Тропы «Уральского следопыта»

Станислав Мешавкин НА СЕМИ ВЕТРАХ Очерк

Надо же случиться такому. Мне необходимо было попасть в горную Шорию, к известному синоптику Анатолию Витальевичу Дьякову. Пассажиров пригласили в самолет, стюардесса попросила надеть привязные ремни, оделила каждого традиционной конфеткой, а потом объявила, что полет отменяется по метеоусловиям Новокузнецка. Десять часов ночного бодрствования в переполненном аэровокзале уже само по себе располагало к размышлениям о погоде.

Погода — вечный спутник нашей жизни, наша радость и огорчения. Утром, собираясь на работу, мы одеваемся в соответствии с метеосводкой. Обещают по радио холод — укутываемся потеплее, прогнозируют жару — надеваем легкую рубашку. Бывает, попадаем впросак и, кляня синоптиков, мчимся домой под проливным дождем в этой самой легкой рубашке. Впрочем, это мелочи жизни. А вот если рыбацкая шхуна вместо обещанного штиля попадает в жестокий шторм, тут недалеко до беды. О сельском хозяйстве и говорить не приходится, оно в вечной зависимости от капризов неба.

Трудно сыскать профессию более неблагодарную, чем синоптик. Точный прогноз мы воспринимаем как само собой разумеющееся, а случись ошибка… Впрочем, и то сказать, не так уж редки эти ошибки. Не случайно официальные сообщения столь дипломатичны по своим формулировкам, и авторы их редко заглядывают далеко вперед.

И вот, добравшись наконец до рудничного поселка Темиртау, я поднимаюсь по крутому склону к дому, где живет человек, который смело предсказывает погоду на ближайшие два-три месяца. Ориентиром среди полузанесенных снегом избушек служит маленькая круглая башня обсерватории, открытая всем ветрам. Дороги на этих улочках нет, от дома к дому ведет узенькая, протоптанная в глубоком снегу тропинка. Попадется встречный, и сразу возникает ситуация, описанная в детском стихотворении про двух баранов, каждый из которых упрямо не хотел свернуть в сторону. Впрочем, здесь до конфликта не доходит. Если встретится мужчина, по неписаному уговору уступает тот, у кого надежнее обувка, если, на беду, женщина, смело увязаешь выше колена в сугроб. Вот наконец, и башенка. Табличка — «Гелиометеостанция горной Шории». Единственная в стране станция, где прогнозы основаны на долгосрочных наблюдениях за солнцем. А само солнце сегодня за облаками, такое далекое от земных дел, бесстрастное.

Приземистое деревянное здание. Встречают меня три кошки (как оказалось впоследствии, мыши начали атаковывать архив). Из глубины комнаты, встав из-за стола, сплошь заваленного книгами и журналами, спешит хозяин. Коренастый, улыбчивый, с густой копной волос, отмеченных печатью возраста. Бог погоды, как именуют его в этих краях, — Анатолий Витальевич Дьяков.

…В четырнадцать лет Толе Дьякову попалась в руки книга знаменитого французского астронома Камилла Фламмариона «Популярная астрономия». Учебники и художественная литература были отброшены в сторону. Небо захватило его. Прежде далекое, недоступное, оно стало родным и близким, открывая перед ним тайны вселенной.

И сейчас, когда за плечами 64 года, Анатолий Витальевич читает эти слова со страстью, как свои глубоко выношенные мысли. Читает по-русски, затем по-французски. В этом глухом поселке, в бревенчатой избе так непривычна, так неожиданна французская речь.

Чтобы лучше «ознакомиться со скромным положением своей планеты в бесконечности», мальчишка забирался с простеньким рефлектором на крыши домов, оставаясь один на один со звездным миром. В пятнадцать лет посчитал, что уже накоротке знаком с астрономией (о, всезнающая юность!), и выступал с публичными лекциями «Земля как твердое тело». Ежедневно вел наблюдения, стал корреспондентом Русского общества любителей мироведения.

Кем стать — сомнений не было. Только астрономом. Перерешал все задачки по геометрии и алгебре, какие нашлись. Поступил на физико-математический факультет Одесского университета, по окончании приняли ассистентом на кафедру небесной механики. Вот тогда-то почувствовал, что знаний маловато, и стал студентом IV курса Московского государственного университета, специализируясь в области астрофизики.

В тридцать шестом судьба забросила Дьякова в Шорию. В Сибири строился знаменитый Кузнецкий комбинат, закладывался город-сад. На привокзальной площади современного Новокузнецка и сейчас аршинными буквами плаката звучат слова поэта:

Комбинату требовалось сырье. Сырье было рядом, в горной Шории. Все было бы хорошо, если бы не погода. С вечера ясно: настроятся на работу, а утром такой буран разыграется — света белого не видно. Требовался человек, который хоть что-нибудь да понимал бы в небесной канцелярии. А тут, словно по заказу, прибывает специалист, да еще с университетским дипломом. Так Дьяков и Погода встретились друг с другом, чтобы не разлучаться всю жизнь.

Атмосферу нередко сравнивают с тепловой машиной. Нагреватели — тропики, холодильники — полюсы. Тепловая машина рождает огромные воздушные потоки: пассаты, антипассаты, муссоны. Нет в природе регулировщика, нет зеленого разрешающего или красного запрещающего сигнала, и несутся вихри над землей — гордые, не управляемые человеком. Столько причин влияет на возникновение и характер перемещения воздушных масс, что, кажется, впору развести руками и воскликнуть: стихия!

И все-таки, как ни сложно, наука пытается выявить закономерности в этом хаосе. Земной шар опоясала сеть метеостанций, в небо взмывают орбитальные научные станции с телескопами на борту, зонды с датчиками, океан бороздят специальные суда. По свидетельству многих ученых, суть сейчас не столько в нехватке информации, сколько в самой методике освоения этой информации, умении сделать верные аналитические выводы, выявить главные факторы, влияющие на погоду. Что же является мотором «тепловой машины»?

Процессы, происходящие в самой тропосфере и только в ней, утверждают одни. Все остальное малозначительно.

Сторонников другого направления называют солнцепоклонниками, и уже по одному этому можно уяснить их взгляды. К ним принадлежит Дьяков.

С глубокой древности Солнце занимало умы людей, у многих племен оно являлось божеством, символом жизни. Под солнечными лучами набухают почки, колосятся поля. Но то же солнце превращает землю в сухой камень, сушит на корню пшеницу. Независимо, видим ли мы в чистом небе огненный диск или он скрыт густым облаком, Солнце непрерывно шлет на Землю могучие корпускулярные потоки. В специальной литературе, которую не упрекнешь в приверженности к романтическому стилю, несколько лет назад появился лирический (и научный!) термин — солнечный ветер. Солнечный ветер — это потоки плазмы, несущиеся к нам от солнечной короны. В период хромосферных вспышек поток усиливается, происходят порывы ветра. Термин опять-таки и научный, и доступный широкой аудитории.

Влияет ли солнечный ветер, его порывы на погоду? Еще три десятилетия назад официальная наука отвечала категорически: нет! В учебнике «Синоптическая метеорология», изданном в 1940 году, черным по белому выведено:

Легко представить, каково жилось и работалось Дьякову в те годы. В научный спор были вовлечены административные методы. В пятьдесят втором Дьякова уволили с работы, после «звонка сверху» восстановили, но в нижеоплачиваемой должности, а потом саму должность сократили за ненадобностью. Можно, конечно, и не ворошить прошлое, но все-таки стоит. В этих случаях пострадавшим оказывается не только человек. А Истина, Наука.

Сейчас положение несколько иное. Шесть лет назад состоялось первое (!) всесоюзное совещание по солнечно-атмосферным связям. Но и теперь в специальных изданиях можно встретить такое:

Чуть далее автор высказывается более определенно:

У противников солнца, если их так можно назвать, разумеется, отнюдь не беспочвенный скепсис. В век электронно-вычислительной техники все можно измерить на точных весах. Количество энергии, непрерывно посылаемой Солнцем на Землю, чудовищно велико, оно, по данным крупнейшего американского ученого Питера Глейзера, примерно в 167 тысяч раз превышает энергию, потребляемую в настоящее время. Однако далеко не вся она достигает планеты. Около 30 процентов сразу же отражается обратно в космическое пространство. Даже когда лучи достигнут Земли, далеко не безразлично, на какую часть суши они «упадут»: трава, например, отражает всего 25 процентов солнечной радиации, а чистый снег или лед — более 90. Многие ученые склоняются к тому, что всего 0,2 процента солнечной энергии влияет на механизм атмосферной и океанической циркуляции. Величина сравнительно малая для нашей планеты. Но здесь в самый раз сказать о том главном, что является душой модели Дьякова. Не претендуя на ее полное освещение, ибо в ее основе сложные физические законы, требующие специального пояснения, обратимся сначала к простым примерам.

Груда пороха сама по себе безобидна, пока к ней не поднесут зажженную спичку. Бывалые солдаты, вступая на мост, без команды переходят на беспорядочный шаг, зная, что даже крепкое сооружение может рухнуть, если шагать в такт. Возникает так называемое явление резонанса.

Резонанс — ключ к дьяковской модели глобального воздействия солнечной энергии на всю атмосферу земного шара. Нижние слои воздуха, тропосфера, представляют собой колебательную систему, которая находится на грани неустойчивости. Достаточно небольших, но сделанных «в такт» толчков, чтобы система пришла в действие. Роль зажженной спички, спускового механизма, который извергает из атмосферной бутылки тайфуны, торнадо, смерчи, играет Солнце. Тропосфера не изолированное явление, утверждает Дьяков, она органически связана с высокими слоями атмосферы, которые Менделеев называл великой лабораторией погоды. Для долгосрочного прогнозирования — а это проблема проблем современной метеорологии — крайне важно знать, в какую сторону меняется активность Солнца. Многолетние наблюдения — за 35 лет сделано более 300 сопоставлений между ветрами земными и космическими — убедили Дьякова, что наиболее тревожными для Евразии являются годы, когда активность Солнца развивается скачками, сменяющимися длительными, в течение 30—40 суток, периодами затишья, или, что еще опаснее, когда периоды между вспышками на Солнце совпадают с периодами собственного колебания атмосферы. Вспомним опять-таки резонанс!

Атмосфера, как любая система, стремится к состоянию наименьшей активности. Поэтому столь типичны для нее антициклоны, когда циркуляция воздуха совершается самопроизвольно, без привлечения дополнительной энергии, нисходящими потоками. Это, как правило, годы спокойного Солнца. Антициклоны вторгаются в Западную Сибирь и Северный Казахстан, принося с собой летом жару, зимой морозы. За последние 35 лет в этих районах десять раз хозяйничала засуха.

Солнечные вспышки (порывы ветра!) поднимают теплые потоки вверх, в тропиках набирают силу тайфуны и ураганы. На подвластной им территории тропический циклон выливает на землю океан воды. Сибиряки клянут прохладное дождливое лето, европейцы — знойную жару. Одно и то же солнечное явление вызывает на Земле, как правило, противоположные эффекты. Эти эффекты суть две стороны единого процесса — усиление атмосферной циркуляции, когда, как писала астроном Э. С. Лир, «на вращающей вокруг оси Земле всякому крупному атмосферному потоку воздуха соответствует встречный, компенсационный, текущий слева от него». Наш горный Урал, к примеру, географическая межа между Европой и Сибирью, нередко оказывается «в хвосте» то европейского циклона, то сибирского антициклона.

Истинность любой модели в конечном счете проверяется практикой. Можно выстроить изящную концепцию, но грош ей цена, если она развалится как игрушечный домик при первом же соприкосновении с жизнью.

Теоретическая концепция Дьякова экзаменуется ежедневно. Доходит до курьезов. Во время нашей беседы раздался телефонный звонок. Заведующая складом интересовалась, будет ли мороз сегодня ночью. Оказывается, на склад привезли вино, которое выдерживает температуру до минус 15. Не будет мороза — можно оставить вино на складе, если нагрянет — надо срочно развозить по магазинам.

Сначала Дьяков обслуживал своими прогнозами только Кузбасс. Постепенно расширялась зона действий: Западная Сибирь, Северный Казахстан, Урал. Никто не требовал, не просил Дьякова выполнять эту работу, выходящую за рамки непосредственных служебных обязанностей. Он сам высылал в адрес заинтересованных организаций, прежде всего сельскохозяйственных, свои прогнозы, основанные на многолетних наблюдениях. Первоначальное недоверие — еще один предсказатель нашелся! — сменилось верой в его знания. Краткосрочные прогнозы для районов Западной Сибири оправдываются на 90—95 процентов, на декаду, месяц — на 80—85. Сейчас десятки областей пользуются данными Дьякова. Весной, когда дорог каждый час и от сроков посевной в решающей степени зависит судьба урожая, в Темиртау отовсюду поступают десятки телеграмм с оплаченным ответом. Под телеграммами подписи секретарей обкомов партии, начальников управлений сельского хозяйства, главных агрономов. Признание практиков — доказательство, как известно, веское. Стоит добавить, что в 1972 году Дьякову был вручен орден Трудового Красного Знамени «за работы, способствовавшие увеличению производства сельскохозяйственных продуктов».

Стихия Дьякова, его любимое детище в науке — экстремальное (в переводе с латинского — крайний) состояние атмосферы. Аномальные явления, длительная засуха или длительнее ненастье, приносят наибольшее бедствие человечеству, и предугадать их — значит во многом отвести беду.

…В сентябре 1966 года на отражательном экране телескопа появились маленькие черные точки. Прибор зарегистрировал пятна на Солнце. С каждым днем размеры их увеличивались, они передвигались к центральному меридиану, к тому рубежу, откуда потоки солнечной плазмы кратчайшим путем достигают Земли. 19 сентября на Солнце произошло шесть хромосферных вспышек. На другой день общая площадь пятен в десять раз превышала площадь нашей планеты. Вечером в адрес кубинского посольства в Москве ушла телеграмма:

Океан в те дни дышал спокойствием, с ленивой величавостью накатывая мягкие волны на берег. Безмятежно сияло солнце. Тем не менее на Кубе приняли меры безопасности. 28 сентября радарная служба обнаружила первые признаки беды. Свинцовые облака нависли над тропиками. Ураган сокрушительной силы пронесся над Гваделупой, Пуэрто-Рико, Гаити, Кубой. В Гваделупе погибли плантации сахарного тростника, бананов, кофе, разрушены тысячи крестьянских жилищ. Ущерб в этих странах, кроме Кубы, исчислялся миллионами долларов, на острове Свободы благодаря предохранительным мерам потери свелись к минимуму.

Засуха шестьдесят третьего года вошла в учебники. И снова документами засвидетельствовано: в телеграмме, датированной 12 марта (!), Дьяков предупреждал: очень ранняя, весьма сухая весна, очень жаркое сухое лето с температурой 30—37 градусов, дефицит осадков повсеместно 30—40 процентов. Там, где прислушались, сумели смягчить удар природы.

В январском (1974 год) номере одного из изданий читаю прогноз Дьякова: в 1974 году в связи с ожидаемым сокращением площади солнечных пятен следует опасаться интенсивной засухи. Лето 1974 года на Урале было очень жаркое!

Кажется, довольно примеров. Но было бы ошибочно вывести из них вывод, что методика Дьякова абсолютно безупречна, а все остальные следует предать забвению. Шарахание из одной крайности в другую редко приносит пользу. Речь о том, чтобы при построении сложнейшей, требующей учета всех погодообразующих факторов модели, вырабатываемой мировой и отечественной метеорологией, были тщательно изучены и освоены многолетние наблюдения, которые ведутся «солнцепоклонниками», и, в частности, синоптиком из Темиртау. От них нельзя просто отмахнуться, как это делалось до недавних пор, или писать с оттенком снисходительности о «везении», как это проскальзывает и сейчас в ряде публикаций. В конечном счете наука как таковая не признает ни званий, ни должностей — все равны перед лицом истинного знания.

…Признаться, меня все время мучила мысль: не слишком ли оторван Дьяков от внешнего мира, от того динамичного темпа, который характерен для нашего века. Что ни говорите, Темиртау — тупик железнодорожной ветки, до ближайшего крупного города Новокузнецка три часа пути электричкой, зимой никаким другим транспортом не добраться. О театрах и музеях говорить не приходится. А главное — нет научного общения, которое, как мне кажется, кристаллизует мысль.

Мы пьем чай, и, пользуясь тем, что чаепитие располагает к откровенности, напрямик делюсь своими сомнениями.

Собеседник взрывчатого темперамента. Отодвинув стакан, он буквально тащит меня за руку к столу.

— Только что принесли свежую почту, еще не успел разобрать. Вот «Правда», «Известия», «Сельская жизнь», журналы «Природа», «Наука и жизнь». В этом конверте ежедневный бюллетень гидрометцентра, он приходит с опозданием, но выручают радио и телевидение — ни одной сводки не пропускаю. Вот «Юманите» — ее я прочитываю от корки до корки. Люблю Францию…

Замечу в скобках, что юношеская восторженность Камиллом Фламмарионом с возрастом переросла в зрелую осознанную любовь. Дьяков по сей день пользуется трудами выдающегося астронома (на русском и французском языках), до мельчайших подробностей помнит встречу со вдовой покойного на международном конгрессе в Москве. Старшего сына, выпускника Белорусского государственного университета, Анатолий Витальевич и Нина Григорьевна (она техник метеостанции) Дьяковы нарекли Камиллом. С 1932 года Дьяков член Французского астрономического общества, публикуется в журнале «Астрономия», издаваемом в Париже. И — совпадение, конечно, случайное, но все-таки! — экваториальная установка с электромотором слежения приобретена для обсерватории опять-таки в Париже.

— Вы любите Роллана? — неожиданно спрашивает меня собеседник. — Я — очень! «Жана Кристофа» читал в оригинале. А мой любимый писатель Жюль Верн. Читаю-перечитываю и все удивляюсь: какова сила предвидения, а?

Разговор переносится в литературную плоскость, потом как-то незаметно выходит на орбиту международных дел и заканчивается горячим спором о том, откуда возникают в нашем обществе любители легкого обогащения, вроде тех, о которых сообщалось во вчерашнем номере «Правды».

«Перескоки» в разговоре — свойство страстной, увлекающейся натуры. Случайная фраза вызывает ассоциацию-другую, нанизывается образ, и Дьяков весь во власти этого образа.

— Недостаток общения? — возвращается он к первоначальной теме. — За последние полгода выступал с лекциями в Минске, Одессе, сюда приезжала целая делегация ученых познакомиться с моими исследованиями, ваш брат частенько навещает меня — вот этот диван жена так и именует журналистским. Места в гостинице не всегда бывают, здесь и ночуют.

Мои сомнения так до конца и не были развеяны. Но как бы там ни было, в Темиртау я лишний раз убедился в той далеко не новой мысли, что провинциальность отнюдь не географическое понятие. Можно жить в Москве в гордой уверенности, что все сокровища культуры под боком у тебя, и годами не прикасаться к ним, можно в далеком Темиртау жить интересами века. И еще. Уединение располагает к сосредоточенности мысли. Нет бесконечных совещаний, звонков, всей той сутолоки, что отвлекает человека от дела. От главного дела Дьякова — погоды. Многократно выверенные в своей внутренней лаборатории мысли становятся твердым убеждением, которому следуешь всю жизнь. И никакие ветры не свернут человека с пути, будь они солнечные, земные или «административные».

…День сегодня выдался погожий. В чистом небе ясное солнце. Признаться, после поездки в Темиртау я иными глазами смотрю на него. Ясное ли? Скорее загадочное…