У черного дуба с красной листвой

История девятая Попугай

– Раз попугай. Два попугай, – считал Ник Красавчег.

В клетке на барной стойке «Зажигалки» щебетали два неразлучника. Еще вчера их не было, а сегодня появились. Когда мы спросили у Марка Щупальца, откуда они тут, он развел руками. Мол, откуда я знаю. Утром пришел, а они уже тут. И что самое любопытное, подбрось и выбрось, он совершенно не удивлялся появлению попугаев. Словно каждый день в его жизни происходит что-то необъяснимое. Правда, о чем я говорю, у нас на Большом Истоке каждый день столько всего происходит разного, что мы просто устали чему-либо удивляться.

– Это не попугаи, а демоны. Зуб даю. Предлагаю провести экзорцизм, – предложил Зеленый и, видя что его предложение не нашло поддержки, возмутился. – Вообще, меня кто-нибудь слушает?

– Да кому ты сдался, – ответил Ник Красавчег. – Ты лучше наливай давай, а то зачем мы тут с тобой хороводы водим.

Я сохранял невозмутимое молчание. Молчание оно же ведь разное бывает. Можно молчать грозно, можно выразительно, можно с насмешкой или с ехидцей. Я молчал невозмутимо. Так чтобы никто не догадался, о чем я сейчас думаю.

А думал я, как ни странно о попугаях. Чудеса чудесами, но откуда они все же взялись на барной стойке. Такое ощущение, что их кто-то забыл. Прямо так в клетке. Правда Марк Щупальцы божился, что никто к нему не заходил с попугаями, соответственно никто и оставить не мог.

Загадка. Правда, стоит ли эта загадка моего внимания, вот в чем вопрос. К тому же мы сегодня на отдыхе. В кой-то веки решили просто расслабиться, посидеть за кружкой пива, так чтобы никто не лез, никто не трогал, и пусть провалится весь остальной мир в тартарары.

И тут наудачу нам попался Зеленый. Он нам давно задолжал, сколько раз его задницу спасали от неприятностей. Настала пора платить по счетам. Вот только Зеленый нашей встрече не обрадовался. На ровном месте лишиться всех своих денег. Ведь если мы решили выпить, то выпьем обязательно, и одной кружкой явно не ограничимся.

– Скажи, Ник, а как там вдова Чернусь? Что-то давно ничего не было слышно? – спросил Марк Щупальца, наклоняясь к Красавчегу через стойку.

– Она дала мне отставку. У нее сейчас другой фаворит, – отмахнулся Ник. – Да это и к лучшему. Очень уж она была придирчивой. И это нельзя, и то не так.

– Вспомнил! – неожиданно вскрикнул Марк. – Вспомнил. Точно и как я мог об этом забыть. Несколько дней назад тут один тип терся. Мы с ним перекинулись парой слов. Оказался мужик толковый, только дерганный очень. Вот в разговоре с ним, я сказал, что неплохо было бы как-то разнообразить наше заведение. А то скучно как-то, все приелось. И я подумал, что неплохо было бы завести какую-нибудь живность. Собаку там, или лучше попугаев. Но я точно уверен, что не говорил об этом вслух. И тут вот попугаи нарисовались.

– У тебя появились тайные поклонники, Щупальца. Гляди, чтобы Провокация не заподозрила чего, а то ведь оторвет все самое важное, а руки узлами завяжет, – рассмеялся Ник Красавчег.

Зеленый поддержал его задорным смехом.

Я лишь улыбнулся.

Вечер катился по накатанной колее.

Два дня спустя встретил я на улице Зеленого. Он как увидел меня, попытался перейти на другую сторону улицы. Его понять можно, в тот вечер мы раскрутили его на пару тысяч. Больше у него все равно на кармане не было. Но потеря последних денег сказалась на нем удручающе. Зеленый потерял аппетит, совсем загрустил, и говорят, залег на дно. Больше не колобродит и не буянит, даже его ближний друг Злой расстроился такой перемене, и объявил, что если мы не вернем прежнего Зеленого, то он объявит всем джихад. Правда, сказал он это на пьяную голову, но все же сгоряча. Поскольку Ник Красавчег его тут же упрятал в карцер на трое суток. Голову остудить надо, сказал наш шериф.

Я Зеленого поймал на пешеходном переходе и остановил.

– Доброго здравия, преподобный, – уныло промямлил Зеленый, рассматривая носки своих ботинок.

– И тебе того же, друг мой. Что-то ты совсем потерялся, давно тебя не видно? Все ли хорошо, может помощь, какая требуется?

– Не извольте беспокоиться, преподобный. Жизнь налаживается. Даже на нашем сером небе обязательно появятся синие тучки.

– Тогда рад это слышать. Подбрось и выбрось, если что будет тебе надо, ты обязательно обращайся.

Я уже собирался отпустить Зеленого, пусть идет своей дорогой, когда увидел странного человека. На Большом Истоке мне еще не доводилось встречать такое чудо.

Он шел по противоположной стороне улицы. Мужчина средних лет в джинсовых брюках, сиреневой рубашке с расстегнутым воротом, поверх рубашки наброшен пиджак. Одна половина его ярко-красная, другая зеленая. На красной половине нашиты золотые звезды, зеленую украшало серебряное дерево. Большие черные лакированные туфли с острыми носами аккуратно ступали по мостовой. Черная густая борода скрывала половину его лица, другую половину прятали солнцезащитные очки. На голове широкополая фетровая шляпа черного цвета с длинным павлиньим пером.

– Подбрось и выбрось, вот это попугай! – воскликнул я.

Зеленый обернулся и, мне показалось, что он испугался. Яркое пятно на нашей улице явно его испугало.

– Ты знаешь этого парня? – спросил я.

– Нет, – сказал Зеленый.

Но чувствовалось, что врет.

– Может, ты, что про него слышал?

– В народе говорят, что это Руфус Бродяга. Он всего несколько дней на Большом Истоке, но уже успел всех поразить своим диким видом. Не человек, а попугай какой-то.

Зеленый больше ничего не сказал. Он торопился домой, и я вынужден был его отпустить. Проводив взглядом Бродягу, я поспешил в храм, где должна была скоро начаться служба. Но этот Руфус не выходил у меня из головы. Нутром чуял, ничего хорошего от него ждать не приходится.

– Убийство. Это чистое убийство. И никакого суицида быть не может, – твердо заявил Ник Красавчег.

Он заехал ко мне после службы, чтобы сообщить, что у нас появилось новое дело, и ему срочно требуется моя помощь. Признаться честно, я этому не обрадовался. С одной стороны, дело это хорошо. Быть при деле, чувствовать себя нужным, это просто прекрасно. Но с другой стороны, зачастую это означает, что кто-то расстался с жизнью, или произошло еще чего похуже. Тяжело знать, что ради твоего профессионального удовольствия кто-то жертвует жизнью, или лишается чего-то важного. Но не мы это начали, но нам заканчивать.

– Объясни толком, что произошло. А то устроил крик, словно апокалипсис не за горизонтом.

Ник нахмурился, скорчил рожу, так что можно сразу на обложку глянцевого журнала и заявил:

– Майкл Гнутый, авторитет из авторитетов, ты про него слышал, он глаза умеет отводить, даже кентавров вокруг пальца обвести может. А сегодня найден в петле. Только вот сдается мне, что не сам он петельку себе скрутил, а кто-то ему помог.

– С чего ты решил? – спросил я.

– Гнутый опытный мужик. Не станет он просто так в петлю лезть. Была бы причина, оно тогда понятно. Только вот причин никаких нет. Я уже навел справки у знакомых и близких, и по всему выходит, что Гнутому в последнее время несказанно фартило. То джек-пот сорвет в казино «У Прокопыча», то вот накануне сообщение ему пришло от нотариуса, что он наследство получил. Какой-то дядюшка с Большой земли окочурился и все состояние Гнутому отписал. А там по всем данным сумма кругленькая. Ну с чего мужику в петлю лезть. От счастья голова кругом пошла? Так что ли?

Если Ника послушать, то все гладко выходило. Но в любом случае все проверить надо, прежде чем приговор выносить.

– Поехали, посмотрим, – предложил я.

– Давай лучше долетим. Небо свободно. Зеленый на весь мир обижен, поэтому в небесах тишь, гладь, божья благодать, никого не видать.

– И то верно говоришь, – согласился я.

Иногда полезно размять старые кости, тряхнуть стариной, показать себя во всей красе. Шериф и преподобный в небе, это хороший знак. На Большом Истоке все спокойно, можно ни о чем не волноваться.

И мы полетели.

Альтеры высоко ценят человеческую жизнь, в особенности свою собственную. Вынужденные жить в резервации, мы ценим каждое мгновение жизни, каждый ее глоток. Именно поэтому суицид явление странное, уродливое и странное. Оно сразу бросается в глаза, и вызывает подозрения. Когда Ник сказал мне, что Марк Гнутый влез в петлю, я ему не поверил. Вероятно, тут что-то не так. Либо кентавры ошиблись, либо это не Гнутый. Но когда я увидел его в петле лично, покачивающегося под воздействием ветерка, не смог сдержать возгласа.

– Подбрось и выбрось!!!

Это было страшно. Здоровый мужик. Всегда в авторитете. Казалось, он удачу у Бога с рук склевывает, а тут такой поворот событий. Гнусь какая-то. И еще этот сквозняк. Если окна закрыть, вонь будет.

– Что вы можете сказать о происшествии? – спросил я у молодого кентавра, отвечавшего за место преступления.

– Внешне ничего странного. Есть следы пьянки на двоих, но когда она состоялась пока сказать не можем. Такое ощущение, что тут полгода никто не прибирался, так что может это и со старых времен осталось. Следов борьбы нет.

В дверях появилась Карма, окинула суровым взглядом помещение и направилась к телу. Тут же вокруг закипела работа. Трое кентавров водрузились на стулья и стали аккуратно вынимать Гнутого из петли. Карма руководила процессом.

– Преподобный, у нас тут свидетели есть, – в комнате появился Джек Браун. – Есть что любопытное послушать.

Мы переглянулись с Ником и отправились слушать свидетеля.

Им оказалась бойкая молодая женщина вся на взводе. Она с трудом сидела на месте. Крутилась из стороны в сторону, бешено вращала глазами, заламывала руки, качала головой и постукивала время от времени по столу костяшками пальцев.

– Добрый день, – поздоровался я.

– Не уверена в этом, преподобный, – ответила она, заметила, что осталась неузнанной и представилась. – Я хожу к вам на проповеди. Меня зовут Гвена Лиса.

Не знаю уж, за что ее лисой прозвали, но волосы у нее были черные.

– Понимаю, вы не узнаете меня. К вам много людей ходят на проповеди. Но я люблю слушать как вы говорите, а ваши мысли просто бальзам на мою душу. Не могу пропустить ни одной встречи с вами. Когда вы на время прервали цикл своих проповедей, я была очень несчастна, словно в моем доме отключили электричество и отопление. И возможности выбраться нет. И когда вы снова стали читать, я просто вознеслась от счастья.

Гвена Лиса смотрела на меня такими влюбленными глазами, что стало неловко. К тому же Ник Красавчег за ее спиной уже вовсю строил грозные рожи, с трудом подавляя эпические шутки в мой адрес.

– Давайте приступим к делу. О делах духовных я буду рад побеседовать с вами после моей следующей проповеди в эту субботу. Приходите обязательно.

Гвена Лиса покраснела от смущения, отчего ее волосы заиграли огнем, и кивнула в знак согласия.

– Вы были знакомы с Гнутым?

– Мы всего лишь соседи. Здрасьте, до свидания, ничего больше.

– Вы что-нибудь видели подозрительное вчера, сегодня?

– В последнее время к Гнутому заходил странный человек. Раньше я его не видела. Он выглядел, как попугай. Весь такой яркий, аляповатый, словно сшитый из лоскутов. После того как он у Гнутого появился в первый раз, Гнутому фортить начало. У него ведь до этого проблемы были с финансами, полная непруха, а тут в лотерею выиграл, да еще солидную сумму. Пришлось ездить на Большую землю, обналичивать. А после этого еще и наследство…

– Скажите, – перебил я девушку, – а этот Попугай он сколько раз у Гнутого появлялся?

– Раза три я его видела. Такое чучело легко запомнить. Увидишь раз, не забудешь, потом за километр узнавать начнешь.

– Значит, после первого посещения Гнутому начало фортить. А что было после второго и третьего посещения? Какие-нибудь изменения у Гнутого были?

– Я же за ним не следила. Откуда мне знать. Последний раз этот Попугай был здесь пару дней назад. После этого мы Гнутого и не видели почти. Один раз только, он в магазин выходил в одном тренировочном костюме, футболке и тапочках. За водкой ходил и колбасой. Три бутылки водки взял и колбасы. У меня в магазине подруга работает, она сказала. И после этого мы его больше совсем не видели.

– Три бутылки водки на два дня это мало. А уж для Гнутого и говорить нечего, – авторитетно заявил Ник Красавчег.

Больше Гвена Лиса нам ничего полезного сказать не могла, поэтому ее попросили подписать показания и отпустили домой. Напоследок она бросила на меня столь красноречивый взгляд, что я чуть было не сгорел прямо на работе.

– Кажется, девочка втрескалась. Ах, ты, старый греховодник. А я и не знал за тобой такие способности, – заявил Ник Красавчег, после того как Гвена Лиса покинула место преступления.

– Подбрось и выбрось, я тут не причем.

– Ну, кто бы сомневался, это просто твое природное обаяние. Сам же знаешь. Человек без любви, словно лисица без хвоста. Жить можно, но жопа мерзнет.

– Ты это к чему?

– А я бы на твоем месте задумался. Может стоит навестить Лису эту, приветить так сказать. А что ты все один да один. Не хорошо как-то. Я вот тоже посмотрел на вас, и вспомнил о вдове Чернусь. Даже захотелось попроситься назад на постой. Эту дурную мысль, я конечно задушу в зародыше, как провокационную, но любви захотелось, аж выпить хочется.

На месте преступления нам больше нечего было делать, поэтому я предложил проехать до меня, и обсудить увиденное и услышанное. Красавчега дважды просить не пришлось. Он с радостью принял приглашение.

Несмотря на осень, на веранде было тепло и уютно. Мы расположились в креслах с виски, а на столике между нами пузатая бутылочка, наполовину полная. Правда по утверждению Ника Красавчега она была наполовину пустая, но это уже философский вопрос.

– Как думаешь, что это за гость залетный, что к Гнутому заходил? Описание скудное. Наши ребята конечно поработают еще со свидетелем. Только что-то мне подсказывает, что мы мало чего добьемся. Личность конечно яркая, только вот у нас на Истоке таких нет.

– Это Руфус Бродяга, – сказал я.

Мои слова произвели эффект разорвавшейся бомбы.

– Ты откуда знаешь?

– Подбрось и выбрось, я знаю все, – важно заявил я.

Но видя, как пучатся от удивления глаза Красавчега, добавил:

– Встречал тут на днях его. Зеленый его кажется, знает. На Большом Истоке только Руфус Бродяга попадает под описание. Надо навестить товарища, пока еще дел каких не наделал.

– Ты думаешь, он убил Гнутого?

– У меня нет основания, так утверждать. Но что-то тут не чисто. В любом случае перекинуться словечками, узнать что и как, зачем этот Руфус у нас появился и когда.

– Для начала давай поговорим с Владом Томожней. Он все про новичков знает. Этот Руфус не мог мимо него пройти незамеченным.

Идея Ника мне понравилась, и мы решили не откладывать работу в долгий ящик. Виски конечно приятно пить на осеннем холодке, но от расследования никуда не деться.

Первым делом мы направились к Владу Таможне. Найти его вечером можно было только в конторе. Он заседал на работе с утра до поздней ночи. Вообще не понятно, когда он спит, и отдыхает ли вообще. Не человек, а машина. Весь погружен в работу, занырнул в нее с головой, а вынырнуть забыл.

Офис миграционной службы Большого Истока располагался на проспекте Ветров в паре кварталов от полицейского управления. Двухэтажное здание из красного кирпича, где на втором этаже в одном из трех кабинетов, отданных под службу миграции, сидел Влад Таможня. Альтеры называли это место Роддом. В какой-то мере это было правильно. Каждый из нас, если он только не родился на Большом Истоке, проходил через эти кабинеты. Именно здесь начиналась новая жизнь для альтеров. Жизнь среди своих. Впрочем, ребятам из МС не нравилось когда их место работы называли Роддом. Ну, кому может такое понравится. Кентавром тоже не нравится когда полицейский участок называют Конюшней, хотя гражданские по-другому и не выражаются.

Влад нас встречал на пороге кабинета. Высокий, холеный, худой с черными тонкими усами над верхней губой и горящими угольками глаз. Он первым протянул руку и пожал сначала мне, затем Нику.

– Проходите, присаживайтесь. Виски, пиво или что другое? – гостеприимно предложил он.

– Стакан воды, если можно, – попросил я.

Виски на сегодня хватит. Нам еще к Зеленому идти, а там мало ли что.

Влад наполнил стакан водой и протянул мне. После чего вернулся в свое кресло. Выглядел он при этом как босс сицилийской мафии, к которому пришли докучливые просители. Сразу пристрелить нельзя, это испортит репутацию, а слушать грустно.

– Много времени мы не отнимем, – сказал Красавчег. – Меня интересует за последние пару месяцев на Большой Исток много народу приехало?

– Да не то чтобы очень, но были люди. Сейчас. Сейчас.

Таможня защелкал по клавиатуре, вызывая из памяти компьютера нужные документы.

– Вот, пожалуйста, восемь человек прибыли на Большой Исток. Семья из четырех человек. И еще четверо по отдельности.

– Сколько из них мужчин?

– Трое. Один глава семейства. И еще два по отдельности.

– Подбрось и выбрось, ты не можешь выражаться по-человечески. Что значит по отдельности?

– Это значит, что эти люди не были друг с другом знакомы и приехали на Большой Исток по независимым друг от друга причинам, – сурово заявил Влад.

– Как их говоришь, зовут? – спросил Красавчег.

– Я еще не говорил, но пожалуйста. Глава семейства Патрокл Груша…

Чудеснее имя не придумаешь, а уж фамилия так вообще. С ужасом могу себе представить, какой талант есть у этого Патрокла при такой фамилии.

– Отпадает, – сказал Ник.

– Лайм Ромашка и Дима Король.

Ни одного попадания. Руфуса Бродяги среди этих типов не было, или он тщательно замаскировался.

Ник выглядел удрученным, но не сдавался. Облизнув губы и скривившись, словно от порции лимонной кислоты, он потребовал:

– Мне нужны досье всех переселенцев за эти два месяца.

– Только мужчин?

– Всех я сказал. Будем искать.

– А что случилось? – поинтересовался Таможня, отправляя на печать документы.

– Ничего серьезного. Пока. Но может случиться. На всякий случай сиди дома и не заключай ни с кем сомнительных сделок, – посоветовал Ник Красавчег.

– В особенности если человек выглядит, как попугай, – добавил я.

Мы покидали кабинет Влада Таможни с папкой документов, которые еще предстояло тщательно изучить. Но я уже знал, что это ложный ход. Ни на одной из фотографий новых альтеров не было знакомого мне Попугая. Кем бы он ни был, но на Большом Истоке он уже давно, либо проник незаконно.

Зеленого мы застали в «Зажигалке». Он сидел грустный за барной стойкой и разглядывал бокал пива на просвет. В его глазах застыла вековая скорбь.

– Что случилось? – спросил я, присаживаясь рядом.

– Он не полетел, – тяжело вздохнул Зеленый и уткнулся носом в пивную пену.

– Кто? – удивился Красавчег.

– Мой самолет. Я так долго собирал его. А он отказался летать. Что за жизнь? Вот скажите, преподобный, есть ли счастье на свете?

– Определенно есть. Только надо его искать. Для каждого счастье разное.

– Вот и я так думаю, – удрученно согласился Зеленый. – Только я его почему-то не вижу.

По другую сторону барной стойки появился Марк Щупальцы, бросил сочувственный взгляд на Зеленого и покачал головой.

– С утра, гад, сидит, еще ни одной кружки не выпил. Одно разорение с этого Зеленого, – заметил он. – Так еще и ноет беспрестанно. Уши уже в трубочку сворачиваются. Глаза бы мои на него не глядели.

Щупальца вытянул руки и, не выходя из бара, убрал пустую посуду с ближайшего столика.

– Это мы сейчас исправим. Зеленый, очнись, самолет взлетит, когда ты этого захочешь. Надо только захотеть. Наверняка, где-то напортачил, что-то недотянул, что-то недокрутил, – попытался утешить Красавчег.

– Надо смотреть правде в глаза. Я бездарность. Просто бездарность. Мне место на помойке. Вы не знаете ближайшую помойку, где я бы мог залечь на дно? – Зеленый с надеждой посмотрел на меня.

– Подбрось да выбрось, что за упадничество?

– Соберись, тряпка! – потребовал Красавчег.

Но Зеленый был не исправим. В следующие четверть часа он успел поведать нам о своей горькой доле, о своей никчемности, о своем скудоумии, о своей косорукости. Любая попытка переключить его на другую тему, терпела фиаско. Зеленый внимательно выслушивал нас, но после этого возвращался к своей истории. В таком состоянии он был совершенно бесполезен. Нет смысла надеяться получить от него какую-либо помощь.

– Что будем делать, преподобный? – спросил Ник.

– Может отведем его в баню и выколотим из него всю дурь, – предложил я, понимая что идея явно не из лучших.

– Или затащим его на большой мост и столкнем в воду. Купание в ледяной воде хорошо отрезвляет, – высказал свою идею Красавчег.

– Я бы запер его в какой-нибудь клетке подальше от этого места. Где-нибудь на окраине города, в заброшенном месте, так чтобы его никто не слышал и не видел, – поделился своими соображениями Марк Щупальца.

И стоило ему это произнести, как раздался хлопок, и Зеленый исчез.

Вот только что сидел за стойкой и строил вековую скорбь, и вот его уже нет.

– Подбрось и выбрось, – выдохнул я. – Ты чего это сотворил? Ты куда нашего Зеленого дел?

Марк Щупальцы изменился лицом: побледнел, мигом осунулся и стал похож на привидение в белой простыне.

– Преподобный, шериф, да как же это так? Да я же ничего такого? Да я и в мыслях не было… – лепетал он.

– Не было то, может оно и не было, но теперь вот и Зеленого нет. И мы даже не знаем, где его искать. А мы, между прочим, так и не допросили его как следует, – пробормотал я.

– Постой, преподобный. Погоди. Мысль хорошая есть, – прервал мои словоизлияния Ник Красавчег и повернулся лицом к Марку Щупальца. – Ты говоришь, что попугаи эти не просто так появились?

– Какие попугаи? – не сразу понял, о чем идет речь Марк.

– Те, которые тут у тебя на стойке некоторое время назад торчали. И кстати, куда ты их дел?

– В подсобку отнес. Уж больно сквернословят. Сил уже нету их слушать. Вчера Провокацию такими словами покрыли, что она бедная покраснела, и к шесту подойти не смогла. А нам от этого сплошные убытки. Гости остались недовольны.

– Ты это подожди. Попугаи эти откуда появились?

– Так мужик тут был какой-то. Я ему пожаловался, что хочу интерьер мол разнообразить. А на следующий день появились попугаи. Думаю, это он их принес.

– Вот оно, – сказал Ник.

– Подбрось и выбрось, – согласился я.

– А теперь ты пожелал, чтобы Зеленый исчез. И он куда-то исчез. Слушай меня внимательно, Щупальца, и потом не говори, что не слышал. С этого момента, ничего никому не говори, держи рот на замке. Это в твоих интересах. Потому что боюсь следующее твое неосторожное желание может оказаться последним, – встревожено, на одном дыхании выпалил Ник, после чего схватил недопитый бокал Зеленого, и выпил пиво одним глотком.

С исчезновением Зеленого следы Руфуса Бродяги казались безвозвратно утерянными. Теперь чтобы найти Попугая, требовалось найти Зеленого. Формула усложнялась.

Ник отправился в участок, чтобы подключить к розыскам всех кентавров. Он обязался прочесать Большой Исток мелким гребнем, но найти Зеленого, а параллельно с ним, кто знает, может и Бродяга отыщется.

Я взял с него слово, что как только появится новая информация, он тут же известит меня. Сам же поехл домой. Время позднее, да и кто-то же должен покопаться в документах, вдруг в этих досье и биографиях мигрантов найдется нужная ниточка. Шансов конечно мизер, но и на мизере можно играть.

Оказавшись в родных стенах, первым делом я развел огонь в камине, раскурил сигару и погрузился в кресло, с наслаждением вытянув гудящие ноги. Я мог себе позволить посидеть и помедетировать на огонь. Не хватало только стаканчика виски, но вставать было лениво.

Я развернул первое дело. Семейство Груша, состоящее из четырех человек. Отец Патрокл Груша, сорок лет, родился, учился, женился. Жена Калиопа Груша, тридцать три года, цветовод, садовод, дизайнер интерьеров. Ничего примечательного. Двое детей: мальчик и еще один мальчик. Одному двенадцать, другому семь. Обычная ничем не примечательная семья. Причина переезда: резолюция инквизиции, параграф три-четыре, подпункты двенадцать – семнадцать. Мне очень хорошо было знакомо это заключение. Оно гласило, что пребывание альтера среди обычников представляет угрозу мирной жизни двенадцатой степени, альтера следует переселить в Большой Исток, а поскольку его семья тоже отличается генетическим отклонением, они также подвержены высылке. Ничего криминального. Интересно, а какое отклонение у этого Патрокла Грущи. Любопытно, что инквизиторы называют это отклонением, а мы особым талантом.

Подбрось да выбрось. Любопытно. Любопытно. Этот Патрокл Груща умел жонглировать сознанием. Что скрывалось за этой формулировкой я не знал, но безусловно, что-то занимательное, что могло нам пригодится. Я отложил его личное дело в сторону, и пометил карандашом на первой странице: «проконсультироваться у Кармы».

Меня привлекла его фотография. Ничем не примечательный мужчина. Невыразительное лицо, тусклые глаза, редкие волосы, рано наметившаяся лысина. Ну, ничем на нашего Попугая не похож.

Следующее дело – Лайм Ромашка. Ну, тут вообще не за что уцепиться. И чего инквизиторы к нему прицепились. Ну, безобиден же как ромашка, не даром у него такое прозвище. Из талантов всего лишь контроль над цветами. Этот Лайм может клумбу с цветами за какие-нибудь пятнадцать минут из семечек разбить, и всего делов. Никакого мошенничества. Тут нам ловить нечего.

Последний – Дима Король. Добровольное перемещение. Вот это интересно. Редко кто по собственной воле готов бросить все: дом, семью, привычные связи, работу, в конце концов, выдернуть корень и махнуть на новое место. К тому же такое необычное, как наш Большой Исток. Талантами Король этот совсем не блистал. Умеет девочкам голову пудрить, да железяки разные к себе притягивать, если пожелает. Вот вы спросите, а почему тогда Король? А я и отвечу, только для блеска, для прозвища красивого, чтобы запомниться, козырнуть перед непосвященными.

Я поставил на страничке с его биографией жирный знак вопроса, и отложил документы в сторону. Посмотрел на часы, время близилось к полуночи. Ник не звонил, значит, ничего накопать не удалось. Тогда можно и ко сну. Будем надеяться, что день завтрашний расставить все точки над «i».

Утро началось звонком Джека Брауна.

– Преподобный, примите извинения, что бужу так рано, но Ник сказал, что срочно и без всякой жалости. Так что уж не обессудьте.

– Что стряслось? – спросил я, посмотрев на часы.

Семь утра. Рановато для наших широт. Чтобы меня разбудить в такое время, у Красавчега должны быть веские основания.

– Мы нашли Зеленого. Только достать не можем. Пока. Он засел в заброшенном колодце на окраине города. Но дело не в этом. У нас новый труп. Ну, или почти труп.

Я не стал уточнять, что значит почти труп, спросил другое:

– Кто на этот раз?

– Костя Музыкант.

– Пришлите за мной машину, – потребовал я и отключился.

Костя Музыкант, безобидный паренек лет восемнадцати, умевший своим голосом играть за целый симфонический оркестр, сидел на уличной скамейке, безучастно уставившись на витрину магазина верхней одежды «Эгоист». В витрине, приняв вальяжную позу, застыл манекен в дорогом длиннополом пальто, костюме тройке, лакированных туфлях и широкополой шляпе. Музыкант толи был так очарован образом в витрине, толи по каким другим соображениям, застыл как камень. Ни один мускул не дрожал у него, даже веки не подрагивали. Только сердце билось медленно, об этом сообщила нам Карма после детального исследования тела. И это ленивое сердцебиение отличало Костю Музыканта от трупа.

– И почему ты считаешь, что это наш случай? – спросил я Красавчега после того как закончил с осмотром места происшествия.

– Говорят, видели рядом с ним пижона одного. Смущал его своими речами, растлевал на ходу. Ничего тебе не напоминает? – спросил Красавчег.

– Кто видел?

– Мальчишка, в соседнем дворе живет. Сын Семена Сапожника.

– Я хочу с ним побеседовать. Надо родителей Музыканта найти, да опросить, какие необыкновенные события случились в жизни их сына за последнее время. Что-нибудь особенное, какое-нибудь удивительное стечение обстоятельств.

– Будет исполнено, преподобный, – Джек Браун отправился за свидетелем, а Красавчег подозвал к себе ближайших кентавров и отдал распоряжение по поводу родителей.

Сын Семена Сапожника Андрей Шило вполне соответствовал своему прозвищу. Он не мог усидеть на месте. Такое ощущение, что его ноги жили отдельной жизнью и все время пытались увлечь его в приключения.

Мы беседовали всего пять минут, но я выдохся, словно после часовой исповеди. Мальчишка толком ничего не видел. Только Костю Музыканта, который присел на скамейку с букетом красных роз. Андрею показалось, что он пришел на свидание и ждал девушку, но пришел мужчина, подозрительно похожий на нашего попугая. Он сел рядом с Музыкантом, забрал у него цветы и некоторое время они мирно беседовали. После чего Попугай удалился, а Музыкант обрел каменный покой.

– Интересно, почему Гнутый в петле оказался. Умер. А Музыкант только сильно задумался, – задался я вопросом, когда с опросом свидетеля было покончено.

– Сам вот не могу понять. Но в этом явно есть скрытый смысл, – поддержал меня Красавчег.

– Складывается ощущение, что оба просто потеряли интерес к жизни, – поделилась своим мнением Карма.

– Разве такое бывает? – удивился Ник.

В его голове не укладывалась такая возможность. Как это кто-то может потерять интерес к такому увлекательному, полному приключений процессу, как жизнь.

– И не такое случается, – философски заметила Карма.

– Что с Музыкантом делать будем? – спросил я.

– Его в больничку отвезти надо под присмотр белых халатов поместить, – порекомендовала Карма.

– И парочку кентавров для охраны к палате приставить, – уже отдавал распоряжение Красавчег Джеку Брауну.

Выслушав шефа, Браун доложил, что родителей Музыканта доставили в участок для дачи показаний.

Мы с Красавчегом отправились в участок, оставив Карму и Брауна заниматься Музыкантом. Но там нас ждало разочарование. Родители Кости, двое интеллигентного вида альтеров преклонных лет, толком ничего не знали. Они давно не общались с сыном. С тех пор как он стал давать концерты и жить один, они пересекались редко, да все больше по телефону.

Одно только могли сказать точно. Несколько дней назад сын закончил писать симфонию. Он называл ее главным трудом своей жизни. Долго работал, жаловался что ни черта не выходит, а недавно вроде как прорвало, музыка писалась сама, он только успевал заносить ноты на бумагу. И вот закончил симфонию, а теперь сидит камнем, потеряв ко всему интерес.

Родителей мы отпустили, пообещав помочь парню. Красавчег проводил их до дверей участка, а когда вернулся, заявил с порога:

– Кажется, я догадываюсь, как это работает.

– Тогда выкладывай, – потребовал я.

– Мы имеем дело с каким-то фокусником, который умеет выполнять чужие желания. Он реализовывает чужие мечты. Все самое сокровенное, о чем только осмелится поделиться с чужаком человек. Услышав пожелание, наш джин, а почему бы и нет, очень уж он похож на этого персонажа, выполняет желание. Одно, второе, третье, быть может и четвертое. Тут мы ничего толком сказать не можем. Нет данных. А когда желания человека выполнены, по каким-то невыясненным пока причинам наступает апатия, нежелание жить, и либо в петлю, как Гнутый, либо в камень, как Музыкант.

– Подбрось да выбрось, – оценил я версию Красавчега. – Все сходится.

– И джин этот наш с тобой Попугай. Он же Руфус Бродяга, он же человек-невидимка, поскольку никто не знает где он, кто он и как тут взялся.

– Он очень опасен. Надо народ предупредить, чтобы не разговаривали с незнакомцами и не делились своими мечтами ни с кем, кроме подушек и возлюбленных, – предложил я, подумал и добавил. – Но даже это опасно. Так что ни с кем.

– Согласен. Надо опубликовать обращение к горожанам. Я распоряжусь, чтобы такой составили. А пока кентавры занимаются бумагомарательством. Мы с тобой съездим к Зеленому. Его уже извлекли из колодца, и он лечит стресс дома.

С этими словами Красавчег покинул кабинет. Вскоре из-за двери послышался его громкий командирский голос, указывающий кентаврам на все их промахи и недочеты.

Зеленый был несвеж, выглядел подавленно, смущенно, и левый глаз у него все время дергался. Он осторожно наливал себе в граненный стакан пиво из жестяной банки с пометкой «Протока№ 3», следил как опадала пена, после чего нервно пил, судорожно дергая кадыком.

– Здравствуй, Зеленый. И куда это ты так поспешно исчез? – спросил Красавчег, появившись на пороге его дома.

Зеленый подавился пивом и стал икать. Глаза его забегали из стороны в сторону, будто он искал куда спрятаться.

– Понежнее, Ник, у него же травма. Нарушено душевное равновесие. Надо быть деликатнее, – посоветовал я.

– Скажите, пожалуйста, – протянул Красавчег, – как в голом виде носиться по небу, смущая пьяными криками весь честной народ, у него значит все в порядке с равновесием. А как в колодце чуток посидеть, так тонкая душевная организация нарушена. Так что ли получается?

Зеленый зашелся в икоте.

– А его душевное равновесие не было нарушено, когда три дня назад он устроил дебош в ресторане «Плакучая ива», оскорбил официанта, назвав его «жаренным петухом», кидался креветками и раками в мирно ужинавших горожан? У него все было в порядке с равновесием? – не унимался Красавчег.

– Ты же знаешь, кто старое помянет…

– Тот пускай и раскошеливается. Как же помню, помню, проходили. Ничего пусть немного подумает о своем поведение, может он в колодце не просто так очутился, а за заслуги перед обществом. Может это ему на подумать время дали. Вот пусть и думает, а прежде пусть ответит на вопрос. Где мы можем найти Руфуса Бродягу?

– Он все-таки полетел, – выдавил сквозь икоту Зеленый.

– Кто полетел, окаянный? Ты о чем вообще? – опешил Красавчег.

– Мой вертолет, он все-таки полетел. Ик. Только почему-то без меня. Ик. Вот теперь сам и летает. Ик. Хотя горючки у него совсем нет. Ик. Баки-то пустые. Ик.

Мы с Красавчегом переглянулись. Кажется, и Зеленый пал жертвой Попугая. Вертолет полетел, из колодца его вытащили, остается дело за малым, и полная отключка от жизненного источника. Зеленого спасать надо. Может, апатия эта у него как раз из-за козней Попугая.

– Бог с ним с этим вертолетом, где нам найти Руфуса Бродягу? – настаивал на своем Красавчег.

– Не знаю. Он на то и Бродяга, что нет у него адреса. Приехал недавно, домом не обзавелся. То здесь, то там, по углам ютится.

– Подбрось и выбрось, не томи душу. Где его найти, скажи, и хватит ломать трагедию.

– Его в разных местах видели. Но я все чаще встречал его возле Храма. Поутру он все время там ошивается.

Странно как-то. Храм это моя земля, и я не видел там никакого Попугая, ни рядом, ни внутри, но скажем честно, преподобный Крейн, в последнее время ты все меньше посещаешь Храм, а все больше Конюшню кентавров. Может поэтому и не знаешь, что где творится.

– Откуда он появился на Большом Истоке? – спросил Красавчег.

– Он всегда здесь был, – ответил Зеленый и добавил смачное. – Ик!

– Что за чушь, ты только что говорил, что он всего несколько дней в городе, – возмутился я.

– Так и есть. Но вот вчера прошел дождь. Он ведь прошел вчера. Но и несколькими днями ранее был дождь. И в прошлом месяце тоже. Значит, дождь был всегда. И в то же время он появился только вчера. Как-то так, – неожиданно серьезно без тени икоты произнес Зеленый.

– Ладно. Отдыхай, Зеленый. Сил набирайся. И главное старайся ни о чем больше не мечтать. Мечты они, знаешь ли, вредны для здоровья, – посоветовал я. – В особенности, если они так нездорово материализуются.

Мы покинули Зеленого. На крыльце его дома на скамейке сидели двое кентавров и играли в карты. Тихо, сосредоточенно, чтобы не потревожить покой подопечного. При виде нас вскочили, вытянулись как тополи и отдали честь. Красавчег кивнул и прошел мимо.

– Зеленый, совсем плох, – сказал он, остановившись возле автомобиля.

– Зеленый оправится. А вот вертолет бесхозный надо с неба убрать. А то как бы он не рухнул кому-нибудь на голову. Это будет очень неприятно.

– Ты прав, преподобный, – согласился Ник и связался с участком, отдал распоряжение по поводу беглой вертушки.

Несколько минут мы стояли и напряженно вглядывались в небо, пытаясь увидеть чудо. Но чуда не было видно.

– Поехали, – предложил я.

И мы отправились в путь.

До Храма с четверть часа на машине. По дороге мы заглянули в участок. Там царило столпотворение. К участку выстроилась огромная гомонящая очередь, похожая на рассерженную змею.

– Кажется, случилось, – сказал Красавчег, останавливая красный Бьюик Роудмастер 1954-ого года выпуска в нескольких метрах от участка.

– А серьезно этот Попугай развернулся, подбрось и выбрось. Я и не думал, что тут все так запущенно.

– Думаю, Браун и Карма тут сами разберутся. А мы поедем Руфуса найдем, а то эпидемию будет не остановить, – предложил Ник.

– Такое чувство, что кто-то решил извести всех альтеров под корень. Если все эти люди исполнят свои мечты, то Большой Исток обезлюдит.

– Поехали, надерем задницу этому засранцу.

– Некрасиво сказал, но суть верна, – оценил я.

Красавчег вырулил с площади и направил автомобиль к Храму.

По дороге мы молчали. Ник сосредоточенно рулил, а я размышлял о том, как найти того, кто не имеет места жительства, а по утрам ошивается возле Храма. Хорошие координаты, нечего сказать, но других нет, значит будем плясать от того, что имеем.

Я так и не пришел ни к какому решению, когда автомобиль остановился возле дверей Храма.

– Какие мысли, преподобный? – спросил Красавчег.

– Поспрашиваем бабушек, может кто что и видел, – предложил я верный ход.

Уж если кто и мог запомнить Попугая, то только верные солдаты Храма – бабушки.

Но нам не пришлось прибегать к этому оружию. Попугай сидел на ступеньках Храма и улыбался.

– Сам явился. С повинной, – сказал Красавчег, потирая руки. – Будем брать.

– Я сам с ним поговорю.

– Думаешь, стоит, – засомневался Ник.

– Не думаю, а знаю.

Я направился навстречу Попугаю.

– Ну, вот мы и встретились, – сказал я. – Что же ты, господин хороший, устроил в городе? Разве так можно себя вести?

Попугай посмотрел внимательно на меня разноцветными глазами и криво улыбнулся.

– А что, позвольте узнать, случилось, преподобный?

– Только не стройте вид, что вы ничего не знаете, – с угрозой в голосе сказал я.

– Я и правда ничего не знаю. Видите ли, я свободный художник. Живу там где придется, изучаю жизнь во всех ее проявлениях, поэтому могу упустить главное.

– Вы были знакомы с Майклом Гнутым? – спросил я в лоб.

– С Гнутым, Гнутым, позвольте, позвольте, – Попугай нахмурился, словно усиленно пытался что-то вспомнить. – Где-то я слышал уже эту фамилию. Ах, да, это тот грустный мужчина, который очень хотел разбогатеть. Помню его.

– Что вы с ним сделали?

– Я? – удивился Попугай. – Ничего. Только помог его мечтам сбыться. Но это не так сложно было, да к тому, же я всего лишь подтолкнул, а все основное сделал он сам.

– Тогда почему Гнутый затянул петлю на своем горле? От счастья что ли?

– От тоски скорее. Все что он желал, исполнилось, и ему больше нечего было желать. Человек он же, как кувшин, полный мечтаний, когда кувшин опустел, и все цели поражены, человек чувствует себя опустошенным. И тогда он уходит. Так было с Гнутым.

Попугай был похож на проповедника из дешевого фильма ужасов.

– А тебе какой прок со всего этого? – спросил я.

– Будем считать, что я занимаюсь благотворительностью, – ответил мне Попугай.

– И насколько широко распространяется твоя благотворительность?

– Стараюсь помочь, чем могу, но чтобы было веселее, три самых главных мечтаний человека. Всего только три. Но в эти три мечты, можно уложить и все остальное поменьше.

– Значит три желания, и человек превращается в пустой кувшин, который рано или поздно разобьется.

– Или наполнится вновь. Тут уж как повезет.

– Подбрось и выбрось, да кто ты такой вообще? – не сдержался я.

– Руфус Бродяга, – ответил Попугай.

– Такого человека на Истоке нет. Я проверил.

– Если искать по адресам проживания, то да, нет. А если копнуть глубже, то можно и найти. Только для этого постараться надо, поговорить со старшими, кто помнит, как здесь все начиналось, как прибыли первые из необычных, как они строили этот город. Может тогда и станет что-либо ясно.

Попугай мечтательно закатил глаза и причмокнул губами. Он вспоминал то далекое время, когда все еще только начиналось.

– И зачем тебе все это?

– Я мусорщик. Я собираю мусор. Убираю все лишнее и ненужное. В последнее время на Большом Истоке слишком много скопилось мусора. Я должен убрать его.

– Люди – это мусор? – спросил я.

– Люди – это люди. Со всеми их проблемами, мечтами и всем, всем, всем. Но когда люди забывают о том, что они люди, они становятся мусором.

Я попытался посмотреть на Попугая своим особым взглядом, понять, кто он такой и зачем ему все это, но ничего не получилось. Он словно был здесь, и в то же время его не было. Точно мираж в пустыне, знойное марево. Черты его лица и костюма таяли, расплывались, обнажая другого человека, совсем не похожего на Попугая.

– Я должен арестовать вас.

– Это вряд ли получится. Меня нельзя арестовать. Нельзя арестовать дым, или дождь, нельзя арестовать улицу, или легенду, нельзя арестовать историю, – открыл глаза Попугай и уставился на меня пристально.

– Тогда скажи, как нам спасти всех этих людей? Их много и все они обречены? Если ты хотел им помочь, то помоги им и сейчас. Они не мусор, они из плоти и крови.

– Я не в силах им помочь. У них есть три шанса. Три желания. Если они используют все, то начнется борьба. Борьба за свою душу, за жизнь. Если они вытерпят, справятся, сосуд снова наполнится, то все в порядке. Если нет, то они обречены. В этом они могут помочь себе только сами. Главное вовремя отступить, а не проявить жадность души.

– Я все-таки попробую арестовать вас, – сказал я с угрозой в голосе.

– Воля ваша. Попробуйте, – разрешил мне Попугай.

Но стоило мне сделать шаг к нему, как он исчез. Исчез Попугай, но на его месте оказался совсем другой человек, которого я где-то уже видел.

Он растерянно хлопал глазами, словно пытался понять, кто он, где он и как здесь очутился.

Я его узнал. Это был Патрокл Груша, глава семейства недавно переехавшего на Большой Исток.

– Вы арестованы, господин Груша, до выяснения всех обстоятельств, – сообщил я растерянному человеку.

– Ты можешь мне объяснить, что происходит? И куда мы вообще идем? – спросил уже в который раз Ник Красавчег.

– Мы идем в библиотеку. Если уж кто и знает про Руфуса Бродягу, то только Цер Хаос.

– Я так и не понял, почему ты не арестовал этого прощелыгу? И куда он потом делся?

– Если бы я знал ответ на этот вопрос. Если бы знал.

Цер Хаос заведовал городским архивом, который располагался в том же здании, что и библиотека. Я редко к нему заходил, чаще мы встречались за покерным столом. Он был старым человеком, но очень увлеченным своей работой, поэтому даже не замечал, сколько прошло времени с последнего посещения. Ему всегда казалось, что все его отвлекают, и что у него только, что кто-то был, и теперь вот опять «приперлись со своими глупыми проблемами». Но при этом он был очень душевным и хорошим человеком.

В архиве было душно и сыро, словно в подземелье средневекового замка. Цер Хаос сидел за большим дубовым столом, заваленным бумагами и внимательно изучал какой-то манускрипт. Вероятно какой-то артефакт, чудом оказавшийся на Большом Истоке.

– Здравствуйте, уважаемый, – поздоровался я.

Ник Красавчег старался держаться за моей спиной. У него с библиотекарем всегда были натянутые отношения.

Цер Хаос обернулся.

– Ах, преподобный, ну что вам оказалось не понятным? Я же все ясно и четко изложил. Все по полочкам. А не прошло и пяти минут, как вы опять ко мне за советом, – разворчался старик в больших очках в красной оправе.

– Я отвлеку вас всего на минуту. Я хотел бы узнать у вас кто такой Руфус Бродяга.

Цер Хаос снял очки, посмотрел на меня с прищуром и улыбнулся.

– Это, друг мой, городская легенда. Старая, городская легенда.

– А почему я о ней ничего не слышал? – возмутился Красавчег.

– Потому что вы молодежь, совсем обо всем позабыли. Всю культуру, всю историю, все легенды и обычаи. Все спустили под откос. Не осталось в вас уважения к старшим, – завелся Цер Хаос.

Мы молча слушали его возмущения, потому что вслед за выплеском эмоция, нас ожидала увлекательная экскурсия в мир городских легенд.

– Руфус Бродяга одна из самых старых легенд нашего местечка. Никто уже и не помнит, откуда она появилась, и кто первый ее рассказал. Нет никаких письменных преданий первых дней Большого Истока. Все что мы знаем, было записано уже намного позднее, спустя десять-пятнадцать лет после первой Эпидемии. Да и этой информации крайне мало. Сейчас я вам найду пару полезных книжечек по этой теме. Секундочку, секундочку.

Цер Хаос, кряхтя, стал подниматься из кресла.

– Нам не обязательны первоисточники. Можете рассказать сами, что помните, – попросил я.

Цер Хаос посмотрел на меня как на умалишенного, но все же прекратил подъем и приступил к спуску назад в кресло. Медленно, с осмыслением каждого движения.

– У нас нет документальных подтверждений существования Руфуса Бродяги. Никто никогда его не задерживал, не разговаривал. Только видел издалека. Те же кому довелось с ним общаться, обычно не выживали. Так Монтгомери Пшик в далеком…

– Давайте без примеров, по существу, – оборвал воспоминания старика Ник Красавчег.

Цер Хаос смерил его уничижительным взглядом и возмутился:

– Какая нервная обстановка. Я не могу работать в такой нервной обстановке.

– Продолжайте, прошу вас. Мы не будем больше перебивать, – последнюю фразу я адресовал Нику Красавчегу.

Тот состроил гримасу, должную показать, что он все понял, и больше не скажет ни слова, на деле показалось, что он еще больше издевается над библиотекарем, при этом выглядит донельзя счастливым и красивым.

– В какой-то мере Руфуса Бродяги никогде не существовало. Я вообще уверен, что это плод чьей-то больной фантазии. Но даже если за всеми этими историями стоят реальные события, то Руфус Бродяга не человек, и даже не альтер. Это какой-то образ, символ, предвестник что ли.

– Что он делает? Что предвещает? – тут же нарушил я свое обещание, но Цер Хаос это не заметил.

– Руфус Бродяга появляется на Большом Истоке в то время когда становится слишком много людей, когда люди забывают о своем предназначении и тратят свою жизнь впустую. Он предлагает исполнить три сокровенных желания, только самое то о чем мечтает человек. Согласитесь, преподобный, не каждый может отказаться. Хотя верный путь, именно этот. Те же кто соглашаются, получают все о чем они мечтали, но зачастую эти воплощенные в жизнь мечты, сжигают их душу. Они выгорают, опустошаются, теряют интерес к жизни и погибают. Он приходил уже три раза, и каждый раз это была Эпидемия суицидов, странных и нелепых смертей, и прочего, прочего. Большой Исток терял до трети своих жителей. И возрождался вновь.

– Есть ли способ спасти обреченных? – спросил я.

– А есть ли в этом смысл? В какой-то мере Руфус Бродяга отбраковывает лишний материал, ненужных никчемных людишек, мусор человеческий, – сказал Цер Хаос, а у меня перед глазами возник образ Кости Музыканта.

Разве он был мусором человеческим, разве он был ненужной деталью, никчемным человеком, лишним альтеров. Замечательный человек, по воспоминаниям близких, гениальный музыкант и композитор, он пожелал лишь дописать свою симфонию, за что и поплатился. Нет, уже, господа хорошие, подбрось и выбрось, но никчемных людей нет, тут каждый ценен, за каждого бороться надо. Так что мы еще повоюем.

– А все же? Как спасти народ?

– Заполнить их пустоту, отвлечь, заставить полюбить жизнь вновь.

– Кажется, у меня есть одна мысль, – сказал я Нику Красавчегу. – Это можно попробовать. Должно сработать.

Он хотел было спросить, о чем я говорю, но передумал. Решил обождать.

– Скажите, а кто же такой Руфус Бродяга? Он не человек, не альтер? Кто же тогда? – спросил я у библиотекаря.

Без ответа на этот вопрос я не мог уйти.

– Одни исследователи считают, что он закон природы, воплощенный в жизнь. Ответ Вселенной на наши действия. Он имеет облик, странный, кичливый, чем-то на попугая похож, но в то же время он не имеет своего тела. Каждый раз, когда он появляется, вселяется в новое тело. Поэтому его нельзя поймать, арестовать, посадить под замок и допросить. Каждый раз он новый, и наносит удар в непредвиденном месте.

– А откуда вы все это знаете? – спросил я, зная заранее ответ.

Цер Хаос посмотрел на меня ясными голубыми глазами, ухмыльнулся и произнес:

– В прошлое свое пришествие, Руфус Бродяга гостил в моем теле.

Мы больше ни о чем не спрашивали. Спрашивать было не о чем. Холодно попрощавшись, мы ушли.

Когда мы уже были на улице, Ник Красавчег спросил:

– Что ты придумал? Как мы спасем этих несчастных?

– Подбрось да выбрось, мы устроим грандиозный карнавал, и уж если он не способен зажечь огонь жизни в этих отчаявшихся людях, значит их ничто не может спасти.

– Карнавал на Большом Истоке – отличная идея, – оценил Ник Красавчег.

Он щелкнул пальцами, вышибая искру, прикурил от большого пальца и довольно закашлялся дымом.