, кто обладает более глубокими познаниями, как Сапиры, а обывателям — как Учёные. Опасность в случае конкретно этого восставшего заключается в том, что зачастую ты не осознаёшь его истинную природу, пока он не сожрёт твои потроха «о-гратен»[252]. Учёные создают впечатление полностью функциональных членов братства людей. Они могут трепаться, работать, самостоятельно одеваться и обладают, или кажутся обладающими, мыслительной способностью, столь же ясно и опьяняюще, как мы с тобой.

— То есть, Учёный — это Лакуна, который может заказать доставку пиццы. Не понимаю. Почему они такие особенные, что о них никто не знает?

— Первая, самая очевидная причина, это паника. Признание существования вида восставших, невидимых даже для адептов Саб Роза, имело бы неприятные последствия. История человечества усеяна трупами тех, кто был втянут в устроенные толпой панические бойни. Это особенно справедливо в том случае, если человек или люди воспринимаются широкими слоями населения как другие. Согласна, маленькая цыганочка?

— Точно.

— Это была очевидная причина. А другая?

— Сапиры особенные, потому что природа, Бог или какая-то другая сущность решили сделать их такими. Видишь ли, в любой конкретный момент времени в мире их ровно двадцать семь. Ни больше. Ни меньше. Если уничтожен один из них, где-то ещё появляется новый. Тогда на тех из нас, кто, выражаясь твоими словами, в теме, ложится бремя найти его. Это мало чем отличается от того, как буддийские монахи ищут каждое новое воплощение ламы после смерти старого.

— Это всё?

— Ты одна из тех тёмных душ, которых невозможно удовлетворить, да?

Он хочет вступить в полемику. Я лишь улыбаюсь и пожимаю плечами.

— Количество Сапиров, по всей видимости, неслучайно. Если сложить два и семь, получится девять. Девять — святое число. Три раза по три. Троица раз Троица. Я мог бы продолжить, но ты видишь закономерность.

— Что это значит?

— Понятия не имею. И никто не имеет. И это ещё одна причина, по которой существование Сапиров так тщательно держится в тайне. Мы понятия не имеем, как они вписываются в повседневную жизнь этого мира.

— Как знание всего этого поможет нам найти вчерашних Бродячих или того, кто ими управляет?

— Мы заботимся о Сапирах, стратегически рассаживая их по всему земному шару. Если одного из них уничтожают на Суматре, остальные будут оставаться в безопасности, пока мы прочёсываем земной шар в поисках его замены. Три ближайших Сапира находятся в Нью-Йорке и Мехико. Догадываетесь, где третий?

— В Лос-Анджелесе, — отвечает Бриджит.

— Белиссима. Уверяю вас, эти двадцать семь городов были выбраны не как попало. Каждый представляет собой магический перекрёсток. Каждый — место силы, а Лос-Анджелес явно активное.

— Думаешь, если мы найдём этого Учёного, он нам поможет?

— Если захочет.

— Как нам заставить его захотеть?

Кабал ухмыляется, как скверный мальчишка.

— Дайте ему то, что он хочет. Чего хотят все восставшие.

— Грёбаный шутник.

— Я не говорю тебе выпотрошить какую-нибудь несчастную душу. Ступай на скотобойню. Ступай к буше[253]. Они жаждут просто свежей плоти. Люди, конечно, более предпочтительная плата, но свинья довольно близка к человеческой плоти.

— Как нам найти этого Учёного? — спрашивает Бриджит.

— Позвоните по номеру на том клочке бумажки, что я вам дал.

— Ты сказал, что это номер Регины в Мумбаи.

— Я солгал.

— А где Регина?

— Ну, она определённо не прикована цепями в моём подвале. Это было бы неправильно с моей стороны. Тем не менее, Регина склонна вызывать желание запереть её где-нибудь глубоко в темноте с более чем излишним количеством пауков.

Я смотрю на Бриджит. Она качает головой. Я снова смотрю на Кабала.

— Если ты посылаешь нас в западню, это не сработает. А даже если и сработает, то, что я буду мёртв, вовсе не означает, что не смогу добраться до тебя.

— Я прекрасно осведомлён о твоей репутации, Сэндмен Слим. Телефонный номер настоящий, и не ведёт ни в какую известную мне ловушку. Ты скоро захочешь позвонить. Если кто и может указать тебе направление на истинный север, так это Джонни Сандерс[254].

— Певец?

— Нет. Зомби, тупица. Джонни Сандерс и есть ваш Учёный.

— Няньки Джонни всё объяснят. — Он устало машет на меня рукой.

Если Кабал лжёт, то заслуживает плюшевого мишку с верхней полки и приза тотализатора «Паблишерс Клиринг Хаус»[255]. Мне доводилось слышать наглую ложь мирового класса, да и самому несколько раз озвучивать, но этот парень способен сделать из говна конфетку.

А может, он открыл нам с Бриджит один из самых загадочных секретов в мире. Если он лжёт, это послужит весёлым предлогом вернуться и наделать дырок в замке Серого Черепа[256]. Но если говорит правду, это сильно облегчит жизнь.

— И ещё, — говорит Кабал. — Есть ещё кое-кто, с кем вы могли бы поболтать о восставших. Ренье Гействальд, сын Яна и Коралин. Он умный мальчик, хотя и настоящий негодник, и его мозги гораздо острее, чем он хочет показать. Однажды он станет важным человеком.

Кабал встаёт. На этот раз он не протягивает руку.

— Я мог бы сказать, что это было очаровательно, но сегодня уже выдал вам одну ложь. Я не вынес бы, если бы вы полностью утратили веру в меня. Вы знаете, где выход. Не стесняйтесь не задерживаться. Та-та.

Он поворачивается, и не оглядываясь скрывается за занавесом с колесом Солнца.

— Думаешь, он посылает нас к людям, которые попытаются нас убить? — спрашивает Бриджит.

— Даже не знаю. Что его больше повеселит? Сразу убить нас или посмотреть, как мы врезаемся в предметы и обдираем колени?

— И правда. Хочешь, чтобы я позвонила по этому номеру?

— Лучше я. Это мой город. Я должен первым входить в закрытые двери.

— Какое рыцарство.

— По-французски это значит «глупость», не так ли? Всё нормально. Если у нас будет время, я покажу тебе рыцарский поединок в чистом виде.

Мы выходим через Комнату и возвращаемся к её машине. На этот раз она не задаёт вопросов.

Когда мы снова оказываемся у дверей «Макс Оверлоуд», Бриджит наклоняется поцеловать меня, и на этот раз я, не стесняясь, целую её в ответ. Представление Кабала высосало из меня весь параноидальный мандраж. Иногда раздражение продолжает держать тебя, когда и выпивка, и страх, и надежда умерли, как Биг Боппер[257].

— Если хочешь, я могла бы ненадолго подняться к тебе, — говорит Бриджит.

— Я-то хочу, но тебе это не понравится. У меня есть сосед по комнате.

Она улыбается.

— Ему нравится подсматривать?

— Он был бы в восторге. Но в некотором роде он шпион, а это значит, что и Люцифер тоже будет подсматривать за нами.

— А мне-то что? У Люцифера в его кабинете в аду скорее всего есть мой календарь.

— Мне было бы неловко.

Как объяснить кому-то, кого ты хочешь трахнуть, что не можешь делать это на глазах у дьявола, потому что не хочешь, чтобы твой папочка следил за тобой?

— Ладно. Наверное, мне всё равно пора возвращаться. Но ты мне должен.

— Пока не забыл, моему соседу по комнате ты нравишься больше, чем пиво и сигареты. Не подпишешь это для него?

Я протягиваю ей DVD-диски. Она улыбается и достаёт ручку из бардачка.

— Для кого подписать?

— Для Олдоса.

— Какое милое старое имя.

— Я передам ему твои слова. Это возбудит его на неделю.

— Там есть кое-что для тебя под сиденьем.

Я протягиваю руку и ощупываю ковёр, пока не натыкаюсь на коробку. Вытаскиваю её и открываю. Внутри лежит сложенное металлическое оружие.

— Подарок на все времена.

Бриджит протягивает мне DVD-диски.

— Я собираюсь в ближайшее время вернуться в дом Спрингхила и осмотреть его. Хочешь со мной?

— Там есть спальня?

— Не видел, но ты можешь помочь мне поискать.

— Тогда рассчитывай на меня.

Она посылает мне воздушный поцелуй, выжимает сцепление и под визг резины выруливает обратно на Голливудский бульвар.

Когда я возвращаюсь, Касабян просматривает онлайн-каталоги видео. На другом мониторе идёт «Смерть скачет на коне»[258].

— Не забыл про сигареты?

— Мы не дошли до магазина. Стрельнул сигаретку у одного из парней на кассе.

— У кого именно?

— Понятия не имею. Они для меня все на одно лицо.

Я кладу DVD-диски ему на стол.

— И не говори, что я никогда тебе ничего не давал.

Он хватает их своими маленькими металлическими лапками.

— Чувак, ты мой чёртов герой.

— Вычёркиваю ещё один пункт из своего списка, что нужно успеть сделать в жизни.

Диски приводят Касабяна в хорошее настроение, и я пока не хочу его портить. Не буду торопиться сообщить ему, что Уэллс уволил меня, и что либо я начинаю грабить бензоколонки, либо мы открываем магазин в мусорном контейнере по соседству.

— Как прошло свидание?

— Это было не совсем свидание. Мы беседовали с парнем, который ныл так, словно его хором трахали динозавры. Сплошное представление, но он много практиковался. Не думаю, что я раньше встречал человека, который мог бы так уныло тянуть кота за яйца. Однажды я убил демона, говорившего подобным образом, просто чтобы он заткнулся.

— Когда Бриджит тебя бросит, может, ты не захочешь включать в свою персональную рекламу «убиваю людей, которые много умничают».

— С чего ты взял, что Бриджит собирается меня бросить?

Он наклоняет голову в мою сторону.

— Даже и не знаю. Она встречается с миллиардерами, а ты живёшь на чердаке над видеомагазином. Она хочет попасть в большое кино, а ты можешь предложить ей бесплатное пиво и тако. Ты чудовище, а она человек. Если хочешь увидеть остальные пятьсот причин, могу отправить тебе табличку на электронную почту.

— Она меня не бросит.

— И почему же?

— Она не сказала мне своё настоящее имя, а я не сказал ей, что такое Комната.

Он достаёт пиво из холодильника под своим столом и откупоривает.

— Итак, ты наконец-то перестал сохнуть по Элис. Давно пора.

Пиво Касабяна летит через всю комнату и врезается в стену ещё до того, как я успеваю осознать, что это я выбил бутылку из его руки.

— Никогда, блядь, не произноси её имени. Ни сейчас, ни когда-либо, если только не хочешь вернуться в чулан. И пока ты играешь в шпиона, передай Люциферу, чтобы и он не вздумал проворачивать со мной подобное дерьмо. За ним охотятся, и всё, что мне нужно сделать, это выйти за сэндвичем, и будь что будет.

Касабян глядит на меня, перепуганный до усрачки. Голова оленя в свете фар. Он молчит, кажется, целую минуту.

— Прости, парень. Я перешёл черту.

Я достаю сигарету оттуда, куда засунул её за ухо, и закуриваю. Делаю пару затяжек. Касабян по-прежнему не сводит с меня глаз. Я подхожу и протягиваю сигарету фильтром к нему. Он секунду не двигается, а затем осторожно затягивается.

— Спасибо.

— Ага.

Мы докуриваем в тишине.

Я беру из холодильника пиво, даю одну бутылку ему, а другую захватываю с собой в кровать.

С чего я сорвался? Я не слышал имени Элис вслух с тех пор, как отправил Мейсона в Даунтаун. Я стараюсь не думать о ней каждый раз, когда закрываю глаза или принимаю решение. Ведь не думать о ней — это то же самое, что отпустить её?

— Скажи мне кое-что. Когда ты ранее излагал Зомби 101[259], почему не рассказал мне об Учёных? — Спрашиваю я.

— Что за Учёные?

Я смотрю на него. Он не лжёт.

— Просто слышал кое-что. Может быть ложный след, а может, и нет. Будешь в Кодексе, смотри в оба, нет ли чего об Учёных или Сапирах.

— Конечно. Между тем, мне кажется, что я знаю кое-что, что заставит тебя почувствовать себя лучше.

— И что же это?

— Что бы ты ни сказал Люциферу в студии, это бутылочной ракетой выстрелило ему в задницу. Он весь день посылал меня в Кодекс. Просматривая разделы, о существовании которых я даже не подозревал. Копаясь в сносках, дневниках и комментариях. Некоторые из записей очень старые. Старые, словно с начала времён. Некоторые из них написаны ангельским алфавитом, которого, держу пари, даже Мейсон никогда не видел. Думаю, это может быть самый первый алфавит. Изначальный. Первые записи на первом языке во Вселенной.

— Аллилуйя. Когда всё кончится, куплю херувимам приватный танец. Но прямо сейчас я по уши увяз в коротких фактах из печенек с предсказаниями и не знаю, как собрать их воедино.

— Есть кое-что. Большой босс велел мне устроить в отношение тебя разгрузку мозга[260] и увидел тот твой рисунок твари с пряжки для ремня. Знаешь, что произошло?

— Он заказал такую же в телемагазине?

— Он до усрачки перепугался. Так сильно, что я это почувствовал. В том смысле, что у нас должна быть односторонняя система связи. Я отправляю, он принимает. Но когда он увидел тот рисунок, отдача от его мозга прошла по всему каналу обратно ко мне.

— Так что это такое?

— Пока не знаю. Надпись по краям больше смахивает на тот древний ангельский алфавит. Я пока не могу её прочесть, но разберусь.

— Что бы это ни было, это значит, что Люцифер знает, что я знаю об этой пряжке.

— Да, но я могу утаивать от него информацию. Он знает лишь то, что ты видел это изображение. Он не знает, что ты вживую видел это штуковину или знаешь, где она. На твоём месте я бы пошевелил задницей и раздобыл её. Чем бы она ни была, эта пряжка достаточно необычная, чтобы напугать Люцифера, и определённо связана с зетами.

— Как только допью пиво.

— Конечно. Конец света может подождать.

Нет, боюсь, что не может. Допивая последние остатки пива, я с бутылкой в руке прохожу сквозь тень в заколоченный кинотеатр. Внутри царит мёртвая тьма. Должно быть, владельцы постарались изо всех сил, запечатывая это место после визита копов. Остаётся надеяться, что они не делали уборку. Я швыряю бутылку в стену и жду звона. Но не дожидаюсь. Только глухой стук, когда она ударяется во что-то мягкое. Я достаю зажигалку Мейсона и щёлкаю.

Внезапно пиво пытается вернуться мне в горло. Это не похоже на позыв к рвоте. Скорее, это выглядит так, будто пиво умнее меня и хочет смыться, оставив мою тупую задницу там, где она стоит.

Бутылка не разбилась, потому что не попала в стену. Она не попала в стену, потому что попала в зета. Или Лакуна. Я не совсем могу отличить, но это было бы отличное место получше узнать о них, потому что тут около сотни Бродячих, сбившихся в кучу примерно в шести метрах от меня.

Я отшатываюсь обратно в тень, когда понимаю, что в этом нет нужды. Никто из этих шаркунов даже не смотрит в мою сторону. Даже тот, в которого я попал бутылкой. Они просто стоят большим кругом между сидений. Некоторые тихо стонут, но не похоже, что это имеет какое-то отношение ко мне. Они все глядят вниз в одно и то же место на полу. Думаю, я знаю, на что они смотрят.

Пистолет с наацем не сильно мне помогут в этой тесноте, а я на всякий случай не хочу пользоваться никаким худу, так как есть шанс нарушить гипнотическое влияние пряжки на эти мясные палочки. Что мне действительно нужно, это примерно пятьдесят килограммов C4, но, должно быть, я оставил их в другом пальто. Я достаю чёрный клинок. Будет сложно им орудовать, но это лучше, чем ничего. Если пряжка ремня находится в центре этой толпы, чтобы достать её, нож мне придётся убрать. Но до тех пор, пока не буду уверен, я остаюсь готовым резать вдоль и поперёк.

Я приближаюсь к толпе на пару шагов. Это разношёрстная компания. Некоторые умерли совсем недавно. Они похожи на не спавших ночь-другую обычных гражданских. Другие — не более чем хрящи и кости в гнилых лохмотьях. Многие из более старых безглазые, так что привести их сюда могло лишь очень могущественное худу.

Сейчас я прямо позади них. Я мог бы коснуться стоящего передо мной, не вытягивая руки. На нём шорты, сандалии и оранжевая футболка «У меня и в мыслях нет, что ты так же пьян, как я».

Я приставляю нож к основанию его шеи. Если он хотя бы дёрнется, я могу отрезать ему голову и накромсать его соседей в количестве, достаточном для того, чтобы остальные спотыкались о них, когда двинутся ко мне. Но мне ничего не приходится делать.

Я медленно и неуклонно проталкиваюсь между вонючими мертвецами, медленно пробираясь к центру зала. Я держу нож наготове, но никто из них не проявляет ко мне ни малейшего интереса. Они все загипнотизированы тем, что лежит на полу.

Кажется, требуется целая неделя, чтобы добраться туда, куда все они смотрят. И вот она, покоится на алтаре из битого стекла и раздавленных банок из-под солодового ликёра Мики. Элеонорина пряжка для ремня.

Прости, Элеонора, что когда-то сомневался в тебе. Мне следовало догадаться, что тот трюк на публике с огнемётом и безумная пробежка домой в кинотеатр были не случайны. Ты хотела, чтобы тебя поймали. Ты хотела, чтобы кто-нибудь нашёл тебя и то, что ты украла, и убил тебя за это, чтобы Мамочка и остальные Саб Роза узнали, что ты наделала, и что с тобой случилось. Слишком много боли для ребёнка, чтобы таскать её с собой. Поэтому я не против, что ты так сильно поджарила мне руку. Я знаю, каково это, когда хочется спалить весь мир. Прости, что я не понял этого раньше, но, как бы то ни было, теперь я здесь, и если в ближайшие несколько минут не угожу в чизбургер, то заберу твою пряжку и что-нибудь с ней сделаю. Если же меня всё-таки сожрут, ну, куплю тебе в аду Хэппи Мил[261].

В центре толпы Бродячие стоят так плотно, что мне, чтобы протиснуться, приходится сбить с ног одного из зетов ударом в лицо. Я замираю, ожидая, что толпа ринется на меня. Но зет на полу просто встаёт и возвращается к глазению. Я знаю, что они чуют меня. Я потею, как трёхногая скаковая лошадь, но даже сейчас, когда я собираюсь подобрать их святой грааль, они меня игнорируют.

Я слишком глубоко увяз, чтобы отступать. Убираю нож обратно в карман пальто и подношу зажигалку ближе к полу, чтобы, не теряя времени добраться до пряжки. Согнувшись, я касаюсь края, готовый при малейшей реакции Бродячих отступить. Ничего. Я обхватываю пряжку рукой и медленно приподнимаю на несколько сантиметров, затем на полметра. По-прежнему никакой реакции. Либо я ошибался насчёт пряжки, либо мозги Бродячих так медленно обрабатывают информацию, что им требуется некоторое время, чтобы заметить, что фамильные драгоценности исчезли. Надеюсь, второе.

Я опускаю пряжку в карман, но одну руку держу под пальто. Медленно пробираюсь сквозь Бродячих обратно туда, откуда пришёл. Они не двигаются, хотя стоны стали громче.

Они все разом без предупреждения делают шаг вперёд. Они чувствуют, что талисман исчез, и хотят подойти поближе туда, где он был, и впитать остаточное худу. Их там сотня или больше, пытающихся втиснуться в пространство размером с телефонную будку. Я наклоняюсь вперёд и врезаюсь в них плечом. Мне приходится прикладывать весь свой вес, чтобы двигаться вперёд. У меня получается, но чем дальше я пробираюсь, тем сильнее они напирают.

Настроение меняется. Когда я попал сюда, это место было храмом. Спокойным и созерцательным. Забрать пряжку было ненамного лучше, чем протискиваться к сцене в хардкор[262]-клубе. Теперь атмосфера ухудшается. Становится тревожной из-за паники и смятения. Мне это знакомо. Я знаю, что будет дальше. Пора уносить задницу из этого места.

К херам собачим тесноту. Я достаю из кобуры .460 и стреляю на уровне плеча между двумя зетами, которых хочу подвинуть. Выстрел сбивает с ног одного из них и отрывает другому руку, так что она повисает на нескольких нитях сухожилий. С единственной болтающейся конечностью на моём пути, я, не замедляясь, проталкиваюсь мимо них. Мне нужно как можно скорее выбраться отсюда, и я вхожу в ритм. Делаю шаг. Проделываю брешь. Шаг. Выстрел. Шаг. Выстрел. Это работает. Теперь я продвигаюсь быстрее. Единственная моя забота — не поскользнуться на трупной жидкости или оторванной руке.

Когда я уже практически покидаю круг, он сжимается. Пригвождает меня на месте. Я даже не могу поднять руку, чтобы выстрелить.

И тут толпа успокаивается. Магия в центре комнаты исчезла, и у них больше нет причины толпиться там. Я вырываюсь и направляюсь к стене. Мне потребовалось больше времени, чтобы выбраться, чем я рассчитывал. Уйма времени даже для этих гнилых мозгов, чтобы понять, что что-то происходит и осмотреться по сторонам в поисках источника. У меня плохое предчувствие, что если я обернусь, то прямо на меня и на то, что у меня в кармане, будет нацелена сотня пар мёртвых глаз.

— Ты, мать твою, кто такой?

Я знаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать. Оборачиваюсь и смотрю.

Так вот как выглядит Лакуна. Кабал был прав. Я бы не обратил на него внимания в толпе. На нём двубортный серый костюм, и, если бы не запёкшаяся кровь на пиджаке из-за рваного укуса на шее, я бы не взглянул на него дважды. Он смотрит на меня, как голодный волк. Словно пытается прочитать театральную вывеску сквозь мою грудь. Шаркуны с пустыми глазами позади него поворачиваются в мою сторону.

— Я спрашиваю, ты кто, блядь, такой?

Я делаю шаг назад и поднимаю зажигалку, чтобы он мог видеть моё лицо.

— Тебе меня не поймать, я Пряничный человечек[263].

Он бросается вперёд, и толпа следует за ним; на меня обрушивается цунами чёрных сломанных зубов и гнилого мяса.

Но каким бы болтливым и сметливым не был Лакуна, он всё равно тупой дохлый кусок дерьма. Когда он бросается на меня, я уже стою спиной к стене и прохожу сквозь неё. Он не успевает вовремя. Он станет самым умным на бойне куском деликатеса, когда остальная сотня Бродячих словно автомобильный пресс впечатает его в стену. Счастье, что он мёртв, а то было бы больно.

Дом Ричи находится на Лорел Каньоне[264]. В шестидесятые здесь жили богатые хиппи, киномагнаты и знаменитые группы. С травкой, друзьями-байкерами, фанатами Мэнсона и всей этой свободной любовью, которая на самом деле никогда не была свободной, это место превратилось в «Поля смерти»[265] с саундтреком «Джефферсон Эрплэйн»[266]. Не хотите кого-нибудь полюбить? Они были красными кхмерами в дизайнерских джинсах, и когда травка и деньги закончились, каньоны и пустыни расцвели над телами, которые они там хоронили.

Я еду по извилистой дороге по адресу, который дала мне Бриджит. Я в угнанном «Лексусе», потому что сегодня вечером хочу быть скучным. И не хочу снова тащить Бриджит через комнату, если можно обойтись без этого. В итоге она начнёт задавать вопросы, на которые я не хочу отвечать.

Примерно в 2 часа ночи я останавливаюсь у ворот Ричи. Я вижу дом в конце длинной круговой подъездной аллеи. Он выглядит так, словно игровой автомат-хватайка в пассаже выдернул итальянскую виллу с римского холма и сбросил вниз посреди манзанит и койотов. Усадьба красивая, но смотрится здесь нелепо. Как что-то, построенное, чтобы выиграть пари в баре.

Бриджит ждёт меня в тени эвкалипта. Она плотно кутается в кожаную куртку, чтобы уберечься от каньонного холода. У неё должно быть что-нибудь потеплее, но когда ты выскальзываешь из дома посреди ночи, словно девочка-подросток, сбегающая потискаться на заднем сиденье со своим бойфрендом, ты просто не можешь тратить время на то, чтобы натягивать на себя доспехи Ланселота.

Забравшись внутрь, она быстро целует меня и тотчас начинает играться с обогревателем.

— Как это работает?

— Понятия не имею. Как это Ричи не заметил, что ты ушла?

— Я подмешала порошок ему в выпивку. Старый семейный рецепт, и совершенно безвредный. Он бы, наверное, одобрил, если бы знал. Всё органическое.

Я везу её вниз с холма тем же путём, которым прибыли, а затем направляюсь к дому Спрингхила. Обогреватель работает, и она начинает расслабляться. Она открывает бардачок и вытряхивает его содержимое на колени, словно ребёнок, перебирающий свои конфетки на Хэллоуин. Я замечаю пачку сигарет.

— Удача.

— Забирай их. Я бросила перед тем как приехать в Лос-Анджелес. Богачам нравится, когда их девочки целомудренны внутри и снаружи.

— Дорогая, целомудренность не имеет никакого отношения к тому, почему Ричи подбивал к тебе клинья.

— Ты понимаешь, о чём я. Трофейные подружки должны красить тебя перед твоими друзьями. Здесь это означает не курить. Следующее место, куда я отправлюсь на охоту, будет где-нибудь во Франции или Японии. Туда, где не считают, что будут жить вечно, если откажутся от всего, доставляющего удовольствие.

— Кстати, о твоей охоте, я всё ещё мало что о тебе знаю. Ты как Ван Хельсинг в женском платье, но ведёшь полноценную публичную жизнь на видео. Как твоя жизнь пошла этим руслом?

— Чего ты не понимаешь? Восставших или порнографию?

— С порно мне всё ясно. Многие Саб Роза и Таящиеся здесь этим занимаются. Но я никогда раньше не встречал профессионального истребителя Бродячих. Как это стало семейным бизнесом?

— Гуситы съели мою бабушку.

— Это станет моей второй догадкой. Что за гуситы?

— Протестанты. Им не нравилась коррупция в Церкви, и Церковь воздала им, сжёгши на костре их лидера, Яна Гуса. Моей деревне было всё равно. Для нас все они были дураками. Но гуситы и правительство развязали войну, а с ними пришли и чудовища, которые больше всего любят хаос. Однажды вечером в нашу деревню наведался отряд гуситов. Они забрали столько еды, сколько смогли унести, а ещё несколько коз, и ушли. Мы проклинали их, но если бы знали, что нас ждёт впереди, то приберегли проклятия. Снова пришли солдаты, но эти были другими. Они были в лохмотьях, и от них разило смертью. Некоторые представляли собой практически одни кости, и никто из них не разговаривал. Бабушка была чародейница[267]. Ведьма. Она и другие старухи вместе с монахинями из местного монастыря отправились изгнать солдат-призраков. Те несли Библии, а моя бабушка и старухи — зелья и магические предметы. Никто из них не вернулся.

— Чёрт.

— Спустя два дня, несколько старух и монахинь вернулись, включая бабушку. Но это была не совсем она. Она была обнажена. Плоть с её груди, живота и ног была съедена. Большая часть лица исчезла, но дедушка узнал её и подошёл к ней. Она выдавила ему глаза и сожрала его в главном зале нашего маленького дома, прямо под распятием, которое её мама подарила им на свадьбу.

— Тебе ведь не пришлось самой убивать их?

— Это случилось шестьсот лет назад, так что нет, не пришлось, но мы по-прежнему помним.

— Итак, ваш народ решил преследовать этих солдат-призраков.

— Самые смелые, самые отважные мужчины отправились той ночью за ними. Все они были съедены или сами обращены в восставших. Другим удалось поймать несколько этих зверей, и со временем мы научились их уничтожать. После этого моя семья перестала быть фермерами. Мы были убийцами. Как ты. И как ты, мы делаем всё, чтобы жить и продолжать свою работу.

— Тебе не нужно ничего мне объяснять.

— Знаю. Вот почему я тебе это рассказываю. Обычные люди вроде Саймона этого не поймут.

— Ты определённо победишь в конкурсе больших тёмных секретов. Я никогда ничего так хорошо не скрывал.

— А как же твоя магия? Ты должен был хранить эту тайну.

— Когда я был ребёнком, то ничего не понимал, а к тому времени, как разобрался, было слишком поздно.

— Бедняжка Джимми. Полон магии и счастлив ею пользоваться. Обречён побеждать мальчиков во всех их играх и показывать фокусы девочкам, чтобы заслужить их поцелуи.

— У меня не было машины. Приходилось как-то выкручиваться.

— Поставлю за тебя свечку.

— Не трать зря воск. Они больше не отвечают на мои звонки.

Я прошу Бриджит подержать руль, пока достаю сигарету, закуриваю и делаю глубокую затяжку. И тотчас становлюсь доком Холлидеем, пытающимся выкашлять свои лёгкие.

— Боже. Они ментоловые.

Я выбрасываю в окно остаток пачки, включая ту, что закурил. Избавляясь от этих сигарет с нервнопаралитическим газом, я делаю владельцу «Лексуса» одолжение. Он будет ныть, когда поймёт, что они пропали, но иногда жестокость из милосердия — единственный выход.

Улица напротив пустыря на Восточной Шестой пуста. Я выключаю двигатель и фары, и мы с минуту сидим, наблюдая за местностью. В лунном свете лачуга Спрингхилов выглядит как оставленная под дождём картонная фигурка. Я не вижу никакой охраны.

Бриджит перегибается через меня и смотрит в окно.

— Это дом влиятельного семейства?

— Когда-то самого влиятельного.

— Мне кажется, что у вас, Саб Роза, отличное от других людей представление о красоте.

— К этому привыкаешь. Как к герпесу или отсутствию ноги.

— Мне хочется заглянуть внутрь.

— Не сейчас. Сперва мне нужно кое-что сделать.

Я беру сумку с заднего сиденья, вылезаю из «Лексуса», обхожу его и встаю с пассажирской стороны. Бриджит наблюдает, как я вываливаю кучу порошков, растений и кусочек свинца, который я использую для некоторых видов кругов.

— Как мило. Я увижу магию?

— Ты увидишь магию. Надеюсь, эти ингредиенты ещё годные. Они принадлежат Касабяну. Моему соседу по комнате. Он давно не практиковал такое худу.

— А какое он практикует?

— Срёт из шеи.

Бриджит таращит глаза.

— Позже объясню.

В сумке есть ступка и пестик. Я передаю их Бриджит вместе с пакетиком ингредиентов.

— Возьми эти листья с семенами и разотри в порошок. Мне нужно добыть да Винчи.

Я беру кусочек свинца и в тени автомобиля рисую круг таким образом, чтобы его трудно было заметить, проходя мимо. Изображение несложное. Обращённая на север пентаграмма внутри двойного круга. Снаружи круга я пишу слова на латыни, древнееврейском и демоническом. Не заклинание. Скорее что-то вроде дружелюбного «привет, спасибо, что заглянули». Это достаточно произвольное худу, но работает оно лучше, чем звучит. Если думаете, что так легко сказать на демоническом что-то, что не будет звучать как завуалированная угроза, то ошибаетесь. Я не силён в магии молока-с-печеньем, но мне нужно привлечь как можно больше живности, не взрывая её.

— Твой порошок готов. Что за магию мы творим?

Стража должна была поставить на дом сигнализацию. Скорее всего, ангельскую, которая настроена на разумную жизнь. То есть, животных, насекомых и нас. Всё, что может проникнуть внутрь или магически управляться с целью проникнуть внутрь. Мы не можем вырубить эту сигнализацию, но можем вызвать у неё мигрень.

Порошок отправляется в центр круга, и я склоняюсь над ним, чтобы нашептать отрывок приветственной магии, который вроде как наполовину помню. Бриджит улыбается, стараясь не рассмеяться. Я выгляжу так, будто шепчу нежности куче грязи, не совсем то энергичное худу, на которое она рассчитывала.

Когда мне надоедает ворковать тротуару, я высыпаю на кучу порошкообразную серу и перемешиваю всё руками. Достаю зажигалку Мейсона, щёлкаю ею, и со всей силы подбрасываю месиво в воздух. Касаюсь пламенем хвоста облака, и сера занимается, воспламеняя шестиметровый столб пламени.

Огонь гаснет так же быстро, как возник, но к тому времени, как последние тлеющие угольки порошка падают на землю, я уже слышу то, на что надеялся.

Вокруг нас и над нами слышится шелест. Первыми прибывают птицы, рассаживаясь на пустыре возле дома, чирикая, каркая и клюя землю. Из сточных труб и складов выбираются крысы и мыши, за ними следуют насекомые. Землю сплошным волнистым ковром покрывают ползучие твари, а с неба чёрным блестящим кулаком падают летающие насекомые. Последними прибывают коты и собаки, самые умные из скопища животных, поэтому их труднее всего убедить. Они направляются прямо к дому, окружают его, метят доски и забираются на крышу. Птицы и насекомые, наконец-то, улавливают идею и направляются в ту же сторону. Как только они приходят в движение, я хватаю Бриджит за руку, и мы пускаемся бежать. Животные знают, что мы идём. Да, они тупые, но это худу, и это было бы довольно дерьмовое заклинание, если бы в конечном счёте оказалось, что ты передавил всю живность, которую только что вызвал.

Жуки, мыши и крысы расступаются, как Красное море, и мы с Бриджит бежим через поле к дому. К тому времени, как мы добираемся туда, стены и крыша представляют собой сплошную массу перьев, меха и блестящих панцирей. Без шансов, что сигнализация сможет считать и разделить такой объём живности за раз. Когда мы поднимаемся по лестнице, я достаю наац и вырезаю замок. Дверь распахивается сама по себе. Внутри темно. Бриджит достаёт фонарик. Мы проходим сквозь дом на кухню и выходим через отсутствующее крыльцо. У неё дух захватывает, когда она оказывается в просторном ранчо Спрингхилов.

— Как здорово.

— Разве что ты Рональд Рейган.

— Я имею в виду саму идею. Скрытая за трухой красота.

— Конечно. Я тоже именно это имел в виду.

Я нахожу выключатели, пока Бриджит бродит по гостиной, касаясь мебели, а затем направляется к большим окнам с видом на пустыню.

— Мне бы хотелось увидеть пустыню.

— Туда не трудно добраться из Лос-Анджелеса. Может быть, я как-нибудь тебе покажу.

— Может быть.

У стены напротив окон стоит большой столик. Я роюсь во всех ящиках. Я не ищу улики. Я ищу завалявшуюся полпачки «Мальборо Лайтс», которую нахожу в среднем ящике. Делаю глубокую затяжку и влюбляюсь.

— Нарик, — говорит Бриджит.

— У меня нет зависимости. Мне бы просто хотелось иметь возможность впрыскивать их прямо в мозг.

— Мы ведь пришли в дом не для того, чтобы ты мог его обчистить?

— Нет. Я разгадал демона на месте гибели Спрингхила. Просто хочу убедиться, что был прав.

— А почему ты мог оказаться не прав?

— Было многолюдно и шумно. Хороший способ отвлечь внимание, если хочешь, чтобы кто-нибудь чего-нибудь не нашёл.

— С чего бы тебя приглашать и просить что-то осмотреть, если не хотели, чтобы ты докопался до истины?

— Мне самому интересно. Возможно, это был тест, чтобы проверить, насколько хорошо замаскировано место преступления. Возможно, меня подставили, чтобы я оказался козлом отпущения, если это там были не демоны.

— У меня с собой есть инструменты, которые скажут нам, были ли там восставшие.

Мы направляемся в комнату, в которой Еноха Спрингхила сжевали, словно вяленое мясо из человечины. Я наблюдаю за Бриджит, когда включаю свет. Стража слегка прибралась, но магический секс-алтарь Спрингхила всё ещё там, а кровавое пятно на полу — шириной с кровать «королевского» размера. У Бриджит не дрогнул ни один мускул на лице. Её сердце и дыхание сохраняют каменное спокойствие. Она бывала в местах с гораздо большим кавардаком, чем здесь. Это значит, что она говорила правду. Это также означает, что с чем бы мы ни столкнулись, мне не придётся с ней нянчиться.

— Что за демоны причиняют такие повреждения?

— Пожиратели.

Она кивает.

— Это не первый раз, когда перепутали демонов и восставших. Или использовали одно, чтобы скрыть другое.

— Для меня это будет в первый раз, и лучше бы и последний.

Бриджит видит алтарь Спрингхила и направляется прямо к нему.

— Всё это для очень тёмной магии. Делай, что собирался делать. Я хочу посмотреть.

— Это не сложная, но довольно грязная работа. Может, тебе лучше отойти.

Она идёт и становится у двери. Я достаю пластиковый пакет с сухой кожей, которую соскрёб с касабяновой Руки Славы[268], делаю порез у себя на ладони чёрным клинком и роняю несколько капель крови в пакет. Сжимаю пакет, чтобы кровь впиталась в кожу, выливаю получившуюся массу на ладонь, а затем разбрасываю её по магическому шестиугольнику. Беру с алтаря Спрингхила бутылку виски, набираю полный рот и распрыскиваю на прах Руки Славы. Жду. Спустя несколько секунд от пола начинают подниматься зелёные и чёрные клубы дыма, словно степной пожар в миниатюре.

Я гляжу на Бриджит и пожимаю плечами.

— Зря потратил твоё время. Я был прав. Здесь были демоны.

Бриджит достаёт из кармана стеклянный пузырёк размером с футляр от губной помады. Встряхивает его и говорит: «Выключи свет».

Как только я выключаю свет, она бросает сосуд. Пузырёк разбивается где-то в другом конце комнаты, и что-то начинает светиться. Бледно-голубые пятна тускло светятся на полу, словно брызги крови. Они разбросаны по всему шестиугольнику и тянутся дальше в тёмную комнату.

— Что это?

— Оставленная восставшим эссенция.

— Здесь были и демоны, и Бродячие? Можешь сказать, как давно?

Бриджит опускается на колени рядом со светящимся узором и проводит по нему пальцами.

— Несколько дней. Меньше недели. Это всё, что я могу сказать.

— То же самое и со следами демона.

Я включаю свет.

— Мне бы хотелось знать, кто здесь был первым, а кто пришёл потом.

— А это важно? Теперь у тебя есть доказательство, что ты был прав, — говорит Бриджит.

Я делаю снимок дыма на телефон.

— Но я и ошибался. Демоны, когда их не призывают, исчезают в нематериальном мире, но если здесь были Бродячие, то где они?

— Они могли отправиться прогуляться, или их увели.

— Что, чёрт возьми, происходит? В этом нет никакого проклятого смысла.

— Давай обсудим это где-нибудь в другом месте.

— Где, например?

— Где-нибудь в более уютном месте. Здесь мы закончили, но Саймон не проснётся ещё несколько часов. Отвези меня домой. Я хочу посмотреть, где ты живёшь.

Она протягивает руку и хватает мой член через джинсы, привстаёт на цыпочках и целует меня. Я наклоняюсь к ней, обхватываю рукой её зад и прижимаю к себе.

Я вижу, как бутылка с пивом Касабяна врезается в стену, а я кричу: «Не произноси её имя».

Нет. Я не собираюсь чувствовать себя виноватым каждый раз, когда прикасаюсь к другому человеческому созданию. Я тот, кто всё ещё топчет эту землю. Я не стану извиняться за то, что время от времени хочу чувствовать себя человеком.

Но даже я не настолько ебанутый, чтобы миловаться в комнате, где несколько дней назад кого-то разорвали на куски и сожрали. Мы стоим там, где чёрным заварным кремом запеклась его кровь.

— Я не могу заниматься этим здесь.

— Ты уверен, что ты тот самый человек, который прожил в аду все те годы? Временами ты ужасающе чувствительный.

— А ты довольно чёрствая. Тебя что-нибудь трогает?

— Не это. Когда мне было семь лет, я помогала отцу охотиться. Я видела тела во всех мыслимых состояниях.

— Ну, я бывал растерзанным парнем на полу. Не хочу целовать тебя здесь. Давай уйдём. Я принесу Касабяну пива и сигарет, и он может провести ночь в кладовке.

Я обнимаю Бриджит за плечи и направляю к двери. Мы уже практически ушли, когда она останавливается.

— Что?

— Хочу взглянуть на кое-что на стене.

Она наполовину прикрывает дверь и с минуту не двигается.

— Это очень древний символ. Клана восставших. Людей, в мечтах о бессмертии принимавших восставших в свои семьи.

— Дай-ка взгляну.

Я отхожу назад, и вот он символ. Надпись другая, но дизайн во многом похож на Элеонорину пряжку от ремня. Но с этим рисунком что-то не так. Всё остальное в комнате, каким бы странным оно ни было, подобрано со вкусом. Большая зубастая морда монстра на стене была быстро и небрежно нарисована из баллончика, как будто ребёнок разрисовывал в обеденный перерыв свою школу.

— Уверена? — Спрашиваю я.

— Определённо.

Я захлопываю дверь, чтобы рассмотреть получше. Когда она закрывается, раздаётся резкий металлический щелчок. От верха дверной рамы через весь потолок идёт тонкая металлическая нить. Растяжка настроена так, чтобы срабатывать, когда деревенский дурачок закроет дверь, чтобы взглянуть на стену. Вот почему я ненавижу работать с другими людьми. Они всё видят. Я не смотрю, так что не попадаю в ловушки. Не любопытство кошку сгубило. А другие люди.

Раздаётся скрежет, вибрирует пол, и часть дальней стены ускользает прочь. В глубокой темноте моргают флюоресцентные лампы. Это просто подвал. Потайная комната Спрингхила. Стены выглядят так, будто высечены из цельного камня. Там внизу кто-то работает. Стена разрушена, и по полу разбросаны свежая грязь и камни.

Я поднимаю телефон, чтобы сделать снимок комнаты, но кто-то мне мешает, и это не Бриджит.

Мне не нужно смотреть, чтобы понять, кто. Я чувствую их запах.

Зеты вытекают из подвала, словно защищающая свою территорию армия муравьёв. Мне как раз хватает времени, чтобы достать наац и свернуть его до полуметровой длины, оставив торчащие шипы, так что, когда я машу им, он напоминает моргенштерн[269].

Я встречаю первого восходящим ударом, дробя ему лицо и впечатывая челюсть в подглазья. Второй получает нисходящий удар. Один из шипов цепляет череп чуть выше лба, его голова открывается и всё содержимое вываливается наружу. После этого я больше не отмечаю отдельные удары. Я машу наацем, словно дворник метлой, стараясь расчистить немного места на полу, чтобы иметь возможность по-настоящему сражаться. С каждым взмахом нааца во все стороны летят кости и мясо.

— Открой дверь, — говорю я Бриджит.

— Уже.

Их просто слишком много, и ещё больше выливается из комнаты. Я мог бы рубить и крушить весь день, и в итоге бы всё равно оказался там, где нахожусь сейчас.

Я ору: «Ложись!» — и рявкаю одно худу с демонской арены.

Весь воздух в комнате всасывается в центральную точку над нашими головами, увлекая за собой Бродячих. Я знал, что это произойдёт, так что отклонился в другую сторону, и когда вакуум слабеет, падаю на пол. Бриджит уже лежит.

— Закрой глаза и задержи дыхание.

Весь всосанный к верху комнаты кислород взрывается у нас над головами. Огненный шар падает с потолка, поджаривая всё, что находится выше, чем в полуметре от земли.

Из-за вспышки даже c закрытыми глазами я вижу пятна. Бродячие представляют собой груду хрустящего подёргивающегося мяса мэнвич[270]. Я озираюсь в поисках Бриджит. Она лежит на полу там, где упала. Одаривает меня закопчённой убийственной улыбкой. Конечно, она не видит приближающуюся к ней сзади маленькую девочку.

Девочке по виду пять-шесть лет. Она в длинном розово-жёлтом вечернем платьице, а в растрёпанных волосах — увядшая розовая роза. Когда Бриджит поднимается на колени, то оказывается как раз на уровне головы принцессы.

Я несусь, но понимаю, что не успею. Принцесса слишком близко. Она широко раскрывает рот и впивается гнилыми зубами в тыльную часть шеи Бриджит, словно собака, старающаяся сломать хребет крысе. Бриджит падает и кричит, а маленькая девочка оказывается на ней сверху.

Я делаю наацем мах, словно бейсбольной битой. Принцесса в бешенстве рычит, а наац врезается ей в рот, отбрасывая голову назад и срезая по верхней челюсти. Верхняя часть её головы укатывается, но остальная часть тела продолжает висеть на Бриджит. Для неё это заканчивается не слишком хорошо. Бриджит упирается ногами в пол и впечатывается спиной в стену, пригвождая обезглавленную принцессу. Она изворачивается и достаёт CO₂ пистолет, прижимает извивающееся тело ребёнка к стене коленом и пускает стрелу прямо в позвоночник малышки-Бродячей. У той лопается спина, и она перестаёт двигаться.

Это хорошие новости. Плохие же заключаются в том, что из подвала валят новые Бродячие. Некоторые спотыкаются о сожжённые тела своих товарищей. Другие падают на колени и глодают их. Часть поджаренных тварей на полу начинают двигаться. От груды спалённых тел отделяются обугленные руки и ноги и как пауки расползаются по полу. Вот почему драться с трупами такой отстой. Они слишком тупые, чтобы понять, когда проиграли, и достаточно мёртвые, чтобы им быть плевать.

— Она меня укусила.

Это Бриджит.

— Джеймс, она, блядь, меня укусила. Она убила меня.

— Нам нужно выбираться отсюда.

Я говорю вполне здравую мысль, но рассудок Бриджит уже помахал на прощание ручкой. Она набрасывается на Бродячих, пиная ногами и нанося удары пистолетом по точкам опоры. Других хватает, когда те появляются из подвала, и посылает стрелу за стрелой им в головы. Я даю ей прострелить несколько черепов, полагая, что это её успокоит, но падающие тела лишь сильнее сводят её с ума, так что я хватаю её за плечи и тащу к двери. Она стреляет, пока пистолет не пустеет.

Я успеваю довести её до гостиной, прежде чем она теряет сознание. Она сильно истекает кровью. На спинке старого кресла висит что-то вроде шали. Я отрываю длинный кусок, обматываю шею Бриджит как шарфом, беру её на руки и направляюсь к тени. Но там нет двери. Просто стена. Должно быть, грёбаный Спрингхил накинул на дом анти-худу покров. Я выношу её через кухню.

Позади нас шаркающей походкой в гостиную втягиваются Бродячие сильной прожарки по оригинальному рецепту. Большинство их них теряются среди мебели и скачут, как шарики для пинбола, но некоторые из сообразительных, что могут двигаться по прямой, ковыляют за нами. В конечном счёте шарики для пинбола тоже проложат себе путь наружу через входную дверь. Сейчас я ничего не могу с этим поделать. Я сажаю Бриджит в «Лексус» на пассажирское сидение и пристёгиваю. Добираюсь до водительского места, кляня Кински за то, что тот исчез. Сейчас бы, мудила, нам пригодился ты и твой магический кристалл.

По пустырю блуждают с дюжину Бродячих, и ещё больше позади них. Этот район сплошь состоит из складов и довольно пуст даже в середине дня, но у них не займёт много времени, чтобы забрести в жилые районы. Кто-то оставил их здесь, словно фугас. Однажды он должен был рвануть, и я тот самый недоумок, которому несказанно повезло привести его в действие. Сколько ещё бомб оставил по всему городу нарисовавший из баллончика?

Бриджит стонет. Я жму на газ и направляю «Лексус» в сторону дома Видока и Аллегры.

Я оставляю «Лексус» наполовину на тротуаре перед зданием, подбегаю со стороны Бриджит и вытаскиваю её. Уличный фонарь отбрасывает густую тень на одну из стен. Я делаю шаг в неё и выхожу в квартире.

Я не знаю, который час. Наверное, часа три или четыре. Свет везде выключен. В моей голове комната всё ещё такая же, как и тогда, когда я покинул её одиннадцать лет назад, но это не моё место, и Видок всё поменял. Я хочу положить Бриджит на диван, но всё время спотыкаюсь о стулья и стопки книг. Пошло всё на хер. Я начинаю пинать всё, что издаёт шум.

— Просыпайтесь! Просыпайтесь! Просыпайтесь!

В спальне загорается свет. Выползает Аллегра в футболке «Макс Оверлоуд» размера XXL. Следом за ней Видок, завязывая халат.

— Который час? Что происходит? — спрашивает Аллегра, протирая глаза.

Теперь, когда могу видеть, я несу Бриджит туда, где они стоят.

— Она ранена и потеряла много крови.

— Кто она? Если ей нужна кровь, вези её в отделение неотложной помощи.

— Её ранение не для больницы. Её ранение по части Кински, но он пропал, так что сегодня ты Кински.

— Что с ней произошло?

— Там была херова срань Бродячих. Один из них её укусил.

— Какого чёрта? Что за Бродячие?

— Бродяги с высоких равнин.

Видок прочищает горло.

— Он имеет в виду восставших. Зомби.

Аллегра хмурит лоб.

— Зомби действительно существуют? Почему мне никто про это не рассказывал?

— Они чрезвычайно редки. Я лишь однажды видел вспышку в этой стране, и она была быстро подавлена.

— История потом. У неё отсутствует кусок шеи.

Аллегра указывает мимо меня.

— Положи её на кухонную стойку.

Они с Видоком сгребают тарелки, столовые приборы и разделочную доску и швыряют на соседний стол. Когда появляется чистое место, я кладу Бриджит лицом вниз. Аллегра откидывает волосы с раны Бриджит. Я кладу под неё кухонное полотенце, чтобы лицо не лежало прямо на кафеле.

— Эжен, принеси из ванной аптечку. И фараоновых червей.

Он уходит. Аллегра включает металлическую настольную лампу, которую держит там для чтения кулинарных книг и зелий. Осторожно ощупывая пальцами края раны Бриджит, она держит лампу у её лица.

— Кто она? Она что, из магазина? Готова поклясться, что где-то её видела.

— Она Бриджит Бардо. Вы скорее всего смотрели несколько фильмов с ней вдвоём.

Она на несколько секунд замирает.

— Точно. Так и есть. — В её голосе звучит лёгкое смущение. — Что она здесь делает?

— Снимается в фильме Люцифера.

— Люцифер снимает порнофильм?

— Она обученная охотница на зомби, но для этого ей не нужно раздеваться, так что это не приносит особо денег.

Аллегра протягивает мне лампу, идёт к раковине и моет руки. К тому времени, когда она заканчивает, Видок возвращается с канопой[271] и маленьким белым металлическим футляром с красным крестом. Она открывает пластиковую бутылочку Бетадина[272] и орошает им рану, затем берёт пару больших марлевых тампонов из аптечки и осторожно очищает её. Закончив, она прижимает ухо к спине Бриджит.

— Похоже, кровотечение остановилось, но ты прав. Судя по цвету кожи и сердцебиению она потеряла много крови. Я могу дать ей обычный лечебный эликсир для ран и восстанавливающее средство от кровопотери.

— Её укусил чёртов зомби. Как насчёт чего-нибудь от этого?

Аллегра не обращает на меня внимания. Она снимает крышку с канопы и мне в нос ударяет запах, напомнивший о Бродячих у Спрингхила. Она переворачивает банку и оттуда вываливается куча жирных извивающихся червей. Каждый размером с мой большой палец.

— Что это?

— Фараоновы черви. Они как личинки мясной мухи. Поедают мёртвую кожу и оставляют чистые здоровые ткани, и они примерно в десять раз быстрее личинок.

Аллегра кладёт несколько червяков на рану Бриджит. Они направляются прямо к её обесцветившейся плоти. Видок кладёт свою ладонь на мою руку и поднимает её, чтобы я держал лампу под лучшим углом для работы Аллегры.

— Спасибо, дорогой.

— Конечно.

Я смотрю на Видока. Подсвеченный снизу лампой, он выглядит старым и усталым.

— Приятель, ты здесь уже около двухсот лет. Скажи мне, что знаешь, как это вылечить.

— Кое-что я действительно знаю. Но я знаю, что то, чего ты хочешь, не существует. От укуса восставшего нет лекарства.

— У тебя есть все эти книги. Откуда ты знаешь, что ничего не упустил?

— Я много раз читал все эти книги, и даже более того. Я путешествовал по миру, надеясь вылечить собственное невольное бессмертие. Я учился у замечательных алхимиков, ведьм и магов. Тема восставших возникала несколько раз, и все был единого мнения. Лекарства не существует. Лучшее, что можно сделать, это оставить заражённого в Зимнем саду.

— Ни за что.

— А где этот Зимний сад? — Спрашивает Аллегра.

— Это не где. Это что. Он хочет погрузить Бриджит в грёбаную кому. Как анабиоз в научно-фантастическом фильме.

— Это не даст инфекции поглотить и убить её. Это остановит её превращение.

Аллегра убирает пару червяков и спрашивает:

— Как долго можно держать её в таком состоянии?

— Теоретически, вечно. Это даст нам время поискать другие возможности.

— Ты только что сказал, что никаких возможностей нет, — говорю я.

— Их и нет. Но это не значит, что нам не следует искать.

— Мне это не нравится.

— Никому не нравится, но больше ничего не остаётся. Если только ты не хочешь ничего не делать, дождаться её превращения и самому освободить её.

Пока Аллегра обкладывает рану ватой, Бриджит открывает глаза. Аллегра мягко придерживает её за плечи, чтобы она не пыталась встать.

— Джеймс?

— Бриджит.

— Где мы?

— У друзей. Всё в порядке. Они тебя починят.

— Чушь собачья. Меня укусили. Убей меня, Джеймс. Ты можешь это сделать.

— Нет, не могу.

— Я бы сделала это для тебя. Пожалуйста. Сделай это, пока я не изменилась.

— Нет.

— Сколько людей ты убил? Скоро я стану ещё большим монстром, чем ты. Убей ещё одного. Пожалуйста.

— Возможно. Но не сейчас.

Бриджит закрывает глаза. Я смотрю на Видока.

— Давай. Заморозь её.

— Старк?

Это Аллегра. У неё странный голос.

— Что?

— У тебя течёт кровь.

Я смотрю на свои руки. Обе искусаны и поцарапаны. На левой ладони не хватает длинной узкой полоски кожи. Все раны закрыты и покрыты коркой.

— Как насчёт этого?

— Джимми, мы должны сделать это немедленно. Вы оба должны отправляться в Сад. — Говорит Видок.

— Взгляни на неё и на меня. Её кожа синеет. Её глаза налиты кровью. Она умирает. Взгляни на меня. Разве я выгляжу не так, как раньше?

— Нет.

— Я чувствую себя отлично.

— Пока что, — говорит Аллегра. — Что, если ты ошибаешься и изменишься позже?

— Тогда у вас есть моё разрешение убить меня. Вы должны будете убить центральную нервную систему. У вас нет нужных инструментов, так что проще всего вам будет отрезать мне голову и сжечь вместе с телом.

— Это проще всего? Здорово.

Видок берёт лампу и светит мне в глаза. Обследует лицо.

— Может быть, есть простое объяснение, почему ты не меняешься. Эликсир Чашницы.

— Думаешь, он не даёт его телу меняться?

— Вполне возможно. Есть свидетельства о подобных случаях. Во время Великой Чумы были истории о людях, которые пили этот эликсир от различных недугов. Эти люди выжили, в то время как вокруг них умирали целые города. Возможно, с тобой всё будет в порядке.

Аллегра идёт к уставленным зельями и алхимическими микстурами полкам и возвращается к стойке с несколькими бутылочками. Она смотрит на меня и качает головой. Не знаю, то ли потому, что я не позволяю Видоку усыпить меня, то ли потому, что я свалил ей на колени полумёртвую женщину, то ли потому, что кто знает, что на самом деле на уме у этого ребёнка дьявола?

— Моё предложение остаётся в силе. Если посчитаете, что со мной всё плохо, заберёте у меня голову. Но прямо сейчас я не собираюсь мола сложить лапки. Кое-кто сказал мне, что любое заклинание может быть разрушено, а любое разрушенное заклинание может быть восстановлено. Кто-то всё это устроил, и держу пари, они могут всё это отменить.

— А что, если у тебя не получится? — спрашивает Аллегра. — Что, если Бриджит застрянет в таком состоянии навечно?

Я смотрю ей в глаза.

— А что бы ты предпочла? Хотела бы на следующую тысячу лет стать Спящей красавицей, пока кто-нибудь не придумает, как тебя вылечить, или хотела бы побыстрее покончить с этим?

— Не знаю.

— Ты женщина примерно её возраста, так что подумай об этом и скажи, что бы ты выбрала.

— Я не хочу такой ответственности.

— Очень жаль.

Я направляюсь обратно к стене, через которую пришёл ранее.

— Аллегра, позже мне может понадобиться, чтобы ты пошла со мной и ещё раз сыграла в Кински, но просто взглянула. Резать никого не нужно.

— Всё, что угодно. А пока мы с Эженом посадим твою подружку в Саду.

— Напиши мне, когда закончите. И ни за что не покидайте квартиру. Снаружи скоро станет опасно. Поговорю с вами позже.

Оказавшись снова на улице, я набираю Карлоса.

— Ола[273]-Ула. Вы позвонили в «Бамбуковый дом кукол». Говорите.

— Карлос, это Старк. Тебе нужно меня выслушать.

— Как дела, чувак? Один приятель только что принёс мне свежие сесос[274] прямо из мясной лавки. Заскакивай. Вы, гринго, ни хера не знаете о еде, пока не попробуете аутентико[275] уличное тако с мозгами.

— Заткнись и слушай. Кое-что случилось. Закрой бар. Не знаю, полетит ли всё здесь полностью в тартарары, но шанс очень велик.

— Это из-за вчерашних ушлёпков? Тех дохлых долбоёбов?

— Ага. Их гораздо больше, и я не знаю точно, сколько именно. Пока я их не найду, держись подальше от улиц. Когда закроешься, если кто-нибудь из твоих друзей захочет пойти домой, пусть идут. Но как только они уйдут, запрись, забаррикадируйся и не впускай их обратно.

— Ай Диос мио[276].

— Ага, так и есть.

Я выхожу из тени возле секции аниме в «Макс Оверлоуд». Это спугивает двоих детей, копающихся в бумажной коробке, куда свалены пользованные и дополнительные диски по паре баксов каждый. Они смотрят на меня скорее удивлённо, чем испуганно. Я сгребаю пару пригоршней фильмов и раздаю каждому из детей.

— Берите и ступайте домой. Оставайтесь там и никого не впускайте. Скоро начнутся удивительные вещи.

Я провожаю их до двери, так что никто из продавцов не пытается их остановить.

— Мы закрываемся рано, — говорю я ближайшему парню, работающему за кассами. Это бледный симпатичный юноша с косой стрижкой, которая свисает на один глаз. На нём футболка с надписью «ПРАВИТЕЛЬСТВО УБИЛО ТУПАКА[277], А У МЕНЯ ЕСТЬ ЛИШЬ ЭТА ПАРШИВАЯ ФУТБОЛКА». Я никогда его раньше не видел.

— Пусть эти люди забирают эти чёртовы фильмы. Просто выпроводи их отсюда. Затем ты и остальная команда свободны. Вам заплатят за полную смену. Если у вас хватит мозгов, то вы отправитесь домой. Если куда-то пойдёте, убедитесь, что знаете, где все выходы. Уходя, заприте дверь.

Он просто смотрит на меня.

— Кто ты такой, чёрт возьми?

— Я владелец этого места.

Он поворачивается к парню, работающему на другой кассе.

— Это правда он?

Второй парень бросает на меня взгляд.

— Ага.

— Круто.

Пока я поднимаюсь наверх, второй парень что-то шепчет первому. Они не знают, что мой слух лучше их.

— Я рассказывал тебе о нём. Он бойфренд мистера Касабяна. Видел все эти шрамы? Они никогда не спускаются вниз. Никто не знает, чем они там занимаются целыми днями, но в мусорном ведре всегда валяется порванная окровавленная одежда.

Поднявшись наверх, я запираю дверь.

— Твои агенты по борьбе с незаконным оборотом алкоголя торгуют самогоном?

Я подтаскиваю прикроватный столик и подпираю им дверную ручку. Достаю из верхнего ящика свой кусочек свинца и рисую на двери и на столике защитные круги.

— Парень, что происходит?

Я открываю кладовку, то бишь спальню Касабяна.

— Я знаю, что самое большое худу, которое ты практиковал всё это время, это рулил своей доской, но можешь ты ещё что-нибудь изобразить, вроде оружия или рунических камней против духов?

— О чём ты говоришь? Что происходит?

Я сажусь на кровать, внезапно ощутив усталость.

— Сегодня ночью мы наткнулись на засаду кучи Бродячих. Бриджит укусили. Я вытащил её и отвёз к Видоку. Но бо́льшая часть Бродячих выбралась на улицы. Не знаю, сколько, но к утру их станет намного больше. Я буду носиться, стараясь разобраться с этим, что означает, что тебе придётся самому о себе позаботиться.

— Чтоб меня.

У меня жар и голова раскалывается. Я швыряю пальто, ремень и пистолет на кровать и иду в ванную. Половина моего лица измазана сажей от поджаренных зетов. Я набираю воду в раковину и умываюсь. Пока обсыхаю, я вспоминаю о ранах на руке. Я достаю из медицинского шкафчика эластичный бинт и перевязываю их. На самом деле, мне это не нужно. Все порезы уже зарубцевались, но я давным-давно усвоил, что раны на руках и ободранные костяшки пальцев заставляют людей нервничать. Так как отчасти он телесного цвета, люди могут не обратить внимания на эластичный бинт. И с этим меньше возни, чем накладывать на руку чары и стараться поддерживать их, когда стучишь кому-то по мозгам.

— Чем ты там занят? Говори со мной.

Я беру с собой большой пузырёк пепто[278], возвращаюсь в кровать и глотаю залпом половину розовой жижи. Затем тянусь и роняю пузырёк на пол, потому что передвинул чёртов ночной столик к двери. Перекатившись, чтобы поднять пузырёк, я чувствую головокружение.

— Что это у тебя на руке?

Может, Касабян и туповат, но отнюдь не дурак.

— О, дерьмо. Тебя тоже укусили.

— Я в порядке.

— Я должен убираться отсюда.

— Куда? Собираешься вызвать такси, чтобы тебя отвезли в аэропорт Лос-Анджелеса? Может, авиакомпания даст тебе скидку, потому что ты можешь поместиться на багажной полке.

Он глядит на меня.

— Холодно, чувак. К твоему грёбаному сведению я отправляюсь в чулан. Ты думаешь, я все эти шесть месяцев не ждал, когда ты съедешь с катушек, чокнуты ты пьяный мудила? Я нацарапал на стенах заклинания. И всякий раз, когда заказывал видео, я загружал из Интернета защитные чары. Я Форт-Нокс, чувак. Я чёртова Звезда Смерти.

Он смотрит на меня. Я киваю.

— Вообще-то, это довольно разумная идея. Ступай и запрись. У тебя там есть телефон?

— Угу.

— Хорошо. Оставайся там до тех пор, пока я не сообщу тебе, что всё чисто.

— А что, если ты не вернёшься?

— Попрошу Аллегру или Видока прийти и забрать тебя, если со мной что-нибудь случится.

— Они вообще знают обо мне?

— Вроде как, нет.

— Здорово.

— Не волнуйся насчёт этого. Со мной ничего не случится. Я ведь не человек, помнишь?

— Частично — да.

— Не настолько, чтобы это было существенно. Всё, что имеет значение, это то, что у меня мигрень. Сейчас ты мне кажешься не более аппетитным, чем когда я встретил тебя в первый раз.

— Ты тоже всегда была свиданием моей мечты, Пенелопа. Просто оставайся там на кровати, покойничек.

— Не помнишь, куда я спрятал ту пряжку от ремня?

Касабян закатывает глаза.

— Ты действительно в хорошей форме. Она под матрасом в изножье кровати.

Я отодвигаю матрас и достаю её. Сую в пальто. Я не знаю, что с ней делать, но хочу, чтобы она была под рукой.

— Ты выяснил, что значит надпись на этой штуке?

— Немного. Люцифер может её прочесть, и я воспользовался теми крупицами, что вытащил из его головы, чтобы найти побольше таких вещей.

— Что там написано?

— Это предупреждение и блокирующее проклятие. Оно удерживает что-то от проникновения куда-то. Но я не знаю, кого или куда.

— Бродячих?

— Или свидетелей Иеговы. Или переписчиков. Или представителя «Фуллер Браш»[279].

— Когда выяснишь, дай мне знать.

— Конечно.

Я иду к тумбочке и нахожу аспирин в верхнем ящике. Вытряхиваю четыре штуки и сижу там с минуту.

— Если забыл, твой «ДД» под кроватью.

Я качаю головой.

— Не хочу. У тебя в холодильнике есть вода?

— Вот дерьмо. Ты и правда покойник.

— У тебя есть вода?

— Есть пиво. Это вроде воды.

— Нет. Это вроде пива.

Я возвращаюсь в ванную, глотаю насухо таблетки и запиваю водой из сложенной чашечкой ладони.

— Вот. Я буду в порядке, как только они подействуют.

— Так сказал Джеффри Дамер[280], когда врач дал ему валиум.

Я нахожу свой телефон и набираю номер, который дал мне Кабал.

— «Маккуин и сыновья», залоговые облигации[281]. Мы не можем сейчас подойти к телефону. Оставьте свой номер, и мы свяжемся с вами при первой возможности. Если у вас уже есть наше поручительство, даже и не мечтайте о выезде из страны. Приятного дня.

Я возвращаюсь в ванную и пью ещё немного воды. Затем снова набираю номер. Ровно то же самое сообщение.

Я направляюсь обратно в комнату и ложусь.

— Ты собираешься сообщить Люциферу новости об этом дерьме, — говорю я.

— Правда?

— Ага. Я Грязный Гарри[282]. Ты Пол Ревир[283]. Это называется разделением труда.

— Это называется марсианскими познаниями в истории.

— Просто сообщи ему.

— Я имею в виду, что ни один из этих людей даже не реальный.

— Конечно, они реальные. Я видел их по ящику.

Я снова набираю залоговые облигации и прослушиваю сообщение. Ну и хер с ними. Мне нужно закрыть глаза.

— Я собираюсь лечь и ждать обратного звонка. Тебе лучше пойти и запереться.

Касабян, изображая жука, сползает на пол и на своих маленьких ножках подходит к кладовке. Останавливается у двери.

— Серьёзно, чувак, ты собираешься стать чокнутым каннибалом?

Я сажусь.

— Когда я оставил Бриджит, она уже превращалась. Я выгляжу мёртвым или голодным?

— Я не хочу, чтобы ко мне ломился новый сосед по комнате, вот и всё, что я хочу сказать.

— Не открывай дверь никому, кроме меня. Секретное слово — «рыба-меч».

Он закрывает дверь, и я слышу, как он щёлкает замком. Раньше он никогда этого не делал. Включается телевизор. Я ожидаю услышать Луча Либре[284] или старый фильм, но, похоже, идут новости.

Я закрываю глаза и несколько минут дрейфую в темноте, давая пепто и таблеткам делать своё дело. Я уже чувствую себя лучше, хотя голова всё ещё пульсирует в районе глаз. Скоро это прекратится. Я знаю.

Я солгал Касабяну. Я чувствую, что умираю внутри, но лишь та часть, что является Старком. Он то появляется, то исчезает из фокуса, как затухающий стробоскоп. Тёмные интервалы становятся всё длиннее и длиннее. Скоро вспышки прекратятся, и Старк исчезнет.

Звонит телефон. Я его игнорирую.

Покойся с миром, говнюк. Может, кто и будет скучать по тебе, но точно не я.

Телефон замолкает, а затем через секунду снова начинает звонить. Я беру трубку.

— Да что, чёрт возьми, с тобой не так, парень? У тебя всё время уходит на то, чтобы подставлять людей? Клянусь, ты мог бы открыть чёртову франшизу.

Я сажусь и спускаю ноги на пол.

— Привет, док. Чего хотел? Я просто слегка занят.

— Я архангел, помнишь? Внезапно эфир начал пахнуть кровью, и это шло с твоей стороны. Сегодня ночью пострадала какая-то из твоих девушек, верно? И это была не Аллегра, — говорит Кински.

— Тебе не кажется, что прямо сейчас уже поздновато вытаскивать твою маленькую чёрную сумку? У тебя есть секреты, которые ты хочешь сохранить, меня это не напрягает. Я могу это уважать. Но не нужно звонить мне, когда путешествуешь по тёмной стороне луны, становясь всё выше-и-могущественнее. Я считал тебя одним из немногих, на кого могу положиться, но оказалось, что это лишь ещё одно напоминание о том, что мне никогда не следует доверять ангелу.

— А тебе никогда не приходило в голову, что последнее, чего мне хотелось, это срываться посреди ночи и тащить за собой Кэнди? Что для этого мне потребовалась какая-то весьма весомая причина?

— Типа чего? Потребовалось перетянуть струны на арфе?

— Типа того, что кто-то пытается нас убить. В основном, меня, но, похоже, они не против того, чтобы убить кого-нибудь из моего окружения.

— С Кэнди всё в порядке?

— С нами обоими всё в порядке, но нам повезло, а так не может продолжаться вечно.

Он с минуту молчит. Я никогда раньше не слышал такого напряжения в его голосе. В трубке позади него слышен шум. Ветер и грохот. Похоже, что он звонит с обочины автострады.

— Что именно произошло?

— Как-то вечером мы были в тайском заведении, которое нам нравится, и вошли шестеро громил в масках. Они делали вид, что хотят ограбить это место, но я мог читать их и знал, что они пришли для чего-то другого. Они велели девушке на кассе отдать деньги, но постоянно ей мешали. Они велели посетителям не двигаться, но всё время спотыкались о них. Всё это было спектаклем, чтобы появился повод стрелять. Когда никто не заглотил наживку, они завелись по-настоящему и принялись палить во все стороны. Эти парни не были ворами. Они были группой наёмников.

— Откуда ты это знаешь?

— У уличной шпаны нет винтовок с «Дыханием Дракона»[285] и квантовых «уборщиков»[286]. Повсюду вокруг нас люди сгорали и распадались на субатомные частицы.

— Дерьмо, похоже на снаряжение Стражи.

— Или Люцифера. У него целое стойло передовых друзей. Хотя почему они пришли за мной спустя столько лет, я не могу сказать.

— Я знаю, что ты мистер Самоконтроль, а Кэнди не сделала ничего, чтобы взбесить их?

— Когда началась стрельба, она перешла в режим абсолютной ведьмы и да, было непросто её затормозить. Она завалила парочку из них, прежде чем мне удалось её остановить. Всё, чего я хотел, это вытащить нас двоих оттуда, пока мы ещё держались на ногах. Чем дольше мы там находились, тем больше гражданских оказывалось сопутствующим ущербом.

— Вы в безопасности там, где сейчас находитесь?

— Пока мы в безопасности, потому что продолжаем двигаться. Это одноразовый телефон, но всё же я не в восторге от столь долгого разговора.

— Зачем ты позвонил?

— Сказать тебе убираться оттуда. Скоро этот город накроет самая дерьмовая буря столетия. Я это чувствую. Мертвецы и раньше бродили, и Саб Роза всегда с этим разбирались, но сейчас всё по-другому. Не знаю, смогут ли они закупорить бутылку на этот раз.

— Насколько по-другому? Что ты знаешь?

— Это будут не несколько выбравшихся из какой-то заброшенной шахты зетов и Лакун. Тут всё масштабнее. Я никогда прежде не чувствовал ничего подобного. Это чертовски велико, чтобы ты справился самостоятельно, и не говори мне, что не собираешься пробовать, потому что это именно то, чем ты занимаешься.

— Спасибо за предупреждение, но мне нужно кое-что тут сделать. Здесь эта раненая девушка, помнишь?

— Чёрт возьми, парень. Сейчас не повод упираться, как баран. Говорю тебе, хватай Эжена с Аллегрой и убирайся из Лос-Анджелеса. Если нужно, бери и другую девушку.

— Я передам им твои слова, но сам собираюсь задержаться.

— Ты однажды уже спас этот город. Тебе не нужно делать это привычкой ценой жизни.

— Поверь, я знаю. Но остаюсь в любом случае. Видишь ли, я курил ночью сигарету из зета, и меня цапнули.

На этот раз воцаряется долгое молчание.

— Тогда и пострадала та девушка?

— Угу. Её зовут Бриджит. Её тоже укусили. Видок высадил её в Зимний Сад. У меня есть ощущение, что таскаться с ней в таком состоянии небезопасно.

— Ладно, но быть укушенным не обязательно что-то значит для кого-то вроде тебя, — говорит он. Он говорит тихо. Я едва слышу его сквозь шум на линии.

— Я как раз объяснял это кое-кому. Но правда заключается в том, что я не хочу рисковать. И даже если нефилим не начинает видеть в каждом закуску, сейчас я чувствую себя неважно и не слишком хорошей компанией. Для всех будет лучше, если я останусь.

— Может, нам с Кэнди стоит вернуться.

— Ага, то, что вас двоих подстрелят, всё исправит.

— Я не собираюсь просто бросить тебя там.

— Док, держись к чертям подальше от Лос-Анджелеса. Это больше не твой город. Он мой, и я спалю его дотла, если придётся. Позаботься о себе и Кэнди. Спасибо, что позвонил, и спасибо за предложение. Передавай Кэнди привет от меня.

Я вешаю трубку прежде, чем он скажет ещё какую-нибудь глупость насчёт возвращения. Я не боюсь. Следовало бы, но моя голова немного странная, так что не боюсь.

У меня ясная голова, не такая ясная, какой была до того, как выпивка вышла из-под контроля. Ясная, как никогда в жизни. Я чувствую себя слепцом, выторговавшим новые, лучшие глаза. Мир никогда не выглядел таким, как сейчас. Как глубоководная рыба со дна океана. Они так далеко внизу, что там совсем нет света, и их кожа стала прозрачной. Вы одновременно видите рыбу и сквозь рыбу. Вот каким я вижу теперь мир. Я вижу его, а также внутри и сквозь него. Вот каким видят мир ангелы. Реальным, но лишь настолько, насколько реальны души практически мёртвых перед тем, как стать совсем мёртвыми. Для них мы мир призраков. Вот как ангелы могут превращать города в соль, а реки в кровь. Для них мы уже на 90% трупы, а та часть, что жива, сделана из стекла. А стеклу суждено быть разбитым.

Когда Старк исчезнет, останется один ангел.

Посмотрите на меня, мальчики и девочки. Я становлюсь Смертью. Разрушителем миров.

Я снова набираю залоговые облигации.

Линия щёлкает.

— Да?

Похоже на женский голос.

— Это «Маккуин и сыновья»?

— А это тот парень, который названивает посреди ночи и только дышит мне в голосовую почту?

— Наверное, это был я.

— Ваш номер мне не знаком, а определитель говорит, что вы звоните не из камеры. Что вам нужно?

— Мне нужно встретиться с Джонни Сандерсом. Не говорите «нет». Сначала я не вспомнил ваше имя, но теперь вспомнил: оно было на спичечном коробке, который был у меня в кармане, когда я выполз из ада. Мы как-то связаны. Вы добьётесь для меня аудиенции у Папы[287] Джонни, потому что в противном случае весь этот город погибнет, и я гарантирую, что вы будете в числе первых.

Кто-то ещё что-то говорит. «Маккуин и сыновья» прикрывает микрофон рукой. Приглушённый разговор продолжается. Затем она возвращается.

— Приходите в офис к девяти тридцати. Знаете, что принести с собой?

— Я знаю, что принести.

— Отлично. Не скупитесь на мармеладки.

Я набираю номер Аллегры, и она снимает трубку на втором гудке.

— Прости. Я тебя разбудил?

— Чёрта с два. С таким другом, как ты, никто не ждёт, что ночью получится поспать больше нескольких часов.

— Бриджит уже там?

— Угу. Эжен присматривает за ней. Чтобы убедиться, что зелье действует, и с ней всё в порядке.

— Спасибо.

— Без проблем. Но с тебя история о том, как ты подцепил Пусси Галор[288].

— Не вопрос. Слушай, мне надо снять с кое-кого показания счётчика. У тебя есть анимаскоп?

— Парочка разных видов. Но я думала, ты гоняешься за зомби. Зачем тебе анимаскоп?

— Я встречаюсь кое с кем новым, и мне нужно знать, мёртвый он или живой. Если у меня будет анимаскоп, тебе не нужно идти со мной. Так будет безопаснее.

— На хрен. Вы с Эженом собираетесь оберегать меня до самой смерти. Если тебе нужен анимаскоп, я та, кто будет с ним работать. Таковы условия.

— Ладно, но тебе придётся сказать Видоку. И не опускай ту часть, где я сказал, что ты можешь остаться дома.

— Когда мне тебя ждать?

— Я должен встретиться с этим контактом в Голливуде сегодня утром в девять тридцать. Зайду за несколько минут до этого.

— Я буду готова.

Большой Центральный Рынок открывается только в девять, то есть через несколько часов. Я ложусь на кровать, закрываю глаза и снова погружаюсь в ангельскую темноту. Я уже чувствую себя здесь как дома. Место, где я должен был находиться всю свою жизнь. Если бы, когда был ребёнком, я видел и чувствовал так же, как сейчас, то из меня не вырос бы тот, кто позволил Мейсону так себя одурачить. Я бы не потерял в аду треть своей жизни. Меня не украшали бы шрамы, и я бы не жил с покойником на чердаке. Обычно, когда я прокручиваю в голове, как я пустил свою жизнь по пизде, мой мозг превращается в болотный газ, а зрение наливается кровью. Мне требуется сигарета и выпивка, чтобы сердце не выскочило из груди. Но сейчас моё сердце бьётся ровно. Я не хочу ни стакана красного пойла, ни закурить. Мир — идеальный белый бриллиант. Прозрачный. Грани светятся внутренним отражённым светом. И чтобы разбить всё вдребезги, требуется лишь один удар в нужное место.