Туман. Квест «Похититель Душ» 1

1

Сегодняшний день оказался богат на сюрпризы. Ввиду того, что я пришел поздно да и лег под утро из-за этого чудовища, доставшегося мне, начало дня я благополучно пропустил. Дело в том, что эта мелочь ничего не хотела жрать, да и затыкаться тоже. Чего только я не пихал ему в рот, он на секунду замолкал, а потом выплевывал и опять разряжался истошным воплем. «Канпета» помогла и мне и ему, он заткнулся, а я заснул почти счастливый, наконец то я нашел применение этому продукту. Так что очнулся я ближе к обеду, и спустился вниз. Пабло, давно уже переставший считать меня дармоедом, кивнул в сторону темной фигуры в углу:

— С утра ждет, — мой немногословный хозяин сегодня блистал красноречием, раньше для меня он бы ограничился в лучшем случае кивком в сторону ожидающего, а в худшем, просто «забыл» передать.

Кстати, я долго думал, зачем он разрешает селиться наркам в своем подвале, много платить они не могут, работать тоже. Нет сила у них есть, но объяснить, что именно ты от них хочешь — практически невозможно. Они способны только на самые простые действия и более менее нормально воспринимают только односложные приказы, коротенькие предложения. Если нужно напрячь мозги — то они могут застыть, как подвисший компутер. Я даже придумал себе романтическую истории, с разлученными родственниками, безутешными родными, потерянными детьми и так далее, в стиле сопливых мексиканских сериалов, но все оказалось гораздо проще и прагматичнее. Местный магистрат, читай городская администрация, подсуетился в этом направлении и выделил в своем бюджете статью расходов, называющуюся «Пенсион, для малоимущих и недееспособных горожан». Что уж законодатели вкладывали в это понятие изначально — сейчас тяжело понять, поскольку было это достаточно давно, лет за четыреста до моего появления здесь, да и когда под эту статью попали дрожащие — тоже неизвестно. Однако в настоящее время сложилась следующая ситуация:

Магистрат заобязал группу портовых купцов, которые в основном и пользовались услугами будущих дрожащих, периодически вносить платежи в этот пенсионный фонд. За многие десятилетия была определена сумма, которую купцам не жалко… вернее с которой купцы согласны расстаться скрепя зубы, понимая, что в противном случае потеряют больше. Вот так будет правильно.

Я взял пиво и подсел за столик:

— Ты искал меня?

— Ты Убогий?

Мне не очень понравилась эта игра в вопросы и ответы и я молча кивнул.

— Пошли. Ты разговаривал с Евглой, он просил передать.

Он протягивает мне маленький кусочек бумажки, на котором написано место и время. Все в лучших шпионских традициях этого мира. Парень не дожидаясь ответа встал и ушел, я же допил пиво и поднялся к себе, переодеться.

Нда, как заметно мое изменение статуса. Судя по всему моя легенда о юродивом и шизанутом налетчике, шарящемся в отбросах трещит по швам. Вскоре в это, наверное буду верить только я сам, а остальные, те кто ниже, осторожно поддакивать, ну а те кто выше, втихомолку посмеиваться, прикидывая не пора ли стричь этого барана. Переодевшись и взяв деньги, я спустился на улицу. Молчаливый паренек, в серой неприметной куртке и с расцарапанным носом, проводил меня проходными дворами к Требухе или колхозному рынку, как сказали бы в моем мире и указал на закусочную. Несколько грубосколоченных столов, три жаровни, на которых готовился немудреный фаст-фуд этого мира и бочонок с пивом. Прогулявшись по рядам в глубокой задумчивости, я остановился около торговца пирожками и, предусмотрительно не уточнив происхождение начинки, съел штуки три. Почувствовав сытость и приятную тяжесть в желудке, запил все это прохладной простоквашей, пошлялся часа три по рынку, наслушался сплетен и направился домой. Попутно я встретился с одним человечком, через которого собирался легализоваться в этом городе. Я не знаю, что именно мне принесет поставщик, но тем не менее было очень интересно. Я ожидал какого-нибудь громилу в стиле карповских мордоворотов, а пришел маленький трусливый серый человечек. Какая то мелкая сошка из отдела регистрации, которой случайно к рукам прилипло что-то ценное, но у которой не хватает не мужества, и дурости продать это за хорошие деньги:

— Вы принесли? — еле слышно шелестит он, пугливо озираясь по сторонам.

Чувство дискомфорта у меня значительно усиливается. Любой представитель власти, увидев такое чудо, обязательно подойдет и поинтересуется, что же такое происходит.

— Да, — краткость сестра таланта.

Я пододвигаю ему на край стола небольшой мешочек с заранее оговоренной суммой. Тот двигает мне завернутое в тряпицу, я беру, аккуратно разворачиваю и недоуменно смотрю на невзрачную поцарапанную оловянную бляху.

— Есть только такая… — голос срывается на писк и он какое то время смущенно откашливается, а потом продолжает. — Знаете, есть только такая, это один из варваров с края земли. Его здесь никто не знает, он пришел через новую границу, где был последний набег орков и все описания его потеряны. С этой штукой вы можете устроиться вполне легально… — и он встревожено смотрит на меня.

И чего смотрит, деньги я все равно уже отдал. Или он решил, что я навалюсь с громким криком: «Отдай мои деньги, гнусный обманщик»? Бесполезно. К.тому же мне была обещана помощь в легализации, но в чем она будет заключаться — не уточнялось. Подавив вздох разочарования, все таки я рассчитывал на более серьезную вещь, я все таки киваю подтверждая сделку.

Восставший духом продавец, начинает грузить меня ненужными подробностями, что-то про болезнь жены и детей, старшую дочь и её приданное и так далее. Прерывая прочувственный монолог на самом интересном месте, я говорю:

— Если появиться еще что-нибудь интересное, найдите меня через Кшиштофа, оплата будет достойной.

Получив оторопелый кивок головой, я покидаю забегаловку, чтобы немного прогуляться по рынку.

Знаете, до того как попал в реальные условия, моя наивность представляла собой нечто невообразимое. Я на полном серьезе считал, подобные времена раем. Раме в смысле отсутствия документов. Захотел назваться графом — назвался, захотел бароном — тоже добро пожаловать. А уж низки сословий — тех вообще никто не спрашивает. Все оказалось немного не так, вернее у нас может и так, а здесь далеко не так. Как мне объяснил профессор, в один из светлых моментов, паспортов здесь не было, так же как и одиночек. Здесь человек всегда принадлежал какой-либо группе или формации. Найти свободного человека не представлялось возможным. Ты всегда был чей то, исключение составляли искатели приключений и варвары, да и тем на границе вручалась охранная бляха, в которой указывалось, как и кем назвался человек. Поверьте на слово, потеря этой бляхи ни к чему хорошему не приводила.

Разумеется, такое было не во всех странах, но государства, подписавшие Великую Хартию Вольностей (в которой были перечислены все разрешенные вольности) придерживались её неукоснительно. Исключение составляли только полудикие баронства и королевства, ближе к горам. Однако что там и как там, я, к сожалению, не знаю.

И еще одно отступление — были, так называемые свободные города. Города, управляемые магистратами и назначенными королевскими наместниками, имеющие свои законы, не принадлежащие ни одному герцогу, графу и так далее. Там имело слово только собрание купцов, магистрат и собственно Его Величество.

Мне досталась самая простая бляха «пешего приезжего». Чаще всего в центральных областях такие пропуска получали пилигримы, пришедшие поклониться Единому в Первый Храм Города Единого, как еще иногда называли Лилу.

Прошвырнувшись, я зашел в один из банков, где мне капали небольшие денежки. Велико же было мое изумление, когда сильно смущенный невысокий человек начал мне заливать в стиле дефолта, про индексацию, оздоровление экономики, временные трудности и так далее. Чтобы развеять свои подозрения, я прошвырнулся по трем человеческим банкам, один из них королевский.

Во всех банках заморозили счета, как говорилось: «до особого распоряжения Лорда-хранителя королевских регалий». А это очень серьезно — нынешний король предпочитал не афишировать свой кабинет, свои намерения и так далее. Если была хотя бы малейшая возможность ввести противника в заблуждение, то он наворачивал такие комбинации, что, светлой памяти, Остапу Бендеру оставалось только позавидовать. В итоге к развязке получалось все очень выгодно, хотя возможно и не так, как задумывал Его Величество, правда что именно он задумывал — оставалось для всех тайной. Это один из многих факторов, по которому к его именованию со всем возможнейшим почтением добавлялось титулование — Мудрейший. Так Лорд-хранитель королевских регалий, он держал в своих руках финансовую королевскую печать, которой и подтверждал те или иные указы, по увеличению налогов, по новым пошлинам и другую очень непопулярную хрень. Поверху ставилась печать премьера, называвшегося здесь весьма неблагозвучно — Лорд последних дел, ассоциация с гробовщиками и могильщиками, просто напрашивалась. Ближний круг Его Величества состоял из восьми Лордов — хранителей. Ни у одного из них не было своего министерства, роль работников выполняли дворяне, которые и содержали необходимых специалистов, сами выплачивая им неплохие деньги.

Разумеется был и Кабинет министров и правительство, которое неплохо справлялось со всеми делам. Картинка выглядела так: Король, проснувшийся поутру в не очень хорошем настроении, повелевал — изыскать налоги на какую-нибудь хрень. Министерства начинали усилено шуршать, подготавливая всевозможные проекты, которые потом отправлялись во внутренний круг, где проходили проверку на предмет безопасности и просчитывания вариантов применения данного указа. Если все нормально, то Его Величеству подавалась записка, в которой были выжимки. Что за проект, кого затрагивает, плюсы, минусы, как долго может применяться и так далее. После вдумчивого изучения меморандума на тридцати-сорока страницах, король ставил свою визу и личную печать, после этого дороги назад уже не было. Да и подарком он тоже не был, периодически, в ответ на народные волнения, казнил с чистой совестью то одного, то другого министра, а однажды, во времена Крестьянского восстания Эриха Справедливого, было полностью повешено все правительство с очень знакомой для меня формулировкой «за несоответствие с занимаемой должностью». Как ни странно, это весьма способствовало продуманности в принятии решений. Да и несмотря на хлебность, люди не особенно стремились в правительство. Шли, разве что, твердые профессионалы, да никчемные болваны, привлеченные богатым жалованьем и открывающимися перспективами. Вторые, впрочем, очень быстро отсеивались теми способами, про которые я только что рассказал.

Конечно, мне многое было неясно при взгляде снизу, но тем не менее система работала, к тому же неплохо, судя по относительному благополучию жителей. Но опять таки — это сугубо мое мнение и я никому его не навязываю.

Видно в королевстве сдохло что-то очень крупное, раз происходит подобная фигня. В задумчивости походив по комнате, намутив еды, покормив и зарядив очередную канпету ребенку, я отправился бомжевать, поскольку именно там можно получит необходимую мне информацию.

Сидя на каменной приступочке, около доходного дома Джованни, одного из немногих «приличных» мест в нашем квартале, я дожидался компании около накиданных под окнами отбросов. Я уже перестал надеяться, когда вдали, аккуратно пробираясь через грузовые рыночные ворота появился профессор. Из-за того что он был один, я сделал вывод, что бабуля опять покатила Обрубка на пристань. Значит пришли новые корабли, а это уже новость. Подхватившись, я направился к профу, попутно цепляя все лучшее, ч то я смог добыть из этой мусороной кучи. Мой друг очень серьезно относится к порученной работе, поэтому я и решил сэкономить себе и ему время ну и подсобрал самые лакомые куски. Тем более сегодня был четверг и Хейм, мясник с крайних рядов, аккуратно отнес на помойку то мясо, которое считал «почти» хорошим, а рыночная проверка нет, если её не «убедят». «Убеждать» Хейм не хотел из-за патологической скупости, и раз в месяц (а иногда и два) окрестные бомжи, пришедшие первыми, радовали свои желудки мясными блюдами.

Ладно, я отвлекся, дождавшись профессора я задал ему интересующие меня вопросы, по странной ситуации сложившейся вокруг банков. Проф пожевал губами и, по водящейся за многими крупными учеными теоретиками привычке, начал издалека:

— Что Вы собственно знаете о нашем с Вами городе?

Вопрос поставил меня в тупик. На самом деле, я мог указать порядка двух десятков мест, подходящих для того, чтобы переночевать в не суровую местную зиму; знал несколько торговцев и ремесленников которые могли бы нанять таких как я и накормить, а то и сунуть мелкую денежку в удачный для них день; знал по каким дням можно подпитаться на помойке; знал с десяток лояльных стражников, и что еще нужнее знал нескольких садистов, которые не пройдут мимо бомжа, чтобы его хотя бы не врезать ему деревянной дубинкой. Я знал, что к только что сошедшему с корабля матросу любой королевской посудину, можно подкатиться под ноги, вереща полубезумную чушь и он кинет тебе монету, а от торговца я дождусь только смачного пинка. Еще я, разумеется, знал, что наш город столица и называется Лилу; что где-то в нем живет королевская семья, где-то здесь находиться большой морской порт, что мы обретаемся в районе речного порта, я знал как уйти от облавы в наших кварталах, помнил из прежней жизни кое какие малины и знаки, могущие мне помочь при общении с местным уголовным отребьем; мог выбраться на волю через несколько «неприметных» дырок в стене, которыми пользовалось большинство народа. Знал несколько постоялых дворов, где меня не выгонят, знал где находиться полигон бытовых отходов, пожалуй и все. Даже те районы города, которые сам я считал за приличные, считались таковыми лишь у нас. В остальном городе все эти места были неблагополучным, в которых проживали асоциальные элементы. Так что на вопрос своего знакомого я ответил честно:

— Ничего.

Со вкусом прищелкнув языком, проф выудил почти целую здоровенную рыбину из кучки кишок, видимо её начинали чистить, но потом засомневались и выкинули, и начал говорить:

— Так вот, молодой человек, Лилу — город с населением порядка четырехсот тысяч жителей, один из крупнейших торговых и ремесленных людских центров Верхней Гарпии, да и, пожалуй, всего Верхнего Передела, расположенный на реке Лилу, впадающей во Внутренне море Хорезма. Русло реки в этих местах разделяется на множество мелких проток, некоторые соединены каналами. Прибывшие впервые в эти места основали два отдельных города Ли и Лу, которые существовали отдельно друг от друга на протяжение трехсот лет. Дело в том, что эти воды были не приспособлены для провода барж, в Ли обосновались речные торговцы, а в Лу был построен порт, в который заходили корабли Хорезма. Не зря до сих пор это море носит название — внутреннее море Хорезма, когда то это государство было настолько велико, что все море находилось внутри его границ, здесь правда граница была тоненькой, и город возникший в отдалении создали как раз купцы из предгорьев, приезжавшие торговать. Да и сами названия: Ли — река, из языка Светлых Эльфов, лу — река из языка гарпий, то есть получается, город зовется река — река.

Город очень красив и с высоты птичьего полета напоминает гантелю. Выше по течению расположена одна половинка гантели, так называемый чистый город, на другом конце гантели — порт. Ручка гантели тянется вдоль реки и попутных каналов.

— Блин! Прямо экскурсовод! — подумал, впрочем не решаясь прервать старика.

— Так вот, в Ли, бывшем городе речников — проживает Королевская семья, находиться Кабинет министров, два университета, в одном из которых я имел честь некогда преподавать, — он гордо блеснул разбитыми стеклышками очков, — множество театров, объектов культурного наследия ну и так далее…

— Все это замечательно профессор, — взмолился я, — но меня интересуют нынешние реалии, а не «предания старины глубокой».

— Куда вы торопитесь, молодой человек, — строго блеснули на меня глаза профа из под разбитых стеклышек очков, — без этой вводной лекции вы не будете иметь полного представления о случившемся.

Я вздохнул, переубедить старого пердуна, если он втемяшил это себе в голову, не представлялось возможным. Осталось только смириться и дослушать до конца, надеясь, что он все таки выложит всю информацию. К тому же меня немного улыбнул сюр самой ситуации, когда два оборванных и вонючих бомжа, обсуждают политику, вопросы становления государства, а также его управления.

Дальше его понесло в такие дебри, что я просто начал отключаться, не прислушиваясь к внешнему шуму. Наконец мой слух уловил из его речи что-то подходящее:

— …так что у меня всего три варианта варианта: заговор в самой верхушке, среди Лордов-хранителей; похищение Королевских регалий; ну и наконец, похищение Светоча Империи.

Заметив мое повышенное внимание, он поторопился охладить мой интерес:

— Но Вы сами понимаете молодой человек, что все это совершенно невозможные вещи, — с этими словами проф самодовольно посмотрел на меня. — Вижу, что Вы сомневаетесь в моих словах, но из вышесказанного Вы сами можете сделать подобные выводы…

Его сольное выступление оказалось прервано, поскольку внимание аудитории, то есть мое, было перенесено на другой предмет. На площадь в сопровождении десятка невзрачных сереньких солдат выехали три герольда в королевских цветах, что обещало быть очень серьезным. Выехав в центр площади на помост объявлений, двое протрубили в круглые рожки, похожие на охотничьи, но обладающие очень поганым звуком, который было невозможно спутать ни с каким другим, а третий вышел на середину, развернул свиток и начал читать. Помост был установлен так, чтобы объявления, произносимые с него, было слышно в любой части рынка. Вот и теперь, тяжелые слова падали в толпу как камни в озерную гладь, вызывая круги, повторяющиеся, уходящие от центра к краям, пересекающиеся с другими такими же кругами:

В ночь, на восьмое славослова, была проведена попытка дворцового переворота гвардейским частями, расквартированными в нашем славном городе…

…некоторые Лорды-хранители, подкупленные Темными силами, захватили Королевскую чету с требованием об отречении…

…благодаря мужеству Его Величества, подлым предателям был дан достойный отпор…

…в беспорядках потеряны Королевские регалии…

…похищен Светоч Империи…

…венценосные братья осудили подобный инцидент и направили предложения о помощи…

…весь народ с болью в сердце наблюдает за событиями происходящими в столице…

После прочтения, главный из этих ходячих почтовых голубей свернул свиток, отступил полшага назад, дождался пока двое клевретов протрубят в свои шайтан-дудки, и отправились куда то еще.

Я повернулся к профессору, чтобы он мне растолковал более подробно о том, что я сейчас услышал и застыл. Клянусь! Я никогда более не видел такого пораженного лица. Удивление, неверие, страх, ужас, восхищение, жадное любопытство — казалось нет чувства, которое не нашло отображение на его физиономии. Заметив мою попытку заговорить, он поднял руку предупреждая мою речь:

— Мой друг, — сказал он торопливо, — мне требуется бежать. Прошу меня извинить.

И он исчез так ловко, словно гоблин на болоте или кошки на помойке.

2

— Нас это не коснется, — думал я. — мне же пока можно заняться серией испытаний, на которые у меня вечно не хватало времени. Минимум денег у меня есть, времени свободного тоже навалом, пока в стране такое твориться, необходимо немного адаптироваться, так что пока из дома ни ногой. Пусть они дерутся — меня это не касается, я честный бомж-негоциант. Разумеется я предполагал, что любое столь масштабное потрясение устоев общества, будет сопровождаться некими катаклизмами. Но прежде всего надо было узнать подробности в первую очередь я ломанулся к бабуле, вот уж кто знал все городские сплетни и со вкусом их пересказывал. Заскочив к Пабло, я купил небольшой кувшин вина, чтобы прийти не с пустыми руками (ну о качестве вина можно сделать вывод по тому, что кувшин стоил намного дороже его содержимого). Пробираясь по улицам, я пока не увидел ничего интересного, разве что потише стало, те кто знал охотно делились новостями с несведущими.

Дойдя до порта я остановился, такое я видел впервые, множество речных барок, пришвартованных практически у всех причалов, куда только падал взгляд. Везде одни солдаты, причем не паркетные шаркуны, а такие обычные пехотные части. До бабули я так и не добрался, в принципе и так было ясно все, либо выгружаются войска верные Королю, либо это подтянулись силы заговорщиков — все пока равновероятно. Какое то нехорошее чувство подсказывало мне что: а — мня это коснется обязательно; б — добром это не кончится. Уже на съезде, где в речной порт выруливают тяжелые большие повозки запряженные несколькими тяжеловозами, я наткнулся на небольшую толпу, которая разрасталась прямо на глазах. Я сам остановился послушать, буквально на пару минут, и остался. Неизвестно откуда появились возмутители спокойствия:

Ни капельки ни странно, что первыми на такие вопли откликнулись такие районы как наш. Это вполне закономерно, подвигнуть средний класс на борьбу практически невозможно, они не приобретут ничего сверх того, что имеют, за исключением отдельных личностей, но и мешать они не будут, опять по той же самой причине. Те кто организовывал заговор, они вынуждены опираться на верные им войска и людей, но когда их слишком мало — милое дело поднять бедноту, которая выплеснет себя на улицы и устроит беспорядки. В таком бардаке гораздо легче проворачивать свои планы, потому что законная власть вынуждена отвлекаться еще и на подавление бунта.

До своих я так и не дошел, на съезде в порт, предназначенный для ломовых лошадей и грузов, прибывающих со стороны Красногорья, столпились несколько человек. Наверняка толпа люди собрались здесь наподобие меня, увидели народ и остановились посмотреть, что происходит. На остановленную телегу, везущую бочки в сторону реки, взобрался тип в потрепанной онашеской одежде, с красным носом и красным же шарфом на шее. Правильно, а кого еще приглашать на такое дело как не священнослужителя? Что проповедь читать, что здесь выступать. Вид у него был пропитой и вдохновленный. Вцепившись в веревки, стягивающие груз, он заорал:

— Честные люди! — начал он свою речь. — Я обращаюсь именно к вам! Да, да, к вам! Посмотрите как вы живете!? Вы видите, что королевская власть ни делает ничего, чтобы хоть немного улучшить ваше положение…

Простые короткие фразы, рубленая речь, хороший голос, понятные лозунги — все, что нужно уличному оратору, чтобы завести толпу. А если же еще и подогреть спиртным… я поймал себя на том, что одобрительно киваю в некоторых местах, а в руках у меня посудина с дешевым крепленым вином, чуть подкисшим, но не потерявшим из-за этого своей привлекательности. А говорил он много и правильно.

— …они говорят, что у нас нет рабства, но мы вынуждены продавать своих детей, чтобы прокормить хотя бы некоторых! На судят продажные судьи, готовые за небольшую мзду засудить невиновного! Все ли помнят горшечника с улицы менял?

В толпе раздались гневные выкрики — видимо люди помнили.

— Все помнят, как мальчишку муслима, за кусок ржавой рыбины пороли кнутом?

Толпа волновалась, порывалась куда-то бежать, с кого то требовать. Я оглянулся: район здесь был не из богатых, поставляющий в речной порт докеров; рыбаков, ставящих сети по несудоходным протокам; контрабандистов и местных шлюх, профессия в здешних местах прибыльная, хотя и опасная. Настоящие трущобы, в которых я имел честь проживать, находились немного выше по течению, здесь же проживала так называемая «честная» беднота, презирающая выходцев из нашего квартала. Уже немного отстраненно я наблюдал, как играют с настроением толпы. Людей то заводили до крайностей, то искусственно охлаждали и заметьте! Никакой магии! В толпе я заметил несколько знакомцев, промышляющих на подхвате в одной из крупных банд, которые очень слажено начинали вопить в нужных местах, представляя собой солистов такого маленького оркестра. Наконец оратор видимо посчитал, что подошло время: действительно люди были дезориентированы — то им говорил, что король плохой, то хороший, а во всем виноваты министры; то он заботиться о людях, а то продался нелюдям — все настолько алогично, насколько и привлекательно.

— Я предлагаю! — он повысил голос, стараясь чтобы его проникновенный хрипловатый голос услышали во всех уголках, уже немаленькой толпы.

Нужные люди зашикали, на некоторых переговаривающихся, и эти же люди начали дружно вопить, повторяя за ним следующие слова:

— Давайте просто спросим, просто пойдем, и спросим. Мы не бунтари, мы простые подданные, которые хотят и имеют право знать, что Его Величество сделал для них.

Толпа дружно скандировала:

— Что он сделал для нас?! — причем вопросительные интонации вскоре исчезли, сменившись угрожающими.

Направляемая подозрительными даже для меня личностями, толпа колыхнулась, выбирая направление и аморфной биомассой покатила, понемногу набирая ход. Честно говоря, ощущалось некое дежа вю, при виде всего происходящего. Разумеется, сам я прекрасно знал, чем заканчиваются подобные эскапады, мне только местного кровавого воскресенья не хватало да и аналог попа Гапона не особенно вдохновил мое, привыкшее к манипулированию человеческим сознанием, нутро.

Отдельные благоразумные личности выскальзывали из толпы, ныряя в проулки и разбегаясь по домам, но большая часть воодушевленная речами и вином, в едином порыве, все как один, двинулись искать приключений на свою задницу. Не скажу, что я относил себя к тупым, но поскольку мне пока по дороге с толпой, решил зайти за непризнаваемую границу между трущобами и более менее обеспеченными людьми. Шел же я просто посмотреть, как будут развиваться события, не собираясь ни в чем участвовать.

Стараясь держаться в последних рядах, я орал, что-то восторженное вместе со всеми и шел вперед. Между тем, мы вышли на большую дорогу, по которой перевозились грузы. Она была заполнена, казалось что вся беднота разом поперла искать справедливости, а меня еще раз убедили в срежиссированности происходящего, большие бочки в контрольных точках, в каждой из которых выступал оратор. Скажу как человек, понимающий что происходит — у толпы не было ни единого шанса, за неё все решили. Так незаметно мы подошли к приличным районам, к тому времени и лозунги стали звучать по другому, и голоса стали злее, и вино начало как следует бродить в жилах, требуя показать свою молодецкую удаль.

Да еще и разжигание межрасовой розни.

Сердце колотилось все сильнее, все таки основы, вложенные в нас с детства, очень сильны. Тем более что, все уже сделано до меня, видно что здесь погуляли.

Разумеется, я не хочу принизить профессионализм здешних домушников, но ведь они на погромы и не пойдут, у них профессия тихая, а те кто здесь побывал, обычная пена, решившая воспользоваться подходящей возможностью.

Впереди выстроились гвардейцы, впрочем даже не гвардейцы, а внутренняя дворцовая стража, одетые как на параде, тоненькой полоской. Даже мне, человеку далекому от войны и местных политических дрязг, а может быть именно поэтому — становилось понятно. Этих — послали на заклание. Вероятнее всего, одни из немногих оставшихся верных своему сюзерену, воинов, которые не сделают погоды, а попытаются честно выполнить свой долг и погибнут, отстаивая чьи то непонятные интересы. Их присутствие, наоборот, вредно. Они не должны быть там, где не смогут принести пользу, здесь же они лишь внушат толпе чувство псевдоуверенности в своих силах, заставят поверить её в свою исключительность. Так оно и получилось:

— Арбалетыыыы! — громко скомандовал невысокий командир (извините, но я не разбираюсь в местных званиях, а учить… как то у меня были другие проблемы, требующие решения), и десяток воинов четко и отлажено выполнил команду. Толпа волновалась, пока не решаясь напасть, больше всего походя на медведя, выбирающего, то ли убежать, смешно подкидывая толстый зад, либо превратиться в беспощадную боевую машину смерти. Если бы у командира было побольше солдат и мозгов, то может быть что и вышло путевое. Я бы на его месте попробовал, но учтите, что мне очень легко говорить: «бы на его месте», прекрасно понимая, что я там не буду никогда. Командиру необходимо было правильно оценить обстановку, попробовать начать первым, на выбор отстреливая воодушевляющих толпу ораторов, а потом атаковать. Вместо этого он выжидал, подстраивая свои действия под толпу, где бесновались проповедники и дождался. Толпа качнулась вперед, он поднял руку и… выстрел откуда то сбоку. Первый скользнул по броне, а второй пробил насквозь легкую кирасу. Тут толпа и кинулась, как почуявшее кровь зверье. Воины дворцовой стражи были лучше обучены, они могли каждый сразиться с десятью и остаться в живых, говорят, что их готовят по знаменитым эльфийским методикам, но все их хваленое мастерство оказалось бесполезным против толпы. Их просто задавили массой, не давая шевельнуть ни рукой ни ногой, добивая выковырянными из мостовой булыжниками. Естественно, что дороги назад, после такого, нет. За убийство дворцового стражника полагалась смертная казнь через повешение, независимо от сословия и исключение не делалось даже дворянам. Поняв это и ощутив свое могущество, как же, справились с «Непобедимыми» (еще одно прозвище таких подразделений) люди в толпе двинулись вперед. Как водиться теперь их охватила жажда разрушения. Я поотстал от спешащей на подвиги толпы, своей команды у меня не было, а с чужими… поймаешь нож в спину плюс контрольный кирпич в голову. Нет уж, я чуть позади, мне ведь грабеж не нужен, мне главное ситуацию прояснить.

Именно так уговаривал я себя, тем не менее жадно высматривая полурастерзанные трупы — мало ли чем на них можно поживиться.

К сожалению более умные и более быстрые уже работали в этом направлении. Заметив мое внимание, один из группы друзей-соседей-подельников сказал:

— Проходи, паря, не задерживайся.

— А, то ведь не ровен час… — не договорив, поддержал своего старшего, похожий как две капли воды молодой здоровяк.

— Наверное отец с сыном, — подумал я, а сам, скорчив равнодушную морду прошествовал мимо с видом ужасно занятого человек, спешащего по очень важным делам.

Мое внимание привлек убитый командор, подойдя к нему ближе я начал искать застежки на кирасе, пытаясь выковырять эту черепаху из её панциря (кстати дорого, судя по чеканке). Молнии, как ни странно не оказалось, липучек тоже — я застыл в раздумье. Когда это чудо очнулось. То от растерянности мне пришлось отпрянуть, пожалуй, примешивалась изрядная доля гадливости. Он что-то хотел сказать, но захрипел, изо рта обильно полилась кровь и он застыл, глядя мутнеющим взглядом прямо мне в душу. По новой раздевать мертвеца мне не хотелось, вдруг снова шевелиться начнет, и я отправился дальше, трезво рассудив, что без поживы не вернусь. Либо золотишко нарою, либо из тряпок чего-нибудь, либо болт или кусок лезвия в спину получу.

Стараясь прижаться плотнее к стенам домов и заборам, я двигался дальше по улице, миновав несколько кварталов. Где-то слышались вопли, пару раз взрывы (отчего не знаю, возможно от «огненных мячей»), один раз за сплошной стеной кто-то брякал оружием и матерился. Я в тот момент вообще перестал дышать, а когда все поутихло, двинулся дальше. Ведь не может же быть все настолько цивильно. Наконец в районах ближе к королевскому дворцу начали попадаться признаки бунта. Посредине улицы валялось несколько человек, судя по всему элементарно затоптанных. Я не обратил на них никакого внимания, вряд ли это были кто либо из хозяев жизни, простые люди, возможно слуги, которым не повезло оказаться на пути разъяренной толпы, а значит ценного у них ничего не было. Я прислушался к звукам боя, по моим ощущениям мне оставалось бродить около двух часов, это крайний срок, который я отвел себе. После этого времени находиться не у себя дома будет проблематично, беднота, лишенная тормозов начнет грабить, сори, «восстанавливать социальную справедливость» как сказали бы у нас, в нашем мире.

Только я облюбовал себе домик в котором можно попытать удачи, как вдалеке показались какие-то солдатики, видимо опытные, поскольку сразу же пустили стрелу, спугивая меня с места. Я подхватился и убежал, не помышляя больше о грабежах. Больше о том, чтобы выбраться за пределы своего района — я и не помышлял, ну его на фиг, здоровье дороже.

Они возвращались обратно довольные, разгоряченные победой, шумно заказывали «все самое лучшее», кидая на стол монету, которую в прежней жизни не зарабатывали и за год. Усевшись за стол рядом с такими же придурками, громко хвастались, пили пиво и дешевое вино, выдаваемое Пабло за дорогое иносское. Кстати мнение мое о нем значительно выросло, после этих посиделок, когда он без малейшего сожаления отказался от небольшого, но очень красивого и старинного браслета. Мужичок, пытавшийся обменять его на угощение для всего, посопел, но видимо привычка заставила расплатиться монетами. Правильно, я бы тоже не взял, поскольку из своей «здешней» памяти знал, что на каждом из действительно ценных веще висит следовое заклятие, а иногда и проклятие, способное испортить жизнь и более подготовленным людям, нежели вчерашние рыбаки, по случаю ломанувшие такую цацку. Даже воры, сдававшие перекупщику такие вещи не возражали против четвертой цены, поскольку работа мага, по обезвреживанию такой мины-ловушки оплачивалась очень высоко. Эти же весельчаки не задумывались о таких «мелочах». Есть деньги, ценности, можно нажраться, похвастаться, показать свою крутость, перечисляя убитых и изнасилованных, не понимая, что все это слышат люди, которые будут рады потом пересказать и добавить от себя. И в конце концов плясать хвастунам веселый танец, на веревке, заставляя бывших друзей отводить глаза.

Именно в то время я услышал выражение: «город наш». Что значит город наш? Может быть кто-нибудь мне объяснит? Его что, купили? Нетушки — я не суюсь, у меня своих дел выше крыши, чтобы еще чужие решать. Причем радостью делятся очень неохотно, охотно переваливают лишь проблемы.

Так что я сидел помалкивал, пил пиво, стараясь накачать себя до нужной кондиции, чтобы упасть и выспаться. О ребенке я и думать забыл в то время, и он только чудом не издох. Кормил его пережеванным хлебом с луком, завернутым в тряпочку, да поил водой. С завтрашнего дня я собирался начинать очень интересные опыты, для которых мог пригодиться такой материал.

Постоянно слышалось:

— Ну ничо, завтра ишо сходим, пустим кровушку богатеям.

— Давно пора! — поддерживал вдрыбаган пьяный щупленьки мужичок. — Хватит из нас последни гроши вымать!

Сказано это было очень громко, чтобы услышал весь зал, тут же отозвавшийся громкими выкриками. Я невольно поморщился, впрочем тут же напустив на себя сонное и равнодушное выражение лица. Один из приятелей, праздновавших за соседним столом видимо заметил мое недовльство, с трудом выбрался из-за стола и тяжело ступая направился ко мне.

— А ты че? За лордов, да гномов с эльфами, да? А может за орков али орков? За тех кто всю страну, просрал?

Вот не люблю я этого! И дома не любил, и здесь не люблю. Каждая кухарка рвется управлять государством, считая, что уж они то сделают все лучше, в соответствии с чаяниями народными. Уррроды! Вслух я естественно ничего не стал говорить, поскольку и слова мне давать пока никто не собирался.

— Или ты против отца нашего, за всех нас радеющего, Лорда Кинсик?

Опаньки, а вот и вывеска, скорей всего только внешняя, поскольку умные люди светиться не будут. А военный министр, да еще и туповатый, судя по уличным песенкам, вряд ли тянет на вдохновителя заговора.

— Ну-ка крикни, Да здравствует Его Величество Лорд Кинсик!!!

Это чмо и правда думало, что их благодетеля зовут Лорд, но деваться было некуда и я послушно проорал:

— Да здравствует Лорд Кинсик!!!

— Нее, так не пойдет, — продолжал куражиться люмпен. — Давай с выражением, и именуй Его Величество!

— Да здравствует Его Величество Лорд Кинсик.

— Пра-ильно, — икнул придурок, — а не понравиться, так мы и другого на престол возведем.

Наконец то настал момент, которого я терпеливо дожидался. Аккуратно взяв тяжелую глиняную пивную кружку, гордость трактирщика (по дешевке скупленную у гончара, как явный брак — в неё помещалось на одну восьмую меньше, чем полагается, стенки слишком толстые), я отпустил на хохотавшего вместе со всеми задиру. Мгновение и тяжелая тишина опустилась на кабак, подчеркивая «интеллектуальные» лица собравшегося сброда. За секунду до того, как меня начали бить, я сказал:

— Он был против нашего благодетеля Лорда Кинсик! — и добавил, — Я сам слышал!

И кабак взорвался. Треть дралась, за упавшего без чувств от моего удара, вторая за благодетеля, третья — против всех. Все как водиться в цивилизованных странах — дерьмократия, ебтель. Я прихватив, кувшин с пивом, прокладывал себе табуретом дорогу к выходу, около которого на низком старте стоял Пабло.

— Рад, что ты вернулся — без обиняков сказал он. — Хотя мало кто верил, что восстановишься. Давно?

Я пожал плечами, не зная что сказать, он ответил сам:

— Я думаю, месяца два не меньше, — после чего замолчал, потеряв интерес к разговору.

Я спросил, испытывая неловкость, все таки из-за меня такая каша:

— А эти? Они ведь все здесь разнесут.

— Плевать, — опять таки равнодушно, как все что он делал, сказал Пабло. — Они за вечер столько спустили, что могут громить трактир. Здание останется, а мебель они у меня отработают.

И мы разошлись.

3

Столица не уродует людей. Она просто позволяет им раскрыться, — фраза из моего мира, относящаяся к Москве, но и здесь ею можно было руководствоваться как правилом. Лилу тоже «позволял раскрыться» людям и нелюдям. Того, что творилось в это время в городе, хватило бы на пару таких книжек, как моя, но к счастью писать я буду не об этом. Я старался заниматься сугубо своими делами, за которыми и не обратил внимания на резкое изменение обстановки, которая накалилась до не узнаваемости. Город моментально оказался наводнен солдатами, причем не престижных столичных гвардейских полков, а присланными с границ и из областей, обладающих нестабильной общественной формацией, то бишь либо недавно оккупированных, либо находящихся в перманентно вольнолюбивом состоянии. Также в город вошло две полных летучих дивизии Королевских Прокуроров, что ровно на две дивизии больше, чем хотелось бы видеть в нашем городе. Гвардейские полки заперли в казармах, на улицах стало не протолкнуться от патрулей. По нашим улочкам, наверное впервые со дня основания столицы, прошли вооруженные стражники. Столбы, изначально когда-то предназначенные для фонарей, украсили другими игрушками.

Причем случилось все это моментально, еще вчера по году ходили ленивые стражники, шныряли воры и гоп-стопники, гвардейцы крутили усы и бряцали оружием при виде прекрасных дам, а дамы улыбались и жеманничали. Большинство народонаселения ходило с большими красными бантами, показывающими их принадлежность к «Честным людям» Лишь герольды одиноко кричали на площадях, напоминая о случившемся и тоскливо призывая к совести столичных жителей. И вдруг бах, ночью в город вошли части, весь город стал поделен на сектора, а для того чтобы попасть из одного в другой необходимо выдержать часовой допрос королевского прокурора, в присутствии неулыбчивых егерей, которые, вот скоты! относились к столичным жителям хуже чем к дикарям, которых гоняли в своем пограничье. Поначалу они наводил порядок в центральных районах города, причем достаточно быстро. К нам же испокон веков не заглядывали ни патрули, ни стража, ни королевские герольды, поэтому мы и чувствовали себя относительно спокойно.

Я выполз из подвала под утро и был одним из первых, кто увидел все это действо у нас в квартале. Разбиравшись с очередной фишкой (несмотря на неприятности, я продолжал работать над решением стоявшей передо мной задачей, так и сейчас завершив опыты, в которых в качестве сорбента я попробовал порошок, оочень напоминавший мне окись алюминия, и знаете результаты получились весьма любопытные. Да-с! Весьма!) решил подышать свежим воздухом. Время было как раз такое, когда ночные работники расходятся по домам. В это время городские стражи никогда не суются на улицы нашей половины города, а тут нате вам — нарисовались.

Возвращающимся с дела мальчиками Хромого это очень сильно не понравилось, тем более что их было намного больше.

— Вы че казлы? — прошу прощение если у Вас возникло чувство легкого дежа вю, но сами понимаете словарный запас у таких ребят очень небогатый, выбор вариантов ситуативного поведения невелик, поэтому вот, как то оно так.

Фигуры в утреннем тумане не отвечали, подходя ближе. Ватага из десяти человек, скопом бросилась на них, больше ничего не спрашивая. Скорей всего, они посчитали, что стража сама виновата, коли сунулась сюда, да еще ночью. Эти трое синхронным движением сдернули с плеч арбалеты, и воздух огласился первыми проклятьями, оставшихся в живых семерых членов банды. Но их все еще было больше, чем появившихся стражников, поэтому быстро рассосавшись по сторонам они бросились на стрелков. Двое отступили назад, взводя арбалеты, подскочивший худой и длинный Гаврила, иногда столовавшийся у Пабло, попытался без особых ухищрений, шандарахнуть одного из них своей знаменитой окованной дубиной. Все бы ничего, но этот один, защищавший своих, очень легко одним взмахом меча перечеркнул красной чертой по горлу все Гаврилино будущее. Оставив тело валящимся под ноги нападающих, все трое синхронно отступили назад, причем болты уже срывались вперед, выбирая себе цель по вкусу. Еще двое упало, после чего они решили, что шансы уравнялись и уже все трое, достав мечи, накинулись на бандитов.

Все действо заняло минут десять, как мне кажется. Громкий мат со стороны бывшей банды Хромого и зловещее молчание его противников. Когда все закончилось и подранки перестали стонать, солдатики собрались вместе и направились вниз по улице, взводя арбалеты.

— Тетива так долго не выдержит, постоянно на взводе держать — сказал один из них.

— Ничого, старшина сказал, что будут ежедневно менять. А то мало ли чо, вон на патруль пошли, а здесь не болото, нигде не спрячешься, засаду не устроишь.

— Да не боись, — так же вполголоса ответил третий, — нам ли этой швали бояться. В западных болотах сдюжили, а здесь то … — он презрительно сплюнул себе под ноги.

Мягкие сапоги, без модных подков, скрадывали звук и через несколько мгновений ничего не было слышно. Я же лежал в углублении под стеной и трясся от страха. По ходу дела, в город пришел порядок, значит пора линять подальше, а то как начнут гайки закручивать — так всем плохо станет. Если начали чистить трущобы, то хорошо здесь не будет. Мой бизнес и мое инкогнито держались только на наплевательском отношении к таким как я. Власти же, скорей всего под шумок решили почистить город и убрать лишних существ и пусть глупцы надеются, что все обойдется, но мне надо начинать подыскивать варианты.

Я был пьян, то есть не выпимши, как обычно в последнее время, а по настоящему пьян. Почти в хлам, а причины было две, вернее они обе вытекали в одно следствие: мне себя было жалко. До коликов, до пьяных слез в подушку, вернее в её заменитель в это мире. Вроде бы только все начало налаживаться, как такая измена. Как бывает, пьяное бессилие и самокопание сменилось бешеной жаждой деятельности. В башке возникали и пропадали картинки моего предположительного будущего, и от некоторых меня кидало в холодный пот.

Сегодня с утра в нашем, теперь относительно благополучном и спокойном районе, пронеслась дичайшая весть, которую озвучивали герольды и о которой шептались в столице. Оказывается, во время переворота, было совершено беспрецедентное по жестокости ограбление. Было произведено нападение на караул герцога Иберийского и похищено драгоценностей на бешеную сумму золотых. Причем точную сумму так никто и не назвал, все шепотом говорили именно так: «бешеная сумма». Были переданы подробные описания драгоценностей во все Прокуратуры, все скупщики краденного и недобросовестные ювелиры получили превентивные беседы и обыски. Также было небрежно кинуто в массы, что при сопровождении исчезли двое человек, женщина и ребенок, следовательно похитители еще промышляют и работорговлей. А вот это очень плохо. Не смотря на все свои заморочки с законом, постоянное охаивание исполнительной власти, местные жители: от воров, до королевских гвардейцев — искренне ненавидели работорговлю. Пускай пресечь её во всем мире не могли, но любой раб, сбежавший от хозяев и сумевший выжить в городе три дня, становился свободным и не выдавался разгневанным таким беспределом хозяевам.

К тому же неофициально была брошена весточка, что если найдется дама, можно с ребенком, то нашедшего засыплют благодарностями. Прикинув мои шансы вытянуть счастливый билет, мне пришлось признать, что если меня и засыплют чем-либо, то скорей всего это будет земля на кладбище.

Со злости я запузырил пузырь со спиртным об стену. В комнате резко завоняло, гадостью моего собственного изготовления.

— Бежать! Бежать к чертовой бабушке из этого проклятого города! Эти твари меня просто так не оставят, что ж тут такого было замешено, что все так закрутилось. Черт! Черт, черт, черт.

Я нервно метался по комнате, ничего не видя и сшибая случайные пожитки на пол. Ребенок, сначала озадаченно следил за мной бусинками глаз, потом ему стало смешно и он улыбался при виде раздраженного меня. Я остановился и уставился на него. Сказать что он меня раздражал — это значит промолчать. Я ненавидел его так, как не ненавидел никого на свете. Мало того, что мне мешает раздвоение личности, так еще и эта напасть свалилась.

Я перестал бегать по комнате и уселся на единственную мебель в комнате, старую тумбочку. Она была настолько несуразна и настолько тяжела, что на неё не сумели найти покупателя те многие поколения постояльцев, проживающие ранее в этой комнате. Ребенок следил за мной, улыбаясь. Ему все было интересно, а я сидел и прикидывал возможности. Ну и наплевать что это ребенок? В конце концов я себе дороже, чем это… это… Да боже ж ты мой! Мало того, что я скорей всего умер у себя там, так еще и эта дебильнейшая ситуация. Я снова лихорадочно забегал, а потом вдруг остановился и оценивающе посмотрел на ребенка. Если бы я его не взял, то через час он был бы уже мертв. Нерешительно взяв тяжелую суковатую палку, используемую мной вместо дубинки, я замахнулся и наметил место для удара. Застыв, я начал себя уговаривать:

— Ну что тебе стоит? В конце концов, всего навсего чей то щенок и что тебе дело до него? На роль опытной крысы легко можно взять «ученика». Все равно он был обречен сдохнуть в тот момент, когда на него напали. И что ты с ним будешь делать? На откорм возьмешь? Адептам Темных подбросишь? К дверям церковного приюта? Все это бесполезно — он все равно сдохнет. И даже не это страшно, судя по тому, кто его ищет, они убьют всех, с кем он был хоть короткое время. А найти существо по слепку ауры совсем несложно, так что легкие пути, типа подкидывания, исключаются. Мне придется самому решить эту проблему.

Я размахнулся, перехватив дубину поудобнее:

— Один удар и все! Всего один удар, потом тихонько пробраться к трактиру Седого, он как раз свиней держит. Бросить кусок мяса, а свиньи сожрут. Зато я буду спасен. Ну и что, что ребенок! Сколько детей подыхает ежедневно, скольких убивают, скольких насилуют, скольких приносят в жертву или используют для декоктов. На их фоне эта смерть будет незаметной.

— А вдруг за него можно выручить деньги? И не просто деньги, а большие деньги? Видимо эта пришедшая в последний момент мысль и сорвала удар. Я снова уселся на тумбочку, прерывисто дыша. Сил на второй удар мне придется набираться долго, если вообще сумею набраться. Меня начало трясти, мысли скакали растревоженными мартышками. Все таки как быстро с человека слезает шелуха цивилизации. При выборе жизнь или смерть, любой поддонок выбирает жизнь, даже за счет близких.

— Ууу, шешен! — выматерился я.

У каждого из нас стоит внутренний ограничитель, позволяющий хоть изредка в некоторых случаях соответствовать этому гордому званию — человек. Вот например Джо морковка никогда не трогал животных, носился с ними как с писаною торбой, из-за чего и погиб. Полез вытаскивать щенка из под колес телеги, тут его и задавило. Телега была гружена камнем, так что переломанное тело выглядело как после обвала в горах.

Ребенок начал плакать, тихонечко, видимо понимая, что взводить меня сейчас грешно. Перегореть то я перегорел, но вдруг доведенный до крайности умудрюсь сделать что-нибудь такое, о чем потом буду жалеть.

Нажевав хлеба с луком и завернув его в относительно чистую тряпицу, я сунул ребенку в рот. Тот заткнулся на середине хныка и довольный зачмокал.

Решено, я постараюсь выяснить, что же за тебя можно выручить такого интересного. Если ничего не найду, придумаю как сдать тебя похитителям, чтобы меня самого не заподозрили. Второй вариант — это продать его заезжим работорговцам. Конечно по закону: каждый человек рождается свободным, однако многие не смотрят на подобную чушь. Мои руки будут чисты, ну а для совести найдем оправдание. Единственное, что напрягает — захотят ли они связываться с заведомо проблемным товаром.

Приговорив таким образом ребенка, я собрался спуститься вниз, чтобы хоть немного отдохнуть, а точнее возобновить свои запасы спиртного.

На улицах было стремно. Казалось, что народ передвигается пригибаясь, чтобы голова не выделялась сверху, как будто она лишняя. Я сходил на рынок, купил молоко, ну и другую лабуду найденышу. Чем их кормят — я предполагал, ну и попутно проконсультировался у продавщиц. Себе еду я в жизни не покупал, столовался в трактире, но ребенка ведь в трактир не потащишь, да и срисуют меня там моментально.

Я же опять переживал, в этот раз для разнообразия не мотаясь по комнате, а напряженно разглядывая крыши чужих домов:

А с чего я взял, что это вообще тот ребенок? Ведь никто нигде не упоминал этого. Так, очень расплывчато упоминалась вещь, представляющая огромную ценность для господ управителей и все. Нет, заховаться все равно необходимо, потому как если меня с ребенком найдут, то повесят и все остальное.

В гильдии я не состоял, работал один или в компании таких же одиночек. Найти меня было достаточно сложно, но сложно для посторонних, а не для местных. Если же такой прессинг со стороны властей будет продолжаться, то меня выдадут свои же. А если им предложат деньги, то они сначала покочевряжаться, чтобы увеличить сумму, а потом тоже сдадут. А если заплатят как следует, то и доставят меня упакованного и перевязанного подарочной ленточкой. И совесть их будет формально чиста. Я не гильдейский, в общак практически не отстегиваю.

Мои мысли были прерваны самым бесцеремонным образом. Я прислушался: одышка слышалась издалека, именно по ней можно было опознать пришедшего. Я заметался по комнате, бежать смысла никакого не было, явно, что все возможные пути отхода перекрыты, да и куда бежать? Оставалось смириться со своей участью и достойно принять приговор судьбы. Поэтому когда Карп ввалился в комнату, я только поднял глаза от варева, которое внимательно разглядывал, ладонью гоня запах на себя.

Еще раз окинув комнату пронзительным взглядом серых глаз, он заметил ребенка и с явно выраженной гадливостью сказал кивнув на него:

— Смотрю тебе укурков уже не хватает, на детей перешел, товар проверять.

Я задрожал внутри, но внешне спокойно ответил:

— А что такого? Я его не воровал, не покупал. Мне его честно принесли, за долг отдали в ученики, там бы он все равно помер, а тут глядишь пользу принесет какую никакую, — и предупреждая следующий вопрос сказал. — Я ж его до смерти доводить не буду, так, пострашнее сделаю, а потом Святой Петре отдам.

Святой Петрой прозывалась нынешняя глава нищих, толстая и неопрятная деваха непонятного возраста.

Карп сидел и молчал разглядывая мою небогатую меблировку, потом начал говорить:

— Слушай, что я тебе скажу, — как тяжелые маслянистые капли, медленно ронял слова Карп. — Своим я уже все объяснил, они вторую неделю землю роют, но все мимо пока. Слышал, небось, что сотворилось? — и уставился на меня своими рыбьими глазами.

Мне ничего не оставалось, как утвердительно качнуть головой.

— Ничего ты не слышал, — проворчал Крап. — Ты думаешь чего егеря к нам повадились и честным негоциантам жизни не дают?

Вопрос ответа не требовал, поэтому я промолчал, внимая мудрым словам старшего товарища.

— Видимо бунтовщики, похитили одну вещицу из королевской сокровищницу. Вещицу ценную, но не великую, которой никто воспользоваться не сможет, чтобы не засветиться, поскольку заклятий на неё наложено столько, что и не счесть. Так вот, нашли мадаму какую то с ребенком, спрятали в пеленках и вывели наружу, где её и подобрала карета. Что уж дальше случилось, я не в курсе, но на них напали, причем не наши. Может случайно получилось, может специально — то не наша головная боль.

— Так может эту штуковину кто из наподдавших забрал с собой? — я прямо чувствовал, что мой голос дрожит.

— Нет, — Карп гаденько улыбнулся. — Нападавших нашли всех… и те им подробно все рассказали… в общем они не брали, хотя и искали. Вот, а теперь встает вопрос, куда делся артефакт? — и он уставился на меня, высасывая из меня всю душу.

Плохо, что у меня хорошее воображение, потому что мне моментально поплохело.

— А что ж артефакт в пеленках то не нашли? — слабым голосом спросил я, стараясь перевести разговор на другое.

Карп раздраженно махнул рукой:

— Тебе оно надо? Магия хитрая замешана, с некромагами связанная, что то про новорожденных младенцев, кровь и продажу души. Тебе не надо. Если на костер не собираешься.

— Так, наверное, надо ребенка то с матерью искать, она ж его не бросит, тем более если приличная, а не на продажу рожает, так что бабу искать надо — снова вылез я с рационализаторским предложением.

— Выловили тут одну… маги подсуетились… так вот, точно сказать ничего не смогли, но забрал кто-то ребенка и унес с собой. А с ним унес и кое-что важное, артефакт один. Так вот найти и вернуть надо. Один из вариантов — ребенка найти, а по нему на нового хозяина артефакта выйти.

— Ты думаешь я просто так перед тобой распинаюсь, а? — он снова выворачивал меня наизнанку. — Ты последний остался в этом квартале, кто учеников берет, да и с дрожащими якшается, а они ни с кем больше не разговаривают. Ты поспрошай, милай, поспрошай…

Когда Карп переходит на такую речь, то с ним надо быть очень осторожным.

— … а то не ровен час заинтересуюсь я, твоими делишками под моим носом — и всё.

Можно было и не угрожать, мне и так от страха плохо и сочтя, что еще напугал меня не до смерти, спросил:

— Ты помнишь Его Святейшество?

Схватив мое лицо в пятерню, он не сильно, но гадливо оттолкнул меня в угол комнаты. Я свернулся клубком, скуля и пытаясь спрятаться, сознание опять уплывало, а наверх всплывали воспоминания о пронзительном голосе, который вдавливался в меня, ввинчивался в черепную коробку, заставляя раздирать голову руками, чтобы выпустить его наружу.

— Вижу, что вспомнил, — тяжело сказал он. — Так вот, если тебе принесут еще кого-нибудь в «ученики», то ты возьми, а потом позови меня. Или еще что интересное услышишь. Скажешь Пабло, если что…

Пожевав губами и еще подозрительно посмотрев на меня, Карп ушел, глянув на ребенка и отчетливо пробормотав:

— Мразь.

Только сейчас заметив что держу кубовый остаток, как раз и содержащий в себе самые сильные мутагены, причем нерегулируемых мутаций, я с омерзением отставил его в сторону. Чтобы успокоиться мне пришлось даже воспользоваться своей продукцией. Взяв маслянистый остаток, не прошедший ниже верхнего слоя, я сделал глоток. Просто на автомате — в руках стакан — надо выпить. Вот какую штуку сыграло со мной подсознание, вытащив воспоминания из первых дней нахождения в этом мире. Воспоминания, которые я думал, что похоронил навсегда.

Карп ушел, а я опять наматывал километры по комнате, обдумывая прошедший разговор.

— Позарился на халяву, идиот. Вполне ведь мог парочку прикупить среди бедноты, мало ли народу желающих толкануть собственных детей и подняться на этом. Даже в моем мире хватает моральных уродов, а уж здесь то, это в порядке вещей. Самое интересное, что все это быдло, привыкшее орать, но не привыкшее работать — привычно осуждает рабство и прикрывает сбежавших рабов, но с удовольствием продает своих детей. Причем все это реализовано вполне законно. Так называемый институт учеников, когда человека отдавали в рабство человеку. Ничего страшного не было бы, если бы не одно но. На время учения мастер становился вторым отцом, а родителям здесь разрешалось делать с ребенком все что угодно. Хорошему мастеру платили деньги, лишь бы он взял ребенка в ученики, причем суммы были очень немаленькие. И со стороны порядочного общества все было прилично, действительно, как обучить молодого человека, если он не подчиняется мастеру? Но если мы заглянем с изнанки, на которой я живу, то увидим следующее: то же самое быдло, которое есть и в нашем мире, торгует своими детьми. Только наши, родные люди, плачут перед телевизионными камерами со словами: " Я хотела, чтобы мой ребенок ни в чем не нуждался…», проливая крокодиловы слезы и требуя отдать ребенка им, а нам предлагая забыть все, как дурной сон. Здесь поступают честнее — нищие не воруют детей. Зачем? Когда можно купить, извините, ошибся, взять в «ученики», совсем недорого шестимесячного младенца, и посадить с ним смазливую, очень молодо выглядящую шлюху, или отупевшую от пьянства тварь в виде женщины, можно даже нанять его собственную мать. А что видим мы? В воскресный день, когда душа поет и хочется делать добрые дела, мы идем: кто в церковь, кто на рынок и вдруг! Видим чудесное кроткое создание, с огромными, на поллица глазами, заполненными слезами до самых краев, с маленьким ребенком на руках. Которое пытается набрать немного денег, чтобы купить молока младшей сестренке, ну или братишке. Если вы начнете её расспрашивать, то получите жалостливую истории, о семье, мирно жившей собственным трудом в пограничье. О набеге орков, о вырезанном хуторе, о закопанных «вот этими маленькими ручками» родителях и младших сестренок.

Или вы увидеть суровую крестьянскую женщину с натруженными руками и немного отекшим от горя лицом, маленький ребенок на руках, полная безнадега во взгляде затыкают вам рот, просто элементарно вы понимаете, что у этой женщины большое горе и считает себя обязанным хоть как-то помочь ей.

Больше всего меня в таких доброхотах поражает, что они не обращают внимание на самого ребенка. Ребенок бывает нужен орущий и не орущий. Во втором случае гораздо проще, напоил его ромом и все — он не издаст не звука. Если же нужен управляемый, то тут сложнее. Можно использовать тряпочку с той же смой завернутой травой зо-зо пока ребенок сосет он молчит, но стоит вытащить — начинает орать. Ребенок подыхает в течении пары-тройки месяцев, некоторые выдерживают до полугода.

С более старшими детьми тоже не все здорово. Можно купить, опять извините, «взять в ученики», ребенка постарше, годовалого, например. Убогие святой Петры, наловчились уродовать человека так, что на выходе получаются стопроцентные уроды. И мы жалеем их и подаем…

Я на секунду остановился и прервал свою обличительную речь, которую мысленно проговаривал, словно репетируя свои оправдания на суде, отвлекая от собственных прегрешений. Это все фигня, надо остановиться и трезво прикинуть.

— Карп, смотрящий в нашем районе, ничего не делает просто так, а уж тем более ничего не проходит мимо его взора. Если я решил, что все мои действия не заинтересовали его, то я глубоко ошибаюсь, что он и доказал придя ко мне. Следовательно я заслуживаю внимания с его стороны. Как и всякий честный негоциант, он с презрением относиться к шакалам типа меня и таки да, я его понимаю, сам иногда с презрением отношусь к себе, что нисколько мне не мешает продолжать заниматься своим бизнесом. Если считать, что он не заметил ребенка и не будет интересоваться откуда он взялся, то надо быть круглым идиотом, тем более я засветился на рынке, покупая еду и выспрашивая о кормежке. Если он смог это выяснить, то и другие могут, а если я еще раз попаду в лапы того человека, то я уже точно не увижу света белого. Подбросить ребенка — невозможно, с него могут считать меня на счет раз. Убить — тем более, сейчас меня связывают с ним, да и по трупам — как то они сохраняют последние самые сильные предсмертные переживания. А если меня потом найдут, то доказать, что я не осел, будет затруднительно. Сдаться — исход точно такой же, как и в первых двух случаях.

Я тихонечко повыл, раскачиваясь на полу.

— Выход есть, только как его найти? А если никого не убивать, хотя бы пока? Пока не выберусь из города? — я снова начал ходить. — Значит так! Здесь щенок не погибнет, а погибнет подозрительный бомжара, заигравшийся в алхимика и сгоревший вместе с компанией дрожащих и «учеником». А из города уедет немолодой… — я лихорадочно бросился к своим тряпкам, сваленным в углу, и начал их раскидывать. Наконец небольшая поцарапанная пластинка легла мне в руки и я уставился, пытаясь прочитать имя:

— Митко Драгов. Блин, болгарин какой то, да ладно — сойдет. Только из города надо выбираться не засвечивая пластиночку. Не было меня здесь и точка!

Отхлебнул еще высокоградусной бурды и план начал вырисовываться более подробно.

— Выйти из города, ребенок будет при мне в качестве заложника, а в пути всякое может случиться. Здесь погибнет Убогий со своим имуществом. Пусть ищут, — и я пьяно рассмеялся.

4

Доказать, что с ребенком ничего не было — не представлялось возможным. Я еще раз обшарил все тряпки, которые валялись в подвале, но ничего не нашел. Весь пыльный и грязный. Я сидел на полу с тоскою глядя на гугукающего ребенка. Его я тоже осмотрел, но ничего странного и незаметного не заметил, ребенок как ребенок. Оставался вариант, что та тетка выронила этот клятый артефакт пока неслась ко мне или он был у неё с собой и потерялся при плавании вольным стилем по канализации в сторону реки.

— Вот было бы так… — и меня на несколько мгновений посетили сладостные видения: — Мне блажилось будто бы я нахожу артефакт и спасаю до кучи и тетку, вернее не так. Тетка передает мне артефакт, а сама гибнет вместе с ребенком, и пусть их потом найдут, судебному магу по истечении пяти дней уже затруднительно что-то предположить, а уж на седьмой — восьмой день, вообще только общее и выловишь. А я бы уже с артефактом не растерялся!

Дальше моё сознание умудрилось обдумывать сразу два потока моих фантазий. Первый лихорадочно прикидывал, кому бы и как я сплавил эту вещицу, какие бы меры принял для обеспечения своей безопасности, и сколько бы денег за неё мне дали. Почему то конкретная сумма в моих мечтах не фигурировала, рисовалась «куча денег». Причем именно кучей, такой здоровенной, выше моего роста. Я аж застонал от вожделения. А в башке прокручивался второй план, будто бы я придумал способ, сдать артефакт Его величеству, и меня не закопали, как слишком много знающего, а наоборот — наградили. Я представил высокие потолки богато убранных залов; себя, всего фильдеперсово выряженного, в каких то немыслимых чулках, бантиках, рюшечках, в парике, что то среднее между французскими придворными, времен какого-нибудь из Людовиков, и лавочником Гийомом, гонявшего нас от дверей черного хода своего дома. Мне блажилось, будто я первейший советник короля, что занимаюсь прогрессорством, чем и должно заниматься порядочному, образованному человеку, попавшему из нашего продвинутого просвещенного времени к дикарям в Средневековье. Мне мечталось о высоких постах, о богатстве, о власти. Казались какие-т люди, которые раболепно гнули спины предо мной. Тут же, как водиться, отдельной строкой шли все обидевшие меня в этом мире, все несчастья которые я могу им принести, в нынешнем своем положении; представлялись их изумленные взгляды, когда они выясняли из-за чего несчастья преследуют их, и я открывал свое инкогнито. Красивых девушек, очарованных моим умом и красотой, пышную свадьбу с очаровательной, богатой и знатной девицей, до безумия влюбленной в меня…

Вот такой, в целом, бред, более приличествующий сексуально неудовлетворенному подростку, чем состоявшемуся мужчине, которым я являлся. Еще скажу, что в дальнейшем, только лишь я вспоминал этот простой момент своей жизни, то сразу же старался отвлечься, поскольку мне становилось стыдно и немного противно. Противно не за сами мечты, они то как раз нормальны, а за то, что это были слюнявые мечты идиота, не подкрепленные абсолютно ничем.

В общем мысль моя блуждала довольно таки долго, не отвлекаясь на хныканье голодного детеныша, который постоянно хотел жрать, затекшие ноги, холодную стену за спиной и вопли на улице. Вопли на улице… Вопли на улице!?

Выглянув и оценив обстановку, я направился домой не обращая особого внимания на плачущих девиц, которых загоняли в большую серую карету. Тут же стоял мелкий тип с погонялом Шмыга, поминутно кланяющийся и униженно улыбающийся высокому, статному офицеру, брезгливо глядящему на сие действо.

Дяденька, отпустите пожалуйста, — кричала одна из них, — я больше не буду.

Даже у меня эта фраза вызвала ухмылку, чего уж говорить о солдатиках, их здоровенный гогот слышался на всю округу. Кто то плакал, кто то ругался, но утрамбовали всех. Двое солдат оправились вместе с каретой, в качестве охраны, остальные остались с командиром. Шмыга, начал юлить еще больше. До меня доносились обрывки фраз:

… как верноподданный Его Величества…

… я не мог смотреть на творимое бесстыдство…

… в соответствии с Указом наисправедливейшего…

… награда…

… верных помощников…

… такой блюститель нравственности, как я… и подобная мура.

Офицер выслушивал все это, благосклонно кивая головой, потом негромко спросил что-то. Шмыга запнулся в ответе. А потом что-то ответил вполголоса и нехотя, потом впрочем начал по видимому оправдываться, энергично махая руками. Офицер остановил его, бросив кошелек на мостовую. Заткнувшийся Шмыга, коршуном налетел на него и видимо был счастлив. Счастлив до того самого момента, когда солдаты схватили его и начали прилаживать к старой вывеске, ввиду отсутствия в нашем квартале фонарей и виселиц. Напрасно то взывал в спину уходящему офицеру с тройкой солдат, размеренной поступью они шли о чем то переговариваясь. Затянув петлю, Шмыгу отпустили, его тело затрепыхалось. Двое солдатиков, приладив на грудь дощечку с общим письмом, побежали вдогон уходящим.

Я, вылезший из подвала с большой корзиной, проходил рядом, когда двое выскочивших любопытных кумушек подбирали в грязи под ногами монеты из мешочка Шмыги и обсуждали надпись «Сутенеру малолетних». Равнодушно посмотрев на это безобразие, я направился дальше.

Что ж, каждому свое и Шмыга тоже получил заслуженную награду. Еще совсем недавно он жаловался и одновременно хвастался, попивая пиво у Пабло. Жаловался на несправедливость жизни, когда «…эти шлюхи еще смеют требовать у меня денег! И за что?! За то что я кормлю, пою их и не даю загнуться от холода? Да без меня они бы в два счета померли на ноже какого-нибудь забулдыги, занимаясь тем же самым. Ничо! Я нашел на них управу! Переселю их на государственный кошт, да еще и денег на этом заработаю, а себе новых учениц наберу. Да и поистаскались те…». Вот так, справедливость есть на свете, только однобокая. То есть, награда тебя не минует, только заключается в том, останешься ты в живых или нет.

Мысли снова свернули на проторенную дорожку:

Насрать на Шмыгу, мне с собой бы разобраться, а то соседями будем.

Я еще раз попробовал разложить все по порядочку, хоть это наверняка уже надоело читателю:

Если я сдамся властям, но не сумею представить доказательств своей невиновности и украденную вещицу — мне каюк.

Если же это удастся…Нет, мне не в этом случае, мне в любом случае каюк, поскольку я умудрился совершить все мыслимые и немыслимые ошибки. Так что выбирать не из чего, мне остается одно — линять из города, аккуратно завершив все свои дела и по возможности не оставив даже следа. А что для этого нужно? Правильно! Деньги! А где их взять? А вот это уже вопрос. Банки, как я уже упоминал — заблокированы «до окончания беспорядков», к тому же вытаскивать их в чужом городе, все равно, что повесить табличку: «Вот он я, придурок!». Объясню почему дело в том, что как мелкоуголовный тип, я стоял на учете в местных отделениях полиции. Пусть не сидел, ввиду отсутствия доказательств (я всегда был предусмотрительным и свидетелей не оставлял), но засветился. И если после моей предположительной гибели в банке всплывет такой тип… дальше объяснять не буду, сами понимаете. Есть немного наличности, закопанной в лаборатории, но этого слишком мало. Была мысль: когда я рассылал свои снадобья один из черных магов очень уж хотел встретиться с хозяином по поводу приобретения рецепта одного моего продукта. Предлагал достаточно много, но не настолько, чтобы ежеминутная прибыль перебила, пусть небольшие но стабильные поступления от продажи. Видимо пришло время вернуться к этому делу.

Ужас пришел в город, или я уже это говорил? Не помню. На самом деле не совсем пришел ужас, город стал безопасным, по ночам ходили только патрули, площадь виселиц никогда еще не работала так плодотворно. Ужас пришел в Голодные кварталы, где размещались самые криминализированные элементы нашего общества и, конечно, криминалитет делал все, чтобы исправит данное положение. Воры превратились в ищеек, до которых далеко королевским прокурорам, были обшарены все малины, все скупщики краденого поставлены на уши. А этот треклятый светоч так и не находился. Искали все: светоч, женщину, ребенка. Герольды, из ненужных шутов, в нашем районе, превратились в важных надутых персон, сопровождаемых отделением из шести егерей. За информацию, о любой из пропаж обещались огромные деньги, по крайней мере, если бы я знал что-нибудь такое, то сдал бы не задумываясь.

Пересказывались слухи, распространялись сплетни. Я сам слышал как одна женщина на рынке, рассказывала другим о новых способах казни:

— …и не просто вешают, али на кол сажают, а заставляют прыгать с крыши, пока не попадут на кол…

Окружающие от ужаса округляли глаза и уходили сокрушенно покачивая головами.

Эти объявления породили множество доносов, большинство действовали из принципа «вдруг угадаю», вторая половина под шумок решала свои личные проблемы, сдавая богатых родственников и вступая во владение наследством, избавляясь от нелюбимых мужей, и радуясь смерти старинных врагов. Бывало, что только что упомянутые смертельные враги встречались в пыточной, понимая что оба успели написать по доносу, а иногда и висели рядышком на виселице. Да, по одному уже не вешали. Как сказал Лорд — прокурор: «Надо быть экономней!». Никто из жителей не мог спать спокойно, мне же лично все это напомнило, годы великих чисток времен И.В. Сталина, про которые я читал. Честно скажу, на своей шкуре испытывать это не очень хочется.

И в этой атмосфере всеобщего предательства, я отправился в Зеленый квартал на встречу с волшебником. Или магом. Ну не знаю, не понимаю разницу.

Большое помещение, шесть стосвечовых люстр в общем зале, магические светильники в кабинетах, пусть дорого и ненадежно, в отличии от тех же свечей, но престижно. Мостовая перед главным входом, удобные проходные дворы со стороны черного — все сделано для удобства посетителей. Я уже не упоминаю такую в сущности мелочь как отличная кухня. Что я еще забыл упомянуть? Ах да! Конфиденциальность! Именно на этом зарабатывает хозяин заведения. Оглядев здание с фасада, я двигаюсь к главному входу, ощущая себя побирушкой. Молодой человек с доброй улыбкой останавливает меня:

— К сожалению свободных мест сегодня нет, рекомендую вам пройти дальше по улице. Прекрасное заведение у хромого Берлучи под названием «Павшая лошадь»…

Я тоже знаю это заведение, не менее, а пожалуй что и более фешенебельное чем это. Мысли молодого человека нарисованы на лице малярной кистью: отвадить попрошайку без эксцессов и попутно нагадить ближайшему конкуренту. Он нагибается и доверительно говорит:

— Тем более, что у Хромого сегодня огромные скидки.

Я робко улыбаюсь и через силу тихо блею:

— Меня должны ждать.

Ровно секунду молодому человеку требуется, чтобы изменить линию своего поведения:

— Да? Вы не можете мне сказать имя пригласившего вас чтобы я уточнил у метрдотеля?

Протягиваю бумажку, переданную мне с посыльным, улыбка молодого человека делается настолько приторной и сладкой, что уже кажется липкой.

— Да-с, совершенно верно, господин предупреждал, Вас ждут-с. Пройдемте туда.

Флегматичный вышибала, все это время ненавязчиво маячивший за спиной человека, пожал плечами и отправился на свой пост около дверей, молодой отправился со мной, а на его месте тут же нарисовался другой, точно такой же. Проводив меня к входу немного в стороне от парадного, молодой человек стукнул условным стуком. Дверь открылась, я зашел, как оказалось прямо в комнату. Сидевший в глубоком кресле перед камином человек во все глаза уставился на меня. Резко поднявшись, он обошел вокруг меня несколько раз, бормоча: «Неплохо. Придумано. Неплохо. А главное совершенно безопасно. Сразу видно. светлая голова у этого недоучки. Самое интересное, что на нем не наложено никаких заклятий.». Завершив разглядывание, он снова уселся в кресло и подозвал меня велением руки и предложил занять соседнее кресло:

— Я понимаю, что Вам все равно, но мне не нравиться смотреть снизу вверх, — извиняющимся тоном проговорил он.

Я сел на краешек кресла в неудобной позе, сложив руки на коленях.

— Меня интересует тот продукт, который Вы предложили мне прошлый раз. Я провел ряд опытов и оценил все преимущества предложенного порошка. Разумеется заклинание регламентирующее изменения человека или животного, но слово-ключ, запускающее заклинание, я думаю значительно ускорит подбор вариантов.

— К-какое слов? — все еще неживым голосом спросил я.

Волшебник удивился:

— Разумеется, Мутабор.

Я секунду соображаю, откуда же здесь взялось слово из детских мультиков моего мира. Потом до меня доходит, что слова мутаген и мутабор, для пользователя не несут никакой смысловой нагрузки, поэтому подобрав по смыслу что то похожее, он и озвучил данное слово, словно непонятное, но действенное заклинание.

— Мутабор, так мутабор, — я смиряюсь. Надеюсь, что на моем лице незаметно внутренних терзаний моей души и сказка о халифе — аисте не получит здесь своего продолжения. Шутка.

Волшебник о чем-то говорит, и я выныриваю из своих дум:

— … скажу честно, меня привлекает секрет изготовления данного порошка, а не его покупка. Разумеется я понимаю, что Вам желательно быть монополистом в этой области, но, к сожалению, ничего не получится, — он делает глоток вина.

Это все настолько поражает меня, что я скриплю:

— Почему?

— Вы не маг! — торжествующе говорит черный. — Вы неплохой алхимик, но ваши магические силы настолько малы, что Вам приходиться пользоваться покупными амулетами, — и он указывает пальцем мне на грудь.

Пока я лихорадочно вспоминаю, что же там у меня болтается, тот продолжает:

— К тому же будь Вы действительно сильным магом, то попытались бы сам разгадать тайну порошка, а не подсовывали её мне. О, разумеется, я не хочу умалять ваших достижений. Откопать в старых манускриптах упоминание о порошке изменений, провести колоссальные исследования по его получению, снарядить и добыть нужные инградиенты на все это нужно время, феноменальное упрямство и немалые вложения. Но сейчас Вы в тупике…

Я выслушивал абсолютно логичные но в корне неверные выводы этого мага, старательно поддакивая в нужных места, восхищаясь его гением и так далее.

— Шизофреник, — думал я. — Только у больных шизофренией встречаются такие безупречные логические построения исходящие из одной изначально неверной предпосылки.

Я продал ему секрет порошка, так еще этот сумасшедший начал возникать:

— Мне кажется, что вы пытаетесь меня напарить, — задумчиво говорит он мне. — Дураку ясно, что ничего хорошего из такого дерьма не выйдет…

Я понимаю, что надо сдерживаться, но поневоле начинаю язвить:

— Значит из дерьма летучей мыши может получиться, что то ценное, а из остатков травы — нет?

— Конечно, — удивленно и даже не обращая внимание на мой повышенный тон отвечает он. — Как мы все знаем, экскременты летучей мыши очень важны при приготовлении ряда зелий и декоктов. Мало того, они используются и в магии…

— Довольно, — прерываю я его.

Чувствую, что моя легенда трещит по швам, но еще раз повторяю:

— Достаточно! Мне нужен один ответ — Вы берете секрет или нет?

Скажу, что ответа я ждал с такой внутренней дрожью, что мне становилось плохо. А маг между тем жевал губами и явно думал, причем совсем не о том. Поскольку, обошел вокруг меня и сказал восхищенно:

— Все таки вы очень хороший алхимик, так подчинить и так управлять пусть сумасшедшим, но человеком.

Меня охватило отчаяние. Этот звезданутый гений никогда не определиться. Хотелось уйти, но я остался на месте, изображая из себя истукана. Потому что если уйду, то он может решить, что я и хозяин одно и тоже лицо. Несмотря на весь трагизм ситуации — инстинкт самосохранения работал, надо просто выждать и в любом случае сваливать из города.

Маг вскочил и начал кружить вокруг меня, я сидел не шевелясь, смирившись с неудачей и обдумывая свои дальнейшие действия. Наконец маг уставился мне прямо в глаза, от злости я не моргая в ответ уставился на него.

— Нда, — еще раз сказал он. — А мне уже всякая чушь в голову лезет.

О выпрямился. Уселся в кресло и сказал:

— Хорошо. Я беру у Вас секрет.

Я обрадовался.

— Я не буду платить пока не проверю рецепт полностью. Предлагаю такой вариант, вы передаете мне рецепт, после проверки я плачу вам запрошенную сумму. Вы согласны?

Внутри все опустилось:

— Нет. Такой вариант меня не устраивает, — механически ответил я. — Я собираюсь покинуть город, к тому же что вам помешает не выплатить мне деньги? Предложите другой варрант.

Он предложил порядка пяти вариантов, а сошлись мы на самом простом, чего я и не ожидал. Он выдавал мне аванс и чек на оплату через семь дней, заверенный представителем банка с указанной на нем услугой, в случае обмана с моей стороны он блокировал выплату. Делать было нечего и я согласился. Магическая подпись и все такое, а самое главное достоинство — на предъявителя.

Добравшись до Пабло, я устроился за столом выпросив у него письменные принадлежности и кусочек бумаги, мне очень не хотелось терять в банках с таким трудом заработанные деньги. На секунду задумался и начал вдохновенно строчить, поминутно макая перо в чернильницу. Подошедший знакомец из мелких грызунов (осведомителей), которых никто не трогает, поскольку стучат они в обе стороны, поздоровался, устраиваясь за моим столиком:

— Привет. Как дела то?

— Да просто замечательно, — рассеяно ответил я и поднял на него затуманенные глаза:

— Как правильно пишется — «находясь в здравом уме и трезвом рассудке» или «трезвом уме и здравом рассудке»?

Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего, и схватив кружку с пивом, постарался устроиться подальше от меня. Я пожал плечами и остался дорисовывать писульку.

Между тем забегаловка наполнялась, посетители вели себя очень пристойно, обсуждая циркулирующие слухи:

— Слышали, Шмыгу удавили.

— Да ты чё?! Давно пора! А за что?

— Говорят блядей своих сдал государству, и награду за это захотел, вот его и наградили. Сначала серебром, а потом петлей.

— А ты откель знаешь?

— Откель, откель! Баба видала, да выскочила с Клавкой с соседнего дома. Серебро под тухляком и насобирала.

— Да врешь поди?

— Вру?! А пью тогда на что?

Веселый смех и обсуждение переноситься на другое:

— Слышал? Вроде бабу нашли? — вполголоса говорил седой бугристый вышибала, присев рядом со мной.

— Да нет, — вмешивался один из тех, кто всегда все знает. — Бабу то давно нашли, нашли одного из убивцев, который видел, как баба что-то передавала кому-то.

— Так чё она в сговоре была, — недоверчиво спрашивает только что подсевший за стол, судя по одежке, мелкий сводник.

— Ага! — радуется неизвестно чему осведомленный. — Теперь тот, кто видал, болтается на Центральной площади.

Я вместе со всеми ахаю и удивляюсь, не выделяясь ни молчаливостью, ни страхом, ни излишним любопытством. Посидев с часик для приличия, подымаюсь к себе.

Деньги, немного есть, план есть, тянуть не будем — линяем из города. Карп ко мне наведается в конце недели, это правило такое у него, значит чтобы не рисковать, уходить будем за два дня до назначенного срока. Почему? Он стопудово будет трясти результат, а любой человек со свежими синяками привлекает внимание стражи. И потом, я себя люблю сытым, богатым и здоровым. Ладно ребенок привык или это мои опыты так подействовали? На секунду меня пронзает шальная мысль, остаться здесь и будь, что будет! Но я тут же прихожу в себя, мысленно даю себе пощечину, прерывая надвигающуюся истерику, и укладываюсь спать.

5

Утром я встал сразу, не залеживаясь в постели: во первых холодно, а во вторых дел очень много. Позавтракав, стаканом вина и парой фруктов, я собрался уходить. Ребенка, подумав, я взял с собой, накормив его хлебом и заткнув рот очередной порцией успокаивающего: табачного настоя на вине. Отруб на ближайшие два часа гарантирован, вот и вышло, что я выполз с большой корзиной, которую предстояло отнести в лабораторию. Поскольку я считался неопасным и безобидным (два разных слова — не путать), особого внимания на меня никто не обращал.

Возле доходного дома, где располагалась моя нора, было очень тихо. Постоянные рейды егерей основательно проредили ошивающийся здесь сброд, мне не встретилось практически никого, кроме старой стервы — бабульки лет под восемьдесят, живущей неизвестно на какие шиши, но не замеченной мной ни на одной помойки. Подозрительно посмотрев на меня и пробормотав гадость вослед, она прошуршала дальше. Я, пока она не видит, сплюнул в ее сторону и нырнул в полутемный проем. В подвале было тихо, темно, пахло чем-то сладким, жареным мясом и кровью. Я на автомате свернул в комнату к дрогам.

Надо сделать им внушение, — подумал я. — Сейчас совсем не нужно привлекать к себе излишнее внимание. В конце концов, эти сидели на моем сырье и были куда адекватнее своих коллег из других компактных мест обитания.

Я зашел в отнорок, ведущий к их половине, пройдя немного в темноте и зайдя вовнутрь, я увидел слабые угли на жаровне, светящиеся неярким светом. Машинально бросив туда сухих углей, я увидел страшную картину — подвал был пуст. Только какой то мокрый. Присев и пощупав жидкость в ближайшей луже, я обмер. Кровь. Много крови. Очень много крови. Мне стало как-то неуютно и я стал отступать, пока не уткнулся во что то мягкое. Очень медленно я повернулся и застыл, большинство были аккуратно пришпилены к стене арбалетными болтами и потом с ними развлекались. Скорей всего Королевские Прокуроры, потому что только они такие извращенцы, что могут позариться на полудохлую представительницу драгов.

Паника. Неконтролируемая паника затопила все мое существо. Первым позывом было бежать, бежать куда глаза глядят, не оглядываясь и зажмурив глаза. Я и со всех ного припустил к выходу, но коридор был темный а я испуганный. Поэтому на меня достаточно быстро снизошел покой, как следствие соприкосновения моей головы и низкого потолка подвала. Я увидел звездочки, кружившие все быстрее и быстрее, потом темнота.

Как ни странно, этот удар помог мне и вернул способность трезво мыслить. По здравому размышлению, те кто здесь был вряд ли искали именно меня. Возможно они ликвидировали дрожащих. А раз так: они сюда ближайшее время не вернуться. Значит полежит моя корзинка денек без проблем.

Пристроив корзину с детенышем в угол разбомбленной лаборатории, я ушел, постаравшись выбросить все это из головы и заняться делами.

Опупевший от выпитого я сидел и размышлял:

— Все таки не зря походил по караван сараям, выбор был богатый. В ближайшее время из города уходило порядка пяти и только послезавтра выходило три одновременно и это несмотря на такую беду как заговор. По меньшей мере это было подозрительно. Его Величество мудрый человек и просто так он ничего не делает. На всякий случай я договорился одновременно с тремя. Два были внутренние, а третий шел в сторону пустыни, где находилось государство Хорезм, не то чтобы враги, но и далеко не друзья. Я долго думал, к какому каравану прибиться: сначала хотел идти в сторону Йена, но по здравому размышлению решил, что не стоит. Именно с той стороны находились все нынешние заговорщики и разумебется, всех идущих в ту сторону будут проверять и перепроверять. Ха! Да там наверняка ищеек больше, чем самих торговых гостей и путешественников. Идти в ту сторону, это то же самое, что самому забираться на эшафот. Меня вычислят на счет раз. Второй караван шел в Приграничье, где конечным пунктом был Чент, последний город перед предгорьями. Дальше дорога тоже была, но она вела в Шагар, один из древнейших городов, но не входящий в состав Светлых земель. Это была визитная каточка Темной стороны: город-порт, в котором имели право на жизнь существа любой расы, где было можно спокойно встретить дракона, орка, тролля, гоблина, оборотня, вампира. Поскольку я жил в человеческом городе и никогда не видел существ другой расы, то это для меня было более чем завлекательно. В принципе из Чента, тоже уходил караван в ту сторону, но попасть в него могли только лицензированные купцы и попутчиков, а тем более паломников они не брали (да и кому поклоняться, в Единого там не верили). Можно было бы рвануть туда, но там свирепствовала Пограничная Стража, фактически закрытый орден, не подчиняющийся ни одному королю, а только Совету и единогласно принятому им решению (вероятность принятия которого исчезающее мала). А со стороны Темных — глубинные дозоры орков. И если погранцы арестовывали, судили и, иногда, приговаривали к смертной казни, то орки, говорят, съедают свои жертвы. Те не менее откидывать мысль об эмиграции я не стал, собираясь в более спокойной обстановке обдумать этот вопрос. Оставался внешний путь, то есть караван, который направлялся в Хорезм.

Я почему рассказываю так подробно, потому что собираюсь отправиться именно с этим караваном. Дело в том, что старые враги — это старые враги, хотя и оба светлые. Протокол отношений между ними стабильно агрессивно — настороженный, так лучше уж я пройду через бдительные очи погранца с таможенником, чем под бесцветные рыбьи глаза Королевского Прокурора, с парочкой егерей, смотрящих на тебя как на уже мертвого, только по недоразумению дышащего, человека. Они же ищут шпионов и контрабандистов, а я не являюсь и тем ни другим, так чего же мне бояться? Легенда у меня была неплохая, зря я что ли того алкаша весь вечер обхаживал. А внешне на меня прежнего, я нынешний нисколько не похожу, особенно теперь, когда я голову побрил, а усы и бороду постриг до нужной формы. Маршрут меня более чем устраивает — караван выходит и идет напрямую, через пустыню и захватывая краешком последнюю населенную область Королевства, уходит дальше, к себе. Там же находиться Байонг, Тван и Горячий — три города, в которых находятся крупные военные гарнизоны, старающиеся держать под своей рукой местных удельных владетелей, у которых гонору больше, чем денег. Спрятаться там можно очень хорошо, да и никто не обратит особого внимания на приезжего, поскольку тамошние города аналог Шангара с Темной стороны. Такое меня более чем устраивало — человек я не сельский, да и прятаться всю жизнь не хотелось, а хотелось жить в относительном комфорте, что мог дать только город.

Сначала у меня была мысль выскользнуть через один из свободных выходов, необлагаемых пошлиной, за городские стены, а потом уже присоединиться к выбранному каравану. Для этого требовалось сегодня с вечера рвануть на волю, а там пешочком до храма старым богам и ждать, неподалеку существует стоянка, где и можно присоседиться.

Затягивать прощание я не стал: собрал старый мешок, спертый по случаю у пьяного солдата; уложил туда кое-какие вещи и снадобья, могущие мне пригодиться; паспорт-пластинку повесил на шею и вперед, в лабораторию.

Темное помещение, потушенный огонь, отсутствие жизни. Я оглянулся, ставшая такой родной лаборатория, казалась одиноким покинутым существом. Скляночки, пузыречки, небольшая магическая печка, булькающие растворы — чесслово, было жалко до слез. И все это из-за… — я досадливо сплюнул и активировал термитный шар.(военная разработка: огненные термиты, полумагические насекомые, обитающие в вулканической лаве, засунутые в оболочку с откаченным воздухом. В колбе находятся в спячке, с пониженной температурой. В зависимости от потребности, делается отверстие побольше или поменьше, по мере насыщения кислородом приходят в себя и начинают подстраивать температуру под себя, расползаясь и ища теплое место. Через определенное время запас сил кончается и они погибают с выплескиванием наружу энергии.), доставшийся мне совершенно случайно и до этого момента бережно хранимый мной для большого БУМа. Если можно, то я не буду рассказывать где я его достал? Спасибо.

Воздух начал тихонько потрескивать, я бросил еще один прощальный взгляд и покинул помещение, сработать он должен часов через восемь — мне как раз хватит времени покинуть город, но точное время не угадает даже господь бог.

С видом человека, спешащего по делам я направился к ближайшей дырке в заборе, через которую так удобно проходить, не привлекая ничьего внимания и не тревожа попусту покой городской стражи. Находилось это технологическое отверстие между двумя домами, вопреки правилам построенным вплотную к стене. Там в тупичке, не видном с улицы, находилась трещина, в дальнейшем углубленная и выведенная на волю. Застыв в тени козырька, я наблюдал за улицей. Деньги были зажаты в кулаке, причем платились они за то, чтобы никто не поинтересовался мной и моим грузом, в отличие от простых переходов, этот был платным еще и потому, что на той стороне очень удачно начинались достаточно молодые, но густые заросли кустарника. Да и большой тракт, ведущий в сельхозрайоны, типа нашей объездной, находился совсем рядышком.

Я хотел уже идти, когда из другой тени вышли трое человек, ведущие в поводу осла. Может я параноик, но мне просто не понравилось как они проходили, больше похожие на иллюзии, чем на живых людей. Скорым шагом я проследовал к другой дырке в заборе, но уже никуда не спеша и устраивался наблюдать поудобнее. Мое терпение было вознаграждено, часа через полтора ожидания, через эту лазейку проследовал уже та же самая мини группа. Я рванул к третьей и успел увидеть ту же самую картину, как трое ослов (хотя я не справедлив, ослами были маги, по лености сварганившие одинаковую картинку, для всех перелазов), с той же неторопливостью, входили в полутемный провал городской канализации, откуда, как я знал, был выход к рыбацкой деревеньке.

Я напряженно глядел в спину скрывшегося челове… скрывшейся в туннеле иллюзии и не находил места. Отчаяние охватывало меня, возможно именно этим и объяснялось мое решение — попробовать пойти внаглую.

С нашей стороны реки есть шесть ворот с площадками для сбора караванов, вот на одной из них я сейчас и нахожусь. Раньше эти площадки были частью оборонительной системы города, узкие кривые переулки с разноуровневыми крышами; дома с толстыми стенами, напротив ворот старинная церковь с узкими окнами бойницами. Говорят это стандартный дизайн для большинства крепостей в этом мире. Странно, прошло уже черт знает сколько времени, а я до сих пор делю все вокруг: тот мир — этот, до того события и так далее, впрочем, речь не об этом.

Эти небольшие площади теперь служит для сугубо гражданских целей: три раза в неделю отсюда отправляются караваны, а в остальное время здесь небольшой рынок для местных крестьян, которым лень двигаться вглубь городу.

Караван медленно выползает за городские ворота: слышаться вопли погонщиков и их животных, громкие команды охраны, проскакал капитан. Основная часть медленно вытягивается за ворота. Я сижу на ступеньках небольшого храма, расположенного прямо напротив ворот. Между ним и воротами небольшая площадь. Судя по толщине стен и ширине оконных проемов, здание может служить и для обороны, против прорвавшихся через ворота врагов. На чистой тряпице у меня рядком лежит свежее содранный лук, парочка огурцов, в отдельном мешочке соль с перцем, пяток яиц и полкаравая черного хлеба завершают натюрморт. Да! Чуть не забыл! Еще полкувшина слабого ячменного пива, почти кваса. Пусть говорят, что страшная гадость, а мне нравится. Я вперемешку откусывал от огурца и яйца, с удовольствие хрумкал луком, обмакнутым в соль и запивал все это чуть горьким шипучим ячменным напитком, тыльной стороной ладони вытирая губы и бережно подхватывая падающие крошки. Рядом со мной пристроился какой-то старикашка, видимо из паломников, направляющихся в Йен. Он тоже пристроился рядышком, уплетая здоровенный ломоть, посоленный моей солью. Видимо видя мое бескорыстие, он вознамерился меня отблагодарить подробным пересказом о порядках в караване. Старичок не первый раз выбирался в Йен, у него там была дочка, которая без особого неудовольствия привечала отца, да и внуки, опять таки.

— Выползание каравана оно ведь штука длительная, иногда и полдня ждать приходиться, пока большой караван уйдет. Оно ведь как, сначала как водиться собирается охрана. Она все вдоль ворот оцепляет, а потом уже и начинает все повозки распределять. Потом тронутся, молебен отслужив. Вооон, — он ткнул сухонькой ручкой в сторону повозки с дородным священником, о чем то лениво договаривающемся с капитаном.

Небольшая суета, поднявшаяся на площади, не заинтересовала меня, но слегка задела старика:

— Ишь, шебутные, — с осуждением мотнул он головой в сторону стражников шманающих каждую повозку и досматривающих всех женщин, мужчин и детей определенного возраста.

— А чего это они? — равнодушно поинтересовался я.

Старик аж замер в преддверии.

— А ты не знаешь? — в его голосе была такая надежда, что если бы я и знал, то никак бы не смог отказать.

— Ну слушай… — и он поведал мне следующее.

В начале года, когда все мирные люди праздновали Рождество Единого, в столице нашелся изувер, который совершил страшное преступление. Да неужто ты не слышал, — сбился он с патетического тона.

— Да откуда, — вполне натурально рассмеялся я. — Я же здесь проездом, вчера приехал — сегодня уезжаю.

Видимо это объяснение больше обрадовало, чем успокоило старика. Было видно, что ему до смерти хочется рассказать о происходящих событиях «провинциалу»:

— Так вот… однажды вечером в вечером в городе произошло страшное событие. Воры пробрались в королевский дворец и похитили, — старик пригнулся ко моему уху и шепотом сказал, — Светоч Королей, да еще Его Величество убить пытались! А уж что в городе творилось! Ужас! Всякая рвань подзаборная полезла, грабила, насиловала, убивала. Но Его Величество навел порядок!

Я очень натурально удивился:

— Надо же! И что грабители?

— Ищут, как видишь, — старик обвел широкой рукой копошащихся стражей порядка, обшаривающих всех вокруг.

Старик рассказывал немного сумбурно и все очень смешанно. В его изложении суровая действительность становилась похожей на чудесную сказку с королями и принцами, прекрасными принцессами и страшными ведьмами, жестоким заговорщиками и добрым народом и так далее. К счастью я давно вышел из детского возраста, чтобы верить во всякую чушь, к тому же неплохо разбирался в происходящем. Но все равно, люди запомнят не свидетельства очевидцев и суровые факты, а предания и сказания таких врунов, подменяющих правду интересной выдумкой. В наше время их обзовут альтернативщиками и будут они врать на потеху другим, тешить их амбиции, отвлекая от суровой действительности. И узнают люди не то, что:

В таком то году, Король с большим трудом сумел победить взбунтовавшуюся чернь под руководством нескольких Высших Лордов, почти сумевших взять власть в свои руки.

А про то, что от сила зла напали на силы добра и после длительной борьбы проиграли.

Что меня поражает, так это то, что сценарий рассказа не меняется, просто силы зла и силы добра меняются местами и все.

Сердце у меня немного успокоилось, если сейчас заявка на поиск похищенных ценностей, то такая неразбериха в королевстве мне на руку. Вполне возможно, что именно меня еще не начали искать с должной интенсивностью. Да и кто я такой, чтобы меня персонально искать? Так, накрутил сам себя, вот и дрожу. Шансы на благополучный выход из города повышались если бы не одно но у меня у самого имелся к выносу не вполне законный груз. Внешне также безразлично наблюдая за шмоном, я лихорадочно думал о том, как избежать досмотра. Отовсюду слышались вопли и стенания, обшаривали не всех, но у всех находили незаконное. Все это делалось под аккомпанемент заявлений, что все это происходит под эгидой поиска светоча. Ход очень мудрый, если учесть что все городское дно было поставлено на уши, вся ночная жизнь затихла. Урлу хватали и бросали в тюрьму не заморачиваясь даже соблюдением законности. В таких условиях не только силы Королевской прокуратуры, но и все нищие, все ночные братья активно включились в поиски исчезнувшего светоча. Теперь становился понятным визит старшего квартала, который приперся явно больше от отчаяния, хватаясь за соломинку.

— Ну, пора и нам собираться, — бодро выдохнул старичок, завязал горловину своего мешка и бодро почапал к воротам.

На ходу завязывая горловину мешка, я поспешил за ним.

6

Очередь уже почти подошла и я уже подумывал о том, чтобы слинять, как вдруг в стороне речного порта вырос огромный огненный столб и раздался грохот взрыва.

— Вот наконец и термиты подоспели, — невесело подумалось мне. — Как никогда вовремя.

Людское море на площади заволновалось как разбуженный зверь, ворочаясь в разные стороны и выплескивая узкие людские вечерки. Мы были не так уж далеко от ворот, чтобы возвращаться.

— Ништо, — оптимистично проговорил дедок, — успеют выпустить.

И его бы слова сбылись, если бы на площадь не выскочило несколько всадников, моментально завязших в людском болоте. Прорывавшийся к воротам высокий офицер в егерской форме, что-то громко кричал, щедро раздавая удары направо и налево. Люди орали и сбивали других с ног, стараясь дать ему дорогу, а вслед за ним двигалось двое егерей и парочка Королевских прокуроров. Наконец толпа, спрессованная до плотности опилочного брикета, отказалась его пропускать, поддав коню под брюхо, высокий сумел заставить его прыгнуть вперед. Приземлившись на людей, он умудрился остаться в седле, городская стража, пропускавшая за рогатки народ, давно остановила выпуск народа, ожидая новостей, которые пытался донести офицер:

— Запереть ворота никого не выпускать! — крикнул он издалека.

Услышав такой безапелляционный приказ, оставшиеся в очереди, заволновались, и поперли буром на волю. Оставаться во взбесившемся городе никому не хотелось. Растерявшаяся стража пыталась воспрепятствовать толпе, но их просто смели. Громко скомандовав, офицер начал проталкиваться ко входу в воротную башню, теперь приехавшие с ним не стеснялись в средствах: вопли, стоны и проклятия неслись со всех сторон, тем более, что вдали показалось подкрепление. Его отделение, с остатками стражи, пыталось взять под охрану вход. Дедок, увидев солдатиков, взвизгнул и проверещал:

— Наддай! Ишо наддай! Черные егеря, энти думать не будут.

— Что не будут, почему черные егеря, кто такие наддай? — выяснять я не стал, выложившись в последнем броске за границу воротной башни. И правильно сделал. Сзади раздался тяжелый шум, лязг и вопли умирающих людей. Оглянувшись я увидел, что офицер, скорей всего, привел в действие механизм экстренного закрытия ворот. Сначала упала тяжеленная решетка, которая рассекла бежавший поток на две части, а потом медленно задвигались створки ворот, собирая и перемалывая раненных людей. Зрелище было достаточно неприятным, приблизительно как на местной бойне, когда там получали заказ на подготовку мяса для армии (я ходил туда собирать мясные обрезки и требуху, которую иногда выкидывали). Ворота окончательно закрылись с неприятным чавкающим звуком. И практически сразу из под ворот показался небольшой ручеек крови. Меня вывернуло непереваренными огурцами, луком и ячменным пивом. Тут же я решил, что противнее этого пива я в жизни ничего не пивал, лишь старик попробовал утешить меня:

— Да, ништо, не переживай. Мы же живы.

Именно на этих словах я начал судорожно ощупывать свой мешок.

— Че ж ты милай за него схватился? — с веселым смешком спросил старичок. — Себя надо щупать! Себя!

Глянув краем глаза на него и отметив мгновенно ставшими любопытными и колючими глаза, я немного демонстративно развязал мешок и, достав оттуда бляху, демонстративно повесил на шею. Старичок понимающе вздохнул, интерес в его глазах погас и он снова превратился в милого, доброго пройдоху.

— Айдать, сегодня куча паломников с караваном идет — пристроимся…

Уже вечер и мы достаточно далеко отошли от города. Ну что ж, пока все неплохо, я выбрался без потерь, живой здоровый, а это главное. Закатное солнце красило все вокруг красноватым цветом, если прикинуть, то я впервые в этом мире ушел на волю. Не выдержав, я оглянулся, даже теперь, на расстоянии, город, поражал своим величием. Высокие шпили, сверкающий королевский замок выглядывающий сверху, высокие мощные стены белого кирпича, основательные башни, похожие на гномов в боевых доспехах, храмы единого, колокольный звон, сверкающие золотом под солнцем, купола.

Я уходил, чтобы не вернуться, ну его нафиг, такое счастье. Так в моей памяти и осталось два города. Столица Лилу — один из красивейших городов: Город Тысячи Солнц, город счастливых людей, который тем прекраснее, чем дальше от его находишься. Ну и совсем другой Лилу — мрачная изнанка красивой жизни, куда выкидываются человеческие отбросы; где чтобы жить, надо предать; где люди похожи на тварей Темной стороны, где не верят никому, где под красивой фарфоровой маской скрывается чудовище, пожирающее и перемалывающее все и вся.

Вот я уже четвертые сутки в дороге, и по прежнему не устаю проклинать сложившиеся обстоятельства. От любопытного неприятного старичка я избавился к вечеру первого же дня, слишком уж любопытный попался. Впрочем, давайте по порядку.

Моя дорога была очень длинной, такая же длинная, как мой рассказ. Весь первый день я шел пешком, вглядываясь в стороны, а все, что произошло впоследствии, возникло только из-за моей трусости. Дело в том, что я очень ценю свою безопасность и безопасность моего внутреннего круга. Здесь же в моем внутреннем круге был один я, наверное именно поэтому моя собственная безопасность стала для меня идеей фикс. Я сам себе напоминал Леньку Пантелеева, который убивал людей только из-за боязни, что его кто-нибудь опознает. Я хотел избавиться от ребенка, чтобы никто не мог меня связать с произошедшими в городе событиями. Для этого достаточно было просто уйти из каравана, прибить и прикопать тельце где-нибудь в пустыне, но я не мог этого сделать. Мне казалось, что все обратят внимание на человека, который отстанет от толпы галдящих паломников и вернется чуть погодя. А если кто-то увидит? И из этих «если» оставался в караване. Учтите еще, что я первый раз выбрался на волю, мне все был в новинку. Однако пройдя совсем немного, я убедился, что моя паранойя имеет под собой все основания. По всем дорогам сновали постоянные разъезды, проверяющие всех людей и нелюдей. Мне, почему то казалось, что главное выбраться из города, там то все будет проще и легче. Иди куда хочешь, путешествуй в соответствии с представлениями о свободной фэнтезийной жизни. Именно для этой цели я приобретал бляху, но оказалось никакой пасторалью и средневековой идиллией и не пахнет. Проверки на дорогах такие, что какой-нибудь вихрь антитеррор отдыхает. Помню, что меня поразило несколько распятых вдоль дороги людей. Догнав старичка, я нерешительно спросил у него, показывая на кстати подвернувшуюся аппликацию из подгнивающего трупа и креста:

— А вот эти столбы, что это за такое?

— Да ничто, — довольно таки равнодушно отозвался он. — Бандитье энто…

— Бандиты что ли? — непонятливо спросил я.

— Ну да, — ответил он и замолчал, считая разговор исчерпанным. Мне же информация нужна была как голодному еда, поэтому я не отставал от него ни на секунду.

— Слушай, отец, а вот эти бандиты кто они? Кого они убили, ограбили?

Старик рассыпался мелким визгливым смешком. Он настолько укатывался надо мной, «дярёвней», что даже слезы выступили из глаз. Прекратив всхлипывать, он снизошел до ответа:

— Нечто таких бандитов поймаешь за просто так? Да и если получиться, разве вывесят их на просушку вдоль дорог?

Постепенно выяснялись интересные вещи. «Настоящих», если можно так сказать, бандитов, казнили строго в городах, при большом скоплении народа, полностью разъясняя, что он совершил, проводил суд и только потом казнили. Вдоль дороги же вешали обычных бродяг, обычных воришек, способных украсть курицу или перерзать семью из-за нескольких монет. Они были достаточно безвредны и ловились на месте преступления. Основным признаком этих бродяг было как раз отсутствие документов. Именно поэтому старик еще в городе пробил меня на наличие бляхи. Кроме того передвигаться по территории Людских земель свободно могли только монахи из странствующего ордена (татуировка на предплечье); менестрели (умение петь и играть) и артисты (но разрешение на представление давалось городскими властями, а они очень насторожено относились к беспаспортным). Устроиться же на работу без документов нигде не получиться, только идти в районы, наподобие тех, откуда я выполз. Гастарбайтеров не любят нигде. Если же человек хотел посетить отдаленное место, то тут было два пути: первый пойти с караваном (нужны деньги), второе — паломником (для бедноты). Одному было передвигаться просто невозможно. Одинокий человек вызывал подозрение и в качестве превентивной меры вешался на такой же крест, чтобы больше уже никого не беспокоить.

Все же остальные достаточно строго регламентировали свои передвижения.

Маги с презрением относились к окружающим и окружающие платили им тем же самым. Проверить документы у самого никчемного мага? Да Боже упаси! А уж сотворить с ним что либо, так об этом вообще никто не мог помыслить. Дело в том, что Внешний Круг магов мстил страшно, уничтожая иногда полностью род нападавшего. Поэтому ни одна проверка магов не задевала, кроме… магической. Свои собственные патрули, даже можно сказать стационарные посты, а с самозванцами они бороться умели.

Почти то же самое относилось и к дворянам, которые с презрением относились ко всем проверкам. Однако прибыв в город, правила вежливости требовали нанести визит к владетелю. Засвидетельствовать, так сказать, свое почтение. Если же ты путешествуешь инкогнито — будь любезен обзаводись подорожной. Может быть вам покажется это странным, но люди выросшие с этим считают, что это в порядке вещей и что это не такая уж большая цена, за спокойствие на дорогах. Мы же в обычной жизни не ленимся таскать с собой паспорт и предъявлять его по требованию представителей власти. Подорожную можно было выписать в любом магистрате, которая либо переписывалась с предыдущей, либо составлялась заново. Дело это было достаточно длительное, если не смазывать определенным образом механизм. Только проверка в розыскных листах могла занимать несколько недель. Говорят, что ближе к границе нравы проще и свободнее, но я это не проверял. Так вот, в пределах области, ты мог передвигаться достаточно свободно, но для далекого путешествия необходимы были бумаги. В области работала внутренняя стража, а дороги патрулировала — Королевская.

Чтобы вы меня поняли — представьте себе наглый московский патруль, выдавливающий взятку с иноземцев за регистрацию — это внутренняя стража. А теперь бойцов спецназа, занимающихся контр террористической операцией — это стража на дорогах. И те и те песьей породы, только одни дворовые шавки, а вторые волкодавы. Получалось, что попал я из огня, да в полымя. Счастье еще было, что они не особо присматривались к паломникам, переваливая эту почетную обязанность на попов, то есть, священников Единого.

Был еще один вариант, который мне подходил больше всего и я был благодарен судьбе за такой подарок. Моя импортная бляха, из-за которой я в свое время переживал. Она давала право на транзит через королевство или возможность устроиться в каком-либо из городов. И обзовите меня наглым, но я собирался воспользоваться этим роялем, никчемно валяющимся в кустах.

Ближе к концу вечера, когда мы подошли к огромному караван сараю, где могли останавливаться одновременно до трех караванов, нашу процессию разделили на несколько частей, нашу часть паломников загнали внутрь большого амбара, где дожидались несколько человек в коричневых сутанах и выбритыми тонзурами. Радостный, веселый и добродушный дедок, который нравился мне все меньше и меньше, сказал, толкнув меня в спину:

— Ну вот, сейчас распишут всех, распределят по группам и отправят завтра с утра.

Я постарался исчезнуть от паломников понезаметнее, легализовавшись уже с ребенком в караване следующего в сторону другого порта на побережье. Я петлял следы, стараясь, чтобы это выглядело естественными метаниями человека, не знающего, что делать дальше.

И вот к вечеру следующего дня мы расходились все дальше и дальше друг от друга. Теперь я был иностранцем с гостевой бляхой, пытающимся устроиться в сытой стране, да еще с ребенком.

Вы ездили на верблюде? Не катались, а именно ездили? Нет? А по морю плавали? Да? Значит Вы представляете как это оно на верблюде. Тошнит, по крайней мере, точно также. Наемник, продавший мне это проклятое аллахом животное, упирал на то, что верблюд — это не лошадь. На нем не надо учиться ездить, он экономичнее в эксплуатации и дешевле при техобслуживании, и напоминал мне менеджера, какого-нибудь автосалона, впаривающего машинку ничего не подозревающему лоху. Я конечно это подозревал глядя в его очень честные глаза, но меня прельстила мысль о том, что на нем не надо уметь ездить, в отличии от лошади. Перед моим взглядом пронеслась картинка, как я полный достоинства, солидно покачиваюсь, свысока наблюдая за измученными лошадниками, мучающимися с кормом и с пойлом. Потом представилось место отдыха, когда хозяева лошадей моют их сушат, не дают застудиться и так далее, я же в это время уже отдыхаю Не иначе иблис попутал меня с этим виденьем, потому что кивнув, я ударил по рукам с этим проходимцем. Получив деньги, он попытался испариться, но был мной пойман и допрошен на предмет управления этой скотиной. Наука оказалась несложной, как я думал, и мы расстались. Теперь же настала расплата за все мои грехи. Привычно перевесившись через бок, я попытался выблевать остатки завтрака, но только напугал окружающих утробными звуками. Ощущения были еще те, будто сидишь на круглой бочке, попеременно съезжая то на одну строну, то на другую. Кидает тебя при этом от одного горба к другому, поступь величавая и степенная, в связи с чем ты плетешься в конце каравана, глотая пыль поднятую впереди едущими счастливчиками. Хорошо, еще, что я проходил как горский житель. Их невысокие лохматые лошаденки использовались только как вьючные животные, поэтому мое явное неумение привлекало нездоровое внимание, но не вызывало недоумение.

Так мы ехали по пустыне. Наполненность дней была скудной. Вставать рано, по сигналу охраны и начинать готовить еду. Готовили все по очереди, причем моя стряпня пользовалась успехом (тупо взял за образец солянку, скидав выданные мне соленые огурцы, конскую колбасу, остатки окорока, лук, ягодки похожие на маслины и явный лайм, мелкий, зеленый и кислый, все в один котелок и сварив — сошло за горскую похлебку). После этого пойти и купить у старого Дика, перегонявшего… не знаю как сказать — табун? — верблюдей, и купит у него верблюжьего молока. Соорудить из глянянной лампадки и тряпки бутылочку с соской и покормить спокойного ребенка. Да еще не забыть подмешать туда успокаивающего, чтобы эта тварь оставалась спокойной.

Потом приготовить шабат… Как! Вы не знаете что такое шабат?! Шабат — верблюжье молоко, разбавленное водой. Пить невозможно. Но жажду утоляет на все пять с плюсом. И потом весь день монотонное качание в седле в, так называемом, большом, караване. Ничего не происходит, никаких нападений, развлечений — ничего. Длинные повозки, которые тянут невысокие лохмоногие лошади, небольшая охрана в десять человек и проклятая пыльная степь, которая не вызывает у меня никакого чувства кроме ненависти. Здесь с утра проводник может ткнуть пальцем в черочку у горизонта и проорать, что это благословленный источник вылечивающий больных. И дождавшись проявлений радости, добавить, что ночевать мы там будем завтра вечером — и оказывается прав. А сам источник представляет из себя грязную лужу, размерами меньше фонтана на Гнилой площади в Лилу. Единственная радость, караван сараи — там можно было бы даже принять ванну, если у тебя лишние деньги и ты не боишься привлекать к себе внимание. Мне же, поскольку я представлялся любящим отцом, приходилось покупать время и стирать это чудовище, испортившее мне всю жизнь. Приходилось тратить деньги не на себя, а на ребенка. Потом — я ненавижу плов, баранье мясо, чай, который полагается пить несколько чашек одна за другой. Я ненавижу дорогу, я домашний человек. Из плюсов могу заметить только следующее — я привык.

Он подошел ко мне сам: высокий, худой, замотанный в бурнус — уселся на корточки и уставился на меня своими блестящими черными глазами. Я опмешивая над огнем варево, которое по недоразумению называлось кашей, недовольно посмотрел на него.

— Пусть Единый даст тебе удачу, достойный.

— И тебе того же, уважаемый, — в ответку пробормотал я, косясь на нежданно гостя.

Как пел Высоцкий: «… и затеялся смутный, пустой разговор…», полный намеков и околичностей. Что хотел этот магриб — было непонятно, но если судить по характеристике народа, то возможно это и было решением всех моих проблем. Что я имею в виду, под характеристикой народа? Ну например: гномы работают с железом, скуповаты и щедры одновременно; тролли — тупые людоеды; эльфы — светлые и добрые, а орки едят младенцев. Так вот, хорезмец, в наших краях, равносильно — работорговец. Все оставшееся время в пути он убалтывал меня, как парень девушку на свидании, а я ломался. Мне уже, почему то, уже было мало, просто избавиться от неприятностей — мне хотелось на этом нажиться. Именно поэтому, я изображал из себя убитого горем папашу, который согласен, за долю малую, чтобы его кровиночку пристроили в хорошие руки. Хорезмец с удовольствием принял мою игру: он сочувствовал мне и сопереживал, но неуклонно гнул свою линию:

— Я же вижу как ты к ней относишься, это проклятие, постоянно видеть перед глазами ребенка из-за которого погибла твоя женщина… — голос его журчал, завораживая и вызывая на полную откровенность.

Я согласно кивал головой, но потом делал вид, будто опомнился и начинал слабо трепыхаться, как воробей в кошачьих когтях.

— Подумай, достойный, подумай…

Он исчезал как мираж, а я серьезно задумывался. В принципе ничего такого страшного он не предлагает, наоборот, предложение достаточно выгодное, я избавляюсь от балласта, плюс зарабатываю немного денег, которые мне сейчас жизненно необходимы. Я недолго убеждал себя, что это лучший вариант, чем с убийством. И пусть рассказы про жизнь всех рабов, а особенно рабынь были несколько страшноватыми — все равно я считал, что это более лучший выход, чем смерть, а тем более для меня, поскольку мне уже точно не будет ничего угрожать.

Вот и закончилась последняя неделя очень трудного пути, вдали скоро должны показаться стены Байонга. Еще день — два неспешного качания в седле и все. Очень интересный город — свободный. А этот статус говорит о многом. Правда, свобода странная, больше похожая на длинную веревку, по которой можно бегать достаточно далеко, но тем не менее…

Я передал ребенка купчине и получил деньги за него. Уже сидя на лошади, я посмотрел на ребенка в последний раз, потом на довольного купца, с рыжей крашенной бородой и спросил:

— Ты её хоть покормил?

То вскинулся, замахал руками:

— Нэ пэрэживай дарагой! Всио харашо будэт!

Глядя на прищуренный, нехорошо оценивающий, взгляд купца, я решительно прибавил ходу. Не зря он в этом герцогстве остановился, оно одно из транзитов Великого Северного Пути, по которому гонят рабов на юг. Официально герцог выказывает порицание рабовладельцам и в законах запрещает продавать людей на своей территории и покупать. Но есть один нюанс — владеть рабами можно, а на все требования Короны, в вассалитете у которой он состоит, ссылается на верность традициям и неприкосновенность торговых путей. А поскольку он очень не слабый, а войско ненамного уступает Королевскому, то воевать ему придется с войсками других вассалов Короля. Те же никогда не пойдут без причины на равного себе, боясь чрезмерного усиления Королевской Власти.

7

Отъехав подальше я остановился, сполз с верблюда, сел под деревом, снял сапоги и вытянул ноги.

— Тишина. Птички поют, хорошо.

Посмотрев на замученное животное, я равнодушно прикрыл глаза:

— Все равно продам при малейшей возможности.

И все бы ничего, но грызло меня изнутри чувство неправильности происходящего. Да, тихо, хорошо, но чего-то не хватает. Чего? Привычно прикрыл глаза, оценивая и анализируя, потом вскочил. Мне не хватало этого долбанного, орущего, срущего и достающего меня ребенка.

У человека множество основных инстинктов, самосохранения, воспроизводства и так далее, я думаю, что есть еще один, который является очень важным: это возможность заботиться о ком-нибудь. Не зря даже у самого отъявленного бандита и душегуба, на счету которого множество жертв, есть уголок в душе, о котором никто и не подозревает. Самые страшные убийцы не редкость сентиментальны: любят маму, котят, ребенка и так далее. Могло ли меня так же скрутить? Ладно эти недоноски с их средневековьем, но я то цивилизованный человек! Мысленно я поставил знак равенства между словами цивилизованный человек и подлец, поскольку личностные характеристики у них перекрываются на девяносто процентов. Значит вопрос стоял так, являюсь ли я настолько подлецом, чтобы быть до безобразия сентиментальным? И почему это произошло? Посоле того как я попал сюда, условия для жизни были мягко говоря неблагоприятными. Благодаря случайности, удаче и прочей белиберде, мне удалось начать подниматься из той грязи в которую меня втоптали обстоятельства. Кстати вот еще пример «цивилизованного» человека, он сам ни в чем не виноват — всегда виноваты «обстоятельства». Мне почти удалось это и если бы не ребенок, то со временем из меня могло бы получиться «цивилизованное существо». Должен ли я его ненавидеть или у меня сработал стокгольмский синдром? Я не знаю. Стоило ли менять что либо? Тоже не знаю. Крепло убеждение, что все-таки я где-то крепко лажанулся, наряду с чувством неотвратимости происшедшего.

Прикрыв глаза, я постарался быстро придумать, как можно все исправить, попутно по интеллигентской привычке жалея себя, пока тихий голос меня не окликнул:

— Эгей!

Моментально открыв глаза, я сделал движение к сумке, но не преуспел в этом. Прямо передо мной, стоял человек с породистым, злым лицом и бешеными фиалковыми глазами. Все ничего, но острие его меча, нежно холодило кожу горла. Моего горла. Привычно прошептав про себя:

— У-у, эльфийское отродье, — я прикрыл глаза, смиряясь со своей неминучей смертью.

Эльфы не любят людей, этот явно не исключение. Вкрадчивый, липучий голос, вязнущий в ушах патокой:

— Не дергайся! Во всем надо искать хорошие стороны. Вот ты обоссался и тебе стало немного теплее. Правда?

Тут же раздались шаги и чей-то укоризненный голос произнес:

— Милорд, что ж Вы так кидаетесь? А если б он не один был?

Осторожно скосив глаза, я увидел седоусого стражника, как на картинках. Из тех, кто вместе со своим господином с малолетства и воспитывают его в правильном русле. Что порадовало, так это герб свободного города Байонга. В свободных городах и в торговых анклавах городов, Его Величество ставил всегда своих сторонников, причем очень не бедных, что вкупе с молодостью не давало превратить такой город в свою кормушку. А в любом свободном городе — рабство вне закона.

— Дядька, — подтверждая мои измышления, сказал, все таки полукровка, отвлекаясь от меня, — я уже вырос!

Меч по-прежнему упирался в ложбинку, не давая не то что двигаться, а и дышать позволяя через раз.

— Да я вижу, что вырос, — проворчал тот, но предусмотрительно продолжать не стал.

Вместо этого подошел ко мне поближе, но не приближаясь, что бы не перекрывать обзор двоим с арбалетами, страхующими своего господина. Полуэльф, даже не поглядев по сторонам, плавно во что-то перетек, ловко сунув короткий меч за спину и отошел, присев на второй обломок бревна.

Дядька скорчил угрожающую харю и спросил сурово:

— Хто таков? Кому служишь?

Это к через х показалось настолько знакомым, что я мгновенно ощутил вкус сала, горилки и незалежности, да и сам дядька поневоле ассоциировался с Тарасом Бульбой. Быстро перебирая все варианты, я не находил выхода. Чтобы я ни сказал, все могло быть использовано против меня, может поэтому я принял решение, о котором в дальнейшем бывало что и сожалел. Я потер еще раз горло и, искоса глянув на ратников, бросился этому эльфийскому выкормышу в ноги:

— Ваша высокоблагородие, — выл я — не велите казнить велите слово молвить.

Вопль мой представлял, что-то среднее, между плачем Ярославны, челобитной и жалобой на произвол и самоуправство. Если вкратце, то я жаловался на пройдоху купца, не особенно упоминая, что он купец, но вставив пару раз похищенного ребенка. Естественно, что я в рассказе был белый и пушистый, а сволочной магриб — седой и волосатый. Странная штука правда, стоит чуть сместить акценты, как из обычного человека, можно получить чудовище; ну и соответственно, наоборот. Поэтому моего вопля оказалось достаточно, чтобы меня начали заинтересованно расспрашивать.

Я трясся на своем лохматом и блохастом чудовище, под присмотром дохлого и злого солдатика, постоянно покрикивающего на меня, а в башке звучало:

— Мы Красная кавалерия и про нас, былинники речистые ведут рассказ, о том как в ночи ясные, о том как в дни ненастные мы смело мы гордо в бой идем…

Добравшись до большой поляны, где останавливались три повозки хорезмца, солдатики начали кружить по поляне, чуть ли не обнюхивая кусты. Начальник с отсутствующим видом бродил по кустам, пока к нему не подвалил седоусый:

— Милорд, по ходу действительно работорговец получается, — и он поволок его к каким то ямкам в земле.

— Вот, — торжествующе сказал он, — сюда вбивались зацепы, для строптивых пленников.

Полуэльф сидел на корточках, прикрыв глаза и вслушиваясь непонятно во что.

— Это они, — сказал он внезапно открывая глаза. — И мы должны их догнать, до того как они уйдут из приграничной зоны.

Снова все поскакали на лошадей и оправились играть в догонялки. Я же тихонько радовался, что у них есть свой интерес в этой разборке, поскольку вряд ли бы они нарушили пограничную зону из-за непонятного придурка на верблюде и его, якобы, дочери.

Мы догнали их через три часа, двигался обоз неторопливо. Никакого хитрого маневра не было. Увидев пыливший вдалеке обоз, полуэльф скоамандовал:

— В атаку!

И все заверте… Честно говоря, я был разочарован, никакой хитрой тактики, засад там каких-нибудь. Просто толпа конников помчалась на обоз купца. Охрана обоза выстрелила несколько раз в нашу сторону, кое кого даже зацепив. Наши стреляли в ответ. Настроившись на длинный серьезный бой я был разочарован, все кончилось моментально, за исключением личного телохранителя купца.

Вот не люблю я диких орков и все. Грубые они, наглые — себя пупом земли считают. Бойцы, говорят, они хорошие и слово держат, но других существ считают ниже себя. Вот заключил ты с орком контракт на свою охрану, служит он у тебя год, удары на себя принимает, от смерти спасает, по дружески разговаривает, а контракт кончился и все — никакой дружбы, может ночью зарезать, ограбить и уйти. Для него это в порядке вещей. Поэтому этих воинов и нанимают с оглядкой. Вот и сейчас, высокий орк, под два метра ростом, с мощным плечами, чуть зеленоватой кожей, грубой и поросшей мелким жестким волосом, с тоской смотрел на окружающих его бойцов, понимая, что ничем хорошим для него это не кончиться. Неожиданно заговорил эльф:

— Здравствуй, Последний из рода.

Орк вскинул глаза:

— И тебе привет, непринадлежащий никому — голос грубый, слова произносятся с натугой и непонятным акцентом, видимо гортань не привыкла к таким звукосочетаниям.

Было заметно, что полуэльфу это не понравилось, губы превратились в две тонкие ниточки, пальцы побелели, стиснув поводья; взгляд стал острым как нож в спине. Еще бы, орки еще большие снобы, чем эльфы. Если эльфы хотя бы не отказывают в праве на существование другим расам, ревностно отстаивая свою перворожденность, то орки считаю себя избранным народом, которых Великий Отец поставил над всеми, ко «всем» относятся остальные разумные расы, отличающиеся от животных только умением разговаривать. Причем и темных орков за своих не считают. Это не мешает им наниматься и служить да еще получать за это деньги. Ну и с таким отношением к другим исчезают целыми родами. Вот и сейчас этот орк ответил оскорблением на вполне законный вопрос, поскольку он один, то логично было предположить, что он оставшийся последним представитель рода, не вошедший в другой и доживающий остаток длинной жизни. Если бы было не так, то их было бы минимум трое. В ответ он обидел эльфа, сказав, что он не относиться ни к одному из разумных существ. А ведь так мог бы жить, эльф не настроен был убивать его.

Все это я думал глядя, на валяющуюся груду мяса под ногами тип с фиолетовым глазами, который как раз сейчас писал на неё, записывая себе в кровники всех орков этого рода.

В это время приволокли купца и какого то паренька, избитого то такой степени, что мне вспоминались английские бифштексы. С кровью.

Что интересно, о парне разговор не шел, обнявшись с командиром, тот где-то потерялся, а восстанавливать справедливость начали за мой счет.

— Э, дарагой? Зачэм так шютишь? Я чэстно иё у тэбя купыл!

— Так все-таки купил? — нехорошо ощерился седоусый.

Полуэльф равнодушно смотрел в облака, его два десятка с нехорошими улыбками сжимались в тугое кольцо. Глаза купца забегали:

— Слющай, шютка, да! — и натужно рассмеялся.

Что меня всегда поражало, без игры на публику, на своих соотечественников большинство народа ничего из себя не представляет. Легко принять смерть на глазах изумленных зрителей, красиво погибнуть, прерывающимся голосом шепча последние слова. Или кинутся на сонм вооруженных врагов с одним кинжалом, рыча как берсерк. Но если предстоит простая смерть, о которой никто и не узнает, весь героизм может пропасть. Проявлять героизм в такой ситуации может действительно только герой, извините за тавтологию.

Купец не был таким героем.

Я стоял, боясь дальнейших разборок, а ну как этот урод сумеет их убедить в том что я и правду продал девочку. Возможно у полуэльфа его глупые предрассудки по работорговле распространяются и на таких как я. Дело близилось к развязке, растрепанного и потерявшего весь лоск хорезмца, подтащили к дереву. Тот ужом крутился в руках конников эльфийской помеси, и вопил на своем языке. Сноровисто спеленав его обрывками его же одежды, ему накинули петлю на голову. После чего вполоборота наблюдающий за этим мелкий начальник из отряда, тронул пятками бока лошади. Веревка натянулась, вопли прекратились, только дурно пахнущее тело немного поизвивалось под дружный гогот собравшихся. Да уж, сразу видно, что работорговцев здесь не очень любят. После этого занялись остальными выжившими, как мне казалось, пошла элементарная зачистка, чтобы не оставлять свидетелей рейда на чужой земле. Команда трофейщиков шустро штырила по телегам и вещам потерпевших. Я же стоял не зная что делать дальше. Весь в холодном поту я отступил в сторону, беспомощно держа ребенка в руках и не зная, за что хвататься. То ли мне стоит линять, пока на меня не обращают особого внимания, то ли стоит оставаться на месте. В первом случае я автоматически превращаюсь в дичь, во врага, а как здесь поступают с врагами — я видел. Во втором случае, есть шанс уцелеть, все таки прикрываясь мной, они развесили для просушки эту кучку на дереве. Бросив думать, я направился к вещам, лежавшим небрежными кучками, там где их осматривали.

Ловя спиной внимательные взгляды, я обошел несколько телег, ища свое. Наконец увидев детские шмотки, я остановился. Кому бы дать ребенка подержать? Внимательно наблюдавший за мной седоусый, подошел и грубовато сказал:

— Собери давай по быстрому се, что понадобиться…

Стараясь сдержать дрожь в руках, я в беспорядке набивал в подвернувшийся вещмешок какие-то тряпки, еду, что то еще, старательно обходя мало-мальски ценные предметы. Наконец я выпрямился и со вздозом завязал горловину вещмешка. Старый солдат, отдал мне ребенка и жестом отправил к моему транспортному средству.

Мы выезжали с места грабежа обоза. Мертвые валялись на дороге, кони старательно обходили их. Разоренные телеги стояли рядком, без лошадей, только в одной из них оставалась неразделанная конина, убитая чей-то стрелой. Те кто выжил при нападении, были с выдумкой развешены на огромном дереве, как мне сказали мэллорне (как правильно писать не знаю, написал так как сказал эльф).

Покачиваясь в седле вместе с остальными, я тихонько улыбался. Настроение у окружающих меня бойцов было хорошее, у меня тоже, ребенок привычно устрое в заплечной котомке, так, что только голова высовывается наружу. Из пограничной зоны мы выехали, седоусый, пристроившийся ко мне, что то негромко рассказывал, по моему, расписывая все прелести своего города, а я невпопад кивал.

Как все-таки удачно получилось с этими вояками! Рояль в кустах, скажете Вы? Да и наплевать! Главное, что я сумел им воспользоваться.

Если кто-то попытается найти здесь мораль, обосновать, осудить или оправдать мои действия — пусть идет в жопу. Если я сам себя не понимаю, то как кто-то может судить за меня и копаться в моих чувствах и мыслях. Психологи, блин, мать Вашу за ногу, фрейды с юнгами.

Понемногу я начал участвовать в разговоре:

— А зачем он эльфа оскорбил? — тихонько спросил я у седоусого.

Тот хмыкнул:

— Рассчитывал, что за такое, его пытать будут, да и убивать по всем правилам хорошего тона да в соответствии с высоким искусством, а это процедура очень долгая. За это время могла помощь местного барончика подоспеть и пусть не он, но его наниматель бы остался в живых. Он же видел, что бойцы в рейде на чужой территории, так что все его слова не были самодурством, а во всем присутствовал трезвый расчет.

Седоусый вздохнул и уже громко спросил меня, резко меняя тему разговора:

— А теперь куда?

— Не знаю, — улыбнулся я. — Мамка наша померла, одни мы с ней остались, в город какой-нибудь подадимся. Пока, правда, не знаю в какой.

— Эт правильно, одобрил мое решение Сван. — А то давай к нам в город! Там и жену себе подыщешь, а кормилицей я тебя обеспечу. У меня у племянницы двойня, а титьки — ВО! — он показал руками, что то похожее на два огромных арбуза, — так что и своих выкормит и твою выкормит.

Судя по безобидным подколкам зазвучавшим со всех сторон, тема была не новой, титьки свановой племянницы зазвучали в разных вариациях, на тему того, что мол не возьмет ли она в подкидыши кого-нибудь из здесь присутствующих воинов, поскольку ни один из них не откажется от такой кормилицы.

Сван отвечал, а потом, махнув на них рукой, сказал:

— Да ладно с ними, охальниками. Пусть балагурют.

Полуэльф, со смеющимися глазами, слушающий эту перебранку, построжел лицом и властно скомандовал:

— По коням! Скоро здесь будут тяжеловооруженные гости!

Закончив увязывать в пару узлов свое барахло, к которому я без зазрения совести доложил несколько не подошедших содатам вещей, я взвалил их на запасную кобылку, спертую из обоза, взгромоздился на свой транспорт, крепко прижал ребенка к себе и ответил:

— А наверное к вам в город и поеду. Душевные вы люди.

Зашумев, воины одобрили мой выбор, я же удостоился со стороны полуэльфа внимательного взгляда и почувствовал, что сделал правильный выбор, возможно только что спасший мне жизнь.