Тшай: Планета приключений

1

В трех тысячах километров к востоку от Перы аэропаром, летевший в глубине Мертвой степи, вздрогнул, какое-то время плавно скользил по воздуху, после чего начал проваливаться и крениться самым угрожающим образом. Адам Рейт в смятении обернулся к бельведеру управления на корме, подбежал туда. Открыв бронзовую крышку спиральной раковины двигателя, он всматривался в хитросплетения ажурных завитков, гравированных цветочных орнаментов и ухмыляющихся бесовских рельефных масок, с почти злонамеренной капризностью скрывавших устройство двигателя[2]. К нему присоединился дирдирмен Анхе-ат-афрам-Аначо.

Рейт спросил: «Что-то не так — ты в этой системе разбираешься?»

Поглаживая бледный нос, Аначо пробормотал что-то о «старомодных драндулетах часчей» и «заведомо безрассудной экспедиции». Рейт привык к маленьким слабостям тщеславного дирдирмена — тот не хотел ни признавать свое невежество, ни заниматься вопросом, с его точки зрения недостойным изучения.

Воздушный паром затрясся мелкой дрожью. Одновременно из установленной в раковине черной деревянной коробки с четырьмя рогами по углам послышались тихие скребущие звуки. Аначо надменно постучал по коробке костяшками пальцев. Вибрация и скрип прекратились. «Коррозия, — поставил диагноз Аначо. — Износ, вызванный побочными электромагнитными эффектами; оборудованию не меньше ста лет. По-моему, это привод Хейзакима Бурса — неудачная система, дирдиры ее не применяют уже лет двести».

«Отремонтировать ее можно?»

«Откуда мне знать? Предпочел бы не иметь дела с такими вещами».

Они стояли, прислушиваясь. Двигатель равномерно журчал. В конце концов Рейт закрыл раковину и вернулся вместе с Аначо на носовую палубу.

Траз, отстоявший ночную вахту, спал, свернувшись клубком на узком диване. Под вычурно разукрашенным носовым фонарем в зеленом кресле с мягкой обивкой сидела Йилин- Йилан. Волосы ее развевались на ветру. Подложив под себя ногу, она оперлась на фальшборт, опустила подбородок на руки и неподвижно смотрела на восток, в сторону Катта. Так, не говоря ни слова, она просиживала часами. Рейт затруднялся объяснить себе ее поведение. В Пере она томилась тоской по Катту — только и говорила, что об удобствах и красотах Синежадентного дворца, о том, как благодарен будет ее отец, когда Рейт привезет ее домой. Она расписывала восхитительные балы, феерии, банкеты на воде, маскарады, игры и танцы, занимавшие воображение яо по мере наступления тех или иных «раундов». («Что вы называете раундами?» — спросил как-то Рейт. Йилин-Йилан, Роза Катта, засмеялась радостно и возбужденно: «То, как вещи происходят, какими они становятся — не больше и не меньше! Каждый должен знать о переменах, а самые догадливые готовятся заранее — потому-то они и догадливые! Все это ужасно весело».) Теперь, когда они наконец отправились в Катт, Йилин-Йилан изменилась. Замкнутая, отстраненная, она уклонялась от расспросов. Рейт только пожимал плечами и отворачивался. Близости между ними уже не было. «Наверное, так лучше и для нее, и для меня», — уговаривал он себя. Тем не менее, ему не давал покоя вопрос: почему?

Цель полета была двоякой. Во-первых, Рейт выполнял обещание вернуть девушку к отцу; во-вторых, в Катте он надеялся найти технические возможности для постройки космического корабля, пусть даже небольшого и примитивного. Выполнению второй задачи помогло бы содействие господаря Синежадентного дворца, вероятное в случае достижения первой цели. Так или иначе, требовалась поддержка влиятельного лица.

Путь в Катт лежал через Мертвую степь, вдоль южных отрогов Ойзан-Алайских гор, на северо-восток по степи Лок- Лу, через пустыню Жааркен и пролив Аченкина в город Нерв. В Нерве, на северном берегу Чарчана, было налажено регулярное сообщение с Каттом. Поломка воздушного парома на любом этапе до прибытия в Нерв означала бы катастрофу. Как будто для того, чтобы подчеркнуть это обстоятельство, паром время от времени кренился и терял высоту, но всякий раз выправлялся и продолжал лететь плавно.

Шли дни. Под паромом в бледных лучах Карины 4269 стелилась чуть волнистая равнина мышастых серовато-коричневых тонов — Мертвая степь. Перед заходом солнца аэронавты пересекли величественную полноводную реку Ятль, после чего летели всю ночь, озаряемые двумя лунами — розовой и голубой, Азом и Бразом. Поутру с севера показались приземистые холмы, мало-помалу повышавшиеся, чтобы со временем превратиться в крутые вершины Ойзан-Алая.

Ближе к полудню путники приземлились у небольшого озера — требовалось пополнить запасы воды. Траз опасливо озирался: «Зеленые часчи где-то поблизости». Он указал на лес в полутора километрах к югу: «Прячутся, следят».

Баки еще не наполнились, когда из леса ринулась банда зеленых часчей — сорок всадников на двуногих скакунах. Йилин-Йилан возвращалась на палубу с непонятной медлительностью, Рейту пришлось ее подгонять. Аначо дернул рычаг управления подъемниками — пожалуй, слишком резко. Паром стало подкидывать и бросать из стороны в сторону в такт чихающим перебоям двигателя.

Рейт подбежал к раковине на корме, распахнул ее и огрел кулаком черную коробку — раз, другой, третий. Шумы прекратились. Паром неохотно поднялся в воздух, когда передовые бойцы, вращавшие трехметровыми мечами, были уже в двух шагах. Натянув поводья, всадники вскинули арбалеты — взметнулся град длинных железных стрел. Но паром набирал высоту: только две или три стрелы на излете ударились в днище и отскочили.

Лихорадочно содрогающийся летательный аппарат несло на восток. Зеленые часчи бросились в погоню. Двигатель шипел и стучал. Паром, кренясь и рыская, то и дело головокружительно нырял носом. Преследователи постепенно отстали.

Тряска становилась невыносимой. Рейт снова и снова колотил черную коробку, но без заметного эффекта. «Так дальше нельзя, двигатель нужно ремонтировать!» — сказал он дирдирмену.

«Можно попробовать. Сперва мы должны приземлиться».

«В степи? За нами часчи!»

«В полете ничего не починишь».

Траз показал на север, где выветренное плечо предгорий кончалось группой отдельно стоящих утесов: «Лучше всего спуститься на столб с плоской вершиной».

Аначо осторожными толчками повернул паром к северу, чем вызвал пугающую бортовую и килевую качку — нос парома стал совершать прерывистые круговые движения подобно собирающемуся упасть волчку.

«Держись!» — кричал Рейт.

«Боюсь, до первого столба не дотянем», — бормотал Аначо.

«Садись на второй!» — гневно приказал Траз. Действительно, в отличие от крайнего, следующий каменный палец с отвесными склонами послужил бы превосходным убежищем — если паром мог удержаться в воздухе достаточно долго.

Аначо сбавил скорость до минимума. Порхая подобно брошенному перу, дрейфующий паром преодолел в наклонном спуске провал между останцами и приземлился на вершине второго. Отсутствие движения опьяняло, как тишина после оглушительного грохота.

Разминая одеревеневшие руки и ноги, путешественники спустились с палубы. Рейт с отвращением взирал на пустынный горизонт — трудно было представить себе место, более отрезанное от мира, чем вершина стодвадцатиметрового утеса в глубине Мертвой степи. Всякая надежда на быстрое и безопасное прибытие в Катт испарилась.

Подойдя к краю обрыва, Траз смотрел вниз: «Отсюда мы не слезем».

В аварийный комплект, оставшийся у Рейта после крушения разведочного бота, входили пистолет, стрелявший взрывчатыми иглами, аккумулятор, электронный бинокль-телескоп, нож, антисептические средства, зеркало и триста метров крепкого тонкого шнура. «Спуститься-то мы спустимся, — сказал Рейт, — хотя я предпочел бы лететь». Повернувшись к Аначо, укоризненно созерцавшему аэропаром, Рейт спросил: «По-твоему, его можно починить?»

Аначо брезгливо потер ладони длинных белых рук: «Тебе должно быть известно, что меня не готовили к такой работе».

«Покажи, что сломалось, — сказал Рейт. — Я как-нибудь разберусь».

Шутовская физиономия Аначо вытянулась пуще прежнего. Рейт был ходячим опровержением его самых заветных аксиом. Согласно традиционному учению дирдирменов, они и дирдиры вылупились из одного первородного яйца на родной планете дирдиров, Сиболе. Истинными, чистокровными людьми были только дирдирмены. Остальные, малоразвитые недолюди, возникли по прихоти природы. Аначо не мог совместить знания и способности Рейта со своими предрассудками и относился к нему с причудливо противоречивыми чувствами завистливого неодобрения, ревнивого восхищения, неохотной преданности. Теперь, ни за что желая позволить Рейту превзойти его еще на одном поприще, Аначо поспешил на корму аэропарома — его продолговатая голова с бледным лицом паяца скрылась в раковине двигателя.

На выветренной вершине останца полностью отсутствовала растительность. Местами попадались неглубокие промоины, полузасыпанные крупнозернистым песком. Йилин-Йилан бродила по площадке вялыми капризными шагами. На ней были серые шаровары, блуза и черный вельветовый жилет поверх блузы — наряд жителей степей. Рейту пришло в голову, что ее изящные ножки в мягких черных туфлях, скорее всего, были первыми, ступившими на шершавый серый камень утеса... Траз стоял на краю обрыва и пристально смотрел на запад. Рейт подошел туда же, взглянул на далекую безрадостную степь, но ничего не увидел.

«Зеленые твари знают, что мы здесь», — сказал Траз.

Рейт снова внимательно изучил степь, от низких черных холмов на севере до туманной дымки южного горизонта. Не замечая ни мимолетного движения, ни облачка пыли, он вынул сканоскоп — бинокль-фотоумножитель — и стал вглядываться в буровато-серую мглу. Вскоре он различил прыгающие, как блохи, темные точки: «И правда, вот они!»

Траз кивнул без особого интереса. Рейт усмехнулся, забавляясь мрачновато-величественной житейской мудростью подростка. Вернувшись на паром, он спросил дирдирмена: «Как дела?»

Плечи согнувшегося Аначо раздраженно дернулись: «Смотри сам».

Рейт тоже нагнулся, всмотрелся в лабиринт мелких компонентов, заполнявший вскрытую черную коробку. «Отказ вызван коррозией и старением металла», — сказал Аначо, показал пальцем: «Здесь — и вот здесь — я попробую установить новые контакты. Без инструментов и подходящего оборудования это непросто».

«Значит, сегодня мы не улетим?»

«В лучшем случае справлюсь к полудню завтрашнего дня».

Рейт обошел вершину останца по краю — не больше трехсот-четырехсот метров — и слегка приободрился. Со всех сторон спускались отвесные стены, ребристые выступы образовывали расщелины и пещеры только в основании утеса. Он не видел, каким образом зеленые часчи могли бы незаметно или быстро взобраться наверх, и сомневался в том, что они решились бы на столь опасное предприятие ради банального удовольствия прикончить несколько человек.

Старое бурое солнце низко висело на западе — длинные тени Рейта, Траза и Йилин-Йилан растянулись поперек плоской вершины. Девушка, долго стоявшая в молчании лицом к востоку, наконец повернулась к спутникам, понаблюдала за Тразом и Рейтом, медленно, нехотя пересекла разделявшую их полосу песчаника и присоединилась к ним: «На что вы смотрите?»

Рейт показал, протянув руку. Зеленых всадников можно было различить невооруженным глазом — темные пылящие пятнышки, бесшумно дрожащие, подпрыгивающие в далекой бешеной скачке.

Йилин-Йилан вздохнула: «Нас преследуют?»

«Надо полагать».

«Мы можем отбиться? У нас есть оружие?»

«На пароме стоят пескометы.[3] Если часчи заберутся на утес в темноте, это может плохо кончиться. Днем беспокоиться не о чем».

Губы Йилин-Йилан покривились, задрожали. Она сказала, почти беззвучно: «В Катге я спрячусь в самом дальнем гроте Синежадентного сада — навсегда. Если я когда-нибудь вернусь».

Рейт обнял ее за талию — она неподатливо застыла.

«Конечно, ты вернешься — и станешь жить-поживать, как ни в чем не бывало».

«О, нет! Другая станет Розой Катта — ну и ладно, ну и прекрасно... пусть только не выбирает Йилин-Йилан цветком из своего букета».

Рейт не понимал ее пессимизма. Раньше девушка стоически переносила испытания, а теперь, когда можно было рассчитывать на возвращение, замкнулась. Рейт глубоко вздохнул и отвернулся.

Зеленые бандиты были меньше чем в двух километрах. Рейт и Траз отошли от края площадки, чтобы не привлекать внимание — на тот случай, если часчи не знали, где приземлился паром. Всякая надежда на это скоро исчезла. Зеленые часчи подскакали к подножию останца, спешились и теперь стояли, глядя вверх на отвесные стены. Осторожно выглядывая, Рейт насчитал сорок толстоногих, толсторуких существ, ростом больше двух метров, покрытых зеленой чешуей с металлическим отливом, наподобие ящеров-панголинов. Их маленькие лица под нависшими буграми черепных коробок напоминали увеличенные под микроскопом жестокие черты хищных насекомых. Часчи носили кожаные передники и наплечные ремни. Любые рапиры, шпаги и мечи на Тшае казались Рейту чрезмерно удлиненными и неудобными в обращении. Тяжелые трехметровые мечи часчей только подтверждали это наблюдение. Некоторые разбойники зарядили арбалеты — Рейт отскочил, чтобы не подвергаться обстрелу. Он подумал, что на головы нападающих можно было бы сбрасывать валуны, но, осмотревшись, не нашел на вершине подходящих больших камней.

Снова взобравшись в седла, четверо часчей стали объезжать останец, осматривая обрывистые склоны. Траз бежал вдоль края площадки, следя за ними.

Часчи-разведчики скоро присоединились к основной группе, разразившейся приглушенным рокочущим ворчанием. У Рейта возникло впечатление, что их не слишком привлекала перспектива рискованного скалолазания. Часчи разбили лагерь, привязали скакунов, вложили в бледные пасти животных какие-то темные липкие комья, развели три костра и стали варить такие же комья для себя. Наконец, присев на корточки и пригнувшись, как огромные жабы, бандиты принялись безрадостно поглощать содержимое котелков. Солнце поблекло в западной дымке и скрылось, степь погрузилась в темно-коричневую мглу. Аначо отошел от парома и взглянул с обрыва на зеленых часчей. «Малые занты, — объявил он. — От великих зантов и других орд их отличают удлиненные височные шипы — смотри, их заметно даже отсюда. Несущественное племя».

«В сложившейся ситуации они выглядят достаточно существенно», — возразил Рейт.

Траз неожиданно встрепенулся и протянул руку вниз. В расщелине между вертикально уплощенными ребрами основания утеса застыла высокая тень: «Фунг!»

Рейт достал сканоскоп — действительно, под останцем стоял фунг. Откуда он взялся, трудно было сказать.

Фунг — трехметрового роста, в мягкой черной широкополой шляпе и черном плаще — выглядел гигантским кузнечиком в судейском облачении.

Рейт наблюдал за медленными движениями хитиновых пластинок-усиков, жующих воздух над ввалившимся подбородком. Фунг созерцал зеленых часчей с философским безразличием, хотя те сгорбились над горшками меньше, чем в десяти метрах от него.

«Юродивая тварь! — шептал Траз, блестя глазами. — Подожди, сейчас он начнет выкидывать фортеля!»

Фунг дотянулся до земли сухими длинными руками, поднял небольшой тяжелый валун и рывком подбросил его очень высоко в воздух. Камень свалился точно на спину пригнувшемуся к котелку ящеру.

Зеленые часчи вскочили, свирепо воззрившись на вершину утеса. Фунг стоял неподвижно — тень среди теней. Пришибленный часч лежал лицом в пыли, совершая конвульсивные плавающие движения руками и ногами.

Фунг украдкой подобрал другой увесистый булыжник и снова высоко подкинул его — но на сей раз его движение не осталось незамеченным. С яростным визгом часчи схватились за мечи и бросились в атаку. Фунг величаво шагнул в сторону, после чего, развевая плащом в хаотическом вихре прыжков и поворотов, выхватил огромный меч из руки ближайшего часча и принялся рубить и колоть — пританцовывая, стремительно кружась, вращая и размахивая мечом, как спичкой, во всех направлениях, бесцельно, как попало. Часчи рассыпались кто куда. Трое или четверо упали, подкошенные. Фунг скакал с места на место, кромсая и рассекая все вокруг — воздух, пламя костров, зеленых часчей — как вышедшая из повиновения заводная игрушка.

Пригибаясь к земле и увертываясь короткими зигзагообразными перебежками, часчи снова окружили фунга, стали наскакивать, колоть, подсекать. Фунг внезапно отбросил меч, как ужаленный — и был мгновенно изрублен на куски. Кувыркаясь в воздухе, отделенная от туловища голова упала, все еще в мягкой черной шляпе, в трех метрах от костра. Рейт рассмотрел ее в сканоскоп. По-видимому, голова сохраняла сознание и невозмутимо созерцала огонь — челюстные пальпы медленно шевелились.

«Голова живет несколько дней, пока не высохнет, — хрипло сказал Траз. — Понемногу замрет, отвердеет».

Не обращая внимания на останки фунга, выжившие зеленые часчи тут же навьючили пожитки, оседлали скакунов и через пять минут скрылись в темноте. Голова фунга одиноко предавалась размышлениям в отсветах пламени.

Какое-то время Рейт и его спутники провели, сидя на корточках у обрыва и глядя в ночную степь. Траз и Аначо опять спорили о природе фунгов. Траз утверждал, что фунги появляются на свет в результате неестественного совокупления пнумекинов с трупами пнуме: «Семя развивается и растет в гниющей плоти, как древесный червь в трухлявом пне. В конце концов кожа рвется, и из трупа вылезает молодой фунг, похожий на лысого ночегонча».

«Вздор, детский лепет! — с безмятежным снисхождением отвечал Аначо. — Несомненно, они размножаются так же, как пнуме — процесс сам по себе поразительный, если верить тому, что я слышал».

Траз, заносчивостью не уступавший дирдирмену, холодно возражал: «Ты говоришь с такой уверенностью, будто сам участвовал в процессе. Приходилось ли тебе видеть двоих фунгов вместе или фунга, охраняющего детеныша?» Траз презрительно выпятил губу: «Нет! Они живут порознь, отшельниками — безумие не позволяет им плодиться!»

Аначо покачал пальцем нравоучительно поднятой руки: «Пнуме тоже почти никогда не встречаются группами, их и поодиночке-то редко увидишь. Тем не менее, они преуспевают, размножаясь своим достопримечательным способом. Поспешные обобщения рискованны. На самом деле мы практически ничего не знаем ни о фунгах, ни о пнуме, хотя давно уже заселили их планету».

Достаточно рассудительный, чтобы признать убедительность логики Аначо, Траз был слишком горд, чтобы отказаться от своей точки зрения, и ограничился нечленораздельным ворчанием. Аначо, в свою очередь, не показывал, что придает какое-то значение достигнутому кратковременному преимуществу. Рейт подумал, что со временем эти двое, может быть, даже научатся ладить друг с другом.

Утром Аначо снова возился с двигателем, пока остальные ждали, стуча зубами — с севера налетали порывы ледяного ветра. Траз угрюмо предсказал дождь. Небо стало постепенно затягиваться сплошной пеленой, с вершин северных холмов пополз туман.

Наконец уставший дирдирмен с отвращением бросил инструменты: «Я сделал все, что мог. Можно лететь, но контакты снова перегорят, и довольно скоро».

«Сколько, по-твоему, они продержатся? — спросил Рейт, замечая, что Йилин-Йилан повернулась к ним и прислушивается. — Дотянем до Катта?»

Аначо прихлопнул ладонями, быстро перебирая пальцами — забыв, что дирдирская жестикуляция непостижима для его спутников: «До Катта, по запланированному маршруту? Не выйдет. Двигатель разваливается на глазах».

Йилин-Йилан опустила глаза и отвернулась, ломая руки.

«Повернув на юг, мы могли бы долететь до Коада на проливе Дван-Жер, — продолжал Аначо, — а оттуда переплыть Драшад на корабле. Такой путь значительно дольше, но в конце концов позволит добраться до Катта».

«Как видно, у нас нет выбора», — сказал Рейт.

2

Некоторое время они летели на юг вдоль широкой реки Набиги над самой водой — в этом режиме пневмореактивные подъемники аэропарома подвергались наименьшей нагрузке. Набига плавной дугой повернула к западу, отделяя Мертвую степь от Аманской. Продолжая путь на юг, паром летел над негостеприимной страной сумрачных лесов, трясин и болотистых лугов. Уже через день под ними снова расстилалась степь. Вскоре они заметили далекий караван — вереницу фургонов на высоких колесах, громоздких домов на подводах. В другой раз им повстречался отряд кочевников с красными оперенными амулетами на плечах. Кочевники бешено скакали по степи наперерез и долго не прекращали погоню, но мало-помалу отстали.

Ближе к вечеру воздушный паром мучительно медленно перевалил через беспорядочное скопление холмов с бурыми и черными склонами. Управляемый Рейтом дряхлый летательный аппарат нырял и рыскал, черная коробка издавала зловещий кашель, днище почти задевало за вершины черных древовидных папоротников. Проскользнув над хребтом на высоте человеческого роста, паром внезапно оказался посреди стойбища пляшущих, скачущих существ в развевающихся белых мантиях — по всей видимости, людей. Увертываясь и падая на землю, прыгуны негодующе вопили, а напоследок дали залп из мушкетов. Паром избежал попадания только благодаря случайно блуждающей траектории полета.

Всю ночь путники летели над дремучим лесом. Наутро они смогли рассмотреть его — сплошной ковер черных, зеленых и коричневых полос, развернувшийся до горизонта. Траз объявил, что Аманская степь кончилась, и под ними теперь леса Большого Дадуза. Аначо снисходительно настаивал на том, что Аманская степь продолжается, и в подтверждение демонстрировал карту, указывая длинным белым пальцем на топографические обозначения.

Сердитое широкое лицо Траза упрямо хмурилось: «Это леса Большого Дадуза — дважды, будучи вождем-Онмале, я водил сюда крутов[4] собирать целебные и красильные травы!»

Аначо отложил карту. «Наименование местности несущественно, — сказал он. — Лес это или степь, нам еще лететь и лететь». Услышав очередной подозрительный хлопок в кормовой раковине, он критически прищурился: «По-моему, в лучшем случае мы едва дотянем до окраин Коада. К тому времени от двигателя останется куча ржавого хлама».

«Но мы будем в Коаде?» — бесцветным тоном спросила Йилин-Йилан.

«По-видимому. Берег в трехстах километрах».

На мгновение девушка оживилась: «Теперь все будет по-другому! В прошлый раз меня привезли в Коад монахини, я ничего там не видела». Подавленная воспоминанием, она снова погрустнела.

Приближалась ночь. До Коада оставалось еще полтораста километров. Лес редел, превращаясь в рощи колоссальных деревьев с золотисто-черными кронами, разделенные торфяными прогалинами, где паслись приземистые шестиногие животные, ощетинившиеся клыками, рогами и шипами. Ночевать на земле было бы непредусмотрительно, причем Рейт не хотел прибывать в Коад до утра, с чем согласился и Аначо. Поэтому они остановились в воздухе и привязали паром к верхушке дерева. Слегка покачиваясь, аппарат провисел до утра на пневмореактивной тяге.

Поужинав, Роза Катта удалилась в каюту за небольшим салоном в рубке парома. Траз внимательно осмотрел небо, прислушался к доносившемуся снизу хрусту и ворчанию жвачного стада, завернулся в плащ и растянулся на диване.

Рейт облокотился на поручень. Розовая луна, Аз, стояла в зените; голубая, Браз, только начинала всходить над высокими кронами дальних рощ.

К нему присоединился Аначо: «Каковы твои планы на завтра?»

«У меня нет никаких сведений о Коаде. Скорее всего мы выясним, можно ли сесть на корабль, отправляющийся через Драшад».

«Ты все еще намерен сопровождать женщину в Катт?»

«Разумеется», — отвечал удивленный вопросом Рейт.

Аначо процедил сквозь зубы: «Достаточно посадить ее на корабль, нет необходимости ехать вместе с ней».

«Верно. Но я не собираюсь оставаться в Коаде».

«Почему нет? Даже дирдиры время от времени посещают этот город. Если у тебя есть деньги, в Коаде можно купить все, что угодно».

«Например, космический корабль?»

«Вряд ли... Твоя одержимость космосом напоминает помешательство».

Рейт рассмеялся: «Называй это как хочешь».

«Не скрою, я в затруднении, — продолжал Аначо. — Настоятельно рекомендовал бы тебе удовольствоваться наиболее правдоподобной гипотезой — а именно признать, что ты страдаешь амнезией и подсознательно сконструировал легенду, объясняющую твое существование. Разумеется, ты искренне веришь в достоверность легенды».

«Разумная гипотеза», — согласился Рейт.

«Несколько обстоятельств, однако, не поддаются объяснению, — размышлял вслух Аначо. — Ты пользуешься весьма примечательными устройствами — электронным телескопом, лучевым оружием, другими странными инструментами, по качеству не уступающими оборудованию дирдиров. Не могу понять, где они изготовлены. Скорее всего, на родной планете ванхов — не так ли?»

«Если я страдаю потерей памяти, откуда мне знать?»

Аначо сухо усмехнулся: «И что же, ты все-таки собираешься в Катт?»

«Конечно. А ты что будешь делать?»

Аначо пожал плечами: «Для меня одно место ничем не лучше другого. Сомневаюсь, однако... Представляешь ли ты, что тебя ожидает в Катте?»

«Говорят, это цивилизованная страна. О Катте я знаю только понаслышке».

Аначо снисходительно пожал плечами: «Там живут яо — раса, ревниво преданная ритуалам и праздничным феериям, склонная к чрезмерным проявлениям темперамента. Приезжему сложно разобраться в условностях их иерархии и этикета».

Рейт нахмурился: «Надеюсь, в этом не будет необходимости. Девушка заверила меня, что господарь будет благодарен за ее возвращение — это должно упростить ситуацию».

«Несомненно, формальная благодарность будет выражена».

«Формальная? Не фактическая?»

«То обстоятельство, что ты вступил с девушкой в эротическую связь, существенно усложняет дело».

Рейт выдавил кривую улыбку: «Наша «эротическая связь» давно себя исчерпала». Он обернулся к рубке: «Честно говоря, я чего-то не понимаю. Возникает впечатление, что возвращение ее скорее расстраивает, нежели радует».

Аначо неподвижно смотрел в темноту: «Неужели ты настолько наивен? Вполне естественно — ее ужасает перспектива ответственности за представление троих бродяг светской элите Катта. Если ты отправишь ее одну на корабле, она будет вне себя от радости».

Рейт горько рассмеялся: «В Пере она пела другую песню, умоляла меня сопровождать ее».

«Тогда возможные затруднения казались ей далекими и зыбкими. Теперь она вынуждена иметь дело с действительностью».

«Чепуха какая-то! У всех свои трудности. Траз, например, остался самим собой. Ты не перестал быть дирдирменом — в чем тебя, конечно, трудно упрекнуть...»

«В моем случае, как и в случае кочевника, не возникает особых сложностей, — сказал дирдирмен, элегантно поигрывая пальцами. — Наше происхождение известно: следовательно, наше общественное положение может быть определено. С тобой дело обстоит по-другому. Если ты отправишь девушку домой с рыбаками, нам всем будет только легче».

Рейт стоял, глядя на спокойное море озаренных лунами древесных крон. Даже допуская, что замечания Аначо справедливы, ситуация представлялась далеко не столь однозначной и ставила его перед необходимостью выбора. Не поехать в Катт означало поступиться самой многообещающей возможностью постройки космического корабля. Единственной альтернативой была бы попытка похитить звездолет дирдиров, ванхов или, на худой конец, синих часчей — опасное предприятие, способное обернуться катастрофой. Рейт спросил: «Почему бы меня приняли в Катте хуже, чем тебя или Траза? Из-за «эротической связи»?»

«Разумеется, нет. Яо больше заботятся о классификации общественного положения, нежели о фактическом характере поступков. Меня удивляет твоя неосведомленность».

«Считай, что тому виной потеря памяти», — с иронией ответил Рейт.

Аначо пожал плечами: «Прежде всего — возможно, в связи с «потерей памяти» — ты не можешь занимать ту или иную ступеньку общественной лестницы яо, играть осмысленную роль в каттском «раунде». Будучи чужеземцем, родства не помнящим, ты станешь источником путаницы и смятения — как заморский ящер-зизил, ввалившийся в танцевальный зал. Во-вторых, противоречие усугубляется твоим мировоззрением, в наши дни весьма непопулярным в Катте».

«Ты имеешь в виду мою «одержимость» возвращением на Землю?»

«К сожалению, — сказал Аначо, — в наши дни враждебность яо к таким идеям не уступает по накалу страстей их приверженности тем же идеям, отличавшей предыдущий цикл «раундов». Сто пятьдесят лет[5] тому назад группу ученых-дирдирменов изгнали из академий в Элиазире и Анисимне за пропаганду небылиц. Явившись в Катт, они принесли с собой свое инакомыслие и тем способствовали возникновению тенденциозной модной организации — так называемого «Общества страждущих невозвращенцев» или, в просторечии, «культа». Символ веры приверженцев культа противоречит общеизвестным фактам. Они утверждали, что все люди — дирдирмены наравне с недолюдьми — иммигранты, прибывшие с далекой планеты в созвездии Клари, из райского мира, где сбылись надежды человечества. В Катте, наэлектризованном энтузиазмом культа, соорудили мощный радиопередатчик и стали передавать сигналы в направлении Клари. Кое-кому эта затея чрезвычайно не понравилась; кто-то запустил межконтинентальные торпеды, уничтожившие Сеттру и Бализидр. Как правило, в этом обвиняют дирдиров — полнейший абсурд! Почему бы дирдиры стали беспокоиться из-за пустяков? Уверяю тебя, они могущественны до безразличия, их не интересуют человеческие поветрия.

Так или иначе, кто-то приказал бомбардировать Катт, и дело было сделано. От Сеттры и Бализидра не осталось камня на камне, культ был дискредитирован, диссидентов-дирдирменов изгнали, возобновилось традиционное чередование «раундов». Теперь даже упоминание о культе считается непристойным — и это касается тебя самым непосредственным образом. Не подлежит сомнению, что тебя подвергли влиянию культа и заставили воспринять его догму. Это проявляется во всех твоих воззрениях, поступках и целях. Ты потерял способность отличать факты от игры воображения. Честно говоря, в этом отношении ты настолько дезориентирован, что приходится подозревать психическое расстройство».

Рейту хотелось дико расхохотаться, но он крепко сжал зубы — внезапное веселье только предоставило бы Аначо лишнее свидетельство сумасшествия. Едва удерживаясь от дюжины иронических замечаний, готовых сорваться с языка, Рейт в конце концов сказал: «Во всяком случае, благодарю за откровенность».

«Пустяки, — безмятежно отозвался дирдирмен. — Надеюсь, мне удалось разъяснить характер опасений твоей спутницы».

Часто моргая, Аначо поднял лицо к Азу, розовой луне: «Пока девушка не ощущала себя участницей «раунда», находясь в Пере и в других диких местах, ничто не мешало ее сочувствию и привязанности. Теперь же, когда возвращение в Катт неминуемо...» Не закончив, дирдирмен вернулся в салон и улегся на диван.

Рейт подошел к пульту управления, освещенному большим носовым фонарем. Прохладный воздух обвевал его лицо, воздушный паром лениво дрейфовал у вершины дерева. Из-под деревьев донесся тихий хруст крадущихся шагов. Рейт прислушался — наступила тишина. Потом хруст возобновился, стал удаляться и затих в лесу. Рейт посмотрел на небо, где розовый Аз и голубой Браз перемещались с заметной глазу скоростью, обернулся к рубке, где спали его спутники: подросток — бывший вождь племени бандитов-кокард, человек с лицом паяца — представитель расы, выведенной по своему образу и подобию тощими длинными инопланетянами, и прекрасная девушка-яо, считавшая его безумцем. Внизу снова захрустели шаги. Может быть, он действительно спятил...

Наутро к Рейту вернулось самообладание. Теперь нелепость ситуации даже слегка забавляла его. Он не видел достаточных оснований для изменения планов. Аэропаром продолжал неуверенный, рыскающий полет на юг. Лес постепенно сменили заросли кустарника. Скоро стали попадаться отдельные плантации и выгоны, пастушеские хижины, сторожевые башни для предупреждения о приближении кочевников, редкие дороги с глубокими колеями. Воздушный паром заметно терял устойчивость, проявляя раздражающую тенденцию к движению носом вверх и кормой вниз. Ближе к полудню впереди показалась гряда низких холмов. Чтобы перевалить через нее, требовалось подняться на сто или двести метров — паром отказался себя утруждать. По счастливой случайности обнаружился узкий овраг, позволивший пересечь возвышенность всего в трех метрах от земли.

Их взорам открылись пролив Дван-Жер и на берегу — Коад: плотно застроенный город, создававший впечатление устоявшейся древности. Дома из потемневших от времени бревен увенчивались непривычно высокими остроконечными крышами с карнизами набекрень, причудливо изогнутыми коньками, бесчисленными слуховыми окнами, мансардами, длинными печными трубами. По волнам пролива к причалам спешила дюжина парусных кораблей. Вдоль набережной, напротив длинного ряда контор торговых посредников, пришвартовались больше десятка судов. Ближе к северной окраине города, рядом с большим пустырем, окруженным постоялыми дворами, тавернами и складами, находилась конечная станция караванов. Пустырь казался удачным местом для посадки — Рейт сомневался в способности парома продержаться в воздухе еще пару минут.

Паром упал кормой вниз. Двигатели надрывно взвыли, содрогнулись предсмертным вздохом и замолкли. «Ну вот, — сказал Рейт, — все хорошо, что хорошо кончается».

Путники собрали скудные пожитки, сошли с палубы и оставили паром посреди пустыря.

Отойдя в сторону, Аначо расспросил торговца навозом — тот объяснил, как пройти к «Континенту», лучшей гостинице города.

В Коаде бурлила жизнь. По кривым улочкам, то пропадая в тени, то появляясь в пьяняще-янтарных солнечных лучах, спешили мужчины и женщины всевозможных каст и рас — желтокожие и чернокожие жители архипелагов, закутанные в серые халаты торговцы корой с острова Хорасин, похожие на Траза белые кочевники из Аманской степи, дирдирмены и метисы с примесью дирдирменской крови, развлекавшие прохожих музыкой карлики-сьепы с восточных склонов Ойзан- Алая. Порой встречались бледные люди с круглыми плоскими лицами — обитатели юго-восточного побережья Кислована. Местные жители, таны, учтивые и хитрые, отличались лоснящимися широкими скулами, заостренными подбородками, темно-русыми или темно-каштановыми волосами, подстриженными под горшок. Обычно они наряжались в бриджи до колен, расшитые узорами жилеты и плоские черные шляпы в форме перевернутых тарелок. Низкорослые кряжистые люди со странно удлиненными носами и волокнистыми черными волосами — очевидно, представители особой расы — тащили многочисленные паланкины. По наблюдению Рейта, они всюду выполняли исключительно обязанности носильщиков. Впоследствии он узнал, что это уроженцы острова Гре-Ни, что у восточного выхода из пролива Дван-Жер, севернее Хорасина.

Краем глаза Рейт заметил уходившего с балкона дирдира, но не успел как следует приглядеться. На перекрестке Траз схватил Рейта за локоть и украдкой указал большим пальцем назад. Обернувшись, Рейт увидел двух сухопарых субъектов в свободных черных штанах, черных плащах с высокими воротниками, почти закрывавшими лица, и мягких черных цилиндрах с широкими полями — вылитых карикатурных персонажей водевиля о шпионских тайнах. «Пнумекины! — шипел шокированный, возмущенный Траз. — Полюбуйся на них! Мы для них не существуем — они и думают-то не о том и не так, как все!»

Странники подошли к гостинице — хаотичному трехэтажному сооружению с кафе на передней веранде, рестораном в просторном крытом павильоне на заднем дворе и выходящими на улицу балконами. Портье за стойкой в вестибюле взял деньги, раздал прихотливо украшенные чугунные ключи величиной с ладонь и объяснил, как пройти в номера.

«Мы проделали долгий путь по пыльной степи, — заявил Аначо. — Нам потребуются ванные, высококачественные втирания и свежее белье. Потом мы отобедаем».

«Как вам будет угодно».

Через час, вымывшись и освежившись, четыре путешественника встретились в вестибюле на нижнем этаже. Здесь к ним обратился черноволосый черноглазый человек с грустным исхудалым лицом. Он говорил тихо и вежливо: «Вы только что прибыли в Коад?»

Аначо, тут же подозревая неладное, надменно выпрямился: «Не совсем так! Мы хорошо известны, нам ничего не нужно».

«Я представляю гильдию рабоснабжения и могу дать примерную оценку вашей стоимости. Девушка пойдет за большие деньги, за парня дадут меньше. Дирдирмены, как правило, бесполезны — на невольников, выполняющих канцелярские и административные обязанности, нет спроса. На рынке за вас дадут не больше, чем за сборщика береговых улиток или чистильщика орехов, мизерную сумму. Ваш спутник, независимо от происхождения, выглядит способным к тяжелой работе и будет продан по стандартным расценкам. С учетом всего сказанного, ваша страховка составит десять цехинов в неделю».

«И от чего же мы будем застрахованы?» — поинтересовался Рейт.

«От пленения и продажи в рабство, — почти прошептал агент. — Спрос на компетентных работников постоянно растет. Но всего за десять цехинов в неделю, — заявил он, торжественно повысив голос, — вы можете ходить по улицам Коада ночью и днем в полной безопасности, как если бы у вас на плечах сидел демон удачи Харастай! Если вами неправомочно завладеет работорговец, гильдия немедленно распорядится о вашем бесплатном освобождении».

Рейт отошел в сторону — в нем отвращение преобладало над любопытством. Аначо гнусаво произнес: «Покажите удостоверение».

«Удостоверение?» — осунувшись, спросил вымогатель.

«Документ — заверенную гербовую бумагу, патент, подтверждающий права. Как? У вас нет удостоверения? Вы нас за дураков принимаете? Ступайте прочь!»

Нахмурившись, незнакомец удалился. Рейт спросил: «Он действительно агент — или мошенник?»

«Кто знает? Но всему должен быть предел. Пойдемте обедать. Неделями питаясь отварными бобами и стручками пилигримов, я нагулял здоровый аппетит».

Путники заняли места в обеденном зале — просторном павильоне с высоким стеклянным потолком, пропускавшим бледный свет оттенка слоновой кости. По стенам вились черные лозы, в углах росли лиловые и бледно-синие папоротники. Был теплый день, из зала открывался вид на пролив Дван- Жер и взлохмаченные ветром кучевые облака.

Половина мест была занята. Обедавшие сидели за столами, уставленными блюдами из черного дерева и чашами из красной обожженной глины, тихо разговаривали, со скрытым любопытством разглядывая других постояльцев. Траз беспокойно озирался, неодобрительно поднимая брови при виде столь безудержной роскоши. Он впервые имел дело с изысканной обстановкой и утонченными манерами — с его точки зрения, прихотливыми излишествами.

Рейт заметил, что Йилин-Йилан широко открыла глаза, изумленная чем-то на другом конце зала, но сразу потупилась со стыдливым смущением. Рейт проследил направление ее взгляда, но не нашел ничего необычного. Опасаясь натолкнуться на холодное молчание, он решил не спрашивать о причине ее смятения. Парадоксальная ситуация! Рейт неловко усмехнулся — девушка нарочно воспитывала в себе неприязнь к нему. Понятное стремление, если доверять объяснениям Аначо. По меньшей мере, язвительный дирдирмен избавил его от замешательства, вызванного апатией каттской красавицы.

«Обрати внимание на субъекта за столом у стены напротив, — пробормотал Аначо, — в зелено-сиреневом сюртуке».

Слегка повернувшись, Рейт увидел молодого головореза приятной наружности, с тщательно ухоженной прической и поразительно пышными ярко-золотыми усами. На нем был элегантный, хотя слегка измятый и потертый наряд — китель из мягких кожаных выкроек, окрашенных в зеленый и сиреневый цвета, и бриджи из плиссированной темно-желтой ткани, застегнутые на коленях и лодыжках пряжками в виде фантастических насекомых. На голове красовался сдвинутый набекрень квадратный берет из мягкого меха, окаймленный золотыми бусинами подвесок, а нос украшала экстравагантная продольная полоска филигранной работы, тоже золотая. Аначо заговорщически наклонился к Рейту: «Вот увидишь! Он скоро заметит твою вертихвостку и начнет к нам приставать».

«Кто это?»

Пальцы Аначо раздраженно дрогнули: «Имя его мне неизвестно. Но он занимает высокое положение — по меньшей мере в собственных глазах. Это кавалер из страны яо».

Рейт не мог не видеть, что Йилин-Йилан краем глаза следила за молодым кавалером. Как по волшебству, ее манеры преобразились. Девушка оживилась, сосредоточилась, хотя явно нервничала и поеживалась от неуверенности. Бросив быстрый взгляд на Рейта, она увидела, что тот на нее смотрит, и покраснела. Наклонившись к столу, она сосредоточенно занялась выбором закусок среди блюд с кистями серого винограда, сухими печеньями, копчеными морскими насекомыми, маринованными стручками папоротника. Кавалер без особого энтузиазма жевал пикули и что-то вроде ржаного кекса с тмином, с отсутствующим видом глядя в морской горизонт. Он пожал плечами — видимо, в ответ на свои неутешительные мысли — повернулся на стуле и обнаружил Розу Катта, бесхитростно изображавшую поглощенность деликатесами. Кавалер изумленно наклонился вперед и в безудержной радости вскочил на ноги, чуть не опрокинув стол. Тремя длинными шагами он пересек павильон и опустился на колено, описывая в воздухе приветственный взмах беретом, угодившим Тразу в лицо: «Синежадентная принцесса! Дордолио к вашим услугам. Мои надежды сбылись!»

Йилин-Йилан наклонила голову с точно рассчитанным выражением сдержанного удивления приятной неожиданностью. Рейта восхищала ее самонадеянность. «Рада случаю встретиться в далекой стране с кавалером из Катта», — проворковала она.

«О «случае» не может быть и речи! Не меньше дюжины рыцарей отправились на поиски, мечтая заслужить награду, обещанную вашим отцом — к чести своих дворцов и вашего дворца. Клянусь тремястами бородавками верховного дьявола пнуме! Мне выпало вас найти!»

Аначо вкрадчиво спросил: «Значит, вы много и долго искали?»

Дордолио встал, смерил беглым взглядом Аначо, Рейта и Траза, обошелся тремя сухими кивками. Йилин-Йилан весело махнула рукой, как если бы три спутника составляли ей случайную компанию на пикнике: «Мои преданные поклонники — все оказали бесценную помощь. Без них меня, наверное, уже не было бы в живых».

«Если так, — заявил кавалер, — они могут положиться на безусловное покровительство Дордолио из Золотого дворца Карнелианов. Им подобает обращаться ко мне, пользуясь боевым именем: Звезднозолотой Элатрин». Дордолио приветствовал одним широким жестом всех троих, после чего прищелкнул пальцами, подзывая служанку: «Будьте добры, подайте стул. Я обедаю за этим столом».

Служанка бесцеремонно пододвинула стул. Дордолио уселся, обратился к Розе Катта: «Полагаю, вам пришлось пережить ужасные невзгоды, мучительные тяготы. Тем не менее, вы ничуть не выглядите измученной — напротив, как всегда, излучаете свежесть».

Йилин-Йилан смеялась: «В наряде кочевников? Я не успела переодеться. Прежде чем вам показываться, мне нужно было купить десятки самых необходимых вещей».

Покосившись на ее серый костюм, Дордолио небрежно отмахнулся: «Я ничего не заметил. Вы нисколько не изменились. Но если вы не против, мы вместе займемся покупками — коадские базары великолепны».

«Конечно! Расскажите о себе. Вы говорите, мой отец обратился с воззванием?»

«Именно так, и посулил большую награду. Самые галантные рыцари откликнулись на призыв. Мы проследили ваш путь до Спанга, где выяснилось, что вас похитили жрицы-монахини святилища Женских Таинств. Многие отказались от поисков, считая, что вы погибли — но только не я. Мое упорство вознаграждено! С триумфом мы вернемся в Сеттру!»

Йилин-Йилан загадочно улыбнулась в сторону Рейта: «Разумеется, мне не терпится вернуться домой. Как удачно, что вы оказались в Коаде!»

«Удивительное совпадение, — сухо заметил Рейт. — Не прошло и часа, как мы прибыли из Перы».

«Пера? Где это?»

«На крайнем западе Мертвой степи».

На мгновение Дордолио тупо уставился в пространство, после чего снова обратился к Розе Катта: «Какие лишения вам пришлось перенести! Но теперь вы под защитой Дордолио! Мы немедленно отправимся в Сеттру».

Обед продолжался. Дордолио и Йилин-Йилан оживленно болтали. Траз, плохо справлявшийся с незнакомыми столовыми приборами, бросал мрачные взгляды, подозревая, что над ним насмехаются. Аначо игнорировал разговор. Рейт молча ел. Наконец Дордолио откинулся на спинку стула: «Ладно, вернемся к прозе жизни. Пакетбот «Язилисса» стоит у причала и скоро отплывает в Верводель. Вам грустно будет расстаться с эскортом — несомненно, любезнейшими и полезнейшими помощниками — но о вашем возвращении следует позаботиться безотлагательно».

Рейт сказал сдержанно и ровно: «Между прочим, мы все направляемся в Катт».

Дордолио воззрился на него с бессмысленно-вопросительным выражением, как если бы Рейт произнес нечто невразумительное. Кавалер встал, помог подняться Йилин-Йилан. Они вышли прогуляться по террасе за павильоном. Служанка принесла счет: «Пять цехинов, пожалуйста, за пять обедов».

«Пять?»

«Яо ел за вашим столом».

Аначо насмешливо следил за тем, как Рейт открывает кошелек и отсчитывает деньги: «Присутствие яо по сути дела полезно — по прибытии в Сеттру он поможет тебе не привлекать лишнее внимание».

«Возможно, — отвечал Рейт. — С другой стороны, я надеялся на благодарность отца девушки. Мне пригодится любая помощь».

«Время от времени события складываются так, будто им свойственна собственная воля, — заметил Аначо. — Дирдирские телеологи сделали по этому поводу ряд интересных наблюдений. Припоминаю анализ совпадений — кстати, произведенный дирдирменом, одним из безупречных...» Пока Аначо развивал свою мысль, Траз вышел на террасу полюбоваться крышами Коада. Дордолио и Йилин-Йилан медленно прошли мимо, не обратив на него внимания. Траз вернулся к Рейту и Аначо, кипя негодованием: «Щеголь-яо убеждает ее порвать с нами. Она обзывает нас кочевниками — неотесанными, но честными и надежными!»

«Пусть, — сказал Рейт. — У нее своя судьба, у нас — своя».

«Ты практически сам добился этого! Мы могли бы остаться в Пере или уехать на Счастливые острова, а теперь...» — Траз раздраженно взмахнул руками.

«События развиваются вопреки ожиданиям, — признал Рейт. — И все же, кто знает? Может быть, это к лучшему. По крайней мере, так считает Аначо. Будь так добр, попроси Йилин-Йилан подойти на минуту».

Траз вышел на террасу, сразу вернулся: «Она ушла с яо — покупать то, что у них называется «приличной одеждой». Вздор! Я ношу одежду степных кочевников всю жизнь — и нахожу ее приличной и удобной».

«Несомненно, так оно и есть, — сказал Рейт. — Однако пусть они делают, что хотят. Может быть, нам тоже следовало бы позаботиться о внешности».

По дороге в порт был базар. Здесь Рейт, Аначо и Траз приобрели одежду поприличнее — рубашки из мягкого тонкого полотна, жилеты с короткими рукавами, свободные черные бриджи с застежками на лодыжках, туфли из мягкой серой кожи.

Пристань оказалась в двух шагах — Рейт и его спутники решили осмотреть суда. Их внимание немедленно привлекла «Язилисса», трехмачтовый корабль чуть больше тридцати метров в длину, с пассажирскими каютами в испещренной окнами высокой кормовой надстройке и с рядом кают на средней палубе шкафута. Над причалами нависли грузовые стрелы — тюки с товарами поднимались, зависали над пристанью, качались над палубой, опускались в трюмы.

Поднявшись по сходням, они нашли суперкарго, сообщившего, что «Язилисса» снимется с якоря через три дня, зайдет в порты островов Гре-Ни и Хорасин, проследует к Паг-Чоду мимо Облачных островов, остановится в Туса-Туле, обогнет мыс Гаис на западной оконечности Кащана и прибудет в Верводель на Каттском берегу. Весь путь занимал от шестидесяти до семидесяти дней.

Расспрашивая о возможностях проезда, Рейт узнал, что все каюты первого класса заказаны и будут заняты до Туса- Тулы, и что пустует только одна дешевая каюта на средней палубе. Свободным оставалось также обширное палубное пространство. По словам суперкарго, пассажиры могли удобно устроиться на палубе, где им ничто не мешало, кроме тропических ливней. Моряк не отрицал, что такие ливни часты.

«Нам это не подойдет, — сказал Рейт. — Потребуются по меньшей мере четыре каюты второго класса».

«К сожалению, ничем не могу помочь — если какие-то заказы не отменят, что вполне вероятно».

«Хорошо. Если освободятся места, свяжитесь со мной. Меня зовут Адам Рейт, я остановился в гостинице «Континент»».

Суперкарго развел руками: «Адам Рейт? Вас и ваших попутчиков уже занесли в список пассажиров!»

«Боюсь, это невозможно, — ответил Рейт. — Мы прибыли в Коад сегодня утром».

«Только что — не прошло и получаса — на борт поднялась пара яо, кавалер и женщина из благородных. Они заказали от имени Адама Рейта большую каюту-люкс в кормовой рубке, из двух отдельных комнат с личным салоном, и места на палубе для трех человек. Я попросил их оставить залог. Они заявили, что в ближайшее время на корабль явится Адам Рейт и внесет всю плату за проезд, составляющую две тысячи триста цехинов. Вы и есть Адам Рейт?»

«Я — Адам Рейт, но не собираюсь платить две тысячи триста цехинов. Можете отменить заказ, я тут ни при чем».

«Вы что, дурачиться изволите? — вскипел моряк. — Я не расположен шутить!»

«А я еще меньше расположен плыть через Драшад под проливным дождем. С претензиями обращайтесь к яо».

«Еще чего! Пустая трата времени! — прорычал суперкарго. — Вольному воля, будь по-вашему. Если вы гонитесь за дешевизной, поговорите с капитаном «Варгаса» — фелуки у крайнего причала, видите? Не то завтра, не то послезавтра «Варгас» отплывает в Катт. У них для вас найдется место».

«Благодарю за полезные сведения».

Рейт и его спутники прошли по набережной до стоянки «Варгаса» — короткого двухмачтовика с возвышенным ютом, закругленными обводами бортов и длинным, высоко задранным бушпритом. На реях обвисли спущенные треугольные паруса; команда нашивала заплаты из новой парусины.

Рейт с сомнением осмотрел фелуку, пожал плечами и поднялся на борт. В тени кормовой рубки сидели два субъекта — за столом, заваленным бумагами, чернильными карандашами, печатями, тесьмой. Посреди бумаг стоял кувшин вина. Один производил внушительное впечатление — дюжий дородный мужчина, обнаженный до пояса, с грудью, заросшей жесткими черными волосами. На другом — тощем, болезненно хрупком и желтокожем — был желтый жилет под цвет кожи, поверх свободного белого халата. Длинные усы уныло свисали вдоль опущенных уголков его рта, на поясе красовался ятаган. «Судя по внешности, пара пиратов и мошенников, заключающих темную сделку», — подумал Рейт.

«Да, что вам угодно?» — спросил дородный пират.

«Меня интересует проезд в Катт — по возможности, комфортабельный», — ответил Рейт.

«В этом нет ничего невозможного, — полуголый хозяин фелуки поднялся из-за стола. — Покажу вам все, что могу предложить».

После непродолжительных переговоров Рейт внес залог за две небольшие каюты для Аначо и Йилин-Йилан, а также за двухместную каюту побольше — ее он намеревался делить с Тразом. Помещения, тесные и душноватые, не отличались особой чистотой, но Рейт ожидал худшего.

«Когда вы снимаетесь с якоря?» — спросил он здоровяка.

«Завтра к полудню, с началом прилива. Рекомендую быть на борту заблаговременно — у меня на корабле строгий порядок».

Путники вернулись в гостиницу по извилистым улочкам Коада. Роза Катта и Дордолио еще не появлялись. Ближе к вечеру их привезли в паланкине, в сопровождении трех посыльных, тяжело нагруженных узлами. Дордолио спустился на землю и помог Йилин-Йилан выйти из паланкина. Они вошли в гостиницу с посыльными и одним из носильщиков, представлявшим остальных.

На Йилин-Йилан было изящное длинное платье из темнозеленого шелка с темно-синим прилегающим лифом. Ее прическу украшала и скрепляла очаровательная маленькая шапочка из усыпанной хрустальными блестками сетки. Увидев Рейта, она поколебалась, повернулась к Дордолио и что-то тихо ему сказала. Дордолио дернул себя за ус поразительного золотого оттенка и решительными шагами направился туда, где сидели Рейт, Аначо и Траз.

«Дела идут превосходно! — заявил Дордолио. — Я занял пассажирские места для всех на борту «Язилиссы» — судна с превосходной репутацией».

«Боюсь, что вы понесли неоправданные расходы, — вежливо ответил Рейт. — Я сделал другие приготовления и уже позаботился о нашем проезде».

Дордолио в замешательстве отступил на шаг: «Но вы не посоветовались со мной!»

«Не вижу, почему я должен с вами советоваться».

«На каком корабле вы отправляетесь?» — потребовал ответа Дордолио.

«На фелуке «Варгас»».

«Как? На «Варгасе»? Это же плавучий хлев! Я предпочел бы сойти на каттский берег с приличного корабля».

«Вам и не придется поступаться предпочтениями, если вы едете на «Язилиссе».

Дордолио потянул себя за ус: «Синежадентная принцесса предпочитает путешествовать на борту «Язилиссы» — на других судах нет таких удобных кают».

«Удивляюсь вашей щедрости, — сказал Рейт. — Проезд пятерых человек на роскошном судне обойдется недешево».

«Я сделал только то, что в моих силах, — великодушно признал Дордолио. — Так как финансовые расчеты всей группы поручены вам, со второстепенными вопросами обращайтесь к суперкарго».

«Ни в коем случае! — возразил Рейт. — Надеюсь, вы не забыли, что я условился о проезде на «Варгасе»».

Дордолио капризно прошипел сквозь зубы: «Несносная ситуация!»

Посыльные с тюками и бригадир носильщиков паланкина приблизились, поклонились Рейту: «Разрешите предъявить счета».

Рейт поднял брови: наглости Дордолио не было предела!

«Почему же нет? Разумеется, предъявляйте — тому, кто обратился к вам и пользовался вашими услугами».

Поднявшись, Рейт направился к номеру Йилин-Йилан и постучал в дверь из плетеного тростника. Внутри послышался шорох — девушка посмотрела в глазок, приоткрыла на ширину пальца раздвижную верхнюю панель.

Рейт спросил: «Можно войти?»

«Я одеваюсь».

«Раньше нам это не мешало».

Дверь открылась. Йилин-Йилан отступила со строптивым видом. Рейт вошел. Повсюду валялись узлы, в большинстве своем уже распакованные. Из них высыпались наряды, кожаные перчатки и обувь, кисейные тапочки, расшитые узорами корсеты, филигранные головные уборы. Рейт осматривался в изумлении: «Твой приятель безудержно расточителен!»

Роза Катта начала было оправдываться, но прикусила губу: «Для возвращения домой мне требуется самое необходимое — буквально пустяки. Не могу же я появиться в Верводеле одетая, как судомойка!» Никогда еще она не говорила с Рейтом так высокомерно: «Затраты на приобретение одежды — не более, чем издержки, связанные с поездкой. Будь так добр, веди учет их стоимости. Мой отец возместит любые расходы к твоему полному удовлетворению».

«Ты ставишь меня в трудное положение, — сказал Рейт. — Так или иначе, мне придется потерять лицо. Заплатив, я опозорюсь, как деревенский дурак. Не заплатив, окажусь бессердечным скрягой. По-моему, ты могла бы проявить больше такта».

«Вопрос о такте не возникал, — ответила Роза Катта. — Я пожелала иметь эти вещи. Я приказала, чтобы их принесли».

Лицо Рейта подернулось гримасой: «Не будем спорить. Я пришел, чтобы сообщить следующее: мы едем в Катт на фелуке «Варгас», отплывающей завтра — я условился с капитаном. Это простое судно, без особых удобств — тебе понадобится простая одежда без прикрас».

Роза Катта растерянно замерла: «Звезднозолотой Элатрин заказал места на «Язилиссе»!»

«Если он желает прохлаждаться на «Язилиссе» и может себе это позволить — скатертью дорога. Я только что поставил его в известность о том, что не намерен платить ни за его экскурсии в паланкинах, ни за его проезд в Катт, — Рейт обвел рукой вокруг себя, — ни за украшения и наряды, выбранные по его наущению».

Йилин-Йилан покраснела в гневе: «Не ожидала от тебя такой скупости!»

«Глупость хуже скупости. Дордолио...»

«Это дружеское имя, — вполголоса, злобно сказала Йилин-Йилан. — Тебе подобает пользоваться боевым именем или называть его формально, благородным кавалером из Золотого дворца Карнелианов».

«Как бы то ни было, завтра «Варгас» снимается с якоря. Будь на борту — или оставайся в Коаде. Тебе решать».

Рейт вернулся в фойе. Посыльные и носильщики ушли. Дордолио стоял на веранде перед гостиницей. Сверкающие драгоценными камнями золотые пряжки в виде насекомых больше не украшали его колени.

3

Фелука «Варгас» — широкопалубная, с высоким узким форштевнем, глубоким открытым миделем и многоэтажной кормовой надстройкой — степенно переваливалась, постукивая причальным брусом по пирсу. Как и все вообще на Тшае, судно отличалось преувеличенно прихотливой конструкцией, подчеркнутыми деталями, ярко выраженным характером — обводы корпуса вычурно изгибались, бушприт торчал в небо, беспорядочные заплаты придавали парусам бесшабашный вид.

Роза Катта молча взошла на борт вслед за Рейтом, Тразом и дирдирменом Аначо. Носильщик подвез ее багаж на ручной тележке.

Через полчаса на набережной появился Дордолио. Пару минут он оценивающе поглядывал на «Варгас», потом быстро поднялся по сходням, сказал пару слов капитану и бросил на стол кошелек. Капитан, державший свои мысли при себе, смолчал, но хмуро покосился на кавалера из-под мохнатых черных бровей. Открыв кошелек, он пересчитал цехины — их оказалось недостаточно, на что капитан не преминул указать. Устало вздохнув, Дордолио порылся в наплечной сумке и отыскал требуемую сумму. Капитан ткнул большим пальцем в сторону кормовой рубки.

Дордолио подергал себя за усы, поднял глаза к небу, подошел к сходням и подал знак паре носильщиков, затащивших на палубу его багаж. Отвесив чопорный поклон Розе Катта, кавалер отошел к правому борту и хмуро отвернулся к проливу Дван-Жер.

Показались еще пятеро пассажиров — коротенький толстый купец в смугло-сером кафтане и высоком цилиндре и семья с Облачных островов: муж, жена и две дочери, хрупкие рыжие девушки с нежно-белой кожей и раскрасневшимися лицами.

За час до полудня моряки подняли паруса и отдали концы. «Варгас» круто отвалил от причала. Издалека крыши Коада казались темно-бурой зазубренной чешуей на склонах холмов. Матросы чуть подобрали паруса, свернули швартовы в бухты, сняли с креплений громоздкую лучевую пушку и перетащили ее на палубу носовой надстройки.

Рейт спросил у Аначо: «Кого они опасаются? Пиратов?»

«Мера предосторожности. Если на корабле заметна пушка, пираты боятся подплывать близко. Нет оснований для тревоги — в водах Драшада морские разбойники попадаются редко. Меня гораздо больше беспокоит вопрос о пропитании. Кажется, капитан выглядит, как человек, привыкший жить в достатке, что внушает оптимизм».

Фелука легко скользила в послеполуденной дымке. Спокойный простор пролива Дван-Жер отливал перламутром. Береговая линия растворилась на северном горизонте, других парусов заметно не было. Наступило время заката — в небе за кормой расцвели бледные буровато-сизые и шоколадные разводы. Тут же налетел прохладный ветерок, из-под затупленного носа фелуки послышался плеск слабой волны.

Ужин оказался прост, но вполне съедобен: нарезанное полосками вяленое перченое мясо, салат из сырых овощей, паштет из морских насекомых, пикули, мягкое белое вино в большой оплетенной бутыли зеленого стекла. Пассажиры ели молча, с опаской поглядывая друг на друга — на Тшае любых чужаков инстинктивно подозревали в наихудших намерениях. Капитана, однако, это нисколько не смущало. Он ел и пил с завидным аппетитом, потчуя компанию остротами, воспоминаниями о былых плаваниях, шуточными предположениями относительно целей поездки каждого из пассажиров — мало-помалу атмосфера разрядилась. Йилин-Йилан едва прикоснулась к еде. Она оценила внешность двух рыжеволосых сестер — их воздушная привлекательность погрузила ее в невеселые размышления. Дордолио сидел обособленно, игнорируя побасенки капитана, но исподтишка поглядывал на двух девушек и охорашивал усы. После ужина кавалер сопроводил Йилин-Йилан на носовую палубу, где они стали глядеть на светящихся морских угрей, вьющимися молниями ускользавших от набегавшей фелуки. Другие расселись на скамьях вдоль высокого квартердека и негромко переговаривались. Тем временем розовый Аз и голубой Браз, взошедшие почти одновременно, прочертили на воде пару разноцветных дорожек.

Один за другим пассажиры тихо возвращались в каюты. На палубе остались только рулевой и впередсмотрящий.

Дни проходили незаметно. По утрам по воде стелилась прохладная перламутровая дымка, в полдень Карина 4269 жгуче горела в зените, вечером небо наливалось водянистопивным оттенком, ночью царила тишина.

«Варгас» ненадолго зашел в бухты пары поселков на побережье Хорасина, утопавших в серо-зеленой листве гигантских деревьев. С фелуки на причал отгружали кожи и металлическую утварь. На борт брали тюки с орехами, комья сушеного фруктового желе, пачки шпона из красивого розового и черного дерева.

Покинув Хорасин, «Варгас» вышел в открытый океан. Капитан держал курс на восток вдоль экватора, чтобы пользоваться выгодным противотечением, избегая коварных прихотей погоды, нередких на более высоких тропических широтах.

Слабый ветер часто менял направление — «Варгас» лениво покачивался на почти незаметной ряби.

Пассажиры проводили время каждый по-своему. Рыжие девушки, Хейзари и Эдви, играли в серсо, бросая кольца в цель, и дразнили Траза, пока он тоже не втянулся в игру.

Рейт научил попутчиков играть в шашки — новое развлечение было встречено с энтузиазмом. Пало Барба, отец рыжих девушек, оказался учителем фехтования. Каждый день Дордолио, обнажившись до пояса и перевязав волосы черной лентой, в течение часа отрабатывал с ним приемы нападения и защиты. Кавалер-яо дрался, бравурно топая ногами и сопровождая выпады короткими возгласами. Пало Барба фехтовал без вычурных эффектов, строго придерживаясь традиционных позиций. Рейт иногда наблюдал за их тренировочными схватками и как-то раз даже принял приглашение Барбы помериться силами. По мнению Рейта, рапиры были длинноваты и слишком легко гнулись, но он вышел из поединка с честью. При этом от его внимания не ускользнуло, что Дордолио, наблюдавший за уроком фехтования в компании каттской принцессы, громко высказывал критические замечания. Позднее Траз, тоже находившийся среди зрителей, сообщил Рейту, что Дордолио находил его методы владения холодным оружием наивными и нелепыми.

Рейт пожал плечами и усмехнулся — таких, как Дордолио, он не воспринимал всерьез.

Дважды вдали заметили паруса. Как-то раз появился длинный черный моторный катер, угрожающе поменявший курс.

Рейт рассмотрел подозрительное судно в сканоскоп. На палубе стояли и разглядывали «Варгас» не меньше десятка высоких желтокожих усачей в замысловатых черных тюрбанах. Рейт сообщил о своих наблюдениях капитану. Тот удостоил чужаков небрежным взглядом: «Пираты. Нас они не потревожат: слишком рискованно».

Катер обогнал их в полутора километрах к югу, повернул и скрылся на юго-востоке.

Через два дня впереди показался остров — скалистый горб с прибрежной полосой, сплошь покрытой деревьями с куцыми кронами на голых стволах. «Гозед! — объявил капитан в ответ на расспросы Рейта. — Бросим якорь на пару часов. Вы бывали в Гозеде?»

«Не приходилось».

«Вас ожидает сюрприз. Хотя — как сказать? — тут капитан внимательно посмотрел Рейту в лицо. — Обычаи вашей страны мне неизвестны. Вы их, вероятно, и сами не помните? Мне говорили, что вы страдаете потерей памяти».

Рейт примирительно поднял ладонь: «Я не оспариваю мнения, составленные обо мне другими».

«Что само по себе удивительно! — заметил капитан. — Сколько ни ломаю голову, не могу понять, откуда вы. Такого со мной еще не случалось».

«Я — путешественник, — сказал Рейт. — Странник, если вас больше устраивает такое выражение».

«Порой вы обнаруживаете неосведомленность, поразительную для бывалого путешественника. Как бы то ни было, пора готовиться к стоянке».

Гористый остров заслонял добрую треть неба. Приложив к глазам сканоскоп, Рейт увидел, что вдоль прибрежной полосы ветви деревьев были обрублены, а голые корявые стволы служили опорными столбами для круглых жилищ, гнездившихся высоко над землей — поодиночке или группами из двух-трех хижин. Под хижинами и между стволами не было ни растительности, ни мусора — только чистый серый песок, явно причесанный граблями. Рейт передал сканоскоп дирдирмену. Рассмотрев селение, Аначо сказал: «Я ожидал чего-то в этом роде».

«Тебе что-то известно о Гозеде? Капитан заинтриговал меня таинственными намеками».

«Здесь нет никакой тайны. Островитяне исключительно религиозны — поклоняются морским скорпионам, населяющим прибрежные воды. Говорят, эти твари величиной с человека, а то и больше».

«Зачем хижины строят так высоко над песком?»

«По ночам скорпионы выползают из моря, находят какое-нибудь животное и откладывают яйца в его тело, где паразитически развивается их потомство. С этой целью на берегу часто оставляют женщину, так называемую «мать богов». Личинки вылупляются и пожирают ее изнутри. На последней стадии, когда боль, яд и религиозное исступление погружают «мать богов» в любопытное психическое состояние, она вскакивает, бежит к воде и бросается в море».

«Чудовищный обычай!»

Дирдирмен не возражал: «Тем не менее, ритуал отвечает потребностям населения. Они могли бы отказаться от него в любое время — если бы захотели. Недолюди печально известны приверженностью к извращениям».

Рейт не мог удержаться от смеха. Аначо недоуменно смерил его взглядом с головы до ног: «Хотел бы я знать, в чем заключается причина твоего веселья?»

«Мне пришло в голову, что имеется некоторое сходство между взаимоотношениями дирдирменов с дирдирами и обитателей Гозеда с их скорпионами».

«Не вижу аналогии», — ледяным тоном ответствовал Аначо.

«Очень просто: и те, и другие стали жертвами существ нечеловеческого происхождения, использующих людей для удовлетворения своих нужд».

«Гм! — пробормотал Аначо. — Не встречал еще упрямца, настолько закореневшего в заблуждениях!» Он поспешно отошел на корму и остановился, глядя в море. Рейт подумал, что подсознательные возмущения начинали выводить умного дирдирмена из равновесия.

Фелука направила нос прямо к берегу, осторожно развернулась за выступом обросшей ракушками скалы и бросила якорь. Капитан спустил шлюпку, высадился на берег. Пассажиры видели, как он говорил с группой суровых белокожих людей, практически голых — на них были только сандалии и головные повязки, стягивавшие длинные волосы цвета вороненой стали.

Было достигнуто соглашение — капитан вернулся на борт «Варгаса». По прошествии получаса к фелуке приблизилась пара небольших портовых барж. Оснастили подъемную стрелу, на борт погрузили тюки с волокном и бухты канатов. Другие ящики и тюки спустили на баржи. Через два часа после прибытия в Гозед матросы поставили паруса, подняли якорь, и «Варгас» устремился в безбрежные дали Драшада.

После ужина пассажиры сидели на палубной надстройке перед кормовой рубкой, под качающимся над головами фонарем. Разговор шел о жителях Гозеда и религиозных излишествах. Валь-Даль Барба, жена Пало Барбы и мать Хейзари и Эдви, считала гозедский обычай несправедливым: «Любопытно, что бывают только «матери богов»! Почему бы этим голым типам со свирепыми рожами самим не остаться ночью на пляже и не стать гордыми «отцами богов»?»

Капитан усмехнулся: «Как видно, столь высокой чести удостаиваются только дамы».

«В Мургене подобный обряд был бы немыслим! — с волнением вмешался купец. — Мы платим жрецам немалую десятину. На них ложится вся ответственность за умилостивление Бизме, а прихожане обходятся без лишних неудобств».

«Разумная система, — согласился Пало Барба. — В этом году мы исповедуем пансогматический гностицизм — систему верований со множеством достоинств».

«Мне она нравится гораздо больше тутеланики! — сказала Эдви. — Достаточно отбарабанить ектенью, и можно весь день заниматься своими делами».

«Ой, тутеланика страшно занудная! — поддержала сестру Хейзари. — Приходилось запоминать длиннющие тексты! И помнишь это ужасное «схождение душ», когда жрецы позволяли себе всякие вольности? По-моему тоже, пансогла... панглосса... в общем, простицизм, гораздо лучше!»

Дордолио снисходительно рассмеялся: «Вы предпочитаете не слишком усердствовать. Склонен согласиться с таким подходом. Доктрина яо, конечно, в какой-то степени синкретична. Пожалуй, можно выразиться даже точнее: на протяжении «раунда» всем аспектам невыразимой сущности предоставляется возможность самопроявления. Таким образом, принимая участие во всем цикле, мы демонстрируем все требуемое богопочитание».

Аначо, все еще уязвленный сравнением Рейта, повернулся к нему: «А что скажет наш эрудит-этнолог, Адам Рейт? Какими глубокими теософскими наблюдениями он может поделиться?»

«Никакими, — ответил Рейт. — Во всяком случае, очень немногими. Я думаю, что человек и его религия — одно и то же. Неизвестность существует. Верующий проецирует в пустоту неизвестности очертания своего индивидуального мироощущения, наделяя созданную им самим туманную проекцию присущими лично ему стремлениями и представлениями об относительной ценности вещей, качеств и поступков. Излагая сущность своей веры, он на самом деле объясняет самого себя. Поэтому, когда фанатик встречается с возражением или противодействием, он ощущает их как угрозу своему существованию и защищается, прибегая к насилию».

«Интересная точка зрения! — провозгласил толстяк-купец. — Как же вы смотрите на безбожников?»

«Атеист ничего не проецирует в пустоту неизвестности. Космические тайны он воспринимает как вещи в себе, не ощущая необходимости прикрывать их масками, вылепленными по образу и подобию человека. Во всех остальных случаях имеет место точное соответствие между человеком и той формой, которую он придает неизвестности, чтобы ему легче было иметь с ней дело».

Капитан поднял бокал, посмотрел сквозь вино на свет фонаря, залпом выпил: «Возможно, так оно и есть, но в этом отношении никто и никогда не изменится. Я побывал во многих странах — под блестящими шпилями дирдиров, среди садов синих часчей, в замках ванхов. Мне хорошо известны обычаи этих рас и выведенных ими пород людей. Я пересек все шесть континентов Тшая, дружил с сотнями мужчин, ласкал сотни женщин, убил сотни врагов. Я жил среди яо, среди биндов, валалукианов и шемолеев. Я торговал со степными кочевниками, болотными людьми, островитянами, каннибалами Раха и Кислована. Я знаю, чем они отличаются, знаю, в чем они одинаковы. Все стараются извлечь из существования максимальную выгоду. В конце концов все умирают, в конечном счете никто не выигрывает больше других. Мое божество? Старый добрый «Варгас»! Как еще? Пусть Адам Рейт прав, и мой корабль — мое отражение. Когда «Варгас» стонет под штормовой волной, я содрогаюсь и скрежещу зубами. Когда мы рассекаем темные воды в розово-голубом сиянии лун, я играю на лютне, я повязываю голову красной лентой, я пью вино. Мы с «Варгасом» служим друг другу — в тот день, когда «Варгас» пойдет ко дну, с ним вместе провалюсь в пучину и я!»

«Браво! — воскликнул фехтовальщик Пало Барба, тоже порядком выпивший. — И знаете что? Таков и мой символ веры!» Он выхватил шпагу и высоко поднял ее — лучи фонаря отсвечивали от клинка: «Для меня шпага — то же, что для капитана его «Варгас»!»

«Папа! — возмутилась рыжая Эдви. — И все это время мы думали, что ты — добропорядочный пансогматист!»

«Будь добр, вложи клинок в ножны, — посоветовала инструктору супруга. — А то еще ненароком отрежешь кому-нибудь ухо».

«Кто, я? Ветеран фехтования? Как у тебя язык поворачивается? А? Ну ладно, так и быть. Перекуем меч на еще один кубок вина!»

Беседа продолжалась. Дордолио важно прошелся по палубе, остановился напротив Рейта. Помолчав, он произнес игриво-снисходительным тоном: «Приятная неожиданность — встретить кочевника, связно излагающего логические умозаключения и разбирающегося в тонкостях психологии».

Рейт улыбнулся Тразу: «Не все кочевники — шуты гороховые».

«Вы меня ставите в тупик, — объявил Дордолио. — Где именно находится та степь, откуда вы родом? Какого вы племени?»

«Отечество мое далеко. Народ мой рассеялся во всех направлениях».

Дордолио задумчиво потянул себя за ус: «Дирдирмен считает, что вы стали жертвой амнезии. По словам Синежадентной принцессы, вы дали ей понять, что происходите из другого мира. Парень-кочевник, знающий вас лучше всех, ничего не говорит. Должен признаться, меня одолевает любопытство — простите за назойливость».

«Любопытство — признак мыслящего человека», — ответил Рейт.

«Да-да. Позвольте задать один вопрос, хотя я безусловно допускаю его абсурдность, — Дордолио искоса, осторожно следил за Рейтом. — Считаете ли вы себя уроженцем другой планеты?»

Рейт смеялся, подыскивая подходящий маневр, потом сказал: «Существуют четыре возможности. Если я действительно пришелец из космоса, то мог бы ответить «да» или «нет». Если это не так, я тоже мог бы ответить «да» или «нет». Первый ответ причинил бы мне большие неудобства. Второй противоречил бы моему самоуважению. Третий означал бы, что я сошел с ума. Четвертый — единственный, соответствующий вашему представлению о нормальности. Таким образом, согласно вашему собственному допущению, ваш вопрос абсурден».

Дордолио раздраженно рванул себя за ус: «Вы, по случайности — все бывает! — не из числа приверженцев «культа»?»

«Скорее всего, нет. О каком культе вы говорите?»

«Разумеется, о культе страждущих невозвращенцев, нарушивших чередование «раундов» и тем самым повинных в разрушении двух великолепных городов!»

«Насколько я понимаю, до сих пор неизвестно, кем были запущены торпеды, взорвавшие эти города?»

«Неважно! Именно «культ» спровоцировал нападение. Причиной послужила их преступная пропаганда».

Рейт покачал головой: «Непостижимо! Враг уничтожил ваши города. Однако ожесточение яо направлено не против безжалостного агрессора, а против группы соотечественников — вероятно, искренних и проницательных людей. Я назвал бы такую реакцию малодушным вымещением раздражения».

Дордолио смерил Рейта холодным взглядом: «Ваши аналитические потуги временами граничат с оскорбительной крамолой».

Рейт снова засмеялся: «Не принимайте их слишком близко к сердцу. Мне ничего не известно о «культе». А в том, что касается моего происхождения, я предпочитаю страдать амнезией».

«Любопытный пробел памяти — если учесть вашу явную убежденность в других вопросах».

«Интересно было бы знать, — пробормотал Рейт, будто размышляя вслух, — чего вы добиваетесь своими расспросами? Например, что бы вы сказали, если бы я претендовал на происхождение с другой планеты?»

Дордолио поджал губы, сощурился на фонарь: «Мои предположения еще не заходили так далеко. Давайте оставим эту тему. Даже представить себе трудно: древний мир, колыбель человечества... Пугающая перспектива!»

«Пугающая? Почему же?»

Дордолио неловко усмехнулся: «У человечества есть темная сторона — как у камня, наполовину вдавленного в землю. Поверхность, обращенная к солнцу и воздуху, чиста. Но приподнимите камень, загляните под него: слизь и плесень, копошащиеся насекомые... Мы, яо, прекрасно это понимаем. Эвэйль навеки с нами, повсюду с нами — ничто не положит ей конец! Но довольно об этом!» Дордолио передернул плечами, расправил их и продолжал первоначальным, слегка снисходительным тоном: «Вы твердо намерены ехать в Катт. Что вы собираетесь там делать?»

«Не знаю. Я должен где-то существовать — почему не в Катге?»

«Вы можете столкнуться с серьезными препятствиями, — сказал Дордолио. — Иностранцу трудно стать клиентом дворца».

«Что вы говорите? Никогда бы не подумал! Роза Катта утверждает, что ее отец, Синежадентный господарь, будет нас приветствовать».

«Он вынужден будет проявить формальную обходительность, но если вы думаете, что вам удастся устроиться и жить в Синежадентном дворце, то глубоко ошибаетесь. Смогли бы вы гостить на дне морском только потому, что рыба пригласила вас поплавать?»

«Что мне помешает?»

Дордолио развел руками: «Кому приятно выставлять себя на посмешище? В жизни все зависит от умения себя поставить. Манеры делают человека. Вы получили воспитание в степи — что вы знаете об изящных манерах?»

На это Рейту нечего было возразить.

«Поведение, подобающее кавалеру, складывается, подобно мозаике, из тысячи деталей, — продолжал Дордолио. — В академии нас учат различным формам обращения, осмысленной жестикуляции, искусству тщательного выбора выражений — в последнем, впрочем, я не слишком преуспел. Нам преподают правила учтивого взаимного представления перед боем и проведения дуэлей, курсы генеалогии и геральдики. Большое внимание уделяется науке хорошо одеваться и сотням других мелочей. Возможно, вам эти предметы кажутся излишне щепетильными?»

Аначо, ненароком оказавшийся поблизости, счел нужным заметить: «Лучше сказать — поверхностными».

Рейт ожидал, что кавалер осадит дирдирмена или, по меньшей мере, ответит надменным взглядом, но Дордолио безразлично пожал плечами: «Вы находите ваш образ жизни самым осмысленным? Спросите попутчиков — купца и фехтовальщика. У них может быть иное мнение на этот счет. Не забывайте, яо — народ пессимистов! Нам постоянно угрожает эвэйль, под личиной беззаботности кроется пучина мрака. Это обстоятельство важнее, чем может показаться на первый взгляд. Осознавая фундаментальную бесцельность бытия, превыше всего мы ценим быстротечные мгновения, создающие иллюзию полноты жизни. Взыскательно следя за строгим соблюдением формальностей, мы тем самым впитываем неповторимый аромат каждого стечения обстоятельств. Поверхностное легкомыслие? Упадок? Кто способен на большее?»

«Все это замечательно, — сказал Рейт, — но зачем же удовлетворяться пессимизмом? Зачем ограничивать себя в поиске новых возможностей? Более того, мне кажется, что вы смирились с разрушением городов, обнаружив удивительное равнодушие. Жажда мести — не самая благородная страсть, но рабская покорность намного хуже».

«Вот еще! — проворчал Дордолио. — Что варвар понимает в нашей катастрофе, в ее последствиях? Тысячи невозвращенцев нашли последнее утешение в эвэйли, раскрепостившись в катарсисе искупления. Это позволило стране сохранить волю к жизни. Ни на что другое не оставалось сил. Вы распространяете инсинуации, порочащие мой народ. Будь вы благородной крови, я насадил бы вас на шпагу, как кусок сала!»

Рейт усмехнулся: «Так как низкое происхождение предохраняет меня от возмездия, позвольте задать еще один вопрос: что такое «эвэйль»?»

Воздев руки, Дордолио потряс кулаками в воздухе: «Варвар, и ко всему в беспамятстве! Мне не пристало говорить с такими, как вы! Спросите дирдирмена — он любит потрепать языком». Кавалер в ярости удалился.

«Непредсказуемое проявление эмоций, — задумчиво произнес Рейт. — Порочащие инсинуации? Хотел бы я знать: что, на самом деле, вызвало такое бешенство?»

«Стыд, — сказал Аначо. — Малейший намек на позор раздражает яо больше песчинки, попавшей в глаз. Таинственный неприятель уничтожил их города. Они подозревают дирдиров, но вынуждены подавлять бессильный гнев. Стремление к высвобождению из депрессии, типичной для их темперамента, предрасполагает их к эвэйли».

«И в чем проявляется эвэйль»?

«В убийстве. В приступе отчаяния. Яо, испытывающий невыносимый стыд, убивает всех, кого может, столько, сколько может — родственников, друзей, знакомых и незнакомцев, независимо от пола и возраста. Затем, когда возможность убивать исчезает, он покоряется, становится безразличным ко всему. Убийцу подвергают страшному публичному наказанию, производящему драматический эффект очищения и успокоения как в толпе, собравшейся поглазеть на мучения, так и во всем населении страны. Каждая казнь организуется в особом стиле, по существу превращаясь в пышный спектакль страдания и боли, вероятно, приносящий наслаждение даже виновнику торжества. В Катте этот обычай накладывает отпечаток на все стороны жизни. Не удивительно, что дирдиры считают недолюдей помешанными».

Рейт хмыкнул: «Таким образом, задержавшись в Катте, мы рискуем быть бессмысленно убитыми».

«Лишь в некоторой степени. В конце концов, такие случаи редки, — Аначо посмотрел на опустевшую палубу. — Становится поздно». Пожелав Рейту спокойной ночи, он ушел спать.

Рейт, оставшийся у фальшборта, смотрел на спокойные воды. После кровопролития в Пере Катт обещал стать подходящим пристанищем, цивилизованной страной, где, как он надеялся, ему удалось бы как-то соорудить космический корабль. Теперь эти надежды казались опрометчивыми.

Кто-то подошел и встал рядом — Хейзари, старшая из рыжеволосых дочерей Пало Барбы: «Почему вы такой грустный? Что вас тревожит?»

Рейт опустил взгляд на бледный овал лица девушки — лукавого и дерзкого, оживленного невинным (или не таким уж невинным?) кокетством. Рейт сдержал первые слова, готовые сорваться с языка — девушка была безусловно привлекательна: «Разве тебе не пора спать? Сестра твоя, наверное, уже легла».

«Эдви? Ха! Она тоже не спит, сидит с вашим приятелем Тразом на квартердеке — обольщает, соблазняет, дразнит, терзает! Ее хлебом не корми, дай пофлиртовать».

«Держись, Траз!» — подумал Рейт и спросил: «Как же ваши родители? Они не беспокоятся?»

«А им-то что? Папа в молодости волочился за каждой юбкой, да и мамаша была хороша. Разве люди не вправе делать все, что им хочется?»

«В какой-то мере. В разных местах разные обычаи, ты же знаешь».

«А у вас? Какие нравы в вашей стране?»

«Неоднозначные и довольно-таки запутанные, — признался Рейт. — Многое зависит от того, где человек находится, с кем имеет дело».

«У нас на Облачных островах все точно так же, — заявила Хейзари, облокотившись на поручень чуть ближе к Рейту. — Мы не заводим шашни с каждым встречным. Но время от времени на меня что-то находит. Так бывает и с другими. Я думаю, это следствие законов природы».

«Невозможно не согласиться, — Рейт уступил побуждению и поцеловал очаровательное лицо. — Тем не менее, невзирая на законы природы, мне не хотелось бы восстанавливать против себя твоего отца: он мастерски владеет шпагой».

«По этому поводу не волнуйтесь. Если вам так не терпится заручиться его поддержкой... я уверена, что он еще не спит».

«Трудно представить себе, о чем бы я его спросил! — сказал Рейт. — Что же, принимая во внимание все вышесказанное...» Они прошли в носовую часть корабля, поднялись по вырубленным из бревен ступеням на палубу форпика — под ними простиралось ночное море. Заходящий Аз рассыпал по волнам дорожку перемигивающихся аметистов. Огненно-рыжая красавица, сиреневая луна, сказочный парусник в далеком океане: стоило ли возвращаться на Землю? Чувство долга подсказывало: стоило. И все же, зачем отказываться от редких мимолетных удовольствий? Рейт снова поцеловал девушку, теперь уже достаточно страстно. В тени за брашпилем что-то пошевелилось — едва заметная фигура вскочила и бросилась прочь с отчаянной быстротой. В косых лучах голубой луны Рейт узнал Йилин-Йилан, Розу Катта... Его пыл охладился, он опустил голову с жалостью и стыдом. В чем, однако, он мог себя обвинить? Принцесса давно дала понять, что их когда-то близким отношениям пришел конец. Рейт повернулся к пламенноволосой Хейзари.

4

На рассвете наступил полный штиль. Солнце вставало в небе, напоминавшем огромное птичье яйцо — бежевое и серовато-сизое по окраине, бледно-серо-кобальтовое в зените.

На завтрак, как всегда, подали хлеб из грубо смолотого зерна, соленую рыбу, консервированные фрукты, резкий едковатый чай. Пассажиры сидели молча, каждый погрузился в неясные утренние мысли.

Роза Катта припозднилась. Бесшумно проскользнув в салон, она заняла свое место, вежливо улыбнувшись налево и направо, стала рассеянно есть, будто замечтавшись. Дордолио озабоченно наблюдал за ней.

С палубы в салон заглянул капитан: «Днем будет тихо. К вечеру соберутся тучи, гроза. Что будет завтра? Не знаю. Капризная погода!»

Рейт нервничал, но сдерживался и вел себя, как обычно. Для тревожных предчувствий не было оснований: он не изменился, изменилась Йилин-Йилан. Даже когда их связь казалась неразрывной, она утаивала какую-то часть своей личности, видимо, носившую еще одно из множества имен. Рейт заставил себя не думать об этом.

Йилин-Йилан не теряла времени в салоне и вышла на палубу, где к ней присоединился Дордолио. Вдвоем они облокотились на планширь. Йилин-Йилан что-то настойчиво втолковывала кавалеру. Дордолио дергал себя за усы, время от времени вставляя пару слов.

Матрос на квартердеке неожиданно закричал, указывая на что-то за бортом. Вскочив на крышку люка, Рейт заметил темную плывущую фигуру с очертаниями головы и плеч, неприятно напоминавшими человеческие. Существо резко нырнуло, исчезло под водой. Рейт повернулся к Аначо: «Что это было?»

«Пнуме в водолазном костюме».

«Так далеко от берега?»

«Почему нет? Они той же породы, что и фунги. А кто может требовать от фунга отчета в его действиях?»

«Но что пнуме делает здесь, посреди океана?»

«Предположим, по ночам ему нравится качаться на волнах, лежа на спине, и любоваться лунами — ты имеешь что-нибудь против?»

Приближался полдень. Траз и две девушки играли в серсо. Купец задумчиво листал книгу в кожаном переплете. Пало Барба и Дордолио какое-то время фехтовали. Как всегда, Дордолио бравурно жестикулировал, картинно выгибал поднятые руки, со свистом разрезал воздух рапирой, притопывал ногами.

Пало Барба скоро устал. Дордолио стоял, подергивая клинком из стороны в сторону. Йилин-Йилан вышла и села на крышку люка. Кавалер обратился к Рейту: «Ну что, кочевник, возьмитесь за рапиру, покажите нам приемы родных степей!»

Рейт сразу стал подозревать неладное: «Наши приемы не слишком разнообразны. Кроме того, я давно не практиковался. Как-нибудь в другой раз».

«Давайте, давайте! — покрикивал Дордолио; глаза его чернели расширенными зрачками. — Ходят разговоры о вашей ловкости. Не подобает отказываться от демонстрации своих навыков».

«Прошу меня извинить — сегодня я не склонен к фехтованию».

«Бери шпагу, Адам Рейт! — крикнула Йилин-Йилан. — Ты всех нас разочаровываешь!»

Рейт бросил долгий взгляд на Розу Катта. Ее хмурое, бледное, подергивающееся от волнения лицо ничем не напоминало девушку, нежно дружившую с ним в Пере. Что-то заставило ее преобразиться — на него смотрела незнакомая женщина.

Рейт обернулся к Дордолио, явно действовавшему по наущению Розы Катта. Каковы бы ни были их замыслы, ему готовили западню.

Пало Барба решил вмешаться: «Послушайте, — обратился он к Дордолио, — оставьте человека в покое. Со мной вы можете тренироваться, сколько хотите. Отработаем всю серию позиций, с начала до конца».

«Но я желаю драться с этим выскочкой! — заявил Дордолио. — Он выводит меня из себя своими замашками. Его надлежит проучить!»

«Если вы нарываетесь на ссору, — холодно ответил Барба, — это, конечно, исключительно ваше дело».

«Никаких ссор! — звонким, несколько гнусавым голосом объявил Дордолио. — Всего лишь небольшой урок, чтобы поставить вещи на свои места. Варвар отказывается видеть разницу между благородной кастой Катта и простонародьем. Я намерен не оставить никаких сомнений в том, что существует отчетливая граница».

Рейт нехотя поднялся на ноги: «Очень хорошо. Каким оружием вы желаете пользоваться в ходе вашей демонстрации?»

«Мне все равно! Выбирайте по своему усмотрению — рапиры или шпаги. Так как вам неизвестны рыцарские манеры, обойдемся без преамбулы — достаточно сигнала к бою».

«И сигнала об остановке боя, я полагаю?»

Дордолио усмехнулся в усы: «Смотря по обстоятельствам».

«Будь по-вашему, — Рейт повернулся к Пало Барбе. — Позвольте мне взглянуть на ваше оружие».

Пало Барба открыл футляр. Рейт выбрал пару коротких легких клинков.

Дордолио с отвращением уставился на шпаги, подняв брови: «Детское оружие — для обучения мальчишек!»

Рейт взвесил шпагу в руке, помахал клинком в воздухе: «Мне оно подходит как нельзя лучше. Если вам не по душе короткий клинок, берите любой другой».

Дордолио с досадой взял легкую шпагу: «Не слушается руки, не дает ни размаха, ни точности выпада...»

Быстрым движением острия Рейт надвинул шляпу Дордолио ему на глаза: «Как видите, с ней можно неплохо управляться!»

Без лишних слов Дордолио снял шляпу, расстегнул манжеты белой шелковой блузы: «Вы готовы?»

«Когда вам будет угодно».

Дордолио поднял шпагу в нелепом салюте, поклонился зрителям налево и направо. Рейт отступил на шаг: «Я полагал, что мы обойдемся без церемоний».

Дордолио только оскалил зубы в злобной усмешке и бросился в свою обычную атаку с притопыванием. Рейт без труда защитился, ложным выпадом заставил противника открыть позицию и ударил сверху вниз по пряжке, поддерживавшей бриджи кавалера.

Дордолио отскочил, снова бросился вперед. Его злобная улыбка помрачнела. Он обрушил на Рейта лавину ударов, подскакивая со всех сторон, но предусмотрительно экономил силы, нащупывая слабые места. Рейт реагировал небрежно, почти лениво. Дордолио сделал ложный выпад, отвел в сторону клинок Рейта, нанес прямой колющий удар. Рейт уже отскочил — лезвие кавалера проткнуло воздух. Рейт с силой рубанул по пряжке бриджей — она расстегнулась.

Нахмурившись, Дордолио отступил. Рейт догнал его, ударил по другой пряжке — бриджи кавалера разошлись на талии.

Покраснев, Дордолио бросил шпагу: «Смехотворные игрушки! Фехтуйте настоящим клинком!»

«Выбирайте оружие по вкусу. Я буду драться этой шпагой. Но в первую очередь рекомендовал бы сделать все необходимое для удержания ваших штанов — вы ставите нас обоих в неловкое положение».

Дордолио поклонился с ледяной грацией, отошел, подвязал бриджи кожаной тесьмой: «Я готов. Раз вы настаиваете, а также в связи с нравоучительным характером поединка, я воспользуюсь более привычным оружием».

«Как вам угодно».

Дордолио взял свою длинную, гибкую рапиру, повертел ее над головой так, что лезвие запело в воздухе, после чего, кивнув Рейту, перешел в нападение. Тонкий наконечник хлестал вправо и влево. Рейт отвел его быстрым движением кисти и будто случайно, издевательски похлопал плоской стороной клинка по щеке кавалера-яо.

Дордолио моргнул, набросился на Рейта яростными прыжками. Рейт отступал. Яо следовал за ним, часто притопывая, далеко отставляя назад левую ногу и низко приседая на правую, нанося хлесткие удары со всех сторон. Защищаясь, Рейт похлопал кавалера по другой щеке и быстро отскочил назад: «Я немного выдохся. Может быть, на сегодня хватит?»

Дордолио яростно уставился на противника, ноздри его разошлись, грудь вздымалась и опускалась. Он отвернулся, посмотрел на море, подавил тяжелый вздох, снова повернулся к Рейту. «Да, — сказал он глухо. — Мы достаточно порезвились». Взглянув на украшенный драгоценными камнями эфес своей рапиры, он сделал такое движение, будто собрался выбросить ее за борт. Вместо этого, однако, он вложил оружие в ножны и поклонился Рейту: «Вы превосходно фехтуете и преподали мне полезный урок. Я у вас в долгу».

Пало Барба вышел вперед: «Хорошо сказано — как и подобает настоящему каттскому кавалеру! Довольно сверкания лезвий и звона металла. Утро на исходе: выпьем по бокалу вина».

Дордолио снова поклонился: «В свое время». Он ушел в каюту. Роза Катта сидела без движения, как вырезанная из камня.

Хейзари принесла Рейту бокал вина: «У меня замечательная идея».

«Какая?»

«Вы сойдете с корабля в Уайнессе, поедете с нами на Садовый холм и будете помогать отцу в школе фехтования — легкая жизнь, никаких забот, никаких опасений...»

«Заманчивая перспектива, — согласился Рейт. — Я бы не прочь... но у меня другие обязательства».

«Отложите их! Неужели обязательства так важны одинокому страннику? Не отвечайте, — она закрыла Рейту рот рукой, — я знаю, что вы скажете. Вы странный человек, Адам Рейт, отталкивающе упрямый, но притягательно любезный».

«Мне самому я не кажусь странным. Тшай — странная планета. Я обычный человек».

«Все наоборот! — засмеялась Хейзари. — Тшай...» Она неопределенно махнула рукой: «Тшай иногда ужасен... но странным его не назовешь. Я не знаю ничего другого». Хейзари встала: «Что ж, налью вам еще вина и, наверное, выпью сама. В такой тихий день — чем еще заниматься?»

Капитан, проходивший мимо, задержался: «Пользуйтесь штилем, отдыхайте. Собирается буря — взгляните на север».

На горизонте громоздились черные тучи, океан отсвечивал медью. Они еще смотрели в море, когда налетел порыв необычно свежего воздуха. Паруса «Варгаса» хлопали, такелаж скрипел.

Из каюты вышел Дордолио. Он переоделся в темно-каштановый костюм, черные вельветовые туфли и черную вельветовую шляпу с козырьком. Кавалер искал глазами Йилин-Йилан, но нашел не сразу — далеко впереди, на форпике: она оперлась на поручень и глядела вдаль. Дордолио поколебался, медленно отвернулся. Пало Барба протянул ему бокал вина. Кавалер молча уселся под огромным бронзовым фонарем.

Грозовые тучи надвигались на юг, озаряясь фиолетовыми вспышками. До «Варгаса» доносилось неразборчивое рокотание грома.

Команда убрала треугольные паруса. Фелука едва шевелилась под маленьким квадратным штормовым парусом.

Закат зиял зловещим оком — пыльно-коричневый шар солнца тлел под черными облаками. Из кормовой надстройки вышла голая женщина: Роза Катта. Стоя на пороге, она лихорадочно сновала глазами по изумленным лицам пассажиров, поочередно замечавших ее и столбеневших на средней палубе, потом на носовом возвышении.

В правой руке она держала пистолет, в левой — кинжал, улыбаясь жутковатой застывшей улыбкой. Рейт, наблюдавший ее во всевозможных состояниях, этого выражения никогда не видел. Дордолио издал нечленораздельный возглас и со всех ног бросился к кормовой рубке.

Роза Катта прицелилась в кавалера. Дордолио поспешно пригнулся — стреловидная пуля провизжала у него над головой. Осматривая палубу, Роза Катта обнаружила Хейзари. Шагнув вперед, она навела пистолет. Хейзари испуганно вскрикнула и забежала за грот-мачту. Из тучи в тучу прыгнула молния. В фиолетовом зареве Дордолио прыгнул на Розу Катта, та полоснула его кинжалом. Шатаясь, Дордолио отступил — из его шеи брызнула струйка крови. Голая женщина снова прицелилась. Окровавленный кавалер поспешно перекатился по крышке люка и спрятался за ним, прижавшись к палубе. Хейзари побежала к носовой надстройке, Роза Катта погналась за ней. Поднимаясь по сходням из люка, на полубаке показался матрос — и замер. Роза Катта ударила его кинжалом в лицо — ошеломленный моряк свалился в проем люка спиной вниз.

Хейзари пряталась за фок-мачтой. По всему небу ветвились молнии, почти мгновенно взрывавшиеся оглушительным треском.

Роза Катта проворно ткнула кинжалом за мачту — рыжеволосая Хейзари схватилась за бок и попыталась отойти нетвердыми шагами, непонимающе озираясь. Роза Катта навела на нее пистолет, но подоспевший Пало Барба ударил по нему. Оружие со стуком покатилось по палубе. Роза Катта порезала Барбе плечо, пырнула кинжалом Рейта, пытавшегося ее схватить, взбежала по ступеням лестницы форпика и выбралась на бушприт.

Фелука переваливалась на волнах. Высоко вздыбившись, бушприт срывался вниз, едва не погружаясь в воду, снова упирался в небо, снова падал. Солнце тонуло в океане — Роза Катта повернулась к закату, держась рукой за туго натянутый фока-штаг.

Рейт кричал ей: «Вернись, вернись!»

Она обернулась с отсутствующим выражением. «Дэрль! — звал Рейт, — Йилин-Йилан! Синежадентная Роза!» Девушка будто оглохла. Рейт попробовал придворное имя: «Шар-Зарин!»

Роза Катта отозвалась пренебрежительно-печальной улыбкой.

Рейт искал способ задобрить ее. Он ласково позвал детским именем: «Зози... Зози... вернись, иди ко мне».

Лицо девушки дрогнуло. Она ближе прижалась к тросу, обхватив его руками.

«Зози! Разве ты меня не помнишь? Иди сюда, будь хорошей девочкой!»

Ее мысли были далеко — там, где садилось солнце.

Рейт поманил ее тайным именем: «Ллаэ, вернись! Ктан зовет тебя, Ллаэ!»

Не отрывая глаз от морской дали, Роза Катта отрицательно мотала головой.

Рейт вспомнил последнее, любовное имя, теперь отдававшее непривычным привкусом. Он звал, но голос тонул в раскатах грома, и девушка не слышала его. Закругленный край солнца дрожал над горизонтом в тускнеющем хаосе волн. Роза Катта шагнула с бушприта в шипящую пену расходящейся носовой волны. Какое-то мгновение Рейт еще видел распустившуюся в воде прядь черных волос, потом она исчезла.

Ближе к ночи, пока «Варгас» взбирался, тяжело сотрясаясь и задирая нос, по крутым склонам огромных поперечных валов и с мелкой дрожью тошнотворно соскальзывал в глубокие провалы, Рейт обратился с вопросом к дирдирмену, Анхе-ат-афрам-Аначо: «Она потеряла рассудок? Или это и есть эвэйль?»

«Эвэйль. Искупление позора».

«Но...» — Рейт хотел что-то сказать и не смог, ограничился беспомощным жестом.

«Ты потакал желаниям девчонки с Облачных островов. Кавалер вызвался защищать честь принцессы, но осрамился. Будущее сулило ей одни унижения. Если бы могла, она убила бы нас всех».

«Непонятно, непостижимо!» — бормотал Рейт.

«Конечно, непостижимо. Ты не яо. Для Синежадентной принцессы тяжесть обстоятельств оказалась невыносимой. Ей еще повезло. В Сеттре ее подвергли бы душераздирающим публичным пыткам».

Стараясь удержаться на ногах, Рейт пробирался по палубе, хватаясь за что придется. Бронзовый фонарь качался с монотонным скрипом. Рейт всматривался в клокочущее море, прислушиваясь к грохоту волн — где-то далеко, где-то глубоко белое тело плыло в холодной черной тишине.

5

Всю ночь дули капризные ветры — мощные шквалы перемежались легкими дуновениями, резкими порывами, едва заметным шорохом воздуха в парусах. С рассветом наступил внезапный штиль. Первые лучи солнца застали «Варгас» приплясывающим на еще взбудораженном море.

К полудню опять налетела яростная буря. Под штормовыми парусами фелуку стремительно несло на юг, как игрушечный кораблик — широкий нос разбивал волны в пену и брызги. Пассажиры оставались в салоне или держались поближе к ящичным люкам, выступавшим из палубы. Хейзари, забинтованная и бледная, оставалась в каюте, где ее устроили вместе с Эдви. Рейт просидел с ней не меньше часа. Хейзари не могла говорить ни о чем, кроме вчерашнего кошмара: «Как она решилась на такое ужасное дело?»

«По всей видимости, яо склонны к бесконтрольным взрывам темперамента».

«Мне говорили об этом — но у любого безумия есть причина!»

«По мнению дирдирмена, она не вынесла стыда».

«Какая глупость! Такая красавица? Чем она провинилась, чего она стыдилась?»

«Об этом приходится только догадываться», — пробормотал Рейт.

Шквалы воды превратились в горы подвижного стекла, забрасывавшие фелуку на кипящие вершины и толкавшие ее стонущий округлый корпус вниз по длинным гладким склонам, как ореховую скорлупку. Прошло несколько дней, прежде чем солнце снова просияло в коричневато-сизом небе, освободившемся от облаков. Волнение продолжалось еще сутки, но мало-помалу улеглось. Дул бодрый западный бриз — на фелуке подняли все паруса.

Еще через три дня на юге появились неясные темные очертания острова — капитан объявил его прибежищем корсаров. До тех пор, пока остров не исчез в вечерней мгле, он заставлял матросов бдительно нести вахту на марсовой площадке.

Тянулись одинаковые, бессодержательные дни — неопределенность будущего омрачала скучную упорядоченность корабельной жизни. Рейт начинал терять терпение и нервничать. Происходившее в Пере терялось в далеком прошлом — наивная пора незамысловатых волнений, когда Катт казался безопасным средоточием цивилизации, когда Рейт был уверен, что благодарное содействие господаря Синежадентного дворца позволит сбыться его планам. Надежды неоперившегося птенца!

Фелука приблизилась к побережью Кащана, где капитан, взявший курс на пролив Парапан, рассчитывал пользоваться попутными северными течениями.

Однажды утром, выйдя на палубу, Рейт обнаружил прямо по правому борту весьма примечательный островок, не больше четырехсот метров в диаметре, окруженный подступавшей к самой воде высокой, примерно тридцатиметровой стеной черного стекла. Из-за нее выступали верхи дюжины угловатых тяжеловесных строений.

Подошел дирдирмен Аначо. Узкие плечи его осунулись, длинное лицо помрачнело: «Перед тобой цитадель зловредной расы ванхов».

«Зловредной? Потому, что они в состоянии войны с дирдирами?»

«Потому, что они не желают прекратить войну. Вооруженное противостояние дорого обходится и дирдирам, и ванхам. Дирдиры предлагают заключить договор о ненападении. Ванхи отказываются без объяснения причин, проявляя загадочную непреклонность!»

«Само собой, я в полном неведении относительно их конфликта, — сказал Рейт. — Зачем стена вокруг острова?»

«Для устрашения пнуме, всюду сующих нос, как надоедливые паразиты. Ванхи на редкость необщительны. Впрочем... смотри — внизу, под водой!»

Перегнувшись через поручень, Рейт увидел темную фигуру, более или менее человекоподобную, с металлическим аппаратом, укрепленным в средней части торса, быстро скользившую вдоль корабля на глубине трех или четырех метров. Фигура двигалась без помощи конечностей. Повернувшись боком, она устремилась по диагонали от борта и вниз, скрывшись в толще воды.

«Ванхи — земноводная раса. Любят подводное плавание со струйными электродвигателями. Своего рода спорт».

Рейт достал сканоскоп. Башни ванхов, так же, как и стены, были отлиты из черного стекла. Окнами, по-видимому, служили большие круглые линзы еще более глубокого, матово-черного оттенка. Выглядевшие хрупкими и ненадежными балконы, будто свитые из перекрученных кристаллов, переходили в подвесные мостки, соединявшие ближние башни с дальними. Рейт заметил движение — пара ванхов? Увеличив изображение, он понял, что видит людей — надо полагать, ванхменов — с кожей мучного оттенка и коротко остриженными черными волосами на приплюснутых головах. Безбородые, безусые лица казались бесстрастными и замкнутыми. На ванхменах были черные комбинезоны с широкими черными кожаными поясами; на поясах висели небольшие инструменты, приборы, футляры. Заходя в здание, они оглянулись на «Варгас» — какое-то мгновение Рейт смотрел прямо в обращенные к нему лица. Он отдернул сканоскоп от глаз.

Аначо вопросительно поднял брови: «В чем дело?»

«Я видел — двух ванхменов... Даже ты, мутант с лицом паяца из дурного сна, по сравнению с ними кажешься обычным человеком!»

Аначо язвительно хмыкнул: «Они не так уж отличаются от типичных недолюдей».

Рейт не стал спорить — он и сам не мог понять, чем именно его так напугало выражение неподвижных белых лиц. Когда он снова взглянул на башню в сканоскоп, ванхмены уже исчезли. На палубу вышел Дордолио, чрезвычайно заинтересовавшийся сканоскопом: «Что это за прибор?»

«Оптическое электронное устройство», — нарочито безразличным тоном отозвался Рейт.

«Никогда такого не видел, — Дордолио повернулся к Аначо. — Дирдирское оборудование?»

Аначо покачал головой: «По-моему, нет».

Дордолио недоуменно почесал в затылке: «Работа часчей? Ванхов?» Он быстро наклонился, ткнув пальцем в вытравленную на сканоскопе табличку с эмблемой: «Что это за письмена?»

Аначо пожал плечами: «Мне они неизвестны».

Дордолио спросил Рейта: «Вы можете их прочесть?»

«Могу, почему бы и нет?» Поддавшись внезапному хулиганскому позыву, Рейт громко продекламировал:

«Федеральное космическое управление

Приборостроительное подразделение

Фотоумножительный бинокулярный телескоп «Марк XI»

Увеличение: от 1 до 1000 раз

Непроекционное устройство

Не функционирует в полной темноте

Серийный номер: BAF-1303-K-29023

Используйте только аккумуляторные кристаллы типа D5

При недостаточном освещении применяйте переключатель цветовой компенсации

Не направляйте на солнце или другие интенсивно излучающие источники света — в случае отказа автоматического предохранительного затвора это может привести к повреждению радужной оболочки глаз»

Дордолио вытаращил глаза: «Чей это язык?»

«Один из многих человеческих диалектов», — ответил Рейт.

«В какой стране так говорят? Насколько мне известно, на Тшае у всех людей один язык!»

«Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос, — сказал Рейт, — чтобы не смущать вас обоих. Продолжайте считать меня жертвой амнезии».

«Вы нас за дураков принимаете? — рассердился Дордолио. — Вы легкомысленно увиливаете от вопросов, как будто мы дети, как будто нам опасно доверять лишние сведения!»

«Иногда, — изрек Аначо, обращаясь в пустоту, — поощрение мифов мудрее их разоблачения. Излишние знания могут оказаться нежелательным бременем».

Дордолио закусил ус. Краем глаза покосившись на сканоскоп, он резко повернулся и ушел.

Впереди показались еще три острова с торчащими из воды кольцами стеклянных стен и угловатыми грудами черных строений. На дальнем горизонте легла тень — континентальный берег Кащана.

На протяжении второй половины дня берег континента становился все плотнее и отчетливее, в конце концов превратившись в громаду вздымающихся из моря гор. «Варгас» дрейфовал на север, то и дело оказываясь в тени горной гряды. Черные хищные птицы с загнутыми вверх концами крыльев пикировали из неба и метались вокруг мачт, перекликаясь скорбными голосами и щелкая жвалами. К вечеру горы отступили — открылась окаймленная длинными мысами бухта. На южном берегу расположился ничем не примечательный с виду городок. Из скального обнажения на северном мысу вырастала крепость ванхов, похожая на друзу неравномерно разросшихся черных кристаллов. Между городком и крепостью, на небольшой равнине к востоку от бухты располагался космодром, где можно было заметить десяток космических кораблей различных стилей и размеров.

Рейт изучал в сканоскоп прибрежный пейзаж и склоны предгорий, спускавшиеся с востока к космической стоянке. «Любопытно, — бормотал Рейт, — в высшей степени любопытно...»

Капитан, проходивший мимо, пояснил, что это Ао Хайдис, крупный промышленный центр ванхов: «Не хотел заходить далеко на юг, но раз уж мы здесь, попробую сбыть кожи и шпон с берегов Гре-Ни. Тогда можно будет отвезти в Катт химикаты ванхов. Краткое предупреждение для тех, кто собирается разгуливать по берегу. Перед вами два города: собственно Ао Хайдис — город людей, и нечто непроизносимое — цитадель ванхов. В человеческом городе проживают несколько рас, в том числе лохары, но главным образом пегие и лиловые. Они не смешиваются и признают только своих. На улицах можно ничего не опасаться, покупайте что хотите с открытых прилавков и в киосках — вообще, находясь под открытым небом. Но ни в коем случае не заходите внутрь закрытых помещений, магазинов или таверн, независимо от расы владельца — там вы можете расстаться с жизнью. В городе нет публичных домов. Если вы купите что-нибудь у торговца пегой касты, не останавливайтесь с покупками у лавки, принадлежащей лиловому хозяину — это вызовет возмущение, вас могут оскорбить или даже избить. Обратное тоже верно: пегие не выносят клиентов лиловых. Что касается крепости ванхов, там нечего делать, кроме как глазеть на ванхов, что не воспрещается и, насколько мне известно, не вызывает у ванхов никаких возражений. Короче говоря — занудный порт, поразвлечься здесь не удастся».

«Варгас» осторожно причалил к пристани, обозначенной маленьким темно-лиловым вымпелом. «В прошлый раз я отдал предпочтение лиловым, — сказал капитан Рейту, присоединившемуся к нему на квартердеке. — Они предлагают неплохое обслуживание по умеренным ценам. Не вижу причины менять свой выбор».

«Варгас» пришвартовали лиловые портовые рабочие — круглолицые, круглоголовые, со сливовым оттенком кожи. Докеры на соседнем причале, под темно-серым вымпелом, наблюдали за швартовкой с отчужденной враждебностью. По сложению и чертам лица они напоминали лиловых, но отличались необычной серой кожей в крупную черную крапинку.

На вопрос о генетическом механизме такого расхождения признаков капитан ответил: «Причины неизвестны. У одной и той же матери могут быть лиловые и пегие дети. Одни объясняют это составом пищи, другие — влиянием лекарственных снадобий, третьи считают, что некое заболевание еще в утробе матери поражает железы эмбриона, влияющие на цвет кожи. Как бы то ни было, такими они появляются на свет, пегими и лиловыми, и становятся друг для друга неприкасаемыми париями. Говорят, что скрещивание пегих и лиловых не дает потомства. Но одно упоминание о такой возможности приводит в ужас обе касты — они скорее согласятся совокупляться с ночегончами».

«А дирдирмен может сойти на берег? — спросил Рейт. — Его не тронут?»

«Ничего ему не сделается. Ванхи не занимаются пустяками. Синие часчи знамениты садистскими издевательствами, а побуждения дирдиров непредсказуемы. Но по моим наблюдениям ванхи — самая безразличная и отчужденная раса на Тшае, редко затрудняющая себя вмешательством в дела людей. Может быть, они творят злодеяния в тайне, подобно пнуме — кто их знает? Ванхмены — другое дело. Эти тоже бесчувственны, как упыри, но не советую вставать им поперек дороги. Сегодня мы на причале. Вы сходите на берег? Не забудьте о моих предостережениях: Ао Хайдис — негостеприимный город. Игнорируйте и лиловых, и пегих. Ни с кем не говорите, ни во что не вмешивайтесь. В мой последний заход сюда я потерял матроса. Он купил шаль в лавке черного, а потом выпил вина у палатки лилового. Едва добрался до корабля и умер, у него пена шла из носа».

Аначо решил остаться на борту, Рейт сошел на берег с Тразом. Перейдя набережную, они оказались на широкой улице, вымощенной плитами слюдяного сланца. Дома по обеим сторонам были сложены из камня и бревен кое-как, без продуманного плана. Вокруг домов валялись отбросы, грязное тряпье, мусор. Время от времени по улице проезжали самоходные экипажи, каких Рейт еще не видел — видимо, изготовленные в мастерских ванхов.

На другой, северной стороне бухты высились башни ванхов. К ним вела дорога вдоль береговой линии, мимо космического порта.

Не заметив никаких признаков общественного транспорта, Рейт и Траз отправились вверх по улице пешком. Неуклюжие полухижины сменились более претенциозными постройками. В конце концов они вышли на площадь, окруженную лавками и киосками. И пегие, и лиловые покупатели присутствовали примерно в одинаковом количестве — и те, и другие не замечали представителей чуждой касты. Пегие покупали у пегих торговцев, лиловые останавливались у киосков и лавок, принадлежавших лиловым. Разноцветные прохожие натыкались друг на друга, не извиняясь и не высказывая замечаний. Взаимное отвращение тяжело висело в воздухе, как вонь разложения.

Рейт и Траз перешли площадь и, направившись на север по бетонной дороге, скоро приблизились к высокой ограде из стекловидных прутьев, отделявшей поле космодрома.

Рейт остановился, осмотрелся. «Я по натуре не вор, — заявил он Тразу, — но полюбуйся на эту яхту! С каким удовольствием я конфисковал бы ее!»

«Это корабль ванхов, — пессимистически констатировал Траз. — Ты даже не знаешь, как им управлять».

Рейт кивнул: «Верно. Но дай мне время — неделю-другую — ия научусь. Все звездолеты неизбежно в чем-то похожи».

«Подумай о практических препятствиях!» — наставительно заметил Траз.

Рейт сдержал усмешку. Временами к Тразу возвращался властный характер Онмале — наделенной почти жизненной силой кокарды, украшавшей его шапку вождя во время их первой встречи. Траз с сомнением качал головой: «Разве дорогостоящие машины, готовые улететь к звездам, оставят без присмотра? Вряд ли».

«На борту яхты, кажется, никого нет, — возражал Рейт. — Даже грузовые корабли выглядят безлюдными. От кого им стеречь звездолеты? Кто захочет украсть корабль, кроме меня?»

«Допустим, тебе удастся забраться в звездолет. Что тогда? — упорствовал Траз. — Тебя найдут и прикончат прежде, чем ты поймешь, как обращаться с механизмами».

«Рискованный проект — не спорю», — уступил Рейт.

Путники вернулись в морской порт и взошли на палубу «Варгаса» — после нелепой враждебности города фелука казалась оазисом нормальности и спокойствия.

Всю ночь корабль разгружали и загружали. К утру, когда все пассажиры и команда собрались на борту, «Варгас» отдал швартовы, поднял паруса и выскользнул из объятий бухты обратно на просторы Драшада.

«Варгас» шел под парусами вдоль неприветливых берегов Кащана. В первый день появились прямо по курсу, проплыли мимо и остались в дымке за кормой еще несколько островов-крепостей ванхов. На второй день «Варгас» пересек устья трех огромных фьордов. Из последнего фьорда, взметая за собой расходящиеся белые струи, выскочил моторный катер. Капитан немедленно поставил двух человек у лучевой пушки. Прыгая на кормовой волне, катер обогнул парусник сзади. Капитан поспешно лег на другой галс и снова навел пушку на незваных гостей. По воде донеслись еле слышные глумливые выкрики и улюлюканье — катер повернул в открытое море .

Через неделю с левого борта можно было различить Драган, первый из Облачных островов. Еще через день «Варгас» бросил якорь в Уайнессе, где высадились Пало Барба с супругой и двумя рыжеволосыми дочерьми. Траз с тоской смотрел им вслед. Эдви обернулась, помахала ему рукой — и семья затерялась в портовой толпе, среди желтых шелковых трико и белых полотняных накидок.

Прошло два дня. Фелука стояла у пирса в Уайнессе, опорожняя и наполняя трюмы, команда шила новые паруса. Наконец «Варгас» отдал концы и вышел в море.

Бодрый западный ветер гнал фелуку по тряской зыби пролива Парапан. Прошли сутки, другие. Атмосфера на борту стала напряженной — все посматривали на восток, пытаясь разглядеть на горизонте тень Чарчана. Вечером второго дня солнце садилось в печальной сумятице бурых, серых и пасмурно-оранжевых тонов. На ужин подали блюдо сушеных фруктов и рыбу в рассоле, но никто не ел — все стояли у поручней. Сгустились сумерки, ветер обмяк. Пассажиры по одному возвращались в каюты. Рейт остался на палубе, размышляя о капризах судьбы. Тянулось время. С квартердека послышался ворчливый приказ — грота-рей со скрипом спустился по мачте, «Варгас» заметно сбавил ход. Рейт вернулся фальшборту. В темноте мерцали далекие огни: берег Катта.

6

На рассвете под рыжевато-коричневым небом растянулся черный низкий берег. Навстречу утреннему бризу подняли грот — «Варгас» зашел в гавань Верводеля.

Восходящее солнце било в лицо спящему городу. Вдоль северной набережной в водах гавани отражались высокие здания с ровными фасадами. С южной стороны тянулись причалы, за ними — портовые склады.

«Варгас» бросил якорь; с грохотом и визгом упали паруса. Спустили весельную шлюпку со швартовами, фелуку подтянули к причалу кормой вперед. На борт явились портовые чиновники, поговорили с капитаном, обменялись приветствиями с Дордолио и удалились. Плавание закончилось.

Рейт попрощался с капитаном и сошел на берег вместе с Тразом и Аначо. Пока они стояли на пристани, подошел Дордолио, обронивший нарочито обыденным тоном: «Теперь мы расстанемся. Я безотлагательно отправляюсь в Сеттру».

Ожидая подвоха и стремясь разобраться в мотивах Дордолио, Рейт спросил: «В Сеттру, в Синежадентный дворец?»

«Конечно, — Дордолио потянул себя за ус. — Вам незачем беспокоиться — я передам господарю все интересующие его сведения».

«При этом, однако, вы многого не знаете, — сказал Рейт. — По сути дела, вы ничего не знаете».

«То, что вы можете сообщить, не станет для него большим утешением», — натянуто возразил Дордолио.

«Скорее всего нет. Но я уверен, что ему это будет небезразлично».

Дордолио с раздражением помотал головой: «Безрассудная наивность! Вы ничего не понимаете в церемониях! Неужели вы думаете, что можно напролом заявиться к господарю и выпалить свою историю? Крайняя невоспитанность. А как вы одеты? Неприлично! Не говоря уже о бледнолицем дирдирмене и кочевнике».

«Нам придется положиться на любезность и терпимость Синежадентного господаря», — сказал Рейт.

«Ха! — проворчал Дордолио. — Постыдились бы!» Но кавалер все медлил, хмуро поглядывая вдоль набережной. Помолчав, он спросил: «Так вы твердо намерены посетить Сеттру?»

«Да, разумеется».

«Разрешите дать вам совет. Сегодня переночуйте на постоялом дворе — вон тот, «Дульван», вполне подойдет. Завтра или послезавтра зайдите к торговцу мужской одеждой, доверьтесь его опыту. Только после этого, одевшись, как подобает, приезжайте в Сеттру. В «Приюте путешественников» на Овальной площади достаточно удобные комнаты. Обстоятельства сложились так, что вы, вероятно, сможете оказать мне одну услугу. Я, кажется, не рассчитал издержки и был бы очень обязан, если бы вы мне заняли сотню цехинов на проезд до Сеттры».

«Буду рад вам помочь, — ответил Рейт, — но только в Сеттру мы поедем вместе».

Дордолио недовольно отмахнулся: «Я тороплюсь. Ваши приготовления займут время».

«Напротив, — сказал Рейт, — мы готовы отправиться сейчас же. Показывайте дорогу».

Дордолио оглядел Рейта с головы до ног, всем своим видом демонстрируя суровое порицание: «Придется позаботиться о том, чтобы вы прилично оделись — самое меньшее, что я могу сделать, чтобы никто из нас не попал впросак. Следуйте за мной». Кавалер направился по широкому тротуару к центру города. Рейт, Траз и Аначо поспевали за ним. Траз кипел негодованием: «Нестерпимая наглость!»

«Яо — легкомысленный народ, — отозвался Аначо. — Раздражаться не имеет смысла».

Вдали от пристани город начал приобретать свой собственный характер. Вдоль широких пустынных улиц тянулись ряды зданий с ровными стенами из глазурованного кирпича под крутыми скатными крышами, выложенными шоколадной черепицей. Всюду бросались в глаза признаки благородного обветшания. Уличная жизнь ничем не напоминала бурное столпотворение Коада — редкие прохожие держались сдержанно, старались стушеваться. На одних были костюмы сложного покроя, белые льняные рубашки, шейные платки, завязанные хитрыми узлами и бабочками. Другие, по-видимому, занимавшие низкое положение, носили свободные бриджи темно-зеленых и бронзовых тонов, куртки и блузы приглушенной расцветки.

Дордолио привел приезжих к лавке с просторным, открытым на улицу помещением, где десятки портных, мужчин и женщин, сидели и шили одежду. Подзывая знаками троих спутников, кавалер зашел в лавку. Рейт, Аначо и Траз тоже вошли и стали ждать, пока Дордолио давал энергичные указания старому лысому хозяину.

Вернувшись к Рейту, Дордолио сообщил: «Я описал ваши потребности. Портной подгонит по мерке недорогие готовые костюмы».

Появились три бледных юнца с обремененными готовой одеждой вешалками на роликах. Хозяин быстро выбрал несколько костюмов, разложил их перед приезжими: «Господам подойдут эти наряды. Если им будет угодно сразу переодеться, в глубине лавки есть гардеробные кабины».

Рейт критически изучил костюмы. Ткань казалась грубоватой, цвета — неказистыми и резкими. Бросив взгляд на отсутствующую улыбку Аначо, Рейт убедился в обоснованности подозрений. Повернувшись к Дордолио, Рейт сказал: «Ваша одежда тоже порядком износилась. Почему бы вам не примерить этот костюм?»

Кавалер отступил на шаг, высоко подняв брови: «Мне достаточно того, что на мне».

Рейт отложил предложенную одежду. «Это нам не подходит, — обратился он к портному. — Покажите каталог или коллекцию образцов».

«Как вам будет угодно».

Рейт и внимательно смотревший через его плечо Аначо оценили около сотни цветных эскизов. Рейт указал на изображение темно-синего костюма, более или менее скромного покроя: «Может быть, этот?»

Дордолио нетерпеливо крякнул: «Такой наряд к лицу почтенному поставщику овощей на похоронах близкого друга».

Рейт показал на другой эскиз: «А этот?»

«Еще хуже: одежда, подобающая престарелому философу, отдыхающему на веранде сельской усадьбы».

«Гм. Что ж, — сказал Рейт портному, — покажите мне костюм, подобающий философу помоложе, с безукоризненным вкусом, собирающемуся навестить знакомого в городе».

Дордолио хрюкнул, начал что-то говорить, но передумал и отвернулся. Портной дал указания помощникам. Иронически наморщив лоб, Рейт оценил фигуру Аначо: «Этому господину принесите наряд сановника высокого происхождения». Для Траза он потребовал повседневную одежду благородного молодого наследника.

Разложили новые костюмы, разительно отличавшиеся от заказанных Дордолио. Рейт, Траз и Аначо переоделись; портной снял мерку, внес незначительные изменения. Дордолио стоял в стороне, дергая усы. Наконец он не удержался от замечания: «Импозантные наряды, нечего сказать. Насколько они уместны, однако? Ваши манеры, столь противоречащие внешности, приведут окружающих в замешательство».

Аначо презрительно возразил: «Вы хотите, чтобы мы выглядели в Сеттре, как деревенские увальни? Одежда, выбранная вами, вряд ли польстила бы нашей репутации».

«Какое это имеет значение? — звенящим голосом воскликнул кавалер. — Дирдирмен-беглец, кочевник-молокосос, таинственный бродяга — в облачениях каттских аристократов? Абсурд!»

Рейт засмеялся, Аначо поиграл в воздухе пальцами. Траз удостоил Дордолио взглядом, полным бесконечного отвращения. Рейт заплатил по счету.

«Теперь — в аэропорт, — заторопился Дордолио. — Вы чрезвычайно требовательны. Придется заказать воздушное такси».

«Постойте, не спешите, — сказал Рейт. — Вы, как всегда, не рассчитываете издержки. Я уверен, что есть какой-нибудь способ доехать до Сеттры, не выставляя себя напоказ».

«Само собой, — с издевательской усмешкой согласился Дордолио. — Но тот, кто одевается, как господарь, обязан и вести себя, как господарь».

«Благородство украшается умеренностью», — поставил точку Рейт и обратился к портному: «Как вы обычно ездите в Сеттру?»

«Я человек без особого «статуса»[6] — езжу как все, монопоездом».

Рейт повернулся к Дордолио: «Если вы намерены лететь в частном воздушном экипаже, здесь наши пути расходятся».

«Прекрасно — только одолжите мне пятьсот цехинов».

Рейт покачал головой: «Так не получится».

«Тогда мне тоже придется ехать монопоездом».

По дороге на вокзал Дордолио проявил, однако, нечто вроде радушия: «Видите ли, яо придают огромное значение последовательности, гармоничному согласованию атрибутов. Вы одеты, как высокопоставленные персоны — не сомневаюсь, что вы постараетесь вести себя соответственно. Все как-нибудь устроится».

На станции монопоезда Дордолио потребовал места первого класса. Вскоре к перрону подъехал, чуть переваливаясь с боку на бок, длинный вагон на двух толстых колесах, напоминавших сдвоенные конусы и перемещавшихся в глубоком клиновидном пазу. Вчетвером Рейт и его попутчики вошли в купе и опустились на красные плюшевые сиденья. С рывком и скрежетом вагон отошел от станции и покатился по пригородной равнине.

Монопоезд заинтриговал Рейта противоречивостью деталей. Вагон приводили в движение компактные мощные моторы сложной конструкции — почему же корпус был сработан так неуклюже? Монопоезд разогнался до крейсерской скорости, чуть больше ста километров в час. Колеса, опиравшиеся на подушку захваченного воздуха, скользили с шелковой плавностью до тех пор, пока не встречался стык между секциями пазов — тут вагон подскакивал и колыхался пренеприятнейшим образом. Рейт предположил, что яо — выдающиеся теоретики, но плохие инженеры.

За окнами простирались хорошо возделанные поля и сады, явно культивировавшиеся с глубокой древности — на Тшае Рейту еще не приходилось видеть столь цивилизованный пейзаж. В воздухе висела дымка, придававшая солнечному свету оттенок старого пожелтевшего стекла, с тенями чернее черного. Монопоезд ворвался в лес, вырвался из леса, промчался мимо фруктовых садов с сучковатыми, скрюченными деревьями под шапками черной листвы, мимо парков и поместий с усадьбами, полуразрушенных каменных стен, поселков, где на первый взгляд не меньше половины домов пустовали. Взобравшись на плоскую возвышенность, сплошь заросшую влажным мхом, монопоезд повернул на север, в край трясин и болот, разбросанных среди осыпающихся обнажений известняка. Не было видно ни души, хотя порой Рейту казалось, что он замечает вдали развалины замков.

«Страна призраков, — сказал Дордолио. — Ауданские топи — вы о них не слышали?»

«Нет».

«Как видите, дикие места. Прибежище изгоев и беглецов — здесь водятся фунги, в сумерках перекликаются ночегончи...»

Вагон монопоезда покатился вниз, Ауданские топи остались позади. Началась радующая глаз сельская местность со множеством прудов и каналов под стройными деревьями с черными, коричневыми и ржаво-красноватыми кронами. На островках посреди прудов высились дома с высокими узкими фронтонами и затейливо украшенными балконами. Дордолио показал пальцем на восток: «Видите большой особняк на лугу перед лесом? Золотой дворец Карнелианов — моих патронов. Дальше — Альмиор, пригород Сеттры, отсюда его не видно».

Монопоезд свернул в лес и вынырнул на открытое пространство, усеянное фермерскими хозяйствами. Впереди показались купола и шпили Сеттры. Вагон скоро подъехал к станции и остановился, пассажиры вышли на террасу вокзала. Здесь Дордолио сказал: «Теперь я должен вас покинуть. Рекомендую остановиться в «Приюте путешественников» по ту сторону Овальной площади — туда я пришлю посыльного с суммой, составляющей мой долг». Он помолчал, прокашлялся: «Если, паче чаяния, наши пути снова пересекутся — например, если ваше самомнение настолько разойдется с реальностью, что вы станете притязать на право быть принятыми в Синежадентном дворце — и для вас, и для меня будет лучше и полезнее не показывать, что мы знакомы».

«Не вижу причины не согласиться с вами», — вежливо ответил Рейт.

Дордолио бросил на него подозрительный взгляд и снял шляпу, отвесив формальный поклон: «Желаю вам всего наилучшего». Кавалер стал переходить площадь. По мере того, как он удалялся, шаги его становились все быстрее и размашистее.

Рейт повернулся к Тразу и Аначо: «Закажите номера в «Приюте путешественников». Я отправлюсь в Синежадентный дворец. Надеюсь, мне удастся опередить Дордолио — а заодно и выяснить, почему он так спешит».

Подойдя к ряду трехколесных самоходных колясок, ожидавших пассажиров у обочины, он залез в переднюю и сказал водителю: «В Синежадентный дворец, со всей возможной скоростью!»

Машина помчалась на юг среди домов из глазурованного кирпича и панелей дымчатого стекла, по району невысоких бревенчатых коттеджей, мимо большого открытого рынка — более пестрого и оживленного, чем другие торговые пассажи, замеченные Рейтом в Катте. Повернув направо, двухместная самоходная коляска пронеслась по древнему каменному мосту и выехала через ворота в каменной стене на обширную круглую площадь. Вокруг площади стояли ларьки, в большинстве своем закрытые и пустые. В центре короткий пандус вел на круглую платформу — за ней амфитеатром поднимались ряды сидений. Переднюю часть платформы занимало прямоугольное сооружение, напоминавшее отдельно стоящую дверную раму преувеличенных размеров. Почему-то арена произвела на Рейта подавляющее впечатление.

«Что это?» — спросил он водителя, ответившего слегка удивленным взглядом.

«Круглая площадь, как видите — место патетического причащения. Вы впервые в Сеттре?»

«Да».

Водитель сверился с желтой карточкой расписания: «В ближайший айвенсдень состоится очищение несчастного, утолившего неизбывное отчаяние... так-так... девятнадцать, надо же! На его счету девятнадцать! Такого не было с тех пор, как Висс, господарь Хрустальноагатового дворца, покончил с двадцатью двумя».

«Вы имеете в виду, он убил девятнадцать человек?»

«А как же? Конечно! Четверо детей, впрочем, но в наши дни, когда каждый остерегается эвэйли, и это достижение. На искупление соберется вся Сеттра. Если вы к тому времени еще будете в городе, приходите — нет ничего полезнее для души».

«Вероятно. Далеко ли до Синежадентного дворца?»

«Уже скоро — осталось проехать Дальмир».

«Я очень тороплюсь, — сказал Рейт. — Нельзя ли ехать быстрее?»

«Можно-то оно можно, но поймите: если мы разобьемся, меня охватит непреодолимый стыд, разъедающий душу. Кому охота рисковать депрессией?»

«Понятная предосторожность».

Коляска катилась по бульвару, то и дело круто объезжая рытвины. Над дорогой нависли коричневые и лилово-зеленые кроны огромных деревьев с черными стволами. По обеим сторонам в глубине темных садов прятались усадьбы самой необычной планировки. Водитель показал вперед: «Вот, на холме — Синежадентный дворец. К какому входу вас подвезти?» Он критически оценил внешность Рейта.

«К парадному, разумеется, — ответил Рейт. — К какому еще?»

«Как вам угодно, ваша светлость. Хотя к парадному входу на трехколесных колясках подъезжать не принято».

Машина поднялась по частной аллее, остановилась у парадного подъезда. Заплатив водителю, Рейт выбрался из коляски на шелковую дорожку, развернутую у его ног парой кланяющихся привратников. Не задерживаясь, Рейт быстро прошел под открытой аркой в зал с зеркальными стенами — на серебряных цепях с тихим перезвоном покачивались бесчисленные хрустальные призмы. Дворецкий в ливрее из красновато-коричневого вельвета отвесил глубокий поклон: «Их светлость во дворце и принимают. Не желаете ли отдохнуть, выпить чего-нибудь подкрепляющего? Их светлость, господарь Сизанте, с нетерпением ожидают редкой возможности приветствовать вас».

«Мне необходимо увидеться с ним без промедления. Меня зовут Адам Рейт».

«Как прикажете называть ваше родовое имение?»

«Передайте господарю Сизанте, что у меня есть для него важные сведения».

Дворецкий смотрел на Рейта с нерешительностью — на его сдержанном лице отражались десятки едва уловимых противоречивых эмоций. Рейт понял, что уже допустил какую-то бестактность. «Ничего, — подумал он. — Синежадентному господарю придется поступиться щепетильностью».

Дворецкий пригласил его жестом, менее услужливым, чем прежде: «Будьте добры, пройдите сюда».

Рейта провели во внутренний дворик, где журчал каскад светящейся зеленой жидкости.

Прошло две минуты. Во дворике появился молодой человек в зеленых панталонах и элегантном камзоле. Лицо его было восково-бледным, как если бы на него никогда не падал солнечный свет, темные глаза застыли с мрачно-задумчивым выражением, блестящие черные волосы наполовину скрывал свободный четырехугольный берет из мягкого зеленого вельвета — юноша отличался изысканной красотой и удивительным образом умудрялся одновременно производить впечатление изнеженности и компетентности. Осмотрев Рейта с критическим интересом, он сухо осведомился: «Вы утверждаете, сударь, что у вас есть информация для Синежадентного господаря?»

«Да. Вы — господарь?»

«Я его секретарь и консультант. Вы можете без опасений доверить мне любые сведения».

«Я привез вести о судьбе его дочери, — сказал Рейт, — и предпочел бы говорить с самим господарем».

Секретарь ответил своеобразным жеманным жестом и исчез. Вернувшись через минуту, он спросил: «Как вас зовут, сударь?»

«Адам Рейт».

«Будьте добры, следуйте за мной».

Он провел Рейта в освещенную дюжиной призматических люстр комнату с обшивкой из резных деревянных панелей, инкрустированных пластинками коричневатой кости. На другом конце комнаты стоял, нахмурившись, болезненно тощий человек в экстравагантном шелковом костюме из восьми черных и фиолетовых частей. Пряди темных курчавых волос спускались ему на лоб, черные глаза, далеко расставленные на широкоскулом лице, смотрели немного искоса и исподлобья. «Скрытный, подозрительный человек», — подумал Рейт. Господарь изучал Рейта, плотно сжав губы.

«Господарь Сизанте, — сказал секретарь, — позвольте представить высокородного Адама Рейта, до сих пор неизвестного. Случайно оказавшись в нашем городе поблизости от Синежадентного дворца, он был рад узнать, что ваша светлость находится во дворце, и поспешил нанести визит».

Наступила тишина ожидания. Рейт догадался, что обстоятельства требуют ритуального обращения. Он сказал: «Разумеется, мне очень приятно, что господарь Сизанте согласился меня принять. Я только что прибыл из Котана».

Рот Сизанте сжался еще плотнее. Рейт понял, что опять нарушил приличия.

Сизанте прервал молчание, сухо и четко произнося каждое слово: «Это заметно. У вас есть новости о госпоже Шар- Зарин?»

Господарь назвал Розу Катта придворным именем. Рейт отвечал столь же ледяным тоном: «Да. Я могу дать подробный отчет обо всем, что ей пришлось пережить, и о ее плачевной кончине».

Синежадентный господарь поднял глаза к потолку и продолжал, не опуская их: «По-видимому, вы претендуете на награду?»

В комнату зашел дворецкий, прошептавший что-то на ухо секретарю. Тот, в свою очередь, приблизился к господарю и тихо передал сообщение.

«Любопытно! — провозгласил Сизанте. — Отпрыск Золотых Карнелианов, некий Дордолио, также предъявляет притязания на награду».

«Отправьте его восвояси, — сказал Рейт. — Знакомство этого субъекта с вопросом носит самый поверхностный характер, что нетрудно доказать».

«Моей дочери нет в живых?»

«Мне очень жаль — она утопилась в приступе психического расстройства».

Брови господаря взметнулись выше прежнего: «Она поддалась эвэйли?»

«Боюсь, что так».

«Где и когда это произошло?»

«Три недели тому назад, на борту фелуки «Варгас», на полпути через Драшад».

Господарь Сизанте упал в кресло. Рейт ждал приглашения сесть, но, когда оно не последовало, решил остаться на ногах. Сизанте сухо произнес: «Надо полагать, ей пришлось подвергнуться глубокому унижению».

«Не могу судить. Ее похитили жрицы-монахини святилища Женских Таинств, я помог ей бежать. После этого она находилась в безопасности, под моей защитой. Она с нетерпением ожидала возвращения в Катт и настоятельно просила, чтобы я сопровождал ее, уверяя, что этим я заслужу ваши дружеское расположение и благодарность. Как только мы отправились в путь на восток, однако, она стала рассеянной, подавленной — и, как я уже упомянул, бросилась за борт на полпути через Драшад».

Пока Рейт говорил, Сизанте то и дело менялся в лице, подавляя самые противоречивые эмоции, по его представлениям одинаково несовместимые с его положением. «И теперь, — отрывисто сказал он, — когда моя дочь умерла в невообразимых обстоятельствах, вы поспешили ко мне за наградой!»

Рейт холодно ответил: «Я ничего не знал тогда — и ничего не знаю теперь — о пресловутой «награде». Я прибыл в Катт по нескольким причинам; наименее важной из них было намерение представиться вам. Я нахожу, что вы не расположены соблюдать правила хорошего тона, общепринятые в цивилизованном обществе, и вынужден удалиться». Попрощавшись коротким кивком, Рейт направился к выходу, но задержался и добавил: «Если вас интересуют дальнейшие подробности, связанные с судьбой вашей дочери, обратитесь к Дордолио, прозябавшему в Коаде без средств к существованию и вернувшемуся за мой счет».

Уже за порогом Рейт расслышал, как господарь прошипел: «Деревенщина!»

В вестибюле ждал дворецкий, приветствовавший Рейта едва заметной улыбочкой. Он указал на тускло освещенный коридор с красными и синими стенами: «Сюда, пожалуйста».

Рейт игнорировал его, пересек парадное фойе и вышел тем путем, каким явился.

7

Возвращаясь на Овальную площадь, Рейт раздумывал о Сеттре и своеобразном темпераменте ее обитателей. Он вынужден был признать, что план постройки небольшого космического корабля, в далекой Пере казавшийся по меньшей мере целесообразным, теперь представлялся практически неосуществимым. Вместо благодарности и дружеского расположения Синежадентный господарь проявил лишь неприязнь. В том, что касалось технических возможностей яо, Рейт склонялся к пессимизму. Чтобы проверить свое впечатление, он стал оценивать проезжавшие по улице машины. На первый взгляд они функционировали удовлетворительно, хотя возникало впечатление, что конструкторы прежде всего занимались вопросами стиля и элегантности, а не эффективности. Энергия поступала из вездесущих аккумуляторов дирдирского производства. Сцепление, как правило, слегка дребезжало, что с точки зрения Рейта свидетельствовало о небрежном или некомпетентном проектировании. Одинаковых машин не было — по-видимому, каждая производилась индивидуально.

Почти наверняка технология яо не соответствовала целям Рейта. Без доступа к стандартным компонентам, комплектам измерительных эталонов, блокам интегральных схем, структурным моделям, компьютерам, анализаторам Фурье, мощным генераторам магнитного поля и тысячам других приборов, инструментов, калибров и образцов — не говоря уже о знающем и уважающем свое дело техническом персонале — постройка самого примитивного космического аппарата становилась колоссальной задачей, на протяжении человеческой жизни невыполнимой...

Рейт проходил через небольшой круглый сквер, затененный высокими псильями с мохнатой черной корой и листьями, напоминавшими желтовато-коричневую бумагу. Посреди парка возвышался массивный монумент: двенадцать мужских фигур с острыми орудиями в руках плясали с леденящей кровь плавной ритуальной грацией вокруг женского изваяния, высоко воздевшего руки и обратившего вверх лицо, искаженной какой-то всеобъемлющей страстью. Рейт не мог определить выражение этого лица: ликование? Агония?

Скорбь? Блаженство? Как бы то ни было, памятник возмутил его спокойствие и продолжал тихо грызть темный уголок воображения подобно мыши, скребущейся в запертом шкафу. Монумент выглядел очень древним — сколько тысяч лет он простоял? Рейт не доверял своей оценке. Мимо пробежала пара детей — маленькая девочка и мальчик, еще меньше. Сперва они задержались, разглядывая Рейта, потом их внимание полностью поглотили скользящие в танце фигуры и их мрачные орудия. Рейт продолжил путь в безрадостном настроении и скоро вышел к «Приюту путешественников». Ни Траза, ни дирдирмена в гостинице не было. Они, однако, уже сняли номер из четырех комнат с окнами, выходившими на Овальную площадь.

Рейт выкупался и сменил белье. Когда он спустился в фойе, сумерки уже сгущались на Овальной площади, теперь окруженной кольцом светящихся шаров всевозможных пастельных тонов. С другой стороны площади появились Траз и Аначо. Рейт не удержался от усмешки — спутники его радикально не сходились характерами, как кошка с собакой. Тем не менее, когда обстоятельства принуждали их проводить время вместе, они как-то ухитрялись обходить острые углы и действовать заодно.

В отсутствие Рейта Аначо и Траз обнаружили, прогуливаясь в парке, широкую аллею, известную под наименованием Пассажа, где кавалеры решали вопросы чести. На протяжении второй половины дня состоялись три схватки, практически бескровные — рассказывая о них, Траз презрительно фыркал. «Церемонии истощают их энергию, — пояснил Аначо. — Кроме того, после взаимных представлений и деталей этикета на драку почти не остается времени».

«Яо, пожалуй, необычнее дирдирменов», — сказал Рейт.

«Ха-ха! Ты заблуждаешься! Тебе знаком только один дирдирмен. Покажи я тебе тысячу — ты пришел бы в полное замешательство. Но пойдемте, трапезная за углом. По крайней мере, в кулинарии яо знают толк».

Они отужинали в просторном помещении, украшенном гобеленами. Как обычно, Рейт не понимал, что он ест, но поленился выяснять. Подали желтый бульон, чуть сладковатый, с плавающими хлопьями маринованной коры, бледное мясо, нарезанное ломтиками, чередовавшимися с лепестками цветов, похожий на сельдерей овощ в крошках огненно-жгучей пряности, печенье с привкусом мускуса и изюма, черные ягоды, отдававшие болотом, прозрачное белое вино, щекотавшее язык.

После еды друзья зашли в соседнюю таверну выпить по рюмке настойки. Среди посетителей попадалось много приезжих — вообще, таверна казалась излюбленным местом встречи иностранцев. Один из последних, высокий старик в кожаной тюбетейке, был уже навеселе и уставился Рейту в лицо: «Ага! Постой-ка... Нет, видно, не угадал. Так посмотришь, вроде ты — вект с Холангара, а потом думаю — где ж тогда его щипцы? Вектами тут и не пахнет, это опять невесть кто! Сбредаются сюда, кому не лень — ясное дело, охота поболтать с земляками!»

«Хотел бы я найти земляка, — вздохнул Рейт, — нам было бы о чем поболтать!»

«Ага! Так-то оно так, свои понимают! Ты кто такой будешь, откуда? Никак не разберу».

«Странник — издалека».

«Ну уж никак не дальше моего! Я с южного берега Ворда. Мыс Ужаса, слышал? На самом краю Шанизада. Всего навидался, куда там! Набеги на Аркади, стычки с морским отродьем! Помню, как-то мы загнали подлецов в горы, перебили всех, всех до одного... Да! В молодости я любил повоевать. Теперь вот тяну лямку на бездельников-яо, перебиваюсь кое-как. .. Впрочем, здесь не так уж плохо, бывает хуже».

«Надо думать! Вы, случайно, не техник?»

«Какой из меня техник? Обода починяю в мастерской».

«А вообще в Сеттре много техников-приезжих?»

«Хватает. В Катте можно заработать — но... Приходится терпеть капризы яо».

«Как насчет ванхменов? Эти приезжают в Сеттру?»

«На заработки? Никогда. В свое время я застрял в Ао Зелиле, к востоку от озера Фалас, видел, как все это у них делается. Ванхмены пальцем не пошевелят даже для ванхов — у них все силы уходят на произношение ванховых аккордов-перезвонов. Хотя обычно они переговариваются с ванхами на этаких клавишных гармониках — только диву даешься!»

«Кто же работает в мастерских ванхов? Пегие и лиловые?»

«Как же! Разве лиловый прикоснется к детали, обработанной пегим? Ни за что! Почти всю работу в мастерских выполняют лохары из селений внутреннего Кащана. Лохары приезжают, работают десять, двадцать лет, а кто и дольше — и возвращаются домой богачами. Чтобы ванхмен стал марать руки в мастерской? Да он скорее удавится! Ванхмены задирают нос почище дирдирменов-безупречных! Вижу, с тобой сегодня дирдирмен».

«Да, мы вместе приехали».

«Чудеса — повстречать покладистого дирдирмена! — подивился старик. — За всю жизнь имел дело только с тремя — и все трое меня за дерьмо не считали». Осушив свой бокал, он со стуком поставил его на прилавок: «Пора идти. Спокойной ночи всем — даже дирдирмену».

Старик вышел, не оглядываясь. За ним не успела закрыться дверь, как в таверну проскользнул бледный черноволосый молодой человек в неброском темно-синем костюме из тонкого сукна с шелковистой отделкой. Рейт подумал: «Где-то я его видел, совсем недавно... где?» Юноша медленно, рассеянно приблизился к прилавку по проходу вдоль стены, заказал бокал острого сиропа. Повернувшись, он встретился глазами с Рейтом, поздоровался вежливым кивком, после непродолжительного колебания подошел. Рейт вспомнил анемичного молодого секретаря господаря Сизанте.

«Добрый вечер, — сказал юноша. — Надеюсь, вы меня узнали. Я — Хельссе Изам, клиент Синежадентного дворца. Мы уже встречались сегодня».

«Действительно, я обменялся парой любезностей с вашим хозяином».

Прихлебнув сироп, Хельссе привередливо поморщился и оставил бокал на прилавке: «Давайте найдем уединенное место, где можно поговорить без помех».

Рейт условился с Тразом и Аначо, обернулся к Хельссе: «Пойдемте, я за вами».

Хельссе ненароком взглянул на главный вход, но предпочел покинуть таверну через боковую дверь, соединявшую ее с рестораном. Уходя, Рейт успел заметить человека, ввалившегося в таверну с улицы и дико озиравшегося по сторонам — Дордолио.

Хельссе игнорировал происходящее: «Неподалеку есть уютное кабаре, не слишком вульгарное — там гораздо спокойнее».

Они зашли в помещение с низким потолком, освещенное красными и синими лампами, с выкрашенными синей краской кабинками вдоль стен. На возвышении сидела группа музыкантов — двое играли на небольших гонгах и барабанах. Перед ними вышагивал из стороны в сторону, волнообразно изгибаясь, жилистый танцор. Хельссе выбрал кабинку у самого входа, как можно дальше от музыкантов. Они уселись на синие подушки. Секретарь заказал две рюмки «настойки дикого леса» — их скоро принесли.

Танцор скоро удалился. Музыканты взяли новые инструменты, похожие на гобой, флейту, виолончель и литавры. Рейт какое-то время прислушивался, сбитый с толку жалобным пиликаньем, глухими ударами литавр невпопад, внезапными возбужденными трелями флейты.

Хельссе предупредительно наклонился вперед: «Вы не знакомы с музыкой яо? Я так и думал. Исполняют традиционную пьесу: так называемый плач».

«В самом деле, импровизацию невозможно назвать радостной».

«Восприятие зависит от привычной эмоциональной шкалы слушателя, — Хельссе перечислил ряд музыкальных форм, в порядке убывающего оптимизма. — Не хочу сказать, что яо неизменно одержимы мрачными сожалениями. Для того, чтобы убедиться в обратном, достаточно побывать здесь в сезон балов».

«Сомневаюсь, что меня пригласят на бал», — отозвался Рейт.

Оркестр приступил к исполнению другого сочинения, состоявшего из последовательностей страстных фраз, поочередно повторявшихся разными инструментами и кончавшихся продолжительными напряженными тремоло. Мимолетная ассоциация чувств навела Рейта на мысль о монументе в круглом сквере: «Эта музыка каким-то образом связана с вашим ритуалом искупления?»

Хельссе отстраненно улыбнулся: «Говорят, что дух патетического причастия пронизывает весь эпос, всю психическую сущность яо».

«Интересно». Рейт ждал — Хельссе пригласил его сюда не для того, чтобы обсуждать музыку.

«Надеюсь, сегодняшние события не причинили вам никаких неприятностей?» — спросил секретарь.

«Никаких, если не считать раздражения».

«Вы не рассчитывали получить награду?»

«Я ничего не знал о ней. Естественно, я ожидал, что ко мне отнесутся, как принято — внимательно и любезно. Господарь Сизанте, однако, оказал мне весьма примечательный прием».

Хельссе кивнул с пониманием: «Он весьма примечательный человек. Но теперь он оказался в затруднении. Сразу же после вашего ухода господарю представился кавалер Дордолио, заявивший, что вы узурпировали его права, и потребовавший награды для себя. Честно говоря, принимая во внимание все обстоятельства, удовлетворение претензий Дордолио поставило бы господаря Сизанте в неловкое, даже смешное положение. Вам, по всей видимости, неизвестно, что Синежадентный дворец и Золотой дом Карнелианов — ревниво соперничающие патроны. Господарь Сизанте подозревает, что Дордолио намерен воспользоваться наградой, как средством унижения Синежадентной династии — последствия такого развития событий трудно предсказать».

Рейт спросил: «Какую именно награду посулил Сизанте?»

«Отцовские чувства возобладали над предусмотрительностью, — ответил Хельссе. — Господарь объявил буквально следующее: «Любому, кто возвратит мою дочь или даже принесет вести о ее судьбе, стоит только попросить — в его распоряжении все мои возможности!» Сильные слова, как видите, вырвавшиеся в минуту волнения и предназначенные исключительно для избранного круга клиентов Синежадентного дворца — но слухи расходятся быстрее звука».

«Возникает впечатление, — сказал Рейт, — что я сделаю Сизанте одолжение, воспользовавшись его щедростью».

«Именно этот вопрос мы хотели бы выяснить, — осторожно выбирая выражения, продолжал секретарь. — Дордолио высказал по вашему адресу ряд оскорбительных обвинений. Например, он называет вас суеверным варваром, замышляющим возрождение «культа». Если вы потребуете, чтобы господарь Сизанте превратил свой дворец в храм приверженцев «культа» и сам присоединился к их числу, мы скорее пойдем навстречу притязаниям Дордолио».

«Даже несмотря на то, что я первый принес вести о его дочери?»

«Дордолио утверждает, что его надули, и в бешенстве угрожает насилием. Перейдем, однако, к более существенному вопросу — какие требования вы предъявили бы господарю Сизанте, с учетом сложившихся обстоятельств?»

Рейт задумался. К сожалению, он не мог себе позволить роскошь гордого отказа: «Не могу точно сказать. Мне пригодился бы непредвзятый совет — но к кому обратиться?»

«Попробуйте спросить у меня», — предложил Хельссе.

«В вашей должности вы вряд ли проявите беспристрастность».

«Мой взгляд на вещи гораздо самостоятельнее, чем может показаться».

Рейт посмотрел в бледное изящное лицо, в неподвижные черные глаза. Загадочный человек был этот Хельссе! Впечатление загадочности только подчеркивалось его полным безучастием — одинаковым отсутствием дружелюбия и враждебности. Он говорил с показной искренностью, но не обнаруживал никаких случайных или подсознательных примет внутреннего состояния.

Оркестранты разошлись. На сцену вышел корпулентный человек в широкой темно-бордовой мантии до пят. За ним в тени села женщина с длинными черными волосами, пощипывавшая лютню. Толстяк издал рыдающий вопль, наполненный невнятными полусловами, ничего не значившими для Рейта.

«Еще одна традиционная мелодия?» — спросил Рейт.

Хельссе пожал плечами: «Особая манера пения, в ней есть определенный смысл. Если бы каждый научился высвобождать эмоции таким образом, эвэйль не угрожала бы на каждом шагу».

Рейт слушал. «Судите меня все, судите сурово, — надрывно стонал певец, — ибо я сотворил чудовищное злодеяние, окрыленный безысходностью!»

«Если взглянуть на дело со стороны, — сказал Рейт, — обсуждение вопроса об использовании моего преимущества над господарем Сизанте с его секретарем и советником представляется абсурдным».

«Видите ли, даже самый выгодный для вас вариант не обязательно окажется невыгодным для господаря Сизанте, — ответил Хельссе, — тогда как в случае Дордолио ущерб неизбежен».

«Сизанте отнесся ко мне в высшей степени нелюбезно, — размышлял вслух Рейт, — и меня прельщает перспектива оказывать ему услуги. С другой стороны, я еще меньше расположен помогать Дордолио, обзывающему меня суеверным варваром».

«Возможно, господарь Сизанте был шокирован сообщенными вами известиями, — предположил Хельссе. — Что же касается злопыхательств Дордолио, они явно не соответствуют действительности — ими можно пренебречь».

Рейт усмехнулся: «С Дордолио мы знакомы больше месяца, меня вы знаете один день. Что внушает вам такую уверенность в ошибочности его заявлений?»

Попытка вывести секретаря из равновесия не увенчалась успехом. Хельссе ответил вкрадчивой улыбкой: «Я редко ошибаюсь в людях».

«Допустим, я сделаю ряд самых диких заявлений: что Тшай — плоская планета, что догматы «культа» верны, что человек способен жить под водой. Как это повлияет на ваше мнение?»

Хельссе трезво рассмотрел такую возможность: «В каждом случае моя реакция будет различной. Если вы убеждены в том, что Тшай — плоский, мне несомненно придется изменить свое мнение. Если вы начнете отстаивать символ веры «культа», я повременю с окончательным суждением, так как в этом отношении, насколько мне известно, не существует убедительных свидетельств ни «за», ни «против», и решение вопроса зависит от личных предпочтений. Если вы станете утверждать, что человек может жить под водой, я буду склонен принять этот постулат в качестве рабочей гипотезы. В конце концов, пнуме встречаются под водой, а ванхи развлекаются подводным плаванием. Почему бы человеку не жить под водой, если у него есть подходящее оборудование?»

«Тшай имеет сферическую форму, — сказал Рейт. — Люди могут жить под водой — не очень долго — пользуясь искусственными жабрами. Мне ничего не известно о «культе» и его доктринах».

Хельссе пригубил из рюмки. Певец закончил выступление. На возвышение поднялась танцевальная труппа — мужчины в черных гетрах и рукавах, обнаженные от бедер до грудной клетки. Рейт с удивлением посмотрел на них и отвернулся.

«Классические танцы, — пояснил Хельссе, — тоже связаны с патетическим причастием. Теперь исполняется «Предварительное восшествие священнослужителей к искупителю»».

«Священнослужителями при этом именуют палачей, пытающих жертву?»

«Персонажей торжественного обряда, открывающих новые возможности абсолютного искупления. Многие из них приобретают большую популярность благодаря вдохновенным изобретениям и техническому совершенству, — Хельссе поднялся. — Пойдемте. Вы выразили некоторый интерес по поводу «культа». По случайности мне известно, где проводятся собрания последователей этого учения. Если вы желаете удовлетворить любопытство, я могу вас туда проводить».

«Такое посещение не будет противоречить законам Катта?»

«Излишнее опасение. В Катте нет законов — только обычаи, что, судя по всему, вполне устраивает яо».

«Необычная система! — заметил Рейт. — Что же, и убийство не воспрещается?»

«Убийство противоречит обычаям, по крайней мере в большинстве ситуаций. Тем не менее, деятельность профессионалов из Гильдии наемных убийц и их Общества ликвидации не вызывает нареканий. В целом, жители Катта поступают по своему усмотрению, рискуя навлечь на себя в той или иной степени позор и бесчестье. Познакомившись с «культом», вы можете подвергнуться, в худшем случае, публичному оскорблению».

Рейт тоже поднялся: «Хорошо, показывайте дорогу».

Перейдя через Овальную площадь, они вышли по извилистой аллее на плохо освещенный проспект. Причудливые силуэты зданий напротив казались плоскими декорациями, опиравшимися на задник с нарисованными лунами, розовой и голубой. Хельссе постучал в дверь с фосфоресцирующей бледно-синей табличкой. Рейт молча ждал. Дверь чуть приоткрылась, показалась физиономия с длинным носом.

«Сегодня принимают посетителей? — спросил Хельссе. — Можно войти?»

«Вы состоите в организации? Я обязан предупредить вас, что здесь находится окружной центр Общества страждущих невозвращенцев».

«Нет, мы не вступали в Общество. Мой спутник — иностранец, желающий познакомится с учением «культа»».

«Мы всячески приветствуем такое желание. Вы тоже можете войти — как видно, вас не беспокоит «статус»».

«Нисколько».

«Что возможно только в двух случаях — либо ваш «статус» невероятно высок, либо его у вас вообще нет. Так заходите же. Мы не можем предложить особых развлечений — только свои убеждения, несколько теорий и мизерное количество фактической информации». Невозвращенец раздвинул портьеру: «Прошу».

Хельссе и Рейт прошли в просторное полуподвальное помещение. В стороне, у стены, сидели и пили чай из железных кружек двое мужчин и две женщины, выглядевшие в большом пустом зале жалко и одиноко.

Невозвращенец поклонился, отведя руку в сторону в полураболепном, полусардоническом жесте: «Все, что от нас осталось: полюбуйтесь на «культ», внушающий такой ужас. Шумное, многолюдное сборище, не правда ли?»

Хельссе произнес дидактическим тоном: «Последователей «культа» порицают не за то, как выглядят их собрания, а за их провокационные и самонадеянные допущения».

«Допущения, ха! — воскликнул невозвращенец неприязненно-обиженным тоном. — Нас преследуют, но мы — избранные носители факела истины во тьме невежества».

Рейт спросил: «Что именно вам известно?»

«Мы знаем, что люди — пришельцы на Тшае».

«Откуда вы это знаете? — потребовал объяснений Хельссе. — Человеческая история теряется во мгле времен».

«Это интуитивно неопровержимо. Кроме того, мы верим, что настанет день, когда великие чародеи с планеты людей призовут своих братьев — мы вернемся в исходный мир! Там радость и покой, край всеобщего благоденствия, где воздух сладостно наполняет грудь, освежая подобно тончайшим винам Ифтала! В мире Исхода — золотые горы, усыпанные опалами, кущи счастливых снов! Там смерть — странная случайность, а не судьба, там наслаждение и блаженный отдых — постоянные спутники человека, там изысканные яства уготованы каждому в бесконечном разнообразии!»

«Картина, достойная восхищения, — сказал Хельссе. — Но разве вы не чувствуете, что она основана только на предположениях? Или, точнее выражаясь, представляет собой организационно-пропагандистскую догму?»

«Пусть так! — упрямо заявил невозвращенец, — Не следует, однако, считать ложным любой догматический постулат. На нас снизошло откровение истины: внемлите — образ и подобие исходного мира!» Он благоговейно протянул обе руки к висящему на уровне глаз глобусу диаметром около метра.

Рейт подошел к глобусу и стал изучать его, наклоняя голову то вправо, то влево, пытаясь распознать очертания морей и берегов, находя в одних местах навязчивое сходство, в других — полное несоответствие. Хельссе остановился рядом: «На что это, по-вашему, похоже?» Его голос звучал легко и беззаботно.

«Не могу сказать ничего определенного».

Хельссе хмыкнул — как показалось Рейту, с облегчением и даже разочарованием.

Одна из женщин подняла тучное тело со скамьи, подошла. «Почему бы вам не вступить в Общество? — предложила она с наигранным энтузиазмом. — Нас порадуют новые лица, приток свежей крови в повсеместно растущую новую волну. Разве вы не хотите помочь нам связаться с исходным миром?»

Рейт рассмеялся: «Существует практический метод связи?»

«Конечно! Телепатия! Других средств нет и не может быть».

«А космический корабль?»

Активистка смутилась и с подозрением взглянула на Рейта — не шутит ли он? «Откуда возьмется космический корабль?»

«Разве нельзя его купить? Хотя бы небольшой?»

«Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь продавал звездолет».

«Я тоже», — сухо заметил Хельссе.

«И куда бы мы полетели? — воинственно вопросила активистка. — Исходный мир — в созвездии Клари. Космос необъятен — нам пришлось бы искать до скончания веков!»

«Предприятие сопряжено с большими трудностями, — согласился Рейт. — Все же, допуская, что ваши предпосылки верны...»

«Никаких допущений! Никаких предпосылок! — возмущенно прервала его шокированная толстуха. — Нам было откровение!»

«Возможно. Но мистицизм — непрактичный подход к задаче космического полета. Предположим, что тем или иным образом в вашем распоряжении оказался бы звездолет — это позволило бы вам без особого труда проверить обоснованность ваших убеждений. Достаточно лететь в направлении созвездия Клари и время от времени сканировать окружающее пространство в поиске радиосигналов. Рано или поздно, если исходный мир существует, приемник уловит сигналы».

«Любопытно, — сказал Хельссе. — Согласно вашему предположению, если такой мир существует, его обитатели достаточно развиты, чтобы передавать сигналы?»

Рейт пожал плечами: «Допуская существование планеты, почему не допустить существование радиосвязи?»

На это Хельссе не нашел ответа. Длинноносый невозвращенец заявил: «Изобретательно, но нереально! Подумайте — где мы достанем космический корабль?»

«Небольшой звездолет можно построить — для этого требуются только финансовые средства и техническая компетенция».

«Прежде всего, — упорствовал невозвращенец, — у нас нет таких денег».

«Ну, это, по-моему, наименьшее из препятствий», — пробормотал Хельссе.

«Есть другая возможность. Небольшой корабль можно купить у тех, кто регулярно летает в космос — у дирдиров, у ванхов, может быть, даже у синих часчей».

«Снова встает вопрос о цехинах, — сказал невозвращенец. — Сколько может стоить небольшой звездолет?»

Рейт повернулся к Хельссе. Тот поджал губы: «Полмиллиона цехинов — если кто-то согласится продать его, в чем я сильно сомневаюсь».

«Третья возможность — пойти напролом, — сказал Рейт. — Звездолет можно просто-напросто конфисковать».

«Конфисковать? У кого? Мы — приверженцы «культа»,

но еще не последние идиоты!»

Толстуха неодобрительно фыркнула: «Несбыточные, детские мечты!»

Невозвращенец произнес ласковым голосом: «Мы будем рады принять вас в свое Общество, но прежде всего необходимо, чтобы вы открыли для себя ортодоксальную методику. Занятия по психокинетике и проекционной телепатии проводятся два раза в неделю, в ильсдень и в аздень. Желающие могут посещать также...»

«Боюсь, что это невозможно, — прервал его Рейт. — Но ваша программа интересна. Надеюсь, она принесет плодотворные результаты».

Хельссе вежливо откланялся.

Покинув центр страждущих невозвращенцев, Рейт и секретарь Синежадентного господаря молча шли по темному проспекту. Наконец Хельссе спросил: «К какому заключению вы пришли?»

«Обстоятельства говорят сами за себя», — сказал Рейт.

«Значит, вы убедились в неосновательности их учения?»

«Я не стал бы делать далеко идущие выводы. Ученые, несомненно, нашли биологическое сходство между пнуме, фунтами, ночегончами и другими автохтонными существами. Синие, зеленые и древние часчи тоже объединены родственными связями, так же, как и все расы людей. Но пнуме, ванхи, часчи, дирдиры и люди биологически несовместимы. О чем это говорит, по-вашему?»

«Согласен — ситуация проблематична. Вы можете предложить какое-то объяснение?»

«На мой взгляд, имеющейся информации недостаточно. Вот подождите, невозвращенцы добьются успехов в телепатии и всех нас просветят!»

Хельссе ничего не ответил. Они свернули за угол. Схватив Хельссе за плечо, Рейт резко остановил его: «Тихо!» Они замерли.

Послышались чуть шаркающие шаги — вслед за ними из-за угла появилась темная фигура. Рейт схватил незнакомца, развернул спиной к себе, завернул руки за спину и сжал шею локтевым захватом. Хельссе предпринял пару осторожных попыток помочь или вмешаться, но Рейт, никому не доверяя, держал его в поле зрения: «У вас есть фонарь? Посмотрим, кого — или что — мы поймали».

Хельссе достал из кармана портативную лампу, постучал по ней, поднял вспыхнувший прибор повыше. Пленник извивался, лягался, вырывался. Напрягаясь, Рейт не рассчитал усилие и почувствовал, как под его нажимом подался сломанный сустав — но незнакомец, оседая, заставил Рейта потерять равновесие. Со свистящим торжествующим выдохом пленник вывернулся из захвата. Тут же сверкнул металл — незнакомец полувскрикнул, полувздохнул от боли.

Не опуская лампу, Хельссе вытащил кинжал из дергающегося в конвульсиях тела. Рейт стоял рядом, недовольно опустив уголки рта: «Вы торопитесь орудовать ножом».

Хельссе пожал плечами: «У таких, как он, всегда при себе ядовитые иглы». Он перевернул тело ногой — на мостовую с тихим звоном выкатилась узкая заостренная стеклянная трубка.

Рейт и секретарь с любопытством всматривались в белое лицо, полузакрытое необычайно широкими полями черной шляпы.

«Такие шляпы носят пнумекины, — заметил Хельссе, — к тому же он бледен, как призрак».

«Или как ванхмен», — добавил Рейт.

«Думаю, однако, что он — ни то и ни другое, а кто именно — затрудняюсь сказать. Скорее всего гибрид, полукровка. Говорят, такие — самые лучшие шпионы».

Рейт снял с мертвеца шляпу — под ней оказалась совершенно лысая голова. Мелковатые черты лица казались слегка расслабленными, тонкий хитрый нос заканчивался выступающей шишкой, полуоткрытые черные глаза поблескивали. Нагнувшись ближе, Рейт заметил, что череп, скорее всего, был наголо обрит.

Хельссе с беспокойством оглядывался: «Пойдемте, пора исчезнуть, пока нас не нашел патруль. Вы же не хотите, чтобы об этом сообщили?».

«Не торопитесь, вокруг никого нет, — сказал Рейт. — Посветите — и встаньте вот здесь, чтобы вам была видна вся улица». Секретарь неохотно подчинился. Теперь Рейт мог искоса наблюдать за ним, обыскивая труп. От одежды мертвеца исходил подозрительно противный мускусный запах — Рейта, шарившего по карманам, чуть не стошнило. За пазухой плаща он обнаружил полоску бумаги. На ремне шпиона, под плащом, висел мягкий кожаный кошель — Рейт оторвал его.

«Спешите! — шипел Хельссе. — Нельзя допускать, чтобы нас обнаружили, мы полностью потеряем «статус»!»

Они быстрым шагом вернулись к Овальной площади — перед ними был «Приют путешественников». Под сводчатой галереей перед входом они задержались. «Мы провели поучительный вечер, — сказал Рейт. — Мне удалось узнать много полезного».

«Мне тоже хотелось бы узнать что-нибудь новое и полезное, — отозвался Хельссе. — Например, что вы нашли в одежде мертвеца?»

Рейт показал ему кошель, содержавший горсть цехинов, вытащил полоску бумаги и отошел под еще освещенное окно гостиницы. Они изучили необычайную надпись на полоске, состоявшую из параллельных рядов маленьких прямоугольников, по-разному заштрихованных и помеченных.

Хельссе взглянул на Рейта: «Вы узнаёте письмена?»

«Нет».

Хельссе издал короткий нервный смешок: «Это иероглифы ванхов».

«Гм. Что бы это могло означать?»

«Еще одна тайна. Сеттра кишит интригами, повсюду шпионы».

«Шпионские устройства тоже повсюду? Подслушивающие микрофоны? Скрытые камеры наблюдения?»

«Вероятно — можно с уверенностью допустить, что это так».

«Тогда можно с такой же уверенностью допустить, что за нами следили в центре невозвращенцев... Пожалуй, я был неосторожен со своими рекомендациями».

«Если подслушивал встреченный нами шпион, ваши слова потеряны. Но позвольте мне сохранить записку — для меня сделают перевод. Неподалеку, в квартале лохаров, есть мастеровые, кое-как разбирающие по-ванхски».

«Мы отправимся туда вместе, — сказал Рейт. — Завтра вас устроит?»

«Вполне», — угрюмо согласился Хельссе и спросил, глядя на Овальную площадь: «Так что же мне передать господарю Сизанте по поводу награды?»

«Еще не знаю, — сказал Рейт. — Вы получите ответ завтра».

«Ситуация может проясниться раньше, — сказал Хельссе. — Приближается Дордолио».

Повернувшись, Рейт обнаружил шагающего к нему Дордолио в сопровождении двух подчеркнуто учтивых кавалеров. Сомнений не было: Дордолио пребывал в пароксизме ярости. Остановившись в двух шагах перед Рейтом, по-бычьи наклонив голову, он выпалил: «Ваши зловредные проделки погубили мою репутацию! У вас нет ни стыда, ни совести!» Сорвав шляпу, он запустил ее в лицо Рейту. Рейт отошел на шаг в сторону — кружась в воздухе, шляпа улетела на Овальную площадь.

Дордолио поднес трясущийся палец к лицу Рейта, Рейт отступил на шаг. «Вам не уйти от смерти! — ревел Дордолио. — Но я не запятнаю честь своей шпаги! Безродные наемные убийцы утопят вас в навозной жиже! Двадцать неприкасаемых дубьем превратят ваш труп в отбивную! Дворняжки будут таскать вашу голову по улицам за язык!»

Рейт с трудом выдавил улыбку: «По моему требованию Сизанте уготовит вам такую же участь. Это позволит мне распорядиться наградой с пользой для общества».

«Сизанте, ха! Нечестивец, выскочка! Извращенец, заражающий всех вокруг занудной хандрой! Синежадентному роду приходит конец, и поделом — «раунд» достойно завершится его падением!»

Хельссе слегка выступил вперед: «Прежде, чем вы станете развивать свои мысли на основе высказанных достопримечательных наблюдений, разрешите напомнить вам, что я представляю Синежадентный род, и что мой долг повелевает мне отчитаться перед его светлостью господарем Сизанте о сущности ваших замечаний в его адрес».

«Не морочьте мне голову пустяками!» — бушевал Дордолио. Гневно указав Рейту на площадь, он приказал: «Подайте мою шляпу, или завтра же вы станете жертвой первого из «двенадцати прикосновений»!»

«Не слишком дорогая цена, — сказал Рейт, — за удовольствие избавиться от вашего присутствия». Подняв пресловутый головной убор, он встряхнул его пару раз и передал Дордолио: «Ваша шляпа — вы зачем-то выбросили ее на площадь». Обойдя вокруг кавалера, Рейт зашел в фойе гостиницы. Дордолио отделался коротким сдавленным смешком, хлопнул шляпой по бедру, подал знак своим спутникам и удалился.

Уже в фойе Рейт спросил Хельссе: «Что такое «двенадцать прикосновений»?»

«Через определенные промежутки времени — например, через день или два — наемный убийца, проходя мимо, прикасается к жертве гибким тонким прутом. Двенадцатое прикосновение губительно: жертва умирает. Причиной может быть постепенное накопление дозы яда, контакт со смертельной дозой в момент последнего прикосновения или вызывающее сердечный приступ гипнотическое внушение — кто знает? В каждом отдельном случае правда известна только Гильдии наемных убийц. А теперь я должен вернуться в Синежадентный дворец. Господарь Сизанте заинтересуется моим сообщением».

«Что вы намерены ему сказать?»

Хельссе рассмеялся: «Самый таинственный из людей спрашивает о моих секретах! Что же — Сизанте услышит, что вы согласились принять награду, что вы, вероятно, в ближайшее время покинете Катт...»

«Я ничего такого не обещал!»

«Тем не менее, эта информация будет включена в отчет».

8

Рейт проснулся. Бледные лучи солнца просачивались через толстые янтарные стекла гостиничных окон. Лежа на непривычной кушетке, он собирал воедино разрозненные нити существования. Трудно было избавиться от глубокой подавленности. Катт, где он рассчитывал приспособиться, найти просвещенную среду и даже склонность к сотрудничеству, оказался не менее жестоким и опасным местом, чем Аманская степь. Мечтать о постройке космического бота в Сеттре было, конечно, полнейшим безумием.

Рейт приподнялся, сел. Ему не раз приходилось переживать ужас, горе, разочарование — но эти провалы перемежались не менее впечатляющими вспышками торжества и надежды, даже редкими судорожными моментами радости. Пусть смерть настигнет его завтра — или через двенадцать дней, после «двенадцати прикосновений» — он уже прожил чудесную жизнь. К чему бояться испытаний судьбы? Хельссе предсказал, что Рейту предстоит покинуть Катт. Значит, Хельссе видел будущее — или внутренние побуждения Рейта — лучше самого Рейта.

Завтракая с Тразом и Аначо, Рейт рассказал им о приключениях предыдущего вечера. У Аначо стечение обстоятельств вызвало тревогу и недовольство: «Катт — сумасшедшее общество, сдерживаемое этикетом, как тухлое яйцо скорлупой. Каковы бы ни были твои цели — а мне иногда кажется, что из всех безумцев ты самый необузданный — в Катте тебе их достигнуть не удастся».

«Согласен».

«В таком случае — что дальше?» — спросил Траз.

«Мой план опасен — и к тому же, скорее всего, обречен на провал. Тем не менее, другого выбора нет. Я намерен потребовать у Сизанте денег, деньги эти мы разделим. Потом, по всей видимости, каждому лучше всего пойти своим путем. Траз — ты можешь, например, вернуться в Уайнесс, и устроиться там не хуже, чем где бы то ни было. Может быть, Аначо тоже предпочтет Облачные острова. Ни одному из вас не выгодно сопровождать меня. Более того, я гарантирую обратное».

Аначо смотрел в окно, выходившее на площадь: «До сих пор тебе удавалось выжить, хотя бы и ценой немалого риска. Признаюсь, мне любопытно было бы узнать, чего ты сумеешь добиться. С твоего разрешения, я присоединюсь к твоей экспедиции — подозреваю, что это не столь отчаянная затея, как может показаться, исходя из твоих слов».

«Я собираюсь конфисковать звездолет ванхов в Ао Хайдисе или на другом космодроме — там, где это будет легче всего сделать».

Аначо схватился за голову: «Я так и думал!» Он принялся перечислять десятки убедительных доводов, демонстрирующих несостоятельность плана. Рейт не возражал: «Ты совершенно прав — я кончу свои дни в темнице ванхов или в утробе ночегонча. И все же я обязан попытаться. Настоятельно рекомендую и тебе, и Тразу отправиться на Облачные острова и жить в свое удовольствие».

«А! — крякнул Аначо. — Если тебе так по душе подвижничество, почему бы не поставить перед собой более осуществимую цель — например, поголовного истребления пнуме или обучения часчей песням и пляскам кочевников?»

«У меня другие намерения».

«Да-да, знаем, слышали — вернуться в далекий мир людей. Тебе стоило бы помочь только для того, чтобы продемонстрировать идиотизм самой идеи!»

«А мне, — сказал Траз, — было бы любопытно взглянуть, как живут на планете людей. Я-то знаю, что она есть, потому что видел, как падал и где разбился космический бот Адама Рейта».

Аначо внимательно посмотрел на юношу, подняв брови: «Ты никогда не упоминал об этом раньше».

«Ты никогда не спрашивал об этом раньше».

«Как такая нелепость могла придти мне в голову?»

«Человек, называющий факты нелепостями, часто сталкивается с неожиданностями».

«По крайней мере, его взаимоотношения с космической реальностью организованы в соответствии с упорядоченной классификацией явлений, что отличает его от животных и недолюдей».

Рейт вмешался: «Довольно, довольно! Раз вы оба не прочь пуститься в самоубийственное предприятие, давайте не будем, по крайней мере, бесполезно тратить время и силы. Сегодня нужно добыть информацию. А вот и Хельссе — судя по торопливой походке, у него важные новости».

Хельссе вежливо поздоровался с тремя друзьями: «Вчера вечером, как вы понимаете, я предложил вниманию господаря Сизанте весьма содержательный отчет. Он настоятельно просит вас предъявить какое-либо разумное требование и будет рад его выполнить. Он рекомендует также уничтожить найденную у шпиона записку, с чем я склонен согласиться. Если вы не возражаете против ее ликвидации, господарь Сизанте может пойти на дальнейшие уступки».

«Какого рода уступки?»

«Он не уточнил, но я подозреваю, что имеются в виду определенные послабления, относящиеся к соблюдению правил этикета во время вашего пребывания в Синежадентном дворце».

«Документ меня интересует больше, чем господарь Сизанте. Если он желает меня видеть, мы можем встретиться в гостинице».

Хельссе нервно усмехнулся: «Не ожидал от вас другого ответа. Если вы готовы, я могу сопроводить вас в Южный Эброн, где находится квартал лохаров».

«Разве нет ученых яо, читающих письмена ванхов?»

«Приобретение такого навыка, с их точки зрения, было бы бессмысленным упражнением».

«Почему же бессмысленным? Рано или поздно кому-нибудь потребуется перевод».

Хельссе безразлично передернул плечами: «На данном этапе «раунда» прагматизм считается чуждой философией. Господарь Сизанте, например, находит ваши аргументы не только невразумительными, но и отталкивающими».

«Хорошо, что нам не придется вести дискуссию по этому вопросу», — спокойно ответил Рейт.

Хельссе прибыл в исключительно изысканном синем экипаже с шестью алыми колесами, увешанном многочисленными золочеными гирляндами. Внутреннее убранство напоминало роскошную гостиную или салон с серо-зеленой панельной обшивкой, бледно-серым ковром и сводчатым потолком, затянутым зеленым шелком. Напротив глубоких кресел с мягкой обивкой, под окнами из бледно-зеленого стекла, находился буфет с блюдами цукатов и конфет. Хельссе усадил гостей в экипаже с исключительной любезностью. Сегодня на нем был костюм из серо-зеленой и серой ткани, хорошо сочетавшийся и даже сливавшийся с интерьером.

Когда все расселись, Хельссе нажал кнопку — дверь закрылась, ступеньки подножки втянулись. Рейт заметил: «Господарь Сизанте, несмотря на презрение к прагматизму, как видно, не пренебрегает практическими удобствами».

«Вы имеете в виду механизм, закрывающий двери? Господарь не подозревает о его существовании. Рядом с ним всегда есть кто-нибудь, кто нажимает кнопки и вообще делает все необходимое. В его кругу к предметам прикасаются только для развлечения или удовольствия. Вы находите это странным? Как вам угодно. Благородных яо приходится принимать такими, какие они есть».

«Значит, вы не считаете себя представителем благородных яо?»

Хельссе рассмеялся: «Тактичнее было бы предположить, что я предпочитаю другой образ жизни». Секретарь наклонился к сетке переговорного устройства: «В Южный Эброн, за Меркадом».

Экипаж плавно тронулся с места. Хельссе налил в бокалы сироп, предложил цукаты: «Вам предстоит посетить коммерческий район города — источник наших доходов, хотя считается, что говорить об этом неприлично».

«Потрясающе! — заметил Аначо. — Даже дирдиры, на высшем уровне развития и процветания, не проявляют такого высокомерия».

«Дирдиры — другая раса, — ответил Хельссе. — Кроме того, я отнюдь не уверен в их абсолютном превосходстве. Ванхи, например, не согласились бы с такой оценкой — если бы их сколько-нибудь интересовал этот вопрос».

Аначо пренебрежительно пожал плечами, но не стал спорить.

Экипаж проехал через район рынков и базаров — Меркад — и оказался в квартале, застроенном небольшими жилищами разнообразных, удивительных форм и стилей. Машина остановилась у плотной группы приземистых кирпичных башен. Хельссе указал на дюжину мужчин самой необычной внешности, сидевших в парке неподалеку. На них были белые рубашки и белые брюки; волосы, пышные и длинные, тоже сияли белизной, резко контрастировавшей с матово-черной кожей. «Лохары, — сказал Хельссе. — Механики, приезжающие на заработки с нагорий к северу от озера Фалас в центральном Кащане. Они не рождаются такими, но выбеливают волосы и красят кожу. Говорят, что ванхи навязали им этот обычай много тысяч лет назад, чтобы отличать лохаров от ванхменов — белокожих и черноволосых. В любом случае, лохары переезжают из города в город, предлагая услуги там, где можно больше заработать — они чрезвычайно корыстолюбивы. Отработав свой срок в мастерских ванхов, многие переезжают на север, в Катт. Некоторые лохары понимают смысл отдельных речевых аккордов ванхов и даже кое-как разбирают их иероглифы. Видите старика, играющего с ребенком? Считается, что он знает язык ванхов лучше других. Он заломит за перевод высокую цену. Чтобы предотвратить непомерные запросы в будущем, придется торговаться. Если вы будете так добры и подождете, я обо всем договорюсь».

«Один момент, — сказал Рейт. — Сознательно я убежден в вашей честности, но неспособен контролировать инстинктивные подозрения. Давайте договоримся с переводчиком вместе».

«Как вам угодно, — великодушно согласился Хельссе. — Я пошлю за лохаром шофера». Он дал указания в микрофон.

Аначо проворчал: «Если приготовления сделаны заранее, подозрительность доверчивых иностранцев нетрудно усыпить».

Хельссе безмятежно кивнул: «Думаю, что мне удастся доказать неосновательность ваших сомнений».

Через минуту старик бодрыми шагами подошел к экипажу.

«Будьте добры, зайдите», — пригласил его Хельссе.

Окаймленное белой гривой черное лицо заглянуло в экипаж: «Время — деньги. Что вам нужно?»

«Мы хотели бы обсудить прибыльное дело».

«Прибыльное? Что же, так и быть, послушаем, что вы можете предложить». Старик залез в экипаж, с громким вздохом опустился в кресло. В воздухе распространился запах пряной, слегка прогорклой помады. Хельссе встал перед лохаром. Бросив косой взгляд на Рейта, он сказал: «Все, о чем мы условились, отменяется. Можете не выполнять инструкции».

«Условились? Инструкции? О чем вы? Вы меня принимаете за кого-то другого. Меня зовут Зарфо Детвайлер».

Хельссе беззаботно успокоил его: «Неважно — вы или кто-то другой. Не могли бы вы перевести документ ванхов — описание местонахождения спрятанного сокровища? Переведите все правильно, и мы разделим с вами клад».

«Ну уж нет, со мной это не пройдет, — Зарфо Детвайлер укоризненно погрозил секретарю черным пальцем. — Буду рад разделить с вами сокровище. Кроме того, мне причитается сто цехинов без каких-либо оговорок или вычетов, на тот случай, если перевод вам не понравится».

«Никаких вычетов, согласен. Но сто цехинов — за перевод текста, возможно, не содержащего ценной информации? Об этом не может быть и речи. Мы заплатим пять цехинов. Впридачу можете брать дорогие конфеты и цукаты — сколько хотите».

«Конфетами я угощусь в любом случае: я у вас в гостях, не так ли? — Зарфо Детвайлер одним взмахом отправил в рот пригоршню лакомств. — Пять цехинов предлагайте какому-нибудь кретину. Только три человека в Сеттре разбираются в идеограммах ванхов настолько, чтобы не держать их вверх ногами. Из них только я понимаю их смысл — даром, что ли, я за тридцать лет все глаза проглядел, читая чертежи за станком в Ао Хайдисе?»

Они долго торговались. В конце концов Зарфо Детвайлер согласился получить пятьдесят цехинов и десятую долю воображаемого клада. Хельссе пригласил Рейта движением руки, тот достал документ.

Зарфо Детвайлер взял записку, прищурился, нахмурился, разворошил пальцами белую гриву. Подняв голову, он заговорил неожиданно назидательным тоном лектора, обращающегося к несмышленым студентам: «Прежде всего следует разъяснить основные принципы устного и письменного общения ванхов, что я и сделаю, не взимая дополнительной платы. Ванхи — особенная раса, единственная в своем роде. Их мозг работает импульсами. Они видят импульсы и мыслят импульсами. Они переговариваются речевыми импульсами — аккордами, содержащими много тонов, различающихся по высоте и тембру. Каждый аккорд передает смысл целой фразы. Каждая идеограмма эквивалентна одному аккорду — другими словами, целой смысловой единице. Поэтому для чтения письменности ванхов требуется не только логическое понимание синтаксиса, но в равной степени и догадливость — точнее, интуиция. Необходимо одновременно улавливать и формулировать весь комплекс значений каждой идеограммы. Даже ванхмены не всегда полностью справляются с этой задачей. Теперь, что это такое вы мне дали — посмотрим... Первый аккорд, гм... Видите гребешок? Обычно так обозначается равновесие, тождественность. Квадрат с правосторонней штриховкой иногда передает понятия «истины», «подтвержденного восприятия» или «существующей ситуации», возможно, даже «текущего состояния космоса». Штрихи сверху — не знаю, трудно сказать... Вот здесь зачерненный угол — по-моему, вступительный символ прямой речи, цитируются чьи-то слова. Так как это нижний угол — то есть один из басовых тонов аккорда — по всей видимости... да, так отмечается просительное наклонение без отрицания, выражение пожелания. Эти знаки — гм! Ага, это организующие индексы, определяющие последовательность и весовые коэффициенты других элементов. Их я не понимаю, могу только угадать последовательность по общему смыслу аккорда. Примерно так: «Желаю сообщить, что условия тождественны — либо не изменились», или «Личность стремится указать на стабильность мироздания». Что-то в этом роде. Вы уверены, что документ имеет отношение к сокровищу?»

«Его нам продали в таком качестве».

«Гм! — Зарфо почесал длинный черный нос. — Посмотрим. Второй символ — штриховка означает «зрение, видеть, точка зрения». Наклонная закорючка — знак отрицания. Не умею прочесть порядковые индексы, но средний элемент означает «невидимость», «отсутствие» или «слепоту»...»

Зарфо усердно корпел, подолгу изучая каждый иероглиф, иногда частично прослеживая смысл, чаще признавая свое поражение, но постепенно проявляя все большее нетерпение. «Вас обвели вокруг пальца! — заявил он наконец. — Уверен, что здесь нигде не упоминается сокровище. Подозреваю, что это всего лишь коммерческий отчет. Насколько я могу судить, сообщение гласит: «Желаю подтвердить, что условия продолжают оставаться прежними (дальше что-то по поводу особых стремлений, надежд или планов); скоро увижу преобладающую фигуру — руководителя группы (потом непонятный символ); руководитель не содействует (или, может быть, «отстранился от дел», «безучастен»); руководитель медленно выворачивается наизнанку — то есть, превращается в противника (или, вероятно, «руководитель постепенно изменяется, становясь похожим на врага»)». Дальше речь идет о каких-то переменах — не знаю, о каких именно. В конце сказано: «Требуется больше денег», и еще что-то о прибытии нового человека или странного человека «чрезвычайной важности». Вот и все, по сути дела».

Рейту показалось, что Хельссе почти неуловимо расслабился.

«Не слишком содержательный перевод, — живо, по-деловому сказал Хельссе. — Что же, вы сделали, что смогли — вот ваши двадцать цехинов».

«Двадцать цехинов?! — заорал Зарфо Детвайлер. — Мы условились о пятидесяти! Когда я куплю свой дом на зеленом лугу, если меня будут без конца обсчитывать?»

«Ладно, ладно — вот ваши деньги. Подумать только, какая мелочность!»

«Мелочность? А нарушать договор не мелочно? В другой раз сами читайте иероглифы!»

«Пожалуй, управился бы не хуже вас — судя по результатам».

«Вас надули. В записке нет указаний на сокровище».

«Видимо, нет. Ну, прощайте, всего наилучшего».

Рейт вышел из экипажа вслед за лохаром. Обернувшись к Хельссе, он сказал: «Я останусь — мне нужно посоветоваться с механиком».

Секретарь был явно недоволен: «Мы не закончили обсуждение другого вопроса. Синежадентному господарю необходима информация».

«Я дам окончательный ответ сегодня же, до наступления вечера».

Хельссе коротко кивнул: «Как хотите».

Экипаж уехал. Рейт и лохар остались на обочине. Рейт сказал: «Нет ли поблизости таверны? Мы могли бы поболтать за бутылкой вина».

«Я — лохар! — хрипло отозвался чернокожий старик. — А значит, не отупляю мозги и не опустошаю карманы выпивкой. Во всяком случае, не в первой половине дня. Но если вы мне купите копченую замскую колбасу или головку зельца, не откажусь».

«Сделайте одолжение».

Зарфо привел Рейта в продуктовый магазин; купленную еду они отнесли на стол в парке.

«Меня поразила ваша способность читать идеограммы, — сказал Рейт. — Где вы научились?»

«В Ао Хайдисе. Я работал на высекательной машине со старым лохаром — настоящим гением. Он научил меня разбирать кое-какие аккорды, показал, как штриховка соответствует частоте вибрации, как звучность тонов описывается формой нотации, как сочетание и значимость голосов речевого импульса обозначаются взаимным расположением элементов и жирностью штриховки. И аккорды, и символы вполне закономерны и осмысленны, когда к ним привыкают глаз и ухо. Но привыкнуть трудно, — Зарфо отхватил зубами большой кусок колбасы. — Не говоря уже о том, что ванхмены не одобряют и даже преследуют желающих научиться языку ванхов. Лохаров, начинающих хорошо подражать аккордам или разбирать символы, сразу увольняют. О, ванхмены — хитрые бестии! Встали стеной между между ванхами и остальными людьми, ревностно стерегут свои привилегии. Прохиндеи, лукавый народ! Женщины их чаруют странной красотой, как черные жемчужины — но жестоки, холодны и не склонны к амурным похождениям».

«Ванхи хорошо платят?»

«Как все — как можно меньше. Приходится брать, что дают. Если расценки на труд чрезмерно повысятся, они заведут рабов или начнут обучать пегих и лиловых — так или иначе. Тогда мы потеряем работу — а то и свободу, что не исключено. Так что перебиваемся, не особенно жалуясь, а как только хорошо научимся своему делу — ищем, где можно получше устроиться, переезжаем».

«Весьма вероятно, — сказал Рейт, — что приехавший со мной яо в серо-зеленом костюме — Хельссе — спросит вас, о чем мы беседовали. Может быть, он даже предложит деньги за информацию».

Зарфо откусил еще колбасы: «Естественно, я все расскажу, если он не поскупится».

«В таком случае наш разговор ограничится взаимными любезностями, — сказал Рейт, — и не принесет прибыли ни мне, ни вам».

Зарфо задумчиво жевал: «Какую сумму прибыли вы имеете в виду?»

«Не стану уточнять — в противном случае вы просто возьмете с Хельссе еще больше или попытаетесь выудить одинаковый куш у меня и у него».

Зарфо уныло вздохнул: «Вы очень низкого мнения о лохарах. Наше слово нерушимо, мы никогда не уклоняемся от условий сделки».

Они продолжали торговаться в более или менее дружеском тоне до тех пор, пока Зарфо не поклялся, за двадцать цехинов, хранить содержание разговора в строжайшей тайне — так же ревностно, как местонахождение тайника, где он прячет свои сбережения. Рейт уплатил двадцать цехинов.

«Вернемся на минуту к сообщению на языке ванхов, — сказал Рейт. — В записке упоминается о «руководителе группы». Нет ли в ней каких-нибудь указаний, позволяющих установить личность этого человека?»

Зарфо поджал губы: «Завывающий тон указывает на благородного человека высокого происхождения. Еще один почетный мордент может означать что-то вроде «превосходного человека» или «человека по вашему образу и подобию», «вашего типа». Не поддается точному определению. Ванх, читающий идеограмму, слышит в голове аккорд, стимулирующий визуальное представление со всеми существенными деталями. Таким образом, ванх формирует распознаваемый мысленный образ. Мне же идеограмма позволяет различить лишь приблизительные признаки, символические понятия. Не могу ничего больше сказать».

«Вы работаете в Сеттре?»

«Увы. В мои-то годы — и все еще бедняк: смех, да и только! Но я приближаюсь к цели, а потом — обратно в Смаргаш, в Лохару. Дом на лугу, молодая жена, удобное кресло у очага!»

«Вы работали в мастерских космодрома, в Ао Хайдисе?»

«Да, приходилось. Меня то и дело переводили из инструментального цеха на космодром — там я чинил и устанавливал воздухоочистители».

«Значит, механики-лохары владеют разнообразными навыками?»

«Само собой».

«Вы знаете механиков с большим опытом установки приборов управления и измерительной аппаратуры?»

«Конечно. И то, и другое — сложные специальности, требующие длительного обучения».

«Нет ли таких механиков среди лохаров, переехавших в Сеттру?»

Зарфо расчетливо посмотрел на Рейта: «Сколько, по-вашему, стоит такая информация?»

«Жадность до добра не доводит, — сказал Рейт. — Сегодня денег вы больше не получите. Могу купить вам еще колбасы».

«Пока хватит — может быть, потом. Вернемся к механикам: в Смаргаше живут десятки, даже сотни опытных механиков, отдыхающих после многолетних тяжких трудов».

«Поддадутся ли они искушению присоединиться к опасному предприятию?»

«Несомненно — если опасность не слишком велика, а прибыль существенна. Что вы предлагаете?»

Рейт отбросил всякую осторожность: «Допустим, некий клиент желает конфисковать звездолет ванхов и отправиться в космос — пункт назначения неизвестен. Сколько потребуется специалистов, и за какие деньги они согласятся участвовать в проекте?»

К удивлению и облегчению Рейта, Зарфо не уставился на него с изумлением или ужасом. Некоторое время он молча жевал остатки колбасы. Последовала отрыжка. Потом Зарфо сказал: «По всей видимости, вас интересует, считаю ли я такой проект осуществимым. Механики нередко обсуждали возможность захвата космического корабля — больше в шутку, чем всерьез. Действительно, звездолеты не слишком бдительно охраняются. Проект осуществим. Но зачем похищать космический корабль? Меня не прельщает перспектива навестить дирдиров на Сиболе, и я не горю желанием проверить, действительно ли вселенная бесконечна».

«Я не могу назвать пункт назначения».

«Хорошо, сколько вы предлагаете?»

«Мои планы еще не определились в такой степени. Какую сумму вы считаете достаточной?»

«За какие деньги я согласен рисковать жизнью и свободой? Не пошевелю пальцем меньше, чем за пятьдесят тысяч цехинов».

Рейт встал: «Вы получили двадцать цехинов, я получил информацию. Надеюсь, вы выполните обещание и не станете распространяться о нашем разговоре».

Зарфо развалился на стуле: «Ну-ну, не надо горячиться. В конце концов, я стар, моя жизнь стоит недорого. Тридцать тысяч? Двадцать? Десять?»

«Цифра становится разумной. Какая команда нужна для управления кораблем?»

«Человек пять, может быть, шесть. Насколько длительный полет имеется в виду?»

«Как только мы окажемся в космосе, вы узнаете, куда мы направляемся. Десять тысяч цехинов — только предварительная плата. Те, кто последуют за мной, приобретут богатство, превосходящее самые дерзкие мечты».

Зарфо поднялся из-за стола: «Когда вы собираетесь лететь?»

«Чем скорее, тем лучше. Еще одно замечание: Сеттра кишит шпионами. Важно не привлекать внимание».

Зарфо хрипло рассмеялся: «И чтобы не привлекать внимание, вы разъезжаете в роскошном экипаже ценой десять тысяч цехинов! За нами наблюдают».

«Я заметил. Он даже не прячется, вряд ли это шпион. Итак — где мы встретимся и когда?»

«Завтра, за два часа до полудня, у палатки У паса, торговца специями, на Церкадском рынке. Проследите, чтобы за вами никто не увязался... Судя по манере одеваться, глазеющий на нас тип — профессиональный убийца».

Нескромный наблюдатель подошел к их столу: «Вы — Адам Рейт?»

«Да».

«К сожалению обязан сообщить, что Акционерное общество ликвидации по найму заключило контракт на ваше имя о страховании смерти методом «двенадцати прикосновений». Позвольте мне произвести первую инъекцию. Будьте добры, обнажите руку. Вы почувствуете безболезненный укол».

Рейт отошел на два шага назад: «И не подумаю».

«Убирайся! — приказал убийце Зарфо Детвайлер. — Если он потеряет жизнь, я потеряю десять тысяч цехинов».

Убийца игнорировал лохара. Обращаясь к Рейту, он сказал: «Пожалуйста, не устраивайте недостойную сцену. Сопротивление только усложнит процесс и сделает его более неприятным — для всех нас. Поэтому...»

Зарфо заорал: «Пошел вон, говорю! Ты что, не слышишь?» Схватив стул, лохар свалил убийцу с ног ударом по голове. Этого ему показалось недостаточно. Из руки пытающегося подняться агента выпал короткий шип. Подобрав его, Зарфо всадил шип в бедро убийцы, проткнув штаны из рубчатого вельвета цвета ржавой охры. «Что вы делаете! — завопил наемный агент. — Это же первая инъекция!»

Потянув к себе кошель убийцы, Зарфо вытащил пригоршню шипов. «Вот тебе все двенадцать прикосновений!» — с воодушевлением ревел лохар. Прижав шею агента подошвой к земле, он украсил его подергивающиеся ягодицы торчащими в разные стороны шипами: «Поделом тебе, подлец! Как насчет двадцати четырех инъекций? Подставляй задницу!»

«Нет, нет, пустите! Мне конец, теперь мне конец...»

«Давай дохни! Если не сдохнешь, значит ты не только убийца, а впридачу еще и мошенник!»

Проходившая неподалеку тучная грудастая женщина в шелковом розовом платье остановилась, присмотрелась, подбежала: «Эй, ты, волосатый черномазый разбойник, что ты делаешь с бедным убийцей? Он же при исполнении обязанностей!»

Зарфо подобрал вывалившийся из кошеля обходной лист убийцы, пробежал его глазами: «Ха! Похоже, что ваш муж — следующий в списке».

Не находя слов, ошарашенная обывательница провожала глазами агента Общества ликвидации по найму, кое-как поднявшегося на ноги и поспешно ковылявшего прочь.

«Пора идти», — сказал Рейт.

Они прошли задворками к приземистому сараю, отгороженному от переулка решеткой из плетеных прутьев. «Районная мертвецкая, — сообщил Зарфо. — Здесь нас не потревожат».

Осторожно осматриваясь, Рейт зашел в сарай. Черные скамьи пустовали — только на одной лежала окоченевшая тушка какого-то домашнего животного.

«Шутки в сторону, — сказал Зарфо. — Кому не терпится вас убрать?»

«Подозреваю некоего Дордолио, — ответил Рейт, — но не могу сказать с уверенностью».

Зарфо изучил захваченный с собой обходной лист: «Ну-ка посмотрим. Адам Рейт, «Приют путешественников», контракт номер двадцать три ноль пять, метод ликвидации восемнадцатый, с предоплатой — датировано сегодняшним числом, с надпечаткой «Срочный заказ». Кто-то позаботился заплатить вперед, а? Можно попробовать один трюк. Вернемся ко мне».

Лохар провел Рейта к одной из низких кирпичных башен в парке, открыл дверь под сводчатой декоративной аркой. Внутри на столике стоял телефон. Зарфо осторожно поднял прибор кончиками пальцев: «Соедините меня с Акционерным обществом ликвидации по найму».

Аппарат ответил важным басом: «К вашим услугам — ночью и днем. Слушаю вас».

«Я звоню по поводу контракта номер двадцать три ноль пять, — сказал Зарфо, — на имя некоего... Адама Рейта. Хотел бы уплатить по счету, но здесь не проставлена сумма».

«Один момент, ваша светлость».

Обладатель баса скоро вернулся: «Ваша светлость, договорные услуги оплачены предварительно. Первая экзекуция назначена на сегодняшнее утро».

«Уже оплачены? Но это невозможно! Я еще не отправлял посыльного. Кто проявил такую расторопность?»

«На квитанции значится подпись: «Хельссе Изам». Здесь нет никакой ошибки».

«Возможно, вы правы. Я уточню этот вопрос с дворецким».

«Благодарю вас, ваша светлость. Обращайтесь к нам снова».

9

Вернувшись к «Приюту путешественников», Рейт с опасением зашел в фойе, где обнаружил Траза: «Что-нибудь происходило?»

Траз, самый здравомыслящий и решительный юноша, испытывал затруднения при описании настроений и общих впечатлений: «Яо — Хельссе, так его зовут? — больше молчал после того, как ты вылез из кареты. Наверное, наша компания ему не по душе. Он сказал, что сегодня вечером мы будем обедать в Синежадентном дворце, что он приедет пораньше и объяснит, как нужно там себя вести. Потом уехал в карете».

«Запутанная ситуация, — подумал Рейт. — Любопытно, что контракт предусматривал метод «двенадцати прикосновений». Если человека необходимо срочно отправить на тот свет, гораздо эффективнее нож, пуля или лучевой разряд. Первая инъекция — из двенадцати? Способ поторопить с отъездом?»

«События принимают сомнительный оборот, — сказал он Тразу. — Я даже не совсем понимаю, к чему идет дело».

«Чем скорее мы унесем ноги из Сеттры, тем лучше», — нахмурился Траз.

«Согласен».

Появился дирдирмен Аначо — свежевыбритый, сияющий великолепием в новом черном камзоле с высоким воротником, бледно-голубых панталонах, алых полусапожках с модно загнутыми вверх носками. Рейт завел друзей в нишу подальше от входа и описал события дня: «Теперь нам нужны только деньги — а деньги я намерен выжать из Сизанте, сегодня же вечером».

Послеполуденные часы тянулись медленно. Наконец прибыл Хельссе в фешенебельном вельветовом костюме канареечного цвета. Он вежливо приветствовал троих друзей: «Как вам нравится в Катте?»

«Благословенная страна, — сказал Рейт. — Нигде еще не чувствовал себя так беззаботно».

Хельссе не потерял апломба: «Превосходно! Теперь, в том, что касается сегодняшнего обеда — господарь Сизанте подозревает, что вы и ваши друзья, скорее всего, сочтете официальный званый обед чересчур утомительным. Поэтому он предлагает устроить нечто вроде короткой кулуарной беседы с легкими закусками — в любое время по вашему усмотрению. Если хотите, даже сейчас».

«Мы готовы, — сказал Рейт. — Но, чтобы предотвратить какие-либо недоразумения, разрешите напомнить, что мы настаиваем на почтительном приеме. О проникновении в дворец украдкой, через задний ход, не может быть и речи».

Хельссе произвел неопределенно-легкомысленный жест кистью руки: «Неофициальная встреча — неофициальный протокол. Таковы правила».

«Придется выразиться точнее, — сказал Рейт. — Наш «статус» требует, чтобы мы воспользовались парадным входом. Если господарь Сизанте возражает, ему придется встретиться с нами в другом месте — например, в таверне на Овальной площади».

Хельссе не удержался от сконфуженного смеха: «Он скорее напялит дурацкий колпак и начнет отплясывать вприсядку на бульваре Веселых Гуляк!» Секретарь скорбно покачал головой: «Чтобы избежать трудностей, придется идти через парадный вход. В конце концов, какое это имеет значение?»

Рейт тоже рассмеялся: «Особенно если учесть, что Сизанте приказал провести нас через судомойню за кухней и лакеи не посмеют предупредить его о нарушении приказа! Пусть — меня устраивает такой компромисс. Поехали!»

В Синежадентный дворец их отвезли в глянцевом черном ландо. Согласно указаниям Хельссе, машина подъехала к арке парадного входа. Хельссе вылез, бросил задумчивый взгляд вдоль фасада дворца и провел трех чужеземцев в просторное зеркальное фойе. Пробормотав пару слов привратнику, секретарь пригласил гостей подняться по пологой лестнице в небольшой зеленый с золотом салон, выходящий окнами на внутренний дворик.

Сизанте в салоне не было.

«Пожалуйста, садитесь, — учтиво сказал Хельссе. — Господарь Сизанте скоро присоединится к вам». Резко вскинув голову, секретарь удалился.

Прошло несколько минут. Вошел Сизанте — в длинной белой мантии, мягких белых туфлях, черной ермолке. На лице его отражалась привычная мрачная рассеянность с оттенком капризного раздражения: «Где человек, с которым я говорил раньше?»

Хельссе, следовавший за господарем по пятам, прошептал ему что-то на ухо. Господарь повернулся к Рейту: «Так-так. Ну что же, можете не вставать. Хельссе, вы позаботились о закусках — что-нибудь подходящее?»

«Разумеется, ваша светлость».

Лакей вкатил этажерку на роликах, предложил блюда со сладкими вафлями, солеными хлопьями съедобной коры, кубиками пряного холодца, графины с винами, кувшинчики с ароматными эссенциями. Рейт согласился попробовать вино. Траз взял бокал сиропа. Аначо смешал в рюмке пару зеленых эссенций. Господарь Сизанте вынул из подставки дымящуюся палочку благовонного курения и стал расхаживать взад и вперед, потряхивая палочкой в воздухе. «У меня для вас неприятные новости, — внезапно сказал он. — Я отменяю все предложения и обязательства. Короче говоря, можете не рассчитывать на получение награды».

Рейт пригубил вина и дал себе время подумать: «Таким образом, вы удовлетворяете претензии Дордолио?»

«Не считаю нужным вдаваться в подробности. Мое заявление следует рассматривать в самом обобщенном смысле».

«У меня нет к вам претензий, — сказал Рейт. — Вчера я пришел сюда только для того, чтобы сообщить новости о вашей дочери».

Господарь Сизанте поднес благовонную палочку к ноздрям: «Эти обстоятельства меня больше не занимают».

Аначо издал неожиданный каркающий смешок: «Не удивительно! Признание их существования означало бы подтверждение вашего обещания».

«Никоим образом, — сказал Сизанте. — Обещание было предназначено только для ушей клиентов Синежадентного дворца».

«Ха-ха! Кто этому поверит после того, как вы наняли убийц, чтобы они расправились с Адамом Рейтом?»

Движение благовонной палочки остановилось, остановился и Сизанте: «Убийц? О чем это вы?»

«Ваш секретарь, — Рейт показал на Хельссе, — заключил контракт о моей ликвидации восемнадцатым методом. Я намереваюсь предостеречь Дордолио: ваша скупость кусается ядовитыми зубами».

Господарь Сизанте обернулся к секретарю, глядя исподлобья: «В чем дело?»

Хельссе стоял, капризно подняв брови: «Я стремлюсь только к выполнению своих функций».

«Излишнее усердие! Вы хотите, чтобы Синежадентный род стал предметом насмешек? Если об этой мерзкой истории пойдут слухи...» — господарь не закончил, замолчал. Хельссе пожал плечами, налил себе бокал вина.

Рейт поднялся на ноги: «По всей видимости, нам больше не о чем говорить».

«Один момент, — коротко сказал Сизанте, — мне нужно подумать... Вы понимаете, конечно, что так называемый контракт о ликвидации — полнейший вздор?»

Рейт медленно покачал головой: «Вы слишком часто меняете свои решения. Я настроен чрезвычайно скептически».

Господарь Сизанте резко повернулся на каблуках и вышел. Благовонная палочка упала на ковер — вокруг нее сразу же стало расползаться тлеющее пятнышко. Рейт поднял палочку и положил ее на поднос.

«Зачем вы это сделали?» — с язвительной усмешкой подивился Хельссе.

«Вам остается только догадываться».

Сизанте вернулся, размашистым шагом направился в дальний угол комнаты, знаком подозвал Хельссе, вполголоса дал какие-то указания, снова удалился.

Хельссе повернулся к Рейту: «Господарь Сизанте уполномочил меня уплатить сумму в десять тысяч цехинов с тем условием, что вы немедленно покинете Катт, возвратившись в Котан на первом паруснике, отплывающем из Верводеля».

«Потрясающая наглость!» — сказал Рейт.

Аначо осведомился деловым тоном: «Сколько, в действительности, он готов заплатить?»

«Господарь не назвал точной суммы, — признал Хельссе. — Он готов сделать все необходимое, чтобы способствовать вашему скорейшему отъезду, остальное его не интересует».

«В таком случае — миллион цехинов, — сказал Аначо. — Соглашаясь с его унизительным планом, мы поступаемся достоинством. Господарю придется раскошелиться».

«Вы цените свое достоинство слишком высоко, — сказал Хельссе. — Двадцать тысяч цехинов — более разумная цифра».

«Недостаточно разумная, — возразил Рейт. — Нам нужно больше, гораздо больше».

Хельссе молча переводил взгляд с одного упрямца на другого. Наконец, он сказал: «Не будем терять времени. С моей точки зрения, господарь Сизанте проявляет излишнюю щедрость, но он не уступит больше пятидесяти тысяч цехинов. Кроме того, будет оплачен ваш проезд в Верводель».

«По рукам, — сказал Рейт. — Само собой, вы должны расторгнуть контракт с Обществом ликвидации по найму».

Лицо секретаря подернулось слабой нервной улыбкой: «Я получил соответствующие инструкции. Когда вы намерены выехать из Сеттры?»

«Примерно через день».

Получив пятьдесят полосок-портмоне по двадцать цехинов с малиновой сердцевиной, Рейт и его спутники вышли из Синежадентного дворца и забрались в ожидавшее черное ландо. Хельссе их не сопровождал.

Ландо катилось на восток в светло-коричневых сумерках под еще темными уличными фонарями — через парки, мимо дворцов и особняков, пестрящих размытыми огнями окон, мимо большого сада, где шумно праздновалось какое-то торжество.

Машина с грохотом пронеслась по выгнутому деревянному мосту, окаймленному уже зажженными светильниками, и оказалась в квартале, тесно застроенном бревенчатыми павильонами с чайными и кафе на открытых, нависших над улицей верандах, потом пересекла район мрачных, полузаброшенных многоквартирных доходных домов и наконец выехала на Овальную площадь.

Рейт спустился с подножки ландо. В прыжке из-за его спины Траз кинулся к молчаливо застывшей фигуре в черном. Едва заметив отблеск металла, Рейт плашмя бросился на землю, но не успел опередить яростную лилово-белую вспышку. Горячий удар обрушился ему на голову. Полуоглушенный, он лежал, пока Траз боролся с неожиданно подвижным противником. Аначо выступил вперед, прицелился тонкой металлической трубкой. Из трубки вырвалась узкая огненная нить, пронзившая плечо нападавшего. Тот выронил лучевой пистолет, со звоном упавший на булыжник.

Рейт приподнялся и встал, еле удерживаясь на ногах. Его висок горел, как ошпаренный кипятком. Резко пахло озоном, жжеными волосами. Траз крепко обхватил фигуру в надвинувшемся на лицо капюшоне. Между тем Аначо конфисковал кошелек и кинжал незнакомца. Рейт подковылял ближе, отдернул капюшон — и к своему изумлению узнал длинноносого человека, еще вчера вечером принимавшего его в центре страждущих невозвращенцев.

Их уже окружали прохожие, сначала опасавшиеся потасовки. Вдали, за Овальной площадью, послышалась резкая трель патрульного свистка. Невозвращенец извивался, пытаясь освободиться: «Отпустите! Меня будут пытать, устрашая культ ужасным примером!»

«Скажите, зачем вы стреляли?» — потребовал Рейт.

«Неужели не понятно? Прошу вас, дайте мне уйти!»

«За что я стану вас жалеть? Вы меня чуть не застрелили! Пусть вас заберут».

«Нет! Общество пострадает!»

«Тогда отвечайте — почему вы пытались меня убить?»

«Потому что вы опасны! Вы посеяли рознь и распри! Страждущие уже делятся на фракции! Вера слабеет в малодушных — они надеются отыскать звездолет, отправиться в космос! Путь истины — един, другого пути нет, не может быть! Мой долг — вырвать инакомыслие с корнем. Вы — его корень!»

Рейт глубоко вздохнул в бессильном раздражении. Патруль приближался. Рейт сказал: «Завтра мы уезжаем из Сеттры. Вы напрасно беспокоились». Он поддал невозвращенцу кулаком в спину так, что тот пробежал несколько шагов, крича от боли в плече. «Мы человечнее вас всех — скажите спасибо!» — посоветовал Рейт вдогонку.

Невозвращенец исчез в темном переулке. Подбежали патрульные — высокие увальни при мундирах в черную и красную полоску. Их жезлы светились на концах, чуть потрескивая в воздухе: «Что здесь происходит?»

«Вор, — ответил Рейт. — Пытался нас ограбить, убежал за угол».

Патрульные не стали задерживаться. Рейт, Аначо и Траз зашли в гостиницу. За ужином Рейт рассказал о своем уговоре с Зарфо Детвайлером: «Если все пойдет, как задумано, завтра мы попрощаемся с Сеттрой».

«Нам дали понять, что расставание не будет горестным», — кисло заметил Аначо.

«Что верно, то верно. За мной увязался шпион ванхов, мне угрожал смертью благородный кавалер, меня подстерегал убийца, нанятый секретарем господаря, в меня стрелял приверженец культа. Мои нервы на пределе».

К столу подошел мальчик в темно-красной ливрее: «Адам Рейт?»

«Кто его спрашивает?» — с опаской спросил Рейт.

«У меня для него сообщение».

«Давай сюда». Рейт разорвал печать, скреплявшую сложенный вчетверо лист, и с трудом разобрал витиеватый шрифт:

«Акционерное общество ликвидации по найму приветствует Вас! Да будет Вам известно: в связи с тем, что Вы, Адам Рейт, напали на уполномоченного служащего общества, безукоризненно исполнявшего профессиональные обязанности, повредив его оборудование и причинив лично служащему боль и обременительные расходы на восстановление здоровья, мы требуем возмещения в размере восемнадцати тысяч цехинов. Если эта сумма не будет немедленно уплачена в нашем главном управлении, по отношению к Вам будут применены, в сочетании, несколько методов ликвидации. Мы заранее благодарим Вас за внимание к нашей просьбе. Пожалуйста, не выезжайте из Сеттры и не пытайтесь каким-либо образом избежать погашения задолженности — этим Вы только навлечете на себя более суровое взыскание».

Рейт отшвырнул письмо на стол: «Дордолио, ванхи, Сизанте, Хельссе, невозвращенцы, общество ликвидации — кто еще?!»

Траз задумчиво прокомментировал: «Завтра может быть слишком поздно».

10

На следующее утро Рейт связался с Синежадентным дворцом, воспользовавшись одним из причудливых телефонных аппаратов яо. Ему позволили говорить с секретарем господаря.

«Я полагаю, вы отменили контракт с обществом ликвидации?» — спросил Рейт.

«Контракт аннулирован. Насколько мне известно, они решили принять свои собственные меры. Разумеется, этот вопрос вам предстоит решать самостоятельно».

«Несомненно, — ответил Рейт. — Мы безотлагательно покидаем Сеттру и поэтому хотели бы воспользоваться помощью, предложенной вчера господарем Сизанте».

Хельссе издал звук, не выражавший ни согласия, ни отрицания: «Каковы ваши планы?»

«В сущности, мы согласны покинуть Сеттру любым способом, гарантирующим нашу безопасность».

«Я скоро приеду и отвезу вас на загородную станцию монопоезда. Верводель сообщается со всеми портами мира, корабли отправляются ежедневно. Я уверен, что вашему отъезду никто не помешает».

«Мы будем готовы к полудню или даже раньше».

Рейт отправился пешком на Церкадский рынок, по пути прибегая ко всевозможным предосторожностям, и явился в условленное место более или менее уверенный, что за ним не было слежки. Зарфо уже ждал — его белые волосы были повязаны черным, под цвет лица, головным платком. Лохар немедленно провел Рейта в погреб известной ему пивной, где они сели за каменный стол. Зарфо подал знак мальчику из прислуги. Вскоре на столе появились тяжелые каменные кружки горького эля с привкусом сырой земли.

Зарфо быстро перешел к делу: «Я и пальцем не пошевелю прежде, чем увижу своими глазами, что у вас есть требуемая сумма».

Без лишних слов Рейт выкинул на стол десять прозрачных полосок с мерцающими малиновыми цехинами на черной фетровой подложке.

«Ага! — просиял Зарфо Детвайлер. — Поистине привлекательное зрелище! Это для меня? Я сразу же возьму деньги на хранение, прослежу, чтобы с ними ничего не случилось».

«А кто проследит за вами?» — спросил Рейт.

«О чем разговор, дружище? — сердечно огорчился Зарфо. — Если мы не можем доверять друг другу, как добрые товарищи, в тишине и покое прохладного пивного погреба, что будет, когда начнутся неприятности?»

Цехины возвратились в кошелек Рейта: «Неприятности уже начались. Общество ликвидации весьма недовольно вчерашней взбучкой, устроенной наемному убийце. Однако вместо того, чтобы требовать возмещения от вас, они угрожают мне».

«Действительно, непоследовательный подход. Если они потребуют денег, откажите им. Всегда есть возможность защищать свою жизнь».

«Меня предупредили, чтобы я не смел покидать Сеттру до тех пор, пока им не представится возможность меня убить. Тем не менее я намерен уехать, и как можно скорее».

«Предусмотрительное решение. — Зарфо залпом допил эль, со стуком опустил кружку на стол. — Но как вы уйдете от слежки? Само собой, убийцы постараются предупредить каждое ваше движение».

Рейт резко повернулся, услышав какой-то шум, но обнаружил только мальчика-служку, собравшегося снова наполнить кружку Зарфо. Лохар потянул себя за длинный черный нос, скрывая усмешку: «Убийцы упрямы и навязчивы, но мы их перехитрим — так или иначе. Возвращайтесь в отель, приготовьте все к отъезду. Я присоединюсь к вам в полдень, а дальше посмотрим».

«В полдень? Так поздно?»

«От того, что вы подождете час-другой, ничего не изменится. Мне нужно закончить много дел».

Когда Рейт вернулся в гостиницу, Хельссе уже прибыл в черном ландо. Он ждал его вместе с Тразом и Аначо в явно натянутой атмосфере. Увидев Рейта, секретарь вскочил: «Времени нет — вас долго не было! Пойдемте, а то первый дневной монопоезд в Верводель уедет без вас!»

Рейт спросил: «Убийцы только и ждут этого! Неужели у вас недостаточно воображения, чтобы придумать что-нибудь получше?»

Хельссе с раздражением пожал плечами: «У вас есть более удачная идея?»

«Мне нужно подумать».

Аначо спросил: «Разве у господаря Сизанте нет воздушного экипажа?»

«В настоящее время он не работает».

«Почему бы не нанять другой?»

«Сомневаюсь, что в сложившейся ситуации вам доверят аэромобиль».

Прошло пять минут. Хельссе мягко произнес: «Чем дольше мы ждем, тем меньше времени у вас остается». Он указал на окно: «Видите двоих в круглых шляпах? Они собираются напасть на вас у выхода. Теперь мы не можем даже уехать на машине».

«Выйдите и скажите им, чтобы они ушли», — предложил Рейт.

Хельссе рассмеялся: «Только не я!»

Прошло еще полчаса. В фойе ввалился важный и довольный Зарфо, приветствуя присутствующих взмахом руки: «Все готовы?»

Рейт показал ему на убийц, стоящих на тротуаре у Овальной площади: «Нас ждут».

«Мерзкие твари! — огорчился Зарфо. — Такое возможно только в Катте». Искоса взглянув на Хельссе, он спросил: «А это кто такой?»

Рейт объяснил ему обстоятельства. Зарфо смотрел в окно на площадь: «Черная машина с серебряными обводами и синим откидным верхом — он на ней приехал? Если так, ничего не может быть проще. Мы уедем на машине».

«Не получится», — сказал Хельссе.

«Почему нет?» — спросил Рейт.

«Господарь Сизанте не желает, чтобы его вовлекали в эту историю. Естественно, я тоже этого не хочу. Если я предоставлю вам машину, общество ликвидации, как минимум, предъявит мне претензии».

Рейт горько рассмеялся: «Что из того? Вы оплатили контракт, послуживший причиной затруднений! Ступайте к машине и увезите нас из этого сумасбродного города!»

Застыв на мгновение с выражением презрительного отвращения, секретарь коротко кивнул: «Как вам будет угодно».

Впятером они вышли из гостиницы и направились к машине. Сразу же подошли убийцы: «Насколько я понимаю, сударь, вас зовут Адам Рейт?»

«И что же?»

«Мы хотели бы знать, куда вы намерены ехать».

«В Синежадентный дворец».

«Это так», — бесцветным голосом подтвердил Хельссе в ответ на вопросительный взгляд агента.

«Вам известны наши правила и утвержденный срок ликвидации?»

«Да, конечно».

Убийцы посовещались вполголоса. Один сказал: «В таком случае мы обязаны вас сопровождать».

«В машине не хватит места», — холодно ответил Хельссе.

Убийцы игнорировали его. Первый стал залезать в ландо. Зарфо потянул его наружу за шиворот. Убийца обернулся через плечо: «Будьте осторожны — я представитель Гильдии!».

«А я — лохар!» — Зарфо с размаха ударил его в висок. Представитель растянулся на мостовой. Второй убийца, на мгновение оцепеневший, выхватил пистолет. Аначо опередил его: тонкий луч, почти невидимый при свете дня, пронзил грудную клетку агента. Первый убийца пытался отползти, но Зарфо изо всех сил пнул его в подбородок — тот упал плашмя и затих. «В машину! — сказал лохар. — Нужно торопиться».

«Фиаско! — прошептал Хельссе. — Я погиб».

«Долой из Сеттры! — орал Зарфо. — Самой прямой дорогой!»

Машина выбралась из лабиринта улиц на узкую дорогу и скоро выехала за город.

«Куда вы едете?» — поинтересовался Рейт.

«В Верводель».

Зарфо крякнул: «Безумие! Езжайте на восток, в предгорья. Нужно добраться до верховьев Джинги и спуститься по реке в Кабасас на проливе Парапан».

Хельссе пытался объяснить спокойным, ровным голосом: «К востоку — безлюдные, дикие места. Машина остановится. У нас нет запасных аккумуляторов».

«Неважно!»

«Для вас это, может быть не имеет значения. Но как я вернусь в Сеттру?»

«Вы собираетесь возвращаться — после всего, что произошло?»

Хельссе что-то пробормотал себе под нос, потом сказал: «Меня будут преследовать. Они потребуют пятьдесят тысяч цехинов — у меня нет таких денег. И все из-за ваших идиотских махинаций!»

«У вас свое мнение — у нас свое. Продолжайте ехать на восток, пока не остановится машина или пока не кончится дорога».

Хельссе развел руками, выражая фаталистическую покорность.

Дорога вилась по завораживающе красивой равнине. С обеих сторон блестели пруды, соединенные полузаросшими, медленно текущими каналами. К воде печально клонились черные ветви с листвой цвета сушеного табака. Рейт то и дело оборачивался, но не замечал никаких признаков преследования. Очертания шпилей Сеттры слились с дымкой на горизонте.

Хельссе, казалось, перестал унывать и вел машину так, будто ожидал чего-то приятного. Рейт проникся внезапным подозрением: «Притормозите на минуту».

Хельссе оглянулся: «Зачем останавливаться?»

«Что впереди?»

«Горы».

«Почему дорога в хорошем состоянии? Здесь нет никакого движения».

«Хо! — Зарфо хлопнул себя по лбу. — Горный лагерь для сумасшедших! По этой дороге возят психов!»

Хельссе выдавил болезненную улыбку: «Вы сказали ехать до конца дороги. Разве я виноват в том, что в конце дороги — приют для юродивых? Мне не давали указаний поворачивать».

«Придется дать новые указания, — сказал Рейт. — Будьте добры, больше не допускайте невинных ошибок такого рода».

Хельссе поджал губы и снова погрузился в мрачные думы. На перекрестке он свернул на юг. Дорога начала подниматься. Рейт спросил: «А теперь куда мы едем?»

«Дальше — заброшенные ртутные рудники, горные дачи, огороды».

Они заехали в лес, украшенный гирляндами черного мха. Дорога стала подниматься еще круче. Солнце закрылось облаком — лес сразу потемнел и проникся сыростью, скоро сменился лугами, выстланными клочьями тумана.

Хельссе взглянул на индикатор: «Энергии хватит примерно еще на час».

Рейт показал на открывшийся впереди горный массив: «Что за хребтом?»

«Дикие горы. Племена хох-харов. Черноскальное озеро — источник Джинги. Маршрут небезопасен и неудобен. Тем не менее, можно покинуть Каст и таким путем».

Машина катилась по предгорным лугам. Время от времени попадались широкоствольные деревья с толстыми листьями, напоминавшими параллельные наросты желтых грибов. Дорога становилась все хуже, местами приходилось объезжать упавшие ветви. Хребет нависал впереди зубчатой скалистой громадой.

У заброшенного рудника дорога кончилась. Одновременно кончился и заряд аккумулятора. С глухим стуком и рывком машина остановилась — наступила тишина, прерываемая вздохами ветра.

Пассажиры вышли, взяли немногочисленные пожитки. Туман рассеялся — солнце прохладно сияло сквозь редкую высокую дымку, размывая детали пейзажа медовым светом.

Осматривая склоны гор, Рейт заметил тропу, поднимавшуюся на хребет, и повернулся к Хельссе: «Ну, что — куда вы? В Кабасас или назад в Сеттру?»

«Конечно, в Сеттру», — секретарь бросил безутешный взгляд на ландо.

«Пешком?»

«Лучше, чем идти пешком до Кабасаса».

«Не боитесь убийц?»

«Придется рискнуть».

Рейт вынул сканоскоп и внимательно изучил обратную дорогу: «Кажется, за нами никто не ехал. Вам...» Он прервался, удивленный выражением лица Хельссе.

«Что это за прибор?» — требовательным тоном спросил секретарь.

Рейт объяснил.

«Дордолио не ошибся! — озадаченно бормотал Хельссе. — Дордолио говорил правду!»

Забавляясь замешательством секретаря, но досадуя на свою оплошность, Рейт сказал: «Не знаю, что вам мог сказать Дордолио — кроме того, что мы варвары и невежи. Ну, прощайте — передайте привет господарю Сизанте».

«Один момент, — сказал Хельссе, нерешительно посматривая на запад, в сторону Сеттры. — В конце концов, Кабасас действительно безопаснее. Убийцы, несомненно, сочтут меня вашим сообщником». Секретарь повернулся лицом к горному массиву, оценил его высоту, подавил унылый вздох: «Полнейшее безумие, конечно».

«Учитывайте, что мы здесь оказались не по своей воле, — отозвался Рейт. — Я думаю, пора идти».

Они взобрались на отвал пустой породы перед рудником и заглянули в туннель шахты — из него вытекал ручеек красноватой слизи. В туннель уходила вереница следов не длиннее человеческих, но по форме напоминавших отпечатки кегли или бутылочной тыквы. В пяти сантиметрах перед узким передним концом продолговатого отпечатка можно было заметить три небольших вмятины, оставленные когтями или узкими пальцами. Вглядываясь в следы, Рейт почувствовал, как у него волосы встают дыбом. Он спросил у Траза: «Чьи это следы?»

«Босого фунга, может быть — молодого. Нет, больше похоже на пнуме. Свежие следы. Пнуме наблюдал за нашим прибытием».

«Пойдемте отсюда, пойдемте», — заторопился Рейт.

Через час они достигли перевала и остановились, чтобы взглянуть сверху на открывшуюся панораму. К западу земля утопала в предвечерней мгле. Грязным пятном, подобно синяку, выделялась Сеттра. Далеко на востоке блестело Черноскальное озеро.

Путники провели странную, полную тревожных предчувствий ночь на краю леса. То и дело раздавались пугающие далекие звуки — жутковатые вопли тоненьких голосков, сухой клекот, напоминавший перестук деревянных кастаньет, сложное, лукавое завывание ночегончей.

Наконец рассвело. В пасмурном молчании пятеро беглецов позавтракали стручками травы пилигримов, после чего спустились по крутому склону мимо частокола базальтовых столбов в лесистую долину. Перед ними в тишине и неподвижности лежало зеркало вод — Черноскальное озеро. Вдалеке, еле двигаясь, скрывалась за выступом берегового утеса рыбацкая лодка. «Хох-хары, — сказал Хельссе, — древние враги яо. Теперь они остались только в горах».

Траз показал пальцем: «Тропа».

Рейт взглянул: «Не вижу никакой тропы».

«Ты не видишь, но вдоль берега — тропа. Кроме того, в пяти километрах отсюда жгут дрова — я чувствую дым».

Еще через пять минут Траз сказал: «Идут несколько человек».

Рейт прислушался, но не мог ничего расслышать. Вскоре, однако, на тропе впереди показались трое — очень высокие люди с плотными торсами без талии, но с тонкими руками и ногами, в юбочках из грязно-белого волокна и коротких накидках из того же материала. Увидев путников, они сразу остановились и быстро пошли назад по тропе, оглядываясь через плечо.

Примерно через полкилометра тропа вывела их из зарослей на болотистый берег озера. На сваях, над самой водой, теснились хижины хох-харов, к плавучей площадке перед хижинами были привязаны дощатые лодки. По берегу нервно расхаживали туда-сюда, вызывающе поглядывая на незваных гостей, пятеро мужчин с длинными ножами-мачете и большими луками наготове.

Путники подошли, остановились чуть поодаль.

Самый высокий и тяжеловесный из хох-харов закричал неожиданно визгливым, пронзительным голосом: «Вы кто такие?»

«Мы идем в Кабасас».

Хох-хары недоверчиво уставились на них, потом стали поглядывать на тропу, спускавшуюся с гор: «Где остальные бандиты?»

«С нами больше никого нет, мы не бандиты. Мы хотели бы купить лодку и немного еды».

Хох-хары опустили оружие. «Еду раздобыть трудно, — неожиданно жалобным голосом сказал высокий, — а лодки — самое ценное, что у нас есть. Что вы предлагаете в обмен?»

«У нас есть немного денег».

«На что нам цехины? Чтобы их потратить, нужно ходить в Катт и обратно».

Хельссе прошептал несколько слов Рейту на ухо. Рейт сказал: «Хорошо, тогда мы пойдем дальше. Насколько я понимаю, вокруг озера есть другие деревни».

«Как? Вы пойдете к ворам и мошенникам? Там вас только надуют или ограбят. Видно, придется позаботиться о вас, чтобы вы не наделали себе вреда всякими глупостями. Что-нибудь придумаем».

В конце концов Рейт заплатил двести цехинов за лодку в приемлемом состоянии и за провизию — корзины с сушеной рыбой, мешки с клубнями, похожими на редьку, свертки перечной коры, свежие и вяленые фрукты. Этого, согласно заунывным заверениям вождя хох-харов, должно было хватить на всю дорогу до Кабасаса. Еще за тридцать цехинов удалось нанять проводника — некоего Тсутсо, круглолицего полноватого молодого человека, вечно скалившего зубы в почтительной улыбке. Тсутсо заявил, что самые опасные препятствия ожидают их в начале пути: «Сперва нужно проскочить пороги и Большой Спуск. Потом можно спокойно сплавляться вниз по течению — до самого Кабасаса».

В полдень лодка отчалила от деревни хох-харов под небольшим парусом. Долго, всю вторую половину дня, они скользили по темной воде на юг, к паре грозных утесов, ограждавших сток Черноскального озера — там начиналась река Джинга. Перед заходом солнца лодка проплыла между утесами, увенчанными развалинами укреплений, черными на фоне пепельно-бурого неба. Под правым утесом была маленькая бухта с полосой песка, затененная скальным навесом. Рейт заметил, что там было бы неплохо переночевать, но Тсутсо и слышать об этом не хотел: «Старые замки на утесах заколдованы. В полночь древние призраки Тшая бродят по развалинам. Вы что, хотите, чтобы нас всех сглазили?»

«Если привидения не выходят из замков, что нам помешает ночевать в бухте?»

Тсутсо недоуменно взглянул на Рейта и продолжал править рулем так, чтобы лодка оставалась строго посередине между противостоящими утесами. В полутора километрах ниже по течению Джинга делилась на два рукава, огибавших каменистый островок. Тсутсо направил лодку к островку: «Здесь нас не тронет никакая лесная тварь».

Путешественники поужинали и улеглись вокруг костра. Ночь прошла спокойно, если не считать доносившихся из леса тихих присвистов и трелей. Только один раз, очень далеко, взвыли скорбными голосами ночегончи.

На следующий день они спускались по бурным порогам добрых пятнадцать километров. С точки зрения Рейта Тсутсо, ловко маневрировавший среди бешеных бурунов, мог бы взять за труды в десять раз больше. Тем временем лес сменился зарослями колючего кустарника, растительность отступила от берегов. Скоро послышался странный звук — торжествующий, все усиливающийся рев, заставлявший дрожать воздух и лодку. «Большой Спуск», — коротко пояснил Тсугсо. В ста метрах впереди река исчезала за обрывом. Прежде, чем Рейт и его спутники успели что-нибудь возразить, лодка перевалила через край.

Тсутсо объявил: «Внимание, спуск. Держитесь ближе к середине!»

Его голос потонул в рычании воды. Лодка летела вниз по узкому темному ущелью — мимо с захватывающей дух скоростью проносились угловатые каменные стены. Река превратилась в подрагивающее черное стекло с хлопьями пены, неподвижными по отношению к лодке. Пассажиры пригнулись как можно ниже, не обращая внимания на снисходительную усмешку Тсутсо. Несколько минут они то ли съезжали, то ли падали по виляющему разрезу в горе. Наконец, лодка шлепнулась в бурлящую кашу из брызг и пены — и вдруг спокойно выплыла в тихую заводь.

С обеих сторон высились трехсотметровые отвесные стены, испещренные, как оспинами, полусферическими наростами зонтичного черномлечника. Тсутсо подвел лодку к узкому галечному берегу: «Здесь я вас покидаю».

«Здесь? На дне каньона?» — удивился Рейт.

Тсутсо показал на обрывистую тропу, зигзагами поднимавшуюся по утесу: «До ближайшей деревни восемь километров».

«В таком случае, — сказал Рейт, — счастливого пути. Премного благодарны».

Тсутсо снисходительно отмахнулся: «Тут не за что особенно благодарить. Мы, хох-хары — щедрый народ, когда не имеем дело с яо. Был бы среди вас яо, спуск мог закончиться не столь удачно».

Рейт взглянул на Хельссе. Тот ничего не сказал.

«За что вы так не любите яо?»

«Они нас преследуют с незапамятных времен! Яо погубили империю хох-харов. Теперь они держатся по ту сторону гор — тем лучше для них. Любой хох-хар издали чует яо, как гнилую рыбу, — Тсутсо ловко соскочил на берег. — Ниже по течению болота. Если вы не заблудитесь в излучинах и не разозлите чем-нибудь болотных людей, считайте, что вы уже в Кабасасе». С прощальным взмахом руки он стал подниматься по тропе.

Лодка медленно плыла по течению в коричневатой мгле под водянистой шелковой лентой неба далеко наверху. Ближе к вечеру стены ущелья начали постепенно расходиться. К заходу солнца путешественники разбили лагерь на небольшой песчаной косе и провели ночь в зловещей тишине.

На следующий день река растеклась по просторной долине, заросшей высокой желтой травой. Холмы расступились, в густых зарослях по берегам кишели небольшие обезьяноподобные пауки, тявкавшие плачущими голосами и выпускавшие в сторону лодки струйки вонючей жидкости. В Джингу впадали притоки — река успокоилась, раздалась вширь. Еще через день вдоль берегов стали попадаться разнообразно искривленные деревья, темневшие причудливыми силуэтами на фоне дымчато-бежевого неба. Парус безжизненно обмяк, влажный воздух пропитался запахом сырого гниющего дерева. Высоко в древесных кронах прятались маленькие твари, прыгавшие с ветки на ветку. Под ними в тенистой мгле порхали сетчатокрылые мотыли, парили летучие насекомые, повисшие под бледными пузырьками. Лениво шевеля четырьмя мягкими крыльями, плавали в воздухе создания, похожие на птиц. Время от времени путники слышали невидимых обитателей зарослей — низкие стоны, в перерывах сопровождавшиеся топотом, яростное шипение, скандальный визг.

Мало-помалу Джинга расширялась все больше, превращаясь в незаметно текущее пресное море с десятками островков, покрытых порослью, напоминавшей высокие широколистные папоротники, перистые плюмажи с завитками, веерообразные древовидные пальмы. Однажды Рейт заметил краем глаза нечто вроде каноэ с тремя мальчиками в радужных головных уборах, торчащих, как павлиньи хвосты. Повернувшись к ним, он увидел, однако, только остров и подумал, что, наверное, задремал, убаюканный влажной жарой. После полудня за лодкой увязалась пятиметровая извивающаяся тварь — метрах в пятнадцати за кормой она вдруг потеряла интерес к преследованию и погрузилась в воду.

Перед заходом солнца путешественники разбили лагерь на песчаном берегу небольшого острова. Примерно через полчаса Траз стал проявлять признаки беспокойства. Подтолкнув Рейта локтем, он указал на густой подлесок — оттуда слышался осторожный шелест. Скоро повеяло неприятной прохладной сыростью, чуть отдававшей запахом водорослей. Тут же из зарослей, пронзительно крича, выскочила в прыжке длинная гибкая тварь, та самая, что раньше следовала за лодкой. Рейт выстрелил — взрывчатая игла угодила прямо в раскрытую пасть. Тело без головы закружилось на песке, выделывая судорожные кренделя, в случайном прыжке шлепнулось в реку и утонуло.

Путники опасливо вернулись на свои места вокруг костра. Хельссе, не сводивший глаз с пистолета, пока Рейт не положил его в сумку, больше не мог сдерживать любопытство: «Можно поинтересоваться, где вы достали это оружие?»

«Мой опыт показывает, — сказал Рейт, — что искренность приводит к осложнениям. Ваш друг Дордолио считает меня сумасшедшим. Дирдирмен Аначо предпочитает настаивать, что я страдаю потерей памяти. Так что можете строить свои собственные предположения».

Хельссе пробормотал, будто размышляя вслух: «Если бы искренность стала неизбежной, какие странные истории мы все могли бы рассказать!»

Зарфо хрипло захохотал: «Искренность? Кому она нужна? А странные истории я могу рассказывать без конца — нашлись бы желающие слушать!»

«Не сомневаюсь, — сказал Хельссе. — Но тот, кто ставит перед собой недостижимую цель, вынужден многое скрывать».

Траз, открыто недолюбливавший Хельссе, отвернулся, чтобы тот не заметил волчий оскал его зубов: «Кто бы это мог быть? У меня, например, нет никаких тайн, я не ставлю перед собой недостижимые цели».

«Уж наверное, наш дирдирмен», — хитро подмигнул Зарфо.

Аначо покачал головой: «Тайны? Секретов у меня нет. Я просто скрытен от природы. Недостижимые цели? Я сопровождаю Адама Рейта, потому что не нашел более интересного занятия — бродяга, отверженный изгнанник, затерявшийся среди недолюдей. Никаких целей, кроме выживания, я перед собой не ставлю».

Зарфо сказал: «У меня один секрет — никому не скажу, где тайник с моими скудными сбережениями. Цели у меня самые скромные: купить пару акров луговой земли на речном берегу к югу от Смаргаша, построить коттедж под тенистыми таягодниками и завести вежливую молодую жену, умеющую хорошо заварить чай. Рекомендую всем присутствующим не претендовать на большее».

Хельссе, неподвижно уставившийся в огонь, еле заметно улыбнулся: «Хочу я этого или нет, мне приходится скрывать каждую мысль. А цели? Если мне удастся как-нибудь вернуться в Сеттру и умилостивить Акционерное общество ликвидации, меня это вполне устроит».

Рейт взглянул на небо — звезды затянуло тучами: «Сегодня ночью меня вполне устроит возможность не промокнуть до нитки».

Путники вытащили лодку на берег, перевернули ее и устроили что-то вроде навеса из паруса. Разразился ливень, потушивший костер — под лодку стекали ручейки воды, собиравшиеся в лужи.

Наконец наступил хмурый рассвет — сквозь стальную завесу дождя проглядывали только размытые тени других островов. К полудню тучи начали расходиться. Путники спустили лодку на воду, погрузили съестные припасы и потихоньку поплыли на юг.

Джинга разлилась настолько, что дальний берег превратился в тонкую тень на горизонте. День прошел однообразно, без тревог. Закат расцвел в небе и на воде необъятным хаосом черных, золотых, коричневых мазков. Топкие глинистые отмели не годились для ночлега. Наконец, когда окрестности почти нельзя было различить в лилово-коричневых сумерках, путешественники пристали к песчаной осыпи под низким обрывистым мысом.

На следующий день начались болота. Джинга разделилась на дюжину широких застойных проток между прерывистыми зарослями торчащего из воды тростника. Пришлось ночевать, кое-как разместившись в тесной лодке. Еще через день, к вечеру, впереди показались остатки размытого наклонного обнажения серого кристаллического сланца, перегородившего реку слегка поднимающейся и опадающей цепью каменистых островков, выступающих из болота. Когда-то, невероятно давно, эти островки служили какому-то вымершему народу Тшая опорами бетонной дороги, теперь превратившейся в оползни ноздреватых грязных камней. Путешественники разбили лагерь на самом большом островке и пообедали сушеной рыбой хох-харов с вареными бобами, по вкусу напоминавшими затхлую чечевицу.

Траз не мог усидеть на месте. Обойдя остров по берегу, он взобрался по осыпи на самый высокий выступ сланца и стал разглядывать пунктирную линию, образованную бывшими опорами древнего моста, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Рейт, обеспокоенный поведением Траза, присоединился к нему: «Что-нибудь не так?»

«Пока ничего».

Рейт осмотрелся. В зеркале реки отражались беспорядочные груды ближайших островков, сумеречное розовато-лиловое небо. Они вернулись к костру. Рейт решил проявить осторожность и назначил порядок поочередного ночного дежурства. Проснувшись на рассвете, он сразу почувствовал неладное — его никто не разбудил вовремя. Потом он заметил, что исчезла лодка. Рейт растолкал Траза, дежурившего в первую смену: «Ночью кто тебя сменил?»

«Хельссе».

«Он меня не разбудил. Лодки нет».

«И Хельссе тоже нет», — сказал Траз.

Действительно, секретарь исчез.

Траз указал на ближайший островок в сорока метрах от них: «Смотри, наша лодка! Хельссе увлекается греблей под звездами».

Подойдя к самому краю берега, Рейт позвал: «Хельссе! Хельссе!»

Ответа не последовало — секретаря нигде не было.

Рейт оценил на глаз расстояние до лодки. Поверхность аспидно-черной воды оставалась ровной, как стекло. Рейт покачал головой. Лодка — так близко, на самом виду? Приманка? Он вынул из сумки моток шнура, еще из земного аварийного комплекта, привязал к одному концу камень потяжелее и швырнул его, пытаясь забросить в лодку, но не попал. Вытягивая камень обратно, Рейт на мгновение почувствовал, как шнур натянулся струной и задрожал, выдавая присутствие на дне чего-то подвижного и массивного.

Лицо Рейта подернулось гримасой. Он снова швырнул камень — на этот раз его заклинило в лодке. Рейт потянул за шнур — лодка подалась, начала приближаться.

Воспользовавшись вновь обретенной лодкой, Рейт и Траз съездили на соседний островок, но никаких следов Хельссе там обнаружить не удалось. Под приземистым скальным навесом, однако, они нашли большое отверстие в земле — пещеру, круто спускавшуюся в темноту. Траз нагнулся к провалу, прислушался, принюхался, знаком подозвал Рейта. Втянув носом воздух из-под земли, Рейт почувствовал слабый сырой запах, напомнивший о дождевых червях. Наклонившись к отверстию, он осторожно позвал: «Хельссе!», потом снова, громче: «Хельссе!» — но безрезультатно.

Они вернулись к своим спутникам. «Похоже, пнуме решили пошутить», — глухо сказал Рейт.

Четверо завтракали молча. Подавленно озираясь по сторонам, они прождали еще час в какой-то нерешительности, медленно погрузили пожитки в лодку и отчалили. Рейт смотрел с кормы в сканоскоп до тех пор, пока цепь островков не исчезла за горизонтом.

11

Протоки Джинги слились, болото превратилось в джунгли. Вдоль берегов к воде свисали плакучие ветви с широкими листьями, между ними — спутанные завесы нитевидных отростков. Бесшумно, как призраки, парили гигантские мотыли. Верхние ярусы леса жили особой жизнью: розовые и бледно-желтые ленты извивались в воздухе, как угри. Обросшие черным мехом шары ловко перескакивали с ветки на ветку, раскачиваясь на шести длинных белых руках. Как-то раз Рейт заметил вдалеке едва различимую в листве гроздь больших хижин, сплетенных высоко среди ветвей. Вскоре они увидели висячий мост из сучьев, кое-как перевязанных жесткими растительными волокнами, соединявший берег с островом. Пока лодка приближалась к мосту, на него вышли три человека — голые, хрупкие, тощие, с кожей цвета засаленного пергамента. Обнаружив лодку, туземцы замерли в испуге, быстро перебежали по шаткому мосту на берег и скрылись в кронах деревьев.

Неделю Рейт и его спутники сплавлялись по течению без особых приключений, то под парусом, то на веслах. Джинга становилась все шире. Однажды они проплыли мимо каноэ старого рыбака, забрасывавшего сети. Следующим утром на дальнем берегу можно было различить деревню. Через день навстречу, стуча двигателем, проехала моторная лодка. Вечером того же дня они причалили к набережной небольшого городка и провели ночь в спальных комнатах рыбацкого трактира, построенного на сваях над рекой.

Еще два дня они плыли под парусом, подгоняемые бодрым попутным ветром. Джинга превратилась в широкий, глубокий залив, ветер поднимал заметную волну. Управлять лодкой становилось все труднее. Добравшись до следующего городка, они увидели большой пассажирский катер, отправлявшийся вниз по течению. Бросив лодку у пристани, беглецы заплатили за проезд до Кабасаса на проливе Парапан.

Три дня они ехали на катере, отдыхая в гамаках и наслаждаясь непривычно свежей пищей. В полдень четвертого дня, когда противоположного берега Джинги уже не было видно, на возвышенности к западу от реки показались голубые купола Кабасаса.

Кабасас, подобно Коаду, служил главным торговым портом обширных внутренних областей континента и производил такое же впечатление — города интриг и сомнительных сделок. Вдоль набережных теснились каменные и дощатые склады. За ними на холмах возвышались городские строения с арками и колоннадами, отделанные бежевой, серой, белой и темно-синей штукатуркой. Рейту так и не удалось выяснить, почему в Кабасасе стены каждого здания заметно наклонялись внутрь или наружу, но это обстоятельство придавало городу навязчиво разрозненный, изменчивый вид, во многом отражавший характер его обитателей — стройных, сметливых, но осторожных брюнетов с гладкими волнистыми волосами, широкими скулами и жгучими черными глазами. Женщины Кабасаса славились красотой и грацией, в связи с чем Зарфо предостерег спутников: «Если вам дорога жизнь, не обращайте внимания на женщин! Не заговаривайте с ними, даже не провожайте их глазами, тем более, что они склонны дразнить и соблазнять приезжих. Здесь, в Кабасасе, играют в странные игры. Любой комплимент, любое самое невинное проявление интереса вызывают яростное возмущение — сотни окружающих красавиц с воплями и руганью набрасываются с ножами на провинившегося злодея!»

«Вот как! — сказал Рейт. — А что же мужчины?»

«Если смогут, они придут на помощь и предотвратят убийство, поколотив женщин, что вполне устраивает обе стороны. На самом деле, таков здешний обычай ухаживания. Мужчина, надеющийся на ответные чувства девушки, нападает на нее из засады и избивает до бесчувствия. Никто не вмешивается. Если девушка одобряет намерения поклонника, она снова проходит той же дорогой. Когда воздыхатель опять выскакивает, чтобы сделать из нее отбивную, она бросается к его ногам, умоляя о пощаде. То, что в других местах назвали бы членовредительством, у кабов считается единственным респектабельным способом объяснения в любви».

«Не слишком удобный способ», — заметил Рейт.

«Совершенно верно. Неудобный и извращенный. Тем не менее, так обстоит дело в Кабасасе. В этом городе вам лучше руководствоваться моими советами. Прежде всего, следует обосноваться в гостинице «Морской дракон»».

«Мы здесь не останемся надолго. Почему бы сразу не отправиться в порт и не подыскать судно, отплывающее к другому берегу Парапана?»

Зарфо ущипнул себя за длинный черный нос: «Не все так просто, как кажется... Зачем лишать себя заслуженного отдыха? Остановимся в «Морском драконе» — скажем, на пару недель?»

«Разумеется, вы намерены сами платить за гостиницу и все прочее?»

Мохнатые белые брови лохара резко сдвинулись: «Вы же знаете — у меня нет достаточных средств. Каждый мой цехин достался тяжелым трудом. Безусловно, в таком совместном предприятии, как наше, скупость неуместна!»

«Сегодня, — сказал Рейт, — мы остановимся в «Морском драконе». Завтра мы уезжаем из Кабасаса».

Зарфо разочарованно крякнул: «Хозяин — барин, не мне вам прекословить. Гм. Насколько я понимаю, вы планируете добраться до Смаргаша, нанять команду техников и захватить звездолет в Ао Хайдисе?»

«Именно так».

«Осмотрительность не повредит! Нужно найти судно, отправляющееся в Зару, по ту сторону Парапана, а потом вверх по реке Иш. Вы не потеряли деньги?»

«Конечно, нет!»

«Припрячьте их получше. В Кабасасе ловкие воры — залезают в карман из окна или из-за угла десятиметровыми щипцами с загнутым концом-захватом. Видите высокий особняк над пляжем? Это «Морской дракон»!»

Действительно, гостиница «Морской дракон» была величественным заведением с просторными вестибюлями и уютными спальными номерами. Интерьер ресторана напоминал подводный коралловый сад. По углам устроили даже темные укромные гроты, где обслуживали приверженцев местной секты, считавших неприличным акт публичного поглощения пищи.

Рейт заказал свежее белье в галантерейной лавке при гостинице и спустился в огромную баню на нижней террасе. Клиентов, мывшихся с помощью скребков, опрыскивали бодрящей настойкой из трав, массировали горстями душистого мха. Завернувшись в белый полотняный халат, Рейт прошел обратно к себе в комнату по общему балкону, тянувшемуся вдоль фасада.

На кушетке сидел человек в грязном, мятом темно-синем костюме. Рейт не мог пошевелиться от неожиданности. Хельссе тоже сидел неподвижно, не произнося ни звука, и смотрел на Рейта с неизъяснимым выражением.

От полной тишины становилось не по себе.

Рейт медленно попятился на балкон, растерянно остановился — он только что увидел призрак. В ушах тяжело стучала кровь. На лестнице показалась величаво развевающаяся по ветру белая грива — из бани возвращался Зарфо.

Рейт подозвал его рукой: «Хочу вам что-то показать». Подведя лохара к двери своего номера, он широко распахнул ее резким движением, почти ожидая увидеть пустую спальню. Хельссе сидел на кушетке, как прежде.

Зарфо прошептал: «Он в своем уме? Сидит, смотрит, будто издевается, ничего не говорит».

«Хельссе, — сказал Рейт, — что вы здесь делаете? Что с вами случилось?»

Хельссе поднялся на ноги. Рейт и лохар невольно отшатнулись. Хельссе посмотрел на них с едва заметной улыбкой, вышел на балкон и медленно направился к лестнице. Спускаясь, он обернулся — на какое-то мгновение мелькнуло бледное пятно лица. Потом он исчез — как привидение.

«Что все это значит?» — глухо, напряженно спросил Рейт.

Зарфо, непривычно притихший, помотал головой: «Видать, у пнуме своеобразное чувство юмора».

«Может быть, его нужно было задержать?»

«Если бы он хотел остаться, остался бы».

«Но — один в городе, в беспамятстве...?».

Ссутулившийся лохар только пожал плечами.

Рейт подошел к перилам, посмотрел вправо и влево вдоль набережной: «Пнуме знают, в каких номерах мы ночуем!»

«Сплавляясь по Джинге, так или иначе попадаешь в Кабасас, — раздраженно отозвался Зарфо. — Человек с деньгами останавливается в «Морском драконе». Чтобы сделать такой вывод, пнуме не нужно быть семи пядей во лбу».

На следующее утро Зарфо самостоятельно отправился в порт и скоро вернулся с коренастым коротышкой, ходившим переваливаясь с ноги на ногу, будто ему сильно жали башмаки. Испитое, задубевшее лицо незнакомца, цвета красного дерева, испещряли глубокие складки; маленькие, нервно бегающие глазки косили, то и дело рассматривая кончик большого горбатого носа. «Позвольте вам представить, — торжественно провозгласил Зарфо, — бывалого моряка, знаменитого капитана Добахка Хростильфе. Он все устроит!»

Рейт подумал, что более заведомого мошенника свет не видел.

«Хростильфе — владелец яхты «Пибар», — пояснил Зарфо. — За разумную плату он доставит нас куда угодно, хоть на южный берег Ворда».

«Сколько будет стоить переправа через Парапан?» — спросил Рейт.

«Поверите ли? Всего пять тысяч цехинов!» — воскликнул Зарфо.

Рейт презрительно рассмеялся. Повернувшись к Зарфо, он сказал: «Я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Можете идти и надувать кого-нибудь другого, вместе с вашим приятелем Хростильфе».

«Как? — закричал Зарфо. — После того, как я рисковал шкурой в бурунах на чертовом спуске и претерпел всевозможные лишения?»

Рейт уходил, не оборачиваясь. Несколько обескураженный Зарфо догнал его: «Адам Рейт, вы совершили серьезную ошибку!»

Рейт мрачно кивнул: «Вместо честного человека я нанял вас».

Зарфо с негодованием расправил плечи: «Кто смеет сомневаться в моей честности?»

«Я! Хростильфе согласился бы пойти в ближний рейс за сто цехинов. Он заломил пятьсот. Вы сказали: «Почему бы нам обоим не выгадать? Адам Рейт доверчив, как щенок. Я назову цену, а вы мне отсчитаете все, что останется свыше тысячи цехинов». Ступайте прочь — не хочу с вами говорить!»

Зарфо огорченно погладил черный нос: «Вы на меня возводите напраслину! Я только что отчитал Хростильфе за плутовство, и он признал свою вину. Теперь он предлагает сдать лодку, — лохар прокашлялся, — за тысячу двести цехинов».

«Триста — ни гроша больше».

Не находя слов, Зарфо воздел руки к небу и удалился решительными шагами. Не прошло и минуты, как ему на смену явился Хростильфе, умоляя Рейта пойти взглянуть на яхту. Рейт последовал за ним к «Пибару» — лихому суденышку длиной метров двенадцать, с электроструйным двигателем. Хростильфе сопровождал осмотр полухвастливым, полужалобным комментарием: «Быстроходное судно — может выйти в море хоть сейчас! Вы назвали абсурдную цену. Разве опыт, навыки навигации, знание течений и мелей ничего не стоят? Вы знаете, как дорого обходится энергия? За каждый рейс через Парапан разряжается целый аккумулятор — а где я возьму сто цехинов, чтобы купить новый? Вы должны заплатить за энергию и за провиант. Я человек щедрый, но ваше содержание в пути мне не по карману».

Рейт согласился возместить стоимость энергии и выделить разумную сумму на приобретение провизии, но наотрез отказался платить за установку новых баков для питьевой воды, дополнительной штормовой оснастки и приносящих удачу идолов на носу. Кроме того, он настоял на отплытии через сутки, в связи с чем Хростильфе мрачно усмехнулся: «Поделом старому лохару! Он рассчитывал еще неделю прохлаждаться в «Морском драконе»».

«Пусть прохлаждается сколько угодно, — сказал Рейт. — Платить по счетам придется ему самому».

«Он скорее удавится, — снова усмехнулся капитан. — Теперь, как мы распорядимся насчет съестных припасов?»

«Закупите их — и предъявите мне постатейный перечень, я его внимательно проверю».

«Нужен аванс, сто цехинов».

«Не принимайте меня за дурака! Помните: мы отплываем завтра в полдень».

««Пибар» будет готов», — угрюмо, с вызовом откликнулся Хростильфе.

Вернувшись в гостиницу «Морской дракон», Рейт нашел Аначо на террасе. Аначо указал на черноволосую фигуру, прислонившуюся к волнолому: «Вот он стоит — Хельссе. Я звал его по имени. Он будто не слышит».

Хельссе повернулся к ним — лицо его казалось мертвенно-белым. На секунду он встретился с Рейтом глазами, повернулся и медленно ушел.

К полудню путешественники взошли на борт «Пибара». Оживленный Хростильфе бодро приветствовал пассажиров. Рейт скептически поглядывал то туда, то сюда, пытаясь понять, каким образом Хростильфе все-таки умудрился извлечь не предусмотренную договором прибыль: «Где провиант?»

«В салоне рубки».

Рейт проинспектировал ящики и корзины, сравнил их содержимое с постатейным перечнем Хростильфе — и вынужден был признать, что Хростильфе закупил доброкачественные припасы по умеренным ценам. Тем не менее, Рейт спросил себя: почему капитан не разместил провизию в пустующей кладовой носового отсека? Он тихонько попробовал открыть дверь кладовой и обнаружил, что она заперта.

«Любопытно!» — подумал Рейт и подозвал Хростильфе: «Лучше сложить съестное в кладовой на носу, прежде чем нас начнут заливать волны».

«Всему свое время! — заявил Хростильфе. — Самое важное — прежде всего, а сейчас важнее всего отойти подальше от берега с попутным утренним течением».

«Это займет всего одну минуту! Давайте, откройте дверь — я сам перенесу припасы».

Хростильфе шутливо махнул рукой: «Я дотошный морской волк. У меня на борту все делается по порядку!»

Зарфо, тоже зашедший в салон, посмотрел на дверь носовой кладовой и нахмурился, будто озаренный неприятной догадкой. Рейт не стал спорить с капитаном: «Ну, ладно, как хотите». Зарфо хотел было что-что сказать, но заметил предупреждающий взгляд Рейта и придержал язык.

Хростильфе проворно ковылял туда-сюда — отдал швартовы, запустил струйный двигатель, подскочил к пульту управления. Яхта вырвалась в открытое море.

Рейт поговорил с Тразом. Траз встал за спиной Хростильфе, проверил, как работает арбалет, вложил в желоб короткую металлическую стрелу и взвел тетиву, но оставил незакрепленный арбалет на поясном ремне.

Хростильфе скорчил гримасу: «Поосторожнее, парень! Не самый удачный способ носить арбалет — начнется качка, ногу себе прострелишь!»

Траз и ухом не повел.

Обменявшись двумя словами с Зарфо и Аначо, Рейт подошел к носовому полубаку, подобрал с палубы ветошь, зажег ее и поднес к носовой вентиляционной отдушине. Дым потянуло внутрь, в кладовую.

Хростильфе закричал в ярости: «Что за чепуха? Вы что, нас спалить собрались?»

Рейт зажег еще пару тряпок и бросил их в отдушину. Снизу, из кладовой, послышались сдавленный кашель, бормотание голосов, топот. Хростильфе поднес руку к сумке на поясе, но его остановил неотрывно следящий взгляд Траза, державшего арбалет наготове.

Рейт быстро перешел на корму. Траз сказал: «Его оружие в сумке».

Хростильфе застыл в смятении, неожиданно потянулся к сумке, но снова остановился — Траз прицелился ему в голову. Рейт отстегнул сумку, передал ее Тразу и обыскал Хростильфе, извлекая из различных тайников в его одежде два кинжала и что-то вроде короткого трехгранного штыка. «Спускайтесь, — сказал Рейт капитану. — Откройте дверь в кладовую и скажите своим приятелям, чтобы выходили по одному».

Хростильфе, с посеревшим от гнева лицом, проковылял вниз и, обменявшись угрозами с Рейтом, открыл дверь. Из кладовой стали вылезать шесть головорезов. Разоружив каждого еще на лестнице, Аначо и Зарфо отсылали их на палубу, откуда Рейт сбрасывал их за борт.

В кладовой ничего не осталось, кроме клубов дыма. Хростильфе тоже вытолкали на палубу, где он сразу пустился в елейные уговоры: «Я все объясню! Произошло смехотворное недоразумение!» Рейт, однако, не стал его слушать — Хростильфе присоединился к товарищам за бортом. Разразившись страшными ругательствами и погрозив кулаком ухмыляющимся лицам на корме «Пибара», он поплыл к берегу, размашисто вскидывая руки.

«Вот так, — сказал Рейт, — мы остались без навигатора. В каком направлении Зара?»

Зарфо, притихший и смущенный, показал скрюченным черным пальцем: «Держите курс в ту сторону». Он повернулся назад, к семи головам, прыгавшим среди волн, как поплавки: «Невероятно, до чего людей доводит жадность к деньгам! Беда, да и только!» Укоризненно щелкнув языком, лохар прибавил с лицемерным воодушевлением: «Что же, неприятный инцидент, нечего сказать! Однако, что было — то прошло. Все к лучшему: теперь у нас есть «Пибар»! Впереди — Зара, река Иш, Смаргаш!»

12

На протяжении всего первого дня воды Парапана оставались почти безмятежными. На второй день поднялся свежий ветер. «Пибар» подбрасывало на частой беспорядочной зыби. На третий день с запада нависла черно-коричневая туча, вонзавшая в море зазубренные молнии. Налетели мощные порывы ветра — два часа «Пибар» вздымало, сбрасывало, кренило. Потом буря умчалась — яхта снова бороздила спокойное море.

На четвертый день впереди показался берег Кащана. Рейт подрулил борт о борт к рыбацкой лодке, и Зарфо спросил направление на Зару. Рыбак, смуглый старик со стальными кольцами в ушах, молча показал рукой. «Пибар» рванулся вперед. К заходу солнца они повернули в устье Иша. Вдоль западного берега мерцали огни Зары, но теперь не было причины заходить в порт — «Пибар» продолжил путь на юг, вверх по реке Иш.

Розовая луна, Аз, озаряла речные воды. Всю ночь «Пибар» упорно поднимался против течения. Утром путники оказались посреди плодородной долины. Вдоль берегов стройными рядами росли величественные килевые деревья — Зарфо называл их просто «килями». Потом растительность оскудела, берега опустели, и река долго вилась среди скопления торчащих обнажений темного вулканического стекла. Утром следующего дня на берегу показалась группа высоких людей в черных плащах. Они стояли неподвижно, провожая глазами «Пибар», боровшийся с течением. Зарфо объяснил, что это разбойники из племени ниссов: «Держитесь от них подальше! Они живут в норах, как ночегончи — но говорят, что ночегончи добродушнее».

Ближе к вечеру берега стали сходиться, стесненные песчаными дюнами. Зарфо настоял на том, чтобы путники провели ночь на «Пибаре» посреди реки, бросив якорь на большой глубине: «Впереди — мелководье, песчаные косы. В темноте мы непременно сядем на мель, а за нами следуют ниссы — будьте уверены. Они зацепят яхту крючьями и толпой заберутся на борт».

«На нас не нападут, пока мы на якоре?»

«Нет — ниссы боятся глубокой воды и никогда не пользуются лодками. На якоре мы в такой же безопасности, как в Смаргаше».

Наступила ясная ночь. Аз и Браз сближались и расходились на древнем небе Тшая. На берегу ниссы открыто развели костры, расставили шесты, подвесили котлы. Позже над рекой разнеслось дикое пиликанье под стук барабанов. Несколько часов путешественники могли наблюдать, как проворные фигуры в черных плащах танцевали вокруг костров — прыгали взад и вперед, брыкая ногами, то задирая лица вверх, то опуская головы вниз, скакали с ноги на ногу, раскачиваясь из стороны в сторону, кружились и горделиво прохаживались, подбоченясь на цыпочках.

Наутро ниссов нигде не было. «Пибар» без приключений пробрался через лабиринт отмелей. Во второй половине дня путники увидели деревню, защищенную от ниссов частоколом из толстых высоких столбов. К каждому столбу цепями был прикован скелет в полуистлевшем черном плаще. Зарфо сообщил, что выше по течению река не судоходна, и что Смаргаш находится в пятистах километрах к югу, за страной пустынь, горных вершин и глубоких ущелий: «Теперь нам придется ехать с караваном по старой дороге на Сарсазм, потом в Хамиль-Зут под Лохарским нагорьем. Сегодня займусь расспросами, узнаю, не найдутся ли попутчики».

Зарфо провел ночь на берегу и вернулся утром, сообщив, что в результате утомительных и бурных торгов ему удалось забронировать первоклассные места в караване, отправляющемся в Хамиль-Зут — в обмен на «Пибар».

Рейт подсчитал в уме. Пятьсот километров? Не больше двухсот цехинов с человека, восемьсот за четырех. «Пибар» с руками оторвали бы за десять тысяч. Рейт посмотрел на лохара — у того хватило изобретательности не отвести глаза. «Может быть, вы еще не забыли, — сказал Рейт, — о нашей небольшой размолвке в Кабасасе?»

«Как о ней забудешь? — возмутился Зарфо. — По сей день страдаю от несправедливости ваших намеков!»

«Еще один намек: сколько вы потребовали — и получили — за «Пибар», сверх стоимости проезда?»

Зарфо скорчил смущенную гримасу: «Естественно, я выговорил дополнительную сумму — хотел приготовить вам приятный сюрприз».

«Сколько?»

«Три тысячи цехинов, — проворчал Зарфо, — ни больше, ни меньше. Места глухие, бедные. Нам вряд ли предложат что-нибудь получше».

Рейт решил пока не подвергать сомнению названную цифру: «И где же деньги?»

«За яхту заплатят после того, как мы сойдем на берег».

«Когда отправляется караван?»

«Скоро — завтра или послезавтра. В деревне более или менее приличный постоялый двор. Можно там переночевать».

«Прекрасно, пойдемте за деньгами».

К удивлению Рейта мешок, полученный Зарфо от хозяина постоялого двора, содержал точно три тысячи цехинов. Кисло усмехаясь, лохар направился в таверну, где громко потребовал большую кружку эля.

Через три дня на юг вышел караван — вереница из двенадцати самоходных фургонов; на четырех были установлены пескометы. По дороге на Сарсазм пассажиры могли любоваться впечатляющими пейзажами — узкими ущельями и бездонными пропастями, вырезанными притоками Иша в окаменевших донных отложениях древнего океана, великолепными видами на далекие горные хребты, вздыхающими ветром лесами килевых деревьев и черного древовидного папоротника. Время от времени канониры готовили орудия, заметив ниссов, но те держались поодаль, и к вечеру третьего дня караван прибыл в Хамиль-Зут — убогое селение, состоявшее из сотни глинобитных хижин и дюжины таверн.

С утра Зарфо нанял вьючных животных и пару проводников с оборудованием, после чего путники стали подниматься по тропе к Лохарскому нагорью.

«Здесь необжитые места, — предупредил Зарфо. — Нередко встречаются опасные твари, держите оружие наготове».

Крутая тропа действительно вела в дикую местность. По пути они заметили каръянов — едва различимых на фоне осыпей серых шестиногих животных, бесшумно скользивших между камнями, то и дело поднимавшихся на задние лапы и осматривавших окрестности. В другой раз им повстречалась огромная рептилия с головой тигровой окраски, пожиравшая падаль. Поглощенная своим занятием, она позволила путникам спокойно пройти мимо.

На третий день после выхода из Хамиль-Зута путники достигли Лохары — широко раскинувшегося плоскогорья. После полудня впереди показался Смаргаш. Теперь Зарфо решил поделиться с Рейтом своими соображениями: «С моей точки зрения — полагаю, что и вы так же смотрите на вещи — ваше предприятие носит щекотливый характер».

«Согласен».

«Местные жители часто так или иначе связаны с ванхами. Новоприбывший может легко ошибиться в людях, устанавливая связи».

«И что же?»

«Думаю, что выбором подходящего персонала лучше заняться мне».

«Несомненно. Но вопросы об оплате решать буду я».

«Как вам угодно», — проворчал Зарфо.

Теперь местность приобрела ухоженный, зажиточный вид, возможный только при условии умелой ирригации земель — повсюду процветало сельское хозяйство. Мужчины, подобно Зарфо, отличались крашеной или татуированной черной кожей и длинными белыми гривами. Женщины-лохарки, напротив, сияли кожей, белой, как мел, и глянцевыми черными прическами. Бежавшие за путниками сорванцы тоже отличались цветом волос, в зависимости от пола, но кожа их неизменно была того же оттенка, что и грязь, в которой они бегали и копошились.

Дорога тянулась вдоль берега реки под торжественными кронами старых килей. По обеим сторонам из зарослей цветущих кустов и лозы выглядывали одноэтажные дачи с верандами. Зарфо издал глубокий вздох, полный страстного сожаления: «Полюбуйтесь на меня — странствующий мастеровой возвращается домой, отработав всю жизнь на чужбине. Где же мои сбережения? Как я куплю себе коттедж над рекой? Бедность заставляет меня пускаться в опасные предприятия. Я связался с бессердечным фанатиком, злорадно наслаждающимся крушением надежд доброго старого лохара!»

Рейт игнорировал излияния механика. Скоро они уже шли по улицам Смаргаша.

13

Рейт сидел в небольшой гостиной арендованного приземистого цилиндрического коттеджа с окнами, выходившими на центральный выгон Смаргаша, где проводила много времени и танцевала местная молодежь.

Напротив Рейта в плетеных креслах сидели пятеро беловолосых жителей Смаргаша, выбранных из двадцати лохаров, приглашенных Зарфо на предварительное совещание. Дело шло к вечеру. Снаружи, на выгоне, танцоры уже приплясывали, вскидывая ноги под звуки гармоники, бубна и барабана.

Рейт описал общий характер проекта, не вдаваясь ни в какие детали: «Мы обратились к вам потому, что вы способны помочь мне в одном предприятии. Зарфо Детвайлер сообщил вам о возможности заработать большую сумму денег. Это действительно так, и сумма эта будет уплачена, даже если предприятие провалится. В случае успеха — а я считаю, что вероятность успеха достаточно велика — каждый из вас приобретет состояние, превосходящее самые смелые ожидания. Разумеется, предприятие опасно, но будет сделано все, чтобы риск был минимальным. Если кому-то не по душе участие в таком проекте, он может отказаться и удалиться, пока есть возможность».

Старший из лохаров, некий Джаг Джаганих, специалист по ремонту и установке систем управления, ответил: «Пока мы не можем сказать ни «да», ни «нет». Никто из нас не откажется притащить домой мешок цехинов, но пускаться в невозможное предприятие за считанные гроши мы не собираемся».

«Вам нужна подробная информация? — Рейт переводил взгляд с одного лица на другое. — Вполне естественно. Я не хотел бы, однако, посвящать в свои планы праздных любопытствующих. Моя цель вполне достижима — но если вы определенно не намерены подвергать себя опасности, сообщите об этом здесь и сейчас».

Лохары тревожно поерзали в креслах — никто не произнес ни слова.

Рейт подождал еще минуту: «Хорошо. Вы должны взять на себя обязательство о неразглашении тайны».

Лохары связали себя страшной клятвой: Зарфо вырвал по волоску из шевелюр присутствующих, скрутил волосы в тонкий жгут и поджег его. Каждый вдохнул дым и произнес: «Скрутила нас судьба, всех воедино. Не спрятаться, не жить тому, кто нас предаст. Настигнет месть его — везде, где есть лохары!»

Достаточно впечатленный обрядом, Рейт перешел к делу: «Мне точно известно местонахождение источника несметных богатств — но, чтобы до него добраться, придется покинуть Тшай. Необходимы космический корабль и команда, способная им управлять. Звездолет я предлагаю конфисковать на космодроме Ао Хайдис. Команда будет состоять из вас. Для того, чтобы продемонстрировать благоразумие и добросовестность, в день отбытия я заплачу вам по пять тысяч цехинов. Если наша попытка провалится, каждый получит еще пять тысяч цехинов».

«Каждый из выживших», — проворчал Джаг Джаганих.

Рейт закончил: «Если проект увенчается успехом, десять тысяч цехинов покажутся вам десятью грошами. Такова сущность предприятия».

Лохары опять с сомнением поерзали в креслах. Джаганих выразил всеобщие опасения: «Конечно, наша команда справится с кораблем типа «Зено» или «Куд» — даже с одним из небольших «Кадантов». Но кому во Вселенной охота навлекать на себя гнев ванхов?»

«Или ванхменов, что еще хуже», — тихо добавил Зорофим.

«Насколько я помню, — задумчиво произнес Тадзей, — звездолеты не слишком бдительно охраняются. План необычен, но представляется выполнимым — при условии, что захваченный корабль будет пригоден к полету».

«Ага! — воскликнул Бельдже. — От этого «условия» зависит исход всей сумасшедшей затеи!»

Зарфо хохотнул: «Само собой, придется рисковать. Где ты возьмешь десять тысяч цехинов, лежа в гамаке?»

«Все бывает».

Джаг Джаганих поинтересовался: «Предположим, мы захватим корабль. Предстоят ли еще какие-нибудь опасности?»

«Никаких».

«Кто будет прокладывать курс?»

«Я».

«Какие «богатства» вы имеете в виду? — повернулся к Рейту Зорофим. — Драгоценные камни, металлы? Цехины? Целебные экстракты? Древние произведения искусства?»

«Дальнейшие подробности пока не подлежат разглашению. Могу только гарантировать, что вы не будете разочарованы».

Обсуждение затянулось — каждая деталь подвергалась критике и анализу. Рассматривались, дискутировались и отвергались варианты. По всей видимости, никто не считал проект настолько рискованным, чтобы его не стоило принимать во внимание. Кроме того, никто не сомневался в способности выбранной команды сообща управлять космическим кораблем. Но ни один из присутствующих не проявлял энтузиазма. Джаг Джаганих подвел итог ситуации. «Мы в замешательстве, — сказал он Рейту. — Мы не понимаем ваших целей. Мы сомневаемся в существовании несметных богатств».

Зарфо поднялся, оперся руками на стол: «Мне придется высказать свое мнение. У Адама Рейта есть недостатки — это невозможно отрицать. Он упрям, не умеет приспосабливаться к другим, коварен, как зут, подстерегающий добычу, безжалостен к тем, кто ему мешает. Тем не менее, он держит свое слово. Если он заявляет, что сокровище существует, вопрос можно считать закрытым».

Наступило молчание. Бельдже пробормотал: «Отчаянное, отчаянное дело! Нас всех запрут в черные коробки ванхов!»

«Не такое уж отчаянное, — возразил Тадзей. — Рискованное — да. Что из того? Пусть черти поберут ванхов и их черные коробки!»

«Я бы рискнул», — сказал Зорофим.

«Я тоже, — отозвался Джаг Джаганих. — Двум смертям не бывать, одной не миновать».

В конце концов Бельдже сдался и объявил, что тоже не прочь попытаться: «Когда мы отправимся?»

«Как можно скорее, — сказал Рейт. — Чем дольше я жду, тем больше нервничаю».

«Ха! И тем больше вероятность, что кто-нибудь другой убежит с нашим сокровищем! — воскликнул Зарфо. — Вот будет огорчение!»

«Нужно собраться, закончить местные дела. Дайте нам три дня», — сказал Джаганих.

«Как насчет пяти тысяч цехинов? — спросил Тадзей. — Почему бы не раздать деньги сейчас, чтобы мы успели ими воспользоваться?»

Рейт колебался только долю секунды: «Вы должны мне доверять — значит, я должен доверять вам». К изумлению лохаров, он отсчитал каждому по пятьдесят сотенных цехинов с малиновой сердцевиной.

«Превосходно! — заявил Джаг Джаганих. — Помните все: никому ни слова! Повсюду шпионы. Мне особенно не нравится тихий незнакомец в гостинице — он одевается, как яо».

«Что?! — подскочил Рейт. — Молодой человек, черноволосый, с изящными манерами?»

«Так точно. Все время стоит, уставившись на площадку для танцев, не говорит ни слова».

Рейт, Зарфо, Аначо и Траз явились в гостиницу. В полутемной пивной сидел Хельссе, растянув под тяжелым столом длинные ноги в черных саржевых бриджах в обтяжку. В мрачной неподвижности он смотрел прямо перед собой, в залитый рыжеватыми лучами солнца дверной проем. Снаружи сновали и кричали чернокожие беловолосые мальчишки и белокожие черноволосые девчонки, игравшие в чехарду.

Рейт позвал: «Хельссе!»

Хельссе не отводил глаз от двери.

Рейт подошел ближе: «Хельссе!»

Хельссе медленно обернулся. Рейт заглянул в глаза, казавшиеся сплошными линзами черного стекла.

«Скажите что-нибудь! — настаивал Рейт. — Хельссе! Говорите!»

Хельссе открыл рот, издал жалобный хрип. Рейт отшатнулся. Укоризненно посмотрев на Рейта, Хельссе вернулся к изучению танцевальной площадки и смутно маячивших за ней холмов.

Рейт присоединился к сидевшим в стороне спутникам. Зарфо налил ему кружку эля: «Что мы будем делать с яо? Он спятил?»

«Не знаю. Может, притворяется — или под гипнозом — или одурманен наркотиком».

Зарфо отхлебнул добрых полкружки, стер попавшую на нос пену: «Он будто нарочно держится на виду — может быть, надеется, что мы попробуем его вылечить?»

«Я не прочь попробовать, — сказа Рейт, — но как это сделать?»

«Почему бы не позвать знахаря-дугбо?»

«Это еще кто такой?»

Зарфо ткнул большим пальцем в восточном направлении: «Дугбо встали табором за городом — бродяги в тряпье и обносках, вороватый, развратный народ, да еще и музыканты впридачу. Они поклоняются демонам — их знахари творят чудеса».

«Вы думаете, знахарь вылечит Хельссе?»

Зарфо осушил кружку до дна: «Если яо прикидывается, у знахаря в руках он долго притворяться не сможет».

Рейт пожал плечами: «В ближайшие два дня нам все равно нечем заняться».

«Вот-вот — мне тоже пришло в голову, что неплохо было бы развлечься» — отозвался Зарфо.

Знахарь-дугбо был тщедушный маленький человечек с сияющими золотистыми глазами, в буром рваном балахоне и сапогах из сыромятной кожи, с красновато-коричневыми блестящими от жира волосами, завязанными в три шишковатых узла на макушке. Когда он говорил, на его щеках сжимались, разжимались и подергивались бледные орнаментальные рубцы. Судя по всему, знахарь не счел пожелания Рейта необычными. Со спокойным клиническим интересом он изучал Хельссе, сидевшего в плетеном кресле с выражением язвительного равнодушия.

Знахарь подошел к Хельссе, внимательно заглянул в глаза, в уши, кивнул, будто убедившись в справедливости своих подозрений. Подозвав ассистировавшего ему толстого юнца, дугбо присел на корточки за спиной Хельссе, прикасаясь к нему в разных местах, в то время как юнец держал под носом Хельссе бутылку с черным экстрактом. Мало-помалу Хельссе расслабился, размяк в кресле. Знахарь разжег три пирамидки с благовонными курениями, веером направляя дым в лицо Хельссе. Под аккомпанемент юнца, что-то верещавшего на флейте, дугбо стал тихо распевать слова тайного заговора, поднеся губы к самому уху Хельссе, и вложил в руку Хельссе комок глины. Хельссе сразу стал яростно мять глину пальцами и вскоре что-то пробормотал.

Знахарь подозвал Рейта рукой: «Простейший случай одержимости. Видите? Зло разряжается из пальцев в глину. Говорите с ним, если хотите — осторожно, тихо, но требовательно. Он вам ответит».

«Хельссе, — сказал Рейт, — опишите ваши отношения с Адамом Рейтом».

Хельссе заговорил — ясным, ровным голосом, будто повторяя заранее выученный отчет: «Адам Рейт прибыл в Сеттру. Ходили слухи, строились предположения. После его прибытия все оказалось по-другому. По странному стечению обстоятельств он сразу явился в Синежадентный дворец, где я занял выгодную позицию — первым, кто с ним встретился, оказался я. После Рейта во дворец явился Дордолио, в ярости клеветавший на Рейта. Между прочим, он утверждал, что Рейт принадлежит к числу последователей «культа», то есть считает себя человеком из исходного мира — с планеты людей. Беседа с Рейтом не дала ничего определенного. Применив третий из «десяти методов», «выяснения посредством притворного пособничества», я привел Рейта в центр приверженцев «культа», но получил противоречивую информацию. За нами следовал курьер — новичок, незнакомый с Сеттрой. Я не смог воспользоваться шестым методом, «эффектного отвлекающего маневра» — не было ни времени, ни возможности. Адам Рейт убил курьера и нашел в его одежде сообщение неизвестного содержания. Рейт не позволил мне прочитать сообщение. Я не мог настаивать — не было удобного предлога. Я рекомендовал Рейту услуги переводчика-лохара — опять же, чтобы «выяснить методом притворного пособничества». Как оказалось, эта стратегия себя не оправдала. Лохар слишком глубоко проник в смысл сообщения. Я договорился с наемными убийцами о ликвидации Рейта. Попытка ликвидации завершилась неудачей. Рейт и его группа бежали на юг. Я получил приказ сопровождать его и выяснить его мотивы. Мы проследовали на восток до реки Джинги и спустились по течению на лодке. На острове посреди реки...» — Хельссе судорожно крикнул и вжался в кресло, дрожа от напряжения.

Знахарь снова помахал веером, направляя дым в лицо Хельссе, защемил ему нос двумя пальцами: «Вернись в состояние покоя. Когда я снова ущипну тебя за нос, перейди в состояние подчинения. Это безоговорочное предписание — его выполнение совершенно необходимо. Вот так — теперь отвечай на вопросы».

Рейт спросил: «Хельссе, почему вы шпионите за Адамом Рейтом?»

«Таковы мои обязанности. Кроме того, мне нравится эта работа».

«Кто возложил на вас эти обязанности?»

«Все ванхмены подчиняются велениям судьбы».

«Ого! Хельссе, так вы — ванхмен?»

«Да».

Рейт не понимал, как это не пришло ему в голову раньше. Ведь Хельссе не удалось провести Тсутсо и других хох-харов. Достаточно было не пропустить мимо ушей прощальное замечание Тсутсо: «Был бы среди вас яо, спуск мог закончиться не столь удачно».

Обменявшись с друзьями огорченным взглядами, Рейт снова повернулся к Хельссе: «Зачем ванхи содержат шпионов в Катте?»

«Они следят за настроениями, за развитием «раунда», предотвращая возрождение «культа»».

«Почему?»

«Необходимо поддерживать статическое равновесие. В данный момент условия оптимальны. Любое изменение ведет к нарушению равновесия».

«Вы сопровождали Адама Рейта от Сеттры до острова в болотах Джинги. Что произошло на острове?»

Хельссе захрипел и снова впал в кататоническое оцепенение. Знахарь ущипнул его за нос.

Рейт спросил: «Как вы попали в Кабасас?»

Хельссе опять оцепенел. Рейт ущипнул его за нос: «Скажите, почему вы не можете ответить на эти вопросы?»

Хельссе ничего не ответил. При этом глаза его сохраняли сознательное выражение. Знахарь направил дым ему в лицо — Рейт протянул руку, чтобы ущипнуть Хельссе за нос, но заметил, что его зрачки разошлись в разные стороны. Знахарь выпрямился, начал собирать принадлежности: «Это все. Он мертв».

Рейт ошеломленно переводил взгляд со знахаря на Хельссе и обратно: «Из-за допроса?»

«Мозг пропитывается дымом. Иногда пациент выживает; точнее выражаясь — достаточно часто. Этот умер очень быстро — последние вопросы вызвали перегрузку сенсорных каналов».

Вечером стояла ясная, ветреная погода. Облачка пыли гонялись одно за другим по пустующей танцевальной площадке. В сумерках к коттеджу, арендованному Рейтом, направились несколько фигур, закутанных в серые плащи. Внутри притушили огни, завесили окна; собравшиеся говорили, понизив голос. Зарфо разложил на столе старую карту, ткнул в нее толстым черным пальцем: «Мы можем спуститься к берегу и следовать вдоль берега на юг, но это все страна ниссов. Можно поехать на восток мимо Шерфа, к озеру Фалас — долгим, кружным путем. Или двинуться прямо на юг через Затерянный округ, наверх к Инфнецу, потом вниз к Ао Хайдису — кратчайший и самый логичный маршрут».

Рейт спросил: «Нельзя ли как-нибудь достать воздушный паром?»

Бельдже, наименее воодушевленный из заговорщиков, покачал головой: «Не те пошли времена. Когда я был молод, всегда можно было нанять аэропаром — один из шести или семи, на выбор. Нынче не осталось ни одного. Цехины оскудели, воздушные паромы никому не по карману. Теперь и мы парома не найдем, хотя могли бы себе это позволить».

«Как же мы поедем?»

«До Блалага доберемся на фургоне. Там, вероятно, можно нанять какой-нибудь транспорт до Инфнеца. Потом придется идти пешком — старые дороги на юг разрушены и заброшены».

14

От Смаргаша до древней столицы Лохары, Блалага, было три дня пути по обдуваемой свистящим ветром каменистой пустыне. Путешественники нашли приют в старом закопченном трактире Блалага, где удалось договориться о переезде в Дердук, уже недалеко от Инфнеца, на самоходной подводе. Дорога в Дердук на неудобной тряской колымаге заняла больше полутора дней. Единственным местом для ночлега в Дердуке оказалась ветхая тесная изба, вызвавшая недовольные протесты лохаров. Однако владелец избы, словоохотливый старик, приготовил в огромном котле рагу из дичи с лесными ягодами, и лохары мало-помалу перестали ворчать.

В Дердуке южная дорога превращалась в давно забытую колею. На рассвете путешественники, теперь в несколько безрадостном настроении, отправились на юг пешком. Весь день они пробирались между остроконечными скалами по осыпям щебня и нагромождениям валунов. К заходу солнца, когда среди скал стал посвистывать пронзительный прохладный ветерок, путники набрели на маленькое черное озеро и тут же устроились ночевать. Наутро тропа привела их к краю глубокой пропасти, день ушел на поиски безопасного спуска. На песчаном дне каньона, у реки Дезидеи, текущей на восток к озеру Фалас, путешественники разбили лагерь, но всю ночь просыпались, встревоженные приступами жуткого гиканья и почти человеческих воплей, многократным эхом отражавшихся от утесов.

Проснувшись, вместо того, чтобы карабкаться по неприступной южной стене пропасти, они направились вниз по берегу Дезидеи и нашли расщелину, позволившую подняться из ущелья. Скоро они выбрались на высокогорную саванну, терявшуюся волнами в дымке горизонта.

Еще два дня путники мерили шагами саванну и поздно вечером достигли укрепленных бастионов на окраине Инфнеца, откуда открывался необъятный вид на южные низины. Когда спустилась ночь, можно было различить мерцание далеких огней. «Ао Хайдис!» — перекликнулись лохары со смешанным чувством облегчения и боязливого предчувствия.

В эту ночь у походного костра зашел долгий разговор о ванхах и ванхменах. Лохары единодушно отзывались о ванхменах с отвращением: «Даже дирдирмены, при всей их ненужной эрудиции, при всем их оскорбительном самодовольстве, не оберегают свои прерогативы с такой ревностью и подозрительностью».

Аначо рассмеялся с подчеркнутой беззаботностью: «С точки зрения дирдирмена ванхмены ничем не превосходят остальные недоразвитые расы».

«Ванхмены — подлые пройдохи, но даже им следует отдать должное, — заявил Зарфо. — Они понимают речевые аккорды ванхов. Я сообразителен и восприимчив — тем не менее, за двадцать пять лет мне удалось выучить только упрощенные для человеческих ушей аккорды, передающие основные понятия: «да», «нет», «включить», «выключить», «правильно», «неправильно», «хорошо», «плохо». Нельзя не признать лингвистические успехи ванхменов».

«Тоже мне достижение! Они появляются на свет с врожденной склонностью к общению с ванхами, слышат их аккорды с пеленок», — проворчал Зорофим.

«Даже если это врожденная склонность, они неплохо умеют ею пользоваться, — завистливо сказал Бельдже. — Подумайте! Ванхмены не работают — у них нет никаких обязанностей, кроме посредничества между ванхами и другими расами. Их жизнь легка и комфортабельна».

Рейт вмешался с вопросом, не дававшим ему покоя: «Но возьмите, например, тайного агента вроде Хельссе — он ведь тоже был ванхмен. Чего он надеялся добиться? Какие интересы ванхов он представлял в Катте?»

«Только не интересы ванхов. Свои интересы — да. Не забывайте: ванхмены противятся любым изменениям — им невыгодно любое нарушение сложившегося равновесия сил. Как только лохар начинает понимать аккорды ванхов, его отсылают домой. В Катте — кто знает, чего они боятся?» — Зарфо протянул ладони поближе к огню.

Ночь тянулась медленно. На рассвете Рейт пытался разглядеть Ао Хайдис в сканоскоп, но ничего не увидел из-за утреннего тумана.

Угрюмые, не выспавшиеся, внутренне напряженные заговорщики снова отправились на юг, стараясь держаться незаметно и пользуясь, по возможности, естественными прикрытиями.

Очертания города постепенно вырисовывались — скоро Рейт смог различить пристань, где он сошел на берег с «Варгаса». Казалось, с тех пор прошла вечность! Он проследил дорогу, пересекавшую рынок и тянувшуюся на север мимо космодрома. С горных высот город выглядел безжизненно затаившимся — черные башни ванхов неприветливо отражались в прибрежных водах. На летном поле космодрома, ничем не защищенном сверху, стояли пять звездолетов.

К полудню отряд достиг перевала на хребте, спускавшемся к самому городу. Приложив к глазам сканоскоп, Рейт с пристальным вниманием изучал космодром, находившийся прямо под ним. Слева располагались ремонтные мастерские, рядом выделялся большой грузовой звездолет, явно полуразобранный — во многих местах не было обшивки, приставные лестницы вели к проемам с обнаженной аппаратурой. От другого корабля, стоявшего поодаль, ближе к горному склону, осталась, по всей видимости, только наружная оболочка. Состояние трех остальных звездолетов нельзя было определить издали. Лохары, однако, утверждали, что они пригодны к полету. «Все делается по установленным правилам, — сказал Зорофим. — Если требуется капитальный ремонт, корабль перемещают ближе к мастерским. Звездолеты, готовые к отправлению, стоят в погрузочной зоне справа».

«По-вашему, эти три корабля могут нам подойти?»

Лохары не заходили так далеко в своих выводах. «Иногда в погрузочной зоне выполняется мелкий ремонт», — сказал Бельдже.

«Видите ремонтную тележку на рампе? — вмешался Тадзей. — Там какие-то компоненты и ящики — скорее всего, один из кораблей в погрузочной зоне тоже ремонтируется».

Таким образом, выбор ограничивался двумя небольшими грузовыми кораблями и пассажирской яхтой. Лохары отдавали предпочтение грузовым звездолетам — в них они лучше разбирались. По поводу пассажирской яхты, представлявшейся Рейту вполне подходящей, мнения лохаров разошлись. Зорофим и Тадзей заявляли, что это стандартный звездолет в специализированном корпусе. Джаг Джаганих и Бельдже были убеждены в том, что перед ними звездолет новой конструкции или существенно модифицированная модель — и то, и другое послужило бы существенным препятствием.

Весь день они изучали космодром, запоминая распорядок ремонтных работ и характер движения на близлежащей дороге. Во второй половине дня рядом с пассажирской космической яхтой опустился черный воздушный экипаж, загородивший нижнюю часть яхты — по-видимому, происходило перемещение грузов из экипажа на борт звездолета. Ближе к вечеру механики-лохары подвезли к яхте длинный ящик с аккумуляторными стержнями, что, по мнению Зарфо, однозначно свидетельствовало о подготовке корабля к вылету.

Солнце опускалось в океан. Заговорщики молча рассматривали казавшиеся завораживающе доступными звездолеты — меньше чем в километре от их наблюдательного пункта. Оставался нерешенным важнейший вопрос: какой из трех кораблей в погрузочной зоне обеспечивал максимальную вероятность успеха? Четверо лохаров предпочитали один из грузовых кораблей. К выбору пассажирской яхты склонялся только Джаг Джаганих.

Рейта волнами окатывала нервная дрожь. От следующих нескольких часов зависело будущее — но в уравнении сил оставалось слишком много неизвестных, не поддающихся контролю переменных. Беспечное отношение ванхов к охране звездолетов вызывало подозрения. С другой стороны, кто мог предпринять попытку похищения корабля? Такого не случалось по меньшей мере на протяжении последней тысячи лет.

Сгущались сумерки. Рейт и семеро его спутников стали спускаться по горному склону. Внизу, на космодроме, зажглись прожекторы — у складов, у ремонтных мастерских, у небольшой пассажирской станции за погрузочной зоной. Собственно летное поле оставалось почти неосвещенным — каждый звездолет отбрасывал букет длинных теней.

Цепляясь за камни, заговорщики спустились по небольшой осыпи у подножия холма и достигли края мощеной площадки, прыгая по шатким кочкам заболоченной полосы вокруг летного поля. Здесь они выжидали пять минут, оглядываясь и прислушиваясь. У складов никого не было, в ремонтных мастерских еще работали несколько человек.

Рейт, Зарфо и Тадзей решили сделать вылазку и разведать обстановку. Пригибаясь к земле, они подбежали к ближайшему прикрытию — брошенному корпусу большого корабля — и притаились в тени.

Из механической мастерской доносились высокое завывание оборудования, резкий скрежет металла. Кто-то кого-то позвал у погрузочной станции. За космодромом зажигались длинные неровные цепочки огней города. На противоположном берегу бухты от глянцевых башен ванхов отражались тусклые желтые отсветы.

В мастерской стало тихо — по всей видимости, механики собрались уходить. Рейт, Зарфо и Тадзей стали пересекать летное поле, по возможности держась в тени. Добежав до первого из небольших грузовых кораблей, они снова остановились, осматриваясь и прислушиваясь. Ничто не нарушало тишину, не было никаких признаков сигнализации. Зарфо и Тадзей поднялись к входному люку, поднатужились, открыли его и забрались внутрь. Рейт ждал снаружи, сердце его тяжело стучало.

Прошло десять бесконечных минут. Из корабля доносились тихие вороватые звуки, в иллюминаторах пару раз мелькнули отблески фонаря. Рейт боролся с мучительным беспокойством.

Наконец два лохара вернулись. «Не подойдет, — крякнул Зарфо. — Нет воздуха, нет энергии. Попробуем другой».

Они быстро перебежали освещенную полосу и спрятались в тени второго грузового корабля. Зарфо и Тадзей снова забрались внутрь, Рейт ждал у входного люка. Лохары вернулись без промедления. «Ремонтируется, — мрачно сообщил Зарфо. — Ящики с компонентами на тележке — из этого корабля».

Они повернулись к пассажирской яхте. «Нестандартная конструкция, — ворчал Зарфо. — Все же, расположение приборов не могло измениться до неузнаваемости».

«Нужно взглянуть и разобраться», — предложил Рейт. Он не успел договорить, как на высокой мачте посреди летного поля включился мощный прожектор. Сначала Рейт подумал, что их обнаружили. Но покачивающийся овал желтоватого света окружал только пассажирскую яхту. Со стороны въездных ворот показалась приземистая, тихо движущаяся машина. Экипаж остановился у пассажирской яхты. Из него вышли темные фигуры — в ослепительных лучах прожектора невозможно было разглядеть ничего, кроме силуэтов. Тяжеловесно переступая странными рывками, приехавшие скрылись внутри пассажирского корабля.

«Ванхи, — вполголоса сказал Зарфо. — Команда корабля».

«Значит, звездолет готов к отправлению? — спросил Рейт. — Нельзя упускать такой шанс!»

Зарфо возразил: «Одно дело — захватить пустой корабль. Другое дело — усмирять полдюжины ванхов, да еще и ванхменов впридачу».

«Откуда вы знаете, что на борту ванхмены?»

«Включили прожектор. Ванхам не нужен свет: они испускают импульсы и воспринимают отраженное излучение».

За ними послышался шорох. Резко обернувшись, Рейт обнаружил Траза.

«Вас долго не было. Мы стали беспокоиться».

«Вернись, приведи сюда остальных. Если получится, мы захватим пассажирскую яхту. Другие корабли не готовы к полету».

Траз исчез в темноте. Через пять минут в тени грузового звездолета собралась вся группа заговорщиков.

Прошло полчаса. Внутри пассажирского корабля на фоне освещенных переборок двигались тени, выполнялись какие-то операции, непонятные нервничавшим снаружи наблюдателям. Тревожным шепотом обсуждались возможные варианты дальнейших действий. Имело ли смысл штурмовать яхту, захватив команду врасплох? Почти наверняка корабль готовили к скорому отлету. Вооруженное нападение представлялось явно безрассудной затеей. Возобладала предусмотрительность — заговорщики решили вернуться в горы и дождаться более благоприятной возможности. Они уже стали возвращаться, когда из корабля дергающейся походкой вышли, один за другим, несколько ванхов, забрались в поджидавший рядом с яхтой экипаж и сразу же покинули летное поле. Иллюминаторы корабля еще светились, но внутри не было заметно никакого движения.

«Пойду загляну внутрь», — сказал Рейт. Он перебежал поле, за ним последовали другие. Они поднялись по рампе к посадочному шлюзу, зашли в салон. В салоне никого не было. «Все по местам! — сказал Рейт. — Приготовиться к взлету!»

«По местам-то мы разойдемся, а вот взлетим ли — это другой вопрос», — проворчал Зорофим.

Раздался предупреждающий оклик Траза. Обернувшись, Рейт увидел вошедшего в салон ванха, наблюдавшего за людьми в замешательстве и с явным неодобрением — черное существо выше человеческого роста с массивным торсом и приплюснутой головой. В голове ванха каждые полсекунды ритмично мерцали две выпуклые черные линзы. Короткие ноги заканчивались ступнями с широкими перепонками. Ванх не держал никакого оружия или оборудования — более того, на нем не было ни одежды, ни каких-либо ремней. Звуковой орган в основании черепа ванха произвел четыре последовательных аккорда, похожих на нестройный колокольный звон. В сложившихся обстоятельствах звуки эти казались неуместно спокойными, размеренными. Рейт шагнул вперед и повелительно указал на небольшой пассажирский диван, объясняя ванху, что тот должен сесть. Ванх продолжал стоять, поворачивая голову вслед сновавшим мимо лохарам, проверявшим состояние двигателей, заряд аккумуляторов, запасы провианта и кислорода. Наконец ванх, по всей видимости, уразумел смысл происходящего. Он сделал шлепающий шаг к выходу, но Рейт преградил ему дорогу и снова указал рукой на сиденье. Черная фигура с одновременно мерцающими стеклянными глазами неподвижно возвышалась над Рейтом. Опять прозвучали аккорды, теперь уже более настойчиво.

Зарфо вернулся в салон: «Корабль готов к вылету. Но, как я и опасался, это незнакомая, новая модель».

«Мы сможем взлететь?»

«Необходимо удостовериться в том, что мы все делаем правильно. На это уйдет время — может быть, несколько минут, а может быть и несколько часов».

«Тогда ванха нельзя выпускать».

«Опасное затруднение», — сказал Зарфо.

Ванх надвинулся на Рейта. Рейт оттолкнул его, вытащил пистолет. Ванх отреагировал громким перезвоном. Зарфо заверещал, как стая дерущихся воробьев. Ванх отпрянул.

«Что вы сказали?» — поинтересовался Рейт.

«Упрощенный сигнал опасности. По-видимому, ванх все прекрасно понимает».

«Как заставить его сесть? Он стоит на проходе и всех нервирует».

«Ванхи почти никогда не сидят», — отозвался Зарфо и пошел закрывать входной шлюз.

Шло время. Из отсеков корабля доносились голоса перекликавшихся лохаров. Следуя указаниям Рейта, Траз забрался в прозрачный полусферический купол, служивший смотровой рубкой, и стал следить за окрестностями. Ванх, очевидно сознававший безвыходность своего положения, флегматично стоял на месте.

Звездолет вздрогнул — осветительные панели мигнули, погасли, снова зажглись. В салон заглянул Зарфо: «Мы запустили двигатель. Теперь, если только Тадзей разберется в приборах управления...»

Сверху раздался окрик Траза: «Черная машина возвращается. Снова включили прожектор — корабль освещен».

Тадзей забежал в салон, подскочил к пульту управления. Подгоняемый стоявшим за спиной Зарфо, он пытался поспешно сориентироваться. Поручив Аначо сторожить ванха, Рейт присоединился к Тразу в смотровой рубке. Машина уже тормозила рядом с кораблем.

Зарфо что-то объяснял, показывая на разные приборы. Тадзей с сомнением кивнул, надавил на группу мембранных кнопок. Звездолет затрясся и подскочил. Рейт почувствовал ускорение — он покидал планету! Тадзей что-то отрегулировал — корабль нырнул носом. Рейт схватился за стойку. Ванх, спотыкаясь, подобрался к дивану, упал на него. Снизу, из отделения двигателя, послышались потоки яростной лохарской брани.

Рейт поднялся на мостик пульта управления, встал рядом с Тадзеем, в отчаянной спешке пробовавшим то одну кнопку, то другую. Рейт спросил: «У них есть автопилот?»

«Где-то должен быть. Не пойму, как он включается. Нестандартная система!»

«Вы вообще понимаете, что вы делаете?»

«Нет».

Рейт взглянул в иллюминатор, на темную поверхность Тшая: «Пока мы летим вверх, а не вниз, все в порядке».

«Если бы у меня был час, один час! — стонал Тадзей. — Я успел бы проследить соединения».

В салон поднялся Джаг Джаганих, тоже интересовавшийся, в своем ли уме пилот-импровизатор. «Я делаю, все, что могу!» — огрызнулся Тадзей.

«Этого недостаточно! Мы разобьемся!»

«Не опережай события, — мрачно отозвался Тадзей, — я нашел еще какой-то рычаг». Он нажал на рычаг. Корабль будто провалился в яму, потом рванулся на восток со все возрастающей скоростью. Снова послышались гневные крики лохаров. Тадзей перевел рычаг в исходное положение. Корабль, дрожа, завис в воздухе. Тадзей издал глубокий прерывистый вздох, рыская глазами по панели управления: «Никогда не работал с такой системой!»

Рейт опять взглянул в иллюминатор, но не увидел ничего, кроме непроглядного мрака. Зарфо отсчитывал спокойным голосом: «Высота меньше четырехсот метров... Теперь триста метров...»

Тадзей в отчаянии ткнул пальцами в пару кнопок. Корабль снова содрогнулся и помчался на восток. «Выше, выше! — закричал Зарфо. — Мы сейчас врежемся!»

Тадзею удалось прекратить разгон: «Где включаются посадочные двигатели? Кажется, здесь...» Тадзей повернул переключатель. В кормовом отсеке послышался зловещий треск разрядов, последовал глухой взрыв. Зарфо считывал показания альтиметра под аккомпанемент скорбных возгласов остальных лохаров: «Сто пятьдесят метров... Сто двадцать... Сто... Шестьдесят... Тридцать...»

Контакт: громкий всплеск, клокотание пузырей воздуха, броски из стороны в сторону, тишина. Космический корабль, по-видимому, внешне не поврежденный, приводнился в неизвестной точке. С равным успехом они могли быть где угодно — в проливе Парапан или в океане Шанизад. Рейт вскинул руки с фаталистическим отчаянием: Тшай не отпустил его.

Рейт спрыгнул с мостика обратно в салон. Ванх стоял, как вкопанный, не проявляя никаких эмоций.

Рейт прошел на корму, в двигательное отделение, где Джаг Джаганих и Бельдже безутешно разглядывали дымящуюся панель. «Перегрузка, — сказал Бельдже. — Сгорели схемы, расплавились контакты».

«Их можно починить?»

Бельдже хмыкнул с сомнением: «Если на борту есть детали и инструменты».

Джаг Джаганих добавил: «И если у нас будет время».

Рейт вернулся в салон, бросился в пассажирское кресло и уставился на ванха пустым, остановившимся взглядом. Побег почти удался — почти... Рейт в изнеможении откинулся на спинку, подумал, что все его спутники тоже, по-видимому, крайне утомлены. Не отдохнув, не имело смысла предпринимать дальнейшие шаги. Рейт встал, созвал всю команду и назначил порядок несения вахты, сменами по два человека. Остальные кое-как разместились на диванах в салоне.

Прошла ночь. Взошел и зашел Аз, догоняемый Бразом. К рассвету стало ясно, что корабль дрейфует посреди зеркально-ровного водного пространства. Зарфо определил, что они упали в озеро Фалас: «Нельзя не признать, что со стороны озера было очень любезно оказаться в нужное время в нужном месте!»

Рейт выбрался наружу на корпус плавающего корабля и осмотрел горизонт в сканоскоп. На юг, на восток и на запад простирались бескрайние, подернутые легкой дымкой воды. На севере виднелся пологий берег — туда, подталкиваемая легким южным ветерком, постепенно перемещалась беспомощная космическая яхта. Рейт возвратился внутрь. Лохары отделили перегоревшую панель и без энтузиазма оценивали степень ее повреждения. Рейт не стал ни о чем спрашивать — достаточно было взглянуть на их вытянутые лица.

В салоне он обнаружил Аначо и Траза, жующих колобки в хрупкой белой оболочке с начинкой из черной пасты, найденные в рундуке. Рейт предложил колобок ванху, но тот не шелохнулся. Тогда Рейт съел его сам — по вкусу колобок напоминал плавленый сыр. Вскоре к ним присоединился Зарфо, подтвердивший предположения Рейта: «Ремонт невозможен. Перегорел целый блок кристаллов. На борту нет запасных компонентов».

Рейт хмуро кивнул: «Я так и думал».

«Что будем делать?» — поинтересовался Зарфо.

«Как только нас прибьет ветром к берегу, оставим корабль, вернемся в Ао Хайдис, попробуем еще раз».

Зарфо крякнул: «Как быть с ванхом?»

«Придется отпустить — пусть идет, куда хочет. В любом случае, убивать его я не намерен».

«Ошибка! — фыркнул Аначо. — Я бы прикончил мерзкую тварь».

«Да будет вам известно, — сказал Зарфо, — что главный оплот ванхов на Тшае, Ао Хаа, находится на берегу озера Фалас. Их цитадель, судя по всему, недалеко отсюда».

Рейт снова вылез наружу, на нос корабля. До первых кочек болотистого берега оставалось меньше километра, за ними поблескивала топь. Выбираться на берег через трясину было бы чрезвычайно неприятно. Рейта порадовало изменение направления ветра, теперь налетавшего порывами с востока и потихоньку смещавшего яхту на запад. Этому способствовало, скорее всего, и медленное течение озерной воды. Прослеживая линию берега в сканоскоп, Рейт различил на западе мыс и на нем — беспорядочную группу утесов.

Снизу, из корабля, послышались громкие возражения и угрозы, тяжелые шлепающие шаги. На наружную палубу поднялся ванх, сопровождаемый Аначо и Тразом. Ванх мгновенно сфокусировал на лице Рейта черные пульсирующие линзы, будто фотографируя изображение, после чего стал медленно поворачиваться мелкими рывками одинаковой угловой величины, осматривая горизонт. Рейт сомневался в своей способности удержать массивного черного инопланетянина. В любом случае он не успел бы это сделать — быстрыми, прерывисто дергающимися шагами ванх подбежал к краю палубы и обрушился в озеро. Стремительно мелькнула блестящая от воды черная шкура — ванх погрузился в темную глубину.

Рейт продолжал наблюдать за поверхностью воды, но ванх больше не появлялся. Через час, проверяя, насколько продвинулся корабль, он еще раз направил сканоскоп на запад, и сердце его упало — на мысу громоздились не каменные утесы, а глянцевые черные башни большого укрепленного форта ванхов. В подавленном молчании Рейт принялся изучать болото на севере с новым интересом, подстегнутым отчаянием.

Заросшие белесой травой кочки выступали, как волосатые шишки, из черной грязи и застойных луж обширной трясины. Сойдя вниз, Рейт поискал материал для изготовления плота, но не нашел ничего подходящего. Обивка диванов была сплавлена с основой и отделялась рваными полосами и комьями. На борту не было спасательной шлюпки. Рейт вернулся на наружную палубу, не представляя себе, что еще можно было бы предпринять. К нему присоединились лохары — унылые фигуры в рабочих комбинезонах грязно-соломенного цвета с развевающимися по ветру белыми гривами и морщинистыми, угловатыми черными лицами.

Рейт спросил у Зарфо: «Вам знакома эта крепость?»

«Должно быть, Ао Хаа».

«Если нас схватят, чего можно ожидать?»

«Смерти».

* * *

Прошло утро. Солнце, поднимавшееся к зениту, рассеяло дымку, затуманившую горизонт. Впереди отчетливо чернели грузные кристаллы башен — Ао Хаа.

Плавающий звездолет заметили. На озере, под стеной форта, появилась моторная баржа, устремившаяся к потерпевшим крушение, оставляя за собой широкую белую полосу вспененной воды. Рейт рассмотрел баржу в сканоскоп. На палубе стояли ванхмены — около дюжины — странно похожие один на другого: стройные мужчины с мертвенно-бледной кожей и суровыми, пожалуй даже аскетическими чертами. Стоило ли предпринимать отчаянную попытку захвата баржи? Рейт решил не рисковать — не было достаточных шансов на успех.

Ванхмены взобрались на наружную палубу. Не обращая внимания на Рейта, Аначо и Траза, они обратились к лохарам: «Все вниз, на баржу. Вы вооружены?»

«Нет», — огрызнулся Зарфо.

«Тогда пошевеливайтесь!» Теперь ванхмены заметили Аначо: «Что такое? Дирдирмен? — они обменялись слегка удивленными смешками, повернулись к Рейту. — А это еще кто? Сброд, да и только! Давайте, все вниз — на баржу!»

Опустив плечи, лохары первыми спустились с корабля — они знали, что их ожидало. За ними последовали Рейт, Траз и Аначо.

«Всем построиться в ряд у борта, лицом к воде!» — ванхмены вынули лучевые пистолеты.

Лохары собрались подчиниться. Рейт не ожидал столь заурядного, безразличного расстрела. Разъяренный тем, что сразу не оказал сопротивления, он закричал на лохаров: «Эй, вы что? Нас перестреляют, как скотину! Нужно драться!»

Отдававший приказы ванхмен повысил голос: «Прекратить разговоры! Строптивых ждет мучительная смерть! В шеренгу, лицом к воде!»

За бортом шумно всколыхнулась вода — черная фигура лениво всплыла на поверхность, издала четыре протяжно-заунывных аккорда. Ванхмены оцепенели, их лица помрачнели, уголки губ раздраженно опустились. Они стали сгонять пленников: «Тогда все в кубрик! Поворачивайтесь!»

Приближалась огромная черная стена форта, ванхмены вполголоса переговаривались. Баржа обогнула волнолом и причалила к пирсу, удерживаемая электромагнитами. Заключенных вывели на берег и погнали быстрым шагом через ворота, в крепость Ао Хаа.

15

Вокруг пестрели грани черного стекла, голые стены, открытые площадки из черного бетона, угловатые тяжелые колонны, проходы, выступы, широкие ступени — несимметричные прямолинейные массы, отрицавшие формы органической природы. Архитектура ванхов озадачила Рейта: она казалась в высшей степени абстрактной и суровой. Пленников загнали в тупик, окруженный тремя темными бетонными стенами. Конвой скомандовал: «Стой! Не расходиться!»

Заключенным ничего другого не оставалось: перед ними была глухая стена. Они встали спиной к стене — усталые, понурые.

«Вода идет из этого крана. Мочиться — в желоб на полу. Не кричать, не шуметь». Ванхмены удалились, оставив пленников без охраны.

Рейт удивленно заметил: «Нас даже не обыскали! Они оставили мне оружие!»

«До ворот недалеко, — сказал Траз. — Зачем ждать, пока нас прикончат?»

«Мы не добежим до ворот», — прорычал Зарфо.

«Так что же, будем толпиться в загоне, как жвачная скотина?»

«У меня нет других планов, — сказал Бельдже, обвиняюще глядя на Рейта. — Я никогда не увижу Смаргаш — но, если повезет, попробую спасти свою шкуру».

Зорофим оскорбительно засмеялся: «В рудниках?»

«О рудниках только ходят слухи».

«Человек, однажды спустившийся в шахту, не возвращается. Пнуме и пнумекины устраивают засады, забавляются жуткими трюками. Если нас не расстреляли сразу, значит, пошлют в рудники».

«Всему виной — жадность, легковерие, опрометчивость! — ныл Бельдже. — Адам Рейт, наша беда — на твоей совести!»

«Прикуси язык, трус! — спокойно отозвался Зарфо. — Никто тебя не волок насильно в Ао Хайдис. Сам виноват. А перед Рейтом мы должны извиниться: он доверял нашему опыту, а мы опозорились».

«Все сделали, что могли, — сказал Рейт. — Рискованные затеи часто проваливаются — вот и все... Нужно бежать — хотя я никак не могу поверить, что нас оставили без охраны. Откуда у них уверенность, что мы не уйдем?»

Джаг Джаганих печально вздохнул: «Уверенности им не занимать — для ванхменов мы животные».

Рейт повернулся к Тразу, иногда проявлявшему поразительную способность к ориентации: «Ты мог бы вернуться к воротам?»

«Не знаю. Не сразу. Было много поворотов. У зданий неравные углы: трудно запомнить».

«Тогда лучше остаться здесь... Может быть, удастся найти какой-то выход, объяснившись с ванхами».

Прошла вторая половина дня, наступила долгая ночь. Аз и Браз расписали стены и площадку тупика фантастическими узорами светлых многоугольников и теней. Прохладным утром, разминая затекшие конечности и стараясь забыть о голоде, озябшие лохары мало-помалу разгорячились, ободренные отсутствием тюремщиков. Даже самые боязливые стали выглядывать за угол тупика и спорить о местонахождении ворот в черной стеклянной стене.

Рейт, однако, советовал запастись терпением: «Нам не позволят выбраться из города. По-моему, остается надеяться на снисхождение ванхов».

«Ждать снисхождения от ванхов? — недобро усмехнулся Тадзей. — Ванхи обращаются с людьми, как люди — с надоедливыми насекомыми. Расправа будет коротка».

Джаг Джаганих проявил не меньший пессимизм: «Нам не дадут встретиться с ванхами. Зачем бы ванхам понадобились ванхмены, если бы они могли сами разбираться в человеческих делах?»

«Посмотрим», — сказал Рейт.

Прошло утро. Лохары сидели, прислонившись к стене, и скоро впали в бездеятельную апатию. Траз, как всегда, сохранял хладнокровие. Рейт не мог не задуматься о происхождении невозмутимой стойкости молодого кочевника. Что это — врожденный характер, воспитанный фатализм? Или дух погребенной кокарды Онмале, с детства вдохновлявший Траза, все еще приходил на помощь в трудные минуты?

Другие вопросы, однако, требовали первоочередного внимания. Рейт беспокойно повернулся к Аначо: «Задержка, по-видимому, не случайна — должна быть какая-то причина. Как по-твоему, они стараются нас деморализовать?»

Аначо, нервничавший не меньше других, пожал плечами: «Есть более эффективные методы деморализации».

«Они чего-то ждут? Чего именно?»

Аначо не мог выдвинуть никаких предположений.

Вечером появились три ванхмена. Один, в серебряных наголенниках и с серебряным медальоном на цепи вокруг шеи, по всем признакам, был важной персоной. Он осмотрел группу заключенных, подняв брови с неодобрительно-насмешливым выражением, будто перед ним были нашкодившие дети. «Так-так, — сказал он деловито. — Кто из вас — предводитель шайки?»

Рейт вышел вперед, пытаясь, по возможности, сохранить достоинство: «Я».

«Ты? Так это ты подговорил лохаров на такое дело? И чего же ты надеялся добиться?»

«Я хотел бы знать, кто будет выносить приговор по нашему делу», — сказал Рейт.

Ванхмен опять удивился: «Приговор? Дело? О каком деле может быть речь? Остается выяснить только один несущественный вопрос — о твоих мотивах».

«Не могу согласиться с вами, — спокойным, веским тоном ответил Рейт. — Наше преступление — простая кража. Ванх оказался в корабле совершенно случайно».

«Ванх! Да ты понимаешь, о ком ты говоришь? Нет. конечно нет. Вы посмели наложить руки на мыслителя высшей инстанции, гроссмейстера!»

«И теперь он хочет понять, почему мы захватили звездолет?»

«Что из того? Не твое дело. Твое дело — передать информацию через меня. Такова моя функция».

«Я буду рад передать гроссмейстеру всю интересующую его информацию при вашем посредничестве — и, надеюсь, не в этом грязном каменном мешке, а в более приличествующем случаю помещении».

Ванхмен издал звук, сочетавший презрительное фырканье и негодующий присвист: «Хладнокровный тип, однако! Ты откликаешься на имя «Адам Рейт»?»

«Меня зовут Адам Рейт».

«Ты недавно приезжал в Сеттру, где вступил в так называемое «Общество страждущих невозвращенцев»?»

«Ваши сведения ошибочны».

«Как бы то ни было, мы желаем знать, что тебя побудило к похищению звездолета?»

«Ваше желание будет удовлетворено, если вы будете присутствовать при моем разговоре с гроссмейстером. Это сложное дело. Я уверен, что у гроссмейстера возникнут дополнительные вопросы, требующие обстоятельного обсуждения».

Ванхмен с отвращением отвернулся и удалился раздраженной походкой.

Зарфо пробормотал: «Хладнокровия тебе не занимать, это верно! Но что ты выгадаешь, встретившись с ванхом?»

«Не знаю. Стоит попытаться. Подозреваю, что ванхмены сообщают хозяевам только то, что им на руку».

«Это известно всем, кроме ванхов».

«Почему они позволяют лакеям водить их за нос? Неужели ванхи настолько наивны — или безразличны?»

«Ни то, ни другое. У них просто нет других источников информации. Ванхмены же делают все для того, чтобы сохранить такое положение вещей. Ванхи мало интересуются происходящим на Тшае — они построили здесь несколько фортов исключительно с целью нейтрализации дирдирской угрозы».

«Чепуха! — сказал Аначо. — Так называемая «дирдирская угроза» — миф, небылица. Все экспансионисты давным-давно эмигрировали».

«Почему же ванхи все еще боятся дирдиров?» — потребовал ответа Зарфо.

«Инстинктивное взаимное недоверие — достаточная причина».

«Антипатию ванхов можно понять. Дирдиры — невыносимая раса».

Аначо надулся, отошел в сторону. Зарфо расхохотался. Рейт укоризненно покачал головой.

Повернувшись к нему, Зарфо сказал: «Послушай старика, Адам Рейт: не навлекай на себя гнев ванхменов — только с их помощью ты можешь что-то выгадать. Снискивай их расположение, раболепствуй, подлизывайся — тогда, по крайней мере, они убьют нас без озлобления».

«Логичный совет, и я не слишком горд, чтобы ему не последовать, — сказал Рейт. — Но, к сожалению, унижение ничего не даст. Наша единственная надежда в том, чтобы настаивать на своем... Кроме того, у меня появилась пара идей — но они пригодятся только в том случае, если удастся встретиться с ванхами лицом к лицу».

«Ты надеешься обвести ванхов вокруг пальца? Не получится! — настаивал Зарфо. — Переводчик исказит твои слова так, чтобы они были выгодны ванхменам, и ты об этом не догадаешься, а даже если догадаешься, никак не сможешь доказать подлог!»

Рейт упорствовал: «Можно создать ситуацию, в которой только правда имеет смысл, а любое ее искажение очевидно».

Зарфо недоуменно помотал головой и подошел к крану, чтобы напиться. Рейт вспомнил, что никто из них ничего не ел уже почти двое суток — неудивительно, что его спутники не находили себе места и легко раздражались.

Опять появились три ванхмена — теперь среди них не было важного чиновника, говорившего с Рейтом. «Пошли. Подтянитесь, постройтесь в колонну по одному».

«Куда мы идем?» — спросил Рейт, но ответа не получил.

Пленники шагали по улицам, поворачивавшим под непредсказуемыми острыми и тупыми углами, то в глубокой тени, то в бледных лучах Карины 4269, через внутренние дворы неправильной формы, чуть не натыкаясь на неожиданные выступы стен, иногда прерывавшихся далекими перспективами неразберихи башен. Их завели на первый этаж башни, а оттуда — в большой лифт, поднявшийся метров на тридцать. Из лифта Рейта и его семерых спутников вытолкали в просторный восьмиугольный зал.

Крышей полутемного зала служил огромный бассейн с чечевицеобразным дном. Повсюду танцевали дрожащие, перекрещивающиеся блики света, отраженного от ряби, возбужденной ветром на поверхности бассейна. Доносились едва слышные, повторяющиеся эхом отзвуки вздыхающих аккордов, сложных диссонансов — то почти становившихся музыкой, то превосходивших ее случайностью сочетаний. Казалось, стены были покрыты потеками и выцветшими пятнами, что озадачило Рейта. Присмотревшись, он распознал идеограммы ванхов — огромные барельефы с тщательно отделанными деталями, по одному на каждой из восьми стен. «Идеограмма — графическое изображение аккорда, — подумал Рейт. — Аккорд — звуковой эквивалент визуального представления. Программная скульптура со звуковым контрапунктом — в высшей степени абстрактное искусство!»

Зал пустовал. Пленники ждали в молчании. Едва различимые аккорды то привлекали слух, то ускользали от сознания. Янтарные блики света — преломленные, растянутые, с размытыми радужными краями, плавали по стенам, по лицам, переползали с пола на фигуры людей.

Послышался удивленный резкий выдох Траза — редчайшее событие. Рейт обернулся. Траз протянул руку: «Смотри!»

В нише, почтительно-задумчиво наклонив голову, стоял Хельссе. В черных одеждах ванхмена и коротко остриженный, он поражал новой, странной внешностью, ничем не напоминавшей любезного молодого человека, встретившего Рейта в Синежадентном дворце. Рейт посмотрел на Зарфо: «Мне сказали, что он умер!»

«Я тоже так думал! Мы положили его под навесом для покойников, но к утру тела уже не было. Такое случается — в город наведываются ночегончи».

Рейт позвал: «Хельссе! Узнаёте Адама Рейта?»

Хельссе повернул голову, посмотрел на Рейта. Конечно же, перед ними был ванхмен — как Рейт мог так долго заблуждаться? Хельссе медленно приблизился с застывшей полуулыбкой на лице: «Вот и все — вашим подвигам приходит бесславный конец».

«Ситуация не внушает оптимизма, — согласился Рейт. — Не могли бы вы нам помочь?»

Хельссе приподнял брови: «Почему бы я стал вам помогать? Ваша нескромность, ваша невоспитанность внушают мне отвращение. Из-за вас меня подвергли бесчисленным унижениям. Ваша приверженность идеям «культа» смехотворна. Захват звездолета с гроссмейстером на борту делает вашу просьбу неоправданной и абсурдной».

Рейт задумался на пару секунд: «Могу я поинтересоваться, почему вы здесь находитесь?»

«Можете. Я здесь нахожусь, чтобы передать информацию о ваших поступках и намерениях».

Рейт снова поразмышлял: «Значит, этим поступкам и намерениям придается достаточное значение?»

Хельссе безразлично пожал плечами: «По всей видимости».

В зал вошли четыре ванха — четыре грузные черные тени замерли у противоположной стены. Хельссе подтянулся, расправил плечи. Другие ванхмены перестали болтать. Рейт подумал: «Каково бы ни было, в целом, отношение ванхменов к ванхам, хозяева вызывают у них немалое почтение».

Пленников подозвали поближе, выстроили в ряд перед ванхами. Прошла минута полного молчания и бездействия. Потом ванхи обменялись быстрым стаккато приглушенных звуков, следовавших один за другим с одинаковой скоростью — примерно два раза в секунду. Слуги, по-видимому, не понимали этого языка. Снова наступила минута молчания. Наконец ванхи обратились к переводчикам, разразившись последовательностью триолей, напоминавших ксилофонные трели — скорее всего, упрощенных или элементарных звуковых символов.

Старейший из ванхменов выступил вперед, прислушался, повернулся к пленникам: «Кто из вас предводитель пиратов?»

«Никто, — сказал Рейт. — Мы не пираты».

Один из ванхов издал последовательность вопросительно звучавших аккордов. Рейту показалось, что он узнал интонации гроссмейстера. Ванхмен неохотно вынул небольшую клавишную гармонику и сыграл на ней, с невероятной сноровкой, ответную последовательность аккордов.

«Объясните ему также, — сказал Рейт, — что мы сожалеем о причиненном беспокойстве. Обстоятельства вынудили нас вылететь, пока он оставался на борту».

«Тебя сюда привели не оправдываться, а отвечать, — сказал ванхмен. — После передачи информации с вами обойдутся согласно заведенному порядку».

Гроссмейстер снова вопросительно загудел и зазвенел, ванхмен снова пробежался пальцами по клавишам. Рейт спросил: «О чем он спрашивает, что вы ответили?»

Старший переводчик сказал: «Говорить разрешается только тогда, когда к тебе непосредственно обращаются».

Хельссе вышел вперед, тоже вынул электрическую гармонику и набрал длинную последовательность аккордов. Рейта охватило чувство тревожной безнадежности. Он полностью потерял контроль над развитием событий. «Что говорит Хельссе?»

«Молчать!»

«По крайней мере, сообщите ванхам, что мы руководствовались вескими причинами и можем их разъяснить».

«Если потребуются дополнительные показания, тебе об этом скажут. Слушание почти закончено».

«Нам не дали возможности говорить!»

«Молчать! Твоя назойливость невыносима!»

Рейт повернулся к Зарфо: «Скажи ванхам что-нибудь! Что угодно!»

Зарфо надул щеки, указал рукой на ванхменов и произвел несколько одинаковых чирикающих звуков. Старший ванхмен строго погрозил ему пальцем: «Тихо! Ты мешаешь».

«Что ты сказал?» — спросил Рейт.

«Я сказал: «Неправильно! Неправильно!» Все, что я умею».

Ванх-гроссмейстер протянул черную руку в направлении Рейта и Зарфо, исполнил короткую сердитую пьесу для расстроенного духового квинтета с колоколами. Голосом, срывающимся от крайнего раздражения, старший ванхмен сказал: «Ванхи желают знать, где именно планировалось пиратское нападение — точнее, кем и когда было задумано похищение звездолета».

«Вы неправильно переводите! — протестовал Рейт. — Вы объяснили ему, что мы не пираты?»

Зарфо снова заверещал по-ванхски: «Неправильно! Неправильно!»

Ванхмен поморщился: «Конечно же, вы пираты — или последние идиоты». Повернувшись к ванхам, он стал нажимать на клавиши, твердо намеренный настоять на своем. Рейт, уверенный в лживости переводчика, обратился к Хельссе: «Что он говорит? Он объяснил им, что мы не пираты?»

Хельссе игнорировал Рейта.

Зарфо взорвался внезапным хохотом, зажал себе рот ладонью. Все люди обернулись в полном изумлении. Зарфо наклонился к Рейту и пробормотал ему на ухо: «Помнишь знахаря-дугбо? Ущипни Хельссе за нос».

Рейт сказал: «Хельссе!»

Хельссе перевел на него строгий взгляд. Рейт быстро шагнул вперед, ущипнул его за нос. Хельссе окаменел. «Объясните ванхам, что я — человек с Земли, с планеты людей, — сказал Рейт, — и что я захватил звездолет только с целью возвращения на свою планету».

Деревянными, сопротивляющимися пальцами Хельссе набрал последовательность трелей и пассажей. Другие ванхмены сразу же всполошились — что свидетельствовало о правильности перевода. Они стали протестовать и выдвинулись вперед, чтобы заглушить инструмент Хельссе, но их остановил оглушительный короткий удар колокола: гроссмейстер желал расслышать сообщение Хельссе.

Хельссе продолжал играть, закончил.

«Объясните им также, — сказал Рейт, — что ванхмены исказили мои слова и что они вообще постоянно искажают информацию исключительно в своих целях».

Хельссе играл. Остальные ванхмены опять разразились протестами, но ванхи снова заставили их молчать.

Рейт вжился в роль. Он высказал одну из своих догадок, с храбростью отчаяния нанося удар вслепую: «Объясните ванхам, что ванхмены уничтожили мой космический корабль и с ним всю команду корабля, кроме меня! Объясните им, что мы прилетели на Тшай без агрессивных намерений — исключительно, чтобы найти источник радиосигналов, переданных сто пятьдесят тшайских лет тому назад. Ванхмены разрушили города, откуда передавались сигналы — Сеттру и Бализидр, погубив огромное количество людей, и только по одной причине — чтобы предотвратить невыгодное для них нарушение равновесия сил между ванхами и дирдирами».

Немедленное яростное возмущение ванхменов убедило Рейта в справедливости обвинения: он попал не в бровь, а в глаз. Ванхи снова восстановили тишину. Хельссе перебирал клавиши с выражением человека, ошеломленного своими действиями.

«Повторите, — продолжал Рейт, — что ванхмены систематически искажают действительность, описывая ее ванхам. Не подлежит сомнению, что они намеренно затянули войну с дирдирами. После окончания войны ванхи могли бы вернуться на родную планету, а в этом случае паразитам-ванхменам пришлось бы полагаться только на себя».

Лицо Хельссе посерело. Он боролся с гипнозом, пытаясь бросить гармонику на пол, но пальцы вышли из повиновения — Хельссе играл. Другие ванхмены стояли в мертвом молчании. Последнее обвинение нанесло самый оглушительный удар. Старший ванхмен закричал: «Слушание закончено! Заключенные, построиться в колонну! Шагом марш!»

Рейт обратился к Хельссе: «Потребуйте, чтобы ванхи приказали остальным ванхменам удалиться — они намеренно создают помехи, опасаясь передачи достоверной информации».

Лицо Хельссе исказилось гримасой, по его лбу стекали струйки пота.

«Переведите сообщение!» — настаивал Рейт.

Хельссе подчинился.

В зале наступила тишина. Ванхмены испуганно смотрели на хозяев.

Гроссмейстер издал два органных аккорда.

Слуги ванхов быстро посовещались — и приняли ужасное решение. Выхватив лучевые пистолеты, они направили оружие не на пленников, а на четырех ванхов! Рейт и Траз в прыжке свалили с ног двоих, третьему закрутили руки лохары. Пленники завладели пистолетами конвойных.

Голос гроссмейстера ванхов прозвенел печально и тихо, как потревоженный ветром колокол.

Хельссе прислушался и медленно повернулся к Рейту: «Он приказывает вам передать мне оружие».

Рейт отдал лучевой пистолет. Хельссе повернулся к своим коллегам и трижды нажал на пусковую кнопку. Три ванхмена упали замертво — их головы лопнули.

Несколько секунд ванхи молча стояли, анализируя ситуацию, потом вышли из зала. Освободившиеся заключенные остались наедине с Хельссе и тремя трупами. Опасаясь, что Хельссе догадается применить оружие еще раз, Рейт вынул пистолет из его холодных, вялых пальцев.

В зале становилось темно — снаружи сгущались сумерки. Рейт изучающе посмотрел на Хельссе, пытаясь определить, не ослабевает ли внушение: «Выведите нас за городскую стену».

«Следуйте за мной».

Хельссе повел восьмерых беглецов через лабиринт черных и серых теней. В конце концов они вышли к небольшой стальной двери. Хельссе нажал на защелку, дверь сдвинулась в сторону. За ней начиналась тропа по гребню невысокого скального хребта посреди перешейка, соединявшего мыс с основным побережьем.

Рейт и его друзья, пригнувшись, выбрались по проходу на открытый воздух. Хельссе тоже вышел. Рейт повернулся к нему: «Через десять минут после того, как я прикоснусь к вашему плечу, вы вернетесь в нормальное состояние, но забудете все, что происходило на протяжении последнего часа. Вы меня понимаете?»

«Да».

Рейт положил руку на плечо Хельссе. Его спутники уже растворились в вечерней мгле, спеша уйти подальше от крепости. Перед тем, как повернуть за выступ скалы, скрывавший продолжение тропы, Рейт обернулся. Хельссе стоял там, где он его оставил, и смотрел вслед уходящим — с тоской и сожалением.

16

Семь человек лежали в полном изнеможении на поляне горного леса, их животы сводило от голода. Траз — единственный, оставшийся на ногах — нашел в подлеске, при свете двух полных лун, поросль травы пилигримов. Впервые за два дня путникам удалось что-то съесть. Немного отдохнув, они продолжили путь в темноте, поднимаясь по бесконечному пологому склону. Остановившись на перевале, все семеро обернулись — мрачный силуэт крепости Ао Хаа чернел на фоне озаренных лунами облаков. Так беглецы стояли минуты три. Каждый думал о своем. Потом, один за другим, они устало двинулись на север.

Наутро, завтракая жареными грибами, Рейт открыл сумку: «Экспедиция провалилась. Я обещал, что каждый из участников получит еще пять тысяч цехинов независимо от исхода затеи. Возьмите деньги и примите мою благодарность за помощь и редкостную выдержку».

Зарфо неуверенно взвесил на ладони пятьдесят граненых плоских кристаллов, мерцавших малиновым светом: «Превыше всего я — честный человек. Но оплата предусмотрена договором. Следовательно, я ее принимаю».

Джаг Джаганих сказал: «Адам Рейт, разрешите задать вопрос. Вы сказали ванхам, что прилетели с далекой планеты людей. Это правда?»

«Мне пришлось говорить с ванхами откровенно».

«Вы действительно родились на планете людей?»

«Да. Хотя дирдирмен Аначо мне не верит — смотрите, опять воротит нос».

«Расскажите нам что-нибудь о планете людей».

Рейт говорил целый час. Его спутники сидели, уставившись в огонь.

В конце концов Аначо прокашлялся: «Я не сомневаюсь в твоей искренности. Но, по твоим собственным словам, история Земли коротка по сравнению с историей Тшая. Очевидно, когда-то, давным-давно, дирдиры посетили Землю и основали колонию, и от этих колонистов происходят все земляне».

«Я мог бы доказать, что это не так, — сказал Рейт, — если бы нам повезло и тебе удалось побывать на Земле».

Аначо разворошил угли палкой: «Любопытно... Конечно, дирдиры не продадут тебе звездолет и не сдадут его в аренду. На космодроме дирдиров похищение космического корабля невозможно — в отличие от ванхов, они хорошо следят за своим добром. Тем не менее... На большом космическом заводе в Сивише можно приобрести или «достать», не привлекая внимания, практически любой компонент. Все, что требуется — цехины, но весьма, весьма значительная сумма».

«Сколько?» — спросил Рейт.

«Сто тысяч цехинов творят чудеса».

«Не сомневаюсь. В данный момент у меня нет и сотой доли такого состояния».

Зарфо кинул к ногам Рейта свои пять тысяч: «Вот, возьми. Я чувствую себя так, будто мне отрезали ногу. Зато я первый внесу вклад в общий котел».

Рейт вернул деньги: «В котле так пусто, что твои цехины будут звенеть и разобьются».

Через тринадцать дней, спустившись пешком от Инфнеца к Блалагу, путники вернулись в Смаргаш на самоходном фургоне.

Три дня Рейт, Аначо и Траз отъедались, отсыпались, любовались танцами местной молодежи.

Вечером третьего дня Зарфо встретил их в пивной: «Потолстели, разленились! Слышали новости?»

«Какие?»

«Во-первых, я приобрел чудесный участок у излучины Висфера, с пятью высокими килями, тремя псильями и аспонистрой — не говоря уже о таягодниках. Там я проведу остаток дней — если вы меня не втянете в еще какую-нибудь самоубийственную историю. Во-вторых, сегодня утром из Ао Хайдиса вернулись два механика. Наступают новые времена, невиданные перемены! Ванхменов выселяют из крепостей — они будут жить в хижинах вместе с пегими и лиловыми. Похоже, что ванхи больше не выносят их присутствия».

Рейт усмехнулся: «В Татише инопланетяне паразитировали на людях. В Ао Хайдисе люди паразитировали на инопланетянах. В обоих случаях ситуация изменилась. Аначо, будь человеком, избавься от своей унизительной философии — увидишь, к тебе вернется рассудок».

«Меня убеждают факты, а не слова. Покажи мне Землю».

«Туда не доберешься пешком».

«На задних дворах космического комплекса в Сивише простаивают десятки подержанных космических кораблей. Все, что нужно — мелкий ремонт, аккумуляторы, кислород, провиант».

«Прекрасно — где мы возьмем цехины?»

«Не знаю», — сказал Аначо.

«Кто знает?» — отозвался Траз.