Тром

Трудно найти большего параноика, чем писатель, который в глубине души верит, что пишет чушь.

Стивен Кинг

Чудесное приятно; это видно из того, что все рассказчики, чтобы понравиться, привирают.

Аристотель

Существует предание, что несколько веков назад нас, простых людей, в Великой войне ценой собственного бессмертия спасли эльфы – высшие существа, живущие в Верхней долине. Согласно этому преданию, эльфы – святы и наделены природой разнообразными дарами, основным из которых является бессмертие. Цена бессмертия – это праведность. Лишив живое существо жизни, эльф теряет свое право на вечную жизнь. Высокие и грациозные создания, эльфы взрослеют до тридцати человеческих лет – это и есть эльфийское совершеннолетие. Лишь после лишения другого живого существа жизни, эльф начинает стареть и, подобно нам, людям, умирает в преклонных летах. Именно это и постигло древних эльфов, защитивших нашу и свою расы в Великой войне. Их убивали, и они были вынуждены убивать. Врагом всего доброго был страшный и ненавистный народ – тромы. Они – враги, ужасные исполины, великаны, жаждущие лишить жизни всего живого. Так нас, людей, учит Книга Света – послание эльфов к людям.

Верхняя Долина – это удивительное место, которое словно висит высоко в небе над нашими головами. Нам неизвестно, есть ли в других уголках земли подобные Долины, но эта всегда была нашей святыней. Однако, ход простым людям туда был закрыт. Тысячелетиями эльфы, живя в Верхней долине высоко над нашей землей под облаками, наблюдали за нами, смертными людьми. Чувствуя свое превосходство, по зову благородной крови, они оберегают нас. Именно поэтому многие из них отдали свою жизнь в войне с тромами. По преданию тромы пришли в наши земли из дальних лесов. Они были ужасны: трехметровые гиганты с уродливыми ужасающими лицами, они поглощали все на своем пути. Своими огромными руками тром мог разорвать человека пополам. Мы против них – ничто. Говорят, что вожди тромов имели рост двоих крупных мужчин из расы людей. Видя неравные силы, эльфы пришли к нам на помощь. Нет, они не сильны физически. Но за свои длинные жизни они научились управлять данными им дарами, подчинять себе различные стихии, покорять своей воле силы природы. Самые могущественные эльфы могли смотреть сквозь пространство и время. В Книге Света говорится, что не одна тысяча эльфов полегла в войне с тромами. Этот ущерб был сильно ощутим эльфийской расе. Ведь за всю бессмертную жизнь эльфийская женщина могла родить ребенка лишь единожды, после чего ее тело теряло возможность производить на свет детей. Именно поэтому многие семьи эльфов после Великой войны познали одиночество. И именно поэтому мы, люди, хотим отблагодарить их и обеспечиваем им беззаботную жизнь и поныне.

Меня зовут Дарет. Я с детства работаю на поле своего отца. Мой отец, его отец и отцы его отца были земледельцами. Каждый год мы собираем неплохой урожай, половину которого отдаем собирателям – людям, всегда облаченным в черную одежду, которые ездили верхом только на черных скакунах. Они никогда не показывают своего лица. Первый отряд собирателей был основан сразу после Великой войны. Их целью было собирать с каждой человеческой семьи дары для эльфов. Будь то часть с собранного на полях урожая, часть стада у пастухов или выловленная рыбаками речная рыба – мы всем всегда были обязаны делиться. В давние времена собирателей уважали. Но со временем они начали действовать ни как посланники добра, но как алчные разорители. Они стали забирать все больше и больше еды, практически ничего не оставляя простым людям. Однако все об этом молчат, потому что боятся гнева собирателей. Люди утешают себя той мыслью, что все отобранное идет во благо спасителей, эльфов. Мой отец был уверен, что немалую часть того, что собиратели у нас изымают, они не отдают эльфам, а оставляют себе. И он оказался единственный, кто не стал об этом молчать. С этого и начинается моя история…

Глава 1

Знай, кто ты есть

Утро… Как я люблю утро! Начало нового дня. Я всегда хотел просыпаться первым, чтобы сделать завтрак для своих родных. Но как бы я не пытался, мама всегда встает раньше меня! Ее длинные темные волосы, местами, увы, уже покрытые сединой, всегда пахли сладким хлебом, который она неизменно пекла нам по утрам.

– Терек, просыпайся! Уже пахнет чем-то вкусным, – толкал я брата.

– Дарет, отстань от меня! Солнце только встало, – пробормотал Терек и спрятался от меня под одеяло.

– Вот именно! Солнце уже встало, пора работать.

– Откуда в тебе столько рвения к труду? Мне бы еще поспать часок…

– Потому ты и слабее меня, что только и делаешь, что спишь, – ответил я.

– Ты забыл, сколько я вчера сделал работы? Я к вечеру ни рук, ни ног не чувствовал. Отец остался мною доволен. А слабее я потому, что ты выше меня на две головы и шире меня в два раза.

– На то я и старший брат! – улыбнулся я и побежал на запах вкусной еды к матушке. На кухне помимо нее уже были отец и Шерен – наша младшая сестра.

После завтрака все занялись привычными делами: Шерен осталась убираться в доме, мать с братом пошли на поле проверять грядки, а мы с отцом направились в амбар, чтобы отделить часть уже собранного урожая для передачи эльфам.

День был ясным и солнечным. Осень лишь приближалась, и летнее солнце еще сполна дарило свое тепло. В такую ясную погоду хочется упасть в еще зеленую траву, заложить руки за голову и мечтать, глядя в небо на иногда проплывающие одинокие облака. Но сроки нас поджимали, а работа еще не была завершена.

Мы с отцом говорили о Тереке и о том, что он хочет добиться больших успехов как в труде на поле, так и за его пределами для того, чтобы потом иметь возможность уехать в город и попытаться вступить в ряды собирателей, несмотря на то, что их уважало с каждым годом все меньше и меньше людей.

– А что, Дарет, – сказал отец, – ему тяжелее приходиться, чем тебе. Он не такой сильный и ловкий, вот и хочет обеспечить себя легким заработком, не прикладывая особых усилий.

– Ты прав, но представь, что однажды к нам приедет Терек и заберет половину урожая! Вот тогда уж я точно ему задам, даже не глядя на то, что он в два раза меньше меня! – рассмешил я отца.

– А кто знает, может тогда нам и не придется платить собирателям…

– Я думаю, отец, что эльфы сильно не пострадают, если не получат от нас пайка!

Тут наш разговор прервал топот копыт. Я вышел на улицу, там было трое собирателей верхом на черных скакунах. Одеты они были как всегда в черные плащи с капюшонами так, что их лиц было не разглядеть.

– Пора платить, – сказал один из них.

– Но ведь у нас есть еще неделя, – сказал я. Тут вышел отец.

– Господин, – сказал он, – мы еще не собрали весь урожай. Мы как раз начинаем готовить дар эльфам.

– Условия меняются, – сказал всадник, – ты сегодня же должен отдать все, что уже собрано. А то, что соберешь за оставшуюся неделю, останется тебе.

– Но господин, поймите, что собрать осталось всего пятую часть всего нашего урожая, – пытался возразить отец. – Даже если я полностью оставлю ее себе, ничего не продав, мне не хватит для того, чтобы прокормить семью даже до весны!

– Ты, – всадник толкнул ногой отца, от чего тот упал на землю, – ты хочешь признать себя предателем, который не благодарен святым эльфам за спасение своего рода?

Внутри меня впервые в жизни стала закипать неподдельная ярость. Я поднял отца и вступился за него:

– Наша семья каждый сезон честно отдавала все, что было необходимо. Мы никогда ничего не укрывали. Сейчас вы лишите нас возможности прожить до следующего сезона, а нас не мало.

– Надо было думать об этом раньше и засеивать больше земли, – сказал собиратель. – Сколько вас человек в семье?

Я уже хотел было ему ответь, но отец, остановив меня рукой, сказал:

– Я, моя жена и двое наших сыновей.

После этих его слов я осторожно посмотрел в сторону дома. Шторка слегка шелохнулась. Я понял, что испуганная Шерен наблюдала за нами, а отец обманул собирателей, дабы они не причинили ей вреда.

– Это твой старший сын? – собиратель спросил отца, указав на меня.

– Да, господин. Это мой старший сын Дарет. Ему двадцать лет, господин.

– А где младший? В доме?

– Нет, господин. В доме никого нет. Моему младшему сыну шестнадцать лет, сейчас он с моей женой работает в поле.

Собиратель дал знак рукой двум другим, и они направились в сторону поля.

– Зачем вы их туда направили? – спросил отец.

– Для уверенности, что ты выполнишь мое приказание и немедленно отдашь все, что сейчас находится в твоем амбаре, – явно с ухмылкой ответил собиратель.

– Вы не причините им вреда! – уже основательно разозлился я.

– Дарет, успокойся, – стараясь выказывать спокойствие и смирение, сказал мне отец. – Погрузи все мешки в телегу и вывези сюда.

– Но, отец! – отчаянно возразил я.

– Сейчас же, Дарет…

Я развернулся и пошел в амбар. Справился я очень быстро, так как злость переполняла меня, отчего я ощутил огромный прилив силы в руках. Нагрузив полную телегу, я запряг коня и вывез все из амбара.

– Коня с телегой мы тоже забираем, – сказал собиратель.

– Что за наглость? – вспылил я. – Скажите, зачем эльфам наша старая кляча?

– Мальчик, не влезай туда, откуда потом не сможешь выбраться, – грубо сказал мне собиратель. При этом он наклонился ко мне, и я немного разглядел его лицо под капюшоном. Все, что я заметил, было металлическим ухом, вместо потерянного, видимо, в каком-то бою или схватке с животным, так как от этого уха к щеке шел глубокий шрам.

– Но, господин, – все еще спокойно сказал отец, – мой сын прав. Без этого коня мы не сможем обрабатывать землю так, как делали это раньше. А денег на нового у нас теперь не будет! Да и эльфам, я думаю, он действительно ни к чему…

– А ты не думай, – сказал всадник. – Если он не понадобится им, как рабочая сила, то наверняка сгодится на мясо. Эльфам убивать не положено, ты знаешь, но ведь мясо на их обеденных столах должно же как-то появляться! Вот мы им это и устроим. Но, ты прав. Вам на четверых действительно не хватит оставшегося урожая. Думаю, я могу решить эту проблему.

– Я благодарю, господин, – сказал мой отец.

– Не спеши благодарить, – рассмеялся собиратель, развернул своего коня и направился в сторону поля туда, где были Терек, мама и двое других собирателей.

– Нет, нет, только не это, – пробормотал отец и бросился за всадником. – Стой! – кричал он ему вслед.

Я побежал за отцом, не совсем понимая, что происходит.

– Эй, мальчишка, – крикнул всадник Тереку, тот оглянулся.

– Да, господин, – Терек выпрямился и пошел навстречу собирателю. Мама следовала за ним. Они ничего не могли слышать из нашего разговора, поэтому ни о чем недобром не подозревали.

– Что, немного урожая довелось собрать? – спросил, ухмыляясь собиратель.

– Больше, чем в прошлом году, господин, – ответил Терек. – А вы знаете, я всегда мечтал вступить в ваши ряды! – заявил он с улыбкой на лице.

– Мальчик мой, ты никогда не станешь собирателем, – ответил человек со шрамом.

– Почему? Потому что я родился в семье простых людей? Или я слишком взрослый для обучения? – возмущенно и разочарованно одновременно спросил Терек.

– Нет, – ответил собиратель, – потому, что мы забрали весь ваш урожай, а того, что осталось на поле вам до следующего урожая не хватит, если, конечно, численность семьи вдруг не уменьшится…

В этот момент улыбка сошла с лица Терека. Мы с отцом почти добежали до них. Всадник вытащил меч из ножных и замахнулся на брата.

– Нет! – в один голос отец и я закричали, подбегая к Тереку, но мама нас опередила. Она без слов толкнула Терека и приняла удар на себя…

Я не помню, что именно мы кричали, какие мысли промелькнули в тот самый момент, такой короткий, но изменивший все. Все то же ясное небо да пара небольших, одиноких, кочующих облаков над нами. Все то же приятное тепло от солнца. Но в миг оно сменилось на жар, подобный жару в преисподней. Через несколько секунд я почувствовал дикую ярость, обернулся, чтобы догнать троих собирателей, которые, воспользовавшись нашим состоянием, успели покинуть поле и находились уже около дома. Я бросился бежать за ними изо всех сил. Я не понимал, как и куда бегу. Я видел, что они подъехали к амбару, один из всадников пересел на нашего коня с телегой, другой всадник взял за узду освободившуюся черную лошадь, и все они направились в сторону города, особо даже не торопясь. Они знали, что без коня мне их не догнать. Да и что бы изменилось, если мне удалось бы все-таки это сделать? Я бежал долго, сил было много. Но через некоторое время я понял, что не смогу их нагнать, а за моей спиной на поле лежит израненная мама.

Развернувшись, я побежал к нашему дому. Кровь в моих жилах словно кипела, выдавая через кожу испарины пота. Сердце колотилось настолько быстро, что я уже перестал его слышать. В животе словно какой-то шар давил на органы, отчего меня затошнило. А в горле, казалось, вырос ком размером с большое яблоко, не давая мне дышать.

Дверь в дом была открыта. Ум мой осознавал, что надо торопиться, но ноги отказывались подчиниться ему. Я боялся войти в дом. И не напрасно. Когда я все же вошел, то увидел маму, лежащую на полу. Она уже была мертва. Рядом, обнявшись, плакали сестра с братом. Отец стоял молча у окна и смотрел на наше поле. Я подошел к матери, сел на пол возле ее ног. Я не плакал. Я смотрел на брата. Он пытался казаться сильным, чтобы поддержать Шерен, но у него это не особо выходило. Мне стало ясно, что ответственность эта лежит на мне. За это короткое время лицо сестры очень переменилось. Взрослый взгляд сменил детский озорной огонек в ее глазах, что сделало ее так сильно похожей на нашу дорогую матушку. Ее желтые, словно пшеница в поле, волосы растрепались. Шерен отчаянно пыталась собрать их, но дрожащие руки не позволяли ей этого сделать.

Я прижал к себе брата с сестрой и поднял взгляд на отца. В его глазах я увидел безысходность, и мне стало за него страшно. Никогда еще эти полные жизни глаза не были такими неживыми, словно это его самого лишили жизни. Отчасти так и было, ведь жену свою, нашу матушку, он называл своею душою. Я поцеловал сестру в растрепанные волосы на макушке и оставил ее на попечение Терека, который и сам сейчас нуждался в поддержке. Подойдя к отцу и положив ему руку на плечо, я сказал:

– Я отомщу им, пап. Я обещаю тебе.

Отец повернулся ко мне, сперва посмотрел на меня, потом на маму, потом снова отвернулся к окну и сказал:

– Дарет, ваша мама… Без нее… Как мы сможем без нее жить? Все держалось на ее хрупких плечах. Я лишь работал в поле. И все. Я не знаю, как нам теперь жить. Прости.

– Отец, – сказал я, приобняв ладонью его за шею, – посмотри на них, – я указал на Терека и Шерен, – они помогут тебе содержать дом и собрать оставшийся урожай.

– А ты? – взглянул на меня отец снизу-вверх. И лишь теперь я заметил, насколько я стал выше отца. То ли это он от возраста и тяжелой работы стал казаться ниже, то ли это я так вырос.

– Я должен отомстить тем, кто отнял у нас маму, – я старался казаться хладнокровным и более взрослым, чтобы внушить отцу уверенность в серьезности моих намерений.

– Даже и не думай, – прошептал он, – мы потеряли ее, нам нельзя терять и тебя. Мы должны сейчас держаться вместе. К тому же ты не сможешь противостоять собирателям. Хотя, ты ведь… – отец замолчал и подошел к маме.

– Что «я»? Что ты хотел сказать? – спросил я его.

– Сейчас это неважно, – он сел около мамы и погладил ее темные волнистые волосы, которые растрепались, но от которых еще пахло хлебом. – Дети, – обратился отец к нам, – нам необходимо быть сильными. Нам тяжело, но надо собрать все свои силы и попрощаться с мамой… а завтра мы продолжим работу, – отец встал, подошел к Шерен и обнял ее.

– Шерен, доченька, мы с тобой подготовим маму к погребению, а затем я с Даретом отвезу ее туда, где покоятся ее предки, – сказал отец.

– А что делать мне? – спросил Терек.

– А ты, сынок, будешь оберегать сестру, пока нас с твоим братом не будет дома, – ответил отец. – Всем уходить нельзя, дом не должен пустовать. Мы все очень любили вашу маму. Сегодня страшный день, – он заплакал…

Я вывел Терека во двор, чтобы отец с Шерен могли подготовить тело мамы. Мне было жаль сестру за то испытание, какое ей сейчас предстояло пройти. Но отцу нужна помощь. Мы с братом для этого не сгодились бы. Да, Терек всегда был намного ниже меня, но сейчас от боли внутри его груди Терек согнулся, словно старый горбатый дед. Взгляд его был устремлен под ноги, но он не видел земли. Его несколько месяцев нестриженные волосы свисали вниз, прикрывая глаза, красные и мокрые.

– Брат, – сказал он мне, – за что они с нами так? Ведь мы всегда все честно отдавали эльфам.

– Ее убили не эльфы, Терек, – ответил я, – ее убили люди. Я думаю, что эльфы и не узнают о случившемся.

– Дарет, а я ведь хотел стать одним из них.

– И хорошо, что не станешь, – сказал я.

– Это ведь из-за меня, – плакал он, – понимаешь, из-за меня! Они хотели убить меня!

– Если ты начнешь себя обвинять, – сказал я, присев напротив брата и положив руки на его еще достаточно узкие плечи, – легче ты не сделаешь ни мне, ни отцу с сестрой, ни себе. И уж тем более такими мыслями маму не вернешь, так что не стоит…

– Ее уже ничем не вернешь! – перебил он меня сквозь слезы.

Терек снова заплакал и отвернулся, пытаясь это скрыть. Я обнял его. Мы оба рыдали, словно в детстве, когда кому-то из нас бывало очень больно. Только сейчас было больнее. Намного больнее. Нутро словно пыталось вывернуться наизнанку, но у него ничего не выходило. От этого сознание сперва сжималось до размеров сознания насекомого, а через секунду уже не могло вместиться в голове, увеличиваясь до размеров, казалось, всех миров сразу.

Я знал, что на мне ответственность лежит больше, чем на Тереке. Но я тоже не смог сдержать слез. Мы сидели на крыльце дома. Время тянулось мучительно долго. Вот уже прошло полуденное солнце, редкие облака сменились большими и пористыми, накрывая тенью наше поле, но дождя не предвиделось. Ветер слегка усилился, обдавая приятной прохладой и принося откуда-то запах только что скошенной травы, только мы ничего этого тогда не замечали. Как и не заметили того, что уже давно прошло время обеда: есть никому из нас еще долго не будет хотеться. Город, на окраине которого стоял наш дом, ничего не знал о нашей утрате. Он продолжал жить, словно человек, у которого лишь безболезненно выпал один волос и который даже не заметил этого. То, что для нас являлось страшным горем, для других будет лишь одной из новостей, которая прозвучит где-то на рынке на ряду с радостными известиями о чьем-то рождении или свадьбе и будет тут же забыта.

– Терек, нам надо беречь Шерен, – сказал я брату, – она еще совсем ребенок, ей всего двенадцать лет.

– Да, Дарет, – наконец, немного успокоившись, покорно ответил он.

– Но я еще должен и тебя сберечь.

– Дарет, – ответил Терек, – я уже взрослый, я сам могу за себя постоять.

– Не можешь. Ты должен постоять за сестру, а я – за тебя. А все вместе мы должны позаботиться о нашем отце.

– Тот собиратель хотел убить меня, а не маму… – снова повторил он.

– Терек, посмотри на меня, – я крепко сжал его плечи, – ему было все равно кого убивать, тебе это ясно? Ты ни в чем не виноват. Мама спасла тебя, и самой большой благодарностью ей за это будет – забота о Шерен.

– Пора, – отец прервал наш разговор. Он вышел из дома, подошел к Тереку и сказал: – Мы с твоим братом отвезем маму. Вы с Шерен поужинайте тем, что осталось от завтрака, который готовила мама… Затем ложитесь спать. Я думаю, что собиратели не скоро сюда вернутся. Коня нет, поэтому мы пойдем пешком. Дарет, – отец посмотрел на меня, – привези из амбара старую телегу. Вдвоем мы ее довезем. Нам необходимо все успеть сделать до заката. Но сперва, мальчики, зайдите в дом и попрощайтесь с мамой…

Терек плакал около мамы, бережно замотанной в саван, который уже впитал в себя слезы Шерен. Сын просил у мамы прощения, говорил, что любит ее. Шерен тихо всхлипывала, сидя за столом на кухне. Мы же с отцом молча стояли рядом с телом мамы зная, что прощаться с ней будем немного позже и не здесь.

Я вывез небольшую телегу о двух колесах, отец аккуратно положил на нее маму, в саване. Рядом он положил немного дров и огромный молоток. Я не спрашивал, зачем все это ему. Терек с Шерен молча наблюдали, стоя на крыльце. Сестра передала отцу сверток с маминым хлебом нам в дорогу.

– Закрывайте дом, а когда стемнеет, то потушите все свечи и ложитесь спать в одной комнате. Мы вернемся утром, – отдал распоряжения отец.

– Но почему утром? Вы же можете успеть вернуться и до утра, – возмутилась Шерен.

– Ночью опасно идти, а мы без коня, – ответил отец, – мы проведем эту ночь там, с мамой…

Когда Шерен с Тереком зашли в дом, а отец убедился, что тот закрыт изнутри, мы выдвинулись в путь. За нашим полем был большой зеленый холм, покрытый мягкой травой, перейдя который, мы увидели на горизонте скалы и пещеры. Я знал о них, мы в детстве с Тереком играли на этом холме и видели эти скалы, но подходить к ним нам было запрещено. В одной из них покоились предки нашей мамы, в другой-отца. Возможно, что и другие люди здесь хоронили своих близких. Я не знал этого, не знал, часто ли здесь кто-то бывает, ведь так близко впервые подходил к этим пещерам.

Вся наша дорога заняла около двух часов. Солнце постепенно двигалось к своему закату, окрашивая зеленую траву под ногами в багровый оттенок. Такая же багровая зелень осталась на нашем поле в том месте, где человек со шрамом лишил жизни нашу любимую матушку. Все то время, пока мы с отцом шли, мы молчали. Мы везли телегу. Наш дорогой груз. Я видел, как тяжело отцу, но душе его было намного тяжелее, чем телу. Ведь часть его души сейчас лежала за нашими спинами, замотанная в свой последний наряд. Я не знал, что сказать отцу, зато он знал, что сказать мне. Вот только не знал, как.

Когда солнце еще немного освещало верхушки скал, мы дошли к нужной нам пещере. Я не знаю, как отец здесь ориентировался, но он без сомнений указал именно на нее. Лишь у пещеры мы прервали молчание. Вход в нее был привален огромным камнем, который даже я с трудом смог сдвинуть с места. Отец хотел мне помочь, но я сказал, что справлюсь сам. Если быть откровенным, я не совсем был уверен, что мне одному это под силу, но я хотел, чтобы отец отдохнул. Он выглядел очень уставшим. В отличии от нас, своих детей, он дал волю чувствам лишь тогда у окна, когда только занес маму в дом. Ведь не спроста мы молчали в пути. Он внутри изводил себя мыслями и сожалениями о потере.

Воздух в пещере был сырой и затхлый, но я на другое и не рассчитывал. Солнце стремительно садилось, однако в пещере было темно даже, наверное, когда оно стояло в зените. Отец занес дрова вовнутрь, ловко и быстро разжег костер немного дальше от входа, и я наконец-то смог разглядеть каменную комнату изнутри. Она была достаточно большой, на земле лежало множество небольших камней. Пещера находилась внутри скалы, поэтому и пол, и стены были из камня. В дальней стене я увидел высеченные отверстия, большинство из которых были закрыты камнями. Только одно было пустым.

– Это для мамы? – спросил я.

– Да, – ответил отец, – пойдем, скоро наступит ночь.

Мы вышли на улицу, подошли к телу матушки. Отец сложил на нее свои руки, наклонился и прошептал ей: «Прости…».

Бережно мы отнесли ее, положили в приготовленное для нее место и заложили его камнями настолько плотно, чтобы никто не смог нарушить покой почившей. Все это было сделано тихо, без слов и без слез. Но каждый из нас рыдал внутри себя, словно малое дитя.

Отец попросил помочь теми камнями, что были покрупнее, заложить вход в пещеру изнутри, чтобы ночью к нам не смогли пробраться дикие звери. Затем мы сели у костра. Рядом с отцом лежал тот самый большой молоток, который он взял из дома. Я не понимал, для чего. Тишину прерывал лишь треск бревен, которые, сгорая, извергали из себя яркие огоньки искр, отбрасывая на стены пещеры различные бесформенные тени. Безумно мрачное зрелище, особенно для места, где лежат покойники.

Думать о чем-либо у меня не получалось. Я пытался осознать утрату, но все казалось необычным страшным сном, от которого я вскоре обязательно должен пробудиться. Я поднес руку к огню надеясь, что его жар мне не будет ощутим, но огонь укусил меня и я перевел свой взгляд с костра на ярко освещенное лицо, находившееся напротив меня. Впервые за сегодня я смог разглядеть испуганные глаза своего отца.

– Поговори со мной, – сказал я ему. Он ответил:

– Поговорю, сынок, обязательно поговорю, только не знаю, как начать разговор…

– Дело в маме? – спросил я. – Ты не можешь говорить из-за переживаний? Отец, мне тоже тяжело, я не знаю, какие слова сейчас будут правильными, но…

– Дарет, – перебил меня отец, – дело не только в маме.

– А в ком еще?

Отец повернул голову в сторону стены, которую костер плохо освещал. Я понял, что с этой стеной что-то не так, еще когда мы только вошли, но тогда мне было некогда ее разглядывать вблизи. Выбрав полено, которое лежало у края костра, и одна его часть еще не была охвачена огнем, я взял его и поднес к стене. Я увидел, что в этой стене было не так: выглядело так, словно ее замазали.

– Что за ней? – спросил я у отца.

– Присядь, я все тебе расскажу, – с небольшой тревогой в голосе ответил он.

Я послушался его, покорно сел у костра, бросил обратно туда полено, а отец начал рассказывать то, во что мне было очень сложно поверить тогда, да и сейчас, вспоминая это, я испытываю те же чувства непонимания и сомнения.

– Я очень надеялся, что не мне выпадет участь поведать тебе обо всем, но твоя мама взяла с меня слово, что, если ее не станет первой, я должен буду все тебе рассказать. Дарет, за этой стеной, к которой ты только что подходил, – он указал на неосвещенную замазанную часть пещеры внутри скалы, – лежит твой отец.

– Как это – мой отец? Что за ерунда? Мой отец сейчас сидит передо мной! Ведь ты – мой отец! – сказал я очень эмоционально, но понял, что разговор будет куда серьезнее, чем ожидалось.

На мгновение я решил, что это все помешательство от потери любимой женщины, однако взгляд отца был суровым и серьезным, без отсутствия даже намека на помешательство или неуверенность в том, что он говорит. Его коротко стриженая, слегка облысевшая голова, блестела на свету от огня капельками пота, проступившего от волнения. В ярко красном свечении седые волосы снова стали походить на некогда желтые, подобные волосам Шерен. Пожалуй, лишь мы с матерью могли помнить отца с густой шевелюрой на голове, ведь непрерывный тяжелый труд под палящим солнцем сделал свое дело, и уже к появлению моей сестры отец больше походил на ее дедушку, чем на папу. Я сосредоточил внимание на его голубых глазах. Они блестели куда больше головы. В них я прочел мольбу: понять его и отнестись очень серьезно ко всему, что мне предстоит услышать. Затем он устремил взгляд на огонь и начал свою длинную речь, дававшуюся ему с немалыми усилиями:

– Сынок, когда я женился на твоей маме, тебе было уже почти два года. Я познакомился с ней случайно в городе. Она с тобой на руках пыталась продать то, что вырастила у себя в поле. Ныне наш дом был некогда ее домом, который она унаследовала от своих родителей, рано почивших и находящихся теперь здесь, рядом с ней. Мама жила там с тобой до моего появления в этой семье. Когда я ее заметил, несколько мальчишек пытались у нее украсть овощи. Она ничего не могла поделать, ведь рядом был маленький ты. Я предложил ей помощь, прогнал мальчуганов, что-то купил у нее, а после провел вас домой. По дороге она мне рассказала, что живет одна с сыном в доме за городом, что ее муж умер, а за полем некому следить. Она предложила мне купить и ее дом, и поле. Но я убедил ее сдать поле мне в аренду. Она согласилась, чему я был несказанно рад, ведь, лишь увидев ее, я тут же полюбил ее всей душой, и просьба о сдачи земли в аренду была на самом деле предлогом быть к вам ближе. Со временем мы все привязались друг ко другу, и мама тоже полюбила меня, а ты стал звать меня папой. Затем родились Терек и Шерен. Ты был слишком мал, чтобы запомнить мое появление в доме. Словно родного сына, я полюбил тебя с первого дня нашей встречи и считаю, что вправе называться твоим отцом. Но, как бы мне того не хотелось, не могу быть им всецело, – тут отец перевел взгляд на темную стену.

Слушая эти слова, подсознательно я уже заново воспроизводил те свои размышления, в которых я не раз для себя констатировал то, что я ни капли не похож на своего отца. Но крепкая любовь между родителями и небольшое сходство с матушкой всегда словно растворяли все мои подозрения. Теперь же они, словно бурлящий гейзер, вырвались и начали взрываться у меня в голове.

– А что же случилось с моим настоящим отцом? И почему вы никогда мне о нем не говорили? Почему я должен узнавать об этом в самый страшный день моей жизни – в день смерти своей матери? – я был возмущен и, возможно, даже зол.

– Дарет, – отец умоляюще посмотрел на меня и ответил очень спокойно, – есть вещи, которые нам знать опасно. То, что мы скрывали от тебя правду, было лишь тебе во благо. Но дольше я молчать не могу. Не имею права. Случись и со мной завтра что-то, а я не успел бы тебе рассказать, ты бы так никогда и не узнал правду. Хотя, я не уверен, что поступаю верно, рассказывая тебе это. Но того хотела твоя мама.

– Так что же здесь не так? – я встал и подошел к запечатанной стене. – Что не так с моим отцом? Кем он был? Вором? Убийцей? Отчего он умер?

– Его убили собиратели, – сказал отец, глядя мне в глаза исподлобья, – его убили те, кто убил и твою мать.

Я присел и облокотился на стену.

– За что? – спросил я. – Он тоже не хотел отдавать больше, чем полагается?

– Нет, – ответил отец, – его убили ни у дома, а около Темного леса. К счастью для тебя и твоей мамы они не знали, что он жил с вами. Они не знали тогда и не должны узнать сейчас, что у него остался сын.

– Почему? Что с ним было не так? Почему эта стена так надежно запечатана? – я вскочил и стукнул кулаком по стене. Не нарочно, а от отчаяния и злости, переполнявших меня изнутри. Стена задрожала, каменная пыль с нее слегка осыпалась на землю.

– Дарет, – отец встал, подошел и обнял меня, – дело в том… – сказал он мне тихо, почти шепотом, на ухо, – дело в том, что твой отец был тромом.

– Что?! – возмущение во мне сменилось растерянностью. Я небрежно оттолкнул от себя отца и даже, наверное, закричал. – Что ты такое говоришь? Как такое вообще возможно? Ведь тромы – монстры, которые давно были уничтожены эльфами. Ни у меня, ни, тем более у нашей матери, – я указал на то место, куда мы недавно ее положили, – не может быть ничего общего с этими чудовищами!

– Я боялся такой реакции, но ты не прав, Дарет, – отец снова сделал шаг навстречу мне, пытаясь меня успокоить, – все, что я тебе сказал и скажу еще – чистая истина. Тромы ни монстры, ни чудовища, они не выглядят ужасно, как вас учили тому в детстве, и ты – тому самое прекрасное доказательство. Дарет, ты – сын трома, в тебе течет его кровь. Они такие же, как мы… Как я. Да, они были исполинами. Но не монстрами. И тебе придется мне поверить.

– Я даже не хочу этого слышать, не хочу думать о том, что ты мне сказал, – отчаянно замахал я головой и руками, словно прогоняя от себя все услышанные отцовские слова.

Я отошел от стены, сел около костра и взялся за голову. Думал я о том, что мое подозрение, в котором я допустил мысль об отцовом помешательстве, все же было не безосновательным. Я успокаивал себя тем, что он всего лишь тронулся умом, похоронив только что свою горячо любимую жену, часть своей души. Помешательство отца я пережить бы смог, но вот принять за правду его безумные слова и наречь себя отпрыском тех, к кому с самого рождения отовсюду мне внушалась ненависть – нет. Вдруг я осознал, что все же не отовсюду. Мы никогда не говорили о тромах дома. Ни мать, ни отец никогда не упоминали их, а если мы, дети, заводили разговор об этом после услышанного в городе от школьных наставников, то тема тут же закрывалась, как неинтересная и не заслуживающая нашего времени.

Отец сел около меня и приобнял, как в детстве, когда я с разбитыми коленками сидел на крыльце дома, изо всех сил сдерживая слезы от боли, пытаясь казаться взрослым. Или, когда, будучи уже примером для младшего брата, я давил в себе боль утраты после смерти старой кошки, которую я помнил и любил с самого своего раннего детства. Я боялся показать слабость, а отец сумел поддержать меня и взять часть печали на себя. Теперь же я смотрел на эту стену и думал о том, что за ней, отвергая и принимая одновременно историю, изреченную мне тем, кого я отныне не должен считать родным. Я даже забыл цель нашего прихода сюда, забыл о маме, о брате и о сестре. Посмотрев на молот, который отец взял с собой, я понял наконец, для чего он это сделал. Я схватил его и с необъяснимой яростью начал бить им по стене. Отец сидел у костра и молча наблюдал за мной. Стена была не толстой, она быстро проломилась. За ней оказалась еще одна комната. Я выдолбил проход такой, чтобы можно было пройти через него. Работал я минуту или целый час – я не знаю. Для меня все было словно одним мгновением. Отец подошел ко мне, в руках он держал два горящих с одного края полена.

– Идем, – сказал он и зашел в пробитую стену. Я вошел вслед за ним.

Здесь была небольшая комната, в центре которой стоял огромный каменный гроб, накрытый плитой.

– Это сделал я, – сказал мне отец, проведя рукой по крышке гроба и смахивая с нее толстый слой пыли на землю, – твоя мама просто оставила его здесь, заложив эту часть пещеры камнями. Я решил, что он должен быть достойно похоронен, и высек этот гроб из камня, переложил в него останки и запечатал стену. Я отчаянно надеялся, что ты поверишь мне на слово и не станешь сюда входить, но раз мы уже здесь, то можешь сдвинуть плиту. И ты увидишь все сам.

Сейчас, возможно, мне это кажется ужасным, но тогда я должен был узнать правду. Отец более не казался мне сумасшедшим, а огромный каменный гроб, стоявший прямо передо мной, помог принять, что все им выше сказанное, как ни печально, но было правдой. Я сдвинул плиту настолько, чтобы она не упала с гроба. Некогда белый саван покрывал неровности того, что когда-то было живым существом. Приподняв ткань, я увидел большой скелет. Это был такой же скелет, как и у обычного человека, просто крупнее. Однажды я видел в лесу за городом человеческие останки какого-то бедолаги, который решил закончить свою жизнь в петле на суку дерева. Этот от него отличался лишь размерами.

– Его звали Грэз, – сказал мне отец, прервав поистине гробовую тишину.

Я смотрел на каменный гроб и пытался понять и принять все то, что сегодня на меня свалилось. Я знал, что мне необходимо держать себя в руках, ведь я всегда так делал. Я всегда чувствовал, что на мне лежит ответственность. Мне надо собрать всю свою волю в кулак, мне надо быть сильным, как никогда. Я подумал о том, что было бы лучше, если такую страшную правду мне рассказала бы мама. Она знала его, моего отца. Она знала, какой он был, могла указать на мои сходства с ним, рассказать мне о нем, как о человеке. То есть, я имею ввиду о том, каким он был в жизни. Почему она мне ничего не рассказала? Она боялась за меня. Боялась, что, если собиратели узнают, кто я, они убьют меня. Нет, она ни Терека закрыла собой сегодня, а меня.

– Пойдем к костру, – сказал я отцу.

– Хорошо, идем, – ответил он.

Я взял было ткань, чтобы снова накрыть тело трома, когда увидел на нем подвеску. Видимо, когда-то она висела на его шее на кожаном ремне, сейчас она лежала между высохшими ребрами. Я аккуратно извлек ее вместе с ремешком. Он удивительным образом сохранился за эти годы и даже не истлел. По всей вероятности, он по всей своей длине был обработан каким-то веществом, которое и не дало ему разложиться, в отличии от плоти того, кто носил его на себе.

– Отец, это что, золото? – спросил я, показывая ему, как я сам решил, амулет, который занимал половину моей ладони.

– Да, золото. Золотой медальон тромов, – ответил тот, даже не глядя на подвеску в моих руках. – Защита и талисман, знак принадлежности к царскому роду тромов.

– Но откуда у трома золото? Оно ведь находится только в Верхней Долине? – я крутил медальон в руках, рассматривая его со всех сторон, и на нем, казалось, что-то было изображено. Или всего лишь казалось… – И что ты сказал? К царскому роду тромов? – вопросов у меня было много. Но и ответов, судя по всему, у отца было не меньше.

– Этот тром, – он указал на гроб, – Грэз, твой настоящий отец, был последним царем тромов. Именно поэтому он и смог сюда пройти.

– Пройти? Откуда? А золото? Ведь оно может быть только у эльфов…

– Дарет! – воскликнул отец, подпрыгнув со своего места, словно молодой. – Да пойми же ты наконец, что все, что исходит от эльфов – это ложь! Ты только что узнал, что являешься потомком тромов, но, как видишь, у тебя нет уродливого лица, острых зубов и лютой ярости, которую сказки эльфов приписывает всем тромам. Это не потому, что твоя мать – человек, а потому, что тромы – такие же, как и мы, люди, просто крупнее и сильнее нас физически, но не более того!

На мгновение в пещере снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра, в который пора бы уже было подбросить свежих поленьев.

– Сынок, давай успокоимся, – сказал отец тише, – сядь около меня ближе к костру. Ночь будет длинной, я все расскажу тебе, а утром мы оправимся к Тереку и Шерен оплакивать маму.

Я послушался отца, сел с ним рядом и обнял его. Я видел, что ему доносить все это до меня не легче, чем мне предстоит принимать. Отец говорил, а я покорно слушал, пытаясь ничего не упустить и стараясь все осознать.

Каждого ребенка в городе обучали старейшины и школьные наставники. Они прививали нам с малых лет историю, которая, как оказалась, была ложью. Меня учили тому, что люди выжили и существуют только благодаря эльфам, что страшные тромы были повержены, уничтожены высшими существами ценой собственного бессмертия. Грэз поведал моей матери, а она затем моему отцу, совершенно иную историю. В давние времена на нашей земле жили ни эльфы, а тромы: славный, могучий и сильный народ, который ни с кем не вступал в войну. Они не претендовали на чужие земли, у них были свои плодородные поля, которые теперь возделываем мы. Поля были окружены зелеными холмами, которые могли вдоволь обеспечить пропитанием весь скот, имеющийся у тромов. А за холмами вдаль простирались густые леса, переполненные всевозможной дичью. Бурная река за городом обеспечивала жителей водой и рыбой.

Верхняя Долина – это земля над землей, находившаяся как сейчас, так и тогда высоко под облаками необъяснимым чудесным образом, словно паря над селениями исполинов. Тень от нее падала по утрам на лес, что стоит на западе, а к вечеру немного касалась города, но в любое время дня она была над Темным лесом. В долину можно добраться лишь одним путем: по каменной лестнице, подножие которой находится недалеко от нашего города. Отец мне рассказал, что раньше в Верхней Долине обитали цари тромов и их семьи, а остальные жители поднимались в Долину несколько раз в году на празднования. Никто не платил дань царской семье, каждая семья тромов обеспечивала только себя. В этом народе ценились трудолюбие, справедливость и доверие. Был мирный уклад, и ничего не предвещало войны.

Однажды на землю тромов пришло несколько кочующих семей эльфов. Они рассказали, что их поселение было уничтожено огнем, все их запасы пропали, и им попросту стало негде жить и нечего есть. Тромы были миролюбивым народом, они посочувствовали эльфам и пустили их в свой город. Эльфы внешне отличались от них: они были немного ниже ростом, но выше, чем большинство обычных людей сейчас, у них были утонченные лица с узкими благородными подбородками, когда скулы тромов, напротив, были широкими и массивными. Кончики заостренных необычных ушей выглядывали из длинных волос, собранных у женщин в причудливые прически, украшенные лентами, а у мужчин напротив – распущенных. Эльфы особо гордились своей внешностью, даже оставшись без ничего.

Но главной особенностью эльфов было то, что каждый из них обладал определенным умением влиять на природу. Кто-то мог слышать и понимать зверей, кто-то общался с птицами, кто-то управлял ветрами, а кто-то водой. Предводителем их был Зоки – старый и мудрый эльф, который выглядел не старше своего молодого сына Корона, ведь бессмертные эльфы не стареют. Оба они были достаточно высокими, ростом почти достигая тромов, обладали изящной, грациозной походкой, которая выдавала их принадлежность к знатному роду. Яркой внешности добавлял контраст цветов: темные, как угли, глаза и белые, словно свечение от луны, длинные волосы. Незнающий смело нарек бы их кровными братьями, так они были похожи друг на друга. Вот только жены у Зоки не было: эльфы бессмертны, но против дикого зверя не спасает даже бессмертие…

Царем тромов в то время был Грэз, предок моего отца трома, в честь которого, по всей видимости, тот и был назван. Тромы проявили милость и сочувствие к эльфам, оказав им добрый прием в свои земли. Зоки заключил союз с Грэзом, что позволило эльфам поселиться рядом с нашим городом. Шли годы, поселение эльфов постепенно увеличивалось и застраивалось все новыми и новыми домами. Тромы помогали в их строительстве, для чего они без особого труда повалили немало деревьев в соседнем лесу. Пустовавшие поля стали засеиваться и шириться. Узнавая о том, как здесь хорошо живется поселению эльфов, другие эльфы приводили в эти земли свои семьи со всех концов света, и в скором времени рядом с городом тромов вырос такой же город эльфов. Грэз с осторожностью наблюдал за жизнью новых соседей с Верхней Долины, но не мог разглядеть в них никакой опасности или угрозы для своего народа.

Эльфы питались только тем, что давала им земля, ведь им было запрещено убивать животных даже для того, чтобы есть. Видя, как тромы пасут стада, охотятся на дичь, они также решили испробовать то, что едят тромы. И им пришлось по вкусу мясо животных, при этом им не надо было их убивать – за них это делали тромы. По доброй воле тромы делились мясом с эльфами или же за что-то продавали, мне неизвестно. Но то, что эльфам это было удобно и выгодно, я не сомневаюсь. Ведь этот обычай сохранен и по сей день, только теперь бессмертных мясом снабжают люди…

Больше всего я был удивлен, когда узнал от отца, что во времена всех описанных им событий, не было людей. Их просто не существовало, ни одного! Я не мог представить, что человеческой расы попросту не было!

Грэз не знал, как будут сосуществовать тромы и эльфы после его правления, поэтому он решил пойти на очень рискованный шаг – он предложил Зоки взять в жены свою дочь. Зоки был старым, хотя и с внешностью молодого, эльфом, а дочь Грэза – еще совсем юным тромом. Никто не знал, к чему может привести такой союз. Но он состоялся, чтобы скрепить дружбу двух таких разных народов, волей судьбы объединенных тесным соседством. Вдовец Зоки женился во второй раз. После этого многие тромы стали жениться на эльфийках, а эльфы брали себе в жены девушек из тромов. Разница во внешности уже никого не смущала, ведь сам царь тромов выдал свою дочь замуж за эльфа.

Казалось, все идет, как нельзя лучше. Два великих народа объединились, всех это устраивало. Всех, кроме сына Зоки. Корон пытался донести до своего отца, что нельзя связывать свой род с родом тромов, кровосмешение и политическое объединение принесут конец расе эльфов. Возможно, он был прав, но отец его не послушал. Оба народа ожидали появления первенцев в смешанных браках, полагая, что дети от родителей, обладающих такими различными способностями и силой, будут наделены еще большим могуществом. Но, когда в первых смешанных семьях родились дети, все увидели, что они отличаются и от тромов, и от эльфов. Дети были очень маленькими. Внешне они были похожи на тромов, с обычными ушами, однако их тело было намного меньше чем у детей не из смешанных союзов. Дети были слабыми, часто болели. В них не было ни той силы, что была в руках трома, ни тех даров, какими мог обладать эльф. А значит – не было и бессмертия. Это были люди. Первые люди, которые показали миру, что они всего лишь слабые существа, ничего особого из себя не представляющие, которым отведен весьма недолгий век в этом мире. Корон и его единомышленники сочли это наказанием от судьбы за кровосмешение. Быть может они и были правы…

Зоки также стал отцом во второй раз. Его жена, тром царских кровей, родила дочь, которую назвали Зариной. Во все времена те, в чьих венах текла кровь царей, отличались от остальных: они были сильнее и могущественнее. В народе тромов считали, что это было благодаря родоначальнику царской семьи – Артуру, которого добрые духи благословили особой силой, дабы его дети и их потомки смогли противостоять злу.

В отличии от других детей, Зарина была похожа и на тромов, и на эльфов: она не была простым человеком. Царская кровь в девочке помогла ей сохранить бессмертие, переданное ей по наследству от отца, равно как и благородная кровь матери одарила ее силой тромов. С малых лет она проявляла и эльфийский дар – Зарина могла управлять водой, точно так же, как и ее отец. Это очень не нравилось Корону. Он возненавидел свою мачеху, свою сестру, своего отца. Он задумал уничтожить тромов и людей, чтобы лишь эльфы владели здешними землями, Верхней Долиной и всеми богатствами, которые там были сокрыты.

Корон знал, что далеко за лесами живут и другие эльфы. Но он никогда не слышал, чтобы где-то еще, кроме этого места, обитали тромы. На стороне Корона было самое главное – это время. Тромы старели, а эльфы нет. Тромы были сильны, но, со временем, даже самый сильный из них слабел и умирал. Корон собрал вокруг себя единомышленников-эльфов, которых объединяла идея единого лидерства расы, чистой крови и превосходства своего народа над всеми остальными. Они не считали тромов достойными жить в Верхней Долине и править оттуда всеми этими землями. И уж тем более они не признавали людей, которых с каждым годом становилось все больше и больше.

Грэз Великий, как и любой смертный, умер, хоть и в преклонных годах. Место правителя заняла его дочь, жена Зоки. Когда она взошла на трон, она уже была немолода, а рядом с ней был ее нестареющий муж и юная дочь Зарина, так похожая на мать. Правда, Зарина, в отличии от царицы, любила распускать свои длинные светлые волосы, как ее отец, надев поверх них лишь свою тиару принцессы. Вся семья Зоки поселилась в Верхней Долине, в центре которой располагался большой и прекрасный город, каких на земле не сыскать. Корон увидел, сколько богатств здесь сокрыто: золото, драгоценные камни, дома из мрамора, во дворах которых были высажены прекрасные сады. В садах обитали всевозможные птицы неземной красоты. Да ведь это и не была земля. Все это находилось много выше, в небесах, где можно было почувствовать себя богами. В царской коннице стояли прирученные единороги, которых эльфы никогда не видели прежде, а в лесах Долины обитали дикие табуны. В центре Долины была огромная площадь из мрамора, местами украшенная картинами из фрески, на которых были изображены моменты из жизни тромов. Здесь весь народ собирался на праздники. Корон понимал, что через несколько лет Зарина займет трон тромов. Наполовину тром, наполовину эльф, но с царской кровью в венах – она будет править вечно уже над тремя народами: над тромами, над эльфами и над людьми. Он не мог этого допустить. Между Короном и властью стоял отец его и Зарины – Зоки, который уважал тромов и их право на царствование в этих землях.

Девочка росла, родители баловали ее. Сперва Корона это немного забавляло, ведь даже в его темном сердце были светлые чувства к младшей сестре. Но со временем он понял, что Зарина с каждым годом получает все больше и больше, а скоро и вовсе станет хозяйкой всего. В том числе и его самого.

Мать Зарины увядала и все меньше проводила времени со своим мужем, который был молод уже ни одну сотню лет. Корон воспользовался этим и каждый день стал прививать отцу мысль, что его жена хочет убить их обоих, чтобы они не помешали Зарине взойти на трон. Зоки отказывался верить сыну, но все же иногда задумывался и размышлял над его словами. И постепенно это переросло в навязчивую идею, чего и добивался Корон.

Однажды, за царской семейной трапезой, Корон, проходя за сидящими отцом и мачехой, наклонился к ним, чтобы пожелать приятного вечера. Он поцеловал отца в щеку, слегка прикоснулся губами к руке мачехи, якобы в знак почтения, и в это время незаметно подложил охотничий нож тромов, приобретенный заблаговременно на земле, на стул возле платья матери Зарины, надеясь, что в следствии его обнаружения, царица будет обвинена в измене. Корон думал, что тогда отец уж точно будет убежден в предательстве своей жены, но он не рассчитывал на то, что произошло потом. Во время обеда жена Зоки случайно столкнула нож на пол, все услышали звон от падения и посмотрели на нее. Она растерялась. Не зная, как нож оказался возле нее, она озадаченно и испуганно взглянула на мужа. Зоки встал, поднял нож и спросил ее:

– За что? Неужели ты и вправду думаешь, что я мешал бы нашей дочери править тромами, эльфами, людьми, да кем угодно? Да, она не такая, как я, но она – моя плоть и кровь, к тому же она – законный наследник. За кого ты меня держишь?

– Зоки, – растерянно ответила жена, – я не понимаю, что происходит. С чего все эти разговоры? У меня нет ни единого предположения, как этот нож здесь появился, а главное – зачем.

– Отец, в чем дело? – вмешалась Зарина, встав из-за стола.

– Дочь, присядь на свое место, – ответил Зоки. – Или ты в сговоре с матерью? – он перевел свой обезумевший подозрительный взгляд в сторону Зарины. Его черные глаза горели ненавистью, а их блеск отражался в ноже, который Зоки крепко держал в своей руке.