Тысяча Имен

«Мне и в голову бы не пришло, – размышлял генерал Хтоба, – сказать Длани Господней, чтобы он прекратил молиться». По правде говоря, вмешательство высших сил было бы сейчас как нельзя кстати. Тем не менее это непрерывное бормотанье начинало уже изрядно действовать на нервы.

Оттого что генерал много времени провел на ногах и еще больше в седле, у него сейчас ныли и ступни, и спина, однако он был так взвинчен, что не мог заставить себя сесть. Черный войлочный шатер был недостаточно просторен, чтобы расхаживать по нему из угла в угол, и в итоге Хтоба буквально вертелся на месте, раздраженно шлепая по витым кисточкам подушек своим щегольским черным стеком. Парадную форму он надел еще утром, и бурый, безупречно отглаженный мундир давно уже обвис, пропитавшись потом.

Половина шатра была занята Дланью и его свитой – толпой священников в черном, которые напоминали Хтобе стадо облачившихся в траур гусей. Большинство из них, следуя примеру своего предводителя, беззаветно предавалось молитвам, но один из священников постарше, бросив взгляд на набожно склоненную голову Длани, украдкой пробрался к генералу и гневно прошипел:

– Как смеет он заставлять нас ждать? Давно пора научить этих дикарей почтительности!

Хтоба, впрочем, заметил, что при всем своем возмущении старик говорил достаточно тихо, чтобы его не услышали двое десолтаев, праздно болтавшихся у откинутого полога шатра.

– Наш достойный соратник, вне сомнения, занят другими важными делами, – вкрадчиво отозвался генерал. Голос его источал иронию, которая напрочь ускользнула от внимания священника.

– Другими важными делами? Что может быть важнее, чем явиться по приказу самого Божественного Светоча?!

«Не столько по приказу, сколько по приглашению». Хтоба злорадствовал, наблюдая унижение заносчивого молокососа, однако эта приятная мелочь была слабым утешением в его собственных бедах. Жалкие остатки войска аскеров расположились снаружи, посреди десолтайского лагеря. Три-четыре сотни человек – вот и все, что он сумел спасти после сокрушительного разгрома на холме близ Туралина. Остальные – те, кто ускользнул от сабель расхемской кавалерии и не сдался тут же в плен, – вероятно, бегут до сих пор.

Что до второй половины его войска, донесения касательно ее участи до сих пор оставались неточными, однако генерал не питал особой надежды. Судя по тому, что до него дошло, ворданаи захватили эти три батальона со всеми потрохами, и если даже это преувеличение – уцелевшие вряд ли сейчас поголовно спешат вернуться в строй.

Возможно, со временем войско удастся переформировать. В распоряжении Хтобы осталось на удивление много офицеров. Те, кому было что терять, вместо того чтобы сбросить мундир, предпочли последовать за ним в беспорядочном бегстве в столицу. Однако же переформирование займет месяцы, если не годы, а между тем огни Искупления, похоже, того и гляди погаснут.

– Почему он не приходит? – Священник надулся, как обиженный ребенок. Хтоба припомнил имя, которое взял себе этот человек, – Тзиким дан-Рахкса, «ангел божественного возмездия»: «Божественному возмездию не пристало дуться от обиды».

Если реплика старца была в некотором роде мольбой, то ответ на нее последовал почти мгновенно. Стальной Призрак шагнул в шатер, ответил на приветственные кивки торчавших у входа десолтаев и едва заметно наклонил голову при виде Длани Господней. Хтобу он не удостоил ни малейшим вниманием.

Ладони генерала сжались, однако он промолчал. Разведчики сообщили, что Стальной Призрак отправился с конным отрядом десолтаев на юг – следить за продвижением ворданаев к столице. Всадник на быстром коне, скача галопом, мог добраться до него, с тем чтобы сам Стальной Призрак пустился вскачь и успел вовремя прибыть на зов Длани, однако Призрак вовсе не походил на человека, очертя голову скакавшего верхом до самой темноты. Он, как обычно, был облачен в опрятные черно-серые одежды, голова покрыта капюшоном, руки затянуты в перчатки – ни единого промелька обнаженной кожи. Стальная маска Призрака была настолько плотной, что даже его глаза почти невозможно было различить в небольших прорезях.

Одного этого хватало, чтобы увериться в правоте слухов, утверждавших, будто Призрак обладает неким нечеловеческим могуществом. После того как расхемы с помощью неведомо каких чар ввергли в смятение аскеров, генерала уже трудно было чем-то удивить.

Длань Господня на миг поднял голову, коротко кивнул Тзикиму и вернулся к молитве. Пожилой священник уверенно шагнул к Стальному Призраку, хотя Хтоба заметил, что он старается не смотреть в прорези бесстрастно неподвижной маски. И еще: старец ни единым словом не упомянул о том, что Призрак заставил Длань Господню ждать.

– Мой высокочтимый друг, – начал «ангел божественного возмездия», – ты, верно, уже знаешь о череде злосчастных поражений, которые постигли нас. Ныне, как никогда прежде, боги нуждаются в тебе. Настал час проявить истинность и твердость своей веры!

Хтоба рассмеялся. Он попросту не смог удержаться от смеха. Тзиким метнул на него убийственный взгляд, и безликая стальная маска медленно повернулась в его сторону. Генерал одарил Призрака ленивой усмешкой.

– Мой высокочтимый друг хочет сказать, что его собственные войска поголовно разбежались и он будет крайне обязан, если ты введешь своих людей в город, чтобы защитить его бесценную жизнь.

Священник скрипнул зубами:

– Как скажете, генерал. Стены Эш-Катариона высоки и прочны, однако же, для того чтобы их оборонять, нужны люди. Численность Небесных Клинков несколько… сократилась. Нам нужно время, дабы пополнить наши ряды. Что до наших соратников-аскеров, они проявили полную неспособность остановить расхемов. – Он одарил Хтобу торжествующей усмешкой. – Поэтому Длань Господня желает, чтобы ты ввел своих людей в город. Он клятвенно обещает, что Небеса щедро вознаградят тебя.

Прочность стен, по мнению Хтобы, вызывала сомнения. Они окружали только сложенный из камня центр города, в том числе дворец и священный холм, но все равно были настолько длинными, что для их защиты требовалось не меньше тысячи воинов. Древние, во многих местах давшие трещины стены Эш-Катариона отличались солидной толщиной, однако не были рассчитаны на то, чтобы выдержать осаду современными средствами. «Особенно когда расхемы захватили нашу тяжелую артиллерию». Хтоба в сотый раз мысленно проклял себя за то, что позволил вывезти пушки из города. Тогда эта идея казалась очень удачной.

Стальной Призрак вперил в священника тяжелый пристальный взгляд, под которым Тзиким скособочился, точно дом, выстроенный из дешевого кирпича. Побледневшее лицо его залоснилось от пота, и надменно-требовательное выражение мгновенно сменилось на подобострастно-просительное. Когда предводитель десолтаев отвел взгляд, «ангел божественного возмездия» разом обмяк от нескрываемого облегчения.

– Нет, – привычным глухим рокотом прозвучал голос Призрака. Столь дерзкое неповиновение на миг пробудило в старце угасший пыл.

– Как? Ты готов предать дело Искупления?

– Нет, – повторил Призрак, – но вы просите невозможного. Мои воины не станут сражаться на ваших стенах.

– Но ты же их предводитель, – вмешался Хтоба. – Неужели они не подчинятся твоему приказу?

– Я их предводитель до тех пор, пока не даю повода усомниться в моей мудрости, – проскрипел Призрак. – Мы не расхемы, чтобы бездумно бросаться на смерть по капризу какого-то там короля. Если мы засядем в городе, то лишимся пути к отступлению.

Тзиким вновь бессильно съежился. Хтоба презрительным взглядом велел ему убираться и устремил все свое внимание на вождя десолтаев.

– В таком случае что же ты предлагаешь? – осведомился он.

– Я ничего не предлагаю, – ответил Призрак. – Сейчас, в эту самую минуту, мои люди покидают лагерь. Мы вернемся в Рускдесол.

Хтоба достаточно долго общался с десолтаями, чтобы распознать это слово, на языке кочевников означавшее что-то вроде «отец-пустыня». Для десолтаев их безводная засушливая вотчина была подлинным центром мира. Порой они, кажется, даже видели там бога.

– И что потом? – продолжил он. – Снова будете устраивать налеты на мелкие городишки и грабить караваны?

– Когда расхемы последуют за нами, мы покажем им, что такое настоящая война.

Генерал хохотнул:

– Не сомневаюсь, что покажете, если им достанет глупости погнаться за вами в Большой Десол! Но что заставляет тебя думать, будто командир ворданаев и впрямь настолько глуп?

– Он не глуп, – ответил Призрак. – Тем не менее он последует за нами. В наших руках будет то, чего он нипочем не захочет упустить.

Хтоба оглянулся на Длань Господню, который по-прежнему молился, плотно зажмурив глаза, потом окинул взглядом себя. На губах его заиграла слабая усмешка:

– То есть нам, насколько я понимаю, надлежит отправиться с тобой?

Призрак медленно кивнул, и пламя светильников вспыхнуло, причудливо отражаясь на стальной глади маски.

Снаружи у Хтобы было три сотни пехотинцев, по большей части вооруженных, и пара всадников. Если он ответит Призраку отказом, можно будет устроить славную потасовку. Возможно, кто-то даже сумеет вырваться живым. С другой стороны, эти жалкие остатки армии изнурены и деморализованы недолгой, но провальной кампанией. Вполне вероятно, что они вообще не захотят сражаться.

Впрочем, так или иначе было ясно, что Хтобу, самого Хтобу, никто никуда не отпустит. Правда, он при оружии, но прекрасно понимает, насколько мизерны его шансы с боем вырваться из шатра. И от лизоблюдов Длани проку не будет. Значит, остается только одно – дать согласие.

Призрак по-прежнему не сводил с него взгляда. Странное это занятие – вести разговор с маской. Безликая гладь ее точно чистый холст, на котором собеседник волен изобразить все, что желает – или страшится – увидеть. То, что увидел Тзиким, едва не довело его до слез, но Хтоба полагал, что у него-то нервы покрепче. Он принял бесстрастный вид.

– Что ж, хорошо, – произнес он. – Кажется, в нынешних обстоятельствах это лучшее, что мы можем сделать.

С гибелью Ятчика дан-Рахксы и крахом Небесных Клинков блюстители мало-помалу вернулись в кордегардию. По большей части они притворялись, будто вовсе никуда не уходили, как ни в чем не бывало являясь на службу в своих старых мундирах и старательно отводя глаза при встрече друг с другом. Гораздо медленнее возвращались другие – те, кто бросил службу, чтобы защищать свои дома или общины. Впрочем, с тех пор как разнеслась весть о том, что Длань покинул дворец, в городе воцарилось мертвенное оцепенение. Даже воры и уличные грабители затаились, надеясь пересидеть бурю. В тех, кто до бегства принца носил его цвета, теплилось робкое чувство – по меньшей мере надежда, – что если сейчас они вновь наденут эти цвета, дабы приветствовать возвращение монарха, то этим, быть может, подвигнут его к милосердию. Те, кто нашивал на грудь пламенный знак Искупления, сейчас торопливо спарывали нашивки; те, кто рисовал повсюду этот знак, теперь лихорадочно работали водой и мылом.

Джаффа дан-Ильи не питал иллюзий касательно своего положения. Он сотрудничал с Серафическим советом и аскерами; тому было изрядное количество свидетелей. Когда и Длань, и генерал бежали, он остался единственным представителем власти в истерзанном и запуганном городе, и это обстоятельство, казалось бы, означало, что власть в городе сейчас принадлежит ему. К несчастью, едва принц вернется на престол, это же обстоятельство, по всей вероятности, приведет Джаффу на плаху.

Наверное, Джаффе следовало бы бежать. Подобная мысль совершенно искренне не приходила ему в голову до тех пор, пока бежать не стало уже поздно. Джаффа был человеком долга. Кроме того, он верил, что его усердие будет вознаграждено: «В конце концов, разве я не выполняю волю Матери?»

Ниаф дан-Юнк, который одним из первых ушел с Клинками и одним из первых вернулся, робко постучал в открытую дверь кабинета Джаффы. Главный блюститель жестом пригласил его войти, однако юноша предпочел неловко переминаться на пороге.

– Эфенди, – проговорил он, – наш посланец вернулся.

– Наконец-то! – отозвался Джаффа. – И что же?

– Расхем… – Ниаф закашлялся, перехватив острый взгляд Джаффы. – Ворданайский полковник согласился выполнить вашу просьбу о встрече. Ровно через час он будет ждать вас на прибрежном тракте, в полумиле от ворот.

– Превосходно. Скажи, чтобы оседлали моего коня.

– Слушаюсь, эфенди. – Ниаф помялся. – Вы хотели бы взять с собой охрану?

Джаффа чуть не расхохотался. Мысли юноши огромными буквами отпечатались на его лице. Ниаф твердо был уверен, что всякий, кто отправится на встречу с этим демоном, полковником расхемов, живым не вернется. Вне сомнения, это чувство разделяли все блюстители.

– Нет, – сказал Джаффа. – Я отправлюсь один. – Он усмехнулся. – Полковник дал слово, что меня не тронут. К чему мне охрана?

Страх во взгляде Ниафа мгновенно сменился жалостью, пожалуй, даже с легким намеком на восхищение. Или, быть может, Джаффа обманывал себя.

Так точно, эфенди. Желаю удачи, эфенди.

Никогда еще Джаффа не видел, чтобы на городских улицах было так пустынно и тихо – особенно здесь, на пути подступающей армии. Вдоль прибрежного тракта тянулись чередой жилые дома, ветхие многоэтажные строения из кирпича, дерева и обломков краденого камня. Теперь они по большей части опустели, люди, обитавшие в них, бежали в противоположную часть города, полагая, что там безопасней, но те, кто не смог или не захотел бежать, сейчас затаились за лоскутными занавесками и дверными пологами, во все глаза следя за одиноким всадником. Джаффа чувствовал на себе их вопрошающие взгляды.

Различив впереди строй солдат, он спустился с коня и оставшуюся часть пути прошел пешком. Тракт перегородила рота ворданаев. Они стояли, пристроив мушкеты на плечах, синие мундиры их были припорошены пылью изнурительного перехода. Впереди строя ждали два пеших офицера. Джаффа испытал облегчение, увидев, что принца с ними нет, – впрочем, он и не ожидал, что сиятельный владыка снизойдет до личного присутствия на заурядных переговорах. И тут же блюстителя охватили смешанные чувства, потому что одним из офицеров оказался капитан Д’Ивуар. Джаффа был немного знаком с этим человеком еще до Искупления. Обычно они встречались после того, как блюстители разнимали очередную потасовку с участием вдрызг упившихся солдат Первого колониального полка, так что отношения между ними можно было назвать в лучшем случае прохладными.

Вперед, однако, выступил не капитан Д’Ивуар, а другой офицер. На плечах его безукоризненно чистого парадного мундира красовались полковничьи орлы, и манера держаться выдавала в нем аристократа. Глаза их встретились, и Джаффа едва устоял на ногах, пораженный силой этого взгляда. Все прочие черты лица словно стерлись вокруг этих выпуклых серых, горящих внутренним огнем глаз. Джаффа преодолел последние несколько шагов чеканной, как на параде, поступью, остановился и сдержанно поклонился.

– Господа, – проговорил он по-хандарайски. Джаффа знал с грехом пополам пару слов из языка расхемов, но для официального разговора этого было недостаточно. – Я – главный блюститель Джаффа дан-Ильи.

Он гадал, станет ли капитан переводить его слова своему командиру, но полковник то ли не нуждался в переводе, то ли не стремился его услышать. Капитан Д’Ивуар шагнул вперед, бегло поклонился в ответ и сказал:

– Приветствую вас, блюститель. Перед вами – полковник граф Янус бет Вальних-Миеран. – И когда полковник едва заметно кивнул в знак признательности, Д’Ивуар спросил: – Как обстоят дела в городе?

– Искупители бежали, – ответил Джаффа. – С ними ушли генерал Хтоба и остатки армии аскеров. Десолтаи, стоявшие лагерем к востоку от города, также снялись с места, но куда они направились – мне неизвестно.

– Кто же тогда правит городом?

Джаффа мельком подумал, не полагается ли ему сказать, что городом правит принц, однако решил не отходить от практической точки зрения.

– Сейчас – никто. Городские власти, насколько таковые имеются, представляю я. Мои блюстители стараются сохранить порядок в городе.

– Намерены ли вы оказать нам сопротивление? – осведомился Д’Ивуар с едва уловимой усмешкой.

– Разумеется, нет, – ответил Джаффа. – Мои люди не солдаты. Ворота Эш-Катариона открыты для вас. – Он поколебался, затем добавил: – Я умоляю вас по возможности проявить милосердие.

– Отчасти это, разумеется, зависит от принца. – Джаффе показалось, что в глазах Д’Ивуара промелькнуло отвращение. – Однако мы постараемся не допустить беспорядков с нашей стороны. Мы встанем лагерем на территории дворца, вокруг казарм Небесной Гвардии. Полковник хотел бы, чтобы вы подготовили доклад о состоянии города, о количестве тех, кого вы зовете блюстителями, и о том, кому из них можно доверять. – Капитан смолк, обнаружив на лице Джаффы удивление. – Что-то не так?

– Вовсе нет, что вы, – пробормотал Джаффа. Похоже, его вовсе не собираются с ходу заковать в кандалы.

Д’Ивуар понизил голос:

– Я сказал полковнику, что на вас можно положиться. Что вы исполняли свой долг и во время правления принца, и при искупителях. Можем ли мы рассчитывать на то, что вы и впредь будете выполнять свои обязанности?

– Да, конечно, – сказал Джаффа. – Я служу гражданам Эш-Катариона.

– Отлично.

Капитан расправил плечи и, казалось, уже готов был сообщить Джаффе, что он может идти, но тут неожиданно вмешался полковник. Он говорил по-хандарайски не только бегло, но и с безупречным произношением.

– Не могли бы вы, главный блюститель, сообщить мне, каково состояние священного холма?

Джаффа моргнул, опешив:

– Холма, господин мой? Что именно вы хотите знать?

– Насколько серьезный ущерб нанесли ему искупители? Остались ли священнослужительницы в своих храмах?

– Я… – На краткий ужасный миг Джаффе показалось, что этот расхем знает о существовании Матери, что ему известно все. Да нет, конечно же, это невозможно. Джаффа быстро овладел собой. – Остались, господин мой, но не все. Были грабежи, были варварские разрушения, однако искупители считают… считали, что возвращаются к древней вере, а не отвергают ее целиком. Иные священники бежали, а те, кто отказался принять новый канон, были наказаны. И все же повального разгрома и разорения не случилось.

– Превосходно! – Полковник одарил Джаффу ослепительной улыбкой. – Я много читал о величии храмов Эш-Катариона. Было бы жаль, если б они оказались уничтожены до того, как я получил возможность осмотреть их лично.

Выражение, промелькнувшее при этих словах во взгляде полковника Вальниха, очень не понравилось Джаффе, но сейчас он с этим ничего поделать не мог. И только склонил голову:

– Я уверен, господин мой, что священнослужительницы сочтут честь принять такого гостя.

Глава шестнадцатая

Когда Первый колониальный полк водворился в Эш-Катарионе, Янус попросил Маркуса явиться к нему с командой из двадцати человек, которые, по его мнению, способны хранить тайну.

Маркуса подмывало ответить, что двадцать человек способны сохранить тайну, только если девятнадцать из них утопить в реке, да и то придется неусыпно присматривать за оставшимся. Кроме того, он испытывал сильнейший соблазн предложить Янусу лететь что есть мочи в Большой Десол. Адрехт по-прежнему валялся без сознания, охваченный жаром, в лазаретной палатке, а изрядно потрепанные ветераны Первого колониального едва закончили приводить себя в порядок и подсчитывать потери. Полковникам, однако, ничего подобного говорить не принято, а потому Маркус взял Фица, сержанта Арго и взвод солдат, которые, по его предположениям, не склонны были задавать лишних вопросов, и вместе с ними последовал за Янусом на Памятный холм.

Название было, естественно, ворданайское. Центр Эш-Катариона представлял собой возвышенность о двух вершинах, склон которой почти отвесно опускался к гавани. Одну из вершин занимал дворец, а другая, обнесенная второй стеной, пониже, с незапамятных времен принадлежала духовенству. Территорию площадью примерно с квадратную милю занимали старинные здания из выщербленного временем песчаника, внутренние дворики со множеством статуй и редкие сады. Над всем этим, осеняя длиннейшими мрачными тенями и стену, и лежавший за ней город, высились гигантские черные обелиски, которые Маркус втайне именовал «лесом божественных торчков».

Подойдя к изукрашенным резьбой священным вратам, Маркус с изумлением обнаружил, что храмовые постройки выглядят более- менее сохранившимися. Он ожидал увидеть сплошные развалины, представлял себе, как вывороченные с корнем «торчки», рухнув, погребли под своей тяжестью осененные ими храмы, как все, что могло гореть, поглотил огонь. Очевидно, предводители Искупления не настолько были уверены в поддержке местного населения, чтобы так открыто выступить против древней веры. Время близилось к полудню, и тени гигантских обелисков все так же ложились скрещенным узором на улицы раскинувшегося под холмом города. По ту сторону ворот внутренние дворы, некогда кишевшие людьми, были пусты и безмолвны. Массивный светильник перед храмом Вечного Пламени погас, и Маркус разглядел, что раскрашенные известняковые стены ближайших зданий во многих местах изуродованы огромными трещинами и покрыты неуместными надписями – по большей части вездесущим клиновидным символом Искупления.

Янус задержался в воротах. Не в силах стоять на месте, он неуемно расхаживал из стороны в сторону, и так же неуемно метался взгляд его серых глаз. Наконец он, явно придя к некоему решению, повернулся к Маркусу и сопровождавшим их солдатам.

– Вы хотели бы узнать, что мы здесь делаем, – проговорил он, подчеркнуто глядя только на Маркуса. – Я был бы рад просветить вас, однако долг обязывает меня хранить молчание. Могу сказать только то, что исполняю сейчас волю нашего монарха и почитаю за честь обязательство, которое возложил на меня его величество. Сегодня утром я намерен разделить это обязательство с вами. Я прошу только следовать за мной, выполнять мои приказы и молчать обо всем, что вам доведется увидеть. – Полковник помолчал немного и добавил: – Всякий, кто почитает себя недостойным доверия его величества, сейчас может уйти, и я никогда не стану ему это поминать.

Наступила долгая тишина. Наконец старший сержант Джеффери Арго поднял руку, точно школьник на уроке. Маркус почувствовал досаду, однако Янус как ни в чем не бывало кивнул:

– Да, сержант?

– Это обязательство, – проговорил здоровяк, – означает, что нам придется драться?

По команде пробежал шепоток. Солдаты вооружены, однако все они ветераны Первого колониального и прекрасно знают, что Памятный холм – это кошмарное нагромождение каменных построек и бесчисленных глухих проулков.

Янус улыбнулся:

– Нет, сержант. Сегодняшний наш противник – пара дряхлых старух, и самое страшное, что вас ждет, – толика физического труда.

Арго кивнул:

– Тогда ладно. Думаю, что смогу держать язык за зубами.

Кое-кто из солдат тоже закивал. Маркус окинул их оценивающим взглядом, но промолчал.

– Тогда следуйте за мной, – сказал Янус. – И ничего не предпринимайте, пока не услышите мой приказ.

С этими словами он уверенно вошел в ворота, а Маркус с солдатами двинулись следом. Вокруг стояла мертвая тишина. Неестественно тихо было во всем городе – жители забились по углам, наглухо заперли двери, прячась от небольшой, по сути, армии ворданаев, – однако же Маркус, идя по улицам, все-таки чувствовал на себе людские взгляды. Здесь, на холме, тишина была могильной.

Территория Памятного холма представляла собой запутанный лабиринт, но Янус шел уверенно, без колебаний пересекая узкие проходы и вымощенные плитами дворики. Они миновали основание одного из вездесущих обелисков, четырехгранного исполина, вздымавшегося вверх на добрую сотню футов. Кое-кто из солдат загляделся с открытым ртом на эту махину, и при других обстоятельствах Маркус не удивился бы, услышав пару-тройку грубых шуток, но сейчас обстановка явно не располагала к фривольности. Обезлюдев, Памятный холм обрел сокровенный дух, которым никогда не отличался в своем прежнем шумном существовании, и сейчас казалось, что ворданаи идут под сводами необъятной усыпальницы.

Они уже приближались к центру холма, когда Янус нашел то, что искал. И ускорил шаги, направляясь к небольшой, чуть просторней деревенского хлева, постройке со стенами из песчаника и шиферной кровлей. Дверной проем, такой крохотный, что взрослый человек едва мог протиснуться в него, наглухо перекрывала дощатая, выгоревшая на солнце дверь. По обе стороны от входа располагались два примитивных изваяния. Время сгладило и обточило их черты, оставив лишь самое отдаленное сходство с человеческими фигурами.

Маркус никогда прежде не видел таких построек. Он вопросительно глянул на Фица, но лейтенант лишь безмолвно вскинул бровь и покачал головой. У хандараев имелось великое множество богов, и Маркус не стал бы клясться, что знает их всех наперечет, однако основные божества были ему знакомы. Неказистое сооружение походило на часовню какого-нибудь мелкого – или же безмерно древнего – божка. «Что он рассчитывает найти в этом месте?» – подумал капитан.

Полковник подошел к двери и, к изумлению Маркуса, постучал. Долгое время было тихо.

– Что тебе нужно?

Голос из-за двери, скрипучий и древний, явно принадлежал женщине. Она говорила по-хандарайски. Маркус подозревал, что из всех спутников Януса понять ее могли только он и Фиц.

– Мы хотели бы войти, – ответил Янус. Полковник использовал самую учтивую формулировку, какая только имелась в языке, и выговор его, как всегда, был безупречен. – Я буду крайне благодарен, если вы откроете дверь.

Снова наступила тишина, и на сей раз она тянулась дольше. Наконец старуха сказала:

– Для тебя здесь ничего нет.

– И тем не менее, – отозвался Янус.

Не дождавшись ответа, он расправил плечи.

– Если вы не откроете дверь, – проговорил он все так же учтиво, – эти люди выломают ее.

Маркус различил за дверью невнятное бормотание – говорили по меньшей мере двое. Дверь распахнулась внутрь.

В маленькой часовне оказалась одна-единственная комната. В одном конце ее располагался алтарь – продолговатый плоский камень на двух подпорках, на котором стояла глиняная статуэтка женщины с большим животом. По обе стороны от идола горели светильники. Никакой обстановки в комнате не было, лишь на каменном полу лежала пара ветхих ковриков. Старуха, морщинистая и сгорбленная, стояла перед алтарем, словно прикрывая его своим телом; другая женщина, намного моложе, в простой коричневой хламиде, стояла на коленях сбоку от алтаря, как будто молилась.

Янус прошел через комнату все тем же упругим бодрым шагом, но рядовые при виде этой картины глухо зароптали. Маркус заметил, что кое-кто из них суеверно осенил себя знаком двойного круга, по поверью оберегающим от зла. Окон в помещении не было, дверной проем заслоняло соседнее, более крупное здание, и маленькую часовню наполнял тускло-желтый свет горящих у алтаря светильников.

– Добрый день, – обратился Янус к старухе. – Я – полковник граф Янус бет Вальних-Миеран.

– Для тебя здесь ничего нет, – повторила священнослужительница. – Теперь ты это видишь. Убирайся.

– Я хотел бы, чтобы вы показали мне вход, – сказал полковник, по-прежнему улыбаясь.

Старуха бросила на него ненавидящий взгляд, но смолчала.

– Упорствовать нет нужды, – продолжал он. – Я знаю, что йоднаат здесь. Покажите мне вход.

– Его нет, – твердо ответила старуха.

– Как вам будет угодно. – Янус повернулся к своим спутникам. – Взять женщин и сдвинуть алтарь.

Маркус четко козырнул и приказал двум солдатам оттащить обеих священнослужительниц к дальней стене часовни и держать покрепче. Еще четверо рядовых взялись за алтарный камень и, дружно пыхтя от натуги, подняли его с подпорок. Пламя светильников заколыхалось, когда они, осторожно ступая, оттащили камень от алтаря и опустили у стены. В последнюю секунду один из солдат не удержал свою ношу, и край тяжелого камня изо всей силы грохнулся о пол. Глиняная статуэтка накренилась, упала и разбилась вдребезги, выпустив из нутра облачко пыли, которое наполнило комнату пряным приторным ароматом.

Еще двое солдат сдвинули с места каменные подпорки, на которых лежал алтарь. Глаза молодой женщины были плотно зажмурены, губы беззвучно шевелились, но старуха следила за каждым движением Януса, точно змея. Полковник улыбнулся ей и прошел к тому месту, где был алтарь. Резко топнул – и каменная плита под его ногой отозвалась гулким эхом. Солдаты расплылись в улыбке.

– Как я и подозревал, – промолвил Янус, посторонившись. – Сержант, будьте так любезны…

Маркус махнул рукой Арго. Плита всеми гранями плотно прилегала к соседним, ухватиться на ней было не за что, а потому сержант пожал плечами и развернул мушкет прикладом вниз. Двух мощных ударов хватило, чтобы проломить тонкую плиту, и осколки сланца дождем посыпались в обнажившееся под ногами пространство.

Молодая женщина протяжно застонала, безуспешно пытаясь отбиться от солдат, крепко державших ее за руки. Старая священнослужительница не дрогнула, лишь сильнее засверкали злобой глаза. Не обратив внимания ни на ту ни на другую, Янус ступил на край образовавшегося углубления и пристально всмотрелся в темноту.

– Всего лишь короткий спуск, – заметил он. – Дальше я пойду один. Ждите здесь.

– Сэр, – сказал Маркус, – мы не знаем, что там внизу и насколько далеко тянется ход. Прошу вас, подождите, пока мы не удостоверимся, что там безопасно.

Янус натянуто усмехнулся:

– Капитан, я прекрасно знаю, что там внизу. Впрочем, если вы так беспокоитесь о моей безопасности, можете меня сопровождать. Вас это устроит?

Это Маркуса категорически не устраивало, но пойти на попятную он уже не мог. Капитан принял у сержанта мушкет, убедился, что оружие заряжено, и взял с алтаря один из масляных светильников. И между делом бросил Фицу:

– Если мы не вернемся через час, приведите сюда две роты и сравняйте эту халупу с землей.

Фиц едва уловимо кивнул. Маркус сунул мушкет под мышку, поставил светильник на край ямы и спрыгнул в темноту. Янус говорил правду – спуск действительно был коротким, и, когда Маркус выпрямился, глаза его оказались всего лишь на фут ниже пола часовни. Янус протянул вниз светильник, пляшущее пламя тотчас осветило контуры ямы, и Маркус приободрился, увидев, что это место больше напоминает подвал, нежели пещеру. Небольшой круглый проем выводил в коридор, тянувшийся далеко за пределы круга света.

Янус ловко соскочил в яму и приземлился рядом, подняв при этом облачко древней пыли. Маркус вручил ему светильник, чтобы освободить руки для мушкета.

– Сомневаюсь, что вам понадобится оружие, – заметил Янус.

– Надеюсь, что не понадобится, – отозвался Маркус. Воображение рисовало ему картины подземного храма и толпы фанатиков с ножами, готовых отстаивать свою святыню до последней капли крови. От одной пули в этом случае толку, конечно, не будет, но с заряженным мушкетом он чувствовал себя как-то спокойнее.

– Как пожелаете.

С этими словами Янус поднял лампу, выглянул в коридор и уверенно зашагал вперед. Маркус двинулся следом.

Идти пришлось дольше, чем он предполагал. Входное отверстие, из которого сочился слабый свет, очень скоро скрылось за пологим поворотом, и теперь виден был только узкий ореол вокруг светильника. Древний камень окружал их со всех сторон, ложился под ноги и исчезал за спиной. Пахло сухостью, пылью и могильным тленом.

– Вы, вероятно, так и не скажете мне, что хотите найти, – проговорил Маркус просто для того, чтобы нарушить тягостную тишину.

– В день своего прибытия, – отозвался Янус, – я поделился с вами своим подозрением, что у Орланко имеется некая причина интересоваться Хандаром и что он послал своего подручного отыскать то, что жаждет заполучить.

Маркус почти позабыл о том разговоре и сейчас неуверенно кивнул.

– И что же? – спросил он. – Думаете, то, что ему нужно, – здесь?

– Я не был в этом уверен, пока мы не обнаружили туннель, – сказал Янус, – но теперь… Да, здесь.

– Что же настолько важное может быть в этом туннеле?

Янус остановился, и светильник в его руке закачался. На стенах туннеля заплясали их искаженные тени.

– Вы приверженец Свободной церкви, верно, капитан?

Маркус кивнул:

– Правда, я никогда не был особенно набожен. Я имею в виду…

Янус вскинул руку, обрывая его на полуслове:

– Довелось ли вам слыхать историю Короля-демона?

Имя казалось смутно – крайне смутно – знакомым, но почему и откуда, Маркус вспомнить не мог. Он покачал головой.

– Это один из апокрифов ранней церкви, – продолжал Янус. – История гласит, что во времена святого Лигаменти, в эпоху Священных войн на востоке был один колдун, который захватил местные земли и создал там собственное королевство. Он называл себя Королем-демоном, – во всяком случае, только под этим именем упоминают его дошедшие до наших дней летописи. С помощью магии он уничтожал все армии, посланные против него, и держал все окрестные земли в страхе. В конце концов прочие короли обратились за помощью к церкви, и понтифик Черных объявил против него Священную войну.

– Кажется, я вспомнил, – перебил Маркус, роясь в давних, покрывшихся пылью воспоминаниях о том, как сидел вместе с родителями на дощатой занозистой скамье местной церкви. – Злой король был разбит, но сумел улизнуть от Черных священников и бежал со всеми своими сокровищами за море. Оттуда и получило свое название море Демона… – Он осекся. – Вы, наверное, шутите.

Янус улыбнулся.

– Но… – Маркус запнулся, лихорадочно подыскивая слова. – Это же было тысячу лет назад! И в любом случае это всего лишь сказка. Такая же, как «Грегор и сто разбойников» или «Хью и великан».

– В сказках зачастую скрывается больше правды, чем вы могли бы вообразить, – отозвался Янус. – Не в буквальном смысле слова, конечно, однако они в некотором роде представляют собой народную память, порой уходящую корнями в реальные события. Если совместить сказки с историческими фактами… – Он пожал плечами. – Не могу сказать, существовал ли на самом деле Король-демон, но в третьем веке нашей эры понтифик Черных действительно вел Священную войну на востоке, и осталось слишком много упоминаний о том, что его враги уплыли за море на юг, чтобы считать все это простым совпадением.

– Это не значит, что они приплыли именно сюда. Хандар и открыли-то всего двести лет назад!

– Двести двадцать четыре года назад, – педантично поправил Янус. – Однако же именно в этом и суть. Культурологические исследования первых экспедиций выявили мелкие совпадения, которых исследователи не смогли объяснить, – совпадения некоторых деталей хандарайской культуры с нашей. Элементы языка, символы… – Он перехватил взгляд Маркуса и снова пожал плечами. – Большинство ученых отвергает эту идею, но я лично изучил все факты. Кто-то с нашего континента побывал в этих краях задолго до того, как капитан Вакерсон совершил свое открытие.

– Так вот что, по-вашему, ищет Последний Герцог? Нечто вроде… сокровища?

Похоже на сюжет дешевой ярмарочной пьесы – громадное хранилище, битком набитое древними сокровищами, и неустрашимый герой откапывает его, попутно спасая свою возлюбленную. «Кто же я в таком случае – комический персонаж второго плана?» – подумал Маркус.

– В своем роде. – Янус двинулся дальше, и Маркус поспешил нагнать его. – Впрочем, если вы полагаете увидеть груду золота, вас ждет разочарование.

– Что же тогда здесь спрятано?

– Увидите. Ага! – Пламя светильника выхватило из темноты дощатую дверь, вставленную в камень. – Этого я и ожидал. Мы сейчас под самой вершиной священного холма. Прямо над нами – храм Соединенных Небес.

Это был самое крупное и внушительное строение Памятного холма – громадный дворец из песчаника, покрытый снаружи гротескными, изъеденными непогодой и временем статуями сотен богов. Маркус однажды, сопровождая принца, даже побывал внутри. Ничего примечательного там не было – опять же статуи и толпы истово молящихся хандараев, хотя сами размеры гигантского колонного чертога поневоле впечатляли.

– Туннель прорубили под храмом?

– Скорее храм поставили над туннелем. – Янус взялся за дверное кольцо и как следует дернул. Медленно, с надрывным стоном проржавевших от времени петель дверь распахнулась, и за ней открылась темнота.

Маркус хотел было напомнить об осторожности, но, прежде чем он успел открыть рот, Янус нетерпеливо ринулся вперед. Держа под рукой мушкет, Маркус последовал за ним. Масляный светильник озарил восьмиугольную камеру со сводчатым потолком и голыми каменными стенами. Не было ни мебели, ни какого-либо убранства. Маркус не обнаружил ничего, что отличало бы эту камеру от коридора, которым они пришли сюда. Он вопросительно взглянул на Януса.

Полковник застыл посреди камеры, и лицо у него вытянулось, словно ему влепили пощечину. Губы его беззвучно шевелились.

– Сэр? – переждав минуту, окликнул Маркус.

– Их здесь нет.

– Чего здесь нет? Что мы ищем?

– Их здесь нет! – уже не прошептал, а выкрикнул Янус. И, развернувшись на каблуках, выбежал в коридор. Маркус бросился следом.

В пляшущем свете лампы он успел разглядеть лицо своего командира. До сих пор Маркус ни разу не видел, чтобы полковник вышел из себя. Откровенно говоря, он уже начал сомневаться, что этот человек вообще способен разъяриться. Теперь сомнения отпали. Злобная гримаса исказила тонкие черты Януса почти до неузнаваемости, и казалось, что его серые выпуклые глаза горят в темноте зловещим огнем.

К тому времени, когда они пробежали через туннель и добрались до маленькой часовни, Маркус уже едва переводил дух. Он крикнул оставшимся наверху солдатам, чтобы помогли им подняться, но, прежде чем кто-то из рядовых успел хотя бы двинуться с места, полковник подпрыгнул, ухватился за край ямы и рывком подтянулся вверх. Арго поспешно свесился в яму, подал руку, Маркус сунул ему мушкет и, тяжело отдуваясь, выкарабкался наружу.

– Что вы с ними сделали?

Голос Януса вновь был холоден и ровен, однако в нем таились опасные нотки, которых Маркус никогда прежде не слышал, даже во время сражения. Подняв голову, он увидел, что полковник стоит перед престарелой священнослужительницей. Двое солдат крепко держали ее за плечи, и было видно, что им не по себе.

– Увезли туда, где тебе их не достать, – отвечала старуха, дерзко вскинув голову. И процедила сквозь зубы: – Расхем.

Мгновение Янус молчал, словно оцепенев. Затем, сжав кулаки, повернулся к молодой священнослужительнице, и та, как могла, попыталась сжаться в комочек в руках державших ее солдат.

– Говори, куда вы увезли Тысячу Имен, – процедил он.

Женщина что-то пролепетала по-хандарайски – слишком быстро, чтобы Маркус успел разобрать ее слова. Впрочем, понятно было, что ответ оказался не таким, какого ожидал Янус, потому что полковник шагнул вплотную к женщине и прорычал:

– Говори сейчас же, не то…

– Оставь ее, – вмешалась старуха. – Она ничего не знает.

– А ты знаешь?

– Знаю только, что таким, как ты, Мать не найти.

Янус плотно сжал губы. И перешел на ворданайский – впервые с той минуты, как выбрался из туннеля.

– Сержант Арго, – сказал он, – дайте мне свой нож, будьте добры.

Солдаты, не понимавшие ни слова по-хандарайски, следили за этой сценой с нарастающим недоумением. Услышав просьбу полковника, Арго вздрогнул:

– Мой нож?

– Да, сержант. – Янус сверлил взглядом старуху.

Арго искоса глянул на Маркуса, но голос полковника прозвучал, как удар хлыста:

– Живо!

– Есть, сэр!

Он достал из ножен на поясе большой охотничий нож и рукоятью вперед протянул его Янусу. Полковник взял нож, задумчиво взвесил его в руке и снова взглянул на старуху.

– Делай, что хочешь, – сказала священнослужительница. – Ты их не получишь.

Маркус наконец-то обрел дар речи.

– Сэр, – проговорил он. И, не получив никакого отклика, прибавил: – Янус.

Полковник моргнул, затем поглядел на Маркуса:

– Да, капитан?

– Я только… – Маркус вдруг осознал, что понятия не имеет, зачем подал голос, – просто предпочел бы не видеть, как его командир режет старуху на куски. – Я не думаю, сэр, что ей что-нибудь известно. Поглядите на нее.

Наступила долгая пауза.

– Да, – негромко проговорил Янус. – Полагаю, вы правы. Если бы она что-то знала, ее бы здесь не оставили. – Он ловко подбросил нож, развернув его рукоятью вперед, и отдал Арго. – Впрочем, у нее могут быть другие полезные сведения. Доставьте обеих женщин во дворец. У принца имеются мастера развязывать языки.

Маркус судорожно сглотнул, но приказ есть приказ. И даже если бы ему вздумалось возражать, полковник уже решительно направлялся к выходу.

Плац перед казармами Небесной Гвардии был так велик, что горстка маршировавших по нему солдат в синих мундирах почти терялась на этом необъятном просторе. Строили плац с таким расчетом, чтобы на нем во время парадов умещался весь личный состав Небесной Гвардии – в те давние времена, когда она была настоящим воинским соединением, а не теплым местечком для безмозглых отпрысков знатных семей или потасканных придворных лизоблюдов. Винтер, сидевшая на каменной лестнице, которая вела от утрамбованного плаца к входу в казармы, видела полдюжины рот, поглощенных строевой подготовкой, однако они занимали от силы четверть всего свободного места. В этом зрелище было что-то странно непочтительное – все равно что начать прыгать в храме.

Седьмая рота тоже маршировала на плацу, выполняя предписанные уставом упражнения и кое-какие стандартные маневры. После всего, что довелось пережить солдатам, Винтер охотно позволила бы им отдыхать, но Графф настоял на том, что ежедневные, пускай даже непродолжительные, занятия нужны для укрепления боевого духа. Поразмыслив, Винтер признала его правоту: строевые упражнения требовали немалых усилий, а потому отвлекали солдат от постоянных мыслей о потерях, которые понесла рота.

Сегодня Винтер назначила командовать строевой подготовкой Бобби – отчасти потому, что сама могла посидеть в теньке, но в основном для того, чтобы наблюдать за капралом. По всем внешним признакам Бобби совершенно оправился, вернее, оправилась – Винтер до сих пор непривычно было даже мысленно, втайне от всех, думать о капрале в женском роде – от раны, которую получила в бою при Туралине. Тщательное наблюдение, однако, обнаруживало, что Бобби изменилась. Она явно не испытывала боли, не задыхалась, но иногда застывала, отрешенно глядя в пустоту, пока чей-нибудь оклик не возвращал ее к действительности.

– С ней что-то не так?

Винтер подняла голову, услышав голос Феор. Юная хандарайка накинула чистое покрывало и обмотала сломанную руку длинным куском белого полотна, прикрепив ее к боку. Волосы ее, прямые и темные, были заплетены в простую косу.

– Следи за своими словами, даже если говоришь по-хандарайски. – Винтер оглянулась по сторонам, но сейчас на лестнице, кроме них, не было ни души, а ворданаи, упражнявшиеся на плацу, на таком расстоянии не могли ничего услышать.

– Прошу прощения, – проговорила Феор. – Ты не сводила глаз с капрала. Что-то не так?

– Даже не знаю, – с сомнением отозвалась Винтер. – С виду он как будто в порядке, но ведет себя немного странно.

– Меня это не удивляет. Обв-скар-иот следовало бы соединить с одной из саль-ируск, с детских лет подготовленной к этому соединению. Я не знала, захочет ли обв-скар-иот принять… его. – Феор присела рядом с Винтер, осторожно опершись здоровой рукой о нагретый солнцем камень. – Нааты непредсказуемы. Мать сказала бы, что они с характером.

– То есть они все-таки живые?

– Не такие, как мы с тобой, но – да, безусловно, на свой лад.

– Если у них есть характер, значит они – мыслящие?

Феор покачала головой:

– Мыслей у них нет. Есть желания. Не вполне человеческие – скорее, они подобны дереву, которое вожделеет воду и пробивается к ней корнями сквозь каменные плиты. Такова часть их натуры. – Она вздохнула. – Или же это мы считаем, что такова. Мать говорит, что когда-то мы понимали их лучше. Многое было утеряно со временем.

Взгляд Винтер все так же неотступно следовал за Бобби. Она откинулась назад, привалившись спиной к верхней ступеньке.

– Просто не верится, что я веду такой разговор.

– Почему?

Винтер глянула на Феор, гадая, не было ли все услышанное шуткой, – но лицо девушки оставалось совершенно серьезно. Винтер помолчала, в уме составляя ответ.

– Если бы я рассказала кому-нибудь в Вордане о том, что ты тогда сделала для Бобби, – наконец произнесла она, – мне бы не поверили. Ни единому моему слову. – На самом деле Винтер в глубине души подозревала, что поверили бы, если б она сказала, что эта история случилась с одним другом ее друга в Хандаре. Люди, как правило, готовы проглотить любую байку, если только она из третьих рук и о том, что случилось за тридевять земель. – Видишь ли, они – хотя, наверное, правильнее будет сказать «мы» – не верят в колдовство, демонов, или как там ты их зовешь.

– Наат не демон, – терпеливо проговорила Феор.

– Не важно, – отозвалась Винтер, чувствуя себя слегка задетой. – Думается мне, большинство хандараев точно так же не верит в наатемов.

– Большинство хандараев, – сказала Феор, – не ожидает, что им когда-нибудь доведется увидеть наата воочию, но это совсем не значит, что они не верят в существование наатемов. Верим же мы в богов, хотя никогда их не видели! – Она нахмурилась. – И все же я не понимаю. Мне казалось, что в вашей Священной Книге говорится о колдовстве, демонах и прочем. Ваши Черные священники посвятили жизнь тому, чтобы с корнем выкорчевать все это. И как же ты можешь не верить в то, с чем они боролись?

Винтер хотела заметить, что Черные священники уже добрую сотню лет пребывают не у дел, но решила, что лучше будет начать с самых основ.

– Ты знаешь историю Кариса Спасителя?

– Нет. Ваш капитан Вакерсон дал мне почитать Писание, но я еще не настолько хорошо знаю ворданайский, чтобы разобраться в нем.

Феор взялась изучать ворданайский язык с той же тихой решимостью, с которой приступала ко всякому делу, и вид ее нахмуренного, сосредоточенно-серьезного личика неизменно вызывал у Винтер улыбку.

– История гласит, – начала Винтер, перенимая стиль полузабытых проповедей из далекого детства и не слишком умело перекладывая его на хандарайский, – что в давние, незапамятные времена люди были порочны, якшались с демонами и колдовали, так что Господь Вседержитель решил уничтожить их. Послал Он исполинское чудище, зверя Страшного суда, дабы тот покарал и истребил человечество. Когда началось уничтожение людей, многие из них молили Господа остановить погибель, однако души тех, кто молился о милосердии, были запятнаны грехом, и Он не стал им внимать. Услыхав, однако, молитву Кариса, познал Господь, что душа его чиста и непорочна, и согласился даровать человечеству возможность исправиться. Карис без тени страха подошел к зверю и одним-единственным словом изгнал его. Сказал он затем, что Господь пощадил человечество, однако лишь на время, если только люди сумеют раскаяться и обратиться на путь истинный. Те, кто внимал ему, основали Элизианскую церковь и, как ты говоришь, посвятили себя борьбе с демонами и колдунами.

На лице Феор, к некоторому изумлению Винтер, отразился неподдельный интерес.

– Но ведь ты говорила, что они не верят в существование демонов и колдунов.

– Карис жил больше тысячи лет тому назад. Сейчас у нас тысяча двести восьмой год Милости Господней, так что, с тех пор как Господь согласился пощадить человечество, времени прошло изрядно. Может быть, – осенило ее, – Черные священники выполнили свое дело и уничтожили всех демонов. В любом случае уже лет двести назад они больше были заняты тем, что преследовали еретиков и вмешивались в политику. Примерно как ваши искупители.

– Надеюсь, это было не столь ужасно, – пробормотала Феор.

– Трудно сказать. В конце концов королю Вордана надоело их терпеть, и он вышвырнул их из страны. С тех самых пор существуют Истинная церковь, управляемая из Элизиума, и Свободные церкви, которые не подчиняются никому. В Вордане главенствует Свободная церковь. Быть может, в Мурнске или Бореле принимают всерьез упоминания о колдовстве в Писании, но в Вордане… – Она покачала головой. – Наш священник объяснял мне, что все это только образ, фигура речи. Демоны, говорил он, воплощали собой зло, которое люди причиняют друг другу, и на самом деле Писание имело в виду, что все мы должны быть добры к ближнему своему. – Винтер искоса глянула на Феор. – Мне и подумалось тогда, что здесь что-то не так.

– Что такое Борель и Мурнск?

– Другие королевства, – ответила Винтер, остро сознавая ограниченность своих познаний. – То есть Мурнск – это империя… кажется. Есть еще Союз Шести Городов и…

Она осеклась и смолкла. Феор неотрывно смотрела на марширующих солдат, но в глазах ее влажно блестели непролитые слезы.

– Наверное, придется все это выучить, – тусклым голосом проговорила она. – Раз уж мне суждено там жить.

– Там? – в смятении отозвалась Винтер. – Ты же, помнится, хотела разыскать в Эш-Катарионе свою Мать.

– Она не примет меня, – очень тихо проговорила Феор. – Теперь уже не примет. Я соединила свой наат с расхемом. Это ересь.

– Думаешь, она тебя прогонит?

– Надеюсь на это. Возможно, она пожелает убить меня.

– Что это за мать, если она убивает своих детей?

– Моя жизнь изначально принадлежит ей, – просто ответила Феор. – Если Мать пожелает отнять ее – она в своем праве.

– Что ж, тебе всегда найдется место среди нас. – «И, – мысленно прибавила Винтер, – если эта „Мать“ решит, что Феор должна умереть, ей придется вначале разобраться со мной». – А как же Бобби?

– Ему ничего не грозит. Причинять вред уже соединенному наату – само по себе ересь.

Винтер мрачно кивнула и снова устремила взгляд на плац. Занятия подходили к концу, и Бобби перестраивала роту, чтобы двинуться в казармы. Лицо ее осунулось от усталости, и Винтер подозревала, что девушка провела бессонную ночь.

– Мы должны рассказать Бобби правду, – сказала она. – Не знаю, много ли она помнит, но ей известно, что произошло нечто из ряда вон выходящее. – Вряд ли Бобби не заметила, что участок ее кожи размером с ладонь стал больше похож на мрамор, чем на живую плоть.

Феор вздохнула:

– Ты должна рассказать ей правду. – Она смолкла и, сосредоточившись, перешла на ворданайский: – Я… не так хорошо… говорить… на ваш язык.

– И все же тебе потребуется быть рядом, – заметила Винтер. – Бобби может задать вопросы, на которые я не сумею ответить.

– Ты признаешься, что знаешь ее тайну?

– Думаю, без этого не обойтись, – ответила Винтер. – Графф тоже все знает, а стало быть, нельзя скрывать от Бобби, что правда вышла наружу. Думаю, на Граффа мы можем положиться, он не станет болтать, но…

– А свою тайну ты ей расскажешь?

Пришла очередь Винтер надолго замолчать. Вопрос был нешуточный, и она не знала, как на него ответить. Ей до сих пор трудно было освоиться с тем, что Феор знает, кто она такая, причем знает уже давно. Сколько бы девушка ни объясняла, что подлинный пол Винтер ей раскрыло некое сверхъестественное чутье наатема, Винтер неизменно терзало ощущение, что в ее маскировке есть изъян. Что, если все уже знают правду и за глаза смеются над ней? Глупости, конечно, – тот же Дэвис, к примеру, никогда не удовлетворился бы насмешками исподтишка, если б имел возможность втоптать кого-то в грязь и как следует попинать лежачего.

– Ты не доверяешь Бобби? – спросила Феор.

– Нет, дело не в этом, – сказала Винтер. – Господь свидетель, если я кому и могу доверять, так это ей. И тебе, конечно. Просто…

– Просто?

– Прошло целых два года. – Винтер подтянула колени к груди. – Мне кажется, я и сама уже почти поверила в то, что я – мужчина.

Глава семнадцатая

Маркус распахнул дверь и обнаружил, что явился последним.

Вал, Мор и Фиц уже расселись в шатких плетеных креслах вокруг лакированной глыбы стола, который был сделан из цельного куска дерева, и потому даже искупителям оказалось не под силу утащить его. Мор виртуозно перетасовывал колоду карт.

– Наконец-то, – сказал он, когда Маркус вошел. – Мы уже собирались начать без тебя.

– Не говори за всех, – пробормотал Вал. – Если б я оказался один против тебя и Фица, мог бы с тем же успехом сразу отдать вам кошелек.

– Значит, я буду простаком номер два? – осведомился Маркус.

– Куда же в картах без простаков? – отозвался Мор.

Фиц кашлянул:

– Вы виделись с Адрехтом?

Все сразу сникли. Маркус кивнул. В тишине он выдвинул из-за стола свободное кресло и осторожно сел, проверяя, не рухнет ли хлипкая конструкция под его тяжестью.

– И что? – наконец ворчливо спросил Вал. – Как он там?

– Лучше, – кратко ответил Маркус. – Еще не пришел в себя, но хирург сказал, что жар спал и признаков нагноения нет.

– Я так и знал, что этот стервец выживет, – с наигранной веселостью заметил Мор.

– Вранье, – отозвался Вал. – Ты уже едва ли не поделил его личные вещи.

Маркус посмотрел на свои руки, лежавшие на столе. Медленно сомкнул в кулак пальцы левой руки и покачал головой.

– Это ужасно, – вдруг проговорил Фиц. Все три капитана удивленно глянули на него.

– Да, конечно, – сказал Вал.

– Это война, – отрезал Мор. – Или, если уж на то пошло, то, что случается на войне с остолопом, который суется под вражеский штык. Я еще понимаю – попасть под пули, но…

– Он спас мне жизнь, – тихо сказал Маркус.

После этих слов опять воцарилось неловкое молчание, и Маркус счел своим долгом его нарушить. Он хлопнул ладонями по столу и вопреки собственному настроению растянул губы в ухмылке.

– Ладно! – произнес он. – Сдавай уже карты, что ли.

Мор принялся ловко раскидывать карты по выщербленной поверхности старинного стола. Маркус и в лучшие времена не был заядлым картежником, а нынешний вечер обещал стать настоящим провалом. Монеты скользили по столу туда-сюда, то и дело цепляясь за какую- нибудь щербинку и подпрыгивая, точно лосось на нересте. Первая из них под всеобщий хохот шлепнулась на макушку Вала.

Во время паузы, пока Фиц собирал и тасовал карты после первого круга, Вал спросил:

– Маркус, ты ведь у нас теперь ближайший помощник полковника?

Маркус неловко пожал плечами:

– Не уверен, что у него вообще есть помощники.

– Лучше тебя ему не найти, – возразил Вал. – Так вот – ты хоть что-нибудь знаешь о том, что теперь с нами станется?

– Не понимаю, о чем ты.

– Да брось! – вмешался Мор. – Все только об этом и говорят. Что мы будем делать дальше – засядем здесь или двинемся в погоню за Дланью Господней и его мятежной шайкой?

За последние дни весть о бегстве Длани Господней разошлась по всему городу. Когда первое потрясение от появления ворданаев развеялось, жители Эш-Катариона осознали, что иноземных солдат на самом деле не так уж и много. Кроме того, тот факт, что вождь искупителей и Стальной Призрак остались на свободе и продолжают действовать, вызвал некоторый угрожающий ропот. Блюстители Джаффы разрывались на части, а Маркус не решался отправлять своих людей в город группами менее чем из десяти человек.

– Полковнику придется отыскать этого ублюдка и покончить с ним, – сказал Вал. – Пока мы не привезем его голову и не выставим ее на пике, хандараи не поверят, что мы обосновались здесь всерьез и надолго.

– И сколько хандараев знают, как выглядит этот ублюдок? – едко осведомился Мор. – Головы на пиках нам вряд ли помогут.

– С точки зрения тактики, – заговорил Фиц, – погоня за Дланью Господней может оказаться чрезвычайно опасным делом. Сейчас мы пользуемся местными источниками продовольствия, но, если нам придется покинуть долину, мы должны будем организовать полноценное снабжение полка, а головной склад неизбежно будет располагаться в Эш-Катарионе. И вряд ли мы сумеем обеспечить этому складу безопасность.

– Что же тогда? – спросил Вал. – Сидеть сиднем здесь, во дворце, и ждать, пока чернь разойдется настолько, чтобы пойти на штурм?

– Именно так, – подтвердил Фиц. – Хандарайские принцы всегда опасались бунтов, и центр города вполне недурно укреплен. Четыре батальона смогут удержать его даже против самого многочисленного ополчения.

– Не больно-то это помогло принцу в прошлый раз, – вставил Маркус.

Фиц учтиво кивнул.

– В прошлый раз у принца не было четырех батальонов. После того как генерал Хтоба переметнулся к искупителям, центр города остался беззащитен.

– Вот еще один ублюдок, чью голову я мечтал бы увидеть на пике, – пробормотал Вал. – Неблагодарный сукин сын.

– Если он еще жив, – заметил Мор. – Нам известно, что он был при Туралине, а войско аскеров понесло там огромные потери.

– Хтоба жив, – уверенно сказал Маркус, которому в прошлом довелось свести поверхностное знакомство с генералом. – Он не из тех, кто станет бессмысленно геройствовать, когда дела пойдут наперекосяк.

– Да уж, на сторону искупителей он перебежал не задумываясь, – согласился Вал. – Я же говорю: насадим головы на пики – и никаких хлопот.

– Если только выйдет заполучить эти головы, – вставил Мор.

Разговор прервался, когда Фиц начал раздавать карты. Мор глянул на свою раздачу, застонал и выудил из кармана еще пару монет. Вал вздохнул.

«Интересно, что бы они сказали, если б узнали, что на уме у полковника вовсе не Длань Господня? – думал Маркус. Что бы ни представляла собой таинственная Тысяча Имен, Янус жаждал заполучить их любой ценой. – Он утверждает, будто хочет всего лишь уберечь их от Орланко, но у него было такое лицо, когда…» Маркус содрогнулся при этом воспоминании. Чтобы получить нужные сведения, Янус был готов искромсать на куски беспомощную старуху, и его намерение отправить ее в пыточные казематы принца провалилось лишь потому, что все до единого мастера пыточных дел сбежали либо были сожжены искупителями. Сейчас обе священнослужительницы томились в подземной тюрьме дворца.

Во втором круге Маркус играл еще ужасней, чем в первом. Раздача ему в кои-то веки попалась приличная, но мыслями он неизменно блуждал далеко от стола. К тому времени, когда Вал собрал карты и перетасовал для третьего круга, Маркус решил, что сегодня у него душа не лежит к азартным играм. Он уже придумывал повод удалиться, когда в дверь постучали. Фиц, будучи младшим по званию из всей четверки, пошел открывать. Увидав на пороге Джен Алхундт, Маркус оцепенел.

– Мне сказали, что я смогу найти вас тут, – проговорила она. – Господа, вы не будете против, если я на пару минут отниму у вас старшего капитана?

– Черт! – ругнулся Вал, глядя на Фица и Мора, затем обреченно вздохнул. – Да, конечно.

– Прошу прощения, что отвлекла вас от игры, – сказала Джен, когда дверь за ними закрылась.

Маркус махнул рукой:

– Судя по ходу дел, вы, скорее всего, сберегли мне месячное жалованье.

Некоторое время они шли молча – Маркус чувствовал себя неловко, а Джен явно была погружена в какие-то невеселые размышления. С той самой ночи на переправе через Тсель они не обменялись ни единым словом. Тогда страх и неизбежность предстоящего сражения ненадолго сблизили их, но здесь, во дворе, между ними опять пролегла бездонная пропасть, грозившая поглотить всякую попытку завести непринужденный разговор.

Безнадежную тишину нарушила Джен:

– Полковник в последнее время держится немного… отстраненно. Маркус театрально вздохнул:

– Если вы спросите меня, что он помышляет делать дальше, – я, ей-богу, завизжу.

– В самом деле?

– Я только что отбился от очередного допроса, – пояснил Маркус, кивком указав в сторону гостиной. – Не понимаю, с какой стати все свято уверены, что полковник делится со мной своими секретными планами.

– Но вы же и вправду находитесь при нем почти неотлучно, – заметила Джен.

– Да, верно, но вы же знаете, какой он человек.

– Нет, не знаю. Я прочла его личное дело, но поговорить с ним не довелось.

Маркус помолчал, размышляя. Он проводил столько времени в обществе Януса и до сих пор не задумывался, что у всех остальных нет такой возможности, – но сейчас с запозданием сообразил, что не может припомнить, чтобы полковник разговаривал с Валом, Мором или другими офицерами, – разве что отдавал короткий приказ либо принимал доклад. Дольше всего, наверное, он беседовал с Пастором, разделявшим его интерес к артиллерии, да еще с Зададим Жару, который все больше преклонялся перед Янусом и готов был на него молиться.

– Он… – Маркус снова вздохнул. – Иногда мне кажется, что ему просто нравится быть таинственным, как злодей в дешевой ярмарочной пьеске. Я постоянно слышу: «Увидите, капитан» или «Скоро все станет ясно, капитан». – Он сумел правдиво изобразить высокоученую манеру Януса, и Джен засмеялась.

– Но наверняка же вы что-то знаете, – возразила она, – хотя бы потому, что постоянно находитесь при нем.

Маркус вздрогнул, застигнутый врасплох, и, чтобы скрыть смятение, усмехнулся:

– Если бы я что-то и знал, то все равно не смог бы вам этого сказать. Вы же, в конце концов, шпионка.

– Чиновница, – поправила она. – Просто мелкая чиновница. Однако мне и вправду нужно написать отчет. – Джен склонила голову к плечу и лукаво, искоса глянула на него. Прядки, выбившиеся из узла волос, соскользнули ей на глаза. – Мне действительно больше ничего не удастся из вас вытянуть?

– Это все, что я могу сказать, не нарушая своих обязательств, – с преувеличенно важным видом ответил Маркус.

– Ну и черт с ним!

С этими словами Джен сдвинула очки на лоб и потерла глаза, потом завела руки за голову, потеребила узел на затылке, и он рассыпался, высвобождая туго стянутые пряди. Маркус никогда прежде не видел ее с распущенными волосами. Они доходили до плеч, тускло-каштановые, слегка вьющиеся.

– Я сейчас официально не на службе. А вы?

Маркус окинул взглядом свой мундир.

– По правде говоря, у нас до сих пор нет расписания дежурств. Впрочем, здесь как будто все спокойно.

– Тогда идем, я хочу вам кое-что показать.

Комната, в которую Джен привела Маркуса, была обставлена в том же духе, что и весь дворец после владычества искупителей, представляя собой причудливую смесь старинной роскоши и дешевого хлама. Старинную роскошь представляла массивная кровать с бронзовыми столбиками, на которой без труда уместились бы шесть или семь человек, и старинным же, выцветшим постельным бельем, которое, несомненно, извлекли из самых недр пыльного чулана. Помимо этого, в комнате находились маленький стол, кресло и пара распахнутых чемоданов.

Обитатель комнаты явно не питал склонности к порядку, и пол возле чемодана был усеян одеждой. На глаза Маркусу попалось нижнее белье, явно принадлежавшее особе женского пола, и капитан почувствовал, что краснеет. Повернувшись, он обнаружил, что Джен с усилием закрывает тяжелую дверь.

– Так это ваша комната? – догадался он.

На губах Джен заиграла проказливая улыбка.

– Разумеется, моя. Где еще мне было бы так удобно потихоньку с вами расправиться? – Увидев лицо Маркуса, она тотчас перестала улыбаться. – Что-то не так?

– Вовсе нет. – Маркус осторожно кашлянул. – Просто мне уже давно не доводилось посещать дамскую спальню.

Джен выгнула бровь:

– Да бросьте! Такой галантный кавалер наверняка покорил сердце не одной впечатлительной местной красотки.

– Все хандарайки, которые соглашались иметь с нами дело, требовали плату за свои услуги, – признался Маркус. И добавил, поразмыслив: – Откровенно говоря, чаще всего они требовали, чтобы им заплатили вперед.

– Что ж, – сказала Джен, – думаю, сейчас я не стану звать третьего ради соблюдения приличий. Не хочу делиться.

– Делиться? Чем?

Джен проскользнула мимо него, направляясь к одному из чемоданов. Мимолетное касание ввергло Маркуса в еще большее смущение, чем прежде, но Джен словно и не заметила этого. Она отбросила прочь еще несколько предметов туалета, затем пару одеял и наконец извлекла наружу дощатый шестигранный ящик фута в два длиной. Надпись, выжженная на крышке, была исполнена таким замысловатым шрифтом, что Маркус не смог разобрать ни слова, но форму ящика он распознал мгновенно.

– Откуда у вас это? – спросил он.

– Подарок, – ответила Джен, благоговейно водружая ящик на стол. – Подарок от моих друзей по Паутине. – Она посмотрела на Маркуса. – Оглядываясь назад, я подозреваю, что они не надеялись дождаться моего возвращения.

– И вы до сих пор его не открыли?

– Понимаю, что глупо, – сказала она. – Если б меня и впрямь убили в одном из тех ужасных сражений, я бы, наверное, пожалела о несделанном. Просто сидеть с этим в одиночку казалось мне так… не знаю, право. – Джен пожала плечами. – Не могли бы вы одолжить мне нож?

Без единого слова Маркус снял с пояса нож и протянул его рукоятью вперед. Джен поддела острием одну из тонких планок, неплотно закрепленных гвоздями, и сняла с ящика крышку. Внутри в складках мягкой шерсти покоилась, как яйцо в гнезде, пузатая бутыль, лоснившаяся янтарным блеском от донышка до запечатанной воском пробки. Другая печать с искусно выдавленным на ней гербом Хамвелта – разъяренным быком – красовалась на самой бутылке.

– Мне всегда казалось, что это не слишком патриотично, – заметила Джен, бережно вынимая бутылку из гнезда. – Я имею в виду, что в Вордане тоже производят бренди. Отчего же все без ума от хамвелтайского?

– Потому что он лучше! – с жаром пояснил Маркус. – Вы ни разу его не пробовали?

– Я никогда не могла себе этого позволить. Канцелярская служба в тайной полиции оплачивается не так щедро, как вы могли бы вообразить.

Маркус улыбнулся. Один только вид пузатой бутыли вернул его в прошлое, в те дни, когда он учился в военной академии. У него и Адрехта были… нет, не друзья, скорее приятели, с которыми они вместе жили, учились и пили. В основном пили. Маркус иногда подозревал, что военная академия – не что иное, как плохо замаскированный вклад государства в процветание местных кабаков. Адрехт однажды добыл – неким необъяснимым, но, безусловно, преступным способом – полупустую бутыль хамвелтайского бренди, и его хватило на то, чтобы каждый сделал по глотку. Маркус до сих пор помнил этот вкус – по сравнению даже с лучшими местными сортами он был все равно что чистая родниковая вода против сточной жижи.

Джен аккуратно поддела воск кончиком ножа, снизу вверх рассекла печать и сняла ее с горлышка бутылки. Еще раньше она достала откуда-то пару стаканов, и теперь Маркус наблюдал за тем, как она со знанием дела наливает в каждый стакан на два пальца янтарной жидкости. Потом Джен протянула один стакан Маркусу, другой поднесла к губам, и взгляды их встретились.

– За полковника графа Януса бет Вальних-Миерана! – провозгласила она. – Дай бог, чтобы он точно знал, какого черта делает!

– Дай бог! – пылко согласился Маркус, и они отпили по крохотному глотку. Жгучий вкус на языке словно растаял, не успев дойти до нёба. Бренди оказался даже восхитительней, чем ему помнилось. Судя по глазам Джен, она испытывала такой же восторг. Медленным движением она отставила стакан на стол и воззрилась на него так, словно ожидала, что он сдвинется с места.

– Святые угодники! – пробормотала она. – Вот теперь я искренне рада, что не погибла в том сражении!

– Если б мы могли раздать по бутылке каждому человеку в полку, выжили бы все до единого, – отозвался Маркус.

Джен рассмеялась:

– Если бы у нас было столько бренди, мы, наверное, могли бы купить хандарайский трон.

– Могу вас удивить. Помните тяжеловесные повозки в самом хвосте обоза – воистину тяжеловесные? Те, что все время где-то застревали?

– Смутно.

– По всей вероятности, принц перед бегством из города доверху загрузил их золотом. Всеми богатствами Эксоптерайской династии. Или по крайней мере всеми, какие мог увезти с собой. Теперь он, скорее всего, уже благополучно вернул содержимое этих повозок в свои подземные сокровищницы.

«Однако не все. Тысячи Имен в сокровищах принца не было. Но, видимо, кому-то другому пришла в голову та же мысль, что Эксоптеру. – Настроение Маркуса омрачилось. – Что бы это ни было, оно явно куда ценней нескольких набитых золотом мешков. Если бы только Янус рассказал мне правду, я мог бы что-нибудь придумать».

Джен, прихлебывая из стакана, не сводила глаз с его лица.

– Вас что-то беспокоит?

Маркус пожал плечами и отвел взгляд.

– Вовсе нет.

– Нет? – Женщина подалась ближе, и теперь они едва не касались друг друга. – Можете все мне рассказать. Я не стану писать об этом в отчете. Обещаю.

Она говорила все тем же беспечным тоном, но в голосе подспудно таилась неподдельная тревога. Маркус вздохнул:

– Мне просто подумалось – хорошо бы полковник побольше делился со мной своими планами. По крайней мере я мог бы хоть что- нибудь ответить, когда меня спрашивают, что будет с нами дальше.

Джен сочувственно кивнула:

– Полагаю, естественно, что люди хотят это знать.

– Конечно. И дело не только в офицерах. Вал и Мор – кадровые служаки, они к такому привыкли, но как же новобранцы? – Маркус покачал головой. – Большинство из нас, ветеранов, отправили в Хандар за то, что мы перед кем-то провинились, но новобранцы попросту выбрали неудачное время для поступления в армию, и им, можно сказать, не повезло. Сколько еще им придется здесь торчать? Пока мы не изловим Длань Господню и Стального Призрака? На это могут уйти годы, если вообще удастся их поймать.

– Вы спрашивали его об этом?

– Кого? Полковника?

Джен кивнула и взяла со стола бутылку. Поколебавшись, Маркус протянул свой стакан, и женщина плеснула им обоим по щедрой порции бренди.

– У меня не было возможности, – сказал Маркус. – В последнее время я с ним почти не вижусь.

– Почему же?

Маркус пожал плечами:

– Он проводит время у себя в комнате или в обществе принца.

– Он приказал вам держаться от него подальше?

– Нет, – ответил Маркус, вдруг замявшись, – но…

Ему вдруг захотелось рассказать Джен о подземной камере. О таинственных Именах, настолько важных, что их поиски поручил Янусу лично его величество. Возможно, Джен знает что-нибудь о намерениях полковника. Возможно, она сумеет помочь…

«Не будь дураком, – прошептал из глубин сознания внутренний голос. – Ее послал Конкордат. Все агенты Конкордата – убийцы и шпионы, глаза и уши, ножи во тьме. Она работает на Последнего Герцога, а не на короля и уж верно не на полковника. Поделись с ней чем угодно, и одному Богу известно, как она распорядится твоей откровенностью». И все же сейчас, когда Джен, склонив голову к плечу, сквозь тонкую завесу каштановых волос любовалась сияющим янтарем бренди, Маркус с трудом мог представить ее среди зловещих личностей в кожаных кителях, которыми изобиловали сюжеты грошовых пьес.

Он порывисто поднял стакан:

– За Адрехта!

– Вы имеете в виду капитана Ростона? – уточнила Джен.

– Когда-то давно, в юности, именно он угостил меня первым глотком этого бренди.

Джен помедлила.

– Он еще не…

– В Велте он заслонил меня собой от удара сабли. Тогда рана казалась не слишком опасной, но потом ему стало хуже. Прошлой ночью хирурги отняли у него руку. Сегодня утром он выглядел чуть получше, но… – Маркус сжал левую руку в кулак и уставился на него.

Джен кивнула и подняла стакан:

– Что ж, за Адрехта!

Они выпили. Выдержав минутную паузу – дань уважению, – Джен сказала:

– После сражения на тракте я хотела спросить вас об Адрехте, но…

– Но?

– Подумала, что вы решите, будто я вынюхиваю что-то для министерства, и откажетесь отвечать.

– Ясно. Что ж, наверное, вы были правы.

– Можно я спрошу сейчас? Клянусь, это не для отчета. Мне просто любопытно.

Маркус одарил ее долгим взглядом, затем пожал плечами:

– Валяйте.

– Когда полковник хотел арестовать Адрехта, вы пригрозили подать в отставку.

Это был не вопрос, а утверждение. Интересно, подумал Маркус, откуда Джен узнала об этом – от самого Януса? Или же история с отставкой уже стала достоянием всего полка?

– Да, это так, – сказал он.

– Но почему? Полковник мог отдать вас под расстрел.

– Адрехт – мой друг, – признался Маркус. – Мы вместе учились в академии.

– Даже ради друга такая жертва – уже чересчур.

Маркус помолчал, уставившись в опустевший стакан. «Какого черта? Даже если она вставит эту историю в свой отчет – велика важность!» Он протянул стакан, и Джен безмолвно налила новую порцию.

– Он спас мне жизнь, – сказал Маркус после минутного размышления.

– Понимаю. В каком-нибудь бою, наверное?

Маркус покачал головой:

– Задолго до всяких боев. Вы ведь читали мое личное дело?

– По пути в Хандар.

– Насколько подробно там описана моя жизнь?

Джен пожала плечами:

– Не слишком подробно. Даже министерство не в состоянии знать все обо всех. Там сказано, что вы сирота, что были в академии одним из лучших учеников вашего класса и что сами подали рапорт о назначении в Хандар.

– Сирота. – Маркус поставил стакан на стол, повертел его, глядя, как радужный свет преломляется в янтарной жидкости. – Да, можно сказать и так.

Джен промолчала, явно чувствуя, что проникла в опасную зону. Маркус сделал глубокой вдох.

– Когда мне было семнадцать, – начал он, – примерно через год после того, как я отправился в академию учиться на лейтенанта, в нашем доме случился пожар. Лето выдалось засушливое, очевидно, где- то на лужайке занялась сухая трава. Никто и заметить не успел, как огонь перекинулся на дом. Все запылало. Мать всегда твердила отцу, что наше ветхое жилище, случись пожар, превратится в смертельную ловушку, но он отвечал, что дом – памятник истории и перестраивать его было бы преступлением. – Маркус постучал пальцем по стакану с бренди и засмотрелся на переливы янтарной ряби. – Они оба погибли. Как и моя сестра Элли – ей было всего четыре, и почти все слуги – люди, среди которых я вырос.

Джен легонько, почти невесомо коснулась его руки:

– Господи. Сочувствую вам.

Маркус кивнул:

– Адрехт был со мной, когда пришло это известие. Я не выдержал, стал тайно выбираться из академии, часами болтался в барах для чужеземцев, слишком много пил, затевал драки. Я даже не подозревал, что Адрехт следит за мной, но однажды ночью он застиг меня в саду за домом, у одного из потайных лазов, которыми мы пользовались, чтобы обойти часовых. Он вручил мне пистолет и сказал… – Маркус слабо улыбнулся, погружаясь в воспоминания. – Он сказал, что, если уж я хочу убить себя, надо сделать это здесь и сейчас, потому что путь, который я избрал, слишком долгий и всем доставляет уйму хлопот. Я взбесился, кричал, что он ничего не понимает и понять не может, но Адрехт не отставал и называл меня трусом. Наконец я приставил пистолет к виску – просто чтобы показать ему, что я не трус. Уже не помню, хотел ли я впрямь нажать на спусковой крючок, или у меня тряслись руки. Зато до сих помню легкий щелчок, с которым опустился курок. Пистолет, конечно же, не был заряжен. Когда мое сердце вновь начало биться, я понял, что Адрехт прав. – Маркус поднял стакан и одним глотком осушил его. – Я вернулся к учебе, стал одним из первых учеников, получил серебряные нашивки. После моей лейтенантской стажировки Адрехт решил стать капитаном, и я последовал его примеру. Потом его отправили в Хандар, и я заявил, что отправлюсь с ним. Он пытался отговорить меня, но я сказал: «Чего ради мне здесь оставаться?» – Маркус с решительным стуком отставил стакан. – Вот и все.

Наступило долгое молчание. Затем Джен плеснула себе бренди и подняла стакан.

– За Адрехта! – произнесла она.

Винтер положила руки перед собой на столешницу и сделала глубокий вдох.

– Так. Нам нужно поговорить.

– Я знаю, – ответила Бобби едва слышно. Она сидела, сжавшись, втянув голову в плечи, неотрывно глядя на лампу, которая стояла посреди стола. – Я думаю… – Наступила долгая пауза. Потом Бобби подняла голову, и Винтер с изумлением увидела, что в глазах ее блестят слезы. – Я думаю, что схожу с ума! – на одном дыхании выпалила она.

Лицо у девушки было изможденное, осунувшееся, и мешки под глазами недвусмысленно говорили о бессонных ночах. Феор сидела рядом с ней, уложив сломанную руку на груду подушек.

Они находились в верхней комнате хандарайской таверны – единственной разновидности предпринимательства, которая с живучестью тараканов выдержала и владычество искупителей, и возвращение ворданаев. Обстановка в комнате была, как в большинстве таких заведений, самая заурядная – несколько тощих подушек да низкий дощатый стол, – но Винтер хотела не столько уюта, сколько возможности уединиться. Она задобрила деньгами служанку, чтобы та никого больше не проводила на крохотный второй этаж таверны.

Винтер позволила себе осторожно усмехнуться:

– Почему ты так говоришь?

– В бою со мной что-то произошло, – сказала Бобби.

– Тебя подстрелили – ты это имеешь в виду?

– Вначале я так и думал. Тогда в самом деле было похоже на то, что меня подстрелили. – Бобби с несчастным видом помотала головой. – Помню, как мне подумалось: вот оно, случилось. Я всегда гадал, на что это будет похоже, и вроде бы оказалось не так уж страшно. Точно меня кто-то пнул ногой в живот. Я упал на спину и смотрел, как вы все уходите дальше, и попытался подняться, чтобы пойти следом, – вот тогда-то мне и стало больно. – Губы ее задрожали. – Так больно, что… даже не знаю, как описать словами. Тогда я снова лег на спину и подумал: «Ну вот, стало быть, и смерть». И закрыл глаза, а потом…

Бобби осеклась на полуслове, потому что в комнату вошла служанка, неся поднос с тремя глиняными кружками размером с полголовы каждая. Винтер, чтобы забрать свою порцию, пришлось пустить в ход обе руки. Хандарайское пиво было густое, темное и достаточно горькое, чтобы застать врасплох непосвященного. Винтер была не в восторге от этого напитка, но со временем притерпелась к нему. Бобби и Феор воззрились на содержимое своих кружек с таким видом, будто не знали, как с этим быть, и Винтер, чтобы подать им пример, сделала глоток. Никто ее примеру не последовал, и она мысленно вздохнула.

– Из того, что было после, я помню немного, – продолжала Бобби. – Одни обрывки. То и дело я просыпался и пытался понять, жив я или уже умер, потом открывал глаза, видел, как плывут надо мной клочья дыма, думал: «Нет, еще жив» – и снова закрывал глаза. В какой-то момент боль стала сильнее, настолько сильнее, что я решил – это и есть конец. Вот только потом я проснулся и обнаружил, что чувствую себя хорошо. Даже отлично. – Винтер, которая не спускала глаз с Бобби, заметила, как рука капрала невольно скользнула к тому месту на животе, где была рана. – И с тех пор мне все время что-то видится. Или слышится. Или… что-то еще. Трудно объяснить.

– Видится? – переспросила Винтер. Такого она не ожидала.

– Не то чтобы я именно вижу, – сказала Бобби. – Скорее чувствую. Как будто неподалеку что-то есть, и оно словно наседает на меня, но я не могу… не знаю. – Она уставилась в недра своей кружки. – Говорю же – я схожу с ума.

Винтер искоса глянула на Феор. Юная хандарайка пристально всматривалась в Бобби.

– Она говорит, что ей что-то видится, – перевела Винтер, и Феор кивнула:

– Она чует других, тех, кто обладает могуществом. Меня, например. И вполне вероятно, что в городе остался еще кто-то из детей Матери. Все, кого коснулась магия, способны чуять себе подобных – одни смутно, другие отчетливей, но… – Девушка вздохнула. – Как я тебе уже говорила, обв-скар-иот следовало бы соединить с той, которая с детских лет готова принять его дары. Что может обв-скар-иот сотворить с кем-то, настолько не готовым к соединению, – я не знаю.

Винтер снова повернулась к капралу, откашлялась и вдруг осознала, что не имеет ни малейшего понятия, с чего начать. Она заранее продумала этот разговор, но сейчас все старательно подготовленное в уединении комнаты напрочь улетучилось из головы. Винтер попыталась скрыть свою растерянность большим глотком пива, поперхнулась от горького привкуса и снова прочистила горло.

– Ладно, – наконец сказала она. – Дело в том, что…

И опять смолкла, оборвав себя на полуслове.

– В чем? – нетерпеливо спросила Бобби.

Винтер вздохнула:

– Ты не сходишь с ума. Хотя вполне можешь подумать, что с ума схожу… Просто выслушай, ладно?

Капрал покорно кивнула. Винтер набрала в грудь воздуха.

– Тебя ранило при атаке на холм, – продолжала Винтер. – Это ты знаешь. После боя мы разыскали тебя, и стало ясно, что дело плохо…

– Вы обещали, – очень тихо сказала Бобби.

– Никаких мясников, – подтвердила Винтер. – Фолсом отнес тебя в мою палатку, и Графф сделал все, что мог.

– А он… – Бобби наморщила лоб, силясь придумать, как бы половчее спросить, обнаружил ли Графф ее тайну, и при этом самой ее не выдать. Винтер сжалилась над ней и кивнула.

– Я все знаю, – призналась она.

– Ох! – Глаза Бобби округлились. – А еще кто?

– Графф, само собой. И Феор.

– Так вот почему вы взяли ее с собой, – сказала Бобби. – А я‑то ломала голову. – Она замялась. – И вы… вы не…

– Мы никому не скажем, если ты это имеешь в виду.

На лице Бобби отразилось неприкрытое облегчение. Она опустила глаза и, будто бы только заметив пиво, рискнула отхлебнуть из кружки. И скривилась, распробовав вкус.

– В первый раз никому не нравится, – машинально заметила Винтер.

– Зачем же тогда пробуют во второй раз?

– Может, из неукротимого любопытства. – Она покачала головой. – Как бы то ни было, это еще не все.

– Значит, Графф залатал меня?

– Графф сказал, что ты умираешь, – ответила Винтер, – и что он ничего не может сделать. Только после того, как он ушел, Феор…

Винтер остановилась. Все-таки это был критический момент, та самая часть ее рассказа, над которой от души посмеялся бы всякий современный, цивилизованный человек. Правда, Бобби вряд ли станет смеяться – в конце концов, она сама живое свидетельство того, что произошло, – но все равно Винтер помимо воли покраснела.

– Феор излечила тебя, – выдавила она. – Магией. Я даже не стану притворяться, будто понимаю, как она это сделала.

– Магией? – Бобби посмотрела на хандарайку, и та, не дрогнув, встретила ее взгляд. – Молилась или как? Она ведь, кажется, священнослужительница…

– Нет, не молилась. – Винтер закрыла глаза. – Понимаю, что это звучит дико, но я присутствовал при этом и видел все своими глазами. Магия была настоящая, и… – Она осеклась, не в силах подобрать нужные слова, затем вновь помотала головой и сердито глянула на Бобби. – Ты же видела пятно белой кожи на животе. Оно все такое же странное?

Бобби кивнула:

– Но ведь это просто шрам или вроде того? Разве нет?

– Это не шрам. И ты знаешь об этом.

Наступило долгое молчание. Винтер и Бобби уставились на Феор, но та и бровью не повела.

– Значит… – проговорила Бобби, – значит, она волшебница?

– Говорю же, я сам понимаю не больше твоего. Феор зовет себя наатемом, дословно это означает «тот, кто прочел». Заклинание, которое она использовала, – Феор сказала бы наат, «чтение», – называется, если я правильно понял, обв-скар-иот. Кроме этого… – Винтер развела руками. – Не знаю, насколько тебя это утешит, но Феор, прежде чем взяться за дело, испросила моего разрешения. Наверное, опасалась, что ты не захочешь такой жизни. Я приказал ей действовать. Так что если ты злишься – можешь злиться на меня.

Бобби молчала, только не сводила с нее глаз. Винтер отхлебнула пива.

– Я взял Феор с собой, потому что подумал, что у тебя могут быть вопросы, – сказала она. – Если нужно, я переведу.

Капрал медленно кивнула. Феор искоса глянула на Винтер.

– Я ей все рассказала, – сообщила Винтер по-хандарайски.

– Я догадалась об этом по ее лицу, – ответила Феор. – Спроси, как она чувствует себя сейчас – если не считать странных ощущений.

– Феор хочет знать, как ты себя чувствуешь, – перевела Винтер. – Она говорит, что твои видения – что-то вроде побочного действия заклинания.

– Я чувствую себя прекрасно, – сказала Бобби.

Винтер перевела этот ответ Феор.

– Она будет сильнее, – произнесла та, – и станет меньше нуждаться во сне. Раны ее начнут заживать чрезвычайно быстро.

Винтер моргнула:

– Ты мне об этом не говорила!

– У меня не было времени, – ответила Феор.

Винтер медленно кивнула и повторила ее слова по-ворданайски. На лице капрала отразилось потрясение.

– Так эта штука до сих пор во мне? – Бобби оглядела себя. – И надолго?

Выслушав этот вопрос по-хандарайски, Феор покачала головой:

– Это было не просто исцеление. Обв-скар-иот соединен с нею и не покинет ее до самой смерти.

– Навсегда, – ответила Винтер Бобби. – Или во всяком случае до тех пор, пока ты жива.

В глазах Феор мелькнуло замешательство – словно она хотела что-то сказать, но не могла. Бобби уставилась на свои ладони. Затянувшееся молчание стало невыносимым, и Винтер не выдержала.

– Раз уж речь о тайнах, – сказала она, – думаю, тебя стоит посвятить в мою. Это было бы справедливо.

Бобби подняла на нее озадаченный взгляд:

– Твою тайну?

Винтер кивнула. У нее вдруг перехватило дыхание, и ей пришлось выдавливать из себя слова.

– Да. Мою. – Она собралась с духом. – Дело в том, что я…

– А! – перебила Бобби. – Женщина. Я знаю.

Винтер разом обмякла, чувствуя, как закипает внутри бессмысленный гнев.

– Знаешь?! Откуда? Неужели это известно всем и каждому?

Бобби примирительно вскинула руки:

– Нет-нет, ты ничем себя не выдала! Я бы в жизни не догадалась об этом, если б не знала. То есть… – Бобби склонила голову к плечу, сообразив, что ляпнула очевидную бессмыслицу. – Если б я заранее не знала, что ты женщина, я бы, глядя на тебя, этого даже не заподозрила.

Винтер застыла с открытым ртом. Гнев, закипавший в ней, сменился безмерным потрясением.

– Ты знала заранее?

– Не то чтобы знала, – поправилась Бобби, – скорее, слышала. Но как только попала сюда и увидела тебя, сразу подумала: «Это же она, иначе и быть не может!»

– Так ты… – Винтер осеклась и жестко глянула на девушку. – Где ты обо мне слышала? От кого?

– Точно уже не припомню, – ответила Бобби, – но в «Тюрьме миссис Уилмор» все до единого знают историю о Солдате Винтер.

После долгого молчания Винтер произнесла дрожащим голосом:

– Мне нужно выпить.

– У тебя же есть выпивка, – заметила Бобби.

– Мне нужно что-нибудь покрепче.

Выйти в коридор, отыскать служанку, сделать заказ – на все это потребовалось время, и, занимаясь этим, Винтер приложила все усилия, чтобы овладеть собой. За столик она вернулась почти спокойной, и голос ее только самую малость подрагивал, когда она спросила:

– Так ты была в «Тюрьме миссис Уилмор»?

Бобби кивнула:

– С тех пор, как мне сравнялось десять.

– И там слышали обо мне?

– Ну да, – сказала Бобби. – Это все равно что школьная легенда. Каждая новенькая рано или поздно ее услышит.

Вошла служанка, уже с другим подносом, на котором красовались три чистых глиняных кубка и лишенная этикетки бутыль с мутной жидкостью. Винтер схватила бутылку, наполнила кубок и тут же залпом осушила его. Крепкое пойло обожгло горло и комом ухнуло в желудок.

– И что говорится в этой легенде? – осведомилась она.

– Я слышала по меньшей мере с десяток версий, – сказала Бобби, – но все они сходятся в одном: что была воспитанница по имени Винтер и она сбежала из «тюрьмы», что до нее никому не удавалось. Одни рассказывали, что она обосновалась в столице и стала воровкой, другие – что бежала в провинцию и сделалась любовницей атамана разбойников, но большинство сходилось на том, что Винтер переоделась мужчиной и поступила на армейскую службу.

«Должно быть, Анна и Лия кому-то все выболтали. – Подруги клялись и божились, что унесут в могилу тайну ее побега вкупе с робкой мыслью навсегда ускользнуть из когтей миссис Уилмор, укрывшись в рядах армии. Впрочем, оглядываясь назад, Винтер понимала, что слишком многого ожидала от девочек-подростков. – На их месте и я, скорее всего, не смогла бы держать язык за зубами».

– Никогда не помышляла о том, чтобы стать любовницей разбойника, – бесцветным голосом проговорила Винтер. – Может быть, и зря.

– Когда я попала в Хандар, – сказала Бобби, – и тебя назначили нашим сержантом, я сразу подумала, что ты – та самая Винтер. Имя не то чтобы редкое, но мне подумалось, что это судьба. – Лицо девушки отчасти обрело прежнее, восторженно-пылкое выражение.

– Но как же ты сбежала?

– Я украла кошелек с деньгами из кабинета миссис Уилмор, – с гордостью сообщила Бобби. – А еще свела знакомство с одним из возчиков, которые доставляли в «тюрьму» продовольствие. Вскорости я уговорила его тайком вывезти меня наружу.

– Похоже, тебе побег дался легче, чем мне, – пробормотала Винтер. Бобби вспыхнула до корней волос. Заметив это, Винтер поняла, каким образом она уговаривала возчика, и покачала головой. – Прости. Я не нарочно.

– Мне не верилось, что я и вправду повстречалась с тобой, – продолжала Бобби с таким видом, словно с ее плеч сняли непомерную тяжесть. – Долго, очень долго я раздумывала, не стоит ли сказать тебе правду, но потом решила, что это слишком опасно. Ты сумела одурачить всех, и мне не хотелось бы оказаться тем человеком, который все испортил. Так что я просто оставила все как есть.

– В этих легендах, – проговорила Винтер, – упоминается еще о ком-нибудь, кроме меня?

– Не помню, – призналась Бобби. – Святые угодники, если б только я могла рассказать девочкам в «тюрьме», что встретилась с тобой! Сара бы лопнула от зависти.

Винтер отгоняла тень, которая неотступно маячила на краю сознания, – длинные рыжие волосы, зеленые глаза… «Разве может являться призрак того, кто вовсе не умер? – Чувствуя, как подкатил к горлу тугой комок, Винтер снова наполнила свой кубок. – Они ее даже не помнят!»

– Так, – произнесла она. – На сегодня, наверное, хватит тайн?

Бобби с легким удивлением глянула на нее:

– Я хотела спросить, как ты…

– Потом. Сейчас я намерена хорошенько надраться. Вы двое можете присоединиться ко мне. – Вспомнив о вежливости, Винтер повторила свои слова по-хандарайски.

Феор заглянула в свою кружку с пивом:

– Когда я жила на Памятном холме, нам, саль-ируск, запрещалось употреблять спиртное. Зато экмали были до него весьма охочи, и мне всегда было любопытно узнать, что же их так привлекает.

– Ну так валяй! – Винтер повернулась к Бобби. – А ты? Тебе когда-нибудь случалось напиваться вдрызг?

Бобби покачала головой, снова краснея:

– В «тюрьме» некоторые девочки тайком попивали, но я так никогда не поступала.

– Тот не солдат, кто ни разу не надрался! – заявила Винтер. – Пойду закажу нам вторую бутылку.

«И может быть, тогда, – прибавила она мысленно, – мне ничего не приснится».

Глава восемнадцатая

После того как выпили за Адрехта, правила хорошего тона потребовали поднять тост за всех прочих капитанов, затем – за его величество короля, наследную принцессу, Последнего Герцога и, само собой, принца Эксоптера, чьим августейшим гостеприимством пользовался полк. Дальнейшие события Маркус помнил смутно, хотя точно был уверен, что Джен, заливаясь смехом, предложила добыть полковой реестр и выпить по отдельности за каждое имя в списке личного состава.

До этого не дошло, но содержимого в бутылке изрядно поубавилось, и у Маркуса хватило сил только на то, чтобы к исходу ночи добраться до своей комнаты. Джен, по-приятельски обхватив его одной рукой за плечи, предложила без церемоний остаться у нее, но Маркус не сомневался, что она попросту чересчур пьяна, чтобы осознать истинный смысл своего предложения.

Проснувшись утром, он обнаружил, что на удивление бодр и свеж, и более того – вдруг точно понял, как надлежит действовать. Маркус сменил потрепанную полевую форму на парадный мундир, заботливо отстиранный и выглаженный Фицем. В комнате его имелось зеркало, чудом уцелевшее при разграблении дворца. Маркус на минуту задержался перед ним, оглядел себя и остался доволен. До блестящего лейтенанта, едва покинувшего академию, ему было далеко, но по крайней мере он выглядел так, как положено офицеру ворданайской армии.

Фиц, безукоризненно опрятный, как всегда, ожидал в приемной, держа под мышкой пачку бумаг. Когда Маркус вышел в приемную, лейтенант четко откозырял. То ли отменный слух подсказал ему, что начальство уже на ногах, то ли он с самого с утра торчал перед дверью, словно сторожевой пес.

– Доброе утро, сэр.

– Доброе утро. – Маркус мельком глянул на бумаги. – Там есть что-нибудь действительно важное?

– Ничего срочного, сэр.

– Отлично. Тогда сунь их куда-нибудь и ступай со мной.

Фиц снова козырнул, положил бумаги на разбитый приставной столик, который Маркус использовал в качестве письменного стола, и двинулся вслед за капитаном.

– Могу я осведомиться, куда мы направляемся? – спросил он, пока Маркус вел его по запутанным, как лабиринт, коридорам дворца.

– Повидаться с полковником.

– Вот как! – По тону Фица невозможно было сказать, что он думает об этой идее.

Маркус всеми силами старался сохранить настроение, в котором пробудился. Джен была совершенно права. Даже если полковник не в духе, существуют вопросы, на которые необходимо получить ответ. Маркус усердно гнал из мыслей образ Януса, раздраженный огонек в серых глазах, саркастически приподнятую бровь. «В самом деле, капитан? Что ж, если вы не в состоянии позаботиться о таких мелочах лично…»

Маркус мысленно встряхнулся, оглянулся, желая убедиться, что Фиц, которого он прихватил с собой ради моральной поддержки, следует за ним, и свернул в последний коридор, ведущий к покоям полковника. К его изумлению, лейтенант остановился как вкопанный.

– Что-то не так?

Фиц покачал головой:

– Не знаю, сэр, но полковник потребовал, чтобы в этом коридоре поставили двух часовых, и я совершенно точно помню, что добавил этот пост в расписание дежурств.

– Какая рота дежурит сегодня? – спросил Маркус. Фиц, судя по всему, хранил весь график работ первого батальона в голове, занося его на бумагу исключительно ради удобства простых смертных.

– Рота Дэвиса, сэр.

– Вот и ответ, – мрачно заключил Маркус. – Напомни мне, когда вернемся, перекинуться с ним парой слов.

– Есть, сэр.

Маркус двинулся дальше, чувствуя, как иссякает бодрое утреннее настроение. Они находились в самых недрах дворца, и единственным источником света, помимо редких потолочных люков, были светильники со свечами, расставленные в глубоких стенных нишах. Маркусу показалось, что на подходе к покоям полковника расстояние между светильниками увеличилось и он словно спускается в царство теней.

Или не показалось. Ниша, располагавшаяся чуть дальше дверей в комнаты Януса, была пуста. Светильник валялся на полу, воск растекся по плитам, свечи погасли, и в этом отрезке коридора царил полумрак.

– Сэр, – встревоженно сказал Фиц, – что-то определенно не так. Я точно знаю, что на входе в комнаты полковника должна стоять охрана.

– Ты прав. – По спине Маркуса пробежали мурашки, и он положил руку на рукоять сабли. – Может быть, он куда-то вышел и взял охрану с собой?

– Возможно… – Фиц осекся, принюхался и указал рукой: – Туда!

Они пробежали мимо дверей полковника. Коридор за ними был заброшен и большей частью погружен в темноту, но на скорченном теле, которое заметил Фиц, вне сомнения, был синий ворданайский мундир.

– Святые угодники! – пробормотал Маркус, останавливаясь. Часовой, безжизненно обмякнув, лежал у стены, из его уха и с затылка стекали струйки крови и скапливались лужицей на полу. Брызги темной крови были видны и на самой стене – как будто часового ударили об нее изо всех сил. Выпавший из рук мушкет валялся неподалеку.

Фиц опустился на колени, но тут же выпрямился.

– Он мертв, сэр.

– Вижу, – отозвался Маркус, лихорадочно соображая. – Вот что – беги в казармы, возьми всех, кого сможешь собрать за пять минут, и возвращайся сюда. Понял?

– Так точно, сэр, но…

– Я проверю, что с полковником. – Маркус обнажил саблю. – Бегом!

Дверь в покои полковника была приоткрыта, и в проеме блестело что-то металлическое. Маркус не сразу распознал засов, вместе со всем крепежом выдранный из глухой каменной стены.

«Что за дьявольщина здесь творится?» Маркус, выставив перед собой саблю, толкнул дверь ногой. За дверью находилась прихожая, которую Янус использовал как кабинет; другие двери вели из прихожей в спальню, столовую и комнату слуги. Большую часть кабинета занимал огромный шаткий стол, треснувший пополам оттого, что на него упало тело второго часового, лицо которого было искажено и почернело от удушья, горло превратилось в сплошной лиловый кровоподтек.

Маркус сделал глубокий вдох, острие его сабли подрагивало. Капитан подумал, не подать ли голос, но если убийцы – а кто еще это мог быть? – еще здесь, он только привлечет к себе внимание. А если они сделали свое дело и ушли? Такой исход казался немыслимым, но у Маркуса пересохло во рту.

Дверь в спальню была полуоткрыта. Маркус, стараясь ступать как можно бесшумнее, подобрался к ней – и застыл, услышав доносящиеся изнутри голоса. Первый, к его безмерному облегчению, принадлежал Янусу.

– Я ожидал чего-то подобного, – говорил полковник по-хандарайски.

Второй голос, незнакомый и молодой, отвечал со зловещей любезностью:

– В таком случае ты глупец, если не раздумывая отправился навстречу собственной смерти.

– Это ваша Мать глупа, если полагает, что, убив меня, что-то изменит.

Маркус так же бесшумно двинулся дальше. В проеме между дверью и косяком он различил синее пятно – по всей видимости, мундир Януса, стоявшего у дальней стены комнаты.

– Ты ничего не понимаешь. Еще один из длинной череды глупцов, которые полагали нас легкой добычей и обнаружили, что ошибались.

– Времена изменились. Искупители…

– Искупители ничего не изменили. Подобные им прихлынут, затем отхлынут, точно волны на морском берегу. Все они – ничто. Мать вечна.

– Последний Герцог с этим не согласен. Понтифик Черных, как я подозреваю, тоже.

– Гадж рахкса анн! – Маркус не знал, что это означает, но хандарай произнес эти слова с омерзением, точно сплюнул. – Если ты – лучший, кого он мог призвать, стало быть, его орден воистину измельчал.

Послышался звук шагов, и в поле зрения Маркуса появилась, перекрывая обзор, обтянутая бурой тканью спина человека, который двигался между ним и Янусом. Вряд ли ему подвернется лучший шанс, да и Маркус не выжил бы за эти пять лет в Хандаре, если б позволял себе исключительно честный бой. Он пинком распахнул дверь и сделал выпад, которым мог бы гордиться его старенький учитель фехтования. Лезвие сабли вошло меж лопаток молодого хандарая…

Вернее, должно было войти. В тот самый миг, когда Маркус начал двигаться, незнакомец немыслимо быстро крутнулся на месте. Маркус мельком увидел безволосую голову и тонкий рот, растянутый в безрадостной усмешке. Одна из рук незнакомца взметнулась с проворством змеи, и ребро ладони за долю секунды до удара обрушилось на плоскость сабли. Раздался резкий оглушительный звон о камень. Клинок обломился ровно на треть, и острый осколок ударился о стену с такой силой, что посыпались искры. Затем подпрыгнул и, неистово вращаясь, пролетел через всю комнату, между тем как Маркус остолбенело таращился на обломок клинка, торчавший из рукояти.

Глаза его еще отчаянно отказывались верить тому, что видели, но тело, подхлестнутое чутьем, само отпрянуло назад, когда рука незнакомца вновь пришла в движение, почти небрежно нанося удар слева, который прорезал воздух, словно пушечное ядро. Маркус попятился, зашатался, теряя равновесие, и налетел спиной на сломанный стол в прихожей. Незнакомец размытым пятном промелькнул перед ним, и только отчаянный нырок в сторону помог Маркусу увернуться с его пути. С оглушительным, как разрыв снаряда, грохотом край стола разлетелся фонтаном щепок.

Маркус упал на пол, перекатился и уткнулся в потрепанный диван. Обломок сабли он выронил еще раньше и сейчас попытался сдернуть с пояса нож, но не успел – хандарай уже прыгнул на него. Маркус вновь откатился, уходя от столкновения, но на сей раз незнакомец это предвидел, и движение Маркуса прекратила ловко подставленная нога.

– Прощай, расхем! – прошипел хандарай, но, прежде чем капитан успел хотя бы дрогнуть, безволосый убийца исчез из поля зрения, отскочив быстрее, чем мог уловить взгляд. Над головой Маркуса сверкнула сталь, а затем опять раздался сокрушительный грохот, с каким врезается в цель осадный таран.

Встряска придала капитану сил подняться на колени, хотя каждый вздох до сих пор давался с трудом. В прихожей был Янус, сжимавший в руке шпагу, – это его атака вынудила убийцу увернуться. Ответный удар хандарая должен был припечатать полковника к дверному косяку, но Янус отклонился вбок, и кулак убийцы врезался в косяк с такой силой, что старинный песчаник дал трещину. При этом полковник успел полоснуть шпагой по боку противника. Тонкий клинок рассек рубаху, и вокруг прорехи заалела яркая кровь.

«По крайней мере его можно ранить». Маркус, шатаясь, поднялся на ноги, а незнакомец меж тем снова, уже с большей осторожностью, атаковал Януса. Он стремился проделать со шпагой полковника то же, что проделал с саблей Маркуса, – переломить ее сильным ударом, но проворный клинок остался за пределами досягаемости и, очертив круг в воздухе, оцарапал до крови рукав противника. Третья неудачная попытка, судя по всему, разъярила хандарая, и он, схватив ближайший стул, швырнул его в полковника, точно мяч. Янус увернулся – и тут же вынужден был броситься на пол, спасая свою жизнь, потому что вслед за стулом уже несся в атаку сам убийца.

Маркус огляделся в поисках хоть какого-то оружия. Наиболее подходящим ему показалась украшенная причудливым узором лампа, и капитан уже потянулся к ней, когда кто-то прошептал ему на ухо:

– Быть может, вам пригодится вот это, сэр?

Маркус посмотрел через плечо и увидел, что рядом с ним примостился на корточках Огюстен. Он держал в каждой руке по пистолету. Это были изящные безделушки из отполированного дерева, с серебряной чеканкой, но, что гораздо важнее, – заряженные и со взведенными курками. Без лишнего слова он схватил пистолеты.

– Осторожней, сэр, – предупредил Огюстен. – Чувствительные курки.

Маркус уже разворачивался с пистолетами в обеих руках. Янус выиграл несколько секунд, нырнув под сломанный стол, но незнакомец отшвырнул этот стол без малейшей натуги, точно дешевую игрушку. Когда он зашагал вперед, Маркус тщательно прицелился и даже сумел усмехнуться.

– Прощай, демон! – проговорил он, но эти слова потонули в грохоте пистолетного выстрела, который в замкнутом пространстве комнаты прозвучал сокрушительно громко.

Хандарай развернулся так резко, словно его ударили кулаком в плечо, и пошатнулся. Маркус бросил разряженный пистолет, перекинул другой в правую руку… и тут у него отвисла челюсть, потому что он не верил собственным глазам. Убийца поднял сжатую в кулак руку. Из кулака медленно капала кровь. Когда хандарай разжал пальцы, Маркус услышал, как с едва слышным звоном отскочила пистолетная пуля. «Он поймал ее», – подумал капитан.

– Ложитесь, сэр!

Маркус успел узнать голос Фица. Ни секунды не раздумывая, он бросился на пол и зажал руками уши. Грохот выстрелов, намного оглушительней первого, разорвал воздух, и Маркус услышал оголтелый свист пуль и цоканье рикошетов. За ними последовал жуткий – словно раздирали что-то – звук, пронзительный вопль, и постепенно наступила тишина.

Маркус осторожно поднял голову. Больше десятка солдат стояли по обе стороны наружной двери, и мушкеты у них в руках еще дымились. В коридоре за самым порогом лежал в луже ярко-алой крови еще один солдат – его рука вместе с изрядным куском плеча была оторвана начисто. Позади него прижался спиной к стене Фиц, и глаза у него округлились, как плошки. Убийца исчез бесследно.

К немалому изумлению Маркуса, сам он оказался невредим – по крайней мере, на первый взгляд. Он обнаружил, что Янус тоже способен встать на ноги без посторонней помощи. Взгляд, который полковник вперил в капитана, выражал почти сожаление.

– Сэр, – проговорил Маркус, когда обрел дар речи, – вы не ранены?

– Не думаю, капитан. – Янус бросил шпагу на пол и дотошно ощупал себя. – Нет, не ранен.

– Фиц! – окликнул через плечо Маркус. – У тебя все в порядке?

– Так точно, сэр!

Обычно невозмутимому лейтенанту хватило двух-трех секунд, чтобы полностью взять себя в руки. «У него даже голос не дрожит», – с легкой завистью подумал Маркус.

– Кто-нибудь еще ранен?

– Боюсь, что капрал Дентроп мертв, сэр, – ответил Фиц. – Больше никто из нас не пострадал.

– Ладно. – Маркус едва не отшвырнул прочь второй пистолет, но в последний момент спохватился, что тот заряжен. Тогда капитан осторожно опустил курок и повернулся к дверному проему. – Нужно будет отправить посыльных во все дежурные роты. Запереть все ворота, выставить кордон у наружной стены и…

– Нет, – прозвучал у него за спиной голос Януса.

– Что?! – набросился Маркус на полковника. – Со всем уважением, сэр, но это было покушение на убийство. И оно едва не увенчалось успехом. Нельзя же просто дать этому негодяю уйти…

– Солдаты не смогут его задержать, – сказал Янус. – И я предпочту не терять тех, кто попытается это сделать.

Маркусу хотелось заорать во все горло. В глубине души он до сих пор был потрясен невероятностью случившегося и пониманием того, что Янус явно знал что-то и не помышлял этим знанием делиться. Маркус едва сдерживался, чтобы не схватить полковника за грудки и трясти до тех пор, пока тот не объяснит, что, черт возьми, происходит. Годы, проведенные в жестких рамках армейского этикета, схлестнулись с разнузданным порывом чувств, и Маркус стиснул кулаки с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

– Сэр, – услышал он напряженный голос Фица, – это еще не все. Нижний город горит.

– Горит?!

Эта весть остудила растущий гнев Маркуса, как ведро ледяной воды. Капитан достаточно долго прожил в Эш-Катарионе, чтобы проникнуться страхом, который жители столицы питали к пожарам. Построенный в основном из сухого дерева и глины, смешанной с камышом, город представлял собой идеальное огниво. Местные дома так тесно лепились друг к другу, что вспыхнувший огонь остановить было почти невозможно.

Запрет на применение огня в качестве оружия был единственным правилом, которое соблюдали все без исключения, даже уличные шайки. В большинстве своем хандараи обходились дома без свечей или ламп, а еду стряпали в выложенных камнем костровых ямах, так что опасность случайного возгорания была невелика. И все равно каждые два-три десятка лет целые кварталы Нижнего города выгорали дотла. Среди местных аристократов, живших за каменными стенами, которые служили действенной преградой огню, подобные происшествия именовались «алым цветением Эш-Катариона», и знатные горожане собирались на крышах домов, чтобы выпить и полюбоваться на красочное зрелище.

– Где горит? – быстро спросил Маркус. – Огонь сильный?

Пожарной службы как таковой в Хандаре не существовало, но, может быть, Первый колониальный сумеет что-то предпринять.

– Сильный, – ответил Фиц. – Наши часовые на стенах доложили, что на западной окраине города занялись почти одновременно четыре пожара. Ветра почти нет, но вы же знаете, как быстро в таких случаях распространяется огонь. Я отправил посыльных ко всем нашим патрулям в Нижнем городе.

– Хорошо. – Маркус повернулся к полковнику. – Сэр, четыре пожара одновременно – наверняка дело рук противника. Возможно, это прикрытие для мятежа, который…

К его изумлению, Янус улыбался. Не обычной своей улыбкой, которая возникала на крепко сжатых губах и тут же исчезала, а безудержной, почти безумной ухмылкой.

– Можете идти, лейтенант. Мы с капитаном скоро к вам присоединимся.

Взгляд Фица метнулся от полковника к Маркусу, и тот едва заметно кивнул. Лейтенант козырнул и погнал в коридор ошалелых солдат, в руках у которых до сих пор дымились мушкеты. Едва они скрылись из виду, Янус стремительно развернулся к Маркусу:

– Разве не ясно, капитан? Они еще здесь!

– Не понимаю, о чем вы.

– Имена! Когда мы нашли хранилище пустым, я решил было, что их вывезли из города еще несколько месяцев назад. При том что их могли спрятать в любом уголке Десола, нам пришлось бы потратить на поиски десятки лет. Но теперь…

Маркус нахмурился:

– Почему вы считаете, что их и впрямь не вывезли?

– Вспомните о пожарах! Дело рук противника, сказали вы – и проявили похвальную интуицию. Однако с чего бы искупителям поджигать город?

– Чтобы добраться до нас, полагаю… – Маркус осекся, увидев, как Янус нетерпеливо махнул рукой.

– Нет-нет! Они наверняка знают, что мы стоим во Внутреннем городе. Огонь причинил бы нам некоторые неудобства, но уж верно не погубил бы. Такое могло бы прийти в голову фанатику-одиночке, но четыре пожара одновременно? Не верю.

– Что же тогда?

– Прикрытие. Вы сами произнесли это слово. Пожар не даст нам выйти из-за стен, а они тем временем беспрепятственно вывезут сокровище. – Безумная ухмылка Януса таяла на глазах, лоб прорезали глубокие морщины.

– Но… – Маркус попытался следовать этой цепочке рассуждений, свято уверенный, что где-то в ней таится изъян. – С чего вы вообще взяли, что эти пожары имеют какое-то отношение к вашему древнему сокровищу?

Янус изогнул бровь.

– Странно, что вы, капитан, не пришли к тому же выводу. В конце концов, именно вы, и никто другой, спасли мою жизнь от подосланного ими убийцы.

– Возможно, – согласился Маркус, – но…

– Как по-вашему, обычный человек может двигаться с такой немыслимой скоростью или наносить такие мощные удары? Смог бы обычный человек поймать пулю на лету? – Развернувшись на каблуках, Янус ткнул пальцем в трещину на каменном косяке двери. – Вам известен хоть один обычный человек, который способен голыми руками ломать камень?

– Я не знаю, что я видел, – сказал Маркус, уклоняясь от прямого ответа.

– Все вы знаете, – бросил Янус с беглой усмешкой, – просто вы еще не готовы поверить доводам собственного разума. Я, капитан, верю своему разуму, и он говорит мне, что сокровище Короля-демона существует. Теперь мы должны действовать без промедлений, чтобы добыть его во исполнение воли нашего монарха. И, – прибавил он после минутного размышления, – уберечь это сокровище от рук Последнего Герцога.

Проснувшись, Винтер поняла, что затылок у нее раскалывается от боли, во рту стоит вкус сточной воды, а тело требует немедленно посетить уборную.

Бобби лежала рядом, прильнув к Винтер и положив голову ей на плечо. Феор спала в углу напротив, как котенок, свернувшись клубком на груде подушек.

Винтер вывернулась из объятий Бобби – та пробормотала что-то, но не проснулась – и обнаружила, что у нее затекла нога. Винтер тихонько пошлепала по ней, стараясь хоть как-то пробудить к жизни упрямую конечность, и поковыляла в коридор. Обычай хандараев пользоваться большими общими ночными горшками в прошлом уже доставлял Винтер серьезные неприятности. По счастью, в этот ранний час глазеть на нее было некому. От души облегчившись, она ощупью добралась в полумраке коридора до комнатушки, в которой провела ночь со своими юными спутницами.

Кое-что ей все-таки приснилось, но эти сны были странные, бессвязные. В них, само собой, присутствовала Джейн, но, кроме нее, еще и капитан Д’Ивуар, сержант Дэвис и кто-то еще – Винтер уже не могла вспомнить. Что бы ни происходило в этих снах, память о них улетучивалась с каждой секундой.

Открыв Бобби свою тайну, Винтер хотела тем самым отвлечь девушку от мрачных размышлений о том, что с ней произошло, – и замысел удался даже слишком блестяще. Бобби и Феор с умеренным воодушевлением приступили к выпивке – и очень скоро все разговоры о магии и миссис Уилмор были забыты, по крайней мере на время. Винтер, несмотря на всю свою браваду, никогда не была завзятой выпивохой. Всегда оставалась опасность, что, захмелев, она нечаянно выдаст себя. Общество людей, которые уже все знали, удивительным образом раскрепостило Винтер, и, когда накатившая было хандра отступила, девушка с удовольствием ударилась в загул.

Сейчас-то, конечно, удовольствия изрядно поубавилось. Тщетно протирая глаза, Винтер гадала, возможно ли добыть в этом заведении холодной воды – кружку, а еще лучше ведро. Раздвинув тряпичную занавеску, она заглянула в комнату и обнаружила, что Бобби перевалилась на другой бок и мирно похрапывает у стены, а Феор…

Феор уже поднялась на ноги. Глаза ее были открыты, но смотрели как-то странно, как будто хандарайка вглядывалась в нечто далекое, находящееся за стенами таверны. Отрешенный взгляд скользнул по Винтер, но девушка словно не заметила ее.

– Феор! – позвала Винтер шепотом, стараясь не разбудить Бобби. – Что случилось?

Губы хандарайки беззвучно шевелились. Винтер шагнула в комнату, хотела взять Феор за плечо, но едва проход освободился, та сорвалась с места, оттолкнула протянутую руку Винтер и, взметнув занавеску, стремглав вылетела в коридор. От неожиданности Винтер на миг остолбенела, вслушиваясь в дробный топот удаляющихся шагов, а потом от души выругалась.

– Бобби! – рявкнула она. – Подъем!

Глаза капрала тотчас распахнулись, и она, зевнув, села.

– Что такое, сэр? Разве я не…

– Шевелись! – бросила Винтер. – Феор ушла. Надо догнать ее, пока она не попала в беду.

– Есть, сэр!

Бобби резво вскочила на ноги – армейская выучка взяла верх над похмельной вялостью – и вслед за Винтер выбежала в коридор. В соседних комнатах завозились разбуженные постояльцы, кое-где раздались возмущенные крики, но Винтер не обратила них внимания. В общем зале было темно и пусто, Феор ни следа, и Винтер, проскочив через него, вылетела на предрассветную улицу.

По счастью, хандарайка не свернула ни в один из запутанных проулков, которыми был источен весь Нижний город. Даже в этот ранний час народу на улице хватало – в основном торговцы и носильщики, доставляющие заказы. В хлопотливой суете, которая с каждой минутой приумножалась, Винтер разглядела Феор – та скорым шагом двигалась вперед, углубляясь в недра трущоб, все дальше от ворот во Внутренний город.

Только через три улицы Винтер и Бобби сумели нагнать ее, локтями прокладывая себе дорогу в предутренней толпе. Винтер, тяжело дыша, схватила Феор за здоровую руку и рванула к себе, вынуждая остановиться. С каждым вздохом голова раскалывалась от боли, а горло саднило так, словно его надраили наждачной бумагой. «Зверя мне в зад! И чья же это была блестящая идея?»

Феор обернулась, и миг спустя ее отрешенный взгляд обрел осмысленность.

– Что с тобой? – спросила Винтер. – Что случилось?

– Она здесь, – нетерпеливо проговорила Феор. – Пожалуйста, отпусти меня.

– Кто здесь? Куда ты идешь?

– Мать. Я должна ее отыскать. – Феор посмотрела в ту сторону, куда так поспешно направлялась. – Я чую ее.

– Мать? – Винтер все еще хватала ртом воздух. – Но я думала… ты же сказала…

– Я должна пойти к ней, – сказала Феор. Она оглянулась на Винтер, и стало видно, что глаза ее полны слез. – Прошу тебя. Ты не понимаешь.

– Что происходит, сэр? – окликнула Бобби.

Винтер глянула на капрала. Поразительно, но девушка явно куда меньше страдала от последствий ночного кутежа. Она даже не запыхалась.

– Она считает, что нашла свою Мать, – сказала Винтер по-ворданайски. – Не настоящую мать, конечно, а главу их ордена, или что-то в этом духе. И теперь хочет пойти к ней.

Феор снова дернула руку, пытаясь вырваться. Винтер прикусила губу, не зная, как поступить.

– Нам нельзя здесь стоять, – сказала Бобби.

Быстро оглядевшись по сторонам, Винтер убедилась, что девушка права. Троица оказалась в центре всеобщего внимания, взглядов, устремленных на нее, все прибывало, и выражение смугло-серых лиц никак нельзя было назвать дружелюбным. То ли местные жители решили, что два солдата пристают к их соотечественнице, то ли им хватало огульной нелюбви к чужеземцам – но в любом случае дело грозило принять неприятный оборот.

– Нельзя отпускать ее невесть куда одну, – решила Винтер. – Я пойду с ней, а ты…

– Я пойду с вами, – перебила Бобби и улыбнулась. – К тому же я считаю, что вместе нам будет безопасней.

Сил на споры у Винтер не было, да она и сомневалась, что так уж хочет спорить. Она вновь повернулась к Феор.

– Мы идем с тобой, – сказала Винтер. – И никаких возражений.

Феор озадаченно моргнула, затем покачала головой:

– Мать не станет…

– Я сказала – никаких возражений. И пошли уже, хватит тут торчать.

Хандарайка поколебалась, затем коротко кивнула и споро зашагала дальше, а Винтер с Бобби последовали за ней по пятам.

– Далеко нам идти? – окликнула Винтер.

– Недалеко, – ответила Феор. Брови ее были сосредоточенно сдвинуты. – Думаю, она движется. И с ней другие – там, вот за этой улицей…

Она осеклась, подняла голову. Винтер проследила за ее взглядом. Небо над городом едва заметно розовело. Вначале Винтер решила, что это заря. Потом разум, слегка затуманенный похмельем, напомнил ей, что они идут на запад, оставив Внутренний город за спиной. Зарево на глазах становилось ярче, и вот уже Винтер различила, как в предутренних, еще не развеявшихся сумерках поднимаются к небу струйки дыма.

«Пожар!» – сообразила она. Со всех сторон уже доносились тревожные крики. Пожар был извечным страхом всех без исключения жителей Нижнего города.

– Сэр!

Круто развернувшись, Винтер успела увидеть, как Феор целеустремленно двинулась дальше – прямо в сторону пожара. Размышлять было некогда. Бобби, топоча ногами, уже бросилась за Феор. Винтер стиснула зубы, борясь с болью в затылке, и побежала следом.

В первые минуты им пришлось пробиваться через нахлынувший внезапно людской поток. Гонимые первыми признаками пожара, обитатели Нижнего города высыпали из своих жилищ, словно тараканы, волоча кто детей, кто узлы с пожитками. Никто даже не пытался бороться с огнем, и в огромной толпе было на удивление мало смятения и испуганных криков. То была минута, к которой эти люди готовились всю свою жизнь, и сейчас они молча, с неумолимой решимостью спасались бегством.

Толкая со всех сторон, толпа отшвырнула Винтер на пару шагов назад и разделила с Бобби. В панике девушка озиралась по сторонам и наконец заметила, что капрал укрылась в проеме между двумя деревянными домами. Винтер пробивалась к ней, орудуя локтями с такой силой, что едва не сшибала людей с ног, и в конце концов сумела вырваться из основного потока.

– В такой толпе нам ее не найти! – прокричала она на ухо Бобби. – Может, на крышах…

И осеклась, потому что людское половодье схлынуло так же внезапно, как появилось. На опустевшей улице осталась лишь горстка народа – либо самые медлительные, либо те, кого в суматохе сбили с ног или оглушили. Винтер разглядела Феор, которая вопреки всему ухитрилась продвинуться против течения толпы и сейчас была уже в самом конце улицы. Винтер указала на нее Бобби, та кивнула, и девушки вновь побежали.

Огня еще не было видно, но зарево, безусловно, становилось ярче, и Винтер чуяла запах древесного дыма. Феор завернула за угол в нескольких ярдах от них. Винтер едва не столкнулась с двумя молодыми хандараями, которые вели под руки глубокого старика. В последнюю секунду она успела увернуться с их дороги и, не обращая внимания на косые взгляды, понеслась дальше. Бобби опередила ее на пару шагов, но, добежав до угла, остановилась так внезапно, что Винтер едва не врезалась и в нее.

Улица, на которую они свернули, оказалась короткой, всего двадцать или тридцать ярдов, и упиралась в перекресток. Судя по тому, сколько девушкам пришлось пробежать, сейчас они приблизились вплотную к самой окраине города. Зарево здесь было значительно сильнее, и Винтер разглядела пляшущие в небе языки пламени. Правда, все они были далеко, и Винтер сообразила, что видит два пожара – один пылает по правую руку от нее, другой слева. Прямо впереди, по направлению к выходу из города, ночь оставалась все такой же темной.

На улице стояли люди – больше десятка. Все в белых рубахах, грязно-белых штанах и в длинных черных плащах с капюшонами. Полы плащей особым, хитроумным способом были подвязаны к поясу, чтобы ничего не мешало двигаться. Все сжимали в руках обнаженные сабли, широкие и короткие, с расширяющимся к основанию клинком – типичное оружие десолтаев. Это были молодые мужчины, бородатые, с черными волосами и лицами заметно более темного оттенка, нежели у городских жителей. Лицо одного из них скрывала серая маска, совершенно гладкая, если не считать пары отверстий для глаз.

Винтер поняла, кто перед ней, хотя никогда не видела этого человека лично. Всякому, кто служил в Первом колониальном полку, довелось слышать о Малике дан-Белиале, Стальном Призраке Большого Десола. Еще задолго до Искупления он причинял немало хлопот принцу и его союзникам-ворданаям. Говорили, он то ли колдун, то ли заключил сделку с демонами. Винтер всегда пренебрежительно отмахивалась от этих баек – но сейчас, оказавшись прямо перед безликой зловещей маской, она припомнила колдовское сияние, возникшее под ладонями Феор, и усомнилась в своем отношении. Впрочем, сейчас Стальной Призрак и не нуждался в помощи демонов. При нем десяток вооруженных людей, а у них с Бобби только ножи. Винтер встала как вкопанная и с бьющимся сердцем огляделась в поисках Феор.

Одно из зданий, выходивших на улицу, представляло собой старинную, изрядно обветшавшую каменную постройку – просто стена вокруг внутреннего двора, позади которого виднелись более современные строения из дерева. Кустарные ворота этого памятника старины были распахнуты, и из них выходила небольшая процессия.

Первым шел огромный лысый человек, в котором Винтер распознала одного из экмалей, слугу-евнуха наподобие того, который когда-то сопровождал Феор. Вслед за великаном двигалась старуха, под потрепанным серым балахоном с ног до головы закутанная в белое полотно. Старуху поддерживал под локоть мальчик лет четырнадцати-пятнадцати, тоже совершенно лысый. Рядом с женщиной шагал еще один человек, похожий на телохранителя.

За этой троицей следовала повозка о четырех колесах, взамен оглобель – длинные деревянные шесты спереди и сзади. На шестах имелись поперечины, позволявшие вручную переносить груз, и именно этим были заняты восемь носильщиков – четверо впереди повозки, четверо сзади. Эти люди были одеты как обычные хандарайские рабочие, но размеренная ровная поступь выдавала в них давнюю привычку к слаженным действиям. За каждым из носильщиков тянулась, медленно рассеиваясь, тонкая струйка белого дыма – как будто все они разом что-то курили, – и Винтер уловила слабый запах жженого сахара.

При виде незваных гостей старуха и ее свита отступили в сторону, пропуская носильщиков. Повозка медленно проплыла мимо десолтаев и двинулась дальше по улице, направляясь к окраине города. Опираясь на своего юного спутника, женщина осторожно ступила к Феор. Пустынные разбойники неуверенно переглянулись.

Стальной Призрак что-то сказал, но так тихо, что Винтер не смогла различить ни слова. Старуха ответила, и ее хандарайская речь прозвучала скрипуче, но внятно:

– Ими мы займемся позднее. – Она не сводила глаз с Феор. – Вначале мне надобно приветствовать мою бедную заблудшую овечку.

– Мать! – Феор, всхлипывая, упала на колени и простерлась ниц в пыли перед старухой. – Мать, я молю о прощении!

– Ну-ну, успокойся, – хмыкнула старуха отнюдь не успокаивающим тоном. – Все будет хорошо, дитя мое. Тебя долго не было с нами.

Феор, все так же не поднимая головы, промолчала. Старуха посмотрела на двух ворданайских солдат. Лицо ее под низко опущенным капюшоном оставалось невидимо, но концы бинтов, свисавшие на грудь, колыхались при каждом движении.

– А это твои друзья? – проговорила она. – Приведите их сюда.

Эти слова положили конец колебаниям Винтер: «Пора сматываться! – Она не хотела бросать Феор, но им с Бобби вдвоем никак не спасти девушку от десятка вооруженных мужчин. – Может, я смогу привести взвод-другой и перехватить их…»

Она поймала Бобби за руку, развернулась к выходу с улицы… и оцепенела. Путь им преграждал тот самый юноша, которого Винтер сочла телохранителем, лысый, как и все прочие, но ладно сложенный и явно небезобидный. Винтер не слышала, как он подошел. Юноша поднял руки, с его ладоней медленно капала кровь.

– Нет, не надо! – услышала Винтер крик Феор. – Молю тебя, Мать, отпусти их! Они спасли меня!

– В самом деле?

– Сэр, – едва слышно сказала Бобби, – я рвану налево, вы направо, и кто-нибудь из нас сумеет ударить его сзади. Сабли у него нет.

Юноша улыбнулся, глядя на них. Винтер судорожно сглотнула.

– Не думаю, что это будет разумно, – ответила она Бобби.

– Но…

Шаги, раздавшиеся сзади, оборвали спор. Три десолтая неспешно подошли к ним и вместе с телохранителем повели девушек по улице. Повозка все так же уплывала вдаль, и прочие десолтаи, в том числе Стальной Призрак, ушли вместе с ней. Остались старуха и Феор, которая что-то быстро говорила вполголоса. Винтер уловила несколько слов – хандарайка рассказывала о том, что с ней приключилось, то и дело запинаясь и сбиваясь от спешки.

В какой-то момент старуха вдруг вперила пронзительный взгляд в Бобби. Винтер, державшая руку на плече капрала, почувствовала, что девушка оцепенела.

– Она… – Бобби прижала ладонь к виску. – В ней что-то есть, я чувствую… что-то неладное.

Феор закончила рассказ и снова простерлась ниц. Старуха словно не замечала ее, целиком сосредоточив внимание на ворданайках. Когда она наконец заговорила, голос ее звучал еще менее приязненно, чем прежде:

– Я полагала тебя более благоразумной, дитя мое.

– Я не видела иного пути. Я была у них в долгу.

– Нет и не может быть долга чести перед еретиками! – отрезала старуха. – Расхемы бесчестны.

– Мать, прости меня! – Феор уткнулась лбом в землю. – Умоляю! Будь милосердна!

– Милосердна, – почти задумчиво повторила старуха. И издала резкий харкающий звук. – Не могу. Обв-скар-иот должен быть вызволен для кого-то более достойного.

– Я принимаю твой суд, – проговорила Феор, – но эти двое…

– Расхемы. Если мы их отпустим, они угодят в силки интригана Орланко. Нет. – Она покачала головой. – Я дарую тебе милость быстрой смерти. Онвидаэр, займись этим. – Голова в капюшоне качнулась в сторону удалявшейся повозки. – Мы отстали. Акатаэр, со мной.

– Мать! – Феор вскинула голову, и голос ее зазвенел от боли, но старуха уже повернулась к ней спиной. Юноша по имени Онвидаэр встал на ее место, а трое десолтаев подступили ближе к Винтер и Бобби.

«Трое. – Мысли Винтер лихорадочно метались. Должен быть хоть какой-то выход. Наверняка. – Развернуться и перехватить руку того, что ближе всех?» Если он недостаточно бдителен, она даже могла бы вырвать у него саблю, да что толку – фехтовать она не умеет. А Бобби останется безоружной против двух других.

Тугой ком каменел в груди, мешая дышать. Едва старуха скрылась из виду, Феор медленно поднялась на ноги и встала перед Онвидаэром. Она была на голову ниже юноши, однако смотрела на него одновременно с вызовом и с чувством, которое Винтер не могла распознать. Словно этих двоих соединяло нечто невидимое и неосязаемое.

Феор схватила ладонь Онвидаэра и направила к своей шее. Приподняла подбородок, чтобы его пальцам проще было сомкнуться на ее горле. Наступила долгая оцепенелая тишина.

И Онвидаэр безвольно уронил руку.

– Не могу, – удивленно проговорил он.

– Ты должен это сделать, – сказала Феор. Горло ее было измазано кровью с ладоней Онвидаэра. – Она почует мою смерть. Она должна почуять мою смерть.

Онвидаэр покачал головой:

– Не могу.

Один из десолтаев выступил вперед.

– Я возьму это дело на себя, если пожелаешь, – сказал он. Тон его был учтив, однако юноша ожег его взглядом, словно ядовитое насекомое.

Теперь за Винтер следили только два десолтая. Она подобралась.

– Прошу тебя, Онви. – Феор закрыла глаза. – Так судила Мать. Я принимаю свою участь.

Онвидаэр на миг поджал губы, затем, похоже, решился. Десолтай, вызвавшийся убить Феор, открыл рот, но не успел сказать ни слова. Юноша сделал шаг вперед, и рука его прянула к виску кочевника. Раздался треск костей, и десолтай, оторвавшись от земли, рухнул бесформенной грудой в уличную пыль.

Два других десолтая закричали, вскинув сабли, но Онвидаэр двигался так стремительно, что превратился в размытый силуэт. Он схватил руку с саблей, вывернул без малейших усилий – снова затрещали кости – и нанес кулаком удар в грудь. Что-то хрустнуло, и десолтай пошатнулся. Он еще падал, когда Онвидаэр метнулся за спину третьему кочевнику, ухватил обеими руками его голову и одним рывком свернул ее.

Оба десолтая беззвучно осели наземь. Феор, до сих пор смотревшая туда, где только что стоял Онвидаэр, дрожала всем телом.

– Тогда отпусти их, – проговорила она, – но Мать должна почуять мою смерть.

– Нет! – вырвалось у Винтер.

– Должна! – настойчиво повторила Феор, повернувшись к Онвидаэру и глядя ему в лицо. – Иначе вместо меня умрешь ты.

Лицо юноши исказилось смятением. Он вяло поднял руку, но тут же уронил. Феор, раздосадованно покачав головой, наклонилась за саблей одного из убитых десолтаев.

– Подождите! – выпалила Винтер, торопливо соображая. – Просто подождите, хорошо?

Онвидаэр повернулся к ней, явно только сейчас осознав, что она говорит по-хандарайски.

– Появился ворданайский патруль, – сказала Винтер. – Десять человек… нет, двадцать, – поправилась она, вспомнив, с какой скоростью двигался Онвидаэр. – Ты еле вырвался.

В глазах Феор заблестели слезы. Онвидаэр склонил голову к плечу, обдумывая слова Винтер.

– Патруль, – произнес он. – Шел за вами.

Винтер горячо кивнула, но Феор вновь покачала головой:

– Тебя все равно накажут!

– Накажут, но не убьют, – сказал Онвидаэр. – Выдержу.

– Но я…

– Ступай, – произнес он, мягко отнимая у Феор десолтайскую саблю. – Забирай своих друзей и уходи. Уходи и больше не возвращайся. Никогда.

Феор упала на колени:

– Н-никогда…

Онвидаэр поднял взгляд на Винтер:

– Ты позаботишься о ней?

– Да, – ответила Винтер без тени колебаний.

– Хорошо. Не вынуждай меня пожалеть, что оставил тебя в живых.

С этими словами он повернулся и побежал вдогонку за своей госпожой большими плавными скачками, которые несли его куда быстрее, чем полагалось человеку. Винтер, Бобби и Феор остались одни с тремя убитыми десолтаями.

Языки огня в небе поднимались все выше. Винтер поборола бессознательное желание свернуться в комочек и спрятаться. Вместо этого она шагнула к Феор. Юная хандарайка обхватила голову руками, плечи ее сотрясались от рыданий. Винтер осторожно коснулась ее.

– Феор, – позвала она и, не получив отклика, повторила: – Феор!

Девушка подняла голову. Лицо ее, всегда бесстрастное, раскраснелось, по смугло-серым щекам текли слезы, смешиваясь с пятнами сажи. Винтер бесцеремонно схватила ее за руку и рывком подняла на ноги.

– Надо идти. Здесь нельзя оставаться. – Она жестом указала на огонь. – Пошли!

– Я… – Феор слабо покачала головой. – Нет. Оставьте меня здесь. Просто…

– Ты слышала, что он сказал? – жестко осведомилась Винтер. – Я должна о тебе позаботиться. А теперь пошли, не то мы с Бобби понесем тебя на руках!

Это подействовало, и Феор, пошатываясь, двинулась вперед. Винтер крепко держала ее за плечо. С другой стороны шла Бобби, завладевшая попутно одной из десолтайских сабель.

– Сэр, – сказала она поверх опущенной головы Феор, – что там, черт побери, произошло? Что все это значит?

Винтер покачала головой. Не зная хандарайского, Бобби пребывала в полном неведении, но Винтер и сама недалеко от нее ушла.

– Хотела бы я знать, – отозвалась она. – Позже объясню, что сумею, а сейчас… – Винтер оглянулась через плечо на растущую стену огня. – Сейчас, я думаю, пора сматываться.

Глава девятнадцатая

По лицу Раззана дан-Ксопта Маркус понял, что встреча прошла не лучшим образом. Капитан поспешно вскочил, когда Янус вышел из августейших покоев, на воображаемой бечевке волоча за собой хандарайского министра, напоминавшего надутый до предела шелковый шарик.

– Полковник, – пролепетал Раззан, ломая руки, – быть может, я что-то неточно перевел. Прошу вас…

– Ваш перевод был абсолютно точным, – отрезал Янус. – К тому же, как вам хорошо известно, в нем не было ни малейшей необходимости. А теперь я, с вашего разрешения, удалюсь. Мне предстоит готовиться к походу.

– Но… принц запретил вам идти в поход!

– Я известил принца о своих намерениях. Он волен предпринять любые шаги, которые сочтет необходимыми.

С этими словами полковник отмахнулся от Раззана, как от назойливой мухи, и подал знак Маркусу следовать за ним. Они вышли, оставив растерянного министра беззвучно хватать воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба.

– Насколько я понимаю, принц не пришел в восторг от вашего решения, – пробормотал Маркус.

– Он назвал меня трусом и предателем, – отозвался Янус. – Не берусь понять, каким образом нежелание сидеть сиднем в стенах Эш- Катариона делает меня трусом, но головы венценосных особ, по всей видимости, работают не так, как у простых смертных.

– Его нельзя винить, – сказал Маркус. – Он напуган.

– Я его за это и не виню. Я только хочу, чтобы он смирился с реальным положением дел.

Реальное положение дел заключалось, само собой, в том, что полковник мог поступать, как ему вздумается. Принц имел в распоряжении горстку гвардейцев и Джаффу со своими блюстителями, причем надежность последних была более чем сомнительна. Янус мог свергнуть хандарайского монарха одним мановением руки, и они оба это знали. Тем не менее старые привычки живут долго, и трон Вермиллиона продолжал отдавать приказания своим ворданайским союзникам.

То, что в данном случае принц, по всей вероятности, мог быть прав, по мнению Маркуса, только ухудшало положение. Капитан кашлянул. Янус оглянулся, и серые глаза его заискрились.

– Вы не одобряете, – проговорил полковник.

– То, как вы обошлись с принцем? Нет, конечно же одобряю. Давно пора, чтобы кто-нибудь…

– Нет, – перебил Янус. – Вы не хотите идти в поход.

– Я пытался понять, насколько это разумно, – признался Маркус.

– Я ведь уже не раз говорил вам, что с глазу на глаз вы вольны свободно высказывать свое мнение. – Янус жестом обвел безлюдный коридор. – Говорите.

– Я следую вашей же логике, – сказал Маркус. – Я согласен с вами: пожары и покушение на убийство говорят, что десолтаи до сих пор где-то неподалеку, но, если мы двинемся в погоню, они отступят в Десол, а пойти за ними в Десол означает сыграть им на руку.

– Опасаетесь, что мы не сумеем их разбить?

– Опасаюсь, что они вовсе не станут драться, – ответил Маркус. – Десолтаи воюют не как обычные солдаты. Их можно не встречать неделями – и вдруг они сваливаются на голову, точно рой разъяренных ос. Они предоставляют грязную работу пустыне, и пытаться нанести им ответный удар – все равно что бить кулаками воздух. – Маркус спохватился, что говорит с недопустимой горячностью, и сделал паузу, чтобы вернуться в рамки приличий. – Я опасаюсь, что мы не сможем принудить их к активным действиям.

– У десолтаев есть города. Стойбища. Оазисы, где они пополняют припасы.

– Да, но все они надежно укрыты в недрах Десола. Не существует ни карт этой местности, ни дорог. Разыскать их… – Маркус пожал плечами, не закончив фразы.

Янус на миг задумался, но потом покачал головой:

– Этот случай особый, капитан. Десолтаи стремятся доставить Имена в безопасное место. Если мы сумеем не отставать от них, они сами рано или поздно приведут нас к нему.

– Имена, – ровным голосом повторил Маркус и подавил вздох. Янус по-прежнему не желал говорить об истинной природе своего таинственного сокровища. Капитан решил зайти с другой стороны. – А вам не приходило в голову, что опасения принца обоснованны? Без поддержки наших войск Эш-Катарион может взбунтоваться против него.

– Вряд ли. Если у искупителей еще и оставались сторонники, после этих пожаров их не стало.

– Это не значит, что горожане прониклись любовью к принцу. Если его вздернут на городских воротах, беспорядки охватят весь Хандар.

– Это допустимый риск, – сказал Янус. – Мы должны получить Имена.

– Даже если это будет стоить нам…

– Даже если это будет стоить нам всего Хандара. – Полковник строго взглянул на Маркуса. – Капитан, я готов услышать подобные возражения от людей с менее развитым воображением, но вы-то были там. Вы своими глазами видели, на что они способны. Мы не можем оставить такое могущество в руках шайки хандарайских ведьм.

– Я…

То страшное утро сейчас казалось Маркусу лишь началом нового кошмара – дня, наполненного огнем и летящим пеплом, который вычернил небо и покрыл серым саваном улицы. Покушение на жизнь Януса почти позабылось в хаосе, который последовал за этим событием. Пожары были ужасны – в точности таковыми, какими описывали их хандарайские предания: море огня безнаказанно поглотило тесно сбитые жилые постройки и крытые камышом дома Нижнего города и билось о прочные стены Внутреннего города, как морские волны о волнолом.

Искры, принесенные ветром, перемахнули через стену и породили множество возгораний помельче, но Верхний город был все же по большей части выстроен из камня. Маркус отправил ворданайских солдат по мере сил бороться с этими возгораниями, а также помогать блюстителям Джаффы на стенах. Толпы вопящих простолюдинов хлынули к воротам, ища спасения, и Маркус вопреки всем обычаям приказал впустить этих беженцев во Внутренний город. Пришлось выставлять охрану и сторожевые заставы, дабы уберечь от урона собственность аристократов.

Тысячи других хандараев прибегли к иному традиционному способу спасения, прыгая в канал или в гавань, пока мелководье не стало походить на гигантскую купальню под открытым небом. Это спасло их от огня, однако сотни людей захлебнулись, сбитые с ног обезумевшей толпой, либо оказались вынуждены плыть на глубину и утонули, когда у них закончились силы. Тысячи несчастных остались и в самом городе, не имея возможности или не желая спасаться бегством, и сгорели вместе со своими жилищами. Блюстители не могли сообщить даже приблизительное число погибших, но похоронные команды до сих пор трудились в три смены.

В Первом колониальном, по счастью, пострадавших было немного. Почти все патрули, едва начался пожар, поспешили вернуться к воротам. Первый батальон насчитывал менее десятка пропавших без вести, и Маркус надеялся, что большинство из них все-таки объявится.

Но еще до того, как успел остыть пепел пожаров, Янус объявил о намерении двинуться в поход.

– Я не знаю, – сказал наконец Маркус. – Я готов признать, что в то утро на вас напало нечто сверхъестественное, но связано ли это нападение с той самой Тысячей Имен?

Серые глаза полковника вспыхнули.

– Капитан, это был демон. Тварь не от мира сего в человеческом обличье.

«Он поймал пулю. – Маркус видел однажды, как фокусник на цирковом представлении проделал то же самое, но это был только фокус, ловкость рук. Та пуля была настоящая, из настоящего пистолета, и Маркус сам нажал на спусковой крючок. – А это невозможно. Человек может быть быстр или силен – не так быстр или силен, как та тварь, – но поймать на лету пулю…»

– И все равно, – упрямо произнес Маркус. – Даже если он был…

Они завернули за угол, и Маркус испытал облегчение, увидев, что к ним почти бегом спешит Фиц. Лейтенант остановился перед ними и отдал честь.

– Капитан, – сказал Янус, – ваши доводы приняты к сведению. Приказ остается в силе. К вечеру жду доклада.

– Есть, сэр! – Маркус замер по стойке «смирно» и четко козырнул. Обогнув Фица, полковник двинулся дальше по коридору, и Маркус не позволил себе расслабиться, пока Янус не скрылся за углом.

– Приказ, сэр? – спросил Фиц. – Полковник уже закончил разговор с принцем?

Маркус устало кивнул.

– Мы выступаем, – сказал он. – Завтра, на рассвете.

– Очень хорошо, сэр.

Лицо лейтенанта оставалось бесстрастно. Маркус окинул его пронизывающим взглядом.

– Тебя это не беспокоит? Еще недавно ты объяснял нам, насколько неблагоразумен был бы такой шаг.

– Очевидно, что полковник со мной не согласен, – мягко ответил Фиц. – Кроме того, обстоятельства изменились. В некоторых отношениях вне города мы будем в большей безопасности.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Сэр, запасы продовольствия среди беженцев уже на исходе. Я пришел рассказать вам о беспорядках. Несколько крестьян везли на рынок – рынок Внутреннего города, естественно, – продовольствие, и им преградила путь толпа, требуя, чтобы они немедля распродали свой товар по ценам, как до пожара. Крестьяне отказались, и тогда смутьяны набросились на повозки и забрали все, что смогли унести. Трое были убиты, больше десятка ранено.

– Если мы покинем город, станет только хуже.

– Безусловно, наше присутствие вносит свой вклад в поддержание порядка. – Фиц говорил тем размеренным спокойным тоном, каким обычно растолковывал что-то офицерам и маленьким детям. – С другой стороны, нехватка продовольствия с каждым днем будет обостряться, так что рано или поздно горожане обратят свой гнев на нас.

– Замечательно. – Маркус покачал головой. – Впрочем, это досужие рассуждения. Если только принц не попытается остановить нас силой, утром мы выступаем. Как идут приготовления?

– Мы конфисковали все средства передвижения, какие только можно было прибрать к рукам, – сообщил Фиц. – Вы по-прежнему хотите взять с собой весь лазарет?

– Еще бы! Если уж мы выступаем в поход, значит отправятся все до единого. Я не хочу оставлять здесь ни одного ворданая в армейской форме.

– Дело в том, что, имея больше места на повозках, мы могли бы прихватить с собой больше бочонков с водой или…

– Всех до единого, Фиц.

– Так точно, сэр. Будут трудности с продуктами, по крайней мере в начале пути. Мы почти извели припасы, доставленные флотом, а в городе мало что осталось. Разве что придется перетряхнуть дома местных аристократов.

– Чернь, я полагаю, будет в восторге, – заметил Маркус и вздохнул. – Я поговорю об этом с полковником. Хорошие новости есть?

– С боеприпасами никаких проблем, сэр. Аскеры оставили нам изрядный запас, а поскольку они используют ворданайское оружие, калибры подходят нам идеально.

– Какое счастье, что никому не пришло в голову бросить факел в пороховые склады, – сказал Маркус. Пожар сам по себе был нешуточным бедствием, но если бы вдобавок взлетел на воздух один из арсеналов…

– Так точно, сэр. Кроме того, капитан Ростон, судя по всему, пришел в сознание.

– Адрехт? Когда?

– Сегодня утром, как я понимаю.

– Что ж ты молчал? Пойду его навестить.

– Сэр, – начал Фиц, – касательно запаса бочек…

– Позже, – отрезал Маркус. – Или вот что: как бы там ни обстояло дело, займись этим сам. Я даю тебе полную свободу действий.

– Есть, сэр! – козырнул лейтенант. – Понял, сэр!

Лазарет устроили в оцепленном крыле дворца. Принц возражал против такого использования монаршей резиденции, но Маркус настоял на своем, а Янус его поддержал. Батальонные мясники, которые занимались сортировкой раненых во время боя и по большей части лечением повседневных недугов, закрепляли самые тяжелые случаи за полковыми хирургами. Маркус и прежде пару раз приходил повидать Адрехта, но тот всякий раз был в беспамятстве, а из-за стонов и криков раненых задерживаться капитану в лазарете не хотелось.

Теперь здесь стало заметно тише. Гнойные инфекции и заражение крови, неизменные спутники полевых ранений, собрали свой неизбежный урожай, и тела умерших давно вынесли. Те, кто был на пути к выздоровлению, тоже по большей части покинули лазарет, поскольку ни один солдат, будучи в здравом уме, не захочет задерживаться под опекой мясника дольше необходимого. Остались либо те, чье выздоровление затянулось, либо те, чьи тяжелые раны потребовали серьезного хирургического вмешательства и кто это вмешательство успешно пережил.

Маркуса встретил ассистент хирурга, который узнал капитана, козырнул и провел его в узкую спальню, где разместили Адрехта. Как и говорил Фиц, капитан сидел на низкой кровати и читал. Полевой формы на нем не было, лишь на плечи наброшен синий мундир. Левый рукав его болтался у бока, пустой и безжизненный.

– Адрехт! – воскликнул Маркус. – Прости, что не пришел раньше. Я все утро провел с полковником. Фиц только сейчас сказал мне, что ты пришел в себя.

– Ничего страшного, – отозвался Адрехт, – Раньше я все равно был не в том виде, чтобы принимать посетителей. В конце концов я закатил такой скандал, что мне сделали ванну и принесли из моей комнаты чистую одежду.

Маркус хихикнул. Ответная улыбка Адрехта была натянутой, и неловкое молчание воцарилось в спальне, когда Маркус осознал, что не имеет ни малейшего представления, о чем и как говорить. Он был обязан Адрехту жизнью, но любые слова благодарности казались ничтожными по сравнению с ценой, которую заплатил его друг. Выражать признательность за спасение невыносимо, но притворяться, будто ничего особенного не произошло, – попросту нелепо. Маркус открыл было рот, но тут же захлопнул его и стиснул зубы.

Неожиданно на помощь ему пришел Адрехт.

– Ты это видел? – осведомился он, помахав листком бумаги, который только что читал.

– Что это такое?

– Предписание. Полковник желает, чтобы четвертый батальон готовился выступать.

– Он послал предписание тебе?! – Маркус был потрясен. От злости у него на миг потемнело в глазах.

– Не совсем. Полковник извещает меня, что четвертый батальон отправится в поход со всем полком, и осведомляется, чувствую ли я себя в силах принять командование батальоном. Если нет, он меня поймет.

Адрехт вложил в последнюю фразу изрядную толику яда, но Маркус не мог не признать его правоты. Янус наверняка писал эти слова, когда Адрехт был еще без сознания, так что вряд ли мог ожидать, что получит утвердительный ответ.

– Ты ему что-нибудь ответил? – спросил он.

– Я хотел сначала поговорить с тобой. – Лицо Адрехта вдруг исказилось от боли, и он правой рукой вцепился в культю левой. Записка Януса, вспорхнув, опустилась на пол. – Карис долбаный! – прорычал Адрехт. – Вроде и отпилили эту дрянь, а она все болит и болит.

– Позвать кого-нибудь?

– Нет. – Адрехт закрыл глаза. Маркус заметил, как исхудало его лицо. Щеки ввалились, под глазами темнели круги. – Переживу. Послушай, ты уже говорил с ним об этом?

– О том, чтобы ты принял командование?

– О походе! – выпалил Адрехт. – Ты не хуже меня знаешь, что это безумие. Так вот, полковнику ты это объяснил?

– Я… – Маркус замялся. – Я не уверен, что это решение можно назвать безумием.

– Погнаться за десолтаями в Большой Десол? Как еще это можно назвать? Десол пожирает армии и выплевывает побелевшие кости. Черт возьми, да ты же прекрасно знаешь, как это будет! Ни воды, ни пищи, похищения дозорных, ночные атаки, засады… – Адрехт осекся на полуслове и зашелся кашлем, безудержным и пугающе влажным.

Маркус огляделся, увидел чашу с водой и кружку и налил ему попить.

– Маркус, ты должен его остановить, – отдышавшись, слабым голосом проговорил Адрехт. – Слышишь? Из Десола не возвращаются. Одно дело – искупители и генерал Хтоба, и совсем другое – Стальной Призрак. Говорят, его нельзя убить.

Маркус тоже слышал об этом. И всегда пренебрежительно отмахивался от слухов, но в свете того, что ему довелось увидеть совсем недавно… Он покачал головой:

– Полковнику известно обо всех возможных трудностях. Я изложил ему свое мнение. Фиц занимается проблемой снабжения…

– К чертям твое мнение! – просипел Адрехт. – Скажи ему «нет»! Откажись идти в этот растреклятый поход! Первый батальон тебя поддержит, Вал и Мор – тоже. Солдаты тебя знают. Если ты только объяснишь им, что…

Кто-то резко и шумно втянул воздух, и Маркус не сразу сообразил, что этот «кто-то» – он сам. Адрехт запнулся, сообразив, что зашел слишком далеко.

– Я думаю, – произнес Маркус, – что у тебя еще не спал жар.

– Я думаю, что ты прав, – тусклым голосом отозвался Адрехт.

– Сообщить полковнику, что ты еще не готов принять командование?

– Скажи ему то, что сочтешь нужным. Можете отправляться в Десол и там сдохнуть, если уж так приспичило, а я останусь здесь.

– Не останешься, – сказал Маркус. – С полком отправятся все без исключения, даже раненые. Отношения между полковником и принцем несколько подпортились. Тем, кто не уйдет вместе с полком, не поздоровится.

– Святые, мать их, угодники! – Адрехт схватился оставшейся рукой за голову, лицо перекосилось в новом приступе боли. Дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы.

– Может, я…

– Убирайся, – с трудом выдавил Адрехт. – Просто… уйди, ладно?

Маркус свернул за угол выщербленной стены дворца и увидел Фица, который отдавал приказания роте первого батальона, тащившей батальонное имущество к краю плаца, где в три ряда выстроились повозки и упряжки. Помимо обычных грузов – продовольствия, боеприпасов, пушек, – Маркус без малейшего удивления узрел штабеля винных бочонков.

– Готовитесь к званому ужину, лейтенант?

Фиц козырнул:

– Сэр, разрешите доложить…

Маркус махнул рукой:

– Думаю, я и так понял. Для воды, верно?

– Так точно, сэр. Большинство городских бондарей работало в Нижнем городе. Заготовить запас воды нужно было без промедлений, а потому я избрал самый целесообразный путь.

– Все утро меня осаждала, тыча в нос бумагами, шайка виноторговцев. Я так понимаю, ты, следуя инструкциям, выдал им в качестве компенсации наши долговые расписки?

– Так точно, сэр. Следуя инструкциям. – Лицо лейтенанта оставалось непроницаемо, но в голосе таилось едва уловимое веселье. – Уверен, что министерство возместит им ущерб.

– Безусловно, – сухо отозвался Маркус. – Как дела?

– Все по графику, сэр. Список больных немного длиннее обычного, но в остальном все в порядке.

– Что за болезни?

– Подозреваю, сэр, что по большей части похмелье.

– А-а. – Маркус понизил голос. – Ты был здесь все утро?

– Так точно, сэр, командовал приготовлениями.

– Что бы ты мог сказать о настроении людей? Я имею в виду – касательно этого похода.

– То есть, сэр?

Маркус вздохнул:

– Я разговаривал с Адрехтом. Он… – Капитан помолчал. – Ну да, он не в лучшем состоянии, но это как раз ожидаемо. Тем не менее он убежден, что наш поход закончится катастрофой. Я просто хотел понять, насколько распространено это мнение.

Фиц кивнул и задумался.

– Полагаю, сэр, – негромко сказал он, – что так считают немногие. Возможно, кое-кто из ветеранов – особенно те, кому в прошлом довелось побегать за десолтаями. Новобранцы, однако, безоговорочно верят в полковника, и я должен сказать, что в последнее время многие ветераны стали разделять эту веру. Боевой дух личного состава высок, сэр.

– Рад слышать. – Это означало, что заявление Адрехта – которое с формальной точки зрения попахивало изменой – можно смело сбросить со счетов как личное недовольство. – Приказ на марш уже получен?

– Так точно, сэр. Нам предписано двигаться к городку под названием Нанисех. Полковник хочет, чтобы мы прибыли туда до наступления темноты. Насколько я понимаю, он намерен пополнить там наши припасы.

«По крайней мере, он об этом подумал». Маркус не льстил себе мыслью, что Януса к этой идее подтолкнула его зажигательная речь, но робко надеялся, что она не прошла даром. Глядя на ряды повозок, на солдат, которые строились позади них на плацу, капитан ненадолго почувствовал себя успокоенным. Впрочем, именно ненадолго. К востоку отсюда простерся Большой Десол – пустыня, которая пожирала армии и насмехалась над картографами. И где-то там, в песках, затаился Стальной Призрак.

И снова длинная синяя змея выползала из ворот, следовала, извиваясь под каменными стенами Эш-Катариона, по выжженной пустоши, в которую превратился Нижний город.

Полковая колонна сильно изменилась с тех пор, как Маркус в последний раз, еще в Форте Доблести, наблюдал за подобным зрелищем. Прежде всего, она стала значительно короче. Сократились в численности сами батальоны – полк потерял почти пять сотен бойцов, большей частью в боях при Велте, – но и хвост из повозок тоже заметно уменьшился, избавленный от принца и его свиты, а также привычной галдящей толпы хандарайских маркитантов и шлюх. Маркус отдал приказ не брать с собой в поход того, без чего нельзя будет обойтись в пустыне, и до отказа использовать освободившееся место в повозках и на спинах вьючных животных. Сейчас мимо него одна за другой грохотали повозки с бочками, доверху груженные тяжелым бесценным сокровищем – водой.

Изменились и сами люди. Трудней стало различать новобранцев и ветеранов Первого колониального: лица новичков лишились прежней бледности, в мундиры намертво въелись пыль и пот, неизбежные спутники армии на марше, в то время как ветераны избавились от самых очевидных недостатков своего внешнего вида, чтобы перещеголять своих молодых сотоварищей. Вереницы запасных лошадей – еще одно новшество, на котором настоял Маркус, – брели с пустыми седлами позади повозок, а Зададим Жару и его бойцы растянулись тонким заслоном вокруг движущейся колонны.

Последними ехали лазаретные повозки. Вопреки тому, что он сказал Фицу, Маркус разрешил оставить в городе нескольких тяжелораненых – мясники по секрету заверили его, что эти люди и так долго не протянут. Обрекать умирающих на немилосердную тряску по ухабам в повозках без рессор показалось капитану чрезмерной жестокостью, и он лишь надеялся, что принц из мелочной мстительности не отыграется на несчастных за уход ворданаев. Всех прочих раненых, в том числе и Адрехта, разместили в повозках, выстланных изнутри реквизированными коврами. Время от времени, когда обоз трясся на очередной веренице ухабов, до Маркуса доносились их вскрики и стоны.

Он позаботился обо всем, что только пришло ему в голову. Более того – и, пожалуй, разумнее того, – он дал Фицу полную свободу позаботиться обо всем, что придет в голову ему и молодой лейтенант, как обычно, перечислил десяток мелочей, которые ускользнули от внимания командира. Несмотря на все это, Маркус никак не мог отделаться от дурных предчувствий. Проезжая верхом под каменными стенами, в разрыве между вторым и третьим батальонами, он оглядывался на прочные, из деревянных брусьев, ворота и гадал, застанут ли ворданаи их закрытыми, когда вернутся сюда.

«Если мы вообще вернемся», – подумал Маркус и нещадно выругал себя за такую мысль.

Пожар превратил Нижний город в руины, но путь полковой колонны через них напомнил капитану о том, что такого рода бедствия для Хандара самое обычное дело. Развалины не успели остыть, как на них уже набросились мародеры, и последние языки огня еще только догорали, когда началась охота за строительным материалом. Кое-где, самовольно провозглашая право на земельное владение, возводили новые постройки. На взгляд Маркуса, они могли рухнуть от дуновения ветра и были так же уязвимы для огня, как их предшественники, но все же росли тем быстрее, чем проворней ватаги строителей успевали таскать с пепелищ обугленные, но еще вполне пригодные балки. Увидел также Маркус и большие временные печи для обжига, которые возвели на берегу кирпичных дел мастера. Пройдет не так уж много времени – и город восстанет из пепла, как новая зеленая поросль на месте лесного пожара.

Внушительная толпа хандараев собралась поглазеть, как Первый колониальный покидает город. Молча провожали они взглядом колонну, и хотя никто не проявлял открытой враждебности, но приветственных криков слышно не было. Маркус заметил множество злых и мрачных лиц. Повсюду раздавалось тихое ворчание.

Он вздохнул с облегчением, когда колонна вышла за пределы старой границы Нижнего города. Здесь уцелели редкие дома, то ли лучше построенные, то ли более везучие, чем их соседи. Обветшалый лабиринт улиц сменился проселочными дорогами, которые прихот- либо вились между старинными, огороженными камнем полями и оросительными каналами. Здесь, в отличие от предыдущего похода, в распоряжении полка не оказалось широкого удобного тракта. Дороги уходили из Эш-Катариона на юг и на запад, но не на восток, поскольку в этом направлении не было ничего, кроме бескрайних песков Большого Десола. Колонна двигалась по вехам, поставленным конными разведчиками Зададим Жару, которые проезжали по любой тропе, внешне как будто ведущей в нужную сторону, и сверяли местность с не отличавшимися точностью хандарайскими картами.

Нанисех, ближайшая цель полка, был ярмарочным городком в двенадцати милях от Эш-Катариона. Маркус надеялся дойти до него к середине дня, но к тому времени, когда солнце поднялось высоко, понял, что им повезет, если доберутся в Нанисех до темноты. Узкие проселочные дороги вынудили колонну вытянуться в тонкую длинную линию, и всякое замешательство или препятствие, с которым столкнулись первые ряды, передавалось по всей длине «змеи», отчего шедшим сзади приходилось останавливаться и ждать, пока впереди разберутся с очередной помехой. Хуже всего, безусловно, как обычно, приходилось повозкам, с трудом тащившимся по каменистой почве.

Раздражение Маркуса росло с каждой вынужденной остановкой. Масла в огонь добавило падение с лошади, случившееся около полудня, когда Мидоу шарахнулась от особенно сильной вспышки ярости. На миг Маркус ужаснулся, решив, что кобыла сейчас растопчет его, но Мидоу изящно отступила в сторону, и на долю капитана достались только длинная ссадина на предплечье – там, где он, падая, зацепился за каменную стену, – да внушительный удар по самолюбию.

Полковника, разумеется, нигде не было. В самом начале дня Маркус видел, как он проехал к голове колонны – такой бодрой рысью, словно собрался поохотиться на лис. Фиц, Вал и Мор занимались поддержанием строя в своих батальонах, и Маркусу ничего не оставалось, кроме как отдышаться, встать и, шепотом кроя все на свете, двигаться дальше.

Он разбирал ссору между одним из пушкарей Пастора и незадачливым возчиком, который ухитрился устроить безнадежный затор, когда к ним рысью подъехал Фиц. Несмотря на дневной переход по пыльным дорогам, мундир лейтенанта каким-то чудом оставался безукоризнен. Артиллерист как раз произносил гневную тираду, угрожая затолкать возчика в ствол одной из двенадцатифунтовых пушек и обрубить все, что будет торчать наружу. Маркус дождался, пока он выпустит пар, а затем приказал возчику как можно скорей убрать свою колымагу с дороги, и плевать, что может сломаться ось.

Затем он повернулся к Фицу, который терпеливо ждал, стоя рядом с ним. Лицо молодого лейтенанта было, как всегда, бесстрастно, но что-то в его манере держаться тотчас пробудило в Маркусе тревогу.

– Что-нибудь случилось?

– Может случиться, сэр, – ответил Фиц. – Вам стоило бы взглянуть лично.

– Веди! – бросил Маркус и вопросительно глянул на лейтенанта, когда тот не двинулся с места.

– Лучше поехать верхом, сэр.

Маркус мысленно чертыхнулся, но делать было нечего. Ноги у него уже ныли после дня, проведенного в седле, отвратительно саднило ободранное предплечье. Но Фицу прекрасно известно о глубокой нелюбви Маркуса к лошадям, и если он при этом считает, что нужно ехать верхом, значит дело совсем дрянь.

Адъютант подвел Мидоу, и Маркус с Фицем поехали вдоль вынужденно остановившейся колонны.

– Что за бардак!.. – пробормотал Маркус, обращаясь больше к самому себе. Фиц, однако, тут же отозвался:

– Так точно, сэр! Дорога слишком узкая, а других пригодных маршрутов нет. Зададим Жару сказал, что за Нанисехом мы наконец избавимся от этих огороженных полей.

– Радуйся хотя бы, что на нас до сих пор не напали. Страшно подумать, что было бы, если б они устроили здесь засаду.

Маркус содрогнулся, представив, как полковая колонна пробивается между каменных стен, окутанных дымом выстрелов. С другой стороны, десолтаи обожают своих коней почти так же сильно, как ненавидят ворданаев, так что им наверняка тоже пришлось бы не по вкусу драться в этакой тесноте. И тут Маркуса обожгла страшная мысль.

– Ты ведь не это хочешь мне показать?

– Не совсем, сэр. Головные роты первого батальона дошли до Нанисеха, и там произошло столкновение.

– Столкновение?!

– Перебранка, если можно так выразиться. Местные жители недовольны.

– Восхитительно. Где полковник?

– Он уже проехал через город, сэр. Сказал, что заметил что-то на холме, сразу за городом, и направился туда, взяв охраной эскадрон кавалеристов.

– Хоть на это ума хватило. – С Януса сталось бы, если что-то привлекло его внимание, отправиться туда в одиночку. Обладая безусловным полководческим даром, он проявлял иногда поразительную недалекость. – Поехали! Доберемся до этой дыры, пока кто-нибудь не спалил ее дотла.

До поджога дело не еще дошло, но к тому близилось. Маркус обнаружил две роты первого батальона, стоявшие в ожидании на окраине городка, который в Вордане едва ли назвали бы и большой деревней. Нанисех представлял собой скопище запыленных лачуг, среди которых затесалась пара строений из кирпича и бревен, размерами не больше Велты. Изначально он служил стоянкой для крестьян, которые везли на продажу в город плоды своих трудов, да еще здесь устраивались ярмарки, где столичные купцы торговали с местными жителями, никогда не выбиравшимися в Эш-Катарион. Главной достопримечательностью Нанисеха был подземный источник с чистой пресной водой, который один из древних правителей Хандара преобразил в фонтан и пруд с изваянием неведомого божества.

Именно возле этого фонтана разворачивалось действо, которое Фиц назвал «перебранкой». Больше десятка ворданайских солдат, явно взвинченные, стояли, взяв мушкеты на плечо и примкнув штыки. Еще один человек в синем мундире лежал на земле, и над ним склонялся капрал. Перед этим строем Маркус с огорчением, но без малейшего удивления увидел старшего сержанта Дэвиса. Багровый, со вздувшимися от натуги жилами, Дэвис орал на хандарая с квадратным подбородком, совершенно бесстрастно внимавшего сержантской тираде. Позади хандарая собралась небольшая компания местных жителей. Они больше походили на любопытных зевак, чем на разъяренную толпу, но Маркус знал, что черта, отделяющая эти два понятия, может оказаться опасно тонкой.

– Эй ты, недоделанный серомордый ублюдок! – орал Дэвис. – Если ты и твои дружки сейчас же, сию минуту, мать вашу, не очистите улицу, я прикажу вот этим парням отправить всех вас скопом в ваш зачуханный рай! Вы этого хотите, да? Хотите, чтобы я взялся за штык и перелопатил вам кишки?

– Сержант Дэвис! – громыхнул Маркус гулким голосом, который приберегал для парадов и смотров.

Дэвис, пылая гневом, стремительно развернулся, и на миг Маркусу почудилось, что и ему сейчас достанется порция хлесткого красноречия. Затем здравый смысл все же взял верх, и толстяк-сержант, всколыхнувшись по стойке «смирно», со всей четкостью, на какую был способен, взял под козырек.

– Сэр! – отрывисто рявкнул он. – Прошу разрешения взять свою роту и подавить сопротивление, сэр!

– Разве они сопротивляются? – Маркус окинул взглядом собравшихся хандараев. – Они даже не вооружены.

– Они перекрыли дорогу, сэр! И один из них вырубил Втыка… то есть ударил рядового Нуненбаста, сэр!

– Это был вон тот человек? – уточнил Маркус, показав на рослого хандарая.

– Так точно, сэр! Его нужно наказать, сэр!

– Давайте-ка я с ним поговорю.

Маркус неуклюже спешился и в сопровождении Фица подошел к хандараю. Припоминая все знакомые ему вежливые обороты хандарайской речи, он проговорил:

– Я – капитан Д’Ивуар. К кому я имею честь обращаться?

Хандарай моргнул, слегка опешив, и ответил:

– Я – Даннин дан-Улук, староста этого города.

Маркус кивком указал на Втыка, который все еще театрально постанывал:

– Как это произошло?

– Он хотел взять воду из фонтана. Я объяснил, что он должен сделать пожертвование Владыке Вод, но он отказался. Когда он попытался оттолкнуть меня и пройти к фонтану, я вынужден был применить силу.

– Ясно. А он понял, что вы ему сказали?

Даннин пожал плечами. Маркус мысленно вздохнул.

– В таком случае я приношу за него извинения, – произнес он. – Многие мои люди не знают вашего языка. Я хочу, чтобы они получили дозволение пользоваться вашим фонтаном с сегодняшнего вечера и до завтрашнего утра. Какое пожертвование надлежит сделать для этого Владыки Вод?

– Сколько у вас людей?

– Чуть больше четырех тысяч, и еще лошади.

Староста покачал головой:

– Их слишком много. Фонтан иссякнет и не наполнится еще много недель. Между тем город будет страдать без воды.

Маркус поморщился: «Как бы мне все-таки не пришлось показать, что я ничем не лучше Дэвиса».

– Нам нужна вода, – сказал он тихо, так, чтобы его не услышали люди, столпившиеся позади старосты. – В обмен на воду я готов принести щедрые дары вашему городу и вашему богу, а также купить у вас продовольствие и прочие нужные товары. Если, однако, вы откажете, мы можем именем принца реквизировать все это, и тогда вы не получите ничего.

– У вас нет такого права.

«У меня есть армия. Это даже лучше всякого права», – подумал Маркус и произнес:

– Принц думает иначе. Вы можете обратиться к нему за возмещением.

– А если мы не подчинимся?

Маркус оглянулся через плечо на сержанта Дэвиса, который по- прежнему сверлил хандарая злобным взглядом. И пожал плечами с таким видом, словно ему это было безразлично.

– Вы заплатите, – после минутного размышления сказал староста. – И мы принесем вашим солдатам вино для питья, так что вода из фонтана понадобится только вашим лошадям. За вино вы, разумеется, тоже заплатите.

– Разумеется, – согласился Маркус.

В висках у него стучало в такт пульсирующей боли в предплечье. Интересно, как он будет объяснять все это Янусу? «Если он вообще станет требовать объяснений», – подумал капитан.

– А сказал он, куда мы двинемся дальше? – спросила Джен.

– Разумеется, нет, – ответил Маркус, одной рукой стаскивая с себя мундир и швыряя его в угол. – Только улыбается, словно думает, что тайны приводят меня в восторг. Клянусь Карисом Спасителем, этот человек ошибся в выборе призвания! Ему нужно было стать цирковым фокусником.

С этими словами Маркус схватил бурдюк с вином – приторным пойлом, которым щедро снабдили ворданаев жители Нанисеха, – и сделал очередной большой глоток.

Джен, сидевшая на его койке, сочувственно кивнула. Строго говоря, Маркус не приглашал ее зайти в только что поставленную палатку, но Джен дожидалась его снаружи, а он был так взбешен нежеланием Януса делиться своими планами, что сам не заметил, как излил ей душу. Теперь, стоя с бурдюком в руке, он смотрел в глаза женщины, блестевшие любопытством за толстыми стеклами очков, и пытался понять, не наговорил ли лишнего: «Как ни крути, она все-таки служит Конкордату, а Янус, как бы там ни было, мой командир». Предавать чье-то доверие было глубоко противно природе Маркуса. Он не упомянул Тысячу Имен, даже не намекнул, что Янус затеял этот поход не только для того, чтобы покончить с Дланью Господней, – однако теперь поневоле гадал, сколь много Джен могла извлечь из его гневной речи.

– Полковник не доверяет мне. Впрочем, это и неудивительно. Думаю, он на самом деле не доверяет никому. – Маркус криво усмехнулся. – Я не хотел вас обидеть.

– Я и не обиделась. Его светлость герцог, безусловно, не доверяет полковнику. – Джен протянула руку, и Маркус без единого слова отдал ей бурдюк. – Именно потому, собственно, меня и прислали сюда. Правда, что мне делать сейчас, я просто не представляю.

– Разве вам в министерстве не дали секретных инструкций? – поддразнил Маркус.

– Мне не дали вообще никаких инструкций. Мне было сказано лишь наблюдать и докладывать. – Джен покачала головой. – Думаю, даже Орланко не ожидал, что полковник так быстро свергнет искупителей.

– Ничего другого не оставалось. Если бы мы затеяли осаду, да еще во враждебном окружении, мы не продержались бы и месяца. Янус был прав. Единственным путем к победе был удар напролом.

– В лагере говорят, что он гений, – заметила Джен. – Второй Фарус Завоеватель. Это так?

Маркус неловко повел плечами:

– Фарус Завоеватель – это, пожалуй, уже чересчур, но он, безусловно, знает свое дело.

– Значит, вы согласны с его решением двинуться в Десол?

– Я этого не сказал. – Маркус подумал об Адрехте. – Соглашаться или возражать – не мое дело. Полковник отдает приказы, а я в меру своих сил их исполняю.

– Верный долгу солдат.

– Не забудьте упомянуть об этом в своем докладе. – Маркус нагнулся, чтобы расшнуровать сапоги, и поморщился от резкой боли в предплечье. – Святые угодники! Наверное, все же стоит показаться мяснику.

– Могу глянуть, если вы не против.

Маркус замялся, но все же решил, что, с другой стороны, это лучше, чем поход в лазаретную палатку. Он снял сапоги, вытащил рубашку из брюк и оглянулся на Джен, внезапно смутившись. Должно быть, смущение отразилось на его лице, потому что она рассмеялась и махнула рукой.

– Продолжайте, капитан. Не сомневайтесь, я буду благоразумна.

Маркус торопливо, стараясь скрыть полыхающее лицо, стянул через голову рубашку и нижнюю рубаху, потом принялся осторожно сдирать приставший к коже окровавленный рукав, морщась всякий раз, когда выдергивал прилипший к ткани волосок. Наконец он управился с этим делом и неуклюже пошевелил рукой, наблюдая за тем, как сквозь трещинки в запекшейся сукровице сочится свежая кровь. Джен подалась ближе.

– Неприглядное зрелище, – огорченно заметила она. – У вас есть чистое полотно?

– Вон там, у тазика.

Джен намочила в тепловатой воде кусок полотна и присела на койку рядом с Маркусом. Размеренными движениями она протирала и очищала рану, а Маркус стоически сносил эту процедуру, стараясь не морщиться, когда отрывались струпья. Когда Джен закончила свою работу, кусок полотна был измазан кровью.

– Всего лишь небольшой порез, – заключила она, промакивая тканью капельки свежей крови. – У вас останется шрам.

– Мне не привыкать.

– Вижу. – Джен окинула взглядом его торс, испещренный следами прошлых злоключений. Снова смутившись, Маркус отодвинулся от нее и кивком указал на чемодан.

– Там должны быть свежие бинты, – сказал он.

Джен поднялась, направилась к чемодану и вернулась с бинтами. На сей раз она уселась вплотную к Маркусу, так что их колени почти соприкасались. Умело наложив повязку, Джен затянула узел, подергала его для верности и отпустила руку Маркуса. Рука соскользнула вниз, по пути мимоходом задев бедро Джен, и Маркус почувствовал зуд в кончиках пальцев.

– Вам повезло, – заметила Джен. – Вы ведь могли сломать шею.

– Знаю, – вздохнул Маркус. – Фиц уже прочел мне нотацию. Что поделать, не мог же я все бросить и…

Наступила долгая тишина – насколько вообще может быть тихо в армейском лагере. Снаружи привычно доносился невнятный говор солдат, которые ставили палатки, готовили ужин и занимались сотнями других повседневных дел, составляющих жизнь солдата. Постепенно, однако, все эти звуки стихли, и Маркус отчетливо различил дыхание Джен. Внезапно он осознал, что не сводит глаз с ее груди, мерно вздымавшейся под отворотами жакета. Спохватившись, Маркус торопливо отвел взгляд, опять покраснел – и обнаружил, что Джен в упор смотрит на него. Он судорожно сглотнул, поколебался и открыл рот, хотя не имел ни малейшего представления, что говорить.

– Да, – сказала Джен.

Маркус моргнул:

– Что?

– Я знаю, что вы собираетесь сказать. Или, во всяком случае, что вы хотите сказать. Мой ответ – да.

– Да? Я не это… то есть я не знаю, что вы имеете в виду. Я не хотел…

– Вы чрезвычайно любезны, – произнесла Джен, – но, если не перестанете лопотать, я вас укушу.

Вместо этого Маркус поцеловал ее. Поцелуй вышел так себе. Маркус давно не упражнялся в этом занятии, и уголок очков Джен впился ему в скулу с такой силой, что оставил отметину. Тем не менее, когда он отстранился, Джен улыбалась и лицо у нее раскраснелось ничуть не меньше, чем у него. Одной рукой она сняла очки, сложила их со щелчком и аккуратно поместила у изголовья кровати.

– Простите мою развязность, – пробормотал Маркус. – Вы не должны… понимаете, я…

– Замолчи, – сказала Джен. – Пожалуйста, замолчи.

Он повиновался. Вскоре она задула лампу, и вокруг воцарился теплый сухой полумрак.

Маркус давно не был с женщиной, и еще дольше – с женщиной, которой не нужно было платить за услуги. Адрехту, может, и удавалось пробуждать пылкие чувства местных дам, но Маркус подобной сноровкой не обладал, а потому его личная жизнь ограничивалась парой более-менее чистых заведений в Нижнем городе. По сравнению с опытными ласками тамошних искусниц Джен была неловкой и робкой, но Маркус обнаружил, что его это ничуточки не волнует.

Потом они лежали рядом, и Джен прижималась грудью к его плечу. Походная койка была тесна для двоих, и перевязанная рука Маркуса свешивалась на пол. Другую руку придавила своим весом Джен, но у Маркуса не было ни малейшей охоты шевелиться. Джен дышала так тихо, что казалось, будто она спит, но, повернув голову, Маркус увидел, что глаза у нее открыты и она внимательно смотрит на него.

Маркус приподнял брови:

– Что-то не так?

– Просто кое о чем подумала. – Джен поджала губы. – Помнишь бутылку, которую мы откупорили в моей палатке?

– Еще бы!

Джен улыбнулась:

– Я подумала, что, если все мы умрем в той пустыне, мне по крайней мере не придется сожалеть о том, что не решилась на это.

– Мы не умрем, – сказал Маркус.

– Раньше ты не был в этом так уверен.

– Я был зол. – Маркус сделал долгий выдох. – Янус тем или иным образом выпутается. Он не скажет, куда мы направляемся, ничего не станет объяснять, но в конце концов выпутается и вытащит всех нас.

– Кажется, ты всецело веришь в него.

На мгновение память вернула Маркуса в Велту. Он увидел, как Адрехт убеждает его бежать, пока есть такая возможность. Маркус напрягся, вспоминая, как в его сознании вспыхнула уверенность, что Янус придет их спасти. «И он пришел. Только слишком поздно для Адрехта, – прибавил иной, предательский голос. – А для скольких еще?»

Маркус шевельнулся и свободной рукой легонько провел по боку Джен. Как бы невзначай прихватил ее сосок – и тут же ощутил, как он твердеет под пальцами. Дрожь пробежала по телу девушки, и она, теснее прижавшись к Маркусу, уткнулась губами в его щетинистую щеку.

До утра она, конечно же, не осталась. Походная койка не слишком удобна и для любовных утех, а уж заснуть на ней вдвоем и вовсе невозможно. Впрочем, Маркус, по всей вероятности, в какой-то момент задремал, потому что, когда он проснулся утром, по-прежнему нагой, Джен и ее одежда бесследно исчезли.

Можно было не сомневаться, что их связь не останется тайной, – в конце концов, стены палатки были всего лишь брезентовыми, а рядовых хлебом не корми, только дай посплетничать об офицерах. Правда, если эти сплетни и дошли до Фица либо Януса, ни один из них этого не показал, и чувство, что он совершил чудовищную глупость, стало понемногу блекнуть. Джен пришла к нему и на следующую ночь, когда он обменял походную койку на пару тюфяков, и на третью ночь тоже. На следующий день Первый колониальный полк вошел в пределы Большого Десола.

Несмотря на отсутствие хороших дорог, после Нанисеха продвижение полковой колонны по сельским угодьям Хандара проходило на удивление бодро. Как и обещал Зададим Жару, местность стала более ровной, а границы полей отмечались уже не каменными стенами, но прорытыми в земле канавками. Маркус отчасти воспрянул духом – и заботами Джен, и оттого, что воображаемые десолтайские засады так и остались воображаемыми.

На второй день возделанные земли стали понемногу уступать место полосам жесткой степной травы, а трава, в свою очередь, сменилась на песчаные, щедро усыпанные камнями пустоши. Ручьи, протекавшие в низинах, становились все уже и все дальше были расположены друг от друга, а затем от них и вовсе остались по большей части высохшие русла. Громадные скалы, похожие на плывущих по морю песка шершавых китов, заняли место пологих холмов, которые до тех пор сопровождали колонну. Нельзя было точно определить, где начинается пустыня, но на утро третьего дня Маркус, сколько ни всматривался вперед и ни оглядывался назад, так и не обнаружил ни единого пятнышка зелени.

Утром четвертого дня после ухода из Нанисеха Маркуса пробудил от беспокойного сна Фиц, деликатно, но твердо постучавший по палаточному шесту. На самом деле Маркус провел эту ночь в одиночестве. Лагерь взбудоражено готовился к нападению или иным действиям десолтаев, и Маркус полночи не сомкнул глаз, ожидая сигнала тревоги. То ли Джен почуяла это, то ли тоже была охвачена всеобщим волнением, но она так и не пришла, а Маркус в конце концов забылся тревожной дремой. Проснувшись, он обнаружил, что спал одетым, и кое-как, пошатываясь, поднялся на колени.

– Фиц? – окликнул он. – Что-то случилось?

Вряд ли уже наступило утро – снаружи было слишком темно.

– Боюсь, что так, сэр, – отозвался лейтенант. – Вам лучше пойти взглянуть.

Глава двадцатая

– Их нашли на скалах? – спросила Винтер.

– Привязанными за руки и за ноги, – ответил Графф. Лицо его посерело. – Похоже, когда десолтаи затащили их туда, они были еще живы. И это еще не все, сэр.

– Вот как?

Взгляд Граффа метнулся в сторону Бобби.

– Пареньку об этом лучше бы не слышать, сэр.

Винтер поморщилась. Они стояли у входа в ее палатку, в самой середине расположения седьмой роты. К ее разговору с Граффом никто открыто не прислушивался, но Винтер не сомневалась, что не меньше десятка солдат, находившихся неподалеку, навострили уши, ловя каждое слово.

– Капрал Форестер такой же солдат, как все, – чуть громче, чем следовало, произнесла Винтер. – Независимо от его возраста.

– Слушаюсь, сэр! – Графф судорожно сглотнул. – Словом, с вашего разрешения, сэр, серомордые начисто отхватили им… э-э-э… хозяйство, затолкали в рот и бросили истекать кровью.

– Хозяйство? – переспросила Винтер. Ей представились седельные или поясные сумки.

– Половые органы, – равнодушно пояснила Бобби.

Графф, слегка покраснев, кивнул:

– Говорят, Зададим Жару в бешенстве. Сказал, что возьмет всех своих людей, найдет ублюдков, которые это сотворили, и отплатит им той же монетой.

– Могу поспорить, что десолтаи именно этого и добиваются, – заметила Винтер. – Будем надеяться, полковник или капитан Д’Ивуар проявят больше здравомыслия.

– Полковник уж верно проявит, – отозвался Графф. – Хладнокровный дьявол. Глянул на этих бедолаг и не произнес ни слова. Это капитан приказал, чтобы их сняли и обиходили, как подобает.

Подбежал Фолсом, вытянулся по струнке и козырнул Винтер. Как обычно, она сдержала порыв оглянуться, не стоит ли сзади офицер.

– Приказ капитана Д’Ивуара! – доложил здоровяк. – Свернуть лагерь и готовиться выступать.

Солдаты, исподтишка подслушивавшие разговор, дружно застонали. Новобранцы довольно быстро заразились от ветеранов некоторой долей цинизма и втайне лелеяли надежду, что изуверское убийство полудюжины человек окажется веским поводом отменить сегодняшний переход. Разочарованную брань перекрыл окрик Винтер:

– Все слышали? Шевелись!

Когда недовольные солдаты рассыпались по расположению. Винтер, понизив голос, обратилась к Фолсому:

– Проводишь Феор?

Рослый капрал кивнул. Винтер подкупила одного из возчиков, чтобы хандарайке позволили ехать в обозе, среди бочек с водой, и Фолсом каждое утро отводил ее туда, закутанную с ног до головы в запасную шинель. Выход был не из лучших, но, поскольку капитан распорядился не обременять колонну ни лишним грузом, ни обслугой, ничего другого Винтер придумать не удалось.

Сама Феор оставалась безучастной. С того самого дня, как сгорел Нижний город, она словно пребывала в полусне. Она шла, когда ее вели, ела и пила, когда перед ней ставили еду и питье, но, едва ее оставляли в покое, тут же сворачивалась клубком и так, не шевелясь, лежала часами. Как будто внутри нее после встречи с Матерью что- то сломалось, и Винтер, как ни билась, не могла до нее достучаться.

Фолсом вновь козырнул и двинулся в палатку Винтер, чтобы забрать оттуда Феор. Графф проводил его полными тревоги глазами и оглянулся на Винтер.

– Думаете, мы их поймаем? – спросил он.

Винтер моргнула, сбитая с толку:

– Кого?

– Десолтаев. – Графф понизил голос до шепота: – Просто некоторые ветераны говорят, будто их невозможно поймать, особенно в пустыне. Они знают здесь каждый камень и каждый потаенный родник, к тому же умеют колдовать. И с ними Стальной Призрак.

– Дай-ка угадаю, – проговорила Винтер. – Ты услышал это от Дэвиса?

Такого рода преувеличения были вполне в духе толстяка-сержанта.

– Нет, сэр, от какого-то солдата из четвертого батальона. И вроде бы капитан Ростон думает то же самое.

– От полковника им не уйти, – вмешалась Бобби. – Если кто и сможет поймать десолтаев, так это он.

На лице Граффа отразилось смятение.

– А если и он не сможет?

Винтер хлопнула его по плечу:

– Значит, наш поход затянется, только и всего.

Оскопленные разведчики стали первым свидетельством изуверской жестокости десолтаев. Первым – но далеко не последним.

Каждый день кавалеристы во главе с Зададим Жару выезжали прочесывать местность впереди колонны, и копыта выносливых лошадей хандарайской породы терпеливо месили песок и камни. Каждый вечер всадники возвращались в лагерь несолоно хлебавши и с потерями в личном составе. И каждое утро возле самого лагеря находили трупы пропавших кавалеристов, истерзанные пытками, которые уготовили для них изобретательные кочевники.

На четвертый день Зададим Жару дошел до того, что наорал на полковника, когда тот в очередной раз отклонил требование командира кавалеристов выдвинуться в полном составе, чтобы поймать «трусливых мерзавцев». Полковник Вальних хладнокровно выдержал эту филиппику на виду у доброй половины первого батальона, а затем объявил капитану, что он и его подчиненные освобождаются от разведывательных обязанностей и отныне должны будут ехать в середине колонны, защищая грузы.

Разведку возложили на пехотинцев, которым капитан Д’Ивуар предписал прочесывать местность не менее чем полуротами, чтобы предотвратить новые исчезновения. Это означало, что невезучей части, назначенной в дозор, надлежит встать задолго до рассвета и начать движение, создавая буферную зону между основной колонной и кочевниками, которые незримо затаились среди окружающих скал. Седьмой роте эта участь выпала на шестой день, и Винтер каждую минуту ждала, что вот-вот из ниоткуда возникнет орда конных десолтаев и перебьет их всех до единого. Нетрудно было, особенно в предрассветной тьме, наводнить каждую расселину, каждую тень десятками вражеских дозорных.

Действительность оказалась даже хуже ее воображаемых страхов, хотя то, чего опасалась Винтер, произошло не с ними. Одна из рот второго батальона, пройдя около мили перед плетущейся по маршруту колонной, заметила кучку десолтаев, которые поили коней из крохотного скального родника. Пылая местью, ворданайские солдаты ринулись на них – и тут из-за ближайших валунов высыпали вооруженные до зубов кочевники. Из сорока солдат уйти сумели только девять, а крики тех, кому не посчастливилось погибнуть на месте, доносились до лагеря почти всю ночь.

На следующий день капитан Д’Ивуар приказал, чтобы дозорные ни при каких обстоятельствах не вступали в бой с кочевниками, но отступали, избегая всякого соприкосновения с противником, покуда не подойдут основные силы. Этот приказ уберег пехотные дозоры от засад, зато обеспечил отменное развлечение десолтаям, которые по двое-трое выезжали верхом на видное место, делали несколько выстрелов и с интересом наблюдали, как вся колонна тяжеловесно замирает, а головной батальон развертывается к бою. Скорость продвижения резко снизилась, а это означало, что солдаты в середине и хвосте колонны вынуждены почти весь день праздно стоять под палящим солнцем. Апрель между тем закончился, наступил май, и жара с каждым днем становилась все ощутимей. Близилась адская топка раскаленного хандарайского лета.

Десять дней спустя после ухода из Нанисеха полк стал лагерем у подветренной стороны массивного скального отрога. Винтер заметила, что чем дальше продвигаются они на запад, тем ощутимей меняется пустыня. Скалы становились крупнее, но и расстояние между ними увеличивалось, каменистая почва под ногами была суше, и в ней прибавилось песка. Появились дюны, прилегавшие к пустынным скалам, точно исполинские серые сугробы, и, когда поднялся ветер, солдатам пришлось обвязать платками лица, чтобы рты не забило пригоршнями песка.

В седьмой роте, как и во всем полку, давно обходились без палаток. Забить колышки в землю было почти невозможно – то сплошные камни, то сыпучий песок, да и натягивать брезент людям, изнуренным ежедневными переходами, стало не под силу. Винтер несколько дней не меняла одежды, нижняя рубаха у нее покоробилась от засохшего пота и швами царапала кожу. В довершение худшего почти все солдаты обросли по меньшей мере недельной щетиной, поскольку скудный запас воды не был рассчитан на такую низменную потребность, как бритье, и Винтер начинала опасаться, что кто-нибудь обратит внимание на ее неуместно гладкое лицо. Бобби, по крайней мере, молода и еще может сойти за безбородого юнца.

Даже лагерных костров стало меньше. Все топливо – и те запасы, что везли на повозках, и жалкие крохи, собранные со скудной местной растительности, – предназначалось исключительно для нужд полковой кухни. Солдаты, чтобы согреться, вынуждены были жечь кизяк – сухой навоз, воловий и лошадиный, который теперь собирали и берегли, как сокровище. Кизяк горел неплохо, но Винтер обнаружила, что его смрад пробивается даже сквозь вонь ее немытого тела, и потому предпочла обойтись без костра.

Ровные ряды палаточного городка в Форте Доблести, не говоря уж о казармах в Эш-Катарионе, сейчас казались далеким сном. Винтер лежала на тюфяке, укрывшись тонким одеялом и вместо подушки сунув под голову заплечный мешок, в толчее изможденных людей, которые с каждым днем становились все изможденнее и сейчас попросту пошвыряли свои вещи там же, где закончили переход. Отдавая дань сержантскому званию Винтер, солдаты седьмой роты потеснились, и вокруг нее образовалось свободное место. Из-за этой непрошеной деликатности Винтер казалось, будто она осталась совершенно одна в море звездного света, искрившегося над головой. Винтер смотрела в небо, и шум лагеря словно отступал, стихал, заменяясь глубокой проникновенной тишиной, такой всеобъемлющей, словно во всем мире больше не осталось ни единой живой души. Помимо воли Винтер обеими руками вцепилась в края тюфяка, чтобы не упасть вверх, в бескрайнее и бесконечное звездное море.

Она вспомнила о Джейн. Сны в последнее время не преследовали девушку, словно чувствуя, что ей и так достается наяву. Или же, подсказало вероломное сознание, попросту наконец-то оставили ее. Винтер попыталась вызвать в памяти лицо Джейн, но увидела мысленным взором только ее глаза, зеленые глаза, сияющие собственным светом, как звезды над головой. Винтер помнила тепло ее тела, ее упоительно нежной и мягкой плоти – но от этого воспоминания холод стал еще нестерпимей. Дрожа, она плотней закуталась в одеяло. Днем нестерпимый зной, ночью холод – как такое возможно? Для нее это было непостижимо.

Рядом захрустели шаги, и сердце Винтер подпрыгнуло от страха. Полковник приказал окружить лагерь двойными заставами, но среди солдат все равно ходили слухи, что десолтаи могут пробраться через любой заслон, тенью проползти по камням, проскользнуть по песку с порывом ветра. Поговаривали, что каждое утро в лагере находят убитых одним-единственным ударом ножа в сердце, а те, кто находился рядом с покойниками, ничего не видели и не слышали. Винтер не сказала бы, что всецело верит этим россказням, – но и противоположного утверждать бы не стала.

– Винтер? – Голос принадлежал Бобби. Едва слышный шепот, словно на самом деле она и не стремилась, чтобы ее услышали. – Ты не спишь?

Винтер села. Силуэт Бобби смутно темнел на фоне звезд.

– Извини, – сказала капрал. – Я никак не могла заснуть и вот подумала…

– Ничего страшного. – Винтер заглянула в лицо Бобби, но различить его выражения не смогла. – Что-нибудь случилось?

– Не знаю. – Бобби неуклюже протянула вперед руку, ухватилась за нее другой рукой. – Сегодня днем, когда мы перебирались через скалы, я поранила руку.

– Сильно поранила? – спросила Винтер. – Позвать Граффа, чтобы осмотрел?

– Нет, не надо, – сказала Бобби. – В том-то и дело. Все уже… зажило. Когда я завернула рукав, чтобы глянуть на рану, там было немного крови, но рана уже затянулась. И пяти минут не прошло.

– Ого!

Винтер устремила взгляд в темноту, туда, где спала Феор. Ханда- райку тоже было не разглядеть – она сжалась в комочек, забившись под одеяло с головой.

– Я осмотрела руку при свете лампы, – продолжала Бобби. – Кожа на том месте цела, но стала другой. В точности как…

– Я помню, – быстро перебила Винтер, опасаясь, что кто-то может слышать их разговор. И прибавила, понизив голос до шепота: – Утром спросим у Феор. Должна же она хоть что-то знать.

Бобби уныло кивнула. Глядя на ее силуэт, темневший в сиянии звезд, Винтер подивилась тому, что с первой встречи не распознала в юном капрале женщину. Такую маленькую, с тонкой шеей и узкими хрупкими плечами. Сейчас она съежилась, горестно опустив голову, и оттого походила на ребенка, который безуспешно пытается сдержать слезы. Да она же вся дрожит, поняла вдруг Винтер.

– Бобби? – осторожно окликнула она.

– Б-боже, как х-холодно, – пробормотала капрал, крепко обхватив себя руками за плечи. – Днем было такое пекло, что я думала, свалюсь замертво. Почему же сейчас такой холод?

Винтер помотала головой. И вдруг, повинуясь порыву, взяла девушку за руку, притянула ближе. Бобби ошеломленно вскинула голову.

– Ну, не робей, – сказала Винтер. – Это же старый солдатский обычай – жаться друг к другу, чтобы согреться холодной ночью. Я читала, что, когда Фарус Пятый воевал с мурнскаями, его солдаты целыми ротами сбивались в кучу, чтобы не замерзнуть до смерти. – Она улыбнулась. – Мне всегда трудно было представить эту картину. Сотня здоровенных потных парней с нелепыми усами, какие носили тогда все мужчины, – видела старинные полотна? Могу представить, какая стояла вонь.

Бобби слабо хихикнула. Подобрав ноги, она уселась на землю рядом с тюфяком, и Винтер обняла ее за плечи.

– Заметь, – сказала она, – я вовсе не считаю, что от меня сейчас пахнет хоть чуточку приятней.

– И от меня, – прошептала Бобби. – Я бы душу продала, только бы принять ванну!

– Горячую ванну, о да! – мечтательно подхватила Винтер. – Тебе когда-нибудь доводилось дежурить в купальне «тюрьмы»?

Бобби скривилась:

– Постоянно. Мы терпеть не могли этого дежурства. Драишь плитки, драишь…

– Со временем я стала ждать его с нетерпением. – После того как Джейн посвятила ее в радости непослушания. – Понимаешь, никто не проверяет, чем ты там занимаешься, а дверь можно запереть изнутри. Я готовила горячую воду с мылом, для запаха, потом наполняла какую-нибудь ванну и отмокала в ней часами.

– Правда? – Бобби хихикнула. – И тебя ни разу не поймали?

– Ни разу. Директриса Дальгрен как-то похвалила меня за внимание к деталям. – Винтер сжала плечо девушки. – Ложись, я подвинусь.

Тюфяк был довольно узкий, и Винтер пришлось уступить большую его часть Бобби, но ее это устраивало. И так в самом деле было теплее, особенно когда Винтер укрыла их обеих тонким одеялом. Бобби лежала, напрягшись всем телом, как тетива, и до сих пор то и дело начинала дрожать. Винтер взяла ее ладони в свои – руки у Бобби были как ледышки.

Некоторое время они лежали молча. Мало-помалу Бобби, согретая чужим теплом, расслабилась, обмякла – так разжимается судорожно стиснутый кулак. Винтер позволила себе закрыть глаза и обнаружила, что начинает засыпать.

«Интересно, что скажут солдаты, когда обнаружат нас утром?» – Винтер попыталась ощутить беспокойство при этой мысли – не вышло.

– Винтер? – окликнула Бобби. – Можно тебя кое о чем спросить?

– Только если мне тоже можно будет кое о чем спросить тебя.

– Справедливо. Тогда ты первая.

– Как тебя зовут на самом деле? Мое настоящее имя ты знаешь.

Девушка помолчала.

– Меня всегда звали Бобби, – наконец сказала она, – только полное имя Ребекка, а не Роберт. Форестер – фамилия моей матери. Отца я не знала.

– Вот оно как. Это удобно. Меня в «тюрьме» звали Фаруссон, но это вымышленная фамилия, которую всегда дают сиротам. «Игерн- гласс» я взяла из одной книжки.

– Хорошая фамилия, – заметила Бобби. – Звучит вполне по- солдатски.

Снова наступило молчание.

– Ты хотела меня кое о чем спросить, – напомнила Винтер.

– Просто… – Бобби замялась. – Просто хотела узнать правду. О твоем побеге. Я слыхала добрую сотню разных историй, но все они какие-то ненастоящие.

– Ясно. – Винтер с трудом сглотнула. – Рассказ будет долгий.

Бобби поерзала, чуть теснее прижавшись к ней.

– А я и не собираюсь никуда уходить.

– Я не… – Винтер осеклась, и наступила зияющая тишина. Она почувствовала себя немного неловко, вновь прижавшись к Бобби.

– Если не хочешь рассказывать, то и не нужно, – негромко проговорила девушка.

Винтер сделала долгий выдох:

– Не то чтобы не хочу. Просто я никогда и никому об этом не рассказывала.

– Конечно! – отозвалась Бобби. – Кто еще мог бы тебя понять?

Так оно и есть, подумала Винтер. Вряд ли ей когда-нибудь довелось бы встретить другую воспитанницу жуткого заведения миссис Уилмор. Возвращаться туда она уж верно не собиралась. И все же заставить себя заговорить оказалось неимоверно трудно – все равно что встать беззащитной под вражеским огнем.

– В «тюрьме», – произнесла она, – была девушка по имени Джейн. Ее привезли, когда мне было лет четырнадцать или, может, пятнадцать – не помню. В то время я была… не то чтобы примерной узницей, но близко к тому. Когда я впервые увидела Джейн…

– Сколько времени ты провела в «тюрьме»? – перебила Бобби.

– Я жила там с тех пор, как себя помню. Наверное, лет с шести, не больше.

– Чем могла провиниться шестилетняя девочка?

– Маленьких девочек забирают в «тюрьму» за провинности родителей, – мрачно ответила Винтер. – Думаю, мой отец был преступником… или, возможно, мать.

– Понимаю. – Бобби шевельнулась, прижимаясь к ней. – Значит, ты познакомилась с девушкой по имени Джейн…

– Вначале мы не поладили. – Губы Винтер тронула невидимая в темноте улыбка. – Джейн была сущим дьяволенком. В первый же месяц она трижды пыталась бежать и в третий раз укусила одну из воспитательниц. За это миссис Уилмор исхлестала ее до крови. Одному Господу известно, как я ухитрилась с ней подружиться. – Винтер с трудом могла вспомнить, как это произошло. Некая таинственная сила притянула их с Джейн друг к другу, словно пару магнитов. – Однако же подружилась. Мы были… близки.

Наступило недолгое молчание. Винтер сглотнула.

– Знаешь, что происходит с девушками из «тюрьмы», когда они становятся взрослыми? – помолчав, спросила она.

– Если они достаточно исправились, их выдают замуж, – ответила Бобби. – Или отправляют в Мурнск, чтобы принять духовный сан.

– Замуж, – повторила Винтер, произнеся это слово с отвращением. – Да, можно сказать и так. Знаешь, как это выглядит на самом деле?

Бобби покачала головой, прижимаясь гладкой щекой к плечу Винтер.

– Когда какой-нибудь селянин хочет жениться сам или женить своего сына, а тратить время и силы на ухаживания за девушкой неохота, он посылает письмо миссис Уилмор. С ответом она отправляет альбом, полный список тех, кто пригоден к замужеству, с описанием характера каждой девушки, и мужчина выбирает себе невесту по нраву, как выбирают на рынке кусок говядины. Потом он приезжает в «тюрьму» и забирает девушку.

– О господи, – пробормотала Бобби и ненадолго смолкла. – А если девушка откажется?

– У нее нет выбора. «Тюрьма» – королевское учреждение, а это значит, что все мы считаемся подопечными короля. Пока мы не достигнем совершеннолетия, он волен распоряжаться нами, как ему заблагорассудится. Хотя, – с горечью добавила Винтер, – девушкам по большей части даже в голову не приходит возражать. Как правило, они ждут этого события с нетерпением.

И снова наступила пауза. Винтер кашлянула, прочищая горло.

– Ну да все это не важно. Джейн была на год старше меня, и некий соискатель, по имени Ганхайд, решил, что она подходит ему как нельзя лучше. Он был сущий скот, этот Ганхайд, здоровый, как Фолсом, и гнусный, как Дэвис, даже хуже. Узнав об этом, мы с Джейн решили бежать. Джейн, конечно, и раньше не раз пыталась сбежать из «тюрьмы». Выбраться на волю было как раз дело нехитрое, трудность заключалась в том, чтобы остаться на воле. Все местные жители на сто миль окрест знали, кто такая миссис Уилмор, и знали также, что она платит вознаграждение за поимку беглых. И даже если сбежавшая девушка сумела бы добраться до города, без надежных документов у нее было только два пути – стать воровкой или податься в шлюхи, а то и другое неизбежно привело бы ее обратно в «тюрьму», если не хуже. – Винтер сделала глубокий вдох. – Джейн придумала план, как нам выбраться из «тюрьмы» и удержаться на воле. Она всегда мастерски придумывала планы. Вот только миссис Уилмор на сей раз оказалась хитрее. Надзиратели знали, что Джейн попытается что-то предпринять, и ее заперли. Немало времени ушло у меня на то, чтобы вызнать, где держат Джейн, но я сумела снаружи добраться до окна ее комнаты. На задах старого здания, знаешь это место? Там все поросло ежевикой. – Винтер покачала головой. – Я изодрала платье едва не в клочки.

– Я однажды гонялась там за лисой, – отозвалась Бобби. – Потеряла башмак и так его и не нашла.

– У Джейн, – продолжала Винтер, – как обычно, был уже готов новый план. Она объяснила мне, как пробраться в кухню и где, по ее мнению, могут быть надзиратели. А еще… – у Винтер перехватило горло, – еще она сказала, чтобы я прихватила в кухне большой нож.

– Зачем?

– На случай, если столкнусь с Ганхайдом. Понимаешь, он должен был приехать как раз в тот вечер. Ходили слухи, будто миссис Уилмор пообещала ему «первую брачную ночь». Других девушек это смешило. – Винтер стиснула кулаки. – Я сказала Джейн, что если найду его, то…

Винтер вспомнилось: «Возьми нож, – произнесла Джейн, словно учила подругу нарезать жаркое. – Приставь кончик лезвия вот сюда, – она вскинула голову и прижала острие ножа к горлу, под самым подбородком, – надави как можно сильнее и веди вверх».

– Что было потом? – спросила Бобби.

– Шкаф с ножами оказался заперт, но я взломала его черенком половника. С наступлением темноты пробраться в главное здание оказалось нетрудно. Света почти нигде не было, лишь кое-где горели свечи, чтобы надзиратели, совершая ночной обход, не сломали себе шею. Все получилось почти что так, как говорила Джейн, вот только…

– Ганхайд был уже там? – сдавленно пискнула Бобби.

Винтер кивнула:

– Прямо у комнаты Джейн. Вероятно, только что приехал. Он пытался отпереть дверь. Думаю, он был пьян. Наверное, при виде Ганхайда я издала какой-то звук, потому что он обернулся. Он был совсем рядом, прямо передо мной, он шатался, едва держась на ногах, и почти ничего не видел в темноте. Он как будто подставлял мне горло, а мне оставалось только поднять нож и…

Пальцы Винтер со всей силы стиснули плечо Бобби. Наверняка это было больно, но девушка даже не пикнула.

– Я не смогла, – наконец после долгого молчания проговорила Винтер. Глаза ее были закрыты, но она чувствовала, как из-под век просачиваются слезы. – Попросту не смогла. С тех пор я тысячу раз вспоминала эту минуту. Мне не хватило духу убить человека, пьяного скота, который собирался увезти мою лучшую подругу и… – Винтер с трудом сглотнула. – А потом я прибыла сюда и с тех пор убила одному Господу ведомо сколько людей только потому, что они сражались на стороне противника, людей, у которых, вполне вероятно, были родные и дети, любившие их так, как никто в жизни не любил Ганхайда. Это же нелепо, черт возьми, попросту нелепо.

Снова наступило молчание, и на сей раз оно длилось дольше. Наконец Бобби, стряхнув оцепенение, шепотом спросила:

– Так что же все-таки произошло?

– Что? – Винтер моргнула, отгоняя слезы. – А, ну да. Я выронила нож, он ударился об пол и зазвенел, а я испугалась и бросилась бежать. Ганхайд не успел меня разглядеть, так что я вышла сухой из воды. Но на следующий день он забрал Джейн, и я больше никогда ее не видела. Я даже не в силах была смотреть, как ее выводят из здания. Просто забилась под одеяло и плакала.

– Это ужасно.

– Тогда я тоже так думала. – Винтер вновь закрыла глаза. – Хотя на самом деле ничего особенного не произошло. Я имею в виду, что в «тюрьме» сотни девушек и большинство из них рано или поздно отдают замуж. И у всех этих девушек есть подруги, которым больно и горько расставаться с ними навсегда.

В темноте под сомкнутыми веками на нее неотрывно смотрели два зеленых огонька.

«Разве может являться призрак того, кто вовсе не умер?»

Они еще какое-то время лежали в тишине. Наконец Винтер кашлянула.

– Извини, – сказала она. – Ты хотела услышать историю моего побега, а вышло не совсем то.

– Если не хочешь, можешь дальше не рассказывать.

– Собственно, и рассказывать особо нечего. Мы с Джейн продумали все заранее, а две мои подруги охотно мне помогли. Я собрала заплечный мешок, перелезла через ограду и две недели впроголодь брела по полям, воруя еду, где только удавалось. Наконец я добралась до Мьелля, где, как было мне известно, время от времени появлялись сержанты, набиравшие людей для службы в Хандаре. Я выдала себя за парня, нанялась работать в доки и подкопила деньжат. Когда в городе оказался сержант-вербовщик, я сказала ему, что сбежала от отца, потому что он горький пьяница, и отдала все деньги, какие у меня были, чтобы сержант записал меня в армию без документов. На пути в Хандар меня едва не застукали, но…

– Тсс! – шикнула Бобби.

Она перекатилась и вдруг оказалась лицом к лицу с Винтер – их разделяла от силы пара дюймов. На долю секунды девушке почудилось, будто Бобби хочет ее поцеловать. Она было возразила, но слова застряли в горле.

Капрал резко села, отбросив одеяло.

– Я слышала чьи-то шаги, – проговорила она.

– Кто-нибудь поднялся отлить, – выдавила Винтер, еще не вполне оправившись от потрясения. – Или может, десолтаи наконец-то явились нас перерезать?

– Феор, – произнесла Бобби. – Где Феор?

Винтер тоже перекатилась с боку на бок. Второй тюфяк был пуст. Она вскинула голову и едва успела заметить тонкую фигурку, которая осторожно пробиралась между спящих вповалку солдат. Винтер вскочила на ноги, пинком отшвырнула одеяло и от души выругалась. Затем она бросилась в погоню. Бобби неслась следом, не отставая ни на шаг.

– Не могла она здесь пройти, – сказала Бобби. – Ее остановили бы часовые.

– Если бы она повернула обратно, мы бы ее увидели, – возразила Винтер. Добравшись до границы лишь местами освещенного лагеря, они потеряли хандарайку из виду. Рыхлый песок под ногами не доставлял Феор ни малейших затруднений, и между спящими солдатами она пробиралась с ловкостью, какой Винтер от нее не ожидала. – К тому же часовые стоят спиной к лагерю и лицом к пустыне.

– Но там же некуда идти! – воскликнула Бобби. – Одни только скалы и песок.

– Господь знает, что задумала эта девчонка, но лучше ее найти. Чего доброго, часовые подстрелят ее, если попытается вернуться.

С уверенностью, которой на самом деле не было и в помине, Винтер пересекла полосу незанятой земли, которая отделяла лагерь от кольца охранения. Можно было, конечно, и проскользнуть между постами, как, вне всякого сомнения, поступила Феор, но Винтер предпочитала не рисковать. Тайком пробираться через посты – верный способ получить пулю в спину. Вместо этого Винтер выбрала ближайшего к ним часового и открыто направилась к нему. Подойдя ближе и оказавшись, по ее расчетам, в пределах слышимости, она окликнула:

– Эгей! Выходим!

Часовой, солдат из четвертого батальона, которым командовал капитан Ростон, с воинственным видом развернулся на крик, однако воинственность его улетучилась, когда он разглядел Винтер. После неприятного случая в столичных казармах она позаботилась о том, чтобы нашить на мундир лейтенантские знаки отличия. Часовой сухо отдал честь.

– Сэр, – сказал он, – прошу прощенья, но согласно приказу никто не должен покидать лагерь.

– Молодец! – похвалила Винтер, стараясь, чтобы голос звучал грозно. – В этом, собственно, и дело. Один из моих парней ушел в эту сторону и не вернулся. Ты его не видел?

– Я? Никак нет, сэр. Мимо меня никто не проходил.

– Мы только хотим отойти от лагеря и поискать его в округе, – сказала Винтер.

Часовой замялся. Видно было, что он почти отстоял долгую смену и теперь мечтает только о том, как бы рухнуть на тюфяк и проспать до утра. Тем не менее приказ есть приказ.

– Со всем почтением, сэр, но вы наверняка ошибаетесь. Если б он пошел сюда, я бы его заметил, и…

– Он мог обойти твой участок стороной, – перебила Винтер, стремясь избавить солдата от опасений за возможную промашку.

– Но мне приказано никого не…

– Ну так пропусти лейтенанта, – вмешалась Бобби, – и не забудь отметить это в рапорте.

Часовой смягчился, явно удовлетворенный таким компромиссом.

– Так точно, сэр! – отчеканил он. – Будьте осторожны, сэр. Вокруг полно десолтаев.

– Благодарю. Мы далеко не пойдем.

«Надеюсь», – мысленно добавила она.

Только когда кольцо охранения осталось позади, Винтер рискнула с улыбкой взглянуть на Бобби:

– Спасибо. Тебе когда-нибудь говорили, что из тебя выйдет отличный сержант?

Капрал похлопала себя по животу:

– Жирку маловато, сэр. Сержант, как я понимаю, должен уметь перепить всю свою роту.

Винтер рассмеялась, но через несколько шагов веселье угасло. Глаза мало-помалу привыкали к темноте, да и сверкающие россыпи звезд над головой служили источником хоть и скудного, но света – и все же местность вокруг безнадежно тонула в глубокой тени, над которой угрюмо вздымались глыбы скал.

– Здесь мы ее никогда не найдем, – пробормотала Винтер. – Если она забилась в какую-нибудь щель…

Бобби указала на скальный отрог, проступавший из темноты футов за двести впереди.

– Заберемся наверх. Оттуда все будет видно как на ладони.

– Точно.

Они двинулись дальше.

– Как по-твоему, здесь и вправду рыщут десолтаи?

– Вполне вероятно, сэр. Известно же, что они следят за каждым нашим шагом.

– У тебя есть оружие?

Бобби ответила не сразу, – похоже, мысль об оружии до сих пор не приходила ей в голову.

– Нет, сэр.

Винтер скривилась. Она не сообразила даже прихватить поясной нож. Сейчас Винтер на миг пожалела о том, что чересчур резво бросилась в погоню и не удосужилась взять с собой Граффа и пару надежных ребят. Ну да теперь уже ничего не изменишь.

– Тогда постараемся обойтись без лишнего шума, – прошептала она, и Бобби согласно кивнула.

К тому времени, когда они достигли гребня небольшого каменистого холма, Винтер с удивлением обнаружила, что может разглядеть окрестности. Вдалеке от факелов и чадящих лагерных костров ослепительное сияние звезд заполняло весь мир, искрилось бликами на скалах и окрашивало песок холодным голубовато-белым светом. Подтянувшись, Винтер забралась на низкий валун и медленно, высматривая любые признаки движения, огляделась по сторонам.

– Что-нибудь есть? – шепотом спросила Бобби.

– Не уверена. – Винтер моргнула – что-то вдалеке привлекло ее внимание. Она сползла с валуна и ткнула пальцем: – Погляди туда.

Бобби послушно всмотрелась. На другом холме, в доброй полумиле от них, чернел на фоне неба отчетливый силуэт. Капрал хотела что- то сказать, но Винтер жестом остановила ее и замерла в ожидании. И опять, лишь на долю секунды, вспыхнул свет. Проблеск изжелта- оранжевого огня, блик костра, на таком расстоянии больше похожий на светлячка. Свет мигнул единожды, затем дважды, после краткой паузы последовала еще одна вспышка – и все погасло.

– Чем-то похоже на мушкетный огонь, – заметила Бобби.

– Нет, – сказала Винтер. – Мы уже услышали бы выстрелы. К тому же вспышки мушкетов с розоватым отливом.

– Думаешь, это десолтаи?

– Кто же еще! Наверное, чем-то загородили костры, чтобы не выдать себя. – Пресловутая хитрость пустынных кочевников. – Благодарение Господу, они далеко отсюда.

– Не так уж и далеко, – отозвалась Бобби. Она напряженно вглядывалась в темноту. – В той стороне, чуть дальше, небольшой холм. Бьюсь об заклад, что они там.

Винтер сощурилась, но во мраке ничего не сумела разглядеть.

– У тебя хорошее зрение.

– Не очень, – сказала Бобби. – Я всегда…

Она замолкла и оцепенела.

– Там кто-то идет. Прямиком к десолтаям.

– Значит, они и вправду по ночам следят за нашим лагерем?

– Не думаю, – медленно проговорила Бобби. – Десолтай ехал бы верхом, верно?

– Пожалуй. – Винтер с тревогой глянула на капрала. – Тебе не кажется, что это… Зверя мне в зад, да конечно же, это она! Скорей!

Винтер торопливо, рискуя переломать ноги в темноте, съехала со склона. Бобби чуть замешкалась, но нагнала ее у подножия и побежала рядом по рыхлому песку.

– Какого черта она задумала? – поравнявшись с Винтер, выдохнула капрал.

Винтер скривилась:

– Кажется, я догадываюсь.

Она сорвалась с места бессознательно, не имея никакого плана – разве что смутно надеясь перехватить Феор прежде, чем девушка дойдет до холма. Почти сразу стало ясно, что им не успеть. К тому времени, когда девушки пересекли ровный участок земли между двумя возвышенностями, Феор – даже Винтер теперь различала ее силуэт, движущийся в непроглядной мгле, – начала подниматься по пологому склону к тому месту, где они видели вспышку света. Винтер приложила было руки чашечкой ко рту, чтобы окликнуть девушку, но передумала и продолжала бежать.

Они были уже ярдах в двадцати, когда от подветренной стороны валуна отделилась черная тень и, схватив Феор за поврежденную руку, рывком повалила девушку наземь. В тишине ночи резкий крик хандарайки прозвучал вдвое пронзительнее, и даже десолтай, на миг опешив, выпустил ее и потянулся к оружию.

Винтер сумасшедшим рывком преодолела последние пару ярдов, врезалась плечом в десолтая и сбила его с ног. Она втайне надеялась, что он при падении разобьет голову о камень, да где там! Десолтай схватил ее за плечи, увлекая за собой, и Винтер повалилась на него. Упершись локтями ему в ребра, она отчаянно пыталась извернуться, чтобы ударить противника коленом в пах. Что угодно, только бы не дать ему прийти в себя, только бы он не сообразил, что дерется с женщиной, которая вполовину легче его весом. Десолтай, однако, знал толк в драке; вывернувшись из-под Винтер, он обхватил ее, пригнул, придавив ей руки к бокам. Перед глазами девушки мелькнуло бородатое, искаженное злобой лицо, неистово сверкнули в звездном свете глаза, а затем десолтай врезался лбом в ее лоб с тем характерным треском, с каким сталкиваются бильярдные шары. Боль пронзила голову Винтер, из глаз брызнули искры, и желудок наполнился желчью. На долю секунды мир перед глазами сузился в черную щель.

Бобби, зашедшей к кочевнику со спины, не хватало техники, зато разгона было с избытком. Тяжелый армейский сапог впечатался в висок десолтая, словно в мяч на игровом поле, и Винтер ощутила, как руки противника дернулись и разом обмякли, выпустили ее. Она бессильно повалилась на бок, голова раскалывалась от боли. Только неимоверным усилием ей удалось сдержать приступ рвоты. Позади нее послышался глухой стук нового удара, а затем наступила тишина.

Мучительно долгий миг, который показался Винтер вечностью, она ждала, что сейчас десолтайский нож перережет ей горло. Наконец она услышала – глухо, как сквозь ватные затычки, – голос, который звал ее по имени. Винтер перекатилась на спину, поборов новый приступ тошноты, и увидела, что звезды над ней заслонил силуэт Бобби.

– Винтер! Сэр! Вы меня слышите?

– Слышу, – просипела она. – Все… все в порядке.

То была неприкрытая ложь, но Винтер сочла своим долгом сказать именно так. Ощупав обеими руками лицо, она с изумлением обнаружила полное отсутствие повреждений. Голова кочевника при столкновении слегка отклонилась от цели, иначе Винтер неминуемо осталась бы со сломанным носом. Правый глаз уже был припухшим на ощупь.

– Где десолтай? – через силу выдавила она.

– Мертв, – ответила Бобби, – а Феор жива и невредима.

Винтер села.

Кочевник и правда безжизненно валялся чуть поодаль. В горле его, почти над самой ключицей, торчала рукоять длинного ножа, по всей вероятности, его собственного. Рядом сидела Феор, согнувшись и бережно прижимая к себе поврежденную руку.

– Надо убираться отсюда, – сказала Винтер. Она ухватилась за протянутую руку Бобби и с помощью капрала кое-как поднялась на ноги. – Этот вопль был слышен на милю вокруг.

Бобби покосилась на Феор:

– Сэр, я не уверена, что она согласится идти.

– Значит, мать твою, мы ее понесем. – В висках до сих пор стучала боль, и правый глаз упорно не желал открываться. – Пошли.

Феор при их приближении даже не подняла головы. Бобби осторожно подергала ее за плечо, но ответа не получила.

– Зачем ее вообще понесло сюда? – спросила Бобби, оглянувшись на Винтер. – Решила переметнуться к хандараям? По-моему, они собирались ее убить.

– И убили бы. Чего она, думается мне, и добивалась. – Винтер перешла на хандарайский: – Вставай.

– Нет, – едва слышно ответила Феор. – Оставьте меня.

– Встать, я сказала!

Когда хандарайка не подчинилась, Винтер кивнула Бобби, и они рывком подняли Феор на ноги. Девушка безвольно повисла между ними, словно тряпичная кукла.

– Не понимаю, – пробормотала Бобби. – Ты думаешь, она хочет…

– Умереть, – процедила Винтер. – Как повелела ее драгоценная Мать.

– Вот как?.. – Бобби на мгновение смолкла. – Если она собирается покончить с собой…

– Она не может покончить с собой, – зло хмыкнула Винтер. – Самоубийство, с точки зрения хандараев, – тяжкий грех. Зато она может постараться, чтобы с ней покончил кто-то другой.

– Прошу вас, оставьте меня здесь, – прошептала Феор. – Если не вернутся десолтай, мою жизнь заберет пустыня. Ждать придется недолго.

– Не дождешься! – отрезала Винтер по-хандарайски. – Ты нужна мне. Мы должны знать, что происходит с Бобби. – Она помолчала и добавила уже мягче: – И дело не только в этом. Ты забыла, что брат подарил тебе жизнь? Хочешь растоптать его дар?

– Я не… – Феор сдавленно всхлипнула. – Онвидаэр не должен был так поступать. Это неправильно.

– Да плевать, что правильно, а что неправильно! Неужели ты впрямь готова сложить лапки и испустить дух только потому, что так велела какая-то старуха?

– Она – наша Мать, – проговорила Феор. – Мы, саль-ируск, живы только ее милостью. Она даровала нам все: нашу жизнь и смысл нашей жизни. Мы обязаны ей всем.

– Если она дала вам крышу над головой, это не означает, что вы – ее собственность!

– Дело не только в этом, – покачала головой Феор. – Ты ворданайка. Тебе этого не понять.

Винтер едва не плюнула ей в лицо.

– Да, я ворданайка, а все ворданаи – варвары и дикари, но я дала слово, что буду о тебе заботиться! А теперь намерена волоком вернуть тебя в лагерь. Или пойдешь сама?

Феор, пошатываясь, с трудом поднялась на ноги.

– Пойду сама.

– Вот и хорошо. – Винтер повернулась к Бобби, которая, не понимая ни слова, молча наблюдала за этой сценой. – Она пойдет сама. Давайте…

Ее оборвал раздавшийся совсем близко грохот пистолетного выстрела. Винтер бессознательно, хотя и бессмысленно, отпрянула вбок и услышала свист пролетевшей мимо пули. Стреляли со склона, но яркая вспышка почти ослепила Винтер, и в далеком сиянии звезд она смогла различить только две нечеткие тени, бегущие вниз с холма. Одно не подлежало сомнению: в звездном свете на мгновение блеснула сталь обнаженных клинков.

– Смерть расхемам!

Кричал первый десолтай, бежавший к Феор. Он проскочил мимо Бобби, не заметив ее, и Винтер сообразила, что кочевник, подобно ей, почти ослеп от вспышки. Капрал прыгнула на бегущего десолтая и толчком сбила его с ног. Девушке удалось обеими руками обхватить его за пояс, не давая ударить саблей, но десолтай сгреб ее за плечо и, дернув вниз, ударил коленом в живот. Бобби замычала от боли, но рук не разжала.

Между тем глаза Винтер оправились от последствий пистолетной вспышки, и она метнулась туда, где валялся труп их предыдущего противника. У этого десолтая на поясе тоже была сабля, и Винтер после секундной панической заминки все же сумела выдернуть ее из ножен. Второй десолтай бросился на Бобби, взмахнул саблей, но поостерегся задеть своего соплеменника. Вместо этого он свободной рукой ухватил капрала за шиворот, оторвал ее от противника и с силой швырнул наземь.

От рывка первый кочевник пошатнулся, теряя равновесие, и Винтер, вскочив на ноги, кинулась к нему. В последний момент десолтай заметил ее и вскинул саблю, безуспешно пытаясь отбиться, но Винтер вложила в выпад всю тяжесть своего тела, использовав десолтайский кривой клинок как копье. Сабля вонзилась в грудь кочевника, уйдя на полфута стали вглубь, и он рухнул без единого звука. Клинок его вывалился из мертвых пальцев, и Винтер, выпустив свою саблю, подхватила его.

Оглянувшись, она увидела, что Бобби сумела вскочить на ноги и теперь пятится под натиском второго десолтая. Кочевник наступал, озираясь, поскольку был обременен увесистым кожаным мешком, однако в конце концов сообразил, что противник безоружен, и ринулся в атаку. Бобби притворно качнулась в одну сторону и тут же метнулась в другую, но десолтай с ловкостью опытного фехтовальщика повторил ее маневр и нанес страшный удар наискось сверху вниз. Девушка рухнула на землю, обливаясь кровью.

Винтер хотела закричать во все горло, но не хватило дыхания. Рывок – и она оказалась позади десолтая. Мешок заслонял его спину, не давая ударить меж лопаток, и потому Винтер, перехватив саблю обеими руками, рубанула снизу, по ногам. Утяжеленный десолтайский клинок глубоко вошел в мякоть ноги и, увлекаемый силой удара, начисто рассек кость. Кочевник со сдавленным криком рухнул ниц, и сабля, выскользнув из его руки, отлетела прочь. Выдернув свое оружие, Винтер обошла поверженного врага, тщательно нацелилась на полоску шеи под самым затылком – и изо всех сил вонзила саблю. Клинок ушел глубоко и напрочь застрял, а потому Винтер выпустила рукоять и отступила на шаг, глядя, как десолтай содрогается в предсмертных конвульсиях.

– Черт! – произнесла она, когда вновь обрела возможность говорить. – Черт!

И, обогнув труп кочевника, бросилась к Бобби.

Девушка лежала на животе, и под ней по песку расплылось темное пятно. Винтер упала на колени, перевернула ее, заранее холодея от того, что увидит. Мощный удар сверху вниз рассек тело Бобби от ключицы до пупка, и разрубленные саблей края мундира болтались, уже насквозь промокшие от крови.

Но под кровью, залившей Бобби, происходило нечто непостижимое. Из тела по всей длине раны сочилось нежно-белое, чуть тронутое голубизной сияние. Оно увеличивалось на глазах, словно в жилах Бобби вместо крови тек звездный свет. Вначале неяркое, это свечение быстро стало настолько ослепительным, что было больно смотреть, – а потом начало спадать. Бобби дернулась, выгнув спину, скребя пальцами окровавленный песок, потом глубоко вдохнула, сделала долгий выдох и обмякла. На долю секунды сердце Винтер мучительно сжалось. Однако дыхание девушки было медленным и ровным, и кровь больше не текла.

– Обв-скар-иот. – Винтер не слышала, как Феор подошла к ней, но голос хандарайки прозвучал над самым ее плечом. – Она воистину стала Хранителем. Я и подумать не могла…

Феор осеклась, смолкла. Винтер оторвала кусок ткани от рубашки Бобби и принялась бережно стирать кровь, покуда не показалось тело. Отчего-то Винтер уже не сомневалась в том, что ей предстоит увидеть. Там, где оставила смертоносный след десолтайская сабля, страшной раны не оказалось, однако плоть отливала мерцающей мраморной белизной.

– Она выживет? – спросила Винтер, обращаясь к Феор. Когда та кивнула, Винтер позволила себе неуверенно выдохнуть. – Когда она придет в себя?

– Не знаю. – Феор озадаченно сдвинула брови. – Она не служит нашим богам. Я думала, что заклинание в конце концов отторгнет ее, но теперь…

Внимание Винтер отвлек новый звук, прокатившийся по равнине. Он напоминал отдаленные раскаты грома или же беспорядочную дробь роты барабанщиков, которые едва прикасаются к инструментам. Винтер повернулась в ту сторону, где остались огни ворданайского лагеря, – и увидела в ночи множество мелких вспышек. К белизне их примешивался розоватый отлив, и уже различимы были струйки дыма, поднимавшиеся в звездное небо.

– Видите? – проговорила Винтер, ни к кому особо не обращаясь. – Вот это уже мушкетный огонь.

Глава двадцать первая

Маркус проснулся. Снаружи сочился серый предутренний свет, рядом спала, тесно прижавшись к нему, Джен, и кто-то немилосердно стучал по палаточному шесту.

– Войдите! – машинально крикнул Маркус, уже сев и безуспешно пытаясь нашарить мундир. К тому времени, когда он вспомнил, что не один, полог палатки взметнулся, пропуская раннего гостя. По счастью, в проеме возник Фиц, который наверняка не станет болтать лишнего.

– Сэр, – воскликнул он, – вставайте сейчас же!

Тон, которым это было сказано, прогнал остатки сна верней, чем чашка обжигающего кофе. Фиц никогда не повышал голоса, если только не нужно было перекричать шум сражения, но в эту минуту Маркус не мог отделаться от ощущения, что человек менее сдержанный уже вопил бы в полный голос.

– Встаю, – произнес Маркус и скатился с койки. Обнаружив, что гол, как младенец, он приступил к лихорадочным поискам нижнего белья. – Что случилось?

– Десолтаи. Засада.

Маркус на мгновение замер, прислушиваясь, – но треск мушкетных выстрелов не нарушал предрассветную тишину. Фиц, явно прочитав его мысли, покачал головой:

– Не здесь. Примерно в миле к востоку от лагеря.

– За каким чертом кого-то понесло за милю от лагеря?

– Капитан Ростон, – сказал Фиц, – повел свой батальон…

– Да разрази его гром, этого чертова Адрехта! – взревел Маркус. – Он что же… ладно, потом расскажешь. Скажи барабанщикам, чтобы били сбор. Полковника разбудил?

– Полковника нет в лагере, сэр.

Маркус оторопело моргнул, но затем вспомнил разговор с Янусом, который состоялся прошлым вечером. Полковник собрался в очередную свою вылазку. В последнее время он обзавелся привычкой проводить каждую ночь за пределами лагеря, устроившись на вершине какой-нибудь скалы в сопровождении более чем скромной охраны. Маркус протестовал, но полковник остался непреклонен. Пара надежных парней из охраны сообщила, что Янус ночь напролет только всматривается в темноту и время от времени делает заметки в маленькой записной книжке.

Почти весь следующий день после такой вылазки полковник дремал в одной из повозок, но и это не спасало его от бледности и запавших глаз – спутников постоянного недосыпания. Ими же обзавелся и Маркус, поскольку ответственность за продвижение колонны целиком легла на его плечи, при том что запасы воды и продовольствия таяли на глазах, а вездесущие десолтаи становились все наглее. Жалкие обрывки сна, которые удавалось выкроить Маркусу, неизменно были омрачены кошмарами, и он просыпался мокрый от пота, несмотря на холод пустынных ночей.

– Святые угодники и, мать его, Карис, – богохульно пробормотал Маркус. – Ладно. Прикажи сбор первому батальону и разыщи Вала, Мора и Зададим Жару. Я буду через пять минут.

– Есть, сэр!

Фиц браво откозырял и выскочил из палатки, опустив за собой полог. Едва он скрылся, Джен села, и тонкая простыня соскользнула с ее нагой груди. Судя по всему, она тоже была совершенно обнажена, хотя, насколько мог припомнить Маркус, между ними прошлой ночью не произошло ничего примечательного. Последнее, что сохранилось в памяти, – как он сбросил одежду, плашмя рухнул в койку, и накопившаяся усталость тут же накрыла его с головой.

– Оставайся здесь, – сказал он Джен. – Я пришлю кого-нибудь, когда наконец выясню, что за чертовщина здесь творится.

Джен кивнула, наполовину сонно, наполовину встревоженно. Маркус ожесточенно натянул рубашку, кое-как застегнул пуговицы и набросил на плечи мундир. В последнюю минуту он вспомнил про портупею, сунул ее под мышку и вышел наружу.

Солнце еще не показалось над горизонтом, и зной предыдущего дня давно сменился гнетущим пронизывающим холодом. Палатка Маркуса одиноко торчала посреди моря людей в синих мундирах, которые в большинстве своем попросту рухнули на землю там, где закончили переход, не тратя времени на то, чтобы натянуть брезент или развернуть постельную скатку. Полковой барабанщик отбивал размеренную дробь, и лагерь наполнялся движением, точно улей, в котором потревожили пчел. Изнуренные маршем солдаты кое-как поднимались на ноги, хватали оружие и озирались в поисках сержантов, чьи зычные крики перекрывали рокот барабанов.

Фиц, в безукоризненно чистом, как всегда, мундире, ожидал у палатки. Увидев Маркуса, он снова козырнул.

– Я отправил посыльных к капитану Солвену и капитану Кааносу, – сообщил он. – Капитан Стоукс будет здесь с минуты на минуту.

– Хорошо. А теперь рассказывай, что же стряслось.

– Насколько я понимаю, сэр, капитан Ростон угодил в засаду. – Фиц сделал паузу, поскольку Маркус снова выругался, и продолжил: – Донесения немного отрывочны, но, судя по всему, не более часа назад крупный отряд десолтаев атаковал наши заставы на северной границе лагеря. Капитан Ростон услышал выстрелы и взял, сколько подвернулось, людей из четвертого батальона, чтобы «отплатить мерзавцам той же монетой». Не совсем понятно, что произошло после, но, насколько я могу судить, капитан обратил десолтаев в бегство и бросился в погоню.

– После чего десолтай дождались, пока он отойдет на приличное расстояние от лагеря, а затем окружили и отрезали его, – заключил Маркус. – И о чем он только думал, болван несчастный? Не мог послать ко мне нарочного и сообщить, что происходит?

Маркус ночью слышал стрельбу, по крайней мере сквозь сон, но тогда эти звуки его не особенно встревожили. Теперь небольшие стычки случались каждую ночь, да и взвинченные до предела часовые постоянно палили по движущимся теням и пустынному зверью, а иногда, случалось, и друг в друга.

– Очевидно, не мог, сэр, – сказал Фиц. – Как бы то ни было, капитан Стоукс отправил ему вдогонку кавалерийский разъезд. Разъезд наткнулся на конных десолтаев, и в лагерь вернулись живыми только трое, однако они сообщили, что капитан Ростон и его люди укрылись на каменистой полосе между скалами и удерживают позиции, но скованы плотным огнем, который ведется со всех сторон.

– Черт, черт, черт… – Мысли Маркуса лихорадочно метались. Все зависит от того, сколько там десолтаев. В ночное время небольшой отряд способен сковать превосходящего численностью противника, но с наступлением дня соотношение сил станет очевидным, и люди Адрехта с боем пробьются из окружения. С другой стороны, если численное преимущество на стороне десолтаев, четвертый батальон не сможет до бесконечности отбивать натиск врага. Рано или поздно иссякнет боезапас, и батальон будет вынужден либо сдаться, либо принять смерть. И упаси господи, чтобы у десолтаев не оказалось в запасе пары пушек.

– Это все плохие новости или есть что-то еще?

– Только одно, сэр. Кавалеристы доложили, что десолтаев возглавляет сам Стальной Призрак. Сержант божится, будто видел его лично.

– Восхитительно. – Если боем и вправду командует Призрак, стало быть, это не отвлекающий удар. И это, в свою очередь, означает, что на выручку Адрехту нужно отправлять серьезные силы.

Маркус обернулся и увидел, что к ним торопливо шагает Вал, а за ним по пятам следует Мор. Первый раскраснелся и запыхался, второй, судя по его виду, кипел от злости.

– Вас уже ввели в курс дела? – спросил Маркус.

– Более-менее, – проворчал Мор. – Тебе еще не надоело таскать для Адрехта каштаны из огня?

– Такие мысли посещали меня, – признался Маркус, – но там вместе с ним по меньшей мере шесть сотен солдат.

– Верно, – вздохнул Мор. – Тогда что будем делать?

– Я возьму первый батальон и третий в качестве поддержки. Между тем ты, Вал, со вторым батальоном и артиллерией укрепишься здесь, в лагере. Как только мы пробьемся к Адрехту, отойдем все вместе сюда и посмотрим, как понравятся десолтаям картечные снаряды.

Вал скривился:

– Тебе не приходило в голову, что это ловушка?

– Это и была ловушка, – вмешался Мор, – и Адрехт угодил прямиком в нее.

– Мы имеем дело со Стальным Призраком, – напомнил Вал. – Кто поручится, что за ловушкой для Адрехта не кроется что-то еще?

Маркус поднял руку, прерывая спор:

– Мне это тоже приходило в голову, но выбора у нас нет. Мы не можем бросить четвертый батальон на произвол судьбы.

– Знаю, черт побери, – отозвался Вал. И провел пальцами по своим тонким усикам, разглаживая их концы. – Просто здесь что-то не так. Не могу точно сказать, что именно, но не так.

– Как и весь этот трижды проклятый поход, – буркнул Мор. – И если уж на то пошло, куда, ко всем дьяволам, подевался полковник?

– Занимается своими обычными ночными делами, – отозвался Маркус, даже не пытаясь скрыть досаду. – Кстати, Вал, – отыщи его и доставь в лагерь. При нем охрана, но мы же не хотим, чтобы на него случайно наткнулись десолтаи?

– Верно. Что насчет Зададим Жару?

– Держи его при себе на случай, если вас попытаются обойти с флангов.

Хотя вряд ли в этом случае будет много проку от изрядно поредевшей горстки кавалеристов. У него засосало под ложечкой. Слишком много переменных величин, слишком многое может пойти наперекосяк, слишком многого он просто не знает. Перед мысленным взором Маркуса неотступно маячило лицо полковника – выгнутая бровь, бесстрастные серые глаза. «Значит, таково было ваше решение, капитан? Любопытно…»

«Пропади он пропадом. – Маркус стиснул зубы. – Почему его нет здесь именно сейчас, когда он так нужен?»

– Ну? – обратился он к Мору и Валу. – Чего вы ждете?

Треск мушкетов, разносившийся впереди, звучал успокоительно, так как означал, что бой еще продолжается. Маркус извелся от злости и взмок от пота, пока первый батальон строился к востоку от лагеря – гораздо быстрее, чем когда-либо в Форте Доблести, но, с точки зрения Маркуса, все же чересчур медленно. Третий батальон еще завершал построение, когда колонна первого уже тронулась в путь, между тем как второй батальон и орудийные расчеты Пастора приступили к созданию оборонительных позиций на краю лагеря.

Идти предстояло по бездорожью, однако и так, даже без доклада разведчиков, которых расспросил Фиц, было видно, в какую сторону ушел Адрехт. Песок был истоптан бесчисленными следами тяжелых солдатских сапог, повсюду валялись трупы и ворданаев, и кочевников – словно указующие путь хлебные крошки из старинной сказки. Раненых, впрочем, не оказалось, что Маркус счел недобрым знаком. Отсутствие раненых говорило о том, что десолтай, заперев Адрехта в западне, прочесали окрестности до самого места изначальной засады.

Когда в поле зрения показались скалы, Маркус обнаружил, что уцелевшие разведчики в своем докладе Фицу упустили некоторые детали. Он представлял себе одну-единственную гряду валунов, за которой засели, укрывшись среди пологих дюн, десолтай. Вместо этого над обширной полосой каменных осколков, утонувшей в предрассветных сумерках и окутанной пороховым дымом, нависали три высоких крутых скалы. Выстрелы раздавались разрозненно, а не слитными залпами, и, кроме того, слух Маркуса различил отдаленные крики и вопли рукопашной.

«Святые угодники! – Сердце Маркуса сжалось. Каменистая полоса представляла собой кошмарный сон полевого командира – с видимостью на пару ярдов в любом направлении и невозможностью управлять действиями своих солдат. Маркуса охватил гнев. – Какого дьявола Адрехт допустил, чтобы его загнали именно сюда?»

Он повернулся к Фицу, который, как всегда, безмолвно ждал рядом.

– Есть идеи?

– Дело будет не из легких, сэр.

– Это еще мягко сказано. – Маркус оглянулся через плечо. Уже видна была туча пыли, поднятой третьим батальоном, который отстал от первого на каких-то десять минут. – Отправь кого-нибудь к Мору, скажи, чтобы строил батальон на краю этого безобразия – будет нас прикрывать. Мы двинемся вперед. По две роты, резервные сразу за головными.

– Есть, сэр! – Фиц козырнул и поспешил прочь.

В кои-то веки события разворачивались так, как предписывал учебник тактики. После того как солдаты скрылись за скалами, Маркус потерял возможность вплотную следить за ходом боя, однако различал клубы порохового дыма и неумолчный треск пальбы. Вспышки выстрелов отмечали продвижение первого батальона, и вдали, в центре каменистой полосы, стрельба стала живей и чаще – это четвертый батальон воспрял, обнаружив, что к нему идет подмога.

Головные роты продвигались медленно, ломая строй и рассыпаясь для рукопашной схватки с засевшими меж камней десолтаями. Наконец движение прекращалось вовсе, солдаты, выдохшись или потеряв боевой задор, отступали в укрытие – и тогда резервные роты, хлынув мимо них, со свежими силами бросались в бой. При ожесточенном сопротивлении врага подобная тактика сулила немалые потери с обеих сторон, но кочевники, судя по ходу продвижения, отступали прежде, чем рукопашная схватка становилась чересчур жаркой.

Третий батальон Мора уже строился за спиной Маркуса, который как раз двинул в бой две последние роты первого батальона. Сам Мор, ехавший на крупном кауром мерине, неуклюже спешился и, подбежав к Маркусу, воззрился на царящую впереди неразбериху. В завесе порохового дыма, клубившегося между скал, изредка вспыхивали выстрелы и мелькали призрачные силуэты солдат в синих мундирах.

– Почти справились, – помолчав, заметил Мор.

Маркус кивнул:

– Пока что да, но…

Крики, раздавшиеся позади них, почти сразу потонули в гулкой дроби батальонных барабанов, сигналивших построение в каре. Обернувшись, Маркус увидел всего в трехстах ярдах конных десолтаев, которые во весь опор скакали в тыл ворданайского строя: «Черт, откуда они взялись?»

Батальон Мора, даже застигнутый врасплох, проявил себя лучшим образом. Построение в каре было совершено если и не с парадной четкостью, но достаточно быстро, чтобы навстречу врагу вовремя ощетинилась стена штыков. При виде нее десолтаи круто развернулись, не доскакав до цели, и все же мушкетный залп, грянувший от ближайшей стороны каре, выбил нескольких всадников из седла. Десолтаев оказалось меньше, чем предполагал Маркус, – пара сотен, не более.

«Что-то здесь не так», – подумал Маркус. Сил, окруживших Адрехта, хватило, чтобы сковать батальон на несколько часов, однако сопротивление, с которым столкнулись люди Маркуса, оказалось чрезмерно слабым для такого количества врагов.

Мор, явно рассуждавший в том же духе, спросил:

– Думаешь, они обнаружили наше приближение и ударились в бегство?

– Возможно. – Маркус нахмурился, сосредоточенно размышляя. – Или надеются вымотать нас на обратном пути.

– Вот черт! Если они не отстанут, наше возвращение затянется надолго.

Маркус кивнул. И сорвался с места, увидев, что к батальонному каре приближается знакомая фигура.

Солдаты первого и четвертого батальонов выходили из скал небольшими группами, вперемешку, и офицеры уже приступили к утомительной процедуре сортировки. Одним из первых шел Адрехт, за которым следовал Фиц. Капитан четвертого батальона широко улыбался, мундир его был изодран о камни и почернел от пороховой копоти, пустой рукав свернут и подколот серебряной заколкой для волос. Маркус сам не знал, чего ему больше хочется – заключить Адрехта в объятья или отмутузить как следует. В итоге он просто кивнул, будто они случайно повстречались в какой-нибудь кофейне.

– Да уж, – сказал Адрехт, – утро выдалось на славу!

– Сколько у тебя осталось людей?

– Да в общем-то, почти все. Эти паршивцы морочили нам голову. Стоило пойти на прорыв, они точно растворились в воздухе.

– Потому что хотят опробовать ту же ловушку на более крупной дичи. – Маркус жестом указал на восток. – Они послали к нам в тыл всадников.

– Но вы, я вижу, отбились.

– На этот раз – да. Здесь нельзя оставаться.

– Согласен. Что тогда?

Маркус ненадолго прикрыл глаза, размышляя, а затем покачал головой:

– У нас нет кавалерии, так что быстро продвигаться не выйдет. Перестроимся под прикрытием каре и отправимся назад в лагерь. Скачками, если придется, – один батальон стоит в каре, другой движется. – До лагеря миля с лишним, и таким манером на возвращение у них может уйти весь день, но без прикрытия собственной кавалерии либо пушек, которые могли бы отогнать вражеских всадников, ничего другого не остается.

– Разумно. – Адрехт, судя по всему, почти предвкушал предстоящий переход. И неудивительно – все лучше, чем торчать среди груды скал, гадая, придет ли кто на помощь. – Тогда я, пожалуй, вернусь к своим парням.

– Много у вас потерь?

– Думаю, что немного. – Адрехт поджал губы, задумался. – Пара небольших групп оказалась отрезана в самой первой стычке, когда мы еще полагали, что преследуем одиночный отряд. Добравшись сюда, мы успешно отбивали все атаки.

Маркуса так и подмывало осведомиться, чем, черт побери, думал Адрехт, когда в одиночку погнался за десолтаями, однако сейчас было явно неподходящее время для таких вопросов. Поэтому он лишь коротко кивнул и, отвернувшись от Адрехта, занялся приготовлениями к переходу.

«Может, мне и не придется устраивать ему головомойку. В конце концов, когда мы выберемся отсюда – если выберемся, – он должен будет держать ответ перед полковником». Маркус вдруг осознал, что, сам того не заметив, пересек некую границу. Больше он не станет лезть на рожон ради Адрехта Ростона.

Первые же раскаты пушек Пастора обратили назойливую десолтайскую конницу в бегство, и Маркус с безмерным облегчением приказал батальонам перестраиваться в общую колонну. Путь от скал до полкового лагеря длиной в милю растянулся, казалось, на целую вечность, и большую часть этого расстояния три ворданайских батальона играли с кочевниками в смертельно опасные кошки-мышки. Стоило десолтаям решить, что подвернулся удачный момент, когда одна из батальонных колонн теряла строй или отставала от соседних, оказавшись тем самым вне их огневого прикрытия, – кочевники хищными птицами бросались в атаку.

Тем не менее ворданаи выстояли, а десолтаям опасная игра обошлась дорого. Завидев батальонные каре, слишком прочные, чтобы их можно было сокрушить с наскока, войско противника тут же поворачивало назад, однако при этом не раз и не два оказывалось в пределах мушкетного выстрела, и залп выбивал из седел двух-трех всадников. После нескольких повторений ретивости у кочевников заметно поубавилось, и весь остаток пути в лагерь они довольствовались тем, что просто сопровождали ворданаев.

И вот теперь скакали прочь без оглядки. Маркус заметил, что один отряд держится позади всех прочих конников. Рослый человек, скакавший во главе его, сдвинул назад капюшон своего балахона и помахал Маркусу, словно поздравляя его с победой. Солнце, теперь уже поднявшееся высоко, сверкнуло на гладкой металлической маске. Маркус уставился на Стального Призрака, подавляя нелепый порыв помахать в ответ. Интересно, сумел бы Пастор на таком расстоянии снять его с седла? Мысль промелькнула и исчезла, а предводитель кочевников, помахав, тут же развернул коня и во весь опор поскакал вглубь Десола.

Маркус тоже повернулся и лишь тогда обнаружил, что позади него возникло какое-то замешательство. Вал в мундире, покрытом пороховой копотью, бежал к ним, а следом спешили несколько солдат из второго батальона. Увидев Маркуса, все остановились как вкопанные. Рядовые отдали честь, но Вал явно был слишком возбужден, чтобы уделять внимание формальностям. Одной рукой он дергал кончик уса с такой силой, словно пытался его оторвать.

– Хорошая работа, – сказал Маркус. – Похоже, Стальной Призрак не нашел в себе смелости атаковать орудийные позиции. – Он запнулся, смолк, внезапно почуяв недоброе. Вал не мог так закоптиться от нескольких орудийных выстрелов, разве что стоял совсем рядом с пушкарями. – Что случилось?

– Извини, – проговорил Вал. – Я не знал, что еще можно сделать. Я не…

Маркус повысил голос, сознавая, что к ним прислушиваются со всех сторон.

– Капитан Солвен!

– Есть, сэр! – механически отозвался Вал, замерев по стойке «смирно». Руки его мгновенно вытянулись вдоль боков, и взгляд прояснился. – Сэр, вам лучше взглянуть самому.

– Извини, – повторил Вал, когда они оказались более-менее с глазу на глаз. – Они явились так быстро, что мы едва успели построиться в каре.

Маркус медленно кивнул, оглядывая картину разрушений. Восстановить последовательность событий было довольно просто. Второй батальон стал строем на краю лагеря, лицом к востоку, именно так, как приказал Маркус. Его задачей было перехватить десолтаев. которые станут преследовать отходящие к лагерю первый и третий батальоны. Когда тысяча конных кочевников, кровожадно вопя, обрушилась на батальон с запада, разведчики Зададим Жару успели предупредить об этом лишь за несколько минут.

При таких обстоятельствах Вал справился как надо. Он успел построить второй батальон в каре и даже ухитрился до появления десолтаев загнать внутрь большую часть нестроевой обслуги и раненых. Стороны каре ощетинились штыками, готовые отразить атаку врага, если у того достанет глупости атаковать.

Кочевники глупцами не были. И, кроме того, как сейчас понимал Маркус, с самого начала не собирались идти в атаку. Подлинная цель десолтаев была сейчас перед ним.

За много недель, проведенных под жарким пустынным солнцем, дерево, из которого были сколочены повозки, стало сухим, как хворост, но кочевники действовали наверняка. На дно каждой повозки полетели бутылки с ламповым маслом, а вслед за ними – горящие ветки. Другие отряды налетели на загон с вьючным скотом, выпустили животных, которые, испугавшись огня, бросились врассыпную. Затем десолтаи перерезали всех, кого смогли догнать. Главный удар, однако, был нанесен особой группой, вооружившейся по этому случаю тесаками и тяжелыми топорами. Эти направились прямиком к бочкам, которые Фиц добыл у столичных виноторговцев.

Они действовали основательно. Огонь, разумеется, неверное оружие, и на пожарище наверняка что-то уцелело, однако большая часть припасов Первого колониального была уничтожена подчистую, в то время как полный батальон солдат в синих мундирах вынужден был стоять и бессильно смотреть на это чудовищное действо.

– Зададим Жару рвался в атаку, – тусклым голосом говорил Вал. – Я едва не послушал его, но знал, чем это закончится. Это был сам Стальной Призрак. Если бы мы покинули строй, десолтаи просто ускакали бы прочь, а потом зашли с тыла и изрубили бы нас на куски. Их было так много! Может, ты, Маркус, что-нибудь и придумал бы, а я… я мог только стоять и смотреть.

– Не представляю, что я мог бы придумать, – сказал Маркус. И это была чистая правда: помимо того, чтобы оттащить припасы внутрь каре, на что у Вала попросту не оставалось времени, пехотный батальон ничего не мог предпринять против куда более подвижной конницы. Маркус искоса глянул на Вала. – Ты думаешь, Стальной Призрак был тут собственной персоной?

– Я видел его своими глазами, – ответил Вал. – Он был верхом на громадном вороном жеребце, командовал теми, кто разбивал бочки с водой.

«Может быть, до того как я его увидел, он покинул лагерь и, сделав круг, присоединился к тем, кто нас преследовал? – Вряд ли стоило бы так рисковать только для того, чтобы подразнить Маркуса. Кроме того, во всех засадах и ложных маневрах, которые десолтай устраивали в скалах, явно чувствовалась рука Призрака. – Говорят, он может быть одновременно повсюду и в мгновенно преодолевать многие мили…»

Над подожженными повозками до сих пор поднимался дым, зависнув столбом в неподвижном воздухе пустыни. Кое-где стонали и бились в судорогах умирающие животные, но только эти звуки и нарушали стоявшую вокруг тишину. Небольшая группа солдат второго батальона безмолвно стояла на почтительном расстоянии, но Маркус чувствовал, что они не сводят с него глаз. Большинство личного состава собралось сейчас к востоку от лагеря, и подчиненные Вала, без сомнения, извещали всех остальных о случившейся беде. Маркус уже почти явственно слышал тревожные перешептывания.

«Дело плохо». Он ощутил горечь в горле, судорожно сглотнул и повернулся к Валу.

– Ладно. Первым делом надо спасти все, что еще можно спасти. Отправь людей искать разбежавшихся животных, оставшийся провиант и особенно воду. Нам пригодится все, что могло уцелеть.

Вал кивнул. Он, несомненно, почувствовал облегчение от того, что снова получает, а не отдает приказ.

– Сейчас же займусь.

«Кстати, о приказах…» – подумал Маркус и произнес:

– Что там с полковником? Где он?

– Жив и здоров, – сказал Вал. – Будет здесь через несколько минут. Я послал нескольких человек сопроводить его в лагерь, но, когда напали десолтай, они решили, что будет безопасней переждать. Только что прибыл с сообщением посыльный.

Маркус не знал, как реагировать на это известие – радоваться или тревожиться.

– Я, пожалуй, сам разыщу его. Найдется для меня лошадь?

Офицерские лошади разделили участь прочих животных. Бедняжка Мидоу сейчас, скорее всего, валяется где-нибудь обугленной тушей с перерезанным горлом.

Вал подобрал для Маркуса лошадь из тех, что пережили резню, – здоровенную злобную зверюгу, которая, казалось, нутром чуяла его нелюбовь ко всему лошадиному роду. Маркус выехал на поиски Януса, следуя расплывчатым указаниям, полученным от Вала, и очень скоро стал всерьез подумывать о том, чтобы спешиться и идти на своих двоих. Он вцепился в вожжи, следя за тем, чтобы безмозглая скотина двигалась в нужную сторону, и был так поглощен этим занятием, что едва не затоптал маленький отряд Януса, пробиравшийся по каменистой осыпи у подножия небольшого холма. Полковник проворно отступил вбок, а Маркус, кое-как усмирив вздорное животное, сполз на землю и с неописуемым облегчением передал поводья стоявшему рядом солдату.

Облегчение, впрочем, тотчас испарилось, когда капитан, повернувшись, наткнулся на холодный взгляд серых глаз Януса. Маркус замер по стойке «смирно» и четко, по-уставному, козырнул. Ответом ему был короткий кивок.

– Сэр! – произнес Маркус. – Вас уже известили о последних событиях?

– Большую часть из них я наблюдал собственными глазами, – ответил Янус, подняв руку, в которой держал подзорную трубу. – Так вышло, что у меня был хороший обзор, хотя я так и не смог разглядеть ваших действий по спасению капитана Ростона. Впрочем, судя по вернувшимся частям, операция увенчалась успехом?

– Так точно, сэр, – сказал Маркус. – Десолтай пытались отрезать нас с тыла, но мы сумели прорваться.

– Рад, что из вашей ошибки так или иначе вышло хоть что-то путное, – заметил Янус. – Хотя в ближайшее время это обстоятельство изрядно усложнит наше дело.

Тон полковника был так любезен, что Маркус засомневался, все ли он верно расслышал.

– Сэр?

– Не то чтобы ваша вина так уж велика, – продолжал Янус. – Кто бы ни командовал десолтаями, он, очевидно, сведущ в основах тактики и явно знает, как наилучшим образом использовать подвижность своих войск и особенности местности. Неудивительно, что он переиграл вас. Нет, львиная доля вины, безусловно, должна быть возложена на капитана Ростона, который попался на столь очевидную уловку врага.

Чуть ранее Маркус пришел к такому же мнению, но сейчас мгновенно ощетинился.

– Я уверен, что капитан Ростон принял наилучшее решение, какое мог принять в сложившихся обстоятельствах.

– Капитан Ростон – безмозглый трус, – сказал Янус. В этой реплике не прозвучало ни толики злости – всего лишь констатация факта. – Я полагал, что смогу терпеть его ради вас, однако это была очевидная ошибка, из разряда тех, что вынуждают усомниться в моем собственном здравомыслии.

Словно не замечая ошеломленной физиономии Маркуса, полковник отступил от него и окинул взглядом еще дымящийся лагерь.

– Впрочем, – продолжал он, – обо всем этом можно и нужно будет подумать потом. Сейчас нам прежде всего надлежит найти выход из этого малоприятного положения. По счастью, у нас имеются кое-какие возможности. Вы уже закончили сбор и учет уцелевших припасов?

– Э-э… еще нет, сэр. – Маркус все пытался переварить услышанное: Янус, очевидно, обвинял во всем случившемся его и Адрехта и все же ничего не собирался предпринять по этому поводу. По крайней мере сейчас. Усилием воли Маркус заставил себя думать о более насущных делах.

– Люди капитана Солвена еще обследуют остатки имущества. Предположительно нам удастся спасти значительную часть продовольствия, но вот вода…

– Вода, вне сомнений, гораздо важней продовольствия. Без пищи человек может пройти неделю, но пара дней без воды убьет его так же верно, как мушкетная пуля. Я хочу, чтобы вы немедля организовали команду из надежных людей и собрали у личного состава фляги и бурдюки.

– Сэр?

– Каждая капля воды, капитан, будет для нас на вес золота, и ее потребление придется ограничить. Оставлять воду в руках рядовых означает растратить ее попусту.

– Почти все эти люди весь день вели бой, – сказал Маркус. – Они будут недовольны.

– Полагаю, они предпочтут быть недовольными, но живыми, чем наоборот. Выполняйте. Другая команда должна будет собрать туши верховых и вьючных лошадей. Спустить кровь и срезать как можно больше мяса.

– Спустить кровь?!

– Лошадиная кровь, капитан, – это спасение от жажды. Мурнскай, оказавшись в пути без припасов, может больше недели питаться только мясом и кровью лошадей.

– Сэр, люди возмутятся, если…

Янус едва слышно вздохнул – так вздыхает учитель, уже уставший возиться с особенно несмышленым учеником.

– Капитан Д’Ивуар! Уж не знаю, в полной ли мере вы осознаете, в какую беду завели всех нас вы и ваш друг капитан Ростон.

– Я понимаю, что…

– Мы в Большом Десоле, – безжалостно перебил Янус. – Отсюда до ближайшего известного нам источника пресной воды по меньшей мере неделя пути, даже если рассчитывать на марш-броски, а воды у нас, по моим расчетам, осталось менее чем на двое суток половинного рациона. Мы окружены вражескими войсками под командованием чрезвычайно талантливого полководца, который намеренно создал нынешнюю ситуацию и, вне всяких сомнений, только и ждет случая воспользоваться нашей растущей слабостью. Если мы не предпримем решительных действий, от всего этого полка останется только кучка побелевших костей.

Маркус скрипнул зубами.

– Что я должен был сделать?

– То есть?

– Когда Ад… когда капитан Ростон погнался с четвертым батальоном за десолтаями. Что я должен был сделать, если пойти ему на выручку оказалось такой ошибкой?

Янус озадаченно моргнул – словно ответ был для него настолько очевиден, что он поразился, услышав от Маркуса подобный вопрос.

– Вы должны были предоставить его собственной участи. Не отходить от лагеря, прикрывать обоз и продолжать переход.

– Иными словами – пожертвовать всем четвертым батальоном, – заключил Маркус.

– Да, – сказал полковник. – Жертвы иногда необходимы, для того чтобы обеспечить успех всей кампании. – Серые глаза его заискрились. – К тому же, если бы вам и впрямь была небезразлична судьба этого батальона, вы изначально позволили бы мне заменить капитана Ростона на более компетентного командира.

Никогда в жизни Маркусу так не хотелось ударить собеседника. Вместо этого он медленно отдал честь:

– Так точно, сэр!

Кровавый труд по разделке лошадиных туш занял весь остаток дня и продолжился глубокой ночью: команды, выделенные для этой задачи, работали при свете самодельных факелов, которые смастерили из уцелевших досок. Бочки, во время налета получившие лишь небольшие повреждения, конопатили и наполняли дымящейся лошадиной кровью. Другие команды со всем возможным тщанием извлекали из разбитых в щепки бочек жалкие остатки влаги и добавляли свою добычу к воде из фляг и бурдюков, реквизированных у личного состава. Точные подсчеты до сих пор не производились, но Маркус и так уже видел, что результат будет чудовищно ничтожен.

А теперь еще и это. Маркус уставился на ослепительно-белый, аккуратно сложенный листок бумаги с печатью полковника, который вручил ему Фиц. Один край был оторван – в том месте, где Маркус, охваченный нетерпением, распечатал послание.

– Он, наверное, шутит, – тусклым голосом проговорил капитан.

– По моему опыту, – отозвался Фиц, – полковник никогда не шутит.

– Знаю. – Маркус впился в листок горящим взглядом, словно надеялся одной силой мысли изменить убористые четкие строчки: «Завтра утром Первый колониальный полк возобновит марш в направлении северо-восток…»

Он посмотрел на Фица:

– Это добром не кончится.

– Из-за нехватки воды?

– Не только. Когда это известие разойдется в полку…

Лейтенант кивнул:

– Я уже получил сообщения от капитана Солвена и капитана Кааноса. Они хотят вас видеть.

– Еще бы! Ступай к ним, скажи, чтобы пришли сюда, и передай то же самое Адрехту. Потом… – Маркус замялся, внезапно смутившись.

– Да, сэр?

– Постарайся разыскать Джен. – Маркус понимал, что не вправе отягощать Фица своими личными делами, но ничего не мог с собой поделать. Когда он вернулся из злосчастной спасательной вылазки, Джен в палатке уже не было, и, хотя Маркус тревожился о ее участи, на него с тех пор навалилось столько дел, что выкроить время на поиски было невозможно. – Я просто хочу убедиться, что с ней ничего не случилось.

– Конечно, сэр, – отозвался Фиц. И, козырнув, бесшумно выскользнул наружу.

Вскоре прибыли Вал и Мор. Первый успел переодеться в чистое и натереть воском щегольские усики, второй до сих пор был в том же покрытом грязью и копотью мундире, который носил в бою. У обоих в руках были знакомые листки с приказом Януса. Мор помахал своим экземпляром перед лицом Маркуса, и скомканная бумага затрепетала, словно перебитое птичье крыло.

– Что это за дьявольщина? – громко осведомился Мор.

– Приказ, – процедил сквозь зубы Маркус и жестом предложил капитанам сесть. Вал устроился на подушке у низкого столика, но Мор остался стоять, и Маркусу, вопреки его желанию, пришлось остановиться между ними.

– Какой еще, в задницу, приказ? – вскипел Мор. – «Возобновит марш»? Мы что же, двинемся дальше как ни в чем не бывало?

– Не совсем, – сказал Маркус. – Мы меняем направление…

– Нет, мы все так же идем вглубь Десола! Запасов воды нам хватит от силы на два дня, потом примемся за кровь и конскую мочу, а когда иссякнет и это – сдохнем все до единого!

– Он прав, – проговорил Вал. Капитан второго батальона не поднимал глаз, словно стыдился того, что согласен с Мором. – Я знаю, что полковник не склонен отступать, но это безумие. Он должен отказаться от продолжения кампании.

– Даже если мы сейчас повернем назад, никто не поручится, что дойдем живыми, – заметил Маркус.

– Можно двинуться к побережью, – возразил Мор. – Там есть ручьи, и пути – всего четыре дневных перехода. Будем мучиться от жажды, но если урежем водный рацион, то выживем.

– Не все, – сказал Маркус.

– Лучше, чем никто! – отпарировал Мор.

Вал разгладил пальцем ус.

– Более того, углубившись в Десол, мы неминуемо снова столкнемся с десолтаями. После нескольких дней без воды люди будут не в состоянии драться. Если мы отступим, то сможем по крайней мере перегруппироваться и пополнить припасы.

– При условии, что десолтаи позволят нам это сделать, – отозвался Маркус. – Ты и правда думаешь, будто Стальной Призрак упустит такую прекрасную возможность с нами расправиться?

– То есть, по-твоему, выходит, что, куда бы мы ни сунулись, нас ждет верная смерть и с тем же успехом можно сразу прыгнуть головой вниз со скалы? – язвительно осведомился Мор. – Это тебе сказал полковник?

– Ничего он мне не говорил! – огрызнулся Маркус. – Я уже объяснял вам, что он никогда мне ничего не говорит. Кроме тех случаев, когда я совершаю ошибки.

– Почему же тогда ты принимаешь его сторону? – не отступал Мор.

– Я не принимаю его сторону! – Маркус помолчал. – Предположим, что я соглашусь с вами по всем пунктам. И что мне тогда делать с этим? – Он жестом указал на сложенный листок бумаги. – Приказ есть приказ.

– Только если его выполнять, – сказал Мор.

Маркус вперил в него тяжелый взгляд.

– Надеюсь, ты шутишь.

Мор скривил губы, но вместо него заговорил Вал:

– Для подобных случаев существуют свои порядки. Я имею в виду, что они предусмотрены уставом. Если командир войсковой части признается сумасшедшим, следующий по званию офицер вправе сместить его с должности до расследования военным трибуналом.

– До ближайшего трибунала три тысячи миль, – отрезал Маркус. – Не виляй. То, что ты предлагаешь, называется бунтом.

– У меня есть обязанности перед солдатами этого полка, – чопорно произнес Мор. – Мой долг офицера – не допустить, чтобы они погибли зря.

– Твой долг офицера – подчиняться приказам. Ты давал присягу!

– Я присягал королю в том, что буду защищать Вордан. Каким, черт возьми, образом защитит Вордан бессмысленная гибель моих солдат в пустыне?

– Нам не положено выбирать, – сказал Маркус. – Полковник отдает приказы, которые, по его мнению, защищают интересы короля, а мы эти приказы выполняем. Вот и все.

– Отлично, – процедил Мор. – Пусть тогда соизволит объяснить мне, что он задумал.

– Он не обязан с нами объясняться.

– Кое-чем он нам все-таки обязан!

Вал откашлялся:

– Маркус, нам нет необходимости заходить так далеко. Что, если ты просто попробуешь поговорить с полковником? Он прислушается к тебе. Такое уже случалось. Объясни ему, что…

– Боюсь, что сейчас мое мнение для полковника мало что значит, – перебил Маркус и вздохнул. – Я поговорю с ним. Я в любом случае собирался с ним поговорить. Но оспаривать приказ я не стану. Понятно? Даже если полковник, по вашему мнению, сумасшедший. И если вы попытаетесь выступить против него, я первый арестую вас за измену.

– Вот и хорошо, – буркнул Мор. – Уж лучше быть расстрелянным, чем медленно сдохнуть от жажды.

– Просто поговори с ним, – примирительно сказал Вал. – Это все, чего мы хотели.

– Поговорю. – Маркус поджал губы. – Вы беседовали с Адрехтом?

– После боя – ни разу, – ответил Мор. – А что?

– Полковник был крайне недоволен его безрассудной выходкой, – пояснил Маркус. – Лучше бы Адрехту все-таки самому подать в отставку, и сделать это именно сейчас.

– По-твоему, это так важно?

– Для Адрехта – да. Если полковник приказом сместит его с должности и мы выберемся из этой передряги, Адрехту будут предъявлены обвинения.

– Я попробую с ним потолковать, – сказал Вал, – а твоя забота – полковник.

Маркус снова пообещал поговорить с Янусом, и наконец-то ему удалось спровадить друзей. Вскоре после того вернулся Фиц и сообщил, что Джен, живая и здоровая, пребывает в своей палатке, а Адрехт ушел в расположение четвертого батальона и не принимает посетителей. Хандрит, наверное, решил Маркус. Он отправил лейтенанта с новым поручением – на сей раз к Янусу с просьбой принять его – и приготовился ждать ответа.

– Занят, – с каменным лицом проговорил Маркус.

– Занят, – подтвердил Фиц.

– И чем же он, черт его побери, занимается?

– Не могу знать, сэр. Господин Огюстен сказал, что полковник занят и запретил его беспокоить.

Маркус покачал головой, не зная, что и думать. Поведение полковника сильно смахивало на панику. Многие старшие офицеры в отчаянной ситуации могли намеренно отказаться от встреч со своими подчиненными, но представить Януса в таком паническом состоянии было сложно. Если не считать одной-единственной вспышки в восьмигранной камере под Памятным холмом, полковник ни разу не проявлял сильных эмоций, за исключением легкого неодобрения.

«Может быть, это какой-то хитрый план? – Маркус нахмурился. – Или же испытание? Или… нет. – От таких мыслей недолго и самому свихнуться. – Может быть, Мор все-таки прав?»

– Я получил еще одну записку от капитана Ростона, – сказал Фиц. – Он хочет, чтобы вы пришли с ним поговорить.

– Я – старший капитан, – брюзгливо заметил Маркус. – Если он хочет поговорить, ему следует прийти сюда.

– Так точно, сэр. Я сообщу ему, что…

– Не надо.

Маркус поднялся с подушки, и тут же протестующе заныли ноги. Губы потрескались в пустынном зное, в горле пересохло от жажды. Ничего нового в этом, конечно, не было, но при одной мысли обо всех разбитых и опустошенных бочках сознанием Маркуса неумолимо завладевала жажда. Он, как мог, старался не замечать ее.

Стол перед ним был усыпан наспех нацарапанными донесениями, по которым капитан не так давно пытался составить более-менее внятную картину того, сколько припасов осталось в распоряжении полка. Карта с подложкой из кожи была карандашом расчерчена кругами, отмечавшими, какое расстояние пройдет полк, пока не закончится вода, и приблизительными наметками, насколько далеко сможет продвинуться после, но Маркус первым признал бы, что это лишь догадки. Мор прав в одном: даже если они сейчас повернут к побережью, им придется несладко. «А уж если двинемся дальше на восток…» Торопливо отогнав эту мысль, Маркус взял мундир и впервые за весь этот день вышел из палатки. Лагерь, раскинувшийся снаружи, мало напоминал обычный, опрятный и упорядоченный армейский палаточный городок. Большинство палаток сгинуло в огне вместе с прочим имуществом, а порядок после достопамятного утреннего боя сменился хаосом. Батальоны расположились неровными кругами и разводили костры в преддверии ночного холода. Солнце неуклонно опускалось к краю земли, и в багряном свете заката каменистая почва обрела красновато-ржавый оттенок.

Сотни взглядов провожали Маркуса, покуда он пробирался через расположение первого батальона, направляясь туда, где разместился со своими солдатами Адрехт. Маркус старательно делал вид, что не замечает ропота, возникавшего за спиной, но не мог не отметить, что новобранцы и ветераны снова держатся особняком, отделившись друг от друга, как вода и масло. Новобранцы сидели вокруг костров, но ветераны переместились в тень, куда не доходил свет огня, и, сбившись небольшими группками, о чем-то напряженно шептались. Маркус старался внушить себе, что это ничего особенного не значит.

Почти ту же картину он обнаружил в четвертом батальоне. Палатка Адрехта была одной из немногих уцелевших, и Маркус пробирался к ней между сидевших у костров и в темноте солдат. Взгляды, которыми провожали его здесь, были ощутимо враждебней. Четвертый батальон явно знал, что именно на него и на его командира Янус возложил всю вину за утренние события, и так же явно считал Маркуса причастным к этому решению. «Может быть, стоит сказать им, что я тоже получил нагоняй от полковника?»

Адрехт появился, едва услышав стук по палаточному шесту. Он был в форменных брюках и шелковой белой рубашке, левый рукав которой болтался пустым. Увидев Маркуса, он изобразил улыбку, но в глазах осталась тревога.

– Ты хотел меня видеть? – спросил Маркус.

– Да-да, конечно. Заходи.

Маркус без особой охоты шагнул в палатку. Свечи здесь не горели, и закатный свет почти не проникал сквозь брезентовые стены, отчего почти вся палатка изнутри была погружена в темноту. Адрехт устроился на горке подушек и жестом пригласил друга последовать его примеру. На низком столике Маркус увидел листок с приказом Януса и рядом с ним бутылку хандарайского вина. Восковая печать на горлышке была уже сломана.

Адрехт указал на бутылку:

– Налей себе, если хочешь. Мы нашли ее, когда собирали уцелевшие припасы. Верно, какой-нибудь рядовой хранил ее для особого случая, бедняга.

– Нет, спасибо. – Маркус скрестил руки на коленях и сдержанно присел на подушки. – Что тебе нужно, Адрехт?

– Просто поговорить. – Гримаса боли промелькнула на лице Адрехта, и он здоровой рукой потянулся к культе. – Господи, до сих пор кажется, что моя рука на месте, представляешь? Как будто я стиснул ее в кулак с такой силой, что ноют костяшки, но все никак не могу разжать пальцы. Она до сих пор болит. Нелепо, правда?

– Сочувствую, – негромко произнес Маркус. – Когда все это закончится, можно будет послать тебя в университет. Уверен, там сумеют…

– Отрастить мне новую руку? – Адрехт безрадостно оскалился.

– Как-нибудь облегчить боль, – договорил Маркус.

– Возможно. Я вот думаю: что происходит с теми, кому отрубили голову? Неужели у них точно так же ноет все тело?

Маркус посмотрел на винную бутылку. Адрехт, проследив за его взглядом, невесело хмыкнул.

– Я не пьян, если тебе это пришло в голову. Просто задумался. Извини.

– Ничего страшного.

– Завтра утром, – сказал Адрехт, – мы двинемся дальше вглубь Десола.

– Таков приказ полковника, – подтвердил Маркус.

– Еще дальше от любых источников пищи или воды.

– В Десоле есть оазисы, – заметил Маркус, прекрасно сознавая слабость этого довода.

– Потаенные родники, – кивнул Адрехт. – И ведь в самом деле потаенные. Одни только десолтаи и знают, как их отыскать. Впрочем, мы всегда можем у них спросить.

– Что ты хочешь от меня услышать? – спросил Маркус. – Полковник не совещается со мной, когда составляет планы.

– Ты говорил с ним?

– Сегодня? – Маркус покачал головой. – Он не захотел меня видеть.

– Он объяснил почему?

– Слуга сказал, что полковник занят. – Маркус не сумел скрыть обиду.

– Занят. Что ж, буду надеяться, что он действительно занят. – Адрехт взял бутылку, внимательно оглядел ее и сделал большой глоток. – Ситуация, безусловно, требует, чтобы ею занялись.

– Ты говорил с Мором и Валом.

– Говорил, – признал Адрехт. – А также с Зададим Жару и Пастором. С лейтенантами и сержантами. Со всеми ветеранами.

– Изучаешь боевой дух полка?

– Можно и так сказать. – Адрехт нехорошо усмехнулся и отставил бутылку. – В лагере считают, что полковник спятил.

– Мор говорил то же самое. Что ж, поживем – увидим.

– Многие из нас предпочли бы просто пожить.

– Знаешь, – отозвался Маркус, тщательно выбирая слова, – все из нас предпочли бы пожить, а не наоборот. К сожалению, выбора у нас нет.

– У кого есть оружие – есть и выбор, – сказал Адрехт. – Я ведь с самого начала говорил, что нам не следует так углубляться в пустыню. Теперь ты готов согласиться, что я был прав?

– Не знаю, – ответил Маркус. – И не понимаю, какое это имеет значение.

Адрехт скривил губы:

– Когда же ты поймешь, Маркус? Что для этого требуется? Насколько далеко он должен зайти, чтобы ты понял?

– Он командует этим полком, – сказал Маркус. – Его назначили король и военный министр.

– Наше непогрешимое Военное министерство, – ядовито проговорил Адрехт. – То, которое изначально загнало нас сюда.

– Переходи к делу.

И снова гримаса боли исказила лицо Адрехта. Он закрыл глаза и стал глубоко дышать, пока приступ не миновал. Затем сказал:

– Завтра утром полк никуда не двинется. Во всяком случае, не на восток.

– Это бунт.

– Это здравый смысл. Пойми. Ты должен понять.

– Не делай этого. – Маркус постарался не выдать голосом своего отчаяния. – Прошу тебя.

– Скажи это полковнику. – Адрехт снова потянулся к вину. – Я надеялся, что ты внемлешь голосу разума. Мор говорил, что я только зря трачу время.

– Я возвращаюсь к себе в палатку, – сказал Маркус. – Завтра утром четвертый батальон должен собраться и быть готовым к выступлению. У тебя еще есть возможность отказаться от своих замыслов.

– Что ж, иди. – Адрехт хлебнул из бутылки и криво усмехнулся. – И не лезь на рожон.

Маркус повернулся и, ни слова больше не говоря, вышел наружу. Солдаты четвертого батальона все так же беспорядочно сидели или вповалку лежали на земле, но сейчас Маркус, торопливо проходя мимо, чувствовал исходившую от них угрозу. Интересно, все ли они поддержат Адрехта? Все ли поддержат Адрехта, Мора и Вала, вместе взятых, против этого нового полковника, который в конечном счете привел их на край гибели?

«Надо известить Януса. – Он дал Адрехту время до утра, но на самом деле ждать так долго нельзя. Настоящий бунт разорвет полк на враждующие стороны, а в их положении, и без того рискованном, это означает смертный приговор для всех без исключения. – Мы должны их остановить, – понял Маркус, и у него неприятно засосало под ложечкой. – Надо арестовать Адрехта и еще, вероятно, Мора и Вала. А Зададим Жару? А Пастор?» Нет, это наверняка был блеф. Маркус представить не мог, чтобы кто-нибудь из этих двоих стал участвовать в тайном сговоре.

Погруженный в свои мысли, Маркус вернулся в расположение первого батальона и направился к своей палатке. У входа его ждали трое – все ветераны. Они дружно откозыряли.

– Лейтенант Варус в палатке, сэр, – сказал один из них, с нашивками капрала. – У него для вас сообщение. Говорит, срочное.

«Может быть, ему наконец-то удалось повидать Януса?» Маркус кивнул и, отведя полог, проскользнул в палатку. Внутри было почти так же темно, как у Адрехта, – лишь горела пара свечей, да сочился снаружи скудный свет заходящего солнца. В полутьме у дальней стены стояли двое – оба явно более крупного сложения, чем Фиц. Тот, что покрупнее, шагнул вперед, и Маркус узнал объемистую фигуру сержанта Дэвиса.

– Сэр, – проговорил Дэвис, небрежно отдавая честь.

– Сержант, – кивнул в ответ Маркус. – Где лейтенант Варус?

– Задержали неотложные дела, сэр.

– Мне сказали, что…

Шорох брезента и недоброе предчувствие побудили Маркуса обернуться. В палатку вошли двое из тех, кто ждал снаружи, – люди из роты Дэвиса, только сейчас вспомнил Маркус. Оба держали у плеча мушкеты с примкнутыми штыками и целились в Маркуса.

За спиной раздался щелчок оттянутого затвора. Капитан повернулся к Дэвису. Второй человек встал рядом с толстым сержантом, держа в руке пистолет с взведенным курком.

– Сержант, – произнес Маркус с напускным спокойствием. – В чем дело?

Дэвис широко ухмыльнулся:

– Боюсь, вы арестованы, сэр. По приказу старшего капитана Ростона.

– Старшего капитана Ростона? – Маркус смерил толстяка твердым взглядом. – Советую вам обсудить это с полковником.

– К сожалению, полковник отстранен от командования по причине умственного расстройства.

– Без глупостей, Дэвис!

– Извините, сэр, – пожал плечами сержант. – Ничего личного. Я только исполняю приказ. Действуйте, парни.

Солдаты, стоявшие позади Маркуса, крепко взяли его за руки, и человек с пистолетом опустил оружие. Дэвис резво шагнул вперед – и его громадный кулак с убийственным проворством врезался Маркусу под дых.

– А вот это… – сержант нагнулся к уху Маркуса, скрючившегося от боли, – это, сэр, уже личное.

Глава двадцать вторая

– Возьми нож, – произнесла Джейн, словно учила подругу нарезать жаркое. – Приставь кончик лезвия вот сюда, – она вскинула голову и прижала острие ножа к горлу, под самым подбородком, – надави как можно сильнее и веди вверх.

Нож держала Винтер. Джейн была обнажена, рыжие шелковистые волосы ниспадали волнами на ее плечи, изумрудно-зеленые глаза озорно поблескивали.

– Я не могу этого сделать, – жалко пробормотала Винтер. – Не могу.

– Тогда же смогла, – проговорила Джейн, – стало быть, сможешь и сейчас. Ну же!

Винтер неуверенно подняла руку с ножом. Длинное узкое лезвие из посеребренной стали сияло в бледном свете. Рукоять холодила пальцы, словно кусок льда.

– Сделай это ради меня, – сказала Джейн. – Только это, и больше ничего.

Казалось, что острие ножа движется по собственной воле. Оно прижалось к впадинке на горле Джейн, надавило, сминая нежную кожу, и в месте прокола выступила одна-единственная капля крови.

– Я не хотела, – сдавленно прошептала Винтер. – Я бы ни за что…

– Тсс. Помолчи.

Теплые ладони Джейн легли поверх заледеневших пальцев Винтер. Бережно, почти с нежностью Джейн нажала на рукоять ножа, и лезвие ушло глубже, еще глубже, пока соединенные руки девушек не прикоснулись к ее горлу. Затем Джейн убрала руки, и, когда Винтер разжала пальцы, нож исчез.

Кровь забила из раны, потоком хлынула вниз по телу Джейн. Кровь собиралась лужицей в ямке ключицы и струилась между грудей. Алый ручеек, прихотливо извиваясь, сбежал по гладкому животу и скрылся между ног, в курчавой поросли на лобке.

– Прости меня, – пролепетала Винтер, сдерживая всхлип. – Прости.

– Тсс, – повторила Джейн. – Все хорошо.

Всюду, где пробежали ручейки крови, кожа Джейн преобразилась. Бледно-серая, полупрозрачная, в черных прожилках вен, лоснящаяся, точно отполированный мрамор. Преображенные участки сливались в единое целое, и превращение вершилось все быстрее, захлестывая тело Джейн, как захлестывает берег приливная волна. Волосы Джейн засеребрились искрящимся водопадом, зелень радужки растеклась, заполнив глаза целиком, превратив в ослепительно блистающие изумруды.

– Обв-скар-иот, – промолвила Джейн не своим, удивительно мелодичным голосом. – Видишь?

Винтер слабо улыбнулась:

– Ты прекрасна.

Джейн шагнула вперед и поцеловала ее. Винтер с готовностью подалась к ней, приникла всем телом к сияющей плоти. У поцелуя Джейн был привкус древней пыли, Винтер словно прикоснулась губами к статуе, но кожа подруги оставалась теплой, податливой, и волосы мягкой волной упали на нагие плечи Винтер. Рука Джейн скользнула по ее боку, очертила, спускаясь ниже, изгиб бедра, и вновь поднялась, лаская холмик лобка. Винтер затрепетала, тесней прижимаясь к подруге, вопреки неумолимо подступающему холоду.

Вначале застыли пальцы, отозвались мгновенной протестующей болью и тут же онемели, потеряв чувствительность. Леденящая волна двинулась от пальцев к рукам, начала подниматься вверх от ступней и пальцев ног. Джейн игриво покусывала шею Винтер; за ее склоненной головой Винтер подняла руку и увидела, что ее собственная плоть тоже превращается в ослепительно гладкий камень, но если тело Джейн оставалось живым и теплым, то Винтер мертвенно каменела, словно самое обычное изваяние.

«Все хорошо». Винтер смотрела, как мраморный блеск расходится по ее телу, покрывает локти, захватывает плечи. Волосы завились, превращаясь в застывшее серебро. Джейн покрывала теплыми влажными поцелуями шею подруги, касалась губами ключицы, опускалась к груди – и вслед за перемещением ее губ плоть Винтер обращалась в безжизненный камень. Вот заблистали незримыми бриллиантами глаза – и Винтер ослепла.

«Все хорошо». Она хотела произнести эти слова вслух, но застывшие губы не повиновались. Стылый холод неумолимо проникал все дальше вглубь нее и наконец коснулся сердца.

Винтер открыла глаза.

Холод никуда не делся. Так сильно девушка не замерзала даже в «тюрьме», в самые суровые зимы, когда гасли печи и жаровни и девушки, продрогнув до костей, спали по трое-четверо в одной кровати, чтобы хоть как-то согреться. Сейчас, когда действительность постепенно восстанавливала свои позиции, Винтер чудилось, будто она оттаивает снаружи и сотни иголок покалывают онемевшую кожу. До сих пор она ощущала, как прикасаются к груди губы Джейн, как проворные пальцы, рождая сладостную истому, умело ласкают ее естество.

«Святые, мать их, угодники! – Сердце колотилось так, словно отбивало сигнал к атаке. – Ей-богу, уж лучше прежние кошмары!»

Бобби спала рядом, свернувшись калачиком и положив голову на плечо Винтер. Помнится, засыпали они на разных тюфяках, – наверное, девушка перекатилась поближе к ней во сне. Брезентовый полог палатки над головой был непроглядно темен. До рассвета еще далеко.

Недавние события вспоминались смутно, как в тумане, что и неудивительно на вторые сутки без сна. С холма, у подножия которого произошел бой с тремя кочевниками, ворданайский лагерь был виден как на ладони, и Винтер наблюдала за тем, как мушкетная перестрелка вскоре переросла в нешуточное сражение, а потом все заволок густой дым.

Только на исходе дня, когда перестрелка стихла, а Бобби отчасти пришла в себя, хотя и нетвердо держалась на ногах, Винтер наконец решилась вернуться в лагерь. И испытала безмерное облегчение, обнаружив, что им есть куда возвращаться, – лагерь уцелел, хотя ему явно был нанесен значительный ущерб. В общей суматохе, кажется, никто и не заметил ее отсутствия.

Вернувшийся первый батальон наконец поставил палатки, уцелевшие после пожара, в том числе и ее собственную. Винтер увела туда Бобби и Феор и приказала Граффу, чтобы ее не беспокоили по меньшей мере до Страшного суда. Из того, что было дальше, в памяти остались только блекнущие видения сна.

Винтер осторожно села, высвободив руку из-под тяжести Бобби. Капрал беспокойно шевельнулась, задвигала губами, словно продолжая некий беззвучный спор, но не проснулась. Пробравшись мимо нее, Винтер ощупью отыскала свой чемодан и, порывшись в нем, наконец извлекла коробок спичек и свечу.

Мундир на Бобби был тот же, что вчера, грязный и пропитанный потом. В дальнем углу палатки свернулась жалком комочком Феор, бережно прижимая к себе поврежденную руку.

«И что же мне теперь с ней делать? – Винтер привалилась к дорожному сундуку, покусывая нижнюю губу. Она не могла не чувствовать себя ответственной за Феор – точно так же, как чувствовала себя ответственной за Бобби, за все, что та и другая совершали по собственной воле. В случае Бобби ее оправдывал хотя бы армейский долг командира перед подчиненным. Ответственность за Феор Винтер взяла на себя волей-неволей, как ребенок, который приносит с улицы бродячую кошку, не задумываясь, кому предстоит о ней заботиться. – Да, но как же еще я должна поступить? Позволить ей убить себя?»

Рядом с сундуком лежал мешок, который таскал на себе убитый кочевник. Винтер прихватила увесистый мешок с собой, надеясь, что там окажется пища или вода, однако в нем оказался лишь какой-то диковинный фонарь. Девушка решила, что передаст его капитану, – вдруг он, в отличие от нее, обнаружит в этом фонаре что-то важное. «Хотя сейчас, наверное, у него совсем другие заботы», – подумала она.

Бобби снова пошевелилась, что-то невнятно пробормотала во сне. Рубашка ее выбилась из форменных брюк, и Винтер заметила полоску бледной кожи, которая в пламени свечи гладко лоснилась, словно отполированный камень. Винтер на коленях подползла к тюфяку, чтобы заправить рубашку, но остановилась. И осторожно приподняла ее чуть выше, обнажив место первой раны, которая едва не стоила девушке жизни.

Мраморное пятно было все там же, по-прежнему теплое и мягкое на ощупь, но на вид гладкое, как камень. Оно увеличилось, подумала Винтер. Во всяком случае, так ей показалось в неверном свете свечи, хоть она и сомневалась, что может безоговорочно доверять своим воспоминаниям о той ночи.

«Надо добиться хоть каких-нибудь объяснений от Феор. Разойдется ли это изменение по всему телу Бобби? И что будет, когда оно достигнет лица? – Винтер неприязненно глянула на спящую хандарайку. – Она знает. Не может не знать».

По палаточному шесту постучали, и тут же снаружи донесся хриплый взволнованный шепот:

– Лейтенант! Это я, Графф.

Винтер торопливо оправила форму Бобби. Граффу было известно, что капрал – девушка, но, кто такая на самом деле Винтер, он не подозревал. Можно представить, что он заподозрил бы, если бы увидел, как его лейтенант шарит под рубашкой у Бобби.

– Входи.

Графф нырнул в палатку, искоса глянул на Бобби и тут же заметно смутился. Винтер выразительно закатила глаза.

– Если ты будешь так себя вести, эта тайна скоро перестанет быть тайной.

– Так точно, сэр, – уныло отозвался Графф. – Просто… как посмотришь на нее, вот такую… – Он кашлянул. – Не пойму, как я сразу не догадался.

Винтер была того же мнения. Когда Бобби спала, черты ее смягчались, обретали женственность, которая выдавала девушку с головой. «Впрочем, я этого тоже не заметила». Винтер откашлялась, прочищая горло.

– Что случилось, капрал?

– Ну да, конечно. Прошу прощенья, сэр. Я не хотел вас будить, но когда увидел свет…

– Я не спал. В чем дело?

– В Фолсоме, сэр, – сказал Графф. – Он пропал вместе со всем своим караулом.

– Пропал? С каким еще караулом?

– Пока вы спали, сэр, лейтенант Варус запросил наряд для охраны капитанской палатки. Фолсом взял пару ребят из тех, кто нуждался в отдыхе, поскольку все остальные занимались сбором уцелевших припасов. Сейчас он должен был уже смениться с дежурства, потому я пошел за ним к палатке – а Фолсома там и не было.

– Наверное, капитан ушел куда-то и взял его с собой.

– Дело в том, сэр, – сказал Графф, – что на посту у палатки был караул, только не Фолсомов.

– Значит, капитан отпустил его пораньше. В лагере искал?

– Так точно, сэр. Нигде не нашел, сэр.

– Странно. – Винтер зевнула. – Думаю, можно будет расспросить командира наряда. Ты узнал этих новых караульных?

– С виду незнакомые, сэр. Сказали, что они из второй роты.

Винтер застыла.

– Из второй роты?!

Рота Дэвиса. Капитан ни за что не поставил бы людей Дэвиса охранять свою палатку.

– Именно так, сэр, – подтвердил Графф. – Насколько я знаю, капитан и старший сержант не шибко ладят. Мне это тоже показалось странным, сэр.

– Может быть, это дисциплинарный наряд. – Винтер поднялась и натянула мундир.

– Сэр, вы хотите поговорить с сержантом Дэвисом?

– Нет, это бессмысленно. – (Дэвис только осыплет ее оскорблениями.) – Спрошу у капитана, не отослал ли он Фолсома с каким- нибудь поручением.

– Я пойду с вами, – сказал Графф.

– Не нужно. Останься при Бобби. У нее выдался нелегкий день. – Винтер помедлила, затем перевела взгляд в другой угол палатки. – И проследи за тем, чтобы Феор никуда не уходила. Я скоро вернусь.

Палатка капитана Д’Ивуара была окружена своеобразной полосой отчуждения: ни солдат, устроившихся на отдых, ни брошенного на землю снаряжения, как будто все старались держаться от нее подальше. Подходя ближе, Винтер замедлила шаг. Ее охватили сомнения: «Может, там, у него в палатке, полковник?» Снаружи виден был только один часовой – его скрытая тенью фигура маячила около входа.

Подойдя к палатке, Винтер обнаружила, что это Бугай, один из тех подручных Дэвиса, которые вызывали у нее наибольшее омерзение. Девушка ощетинилась. Всем своим видом Бугай меньше всего походил на солдата, стоящего в карауле. Часовой в лагере, как правило, вытягивается в струнку при виде офицеров, но в их отсутствие тут же принимает расслабленную позу скучающего бездельника – но Бугай все время озирался по сторонам, словно и впрямь ожидал каких-то происшествий. Он явно нервничал. Бугай всегда отчасти походил на хорька, но сейчас это сходство бросалось в глаза больше обычного.

Винтер укрылась в тени, которую отбрасывал штабель ящиков с уцелевшим продовольствием, дождалась, пока Бугай повернется в другую сторону, и неспешно, стараясь держаться как можно уверенней, направилась к палатке. Бугай оглянулся, лишь когда до входа оставалось несколько шагов, и так дернулся от неожиданности, что Винтер окончательно убедилась: что-то неладно. Узнав ее, Бугай тотчас успокоился, и его заостренная физиономия расплылась в привычной ухмылке.

– Привет, Святоша, – бросил он.

– Рядовой, – с подчеркнутой холодностью отозвалась Винтер, – мне нужно видеть капитана Д’Ивуара.

– Капитан Д’Ивуар занят.

– Дело срочное.

Бугай напряженно наморщил лоб.

– То, чем он сейчас занят, тоже срочное. Приходи утром.

– Если я приду утром, срочное дело перестанет быть срочным, верно?

Логика такого уровня была явно выше умственных способностей этого уродца. Прибегнув к испытанному способу, Бугай вскинул мушкет на изготовку.

– Проваливай, говорю тебе! Никого не велено пускать. Приказ капитана.

– Бугай! – прошипели из палатки.

– Заткнись! – бросил он, оглянувшись через плечо.

И вновь повернулся, чтобы дать отпор Винтер, но она уже шагала прочь. Поравнявшись со штабелем, девушка проворно метнулась за ящики и затаилась там, надеясь, что темнота скроет ее маневр. Осторожно выглянув наружу, она убедилась, что беспокоиться не о чем. Бугай жарко шептался с кем-то, находившимся в палатке, и был целиком поглощен этим занятием. Судя по исступленной жестикуляции, разговор не доставлял ему особой радости.

Что же теперь? Не мог же Фолсом со своим нарядом взять и раствориться в воздухе. Если капитан недоступен, она могла бы пойти к полковнику, но…

Вспышка света у входа в палатку оборвала размышления Винтер. Наружу вышли двое, и свет лампы очертил их силуэты. В одном из этих людей Винтер узнала лейтенанта Варуса, адъютанта капитана. Правда, половину его лица покрывал внушительный лиловеющий кровоподтек. Лейтенант ступал неловко, держа руки за спиной, и, когда споткнулся на выходе, Винтер сообразила, что он связан.

Третьим был Уилл, тоже из роты Дэвиса. Нервничал он явно не меньше, чем Бугай. Солдаты о чем-то пошептались и втроем направились к наружной границе лагеря. Палатка у них за спиной была темной и пустой.

«Зверя мне в зад!» – пронеслось в голове девушки. Всякие заурядные объяснения происходящего развеялись бесследно. Еще мгновение Винтер, терзаясь нерешительностью, вжималась в ящики, а затем покинула укрытие и двинулась вслед за троицей.

Один из людей Дэвиса шел впереди лейтенанта, второй позади него – так сопровождают арестованных. Винтер держалась на почтительном расстоянии, чтобы в случае чего правдоподобно опровергнуть всякие обвинения в слежке, однако Бугай и Уилл, хотя и были на взводе, бдительностью не отличались, так что они даже ни разу не глянули в ее сторону.

На краю лагеря Уилл остановился, зажег лампу и передал ее Бугаю, чтобы тот освещал дорогу. Когда троица миновала последних спящих солдат и двинулась вглубь Десола, Винтер заколебалась. Отправляться за ними в одиночку было чистейшей воды безрассудством, и сейчас она запоздало пожалела, что отвергла предложение Граффа пойти с ней. С другой стороны, если сейчас прервать слежку, потом она этих троих нипочем не сыщет. Винтер беззвучно выругалась и двинулась дальше.

Так они шли долго, ни разу не услышав оклика часовых. Наконец, когда линия охранения осталась далеко позади, люди Дэвиса и их подопечный остановились. Винтер терпеливо выждала минуту и подобралась ближе.

– … мне это не нравится, – услышала она голос Уилла.

– А мне не нравится вся эта хрень! – огрызнулся Бугай и смачно сплюнул. – Мне обрыдло торчать в этой растреклятой пустыне, а чтоб пить конскую кровь – так и вовсе с души воротит! И уж верно я не мечтаю, чтоб какой-нибудь козлом дранный десолтайский ублюдок отчикал мне петушка! Чем скорей мы отсюда уберемся, тем лучше, а грохнуть при том Живчика и вовсе праздник сердца.

– Тише ты! – не выдержал Уилл. – Вдруг услышат.

– Да нет здесь никого, – буркнул Бугай. – Сегодня наша смена, забыл, что ли? И вообще, кому какое, к свиньям, дело, нравится тебе или нет? Приказано – выполняй, а нет, так ответишь перед сержантом.

– Да знаю я, просто говорю, что мне это не нравится, вот и все.

– Вот же мученики драные! Давай сюда эту распроклятую штуковину. – Винтер услышала глухой мягкий хлопок. – А ну, на колени, сэр!

К тому времени она была уже в нескольких ярдах. Бугай поставил фонарь на плоский камень, и свет падал на всех троих сзади, отчего на песке извивались длинные тени. Уилл стоял ближе всех, в двух шагах от Винтер, Бугай налег на связанного лейтенанта, вынуждая его опуститься на колени. В левой руке он держал пистолет, а правой тянулся к ножу на поясе.

«Боже Всевышний, они хотят его убить!» Винтер больно, до крови закусила губу и принялась шарить вокруг себя в темноте. Наконец ей удалось нащупать камень величиной чуть больше ее кулака, и, когда Уилл повернулся спиной, девушка бросилась на него.

Ростом он был ненамного выше, и потому Винтер нанесла удар сверху, мощным взмахом обеих рук обрушив камень на висок Уилла. Раздался тошнотворный треск кости. Уилл повалился как подкошенный, без единого звука, и Винтер, перескочив через его тело, ринулась к Бугаю. Тот, застигнутый врасплох, непроизвольно шагнул назад, и удар, в который Винтер вложила всю свою силу, разминулся на фут с его лицом. Прежде чем она успела выпрямиться. Бугай поспешно перебросил пистолет в правую руку и, вскинув его на уровень глаз, попятился еще дальше.

– Что за дьявол!.. Святоша?! Ты, что ли, сукин сынок?

Винтер хотела швырнуть в него камень, но усомнилась, что успеет сделать это прежде, чем Бугай спустит курок. Поэтому она лишь медленно кивнула.

– Ты что это натворил, а? – Бугай, морща лоб, вгляделся в валявшегося на земле товарища. – Уилл, ты живой? Скажи хоть словечко, если живой. – Он помолчал, вслушиваясь, затем едва слышно выругался и с ненавистью глянул на Винтер. – Ты его прикончил, ублюдок!

– Бугай…

– Надо бы оставить тебя сержанту, – проговорил Бугай. – Уж он-то знает, как разобраться с такой вот пронырливой мразью. Да только некогда нам сегодня отвлекаться, так что передай привет Господу!

С этими словами он нажал на спусковой крючок. Лязгнув, упал курок, кремень брызнул на затравочную полку искрами, но они зашипели и погасли, не произведя выстрела. Бугай опустил пистолет, озадаченно уставился на него и поднял голову в тот самый миг, когда Винтер замахнулась камнем. Вскинув руку над ее головой, Бугай успел отразить идущий сверху удар, но Винтер с разгона врезала ему коленом в пах и, когда здоровяк от боли сложился вдвое, резко ударила локтем по затылку. Бугай застонал и повалился наземь, выронив пистолет.

– Спаситель всепроклятый, кочергой в зад долбанный! – выругалась Винтер, хватая ртом воздух. Закрывая глаза, она до сих пор видела тлеющий в темноте под веками отблеск пистолетной искры. Дыхание вырывалось из груди частыми судорожными толчками.

Бугай снова застонал. Винтер развернулась и изо всей силы пнула его в бок. После второго пинка он уяснил, чем пахнет, и перекатился, не открывая крепко зажмуренных глаз. Винтер сняла с его пояса длинный нож, затем отыскала упавший на землю пистолет. Осторожно обследовав его, девушка обнаружила, что заряд в стволе был, а вот порох на полке отсутствовал: Бугай попросту забыл его насыпать.

– Как был ленивой скотиной, так и остался, – прошептала Винтер. И, отложив пистолет, наклонилась к лейтенанту Варусу, чтобы освободить его.

Ему не только связали руки, но завязали глаза и заткнули кляпом рот – это объясняло, почему во время схватки он не издал ни звука. Когда Винтер сняла с глаз лейтенанта грязную повязку, он с любопытством огляделся по сторонам, затем поднял взгляд на Винтер:

– Лейтенант… Игернгласс, верно?

– Так точно, сэр, – ответила Винтер и едва не козырнула, но вовремя вспомнила, что не обязана этого делать. – Командир седьмой роты.

– Я, конечно же, благодарен судьбе за такое везение, но все же – откуда вы здесь взялись?

– Шел за этими ублю… этими двумя от палатки капитана Д'Ивуара.

– А что привело вас к палатке?

– Я искал капитана или вас. Один из моих капралов был назначен охранять палатку, но, похоже, пропал.

– Понятно. – Он снова посмотрел на нее. – Стало быть, вам неизвестно, что происходит?

Винтер окинула испытующим взглядом его лицо.

– А что происходит, сэр?

– Бунт, – сказал лейтенант Варус, потрогал распухшую от побоев половину лица и поморщился. – Бунтовщики захватили капитана и полковника, а также, по всей вероятности, ваших людей.

– Бунт? – Винтер многому могла поверить, когда дело касалось Дэвиса, но представить его бунтовщиком? «Только не на свой страх и риск. Он для этого недостаточно смышлен». – И кто взбунтовался?

– Как минимум капитан Ростон. Его, судя по всему, поддерживает часть четвертого батальона и, как видите, кое-кто из первого. – Он поглядел на обезвреженную Винтер парочку. – Вы знаете этих людей?

Винтер кивнула:

– Уилл и Бугай. Вторая рота старшего сержанта Дэвиса.

– Дэвиса. – Фиц вздохнул с легким разочарованием, словно ему сообщили, что он опоздал в оперу. – Я должен был сам догадаться.

– Как мы с ними поступим?

– Мы? – Лейтенант вопросительно посмотрел на Винтер. – Насколько я помню, вы раньше служили под командованием Дэвиса.

– Да, и точно знаю: если он на одной стороне, мое место на другой, – пробормотала Винтер.

– Понятно. – Фиц с видимым усилием поднялся, растирая онемевшие руки, чтобы восстановить чувствительность пальцев. Наклонившись к Уиллу, лейтенант наскоро осмотрел его и заключил: – Этот мертв. Второго я бы хотел взять с собой, но не уверен, что мы вдвоем его донесем. У вас есть люди, которым можно доверять?

«Мертв?» Винтер посмотрела на Уилла. Он был, наверное, самым безобидным из прихлебателей Дэвиса. Не то чтобы он хорошо относился к Винтер, но изводил ее скорее, чтобы не отстать от остальных. Винтер не хотела его убивать.

– Лейтенант?

Она встряхнулась и глубоко вдохнула:

– Да, есть.

Бобби уже проснулась к тому времени, когда Винтер, Графф и Фиц вернулись, неся полуобморочного Бугая. Графф велел двум недоумевающим солдатам постеречь пленника, а затем Винтер увела и обоих капралов в свою палатку. Она заметила, как Фиц мельком глянул на Феор, которая все так же лежала, свернувшись калачиком в углу, то ли спала, то ли притворялась, что спит, – но ничего не сказал.

– Плохо дело, – пробормотал Графф. – Очень плохо.

– Боюсь, что это в некотором роде преуменьшение, – заметил Фиц. – Мы не знаем, сколько у капитана Ростона сторонников, но в настоящий момент он, судя по всему, является хозяином положения.

– Что стало с Фолсомом и его людьми? – спросила Бобби.

– В лучшем случае, – ответил Фиц, – они пленники. Вскоре после того, как капитан ушел на встречу с капитаном Ростоном, к палатке подошли солдаты второй роты с заряженными мушкетами. Полагаю, они арестовали ваших товарищей и увели в неизвестном направлении, а затем поставили у палатки свой караул, чтобы перехватить капитана Д’Ивуара, когда он вернется. Судя по тому, что я подслушал, бунтовщики замышляют держать капитана и полковника под стражей, а капитан Ростон между тем примет командование полком.

– Но вас-то они хотели убить, – заметила Винтер.

Лейтенант вновь ощупал внушительный кровоподтек, лиловевший на его лице.

– Я не вполне уверен, но предполагаю, что старший сержант Дэвис имеет ко мне некоторые личные счеты. Его обращение со мной, безусловно, было резким.

– Но… – Графф развел руками, насупившись под буйными зарослями бороды. – Почему они взбунтовались? Зачем?

Фиц понизил голос:

– Сегодня во второй половине дня полковник разослал капитанам новый приказ. Мы продолжим идти на восток, вглубь Десола. Насколько я понимаю, капитан Ростон выступил против этого приказа на том основании, что у нас недостаточно припасов.

Винтер вспомнились столбы черного дыма над горящими повозками, вспомнилось, как день напролет трудились спасательные команды. До сих пор она не задумывалась о том, чего стоила полку эта катастрофа.

– А их недостаточно? – спросила она.

– По моим подсчетам, воды у нас осталось примерно на два дня, и это при условии крайне жестких норм. Продовольствия хватит на более долгий срок, если брать в расчет туши вьючных животных, убитых при нападении на лагерь.

– На два дня?! – ошеломленно повторил Графф. – Да за два дня мы нипочем не доберемся до Нанисеха, даже если выступим прямо сию минуту!

– И полковник хочет продолжать поход? – Винтер покачала головой. – Это же бессмысленно.

– Должен признать, что мне тоже непонятны причины такого решения, – сказал Фиц. – Вполне вероятно, впрочем, что полковник обладает некими сведениями, которые представляют ему ситуацию в ином свете.

– Твою мать! – пробормотал Графф и свистнул сквозь стиснутые зубы.

Винтер кивнула, безмолвно разделяя его чувства. Она видела своими глазами и пожарище, и трупы вьючных лошадей, но пелена дыма и хаос, царивший вокруг, мешали оценить истинные размеры ущерба. Ей показалось тогда, что десолтай в итоге потерпели неудачу, поскольку почти все солдаты благополучно вырвались из расставленной кочевниками западни.

– И все же это не оправдание для бунта, – сказала она с убежденностью, которой на самом деле не испытывала. – Если у нас начнутся беспорядки, десолтай нас перережут.

– Ясное дело, не оправдание, – торопливо согласился Графф. – Я ничего такого и не хотел сказать. Просто у меня и в мыслях не было, что все так скверно.

– У полковника наверняка есть какой-нибудь план, – подала голос Бобби.

– Сколько людей знает о бунте? – спросила Винтер, обращаясь к Фицу.

– Точно не могу сказать, – отозвался лейтенант, – но, похоже, эта новость еще не стала достоянием всего лагеря. Знают, само собой, люди Дэвиса и, подозреваю, кто-то из четвертого батальона – те, кому доверяет капитан Ростон.

– А капитан Солвен и капитан Каанос? Если обратиться к ним, могут они положить конец бунту?

Фиц нахмурился:

– Вполне вероятно. С другой стороны, капитан Ростон наверняка понимает, что не сможет действовать, не добившись от них хотя бы негласного одобрения.

– А стало быть, он вполне уже мог перетянуть их на свою сторону, – вставил Графф. – И если мы сунемся к ним, то запросто угодим под арест.

– Но нельзя же сидеть сложа руки! – воскликнула Бобби.

Винтер поморщилась. Чутье, которое развилось в ней за два года службы под началом Дэвиса, твердило ей, что надо затаиться, выждать, пока все кончится, и присоединиться к победившей стороне. И не лезть на рожон, чтобы не привлечь излишнего внимания.

Вот только сейчас об этом и речи быть не может. Она в ответе за седьмую роту, и несколько ее солдат уже в плену у бунтовщиков, если вообще живы. «Больше того, если мы сейчас примем неверное решение, нам неминуемо уготована смерть. Кто вернее всего найдет путь к спасению – полковник и капитан Д’Ивуар или Ростов и Дэвис?» – рассуждала девушка. Если ставить вопрос таким образом, то и выбора, собственно, нет.

– Солдатам пока еще ничего не сообщили, – произнесла Винтер. – Не хотят признавать, что это бунт. Ветераны, может, и поддержат бунтовщиков, но вот новобранцы… – Она искоса глянула на Бобби, – новобранцы – вряд ли. Поэтому они стараются обстряпать все по-тихому. Захватить капитана Д’Ивуара, полковника, еще кого-то, кто может помешать, а утром выступить с какими-нибудь оправданиями – и командиром полка станет капитан Ростон.

– Я пришел примерно к таким же выводам, – сказал Фиц, – что, в свою очередь, подсказывает, как надо действовать. Если, разумеется, вы готовы ко мне присоединиться.

Графф кивнул.

– Они схватили Фолсома, – мрачно проговорил он.

Бобби тоже согласно закивала. Глаза ее горели почти лихорадочным огнем. Может, она еще не до конца оправилась после того, что произошло на пустынном холме? «Черт возьми, да по всем правилам ей и вовсе полагалось умереть!» – пришло в голову Винтер.

– Вы считаете, что нам нужно освободить пленных, – сказала она. – Полковника, капитана Д’Ивуара и, будем надеяться, Фолсома с его ребятами.

– Именно, – подтвердил лейтенант. – Капитан Ростон, судя по его действиям, явно не уверен, что сможет перетянуть солдат на свою сторону в присутствии полковника.

– Верно. – Винтер нахмурилась. – Если только все они еще живы.

– Да, – произнес Фиц. – Подозреваю, это зависит от того, насколько широкие полномочия получил у бунтовщиков сержант Дэвис.

– Чертов Дэвис, – пробормотала Винтер. – Почему замешанным в бунте оказался именно он?

Впрочем, чего еще можно было ожидать? Всякий раз, когда затевается что-то нечистоплотное и отталкивающее, можно дать голову на отсечение, что в этом будет замешан Дэвис.

– Нам известно, где держат пленников? – спросил Графф.

Фиц покачал головой, но Винтер задумчиво улыбнулась.

– Могу поспорить, что знаю, кому это известно, – сказала она. – Просто оставьте меня с ним ненадолго с глазу на глаз.

Винтер пришла к выводу, что четвертый батальон ничего не знает. Во всяком случае, не знает наверняка. В расположении батальона царило беспокойство, многие солдаты, несмотря на дневную усталость и поздний час, не спали, и одно это яснее слов говорило: они чувствуют, что что-то назревает. Впрочем, Винтер и Графф прошли через расположение в мундирах первого батальона, и никто их не окликнул, не остановил. Они выбрали удобный наблюдательный пункт за костром, расположенным перед двойной палаткой Адрехта, устроились поудобней и стали ждать.

Допрос Бугая оказался обескураживающе коротким. Все время, пока шел разговор в палатке Винтер, он изнемогал от страха, и напускная бравада его истощилась, при первом же нажиме лопнув, точно мыльный пузырь. Не то чтобы Винтер предвкушала возможность подвергнуть его пыткам, но было, безусловно, приятно внушить Бугаю, что именно это она и замышляет. В глазах его стоял безмерный ужас мучителя, который неожиданно для себя оказался в роли жертвы.

К сожалению, известно ему было немногое. Пленников совершенно точно нет в расположении четвертого батальона – и это логично, поскольку сохранить их пребывание в тайне среди стольких людей было бы невозможно, но где их держат – Бугай понятия не имел. Впрочем, большинство солдат второй роты до сих пор оставалось в ее расположении, в то время как Дэвис и еще несколько человек находились рядом с капитаном Ростоном. Это подсказало Фицу новую идею. Винтер эта идея не понравилась с самого начала, но ничего лучшего она предложить не могла.

Графф отобрал среди солдат седьмой роты десятка два человек, на которых, по его мнению, можно было положиться. Вооруженные мушкетами, ножами и штыками, они сейчас направлялись с другой стороны к палатке капитана Ростона, и во главе их шагал Фиц. Любопытные шепотки сопровождали их проход через расположение четвертого батальона, как пенный след на воде сопровождает проход корабля. К тому времени, когда вся процессия добралась до палаток, капитан Ростон уже вышел наружу. Со своего места Винтер видела только его силуэт, подсвеченный сзади фонарями.

Фиц, наоборот, был виден до мельчайших подробностей. Несмотря на огромную гематому, уже превратившую правый глаз в щелочку, на губах лейтенанта играла обычная улыбка, и откозырял он четко, как на параде.

– Капитан Ростон!

– Лейтенант, – отозвался Ростон. Если он и не ожидал увидеть Фица живым, то не выдал голосом удивления. – Вижу, вы ушиблись.

– Упал и ударился, сэр. Ничего страшного, – беспечно отозвался Фиц. – Я только что от полковника. Он и капитан Д’Ивуар просят вас явиться на военный совет.

Молчание, наступившее после этих слов, оказалось чрезмерно долгим. Винтер усмехнулась в темноте: «В яблочко!»

– В такое позднее время? – наконец проговорил капитан.

– Поступили новые сведения, сэр, – сказал Фиц. – Во всяком случае, я так понял. Полковник особо отметил, что дело не терпит отлагательств.

Ростону не понадобилось много времени, чтобы взять себя в руки.

– Что ж, приказ есть приказ. Подождете минутку?

– Конечно, сэр.

Ростон скрылся в палатке. Винтер могла только представлять, как напряженно шепчутся внутри. Насколько знали Ростон и Дэвис, полковник с капитаном Д’Ивуаром сидят где-то связанные и, уж верно, не проводят никакого военного совета. С другой стороны, Фица тоже держали в плену и к этому времени уже должны были с ним расправиться. Винтер расплылась в улыбке, вообразив, как багровеет от злости жирная физиономия Дэвиса.

Снова схватить Фица они не могут: при нем два десятка человек, и за происходящим наблюдает добрая половина четвертого батальона. Выбор у бунтовщиков невелик: либо прямо сейчас открыто проявить неповиновение, либо капитану Ростону придется продолжать спектакль.

Когда Ростон вновь вышел из палатки, Винтер медленно выдохнула сквозь стиснутые зубы. Она была почти уверена, что он решит подыграть Фицу, но когда в деле замешан Дэвис…

– После вас, лейтенант, – проговорил Ростон с преувеличенной учтивостью.

Фиц снова козырнул:

– Прошу за мной, сэр!

Винтер напряглась, когда они двинулись в глубину лагеря, туда, где стояла пустая палатка полковника. Ждать придется недолго – Дэвис никогда не отличался терпеливостью.

– Вот он! – прошипел Графф.

Тучный силуэт отделился от погруженной в темноту дальней стены капитанской палатки и торопливо пустился прочь. Винтер с Граффом выждали для верности десять секунд и двинулись следом.

Две палатки, размерами больше обычных армейских, стояли на пожарище, среди обгоревших и разбитых повозок. Днем здесь отчитывались о добыче команды сборщиков и укрывались от палящего солнца капралы, которым вменялось в обязанность вести учет этой добычи, чтобы потом предоставить полковнику новые данные о запасах провианта. Наступление ночи прервало эти труды, палатки опустели и теперь представляли собой идеальное место для тайного содержания пленников. Поскольку они стояли на отшибе от остального лагеря, никто не мог услышать, что здесь происходит, и уж тем более никому бы не взбрело в голову праздно бродить среди отвратительных следов десолтайского налета.

Дэвис направился прямиком в сторону этих палаток и, едва покинув расположение четвертого батальона, пустился трусцой. Винтер и Граффу пришлось прибавить ходу, чтобы не отстать. Когда Дэвис добежал до палаток и нырнул внутрь, они укрылись за разбитой повозкой и стали ждать. Через несколько минут Винтер удовлетворенно кивнула и повернулась к Граффу.

– Они здесь, – сказала она.

– Место выбрано с умом, – согласился капрал. – Ничего не скажешь, капитан Ростон – сообразительный малый.

– В таком случае отправляйся. – Винтер не сводила глаз с палаток. Света внутри видно не было.

Графф замялся:

– Может, не стоит вам оставаться здесь одному?

– Ничего со мной не случится. Спрячусь тут и буду следить за палатками – на случай, если пленников решат перевести в другое место.

– Ладно. – Графф поднялся и отряхнул грязь с коленей. – Вы только не трогайтесь с места. Я вернусь, как только смогу собрать людей.

– Лучше поторопись, – сказала Винтер. – Фиц, конечно, постарается задержать Ростона подольше, но капитан наверняка сообразил, что дело нечисто. Нужно вызволить пленников раньше, чем он перейдет к решительным действиям.

Графф кивнул и отправился обратно. Отойдя на безопасное расстояние, он пустился бегом. Винтер снова устремила внимание на палатки, высматривая любые признаки того, что Дэвис собирается вывести пленников.

По крайней мере, думала она, там есть пленники. Бугай сказал, что убивать никого, кроме Фица, не собирались, но Винтер не была в этом до конца уверена, пока не увидела, как Дэвис тишком выбрался из палатки капитана Ростона. То, что он немедля отправился проверять, на месте ли полковник и капитан Д’Ивуар, говорило, что оба они живы, и внушало надежду, что с Фолсомом и его парнями не случилось ничего непоправимого. И все же Винтер не покидала тревога: «Что, если Дэвис решит избавиться от пленников раз и навсегда?» Мысленным взором она увидела блеск ножа, кровь, вырвавшуюся из перерезанного горла, и напряглась, готовая вскочить, едва раздастся крик. Она обещала Граффу и Бобби не предпринимать ничего безрассудного, но если Дэвис собирается убить пленников…

Криков не было. В палатках стояла кромешная тьма, даже слабый свет свечи не проникал сквозь щели пологов.

Сколько времени понадобится Граффу, чтобы вернуться со взводом надежных солдат седьмой роты? Как долго сумеет Фиц удерживать Адрехта? Винтер беспокойно поерзала и передвинулась чуточку ближе. «Что, черт побери, Дэвис делает там в темноте?»

Едва слышный шорох за спиной прозвучал как сигнал тревоги. Винтер вскочила, хватаясь за нож на поясе, но было поздно. Громадная рука сжала ее запястье, дернула вперед, и она пошатнулась, теряя равновесие. Что-то больно ударило пониже спины, швырнуло ничком на землю. Острая щепка от разбитой повозки вонзилась в щеку и, хрустнув, разодрала ее до крови. Винтер попыталась вскочить, но напавший уже наступил сапогом ей на спину между лопаток, и даже часть его веса давила так, что трудно было дышать.

– Ну и ну, – проговорил Дэвис. – Чтоб мне лопнуть, если это не сам Святоша! Ах нет, теперь – лейтенант Святоша, верно? Прошу прощенья, что не взял под козырек. – Он надавил сапогом чуть сильнее, и Винтер застонала. – Думаешь, старина-сержант совсем из ума выжил? Думаешь, не заметит, что за ним следят? Думаешь, ему ума не хватит прошмыгнуть в обход? – Дэвис презрительно фыркнул. Сапог еще сильней вжался в спину, но потом давление, хвала небесам, ослабло. Дэвис вновь ухватил ее за запястья. – А ну вставай! – велел он. – Сэр!

Винтер слишком хорошо знала, что под слоем сержантского жира прячутся стальные мускулы. Все ее существо съежилось от этого глумливого голоса. На долю секунды ей остро захотелось сжаться в комок, затаиться и свято надеяться, что Дэвис уйдет.

«Нельзя. – Винтер с трудом поднялась на ноги и, повинуясь тычку Дэвиса, побрела вперед. – Теперь он убьет меня. Ему просто ничего другого не остается». Ноги ее дрожали, и не только от боли. Винтер дралась с хандараями, шла под барабанную дробь в огонь и свинцовый град, но это отчего-то оказалось страшнее. Это личное. Она пошевелила запястьями, прикидывая, не удастся ли вырваться, но пальцы Дэвиса были точно стальные клещи.

В палатке сержант перехватил ее руки одной мясистой лапищей, другой чиркнул спичку и зажег масляную лампу. Груды щепы, поврежденных мешков и ящиков с припасами тянулись вдоль стен палатки, оставляя только узкий проход посередине. У палаточного шеста, привалившись к одной такой груде, сидел полковник Вальних. Он был связан по рукам и ногам, рот заткнут кляпом, изготовленным, судя по всему, из запасной рубашки. Глянув на полковника, Дэвис презрительно фыркнул.

– Знаешь, Святоша, вы с этим типом отменно бы поладили. Уж такой говорун, в точности как ты. Представь только, в первый раз. оставил присматривать за ним Втыка, а когда вернулся, он почти уговорил парня его отпустить. Правда, Втык и без того козел безмозглый, но мне все-таки больше по душе, когда этот красавчик помалкивает.

Винтер встретилась взглядом с полковником. Серые глаза его были глубоки и непроницаемы. Девушку это потрясло. Она ожидала увидеть гнев или, может, страх, но во взгляде полковника был только холодный взвешенный расчет.

– Ладно. – Дэвис свободной рукой провел по талии Винтер. Она оцепенела, не смея шелохнуться, а сержант бесцеремонно обшарил ее, нашел пистолет, отобранный у Бугая, и поясной нож. Он швырнул находки в угол, затем выпустил запястья Винтер и оттолкнул ее от себя. – А теперь тебе нужно будет ответить на пару вопросов.

– Где Фолсом? – Винтер набросилась на Дэвиса, стараясь подражать невозмутимости полковника. – Где капитан Д’Ивуар и все остальные?

– Я сказал, что ты будешь отвечать на вопросы, а не спрашивать, – отрезал Дэвис. – Твои дружки уже на пути сюда?

– Нет, – сказала Винтер. – Я один.

Дэвис изо всех сил ударил ее в солнечное сплетение. Винтер ожидала этого и успела качнуться вбок, так что удар пришелся вскользь. И все равно она сложилась пополам от боли.

– Не ври мне, мать твою! – процедил Дэвис. – Ты же столько прослужил со мной, забыл, что я вранье нутром чую? Где Бугай и Уилл? Ты их прикончил?

Винтер наконец сумела сделать вдох и распрямилась:

– Уилл мертв. Бугая мы задержали.

– Вот дерьмо! – Дэвис поджал губы. – Объясни, ради бога, на кой? Прикончить Бугая и оставить в живых Уилла – это я бы еще понял. Бугай тот еще поганец, но Уилл-то что плохого тебе сделал?

– Это был несчастный случай.

Дэвис расхохотался.

– Ладно. Неплохая, кстати, была выдумка – отправить к нам Вируса. Капитан тут же ударился в панику. Ступай, говорит, и проверь, все ли на месте. Я ему твержу, что беспокоиться не о чем, а он и слышать не хочет. Офицерье! – Дэвис чуть не сплюнул себе под ноги. – Эй, послушай, ты ведь у нас теперь офицер, верно? Это правда, что у вас, офицеров, в голове вместо мозгов кусок вяленой говядины?

– Сдавайся, Дэвис. Вы с Ростоном проиграли. Лейтенант Варус нам все рассказал. Скоро весь полк узнает, что вы затеяли.

– Да ну? А рассказал он вам, что этот паршивец, – Дэвис ткнул пальцем в полковника, – замышлял погнать нас в пустыню без воды и без всякого плана? Думаешь, когда парни об этом узнают, они запрыгают от радости?

Винтер прикусила губу: «Хуже всего то, что он может оказаться прав».

– Капитан прикинул, что, если дать полковнику с ними потолковать, он нам, чего доброго, попортит все дело, – продолжал Дэвис. – Вот мы и решили – пускай все идет своим чередом. Естественным, так сказать.

– Когда Графф со своими людьми доберется сюда…

– Не доберется, – перебил Дэвис. Его толстые губы скривились в ухмылке. – Потому что я отправил Втыка с верными ребятами присмотреть за тем, чтоб никто не мутил воду.

Винтер покачала головой в притворном восхищении:

– Да ты прирожденный бунтовщик!

– Сержант! – рявкнул Дэвис.

– Что?

– Для тебя я – сержант Дэвис! – прорычал он, хищно оскалившись. – Думаешь, если тебе всучили лейтенантские нашивки, ты стал лучше меня? На колени, дерьма кусок, и моли о пощаде! Тогда, может, я и не вобью тебе физиономию в затылок. Обращаться ко мне «сержант», ясно?

– Ты лжешь и сам прекрасно это знаешь, – ответила Винтер, стараясь не выдать голосом страха. – После того, что наговорил, живым ты меня отсюда выпустить не можешь.

– Да уж конечно! – Рот Дэвиса растянулся в деланой ухмылке. – Признаю, тут ты меня поймал. Ну да все равно – можешь просить о пощаде, если хочется.

«Черт! – Винтер смотрела на бычью фигуру сержанта и подавляла желание сжаться в комок. – Черт, черт, черт! – На поясе у Дэвиса висел нож, но он не особо в нем нуждался. Громадные, покрытые шрамами кулаки сами по себе были смертоносным оружием. Груды обломков и отбросов преграждали все пути наружу, кроме узкого прохода к пологу, и как раз этот проход перекрывал своей тушей Дэвис. – Если бы только мне удалось оттолкнуть его, проскочить мимо… – Снаружи у нее появится шанс на спасение. Дэвис силен как бык, но медлителен. – Я смогу от него убежать».

Винтер выдохнула сквозь зубы и пригнулась в бойцовской стойке. И медленно, смехотворно угрожающим жестом подняла кулаки.

Дэвис отрывисто хохотнул:

– Что это ты задумал, Святоша? Поединок? Сойдемся один на один, как мужчина с мужчиной?

– Один из нас уж точно мужчина, – огрызнулась Винтер, подавив истерический смешок.

– Не пытайся меня разозлить, не пытайся. Тебе же хуже будет.

– Что может быть хуже смерти?

– Ну-у, – протянул Дэвис, почесывая нос, – смерть, знаешь ли, тоже бывает… – И, не закончив фразы, молниеносно выбросил вперед кулак. Удар в лицо откинул голову Винтер назад прежде, чем у нее даже мелькнула мысль уклониться. Ослепительно-белый свет полыхнул внутри черепа, и рот мгновенно наполнился кровью. Винтер даже не осознала, что падает, – лишь почувствовала боль, когда в спину впились острые щепки и гвозди, торчавшие из груды отбросов, на которую отшвырнул ее удар Дэвиса. – …разная, – договорил сержант, потирая костяшки пальцев о мундир. – Черт возьми, Святоша, кого ты хочешь обмануть?

Он приближался, но ступал осторожно. Винтер, втягивая воздух разбитыми губами, помутневшим взглядом пыталась определить расстояние между ними. Когда ей показалось, что Дэвис подошел достаточно близко, она резко вздернула колено, метя ему в живот, но сержант огромной лапищей хлопнул по колену с такой силой, что внутри что-то хрустнуло. Слезы брызнули из глаз, и Винтер едва подавила крик.

– А ты все ни в грош не ставишь старину-сержанта? – свирепо ухмыльнулся Дэвис. – Я, конечно, старый и толстый, но навряд ли успел бы стать таким, если б не выучился драться.

Он оттолкнул бессильно выставленную вперед руку Винтер, ухватил ее за ворот, скручивая ткань рубашки толстыми, как сардельки, пальцами, и рывком оторвал от пола, подняв на уровень глаз. Винтер болталась в его руке, словно тряпичная кукла.

– Ну, лейтенант? – с издевкой проговорил Дэвис. – Что еще скажете?

Винтер плюнула кровавой слюной ему в глаз. Дэвис шарахнулся, взревев от бешенства, но пальцев не разжал. Ноги Винтер болтались в полудюйме от земли, безуспешно пытаясь обрести опору. За спиной Дэвиса, над самым его плечом, торчал один из палаточных шестов. Винтер кое-как исхитрилась дотянуться до него, вцепилась и как следует дернула. От неожиданного толчка Дэвис развернулся, и ступни девушки коснулись земли. Она с силой оттолкнулась обеими ногами, отчаянно пытаясь вырваться из стальной хватки Дэвиса. Шею туго сдавил перекрученный ворот рубашки.

Что-то затрещало, и вдруг Винтер оказалась на свободе. Упав на четвереньки, она поспешно поползла к выходу из палатки, но добраться до него не успела. Рука Дэвиса стиснула ее лодыжку. Рывок – и Винтер плашмя, лицом вниз упала наземь. Беспощадный удар ногой по ребрам перевернул ее на спину.

Каждый вздох отзывался мучительной болью. От удара, должно быть, сломалось ребро, потому что в груди с каждым стуком сердца что-то неприятно проворачивалось; горло словно опоясал огонь. Винтер слабо кашлянула и попыталась приподнять голову.

– Глазам не верю, – услышала она голос Дэвиса. – Мать твою растак, я не верю собственным глазам. Этого просто быть не может!

Винтер кое-как ухитрилась приподняться на локтях. Дэвис уставился на нее, разинув рот. В одной руке он сжимал окровавленный лоскут от нижней рубашки Винтер. Пуговицы отлетели, не выдержав рывка, и полы рубашки распахнулись, оголив ее до пояса.

– Святые и, мать их, мученики! – пробормотал Дэвис. – Что за черт? Ты ярмарочный уродец, что ли?

Винтер попыталась ответить, но рот был полон крови. Кровь текла по ее подбородку и капала на обнажившуюся грудь. Винтер обессиленно сплюнула, забрызгав кровью весь рукав мундира.

– То есть все то время, когда мы торчали в дозорах, когда мерзли, как собаки, в палатках, совсем рядом была теплая баба – и я об этом не знал? Черт возьми, Святоша, могла бы мне и довериться. Может, я обходился бы с тобой полюбезней.

Дэвис смотрел на Винтер, и понемногу изумление на его лице сменялось острой неприязнью.

– Теперь ясно, отчего ты вечно нос перед нами задирала. Скрытная сучка! Небось потешалась втихую над глупым старым сержантом! – Он скривил губы. – Надо бы оттрахать тебя как следует за все время, которое я по твоей милости упустил.

Позади Дэвиса что-то шевельнулось. Винтер взглянула туда и в зыбком мерцании лампы различила полковника. Руки у него были по-прежнему связаны, но он каким-то образом высвободил ноги и сейчас одной из них наступил на нож, который отнял у нее Дэвис.

Взгляды их встретились. В серых глазах полковника не было ни тени удивления, ни малейшего отвращения или страха, только тихая сосредоточенность и – не сразу сообразила Винтер – молчаливый вопрос.

Она кивнула, и полковник едва заметным движением показал, что видел и понял ее ответ.

Дэвис взялся за пояс форменных брюк, но медлил, явно терзаясь сомнениями. Наконец он покачал головой:

– Прости, Святоша. Нет у нас сейчас времени на…

Полковник пришел в движение. Он поддал ногой по ножу, и тот, легко и быстро пронесшись между расставленных ног Дэвиса, остановился рядом с Винтер. В тот же миг полковник извернулся и, выбросив вперед ногу, метко пнул старшего сержанта под колено.

Дэвис опять взревел. От пинка нога сама собой согнулась, он потерял равновесие и, неистово замахав руками, повалился ничком. За долю секунды до падения сержант успел собраться и приземлился на четвереньки, почти над девушкой.

Превозмогая боль в избитом теле, Винтер с усилием нашарила нож и выдернула его из ножен. Лезвие оказалось коротким, совсем не предназначенным для боя, но Дэвис был так близко, таращился на нее, нелепо дергая кадыком…

«Возьми нож, – произнесла Джейн, словно учила подругу нарезать жаркое. – Приставь кончик лезвия вот сюда, – она вскинула голову и прижала острие ножа к горлу, под самым подбородком, – надави как можно сильнее и веди вверх».

Винтер повиновалась.

Она не помнила, как разрезала путы полковника, но, кроме нее, сделать это было некому. А когда пришла в себя, поняла, что сидит на полу, скорчившись, обхватив руками колени и притянув их к груди, а полковник заботливо склоняется над ней.

– Лейтенант! – позвал он и, не получив ответа, наклонился ближе. – Винтер!

Она вздрогнула, подняла голову. Полковник Вальних бегло улыбнулся и протянул ей фляжку.

– Воды?

Винтер трясущейся рукой взяла фляжку и принялась возиться с крышкой. Открыв ее наконец, она сделала долгий глоток, скривилась от боли в челюсти и выплюнула на землю струйку розоватой влаги. Во рту по-прежнему стоял вкус крови, но Винтер большим жадным глотком осушила фляжку.

– Вид у вас ужасный, – заметил полковник. – Вам сильно досталось?

Рассудок, впавший в оцепенение, понемногу пробуждался.

– Я… – начала Винтер, и с верхней губы опять закапала кровь. Она провела рукой по лицу – и вся ладонь оказалась густо измазана кровью. – Кажется, он сломал мне нос.

– Простите, что я не сразу сумел вмешаться. Как вы и сами видели, сержант Дэвис создал мне не самые удобные условия содержания.

– А где все остальные? – спросила Винтер, вдруг похолодев. – Где Фолсом?

– Фолсом? – Полковник склонил голову к плечу. – А, капрал, который командовал охраной капитана Д’Ивуара. Полагаю, он со своими люди в другой палатке, вместе с капитаном Д’Ивуаром, а также мисс Алхундт. В сущности, с нами обращались недурно – для подобных обстоятельств, разумеется. Правда, капитан беспокоился о лейтенанте Варусе.

– И не зря, – заметила Винтер. – Лейтенанта собирались убить, но я подоспел вовремя.

– Замечательно, – сказал полковник. – Должен заметить, что вы – чрезвычайно многообещающий офицер.

Винтер с трудом поднялась на ноги. Полы разорванной рубашки болтались, как сломанные крылья, – в тех местах, где не прилипли к коже вместе с кровью.

– Надо поскорей их освободить.

– Они подождут еще немного. – В серых глазах промелькнули едва заметные искорки веселья. – Я бы рекомендовал вам прежде всего застегнуть мундир.

«Ох!» Винтер окинула себя взглядом. У нее даже не было сил, чтобы смутиться. Она застегнулась – медленно, потому что пальцы вдруг стали неуклюжими и вялыми. Лишь покончив с этим занятием, девушка снова взглянула на полковника. Он приподнял бровь:

– Разумеется, я знал.

– Разумеется, – невыразительно повторила Винтер. – Знали, конечно. Все знают. – Она не удержалась и нервно хихикнула, хотя смешок отозвался ноющей болью в ребрах, – Все вы только притворяетесь, что не знаете, исключительно ради моего спокойствия. Так ведь? Этакий грандиозный розыгрыш. С тем же успехом я могла бы пройтись по лагерю нагишом, потому что каждая собака уже знает…

– Сомневаюсь, что это здравая идея, – отозвался полковник. – Я, видите ли, пристально изучал вас, лейтенант, и не думаю, что польщу себе, если замечу, что я гораздо наблюдательнее среднего солдата. Насколько мне известно, ваша тайна пока что остается тайной.

– Если не считать того, что о ней знает командир полка, – едко заметила Винтер. – Восхитительно.

– Я не намерен делиться вашей тайной ни с кем другим, – сказал полковник, – если вас беспокоит именно это.

Винтер помолчала, всматриваясь в его непроницаемое лицо. Мысли ее ворочались, словно снулые рыбы, голова раскалывалась от боли, но она стиснула зубы и заставила себя сосредоточиться: «Что он говорит, черт возьми? Ладно бы еще Бобби, но ведь это же полковник…»

– Я не… – Винтер помотала головой. – Почему?

– Прежде всего потому, что это было бы черной неблагодарностью, поскольку вы спасли мне жизнь. – Он указал на валявшийся ничком труп Дэвиса. – Хотя капитан Ростон был озабочен тем, чтобы сохранить видимость законности своих действий, я уверен: рано или поздно старший сержант убедил бы его, что пленники слишком опасны, чтобы оставлять их в живых.

– Я пришла сюда не для того, чтобы вас спасать, – сказала Винтер. – Я искала своих людей.

– Я так и предполагал, – отозвался полковник, – но тем не менее вы меня спасли. И во-вторых, я хранил молчание так долго, поскольку считаю, что вы показали себя хорошим офицером. Число таких, как вы, в армии надо увеличивать, а не уменьшать, причем независимо от пола. Бой, проведенный вами на причалах у реки, был великолепен. – И вновь на его губах промелькнула беглая улыбка. – Впрочем, подозреваю, что среди офицерского состава таких прагматиков, как я, немного, и поэтому лучше, если ваша тайна останется тайной. В особенности, – добавил он с усмешкой, – я бы советовал вам не посвящать в нее капитана Д’Ивуара. Он отличается старомодным отношением к прекрасному полу и, чего доброго, сочтет себя обязанным удалить вас из армии ради вашей собственной безопасности.

– Значит, вы не собираетесь никому об этом рассказывать? – Винтер до сих пор нелегко было освоиться с этой мыслью.

– Я собираюсь, – сказал он, – поблагодарить вас за предотвращение попытки бунта и помимо прочего повысить в звании, как только мы благополучно избавимся от нынешних наших проблем.

– Мы еще ничего не предотвратили, – возразила Винтер. – Капитан Ростон…

– Предоставьте капитана Ростона мне, – ответил полковник. – Мы освободим капитана Д’Ивуара и ваших людей, а потом, думаю, вам надлежит как следует отдохнуть.

Винтер слишком выбилась из сил, даже чтобы расспрашивать, а тем более возражать. Приятно, когда приказы отдаешь не ты, а кто- то другой. И надо признать, что полковник идеально подходил для этого. По его манере держаться Винтер нипочем бы не догадалась, что еще несколько минут назад он был связан, а его рот заткнут кляпом. Тонкое лицо было оживленно, и по выражению, таившемуся в глубине серых глаз, казалось, что он ежеминутно готов улыбнуться, хотя на самом деле улыбался крайне редко. А ведь он счастлив, подумала Винтер. Интересно, с чего бы?

Полковник направился к выходу и приподнял полог:

– Прошу, лейтенант!

Винтер, несмотря на боль, вытянулась по струнке и козырнула:

– Есть, сэр!

Глава двадцать третья

Немилосердно ныли ободранные запястья. Пленников связали обычной походной веревкой, прочной и грубой, и, как ни старался Маркус не шевелить руками, жесткие путы болезненно впивались в кожу. Что ж, по крайней мере, ему не заткнули кляпом рот.

Джен, будучи женщиной, избежала этого унижения: Адрехт, даже став бунтовщиком, сохранил учтивость в обращении со слабым полом, в отличие от солдата из второй роты, которого сержант Дэвис оставил присматривать за пленниками. Он с неумеренной настырностью, – почти не отрываясь глазел на посланницу Конкордата.

Пленники находились в большой палатке, почти пустой, если не считать нескольких самодельных письменных столов. Один угол занимали Маркус и Джен, в другом сидели, тесно сбившись, капрал и несколько рядовых, которых захватили вместе с полковником.

У самого Адрехта не хватило духу встретиться лицом к лицу с пленниками, и это обстоятельство дало Маркусу некоторую надежду. «Он сознает, что не должен так поступать. Если б только мне удалось поговорить с ним, я бы его наверняка переубедил. – К сожалению, Адрехт оставил пленников целиком и полностью в распоряжении сержанта Дэвиса, а касательно его здравомыслия Маркус не питал ни малейших иллюзий. – Чертов Дэвис! Давно надо было его вздернуть». Маркус прекрасно знал, что это гнусный тип, знал еще в то время, когда полком командовал Бен Варус, вот только тогда нравственный облик Дэвиса его совершенно не касался. Кроме того, мелкое тиранство и измывательство над рядовыми считались в некотором роде традиционной чертой сержантов. Но не бунт.

Солдат второй роты опять ухмылялся. Он был коренаст, уродлив, с густой черной бородой и пунцовыми прыщами на щеках. Он сидел у входа в палатку, на ящике из-под галет, держа мушкет под рукой, и развлекал себя тем, что фальшиво насвистывал песенки либо, когда думал, что никто на него не смотрит, пожирал глазами пленницу.

– Маркус! – прошептала Джен.

Маркус обернулся, и она указала взглядом на прыщавого охранника.

– Если он посмеет хоть пальцем тебя тронуть, я…

– Никаких глупостей! – шепотом отрезала она. – Слушай. Если до такого и впрямь дойдет, просто не вмешивайся и не лезь на рожон. Обещаешь?

Маркус фыркнул:

– Если ты полагаешь, что я стану сидеть, как мышь, когда он вытащит тебя из палатки и…

– У него ничего не выйдет, – перебила Джен.

– Почем тебе знать?

Лицо Джен стало каменным:

– Потому что я ему этого не позволю.

– Но…

– Просто поверь, хорошо?

Маркус умолк. Со связанными за спиной руками он вряд ли сумел бы справиться с кряжистым солдатом, но другого выхода не видел. Впрочем, что проку спорить? Полог палатки с шорохом колыхнулся, и Маркус поднял голову, надеясь увидеть Адрехта, но понимая, что, скорее всего, войдет Дэвис. Чернобородый охранник тоже вскинул голову и потянулся к мушкету.

Пистолетный выстрел на таком близком расстоянии прозвучал оглушительно громко. Солдат второй роты, изумленно выпучив глаза, медленно повалился навзничь с пробитым пулей лбом. В палатку, пригнувшись, шагнул Янус и отшвырнул прочь еще дымящийся пистолет.

– Доброе утро, капитан, – сказал он. – Мисс Алхундт, капрал. Мне подумалось, что нам стоит переместиться в более приятное место.

Полковник нагнулся к убитому, снял с его пояса нож, развернул рукоятью вперед и вручил Джен. Она принялась разрезать веревку, которой были связаны руки Маркуса. Вслед за полковником вошел еще один человек, и Маркус не сразу сумел распознать молодого лейтенанта Игернгласса, который выглядел так, словно над ним потрудился взвод головорезов с дубинками. Лицо его было вымазано кровью, кровяная струйка сочилась из носа, губы распухли и полиловели, под глазом вздувался синяк. Он едва глянул на Маркуса и тут же поспешил к капралу с солдатами.

– Дайте угадаю, – сказал Маркус, высвободив руки. – Вы уговорили Дэвиса самому перерезать себе горло?

– Поразительно точная догадка, – отозвался Янус, – но не совсем. Старший сержант вряд ли мог равняться со мной в умственном развитии, однако оказался на редкость устойчив к убеждению. Должен признать, что мы обязаны свободой лейтенанту Игернглассу.

– Игернглассу? Но как он нас нашел?

– Если хотите узнать всю историю целиком, вам придется расспросить его лично. Насколько я понимаю, он наткнулся на лейтенанта Варуса и они вместе составили план действий.

– Значит, Фиц жив и здоров? – Тревога о судьбе адъютанта все это время не давала Маркусу покоя.

– Полагаю, что да. Лейтенант Игернгласс говорит, что оставил его в своей роте.

– Ладно. – Маркус неуклюже поднялся на ноги, осторожно разминая ноющие запястья. Он позволил себе потратить секунду на то, чтобы улыбнуться Джен, и снова повернулся к полковнику. – Так что же с Дэвисом? Когда я до него доберусь…

– Боюсь, старший сержант уже недосягаем для вашего справедливого возмездия.

– Он мертв?

Янус кивком указал на Игернгласса:

– Произошла небольшая стычка.

Маркус припомнил покрытую шрамами тушу Дэвиса, его увесистые кулаки, сравнил их с худощавой, почти мальчишеской фигурой Игернгласса – и негромко присвистнул, покачав головой.

– Чересчур легко он отделался. Что известно про Адрехта?

– По словам лейтенанта, капитан Ростон находится сейчас в основном лагере. Лейтенант Варус старается отвлечь его внимание.

– Стало быть, это еще не закончилось, – пробормотал Маркус. – Мы должны немедля отправиться туда и…

Янус поднял руку, прерывая его на полуслове:

– Разумеется. Всему свое время. Однако, прежде чем мы куда- либо отправимся, я хотел бы поговорить с вами наедине.

Маркус моргнул, опешив, и оглянулся на Джен. Она ободряюще кивнула, и по губам Януса вновь скользнула знакомая беглая улыбка. Маркус вслед за полковником вышел из палатки на равнину, усеянную обломками погибшего обоза. Небо на востоке только начинало светлеть, и в воздухе по-прежнему стоял запах гари.

– Джен не… – начал Маркус.

– Вы ей доверяете, – мягко проговорил Янус.

– Не знаю, – сказал капитан. – Она служит Конкордату. Просто она совсем не… – Он беспомощно смолк, не зная, как выразить свою мысль.

– Даже среди приспешников и слуг герцога Орланко неизбежно есть хорошие люди, преданные его величеству. Поскольку ваше знакомство с этой молодой дамой гораздо теснее моего, – веселые искорки в глазах Януса недвусмысленно сообщили Маркусу, что полковник прекрасно осведомлен, насколько тесно их с Джен «знакомство», – я охотно полагаюсь на ваше суждение. Тем не менее вы неверно истолковали мою просьбу. Я намеревался не утаивать секреты от мисс Алхундт, а скорее побеседовать о деле, которое касается только нас с вами.

Маркус выпрямился, оторопев от неожиданности:

– Нас с вами, сэр?

– Если говорить напрямую, капитан, я хочу принести извинения. Я позволил себе поддаться давней пагубной привычке и в результате подверг опасности весь полк, а также нанес оскорбление вам лично.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

Янус вздохнул:

– Такова моя слабость: столкнувшись с мыслительной задачей любой сложности, я с трудом удерживаюсь от того, чтобы бросить на ее решение все свои творческие силы, оставляя ничтожно мало или вовсе не оставляя ничего для других дел. Именно это произошло со мной в последние дни, и поэтому мы оказались в таком положении.

– Не уверен, сэр, что вы смогли бы что-нибудь сделать.

– Чепуха! Мне следовало предвидеть, как поведет себя капитан Ростон и в бою, и после боя. И уж вовсе непростительно было срываться на вас в том разговоре на холме. Если бы я оставил должные указания, а лучше того, взял бы командование на себя, вам не пришлось бы делать мучительный выбор между спасением друга и защитой лагеря.

Маркус впился взглядом в полковника, выискивая на его бесстрастном лице хоть какой-то намек, который поможет ему составить ответ. Он уже почти позабыл, как злился на Януса, – эту злость затмил куда более насущный гнев на Адрехта, Дэвиса и собственную глупость. Выговор, мимоходом сделанный полковником тогда на холме, прозвучал, казалось, добрую тысячу лет назад. Янус тем не менее помнил о нем и в глубине души явно переживал случившееся, и это мешало Маркусу отделаться отговорками. В конце концов он остановился на официальном – наиболее безопасном – тоне.

– Извинения приняты, сэр, – сказал он, – хотя вы как мой командир были, безусловно, вправе так поступить.

Янус кивнул:

– Однако же я когда-то сам захотел, чтобы наши отношения выходили за рамки обычных уставных отношений между командиром и подчиненным, а стало быть, обязан вести себя соответственно.

– Да, конечно. Спасибо, сэр. – Маркус неуверенно почесал прикрытый бородой подбородок. – И какую же задачу вы решали?

– Выяснял, что кроется за тактическим превосходством десолтаев. За время марша мне стало очевидно, что наши враги весьма оперативно обмениваются информацией – гораздо оперативней, чем позволяет даже естественная подвижность конного войска. Координация совместных действий на больших расстояниях – непосильная задача для большинства регулярных армий, владеющих современными средствами соблюдения графика, что уж тут говорить о пустынных кочевниках, узнающих время по солнцу!

– Стальной Призрак славится необыкновенными способностями, – заметил Маркус, втайне радуясь перемене темы. – О нем рассказывают всякое… – Он осекся и продолжал, понизив голос: – Как по-вашему, это правда? Может, Призрак и в самом деле обладает какой-то сверхъестественной силой, как тот убийца, с которым мы сражались в Эш-Катарионе?

По губам Януса скользнула улыбка:

– Все возможно, капитан, но, полагаю я, не в этом случае. Безупречная согласованность десолтайских ударов, безусловно, имеет более приземленное объяснение.

– Какое?

– Я сейчас к этому перейду.

Позади послышался шорох полога, и Янус оглянулся. Из палатки вышел лейтенант Игернгласс, тяжело опираясь на могучее плечо капрала Фолсома; за ними нерешительно следовали несколько рядовых. При виде полковника все застыли как вкопанные.

– Собратья по плену не нуждаются в формальностях, – сказал Янус, глядя, как Фолсом безуспешно пытается выпрямить Игернгласса, чтобы тот мог встать по стойке «смирно». – Лейтенант, прежде чем вы отправитесь на, безусловно, заслуженный отдых, могу я задать вам один вопрос?

– Конечно, сэр, – невнятно ответил Игернгласс, кое-как шевеля чудовищно распухшими губами.

– Вы говорили, что вернулись в лагерь после стычки с небольшой группой десолтаев. Не было ли среди них кочевника с необычайно громоздким мешком?

Лейтенант кивнул.

– Превосходно. Если вы укажете, где именно произошла стычка, капитан Д’Ивуар отправит за этим мешком поисковую группу.

– Не нужно, сэр, – сказал Игернгласс. – Я принес мешок с собой в лагерь. Мы надеялись, что в нем может оказаться продовольствие, но там был только… – он махнул свободной рукой, – фонарь или что-то в этом роде.

– В самом деле? – Знакомая улыбка промелькнула на губах Януса и тут же исчезла. – Если вы не возражаете, я был бы не прочь на него взглянуть.

К тому времени, когда они вернулись к палаткам и забрали загадочный предмет, солнце уже высоко поднялось и лагерь гудел, словно растревоженный улей. Никто в точности не знал, что происходит, однако людские ручейки постепенно стекались к пустому пятачку между расположениями батальонов, где явно происходило нечто интересное. Пока Янус возился со своим приобретением, Маркус наскреб десятка два человек из ветеранов первого батальона, проследил за тем, чтобы они были вооружены, и приставил их к полковнику в качестве личной охраны. Что бы ни предпринял Адрехт, Маркус больше не даст застать себя врасплох.

После этого небольшой отряд направился прямиком к месту, которое привлекло всеобщее внимание. Солдаты, широким кольцом окружив пятачок, вытягивали шеи и поднимались на цыпочки, стараясь разглядеть, что происходит. Вначале отряду Маркуса пришлось локтями прокладывать себе дорогу, но, едва солдаты узнали капитана и полковника, дорога пролегла перед ними сама собой, и взволнованный гул множества голосов охватил толпу, как пламя мгновенно охватывает сухой хворост.

В центре толпы, на пятачке стояли две группы солдат, те и другие со значками первого батальона. Одна группа, тесно сбившаяся, принадлежала к седьмой роте лейтенанта Игернгласса. Ее окружили кольцом, вскинув на изготовку мушкеты с примкнутыми штыками, солдаты из второй роты Дэвиса.

Вне этого кольца развивалось еще одно противостояние. С одной стороны – Адрехт в сопровождении десятка с лишним солдат четвертого батальона, с другой – Фиц и два капрала седьмой роты. В стороне переминались Мор и Вал – первый выглядел так, словно вот-вот взорвется, второй жалко сутулился, скрестив руки на груди.

Едва Маркус с Янусом прошли через толпу, все тотчас оглянулись на них. Маркус не сводил глаз с Адрехта. Неуверенность и страх на мгновение отразились на лице бунтовщика, однако он почти сразу взял себя в руки. У Вала при виде полковника с капитаном загорелись глаза, а Фиц одарил Маркуса быстрым заговорщическим взглядом. Выглядел он немногим лучше, чем Игернгласс.

Янус остановился лицом к лицу с Адрехтом и невозмутимо ждал. Мало-помалу разговоры и перешептывания стихли – вся огромная толпа затаила дыхание, не желая упустить ни единого слова. Солдаты за спиной Адрехта заволновались, беспокойно переминаясь, но сам капитан уверенно шагнул вперед, встал навытяжку и сдержанно отдал честь.

– Капитан Ростон, – проговорил Янус.

– Полковник Вальних, – отозвался Адрехт. – Не ожидал увидеть вас здесь.

– Могу представить. – Янус оглянулся. – Вынужден просить вас немедленно отвести этих людей.

Адрехт бросил взгляд за спину:

– Лейтенант Гиббонс!

Упомянутый офицер козырнул:

– Слушаю, сэр!

– Арестуйте полковника Вальниха.

Гиббонс судорожно сглотнул:

– Есть, сэр!

Маркус шагнул вперед и встал рядом с Янусом. Отряд, сопровождавший его, повторил этот маневр. Солдаты Адрехта рассредоточились, развернулись к ним, держа наготове мушкеты. Маркус стиснул кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. «Если дойдет до драки, начнется сущий ад. И люди Адрехта, и солдаты второй роты взвинчены до предела. Если хоть один из них выстрелит…»

Янус поднял руку, и голос его, обретая силу, перекрыл ропот толпы:

– Могу я узнать, в чем меня обвиняют?

– В том, что вконец свихнулся! – бросил Мор, но, перехватив взгляд Маркуса, вздрогнул и отвел глаза.

– Капитан Каанос в целом прав, – сказал Адрехт. – Последние ваши приказы наглядно показали, что у вас психическое расстройство, а значит, вы не способны командовать полком.

– Какие именно приказы?

Адрехт замялся. Янус, как всегда, был совершенно невозмутим, но в его голосе едва уловимо проскальзывала уверенность. То был голос опытного картежника, уже знающего, что на руках у него последний козырь.

– Прошлым вечером я получил приказ с вашей печатью, – сказал Адрехт. – Приказ готовиться к маршу на северо-восток. – Он отвел взгляд от Януса, обращаясь к толпе солдат: – Поскольку налет десолтаев уничтожил почти все наши запасы продовольствия и воды, продолжать преследование врага для нас равносильно самоубийству. Если мы сейчас же не повернем назад, никто из нас не выберется из Десола живым!

По толпе пробежал согласный ропот. Солдаты, стоявшие на виду у Януса, не посмели открыто выражать свое мнение, но в задних рядах люди вели себя менее сдержанно. Слов было не различить, но ворчание и выкрики недвусмысленно говорили сами за себя.

Адрехта явно ободрила эта поддержка.

– Я выразил свои сомнения капитану Д’Ивуару, и тот сообщил, что беседовал с вами о том же, но не добился успеха. Поскольку другого выхода нет, долг перед подчиненными велит мне скрепя сердце предпринять шаги, необходимые для спасения полка.

– Полагаю, не имеет значения, что налет десолтаев увенчался успехом главным образом по вашей вине?

Адрехт чуть заметно качнулся, словно получил оплеуху. Правая рука его непроизвольно стиснула культю левой.

– Не имеет, – отрезал он. – Правда это или нет, но я не считаю, что моя вина может как-то повлиять на наше нынешнее положение.

Янус долго молчал. Постепенно гул толпы стал громче, и солдаты в задних рядах, чувствуя свою безнаказанность, разразились насмешливыми выкриками. Маркус снова глянул на Мора и Вала, но оба старательно избегали смотреть ему в глаза.

– Как вы и сказали, – начал Янус, – полк испытывает острую нехватку припасов. Именно исходя из этого я счел необходимым двинуться к ближайшему источнику воды.

– Ближайший источник воды – на побережье, – отрезал Адрехт, – да и то неизвестно, успеем ли мы туда добраться.

– Напротив. К северо-востоку отсюда, всего в одном дне пути, находится оазис.

Янус говорил тихо, но солдаты в первых рядах, которые расслышали полковника, повторили его слова соседям. Выкрики и грубый хохот стихли, как по волшебству, и слова Януса разошлись по толпе, как мелкая рябь по поверхности пруда. Наконец гул стих, и воцарилась мертвая тишина – весь полк, как один человек, затаил дыхание.

– Вы этого не знаете, – бросил Адрехт. – Да и откуда вам знать?

– Десолтаи должны где-то пополнять припасы, – сказал Янус. – Они, точно так же как мы, не могут питаться песком.

– Всем известно, что у кочевников есть тайные хранилища, – согласился Адрехт. – Проблема в том, что они именно тайные. Углуб- литься в пустыню в надежде их отыскать – все равно что заранее подписать себе смертный приговор.

– По счастью, мне известно точное местоположение именно этого хранилища. То, что попутно мы получим возможность уничтожить значительные силы десолтаев, можно считать дополнительным вознаграждением.

– Так вы утверждаете. – Голос Адрехта раздраженно задребезжал. – Как вы могли узнать это наверняка?

Янус обернулся к одному из стоявших рядом с ним солдат, и тот вручил полковнику мешок, который лейтенант Игернгласс снял с убитого кочевника. Янус извлек из мешка деревянный ящик со сторонами около фута длиной. Из одного угла торчал небольшой рычажок. Адрехт озадаченно наблюдал за этой сценой, а по толпе снова прокатился шепоток. И стих, едва полковник начал говорить.

– Этот предмет, – сказал он, – был захвачен у десолтайских разведчиков. Устройство и впрямь довольно остроумное. – Янус надавил двумя пальцами на рычажок – и в передней стенке ящика сдвинулась круглая панель. За ней, в глубине, что-то ярко блеснуло. – Внутренность ящика представляет собой круг зеркал, которые собирают весь свет помещенной в середине свечи и направляют его в отверстие. Похоже на прожекторы, какие применяют в театрах, хотя свет более слабый.

С этими словами Янус отпустил рычажок, и панель тотчас вернулась на место.

– Управляя этим устройством, можно создать необычайно яркий направленный луч. В чистом воздухе Десола он будет виден на огромном расстоянии. – Янус оглянулся на солдат. – Рискну предположить, что некоторые из вас, будучи в охранении, наблюдали эти вспышки.

Из толпы донеслись утвердительные возгласы. Адрехт нахмурился.

– Остроумный трюк, – проговорил он, – но…

– Пока что ничего особенно остроумного, – небрежно отозвался Янус, отдав ящик солдату. – Подобные приборы используются во многих случаях – к примеру, в ночное время на судах. Обычно с их помощью передается скромный набор заранее условленных сигналов. Одна вспышка – просьба подойти, две – одобрение, четыре – признаки непогоды и так далее. Наши десолтайские друзья явно пошли гораздо дальше. Они создали настоящий световой язык, посредством которого можно передать любые необходимые для них сведения. Более того, они довели до совершенства процесс повторения этих сигналов между постами, так что эти сведения передаются на огромные расстояния практически со скоростью света.

Маркус медленно кивнул. Простого сигнала может быть достаточно для начала согласованной атаки, но, чтобы действовать соответственно изменившимся условиям, нужно нечто большее. Это многое объясняет.

– Этот прибор, – продолжал Янус, – секретное оружие кочевников, и неудивительно, что они всецело полагаются на него. Они убеждены, что сообщения, передаваемые таким образом, невозможно перехватить, поскольку придуманный ими световой язык – тайна, которой они ни с кем не делятся. Они ошибаются. Имея достаточное количество перехваченных сообщений и зная действия, которые последовали за ними, достаточно умный человек способен изучить этот язык самостоятельно.

Адрехт побледнел:

– И вы утверждаете, что изучили его?

Янус скромно пожал плечами:

– Я умный человек.

Тишина наступала постепенно. Один за другим люди в толпе прекращали переговариваться с соседями или кричать друг на друга и затихали, ожидая, чем все обернется. Янус невозмутимо разглядывал Адрехта, который воззрился на него с безнадежным отчаянием загнанного в угол зверя.

Маркус наблюдал за толпой. Он сомневался, что хотя бы один солдат из сотни понял объяснения Януса, даже в первых рядах, где хорошо было слышно каждое его слово. И однако же они видели, что Адрехт сдает позиции. Маркус чувствовал, как заколебались чаши незримых весов.

– Я вам не верю! – выпалил Адрехт. Его голос сорвался на визг. – Вы блефуете!

– Я могу показать вам записи, – дружелюбно ответил Янус. – Впрочем, должен признать, что конечные расчеты я проделал в голове, пока сидел под стражей. Вы оказали мне неоценимую услугу. Тишина великолепно помогает сосредоточиться.

– Заткнитесь! – рявкнул Адрехт. – Вы завели нас сюда и готовы скорее послать нас на смерть, чем взвалить на себя вину! – Он развернулся к толпе. – Неужели вы не понимаете? Он погубит нас всех, только бы не признавать своих ошибок!

На лице Януса появилось озадаченное выражение. В толпе снова зашептались, удачный момент неотвратимо ускользал. Маркус шагнул вперед.

– До побережья нам не добраться! – произнес он так громко, чтобы его слышали все. – А если и добраться, то не всем. И что будет с теми, кто уцелеет? Неужели десолтай так просто дадут нам уйти?

– Это наш единственный шанс! – прошипел Адрехт. – Единственный!

Маркус смерил взглядом друга, закипая от злости. В глазах у него потемнело от острого желания врезать Адрехту по физиономии – прямо здесь, на глазах у всех. «После всего, что я для него сделал! После того, как я ради него едва не подал в отставку! После того, как я ради него уехал в Хандар!»

И все же из этой злости причудливым образом пробивался жалкий росток сострадания. Маркус знал Адрехта, знал, пожалуй, как никого другого в жизни. Он способен был шаг за шагом проследить все решения, которые привели командира четвертого батальона к его нынешним поступкам. Усилием воли Маркус заставил себя не смотреть на пустой левый рукав Адрехта. «Повел бы я себя так же, если бы оказался на его месте?»

– Почему, Маркус? – прошептал Адрехт. – За что? Я всегда мог рассчитывать на твою поддержку…

Маркус скрипнул зубами:

– Я как раз хотел спросить то же самое у тебя. – Он отступил на шаг и повысил голос до крика: – Если полковник предлагает нам вдобавок надрать задницу десолтаям, я первый пойду за ним куда угодно!

Адрехт ожег его уничтожающим взглядом, но смолчал. Маркус оглянулся туда, где стояли Мор и Вал, встретился глазами с одним, затем с другим.

Первым не выдержал Мор. Он шагнул вперед и, к изумлению Маркуса, встал рядом с ним.

– Черт подери! – прорычал он. – Я готов хоть неделю идти без капли воды, если мне скажут, что в конце пути мы вздернем этого стального подонка!

Вал согласно кивнул.

– Сдается мне, – сказал он, обращаясь к Адрехту, – что полковник кто угодно, только не сумасшедший. Он принял здравое решение, опираясь на доступные ему сведения. Думаю, у тебя нет оснований объявлять его недееспособным.

– Но… – начал Адрехт.

Впрочем, было уже поздно. Чаши незримых весов сместились, толпа разразилась ликующими криками. Даже солдаты второй роты примкнули к ликованию и, опустив мушкеты, помогали подняться рядовым седьмой. Что бы ни пытался высказать Адрехт, слова его безнадежно тонули в этом шуме, и в конце концов он смолк, стискивая правой рукой культю левой и с ненавистью глядя на полковника.

– Капитан, – проговорил Янус едва различимо в радостном галдеже толпы, – не будете ли вы так любезны сопроводить капитана Ростона в мою палатку?

Маркус мрачно усмехнулся:

– Охотно, сэр!

Бумаги. Казалось бы, в пустыне, перед лицом вероятной гибели Маркус мог надеяться, что наконец-то освободится от власти своего личного проклятия. К несчастью, Янус желал, чтобы все было сделано как должно, а это означало – оформить документы на каждого.

– Сэр?

Маркус поднял голову и, глянув на Фица, поморщился:

– Ты показывал свой глаз мясникам?

Фиц потрогал лиловый кровоподтек, занимавший почти половину его лица.

– На самом деле, сэр, все не так страшно, как кажется. Скоро заживет. Сэр, пришел капитан Солвен и просит разрешения с вами поговорить.

Маркус нахмурился. Вал обычно не склонен был прибегать к формальному обращению.

– Тогда позови его.

Фиц откинул полог, пропуская Вала в палатку. Маркус с облегчением поднялся из-за письменного стола, разминая затекшие ноги и спину. Он и сам не заметил, как долго просидел за столом, а стопка бумаг между тем как будто ничуть не уменьшилась.

– Вал… – начал Маркус и осекся. Друг замер по стойке «смирно», по-уставному глядя перед собой. Мундир его за время пребывания в пустыне заметно поистрепался, но щегольские усики были натерты воском и безупречно закручены.

– Старший капитан, – проговорил Вал тоном не менее официальным, нежели его поза. – Я хотел бы… то есть… – Вал осекся, и плечи его на миг ослабли, но тут же он молодцевато выпрямился и сказал: – Я хотел бы посоветоваться с вами по одному неотложному делу.

Маркус оглянулся на Фица, но лейтенант уже выскользнул из палатки. «Смышленый парнишка», – подумал Маркус и неопределенно махнул рукой Валу:

– Да, конечно. Располагайся. Хочешь выпить? Фиц ухитрился сберечь пару бутылок.

– Никак нет, сэр.

Маркус вздохнул:

– Вал, мы знаем друг друга уже пять лет. Если ты начнешь величать меня «сэром», можешь сразу засунуть свое неотложное дело сам знаешь куда.

– Прошу прощенья, сэр. – Вал заметно ссутулился. – То есть… извини, Маркус. Я… я просто не знаю, что мне делать.

– Для начала присесть. – Маркус устроился возле ненавистного стола, с наслаждением вытянул ноги и жестом указал Валу на другую подушку. – А потом рассказать, в чем дело.

– Дело… – Вал выдохнул так протяжно, что тонкие усики затрепетали. И на одном дыхании выпалил: – Дело в том, что я должен подать в отставку.

– В отставку? – Маркус озадаченно моргнул. – Почему?

– Из-за того что с самого начала не раскусил Адрехта, – с несчастным видом пояснил Вал. – Он, по сути, похитил тебя и полковника, а я был готов безоглядно последовать за ним. Какой позор!

– В то время ты еще не знал, что он нас похитил, – заметил Маркус.

– Следовало догадаться! – вспыхнул Вал. – К тому же было очевидно, что он задумал поднять бунт. Моим долгом было остановить его.

Маркус неловко поерзал:

– В мое отсутствие старшим капитаном должен был стать Адрехт. Ты ничуть не нарушил свой долг, подчиняясь его приказам.

– Проклятье, ты сам знаешь, что дело не в этом! – Вал взволнованно скомкал свой ус, но тут же разгладил. – Я пошел за ним, потому что считал, что он прав!

– Многие так считали, – заметил Маркус, подумав: «На самом деле – все, кроме Фица и лейтенанта Игернгласса».

– Но они не командовали батальоном! – упрямо возразил Вал. – Они не могли пресечь все это на корню!

– И что бы ты сделал? Приказал второму батальону стрелять по четвертому?

– В случае необходимости, – чопорно ответил Вал.

– Это было бы гораздо хуже, чем то, что произошло на самом деле, – сказал Маркус. – Поверь мне.

– Но… – Вал замялся. – Разве после всего, что случилось, полковник сможет мне доверять?

Вот она, суть, подумал Маркус. Одно дело – принять ошибочное решение, и совсем другое – думать, что твой командир не простил этой ошибки. Он заговорил, тщательно подбирая слова:

– Полковник не дал мне ни малейшего основания полагать, будто он утратил доверие к кому-либо из офицеров. Если уж на то пошло, он винит в случившемся себя. – И мысленно добавил: «И разве это не удивительно?»

– Ты так думаешь?

Маркус пожал плечами:

– Если полковник с кем и говорит откровенно, так это со мной, а я до сих пор не слышал от него ни слова о недоверии. Притом неужели ты думаешь, что сейчас ему на руку твоя отставка? В ближайшие дни у нас каждый человек будет на счету.

– Если понадобится, я могу взять мушкет.

Маркус представил себе, как Вал с его щегольским мундиром и ухоженными усиками идет в атаку вместе с рядовыми солдатами, – и, не выдержав, прыснул. Вал крепился, но в конце концов тоже слабо улыбнулся:

– Ты же меня понимаешь, правда? Я просто счел, что должен как-то загладить вину.

– Знаю. Наилучший способ это сделать – позаботиться о том, чтобы второй батальон находился в полной боевой готовности. Завтра будет битва.

– Ты так думаешь?

– Полковник прозрачно намекнул мне на это, а он впустую намекать не станет.

Вал кивнул:

– Самое время. Вода уже на исходе. Да и парням не терпится начинить свинцом пустынных ублюдков.

– Как и всем нам. – Маркус жестом указал на письменный стол. – Все лучше, чем эта тягомотина.

– Что это за бумаги, кстати?

– Увольнения. Для солдат второй роты, которые были замешаны в бунте, и для кое-кого из четвертого батальона.

Вал непонимающе сдвинул брови:

– Увольнения? Разве их не возьмут под стражу до трибунала?

– Полковник сказал, что у нас нет ни времени, ни людей на содержание арестованных. Он намерен выдать им столько воды и пищи, сколько они смогут унести, и отпустить. Пускай добираются до побережья, если смогут.

– Через Большой Десол? – Вал втянул щеки. – Незавидная участь.

– Если мы когда-нибудь вернемся в цивилизованный мир, им всем будет уготована виселица, – заметил Маркус. – Министерство не одобряет бунтов.

– И все же… – Вал замялся, посмотрев на него. – Адрехт отправляется с ними?

Маркус кивнул. Вал покачал головой:

– Бедняга Адрехт. Нужно было ему остаться в Эш-Катарионе. Как чудовищно может подействовать на человека потеря руки или ноги.

– Может быть, он и доберется до Эш-Катариона.

– Может быть.

Несколько минут они сидели молча. Затем Вал проговорил:

– Мне кажется, Мор чувствует то же, что и я.

– Касательно Адрехта?

– Касательно отставки. Он считает себя виновным.

– Днем по его лицу это было не слишком заметно.

– Ты же знаешь Мора, – сказал Вал. – Он либо злится, либо притворяется, что зол. Однако в глубине души…

– Ты поговоришь с ним? Или же можешь прислать его сюда, если так проще.

– Я поговорю с ним, – решил Вал. – Боюсь, переубедить его получится не сразу.

И они снова замолчали.

– Ну что ж… – Вал хлопнул себя по коленям и поднялся на ноги. – Мне, пожалуй, и самому следовало бы отдохнуть. Завтра бой, говоришь?

– Почти наверняка.

В палатке стояла непроглядная темнота, но сон все не шел. Маркус лежал в койке, скомкав и сбив на сторону тонкое одеяло, и неотрывно смотрел в брезентовый потолок. Всякий раз, закрывая глаза, он видел Адрехта. Пока полковник произносил приговор, они не обменялись ни единым словом, но Адрехт ни на миг не сводил с Маркуса глаз.

«Как может он утверждать, что я предал его? Он, а не я поднял этот чертов бунт».

И все же, закрывая глаза, Маркус видел Адрехта – не мрачного однорукого капитана Ростона, а смеющегося азартного юнца, каким он был в академии. Вот он поднимает тост на дружеской пирушке, вот целует хорошенькую блондинку с нежной кожей и подведенными черным глазами… А вот протягивает Маркусу пистолет, и глаза его полны боли. «Если уж решил убить себя, Маркус, так по крайней мере сделай это как мужчина…»

«Ему было не место здесь, при всем его пристрастии к узорчатым тканям и хандарайским красавицам. Это было мое назначение». Маркус отправился в Хандар вслед за изгнанным Адрехтом из солидарности, но оказалось, что это место службы подходит ему куда лучше, чем его другу. Хандар находился далеко от Вордана, от пепелища родного дома и пожара, в котором сгинули все, кто был ему дорог.

Зашуршал полог палатки. Взгляд капитана метнулся в сторону звука и различил на фоне скудных огней лагеря женский силуэт. Маркус расслабился.

Полог упал на место, и палатка вновь погрузилась в темноту. Маркус различил шаги, затем шорох сброшенной одежды. Секунду спустя Джен скользнула в койку и прижалась к нему нагим теплым телом. Маркус просунул под нее руку, повернул голову, чтобы поцеловать девушку, – и уткнулся носом в нечто холодное и твердое.

– Извини, – сказала Джен. – Очки.

Она сняла очки, аккуратно пристроила поодаль, затем вновь подалась к Маркусу и, легонько тронув губами его губы, положила голову ему на плечо.

Долгое время они лежали молча. Маркус вслушивался в дыхание Джен, чувствовал, как оно щекочет волоски на шее, ощущал всем существом податливую мягкость ее тела.

– Тебе плохо? – спросила Джен.

– Мм?

– Адрехт. Он был твоим другом.

– Был. – Маркус сделал долгий выдох. – Да. Мне плохо. Я просто не понимаю.

– Под давлением обстоятельств люди порой ведут себя непостижимо.

– Это профессиональное мнение?

Маркус хотел пошутить, но по тому, как мгновенно напряглась Джен, понял, что шутка вышла неудачной. Он успокаивающе сжал ее плечо, и через минуту женщина расслабилась.

– Извини, – пробормотала она. – Никак не могу забыть…

Маркус молчал. Пальцы Джен, легко касавшиеся его груди, сжались.

– Я не сомневалась, что меня убьют, – шепотом сказала она. – Им ведь ничего другого не оставалось, правда? Тот, кто затеял бунт, не станет оставлять в живых свидетеля, который потом опишет все в докладе. Адрехт, может быть, и стремился не пачкать рук, но Дэвис – иное дело. Я все ждала, когда за мной вернутся и… – Джен не договорила и чуть тесней прижалась к Маркусу.

– Я бы этого не допустил.

– Тогда убили бы и тебя.

– Поэтому ты и велела мне не вмешиваться?

В темноте он почувствовал, как Джен кивнула.

– Будем логичны, – проговорила она, и только острый слух мог бы уловить дрожь в ее голосе. – Если бы меня в любом случае изнасиловали и убили, рисковать еще и твоей жизнью было бессмысленно – ведь это ничего бы не изменило.

– Тебе легко говорить. – Маркус помолчал, задумавшись над собственными словами. – Ну ладно, не легко. И все же если бы то, о чем ты говоришь, случилось, а я так и сидел бы сложа руки… не думаю, что после такого я смог бы жить в мире с собой.

– По крайней мере у тебя осталась бы возможность просто выжить.

И вновь наступила пауза. Маркус осторожно кашлянул:

– Хорошо, что до этого не дошло.

– Хорошо, – согласилась Джен.

Теперь они замолчали надолго. Близость Джен, тепло ее тела действовали умиротворяюще, и у Маркуса наконец-то начали слипаться глаза.

– Я больше так не могу. – Голос Джен звучал настолько тихо, что казался частью подступающего сна. – Не могу. Если и впрямь дойдет до того, что…

Маркус хотел спросить, что она имеет в виду, но заснул прежде, чем успел это сделать.

Казалось, солнце намертво приколотили гвоздями к небу. Сколько Маркус ни поглядывал на него, как ни умолял, оно не двигалось с места, полыхая в зените, словно пламя в исполинской печи.

Будь у Маркуса карманные часы, он бы уже раз сто взглянул на циферблат. Увы, насколько ему известно, единственный во всем Хандаре подобный предмет мирно покоился в нагрудном кармане Януса, а Маркус решительно не хотел выдавать своего беспокойства, интересуясь у полковника, который час.

Впрочем, пытаться скрыть что-то от Януса было делом безнадежным. Мельком взглянув на Маркуса, он ободряюще заметил:

– До полудня еще пара минут, капитан.

– Так точно, сэр, – отозвался Маркус. – К тому же я сомневаюсь, что десолтаи будут настолько пунктуальны.

– Напротив. Я полагаю, что они явятся в намеченное нами место ровно в полдень. Собственно… – Янус прикрыл глаза козырьком ладони. – Да, верно. Думаю, это их авангард.

Маркус вгляделся, но вначале не увидел ровным счетом ничего. Постепенно, однако, сплошная бурая полоса, почти слившаяся с окружающим пейзажем, превратилась в поток всадников в бурых балахонах, которые на конях бурой или рыжей масти ехали среди бурых камней и избороздивших пустыню дюн. Поскольку солнце висело прямо над головой, их не могли выдать даже собственные тени. «Неудивительно, что нам никогда не удается вовремя обнаружить этих ублюдков», – подумал Маркус.

Он повернулся к паре посыльных, которые были отобраны из самых выносливых новобранцев. По его жесту оба откозыряли и поспешили прочь, поскольку заранее заучили сообщение, которое полагается передать Валу и Мору, если все пойдет согласно плану. Удостоверившись, что посыльные бегом пустились вниз с холма, Маркус вновь повернулся к Янусу.

Они укрывались в расселине громадного валуна, за долгие годы почти утонувшего в песке и каменных россыпях. Внутри расселины без труда могли поместиться пять-шесть человек, а каменный выступ, нависавший над ней, надежно укрыл бы их от случайного взгляда. Это был идеальный наблюдательный пункт.

– Теряет осмотрительность, – пробормотал Янус.

– Кто?

– Наш друг Стальной Призрак. Смотрите – кочевники идут сплошной колонной. Ни боковых дозоров, ни разведчиков.

Маркус нахмурился. На десолтаев это было совсем не похоже.

– Думаете, они знают, что мы здесь? Возможно, это ловушка.

– Вряд ли, – сказал Янус. – Подозреваю, они попросту стали чересчур полагаться на свое тайное преимущество. Не забудьте: Стальному Призраку уже известно, куда движется армия расхемов.

На то, чтобы обеспечить Призрака этими сведениями, ушло добрых полночи. По указанию Януса полевые караулы проследили местонахождение и порядок вспышек, мелькавших в темноте вокруг лагеря. Специально отобранный отряд незаметно окружил одно из таких мест и без лишнего шума расправился с тремя десолтайскими разведчиками. Сообщения, переданные затем, были составлены полковником и представляли собой внешне бессмысленную последовательность световых вспышек и пауз; Янус, впрочем, заверил Маркуса, что Стальной Призрак все поймет. Между тем кавалеристы Зададим Жару, отправленные на шумную вылазку, разогнали других сигнальщиков, чтобы никто не смог послать опровержения.

Надо признать, все было проделано весьма гладко, особенно для полка, который за день до того находился на грани бунта. Впрочем, это и естественно. Кошмарный сон всякого солдата – иметь дело с противником, которому невозможно нанести ответный удар. Когда Первому колониальному предоставили такую возможность, полк ухватился за нее не раздумывая, и личный состав заметно воспрял духом. Воодушевились даже солдаты четвертого батальона.

– Они движутся сюда, – сказал Янус. – Теперь все зависит от нашей дисциплины.

Маркус мрачно кивнул. Мысли его сейчас были устремлены к Валу и Мору, ко всем солдатам, которые находились у них в подчинении, – как будто он одним лишь усилием воли мог внушить им, чтобы сохраняли хладнокровие: «Не стрелять… не стрелять… ждите сигнала…»

Десолтаев было очень много. Тут Янус оказался прав, как, впрочем, и во многом другом. Кочевники ехали по пять-шесть человек в ряд, нестройной колонной, которая, извиваясь, точно змея, тянулась меж двух песчаных каньонов. Казалось, длина ее составляет не одну милю. Маркус мысленно произвел приблизительный подсчет и заключил, что в колонне от двух до трех тысяч всадников. Должно быть, это почти все их силы. Интересно, прав ли Янус и действительно ли в колонне едет сам Стальной Призрак. Нигде в рядах всадников не было заметно проблеска металлической маски, а впрочем, под этими бурыми балахонами могло скрываться что угодно.

– Скоро начнется, – заметил Янус с таким спокойствием, словно наблюдал за игрой в теннис. – По крайней мере, капитан Вакерсон проявил выдержку.

– Как обычно, – отозвался капитан. Пастор обладал над своими канонирами властью, которая граничила с всемогуществом пророка.

Взгляд Маркуса был прикован к голубовато-серой скале, которую они определили вехой для начала действий, – одинокой, торчавшей из песка, словно каменный языческий столб. В тот момент, когда всадники во главе колонны уже приближались к скале, уже могли бы, казалось, протянуть руку и коснуться ее, один из кочевников осадил коня. Позади них остановилась, заколыхавшись, вся колонна, растеклась по плоскому дну долины, по песчаным склонам.

– Недостаточно близко, – проговорил Янус. – Придется подавать сигнал отсюда.

– Сейчас? – спросил Маркус.

– Сейчас.

Маркус схватил мушкет, прислоненный к каменному выступу, направил, не целясь, в сторону десолтаев и нажал спусковой крючок. Отдача знакомым увесистым толчком ударила в плечо, и грохот выстрела, разорвав пустынный воздух, эхом заметался между склонами долины.

Поразить какую-либо цель на таком расстоянии невозможно, зато выстрел увидят и услышат издалека. Вал и Мор сейчас во все глаза следят за долиной. Одинокий выстрел с холма был условным сигналом к началу атаки.

Томительно долгое мгновение ничего не происходило. Десолтаи рассыпались, кружились на месте, крича и указывая в сторону выстрела. На долю секунды Маркусу представилось, будто что-то пошло наперекосяк и они с Янусом остались вдвоем, лицом к лицу с двумя тысячами пустынных кочевников и Стальным Призраком.

Затем из-за песчаных склонов с обеих сторон вытянувшейся колонны сверкнули штыки. Ровные ряды запыленных синих мундиров взбежали на гребни каньонов – в три шеренги, что хорошо было видно на таком расстоянии, – резко остановились и по-уставному четко вскинули мушкеты. Кое-кто из десолтаев заметил их, но едва успел развернуть коней, когда зычные голоса сержантов по всей длине цепи выкрикнули: «Пли!»

Слитный хор мушкетного залпа прокатился по долине сокрушительным раскатом грома. Сотни дул окутались беловатыми облачками дыма. Издалека не было слышно зловещего свиста пуль и шлепков, с которыми они вонзались в живую плоть, но Маркус в прошлом так часто слышал эти звуки, что они и сейчас наполнили его слух. На колонну десолтаев обрушилось смятение. Люди падали замертво, кони спотыкались, валились всей тяжестью на всадников либо оседали безжизненной тушей в пыль. Тем кочевникам, что удержались в седле, стоило немалого труда обуздать своих скакунов, потому что нервы животных, даже приученных к шуму боя, не выдержали внезапности атаки.

Маркус шепотом вел отсчет, сверяясь с ударами собственного сердца. Кое-где в колонне виднелись вспышки и пороховые облачка винтовочных выстрелов, но то была разрозненная пальба, а не слаженные залпы. Некоторые кочевники выбрались из-под убитых или умирающих лошадей и пешими бросились в атаку, лихорадочно карабкаясь вверх по склонам. Маркус досчитал до тридцати пяти, когда слева от него третий батальон Мора дал новый залп, не такой слаженный, как первый, но не менее сокрушительный. Десолтаи, бежавшие к ворданайской цепи, полегли разом, словно сметенные рукой великана, и бойня на дне долины ознаменовалась новыми жертвами. Несколько секунд спустя грянули мушкеты второго батальона, внося свою лепту в кровавый хаос.

– Темп недурной, тем более с примкнутыми штыками, – пробормотал Янус, – и все же второму залпу недостает слаженности. Думаю, занятия по боевой подготовке будут отнюдь не лишними.

Маркус не потрудился ответить. Синие мундиры стремительно заволакивала пелена порохового дыма, но десолтаи по-прежнему были видны как на ладони. Второй залп убедительно доказал им, что оставаться на месте не стоит, и большинство кочевников, судя по всему, сочли наиболее безопасным повернуть обратно. Лишь немногие из них, охваченные то ли безумием, то ли фанатическим рвением, ринулись в атаку на ряды синих мундиров. Третий залп скосил их почти подчистую, а горстку тех, кто добрался до вершины, встретила сплошная стена штыков. Маркус видел, как один из десолтаев бросил своего коня в пелену дыма, но перепуганное до смерти животное тут же вывалилось наружу, волоча повисшего в стременах незадачливого героя.

Орда кочевников отступала, подгоняемая мушкетным огнем со склонов, хотя стоило им оторваться – и пули уже не долетали до цели. Бурой рекой текли они по дну долины, устремляясь туда, где их ждало спасение. Вскоре десолтай достигли того места, где долина поворачивала налево, и авангард обуянной паническим страхом орды скрылся из виду.

Маркус стиснул зубы. Он сознавал необходимость этой части плана, однако не мог побороть тревоги: «Если кочевники ринутся в атаку, на пути у них окажутся мои ребята. – Первый батальон, заранее выбежав из укрытия, перекрыл цепью путь отступления, но солдаты Маркуса, в отличие от второго и третьего батальонов, занимали позицию на открытой местности, где кочевники могли без труда разогнаться для атаки. – Что ж, по крайней мере, они не одни».

Гулкий рокот прокатился над низкими холмами, затем еще и еще. Треск мушкетного огня был почти неразличим в оглушительном грохоте пушек, которые вначале обрушили на тесно сбившихся кочевников монолитные снаряды, а когда обезумевшие десолтай приблизились, перешли на картечь. Страшно было даже представить себе последствия этих залпов, и Маркус втайне порадовался, что с их наблюдательного пункта нельзя разглядеть, что творится впереди.

– Урок, который необходимо запомнить, – проговорил Янус. – Используй свои преимущества, но не полагайся на них всецело, поскольку не знаешь и знать не можешь, когда их лишишься.

Маркус не был уверен, что эти слова предназначались ему, тем не менее козырнул:

– Так точно, сэр!

– Сотни две в целом все же унесли ноги, – сообщил Зададим Жару. Коротышка-капитан был так возбужден, что дрожал без преувеличения всем телом. – Прошу прощенья, что так вышло, сэр!

– Вы тут ни при чем, капитан, – ответил Янус. – У вас не хватало людей на то, чтобы устроить погоню по всем правилам. Кочевники проявляли какие бы то ни было попытки перестроиться?

– Никак нет, сэр. Извините за выражение, но они драпали так, словно по пятам за ними гналась вся свора преисподней.

– Прекрасно. Передайте людям мою признательность и скажите, чтобы отправились отдохнуть. Завтра утром вам нужно будет разведывать маршрут.

– Есть, сэр!

Зададим Жару отдал честь и, звеня шпорами, покинул палатку.

– Жаль, что у нас нет под рукой полка гусар, – заметил Янус. – Мы бы довели дело до конца. Впрочем, надо работать с тем, что есть.

– Так точно, сэр. – Маркус помахал клочком бумаги. – Донесения от капитана Солвена и капитана Кааноса. Наши потери составляют менее десятка человек, и из них убито только трое.

– А пленные есть? Мне было бы интересно послушать, что они скажут.

– Немного, сэр, да и те все тяжело ранены. Несколько человек докладывали мне, что кочевники бросались наутек, когда легко могли сдаться, либо ввязывались в рукопашную и вынуждали нас стрелять.

– Понятно. – Судя по голосу Януса, он не был удивлен. – Мне думается, что…

Взволнованный стук по палаточному шесту прервал его на полуслове. Полковник поднял голову:

– Что случилось?

– Сэр, – донесся снаружи голос Фица, – вам надо увидеть это собственными глазами.

– Тогда входите.

Лейтенант вошел в палатку и четко откозырял. Его мундир, всегда безукоризненно чистый, был слегка запылен, кровоподтек на лице по-прежнему выглядел чудовищно, но Фиц и виду не подавал, что чувствует боль. Когда он поймал взгляд Маркуса, на лице юноши блеснула мимолетная улыбка. Фиц командовал первым батальоном, перекрывшим выход из долины, и, согласно его первичному донесению, ни один из врагов не подошел к цепи ближе, чем на пятьдесят ярдов.

– Что вы нам принесли, лейтенант? – осведомился Янус.

– Взгляните, сэр.

Фиц извлек из подсумка увесистый предмет и положил его на письменный стол полковника. Это была гладкая безликая маска с двумя отверстиями для глаз. Сбоку болтался изодранный кожаный ремешок, и в верхней части маски виднелась вмятина, словно по предмету ударили изо всех сил. Маркус наклонился к столу и взвесил маску в руке. Судя по тяжести, она была из чистой стали.

– Любопытно, – заметил полковник. – Сняли с убитого?

– Нет, сэр. Она валялась на земле среди нескольких трупов, но поодаль от всех. – Лейтенант потрогал ремешок. – Он порван, видите? Возможно, маска просто свалилась.

– Думаешь, он мертв? – спросил Маркус.

Фиц пожал плечами:

– Живым ушел один человек из десяти. Если он жив, стало быть, везуч как дьявол.

– Если, – повторил Янус. – Лейтенант, вы кому-нибудь рассказали об этой находке?

– Никак нет, сэр. О ней знают только двое – я и сержант, который нашел маску, но в нем я уверен – он умеет держать язык за зубами.

– Отлично. В таком случае продолжайте хранить молчание. – Наткнувшись на вопросительный взгляд Маркуса, полковник пожал плечами. – Я бы предпочел не вселять в людей преждевременные надежды. Слухи о сверхъестественных способностях Стального Призрака и так зашли уже слишком далеко.

– Полагаете, мы его еще увидим?

Полковник сверкнул мимолетной, как всегда, улыбкой.

– Даже не сомневаюсь в этом, капитан. Завтра мы атакуем оазис.

Глава двадцать четвертая

Винтер просыпалась медленно, вплывая в реальность, подобно трупу утопленника, который поднимается со дна на поверхность глубокого стоячего пруда, оплетенная, точно водорослями, обрывками сновидений. На долю секунды она попыталась уловить, осмыслить эти обрывки – во сне было нечто важное, по-настоящему важное, а Винтер чувствовала, что уже забывает его. Как обычно, ей снилась Джейн, но на сей раз все было иначе. «Она предупреждала меня. Джейн меня о чем-то предупреждала».

С тем же успехом можно было ловить руками клочья дыма. Сон поблек, рассеялся, и Винтер, открыв глаза, увидела над собой знакомую синеву армейского брезента, сквозь которую проникал слабый свет, – это означало, что солнце поднялось уже высоко.

«Что-то здесь не так». Винтер попыталась сообразить, сколько же прошло времени. Когда она спасла полковника и других пленных, была середина ночи, а потом… Память не могла дать внятного ответа. Винтер смутно помнила, как ее привели в палатку и чуть позже заставили выпить несколько глотков воды. Кто-то озабоченно склонялся над ней. Но кто?

– Бобби! – хрипло позвала она.

– Да, сэр? – тут же откликнулся рядом знакомый голос. – Винтер? Ты проснулась?

– Да, наверное. – Винтер моргнула слипшимися веками.

– Как ты себя чувствуешь?

Винтер ответила не сразу. Боль, проснувшаяся вместе с телом, все отчетливей давала о себе знать. Нос распух и стал вдвое больше, а каждый вдох болезненно отзывался в левом боку. Она попыталась шевельнуться – и избитое тело тут же откликнулось новыми приступами боли.

– Паршиво, – сказала она наконец, снова закрывая глаза. – Точно меня перепутали с боксерской грушей.

– Можешь сесть?

Винтер слабо кивнула и, опершись на руки, попыталась приподняться. Тут же нахлынуло тошнотворное головокружение. Руки Бобби легли ей на плечи, поддерживая. Вновь открыв глаза, Винтер обнаружила, что капрал обеспокоенно смотрит на нее.

– Тебя осматривал полковник, – сообщила Бобби. – Нос на самом деле не сломан, но голове изрядно досталось. Полковник сказал, что ты можешь почувствовать дурноту, но это пройдет.

«Полковник. – В памяти тотчас же вспыхнул их последний разговор. – Неужели он и вправду… то есть… он знает, кто я, но никому не скажет?» Это противоречило всему, что Винтер знала об окружающем мире.

– Все будет хорошо, – произнесла она, обращаясь не столько к Бобби, сколько к себе самой. Осторожно потрогала нос и скривилась от боли. – Зверя мне в зад! Он точно сказал, что не сломан?

Бобби кивнула:

– Если сможешь подняться на ноги, надо будет привести тебя в порядок. Графф хотел осмотреть твои ребра, но полковник сказал, что тебя лучше не беспокоить. – Капрал запнулась. – А он… он видел, что?..

– Он все знает. – Винтер издала невеселый смешок, отозвавшийся острой болью в боку. – Обещал никому не рассказывать, так как я спасла ему жизнь и все такое прочее.

– Хорошо, – сказала Бобби. – Это хорошо.

Винтер окинула взглядом свою одежду. На ней был тот же мундир, в котором она дралась с Дэвисом, под мундиром та же разодранная рубашка – все заскорузлое от грязи и крови. На плече осталось большое кровавое пятно. Содрогнувшись от омерзения, Винтер принялась лихорадочно расстегивать мундир. Онемевшие пальцы не слушались ее, и после второй неудачной попытки вмешалась Бобби.

– Позволь мне, – придвигаясь ближе, мягко сказала она. Ловко управившись с пуговицами, распахнула мундир и отвернулась, краснея, когда Винтер стянула и брезгливо отшвырнула его, словно обнаружила там паучье гнездо. Бобби указала на ведро, стоявшее у койки. Рядом с ведром лежал кусок чистого полотна.

– Искупаться как следует вряд ли выйдет, но хотя бы можно смыть кровь. Если ты, конечно, не…

Винтер медленно выдохнула и тут же ощутила, как заныли ребра.

– Я не против, – сказала она.

Больше двух лет миновало с тех пор, как Винтер раздевалась донага в чьем-то присутствии, и сейчас одна мысль об этом изрядно выбила ее из колеи. До Искупления, когда солдаты Первого колониального пользовались неограниченным доступом в Эш-Катарион, Винтер крайне редко наскребала денег на то, чтобы снять номер в одной из частных бань, которые обслуживали состоятельные кварталы. Большой чан с теплой водой, предоставленный в ее единоличное пользование, казался верхом невообразимой роскоши, однако она ни разу не смогла сполна насладиться этой роскошью. Как бы искренне ни заверяли банщики, что ее никто не побеспокоит, как бы далеко ни находилась сама баня от тех мест, где обычно бывали ворданаи, Винтер никак не могла отделаться от мысли, что кто-нибудь воспользуется случаем подглядеть за бледнокожим посетителем. Затем ее тайна каким-либо образом дойдет до Дэвиса, капитана, полковника, и тогда…

Винтер так и не сумела подробно вообразить, что произойдет тогда, но сама эта мысль приводила ее в такой ужас, что она торопливо завершала омовение и вновь натягивала искусно перешитый по ее меркам мундир. Теперь, когда наихудшие опасения стали явью, Винтер уже и не знала, стоит ли так бояться. Тем не менее избавиться от многолетней привычки нелегко, и, даже если полковник был готов благосклонно отнестись к тому, что в его полку служит женщина, Винтер не ожидала того же ни от солдат своей роты, ни от других офицеров.

Разодранная нижняя рубашка так пропиталась кровью Дэвиса, что спереди стояла коробом, точно накрахмаленная. Винтер, передернувшись от отвращения, швырнула ее прочь и, стараясь не глядеть на Бобби, принялась возиться с поясным ремнем. Спустив с ног форменные брюки и подштанники, она пинком отправила их подальше и присела на койку.

Бобби присвистнула сквозь зубы. Винтер оглядела себя и содрогнулась. За прошедшее время кровоподтеки и синяки чуть поблекли, но все же почти сплошь покрывали тело иссиня-черными пятнами – как будто она подхватила некую чудовищную заразу. Левый бок, по которому пришелся пинок Дэвиса, заметно распух и болезненно отзывался на любое прикосновение.

– Вот же сукин сын! – пробормотала Бобби. – Даже жалко, что ты прикончила этого ублюдка. Уж я бы поучила его хорошим манерам.

Винтер слабо усмехнулась:

– Для этого тебе пришлось бы встать в очередь.

– Я должна была быть там, с тобой.

– Ты однажды уже спасла мне жизнь, и тебя при этом едва не разрубили пополам. Ничего страшного, переживу. – Винтер потрогала левый бок и опять скривилась от боли. – Наверное.

– Ссадины на спине надо промыть. – Бобби повелительно указала на койку. – Ложись на живот.

Винтер оперлась подбородком о подушку, чтобы не касаться ее избитым лицом, и замерла. Сухой теплый воздух щекотал обнаженную кожу. От первого прикосновения влажной тряпки она вздрогнула. Бобби остановилась.

– Извини, – проговорила она. – Я буду осторожна.

На самом деле процедура оказалась даже приятной. Правда, синяки ныли всякий раз, когда влажная тряпка задевала их, но Бобби действовала крайне бережно, размачивала присохшую кровь и лишь затем аккуратно протирала. Там, где кожа была содрана, боль обжигала так, что Винтер пришлось закусить губу, чтобы удержаться от крика.

– Долго я спала? – спросила она, пытаясь отвлечься.

– Два дня с лишним, – ответила Бобби.

– Два дня?! – Винтер помимо воли дернулась, и палец Бобби воткнулся в избитые ребра. Винтер вжалась лицом в подушку, заглушая мучительный вскрик.

– Ой, прости! – пискнула Бобби, выронив тряпку. Повернув голову, Винтер взглянула на капрала. И в который раз удивилась, как могла до недавних пор считать Бобби парнем.

– Я сама виновата, – выдавила она сквозь зубы. И со свистом задышала, стараясь расслабиться. – Но неужели вправду два дня?

Капрал кивнула:

– Тебя доставили на повозке. Так приказал полковник.

Этого Винтер не помнила вовсе. Впрочем, учитывая, как безрессорные повозки трясет на каждом камешке, наверное, и к лучшему, что она была без сознания.

– Два дня, – повторила Винтер. – И что же за это время произошло?

И стала слушать, как Бобби, вдвойне осторожнее орудуя тряпкой, рассказывает о засаде, о том, как почти поголовно было уничтожено десолтайское воинство, и о последующем захвате оазиса. Когда пришло время перевернуться на спину, Винтер закрыла глаза, чтобы не глядеть на пунцовое от смущения лицо Бобби.

– Кочевники попытались оказать сопротивление, – говорила Бобби, – но боевого духа у них явно поубавилось. Большинство из них ударилось в бегство при первой же нашей атаке, а потом мы весь день избавлялись от оставшихся. Говорят, Зададим Жару так и рвался в погоню за теми, кто успел сбежать, но полковник приказал не трогаться с места. Мы стоим лагерем на самом краю оазиса. На самом деле это жалкая деревушка – горстка лачуг, не более, – зато тут и в самом деле есть родник и пруд – в точности как сказал полковник.

– А ты? – спросила Винтер.

– То есть?

– Ну, это твое… – Не желая говорить вслух, Винтер выразительно прочертила на себе пальцем косую линию – там, где Бобби рассекла десолтайская сабля. – Понимаешь?

– А, да. Хорошо. Все то же самое. – Бобби едва слышно хихикнула. – С тех пор как… с первого раза… меня донимали разве что заусеницы.

– Это хорошо. – Винтер постаралась не думать о преображенной коже под мундиром Бобби – теплой и податливой на ощупь, но гладкой и блестящей, точно мрамор: «И ее становится все больше…» Винтер вновь стиснула зубы.

Бобби в последний раз провела тряпкой по коже и выпрямилась.

– Готово. Так-то лучше. Может быть, нужно перевязать эти ссадины? Как ты считаешь?

Винтер открыла глаза, села и потыкала пальцем содранную кожу.

– Пожалуй, нет. Они больше не кровоточат, и…

По шесту снаружи постучали. Девушки разом окаменели. Затем Винтер перехватила взгляд Бобби и кивком указала на полог палатки. Капрал кивнула.

– Кто там? – окликнула она.

– Феор.

Винтер облегченно вздохнула.

– Погоди немного, – бросила она по-хандарайски и поднялась за одеждой. Чистая рубашка у нее осталась только одна, а запасных брюк нет вовсе – придется надеть грязные. К мундиру Винтер не притронулась. Его нужно будет выстирать как следует, прежде чем она решится хотя бы подумать о том, чтобы его надеть. Приведя себя в более-менее приличный вид, девушка махнула рукой Бобби, и та подняла полог. В палатку проскользнула Феор.

Хандарайка каким-то образом изменилась. И дело было не только в том, что она наконец сняла с руки шину, которую носила с самой первой перевязки. Тусклое безразличие в глазах Феор сменилось твердой решимостью. Тяготы похода в пустыню отразились и на ней – девушка осунулась и болезненно исхудала.

– Винтер, – проговорила Феор, глядя на нее, – ты оправилась?

– Да, вполне. Как твоя рука?

Феор подняла руку, проверяя, как она двигается.

– Пока еще слаба, – ответила она, – но капрал Графф говорит, что кость срослась как надо. По крайней мере, – добавила она, склонив голову к плечу, – я так полагаю. Я уже лучше знаю ворданайский язык, но капрал все-таки говорит слишком быстро.

Винтер невесело хохотнула:

– Хорошо. Это хорошо.

Наступила неловкая тишина. Винтер искоса глянула на Бобби, но та лишь едва заметно пожала плечами, и этот жест напомнил Винтер, что капрал ни слова не поняла в разговоре, который велся по-хандарайски.

– Я хотела извиниться, – сказала Феор.

Винтер вздрогнула от неожиданности.

– Извиниться?

– За то, как вела себя в ночь десолтайского налета и все время с тех пор, как мы покинули город.

– Понятно. – «Да уж, давно пора!» Винтер неловко повела плечами и постаралась, чтобы ее голос звучал миролюбиво. Феор явно стоило немалого труда произнести эти слова. – Даже не знаю. Я хочу сказать, что тебе пришлось нелегко и…

– Это не оправдание. – Феор судорожно сглотнула. – И уж вовсе нет оправдания тому, что я попыталась совершить под конец. Думая только о себе, я подвергла тебя и Бобби смертельной опасности.

– Но… – Винтер осеклась, покачала головой. – Ладно. Извинения приняты. Если для тебя это важно, знай: я понимаю, почему ты так себя вела. После Эш-Катариона…

– Но ведь ты с самого начала была права, – серьезно перебила Феор. – Онвидаэр подарил мне жизнь. Растратить сей дар попусту означало бы презреть его душевные муки, равно как и мои.

Если задуматься, Винтер и впрямь говорила нечто подобное, но тогда она несла все, что в голову придет, только бы заставить Феор двигаться. Она пожала плечами.

– Что ж, я рада, что ты это поняла.

– Мне стало ясно, – продолжала Феор, – что по воле богов я встретила вас и совершила то, что совершила. Даже приговор Матери перед этим ничто, и Бобби – веское тому доказательство.

– Доказательство? – эхом отозвалась Винтер. – О чем ты?

– Мой наат… – Феор замялась, – священная сущность. Обв-скар- иот. По-хандарайски это означает… – Она на миг смолкла, беззвучно шевеля губами. – «Молитва Небесного Хранителя» – наверное, так. Более точно я не могу передать. Язык магии не поддается переводу.

– Я помню. И что же это означает?

– Он дарует силу и могущество Неба, дабы защищать верных и дело Небес в этом мире. Соединив с ним расхема, неверную, я полагала, что он не достигнет полного расцвета. Могущество Небес не снизойдет на недостойного.

– Полного расцвета? – повторила Винтер.

– Да. – Феор вновь замялась. – Осматривала ли ты место, куда была нанесена самая первая рана?

– Осматривала. – Винтер опять искоса глянула на Бобби, но продолжала по-хандарайски: – Оно разрастается, верно?

– Полагаю, что да.

Винтер прикусила губу.

– Что происходит с Бобби?

– Небеса благоволят ей. Не знаю почему, но они одарили ее своим могуществом. Она воистину становится Небесным Хранителем. – Феор выдохнула с такой силой, словно долго задерживала дыхание. – Вот почему я знаю, что встретилась с вами по воле Небес.

– Но что будет с Бобби? Эта штука распространится по всему ее телу?

– Не знаю. Подлинный Хранитель не появлялся уже много поколений, а изучать древнейшие знания мне не было дозволено. – Феор покачала головой. – Возможно, преображение остановится, когда она достигнет цели, которую уготовили для нее Небеса.

– Возможно?! – Винтер, как могла, постаралась сдержать гнев. «Если бы не этот наат, Бобби была бы уже дважды мертва, да и я, скорее всего, тоже». – Хорошо. Стало быть, ты на самом деле не знаешь. А кто может знать?

– Мать. Но вполне вероятно, что не знает даже она. Слишком многие знания древнейших дней нами ныне утрачены.

– Ладно. – Винтер потерла двумя пальцами лоб, борясь с пробуждающейся головной болью. – Ладно. Стало быть, когда мы захватим в плен эту вашу Мать, я просто попрошу полковника разрешить нам поболтать с ней с глазу на глаз.

– Ее не захватят в плен. – Страх промелькнул в глазах Феор, и она крепко обхватила себя руками. – Она скорее умрет. Все умрут.

– Они могут сбежать и на этот раз, – заметила Винтер.

– Нет. – Феор подняла взгляд. – Именно это я и пришла сказать. Мать близко. Я чую ее. И Онвидаэра тоже.

– Думаешь, они здесь? В оазисе?

– Да.

– Но… – Винтер повернулась к Бобби и перешла на ворданайский: – Ты сказала, что оазис захвачен, верно?

Капрал кивнула.

– А в чем дело?

– Феор утверждает, что там еще кое-кто остался. Те самые люди, которых мы видели в Эш-Катарионе в ночь пожара. Могли они где- нибудь спрятаться?

Бобби ответила не сразу.

– Я знаю, что полковник приказал обшарить весь оазис в поисках припасов, но не слышала, чтобы кто-то обнаружил что-то подобное. Правда, поиски еще продолжаются. – Она пожала плечами. – Графф и все ребята из нашей роты сейчас как раз заняты этим под началом капитана Д’Ивуара.

Винтер надолго замолчала. Словно тугой комок стянулся в груди, и заговорить ей удалось не сразу.

– А ты осталась? – тихо вымолвила она.

– Мы хотели, чтобы кто-то был при тебе, когда ты проснешься, – пояснила Бобби. – Я решила, что лучше всего остаться мне. Потому что… словом, ты знаешь.

Винтер медленно выдохнула. Заныло в боку.

– Что ж, – сказала она, – теперь я проснулась, и мне пора возвращаться к своим обязанностям. Пойдем разыщем наших.

– Но в этом же нет никакой нужды, – возразила Бобби. – Графф может справиться…

– Нет уж, я сама, – процедила Винтер сквозь зубы. Перед мысленным взором ее неотступно стояли картины той жуткой ночи в Эш-Катарионе, когда юноша по имени Онвидаэр прикончил трех вооруженных мужчин легко, словно повар, который сворачивает голову обреченной на суп курице. Она повернулась к Феор и спросила по-хандарайски:

– Ты сумеешь отыскать Онвидаэра?

– Не… не совсем. Я могу почуять его, когда он где-то рядом, но не более.

– Если мы найдем его… – Винтер заколебалась. – Однажды он уже не подчинился приказу вашей Матери. Поступит ли он так снова? Если у тебя будет возможность с ним поговорить?

– Я не знаю. – Выражение, мелькнувшее в глазах Феор, подсказало Винтер, что хандарайка думала о том же. – Однако хотела бы попытаться.

Вблизи пушка всегда казалась Маркусу на удивление крохотной по сравнению с ужасающим грохотом ее выстрела.

По крайней мере так было с обычными полевыми пушками. Маркусу доводилось видеть осадные орудия – вначале в академии, потом на причалах Эш-Катариона. Эти чугунные исполины были так огромны, что казалось невозможным представить, как люди ухитряются их заряжать, не говоря уж о том, как осмеливаются стоять рядом, когда подожжен запал.

На фоне такого мастодонта двенадцатифунтовое орудие показалось бы сущим карликом – металлический, шести футов длиной цилиндр с дулом, которое было в диаметре немногим крупнее головы Маркуса. Малый размер пушки лишь подчеркивали колеса – высокие ободья из дерева, обитого железом. Сама пушка – одна из трех, изначально имевшихся в распоряжении Пастора, – была целиком, от дула до основания, покрыта искусно выгравированными цитатами из Писания, а сейчас еще и усеяна пятнами порохового нагара.

Сам Пастор стоял возле орудия и вел разговор с полковником. Позади них застыла в ожидании седьмая рота первого батальона. Маркус узнал богатыря-капрала, который вместе с ними находился в плену у Адрехта, и едва удержался от соблазна помахать ему рукой.

– Выстрел прямой наводкой будет обладать большей пробивной силой, – говорил Янус. – Да и двери не могут быть из сплошного камня, иначе створки было бы невозможно сдвинуть с места. И противовес там пристроить негде.

– Со всем почтением, сэр, но мне доводилось видеть весьма хитроумные противовесы, – отозвался Пастор. – Притом же, если двери легкие, не имеет значения, под каким углом в них стрелять, а если случится рикошет, я уж верно не хочу, чтобы ядро отлетело прямо в нас. – Он с отеческой нежностью похлопал по стволу пушки. – Опять же, милостью Господа и Военного министерства, мы не испытываем недостатка в ядрах. Не получится разбить двери с первого раза – повторим попытку, только и всего.

– Что ж, это ваше дело, и вы, полагаю, в нем разбираетесь. – Полковник оглянулся на Маркуса. – Вы предупредили людей, капитан?

– Поручил лейтенанту Варусу, сэр.

Внезапный грохот пушечного выстрела был чреват непредсказуемыми последствиями, а поскольку личный состав Первого колониального был рассеян по всему небольшому оазису, Маркус не хотел рисковать, что кто-то по незнанию ударится в панику.

– Превосходно. – Янус отступил от пушки на два длинных шага. – Капитан Вакерсон, можете стрелять, как считаете нужным.

Пастор глянул на трех канониров, стоявших около орудия, и те подняли большие пальцы – утвердительный сигнал «все в порядке». Он кивнул, и все трое попятились от пушки. Один из них держал конец спускового шнура.

Янус тоже отступил и, к некоторому удивлению Маркуса, зажал ладонями уши. Этот не слишком достойный, но благоразумный жест полковника тотчас был подхвачен его подчиненными – сначала Маркус, а затем вся седьмая рота проделали то же самое. Капитан не слышал, как Пастор отдал приказ стрелять, но увидел, что канонир резко дернул спусковой шнур, и мгновение спустя весь мир заволокло белым дымом.

Оазис на деле представлял собою не более чем родник, бивший из расселины в склоне холма, который вздымался над бескрайними песчаными волнами Большого Десола, словно величавый каменный кит. В том месте, где ручеек воды некогда праздно впитывался в алчный песок, десолтай обустроили выложенный камнем пруд, укрыв его от палящего солнца навесом из лошадиных шкур. Вокруг родника выросла деревня, если только можно так назвать горстку лачуг, сложенных из камня и обломков дерева и крытых все теми же шкурами. Впрочем, даже эти лачуги, по десолтайским меркам, обошлись их хозяевам недешево: деревьев в Большом Десоле не было вовсе, и каждую щепку приходилось везти в седельных вьюках из самой долины Тсели.

О приближении ворданаев в деревне узнали загодя, и Первый колониальный встретили пустые дома, очищенные от всего, что можно было унести с собой. В просторном загоне обильно пахло свежим лошадиным навозом, но самих лошадей не было и в помине. Маркус, честно говоря, этому лишь обрадовался. Учитывая скудность полковых припасов, сотни полторы пленных гражданских лиц обременили бы полк необходимостью принимать решение, о котором Маркусу не хотелось даже думать.

Возле родника, где осыпавшийся холм переходил в некое подобие скальной стены, в камне был высечен барельеф, некогда, по всей вероятности, представлявший собой внушительное зрелище. Время и пустынный ветер с песком обошлись с ним настолько немилосердно, что в его древности не оставалось сомнений. Человеческие фигуры превратились в безликие манекены с руками, воздетыми для молитвы или удара, а то и вовсе без рук. Десятки таких изображений протянулись на много шагов по обе стороны от расселины, из которой бил родник. Между ними до сих пор можно было различить остатки колонн, а в тех местах, где расселина прикрывала камень от ветра, виднелся искусно вырезанный орнамент из ветвей и листьев.

В центре этого древнего шедевра располагались двустворчатые двери высотой в два человеческих роста, из того же буро-желтого камня, что и сам холм. Створки дверей тоже были когда-то покрыты резьбой, но столетия пустынных бурь почти начисто уничтожили ее следы. Гораздо важнее – во всяком случае для Януса – были пропаханные в песке борозды, недвусмысленно говорившие о том, что двери совсем недавно открывались. И потому, пока весь полк таскал воду из пруда и обыскивал деревню, роте пехотинцев и одному из орудийных расчетов Пастора было втайне приказано заняться таинственным входом. Битый час солдаты пытались открыть двери с помощью веревок и самодельных ломов, и, когда окончательно стало ясно, что они потерпели неудачу, Янус решил прибегнуть к более решительным мерам.

Даже зажав уши, Маркус едва не оглох от пушечного выстрела. Вблизи это был не привычный басовитый рев, а сокрушительный нарастающий грохот, сотрясавший зубы и внутренности. Маркус сделал вдох – и захлебнулся зловонной пороховой гарью. Решившись наконец осторожно открыть глаза, он увидел, как из жерла пушки подымается рваный клуб дыма. За ним, шагах едва ли в двадцати, смутно маячили двери храма. Маркус представить не мог, что могло бы выдержать выстрел на таком близком расстоянии. Казалось, что ядро вполне способно пробить дыру в самом холме.

И уж конечно, дверям храма от него досталось нешуточно. Пастор целился в зазор между створками, и прицел его оказался безупречен, как логика Януса. Камень, из которого были сделаны двери, оказался на поверку тонким – не более дюйма толщиной – пластом, посаженным на дощатый каркас. Ядро, посланное Пастором, насквозь пробило дверь, оставив в камне неровную дыру, от которой во все стороны разбежались паутинки трещин. На глазах у Маркуса отколотый кусок створки вспучился и рухнул с таким звуком, словно уронили поднос с фаянсовой посудой. Та же участь постигла другие куски, и в конце концов остались только нижние половины створок да несколько фрагментов вокруг дверных петель. Облако пыли поднималось от груды каменных осколков, громоздившихся у подножия двери.

– Отличный выстрел, капитан, – сказал Янус, когда шум разрушения стих. – Полагаю, больше стрелять не понадобится.

– Всегда к вашим услугам, полковник, – отозвался Пастор и козырнул. – Мне послать за бригадой?

– Да, пожалуй.

Янус задумчиво посмотрел на темную дыру. Солнечный свет, проникая сквозь облако пыли, освещал лишь узкий участок выложенного плитами пола, над которым огненной мошкарой плясали пылинки. Далее стояла непроглядная темнота. Полковник повернулся к пехотинцам, которые только сейчас осторожно опускали руки.

– Капрал! Не будете ли вы так любезны убрать с дороги этот хлам?

– Есть, сэр! – рявкнул капрал, браво откозыряв. Скоро группа рядовых уже сноровисто отбрасывала в сторону куски камня, в то время как другие снимали и убирали прочь покореженный каркас. Когда прибыла артиллерийская бригада, чтобы оттащить орудие Пастора в лагерь, Янус повернулся к Маркусу.

– Капитан, – сказал он, – вы похожи на человека, которого что- то гложет.

– Мне просто подумалось, сэр, – ответил Маркус, – что, если там внутри кто-то прячется, этот выстрел был все равно что звонок в дверь. Нас будут ждать.

– Вы правы, однако без доступа к роднику они вряд ли могли спрятать в храме большой отряд.

Маркус понизил голос:

– А помните того… то существо, которое напало на вас в Эш-Катарионе?

– Демон, возможно, попытается нас остановить, – признал Янус, – но ведь мы уже показали, что он вовсе не всемогущ. Как наемный убийца он, безусловно, идеален, но целая рота солдат сможет с ним справиться.

– И вы думаете, что найдете там эту вашу Тысячу Имен?

– Я в этом уверен, – сказал Янус. – Мы знаем, что ее доставили сюда, а увезти еще дальше возможности не было. Мы обыскали весь оазис – там и спрятаться-то особо негде. Следовательно, она должна быть здесь.

Маркус кивнул. При виде темного проема у него засосало под ложечкой от дурного предчувствия, но, с другой стороны, то же самое происходило с ним в Эш-Катарионе, когда поиски закончились ничем. «Нервы, – успокоил себя Маркус. – Просто нервы, и ничего более».

«Святые угодники, вот это громада!» – подумал капитан.

После того как капралы седьмой роты добыли фонари, чтобы освещать дорогу, Маркус с Янусом вошли в недра холма. Впереди них ступал взвод пехотинцев. За дверями начинался пологий, с низким сводом туннель, кропотливо вырубленный в камне. Впрочем, шагов через двадцать туннель оборвался, и они очутились в куда более просторном месте.

– Эта пещера наверняка естественного происхождения, – задумчиво проговорил Янус. – Поверить не могу, чтобы кто-то взялся вытащить столько камня.

Маркус кивнул. Необъятный сводчатый зал, простиравшийся по обе стороны от входа, напомнил ему кафедральный собор. В дальних углах горели два огромных костра, но света от них едва хватало, чтобы охватить очертания пещеры и наполнить ее мечущимися тенями. В зыбком свете фонарей и отблесках пламени проступали причудливые очертания множества человекоподобных фигур, и Маркуса едва не хватил удар, прежде чем он сообразил, что это статуи. Десятки подобных изваяний ему довелось видеть на Памятном холме в Эш- Катарионе – искусные изображения сонма хандарайских богов, все в диковинном ритуальном облачении и с чертами различных животных. Ближайшая пара статуй представляла собой крылатого человека с лошадиной головой и змею с ногами кузнечика, по какой-то причине снабженную внушительным детородным органом.

– Проклятые священники, – пробормотал Маркус. Он никогда не был религиозен, однако безыскусный двойной круг в золотой оправе, подвешенный над алтарем, выглядел, по его мнению, все же более… пристойно, что ли. – Вы были правы, – произнес он, повернувшись к Янусу. – Это действительно храм.

– Где-то должна находиться вытяжная труба, – вполголоса заметил полковник, – иначе здесь было бы черным-черно от чада. Хотя, возможно, костры разожгли только после того, как мы вошли в храм?

– Так или иначе, нас явно ждут.

– Как вы указали ранее, капитан, это стало неизбежно, после того как мы позвонили в дверь с помощью пушки. – Янус повысил голос: – Что ж, капрал, вперед! Это всего лишь статуи. И будьте добры, попросите своих людей, чтобы постарались к ним не прикасаться. Они весьма древние, а иные, судя по виду, еще и довольно хрупкие.

Здоровяк-капрал отрывисто отдал приказ, и солдаты, разорвав цепь, двинулись через исполинский зал. Статуи были расставлены не ровными рядами, но в некоем приблизительном порядке, шагах в десяти-двадцати друг от друга. Казалось, они заполняют всю пещеру, в призрачном свете пламени жуткой армией надвигаясь со всех сторон на чужаков. Маркус услышал, как солдаты, сопровождавшие их, перешептываются, и не один из них при этом суеверно чертит на груди знак двойного круга, отгоняющий зло. Маркус не в силах был ставить им это в укор.

Прямо впереди вспыхнул новый костер, и рядовые дружно вскинули мушкеты. Небольшое пламя едва освещало выложенный плитами кружок. С двух сторон его лежали, раскинув руки и ноги, две человеческие фигуры, а между ними стояла деревянная шкатулка. Маркус глянул на полковника и заметил, что уголок его рта подрагивает в беззвучном веселье.

– Сэр? – осторожно проговорил Маркус.

– Это дары, капитан. Кое-кто пытается откупиться от нас.

– Не понимаю.

Янус жестом указал вперед, и Маркус неохотно подошел ближе к огню. И содрогнулся, узнав распростертых на полу мертвецов. Тучное тело генерала Хтобы и сейчас было облачено в парадный, забрызганный грязью мундир, а на лице его застыла гримаса крайнего изумления. Молодой мужчина в черном одеянии – Длань Господня – выглядел более торжественно. В глазу у каждого торчал всаженный по рукоять узкий кинжал.

Полковник шагнул к шкатулке и, прежде чем Маркус успел возразить, носком сапога откинул крышку. Секунду он рассматривал содержимое шкатулки, затем поднял взгляд, и на губах его мелькнула знакомая быстрая усмешка.

– Посмотрите, капитан. Вам это понравится.

Блики огня плясали на стальной гладкой маске – точной копии той, которая была найдена после разгрома десолтаев. Янус наклонился и достал маску из шкатулки. Под ней обнаружилась другая такая же, а ниже Маркус разглядел еще одну.

– Что это? – спросил он. – Запасной гардероб Стального Призрака?

– Скорее, источник его таинственного могущества, – ответил Янус.

– То есть как? Эти маски действительно обладали каким-то особым свойством?

– Скорее значением, которое им приписывали. – Янус провел пальцем по гладкому металлу. – Воистину гениальный замысел. Удивительно, как им удавалось так долго сохранять эту тайну.

– Так вот каким образом Стальной Призрак умудрялся быть сразу в нескольких местах, – проговорил Маркус. – Он использовал двойников.

– В известном смысле. Я полагаю, что на самом деле никакого Стального Призрака просто не существовало. Он был мифом, в который верили все, кроме самих десолтаев. Воображаю, как они потешались над всеми на привалах.

– Но кто-то же носил эти маски!

– Да кто под руку подвернулся, тот и носил. Сотворив легенду, не забывай подкреплять ее делом. Достанешь маску из-под плаща – и заурядный налет кочевников превращается в кровавый поход самого Стального Призрака. Снимешь ее, когда никто не видит, – и Призрак растворяется в пустыне, словно бесплотная тень. Сочетая эти уловки с преимуществом, которое давал обмен световыми сигналами, десолтаи создали призрачную марионетку, которая наводила ужас на всю страну.

Маркус поглядел на маску, которую держал в руках полковник.

– Вы знали. Вот почему вы приказали не объявлять публично, что мы убили Призрака, – вы знали, что он может появиться и здесь.

– Скажем так – я это подозревал. Имея дело с человеком, чья единственная примета – нечто, прячущее его лицо, разве можно быть уверенным в том, что это один и тот же человек? С тем же успехом можно заявить, будто понтифик Белых жил на свете добрую тысячу лет – только потому, что разные люди из поколения в поколение надевали его шляпу.

– Вы могли бы и рассказать мне об этом.

– Я и рассказал бы, если б когда-нибудь в том возникла серьезная необходимость. Пока что все это просто курьез. – Он с презрением посмотрел на трупы и, возвысив голос, крикнул так громко, что эхо заметалось между стен зала: – Поразительная щедрость! Благодарю!

Маркус открыл было рот, но полковник поднял палец, знаком призывая его молчать. Минуту спустя исполинскую пещеру наполнил другой голос, отдаленный, сухо шипящий звук, который доносился, казалось, отовсюду:

– Расхем, ты получил то, за чем пришел. Полагай это нашим выкупом.

– Спокойно! – бросил Маркус, видя, что солдаты начали озираться по сторонам. Меньше всего им сейчас было нужно, чтобы чей-то неосторожный выстрел вызвал общую панику. – Капрал, прикажите людям сомкнуться.

– Я – полковник граф Янус бет Вальних-Миеран, – проговорил Янус по-хандарайски. – Могу я узнать, с кем имею честь беседовать?

– Ты можешь звать меня Матерью. – Слово заметалось странным эхом, раз за разом отдаваясь под сводами пещеры. Гораздо дольше, чем следовало бы любому эху. – И мне хорошо известно, кто ты такой.

– В таком случае вы знаете, что я пришел не за этим.

– Разве? – Голос Матери был свистящим шорохом песка, гонимого ветром по камню. Огонь, освещавший двух мертвецов, замерцал и погас. – Перед тобою предводители Искупления. Забирай их, доставь, торжествуя, к любимому своему принцу. Десолтаи более не станут бунтовать, и Стальной Призрак канет в небытие, станет лишь преданием Большого Десола. Чего же еще тебе надобно?

– Я пришел за сокровищем Короля-демона, – сказал Янус. – Отдайте мне Тысячу Имен.

– Стало быть, это именно то, чего я опасалась. Вы прислужники Орланко и Черных священников.

Маркус искоса глянул на полковника, но лицо Януса осталось совершенно непроницаемо. Никто из рядовых не мог понять разговора, который велся по-хандарайски, да и сам Маркус уже сомневался, верно ли все понял: «Черных священников? Если она имеет в виду наших Черных священников, то опоздала на сотню лет…»

– Нет, – сказал Янус, – они и мои враги.

– Ты лжешь, – отрезала Мать, – или же сбит с толку – не суть. В последний раз говорю тебе, расхем, – забирай свою добычу и уходи.

– Мне нужны Имена.

Древний сухой голос перешел в удаляющийся шепот:

– Как пожелаешь…

Пещеру заполнил новый звук. Из темноты, со всех сторон одновременно хлынуло шипение – такой звук издает закипающий чайник, перед тем как разразиться пронзительным свистом. То ли сотня, то ли целая тысяча чайников шипела одновременно, и эхо бесконечно вторило этим звукам до тех пор, пока они не пронизали весь исполинский храм.

В темноте вдоль стен зала, там, куда не проникал свет, вспыхнули зеленые огоньки. Маркус вдруг осознал, что это глаза – море глаз, источавших зловещее бледно-зеленое свечение, которое напомнило ему лесных светляков. В этом тусклом свечении стали видны шеренги колышущихся тел и ряды безжизненных отупелых лиц, обрамленных струйками белесых испарений. Точно такие же белесые струйки сочились прямо перед ним, смешиваясь с темным древесным дымом угасшего огня. Маркус опустил взгляд.

У генерала Хтобы остался только один глаз, и сейчас он широко распахнулся, до краев наполненный зеленым огнем. Рот генерала зашевелился, и всякий раз, когда толстые губы раздвигались, из них вырывалась струйка текучего дыма. Судорожно дернувшись, труп перевалился набок и стал неуклюже подниматься на ноги. Мертвый Длань Господня рядом с ним приподнялся, сел и, вперив в Маркуса пылающий зеленью взгляд, на четвереньках пополз вперед.

– Убейте их! – повелел голос Матери, и эхо, вторя ее словам, с каждым разом усиливалось, пока громовые его раскаты не заглушили шипение дыма. – Убейте их всех!

– Долбаные мученики! – пробормотал Маркус. Во всяком случае, ему показалось, что эти слова произнес именно он, хотя сразу несколько человек воскликнули то же самое вкупе с другой отборной руганью. Впрочем, по меньшей мере один из рядовых словами не ограничился, и выстрел его мушкета раскатился по гулкой пещере таким сокрушительным громом, что Маркус невольно пригнулся. За первым выстрелом последовал второй, третий, и вот уже вся рота палила из мушкетов, но не слитным залпом, а разрозненно, и прерывистый грохот пальбы, смешиваясь с собственным эхом, разрывал в клочья воздух, точно бесконечная взбесившаяся молния. Вспышки выстрелов заслонили далекий отсвет огней по углам зала, и все превратилось в безумное чередование света и темноты, в котором метались, размахивали руками, дергались фигуры солдат.

В одной из таких вспышек Маркус заметил, как Хтоба. исхитрившийся наконец поднять свою массивную тушу на колени, выпрямился во весь рост. Один из солдат выстрелил в него с расстояния буквально в пару шагов. Маркус видел, как толстый генерал передернулся, как из отверстия на спине мундира, в том месте, где пуля прошла навылет, брызнули ошметки хрящей и сукровицы. Свежей крови, однако, не было – вместо нее из раны пыхнула струйка белесого дыма, словно от задутой свечи. А сам Хтоба словно и не заметил выстрела. Дыра в груди не причинила ему ни малейшего беспокойства, равно как и торчавший в глазу кинжал. С пугающим проворством он бросился на рядового. Солдат пронзительно закричал, вскинул мушкет, пытаясь отбиться прикладом, но мертвая тварь, которая была Хтобой, схватила оружие обеими руками, вырвала, отшвырнула прочь и повалила солдата на пол.

Душераздирающие крики раздавались по всей пещере. Из-за вспышек выстрелов Маркус почти ничего не мог разглядеть. Он различал лишь отдаленное свечение огней и бесчисленный рой надвигающихся отовсюду глаз. Слух наполнили испуганные возгласы:

– Уходим, мать вашу так! Уходим!

– В зад мне долбаного зверя!..

– Уберите от меня эту тварь!

– Сдохни, сукин…

– Они на входе…

– Стройся! – Маркусу показалось, что он узнал зычный рев рослого капрала. – Седьмая рота, в каре вокруг меня – стройся!

«Умно придумано, – мелькнула у Маркуса немного истеричная мысль, – только не сработает. Срочное построение в каре – нелегкая задача и на открытом пространстве, а уж тем более в окружении демонов. Демоны…»

– Капитан!

Окрик полковника вырвал Маркуса из оцепенения. Капитан вскинул голову – и обнаружил, что Длань Господня почти навис над ним, отведя руку, чтобы заключить его в жуткие объятья. Не раздумывая, Маркус ударил рукой по лицу твари – и вскрикнул, когда мертвец алчно впился зубами в ладонь.

Грохот пистолетного выстрела, грянувший совсем рядом, заглушил этот вскрик. Пуля, выпущенная твердой рукой, ударила повыше уха, и голова твари рассеялась, брызнула осколками черепа и кусками мозга. Струя жуткого белесого дыма ударила наружу, смешиваясь с розовато-серым пороховым дымом. Мертвец пошатнулся, и Маркус, воспользовавшись этой заминкой, выдернул руку из обмякших челюстей и отскочил. Миг спустя перед ним встал полковник, выставив между собой и тварью, устоявшей на ногах, блистающий стальной клинок.

– Капитан, вы целы?

– Сэр, я… да, наверное. – Маркус поднял левую руку и содрогнулся, увидев четкий полукруг укуса. Другая рука его уже метнулась к рукояти сабли.

Прежде чем он успел выхватить оружие, тварь опять метнулась вперед, явно ничуть не ослабев оттого, что у нее снесло полголовы. Тем не менее двигалась она неуклюже, и Янус, на которого бросился мертвец, успел отскочить в сторону. Взмахом клинка он рассек сухожилие на ноге мертвеца, и существо, не в силах больше держаться прямо, рухнуло на пол, тем не менее продолжая ползти к полковнику. Тот вынужден был отступить.

Маркус наконец обнажил саблю и присоединился к Янусу. Что-то задело плечо, и он в ужасе оглянулся, но это была лишь вытянутая рука одной из древних статуй. Большинство демонов последовало за бегущими к выходу солдатами, но десятка два, прямо перед ними, остались и медленно, полукругом, наступали. Другие сгрудились вокруг упавших солдат, набросились на них, терзая зубами и скрюченными пальцами, пока ужасные крики окончательно не стихли.

Все твари, как успел заметить Маркус, были в бурых аскерских мундирах. Среди них, судя по золотому шитью и разноцветным нашивкам, было немало офицеров, однако они явно забыли о том, что вооружены саблями. Тем не менее в мертвых мозгах сохранилась крупица разума, достаточная, чтобы чуять опасность и даже прибегать к некоему подобию тактики. При виде двух обнаженных клинков мертвецы остановились за пределами досягаемости удара и начали расходиться, окружая двоих офицеров.

– Сэр? – окликнул Маркус, прижавшись спиной к статуе и стараясь смотреть одновременно во все стороны. – Что будем делать?

– Убегать, – ответил Янус.

– Убегать?

– На счет «три». – Янус кивком указал направление. – Там их, судя по всему, не так много.

– Но мы же окажемся еще дальше от выхода!

– Всему свое время, – хладнокровно ответил полковник. – Раз. Два. Три!

И они разом рванули прочь от статуи. Один из демонов заступил путь Маркусу, и капитан ударил саблей по вытянутым рукам твари, да так, что отрубленная кисть отлетела в темноту. Второй удар, снизу, рассек колено, и обезноженный мертвец повалился на пол. За ним уже подступал другой. Маркус воткнул клинок ему между ребер и, крутнувшись изо всей силы, с разгона ударил о статую. Он успел мысленно поблагодарить Господа за то, что оставил себе тяжелую кавалерийскую саблю взамен узкой и легкой офицерской шпаги, и помолился еще раз, когда клинок вышел без малейших усилий, не застряв в кости. Теперь Маркус пятился, отступая от десятков алчно горящих зеленых огней, и к нему присоединился Янус. Маркус перехватил взгляд полковника. Оба одновременно развернулись спиной к своре демонов и стремглав помчались по лабиринту статуй.

– Сэр, – пропыхтела Бобби, вынужденная чуть ли не бегом поспевать за стремительным шагом Винтер, – сэр, ей-богу, не стоит этого делать!

– Я здорова, – на ходу солгала Винтер. Впрочем, она и в самом деле почувствовала себя лучше, встав на ноги и начав двигаться. Вот только по-прежнему ныл разбитый нос, и любое резкое движение отзывалось острой болью в боку.

– Даже если и так, – не сдавалась Бобби, – полковник строго- настрого приказал, чтоб никто за ним туда не ходил.

– Нас с тобой это уж точно не касается! – отрезала Винтер. – Полковник взял с собой седьмую роту, а мы тоже из седьмой роты, стало быть, запрет не про нас, и точка.

– А она как же? – Бобби ткнула пальцем в Феор. Хандарайка была в мешковатом буром балахоне, низко надвинутый капюшон скрывал ее лицо, но все равно встречные солдаты провожали ее любопытными взглядами.

– Она… она обладает ценными сведениями, – нашлась Винтер. – Я сама объясню все полковнику.

– Но…

– Хватит препираться, капрал!

– Есть, сэр!

Крохотное селение оказалось именно таким, как описывала Бобби. Полковник приказал обыскать его, но тут и обыскивать особо было нечего. Несколько рядовых деловито рассматривали брошенную местными жителями утварь, следуя освященной веками армейской традиции: все, что можно унести на себе из вражеского лагеря, – законная добыча, хотя и добычи в оазисе оказалось всего ничего. Что ж, по крайней мере, здесь была вода. Они миновали выложенный камнем водоем, к которому тянулась длинная очередь обливающихся потом солдат с ведрами, спешивших кто наполнить фляги, кто напоить измученных жаждой лошадей.

Бобби еще раньше без особой охоты показала, куда им нужно идти – к скальной стене на краю селения, сплошь покрытой древними барельефами. Дверной проем зиял в рыжеватом песчанике, точно дырка от выбитого зуба, окруженный кучками щепок и каменных обломков. В неподвижном пустынном воздухе до сих пор стоял запах пороха.

Винтер в нерешительности остановилась у самого входа. Солнце поднялось уже высоко, и тень холма понемногу смещалась в сторону деревни. Внутри туннеля, буквально через десяток шагов, начиналась непроглядная тьма. Винтер искоса глянула на Феор, которая, сбросив на плечи капюшон, с интересом рассматривала высеченные в камне фигуры.

– Это место тебе знакомо? – спросила она.

Феор покачала головой:

– Это храм, и весьма древний. Мать, однако, никогда не ладила с десолтаями, и они неохотно делились своими секретами. Только прибытие ваших войск и начало Искупления принудили их заключить союз.

– Думаешь, они там, внутри?

– Да, – сказала Феор. – Я чую их. – На лице девушки отразилась неуверенность. – И не только их.

– Сэр, – вмешалась Бобби, – здесь что-то не так.

– То есть?

– Полковник запретил даже приближаться к этому месту.

– Да, ты говорила.

Бобби нахмурилась:

– Тебе не кажется, что он должен был оставить снаружи часовых? Винтер задумалась, помолчала, покусывая губу.

– Может быть, они стоят дальше от входа?

– Может быть, – кивнула Бобби.

– Пошли, – сказала Винтер. – Надо найти наших.

Винтер пробиралась вперед, одной рукой упираясь в сухой на ощупь камень стены. Дверной проем – ослепительно-яркий квадрат дневного света – остался позади и скрывался из виду по мере того, как туннель полого уходил вглубь холма. Впереди тоже был различим какой-то свет – судя по мерцанию, открытый огонь. Чуть раньше, едва ступив в туннель, они услышали гулкий треск, раскатившийся вдали, словно рокот грома.

– Это был выстрел? – спросила Бобби.

Винтер поджата губы. Сказать было сложно – эхо, запертое в каменных стенах, причудливо преображало знакомые звуки. Она осторожно, шаг за шагом, пробиралась дальше. И застыла как вкопанная, когда впереди вновь раздался грохот, сопровождавшийся отдаленной вспышкой.

– А вот это уж точно выстрел, – сказала Бобби. – В кого они там стреляют, черт возьми?

Они прибавили шагу. Впереди все отчетливей разливался жутковатый мерцающий свет. Теперь Винтер была точно уверена, что это огонь, и его багровые отсветы то и дело разрывают изжелта-белые вспышки мушкетных выстрелов. Уже можно было различить очертания окружающих предметов, и только благодаря этому Винтер не споткнулась о валявшийся поперек дороги труп.

Она вскинула руку, подав Бобби знак остановиться. Впереди, в туннеле, было больше десятка мертвецов – одни распростерлись на полу, другие сидели, привалившись к стенам, в таких позах, как будто их рассадили там нарочно. В отсветах огня невозможно было разглядеть подробности, и Винтер торопливо выудила из кармана коробок спичек.

– Это… – начала Бобби и смолкла.

Винтер чиркнула спичкой о каменную стену. Тусклое багровое мерцание смешивало все цвета, но в более ровном и ярком огоньке спички она разглядела бурый мундир аскера. Бобби выдохнула с облегчением.

– Откуда они здесь взялись? – пробормотала Винтер себе под нос.

– Может быть, Хтоба шел за нами по пустыне? – предположила Бобби.

– Или мы шли за ним. – Винтер оглянулась на Феор, которая озадаченно всматривалась в трупы. – Что с тобой?

– Не видно крови, – отозвалась хандарайка.

Ни у одного мертвеца не было видимых ран. Винтер непонимающе нахмурилась.

Бобби уже решительно шла вперед. Феор, обойдя мертвых аскеров, присоединилась к ней, и Винтер нехотя двинулась за ними. У последнего трупа она остановилась.

– Если там идет бой… – вполголоса начала Бобби.

– Погоди минутку.

Винтер носком сапога потыкала валявшегося ничком покойника. Судя по галунам и ножнам на поясе, при жизни он был офицером. От толчка труп едва заметно всколыхнулся, и Винтер после минутного колебания нагнулась, ухватила его за плечи и перекатила на спину. Спереди раны тоже не оказалось. Искусно расшитый золотом мундир был безупречно чист – ни единого пятнышка.

Что-то зашипело. Винтер зачарованно смотрела, как тонкий белесый дымок засочился из слегка раздвинутых губ мертвеца, невесомо поднимаясь к потолку.

– Сифатс! – крикнула Феор и повторила на своем ломаном вор- данайском: – Бежать!

– Что за…

Мертвец распахнул глаза. Зелень наполняла их до краев, источая призрачный свет, от которого на потолке заплясала, извиваясь, громадная тень Винтер. Мертвые руки сомкнулись на запястье девушки, рывком дернули ее вперед. Потеряв равновесие, она взвизгнула и повалилась на труп. Падение отдалось жгучей болью в боку. Тварь тотчас выпустила запястье Винтер и обеими руками обхватила ее в омерзительном подобии любовного объятья. Рот мертвеца открылся, исторгнув струю белесого дыма, который накрыл лицо Винтер, ударил в ноздри запахом жженого сахара.

Винтер с ужасом осознала, что тварь собирается вцепиться зубами в ее горло, точно хищный зверь. Одна рука ее оказалась прижата к телу, но другую она успела вскинуть и ударила локтем под нижнюю челюсть мертвеца, отчего оскаленный рот со стуком захлопнулся. Почти не раздумывая, Винтер со всей силы ударила согнутым коленом в пах, но мертвец точно и не заметил этого удара, лишь сильнее прижал к себе Винтер, точно пылкий любовник. Лицо его было так близко, что Винтер различала черную россыпь щетины – след небрежного бритья. Зеленые дыры глаз сверлили ее алчным взглядом.

Шаря левой рукой в поисках опоры, Винтер наткнулась на рукоять сабли, висевшей на поясе мертвеца, но выдернуть ее из ножен в таком положении было невозможно, а хватка твари становилась между тем все сильнее. Винтер ловила ртом воздух, сдавленные легкие саднило от натуги. В отчаянии она выгнула спину, пытаясь вырваться, но добилась лишь того, что локоть, упиравшийся в горло мертвеца, соскользнул. Существо опять оскалило окутанные белесым дымом зубы и подалось ближе, норовя впиться в лицо.

Винтер задыхалась, борясь за каждый глоток воздуха, но руки мертвеца так неумолимо стискивали ее, что, казалось, вот-вот треснет позвоночник. Легкие раздирала боль. Девушка смутно сознавала, что молотит противника ногами, однако с тем же успехом можно было пинать стену.

И вдруг неумолимая хватка ослабла. Кольцо мертвых рук разомкнулось, и Винтер, пользуясь этим, рванулась изо всех оставшихся сил. Скрюченные пальцы твари прошлись по спине, процарапав насквозь мундир, но удержать Винтер не сумели, и она, обретя свободу, откатилась в сторону. И тут же врезалась в Феор, которая обеими руками ухватилась за запястье мертвого существа. От толчка хандарайка упала на Винтер, и это падение отчего-то сопровождалось металлическим лязгом.

Воздух хлынул в легкие, и вместе с дыханием Винтер вновь обрела возможность видеть и слышать, что творится вокруг. Она услышала отчаянные крики Бобби и увидела, что капрал отбивается от другой твари в буром мундире. Позади них поднимались другие мертвецы, дергаясь рывками, точно марионетки на ниточках. Два десятка горящих глаз заливали туннель жутким зеленым свечением.

Мертвец, с которым сражалась Винтер, перекатился на четвереньки и вновь потянулся к ней. Винтер неуклюже отползла и ощутила, как Феор последовала ее примеру. Рука девушки наткнулась на нечто твердое – рукоять офицерской сабли, которую Винтер сжимала, вырываясь из смертельных объятий. Пальцы ее сомкнулись на рукояти сабли, и когда мертвец снова потянулся к ней, неистово взмахнула клинком. Сабля была легкая, гибкая, как прут, – не боевое оружие, а скорее нарядная игрушка для бахвальства на званых вечерах, – но по крайней мере острая. Удар обрушился на руку твари, тянувшуюся к лодыжке Винтер, и рассек пополам ладонь. Ни капли крови не вытекло из раны – лишь все тот же белесый дым. Отсеченные пальцы бессильно заскребли по сапогу Винтер, и она поспешила отодвинуться еще дальше.

Бобби удалось добиться некоего подобия ничьей: схватив валявшийся рядом с одним из мертвецов мушкет, она упиралась им в своего противника, не давая ему приблизиться. К ней, однако, уже подбирались другие твари. Винтер наконец-то сумела подняться на ноги и перебросила саблю в правую руку. Когда мертвец, распластавшийся на полу, вновь потянулся к ее лодыжке, она с силой наступила армейским сапогом на его предплечье и услышала хруст костей.

– Бобби! – гаркнула она во все горло. – К нам!

Капрал выпустила мушкет и отпрыгнула назад, когда ее противник, выронив оружие, неуклюже качнулся вперед. Винтер классическим выпадом вогнала саблю в торс существа, прямо между ребрами, однако это не произвело на мертвеца ни малейшего впечатления. Винтер едва успела выдернуть клинок, чтобы увернуться от его хищно протянутых рук. Бобби добежала до нее и остановилась рядом, и слышно было, как позади них возится, пытаясь подняться, Феор.

Винтер сунула в руки Бобби аскерскую саблю и обнажила свой лейтенантский палаш – тоже не слишком серьезное оружие, но хотя бы из хорошей стали. Три ходячих мертвеца перекрывали туннель, еще несколько теснились сзади. Теперь, когда жертвы обзавелись стальными клинками, твари как будто стали проявлять осторожность, хотя Винтер не понимала почему. Тот, кого она проткнула саблей, даже бровью не повел…

– Демоны! – выдохнула она. – В зад мне зверя, да ведь это же демоны!

Бобби нервно кивнула. Винтер искоса глянула на капрала. Девушка была бледна как смерть, но острие сабли, которую она направляла на тварей, ни разу даже не шелохнулось.

– Что теперь? – спросила она.

– А теперь, думаю, нам придется побегать. – Винтер полоснула по плечу тварь, которая подобралась чересчур близко. Из длинной раны не вытекло ни единой капли крови. – На счет «три». Раз, два, три!

Нанеся последний удар, она отступила на пару шагов, развернулась и опрометью кинулась бежать. На бегу Винтер схватила за руку Феор и волокла ее за собой до тех пор, пока хандарайка не смогла бежать сама. Скоро они неслись сломя голову по туннелю, а за ними ковыляющей походкой следовали ходячие мертвецы.

Зловещее свечение двух десятков зеленых глаз только-только исчезло за поворотом, когда туннель вдруг оборвался, и девушки очутились на открытом пространстве. Винтер показалось, что это исполинская пещера с высоким сводом, но ее внимание тотчас целиком поглотило иное зрелище. В центре пещеры, между рядами причудливых хандарайских статуй стояла в каре седьмая рота. Винтер различала сверкающие ряды штыков, из-за которых время от времени рявкал выстрел, гулким грохотом отдававшийся от стен пещеры. Каре окружало почти сплошное, в две-три твари шириной кольцо мертвецов в бурых мундирах. Белесый дым, который источали существа, смешавшись с розовато-серым пороховым дымом, заполнил всю пещеру запахом селитры и жженого сахара.

Вокруг этого противостояния беспорядочно бродили другие мертвецы, и по крайней мере двое-трое из них уставились на Винтер, когда она резко остановилась на пороге пещеры. Твари тотчас двинулись к ней, словно железные опилки, притянутые мощным магнитом. Шарканье ног из туннеля, оставшегося за спиной, с каждым мгновением становилось все громче.

Винтер перехватила взгляд Бобби.

– Побежим к каре. Я пойду первой; ты поведешь Феор.

Бобби судорожно кивнула, но возражать не стала. Винтер тоже многое не устраивало, но другого выхода у них, похоже, не было. Она собралась с духом и, превозмогая острую боль в боку, бросилась вперед.

Как бы ни были сильны демоны, им явно недоставало и проворства, и сообразительности. Винтер бежала прямо на одного из них, и он широко раскинул руки, словно приготовившись ее обнять. В последнее мгновение Винтер метнулась вбок и, свернув направо, оказалась за спиной у твари. Крутнувшись на одной ноге, она взмахнула палашом и навершием рукояти огрела мертвеца по затылку. Пускай тот и не чувствовал боли, но удар вывел его из равновесия. Демон беспомощно зашатался, и Бобби с Феор успели проскочить мимо него.

Теперь они бежали между статуй. Со всех сторон горели зеленые огоньки глаз, но Винтер заставила себя сосредоточиться на том, что видит прямо перед собой. Из-за змееголовой статуи ей навстречу вывалился еще один мертвый аскер, и Винтер врезалась в него плечом, сбив с ног. Тварь, падая, попыталась схватить ее, но Винтер ловко увернулась и рубанула клинком по рукам мертвеца. Глянув назад, она увидела, что Феор бежит за ней, а Бобби неистовыми взмахами сабли отбивается от двух других тварей.

Впереди было почти сплошное кольцо демонов. В разрывах его Винтер различала синие фигуры своих солдат, но не была уверена, что они сумеют пробиться к ней через толпу. Она всем сердцем надеялась, что никому из них не придет в голову пальнуть в этой суматохе. Сжав обеими руками палаш, Винтер обрушила на первого демона низкий, с замахом удар, и тварь рухнула с подрубленными ногами. Прочие, источая белесый дым, двинулись на Винтер, пробивавшуюся к шеренге синих мундиров. Хотя клинок не мог причинить им особого вреда, они все же старались избегать его ударов, и на миг Винтер даже показалось, что она достигнет цели.

И тут одна из тварей не сумела вовремя увернуться с дороги. Взлетевший в неистовом взмахе палаш глубоко рассек ей шею, выпустив наружу клубок белесого дыма, и застрял в ключице. Винтер рванула что есть силы, но высвободить клинок не сумела, а демон меж тем, дернувшись, отпрянул прочь, и от этого движения рукоять вывернулась из пальцев Винтер. Демоны вмиг окружили ее, хватаясь скрюченными пальцами всюду, где только можно было ухватиться. Винтер попыталась отступить, но тварь, вцепившаяся в ее колено, дернула, словно играя, ногу – и Винтер осознала, что заваливается на спину, и прежде, чем падение завершилось, другие демоны ухватили ее за руки.

Она, как могла, брыкалась свободной ногой, но потом и ею завладела какая-то тварь. Все новые руки тянулись к ней, стискивали и комкали ткань мундира вместе с кожей. Демоны, ухватившись за руки и ноги, тянули свою добычу в разные стороны. Что-то щелкнуло в плече, и тут же его пронзила адская боль. Винтер страшно закричала.

Прогремел одинокий выстрел, а за ним последовал оглушительный рев, в котором Винтер распознала зычный голос Фолсома, гремевший так только на поле боя:

– Не стрелять, ублюдки, заденете лейтенанта! Штыками их! Штыками!

Сразу из доброго десятка глоток вырвался хриплый боевой клич. В тот самый миг, когда Винтер казалось, что сейчас ей и впрямь оторвут руку, демон выпустил ее. То же самое сделали и другие, и Винтер бессильно сползла на пол и сжалась в комок. Над ней развернулся бой. Она слышала крики и стоны ворданаев, злобное шипение демонов. Наконец другой, тоже знакомый голос окликнул Винтер, и кто-то легонько тряхнул ее за ноющее плечо:

– Лейтенант Игернгласс! Сэр!

Винтер разлепила один глаз и воззрилась на бородатое, искаженное тревогой лицо.

– Графф?

– Жив! – заорал Графф. – Эй, кто-нибудь, ко мне!

– Всем вернуться в каре! – громыхнул высоко над головой голос Фолсома.

И опять Винтер оторвали от земли. На сей раз она сдержала мучительный крик. Впереди сверкала сплошная стена штыков. Она расступилась, пропуская Винтер и ее спутников, и тут же сомкнулась за ними, преградив дорогу подступающим демонам.

Глава двадцать пятая

Винтер никогда в жизни не теряла сознания, но сейчас была близка к этому. Весь окружающий мир отступил, поблек, и осталось только одно – боль. Саднящая боль многочисленных царапин и ссадин, колющая боль в боку, ноющая боль в конечностях, едва не выдернутых из суставов демонами. Нечестно ждать, что после всего этого она встанет и начнет действовать. Нечестно и необоснованно. Пускай ее оставят в покое, дадут свернуться клубком, зажмуриться и просто ждать, пока все не закончится.

Это состояние длилось до тех пор, пока Винтер не вспомнила о Бобби и Феор. Они были рядом до той минуты, когда она ворвалась в кольцо демонов, а потом пропали из виду. Графф и Фолсом пробились к ней с подмогой, но Винтер не видела, чтобы они обнаружили Бобби. Сердце от испуга болезненно сжалось в груди. Винтер с усилием развернулась, подняла голову и огляделась, смаргивая слезы.

Бобби сидела рядом на каменном полу, а возле нее была Феор. Хандарайка подняла юбку повыше, обнажив располосованную ногтями ногу, и капрал накладывала ей повязку. Теперь Винтер знала, что обе девушки живы, но, начав двигаться, уже не могла позволить себе вновь улечься как ни в чем не бывало. Винтер с трудом села и попыталась заговорить, но из горла вырвался только слабый хрип.

Тут же к ней поспешил Графф. Он протянул Винтер флягу, и она стала жадно пить, чувствуя, как чуть теплая вода течет по подбородку и пропитывает ворот мундира.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Графф, когда она напилась. «Прекрасно, мать твою! – захотелось выкрикнуть Винтер. – Шайка демонов чуть не разорвала меня на части. Как, по-твоему, я себя чувствую?» Однако она видела, что Графф и сам держится из последних сил, и в любом случае было бы некрасиво огрызаться на человека, который спас тебе жизнь. Поэтому Винтер выдавила слабую улыбку и ответила:

– Прилично.

– Хвала Господу! Фолсом вроде бы и видел, как вы вбежали в пещеру, но, что ему не почудилось, мы смогли убедиться, только когда вы подошли поближе. Броситься очертя голову на толпу мертвяков… это был геройский поступок, сэр. – Графф умолк, и по лицу его было видно, что под «геройским поступком» он подразумевает «чистое безумие».

– За нами гнались другие, – пояснила Винтер. – Я прикинул, что наш единственный шанс – пробиться к каре.

– Ах, вот оно что, – сказал Графф. – Тогда ладно.

– Спасибо за помощь, – искренне поблагодарила Винтер.

Капрал на миг смутился, но тут же лицо его помрачнело.

– Может, вы еще передумаете нас благодарить. Здесь немногим лучше, чем там, снаружи.

Винтер впервые за все время огляделась как следует. Ротное каре было невелико, со стороной всего в десять ярдов, и внутри него оставался совсем крохотный пятачок каменных плит, на котором размещались три капрала, сама Винтер, Феор и несколько раненых. Этот пятачок с четырех сторон ограждали двойные шеренги солдат, они стояли сомкнутым строем, образовав непроходимую полосу острых штыков. За стеной синих мундиров ничего нельзя было различить, но Винтер отчетливо слышала шипенье демонов.

– Навались они как следует, и нам пришел бы конец, – тихо сказал Графф. – Хвала Господу, они опасаются стали, не знаю уж почему. Хоть проткни их насквозь, им на это наплевать. Однако же всякий раз, как мы ослабим строй, даже самую малость, они тут же бросаются вперед, точно им подали сигнал к ужину. Когда мы с Фолсомом двинулись вам навстречу, они нас едва не смели.

– Почему мы в них не стреляем?

– Во-первых, – ответил Графф, – у меня не хватает людей, чтобы перезаряжать мушкеты. Во-вторых, толку в стрельбе никакого. Господом клянусь, я видел собственными глазами, как выстрел проделал в одной из этих тварей дыру размером в кулак, а она продолжала двигаться как ни в чем не бывало. Они не мрут, как положено людям, так зачем же тратить на них пули и порох?

Винтер впервые осознала, что Графф напуган до смерти. Никогда прежде она не видела, чтобы бородатый капрал выказывал страх, по крайней мере в бою. Одна лишь армейская выучка и помогает ему держаться. А ведь он ветеран. Винтер, вновь зауважав своих солдат, оглядела непоколебимые ряды седьмой роты.

– Здесь нельзя оставаться, – сказала она. – Демоны просто выжидают, когда у нас закончатся силы.

– Похоже на то, – согласился Графф. – Только ведь в этом и загвоздка, понимаете? Ближе всего до выхода мы добрались в последнюю вылазку, да и то я потерял двоих людей. Если мы станем пробиваться наружу с боем, нас раздавят, как блох.

Двоих. На мгновенье у Винтер перехватило дыхание. Два человека погибли только ради того, чтобы спасти ее, Бобби и Феор. Она даже не знает, кто погиб, – это просто люди, рядовые, расходные боевые единицы из донесения о численности личного состава. Винтер подавила порыв спросить у Граффа имена погибших. «Потом. Если мы выберемся отсюда живыми».

– Святые недоноски, долбать их в рот! – шепотом выругалась она. Легче ей от этого не стало. – Подожди минутку.

Она отползла туда, где сидели Бобби и Феор. Капрал заканчивала перевязку. Винтер с удивлением обнаружила, что лицо хандарайки залито слезами. Бобби, перехватив ее взгляд, покачала головой.

– Вряд ли это от боли, сэр, она почти не пострадала. Может, просто перепугалась? Когда та тварь схватила тебя, я завопила так, что чуть потолок не рухнул.

– Не ты одна, – мрачно заметила Винтер. – Тебе сильно досталось?

– Да нет, только царапины.

Винтер кивнула и присела с другой стороны от Феор. Девушка подняла на нее взгляд. Темные глаза ее были наполнены слезами.

– Сильно болит? – спросила Винтер по-хандарайски.

– Нет, – ответила Феор. – У Бобби легкая рука. Все заживет.

– Тогда почему…

– Акатаэр. Мой брат. – Она слабо шевельнула рукой, указав за пределы каре. – Это его создания, дело его наата. Я чувствую его муки.

– Прости, но я не способна его пожалеть, – бросила Винтер резче, чем намеревалась. – Его демоны хотят нас прикончить.

– Они не демоны, – возразила Феор. – Они мертвые духи, привязанные к своим телам и принужденные служить.

– По мне, так это и есть демон, – отрезала Винтер. – Как нам убить их?

– Никак. Они уже умерли. Теперь их тела лишь сосуды для духа. Они будут существовать до тех пор, пока… – Феор осеклась, но все же договорила: – Пока сам Акатаэр не освободит их или не умрет.

– Замечательно. Есть что-нибудь, что поможет избавиться от них? – Винтер перебирала в памяти услышанные когда-то сказки. – Святая вода? Серебряные пули? Впрочем, у нас нет ни того ни другого. Может, почитать вслух Священное Писание?

– Ты не понимаешь, – вздохнула Феор. – Эти существа – не демоны, не отдельные сущности. Они – часть Акатаэра, часть его наата. Они мало-помалу пожирают его. Я видела, как он был изнурен и слаб после того, как за день поднял полдесятка таких существ… но чтобы столько? – Феор покачала головой. – От такого ему не оправиться.

– Вот как… – пробормотала Винтер. Феор перестала плакать, и теперь на лице ее была только безмерная усталость. Винтер почувствовала, что краснеет, и изо всех сил постаралась не замечать этого. Открыла рот – и тут же закрыла, обнаружив, что сказать ей, собственно, нечего. Феор улеглась на каменные плиты и закрыла глаза.

Фолсом похлопал Винтер по плечу. Она обернулась и неуклюже поднялась на ноги, которые тут же отозвались протестующей болью. Фолсом рукоятью вперед протянул Винтер ее офицерскую шпагу.

– Один из парней подобрал, – объяснил он.

– Спасибо. – Винтер сунула шпагу в ножны. Даже ладони у нее болезненно ныли. – И благодарю за то, что вышли мне навстречу.

Фолсом пожал плечами. Теперь, когда опасность отступила, здоровяк-капрал снова обрел обычную свою неразговорчивость.

– У тебя, наверное, нет блестящих идей насчет того, как нам отсюда выбраться?

Фолсом покачал головой. Винтер вздохнула и в поисках вдохновения принялась, хромая, прохаживаться вдоль сторон каре.

Солдаты не могли отдать честь и не смели даже на миг отвести глаз от чудовищ, которые подстерегали их за стеной штыков. Тем не менее Винтер даже сквозь безумолчное шипение белесого дыма слышала, как они перешептываются друг с другом. Чуть ли не каждый второй спешил заверить своих товарищей, что теперь, когда с ними лейтенант…

– Лейтенант Игернгласс нас вытащит.

– Он привел подкрепление. Наверняка привел.

– Лейтенант всегда что-нибудь придумает…

Чем больше ободряло солдат присутствие Винтер, тем меньше уверенности оставалось у нее самой. Она явственно ощущала, как на ее плечи ложится бремя ответственности за их надежду и веру, поминутно становясь все тяжелее, пока наконец девушке не захотелось рухнуть под этой ношей и попросту умереть. Неужели то же самое испытывают каждый день капитан Д’Ивуар или полковник Вальних? Может быть, в военной академии учат какой-нибудь магической формуле, которая помогает справляться с этим чувством? Или к нему просто со временем привыкаешь? И ведь это всего-навсего одна рота. Трудно даже представить, каково это, когда на тебя возлагает надежды весь полк.

«Да пропади оно пропадом! Сосредоточься! – Винтер казалось, будто голова у нее набита ватой. – Должен же быть хоть какой- то способ… – С того места, где стояла Винтер, проем выхода был виден как на ладони – всего в каких-то пятидесяти-шестидесяти футах. Невероятно близко и немыслимо далеко. – Если сможем добраться туда – мы спасены. – Сам туннель шириной в три-четыре человека. Седьмая рота могла бы хоть целый день успешно оборонять его от демонов. Все дело в этих шестидесяти футах. – Если мы нарушим каре, твари нас сомнут. Правда, они не слишком-то проворны. – Винтер без труда убежала от них в туннеле. – На самом-то деле нам нужна всего пара секунд. Этого достаточно, чтобы проскочить мимо них. А что у нас есть под рукой? Да, в общем, немного. Шестьдесят с чем-то солдат, и никаких припасов. Только порох в картузах, мундиры на плечах да сапоги на ногах. А еще три капрала и хандарайка-наатем, которая того и гляди расплачется. И я. – Взгляд Винтер остановился на предмете, валявшемся на пятачке внутри каре. Это был фонарь в металлической раме, снятый с разбитой повозки. – Должно быть, прихватили его с собой, когда собирались сюда. – Оглядевшись, Винтер заметила еще несколько таких фонарей, видимо брошенных солдатами в панике где попало. – Итак, добавляем в наш список полдюжины фонарей. Ну что, поможет?»

Пара секунд…

Труднее всего было проделать все это, не ослабляя каре, чтобы его не прорвали ходячие мертвецы. Приказы пришлось передавать по цепочке, от человека к человеку, поскольку Винтер не смела отвлекать солдат громкими криками. Опять же, кто знает, насколько эти твари понимают их речь? Вся процедура смахивала на игру «передай другому» с большим количеством участников: каждый солдат сообщал приказы своему соседу, а Винтер шла вдоль строя, устраняя неизбежную путаницу.

Наконец посреди каре выросла изрядная груда мундиров. Свой Винтер снимать не стала: она так взмокла от пота, что пропитанная влагой нижняя рубашка могла подпортить ей маскировку; но все прочие щеголяли в одних рубахах. Была у них и другая груда, поменьше – кожаных подсумков, в которых рядовые хранили по двадцать штук готовых зарядов. Над содержимым подсумков трудились Бобби с Фолсомом, а Графф помогал Винтер возиться с фонарями.

Казалось, миновал не один час, прежде чем работа была закончена. Все это время Винтер ждала нападения, ждала, что демоны с горящими зелеными глазами не выдержат и просто хлынут толпой на каре, прорвутся через штыки и докончат то, что начали. Мертвецы, однако, оставались на месте, то ли из-за уверенности в своей победе, то ли из-за полнейшего безразличия.

Наконец, когда все было готово, Винтер встала рядом с Фолсомом, лицом к выходу. Подбежал Графф, неся в каждой руке по самодельному факелу, и Винтер зажгла их последней спичкой из своего коробка. Потом Графф поджег этими факелами факел Бобби и еще один, который отдал Винтер.

– Ну ладно. – Винтер шумно выдохнула и посмотрела на Фолсома. – Если из-за этой идеи всех нас прикончат, позвольте заранее попросить у вас прощения.

Здоровяк капрал буркнул что-то неразборчивое и взвесил в руке туго набитый подсумок. Тряпичный жгут, пропитанный ламповым маслом, служил самодельным фитилем. Винтер осторожно коснулась факелом самого кончика и мысленно возблагодарила Господа, когда кустарная штуковина не рванула тут же на месте. Едва кончик жгута занялся огнем, Фолсом не стал мешкать. Размахнувшись, он с силой швырнул увесистый подсумок, и тот, пролетев над головами солдат в каре, шлепнулся в гуще демонов.

За этим подсумком последовали еще два, тоже с горящими фитилями. Секунда прошла в мучительном ожидании, и Винтер успела представить, как подсумки лопнули от удара о каменный пол или погасли фитили.

Первый взрыв прозвучал не слишком эффектно – раздался скорее глухой тяжелый хлопок, нежели мощный грохот пушки. Этот звук сопровождался игривым посвистываньем свинцовых пуль, которые рикошетом отскакивали от каменного пола. Наполнив почти весь подсумок порохом из разорванных картузов, Винтер затем до отказа набила его мушкетными пулями. Идея состояла в том, чтобы пули, как при взрыве картечного снаряда, разлетелись во все стороны. Конечно, не будучи пущены из мушкетных стволов, они полетят недалеко и с меньшей убойной силой, но все же, надеялась Винтер, нанесут хоть какой-то урон.

Еще два хлопка, прозвучавшие почти одновременно, возвестили о взрыве других подсумков. Море зеленых огней, колыхавшихся между Винтер и вожделенным выходом из зала, заметно поредело – мертвецы либо повернулись в сторону, с которой донесся шум, либо были сбиты с ног взрывами. Винтер услышала, как пронзительно вскрикнул кто-то из солдат, – в него угодила шальная пуля. Девушка опасалась чего-то подобного, но сейчас сокрушаться об этом было уже поздно.

Прошла еще пара секунд.

– Первая шеренга, в оборону! – прокричала Винтер, до боли надсаживая горло. – Вторая шеренга, мимо меня, в атаку марш!

Солдаты получили инструкции тем же методом, по цепочке от человека к человеку, и сейчас Винтер искренне поразилась тому, что все они действовали именно так, как она хотела. Одна сторона каре – та, которая располагалась ближе всего к выходу, – взорвалась воинственным кличем и выкриками «Ура!», и рядовые, выставив перед собой штыки, ринулись вперед. Позади них вторые шеренги всех внутренних сторон каре отшвырнули мушкеты, бросились к сваленным грудой мундирам и схватили по одному в каждую руку. Проскочив мимо Винтер, в полном составе они ринулись в брешь позади головной шеренги – туда, где ходячие мертвецы уже разворачивались к удирающей добыче.

Совсем рядом с Винтер какой-то солдат швырнул мундир, который нес в руке. Бросок был удачным, и мундир накрыл лицо одного из демонов. Тот обеими руками вцепился в помеху, но, прежде чем он успел сорвать ее, Винтер ткнула факелом в рукав. Обрызганная маслом ткань мгновенно занялась пламенем. Треск горящей плоти смешался с шипением твари, и вездесущую струйку белесого дыма затмили черные клубы.

Бобби, Фолсом и Графф тыкали факелами в мундиры, которые солдаты швыряли в подвернувшихся мертвецов. Существа, которых охватил огонь, отступали, шатаясь, либо же их ударами сбивали с ног. Солдаты, освободившиеся от ноши, что есть духу мчались к выходу, который прикрывали штыки авангарда.

– Первая шеренга, бегом! – гаркнула Винтер.

Остатки каре отступили на пару шагов и, сжимая мушкеты, бросились бежать. В мертвецов, которые гнались за ними по пятам, тоже полетели мундиры, и объятые огнем ходячие трупы загородили дорогу своим чудовищным собратьям. Винтер заметила, что два-три солдата упали – то ли споткнулись на бегу, то ли их нагнали и схватили, – но все остальные благополучно проскочили мимо нее. Толпа мертвецов приближалась к девушке; Винтер попятилась, развернулась и побежала к выходу.

Феор была в первой волне беглецов, но солдаты бросились вглубь туннеля, чтобы оттеснить тварей, которые могли затаиться там, а хандарайка осталась стоять у порога. Винтер остановилась рядом с ней. Мимо бежали ее солдаты – в истрепанных форменных брюках и белых нижних рубахах, с мушкетами, с промасленными мундирами и вовсе безоружные.

– Скорей, скорей! – подгоняла их Винтер, махая рукой.

Фолсом ушел с авангардом. Винтер заметила Бобби, которая пыталась пробиться к ней через поток солдат, и жестом велела ей уходить со всеми. Наконец мимо пробежали последние солдаты, а за ними замыкающим появился Графф.

– Что-то с этой поганью не так, – проговорил он, отдуваясь. – Вон, гляньте.

Пропитанные маслом мундиры догорали, и пещера вновь погружалась в полумрак. В отсветах огня ходячие мертвецы казались смутными тенями, и только зеленое свечение их глаз то здесь, то там пробивалось сквозь пелену дыма. Твари больше не пытались преследовать беглецов. Более того, они застыли на месте, словно неведомая сила, двигавшая ими, внезапно сгинула.

– Наших там не осталось? – спросила Винтер. – Я видел, как кто-то упал.

– Мы их подобрали, – ответил Графф. – Все, кто не погиб еще раньше, ушли. Кроме капитана и полковника. Бедолаги!

«Капитан и полковник!» – спохватилась Винтер.

– Ладно. – Девушка махнула рукой. – Иди. Я скоро приду.

Графф козырнул и поспешил вслед за остальными. Винтер и Феор остались у входа в зал.

Зеленые огоньки вдруг разом погасли. Мертвецы валились на пол и бесформенными грудами застывали на каменных плитах. На некоторых трупах еще плясали язычки пламени, наполняя воздух смрадом горящей ткани и плоти.

«Капитан и полковник! – Винтер почти позабыла про них. – Но ведь они наверняка уже мертвы. В каре их не было, так что вряд ли им удалось выжить».

– Черт! – выругалась Винтер. – Черт, черт, черт!

Она долго молчала, кусая губы, затем яростно повернулась к Феор:

– Шла бы ты лучше за…

– Я пойду с тобой, – перебила Феор.

– Нет, ты не… – Винтер глянула на ее лицо и осеклась, вдруг осознав, что у нее не осталось сил препираться. – Ладно. Только не отставай.

Феор шагнула к девушке и взяла ее за руку. Винтер подняла над головой факел, собралась. духом и решительно двинулась назад, в сумрак пещеры.

Надсадно ухнув, Маркус выдернул шпагу и попятился от мертвых пальцев, еще хватавших пустоту. Следующим ударом он, тщательно прицелившись, расколол череп твари, и наружу хлынула струя белесого дыма. Довершив дело, Маркус отступил в тень причудливо раскоряченной статуи, где дожидался его Янус. Оставшийся за спиной мертвец все так же неистово извивался, но без головы он был слеп и бессилен.

– Мы почти пришли, – сообщил Янус, острием своей шпаги постукивая по краю постамента статуи. – Думаю, еще пара изваяний – и мы у цели.

– Святые, мать их, угодники! – пробормотал Маркус. – Сколько же людей оставалось у Хтобы?

Умом он понимал, что им еще повезло. Седьмая рота все-таки исхитрилась построить каре и этим отвлекла на себя почти всех чудовищ. Маркусу и Янусу, пробиравшимся по краю исполинской пещеры, пришлось иметь дело лишь с разрозненными останками мертвого воинства, и капитан лично разделался с десятком или чуть более тварей. И все же казалось, что этот путь длится целую вечность. Маркус давно уже расстегнул мундир, нижняя рубаха насквозь пропиталась потом, а в саблю точно вогнали несколько тонн свинца. Нестерпимо ныло плечо, в которое отдавались удары клинка о кость, и острая боль пульсировала в укушенной ладони.

Но по крайней мере, полковник знал, куда идет. Или, во всяком случае, говорил, что знает. Они пробирались между статуями, огибая их то слева, то справа, но Янус придерживался более-менее постоянного направления. Маркус не спрашивал, куда они идут, поскольку, откровенно говоря, и не хотел этого знать. Он только всем сердцем надеялся, что у полковника есть какой-то план.

– Двое, – сказал Маркус через минуту. – Ладно…

– Правый мой, левый ваш, – отозвался Янус. Он, кажется, даже нисколько не запыхался. – Готовы?

– Готов, – солгал Маркус.

– Начали!

И они с двух сторон выскочили из-за статуи. Два мертвеца праздно, словно часовые, торчали в проходе между следующей парой статуй. При виде офицеров они разинули рты, источая белесый дымок.

Изначальная догадка Януса оказалась верной. Впрочем, как обычно. Маркус ничем не мог положить конец извращенному подобию жизни, которое двигало тварями, но искалечить их было так же просто, как живых людей. С поврежденными ногами мертвецы могли передвигаться только ползком. Он прыгнул вбок и сделал низкий выпад, обеими руками ухватив тяжелую кавалерийскую саблю и взмахнув ею, точно кувалдой. Вытянутые руки существа, задев его лицо, ушли в пустоту над плечом, и удар сабли сокрушил коленную чашечку. Брызнули куски плоти и кости, бескровные, как гнилая древесина, Маркус увернулся от скрюченных пальцев – и мертвец, потеряв равновесие, рухнул на пол.

Полковник действовал, как всегда, с непринужденным изяществом. Ловко уйдя от неуклюжего броска твари, он почти танцевальным па зашел ей за спину и своей легкой шпагой начисто рассек мышцы бедер. Мертвец повалился ничком, как подкошенный, но, прежде чем он упал, Маркус наискось разрубил клинком его лицо. Обезноженные и ослепшие, твари теперь представляли опасность только для того, кто ухитрится на них наступить.

– Туда! – бросил Янус, указав направление шпагой. Впереди, у самого основания одной из статуй, почти невидимый издалека, горел крохотный костерок. – Скорее – мешкать нельзя!

С этими словами он побежал к костру, и Маркус, тяжело переводя дух, заковылял следом. Казалось, что полковник обладает неистощимым запасом сил, и Маркус, стараясь угнаться за ним, чувствовал себя дойной коровой, которую заставили состязаться в беге с боевым жеребцом.

Небольшой полукруг света, падавшего от костра, оставлял впечатление, что кто-то разбил здесь лагерь. К постаменту статуи были аккуратно прислонены маленький дорожный мешок и бурдюк с водой, на каменных плитах расстелено толстое одеяло. На этом импровизированном ложе покоился…

Вначале Маркус решил, что это труп. Во всяком случае, лежавший здесь походил на труп куда больше, чем мертвецы с зеленым огнем в глазах. Плоть юноши иссохла и опала, с торчащих костей складками свисала кожа. Ребра и бедренные кости медленно шевелились под этой серой кожей, словно щенята в завязанном наглухо мешке, и Маркус вздрогнул, лишь сейчас осознав, что юноша все же дышит – рывками, судорожно и часто. Глаза парня были плотно закрыты, но распахнулись, когда раздался звук приближающихся шагов.

Янус быстро пересек каменные плиты и, остановившись возле иссохшего, как труп, юноши, приставил острие шпаги к его горлу.

– Отзови своих мертвецов, – сказал он по-хандарайски, громко и так четко, что даже Маркус без труда разобрал его слова. – Сейчас же.

Десяток мертвых голов повернулся в их сторону, два десятка горящих зеленью глаз уставились на них. Маркус поднял саблю. Ближайший из демонов пожирал его взглядом сквозь пелену белесого дыма, сочившегося из его рта.

– Отзови своих мертвецов, – повторил Янус. – Всех до единого, иначе я перережу тебе горло.

Юноша медленно раздвинул губы. Голос его был едва слышным сухим шипением.

– Я уже мертв, – ответил он.

Гулкий грохот прокатился эхом по пещере, за ним почти одновременно последовали еще два. Маркус попытался разглядеть, что происходит, но все загораживал лес бесчисленных статуй. Только слышно было, как взметнулись крики, заглушая непрерывное шипение демонов.

– Отзови их, – сказал Янус.

– Он этого не сделает, – проговорил, тоже по-хандарайски, женский голос. – Могли бы и догадаться, полковник, что фанатикам несвойственно внимать голосу разума.

Джен Алхундт прошла между двумя застывшими демонами с таким видом, словно и не заметила их существования. Блики костра отражались в ее очках. В одной руке она держала пистолет, другую просунула за пояс.

– Джен… – Маркус медленно опустил саблю. – Джен! Какого черта…

– Мисс Алхундт, – перебил его Янус. – Полагаю, у вас есть другое предложение?

– Только то, что напрашивается само собой, – ответила Джен. И, стремительно вскинув пистолет, нажала спусковой крючок. Кровь брызнула из груди юноши; тело его дернулось, застыло на краткий миг – и безжизненно обмякло.

По всей исполинской пещере разом погасли зеленые огни глаз. Мертвецы с последним выдохом белесого дыма падали на пол, валились, точно пьяные, друг на друга, оседали на постаменты. Нечеловеческое шипение демонов наконец-то стихло, и в пещере воцарилась глубокая тишина. Криков солдат Маркус тоже больше не слышал. Он судорожно сглотнул.

– Джен, – проговорил он, стараясь придать голосу спокойствие, – Джен, что ты здесь делаешь?

– Исполняет обязанности агента Конкордата, – ответил за нее Янус. Взгляд серых глаз полковника был прикован к Джен. – Завершает поручение, данное Последним Герцогом.

– Ей поручили только наблюдать! – возразил Маркус. И, еще не договорив, ощутил, как неубедительно прозвучали эти слова.

– Совершенно верно, – сказала Джен, – наблюдать. До тех пор, пока обстоятельства не потребуют иных действий.

– А они требуют? – осведомился Янус.

– Думаю, что да. – Джен отбросила прочь разряженный пистолет, выхватила из-за пояса другой и оттянула курок. – Полковник Вальних, именем его величества короля и министерства информации – вы арестованы.

– Любопытно, – промолвил Янус после долгого молчания.

– Будьте добры бросить шпагу. – Джен навела пистолет ему в грудь.

Полковник пожал плечами и, разжав пальцы, уронил клинок на пол.

– Могу я узнать, в чем меня обвиняют?

– В ереси, – ответила Джен, – а также в заговоре против короны.

– Понятно. – На лице Януса появилось задумчивое выражение. – У его светлости могут возникнуть затруднения с передачей этого дела в военный трибунал.

– Это уж не моя забота, – сказала Джен. – Вы можете лично обсудить с ним эту тему, когда вернетесь в Вордан.

– Если вернусь. Для всех заинтересованных лиц было бы куда удобнее, если бы со мной на обратном пути случилось какое-нибудь досадное происшествие. Скажем, смыло за борт во время шторма. Я совершенно уверен, что подходящий шторм не заставит себя ждать. Морские путешествия так опасны.

Джен молчала, не сводя с него неморгающих глаз. Полковник вздохнул:

– Наверное, было бы грубо с моей стороны напоминать о том, что снаружи этого храма находятся четыре с лишним тысячи человек, которые подчиняются моим приказам? Наверняка у вас где-то припрятан соответствующий ордер со всеми полномочиями, но ведь вполне вероятно, что они не будут его изучать.

– Люди, о которых вы говорите, подчинятся приказам своих командиров. – Джен искоса поглядела на Маркуса. – Старший капитан Д’Ивуар, я располагаю разрешением короля и министерства принять полное командование данной кампанией, если сочту таковое необходимым. В силу этого я вручаю вам командование Первым колониальным полком. Вам надлежит взять под стражу полковника Вальниха и вернуть полк в Эш-Катарион, куда в скором времени прибудет транспортный флот.

Это официальное обращение вынудило Маркуса помимо воли выпрямиться, забыв об усталости и боли. Он стиснул зубы.

– Джен, ты шутишь? Ересь?

– Полагаю, тебе известно о стремлении полковника завладеть хандарайскими реликвиями. Если ты желаешь записаться в соучастники, я охотно увеличу число обвиняемых. Могу поспорить, что тот же капитан Каанос не откажется принять командование полком.

– Святые, мать их, угодники! – Маркус протяжно выдохнул. – Ты называла себя чиновницей, всего лишь мелкой чиновницей. Все это время ты лгала мне.

– Просто кое о чем умолчала. – Джен едва заметно пожала плечами. – Такая работа.

– Разумеется, она лгала вам, капитан, – вставил Янус. – Она служит Конкордату. Лгать для нее так же естественно, как дышать.

– Будьте так любезны, заткнитесь, – процедила Джен.

– Вы намерены застрелить меня? – На губах Януса мелькнула знакомая быстрая улыбка. – По зрелом размышлении я сомневаюсь, что вы это сделаете. Последнему Герцогу необходимо узнать то, что известно мне. Не так ли?

– Я намерена предать вас суду, – сказала Джен, едва заметно приподнимая пистолет. – Насколько это будет возможно.

И вновь наступила тишина.

– Джен… – начал Маркус.

– Только без глупостей, – предостерегла она. – Прошу тебя, будь разумен. Ты сам не понимаешь, с кем связался.

– Напротив, – вставил Янус. – Я думаю, теперь он это наконец понял.

– Я не позволю тебе застрелить его, – продолжал Маркус. – Мы вместе вернемся в лагерь и все обсудим. Я уверен, что…

Что-то промелькнуло над плечом женщины, и больше Маркус ничего не успел заметить. Он нырнул вперед, врезался в Джен, и оба они, проехавшись по пыльным каменным плитам, уткнулись в постамент одной из статуй. Рядом с металлическим лязгом упал пистолет. Узкая серебристая тень просвистела в пустоте, где только что стояла Джен, ударилась о ближайшую статую и, коротко звякнув, отскочила. Брызнуло каменное крошево. Кинжал с длинным изогнутым лезвием еще дважды подпрыгнул на плитах, словно выброшенная на берег рыба, зазвенел и наконец стих.

В проеме между двумя статуями возник молодой убийца – тот самый, которого Маркус видел в гостиной полковника. У него был еще один кинжал, который юноша небрежно перебрасывал из одной руки в другую. Из всей одежды на нем были только просторные короткие штаны, обритая голова лоснилась от масла. На обнаженной груди вспухали ярко-красные полосы, как от ударов хлыстом.

Не тратя времени на размышления, Маркус схватил пистолет, вскинул его и выстрелил. Убийца даже не замедлил шага – лишь изящным, почти танцевальным движением качнулся вбок, и Маркус услышал, как где-то в темноте бесполезно тренькнула пролетевшая мимо пуля. Он уже поднимался на ноги, ощупью нашаривая выпавшую из рук саблю, а юный убийца надвигался на него и Джен.

– Болван! – прошипела Джен. – С дороги!

Она толчком отшвырнула Маркуса вбок, и он, зашатавшись, как пьяный, навалился на статую. Убийца метнул в Джен другой кинжал, и сверкающее лезвие прочертило воздух с такой скоростью, что почти исчезло из виду. Джен вскинула левую руку, растопырив пальцы, и перед ними словно заискрилась пойманная молния. Кинжал отлетел прочь, как будто ударившись о стену, и со звоном канул вглубь пещеры.

Лицо юноши помрачнело.

– Ты – абх-наатем, – проговорил он по-хандарайски. – Слуга Орланко. Мы ждали твоего появления.

Джен сделала долгий выдох. И расплылась в ухмылке, ликующей и безудержно злобной. Маркус никогда прежде не видел ее такой. Руки женщины, вытянутые вдоль тела, расслабленно покачивались, пальцы сплетали в воздухе сложный узор – так разминается перед игрой скрипач.

– Вонючие козолюбы, – процедила она на безупречном хандарайском. – Вы не представляете, с кем имеете дело.

– Думаешь, ты первая, кто явился сюда в поисках Имен? Мы хранили их четыре тысячи лет.

– До сегодняшнего дня. – Джен подняла руку и очертила над грудью двойной круг – традиционный знак, охраняющий от зла. – Адонн иваннт ви, игнатта семприа.

Юноша сорвался с места, преодолев разделявшее их расстояние с той же пугающей, нечеловеческой скоростью, которая запомнилась Маркусу по встрече в Эш-Катарионе. Джен взметнула руку ладонью вперед, и хандарай, уже почти настигший ее, врезался в стену сверкающих ослепительным серебром искр. Он двигался столь стремительно, что от удара подпрыгнул, как мячик, проворно перевернулся в воздухе и приземлился на ноги. Теперь он действовал более осмотрительно, обходя Джен по кругу и совершая обманные выпады, чтобы проверить пределы ее защиты. Джен попятилась, поднимая над головой правую руку.

То ли юноша догадался, что за этим последует, то ли обладал иными, недоступными Маркусу чувствами, но едва Джен резко опустила руку, он отпрянул в сторону. Раздался оглушительный треск, будто неведомая сила разорвала воздух, и от Джен хлынула слепящая вертикальная волна. Она ударила в статую, за которой прятался хандарай, изображающую змееголовую тварь с древесными стволами вместо конечностей, и рассекла ее сверху донизу ровно пополам. Взметнулись клубы пыли. Половинки статуи с беспорядочным грохотом рухнули на пол.

«Демон!» Теперь у Маркуса не осталось ни малейших сомнений на этот счет. Янус рассказывал, что Конкордат охотится за Тысячей Имен, но о таком он не упоминал ни словом.

Маркус поднялся на ноги и огляделся в поисках полковника. Янус завороженно смотрел вслед Джен, которая двинулась к отступающему противнику. На лице его отражалось не столько удивление, сколько благоговейный трепет. Впрочем, это определение было не совсем точным. Маркусу припомнилась первая их встреча, когда полковник, держа в руке ядовитого скорпиона, разглядывал его с тем неподдельным восторгом, с каким поклонник изящных искусств любуется гениальной картиной или внимает божественно прекрасной симфонии.

– Незримый Доспех, – пробормотал Янус. – Бораччо сообщал, что им завладела церковь, но… – Он медленно покачал головой. – Представить не мог, что когда-нибудь увижу подобное своими глазами.

– Сэр, – окликнул Маркус. Полковник и ухом не повел, и тогда Маркус схватил его за руку. – Сэр! Нам нужно выбраться отсюда!

– Что? – Серые глубоко посаженные глаза моргнули и, казалось, вновь обрели осмысленное выражение. Новый фонтан искр озарил клубы пыли, разлетавшиеся от места схватки, и одновременно раздался терзающий уши визг – словно мастер-стеклодув провел ножом по стеклу.

– Идем! – выдохнул Маркус, дернув полковника за руку.

Ковыляя, они бок о бок двинулись прочь от крохотного лагеря к центру пещеры, туда, где отбивалась от ходячих мертвецов седьмая рота. Вскоре Янус оправился настолько, что стал задавать темп, зато Маркус начал задыхаться. Знакомый оглушительный треск вынудил обоих беглецов броситься на пол в поисках укрытия, а позади них с грохотом рушились все новые статуи.

– Что она такое? – пропыхтел Маркус, перекатившись и прижавшись спиной к каменному постаменту.

– Агент Конкордата, – мрачно ответил Янус. – Впрочем, дело зашло дальше, чем я предполагал. Я недооценил союзников Орланко.

– Она в самом деле демон?

– Да. Человек, который вызвал демона и заключил его в себе. Иг- натта семприа, Окаянный Инок. Она работает на понтифика Черных.

– Но понтифика Черных не было вот уже сотню лет!

Янус сумрачно глянул на него, но ничего не сказал. Маркус рискнул выглянуть из-за угла постамента. Пыль обрушенных статуй, белесые испарения ходячих трупов и пороховой дым, смешавшись, заволокли пещеру омерзительной пеленой, в которой мало что можно было разглядеть. Воздух густо пропах селитрой и кровью, сухой взвесью раскрошившегося камня. Вначале Маркус не увидел ни одного из участников сверхъестественной схватки. Затем слева от него густая завеса дыма колыхнулась, исторгнув Джен, которая с недовольным видом озиралась по сторонам. Она заметила Маркуса в тот же миг, прежде чем он сумел отпрянуть назад, и лицо ее исказила недобрая ухмылка.

– А я‑то гадала, куда ты подевался, – проговорила она. – Маркус, если ты просто сядешь и без лишнего шума подождешь, пока все это закончится, я обещаю, что тебе будет обеспечено прекрасное будущее. Я позабочусь об этом хотя бы ради того, что было между нами.

– Между нами? – Маркус оперся о постамент и, тяжело дыша, поднялся на ноги. – Ты даже не человек!

– Это как посмотреть, – ответила она. – Впрочем, я избавлю тебя от метафизических рассуждений. Просто отойди в сторону.

Маркус стиснул зубы:

– Не отойду.

– Болван, – вздохнула Джен и подняла правую руку.

Юный убийца вынырнул из завесы дыма, словно акула из недр морских, словно снаряд, летящий на немыслимой скорости. Джен едва успела развернуться, чтобы встретить его лицом к лицу, и между ними полыхнула искрящаяся стена. Упираясь босыми ногами в каменный пол, юноша всей своей нечеловеческой силой навалился на Джен, и пальцы его сгибались, лихорадочно выискивая брешь в ее незримом щите.

Маркус опять схватил Януса за руку, рывком поднял на ноги и поволок прочь от статуи. Он уже неуклюже бежал, когда Джен заметила их. Разъяренный вопль ее причудливо смешался с раздирающим слух стеклянным скрежетом магии.

Джен стремительно взмахнула правой рукой. Воздух всколыхнулся, и Маркус бросился на пол, увлекая за собой Януса. Он услышал позади грохот осыпающегося камня, а затем – пугающий стон и скрип огромной статуи, на которую обрушилась волна магии. Ведомый слепым чутьем, Маркус откатился в сторону, и миг спустя вокруг хлынул град осколков, каменная крошка забарабанила по мундиру и с глухим стуком осыпалась на пол.

Когда все стихло, Маркус поднял голову. Синий мундир его был покрыт толстым слоем беловатой пыли, и, когда капитан поднялся, эта пыль потоками хлынула на пол. Повсюду валялись куски камня: и крупные обломки, и мелкое крошево. Туловище статуи – человекоподобной фигуры в доспехах и с обезьяньей головой – рухнуло возле того места, где лежали они с Янусом. Маркус в панике обежал упавшего исполина и обнаружил, что Янус успел выскочить из-под удара. Почти успел. Вытянутая рука каменной обезьяны обрушилась на ногу полковника, своей тяжестью пригвоздив его к полу.

– Янус!

Маркус упал на колени, попытался просунуть ладони под статую, потом в отчаянии налег на нее всем своим весом. Каменная громада даже не дрогнула.

– Оставьте, – сказал Янус. Голос его был по-прежнему спокоен, но в глубине серых глаз таилось напряжение. – Все равно у меня, похоже, сломана нога. – Он рывком подтянулся на локтях, содрогнулся всем телом и снова лег. – Да, определенно сломана. Выбирайтесь отсюда, капитан.

– Но…

Янус повернул голову и вперил в него непреклонный взгляд:

– А что же вы собираетесь делать? Вам не остановить ее. Весь полк не смог бы остановить ее. – Янус закашлялся – мимо проплыло, крутясь, облако пыли. – Советую подчиниться ее требованиям. Ради спасения вашей карьеры, не говоря уж о жизни.

– Не могу же я бросить вас с ней!

– Уходите, Маркус! – жестко бросил полковник. – Сейчас же. Это приказ.

– Маркус, черт тебя подери! – пробился сквозь завесу дыма голос Джен.

Снова брызнули искры. Маркус повернулся и бросился бежать.

Феор рухнула так внезапно, словно из нее разом выдернули все кости. Секунду назад она торопливо семенила рядом с Винтер – и вдруг безжизненно повисла на ее руке, точно труп.

В то же самое мгновение вдалеке, рассекая белесые испарения и взвесь порохового дыма, которыми была заполнена пещера, полыхнул ослепительный свет. От звука, сопровождавшего эту вспышку, у Винтер мгновенно заныли зубы. Казалось, нестерпимо высокий скрежещущий визг, минуя уши, ввинчивается в самое нутро. Винтер пошатнулась под тяжестью обвисшего тела Феор, но потом все же сумела протащить девушку еще несколько шагов и прислонить ее к основанию ближайшей статуи.

– Феор! – Винтер встревоженно склонилась над хандарайкой. Веки девушки затрепетали, глаза открылись, но взгляду недоставало осмысленности. – Феор! Ты меня слышишь?

– Я… да, слышу. – Девушка моргнула.

– Что случилось? Что с тобой?

– Я почуяла… – Феор судорожно втянула воздух и закашлялась. – Я почуяла силу. Такую силу…

– Это Онвидаэр?

– Нет, – уверенно сказала хандарайка. – Мне хорошо знакомо ощущение его наата. Онвидаэр здесь, но это нечто другое. – Она подняла голову, и в глазах ее промелькнул страх. – Я думаю, это ваш предводитель. Абх-наатем, колдун. Он наконец проявил себя.

– Полковник? – Винтер нахмурилась. «Может быть, он и вовсе не нуждается в спасении?» – Пойдем. Нужно выяснить, что происходит.

Они двинулись кружным путем, издалека обходя груды некогда оживших трупов в том месте, где стояло каре седьмой роты. То и дело вдалеке опять вспыхивал свет, и всегда ему сопутствовал невыносимый треск – словно великан раздирал голыми руками кусок просмоленного брезента. Каждый раз Феор вздрагивала, но все же оставалась на ногах.

Торопясь обогнуть очередную уродливую статую, Винтер заметила, как в отсветах далекой вспышки тускло блеснул металл. Феор вдруг застыла как вкопанная, вынудив остановиться и Винтер. Они добрались до одной из стен пещеры, и здесь к тесаному камню были прислонены в ряд громадные стальные плиты, возвышавшиеся над Винтер, в несколько дюймов толщиной. Поверхность плит покрывали убористые завитки неведомого письма, глубоко прорезанные в металле.

Феор ошеломленно вздохнула.

– Тысяча Имен, – едва слышно прошептала она. – Мы хранили их с тех давних времен, когда в Хандаре еще правили короли. Здесь начертаны нааты, дабы истинно верующие могли прочесть их, когда Мать сочтет, что они того достойны. – Голос девушки благоговейно дрогнул. – Лишь единожды в жизни я видела Тысячу Имен – когда прочла свой наат.

– И где это было?

– В другой пещере, в Эш-Катарионе. Даже среди священства лишь немногие знали, где хранятся эти плиты. Искупители усердно искали их, но так и не нашли. Наверное, – добавила Феор, заколебавшись, – наверное, Мать привезла их сюда из столицы.

Винтер вспомнила день, когда Эш-Катарион охватили пожары, тяжело груженную повозку, которая, грохоча по булыжнику, катилась к городским воротам, – и угрюмо кивнула.

– Мать говорила, что церковь не остановится ни перед чем, чтобы заполучить Тысячу Имен, – сказала Феор. – Прислужники Орланко охотились за ними десятилетиями, Черные священники – веками. Они стремились завладеть силой Имен ради собственных целей.

– Я думала, Черных священников больше нет, – пробормотала Винтер.

– Они затаились, – ответила Феор с непреклонной уверенностью фанатика, – однако по-прежнему сильны.

Впереди снова полыхнуло и тут же нестерпимо заскрежетало – как невидимым ножом по стеклу. Феор порывисто обернулась:

– Онви!

Она бросилась в гущу дыма, и Винтер пришлось прибавить ходу, чтобы поспеть за ней. Громадные статуи нависали над ними с двух сторон, нечеловеческие и жуткие. Впереди полыхнул свет, и, когда пелена испарений расступилась, Винтер едва успела схватить Феор за шиворот, чтобы та не выскочила на открытое пространство.

Онвидаэр, пригнувшийся в боевой стойке, чуть заметно покачивался, готовясь к прыжку. Напротив него стояла молодая женщина, которую Винтер сумела узнать не сразу, – Джен Алхундт, послании- ца Министерства информации. «Господи, она-то что здесь делает?» Все, что Винтер довелось слышать об этой женщине, говорило, что вопреки своему чину она не представляет собой ничего особенного. Ну разве что спит с капитаном Д’Ивуаром, хотя это вряд ли входило в ее обязанности. Но сейчас…

Джен Алхундт улыбалась, вернее, скалилась по-волчьи. И Онвидаэр явно был настороже. Он сделал одно обманное движение, другое – и вдруг с почти кошачьей ловкостью подпрыгнул, взлетев над головой Алхундт. Она резко вскинула вверх правую руку, и странная вертикальная волна хлынула из нее, рассекая пространство, как рябь рассекает поверхность стоячего пруда, – но все с тем же скрежещущим звуком, словно рвался в клочья самый воздух. Онвидаэр непостижимым образом извернулся в прыжке, и волна прошла буквально в дюйме от него. Он почти дотянулся до Алхундт, но тут она выставила ладонью вперед левую руку. В том месте, где почти соприкоснулись эти двое, выросла стена шипящих, ослепительно-белых искр.

На краткий миг противники по прихоти инерции застыли живой картиной в изменчивых сполохах бурлящих искр. Затем Онвидаэра отшвырнуло прочь. Он с размаху ударился об одну из статуй, и каменный исполин, не выдержав силы этого столкновения, начал медленно, но неуклонно падать. Онвидаэр отскочил в сторону за миг до того, как статуя рухнула на пол, и исчез в клубах пыли и сокрушительном треске дробящегося камня.

Внимание Алхундт уже переключилось. Проследив за ее взглядом, Винтер заметила капитана Д’Ивуара, который высунулся из-за другой статуи.

– А я‑то гадала, куда ты подевался, – проговорила Алхундт, поворачиваясь к нему.

Винтер удалось оттащить Феор в укрытие прежде, чем их успели заметить. Девушка оцепенела, руки ее с такой силой сжались в кулаки, что костяшки под смугло-серой кожей побелели.

– Это она, – прошептала Феор. – С самого начала это была она, а не ваш полковник. Слуга Орланко. – Девушка зажмурилась. – Как ей удавалось скрывать свою суть?

– Агенты Конкордата умеют пустить пыль в глаза, – бросила Винтер. – Послушай, я видела там, впереди, капитана, и полковник, должно быть, тоже с ним. Наверняка мы им чем-то можем помочь. Онвидаэр сумеет с ней справиться?

– Нет. – В глазах Феор блеснули слезы. – Безумием было даже начать этот бой. Она обладает силой одного из Высших. Мы веками не осмеливались провести подобный ритуал. Даже Мать.

– А как же… – Винтер махнула рукой, пытаясь напомнить Феор о стальных плитах с загадочными Именами, о пещере, полной древних тайн. – Наверняка там есть то, что нам нужно!

– Я не могу. Я…

Стеклянный скрежет и фонтан искр снова привлекли внимание Винтер к схватке. Онвидаэр опять атаковал Алхундт, так же безуспешно, как прежде, но капитан, воспользовавшись его вмешательством, бросился бежать. Винтер различила рядом с ним другого человека в синем мундире: «Полковник?»

Алхундт круто развернулась. Волна искажений разорвала воздух, подрубив колени статуи с головой обезьяны. Статуя накренилась прямо над беглецами, рухнула, рассыпаясь на куски, где-то между ними, и все заволокли густые клубы пыли.

– Маркус, черт тебя подери! – прорычала Алхундт.

Она вновь развернулась, ища взглядом Онвидаэра, но тот прыгнул прежде, чем они оказались лицом к лицу, пролетев над плитами пола с такой немыслимой скоростью, что превратился в размытый силуэт. Он схватил Алхундт за руку за долю секунды до того, как между ними возникла искрящаяся стена. Раскаленные добела искры дождем обрушились на него, но он не разжал пальцев, зависнув в сверхъестественных объятьях магии, точно вымпел на крепком ветру. Алхундт пронзительно взвизгнула и свободной рукой прочертила в воздухе неистовый полукруг. Чудовищный треск разорвал пространство, и на каменные плиты широкой дугой хлестнула кровь. Онвидаэр пролетел через пещеру и рухнул в клубах тумана. Алхундт обессиленно опустилась на колени, прижимая к груди раненую руку.

На сей раз Винтер ничего не успела предпринять. Феор вскочила, увернувшись от нее, и стремглав бросилась в ту сторону, где упал Онвидаэр. Крепко выругавшись, Винтер побежала за ней.

Они нашли Онвидаэра возле еще одной статуи, рассеченной им во время полета. Это изваяние обладало скорпионьими клешнями, а больше о нем сказать было, по сути, нечего, поскольку Онвидаэр врезался в него с такой силой, что разнес камень на мелкие осколки. Винтер, не веря собственным глазам, потрясенно смотрела, как юный хандарай с трудом, но поднялся на ноги. Любой нормальный человек после такого удара превратился бы в месиво, а на Онвидаэре не было заметно ни единого ушиба.

И все же он не остался цел и невредим. Волна, сотворенная Алхундт, снесла ему левую руку чуть ниже плеча, так чисто и аккуратно, как не смог бы и хирург. Онвидаэр зажимал обрубок другой рукой, но ярко-алая кровь все равно просачивалась между пальцев и непрерывно капала на пол.

– Онви! – Феор застыла на месте, осознав, что произошло. – Силы небесные… Что ты делаешь?

Онвидаэр выбрался из-за постамента, шатаясь, как пьяный, – все былое изящество его движений бесследно исчезло. Винтер остановилась позади Феор, которая неотрывно смотрела на брата округлившимися в ужасе глазами.

– Иду драться с ней, – ответил Онвидаэр. Дыхание его было хриплым и прерывистым. Вблизи Винтер увидела, что столкновение со статуей не прошло для юноши бесследно. Кожа его покрылась крохотными ранками, из сотни порезов каплями сочилась кровь. – Мать желает ее смерти.

– Мать и моей смерти желала, – возразила Феор. – Ты и так уже сделал все, что мог. Разве нет?

– Ты не понимаешь. Она одна из них. – Онвидаэр закашлялся. – Одна из Черных священников, прислужников Орланко. Мы не можем допустить, чтобы она заполучила Имена.

– Но тебе ее не остановить! – выкрикнула Феор. Она плакала уже не скрываясь. – Ты просто умрешь, Онви! Не ходи, не надо!

Короткая усмешка тронула его губы:

– Так велела Мать.

– Тогда почему ты пощадил меня? – всхлипнула Феор. – Зачем… К чему все это?

– У меня не было выбора. – Онвидаэр, волоча ноги, подошел ближе, и Винтер напряглась, но он лишь неловко наклонился и поцеловал Феор в лоб. На лбу девушки остался кровавый след. – Тогда Мать заблуждалась. Но сейчас она права.

– Но…

– Феор, послушай. – Онвидаэр шевельнул пальцами, зажимавшими культю левой руки, и ливнем хлынула кровь. – Я не могу остановить ее. Может быть, ранить. Отвлечь ее ненадолго. Но ты – можешь. – Взгляды их встретились, и Винтер почудилось, будто между этими двумя происходит безмолвный разговор. – Понимаешь?

– Но… – Феор оглянулась через плечо на Винтер, затем снова перевела взгляд на Онвидаэра. – Понимаю.

– Хорошо. – Он опять закашлялся. – Удачи тебе, сестренка!

И сорвался с места, побежав вслед за Алхундт, так стремительно, что между каплями крови, падавшими на пол, оставалось по несколько шагов. Винтер неловко стояла позади Феор, не зная, что сказать. Девушка обхватила себя руками за плечи, опустила голову, словно пытаясь съежиться и исчезнуть бесследно. Винтер осторожно тронула ее за плечо, и Феор вздрогнула, как от удара. Через минуту она обмякла и опустила руки.

– Феор, – сказала Винтер, – я, кажется, не все поняла.

– Он хочет выиграть нам время, – сказала Феор. – Голос ее, сдерживаемый силой воли, лишь едва заметно дрожал.

– Время? Для чего?

– Я могу помочь. Мы можем помочь. – Феор устремила взгляд на Винтер, глаза ее до сих пор влажно блестели. Слезы оставили светлые полоски на лице девушки, покрытом грязью и пороховой пылью. – Ты ведь хотела спасти своего полковника, верно? Ты доверяешь ему?

Винтер неуверенно кивнула. Феор сделала глубокий вдох.

– Даже если это опасно?

Винтер снова кивнула. Феор тыльной стороной ладони вытерла глаза, размазав грязь по лицу, и медленно выдохнула.

– Хорошо, – сказала она. – Тогда пойдем со мной.

Они вернулись туда, где стояли, прислоненные к стене пещеры, громадные стальные плиты. Прежде Феор взирала на них со священным трепетом, не решаясь подойти ближе. Теперь она бежала вдоль плит, то и дело останавливаясь и напряженно всматриваясь в убористые завитки надписей. Вставала на цыпочки, щурилась в полумраке, затем качала головой и двигалась дальше.

Наконец почти в самом конце ряда стальных плит Феор остановилась. Тонкий палец ее скользил по длинной вязи букв, губы беззвучно шевелились. Дойдя до конца надписи, Феор подняла взгляд на Винтер.

– Кое-что здесь сможет остановить абх-наатема. Я так думаю. Этим перестали пользоваться давно, задолго до того, как я появилась на свет.

– Ты сумеешь это прочесть? – спросила Винтер.

– Все не так просто, – проговорила Феор. – Нааты ревнивы. Мой наат не потерпит вселения в мое тело иной силы, а если я предприму такую попытку, неизбежно убьет меня.

– Но тогда… – Винтер осеклась, лишь сейчас поняв, к чему она клонит. – Ты ведь не шутишь?

Феор мрачно кивнула.

– Но почему я? – Винтер помотала головой. – Я же не маг, не волшебник или как там еще. Да я даже прочитать все это не смогу!

– Прочесть наат может только тот, кто обучен и подготовлен к этому, – согласилась Феор. – Ну да тебе и не придется читать все. Ты должна будешь только в точности повторять каждое мое слово. Затем, когда мы дойдем до конца… – Пальцы Феор пробежались вдоль убористой надписи. – Заключительные слова заклинания звучат так: виир-эн-талет. Это тебе нужно запомнить. До этих слов я тебя доведу, а затем ты закончишь наат сама.

– И что потом?

– Потом ты сможешь противостоять ей на равных. – Феор отвела взгляд. – Если выживешь.

– Если?!

– Наат не для слабых. Сила обвивает душу, точно змея, и тех, кто недостаточно силен, может задушить в смертельном объятии. Я полагаю, что ты окажешься достаточно сильной, но…

– Ты в этом не уверена.

Феор кивнула, по-прежнему избегая смотреть Винтер в глаза.

Наступило долгое молчание. Из дымных недр пещеры донеслись пронзительный крик и душераздирающий треск магии.

– Виир-эн-талет, – повторила Винтер. – Я правильно произнесла?

– Сядь, – повелела Феор, – и закрой глаза.

Винтер подчинилась и привалилась спиной к прохладной поверхности металла, откинула голову назад и постаралась ни о чем не думать.

– Повторяй то, что я буду говорить. Не открывай глаз. И что бы ни происходило, не останавливайся, пока не произнесешь последние слова. Понятно?

– Понятно. – У Винтер вдруг пересохло в горле.

– Вот и хорошо.

Феор помолчала немного, затем начала нараспев произносить странные слова магического наречия. Она говорила медленно, выделяя каждый слог. Ни перерывов, ни пауз – один только монотонный непрекращающийся поток звука. Винтер повторяла вслед за ней:

– Ибх джал ят фен лот сее…

Внезапно она почувствовала себя ужасно глупо. Происходящее смахивало на устроенный с размахом розыгрыш: хандарайская девочка совершенно серьезным голосом твердит нагромождение бессмысленных словес, врезанных в металл каким-то древним шутником. Сама Винтер при этом не чувствовала ровным счетом ничего – так же, как много лет назад, в «тюрьме», когда тараторила наизусть церковные гимны и молитвы.

«Если это не сработает… Я понятия не имею, что делать, если не сработает. Черт, я даже не знаю, что произойдет, если это сработает. Никакого плана у меня нет. Я просто бегу в тумане, ощупью выставив перед собой руку и смутно надеясь ни во что не врезаться». Мысли разбрелись, как ленивые овцы. Феор продолжала речитатив, и Винтер на долю секунды заколебалась: «Что она сказала – „шии“ или, „су“»?

Боль пронзила ее насквозь. Не тупая ноющая боль ушибов, не жгучая острая боль в боку, не иной невнятный сигнал, подаваемый скопищем мяса, костей, хрящей и жил, которое Винтер привыкла именовать своим телом. Такой боли – острой, ослепляющей, Винтер никогда прежде не знала, даже не подозревала о ее существовании. Незримые иглы вонзались в самое ее существо. Боль была одновременно повсюду: раздирала желудок, впивалась в сердце, просверливала затылок, но Винтер откуда-то непостижимым образом знала, что на самом деле болит вовсе не там.

Ее затошнило. Невероятным усилием воли Винтер подавила позыв к рвоте и выдохнула:

– Шии. – Боль едва ощутимо отступила. Память выдавала последующие слова только с боем. – Нан. Суул. Мав. Рит.

Винтер слышала, как где-то, в невообразимой дали, монотонный речитатив Феор начал постепенно замедляться. Она не могла даже обрадоваться этому обстоятельству, ничего не могла, только произносить слово за словом.

И сейчас, как будто иглы немыслимой боли обострили восприятие, Винтер чувствовала наат. Словно исполинская черная цепь обвивала ее, стягиваясь все туже с каждым произнесенным слогом. Наат был внутри нее, под кожей, в костях, вплетался во внутреннюю, сокровенную сущность – Винтер даже и не подозревала прежде, что обладает таковой. В этот миг она осознала, что это останется с ней навсегда. Да и как бы она могла от него избавиться? Цепи стягивались, погружались в девушку до тех пор, пока не стали частью ее самой, такой же, как руки, ноги, язык. При этой мысли Винтер вдруг охватила паника, но на сей раз она говорила без запинки. Девушка отчетливо понимала, что произойдет, если она умолкнет: цепи вырвутся наружу, унося с собой громадные куски ее естества. Выбора не осталось. Либо дойти до конца, либо умереть.

Голос Феор дрожал все заметней. Устала, наверное, подумала Винтер. Ей самой казалось, что чтение наата длится уже целую вечность. И лишь когда слова стали срываться с губ хандарайки судорожными всхлипами, Винтер поняла, что ее терзает та же боль. Наат не делал различий между ученицей и наставницей.

Дело близилось к концу. Теперь Винтер понимала, что древние слова выстраиваются особым образом и звучание их неумолимо нарастает. Слоги отдавались эхом в каждой жилке и побуждали их звучать в унисон. Мучение преобразилось в нечто среднее между болью и наслаждением, цепи заклинания оплетали Винтер все туже, чтобы с последним слогом, который произнесет ее голос, сплавиться в единое целое. Давление наата было чудовищно. Произнося слог, который станет последним звеном цепи, Винтер не была уверена, что сумеет выдержать финал. Казалось, душа ее вот-вот взорвется, разрядившись невыносимо сладостной, почти любовной вспышкой, и плети высвобожденной силы, взбесившись, точно разорванные штормом снасти, разнесут Винтер в прах.

Ужас охватывал девушку при этой мысли, но пути назад уже не было. Остановись она – и наат точно так же разорвет ее в клочья. Феор смолкла, и Винтер уже одна произнесла последние слова. Наступила пауза, которая, казалось, длилась не один век – так снаряд, достигнув высшей точки траектории, на миг замирает, прежде чем начать смертоносный спуск. В смятенной круговерти своего сознания Винтер ясно увидела зеленые глаза, рыжие шелковистые волосы, лукавую улыбку.

– Виир. Эн. Талет, – проговорила она.

Феор захлебнулась криком, словно ее ударили в живот. Винтер ощутила, как последнее звено заклинания легло на место, почувствовала дрожь напряжения, когда наат заструился по ее телу, выискивая малейшие признаки слабости. Иногда возникали и тут же исчезали крохотные вспышки боли, оставляя после себя след заполонившей тело силы. Затем, как по мановению, все закончилось, и Винтер вновь стала ощущать собственное тело. Сердце колотилось так неистово, что, казалось, лопнет, ноги дрожали и подкашивались. Во рту стоял привкус крови от прокушенной губы, ныли стиснутые до боли зубы. В поисках опоры Винтер оперлась рукой о стальную плиту, и прикосновение металла к ее разгоряченному телу показалось нестерпимо ледяным.

Винтер открыла глаза.

Феор лежала, бессильно скорчившись, у подножия стальной плиты и неглубоко, часто дышала. Винтер, повинуясь порыву, опустилась на колени рядом с ней – и от этого движения сама едва не упала. Мышцы ее одеревенели, как наутро после изнурительного марша. Она облизала прокушенную губу и тронула Феор за плечо. Глаза девушки тотчас распахнулись.

– Как ты? – с тревогой спросила Винтер. Феор была чудовищно бледна. Кожа ее, всегда смугловато-серая, сейчас точно выцвела и поблекла.

– У тебя получилось.

– Как бы то ни было, я жива. Думаю, что сработало. – Винтер действительно ощущала себя иной. Наат, пробравшись в нее, внедрился в самую сердцевину ее существа и залег в глубине, как жаба залегает в тине на дне пруда. Сейчас он пока что был смирен, но Винтер чуяла его с каждым вздохом.

– Сработало, – повторила Феор. – Ты жива. – Она поморщилась, выгнув спину, и дыхание ее стало прерывистым.

– Но ты-то как?

– Не знаю, – сказала хандарайка. – Никогда прежде такого не делала. Слушай. Просто коснись ее. Коснись абх-наатема. И призови силу.

– Как ее призвать?

– Волей. Желанием. – Феор вновь выгнулась, ладони ее судорожно сжимались и разжимались. – Просто повели ей явиться.

Воздух со свистом вырвался сквозь ее стиснутые зубы, и она обмякла. Винтер успела подхватить девушку прежде, чем та соскользнула с плиты и ударилась о каменный пол. Кожа Феор была обжигающе горячей на ощупь, лихорадочно бился пульс. Глаза хандарайки оставались плотно зажмуренными.

«Драного зверя мне в зад! И что же, спрашивается, теперь делать?»

Глава двадцать шестая

Маркус с первого взгляда понял, что положение безвыходное.

Джен стояла неподалеку от того места, где ворданаи вошли в подземный зал, между двумя статуями, откуда она могла увидеть как на ладони всякого, кто попытается выбраться наружу. Она не хотела, чтобы Маркус сбежал и поднял против нее солдат, но и отправиться на поиски не решалась, так как в густом дыму капитан мог незаметно проскользнуть мимо нее. Поэтому она выжидала, и Маркус выжидал вместе с ней.

«При других обстоятельствах меня бы это вполне устроило, – думал он. – Рано или поздно уцелевшие солдаты седьмой роты предпримут спасательную вылазку. Либо ее затеют Мор или Вал, как только станет известно о случившемся». Правда, как скоро это произойдет, известно одному Господу, а между тем полковник лежит один-одинешенек среди окончательно мертвых аскеров, и его сломанная нога придавлена грудой камней весом в полтонны. Маркусу отчаянно хотелось вернуться к нему и вместе дожидаться спасения, но поступить так он не смел. Оттуда он не сможет видеть Джен, а если она подберется слишком близко…

Вместо этого он крался сквозь туман, ощупывая разбросанное по полу снаряжение в поисках того, чем можно было бы убить женщину, в которую он уже начинал влюбляться. Среди мертвых аскеров в изобилии валялись мушкеты, и Маркус набил карманы пороховыми картузами. Теперь он методично, один за другим, заряжал мушкеты, прислоняя их к одной из статуй.

– Выходи, Маркус! – окликнула Джен. Эхо ее голоса разошлось по заполненной дымом пещере, диковинным образом доносясь сразу отовсюду. – Мы оба прекрасно знаем, чем все это закончится. Не оттягивай неизбежное.

– Почему? – бросил он через плечо, рассчитывая, что дым и отголоски эха скроют его истинное местоположение. – Неужели ты собираешься оставить меня в живых?

– Если будешь хорошо себя вести.

– В таком случае прости, что я оттягиваю неизбежное. – Теперь в распоряжении Маркуса были четыре заряженных мушкета. Сунув их под мышки – по два с каждой стороны, – он перебежал к другой груде трупов и продолжил собирать оружие. – Раз уж мы оба заняты выжиданием, может быть, не откажешься удовлетворить мое любопытство?

Джен проникновенно вздохнула:

– И тогда ты скорее выйдешь ко мне?

– Возможно.

– Ты пытаешься выиграть время. Знаешь, у твоего обожаемого полковника был не очень-то цветущий вид.

– А ты все же сделай одолжение, – проворчал Маркус, забивая шомполом еще один заряд. – Ты называла себя обыкновенной чиновницей.

– Я лгала, – проговорила Джен. Почти лукавая нотка в ее голосе прозвучала так знакомо, что Маркуса затошнило. – Я часто лгу. Это часть моей работы.

– А как насчет остального?

– Чего именно?

Маркус разорвал зубами очередной картуз и ощутил на губах солоноватый привкус пороха. Он выплюнул свинцовый шарик в дуло мушкета.

– Ты сама знаешь. Насчет нас с тобой. Тебе же с самого начала было на меня наплевать, верно?

Джен опять вздохнула:

– Какого ответа ты ждешь? «Вначале это была лишь работа, но после всего, что мы пережили вместе…» – Она презрительно фыркнула. – Честно говоря, Маркус, ты сам напросился. Завоевать твое доверие было совсем не трудно. Капелька страха, капелька беззащитности – и ты примчался спасать меня, как рыцарь на белом коне из детской сказки.

– Я верил тебе, – бросил Маркус.

– Разумеется, верил. Я знала, что ты поверишь. Все это есть в твоем личном деле. Кстати, местами это весьма занятное чтение. – Джен сделала паузу. – Ну же, Маркус? Хочешь узнать правду о том пожаре?

– Я и так знаю правду, – отозвался Маркус и, забив пулю на место, отшвырнул шомпол.

– Ты уверен? – Маркус, и не видя Джен, точно знал, какая улыбка играет сейчас на ее губах. – Это и в самом деле крайне занятное чтение.

Семь мушкетов. Этого, пожалуй, хватит. «Она не даст мне сделать семь выстрелов». Маркус взял первый мушкет, сделал глубокий выдох и выступил из-за статуи. В неверных отсветах далеких огней смутный силуэт Джен был едва различим.

– Я думал, что полюбил тебя, – сказал капитан.

– Бедненький Маркус, – ядовито отозвалась Джен. – Все, чего он хотел…

Маркус нажал на спусковой крючок. Оглушительно грохнул выстрел, привычно ударила по плечу отдача. Водопад ослепительнобелых искр окутал Джен, но Маркус, схватив оставшиеся мушкеты, уже перебегал под прикрытие другой статуи.

– Чего, собственно, ты хочешь добиться? – осведомилась Джен, когда вторая пуля отскочила от ее невидимого щита и с визгом канула в темноту. – Или это пресловутый «последний рубеж» – из тех, на которых вы, военные, так любите стоять насмерть? – Маркус сделал третий выстрел и промахнулся на несколько ярдов. Джен рассмеялась. – Что ж, это я могу тебе устроить.

Маркус, задыхаясь, бросился на пол. Знакомый скрежещущий визг разорвал воздух, и статуя, от которой он только отбежал, разлетелась на сотни осколков. Джен неторопливо сделала пару шагов вперед, вытянула шею, всматриваясь в клубы дыма и пыли. Маркус перекатился, вскочил, навел заряженный мушкет и выстрелил. Теперь выстрел попал прямо в цель, и долю секунды он наблюдал, как свинцовая пуля застыла, уткнувшись в стену слепящих искр. Затем ее отшвырнуло обратно, почти в него, и Маркус, нырнув вбок, услышал за спиной звонкое цоканье пули, отскочившей от камня. Джен хохотала.

Осталось три выстрела. Джен наверняка полагает, что он опять перебежит в другое место, и потому Маркус, схватив один из оставшихся мушкетов, выстрелил оттуда же, что и прежде. Пуля ушла слишком высоко, но Маркус не стал мешкать, дожидаясь результата. Сжимая в руках два последних мушкета, он откатился в сторону и неуклюже вскочил на ноги в тот самый миг, когда Джен ленивым взмахом правой руки проделала в полу воронку каменного крошева.

Прямо перед Маркусом высилась очередная статуя – гигантский омар, державший в клешнях высоко над головой две человеческие фигурки. Интересно, мелькнула праздная мысль, превозносит он людей или собирается перекусить пополам? Маркус вскинул мушкет к плечу, прицелился в смутный, едва различимый силуэт Джен и нажал на спуск. Знакомо клацнул затвор, что-то зашипело, но выстрела не произошло. То ли негодный порох, то ли затравочное отверстие забилось грязью. «Мы же вечно сплавляли аскерам всякий хлам», – подумал Маркус. Впрочем, теперь уже было поздно сожалеть об этом решении Военного министерства. Маркус схватил последний мушкет и бросился в атаку.

Джен стояла у одной из статуй, ограждавших выход. Руки ее были широко раскинуты, и она по-прежнему улыбалась. Маркус резко остановился в двадцати ярдах и вскинул мушкет к плечу. Почти сожаление отразилось на лице Джен, когда она подняла руку…

И круто развернулась на хруст камня. Статуя рядом с ней, изображавшая грудастого кузнечика, зловеще медленно валилась набок. На верху ее, обхватив ногами камень, восседал юный убийца, залитый кровью, и скалился в дерзкой ухмылке.

Джен подняла левую руку, растопырив пальцы. Полыхнула стена искр, и скрежет невидимого ножа по невидимому стеклу превратился в надсадный визг, нараставший до тех пор, пока у Маркуса не заныли зубы. Ослепительно-белые искры налились багрянцем, затем стали кроваво-алыми, неистово заполыхали от напряжения, удерживая в воздухе добрую тонну камня.

Маркус повел дуло мушкета вниз. Двадцать ярдов. Трудно попасть в цель с такого расстояния, тем более из заряженного впопыхах дрянного аскерского мушкета, трудно – но не невозможно. Впрочем, лучшего случая ему больше не подвернется, уж это наверняка. Маркус нажал на спуск и почувствовал привычный толчок отдачи.

В этот краткий миг он увидел Джен – не эту чудовищную пародию на нее, а женщину, которая робко положила голову ему на плечо, когда они ночью переправлялись через Тсель. Мысленным взором Маркус увидел, как выстрел попадает в цель, как мушкетная пуля разрывает ей живот и, пройдя насквозь, оставляет на спине рану величиной с его кулак. Кровь на ее губах, последние судорожные вздохи. Стекленеющие глаза неотрывно смотрят на него…

Пуля прошла мимо. Маркус заметил, как она высекла искры о камень и с воем унеслась в пустоту. Ухмылка Джен превратилась в звериный оскал, и она бешено наискось взмахнула правой рукой. Искажающая волна, полоснув с ревом воздух, ударила в исполинского кузнечика. Мгновение ничего не происходило; затем Джен повернула руку, как поворачивают в ране нож. Статуя и хандарай, оседлавший ее, взорвались одновременно и с невероятной силой. Осколки камня засвистели вокруг Маркуса, быстрые и смертоносные, как картечь.

Капитан отшвырнул ставший бесполезным мушкет и бросился бежать. До ближайшей статуи было шагов десять-двенадцать, но Маркусу показалось, что он бежал целую вечность и каждую секунду ждал, что чудовищная волна обрушится на него и превратит в кровавое месиво. Он благополучно проскочил мимо этой статуи и бежал бы дальше, но что-то дернуло его за рукав мундира. Маркус резко развернулся и оказался лицом к лицу с молодым ворданаем, который двумя руками вцепился в его рукав. Маркус медленно моргнул.

– Лейтенант… лейтенант Игернгласс?

Игернгласс кивнул.

– Капитан, – сказал он, – мне нужна ваша помощь.

Решение оставить Феор далось Винтер тяжело, как никогда в жизни. С трудом верилось, что хандарайка жива; она была бледна и бесчувственна, дышала неглубоко, и сердце ее билось глухо, едва различимо. Как ни пыталась Винтер привести ее в чувство, все усилия оказались тщетны. В конце концов она смочила губы Феор тонкой струйкой воды, укрыла девушку своим мундиром и оставила лежать среди древних стальных пластин. Этот поступок казался Винтер предательством, но иного выхода она не видела.

Винтер все время ощущала свернувшийся внутри нее наат. Он более-менее успокоился, словно человек, наконец-то со вздохом облегчения опустившийся в любимое кресло, но время от времени неприятно перемещался внутри нее, и тогда у Винтер все плыло перед глазами. Она с трудом сглотнула, преодолевая тошноту, и бесшумно, насколько хватало сил, двинулась через лабиринт статуй.

Впереди завесу испарений разорвал ослепительно-яркий свет вкупе с более знакомой розовато-желтой вспышкой мушкетного выстрела. Следом грянул другой выстрел, за ним третий, и тут же раздались надрывный треск и стук осыпавшегося камня. Винтер резко остановилась при виде капитана, который поднимал к плечу мушкет. Он выстрелил в дымную пелену, и миг спустя в том направлении снова надрывно затрещало и посыпались камни. Каковы бы ни были намерения капитана, эти звуки явно не отвечали им, потому что он развернулся и побежал. Винтер нагнала его и схватила за рукав. Капитан рывком развернулся, лицо его на миг исказилось страхом, но затем он наконец узнал Винтер.

– Лейтенант… лейтенант Игернгласс?

– Капитан, – сказала Винтер, – мне нужна ваша помощь.

Она оглянулась через плечо туда, где совсем недавно полыхал свет. Теперь там ничего нельзя было различить, кроме разрастающегося на глазах облака пыли.

– Это Алхундт?

– Да, – кивнул капитан, – или демон в ее обличии.

– Что с полковником? Он?..

– Придавлен одной из этих статуй. Думаю, пока что ему ничего не угрожает… Но это лишь пока Джен до него не добралась.

– Святые всевышние! – пробормотала Винтер и прикусила губу. «Коснись ее», – сказала Феор. Неужели нельзя было выразиться яснее? Где коснуться ее? Что делать после? Сколько времени все это займет?

– Как вы здесь оказались? – спросил капитан. – Я думал, что…

– Некогда углубляться в подробности. – С некоторых пор Винтер преследовала еще одна мысль. Бобби, Фолсом и Графф очень скоро сообразят, что она осталась в подземелье, и уж Бобби наверняка будет настаивать на том, чтобы вернуться на поиски. С ее-то безрассудной ребяческой отвагой. Графф, может, и выступит на стороне здравого смысла, но и он не станет ждать вечно. Они соберут что-то вроде спасательной команды и отправятся на поиски. И тогда прямиком наткнутся на Алхундт. – Мы должны ее остановить.

– Готов выслушать ваши предложения. – Капитан устало привалился к постаменту статуи, провел пятерней по покрытым пылью волосам. – Лично я подозреваю, что здесь могло бы помочь разве что осадное орудие.

– Возможно, я сумею это сделать, – сказала Винтер. – Это трудно объяснить. Мне нужно подобраться к ней вплотную.

– Подобраться к ней вплотную? И что – перерезать горло? – Капитан помрачнел. – Думаю, наш хандарайский друг уже очень убедительно доказал, что такая тактика не сработает.

– Нет, ничего подобного. – «Надеюсь». – Это… – Винтер собралась с духом. – С помощью магии.

– Магии, – бесцветным голосом повторил капитан. – Вы – и магия?

– Я понимаю, что это похоже на безумие, – проговорила Винтер, – но…

Капитан махнул рукой:

– Я сегодня насмотрелся такого, что, пожалуй, готов изменить свои взгляды на безумие. Но вы… вы и вправду считаете, что способны ее остановить?

Наат беспокойно дернулся, словно чуял, что разговор касается его.

– Да.

Капитан откинулся на постамент, прикрыл глаза и надолго смолк. Когда он наконец поднял голову, в глазах его сверкнула решимость.

– Хорошо. Что от меня требуется?

– Спасибо, капитан.

– Маркус. Зовите меня просто Маркус. По крайней мере до тех пор, пока мы отсюда не выберемся.

Винтер укрылась в тени одной из статуй и ждала, прислушиваясь к звуку шагов.

Статуя изображала ящера с жуткой пастью, оскалившейся множеством клыков. На каждый клык была насажена крохотная, беззвучно вопящая человеческая фигурка. Неведомое божество явно не отличалось милосердием и кротостью нрава. «Наверное, судит людские грехи или что-то в этом духе. Похоже, эта тема в почете не только у нас», – подумала девушка. В церкви заведения миссис Уилмор были фрески, изображавшие грешников, которые корчатся в адских муках, и на это зрелище взирает компания святых. Винтер всегда казалось, что художник придал физиономиям блаженных отцов в высшей степени лицемерное выражение.

Если верить усталому старенькому отцу Джеллико, то, что совершила Винтер в окружении древних стальных пластин, было грехом куда более страшным, нежели пролитие крови или плотская невоздержанность. За пределами земной жизни ее ждет такое, что она позавидует грешникам, изображенным на фреске. Плети и раскаленная кочерга по сравнению с этим покажутся праздником. По крайней мере так предполагала Винтер. Она вечно клевала носом во время проповедей, да и в любом случае близорукий священник не особо вдавался в подробности. Однако якшанье с демонами и магией, с какой стороны ни посмотри, – ересь, за которую в час Господнего суда воздастся сполна.

«Тем больше причин сделать все, чтобы этот час настал как можно позже». У Винтер пересохло во рту. С того места, где она сидела, видна, была статуя, разнесенная Алхундт. Крупные обломки и каменное крошево разлетелись во все стороны на много шагов, словно статую набили до отказа порохом и подожгли фитиль. Что сталось бы в том же случае с человеком, Винтер не могла вообразить. Или, точней говоря, могла вообразить слишком хорошо.

– Джен!

Это был голос капитана… то есть Маркуса, доносившийся откуда-то слева.

– Джен, я здесь. Я больше не убегаю.

– В самом деле?

Вдалеке из пелены дымных испарений выступила Алхундт. Она избавилась от очков, обожженные волосы прядями выбивались из туго стянутого на затылке узла. На жакете и брюках виднелись прогары, следы копоти, а кое-где и редкие брызги крови. Левую руку она поддерживала правой, словно пытаясь унять боль.

– Я устал, – сказал Маркус. Он стоял между двумя статуями, на значительном расстоянии от той, за которой укрылась Винтер. – Все кончено. Всякий болван мог бы это понять.

– Всякий болван мог бы это понять с самого начала, – отозвалась Алхундт. – Полагаю, тебе понадобилось немного больше времени.

Маркус поднял пустые руки:

– Как скажешь. Я сдаюсь.

Агент Конкордата в упор глянула на него, сузив глаза:

– Мне бы следовало прикончить тебя на месте.

– Я тебе пригожусь. Ты сама это сказала.

– Ты мог бы мне пригодиться. – Алхундт снова двинулась вперед. – Если бы действительно этого хотел. Только я не верю тебе, Маркус. Я тебя знаю. Триста лет назад из тебя бы вышел идеальный странствующий рыцарь. Тот, кто всегда защитит даму, поддержит друга и никогда не предаст своего сюзерена. – Она тяжело вздохнула. – Впрочем, ты умело скрываешь свою суть. Должна признать, что при первой нашей встрече я сочла тебя более практичным человеком.

– Ну так прикончи меня, – бросил он.

– Вот это – настоящий Маркус, – сказала Алхундт. – Тот, кто всегда готов принять пулю за правое дело. – Она остановилась в десяти шагах от Маркуса и прямо перед статуей, за которой пряталась Винтер, и окинула капитана долгим взглядом. – Итак, что же ты задумал на этот раз? Припрятал пистолет в заднице?

Маркуса передернуло:

– Я не знаю, что сказать.

– Что бы это ни было, оно не сработает. Это тебе не карточная партия с другими капитанами. Твой противник – воля Господня.

– Джен… – Маркус замялся.

Алхундт двинулась дальше:

– Не стесняйся, Маркус. Пусти в ход свой гениальный замысел. Может быть, хоть этот раз тебя наконец-то убедит.

Она прошла мимо статуи ящера, буквально в шаге от Винтер. Девушка напряглась.

«Сейчас или никогда», – решила она.

Когда Алхундт сделала следующий шаг, девушка вскочила и, вытянув перед собой руку, выбежала из-за постамента. Время невыносимо замедлилось, как будто она перебирала ногами в вязкой патоке. Пальцы ее уже почти коснулись спины Алхундт, когда агент Конкордата грациозно, словно в танце, развернулась и вскинула левую руку. Тотчас перед ней выросла стена сверкающих искр, и Винтер вдруг поняла, что ее ноги оторвались от пола. Секунду спустя ее ударило о брюхо каменного ящера, прижало к нему с такой силой, что трудно было даже дышать. Сквозь искристую, исходящую надрывным скрежетом завесу Винтер видела, как Алхундт, не опуская руки, подошла ближе и склонила голову к плечу, словно разглядывала некое занятное насекомое.

– Так это и есть твой план? Отвлечь меня болтовней, чтобы какой-то безмозглый сопляк воткнул мне нож в спину? – Алхундт фыркнула. – Право, Маркус, даже от тебя можно было бы ожидать чего-то более остроумного. – Она пристальнее всмотрелась в Винтер. – Да у него и ножа-то нет! Что ты собирался сделать, мальчик? Задушить меня?

Сквозь пронзительный визг искрящейся стены Винтер различила голос Маркуса:

– Это был отвлекающий маневр.

Мушкетный выстрел с нескольких шагов прозвучал как гром. Сила, придавившая Винтер к камню, разом ослабла, едва Алхундт отвернулась, и Винтер рухнула на когтистые стопы каменного ящера. Теперь агент Конкордата, с нечеловеческим проворством отразив мушкетную пулю, смотрела на Маркуса. Правая рука ее взвилась, готовясь обрушить смертоносную волну, которая разорвет капитана в клочья.

Винтер казалось, что ее грудь сейчас разорвется. Бок, еще помнивший побои Дэвиса, терзала невыносимая боль, как будто в него воткнули нож, и каждый вдох требовал неимоверного напряжения. Винтер пришлось собрать все оставшиеся силы, чтобы вытянуть перед собой руку. Кончики пальцев задели рубашку Алхундт. Рванувшись изо всех сил, Винтер метнулась вперед и припечатала ладонь к спине подручной Орланко.

«Давай! – мысленно обратилась она к наату. – Действуй! Что бы там тебе ни полагалось сделать – вперед!»

Словно незримый поток хлынул наружу из недр ее существа. Винтер чувствовала, как наат заполняет грудь, стекает в протянутую руку и сквозь распластанную ладонь втягивается в спину Алхундт. Одновременно она ощущала силу самой Алхундт, бесконечную вязь шипастых колец, терновой стеной облекавших ее внутреннюю суть. В тот миг, когда наат Винтер преодолел расстояние между двумя человеческими душами, кольца эти неистово полыхнули и непорочно-чистая сила вскипела, беспощадно искрясь, на том уровне существования, который был бесконечно далек от мира плоти и крови.

Алхундт пронзительно закричала. Винтер сделала бы то же самое, но ей не хватало воздуха.

Две сущности столкнулись или, вернее сказать, сошлись, смешавшись, но при этом пребывая отдельно, словно масло и вода. Везде, где бы они ни соприкасались, вспыхивала и искрилась грозная сила. Винтер вспомнила слова Феор о том, что нааты ревнивы, и вдруг поняла, что за боль терзала юную хандарайку. Во время ритуала точно такое же сражение происходило внутри нее, и незавершенное заклинание билось с тем, которое уже обитало в Феор. «Может быть, именно так и действует наат – разрывает человека на части силой его собственной магии. – Но ведь какую бы боль сейчас ни испытывала Алхундт, Винтер, соединенная с ней, чувствовала то же самое. – Значит, он разорвет на части и меня?» Эта мысль странным образом оставила Винтер равнодушной. Как будто она пересекла черту и оказалась по ту сторону страха.

Что-то менялось. Там, где, рассыпая искры, схлестывались в смертельной схватке две магические силы, одна из них постепенно уступала другой. Наат Винтер расширялся, масло растекалось, а вода испарялась. Одна сущность преображала другую в подобие себя, мяла, скручивала и перестраивала до тех пор, пока не обрела возможность включить инородную ткань в свою собственную. Это воздействие началось медленно, затем ускорилось, и вот уже изменения распространялись по магии Алхундт со скоростью мысли. И наконец там, где только что бились две враждебные сущности, осталась всего одна. Наат Винтер хлынул назад, погрузился в глубины ее души, словно хищник, который, насытившись добычей, возвращается в свое логово.

Связь распалась. Казалось, прошли долгие часы, но в окружающем мире время вовсе не двинулось с места. Рука Винтер опала, безвольно шлепнувшись на постамент. Надсадный визг магии Алхундт оборвался, и только эхо его дребезжащим гулом отдавалось в ушах Винтер. Агент Конкордата осела на пол, сложившись пополам, точно пустой мешок, и безжизненно распростерлась на каменных плитах.

Топот бегущих ног Маркуса был неимоверно далеким, не имевшим ни малейшего значения рядом с болью, которая раздирала тело Винтер. Тьма сомкнулась вокруг нее. Винтер закрыла глаза и благодарно погрузилась в небытие.

Глава двадцать седьмая

«Ты уверен?»

Джен лежала на походной койке, вытянув руки вдоль тела. Рану на левой руке перевязали бинтами. Девушку переодели в то, что удалось наскрести на складах, и одежда оказалась ей чересчур велика. Рукава белой рубашки прикрывали пальцы, а синие форменные брюки были подвернуты, как у мальчишки. Маркус отыскал ее очки – одно стеклышко разбилось – и положил в изголовье.

Он не мог отвести взгляда от Джен. Теперь, когда ее черты обрели умиротворенность, она вновь стала женщиной, которая делила с ним ложе и плакала у него на плече, женщиной, а не сатанинским порождением, явившим ее истинную суть. Грудь девушки вздымалась и опускалась так невесомо, дыхание, вырывавшееся из приоткрытых губ, было так беззвучно, что Маркусу казалось: отведи он глаза хоть на миг, и Джен вовсе перестанет дышать. Он весь день ехал с ней в повозке, а ночь провел возле нее в своей палатке. Иногда ему удавалось заснуть, но сон его был тревожен и краток.

Наверняка бумаг накопилось невпроворот, но Фиц с этим справится. Маркус ел в одиночестве, не отходя от своей безмолвной подопечной, и терпеливо ждал. Ни у кого не хватало духу побеспокоить его.

«Ты уверен?» Джен словно намекала, что в его личном деле есть нечто, о чем он даже не подозревает…

Зашуршал полог, по наружному шесту постучали.

– Кто там? – просипел Маркус. Голос его до сих пор оставался сиплым с того страшного дня.

– Янус.

«Ну да, конечно!» Маркус долго молчал, колеблясь.

– Можно войти?

– Валяйте.

Полог откинулся. Левая нога Януса была уложена в шины, и он опирался на костыль, который держал слева под мышкой. С неожиданной ловкостью он скользнул в палатку и проковылял к походному стулу на котором сидел Маркус.

– Вы не будете против, если я присяду? – осведомился он. Маркус молча кивнул, и полковник, усевшись, тут же вытянул перед собой сломанную ногу. – Все могло быть гораздо хуже, так что сетовать, наверное, грех. И тем не менее это чертовски неудобно.

– Хуже? – переспросил Маркус.

– Я имею в виду ногу.

– А-а.

Маркус вновь погрузился в молчание. Янус задумчиво взирал на него, поблескивая серыми глазами.

– Послезавтра, – продолжал полковник, – мы будем в Эш-Катарионе. Через день после этого должен прибыть флот.

– Это хорошо.

– С первым же курьерским рейсом я отправлюсь в Вордан.

– И прихватите эту свою бесценную Тысячу Имен, – произнес Маркус с едва уловимой горечью в голосе.

– Совершенно верно. – Янус подался вперед. – Вас это задевает, капитан?

– Вам ведь с самого начала было наплевать на все остальное. Так ведь? Наша кампания, искупители и прочее – все это было только средством для достижения цели.

Наступила пауза. Янус склонил голову к плечу.

– Не могу отрицать, что все, перечисленное вами, было частью моих личных замыслов, – сказал он, – и все-таки вы ко мне несправедливы. Мне было приказано разбить мятежников и вернуть власть принцу, и я по мере своих сил исполнил приказ.

– Только потому, что это способствовало вашей личной борьбе с Последним Герцогом. – Маркус отвернулся и воззрился на Джен. – И что теперь будет с Первым колониальным?

– Военное министерство, вне сомнения, подберет нового командира полка. Очень скоро, уверен, какой-нибудь полковник провинится настолько, что станет достойным этой должности.

– Ясно.

– С другой стороны… – Янус помедлил. – Если только захотите, она будет ваша.

– Моя? – Маркус опешил. – Нет, это невозможно. Я же не…

– Не дворянского происхождения. Знаю. Тем не менее в истории армии были случаи, когда чин полковника вручался простолюдину. Я, безусловно, выскажусь в вашу пользу, а мое слово после возвращения в Вордан обретет, думается мне, существенную значимость. При условии, что вы согласитесь до конца своей службы остаться здесь, вне поля зрения всех, кого может не устроить такое решение, Военное министерство наверняка сочтет возможным утвердить ваше производство в чин.

– А… – Маркус запнулся, не в силах заставить себя выразить благодарность.

– Это меньшее, что я могу для вас сделать, – сказал Янус. – Если, конечно, вы хотите именно этого.

– Я вас не понимаю.

Янус вздохнул:

– Капитан, вы позволите мне говорить откровенно?

– Конечно, сэр.

– Вы должны вернуться в Вордан. Вы слишком хороший офицер, чтобы до конца своих дней бездельничать в захолустье. Нам нужны такие люди, как вы. – Янус сделал паузу. – Мне нужны такие люди, как вы.

– Что?! – Жаркая кровь бросилась Маркусу в лицо. – Я вам нужен?! Вы почти до самого конца держали меня в неведении…

– Я рассказывал вам ровно столько, сколько вы способны были принять. – Губы Януса дрогнули в мимолетной усмешке. – Признайтесь, капитан, если бы я в первый же день рассказал вам всю правду, вы решили бы, что я спятил.

– По-моему, вы и сейчас не в своем уме. – Маркус стиснул зубы. – Пока мы гонялись по всей пустыне за этой вашей реликвией, гибли мои люди! Я должен был молча стоять и смотреть, как вы подписываете моему лучшему другу смертный приговор! С какой стати вы решили, что я вообще захочу иметь с вами дело?

– Потому что я думаю, капитан, что вы – патриот, преданный своему отечеству и королю.

Маркус молчал, остолбенело глядя на полковника.

– Нравится вам это или нет, – продолжал Янус, – но вы не можете отрицать того, что мы видели собственными глазами. Окаянные Иноки, элитные слуги понтифика Черных, действуют в сговоре с Конкордатом герцога Орланко. Очевидно, связь Последнего Герцога с Истинной церковью вышла далеко за пределы заурядного политического союза. Если мы ничего не предпримем, Орланко захватит власть и Вордан как на блюдечке преподнесут Элизиуму. – Он кивком указал на Джен. – В руки таких, как она. В кафедральном соборе опять воцарятся Черные священники, ножами и раскаленными кочергами выкорчевывая ересь. Будет новый Великий Раскол.

И опять наступила долгая пауза.

– Даже если бы я… – Маркус запнулся. – Даже если бы я хоть на миг поверил, что это правда, – кто поручится, что вы не окажетесь еще хуже?

Янус вновь усмехнулся:

– Тем больше причин у вас присоединиться ко мне, капитан. Если когда-нибудь вы удостоверитесь, что я больше не предан душой и телом интересам королевства, у вас будет больше возможностей что-то предпринять.

Маркус ничего не сказал. Взгляд его снова переместился к Джен. Янус заметил выражение его лица и нахмурился.

– Вы знаете, кто она. Что она такое.

– Знаю, – сказал Маркус. И добавил, чуть помолчав: – Лекари не могут понять, что с ней.

– Неудивительно. Этот случай, можно сказать, за рамками их компетенции.

– Она придет в себя?

Янус сделал долгий выдох.

– Честно говоря, капитан, – не знаю. С ней произошло что-то необыкновенное. Поразительно уже то, что она вообще осталась жива. При таких обстоятельствах она может очнуться завтра, через месяц или вообще никогда. И даже если очнется… – Он запнулся. – Я даже не представляю, сколько осталось от ее собственной личности.

– Стало быть, не знаете.

– Нет, капитан. К сожалению.

– Перед тем как приехать сюда, вы изучали мое личное дело? – спросил Маркус.

Янус кивнул:

– Разумеется.

– Тогда вам известно, что произошло с моими родными.

Полковник склонил голову.

– Трагическая история.

– Все они погибли. Так мне сказали потом. Понимаете, меня там не было. Когда это случилось, я еще учился в академии. К тому времени, когда я вернулся, их уже похоронили. Все, что я мог, – навестить их могилы на кладбище. Да и в любом случае от них мало что осталось. Дом сгорел дотла.

Янус кивнул.

– Все погибли, – повторил Маркус. – Но Джен… там, в подземном храме, она спросила: «Ты уверен?»

Долгое время оба молчали.

– Капитан, – произнес наконец Янус, – мне бы не хотелось поддерживать в вас ложную надежду. Орланко и его подручные – мастера обмана и лжи. Быть может, в этом намеке не больше правды, чем в ее нежных чувствах к вам.

– Я понимаю. Но…

– Вы хотите знать наверняка.

Маркус промолчал.

– Если правда об этом деле где-то и существует, – сказал Янус, – она погребена в логове Орланко в Паутине.

– Я вытащу ее наружу, – проговорил Маркус. Ярость, прозвеневшая в голосе, стала неожиданностью для него самого. – Голыми руками, если понадобится.

– Пойдемте со мной, – предложил Янус. – Даю слово, я помогу вам, если только это будет в моих силах.

После долгого молчания Маркус кивнул.

Винтер осторожно раздвинула полог палатки и зажмурилась от бьющего в глаза утреннего солнца. Жесткая трава под ногами яснее слов говорила о том, что они больше не в Десоле. Впереди возвышался величественный скальный утес, а за ним до самого горизонта протянулось море. Под безоблачным хандарайским небом вода отливала глубокой синевой, и вдалеке виднелись крохотные белые гребни волн. У воздуха был свежий солоноватый привкус – куда более живой, чем в бесплодном, прокаленном солнцем Десоле. Даже вечная жара отступала, смягченная прохладой дующего с моря ветерка.

Винтер проснулась в свежей, безукоризненно чистой постели и осознала, к своему удивлению, что почти не чувствует боли. Одни ее раны были перевязаны, другие стянуты тончайшими шелковыми стежками, которые уже скрывались под слоем здоровой ткани. Потрогав бок, девушка убедилась, что он еще болит, но боль стала заметно слабее. Откинув простыни и оглядев себя, она обнаружила, что скопище ушибов и кровоподтеков обрело причудливый изжел- та-зеленый оттенок.

В изножье койки лежала армейская форма Винтер – выстиранная, аккуратно заштопанная, вся в свежих заплатках, а рядом с ней – новенький, с иголочки мундир, на плечах которого красовались пришитые по всем правилам лейтенантские нашивки.

Перед палаткой был натянут белый холщовый тент, и в тени его стояли деревянный столик и пара кресел, выложенных подушками. В одном из кресел восседал полковник Вальних и читал книгу, уложив вытянутые ноги на мягкую скамеечку. Он оглянулся на шорох палаточного полога, захлопнул книгу и одарил Винтер знакомой беглой улыбкой.

Винтер откозыряла, сдвинув каблуки и не без труда вытянувшись по предписанной уставом стойке «смирно». Полковник сочувственно поморщился и гостеприимным жестом указал на свободное кресло.

– Прошу вас, лейтенант. Присаживайтесь без церемоний.

Винтер осторожно расслабила напряженные мышцы и опустилась в кресло. Серые глаза полковника задумчиво всматривались в нее.

– Я поднялся бы, чтобы приветствовать вас, но… – Он жестом указал на свои ноги, и Винтер только сейчас заметила, что одна из них стянута дощечками шин. – Я с огромным нетерпением ждал, когда вы придете в себя.

– Я…

Полковник предостерегающе поднял палец.

– Предвосхищая ваши первые вопросы, скажу сразу: мы на побережье, в четырех милях от Эш-Катариона. Ваши капралы и вся седьмая рота – те, кто выбрался из пещеры, – живы и невредимы и все это время настырно выспрашивают о вашем здоровье. И вы пробыли без сознания около двенадцати дней.

Винтер моргнула, пытаясь уместить в голове все эти сведения.

– Двенадцать дней?!

– Совершенно верно. Мы вернулись из Десола в пыли, но без каких-либо неприятностей. Чего нельзя, к сожалению, сказать о ваших ранах. Какое-то время вы были в серьезной опасности.

Винтер вспомнила, как ей чудилось, что легкие с каждым вздохом рвутся в клочья. Сейчас это ощущение казалось невероятно далеким, словно из прошлой жизни.

– А своим выздоровлением я обязана вам?

– Мне, – как ни в чем не бывало, подтвердил он. – Без малейшего желания бросить тень на скромных тружеников армейской медицины, все же замечу, что их познания больше связаны с повседневной практикой, а подход к пациенту несколько прямолинеен. Если проблему нельзя решить с помощью медицинской пилы, они зачастую попадают в тупик. По счастью, мне в свое время довелось изучать медицину.

– Значит, вы опять спасли мне жизнь.

Полковник кивнул.

– После того как вы спасли жизнь мне. – Он поднял руку и принялся загибать пальцы. – Точнее говоря, было так: вы пришли спасти меня, я спас вас, вы вернулись, чтобы снова спасти меня, а позднее я вновь сумел вам пригодиться. В качестве ответной любезности, – добавил он, приподняв бровь.

– А что стало с теми, кто был тогда в пещере? – Винтер осеклась, резко втянула воздух. – Феор! Что с Феор?

– Вы имеете в виду хандарайскую священнослужительницу, которая все это время сопровождала вас? – Винтер неуверенно кивнула, и по губам Януса вновь скользнула мимолетная усмешка. – Полагаю, она уже полностью оправилась. Ее забрал Фолсом, ваш капрал, когда привел в храм спасательный отряд. Увы, в то время я не был в состоянии осмотреть ее и дать консультацию, но этого, по счастью, и не понадобилось. Раны, нанесенные магией духу, весьма болезненны и могут даже оказаться смертельными, однако затягиваются они гораздо быстрее, чем ранения физического свойства.

«Феор жива. – Винтер показалось, что с души ее скатился даже не камень – огромная гора. В то время она была уверена, что Феор умирает, что, читая наат, она добровольно жертвовала собой. – Черт, вполне может быть, что и сама Феор так думала».

– Я не мог позволить им всем навещать вас, – продолжал полковник, – поскольку не знал, кто из них посвящен в вашу тайну.

– Ясно. Крайне предупредительно с вашей стороны.

– Как я уже сказал, это лишь ответная любезность.

Наступила пауза. Внимание Винтер привлекло звяканье стекла, и она, подняв голову, с удивлением увидела слугу в черной ливрее, который наливал из стеклянного графина вино. Он с суровым видом вручил Винтер бокал, и она вежливо отпила глоток. Охлажденная влага приятно омыла губы.

– Спасибо, Огюстен. Оставьте графин и можете быть свободны.

– Милорд, – пробормотал Огюстен и испарился, точно привидение.

– А теперь, – сказал полковник, протянув руку к своему бокалу, – поговорим о самом главном.

– Вот как? – отозвалась Винтер, изо всех сил стараясь подражать его небрежному светскому тону.

– Как много вы поняли из того, что произошло в храме?

Лицо Винтер вспыхнуло. Чтобы скрыть смущение, она отхлебнула вина и нашла, что вкус у него на удивление приятный.

– Не очень много. Алхундт пыталась убить всех нас, а мы с капитаном Д’Ивуаром остановили ее.

Полковник искоса, с непроницаемым видом глянул на нее.

– Меня нисколько не удивляет, что вы изображаете незнание. В конце концов, быть осведомленным в каком-то деле означает неизбежно оказаться в него замешанным, а уж вы, как никто другой, знаете, насколько это опасно. Тем не менее, полагаю, мы уже перешли грань, до которой можно было оставаться в стороне. Сколько бы вам ни было известно, вы уже вовлечены в это дело, и расспрашиваю я не для того, чтобы обманом вынудить вас раскрыть карты, а просто чтобы избежать лишних объяснений.

– Ну, если вы так говорите… – пробормотала Винтер.

– Доверьтесь мне. – Полковник подался к ней. – Что именно вы знаете о том, что произошло с вами?

Винтер пожала плечами:

– Только то, что сказала мне Феор. Она прочла наат, какую-то надпись, которая была вырезана на одной из тех стальных пластин, и я повторяла за ней каждое слово. Последние слова я произнесла одна.

Полковник содрогнулся:

– Неудивительно, что она была без сознания. Говорила она что- нибудь о природе этого наата?

– Нет. Сказала только, что с его помощью я смогу остановить Алхундт.

– И как же вы ее остановили?

– Это было… – Винтер запнулась, не в силах подобрать подходящих слов. – Как будто что-то внутри меня потянулось наружу, к ней. Отыскало в ней магию и… не знаю…

– Поглотило, – подсказал полковник.

– Да, наверное, так.

– Поразительно. – Полковник с интересом всмотрелся в Винтер. – И как вы чувствуете себя сейчас?

– Пожалуй, неплохо. – Винтер окинула себя взглядом. – Гораздо лучше, чем ожидала.

– Точно так же был бы удивлен и я, если б знал, что именно предприняли вы с Феор. – Полковник помолчал, как будто и ему пришлось подыскивать подходящие слова. – Сущность внутри вас – предположительно назовем ее наатом – известна нам давно, правда, только по старинным источникам. Ее обнаружили в диких безлюдных местах более тысячи лет тому назад. Тогдашние церковники назвали ее Инфернивор, поскольку, с их точки зрения, это был демон, который питался другими демонами. Сущность сопротивлялась всем попыткам вызнать ее имя, и в конце концов носитель ее испустил дух под натиском религиозного рвения священников Черного. Со временем, однако, до церкви дошли слухи, что Инфернивор или подобное ему существо обнаружено в Хандаре, в величайшем хранилище знаний, которое мы называем Тысячей Имен.

В речи полковника было так много непонятного, что Винтер не знала, с чего начать расспросы. Она ухватилась за то, что показалось ей знакомым.

– Феор упоминала Черных священников. Я думала, их разогнали еще сотню с лишним лет назад.

– Формально – да, – сказал Янус. – Историки считают, что Черные священники, не ограничиваясь борьбой со сверхъестественными силами, вмешались в область политики, светской и церковной, и это, по моим сведениям, чистая правда. После Великого Раскола понтифик Черного потерял значительную часть своего влияния, и в конце концов Обсидиановый орден был распущен.

– Но?.. – подсказала Винтер.

– Элизиум воспользовался случаем, чтобы очистить мир от скверны и вернуть священников Черного на подобающее им место. Они действуют тайно, выискивая демонов и магию во всех их проявлениях. Только потому, что их существование не признается публично, они не стали менее опасны.

– Я думала, что Алхундт работала на Конкордат.

– Интересы его светлости Последнего Герцога, – мрачно проговорил полковник, – весьма тесно смыкаются с интересами понтифика Черных. Я нисколько не удивлюсь, обнаружив, что эта парочка действует в тесном альянсе.

– Но…

– Все это к делу не относится, – перебил полковник. – По крайней мере, сейчас, когда речь идет о вас.

– Что тогда относится к делу?

– Я тоже знал, что Инфернивор здесь, в Хандаре. Я прибыл сюда, чтобы добыть его вместе со всеми остальными Именами.

– Вы?!

– Конечно. Знаете, я ведь изучал магию.

Он сказал это так обыденно, что Винтер едва не поперхнулась вином. Она вытерла губы тыльной стороной ладони и спросила:

– Значит, вы получили то, что хотели?

– Не совсем. Первый приз достался вам с Феор.

От этих слов Винтер резко выпрямилась в кресле, закашлялась и тут же натолкнулась на прямой взгляд полковника.

– Разве вы не можете просто еще раз прочитать наат? У вас же есть пластины.

– Могу, только если прежде убью вас. Произнесенное Имя неразрывно связывается с тем, кто его произнес. Всякая другая попытка совершить ритуал ни к чему не приведет.

– Значит… – Взгляд Винтер метнулся к бокалу с вином и вновь переместился на полковника. – Вы хотите убить меня?

К ее изумлению, он громко расхохотался:

– Лейтенант, у вас в высшей степени мрачные представления о начальстве. Впрочем, полагаю, не без оснований.

– Мне показалось, что вы именно к этому и вели, – сказала Винтер. – Убить меня и самому завладеть этим Инфернивором.

– Во-первых, чтение имени Инфернивора само по себе чрезвычайно опасно. Я помышлял принять его в себя, только если не будет другого выхода. Учитывая силу этой сущности, я оценивал шансы выжить при этом в лучшем случае как один к семи. То, что вы сумели проделать это, будучи совершенно неподготовленной, – само по себе величайшее чудо. Помня о том, на какой риск вы решились, было бы непозволительно пустить ваши усилия прахом.

– О!.. – У Винтер вдруг пересохло во рту. Она неловко вертела в руках бокал с вином.

– Кроме того, вы мне нравитесь. Вы отважны и изобретательны в бою, преданны своим подчиненным и верны тем, кто завоевал ваше доверие. Кроме того, вы, похоже, усвоили привычку спасать мне жизнь, и уж этого я, безусловно, не могу не одобрить. Откровенно говоря, лейтенант, я хочу предложить вам должность.

– Должность? Вы имеете в виду – в своем штабе?

– Да, что-то в этом роде. Подробности можно будет обсудить потом. Через пару дней я возвращаюсь в Вордан и подозреваю, что сразу по прибытии дел там будет невпроворот. Я надеялся, что вы сможете мне пригодиться.

– Я польщена, – пробормотала Винтер. – А разве у меня есть выбор?

– Безусловно. По возвращении нам придется предпринимать весьма тонкие и сложные ходы, и мне не хотелось бы иметь среди своих соратников того, кто присоединился к нам не по доброй воле. Если вы откажетесь, я оставлю вас в покое. – Улыбка вновь промелькнула на его губах и тут же исчезла. – Разумеется, я не обещаю, что точно так же поступят Последний Герцог и церковь.

– Разумеется, – повторила Винтер. Значит, выбора у нее все-таки нет. Разве только… – Что я получу взамен?

– Все, что будет в моей власти и в пределах разумного, – тотчас ответил полковник. – Чего вы хотите, лейтенант Игернгласс?

Винтер закрыла глаза. И, как всегда, перед мысленным взором возникло знакомое лицо – рыжие волосы, зеленые глаза, дерзкая лукавая улыбка.

– Найти одного человека, – проговорила она. Собственный голос казался ей чужим и далеким. – Старого друга, точнее, подругу.

– Я не могу обещать успеха, – сказал полковник, – но мы, безусловно, постараемся это сделать.

– И еще я хочу, чтобы с нами отправились мои капралы.

– Обязательно. Честно говоря, в свете последних новостей я подозреваю, что с нами может отправиться весь полк.

– И Феор. Здесь у нее ничего больше не осталось.

– Как пожелаете. – Полковник склонил голову к плечу. – Что- нибудь еще?

– Я дам вам знать, когда придумаю.

Он опять улыбнулся:

– Конечно.

Винтер поколебалась.

– А что означает «в свете последних новостей»?

Полковник вскинул брови:

– Бог ты мой! Я и позабыл, что вы еще ничего не знаете. Во время нашего отсутствия здесь был курьер из Вордана.

– Что-нибудь случилось?

Янус сцепил пальцы.

– Король умирает.