Туманы замка Бро

Глава 41

Шурша юбками, Ласе бежала от рыцарской башни к донжону. Щёки её пылали, и она с трудом могла разглядеть контуры зданий в темноте.

Ласе почти не сомневалась, что о её позоре давно уже знают все. Все кухарки перешёптывались о том, что Грегори больше нужен его хорошенький оруженосец, приходивший каждое утро за едой для него, чем невеста, самая знатная леди в замке – леди Ласе.

Ласе оступилась, задела носком туфельки корень дерева, проросшего сквозь брусчатку двора, и, взвыв от боли, пнула его ещё раз.

– Будь ты проклят, Грегори! Будь проклят ты, твой слуга и весь этот замок, ставший прибежищем вашего порока! Как же я ненавижу тебя!

Ласе замолкла и приникла к стволу дерева спиной. Закрыла глаза, невольно погружаясь в события десятилетней давности, когда они с Грегори ещё были почти что друзьями – насколько девочка может дружить с хулиганистым пацаном.

У Ласе было трое кузенов, но к двоим она была абсолютно равнодушна всегда. Грюнвальд и Корбен читали псалтырь с утра до ночи, занимались изучением воинского искусства вдвоём и выглядели редкостными занудами, да и внешностью особенно не блистали.

Грегори тогда ещё тоже не слишком выделялся среди них лицом – обыкновенный круглолицый малыш. Но в глазах его всегда был озорной огонёк, который, едва загоревшись, передавался Ласе.

Вокруг было полно девчонок – отец устроил ей целую королевскую свиту из крестьянок и дочек замковых мастеров, но они все были такими же скучными, как Грюнвальд и его брат. К тому же боялись её до одури, зная непостоянный нрав маленькой госпожи – Ласе могла играючи приблизить к себе любую из них и так же внезапно прогнать.

С Грегори всё было не так. Он всегда бы галантен с ней, как настоящий лорд, но в глазах его продолжал гореть этот насмешливый огонёк, будто Грегори говорил: «Ты ничего не можешь сделать мне, сестра».

И она не могла. Не могла никогда. Ни в десять лет, ни в шестнадцать, ни теперь.

Коротким летом позапрошлого года ей уже начало было казаться, что что-то меняется между ними, тает лёд, и Грегори становится теплей – но всё разрушил этот проклятый слуга, который вечно крутился вокруг него.

О, Ласе не была глупа. Хоть она и воспитывалась в монастыре, вокруг неё всегда было достаточно опытных женщин, всё знавших про любовь. Многие из тех, кто оказывался в монастыре, по молодости успели натворить дел, блистали при дворе или обманывали мужей. И с ними Ласе было куда интереснее, чем с деревенскими дурочками, не знавшими о жизни ничего.

Раскрыв рот, она слушала истории бывших знатных жён и мечтала о том, как и сама однажды станет для кого-то дамой сердца, будет блистать в обществе мужчин или хотя бы окажется любимой женой.

Грегори как никто подходил для воплощения её надежд. Он был настоящим рыцарем и знал городской этикет, а повзрослев, стал настолько прекрасен лицом, что иногда Ласе казалось, что даже приехавшие с ней монахини заглядываются на него.

Волосы его всегда были тщательно расчёсаны и уложены так, будто он знал последнюю моду. Никогда он не позволял расти на своём подбородке юношескому пушку, который до сих пор портил щёки его кузенов, и Ласе была уверена, что такой же ухоженной когда-нибудь будет его мужская борода.

А руки Грегори… Ласе щурилась даже теперь, представляя его тонкие пальцы, казалось, не знавшие упражнений с мечом – не то что узловатые, как корни дерева, грабли других мальчишек во дворе.

К собственному сожалению Ласе была вынуждена признать, что многими из этих качеств обладает и Данстан.

Он был так же ухожен, только немного тоньше в кости. Лицо его было таким аккуратным, только вместо дьявольского огонька, светившегося на дне зрачков юного наследника, в них осела нездешняя благодать.

Эта благодать так раздражала Ласе, что ей постоянно хотелось ударить Данстана по лицу.

Но видела она на его лице и ещё кое-что – как усиливается этот внутренний свет, когда Данстан смотрит на Грегори, как вытягивается вся его фигура, будто Данстан собирается рухнуть на колени.

Ещё тогда, два года назад, Ласе поняла, как её раздражает Данстан. Поняла она и то, что он может стать серьёзной преградой на пути к тому, что по праву принадлежало ей. Но тогда, два года назад, у неё не было времени переломить ход судьбы, зато за зиму, проведённую в монастыре, она успела многое обдумать и пришла к выводу, что должна сама построить своё счастье.

Прошлый год стал удачным для неё, хотя Ласе так и не поняла толком, что произошло в октябре. Она была искренне рада тому, что их отношения с Грегори тронулись с места, и тот решил объявить о помолвке – Ласе была уверена, что эта победа принадлежит ей, но тут же победу омрачила новость о том, что Тизон будет сослан в пограничный гарнизон. Она плакала, просила, умоляла сэра Генриха смилостивиться, но в глазах его поселился северный лёд, и Ласе поняла – он знает всё. Знает о её настоящем отце. Знает то, что, как она считала, знают они с Тизоном, да её мать, давно почившая в монастыре. У Ласе не было сомнений в том, кто мог так подставить её – и теперь она кусала губы, сожалея об истерике, которую сразу же устроила Грегори.

Потом, размышляя обо всём случившемся, она вспоминала множество деталей их венчания и понимала, что уже тогда Грегори не собирался жениться на ней. Но она всё ещё надеялась, что счастье придёт к ней само.

Счастье, впрочем, продолжало проводить ночи в своей башне – и теперь Ласе стало понятно с кем.

Прошло уже три месяца. Рано было бы бить тревогу, но Ласе уже поняла замысел Грегори – ей нужно было, чтобы к концу первого года их помолвки у неё уже был заметен живот. То есть, нужно было действовать быстрей.

В голове её промелькнула серия рассказов, которые она слышала, и несколько вариантов действий – от поездки в деревню и знакомства с сыном мельника, до переодевания в костюм слуги, чтобы привлечь внимание Грегори к себе. От некоторых она отказалась сразу, другие решила оставить на потом и, вскинув нос и облив полным презрения взглядом рыцарей, которых Грегори приставил для слежки за ней, направилась к домику травницы Азэлинды.

Азэлинда спала праведным сном, как спят все приличные вдовы, когда солнце уходит за горизонт, но Ласе барабанила в дверь кулаками, а потом подключила и колени, так что, в конце концов, Азэлинда, зевая и на ходу заматывая косы в покрывало, высунулась на порог.

– Что случилось, кто-то ро… дил?.. – Азэлинда замолкла, с удивлением глядя на Ласе, а та едва не расплакалась, услышав этот вопрос.

– Пустите меня, – прошептала она и устыдилась, услышав в собственном голосе слёзы. Впрочем, именно это произвело на Азэлинду нужный эффект. Она распахнула дверь, впуская Ласе внутрь, и едва та прошла в темноту прихожей, перегородила проход собственным телом.

– А вы ждите здесь! – сурово приказала она стражникам, следовавшим за Лассе, и те, смиренно поклонившись, стали по обе стороны от двери.

Азэлинда зажгла лучину и принялась готовить успокаивающий отвар, а Ласе тем временем плача рассказывала ей о своей горькой судьбе.

О том, как она любила Грегори всю свою жизнь. О том, как мечтала стать его женой. И о том, как теперь ясно видит, что Грегори не любит её.

– Спали в одной кровати? – Азэлинда выпучила глаза, пропуская романтическую часть истории мимо ушей, хотя о чём-то подобном она догадывалась уже давно.

– В одно-ой… – Ласе снова всхлипнула. Историю она подправила немного, решив, что пока нет смысла рассказывать о том, как ей достанется от отца. Впрочем, Азэлинда подумала об этом и сама.

– И что же ты хочешь от меня? – поинтересовалась травница, всовывая в руку Ласе кружку с горьким травяным настоем. – Я лечу людей. Я не ведьма и не занимаюсь волшбой, а тебе поможет только волшба.

Ласе сделала глоток, на всякий случай всхлипнула ещё раз и серьёзно посмотрела на Азэлинду:

– А кто-нибудь занимается в замке?

Азэлинда поморщилась и приподняла бровь.

– Девочка, ерунда это всё.

Ласе всхлипнула – на сей раз вполне искренне – и снова уткнулась носом в кружку.

Какое-то время она молчала.

– А если я хочу привлечь мужчину… Просто привлечь к себе в постель… Разве это волшба?

Азэлинда покачала головой.

– Одного раза может быть мало.

– Но средства такие есть?

Азэлинда пожала плечами и, поднявшись, подошла к буфету, стоявшему сбоку от очага. Открыла дверцы и некоторое время изучала его содержимое. Подцепила две склянки и поставила на стол.

– Вот, – сказала она. – Эту добавь ему в вино, и он захочет тебя. А эту выпей сама – и тогда шанс, что появится дитё, будет куда больше, чем без неё.

Ласе быстро спрятала склянки за пояс.

– Я что-то тебе должна? – радостно поинтересовалась она.

Травница постучала пальцами по столу.

– Ничего, – задумчиво сказала она. – Вот разве что твоя дочь… позволь мне представить ее миру по обычаю предков.

– А если будет сын?

– Тогда мне не нужно от тебя ничего.

Ласе ощутила, как по спине её пробежала стайка мурашек, но тут же отмахнулась от зародившейся в сердце тревоги.

– Почему бы и нет? Если твои боги помогут мне.

Ласе не спала три ночи, раздумывая о том, как обустроить встречу с Грегори и убедить его выпить с ней вино.

Наконец она приказала Анис, дочке лесничего, которая прислуживала ей, отнести Грегори письмо – Ласе хорошо умела писать и очень гордилась этим. Письма, которые она писала, радовали глаз всем в монастыре, и сейчас она решила воспользоваться свои мастерством, чтобы установить первый контакт.

«Мой дорогой Грегори. Простите меня за грубость. Я отлично понимаю, каким несвоевременным было моё появление и неуместным моё поведение. Однако мы с вами помолвлены. Потому ли, что так захотел сэр Генрих, или потому, что мы сами этого хотели – уже не имеет значения. Теперь мы с вами одно целое, и нам нужно обговорить, как мы будем жить вместе. Я ни в коем случае не стремлюсь ограничить вашу свободу в выборе развлечений и друзей. Я прошу прощения за то, как грубо отзывалась о вашем верном оруженосце. Я могу теперь лишь смиренно ждать и надеяться, что вы согласитесь почтить меня своим присутствием в удобный для вас час. Если же вы ещё и ответите мне письмом, прежде чем прийти, я прикажу приготовить для вас ужин. Такой, какой вы не ели никогда».

Милдрет успела прочитать вслух лишь половину письма, когда Грегори отобрал у неё листок и сам быстро пробежал глазами до конца.

Затем швырнул его в огонь и рассмеялся – немного наигранно, как показалось Милдрет.

– Грегори, – сказала та задумчиво, – ты же к ней не пойдёшь?

– Конечно, нет, – Грегори улыбнулся, подошёл к сидевшей за столом Милдрет вплотную и поцеловал в висок. – У меня есть более важные дела.

– Например? – Милдрет приподняла бровь и чуть повернула к нему лицо.

– Например… – протянул Грегори, и рука его скользнула к животу Милдрет, силясь нащупать брешь в складках одежды. – Впрочем, – он вдруг стал серьёзным, – у нас и правда есть дела.

Он замолк, подбирая слова и решаясь наконец произнести вслух то, о чём думал уже давно.

– Милдрет, нам нужен яд.

– Что? – Милдрет поперхнулась вином, которое едва поднесла к губам.

Грегори обошёл стол кругом и, присев на корточки по другую сторону, внимательно посмотрел ей в глаза.

– Понимаю, тебе трудно это принять. Но Генрих не… не отправится на покой сам. И если бы мы решились на это с самого начала, то многого могли бы избежать.

Милдрет опустила глаза, вглядываясь в кубок с вином. Кубок, который, как почти что всё, что было в этой комнате, они привезли из замка Лиддел. Кубок, который был одним из многих свидетельств того, что она предала свой народ.

– А ты уверен, что твой дядя Джон не будет претендовать на власть в замке? – спросила она.

Грегори на секунду поджал губы.

– Не уверен, – признал он. – Но я никогда не смогу ему доверять. Его сыновья, скорее всего, выступят на моей стороне. И я думаю, что мог бы обещать им замок в Шотландии. Им или их отцу. Тогда им нечего будет со мной делить.

Милдрет медленно кивнула.

– А ты не думал уехать туда сам? – осторожно спросила она.

Грегори покачал головой.

– Никогда. Это мой дом. И он будет принадлежать мне.

Милдрет вздохнула и подняла на него глаза.

– Хорошо, что требуется от меня?

– Мы сделаем это весной. До тех пор одному из нас нужно будет встретиться с Грюнвальдом и Корбеном и всё обсудить. А затем ты отправишься в деревню – не в нашу, а в любую другую, но только подальше от нас. Найдёшь алхимика и купишь у него яд, который потом привезёшь сюда.

Милдрет медленно кивнула.

– Ты сказал – один из нас должен будет поговорить с твоими кузенами? – уточнила она.

Грегори поджал губы и уставился в огонь.

– Я не хочу писать им письмо. Ведь кто-то же предал меня.

– И что ты предлагаешь? Устный разговор ещё опасней, его могут подслушать, а могут за тобой проследить.

– Могут, – согласился Грегори, – потому я и думал о том, чтобы послать к ним тебя.

– За мной так же, как и за тобой, наверняка следят.

– Да, – Грегори кивнул. – Нам мог бы помочь кто-то, кого не подозревают в сговоре со мной. И в то же время этот человек должен питать ненависть к сэру Генриху. Такую же, какую испытываю я.

Наступила тишина, только негромко потрескивал в очаге огонь.

Грегори поймал руку Милдрет и, прижав к губам, поднял на неё глаза.

– Езжай завтра, Милдрет. А что делать с кузенами – я придумаю сам.