Твоё имя после дождя

Автор: Виктория Альварес/Victoria Álvarez

Оригинальное название: Tu nombre después de la lluvia

Название на русском: Твое имя после дождя

Серия «Сонные шпили» # 1/Ciclo de Dreaming Spires #1

Переводчик: Мария Сандовал

Редактор: Наталья Ульянова

Материал предназначен только для предварительного ознакомления и не несёт никакой материальной выгоды!

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Любое копирование и размещение перевода без разрешения администрации группы, ссылки на группу и переводчиков — запрещено.

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

1903 года . Профессор Оксфордского университета Александр Куиллс , недавно вернулся домой в Оксфорд после участия в конференциях в Лондоне ; молодой и застенчивый Оливер Сандерс работает в своей маленькой комнате в Бейлиол - колледже , окруженный словарями и готическими романами ; любитель красивой жизни и женщин Лайнел Леннокс находится в Египте , готовясь осквернить могилу принцессы , чтобы украсть невероятно ценное сокровище . У троих друзей мало общего , но их объединяет интерес к новым наукам , изучающим потусторонние миры и очень скоро жажда познания приведет их в Ирландию , страну , преисполненную легенд , где камням есть что рассказать , а звук дождя похож на женский плач .

Пролог

Если бы смерть могла плакать, ее слезы были бы похожи на слезы того существа.

Он знал это с того момента, как услышал ее первый стон. С того самого момента как витражи замка впервые задрожали от вибрации бестелесного голоса, который пронесся по садам. Знал, что пришел его час. Когда Парка[1] пришла за ним, она не была скелетом с косой на плече. Нет, это был голос, только голос и ничего больше… тот самый, c еле сдерживаемыми всхлипами, слабый и могучий одновременно, прорывающийся сквозь раскаты грома, сотрясавшие маленькое поселение на ирландском побережье.

В эту ночь зубчатый силуэт замка вырисовывался на фоне неба как огромная открытая пасть. Казалось, что панику чувствовали не только люди, но и дома и что даже они ощущали приближение беды.

У старика не было необходимости видеть это собственными глазами. Он почувствовал растущее вокруг него напряжение в тот момент, когда, с вытаращенными от необъяснимого ужаса глазами, ступил босой ногой на пол, вставая с кровати в комнате для гостей, которую для него приготовили. Страх, извиваясь, спускался по стенам, огибая узкие окна, утопая в изломанном узоре плюща, покрывающего замок и направлялся к фундаменту.

— Прочь отсюда, — казалось, говорили окружающие его вещи. — У тебя все еще есть время спастись!

Даже мебель вокруг скандировала как живое существо: — Уходи! — почти умоляла она его, пока он бежал, как безумный, к двери комнаты, спускался по лестнице в вестибюль. — Покинь это проклятое место как можно раньше!

Руки мужчины так дрожали, что он едва мог открыть засовы и замки, замыкавшие тяжелые дубовые двери. Наконец, он смог выбраться наружу и теперь бежал так, как будто за ним гнался сам дьявол. На нем была только ночная сорочка, мокрая от пота, несмотря на то, что на дворе стояла зима, самая холодная из тех, что случались на этом острове.

Шел такой сильный дождь, что трудно было различить что-либо даже прямо перед собой. Его ноги ежеминутно попадали в лужи и скользили по размокшей глине, он дважды чуть не ударился головой об нависающие ветки деревьев. Тем не менее, он ни разу не остановился — он знал, что если поторопится, то сможет добежать до своего дома за четверть часа, и как только попадет внутрь, обнимет жену и дочь, то боятся будет уже нечего. Бестелесный голос продолжит рыдать, но уже для другого человека, возможно даже для члена клана O’Лэри. В глубине души старик хотел именно этого. Какое право имел Голос провозглашать смерть человека, в жилах которого не течет ни капли крови из этого проклятого семейства.

Его сердце стучало все спокойнее с каждым шагом, хотя лицо его все еще походило на маску страха. Он думал, что уже почти достиг цели, еще чуть-чуть и он избежит страшной участи, когда снова услышал за спиной Голос. На этот раз все было гораздо хуже — старик услышал не всхлипы и рыдания, а имя, произнесенное сквозь слезы. Это было его имя.

— Господи, нет… Я не сделал ничего, чтобы заслужить такую ужасную смерть!

Его узловатые колени так дрожали, что почти стучали друг о друга. Он снова погрузился в глину и ему пришлось протянуть руку, чтобы ухватиться за ветку и подняться. Вдруг молния осветила сады, окружавшие замок. В этот момент старик допустил страшную ошибку — он поддался искушению обернуться и проверить преследует ли его кто-нибудь. Когда он обернулся, ему показалось, что сердце остановилось. В сотне метров от него, на вершине холма, он увидел расплывчатый белый силуэт.

— Господи, не позволяй ему сделать это! Не позволяй ему забрать меня!

Теперь плач раздавался все ближе, несмотря на бушующую грозу. Обессиленный, дрожащий с головы до ног старик попятился и понял, что сойдет с ума, если продолжит смотреть. Поэтому он снова развернулся и продолжил свой бег вниз по склону. Он почти ощущал ледяное дыхание на затылке и прикосновение мертвых рук. Перед глазами появился забор, окружавший его дом. Он не знал как, но ему почти удалось достичь его. От спасения его отделяло лишь несколько метров. С беззвучной молитвой на устах он ускорил шаг….

Старик протянул руки к забору, но так и не смог коснуться его. Внезапно, жар и одышка, которые он ощущал из-за погони, переросли в такую острую боль, что он потерял равновесие. Перепуганный старик открыл рот, но вопль так и не сорвался с его уст.

Существо, приближаясь, продолжало произносить его имя. Человек не ошибся — Голос преследовал его, двигаясь так, как это могли делать только неприкаянные души — проходя сквозь деревья, чтобы сократить расстояние до своей добычи.

Ему повезло, что боль в груди не позволила обернуться еще раз. Он упал ничком на глину, с все еще протянутыми к забору руками и вытаращенными от страха глазами. Но хоть он и не мог двигаться, уши его продолжали напряженно вслушиваться. Он понял, что Оно все приближалось и приближалось, бесшумно и не спеша двигаясь, зная, что добыча уже не ускользнет.

Когда Оно остановилось рядом, старик уже не двигался. Глаза цвета грозы посмотрели на вымокшее под дождем тело. Лежащий в глине старик казался хрупким как никогда, беспомощным как дитя. Прозвучал последний стон:

— Фееерчэээр.

——————

[1] Па ́ рки — три богини судьбы в древнеримской мифологии . Нона — тянет пряжу , прядя нить человеческой жизни , Децима — наматывает кудель на веретено , распределяя судьбу , Морта — перерезает нить , заканчивая жизнь человека .

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Город сонных шпилей

Глава 1

Локомотив наполнял копотью вечернее небо, словно закрашивая черным цветом акварель графства Оксфордшир, вид на который открывался из окна поезда. Он столько раз проделал этот путь, что безошибочно мог сказать в какой момент покажется тот или иной флюгер на крыше одного из попадавшихся по пути селений, или когда среди все еще покрытых снегом холмов промелькнет маленький пруд. Возможно, кому-то могло показаться скучным видеть столько раз одно и тоже, но Александр Куиллс казался более чем умиротворенным. Для него это было доказательством того, что он вскоре прибудет к месту назначения. Домой.

Громыхание поезда, на который Александр сел на вокзале Паддингтон[1], время от времени погружало его в приятную полудрему, так же как и болтовня сидящего напротив Роберта Джонсона, который открыл январский номер журнала «Light», чтобы прочитать новости своему приятелю.

— «Несмотря на естественнонаучное образование, или, может, именно благодаря этому, вклад профессора Куиллса в нашей области знаний не может остаться незамеченным, — читал Джонсон, и с этими словами его круглое лицо осветилось улыбкой. Он был похож на гордого отца, которому учитель объявил о том, что его сын — лучший ученик в классе. — Теории, которые он изложил несколько дней назад на Лондонской конференции Сообщества исследователей сверхъестественного, можно считать одними из самых интересных в области спиритизма за последние десятилетия. Похоже, что, наконец, появился новый пророк».

Александр не обращал ни на что внимания и продолжал наслаждаться пейзажем, проносившимся за мутными запотевшими окнами. Он снова был там, где как он точно знал, именно сейчас увидит обесцвеченный временем бронзовый флюгер в форме русалки.

— «Это именно то, в чем мы так отчаянно нуждаемся сейчас, когда людям требуется научное обоснование, чтобы поверить в то, что эти невежды считали невозможным, — продолжал его приятель. — Это то, что профессор Куиллс может предложить человечеству — осязаемая, обоснованная надежда. Это самая достоверная теория из тех, что мы до этого изучали. Все остальные теории в сфере спиритизма меркнут перед столь скрупулезными экспериментами».

— Этого могли бы и не писать, — прокомментировал Александр, опираясь головой об руку, в то время как взгляд его терялся среди облаков, пробегающих по небу. — Не думаю, что это лучший способ представить меня, особенно учитывая то, что я совсем не медиум.

— Я боюсь, что благородным дамам, участвующим в сеансах спиритизма в кулуарах Мэйфейра [2] и Ковент-Гардена [3], без разницы обладаешь ты этим даром или нет, — заверил его друг, все еще погруженный в чтение газеты. — Единственное что должно их волновать, это насколько изменится положение вещей, если представленные тобой в Лондоне механизмы смогут стать незаменимым атрибутом на любом сеансе. Мне кажется, ты все еще не осознаешь какой переворот совершат твои маленькие устройства.

Он пробежал глазами вторую колонку статьи и зачитал вслух заключительный абзац: — «Мы живем в эпоху, когда развитие технологий стало главной целью всего человечества. Наши читатели хорошо знают, как все мы слепо цепляемся за веру в то, что по ту сторону существует нечто, и что смерть — это еще не конец. Как можем мы теперь не присоединиться к восхвалению нашего профессора, который создал идеальный союз между наукой и верой, предоставил современные технологии к нашим услугам таким образом, что даже самые заядлые скептики поверили — то, во что все мы верили подтвердилось».

Поняв, что Александр даже не думал комментировать что-либо, Роберт наклонился через страницы «Light», чтобы понаблюдать за ним с некоторым удивлением. Только теперь он понял, что профессор молчал не из скромности, а лишь потому, что очень устал и хотел поскорее добраться до дома.

Это были очень напряженные дни. Невероятное количество рецензий, новостей и статей, опубликованных о нем специализированными изданиями, могло бы свести с ума любого другого человека. Но только не Александра Куиллса. Только немногочисленные самые близкие друзья знали, что он ни за что не занялся бы этим исключительно из тщеславия. Возможно, сейчас его имя было самым упоминаемым из всех членов достопочтенного Сообщества исследователей сверхъестественного, но, тем не менее, он по-прежнему оставался все тем же профессором Магдален-колледжа[4] при Оксфордском университете, измотанным после долгих часов проверки результатов экзаменов.

Его взгляд оставался печальным. Александру было тридцать семь, но он выглядел старше своих лет. Возможно, из-за пары седых волос, появившихся в его бороде и светло-каштановых волосах, или из-за небольших мешков под голубыми глазами, продолжавшими вглядываться в облака через круглые очки в золотой оправе. Он был очень высоким и стройным и до мельчайших черт соответствовал представлениям об истинном британском джентльмене. Своей прирожденной элегантностью и тембром голоса он походил на аристократа, пока ваш взгляд не натыкался на чернильные пятна на его пальцах.

«Продолжай пытаться охватить больше, чем можешь сделать, — сказал ему однажды приятель c издевкой. — Как если бы можно было перевернуть страницу, работая именно над этим… над машиной для связи с мертвецами!»

Пока друзья болтали, начался мелкий дождик, брызгая водяной пылью на окна. Он не задержался бы надолго, если бы ветер не собрал вместе тучи над их головами. На самом деле, то, что говорили об Англии, было правдой — можно было сесть где угодно на свежем воздухе и в течение часа увидеть смену всех четырех времен года.

— Чертовски холодно этим вечером, — пожаловался Джонсон, безуспешно пытаясь унять дрожь, запахивая поплотнее воротник пальто. — А ведь когда я уезжал в Лондон, мне казалось, что температура в вагоне вполне комфортная. Я почти вижу пар изо рта!

— Прекрати жаловаться, — слегка улыбнувшись, ответил Александр. — Я уверен, что ты согреешься, когда сойдешь с поезда, Роберт. Или, скорее, когда мы расстанемся.

— Любой, кто услышал бы тебя сейчас, подумает, что ты самый недовольный человек в мире. К счастью, мы знавали тебя и в лучшие моменты и не верим в это.

Друг Александра был примерно того же возраста, ниже ростом и коренастый, с похожим на полную луну лицом, на котором выделялись большие серые глаза. Они были знакомы много лет, хоть их нынешняя встреча в Лондоне была совершенно случайной. Джонсон находился в Лондоне по делам, связанным с завершением работ в приюте Рединга, которым он заведовал. Александр и Роберт встретились в книжном магазине Хэтчердс и, проговорив около часа, решили поужинать вместе.

Именно тогда Джонсон узнал, что его друг прибыл в Лондон для того, чтобы в Сообществе исследователей сверхъестественного прочитать лекцию о недавно запатентованных устройствах, благодаря которым можно было обнаружить присутствие эктоплазмы[5]. Рассказ друга, так заинтересовал Роберта, что тот решил продлить свое пребывание в Лондоне еще на несколько дней и поприсутствовать на лекциях Александра. Сейчас, увидев как один из самых влиятельных спиритических журналов Британской Империи, вторил его собственным впечатлениям от выступлений профессора, Джонсон едва сдерживал радость и гордость от дружбы со столь известным ученым. Когда поезд потихоньку отъехал от вокзала Слау[6], на которой остановился на пару минут, Роберт наклонился вперед и спросил как можно тише:

— Можно тебя спросить, что ты предложишь миру в следующий раз? Над чем сейчас работает знаменитый профессор Куиллс? Над каким-нибудь схожим устройством или...?

Александр снова улыбнулся:

— Боюсь, я пока не могу говорить с тобой об этом. Ни один ученый не расскажет о результатах экспериментов, пока не будет полностью уверен в их успешности.

— Да ладно тебе, я не собираюсь рассказывать об этом по всему Редингу[7]. Просто хочется узнать об этом первым на правах старого друга, с которым ты учился в Магдален-колледже много лет назад.

Ответ был довольно расплывчатым:

— Я действительно работаю сейчас над чем-то подобным, но в данный момент эксперимент находится на начальной стадии. Это касается гораздо более амбициозного проекта, чем детектор эктоплазмы. Я работаю над прибором, на усовершенствование которого уйдут многие месяцы или даже годы. Впрочем, необходимость затрачивать столько времени меня мало волнует, так как сейчас мне особо нечем заняться.

— Тебе следует восстановить твою прежнюю должность в Магдален-колледже. — посоветовал Джонсон. — Не думаю, что нынешние исследования сильно противоречат твоим университетским лекциям по физике и энергетике. Я уверен, что студенты скучают по тебе больше, чем ты думаешь.

— Ты знаешь не хуже меня, что пока Джон Клейпол является ректором Магдалена, меня даже на порог колледжа не пустят, — отрезал, помрачнев, Александр.

Джонсон заметил, что его друг неосознанно поигрывал золотым кольцом на правой руке. Грозовые облака, пробегавшие по небу, отбрасывали тень на лицо профессора, и Роберт благоразумно решил промолчать. Наконец, Александр нарушил тишину:

— Как себя чувствует твоя жена? Могу себе представить, что она ждет — не дождется твоего возвращения. Должно быть, нелегко справляться с двумя дюжинами неугомонных детей.

— Конечно, нелегко, но Мэри Джейн уже привыкла, — Джонсон заговорщицки усмехнулся. — На самом деле, я думаю, что и дома, и в приюте именно она — «обладательница штанов». Наши ребятишки уважают ее гораздо больше, чем меня. Она умеет заставить их слушаться.

Александр был полностью согласен с этим. Любой, кто осмелится дать отпор столь темпераментной даме размером с кита и способностью мгновенно перейти от нежности к ярости, должен обладать поистине бесстрашным сердцем.

— А как Шарлотта? — продолжил он расспросы . — Как она? Как у нее дела?

— Она очень выросла, — хохотнул Джонсон. — Видел бы ты ее, Александр. Через пару месяцев она станет еще выше, чем ее мать. Это невероятно, насколько незаметно бежит время: кажется, только вчера я сажал ее на качели в саду!

— Тебе следует быть осторожнее теперь. В любой момент появятся ухажеры...

Казалось, была найдена очень удачная тема для разговора, потому что Джонсон продолжал с воодушевлением говорить о двух женщинах всей своей жизни следующие полчаса. Когда поезд сбавил ход и подъехал к вокзалу Рединга, уже стемнело. Роберт с трудом встал, сложил «Light» и сунул его в подмышку.

— Наконец, мы дома! Лучше поскорее забрать чемоданы, пока остальные пассажиры не устроили тут неразбериху. Тем не менее, я обещаю, — добавил он насмешливо, — что не дотронусь до твоих чудесных приборов, чтобы попытаться удовлетворить свое любопытство.

— Они так хорошо упакованы, что тебе станет скучно еще до того, как ты до них доберешься.

Профессор протянул ему руку, и Джонсон ответил приветливым пожатием.

— Передавай от меня привет Оливеру, когда его увидишь. Скажи, чтобы он приехал к нам на пару дней в начале весны. Наш приют по-прежнему остается его первым домом, хоть и прошло уже семь лет, с тех пор как он оттуда уехал.

— Передам, — пообещал, улыбаясь, Александр. — Уверен, он будет рад принять твое приглашение.

— Когда он приезжал к нам прошлым летом, то рассказывал детям страшные истории, которые произвели на них неизгладимое впечатление. Ребята не смыкали глаз целую неделю! — произнес Роберт, покачивая головой, словно с трудом верил, что парнишка, выросший под его крышей, мог так увлечься готической литературой. — Оливер — это нечто.

Коридор заполнялся людьми, жаждущими получить, наконец, свой багаж. Джонсон открыл дверь, чтобы присоединиться к ним, но, прежде чем выйти, обернулся в последний раз к Александру и произнес вполголоса:

— Приглашение Оливеру распространяется и на тебя, но это не только потому, что я знаю, что ты — его лучший друг. Я искренне считаю, что ты был один слишком долгое время. Это ненормально — так долго заниматься одним и тем же в полном одиночестве.

— Благодарю тебя, Роберт. Но, как я тебе уже говорил, у меня очень много работы.

— Я настаиваю, — ответил ему друг, явно не намереваясь принимать отказ. Тебе лучше согласиться на мое предложение, иначе Мэри Джейн придется поехать за тобой в Оксфорд.

Мужчина исчез в толпе, пытаясь проложить себе путь среди перекрикивающихся между собой мужчин и женщин. Наконец, через несколько минут Александр увидел его выходящим на перрон. Джонсон еще раз обернулся в сторону вагона и помахал рукой, прежде чем продолжить путь к выходу, где он сядет в такси чтобы доехать до приюта в окрестностях Рединга.

Почти сразу же поезд снова тронулся в путь. Александр отвел взгляд от удаляющегося силуэта Джонсона, облокотился на спинку сиденья и, воспользовавшись тем, что место напротив пустовало, вытянул ноги.

«Должен признать, что мне бы понравилось путешествовать вместе с Оливером. И с Лайнелом тоже, хотя, я уверен, они будут издеваться над бедным Джонсоном каждый раз, когда тот откроет рот», — подумал он с легкой иронией.

Оставалось совсем немного до прибытия в Оксфорд, но это время показалось вечностью. Его приятель ошибался, говоря, что он проводит один слишком много времени. Главной проблемой Джонсона было то, что он никогда не мог побыть один… несмотря на то, что о нем думали люди, с которыми он сталкивался ежедневно на улицах города.

—————————————

[1] Паддингтон — крупнейший железнодорожный узел в одноимённом районе округа Вестминстер в северо - западной части Лондона .

[2] Мэйфейр — один из самых фешенебельных районов Лондона .

[3] Ковент - Гарден — район в центре Лондона , в восточной части Вест - Энда между Сент - Мартинс Лейн и Друри - лейн . Популярное место для шопинга и туристическая достопримечательность вместе с расположенным здесь Королевским Домом Оперы , также известным , как « Ковент - Гарден ».

[4] Магдален - колледж — один из учредительных колледжей Оксфордского университета в Англии .

[5] Эктоплазма — от др .- греч . ἐκτός « вне » и πλάσμα « нечто сформированное » — в оккультизме и парапсихологии — вязкая субстанция загадочного происхождения , которая якобы выделяется организмом медиума и служит затем основой для дальнейшего процесса материализации .

[6] Слау — городской вокзал в графстве Беркшир ( до 1974 года Бакингемшир ), находится примерно на полпути между станциями Рединг и Паддингтон .

[7] Ре ́ динг — город в Англии , выделен в унитарную единицу в центральной части графства Беркшир .

Глава 2

В тысячах километров на восток, сотни цариц и принцесс Древнего Египта спали, убаюканные песками. Луна, взошедшая той ночью над Долиной Цариц [1], покрыла серебром дюны, еще хранившие тепло прошедшего дня, несмотря на то, что ночная мгла принесла за собой холод. Три египтянина перешептывались, свернувшись калачиком в сотне метров от нового места раскопок в долине. Это были трое феллах [2], наемные рабочие, днем занимавшиеся выемкой грунта для западных археологов, а по ночам дежурившие по очереди, чтобы ни один чужак не пробрался к месту раскопок гробницы. Они сидели, набросив полосатые покрывала поверх белых галабей [3] и болтали, не сводя глаз с фонаря, зажженного над входом в гробницу, как если бы оттуда могли появиться сфинксы из плоти и крови.

Уже перевалило за полночь, когда внимание одного из них привлекло движение со стороны ближайшей дюны — маленький ручеек песка скользнул по склону. Парень вскочил на ноги, остальные последовали его примеру. Кто-то приближался со стороны реки, подгоняя верблюда, на котором ехал верхом: «Yalla! Yalla!», что выдавало нетерпение седока. Буквально через пару секунд появился силуэт крупного мужчины, который по мере приближения проявлялся все четче и четче на фоне дюны. Египтяне узнали его — именно под его руководством они работали вот уже почти месяц. Этого человека звали Лайнел Леннокс, это был один из тех английских археологов, которого оплачивающий все расходы на раскопки граф Ньюберри рекомендовал руководителю работ Теодору М. Дэвису [4].

Хоть Лайнел и не был египтянином, у него были такие же как у них черные глаза и густые волосы, выглядывающие из-под широкополой шляпы. Двадцатисемилетний мужчина был крепкого телосложения, с полными чувственными губами, которые выглядели довольно вызывающе для Англии, в которой он провел добрую часть своей жизни. Сейчас их искажала гримаса плохого настроения, явно вызванного присутствием феллах. Он не предполагал, что в Долине цариц может быть столько народа.

«Да это просто праздник какой-то, — буркнул он, останавливая верблюда рядом со стражами. — И это именно тогда, когда мне меньше всего надо чтобы меня видели...»

— Masa el khayr, — поприветствовал он юношу. Он спешился и со вздохом облегчения отдал поводья. Никогда он не привыкнет к этой тряске. — У гробницы есть охрана? (Masa el khayr с арабского — Добрый вечер — прим.пер.)

— Aiwa, mudir. Те же, что и всегда, господин, — ответил тихонько молодой человек. (Aiwa, mudir с арабского — Да, начальник — прим.пер.)

Лайнел кивнул в ответ. Он похлопал по штанам, чтобы стряхнуть с рук налипший в пути песок и посмотрел в сторону света, горевшего в сотне метров от него. Если охранники действительно те же, то все будет гораздо проще. Главное, придумать историю по правдоподобнее, чтобы они ничего не заподозрили.

Годы любовных похождений помогли ему развить прямо-таки талант к импровизациям. Все должно было пройти хорошо этой ночью.

— Не уходите, — сказал он охранником спустя пару минут. — Скоро вернусь, чтобы забрать своего верблюда. Мне надо закончить кое-какие подготовительные работы в гробнице.

— Как пожелаете, mudir. Мы останемся здесь на всю ночь.

Отлично. Там тоже не должно быть проблем: суеверный страх египтян перед всем, что касалось царских мумий, не позволял им и шагу ступить в том направлении, в котором собирается идти Лайнел.

С нарочитым спокойствием он пошел по направлению к свету, который мерцал словно маяк среди посеребренных дюн прямо за балками, установленными Дэвисом двумя днями раньше у входа в гробницу. Четыре комнаты, переполненные погребальной утварью и мумия легендарной принцессы, находящееся в одном из саркофагов, покрытых золотыми пластинами, не могли не вызывать искушение у расхитителей гробниц.

Молодой человек провел рукой по давно небритому подбородку, пытаясь придать себе беззаботное выражение лица, и поприветствовал улыбкой солдат, нанятых начальником на случай того, если присутствия феллахов будет не достаточно, чтобы не подпускать бессовестных воришек. Трое чистокровных англичан не старше Лайнела, сгрудились вокруг маленькой газовой лампы и старой кофеварки, издающей соблазнительный сладкий аромат свежесваренного ahwa mazboot (один из вариантов приготовления кофе в Египте — прим.пер.).

— Доброй ночи, ребята, — поздоровался он. — Чертовски холодно!

— И не говорите, господин Леннокс. Мы знали, что жара в пустыне беспощадна, но это уже слишком, — поддакнул один из солдат, пытаясь поплотнее завернуться в одеяло и покрепче обхватить чашку с кофе. — Не хотите немного?

— Спасибо, Дэвидсон, но я не могу себе этого позволить. У меня много дел.

— Собираетесь работать посреди ночи? — удивился второй из солдат. — В это время?

— Боюсь, у меня нет выбора, — проворчал Лайнел. — Меня отправил сюда сам Дэвис, обнаружив сегодня вечером, что мы забыли кое-какие инструменты в помещении с саркофагом. И так как завтра прибудут первые представители органов власти, которые захотели присутствовать на вскрытии пирамиды, то мы не можем себе позволить произвести плохое впечатление. Особенно когда тут постоянно крутятся Скиапарелли и типы из Итальянской археологической миссии, в надежде выяснить что у нас в руках прежде, чем появятся официальные публикации в газетах. Слишком многое поставлено на карту.

— Полагаю, что помимо представителей «Times», прибудут члены Службы древностей [5], — рассуждал Дэвидсон, самый бойкий из ребят. — И, возможно, высокопоставленные чиновники.

— Горстка политиков, считающих себя причастными к археологии, и оттого оскорбленными тем, что их не пригласили, — согласился Лайнел. — Дэвис мне рассказал пару часов назад, что, возможно, приедет сам губернатор.

Молодой человек удивленно присвистнул, приподняв брови над большими светлыми глазами.

— Значит, будет не лишним поинтересоваться как у него дела. Он, должно быть, превратился в комок нервов. К рассвету здесь будет целая толпа журналистов!

— Это еще одна причина для того, чтобы все привести в порядок.

Солдаты согласно закивали. Дэвису ничего не оставалось кроме как удовлетворить просьбу Лайнела подойти к склепу.

«Не хочу произвести плохое впечатление», — сказал он ему накануне.

«Я предупредил охрану о том, чтобы они не разрешали никому заходить, пока мы не заберем забытые инструменты. И чтобы это было в последний раз!» — Лайнел с усилием склонил голову перед начальником. Это последний раз, когда он это делает. Если все пройдет так, как он спланировал, то через три дня он будет уже на борту корабля, который доставит его из Александрийского порта в Лондон.

— Останьтесь с нами, когда закончите, если не очень устали, мистер Леннокс, — попросил Дэвидсон.

— Да, нам очень нравится слушать ваши истории. Остальные археологи кажутся такими же закостенелыми, как их мумии. Вы еще не дорассказали нам про новобрачную графиню…

Лайнел не смог сдержать усмешку. Бедные парни, ему почти стало стыдно за то, что он собирался сделать втайне от них. Остается надеяться, что никто ничего не заметит.

— Хорошо, — пообещал он со своей лучшей улыбкой на устах. — Но будет лучше, если я как можно быстрее примусь за работу. У вас нет случайно запасной лампы в долг?

Один из солдат пошел поискать лампу в одном из мешков, лежащих у забора. Вскоре он вернулся с маленькой масляной лампой и протянул ее Лайнелу.

— Удачи вам внутри, — сказал он, прощаясь. — И берегитесь проклятий!

Лайнел поднес руку ко лбу, отдавая честь. Пустынный ветер дул как никогда сильно, когда он входил в сумрачный коридор, держа лампу на вытянутой руке, чтобы хорошо видеть, куда наступать. За спиной был слышен гомон солдат, но вскоре он смолк. Когда Лайнел повернул направо, то воцарилась тишина, как если бы стены, построенные тысячи лет назад, не хотели отражать эхо от слов, которые, без сомнения, были бы кощунством.

Внезапно Лайнел остановился на несколько секунд, тяжело дыша. Он был совершенно один.

Спертый воздух все еще ощущался, несмотря на то, что гробницу открыли две недели назад. «Это запах смерти, который остается после нас, — подумал он, продолжая углубляться в полумрак. — Этот запах не имеет ничего общего с тленом. Лучше поторопиться».

Мересаменти [6]. Это имя повторялось вновь и вновь на стенах захоронения.

Принцесса Мересаменти, самая известная дочь Неферхе-перура Аменхотепа, более известного как Эхнатон [7], инакомыслящий фараон, проклятый, который во время своего правления хотел предать забвению прежнего бога Амона, заменив его другим божеством.

Время правления Эхнатона было обагрено кровью, точно также, как и при его любимой дочери. О Мересаменти было известно больше, чем обо всех других принцессах, когда-либо рождавшихся на земле Кемет [8], несмотря на то, что до сих пор не было найдено ее захоронение. И это не потому, что археологи не старались его найти с того момента, как начались первые раскопки Фиванского Некрополя [9]. Для любого, связанного с египтологией, она была почти легендарным персонажем. В Амарнских письменах [10] говорится, что ее лицо было похоже на обманчивый пустынный мираж, а улыбка навевала мысли о гниющей крови из смертельной раны. На всех ее возлюбленных обрушивалось проклятье — страсть, которую они чувствовали к принцессе, заставляла их убивать и умирать.

Даже ее прозвище отражало сущность этой женщины. Возлюбленная ада. Женщина, способная довести мужчин до гибели.

Мерцающее пламя лампы, казалось, оживляло росписи, покрывающие стены склепа. Одна из них так поразила Лайнела, что он остановился перед ней на несколько минут: там была изображена Мересаменти, сидящая с зеркалом в правой руке. Молодой человек поднял повыше лампу, чтобы получше рассмотреть изумительную фреску, которую Дэвис назвал «величайшее сокровище гробницы». Каждый раз, когда Лайнел смотрел на нее, по его телу словно пробегал чувственный разряд. Взгляд его темных глаз застыл на изгибах, угадывавшихся меж складок льняного полотна черного цвета, так редко встречавшегося на погребальных фресках, при этом ей этот цвет подходил как нельзя лучше. Под тяжелым золотым ожерельем со стеклянными бусинами виднелась высокая обнаженная грудь, а в волосах сверкала диадема, украшенная перьями стервятника.

«Как жаль, что мне не довелось познакомиться с ней, — думал Лайнел, будучи не в силах отвести взгляд от ее груди. — Думаю, я родился не в ту эпоху».

Вдруг что-то всколыхнуло пламя лампы. Лайнел снова продолжил путь к саркофагу. Поток леденящего воздуха, берущего свое начало в глубинах гробницы, коснулся пряди его волос. Молодой человек презрительно усмехнулся.

— Да ладно, не время сейчас для фокусов, — тихо проговорил он, продолжая идти, твердо держа лампу в руках. — Если то, что говорят о тебе легенды — правда, то не думаю, что в Египте найдется, хоть один мужчина, способный вызвать твое возмущение.

Лайнел предполагал, что помимо четырех саркофагов, покрытых толстыми золотыми пластинами, мумия Мересаменти погребена в закрытом склепе. Не было необходимости в устройствах профессора Куиллса, чтобы понять, что здесь бродит неприкаянная душа.

«Интересно, чтобы в подобной ситуации сделал бы Александр», — подумал он. Любезничал бы с мертвой принцессой? Разумеется, нет. Скорее всего, обвинил бы Лайнела в надругательстве над святыней. Он всегда так делал.

Он второй раз повернул за угол, спустился по очередному лестничному пролету и внезапно оказался в погребальном зале. Здесь покоилась Мересаменти, завернутая в тесные бинты и защищенная сотнями амулетов, спрятанных в каждой складке. Миндалевидные обсидиановые глаза, инкрустированные в крышку саркофага, казалось, посмотрели с недоброй насмешкой, когда Лайнел прошел рядом, едва удостоив ее недоверчивым взглядом. В отличие от распространенного мнения, самым интересным в том зале была вовсе не мумия принцессы, и не бесчисленные предметы великолепной утвари. Совсем напротив, Лайнел остановился у самой дальней стены, на которой тщательнейшим образом был изображен суд Осириса. Именно это он и искал.

Молодой человек поднял лампу, чтобы осветить бесконечную вереницу сложных иероглифов и рассмотреть все как можно лучше.

«Возможно, в чем-то Дэвис был прав — мне стоило научиться распознавать этот язык? — неохотно признал он. — Хотя, это по части Оливера — он один знает больше языков, чем все мы вместе взятые могли бы изучить за всю жизнь. В любом случае, мне нет необходимости расшифровывать какие-либо символы «Книги мертвых» [11], чтобы найти то, что мне нужно». Он пробегал глазами стену еще и еще, изучая желтовато-белую поверхность, пока, наконец, не нашел нужный символ на нижней части стены, на уровне своих стоп. Он с трудом сдержал победную улыбку.

На первый взгляд это было похоже на какое-то веревочное орудие, снабженное более длинной, чем обычно рукояткой, но Лайнел знал, что это не так просто, как кажется. Именно так египтяне изображали сущность человека, его нутро: напоминающий сердце овал внизу с вертикальной линией, имитирующей трахею.

Этот иероглиф читался как «nefer», а «nefer» означает «красота». Именно это определение, по его скромному мнению, как нельзя лучше подходило для описания прекрасного тела принцессы.

Согласно летописи, о которой было известно лишь самому узкому кругу людей, — Лайнелу ее показали в условиях строжайшей конфиденциальности, — слугам было приказано спрятать под этим символом нечто невероятно ценное.

Никто из археологов группы Теодора М. Дэвиса не верил этим слухам и даже не предполагал, что один из иероглифов гробницы Мересаменти скрывает сокровище. И, разумеется, так и будет продолжаться после того, как Лайнел приложит к этому руку. Стараясь не разрушить старинную роспись, он оперся руками о стену гробницы. В его взгляде читалось вовсе не нетерпение ученого на пороге величайшего открытия, а жажда наживы.

— Прошу прощения, красавица. Сожалею от всего сердца, — он опустился на колени, осторожно поставив лампу рядом с собой, и расстегнул куртку, чтобы достать инструменты, которые он якобы забыл в пирамиде, а, на самом деле, принес с собой. — Как жаль, что обстоятельства сложились именно так, — продолжал он говорить. — Ничего личного.

Расстелив маленькое одеяло у подножия стены, мужчина взял стамеску и молоток. Он знал, что надо действовать, не только тихо, но и быстро. Задержав на мгновение дыхание, Лайнел нанес первый удар по облицовке. Посыпались маленькие белые осколки, еще, еще, потом кусочки побольше. Лайнел не мог сдержать широкую улыбку, поняв, что не ошибся: сырость, повредившая часть росписи, размягчила стену, существенно облегчив ему работу. Через несколько минут образовалось отверстие достаточно большое, чтобы туда поместилась рука. Едва дыша, он осторожно прощупал дыру изнутри и почти сразу его пальцы на что-то наткнулись.

— Вот ты где… — пробормотал Лайнел. Он лег на пол, чтобы было удобнее и сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Затем ухватил за край нечто, похожее на сверток из льняного полотна, чтобы медленно вытащить это из тайника. Лайнел на всякий случай оглянулся через плечо, но, похоже, никто не встревожился из-за ударов молотка. Он был один на один со своей находкой… и с Мересаменти.

Держа в руках найденное сокровище, Лайнел понял, почему Александр Куиллс казался ему самым умным из друзей. Оно было именно там, где предположил профессор, в дальнем уголке забытой гробницы, затаившись на три тысячи лет, чтобы кто-нибудь, наконец, нашел его. Это было зеркало, когда-то отражавшее чарующую красоту Мересаменти, и которое, согласно легенде, принцесса всегда носила с собой. Зеркало, изображенное на той самой фреске, которая так притягивала археологов, неспособных распознать, что в легендах о его чудодейственной силе было зерно правды.

Зеркало было примерно 20 см в длину, и, судя по издаваемому при тряске звуку, находилось в ящике, завернутом в множество слоев льна для сохранности. У Лайнела не было времени в этом убедиться. Он рассмотрит находку поподробнее через несколько дней, когда уедет в Англию. Улыбаясь в предвкушении выражения лиц Александра и Оливера при виде зеркала, он аккуратно положил его рядом и стал гипсом заделывать проем в стене. Все шло по плану.

— В любом случае, не думаю, что зеркало необходимо тебе прямо сейчас, — продолжал разговаривать Лайнел с разъяренным духом, который, по его убеждению, бродил здесь из зала в зал. — Ты итак вошла в историю как красивейшая из всех существовавших женщин. Так чего тебе еще надо?

Выйдя из склепа, Лайнел потратил пару мгновений, чтобы придать себе спокойное выражение лица, чтобы охрана не догадалась о произошедшем в недрах гробницы. Он прочистил горло, направляясь к выходу с коробкой, завернутой в лен, за пазухой. И, достигнув внешней границы раскопок, весело сказал:

— Ну вот, я провозился дольше, чем планировал, но приложил все усилия, чтобы к утру все выглядело безупречно. Думаю, что даже Дэвис не найдет к чему…

Он хотел сказать «придраться», но слова застряли у него в горле. Он споткнулся обо что-то мягкое прямо на выходе. Поколебавшись несколько секунд, Лайнел поднял повыше лампу. Как только он это сделал, то не смог сдержать вопль ужаса.

Молодой Дэвидсон лежал лицом вниз с кровоточащей раной на затылке. Похоже, что он был еще жив: с его губ сорвался едва слышный стон. Его напарников настигла та же участь — они лежали ничком у ворот, голова одного из них была склонена к плечу другого. Лайнел выругался сквозь зубы. Он собирался наклониться, чтобы попытаться помочь Дэвидсону, но вдруг ощутил, что кто-то приближается к нему за спиной, поэтому резко развернулся, роняя на песок лампу.

Он просто онемел от изумления, поняв, что окружен. Паренек, которого он попросил присмотреть за верблюдом, смотрел на него диким взглядом, пятясь назад, чтобы на всякий случай держаться подальше. В смуглых руках была веревка. Только сейчас Лайнел заметил, что английские солдаты были связаны.

— Что, черт возьми, тут происходит? — произнес он. Голос слегка дрожал, но больше от ярости, чем от страха перед тем, что его сейчас ждет. — Что вы задумали? Получается, что вы тоже работаете на других?

— По-моему, не только они, Леннокс.

Лайнел повернулся, чтобы посмотреть, кто ему ответил. Феллах тут же воспользовался моментом и схватил его за руки. Попытки вырваться ни к чему не привели. На участке, освещенном висящими у входа в усыпальницу газовыми лампами, появились два других египтянина. Англичанина толкнули так, что тот упал на колени на песок прямо перед темной лошадью, приближающейся шаг за шагом. Подняв глаза, Лайнел увидел закутанную с головы до ног в черное фигуру, осматривающую все вокруг с вершины холма. Незнакомец был одет в балахон подобно жителям пустыни, лицо полностью скрыто платком. Единственное, что можно было разглядеть среди складок, это пристально смотрящие глаза цвета ночи.

Не было никакой необходимости в том, чтобы феллахи продолжали удерживать Лайнела — при всем своем желании он просто не мог сдвинуться с места под влиянием смотревших прямо на него миндалевидных глаз. Человек в черном остановил своего коня так близко, что ощущалось дыхание животного. Складки прикрывающего лицо платка задрожали. Незнакомец явно насмехался над Лайнелом.

— Вы себе не представляете, как я сожалею, что мы познакомились при столь странных обстоятельствах, — сказал незнакомец совершенно спокойно. У него был немного хриплый голос, как бывает у людей с поврежденными голосовыми связками. — Но мне ничего не оставалось, как спокойно ждать, пока вы не выполните свою часть работы. Я вас поздравляю, друг мой, вы отлично справились.

— Боюсь, я понятия не имею, о чем вы говорите, — ответил Лайнел. — Единственное, что я делал в гробнице, это забирал некоторые....

— Некоторые инструменты, которые вы забыли. Именно это вы сказали тем бедолагам. Как жаль, что они настолько вас уважают, что верят всему, что вы им говорите. Даже у стен с тысячелетней росписью есть уши. Я знаю, что вы делали внутри.

— Так значит, стены не только говорят, но и слышат. Какого черта вам от меня надо?

Пронзительные глаза превратились в две узкий щелочки.

— Вы знаете, что мне нужно, Леннокс. Тоже, что и вам. То, что вы сюда вынесли.

— Тысячелетнее очарование Фиванского Некрополя? — ответил Лайнел с иронией. — Если это так, то вам повезло. Вам стоит только оглянуться вокруг, чтобы ощутить…

Он прикусил язык, когда один из феллахов ударил его по затылку, повинуясь знаку всадника. Лайнелу оставалось только снова уставиться на свои колени, утопавшие в песке.

— Не пытайтесь играть со мной, — предупредила черная фигура. На этот раз голос зазвучал спокойно, хоть и по-прежнему хрипло. — Я прекрасно знаю, что вы делали в гробнице Мересаменти. Вы не так глупы, как пытаетесь показаться, Леннокс. Вы терпеливо ждали, пока Дэвис и его люди не будут совершенно очарованы вашими открытиями, чтобы похитить самую важную вещь Мересаменти. И мне без разницы, кто мог поручить вам это, и что вам предложили за доставку в Англию. Я тоже собираюсь предъявить свои права и нет ничего, что может помешать мне уйти не с пустыми руками.

Обездвиженный феллахами, Лайнел не мог помешать обыскать его и достать из-под куртки сверток. Глаза пустынного всадника вспыхнули, как два ярко красных уголька, когда ему передали сокровище. Пока Лайнел тщетно пытался вырваться из рук наемников, незнакомец размотал слои обесцвеченного временем льна один за другим, открыв взору деревянный ящик, предназначенный для хранения самой ценной реликвии Мересаменти. Ящик был сконструирован в форме коптского креста [12] и покрыт золотыми пластинами точно так же, как саркофаги.

Когда, наконец, открыли крышку, Лайнел затаил дыхание. Нечто внезапно отразило свет газовых ламп: тонкий бронзовый диск, казалось, вобрал в себя весь свет. Ручка была выполнена в виде богини Нефтис [13] с большими изогнутыми крыльями, которые образовывали рамку зеркала. Вещица выглядела так, словно только что вышла из-под руки мастера. Ничто не указывало на то, что она три тысячи лет пролежала спрятанная от посторонних глаз в стене гробницы Мересаменти.

— Наконец-то... — прошептал хриплый голос.

Лайнелу показалось, что он даже различил дрожь пальцев, сжимавших рукоять зеркала. Его пронзил болезненный укол зависти. В конце концов, не он первым явил миру драгоценность.

— Наконец-то, ты здесь, — продолжал голос. — Так же прекрасно, как описывали тебя в легендах. И как здорово, что лишь немногие знали о твоем существовании.

Несколько минут спустя деревянный ящик упал в песок, а черный всадник спрятал зеркало в складках своего балахона.

— Было очень любезно с вашей стороны, чрезвычайно любезно, мистер Леннокс. Мне пришло в голову, что вам хотелось бы оставить себе хотя бы ящик в качестве утешительного приза. Он может послужить вам доказательством того, что зеркало действительно находилось в гробнице. Более того, — добавил он, окидывая взглядом Долину цариц, — разумный человек никогда не оставит его брошенным на землю. Иначе вам придется объяснять Дэвису, почему данный предмет отсутствует в описи.

Два египтянина, удерживавших Лайнела все это время, отпустили его. Наконец, он мог с ворчанием размять затекшие пальцы. Загадочный всадник жестами приказал феллахам исчезнуть, пока не рассвело, оставив на песке ящик. Но Лайнел не собирался так легко сдаваться, он слишком далеко зашел, чтобы позволить кому-то забрать его трофей. Когда мужчина в черном повернулся спиной, направляясь к дюнам, Лайнел выхватил из правого сапога маленький пистолет, который всегда носил с собой. Он схватил пистолет, ругая непослушное тело, и направил дуло в сторону удалявшегося всадника.

Он даже не успел прицелиться. Похоже, незнакомец уловил движение уголком глаз, так как еще до того, как Лайнел смог нажать на курок, тот обернулся и выстрелил из своего собственного пистолета. Выстрел был слышен по всей долине, эхом отражаясь на склонах дюн. Крик, вырвавшийся из уст Лайнела, когда пуля пронзила его плечо, так встревожил коня нападавшего, что тот встал на дыбы и испуганно заржал.

Пошатываясь, молодой человек упал, прислонившись спиной к забору, и ухватился рукой за раненое плечо. Пальцы, зажимавшие рану, тут же обагрились кровью. Пуля попала в ключицу и вызывала страшную боль по всему телу. Сквозь прикрытые веки он наблюдал, как черный всадник приблизился, все еще держа пистолет в руке.

— Очень неосмотрительно с вашей стороны, — проговорил он. — Для вашей же безопасности рекомендую вам не делать больше ничего подобного в нашу следующую встречу. В следующий раз я прицелюсь получше. И это не угроза, это просто дружеский совет.

Он пришпорил коня, развернулся и через несколько секунд исчез вместе с феллахами. Уводя с собой и верблюда, на котором Лайнел прибыл в Долину цариц. Всхлипывая от боли, мужчина потихоньку сполз на песок, прислонив голову к забору и кусая губы так, что они чуть не кровоточили.

Он слышал, как английские солдаты ворочались за его спиной, но даже не обернулся, чтобы проверить, живы ли все трое. Его рубашка превратилась в огромное кровавое пятно, которое просочилось на куртку. Это было не первое его ранение, и он знал, что рана не была смертельной. Ничто из происшедшего не волновало его так, как осознание того, что этот мерзавец скрывался сейчас на горизонте с тем, что он, Лайнел, нашел в недрах гробницы. Он не сдерживал проклятия, рвущиеся с его губ. Зеркало Мересаменти исчезло. Больше никто не сможет полюбоваться им, как если бы Лайнел и не находил его. Он почти мог слышать как легкий бриз, перемещающий пустынный песок, доносил до него легкий смех. Кто-то насмехался над тем, что только что произошло.

«Ты уже вошел в историю как самый большой неудачник, — казалось, шептали невидимые губы, так похожие на губы Мересаменти. — Так чего тебе еще надо?»

————————————————

[1] Долина Цариц — известная в древности как «долина детей фараона», — археологическая зона на западном берегу Нила, рядом с Долиной Царей, на противоположном берегу от Луксора (древние Фивы);

[2] Феллах — араб.: фермер или крестьянин в странах Ближнего Востока;

[3] Галабей — национальная одежда народов Северной и Центральной Африки, длинная (до пят) мужская рубаха без ворота с широкими рукавами.

[4] Теодор М. Дэвис — американский юрист, наиболее известный как исследователь египетской Долины Царей в 1902—1914 годы (на фото третий справа).

[5] В 1835 году египетское правительство организовало «Службу древностей Египта» дабы положить конец разграблениям в местах археологических раскопок и спасти бесценные находки.

[6] прим. от редактора: У Эхнатона и Нефертити было 6 дочерей, но ни одной с именем Мересаменти, возможно, автор ссылается на старшую дочь — Меритатон (с др.-егип. — «Возлюбленная Атона». Атон — единый бог солнца).

[7] Эхнатон — Аменхоте́п IV Уаэнра Неферхе-перура — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 1353 — 1336 годах до н. э., из XVIII династии, выдающийся политик, знаменитый религиозный реформатор, во время правления которого произошли значительные изменения в египетской жизни — в политике и в религии.

[8] Кемет — одно из названий Древнего Египта;

[9] Фиванский Некрополь — место на западном берегу Нила, напротив древнеегипетского города Фивы. Некрополь использовался для ритуальных захоронений большую часть эпохи фараонов;

[10] Амарнские письмена — собрание переписки на глиняных табличках, в основном дипломатической.

[11] «Книга мертвых» — сборник египетских гимнов и религиозных текстов, помещаемый в гробницу с целью помочь умершему преодолеть опасности потустороннего мира и обрести благополучие в посмертии. Особый интерес для исследователей представляет 125-я глава, в которой описывается посмертный суд Осириса над умершим .

[12]Анх, коптский крест — символ, ведущий своё происхождение из древнего Египта. Известен как египетский иероглиф, а также как один из наиболее значимых символов древних египтян. Также известен как «ключ жизни», «ключ Нила», «бант жизни», «узел жизни», «египетский крест», «крукс ансата» (лат. Crux ansata).

[13] Нефтида (Нефтис, Невтис) — богиня подземного мира, вторая сестра Осириса.

Глава 3

Очень далеко от берегов Нила, в самом сердце Бейлиол-колледжа [1] в Оксфорде, молодой ученый Оливер Сандерс отчаянно сражался со словарями латыни, грудой лежавшими на столе в его комнате. В данный момент спряжения римских глаголов заботили его гораздо больше, чем выстрел в плечо. Он сидел больше четырех часов в одной и той же позе, отчего тело уже затекло. Левой рукой он неосознанно теребил пряди темных волос, собранных в хвост. Другой рукой юноша держал карандаш, которым постукивал по столу. Labor omnia vincit improbus… «Терпенье и труд все перетрут». Наверняка римляне были правы, но эта фраза не помогала избавиться от усталости. Еще чуть-чуть и он заснет от скуки.

Недавно Филологическое общество Великобритании связалось с Оксфордским университетом обсудить «Словарь латинских выражений», который планировалось издать через пару лет. Университет согласился принять участие в столь амбициозном проекте, пообещав привлечь к работе своих лучших выпускников по данной специальности. Оливеру достались глаголы от F до М, и он уже несколько дней не переставал спрашивать себя: была ли работа над словарем честью или наказанием. Он работал не покладая рук уже полгода, но до завершения было еще далеко. Он только приступил к букве L!

Оливер зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть. Остальные участники проекта работали за тремя большими столами на первом этаже библиотеки Бейлиол-колледжа, Оливер предпочитал трудиться в своей комнате. У него была дурная привычка время от времени витать в облаках и он знал, что его приятели будут смотреть на него с пренебрежением, заметив его любовь к фантазированию. Работая в комнате он, по крайней мере, мог понаблюдать в окно за шатающимися по двору студентами или отключиться от реальности, придумывая готические истории, которые он время от времени отсылал в газеты, чтобы немного заработать. Комната была очень маленькой, скорее каморка, в которой помещались только кровать, полупустой платяной шкаф, умывальник, несколько полок и письменный стол, за которым Оливер проводил больше времени, чем в любой другой части колледжа. В комнате не было ни одного уголка, не заваленного рукописями, блокнотами и романами, взятыми сто лет назад в библиотеке.

Из-под кровати виднелась дюжина экземпляров газеты «Dreaming Spires» («Сонные шпили» [2]), перечитанных столько раз, что, казалось, страницы могут рассыпаться в пыль от малейшего прикосновения.

Парень протер уставшие глаза и продолжил работать. Litterae non dant panem. «Словом сыт не будешь». Это, несмотря на заверения преподавателей, не давало ему уверенности в своем будущем.

— Впрочем, это — средневековая латынь, — рассуждал он, пока карандаш проворно скользил по бумаге. — Тогда не было ни Виргилия, ни Овидия [3], которые могли бы ломать копья за умирающих от голода поэтов.

Закончив писать первый параграф, Оливер глянул на следующее изречение, которым ему предстояло заняться. Litterarum radices amaras, fructus dulces. «Корень учения горек, но плоды его сладки». Мда, пока никакой сладости не ощущалось, во всяком случае, сейчас.

— На сегодня хватит, — пробормотал Оливер, закрывая книги и бросая на стол карандаш, — а то я скоро по-английски говорить разучусь.

Было чуть больше шести, но уже смеркалось. Он открыл окно и подставил лицо легкому бризу, пробегающему по садам колледжа, чтобы тот освежил ему щеки и ласково потрепал волосы. Его длинная густая шевелюра была предметом косых взглядов со стороны некоторых студентов и преподавателей, но у Оливера не было, ни времени, ни желания сходить, наконец, подстричься. Ему нравился романтический облик, который придавали ему длинные волосы. Того же мнения были и девушки, которых он регулярно встречал в стенах колледжа, но совершенно не замечал их взглядов, будучи постоянно погруженным в свои мысли.

Все говорили, что Оливер больше времени проводил в фантазиях, чем в реальности, но это волновало его также мало, как и мнение других о его волосах. Несколько недель назад ему исполнилось двадцать три года, но выглядел Оливер моложе своих лет. Возможно, из-за невинного взгляда больших, меланхоличных карих глаз или из-за подростковой фигуры, которая еще не превратилась в мужскую. Он был длинным и худым как трость, с нервными руками, которые, казалось, успокаивались, только взяв перо. Слева от носа, нарушая симметрию лица, находилась родинка.

«Пятно от чернил, попавших мне в кровь еще при рождении», — как сказал он однажды в шутку Александру Куиллсу.

Оливер, казалось, был несколько рассеянным, словно на грани странного помешательства. Он считал, что это свойственно всем сиротам. Когда растешь не чувствуя своих корней, не имея никого, в ком можно было бы увидеть отражение самого себя, то очень трудно эмоционально относиться к окружающим. Оливер никогда не знал своих родителей, бабушек, дедушек или братьев и сестер, если они у него были. Вместо этого он поднимался на борт «Эспаньолы» и сражался бок о бок с Черным корсаром; пересекал Миссисипи вместе с Джимом и Гекльбери Финном [4]. Никто не мог опровергнуть, что у него было самое счастливое детство.

Роберт Джонсон, директор Редингского приюта, в котором Оливер прожил всю жизнь, заметил, что мальчик с мечтательным взглядом обладал невероятным потенциалом, и решил помочь ему получить полноценное образование. В итоге Оливер получил небольшую стипендию, которая позволила ему поступить в Оксфордский университет в шестнадцать лет. Он хотел изучать классические науки, хоть ему и советовали учиться на адвоката, и, три года спустя получил степень бакалавра с отличием, открывшую ему двери в мир науки. С тех пор он находился в Бейлиол-колледже, который больше походил на дом, чем на приют. И что-то ему подсказывало, что он проведет в этих стенах всю свою жизнь.

Оливер потянулся, расслабляя затекшие мышцы. Он был измотан в тот вечер, и не только от многочасовой работы над словарем. Еще больше его утомляла мысль о том, что работал он именно над словарем, а не сотрудничал с «Dreaming Spires».

«Как же я иногда завидую Лайнелу, — подумал он, почесывая затылок. — Я бы тоже хотел иметь возможность уехать в Египет на поиски зеркала легендарной принцессы, вместо того, чтобы бездарно тратить время в этой комнате в компании латинских изречений».

Возможно, в глубине души он мог сделать все по-своему. Возможно, привратник забыл передать ему долгожданное письмо Лайнела. Почувствовав себя лучше, он оперся руками о подоконник и выглянул в окно. Острые шпили Оксфорда четко вырисовывались на фоне солнечного неба, как если бы заправский силуэтист викторианской эпохи только что вырезал их из складок черной бумаги. Это был его привычный вид из окна последние семь лет, и, таковым он и останется еще много лет. Оксфорд — «Город сонных шпилей». The City of Dreaming Spires. Вершины, не способные устоять на ногах, но все еще пытающиеся сопротивляться гравитации, незаметно присматривали за домами и колледжами, за каждым из своих жителей.

Сонные шпили. Он встал на цыпочки, пытаясь разглядеть бродил ли у больших ворот бейлиольский привратник Герберт. Через пару секунд Оливер убедился, что привратник на месте. Тот находился у овального газона в центре двора, с газетой в руках и сигаретой в зубах. Оливер вздохнул с облегчением, схватил свое поношенное черное пальто и выскочил из комнаты. На всех парах сбежал вниз по лестнице, лавируя между старым профессором римского права и парой бакалавров, участвующих в написании словаря. Вышел из здания, известного как Здание Брекенбери [5], в котором находилась его спальня и влился в толпу гомонящих студентов, направлявшихся в столовую.

Оливер перекинул назад свой хвост, чтобы ветер не растрепал ему волосы, пока он шел к уже заметившему его привратнику.

— Добрый день, Герберт. Я увидел вас через окно и подумал, что, может…

— Для вас сегодня ничего не было, — резко ответил привратник. — Если бы у меня было для вас письмо, я бы принес его вам в комнату после завтрака. Я вам уже говорил это сотни раз.

Оливер изо всех сил попытался скрыть разочарование. Но, видимо, безуспешно, так как Герберт покосился на него, шумно переворачивая страницу газеты.

— Я все задаюсь вопросом, чего вам так неймется? Что вы задумали, Сандерс?

— Ничего, — соврал Оливер. — Я… я жду ответ от одного сообщества, в которое я вступил несколько дней назад. Мне обещали ответить в течение недели…

— Сообщество? Какое еще сообщество? Еще что-то по части латыни?

— Нет, сообщество филателистов и нумизматов. В последнее время не могу не думать о потрясающих монетах первых лет Римской Империи. Вы когда-нибудь задумывались об этом, Герберт? Эти превосходные профили! Эти надписи…

— Этого мне еще только не хватало. Если продолжите в том же духе, то станете…

— Ректором Бейлиол-колледжа? — продолжил фразу Оливер, довольно улыбаясь. — Надеюсь, что это не так, мне никогда не нравилась политика.

— Занудой, — безжалостно поправил его Герберт. — Не успеете оглянуться, как превратитесь в такого же старика, как и я, начнутся всякие хвори, и все что останется, так это вспоминать, как бездарно вы потратили те возможности, которые давала вам жизнь.

Привратник встряхнул газету, чтобы продолжить чтение. Оливер смиренно покачал головой. Он уже собирался присоединиться к студентам, направлявшимся в столовую, когда заметил, что Герберт читал «Pall Mall Gazette».

— Пишут что-нибудь интересное? — как бы невзначай спросил молодой человек.

— Да, не особо, — фыркнув, ответил привратник. — Все время одно и то же, что уже надоело читать. Османская Империя решила подписать договор с Германией о строительстве железной дороги из Константинополя в Багдад. Я не собираюсь ехать ни в одно из этих мест, так что мне на это плевать, — скучающим жестом он перевернул страницу. — Три дня назад Адмиралтейство объявило об инаугурации морской базы в Росайт [6]. Как будто нам не достаточно уже имеющихся. Только гляньте на это: в Нью-Йорке идет строительство отеля «Марта Вашингтон» [7], первый отель исключительно для женщин. Это самая волнующая публикация со времен покойной королевы Виктории, да упокоит Господь ее душу!

— А может, нам удастся туда попасть, — предположил с иронией Оливер, — кто знает, с таким количеством женщин вокруг, я, может, и решусь переосмыслить свою жизнь, как вы мне только что советовали. Если хотите, можете составить мне компанию. Только сообщите мне о своем решении до того, как я куплю себе билет.

Герберт ехидно взглянул на него и продолжил в полный голос:

— А тут изложена хроника последнего спиритического сеанса знаменитой Аннабель Лавлейс, состоявшегося в апартаментах герцогини Харли в Лондоне. Эта дама так часто появляется в прессе, что надоела уже. И, что самое удивительное, люди продолжают верить во всю эту ерунду… — Тон его голоса постепенно утих, пока он пробегал глазами колонку. — Черт подери!

— Что-то случилось? — спросил Оливер, скрестив руки. — Где это произошло?

— В Египте. Вот это действительно интересно. Сами посмотрите…

Он протянул газету Оливеру, который, затаив дыхание, прочитал заголовок, венчавший статью: «Перестрелка в Долине Цариц». Может, именно в этом кроется причина того, что он так и не получил ожидаемое с нетерпением письмо. Он отошел немного вправо, чтобы свет от фонаря осветил газету и продолжил читать:

«Недавно к нам в редакцию поступила информация о происшествии на берегах Нила. Как стало известно, четыре дня назад произошло вооруженное столкновение прямо у захоронения принцессы Мересаменти Неферхе-перура, обнаруженного всего пару недель назад в Долине Цариц мистером Теодором М. Дэвисом и его группой британских археологов. По всей видимости, в прошлый понедельник около сотни расхитителей гробниц, из расположенного недалеко Курна [8], пробрались к месту раскопок, чтобы осквернить древнее захоронение. Некоторые местные источники утверждают, что, возможно, ответственность за произошедшее лежит на представителях легендарной династии Абд-эль-Расул, которые промышляют набегами в долине с незапамятных времен. Эти мародеры, должно быть, узнали о несметных богатствах, найденных в гробнице, и решили напасть в полночь, надеясь, что в Долине останутся только охранники-египтяне, нанятые сторожить некрополь. К счастью, мистер Дэвис оставил у ворот несколько английских солдат, которые, встретившись лицом к лицу с грабителями, оказали достойное сопротивление, которое обернулось бы настоящей трагедией, если бы не вмешательство одного из британских археологов. Мистер Леннокс, член группы археологов, явивших миру гробницу Мересаменти, прибыл на место раскопок, чтобы убедиться, что все в порядке и находился внутри склепа, когда услышал звуки борьбы. С завидным хладнокровием, заслуживающим восхищения, он, не медля ни минуты, открыл огонь по преступникам, которые поспешили скрыться в дюнах. Мистер Леннокс получил тяжелое пулевое ранение, но, к счастью, своевременная помощь, оказанная врачами мистера Дэвиса, помогла остановить кровотечение археологу, навсегда вошедшего в историю как герой...»

Дочитав статью, Оливер с трудом сдержал дрожь, опасаясь выдать свое волнение. С завидным хладнокровием, заслуживающим восхищения? Храбрый герой, достойный больших почестей? Как Лайнелу удается всегда выходить сухим из воды? Он даже не археолог! Молодой человек ухмыльнулся. Это разрушило все его планы. «La Pall Mall Gazette» не упоминала ни о каком зеркале Мересаменти, но для Оливера все было очевидно. Придется распрощаться с мечтой об открытии.

— Я позаимствую ее у вас, Герберт, — и, не спрашивая разрешения, выдрал газетный лист со статьей и поспешно сложил его.

— Эй! — запротестовал возмущенный привратник. — Я еще не закончил читать!

— Завтра утром я куплю вам новый экземпляр. Или нет, лучше прямо сейчас дам вам почитать номер «Dreaming Spires». Уверен, что вы найдете там что-нибудь интересное.

Он сунул обрывок газеты в карман и побежал в комнату. Герберт наблюдая за удаляющимся Оливером, взъерошил свои каштановые волосы.

— Единственная польза от этих страниц — это возможность растопить камин, — пробормотал привратник. — Для чего еще может служить подобная газетенка?

——————————

[1] Бейлиол-колледж или Баллиол-колледж — один из старейших колледжей Оксфордского университета. Великобритания.

[2] «Город сонных шпилей» — «прозвище» Оксфорда, придуманное поэтом Мэтью Арнольдом; «Сонные шпили» — названием местной газеты.

[3] Пу́блий Ови́дий Назо́н и Пу́блий Верги́лий Маро́н — древнеримские поэты.

[4] «Эспаньола» — корабль из романа «Остров сокровищ»; Джим и Гекльбери Финн — герои романа Марка Твена.

[5] Здание Брекенбери (Brackenbury Buildings) — здание в готическом стиле, построенное на территории Оксфордкого университета. Деньги на постройку нового здания колледжа завещала мисс Ханна Брекенбери, ее герб установлен над главными воротами.

[6] Росайт — город в Шотландии, расположенный на берегу залива Ферт-оф-Форт.

[7] Отель Martha Washington — в центре Нью-Йорка. Отель открылся 2 марта 1903 как первый отель исключительно для белых женщин среднего класса.

[8] Курна — населённый пункт близ Луксора, Египет.

Глава 4

— Кодуэллс Касл, 5, Фолли Бридж, — объявил кучер, натягивая поводья, чтобы успокоить лошадь. — Мы уже прибыли, сэр, — он соскочил с козел, чтобы выдать багаж Александру. Профессор протянул ему купюру.

— Возьмите это, а сдачу оставьте себе. Небось, решили, что я камни туда положил…

— Не беспокойтесь, сэр, — пробормотал кучер, пожилой человек, который скорее предпочел бы проводить дни в кресле-качалке в своем саду. — Это не первый раз, когда я везу пассажира с таким количеством багажа. К счастью, вам повезло не иметь жены, которая добавила бы к вашим баулам множество своих чемоданов и шляпных коробок!

Кодуэлл Касл — так назывался его дом. Вот уже 14 лет, как Александр обосновался в этом тихом районе на юге Оксфорда, вдалеке от самых оживленных колледжей. По слухам, именно здесь, в середине XIII века философ, теолог и алхимик Роджер Бэкон приказал обустроить обсерваторию. Впрочем, теперь от нее мало что осталось. Нынешний дом номер пять был построен в XIX веке из красноватого кирпича с балконами из кованого железа. Зубчатые стены придавали зданию средневековый вид и привлекали внимание прохожих. Давным-давно были снесены близлежащие постройки, и теперь дом на самом берегу реки Изис казался выше, уже и значительнее.

Александр остановился у входной двери и дернул за звонок. Тут же послышались приближающиеся по лестнице шаги и возглас «Иду, иду» экономки миссис Хокинс, которая, должно быть, увидела его через окно.

— Профессор Куиллс! — воскликнула добрая женщина, открыв дверь. Александр улыбнулся и поздоровался, приподнимая шляпу. — Как я рада, что вы вернулись!

— Я был в Лондоне всего десять дней, миссис Хокинс. Уверен, что в мое отсутствие о вас хорошо заботились. Впрочем, я тоже хотел вернуться поскорее.

Кучер помог дотащить багаж до передней — просторного помещения с высоким цоколем, из которого уходила покрытая гранатовым ковром лестница. Миссис Хокинс приняла у Александра шляпу, не переставая болтать. Профессор слушал ее со смешанным чувством признательности и нежности, сформировавшимся на протяжении десятилетия. Он очень привязался к этой простой, но по своему элегантной женщине, всегда одетой в одежду серого цвета и с волосами, убранными в тугой пучок на затылке. Она словно стала членом семьи, впрочем, не очень многочисленной. В Кодуэллс Касле жили только они двое и племянница Александра, Вероника, очень безрассудная молодая особа двадцати лет, своими проделками заставляющая вздрагивать бедную миссис Хокинс.

— Вы даже не представляете как я рада, что вы снова дома, — сказала экономка, закрывая главную дверь. — Эти дни были настоящим безумием…

— Я беспокоюсь за вас, миссис Хокинс. Вас послушать, выходит, будто произошла вселенская катастрофа, но, как я вижу, стены на месте.

— Ваша Вероника, профессор! Ваша любимая племянница снова вернулась к своим проделкам.

— Да ладно, — ответил Александр, запасаясь терпением. — Что она натворила на этот раз?

— Проще сказать, что она НЕ натворила! — пожаловалась миссис Хокинс. — Она сведет меня с ума своим поведением! Недавно она закончила писать картину, на которой изобразила Саломею [1], используя в качестве натурщицы саму себя!

Александр, удивленно приподняв брови, посмотрел на возмущенную экономку:

— Саломею? Ту самую, из Нового Завета, дочь Ирода?

— Именно, ту самую, которая приказала обезглавить Иоанна Крестителя и преподнести ей его голову на серебряном блюде!

— Даа, такого я не ожидал. Даже не думал, что ее интересуют библейские сюжеты.

— Если бы дело было только в этом, все было бы проще. Представляете, она изобразила себя стоящей на коленях среди множества подушек, c золотым поясом на талии и в прозрачном одеянии.

— Вы говорите, что она нарисовала себя, в чем мать родила?

— Более того, она посмела отправить эту картину в одну из галерей! — миссис Хокинс умоляющим жестом воздела руки, будто в ужасе от столь бесстыдного для порядочной женщины поступка. — Галерея на Бомонд-стрит посмела выставить ее на всеобщее обозрение в витрине у отеля «Рэндольф». Вы представляете, сколько народа видели картину?

— Да не волнуйтесь вы так, миссис Хокинс. Я уверен, что это всего лишь шалость, скоро все забудется и она возьмется за ум...

— Да, но голове Иоанна Крестителя она придала черты лорда Арчибальда Уэстбэри, сына графа Ньюберрийского. На полотне мисс Вероника держит его за волосы и… — экономка умолкла, пытаясь набраться смелости и подобрать правильные слова, чтобы выразить свое отвращение — ...и целует! В губы!

Александр задумался, снимая перчатки. Последние слова экономки дали ему понять, что ситуация гораздо серьезнее, чем ему показалось в начале. Он уже заметил, что в последнее время его племянница очень сблизилась с будущим графом Ньюберрийским, но ему даже в голову не приходило, что все настолько серьезно и может перерасти в скандал. Он даже думать не хотел об отношении ко всему этому семейства Уэстбери. Он не мог поверить, что Вероника могла быть столь бесстыдной. Хотя бы ради того, чтобы избавить от дополнительных проблем Лайнела Леннокса, с которым у нее были хорошие отношения, девушке стоило бы вести себя благоразумнее. Все знали, что Леннокс уехал в Египет по поручению графа Ньюберрийского.

«Бесполезно ходить вокруг да около, — повторял себе снова и снова профессор, рассеянно глядя на петлявшую по всему дому лестницу, уходящую в полумрак и заканчивавшуюся у входа в мансарду племянницы. — Просить Веронику быть благоразумной, это все равно, что пытаться ставить дверь посреди поля. Убедить ее невозможно, несмотря на то, что ее поведение дискредитирует всех нас».

— Боюсь, я ее слишком избаловал, — признался он вполголоса, снимая, наконец, правую перчатку. — Мне следовало быть с ней построже, но, глядя на нее, я вижу перед собой моего покойного брата Гектора. Я все время спрашиваю себя, что бы он сделал на моем месте?

— Уж точно не разрешил бы давать ей краски и мольберт, — решительно ответила миссис Хокинс. — Вам не кажется, что мы должны взять ее в ежовые рукавицы?

— Ни в коем случае. Запрет рисовать ни к чему не приведет. Насколько я помню, последний раз, когда мы попытались это сделать, она начала активнее посещать собрания суфражисток [2] и закончила тем, что стала распространять листовки прямо перед Камерой Рэдклифа [3].

У миссис Хокинс вырвался жалобный вздох. Александр протянул ей сюртук и перчатки и направился в гостиную на первом этаже, чтобы немного отдохнуть.

— Думаю, мне надо что-нибудь выпить, чтобы прийти в себя от всего этого. Составите мне компанию?

— Я бы с удовольствием, профессор, но я лучше накрою вам ужин, чтобы вы успели поесть до полуночи. Со всеми этими неприятностями вы совсем забыли о еде.

Женщина ушла, качая головой с видом великомученицы. Александр ухмыльнулся и открыл дверь в гостиную, уютную комнату, широкие окна которой выходили на реку Изис. Отсюда время от времени был слышен плеск весел, проплывавших мимо баркасов. В большом камине из красного мрамора, занимавшем половину стены, горел огонь, отбрасывающий причудливые тени на Аксминстерский ковер [4]. Над каминной полкой висел написанный маслом портрет женщины в полный рост в прекрасном бальном платье красного цвета. Профессор задержал свой взгляд на портрете, прежде чем направиться к своему креслу и опуститься в него.

Напряжение последних дней и усталость от путешествия на поезде дали о себе знать и навалились на него словно тяжелая мраморная глыба. Александр протянул руку, чтобы взять с маленького столика, стоящего рядом с креслом, квадратную бутылку с бренди. Он налил себе полбокала, и несколько минут наслаждался его великолепным вкусом. Ставя бокал на место, он заметил, что экономка принесла почту и положила ее рядом с графинами, подставками для трубок и маленьким глобусом небесной сферы.

Александр взял письма, чтобы просмотреть имена отправителей. Пара приглашений на концерт камерной музыки, на выставку экспозиций музея Эшмола [5], на литературное собрание в доме одного из старых магдаленских приятелей… Но среди всего этого было одно письмо, которого профессор давно ждал. «Август Г. Уэствуд» — было написано на конверте. Он сгорал от нетерпения, вскрывая конверт канцелярским ножом. Наконец, он держал в руках пачку тонких рукописных страниц и маленький сложенный вчетверо лист бумаги. Александр решил начать с последнего. Письмо пришло пять дней назад, 02 февраля 1903 года. Его друг Август писал из Уиллингтон Милл, старой фабрики в Северном Тайнсайде, принадлежавшей семье Проктер. Он сообщал о том, что слухи, собранные Сообществом исследователей сверхъестественного подтвердились: с начала прошлого века на территории фабрики обитала неприкаянная душа [6]. Работница Кэтрин Девор, известная как Китти, погибла при трагических обстоятельствах, когда ее волосы попали в механизм на фабрике Проктеров. С тех пор ее душа осталась там, словно в заключении, которому Август положил конец.

«Как видишь, на этот раз все было очень драматично, даже несколько театрально, — писал друг, не скрывая энтузиазма. — У меня такое ощущение, что наш Оливер превратит это в грандиозную статью для следующего номера «Dreaming Spires».

Далее Август сообщал, что скоро прибудет в Оксфорд и остановится в доме сестры до конца февраля. Таким образом, у него будет предостаточно времени, чтобы обсудить все с профессором.

На губах Александра заиграла улыбка. Он был бы чрезвычайно рад провести со стариной Августом хотя бы несколько дней. Они вместе учились в Магдален-колледже и с тех пор сохранили крепкую дружбу, несмотря на то, что теперь Август служил викарием в маленькой церкви Св. Михаила на севере Лондона и не мог отлучаться для встреч так часто, как им бы этого хотелось. Крепкие узы, которые их связывали, не были обусловлены лишь научными интересами обоих. Профессор считал своего друга одним из самых достойных людей из тех, кого он когда-либо знал. С мыслями об этом, Александр запустил руку в конверт и достал записи, о которых говорил друг. Должно быть, Август писал эти страницы в большом волнении, что отразилась на его почерке — он и без того не был идеальным, а теперь и вовсе стал трудночитаемым. Только Оливер способен расшифровать эту галиматью, недаром он читал на греческом, санскрите, арабском, говорил на латыни как римский патриций и владел еще множеством разных языков. Иногда Александр думал, что «Dreaming Spires» ничего бы не стоили без Оливера. Он положил бумаги Августа на стол и взял еще одно письмо в маленьком конверте, явно заклеенном наспех. Помянешь Оливера, он и…

На этот раз это была маленькая записка, написанная в спешке, и страница из газеты. Брови Александра удивленно приподнялись, пока он читал записку:

« Эта статья вышла в « Pall Mall Gazette » сегодня . Если именно в этом состояла идея Лайнела , то нашей бедной газетенке пришел конец . Молюсь , чтобы не было последствий . У меня создалось впечатление , что он слишком увлекся ролью национального героя и меня это беспокоит .

Хозяйка квартиры , в которой он остановился , ничего о нем не знает c начала января . Надеюсь , у него хватит ума прислать нам телеграмму с объяснением происшедшего .

Прощай , зеркало Мересаменти . Не знаю , почему это меня не удивляет .

Надеюсь , скоро увидимся , чтобы я смог пожаловаться по - полной .

ОЛИВЕР .

P . S . Археолог ? Вот наглец !»

Александр развернул газетную страницу и нашел заголовок, набранный большими буквами: «ПЕРЕСТРЕЛКА В ДОЛИНЕ ЦАРИЦ». Читая статью, он пришел в ярость. Отложив газету, некоторое время профессор оставался неподвижен, но вскоре встрепенулся и дернул звонок. Почти сразу послышался шум открываемой двери и знакомый звук шагов миссис Хокинс.

— Вы звали, профессор? — спросила она. Соблазнительный запах тушеного мяса проник в открытую дверь, дразня обоняние Александра, который до этого момента не осознавал, насколько он проголодался. Это был очень длинный день.

— Будьте любезны, не могли бы вы позвать Веронику?

Миссис Хокинс не знала что ответить.

— Она в своей мансарде, профессор. Она закрылась, чтобы творить. Сами знаете, о чем я, — было заметно, что даже мысль о необходимости заглянуть в мастерскую заставляла ее нервничать.

— Я представляю, но это очень важно.

Пухлые руки миссис Хокинс беспокойно теребили передник.

— Хотите, чтобы я попросила ее подготовиться к вашему визиту? Вы знаете о ее отвратительной привычке небрежно относиться к своим вещам. Это не первый раз, когда она проводит дни лишь в комбинации и нижних юбках, не думая о том, что перемажет все краской...

— Дорогая миссис Хокинс, я не прошу, чтобы вы подготовили мою племянницу к выходу в оперу. Мне без разницы, что на ней надето. Главное, чтобы она вообще была одета, — он снова взглянул на вырезку из «Pall Mall Gazette», оставленную на столе. — Она должна кое-что сделать ради меня — выяснить хоть что-нибудь о Лайнеле Ленноксе и как можно раньше.

— А, этим она займется с превеликим удовольствием. Мисс Вероника очень преданна этому бездельнику. К счастью, он видит в ней лишь сестру, иначе…

— Она для него как сестра, — подтвердил Александр, которому уже поднадоела эта болтовня. — Я позаботился о том, чтобы так и было. А теперь, миссис Хокинс, пожалуйста...

Экономка поспешно вышла и поднялась по лестнице, чтобы постучать в дверь Вероники, всем своим видом выказывая недовольство. Голос племянницы был слышен аж в гостиной, пронзительный, как вопли Свенгали, ворона, которого она когда-то подобрала, сбитого машиной. Веронике явно не понравилось, что ей помешали.

Александр провел рукой по лбу. Он чувствовал себя все более уставшим, но надо было прочитать еще одно письмо. Куиллс решил, что успеет его просмотреть, пока Вероника спорит с экономкой. Печать была ирландской, адрес неизвестен, а имя отправителя ни о чем ему не говорило. Что это могло быть? Кто мог ему написать, если он никого не знал с этого острова?

Александр еще не знал, что это письмо перевернет не только его жизнь, но и жизни всех, кто его окружает. Он и представить не мог, что ожидало его вот уже много лет на той земле, преисполненной легенд.

—————————

[1] Саломея — иудейская царевна, дочь Иродиады и Ирода Боэта, падчерица Ирода Антипы; впоследствии царица Халкиды и Малой Армении. Один из персонажей Нового Завета.

[2] Суфражи́стки — участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав. Также суфражистки выступали против дискриминации женщин в целом в политической и экономической жизни.

[3] Круглая Камера Рэдклиффа является основной достопримечательностью, символом Оксфорда, изображается на сувенирной продукции. Изначально являлась научной библиотекой, ныне — читальный зал Бодлианской библиотеки Оксфордского университета, одной из самых крупных библиотек мира, которая с 1610 г. получает экземпляр каждой книги, выпущенной в Англии.

[4] Аксминстерский ковер — род бархатного ковра с большими вытисненными цветами.

[5] Музей Эшмола — Эшмоловский музей искусства и археологии — старейший общедоступный музей в Великобритании (Оксфорд). Это одно из четырех музейных учреждений, действующих при Оксфордском университете. Славится своим собранием древнеегипетского искусства и графики эпохи Возрождения (Микеланджело, Рафаэль, Леонардо да Винчи). Среди прочих раритетов — Паросский мрамор, скрипка Страдивари «Мессия», собранные Артуром Эвансом (куратор музея в 1884—1908 гг.) древностиминойской эпохи, экспозиция старинных колец (одно из них, как считается, навеяло профессору Толкину «Властелина колец») и алмаз, якобы принадлежавший королю Альфреду Великому. Музей также располагает богатыми коллекциями старинных монет, средневекового оружия и доспехов. В новогодний вечер 1999 года из музея было украдено полотно Сезанна. Оно до сих пор не найдено.

[6] Квакер Проктер из Уиллингтон-Милл, неподалеку от Морпета, оставил пространные описания событий, происходивших с ним и его семьей в 1831—1847 годах: полтергейст преследовал его в форме шумов, стуков и всевозможных видений.

Глава 5

Четыре кольца из синей керамики. Тяжелый браслет из золота, лазурита, кварца и бирюзы, украшенный скарабеем. Изысканный футляр в форме гроба, содержащий бережно свернутую длинную прядь волос принцессы Мересаменти. Три маленькие деревянные ушебти [1], покрытые иероглифами. При свечах они сияли так, что казались сделанными из золота.

Лайнел Леннокс ощутил, что галстук завязан туже, чем обычно. Пока Теодор Дэвис с своими людьми хлопотал вокруг него, обеспокоенный его раной, Лайнел без проблем припрятал среди своих личных вещей все эти артефакты из покрова Мересаменти. Теперь же, разложив сокровища на великолепном столике из каобы [2], расположенном в библиотеке графа Ньюберрийского, спрашивал себя, как же он мог зайти так далеко! Он даже думать не хотел о том, что его ждет, когда археологи обнаружат пропажу.

Выражение лица старого аристократа, напротив, было далеко от раскаяния. Он взял в руки один из артефактов.

— Это золотой инкрустированный чехол, — пояснил Лайнел. Он стоял скрестив руки, пытаясь внушить уверенность самому себе. — Он предназначен для хранения ароматических растираний, вероятнее всего, самой Мересаменти. Открыв его, вы почувствуете, что он все еще хранит легкий аромат смолы.

Граф не обратил внимания на его слова. Он поправил очки на тонком носу и поднес сокровище поближе к лицу, чтобы внимательно рассмотреть.

— Он украшен изображением сидящей женщины, — прокомментировал граф.

— Великая царская супруга [3], — подтвердил Лайнел. — возможно, речь идет о Нефертити, так как ее дочь, Мересаменти, никогда не восходила на трон. Возможно, эта вещица принадлежала к амарнскому периоду [4]. В верхней части крышки просматривается солнечный диск Атона [5], лучи которого достигают рук...

— Обычная побрякушка, — прервал его граф, возвращая вещь на стол. — Женский каприз, которых может быть сотни в любом музее.

Лорд Арчибальд Уэстбэри, наследный граф Ньюберрийский, фыркнул, что могло быть расценено как улыбка, хотя выражение его лица было далеким от доброжелательного. Он выглядел безупречно в своей твидовой тройке, белой рубашке с накрахмаленным воротничком и галстуке Ascot из бледно-серого шелка. Сидя подле своего отца, он рассматривал принесенные Лайнелом артефакты, с не меньшим, чем у отца, недовольством. Оба были очень похожи между собой: бледные лица, серые глаза и, в случае Арчибальда, у которого все еще были волосы, большое количество бриллиантина, что совсем не добавляло привлекательности.

Лайнелу никогда не нравился этот петух, мнящий себя выше других только потому, что посещал Сент Джеймс [6] каждый сезон, но Уэстбери пообещали заплатить ему более чем хорошо, если он согласится на них поработать в Долине Цариц. Тем не менее, Лайнел чувствовал себя не в своей тарелке во время своих визитов. Огромная библиотека, в которой они встречались, казалось, была создана для подавления. Повсюду был расставлен антиквариат, и у Лайнела дух захватывало при мысли о том, сколько все это могло бы стоить на черном рынке. На его взгляд опытного эксперта, почти все они были приобретены нелегально. В скольких коллекциях могла быть каменная голова одного из Царей Ветхого Завета, которую французские революционеры сбросили с фасада Собора Парижской Богоматери в 1893 году [7]?

— Мистер Леннокс, признаться, ваш сегодняшний визит неприятно меня удивил, — промолвил лорд Арчибальд, вертя в руках одну из деревянных ушебти, как если бы это были карманные часы, и он раздумывал купить их или нет. — Когда вы сообщили о своем прибытии в Оксфорд и желании непременно с нами встретиться, то мы предположили, что вы привезли из Египта нечто невообразимое. И это все, что вы можете нам предложить?

— А это что? — вдруг спросил граф Ньюберрийский, с трудом наклоняясь к столу и беря в руки один из предметов, завернутых в лён. Лайнелу показалось, что он услышал, как хрустят его суставы. — Похоже на какую-то коробку...

— В форме коптского креста, — подхватил лорд Арчибальд. — Ключ жизни.

Оба приблизили свои длинные носы к артефакту, чтобы получше рассмотреть.

— Несомненно, это анх. Египетский символ бессмертия…

— И все мы отлично знаем, что это означает, — продолжил лорд Арчибальд, словно не слышал слов Лайнела. — Коробки в форме анха использовали для хранения зеркал.

Помолчав несколько секунд, его отец открыл ее и даже бровью не повел, увидев, что она пуста. У Лайнела пересохло во рту.

— Смею предположить, что до вас дошли слухи о том, что произошло...

— Разумеется, мистер Леннокс. Мы подозревали, что может случиться нечто подобное, но не хотели так быстро отказываться от зеркала. До тех пор, пока вы не подтвердите факт его существования.

— У вас его отобрали? — спросил вполголоса граф. — Курнские воры?

Лайнел кивнул. Казалось, рана на плече запульсировала с новой силой под бинтами.

— Должно быть, их было много, чтобы противостоять солдатам Дэвиса и вам.

— Целая орава, — подтвердил Лайнел, сцепив руки за спиной. — Вы оба знаете, что я уже не раз попадал в переделки, но никогда еще я не сталкивался ни с чем подобным. На меня словно напало целое племя!

Уэстбери так долго смотрели на него, что у Лайнела защипало в глазах. Впервые ему пришло в голову, что он недооценил своих «работодателей». Он думал, что будет нетрудно удовлетворить их запросы. Что горсти безделушек с раскопок Дэвиса будет достаточно для выполнения своих обязательств. Но, встретившись с заказчиками взглядом, Лайнел понял, что сильно ошибался. Граф Ньюберрийский со вздохом снял очки.

— На подобное происшествие мы не рассчитывали, мистер Леннокс. Я не солгу, если скажу, что разочарован. Очень разочарован. А ведь мне вас рекомендовали. Мы полагали, что ваша осторожность сослужит нам хорошую службу, — граф махнул рукой в сторону артефактов. — Но внезапно мы узнаем, что вы не только не привезли нам зеркало Мересаменти, но и умудрились потерять его навсегда. И что нам теперь со всем этим делать?

— Но я не виноват, милорд! — попытался защититься Лайнел. — Я не мог знать о том, что эти головорезы нападут именно тогда, когда я нашел зеркало!

— Но вы могли это предотвратить, — вступил в разговор лорд Арчибальд.

— В меня стреляли. Попали в плечо, а могли попасть парой сантиметров ниже. И тогда никто уже не смог бы украсть для вас даже этого.

Лайнел почувствовал, что краснеет от бешенства. Лорд Арчибальд проследовал к одному из больших окон библиотеки, откуда можно было различить шпили близлежащих колледжей.

— В конце концов, нет смысла ходить вокруг да около. Вы не принесли нам то, что мы просили, стало быть, оплата тоже будет иной.

Это было именно то, чего так опасался Лайнел с момента возвращения в Оксфорд.

— Разумеется, мы покроем ваши расходы на питание и проживание, — продолжил графский сын, не оборачиваясь. — А также расходы на лечение, которое, к счастью, обещает быть недолгим. Похоже, ваше ранение не очень опасно, так что вы вскоре сможете продолжить свое занятие.

— А, может, и подождем, — сказал граф Ньюберрийский, нахмурившись, — пока те немногие сокровища, которые еще остаются скрытыми в недрах земли по всему миру, не окажутся в руках пары бродяг, которые избавятся от них за горсть пиастров.

— У меня в голове не укладывается, насколько вы оба циничны, — грубый выпад Лайнела заставил Уэстбери снова посмотреть на него, на этот раз с некоторым презрением. Лайнел оперся дрожащими руками об стол.

— Вы устраиваете весь этот цирк с покровительством, даете Дэвису просто неприличную сумму для раскопок в Долине Цариц, просите, чтобы я втерся в доверие к археологам, которых вы же сами наняли, и положил вам в руки артефакты, которые вы нелегально хотите оставить себе… И теперь у вас хватает наглости утверждать, что я плохо работаю только потому, что меня чуть не убили по вашей же вине?

— Хватит драматизировать, мистер Леннокс. Вы были бы не первым иностранцем, убитым в Египте от рук шайки голодранцев. Через неделю цивилизованный мир забудет о ваших приключениях. А пока, конечно, вы герой!

— Вам следовало быть нам благодарным, — согласился с сыном граф. — Это позволит вам отныне увеличить количество клиентов в будущем. Да мы вам одолжение сделали.

— Говоря откровенно, вы слишком задели мои моральные принципы.

Граф Ньюберрийский приподнял брови и фыркнул.

— Не понимаю, как мы могли надеяться, что из этого получится что-нибудь путное. — сказал он почти с отвращением в голосе. — Какой прок от простого расхитителя гробниц.

— Может я и расхититель гробниц, — ответил Лайнел, — но, я вас уверяю, что совсем не прост. Вам следовало бы хорошенько подумать, прежде чем принимать решение.

— Вы нам угрожаете? — почти улыбнулся граф. — Такой плебей как вы?

— Если вы воспринимаете как угрозу мои связи с редакциями четырех оксфордских газет и полудюжиной частных коллекционеров, которым ничего не стоит обнародовать ваши махинации, то да, господа, я вам угрожаю.

Улыбка сошла с губ графа. Он взял было очки, чтобы протереть платком, но, услышав последние слова, замер словно статуя. Казалось, что его глаза метали молнии, когда он произнес:

— Осторожно со словами. Они могут дорого вам стоить, Леннокс.

— Да вы что! — воскликнул Лайнел. — Наверное, я должен задрожать от страха, милорд! Особенно, если угрозы исходят от такого человека, как вы! Сколько, интересно, вы продержитесь, копаясь в пустыне, при сорока градусах в тени даже зимой?

— А это не моя проблема. Я занимаюсь коллекционированием, а не копанием.

— И еще много чем, впрочем, без особого успеха…

Легкий румянец окрасил щеки лорда Арчибальда. Лайнел направился в сторону двери. Не было смысла оставаться дальше в библиотеке.

— Оставьте себе побрякушки своей любимой принцессы, если у вас еще осталась какая-нибудь свободная витрина. Интересно, когда команда Дэвиса обнаружит что произошло с покровом. Я уверен, что успею съездить домой за документом, который вы, к счастью для меня, оба подписали, заключая со мной соглашение.

— Леннокс! — почти закричал графский сын. Он покраснел еще больше и, направляясь от окна к двери, чуть не перевернул стол и кресло, попавшиеся ему по дороге. — Не смейте нам угрожать! Если наше имя появится в газетах…

— Лорд Арчибальд, вы меня разочаровываете. Вам следовало бы уже привыкнуть к упоминанию в газетах. Только этим утром ваше имя и вашего достопочтенного отца появилось в трех самых тиражируемых газетах города. Должен вас поздравить: вы потрясающе выглядите на картине «Саломея», которую написала мисс Вероника Куиллс.

Лорд Арчибальд застыл посреди ковра, в то время как его отец недоверчиво переводил взгляд то на него, то на Лайнела.

— Хотя, — добавил молодой человек прежде, чем покинуть усадьбу, — должен признать, что Вероника была к вам милосердна — в реальности у вас не так много волос.

Десятью секундами позже, под пристальными взглядами слуг Уэстбери, наблюдавших за его уходом и встревоженных звуками ссоры из библиотеки, Лайнел прошел к кованым деревянным воротам у входа в имение. Он сам открыл ворота, вышел на улицу и быстро зашагал по Сент Эльдейтс, оставляя позади мрачные окрестности колледжа Крайст Чёрч [8], которые терялись по другую сторону ограды в надвигающихся сумерках. Лайнел был так зол, что даже не смотрел куда идет.

Этот мир аристократов, билетов в оперу, лошадиных бегов в Аскот [9] и приемов в Сент Джеймсе был так далек от социальной среды Лайнела, что он даже не завидовал лорду Арчибальду Уэстбери. Ему никогда не приходило в голову стыдиться своего скромного происхождения. Для Лайнела главным достоинством человека были его личные достижения, а не то где он родился. «В конце концов, выживают сильнейшие, — повторял про себя Лайнел тем вечером, пробираясь через толпу, наводнившую Хай стрит. — Если в будущем мир изменится, такому хлыщу как лорд Арчибальд будет нечем прикрыться, и он получит по заслугам».

Лайнел унесся мыслями в далекое прошлое. Его отец, шотландский рабочий, эмигрировал в Италию попытать счастья и женился на неаполитанке, которую выпивка свела в могилу через несколько месяцев после рождения сына. Мужчине ничего не оставалось, как самостоятельно взять на себя заботу о ребенке. Лайнел обожал отца и почувствовал себя самым счастливым человеком на свете, когда тот разрешил ему помогать каждый раз, когда его нанимали копать захоронения древней Этрурии [10]. Именно от отца Лайнел научился понимать тайны, скрывающиеся в недрах земли, в каждой песчинке, которая ускользала от взгляда обывателя. Ни один из них не был археологом, но их практический опыт мог дать фору многим титулованным выпускникам университетов.

К сожалению, то благословенное время не продлилось долго. Когда Лайнелу исполнилось шестнадцать лет и он вместе с отцом копали маленький некрополь близ Чивитавеккьи [11], эпидемия холеры унесла за собой жизни почти всего населения, прихватив также итальянского археолога и его рабочих, среди которых был отец Лайнела. Леннокс так никогда и не узнал, что стало с телом отца, скорее всего, вместе с остальными бросили в общую могилу, вырытую на территории больницы. Лайнел так никогда и не посмел убедиться в этом лично.

С тех пор Лайнелу пришлось научиться выживать самостоятельно, он брался за любую работу, даже не совсем честную, храня в памяти свое единственное достояние — безвозвратно утерянное счастливое детство. Именно поэтому Лайнел старался прожить каждый день так, как-будто он последний, наслаждался каждой каплей дождя, упавшей ему на лицо, каждым приемом пищи и каждой женщиной, посещавшей его в скромной съемной комнате в переулке Св. Елены.

В глубине души, причем Лайнел никогда в этом не признается, даже самому себе, он так боялся смерти, что единственное, ради чего он мог рисковать жизнью, так это завоеванные им территории. Он сделал это, забирая у Мересаменти ее самую большую ценность. Он шел к этому два года, ведомый тайной, о которой никому не мог рассказать, иначе его сочли бы безумцем.