Тяжелая капля тщеславия

1

Рой, конечно, не согласился бы заняться распутыванием загадочной смерти Ричарда Плачека, если бы не был другом Армана. В Столице функционировали идеально оснащенные лаборатории Охраны общественного порядка, установление обстоятельств гибели любого человека являлось их прямой обязанностью. Иногда Рой с Генрихом помогали следственным лабораториям, но лишь когда имело место какое-то странное физическое явление, в природе которого работники охраны не могли разобраться. Самоубийство Плачека, как считал Рой, к таким случаям не относилось.

Но Арман, три дня дежуривший у постели Плачека, когда медики боролись за его жизнь, был так подавлен, что Рою захотелось утешить помощника. Арман сидел у пульта, не начиная подготовленного эксперимента – в лаборатории братьев в эти дни изучался гравитационный пробой пространства,

– и вяло просматривал запись вчерашнего опыта. Рой понимал, что Арман не видит ни одной цифры.

– Поговорим, – сказал Рой. – Я не собираюсь тебя утешать. Смерть есть смерть. Ричард сам захотел уйти из жизни.

Арман покачал головой:

– Он не хотел уходить из жизни, Рой. Я хорошо знал Ричарда. Среди моих друзей не существовало большего жизнелюба.

– Сколько я знаю, он сказал своему ассистенту: «Меня больше не будет!», – капнул в ухо какое-то снадобье и умер.

– Впал в беспамятство, Рой.

– Да, я знаю, он несколько дней бредил. Яд оказался из медленно действующих.

– Был ли это яд? – задумчиво сказал Арман. – Все дни я мучаю себя вопросом: был ли это яд?

Рой пожал плечами:

– Но ведь определить это проще простого. Снадобье, которым он отравился, сохранилось?

– Целая ампула.

– Надо сделать анализ.

– Сделали, конечно.

– И результат?

– Безвреднейшее химическое вещество! Правда, структура молекулы очень сложная, но это второстепенно, раз доказано, что токсического действия препарат Ричарда не имеет.

– На ком производились контрольные опыты?

– На животных. Собаки, кролики, обезьяны…

– То, что безвредно для животного, может оказаться смертельным для человека.

Арман странно посмотрел на Роя:

– На человеке препарат тоже опробовали.

– На ком? Неужели ассистент Плачека решился…

– Нет. Решился я. Вчера вечером я влил себе в ухо каплю препарата Ричарда.

– Ты сумасшедший. Когда ты разучишься считать себя полигоном для диких экспериментов? Ну, и каков результат?

– Как видишь, я жив.

– Полужив. Еще не видел тебя таким вялым.

– Во всяком случае, это не следствие моего поступка. Препарат совершенно безвредный. Для меня, по крайней мере.

– Но для Ричарда он стал причиной смерти. Этого ты не будешь отрицать?

– Не буду. И вот здесь загадка. Почему безвредный для других препарат мог погубить Ричарда? Для чего он принял его? Чего хотел добиться?

Рой задумался.

– Насколько я понимаю, ты не веришь в самоубийство Ричарда?

– Я просто знаю, что самоубийства не было.

– Смелая гипотеза! Она противоречит медицинскому заключению.

– Медицинское заключение основывается на схеме поступков Ричарда: то-то сказал, то-то сделал, то-то получилось. Но это внешность. Меня занимает суть.

– Суть далеко не всегда противоречит внешности.

– В случае с Ричардом противоречит. Все во мне протестует против мысли, что Ричард покончил с собой. Самоубийство несовместимо с его характером.

– Ты уже говорил: жизнелюб и все такое. Бывают трагические ситуации, когда и жизнелюбы накладывают на себя руки.

– Такой ситуации не было. Я тебе расскажу о последней встрече с Ричардом. Я гулял с Линой в парке, когда мимо нас пронесся Ричард. Ты знаешь, он всегда торопился. Я окликнул его, и он подошел. Он был в страшном возбуждении.

– Я плохо его знал, но не помню, чтобы он бывал невозбужденным. Удивительно неуравновешенная натура.

– В тот день он был в совершенно особом состоянии. Он ликовал. Он с восторгом объявил, что поставит в ближайшие дни опыт, который опрокинет все представления об интеллектуальных возможностях человека. Я спросил, не собирается ли он поразить нас каким-либо новым своим талантом. Я имел в виду то его замечательное достижение, когда после трех месяцев затворничества он вдруг показал себя полиглотом. Это, конечно, было ошеломляюще.

– За три месяца упорной работы при известных способностях можно изучить несколько языков.

– Я знаю Ричарда с детства. Никто не замечал в нем выдающихся лингвистических способностей. И он изучил не несколько, а ровно десять языков, и не просто изучил, а стал знатоком их. Слишком уж неожиданным и крупным был успех.

– Он не рассказывал, какой собирается ставить опыт?

– Он не любил рассказывать о своих экспериментах. Он терял интерес к исследованиям, когда узнавали, чем он занимается. Вероятно, это объяснялось тем, что он был страшно тщеславен. Он хотел поражать, блистать, занимать первые места. «Вот он я! Каков?» – по этой формуле строились все его рассказы, даже официальные отчеты. Он считал себя научным гением и очень расстраивался, когда убеждался, что не все в это верят.

– Знакомые, вероятно, недолюбливали его?

– Мало кого так любили, как его. Он с увлечением помогал каждому, кто просил о помощи, с радостью одаривал интересными мыслями, шумно ликовал, если у друга получалась работа. И делался совершенно счастливым, если его благодарили за помощь словами: «Если бы не ты, то…» Тщеславие его было странно: огромно, но не эгоистично; я бы даже сказал – великодушно и щедро.

– Он исследовал микроизлучения мозга, если не ошибаюсь?

– Да, эту странную радиацию клеток мозга. Он занялся микроизлучениями, когда они только были обнаружены. И очень досадовал, что не он автор открытия экранирующего действия черепа. Он запальчиво утверждал, что по справедливости это его открытие, он лишь замешкался с опубликованием, а в Институте мозга нашлись исследователи попроворней.

Рой некоторое время размышлял, потом задал новый вопрос:

– Ты, значит, считаешь, что самоубийства не было, а был…

– Да, Рой. Ричард поставил на себе опыт. И опыт оказался смертельным.

– Неудачный опыт, неудачный опыт… Давно не слыхал, чтобы в наших лабораториях производили опасные эксперименты над собой. И еще одно, Арман! Ведь перед смертью Ричард должен был понять, что произошло несчастье, и хотя бы предостеречь от повторения неудачного опыта.

– Видишь ли, Рой, ты коснулся того, что меня самого волнует. Ричард бредил. Но бред его был радостным. Он ликовал, умирая. Ему воображалось, что он добился того, чего хотел. Он повторял: «Как удалось! Как удалось!» Он и не подозревал, что совершилась катастрофа.

– Весь его бред и состоял в подобном бессмысленном ликовании?

– Ричард воображал себя математиком. Он развивал в бреду какие-то математические теории. Видения его мозга записаны, но математики не нашли в них ничего интересного. Математический бред прерывался хриплыми выкриками:"Как удалось!» И столько в них было восторга, Рой!

– Интересно. Даже очень интересно! Ты меня убедил: в гибели Плачека таится загадка. Может быть, нам заняться ею?

Арман с благодарностью посмотрел на Роя.

– Генриха мы тоже привлечем?

– Зачем? Он не способен разрываться между двумя проблемами. Пусть он возится с аккумуляторами гравитационной энергии. Запроси, пожалуйста, все материалы о работе и обстоятельствах гибели Плачека.