Триумф Темного Меча

ГЛАВА ПЕРВАЯ ИМПЕРАТОР МЕРИЛОНА

Ночь пыталась убаюкать Мерилон, но ее ласковую руку грубо отшвырнули прочь, поскольку Мерилон готовился к войне. Джорам принял правление городом, объявив принца Гаральда своим главнокомандующим. Они с принцем тут же принялись вербовать солдат.

Джорам встретился с людьми в роще. Собравшись вокруг гробницы чародея, который в древности привел их в этот мир, жители Мерилона спрашивали себя, не шевелится ли этот почти забытый дух в своем тысячелетнем сне. Не кончается ли его сон и не видит ли он в нем падение еще одного зачарованного королевства?

— Это будет смертельный бой, — мрачно говорил людям Джорам. — Враги намерены уничтожить всю нашу расу, разбить нас окончательно. Мы видели доказательство тому в бессмысленном нападении на безоружных людей на Поле Доблести. У них нет милосердия. У нас тоже его не будет.

Он помолчал. Тишина, опустившаяся на толпу, стала глубже, пока людям не начало казаться, что они просто тонут в ней. Глядя на них с платформы над гробницей, Джорам медленно произнес, подчеркивая каждое слово:

— Они должны умереть все до единого.

Люди проводили Джорама молчанием и тотчас же вернулись к своим делам: женщины готовились к битве вместе с мужчинами; старики и немощные присматривали за детьми, многим из которых предстояло осиротеть, прежде чем ночь снова опустится на Тимхаллан.

— Лучше драться, — сказал отец Мосии своей жене, — чем умереть.

Призвали Мастеров войны, которые прибыли в Мерилон по Коридорам со всех сторон света. Под их руководством мирные жители, включая полевых магов, получали краткие наставления насчет того, как бороться с врагами при помощи собственных каталистов.

Родители Мосии заняли место рядом с отцом Толбаном, священником, много лет прослужившим в деревне Уолрен. По своему возрасту согбенный, иссохший каталист мог бы остаться вместе с детьми, но он настоял на том, чтобы пойти в бой вместе со своей паствой.

— Я не сделал за всю свою жизнь ничего стоящего, — сказал он Якобиасу. — Мне нечем было гордиться. Так дайте же мне повод для гордости!

Хотя за городскими стенами стояла мгла, Мерилон был ярко освещен. Под куполом словно день стоял — жуткий, полный страха день, солнцем которого стало горнило кузни. Прон-альбан торопливо создали место для работы кузнеца. Он вместе со своими сыновьями и подмастерьями, как и Мосия, трудился, чиня оружие, пострадавшее в прошлом бою, или изготавливал новое. Хотя в Мерилоне многие смотрели на чародеев со страхом как на сторонников Темного искусства Техники, горожане все же подавили свой страх и помогали чем могли.

Телдары ухаживали за ранеными, хоронили мертвых и спешно расширяли госпитали и погребальные катакомбы. Друиды понимали, что, когда завтра ночью поднимется луна, им потребуется много больничных коек... и могил.

Нижний город был наполнен людьми. Мастера войны прибывали со всего Тимхаллана, от Купели шли каталисты, из Внешних земель — беженцы, скрывавшиеся от безымянного ужаса. Улицы были так забиты, что с трудом удавалось пробираться по ним или над ними. Кафе и таверны были оккупированы университетскими студентами, которые распевали боевые песни, предвкушая славу в бою. Дуук-тсарит продвигались сквозь толпу, как олицетворение самой смерти, наводя порядок, пресекая панику и молча сметая с дороги студентов, которые пытались поупражняться в заклинаниях, нанося этим больше вреда самим себе, чем врагу.

Верхний город тоже не спал. Как и полевые маги, вельможи также готовились к бою. Супруги некоторых собирались сражаться вместе с мужьями. Но чаще знатные женщины открывали двери своих домов для беженцев или занимались ранеными. Можно было увидеть графинь, которые собственными руками готовили отвары из целебных трав. Герцогини играли с крестьянскими детишками, чтобы те не мешали родителям готовиться к войне.

Джорам присматривал за всем. Везде, где он появлялся, его радостно приветствовали как спасителя. Приняв за правду ту полу романтическую историю, которую принц сплел вокруг истинного происхождения Джорама, люди разукрасили ее еще пышнее, так что она изменилась почти до неузнаваемости. Джорам пытался протестовать, но принц остановил его.

— Людям сейчас нужен герой — красавец-король, который поведет их на битву со сверкающим мечом в руке. Даже епископ Ванье не осмеливается разоблачить тебя. А что ты собираешься им дать? — презрительно спросил Гаральд. — Мертвого с оружием Темного искусства, который собирается принести погибель миру? Выиграй эту битву, изгони врага из нашего мира. Докажи, что Пророчество лживо! А вот тогда рассказывай народу правду, если не можешь иначе.

Джорам неохотно с ним согласился. Гаральд наверняка знает, что правильно. «Я могу позволить себе быть честным, — сказал ему однажды принц. — Ты — нет».

«Он прав, действительно не могу, — думал Джорам. — Особенно когда на весах тысячи зависящих от меня жизней. „Правда сделает тебя свободным“, — повторял он с горечью сам себе. — Похоже, мне всю жизнь придется проходить в кандалах».

Была почти полночь. Джорам одиноко бродил по саду около дома лорда Самуэлса. Оставив город, он снова вернулся по настоянию отца Сарьона, чтобы отдохнуть перед завтрашним днем.

Он мог бы переехать в хрустальный дворец. Глянув вверх сквозь листья миртового дерева, он увидел дворец, нависавший над ним, как темная звезда. Огни в нем погасли, и он был едва виден в бледном свете молодой луны.

Тряхнув головой, Джорам быстро отвел взгляд. Не надо было сюда возвращаться. С дворцом связано слишком много горьких воспоминаний. Здесь он впервые увидел свою мертвую мать. Здесь услышал историю о смерти ребенка Анджи. Здесь он считал себя безымянным, покинутым, ненужным.

Безымянным...

— Если бы по милости Олмина так и было!

Постояв под засыпанными снегом ветвями сирени, Джорам прислонился к стволу, не замечая холодной воды, которая капала с листьев ему за шиворот.

— Лучше быть безымянным, чем иметь слишком много имен.

Гамалиэль. Господня награда. Это имя никак не уходило из головы, память об отце преследовала его. Он до сих пор видел глаза старика... Осознав, что его бьет крупная дрожь, Джорам снова зашагал, пытаясь согреться.

Наконец дождь прекратился. Несколько Сиф-ханар, нынче вечером прибывших по Коридорам из других городов-государств, прекратили потоп. Некоторые вельможи требовали, чтобы маги немедленно превратили погоду в весеннюю, но принц Гаральд воспротивился. Сиф-ханар будут нужны в предстоящей битве. Они смогут остановить дождь и поддерживать этой ночью в Мерилоне умеренную погоду, но не больше. Знать ворчала, но Джорам, их император, был согласен с принцем, и вельможи с этим ничего не могли поделать.

Правда, Джорам полагал, что в будущем ему еще придется столкнуться с такими спорами. Он споткнулся и почувствовал внезапно, что страшно устал. Ночь после битвы он проспал, мучаясь кошмарными снами о двух мирах, из которых ни один не желал его принять таким, какой он есть.

«И мне ни один из них не нужен, — устало признался он себе. — Оба они меня предали. В обоих нет для меня ничего, кроме лжи, обмана и предательства.

Я не хочу быть императором, — решительно сказал он самому себе. — Когда все это кончится, я отдам Мерилон принцу Гаральду, и пусть правит. Он хороший человек, он сможет сделать его куда лучше прежнего».

Но сделает ли? Пусть принц благороден и честен, он — Альбанара, рожденный с магическими способностями, необходимыми правителю. Он приучен к дипломатии и компромиссам, он наслаждается придворными интригами. Перемены, если они и произойдут, наступят не скоро.

«Мне все равно, — думал Джорам. — Я уйду. Заберу с собой Гвендолин и отца Сарьона, и мы будем спокойно жить где-нибудь в таком месте, где никому не будет дела до того, как меня зовут».

Мрачно шагая по саду в надежде утомить себя настолько, чтобы свалиться и уснуть без сновидений, Джорам в конце концов подошел к дому. Услышав голоса, он взглянул на окна.

Он стоял перед внешней лестницей, которая вела в спальню Гвендолин. Одетая в розовую ночную рубашку с летящими рукавами, его жена сидела в кресле перед туалетным столиком, а Мэри расчесывала ее прекрасные длинные волосы. Гвендолин все время оживленно разговаривала с мертвым графом и еще несколькими покойниками, которые, похоже, присоединились к их компании.

Лорд Самуэлс и леди Розамунда тоже находились в комнате дочери. Именно их голоса и привлекли внимание Джорама. Они стояли почти у окна и разговаривали с женщиной, в которой Джорам узнал Телдару, лечившую отца Сарьона, когда тот заболел в доме лорда Самуэлса.

Стараясь, чтобы ни единый лучик света из окна не упал на него, Джорам подкрался по мокрой листве к дому и, спрятавшись в тени сада, подобрался поближе к окну, чтобы подслушать разговор.

— Значит, вы ничем не можете ей помочь? — умоляюще спрашивала леди Розамунда.

— Боюсь, нет, миледи, — прямо отвечала Телдара. — За свою жизнь я повидала множество форм безумия, но ничего подобного не встречала. Если это, конечно, безумие, в чем я лично сомневаюсь.

Покачав головой, друидесса начала рыться среди пакетиков с порошками и связок трав, которые держала в большом деревянном ларце, послушно парившем в воздухе рядом с ней.

— То есть как это — не безумие? — спросил лорд Самуэлс. — Она разговаривает с мертвым графом, несет какую-то чушь о мышах на чердаке...

— Безумие — это состояние, в которое впадает человек против своей воли, — ответила Телдара, сурово глядя на лорда Самуэлса. — Иногда оно возникает от расстройства гармонии тела, иногда — от разлада в душе. И я скажу вам, милорд и миледи, что с вашей дочерью все в порядке. Если она разговаривает с мертвыми, так только потому, что предпочитает их общество компании живых. Насколько я поняла, некоторые живые так с ней обходились, что винить ее за такое поведение я бы не стала.

Перебрав и снова уложив снадобья в соответствии с одной ей ведомым порядком, Телдара приказала плащу опуститься на ее плечи.

— Я возвращаюсь в госпиталь ухаживать за раненными в этой ужасной битве, — сказала она, когда слуга помог ей одеться. — Вам повезло, что я была рядом по другому вызову, иначе у меня вообще не оказалось бы времени к вам заглянуть. От меня сегодня зависит жизнь слишком многих.

— Мы так благодарны вам, — сказала леди Розамунда, сжимая пальцы, — но я не понимаю! Неужели нельзя сделать хоть что-нибудь?

Они проводили Телдару до самых дверей опочивальни Гвендолин, и Джорам, подойдя поближе, вынужден был прижаться лицом к стеклу, чтобы услышать ответ друидессы. Он мог бы этого и не делать, потому как та ответила громко и четко.

— Госпожа, — сказала она, поднимая палец, как древко знамени, на котором начертаны ее слова. — Ваша дочь сама выбирает, с кем и где ей быть. Она всю жизнь может так провести. А завтра вдруг решит, что больше так жить не хочет. Я не могу ничего сказать и не могу вынудить ее выйти из мира мертвых и вернуться в этот, который не кажется мне лучше того. А теперь мне надо вернуться к тем, кому я на самом деле нужна. Если хотите моего совета, то сделайте так, как просит ваша дочь: повесьте портрет графа как-его-бишь-там на стену и купите кошку.

Широко открылся Коридор, втянув друидессу одним глотком. Лорд Самуэлс и его жена уныло проводили ее взглядом. Апатично повернувшись, они посмотрели в опочивальню, где Мэри продолжала убеждать Гвендолин лечь в постель. Но дочь, откровенно игнорируя каталистку, продолжала разговаривать с незримыми собеседниками.

— Друзья мои, вы так взволнованы! Я не понимаю почему. Вы говорите, что завтра утром произойдут ужасные вещи. Но все страшные вещи всегда случаются завтра утром. Так что же особенного в нынешней ночи? Но я посижу с вами, если вы считаете, что это поможет... А теперь, граф Девон, расскажите-ка побольше о мышах. Вы говорите, они мертвы, но ни следа крови...

— Дохлые мыши! — воскликнула леди Розамунда. — В каком мире она живет!

Лорд Самуэлс обнял жену и увел ее из комнаты дочери. Мэри осталась с подопечной, сидя в кресле рядом с ее постелью. Гвендолин устроилась среди подушек, разговаривая неведомо с кем.

Хотя Джорам промерз до костей, он остался в темном саду, прижав лицо к стеклу.

«Единственный дар, который ты можешь ей принести, — это печаль...»

Слова каталиста горестно прозвучали в его душе. Когда-то давным-давно Джорам мечтал о том, чтобы стать бароном. Он был уверен в том, что если получит богатство и славу, то в его жизни все наладится. Теперь он стал императором Мерилона. У него было богатство, но на что его тратить? А то, что считал единственной ценностью в своей жизни, он не сохранил. Ну что ж, теперь у него есть власть, и он воспользуется ею в этой войне, которая бесчисленному количеству людей будет стоить жизни.

Мертвые тела в опаленной траве...

Крохотные трупики мышей на чердаке...

«Моя вина! Моя вина! Пророчество вот-вот свершится, что бы я ни предпринимал! Может, тут и нельзя сделать ничего, чтобы его остановить. Может, и выбора-то у меня нет. Может, меня просто неумолимо влечет к краю пропасти...»

— Будь ты проклят! — крикнул он в ночи бесстрастным небесам. — Почему ты сделал это со мной?

В ярости он ударил кулаком по стволу молодой елочки.

— Ой! — послышался вскрик.

С болезненным стоном елка рухнула. Дрожа ветвями и шурша хвоей, она, причитая, лежала у ног Джорама.

ГЛАВА ВТОРАЯ СИМКИНОВА КОРА

— Ты что! — задыхаясь от негодования, говорила елка. — Ты же убил меня!

Вокруг елки воздух замерцал, и дерево превратилось в растянувшегося на земле Симкина. Держась за живот, он катался по опавшим листьям весь расхристанный, растрепанный, с листьями в волосах и с оранжевым шелковым платком на шее.

— Симкин! Извини! — подавляя неудержимое желание расхохотаться, сказал Джорам, помогая молодому человеку подняться. Тот встал, пошатываясь. — Прости. Я... я не знал, что дерево... это ты.

Джорам все-таки хихикнул. Услышав в собственном смешке истерическую нотку, он с усилием взял себя в руки. Однако губы его дрогнули в усмешке, когда он помогал Симкину, согнувшемуся в три погибели, неуверенно державшемуся на дрожащих ногах, войти в дом.

— Олмин благословенный! — воскликнула леди Розамунда, встретив их в прихожей. — Что случилось? Симкин! Что с тобой? А Телдара только что ушла!

Жалостно сопя, Симкин посмотрел на леди Розамунду страдальческим взглядом, прошептал: «Бренди», — и рухнул на пол. Он был в обмороке.

Джорам, Мосия и принц Гаральд внесли бесчувственного Симкина в гостиную. Леди Розамунда, беспомощно всплескивая руками, поспешила за ними, растерянно зовя Мэри и криками подняв на ноги весь дом.

— Что с ним? — спросил Гаральд, довольно бесцеремонно сгружая Симкина на софу.

— Я его стукнул, — мрачно ответил Джорам.

— Давно пора! — пробормотал Мосия.

— Я не хотел. Он стоял в саду, прикинувшись...

— Ох! — простонал Симкин, запрокинув голову и забросив за нее руку. — Я умираю, боги, я умираю!

— Да не умираешь ты! — с отвращением сказал Гаральд, склонившись над пациентом. — Тебе просто хорошенько двинули под дых. Скоро оправишься.

Слабым движением руки отстранив принца, Симкин поманил к себе Джорама.

— Я прощаю тебя! — пробормотал жалобным голосом Симкин, глотая воздух, как только что вытащенная из воды форель. — В конце концов, что значит убийство между друзьями-то? — Он обвел комнату туманным взглядом. — Дорогая леди! Леди Розамунда! Где вы? Взор мой туманится. Я не вижу вас! Я умираю!

Он протянул руку к леди Розамунде, которая стояла рядом. Неуверенно переведя взгляд с принца Гаральда на мужа, леди Розамунда взяла Симкина за руку.

— Ах! — выдохнул он, кладя ее руку себе на лоб. — Как же славно уйти на небеса, чувствуя на своем лбу нежное прикосновение женской руки! Будьте благословенны, леди Розамунда. Мое последнее «прости»... за то, что своим мертвым телом... я осквернил вашу гостиную. Прощайте.

Глаза его закрылись, голова запрокинулась.

— Бог мой! — Леди Розамунда страшно побледнела, выронив руку молодого человека.

Вновь открыв глаза, Симкин поднял голову.

— Не беспокойтесь... о последнем долге. — Он снова схватил леди Розамунду за руку. — Не надо. Я жил... как святой... Скорее всего... меня канонизируют... Прощайте.

Глаза его закатились. Голова в очередной раз упала. Рука обмякла.

— Я принесла бренди, миледи, — тихо сказала Мэри, входя в комнату.

Один глаз Симкина приоткрылся. Рука дрогнула. Из глубины подушек послышался слабый голос:

— Мерилонский... или импортный?

— Ну и удар, скажу вам! — с чувством, говорил Симкин часом позже. — Стою себе в саду, дышу чудным вечерним воздухом, и тут тебе — бац! Без всякого предупреждения лупят под дых!

Накрытый шелковой шалью самой леди Розамунды, с четвертым стаканом бренди — импортного — в руке, Симкин восседал среди бесчисленных подушек, видимо, уже не стоящий во вратах смерти.

— Я ведь уже извинился, — сказал Джорам, даже не пытаясь скрыть улыбку, светившуюся в его задумчивых глазах. С покаянным видом он посмотрел на свою руку, костяшки пальцев которой были разбиты в кровь о кору дерева. — Я, между прочим, сам ударился.

— Ну, можно сказать, что внешне я задубелый, но нежный внутри, — ответил Симкин, отпив бренди.

Джорам рассмеялся, и это было так неожиданно, что отец Сарьон, выйдя из комнаты, где находилась Гвендолин, изумленно уставился на друга. Ему показалось, что сейчас, когда Джорам сидит в кресле рядом с софой, на которой вольно разлегся Симкин, он впервые забыл о своих бедах и наконец успокоился душой.

— Прости шуту грехи его, — прошептал каталист, никак не в силах отделаться от привычки обращаться к божеству, в которое он уже не верил.

— И я принял твои извинения, милый мальчик, — сказал Симкин и погладил Джорама по колену. — Но все равно двинул ты меня круто, — добавил он и поморщился, утешив себя очередным глотком бренди. — Особенно если учесть, что я пришел с добрыми вестями для тебя!

— Какими именно? — с нарочитым безразличием спросил Джорам, подмигивая принцу Гаральду, который с бесконечной выдержкой покачал головой и пожал плечами.

Сейчас было очень поздно или, можно сказать, очень рано, смотря откуда вести отсчет. Леди Розамунда, уставшая от дневных огорчений, отправилась в постель в сопровождении Мэри. Лорд Самуэлс предложил мужчинам собраться в гостиной, где лежал Симкин (чтобы пострадавшему не пришлось подниматься), и, выпив бренди, всем отправиться спать, отрешившись от мыслей о том, что может им всем принести завтрашнее утро.

— Так что за новости? — повторил Джорам, чувствуя, как бренди согревает ему кровь, точно так же как огонь очага — тело. Сон медленно овладевал им, опускал на веки мягкие руки, шептал утешительные слова.

— Я нашел способ исцелить Гвендолин, — заявил Симкин.

Джорам мгновенно выпрямился, пролив бренди.

— Это не смешно, Симкин! — тихо сказал он.

— А я и не собирался никого смешить...

— Лучше не продолжай, Симкин, — сурово перебил его принц Гаральд, переводя взгляд с Джорама на лорда Самуэлса, который дрожащей рукой отставил прочь свой стакан с бренди. — Я как раз хотел предложить, чтобы мы отправились отдохнуть. Кое-кто уже спит, — он глянул на уснувшего в кресле Мосию.

— Я совершенно серьезен! — обиженно ответил Симкин.

Терпение Гаральда лопнуло.

— Мы долго терпели твои выходки. Отец, вы не...

— Это не выходка!

Отбросив покрывало, Симкин сел на софе. Хотя отвечал он Гаральду, он не смотрел на принца. Его взгляд, странный, полусерьезный-полунасмешливый, был прикован к Джораму, словно говорил ему: попробуй только мне не поверить!

— Тогда объяснись, — коротко сказал Джорам, вертя в руке стакан.

— Гвендолин разговаривает с мертвыми. Она явно потомок древних некромантов. — Симкин поерзал, пересев в более удобное положение. — По чистой случайности мой братишка Нат — или Нэйт? — тоже страдал от похожей болезни. Он разговаривал с призрачными дамами и вампирессами по ночам, доставляя моей матери кучу беспокойств, если не учитывать постоянных пробуждений из-за звона цепей, щелканья кнута и жутких воплей и завываний. Или это тетушка Бетси и дядюшка Эрнст тогда проводили у нас медовый месяц? Короче, — спохватился Симкин, видя, как мрачнеет Джорам, — один из соседей предложил нам отвести бедняжку Ната... Нэйта? Ната, — пробормотал он, — я уверен, что Ната... О чем бишь я? Ах, да! Как бы его там ни звали, мы отвели нашего озорника в Храм некромантов.

Джорам, нарочито уставившийся в свой стакан и лишь краем уха слушавший Симкина, теперь посмотрел на него в упор.

— Что ты сказал?

— Ну вот, никто меня не слушает, — горестно пожаловался Симкин. — Я говорил, что мы отвели Ната в Храм некромантов. Он расположен над Купелью на самой вершине горы. Конечно, он давно в запустении. Но некогда он был сердцем ордена некромантов. Я слышал, что мертвые сходились туда со всех сторон, чтобы обменяться сплетнями.

Не слушая Симкина, Джорам посмотрел на отца Сарьона. В его темных глазах вспыхнула надежда, причем с такой силой, что каталист возненавидел себя за то, что ему придется потушить это пламя.

— Выбрось это из головы, сын мой, — неохотно ответил он. — Да, храм стоит там, но от него остались одни колонны да полуразрушенные стены. Далее алтарь разбит.

— И что? — настороженно подался вперед Джорам.

— Дай мне закончить! — с непривычной суровостью сказал Сарьон. — Он превратился в дурное, оскверненное место. Каталисты пытались восстановить его чистоту, но, судя по записям и жутким рассказам, их обратили в бегство. Хуже того, некоторые вообще не вернулись! В конце концов епископ объявил это место проклятым и запретным.

Джорам отмахнулся от его слов.

— Храм стоит над Купелью, над Источником Жизни, средоточием магии в этом мире! Наверняка его сила когда-то была велика.

— Вот именно — когда-то! — подчеркнул Сарьон. Он положил руку на плечо Джорама, чувствуя, как тот все сильнее волнуется. — Сын мой, — горячо заговорил он, — я все отдал бы за то, чтобы сказать: да, это святое и древнее место, Гвендолин найдет там помощь, которая ей так нужна. Но я не могу этого сказать! Если там и была сила, она угасла вместе с некромантами!

— И теперь некромантка вернулась! — Ласково, но твердо Джорам отстранил руку каталиста.

— Необученная! — уныло возразил Сарьон. — И, прости меня, Джорам, безумная!

— Говорят, это страшное место, — медленно сказал лорд Самуэлс, и в глазах его отразилась надежда Джорама. — Но должен согласиться, что это звучит обнадеживающе. Мы можем попросить Дуук-тсарит о защите!

— Нет-нет! — покачал головой Симкин. — Боюсь, этого никак нельзя. Эти жуткие колдуны страшнее самих призраков. Джорам и Гвен должны идти одни, ну, может, с нашим лысым святым отцом, который может помочь в случае, если какие темные силы на них полезут. Уверяю вас, все будет в порядке. Так и с беднягой Нэйтом случилось. Он полностью исцелился. — Симкин громко вздохнул. — По крайней мере, мы полагали, что исцелился, но точно так и не узнали. Он плясал на радостях среди камней и тут поскользнулся и упал с горы!

Отерев глаза оранжевым шелком, Симкин мужественно попытался справиться со слезами.

— Не утешайте меня, — срывающимся голосом проговорил он. — Все в порядке. Я выдержу. Вам надо попасть туда в полдень, когда солнце стоит точно над горой.

— Джорам, я категорически против! — вмешался Са-рьон. — Опасность состоит в...

— Фу ты, ну ты! — фыркнул Симкин, откидываясь на кушетку и зевая. — В конце концов, у Джорама есть Темный Меч для защиты.

— Конечно! Темный Меч! — с триумфом глянул на каталиста Джорам. — Если в этом месте и живет черная магия, отец, то Темный Меч защитит нас!

— Вот именно. Отправляйся завтра, перед битвой, — повторил Симкин, небрежно поигрывая стаканом.

— А почему именно завтра? — с подозрением спросил Джорам.

Симкин пожал плечами.

— Не без причины. Если Гвен все же избавится от мышей у себя на чердаке — только не обижайся, мой мальчик, — то она сумеет установить контакт с умершими. Мертвые могут помочь нам в предстоящем противостоянии. К тому же подумай, Джорам, с какой радостью в душе ты отправишься в бой, зная, что по возвращении тебя встретит любящая жена, которая, скажем так, не будет опрокидывать шкафчики.

Джорам закусил губу, чтобы не перебить эту тираду. На лице его отражалась мучительная борьба. Никто не говорил ни слова, и комната наполнилась нервным, беспокойным молчанием, полным невысказанных слов.

Сдвинув брови и пристально глядя на Симкина, принц Гаральд открыл было рот, затем передумал и промолчал. Сарьон понимал, что именно хочет сказать принц, он и сам едва удерживался от того, чтобы не задать вслух вопрос, крутящийся у него в голове: что за игру ведет Симкин? Каковы ставки? И прежде всего, что за карты он прячет в рукаве?

Но как бы принцу ни хотелось задать вопрос, он все же промолчал. Это было частным делом не только Джорама, но и отца несчастной девушки. Принцу очень хотелось напомнить Джораму его обязанности как императора, его долг перед народом, но, как и отец Сарьон, Гаральд, знал, что Джорам не посчитается ни с чем, чтобы исцелить жену и искупить свою вину.

Каталист посмотрел на лорда Самуэлса. Тот сидел с нарочито бесстрастным лицом, судорожно сжимая непочатый стакан бренди.

Угадав мысли милорда, Сарьон не удивился, когда тот поднял голову и наконец нарушил молчание.

— Похоже, вы что-то знаете об этом месте, отец Сарьон. Вы уверены, что там опасно?

— Более чем, — горячо ответил Сарьон. Он понимал, о чем сейчас спросит лорд Самуэлс, и уже готов был отвечать.

— Есть ли... надежда? — спросил милорд. Губы его дрожали.

«Никакой», — хотел ответить Сарьон. Чувствуя кожей упорный, жесткий взгляд Джорама, он хотел произнести это слово твердо, верил он в это или нет.

Но только каталист открыл рот, чтобы холодной логикой разбить все их надежды, как его охватило странное чувство. Как только он попытался заговорить, у него вдруг распухло горло, в легких не осталось воздуха. Пугающее ощущение, что он превращается в камень, опять вернулось к нему. Но на сей раз никто не налагал на него заклятия. У Сарьона сложилось ощущение, что его схватила огромная невидимая рука, сжала и начала выдавливать из него ложь.

— Значит, есть надежда, отец! — сказал Джорам, не сводя пристального взгляда с лица Сарьона. — Ты не можешь этого отрицать! Я ясно это вижу!

Каталист умоляющим взглядом уставился на него и даже издал какой-то сдавленный звук, но было слишком поздно.

— Я иду, — решительно сказал Джорам. — Если вы с леди Розамундой согласны, милорд, — запоздало добавил он, услышав судорожный вздох лорда Самуэлса.

Лорд колебался. Голос его не слушался. Но когда он заговорил, речь его была полна спокойного достоинства.

— Моя дочь существует сейчас среди мертвых. Хуже, чем сейчас, ей не будет — разве что она присоединится к ним, так сказать, физически. Прошу прощения, но я должен переговорить с женой. — Поклонившись, он поспешно покинул комнату.

— Тогда решено, — сказал Джорам, вставая. Карие его глаза горели внутренним пламенем. Темные линии страдания и горя на лице разгладились. — Вы идете с нами, отец?

Можно было не спрашивать. Жизнь Сарьона была связана с Джорамом — это случилось в тот самый момент, как он взял на руки крохотное, обреченное на смерть дитя... Невидимая гигантская рука отпустила каталиста. Это было так неожиданно, что он инстинктивно вздохнул, потрясенный небывалым ощущением, и только и смог, что кивнуть в ответ.

— Завтра, — в третий раз повторил Симкин. — В полдень.

Для принца Гаральда это было уже слишком. Он больше не мог молчать. Бросив на Симкина острый взгляд, он встал и остановил уже готового покинуть комнату Джорама.

— Ты имеешь полное право сказать мне, чтобы я не лез в это дело.

— Тогда не лезь, — холодно сказал Джорам.

— Боюсь, придется, — сурово продолжал Гаральд. — Должен напомнить тебе, Джорам, что у тебя есть долг перед твоим миром. Мы завтра идем на войну! Я прошу тебя подумать!

Еле заметная ухмылка искривила губы Джорама.

— Этот мир может катиться к... — начал он.

— И Пророчество исполнится, — закончил Гаральд.

Удар попал в цель. Джорам резко втянул воздух, лицо залила краска, карие глаза вспыхнули. Он снова пугающе напомнил Сарьону того юнца, который выковал Темный Меч. Сарьон хотел было вмешаться, опасаясь, что Джорам ударит принца, но покончил с этим делом Симкин.

— Слушайте, если вы собираетесь драться, то в другом месте, ладно? — Он снова зевнул во весь рот. — День был ужасно утомительный, если не сказать, мучительный, и я страшно устал. Я приглушу свет. — Все огни в комнате замигали и погасли. Комната погрузилась в полумрак, освещаемая лишь мерцающими углями затухающего камина. — Пожалуйста, звените саблями потише.

Откуда-то возник оранжевый ночной колпак, проплыл по воздуху и опустился на голову Симкина. Уютно свернувшись среди подушек, молодой человек тут же уснул.

Резко отвернувшись, Джорам пошел к дверям.

Гаральд немного постоял, глядя в спину Джораму. Он явно хотел что-то сказать, но никак не мог решиться. Он посмотрел на отца Сарьона, который нетерпеливо махнул рукой. Тогда Гаральд все же поспешил за Джорамом и преградил ему дорогу к двери.

— Прости за то, что я продолжаю эту тему. Могу только представить, как это мучает тебя каждый день.

Положив руку на плечо принца, Джорам попытался было его отпихнуть.

— Джорам, послушай! — настаивал Гаральд, и Джорам остановился, услышав в его голосе заботу и сочувствие, которые подействовали на него куда сильнее, чем дружеская рука на плече. — Подумай об этом как следует! — продолжал принц. — Почему вдруг Симкина так стало заботить состояние Гвен или твое, а? Он же никогда ни о ком не заботился. Так что же он так настаивает, чтобы ты пошел туда завтра утром?

— Он всегда такой! — нетерпеливо сказал Джорам. — Он и прежде мне помогал. Может, даже жизнь мне спас...

— Джорам, — решительно перебил его принц. — Это может оказаться ловушкой. Там вас не только призраки могут поджидать. Подумай об этом. Я весь день об этом размышлял. Как Симкин мог понять речь врагов? Это невозможно даже благодаря одному из его «талантов»! Как он мог понять, о чем ему говорят, если только ему не сказали, что именно он должен говорить?

В зале было темно. Прежде чем уйти спать, слуги приглушили все магические огни. Шары в затянутых паутиной углах светились холодным белым огнем, от чего становились похожими на звезды, которые некогда, словно светлячки, летали по дому, а потом попались в сети домашних пауков. Вдалеке — похоже, в маленькой столовой — послышался глухой удар, потом треск. Отец Сарьон подумал, уж не бродит ли снова по дому несчастный граф Девон.

Джорам до сих пор ничего не ответил. Сарьон смотрел на его лицо, бледное и холодное, словно луна, и по его задумчивому выражению мог сказать, что последние доводы, по крайней мере, возымели хоть какое-то действие. Принц Гаральд, тоже заметив это, счел разумным уйти.

И Сарьон не сказал ни слова. Он должен был признаться себе, что боится заговорить. По-прежнему выбитый из колеи недавним испытанием, каталист не осмеливался сделать хоть что-нибудь, чтобы не допустить еще большей ошибки. Он мог только надеяться, что зерно сомнения, которое заронил Гаральд в душу Джорама, пустит корни и разрастется.

Оно, похоже, упало на плодородную почву. Тяжело вздохнув, Джорам уже хотел было вернуться, когда из недр подушек послышался приглушенный и чуть заплетающийся голос:

— Доверься своему шуту...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ПАДЕНИЕ

В особняке лорда Самуэлса, как почти во всех домах знати и среднего класса Тимхаллана, была домашняя часовня. Хотя все подобные часовни были в целом похожи, некоторые все же сильно отличались от остальных, но не высотой сводов и наличием или отсутствием полированного розового дерева. В некоторых домах часовня становилась сердцем жилища. Там все — хозяин и хозяйка, дети и слуги (перед Олмином ведь все равны) — ежедневно собирались для молитвы под предводительством домашнего каталиста. Эти часовни были полны Жизни. Дерево блестело от постоянного использования. Стеклянные витражные окна с символами Олмина и Девяти Таинств сверкали на утреннем солнце. По ночам часовни наполнялись мягким светом, льющимся из магических светильников. В их приглушенном сиянии душа отдыхала и хотелось тихо молиться и медитировать. В таком мирном, красивом месте легко было верить в Олмина. Легко было разговаривать с ним и слышать его ответы.

Покойный граф Девон, владевший этим домом до лорда Самуэлса, был человеком глубоко религиозным. При нем часовня была полна Жизни и света, но после его смерти, как и весь дом, пребывала в заброшенном состоянии. Мебель была затянута черными чехлами, витражные окна закрыты ставнями. Когда лорд Самуэлс въехал в дом, он открыл его внешнему миру, но часовня осталась закрытой. Он избегал ее из-за гнева и горечи утраты любимой дочери. Лорд Самуэлс был не из тех людей, что грозят Олмину кулаком и клянутся, что никогда не будут с ним разговаривать. Просто у него в душе что-то умерло. Когда слуги спросили его, не хочет ли он снова открыть часовню, лорд не раздумывая ответил: «А зачем?»

Потому резные двери из розового дерева были заперты, окна темны и безжизненны. Магическая печать, наложенная на дверь, была очень крепкой, и отцу Сарьону пришлось затратить немало мысленных усилий, чтобы снять ее. Наконец ему это удалось, но он ослаб настолько, что, войдя, упал на ближайшую скамью. Он не привык тратить столько собственной Жизни.

Скамьи были покрыты толстым слоем пыли, полы тоже. Вообще все в часовне было покрыто непонятно откуда взявшейся пылью. Поднеся поближе к ней маленький шар магического света, Сарьон увидел, что она красноватая и пахнет чем-то сладким. Аналитический разум каталиста сразу же заработал, радуясь этому пустячному делу, чтобы отвлечься чем-нибудь и избавиться от напряжения. Высоко подняв шар, Сарьон едва мог различить деревянные потолочные балки у себя над головой. Он решил, что они были магическим образом сделаны из кедра. В отличие от остальных деревянных деталей часовни они оставались грубыми и неполированными, возможно, для усиления аромата. Значит, это древесная труха.

Решив эту проблему, Сарьон вздохнул и инстинктивно потер усталые глаза. Он тут же об этом пожалел, поскольку в них попала труха. Заморгав, он отер слезящиеся глаза рукавом.

«Надо пойти спать», — напомнил он себе. Он страшно устал и понимал — вспомнив последние предупреждения Телдары, — что не должен так неразумно тратить свою силу. Но он понимал и то, что уснуть не сможет. Он боялся заснуть. Страх медленно овладевал им, цепенящий, как то страшное заклинание, которое прежде превратило его плоть в камень. Все это началось вечером, когда у него возникло ощущение сдавливающей руки, что не дала ему остановить Джорама, удержать его от похода в храм.

Это было глупо, это было опасно. Нет надежды для Гвендолин. Некроманты исчезли. Да и будь они еще в этом мире, Сарьон сомневался, что они могли бы ей помочь. Он мог бы убедить в этом Джорама. Если бы они с Гаральдом действовали вместе, то, несомненно, сумели бы отговорить Джорама идти туда, рисковать собственной жизнью и жизнью своей жены.

Он не должен идти! Ни в коем случае!

Опустив голову на руку, лежавшую на спинке передней скамейки, Сарьон содрогнулся в приступе страха. Он попытался проанализировать свое состояние, как проанализировал состав пыли. Он попытался найти причину этого страха, чтобы разобраться с ним на рациональной основе. Но он не мог ее найти. Это был безликий, безымянный ужас, и чем сильнее каталист пытался вывести его на свет, тем темнее становилось у него на душе. Такое Сарьону приходилось переживать не впервые — он до сих пор не мог забыть тот страх, который испытал при первом цепенящем ударе заклинания, от которого его плоть стала медленно обращаться в камень.

Но все это было пустяком по сравнению с тем страхом, который сковывал его сейчас. Сарьон никогда не испытывал такого ощущения потери и отчаяния. Но когда первая волна ужаса начала спадать, душу его наполнили мир и радость. Он принял правильное решение, ведь он сам убедился, что его самопожертвование глубоко тронуло Джорама, что свет его любви разогнал тьму в душе юноши. Это сознание поддерживало каталиста в дни и ночи его бесконечного бдения. Хотя он не примирился с Богом, он нашел мир в себе самом.

Или так ему показалось. Темный Меч разрубил каменную плоть — и его покой тоже.

У Сарьона заболели руки, и, посмотрев вниз, он понял, что машинально, просто для устойчивости, вцепился в край скамьи. Он попытался успокоиться, но страх не ушел.

— Завтра битва, — пробормотал каталист себе под нос. — Слишком многое зависит от ее исхода! Наши жизни! Существование нашего мира! Какой ужас, если мы проиграем!

— Какой ужас, если вы победите.

Кто это сказал? Сарьон расслышал эти слова так четко, как будто говоривший стоял рядом с ним, но он мог поклясться, что был один. Дрожа, он огляделся по сторонам.

— Кто здесь? — дрожащим голосом произнес он.

Ответа не было. Может, он и не слышал ничего? В часовне не было ни души, да и во всем доме, наверное, все спят.

— Я просто устал, — сказал себе Сарьон, стирая рукавом капли холодного пота со лба. — Это все шутки воображения.

Он попытался встать, заставляя свое тело подняться, но оно не слушалось — все та же невидимая рука не пускала. А потом, поманив его, она указала ему, куда смотреть.

Сарьон как наяву увидел последствия битвы: все — все! — чужаки лежали мертвыми. Прон-альбан при помощи своей магии рыли огромную могилу. Тела, которые удалось собрать и которые не были растерзаны и сожраны кентаврами, стаскивали в нее, забрасывали землей. Все следы их существования — как отцов, мужей, братьев, друзей — были стерты с лица мира. Пройдет сто лет, и никто не будет о них помнить.

Но сам Тимхаллан не забудет. Ни дерево, ни травинка, ни цветок не вырастут на этой братской могиле — лишь сорняки и ядовитые травы. Они станут бичом этой земли. Их яд медленно и верно расползется по всему миру, и все в нем погибнет.

— Но есть ли выбор? — воскликнул Сарьон. — Смерть? Да, смерть! У нас нет выбора! Пророчество! Пророчество исполнилось! Ты не дал нам выбора!

Рука, державшая его, внезапно ослабила хватку, и Сарьон ощутил Присутствие. Необычайно мощное, Оно наполняло часовню так, что стены были готовы рухнуть. И в то же время Оно проникло во все мельчайшие частицы окружающего, вплоть до древесной трухи, падавшей с потолка. Оно было огнем и водой, Оно обжигало и успокаивало его. Он исполнился благоговейным трепетом и закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на своих ощущениях. Оно было любящим, и Сарьону захотелось опустить усталую голову на Его ладонь, моля о прощении.

О прощении за что?

За то, что все они — карты в огромной вселенской игре, в которую ради забавы играет единственный игрок?

За страдания и гонения, за то, что они очутились на краю пропасти?

Снова зазвучал суровый голос:

— Ты не понимаешь. Ты не можешь понять разума Божьего.

— Нет! — прошептал Сарьон. — Я не понимаю! И я больше не хочу быть твоей забавой. Я отвергаю тебя! Я отрекаюсь от тебя!

Сарьон с трудом поднялся и, спотыкаясь, вышел из часовни. Оказавшись снаружи, он захлопнул дверь и привалился к ней, судорожно дыша и всхлипывая. Но, стоя так и подпирая собой дверь, он понимал, что не сможет запереть Присутствие в часовне. Он больше не может отвергать его, как не может отвергать собственное бытие. Оно было повсюду. Вокруг него...

Внутри него...

Сарьон прижал руку к груди, как будто пытался защитить свое сердце.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ОКО НЕДРЕМАННОЕ

Сарьон отчаянно пытался выбраться из бездны, в которую он рухнул. Отвесные стены поднимались по обе стороны, заслоняя небо. Бурная река, бежавшая по дну ущелья, грозила поглотить его. Лозы оплелись вокруг его ног, деревья тянули к нему свои сучья-клешни, чтобы не дать ему выбраться. Он брел, одинокий и всеми покинутый, ища выход. И внезапно он увидел его! Расщелина в отвесной скальной стене, луч света и клочок залитого светом синего неба. Подъем показался ему легким, силы вернулись к нему. Он поспешил туда.

Поначалу это и правда оказалось легко, и вскоре дно пропасти осталось позади. К несчастью, синее небо не становилось ближе. Потом он осознал, что чем выше поднимается, тем круче становится скала. На стены стало труднее подниматься. Из пещер налетели черные нетопыри. Они набрасывались на него, вынуждая отцепиться от скалы, и он боялся полететь вниз, в ущелье. Но он держался из последних сил и наконец достиг вершины. Сделав отчаянный рывок, он выполз на край ущелья и уставился в огромное немигающее Око.

Прижавшись лицом к камням, Сарьон прикрыл голову, чтобы скрыться от Ока. Но он знал, что спрятаться ему не удастся нигде.

— Встань, каталист! — сказал голос.

Сарьон поднял голову. Рядом с ним стояло дерево. Запахнувшись в свои одежды, Сарьон полез в гущу ветвей и, прикрытый зеленой листвой, облегченно вздохнул. Око не сможет найти его здесь. Но только успел он об этом подумать, как листья побурели и начали один за другим осыпаться. Око снова нашло его. Затем под его ногой сломалась ветка, потом другая.

— Отец! — Кто-то тряс его за плечо, — Пора вставать.

Резко проснувшись, Сарьон схватился за чью-то руку, и земля ушла у него из-под ног. Подхватившие его руки были крепкими, и он с благодарностью держался за них. Рука, однако, отпустила его, и каталист упал на подушки, чувствуя, насколько он устал и истерзан — как будто на самом деле взбирался на утес.

Джорам подошел к окну и распахнул ставни. Холодный резкий свет белого солнца устремился в комнату, заставив Сарьона прищуриться.

— Который час? — спросил он.

— Час до полудня. Ты проспал все утро, а у нас сегодня много дел.

— Проспал? Я... прости, — сказал Сарьон, садясь. Голова кружилась. Он отвернулся от солнца. Неужели это и есть Око? И оно следит за ним?

Чушь какая! Это всего лишь сон.

Поднявшись, Сарьон умылся холодной водой и торопливо оделся, сознавая, что нетерпение Джорама растет. Он расхаживал по комнате со своим обычным суровым видом. Сарьон отметил, что Джорам одет по-дорожному. Поверх белых одежд был наброшен серый плащ. Хотя Сарьон и не видел Темного Меча, он знал, что Джорам скрывает его на спине.

— Значит, ты все же решил идти в храм, — тихо сказал Сарьон. Сидя на краю постели, он стал надевать башмаки, и, когда наклонился, у него снова закружилась голова.

— Нечего было решать. Заранее было понятно, что я туда пойду. — Джорам заметил, что Сарьон отдыхает, ничего не делая. — Поспеши, каталист! — Он раздраженно показал рукой на свет, лившийся из окна. — Мы должны попасть туда к сегодняшнему полудню, не завтрашнему! Ты сказал, что пойдешь с нами. Ты вправду туда собирался? Или ты просто время тянешь, чтобы удержать меня?

— Я иду с тобой, — медленно проговорил Сарьон, поднимая взгляд на Джорама. — Ты мог бы и не спрашивать, сын мой. Разве я дал тебе повод усомниться во мне?

— Ты священник. Этого уже достаточно, — хмыкнул Джорам и направился к двери.

Встав на ноги, Сарьон последовал за ним.

— Джорам, что случилось? — спросил он, ласково прикоснувшись к рукаву его белого одеяния. — Ты на себя не похож!

— Я как никогда похож на себя нынче утром, каталист! — ответил Джорам, вырвав руку у Сарьона. Увидев встревоженный взгляд священника, Джорам помедлил, его суровое лицо смягчилось. Проведя рукой по густым черным волосам, он встряхнул головой. — Прости меня, отец, — со вздохом сказал он. — Я почти не спал. И, думаю, мне еще много ночей не спать. Я хочу одного: пойти в тот храм и найти спасение для Гвендолин! Ты готов?

— Да, и я понимаю, каково тебе, Джорам, — начал было Сарьон, — но...

Джорам нетерпеливо перебил его:

— Нет времени, отец! Мы должны найти Гвен и уйти, прежде чем Гаральд или кто еще из этих глупцов сумеет остановить меня!

Лицо его стало жестким. Сарьон уставился на Джорама, изумляясь этой перемене.

«Но почему это меня удивляет? — печально спросил он себя. — Я же видел, как все это развивалось. Я видел, как пламя кузницы разгоралось в его глазах. Как будто все эти годы, мучения и тяготы, научившие его состраданию, ушли без следа, и это его плоть превратилась в камень, не моя».

Пропасть, из которой Сарьон только что выбрался, снова разверзлась перед ним. Каждый шаг приближал его к краю. Но ведь должен же быть и обратный путь! Нужно обернуться, чтобы увидеть его!

Чья-то рука больно схватила его за плечо.

— Ты куда, каталист? Пора идти!

— Прошу тебя, подумай! — взмолился Сарьон. — Должен быть и иной путь, Джорам!

Пламя кузни вспыхнуло, опалив священника.

— У тебя есть выбор, отец, — язвительно ответил Джорам. — Идти со мной или остаться. Что выбираешь?

Выбор! Сарьон чуть не рассмеялся. Он видел тропку, уводящую от пропасти. Ее перегораживали камни, засыпавшие ее много лет назад. Уйти было некуда.

— Я иду, — сказал каталист, потупив голову.

Белое солнце впервые за много дней заливало светом дом лорда Самуэлса. Ослепительно яркое, отражаясь от поверхности тающего снега, оно не грело и не радовало. Сад казался восхитительным под белым покрывалом, но красота эта была смертельной. Растения замерзли и оделись коркой снега. Под весом льда отламывались толстые ветви деревьев. Гигантские стволы трескались пополам.

Несмотря на холодную погоду, люди заполнили улицу возле дома лорда Самуэлса, желая хоть краешком глаза увидеть Джорама, и спрашивали у тех, кто пришел раньше, нет ли новостей. Дом с самого рассвета начали посещать Мастера войны, ариэли, главы гильдий, Альбанара и прочие. Подготовка к войне шла полным ходом.

Внутри, в одном из бальных залов на верхнем этаже, поспешно переделанном в Военный зал, собрались лорд Самуэлс, принц, кардинал Радисовик, несколько представителей знати и Мастера войны.

Принц Гаральд, разложив на большом столе перед собой карты, объяснял свой план собравшимся предводителям. Он и не замечал, что в зале так же холодно, как на улице.

— Мы нанесем удар ночью, нападем с наступлением темноты, когда они уснут, и застигнем их врасплох. Мы должны будем показаться им продолжением жуткого кошмара, так что первыми вступят в дело Мастера иллюзий. Граф Марат, вы поведете своих людей сюда, — Гаральд показал на скопление палаток, изображение которых появилось под его пальцами. — А вы...

— Прошу прощения, принц Гаральд, — спокойным голосом перебил его граф Марат. — Ваши планы прекрасны, но наш предводитель — император. Я пришел сюда, чтобы обсудить с ним кое-какие проблемы. Где он?

Принц Гаральд быстро глянул на одного из Дуук-тсарит, который парил в углу. В ответ капюшон чуть шевельнулся. Нахмурившись, Гаральд снова повернулся к графу. Марат был не один. Многие другие из мерилонских Альбанара согласно кивали.

— Император не спал последние две ночи, — холодно продолжил принц Гаральд. — Поскольку я пытаюсь обсуждать с вами именно его план, я не думаю, что его присутствие здесь столь необходимо. Однако, — добавил он, видя, что граф готов возражать, — я послал за ним Мосию. Император придет сюда...

Его перебил стук в закрытую дверь Военного зала. Гаральд кивнул, и один из Дуук-тсарит снял магическую печать с дверей. Все повернулись к дверям, собравшиеся уже готовы были поклониться императору. Но это оказался только Мосия. Один.

— Где Джор... император? — спросил Гаральд.

— Он... он прислал меня с известием, — заикаясь, проговорил Мосия, быстро глянув на Гаральда.

— Он прислал меня с известием, ваше высочество, — поправил его кардинал Радисовик, но Мосия словно не услышал этих слов. Он продолжал пристально смотреть на принца Гаральда.

— Оно... хм... конфиденциальное, ваше высочество. — Он шевельнул рукой, показывая, чтобы принц отошел к окну.

Принц Гаральд выпрямился.

— Послание? — раздраженно бросил он. — Ты сказал ему, что он нам нужен не позже чем через полчаса? Он что... ладно. Извините, милорды.

Не глядя на вельмож, болтающих друг с другом, Мосия быстро подошел к большому стеклянному окну. Принц Гаральд и Самуэлс последовали за ним. Альбанара с подозрением следили за каждым их движением.

— Ваше высочество! — тихо сказал Мосия. — Уже почти полдень.

— Я не спрашивал, который час, — рявкнул Гаральд.

Затем, когда до него дошло, он внезапно замолчал, невольно посмотрев на магические стеклянные часы, стоявшие на каминной полке. Заточенное внутри них маленькое солнышко почти достигло зенита и ярко мерцало на вершине арки над крохотным миром.

— Проклятье! — тихо выругался принц, отвернувшись к окну и сцепив руки за спиной. — Я-то думал, что отговорил его идти!

— Возможно, он просто по саду прогуливается, — предположил лорд Самуэлс.

— Я смотрел! Там его нет! И отца Сарьона с Гвендолин тоже нет! — Подойдя к принцу Гаральду, Мосия сделал вид, что с интересом рассматривает сад. — Что еще хуже, — прошептал он, — Симкин тоже пропал!

— Лорд Самуэлс, допросите слуг, — тихо приказал Гаральд. — Спросите, не видел ли кто из них нынче утром Джорама или Сарьона. Постарайтесь это сделать без особого шума, — добавил он, но было слишком поздно.

Прежде чем он успел остановить его, растерянный лорд бросился через весь зал, зовя слуг. Собравшиеся смотрели на него, их лица на глазах мрачнели.

— Принц Гаральд! — громко крикнул граф Марат. — Я требую объяснений! Что происходит? Где император?

— Где император? — подхватили остальные его крик. Начался хаос, все заговорили разом, и никто никого не слушал.

— Тихо! — наконец взревел Гаральд, и суматоха улеглась. — По-вашему, нас эльфы одурачили, что ли? — сурово добавил он. — Мосия только что сказал мне, что супруга императора нынче утром очень плохо себя почувствовала и что он не желает ее покидать. Лорд Самуэлс только что послал слуг за Телдарами. Также лорд Самуэлс сказал, что завтрак подан. Предлагаю вам воспользоваться случаем и поесть. После завтрака император присоединится к нам. Милорды, прошу вас пройти туда. Слуги вас проводят. Я присоединюсь к вам через минуту.

Обменявшись мрачными взглядами и продолжая тихо переругиваться, вельможи и Мастера войны Мерилона медленно покинули комнату. Тех, кто намеревался остаться, колдуны принца Гаральда вежливо, но твердо выставили. Как только все ушли, принц сделал знак Дуук-тсарит запечатать дверь.

— Ждите снаружи, — приказал колдунам Гаральд. — Кроме лорда Самуэлса, никого не впускать.

Солнце сияло сквозь окна, заливая мраморный пол и освещая разложенные на столе карты. Все молчали. Радисовик вопросительно смотрел на принца, но Гаральд, перебирая карты, старательно избегал его взгляда. Мосия очень старался стоять и ждать спокойно, но все равно нервно переминался с ноги на ногу, вытирая о свою форму лучника вспотевшие ладони. Когда появился лорд Самуэлс, ведя за собой покрасневшую служанку, все вздохнули с облегчением.

Смущенная присутствием принца, служанка поначалу двух слов связать не могла. Так что Гаральду понадобилось несколько минут, чтобы своим обычным вежливым и ласковым обращением успокоить девушку и заставить ее отвечать на вопросы.

Да, она видела императора. Она меняла постели поутру, когда увидела, как Джорам в сером дорожном плаще вошел в комнату отца Сарьона. Чуть позже она заметила, как они оба выходят из комнаты и идут по коридору. Она слышала, как они разговаривали с леди Гвендолин. Да, император казался нервным и раздраженным, но ведь все в доме так же себя чувствуют. Она сама так встревожена, чудом не умерла от разрыва сердца. Да, теперь она припоминает, что отец Сарьон был очень взволнован. Он был очень бледен и шел так, словно его собирались изгнать за Грань. Еще утром она говорила повару, мол, страшные то были времена. Нет, она не может припомнить щеголеватого молодого человека с бородкой, которая ему так идет, и вообще он вчера столько ей наговорил, что она надеется никогда больше от него такого не услышать, иначе она не сдержится и скажет ему пару ласковых.

— Спасибо, милочка, — перебил ее принц Гаральд.

Поклонившись и искоса глянув на Мосию, девушка удалилась. Дуук-тсарит сразу же снова запечатали комнату.

— Что ж, дело ясное, — тяжело вздохнул Гаральд. — Джорам отправился к Храму, взяв с собой Гвен и отца Сарьона.

— Храм? Какой храм, ваше высочество? — спросил заинтересованный кардинал Радисовик.

— Храм некромантов.

— Да спасет их Олмин! — истово воскликнул кардинал, осенив себя знаком против зла.

— Простите, ваше святейшество, но мне кажется, что Олмина тут будет мало, — сказал Мосия. — Мне кажется, что и нам следует туда пойти. По-моему, это ловушка. Не так ли, ваше высочество?

— Не знаю! — отрезал Гаральд, мрачно расхаживая по комнате. — Симкинова басня о Нате или Нэйте — явное вранье, но настолько правдоподобное, что Джорам вполне мог этому поверить. И другие тоже, должен добавить. — Он глянул на лорда Самуэлса, который стоял в стороне, невидящими глазами глядя в сад.

— Если моя дочь некромантка, то только в этом Храме она может найти помощь! — с искаженным мукой лицом повернулся к принцу лорд. — Если мы совершим ошибку и вломимся туда, ваше высочество, мы можем все погубить.

— Или спасти их жизни! — возразил Мосия. — Мы можем попасть туда по Коридору, ваше высочество, просто проверим, все ли там в порядке! В конце концов, Симкин был с врагом!

— Я знаю! Знаю! Знаю! — нетерпеливо вскричал Гаральд, замахав руками. — Я знаю Симкина! Я знаю, что он продаст душу свою, Джорама, души всех в этом мире за что-нибудь вроде цыпленка или вареной картошки, если ему так захочется!

— В этом случае, — мягко сказал кардинал Радисовик, — Джорам в настоящей опасности. Возможно, Гаральд, Мосия прав...

В центре Военного зала неожиданно, как гром средь ясного неба, появилась черная фигура. Колдун Дуук-тсарит держал руки сцепленными перед собой, как и подобает. Он шевелил пальцами от напряжения, а голос его звучал еще более напряженно.

— Ваше высочество, враг выступил!

— Что? — изумленно воскликнул Гаральд. — Они уходят?

— Нет, ваше высочество. Они...

Яркая вспышка ослепила их. Огромное стеклянное окно лопнуло. Комнату засыпало разбитым стеклом. Со стен попадали картины, сами стены пошли трещинами. Огромная потолочная балка треснула и просела. Стены, потолок, само основание дома содрогнулись.

Близкие взрывы завершили послание колдуна, которое он так и не успел передать. Он лежал бездыханный, с осколками стекла в горле.

Мерилон атаковали.

Дом лорда Самуэлса содрогнулся в последний раз. Часы, которые выдержали первую ударную волну, упали с камина и разбились на сотни сверкающих осколков. Вырвавшись из заточения, крошечное солнышко закатилось под ковер. Маленький мир рухнул в пепел камина.

ГЛАВА ПЯТАЯ ХРАМ НЕКРОМАНТОВ

Храм некромантов занимал почетное место в этом мире — он стоял на самой вершине Купели, высочайшей горы Тимхаллана. Основание, на котором он был возведен, было магически выровнено, но казалось, что Храм не стоит прочно на скале, а балансирует на пике горы. Это, несомненно, было обманом зрения, и впечатление усиливалось тем, что Храм и сад занимали единственную ровную площадку на этой головокружительной высоте.

Согласно легенде, Храм некромантов был вылеплен из горного камня руками самих мертвых. Верхняя часть горы служила храму задней стеной, магически измененный пик, спиралью уходящий в облака, венчал крышу строения. Две боковые стены, восточная и западная, были пристроены к задней. Следуя природным очертаниям горы, они обе словно продолжали отвесные стены двух утесов. Сад епископа Ванье — который в ту пору называли вершиной горы — на самом деле находился в пяти сотнях футов ниже Храма.

За колоннадой выходящего на север портика открывался участок выровненной земли в форме круга. Выложенный брусчаткой узор на полу напоминал колесо. Десять дорожек представляли собой спицы, которые сходились от внешней дорожки к большому каменному алтарю в ступице колеса. На конце каждой спицы были начертаны символы одного из Девяти Таинств. Символы всех девяти повторялись на алтарном камне.

Некогда за этим местом очень хорошо ухаживали. Вокруг ступицы колеса на равном расстоянии стояли девять деревянных скамей. Между девятью спицами цвели клумбы. Друиды поработали над цветами, чтобы те могли расти на такой высоте.

В этот некогда прелестный сад, в это величественное место приходили люди со всего Тимхаллана, чтобы посоветоваться с мертвыми или просто посетить своих ушедших близких. Некроманты, рожденные для Таинства Духа, которым Олмином было дозволено жить в двух мирах — мире мертвых и мире живых, — были толкователями, передававшими вести из одного мира в другой.

Орден некромантов был самым могущественным во всем Тимхаллане времен Железных войн. По крайней мере, так говорили. Слово мертвых ниспровергало троны и царствующие дома. Дуук-тсарит, которые ничего в мире живых не боялись, с трепетом приближались к садам некромантов. Были и такие, особенно среди правителей, их колдунов и каталистов, которые завидовали их могуществу.

Никто в точности не знал, как именно погибли некроманты во время Железных войн. Это было смутное время, и бесчисленное множество людей утратили жизнь в кровавом столкновении. Некроманты же всегда были небольшой сектой. Мало кто рождался для Таинства Духа, и еще меньшему количеству людей хватало душевной дисциплины, чтобы выносить жизнь среди мертвых. Ничего удивительного, что эта маленькая группа могла погибнуть совершенно незаметно.

К концу войн каталисты заявили, что некроманты погибли полностью. Приверженцев Темного искусства Техники обвинили в их гибели, поскольку на них валили вообще все, что случилось за последнее столетие.

Мало кто жалел о некромантах. Мертвые — а было их очень много — по большей части умерли мучительной смертью. Живые были рады выбросить горе из души и продолжать жить, что во многих случаях было нелегко.

Если кто и задавался мыслью о том, почему не рождается больше детей для Таинства Духа, то он мог бы спросить каталистов, или Дуук-тсарит, или родителей детей, которые порой слышали бесплотные голоса или разговаривали с друзьями из потустороннего мира. В этих случаях дети либо переживали возраст, в котором они слышали эти голоса, или, если такой период затягивался, просто исчезали.

Отец Сарьон сказал о Храме правду. Людям было запрещено туда приходить. Но — что не принижает слов каталиста, который, несомненно, повторял слухи, ходившие в Купели — то, что Храм теперь являлся местом проклятым, было неправдой. Неправдой было и то, что некоторые могущественные каталисты пытались снять проклятие и так и не вернулись.

Правда была очень простой: никому до этого не было дела. Единственным проклятием Храма некромантов было забвение.

Шелестя алой парчой своего наряда, Менджу Волшебник осторожно вышел из Коридора и ступил на давно заброшенный храмовый двор. Тхон-ли, перенесшие его туда, были потрясены безмерно и искренне попытались отговорить его. И лишь заявление, что этого требует обстановка военного времени, помогло Волшебнику уговорить Тхон-ли доставить его к Храму.

Однако их страхи мало способствовали сохранению его самообладания. Он сжимал фазор, спрятанный в кармане, на языке вертелось заклинание для отпугивания мертвых. Менджу быстро огляделся и сразу же понял, каково здесь на самом деле. Он облегченно вздохнул.

Хотя на безоблачном небе сияло солнце, печаль и тоска окутывали Храм, как густой туман, бросая почти ощутимые тени на разрушенные стены и треснувшие камни. Здесь царила неестественная тишина, словно бесчисленные толпы мертвых стояли вокруг, затаив дыхание и выжидая, что случится дальше.

Дрожа на холодном горном воздухе, Волшебник спрятал фазор, усмехаясь своим страхам. Но усмешка получилась деланной, и он предпочел сесть на одну из начинающих разваливаться скамей, внезапно ощутив, как подламываются ноги.

«А чего ты, в конце концов, ожидал?» — выругал себя он. Легионов завывающих мертвецов, которые выпрыгнут на него из темноты, чтобы не дать переступить через порог? Костлявых рук, которые будут тянуться к нему? Фигур в белых саванах и цепях, которые будут шататься вокруг и, скорбно стеная по поводу его расстроенного разума, предрекать, что до утра к нему явятся три призрачных гостя?

— Чушь собачья! — сказал он и даже рассмеялся, чуть вздрогнув от собственного смеха.

Смахнув со лба холодный пот, Менджу несколько мгновений приходил в себя и осматривал все вокруг. Он нарочно явился сюда заранее именно с этой целью. Солнце стояло на уровне его левого плеча. До полудня оставался еще час.

С фазором в руке он начал тщательно обследовать каждый камень и скалу по периметру храмового двора. Хотя на первый взгляд ему показалось, что тут никого нет, у Менджу сложилось странное впечатление, что его самого кто-то рассматривает. Увидев, однако, что вокруг ни души, Менджу выбросил эту мысль из головы, решив, что это детские страхи, оставшиеся с тех пор, когда в темноте ему мерещились звенящие цепи и белые саваны.

Отойдя от края скалы, Волшебник спустился по тропинке через мертвый сад, желая поближе посмотреть на алтарный камень. Дорожка, по которой он шел, была посвящена его собственному Таинству — Технике. Из суеверия ли он выбрал эту тропу, от ностальгии или просто потому, что под настроение это подходило, — Менджу было все равно.

Стебли мертвых растений, не гнивших в холодном высокогорном воздухе, торчали из замерзшей земли по обе стороны тропинки. Маленькие, высохшие декоративные ростки лежали, вырванные из земли зимними ветрами, выставив корни на ледяной воздух. Волшебник равнодушно окинул взглядом остатки сада. Подойдя к алтарному камню, он с интересом стал рассматривать его и ощупывать символы Девяти Таинств, вырезанные на нем. Это был необычный камень, какая-то руда. «Может, даже темный камень», — внезапно взволновавшись, подумал он.

Внимательно рассматривая его, он вспоминал легенды об этом алтаре. О том, как он был поднят из лежавшего далеко внизу у основания Купели Источника Жизни. Он был чем-то вроде затычки в Источнике, и как только его вынули, магия хлынула из него, как лава, затопляя мир.

«А ведь это имеет смысл!» — внезапно подумал Волшебник. Темный камень затыкал Источник! Эта мысль воодушевила его.

Стоя в самом центре мира, прямо над источником магии, Менджу просто чувствовал, как вокруг него пульсирует Жизнь, как она проходит сквозь него. Он наслаждался этим давно забытым ощущением. Как прекрасно снова обладать магией!

Волшебник критически осмотрел камень. Он был огромен, наверняка не менее семи футов высотой, и руками его не охватить даже наполовину. Сколько же он весит? Тонну? Если это и правда темный камень, он же просто бесценен! Менджу коснулся его дрожащей от предвкушения рукой.

— Джорам скажет, темный это камень или нет, — прошептал Волшебник, улыбаясь про себя. — Надо сделать так, чтобы он оставался в сознании, тогда, по крайней мере, сможет рассказать мне об этом.

Погладив камень, Менджу продолжил свое обследование и в конце концов подошел к самому Храму.

Девять каменных лестниц вели к портику. Девять покосившихся колонн поддерживали треснувшую крышу, которая выступала из-под спиральной вершины горы. Подойдя поближе, Волшебник увидел, что часть кровли обрушилась под весом скалы. Большие обломки камня громоздились на полу. Алтарь в темноте был почти не виден — сверху рухнула потолочная балка и разбила его. Поднявшись по щербатой лестнице, Менджу с удовлетворением заметил, что темнота внутри Храма была густой и непроглядной.

Он удовлетворенно кивнул и в последний раз окинул все взглядом. В стороне северных равнин, там, где под лучами солнца сверкал Мерилон, как будто блеснуло что-то металлическое. Прищурившись, он внимательно присмотрелся: может, это майор Боурис занимает позицию для бомбардировки магического купола? Или солнце отражается от поверхности затянутого льдом озера? В точности сказать было нельзя.

Пожав плечами, Волшебник отвернулся. Стоит ему заполучить Темный Меч, все это будет не важно. А пока пусть Боурис с его солдатами порезвятся. Майор будет занят делом, и думать ему станет некогда. Кроме того, это разгорячит кровь солдат, наполнит их страхом и ненавистью, которые как раз и нужны, чтобы полностью уничтожить население этого мира.

Солнце стояло прямо у него над головой. Время подошло. Вернувшись в заранее выбранное укромное местечко, Менджу предался размышлениям о предстоящем. Сражение за этот мир, скорее всего, окажется долгим и кровопролитным, даже если он получит Темный Меч. Эти люди без боя не сдадутся. Жаль, что здесь нельзя использовать бомбы, которые уничтожают лишь людей, оставляя нетронутыми дома и прочие неодушевленные предметы. Не повредят ли они магии? Возможно, нет.

Надо будет посоветоваться с физиками. Кстати, и Джорам может об этом знать.

А сам Джорам? Он будет сотрудничать? Войдя в Храм, Волшебник позволил себе удовлетворенно улыбнуться. Его план был надежен. Джорам, как известно, души не чает в своей чокнутой жене. Как только он узнает, что Гвендолин в плену, он как миленький согласится на все. Хотя эта женщина и безумна, она все же может худо-бедно рационально мыслить. Все лучше, чем видеть, как она превращается в растение.

Менджу переключил фазор с «убить» на «оглушить». Спрятавшись в темноте за колонной разрушенного Храма, прислушиваясь к немому шепоту, царившему на вершине мира, Волшебник стал ждать.

ГЛАВА ШЕСТАЯ ПАЛАЧ

Инстинкт не обманул Менджу. За ним действительно следили. И хотя большинство глаз, наблюдавших за ним, принадлежали мертвым, одна пара была вполне живой. Кое-кто еще пришел в Храм некромантов. Кое-кто еще выжидал время.

Присутствие живых беспокоило мертвых, у которых уже много лет на этой священной земле не было живых гостей. Но мертвые тревожились не только поэтому. Собравшись вокруг Храма, они взирали на него незрячими глазами, слушали неслышащими ушами, говорили беззвучными голосами, и отчаяние их было велико. Мертвые — которые были заодно с разумом Олмина — ощущали опасность, но сделать ничего не могли. Они могли только наблюдать вместе с теми, кто наблюдает, и ждать вместе с теми, кто ждет.

Этот второй наблюдатель на самом деле появился первым. Он прибыл в Храм некромантов рано утром, как раз в тот час, когда бледное холодное солнце с трудом поднималось над горными пиками, вяло выползая в небо, словно думало — а стоит ли вообще вставать? Даже глаза мертвых, которые видят течение времени не так, как живые — секунда за секундой, а как один вечно меняющийся океан, чуть не упустили этого человека. Появившись из Коридора, он тотчас же снова исчез.

Это потребовало усилий, но мертвые все же нашли его или по крайней мере часть его, поскольку этот человек был мастером своего дела. Ни одно человеческое око не могло проникнуть сквозь щит невидимости, и духи могли всего лишь запомнить его облик. Человек, которого они увидели, был одет для свершения Правосудия: в серые одежды с символами Девяти Таинств. Многие из мертвых узнали его и задрожали в страхе или стали осыпать его проклятиями. Это был Палач.

Один из самых могущественных колдунов Тимхаллана, Палач жил в Купели. Он служил только каталистам в целом и епископу Ванье в частности. Взамен за его службу, за Превращение преступников в камень и изгнание их за Грань, Палач получал Жизнь в неограниченном объеме и свободу использовать ее по собственному усмотрению. Так он сумел развить свое магическое искусство до такой степени, что его собратьям и не снилось.

Однако сегодня Палач не собирался прибегать к магии. Как и другой наблюдатель, засевший в Храме, он держал в кармане своего серого одеяния оружие — демоническое устройство, созданное Темным искусством Техники.

Донельзя заинтригованный этим устройством, изучению которого он посвятил всю ночь, Палач вновь достал его и внимательно рассмотрел. Мертвые, привлеченные любопытством, сгрудились вокруг, в ужасе глядя на это приспособление. Что это, как оно действует? Некоторые имели соображения на сей счет, поскольку теперь были ближе к Создателю. Однако им было трудно понять, зачем необходимо это внушающее ужас орудие, как, возможно, и самому Творцу, который наверняка теперь сожалел, что дал человечеству разум, слишком часто обращаемый ко злу.

Прошлой ночью епископ Ванье призвал Палача к себе в кабинет. Отдав приказ, он постарался, чтобы колдун в точности понял, что именно от него требуется.

— Этот человек, Джорам, приговорен к смерти за то, что вернулся в этот мир и подверг его невероятной опасности, — зычным голосом вещал епископ. — Ему удалось обмануть народ и заставить провозгласить себя императором, так что теперь Дуук-тсарит обязаны защищать его из-за своей клятвы. Ты, Палач, стоишь выше этих законов, поскольку Церковь — высшая власть в этом мире, существующем благодаря милости Олмина, приговорила Джорама к смерти. Как только исполнишь приговор, ты заберешь Темный Меч и немедленно передашь его мне, чтобы его присутствие в этом мире не повлекло большего зла.

Епископ замолчал, переводя дух, и внимательно посмотрел на Палача, чтобы понять, осознал ли колдун до конца, что от него требуется, и не почуял ли чего лишнего.

— Далее, — продолжал епископ, шумно втянув носом воздух, — хотя казнь Джорама абсолютно справедлива, мы сочли за благо, поскольку люди обеспокоены и растеряны, оповестить население, что император встретил смерть от рук врага. Человек по имени Менджу Волшебник, преступник, которого ты лично вышвырнул за Грань, встречается с Джорамом в Храме некромантов, что является бесспорным доказательством того, что наш император намерен предать свой народ. Так что несомненным благом для всех окажется ссора между Джорамом и Волшебником, результатом которой станет смерть императора...

Палач, прекрасно поняв, к чему ведет епископ, поклонился и без единого слова удалился.

Войдя в Коридор, колдун покинул Купель. Странствуя сквозь пространство и время, он достиг тайной подземной комнаты ордена Дуук-тсарит. Доложившись стражу, Палач тут же получил доступ к определенным комнатам, закрытым для других. В этих комнатах исследовались личные вещи убитых чужаков.

Несколько Дуук-тсарит занимались разбором и описанием вещей. Увидев прибывшего, они склонились перед столь высокопоставленным членом ордена и отошли в сторону, позволив ему посмотреть на предметы. Его не интересовали замечательные устройства отсчета времени, уродливые украшения или листки пергамента с изображениями других чужаков, по большей части женщин и детей. Палач даже не глянул на них. Его интересовало только оружие.

Хотя и не рожденный для Девятого Таинства, Палач был знаком с изобретениями Темного искусства Техники, изучая их, как и все в этом мире. Он медленно прошел мимо склада оружия, рассматривая каждое по очереди, но стараясь не прикасаться ни к какому предмету. Время от времени он задавал вопросы одному из Дуук-тсарит, почтительно стоявших рядом. Палач, однако, обнаружил, что знает об этом оружии не меньше, а то и больше любого из них.

Хотя он и не принимал участия в битве, следил он за ней с интересом, отмечая смертоносную быстроту, с которой оружие поражало световым лучом. Это достаточно маленькое, чтобы помещаться в ладони, металлическое устройство было почти незаметно со стороны, и принцип его действия с первого взгляда был непонятен.

Палач начал было уже думать, что так или иначе придется положиться на удачу, выясняя принцип действия оружия и надеясь, что при этом он не убьет самого себя ненароком, когда вдруг наткнулся на нечто, гораздо больше ему подходящее.

Пулевое оружие.

Он читал о таком в древних текстах по Темным искусствам. Хотя, насколько было известно, такое оружие никогда не изготавливалось в Тимхаллане, существовало несколько приблизительных теорий насчет того, как оно могло бы действовать. Это оружие, конечно же, было изготовлено по куда более сложным чертежам, чем те, которые доводилось видеть Палачу, но колдун полагал, что работа его основана на том же принципе.

Осторожно развернув ткань, Палач положил в ларец оружие и то, что показалось ему снарядами. Запечатав ларец сильными заклинаниями защиты против огня и взрыва и осторожно взяв его, он покинул потайные комнаты и отправился по Коридорам в Мерилон.

Кузнец, с ног валившийся от усталости, перепугался, увидев, как из Коридора в импровизированной кузнице посреди Мерил она возникает фигура в сером. Все в Тимхаллане знали, кто такой Палач, хотя бы по слухам, если не в лицо. Хотя кузнец был человеком сильным и крепким, его затрясло от страха, когда колдун подошел к нему. В голове у бедняги возникла паническая мысль: «На меня возложат ответственность за вражеское нападение и казнят без суда». Подняв молот, он приготовился подороже продать свою жизнь.

Но палач заговорил своим холодным глубоким голосом, заверяя кузнеца, что ему нужна не голова его, а помощь.

Достав ларец из складок одеяния, палач снял заклинание, развернул тряпку и показал предмет кузнецу.

Восхищенно вздохнув, кузнец взял оружие и ласково провел по нему ладонью. Хитроумность этого устройства и совершенство работы были таковы, что мастер чуть не расплакался от умиления. Палач быстро унял восторги кузнеца, пожелав узнать, как эта штука действует.

Возможно, Палач немного побаивался, когда кузнец начал разбирать оружие, но, в высшей степени дисциплинированный, никогда своих чувств не показывал. Он стоял неподвижно, и все время, пока кузнец трудился, лицо колдуна был скрыто капюшоном.

Кузнец около часа внимательно исследовал оружие и наконец, тщательно собрав его снова, заявил напрямик:

— Я понимаю, как оно действует, милорд, хотя как они запирают всю эту энергию — выше моего понимания.

— Этого более чем достаточно, — сказал Палач. Кузнец, продолжая держать в руках оружие и ласково поглаживать его, четко и связно объяснил Палачу принцип действия.

— Направляете на цель. Когда нажимаете пальцем вот на этот маленький рычажок, оружие выбрасывает снаряд с такой силой, что он пробивает почти все.

— Тело? — небрежно спросил Палач.

— Тело, камень, железо. — Кузнец восхищенно посмотрел на оружие. — Думаю, вы хотите посмотреть, как оно действует?

— Нет, — ответил колдун. — Твоих объяснений вполне достаточно.

Забрав оружие, Палач вошел в Коридор и исчез. С тяжелым вздохом кузнец взялся за молот и начал отбивать грубый наконечник копья, утратив всякую радость от своей работы.

Палач вернулся в свои личные подземные покои в Купели. Все старательно избегали заходить в эту комнату, где, как говорили, даже глаза и уши Купели слепнут и глохнут. Там он лично убедился в действенности этого оружия. Направив его на стену, он нажал на маленький рычажок, на который указал ему кузнец.

Грохот чуть не оглушил его, отдача чуть не сбила с ног. Он едва не выронил оружие, а рука потом ныла еще несколько минут. Подойдя к мишени на стене, Палач осмотрел ее, но с разочарованием был вынужден констатировать, что нет ни единого следа от выстрела. Стена была гладкой и невредимой. Однако дальнейшее обследование показало, что это не оружие виновато, а тот, кто его держал, — палач просто промахнулся, и очень сильно.

Палач, не разочарованный этой неудачей, наложил на себя заклятие глухоты. Час спустя он наконец научился, держа оружие обеими руками, попадать в цель. Измерив дыры в стене, колдун увидел, что они вполне сгодятся для человеческого торса. Это было неплохо. Уже почти светало, и ему надо было занять такую позицию, чтобы его никто не заметил и не заподозрил его присутствия.

Прибыв в Храм, он устроился у алтарного камня, скрытый от всех, кроме мертвых, щитом невидимости. Со своей наблюдательной точки он следил за прибытием Волшебника (Палач был так близко, что мог коснуться его рукой) и с интересом смотрел, как Менджу выбирает свое собственное укрытие.

Палач посмотрел на солнце. Ждать осталось недолго. Стоя на ярком свету и слушая беззвучный шепот, царивший на вершине мира, Палач ждал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ СЛЕДЯЩИЕ И ЖЛУШИЕ

Отец Сарьон с опаской рассматривал Храм некромантов, прежде чем ступить на его двор.

— Ты идешь или как?

Отодвинув в сторону нерешительного каталиста, Джорам вышел из Коридора и ступил на потрескавшуюся белую мраморную дорожку. Он окинул внимательным взглядом окрестности: разрушенный Храм у него за спиной, алтарный камень в середине колеса, просторы мира внизу, Мерил он, сверкающий вдали, как росинка на траве.

Сарьон последовал за ним, настороженный до предела. Потянувшись всем существом за пределы своего тела, как бывало, когда он впитывал в себя Жизнь, каталист ощупывал все вокруг себя воображаемыми пальцами, как слепой шарит вокруг себя руками. Он ощущал Жизнь — и чрезвычайно сильную, но она была необычной. Он ощущал и смерть — но, возможно, это были шутки его слишком богатого воображения.

Похоже, его страхи были необоснованными. Храм казался пустым. Ничто не двигалось в его глубине, даже воздух был неподвижен. Ни один из звуков извне не достигал этого места и не нарушал его спокойствия. Так чего же бояться?

— Мы прибыли вовремя, — заметил Джорам, глядя на солнце и удовлетворенно кивая. Он потер руки — здесь, на горном воздухе, было холодно. — Почти полдень. — С любопытством оглядевшись по сторонам, он подошел к жене, которая только что вышла из Коридора, не удостоив его ни словом, ни взглядом.

— Что, каталист, не видишь легионов призраков, жадных до нашей крови? — ядовито спросил Джорам, подходя к алтарному камню, чтобы его обследовать.

— Нет, но это не значит...

Слова Сарьона застряли у него в глотке, и он растерянно огляделся по сторонам.

Джорам стоял к нему спиной. Складки длинного дорожного плаща волочились за ним по земле. Под плащом в магических ножнах прятался Темный Меч, надежно укрытый. Никто, глянув на Джорама мимоходом, ничего необычного не заметил бы. Но Сарьон, который много странствовал вместе с юношей, сразу подметил, что, когда меч при нем, его походка и осанка немного меняются. Может, вес оружия или конструкция ножен влияли, но с ним Джорам всегда чуть сутулился, словно его пригибало к земле незримое бремя.

Но сейчас спина его была прямой, шагал он легко и свободно.

«Он не взял Меча... мы беззащитны!»

Первой мыслью Сарьона было держаться близ Коридора, и он машинально вытянул руку, чтобы придержать Гвендолин, поскольку она уже пошла вперед.

Она спокойно позволила остановить себя и, стоя рядом с каталистом, рассматривала Храм. Ее голубые глаза были спокойны — она не видела ничего в этом мире, ей было все равно, что случится. А рядом стоял Джорам, который вел себя точно так же! О чем он только думал, оставляя дома свой меч?

Джорам вовсе не казался встревоженным. Он стоял у алтарного камня, опираясь на него, словно кого-то ждал. Почему он так странно себя ведет? Может, здесь есть какая-то связь с этим страшным местом?

Хотя Сарьон не видел и не ощущал присутствия темных сил в Храме некромантов, страх его все усиливался. Возможно, дело было в атмосфере безысходной печали, царившей здесь, — печали тех, о ком давно забыли. Или, может, причиной стала напряженная тишина, повисшая в воздухе? Все вокруг словно бы следило за незваными гостями и чего-то ожидало. Даже само солнце как будто специально остановилось прямо над ними.

«Надо уходить. Вернуться в Коридор. Как-то убедить Джорама в том, что здесь опасно». Непростая задача — Сарьон не мог выразить в словах свои ощущения опасности, но он должен был попытаться. Лихорадочно обдумав весомые доводы, каталист направился к другу, но Гвендолин вдруг вырвалась из его рук.

— Нет-нет! Вас слишком много! — вскричала она, попятившись от него. — Не прикасайтесь ко мне! — Она смотрела не на каталиста, а куда-то ему за спину. Протянув руки, она словно отстранялась от кого-то невидимого. — Вас слишком много! Я не понимаю вас! Не кричите! Оставьте меня! Оставьте меня!

Гвендолин зажала руками уши. Сарьон беспомощно смотрел на нее. Он-то слышал только ее собственные крики в неподвижном холодном воздухе. Он кинулся было к ней, но она бросилась бежать прочь по дорожке, словно за ней кто-то гнался. Она двигалась странными зигзагами, ее метания казались каким-то жутким танцем с невидимым партнером.

— Я не могу вам помочь! Зачем вы меня просите? Я ничего не могу сделать! Я же говорю — ничего!!!

Она зажимала уши руками, ее волосы светились бледным золотом в холодном свете солнца. Гвендолин бросилась к Храму в отчаянной попытке убежать от незримой толпы. Она добежала до алтарного камня, но там наступила на длинный подол собственного платья, упала на колени и осталась в таком положении, закрывая голову от незримых мучителей.

Поспешив к ней, Сарьон увидел, что Джорам стоит всего в десяти футах от своей перепуганной насмерть жены. Но он не сделал ни малейшей попытки помочь ей. Он облокотился на алтарный камень, с любопытством глядя на нее, словно забавляясь зрелищем.

Гнев охватил Сарьона. Он не понимал, что нашло на Джорама. Но теперь каталисту было уже все равно. Да пусть идет обратно, во тьму! Бросившись к Гвендолин, Сарьон наклонился к ней и ласково взял ее за руку.

Резкий треск разорвал воздух.

Еще один.

Еще.

Еще.

У Сарьона замерло сердце, застыла в жилах кровь, ноги и руки одеревенели. Он не мог двигаться. Он припал к брусчатке, схватив Гвендолин и прислушиваясь к оглушительному грохоту, который эхом отдавался от стен Храма.

И тут грохот прекратился.

Сарьон со страхом ждал, что сейчас все начнется снова. Но слышал он только глухое эхо в горах. Наконец и оно утихло, растаяв на просторах мира.

Ничто не шевелилось, ничто не двигалось. Как будто кто-то разодрал воздух пополам и тишина заполнила образовавшуюся пустоту.

В голове у каталиста была лишь одна мысль: поскорее убраться отсюда. Ему было ясно, что в этом проклятом Храме Гвендолин ничто не поможет. А она дрожала в его объятиях. На самом деле очень даже возможно было, что Храм и живущие в нем мертвые еще сильнее повергнут ее в бездну безумия.

— Я забираю твою жену домой, — начал дрожащим голосом Сарьон, глядя на Джорама, но слова застряли у него в горле. — Джорам? — прошептал он, отпуская Гвендолин и медленно поднимаясь на ноги. — Сын мой, что случилось?

Джорам, казалось, из последних сил опирался на алтарный камень, глядя на Сарьона в крайнем изумлении. Карие его глаза широко распахнулись. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не произнес ни слова. Одну руку он прижимал к груди, и Сарьон увидел, как из-под нее, словно живое, по белой ткани медленно выползает алое пятно. На теле Джорама вспыхнули еще три красных пятна, как пламенеющие цветы.

Медленно подняв ставшую красной руку, Джорам уставился на нее в таком же изумлении. Он снова озадаченно посмотрел на Сарьона и, оттолкнувшись от алтарного камня, сделал шаг к каталисту, но споткнулся и упал.

Сарьон подхватил его. Притронувшись к покрытым алыми пятнами одеждам, каталист ощутил теплую влагу — кровь струилась из раны на груди Джорама, падая крупными каплями наземь, как лепестки сорванного тюльпана.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ МОЙ БЕДНЫЙ ШУТ...

Сзади кто-то тихо выругался.

— Что? — поднял голову Сарьон. — Кто это сказал? Тут кто-то есть? Помогите! Вы поможете мне?

Казалось, что ругань доносится из Храма.

— Кто здесь? — в отчаянии взывал Сарьон. Стараясь не потревожить раненого, он повернул голову, чтобы разглядеть говорившего. Но тени внутри Храма некромантов по-прежнему были неподвижны, непроглядны и молчаливы, как и то царство, которое они охраняли.

«Это все игра воображения. Кто там может быть?» — горестно сказал себе Сарьон. Он перевел взгляд на Гвендолин. Она съежилась на дорожке неподалеку от него и смотрела так, словно ждала чего-то.

Может, это был ее голос? Это она говорила? Ведь она любила Джорама и до сих пор его любит, насколько знал Сарьон!

— Гвендолин! — тихо и ласково обратился он к ней, опасаясь испугать ее. — Иди сюда. Посиди с Джорамом, пока я не приведу помощь.

Услышав голос Сарьона, она обернулась к нему. Она посмотрела на мужа, и ее взгляд заметался между безжизненными растениями, словно бабочка. Похоже, мертвые были потрясены и замолчали, и теперь Гвендолин вроде бы уже их не опасалась. Она стала медленно подниматься на ноги.

Внезапно до Сарьона дошло, что они с Гвендолин сами могут быть в опасности. Что бы ни ранило Джора-ма, оно может снова наброситься на них с этим треском, подобным удару кнута!

— Нет! Гвен, не вставай! — закричал Сарьон. Может, тревога, прозвучавшая в его голосе, проникла сквозь туманы Грани, окутывающие ее разум, но ее словно удержала чья-то рука. Сарьон в своем возбужденном состоянии был почти уверен, что это была чья-то рука.

Он снова окинул взглядом Храм, сад, дорожки, зазубренные горные пики, бешеным взглядом ища своего врага.

— На себя мне плевать, — пробормотал старый священник, склонив голову над раненым, лежавшим у него на руках. Слезы туманили глаза каталиста. Хотя Джорам еще дышал, он был без сознания. Сарьон бережно убрал со смертельно бледного лица густые черные пряди. — Я устал от этой жизни, устал бояться, устал от смертей и убийств. Если Джораму суждено умереть здесь, то лучшего места не найти.

Сердито помотав головой, Сарьон загнал слезы внутрь. Только уступи отчаянию, и станешь мертвым — как Джорам и Гвендолин! Ей надо найти укрытие. И если и есть подходящее место, то это Храм. Некогда он был священным местом. Может, благость Олмина все еще пребывает здесь...

— Гвен, беги в Храм, — приказал Сарьон, стараясь говорить спокойно и тихо. — Быстрее, дитя мое! Беги в Храм!

Гвендолин не шевельнулась. Озираясь по сторонам с тем же выжидательным видом, она, похоже, даже не слышала его.

— Уведите ее туда! — крикнул Сарьон теням в пустом саду. — Уведите ее в Храм! Охраняйте ее там!

Этот порожденный отчаянием крик возымел действие — каталист был потрясен до глубины души, увидев, как незримые руки помогли ей встать и поддержали ее.

— Быстрее! — выдохнул он, в страхе ожидая очередного оглушительного треска.

Уводя Гвендолин, мертвые прошли мимо него. Он ощущал неслышный их шепот на своей щеке, он видел, как трепещет платье Гвен, как развеваются ее золотые волосы, когда ее вели к Храму. Когда она споткнулась, ее подхватили и поддержали. Когда она пошатнулась, ее мягко подтолкнули вперед. Сарьон увидел, как она, спотыкаясь, поднялась по девяти ступенькам, ведущим в Храм, и скрылась в тенях.

Каталист облегченно вздохнул. Одной заботой меньше. «А теперь, — упрямо повторял он себе, — я должен найти помощь для Джорама. Для всех нас». Он снова посмотрел на человека, лежавшего у него на руках, и внутри у него все похолодело. Та часть его разума, которая еще была способна мыслить холодно и логически, говорила ему, что, скорее всего, Джораму помощь уже не нужна.

— Должна же быть хоть какая-то возможность спасти его! — яростно вскричал Сарьон, гневно глядя в небеса.

И, словно в насмешку, тело в его руках содрогнулось, болезненный стон слетел с уст раненого. Каталист крепко прижал к себе Джорама, словно стараясь удержать жизнь, которая вытекала из его тела с каждой каплей. — Если бы я только знал, что с ним случилось! — крикнул он в пустое холодное небо.

— Опусти меня! — послышался тихий голос. — А то вместо одного дурака тут будут лежать два...

Сарьон, вздрогнув, оторвал взгляд от неба и посмотрел на человека, которого держал на руках. И не увидел сурового лица с высокими скулами и твердым подбородком. Не увидел густых черных волос с белой прядью.

Не увидел густых темных бровей, карих глаз, горевших глубоким внутренним огнем. Перед ним было лицо без возраста с острым подбородком, мягкой бородкой и усиками. Глаза смотрели на него почти с комическим выражением изумленного возмущения.

— Симкин! — ахнул Сарьон.

— Собственной персоной, — ответил Симкин, задыхаясь. — Хотя... мою персону... изрядно продувает... сквозь эти дырки. Так тянет... в почках...

— Но где... где Джорам? — заикаясь, проговорил Сарьон.

— Здесь, — послышался суровый ответ.

Рядом с ними стояла фигура в белом одеянии с надвинутым на лицо капюшоном. В руке ее был Темный Меч.

Джорам опустился на колени рядом с Симкином, и, хотя его голос был суров, рука, коснувшаяся раненого, была ласкова. С пальцев Джорама слетел лоскут оранжевого шелка, рассеченный пополам острым клинком.

— Ах, умница! — Симкин закашлялся, и струйка крови потекла из уголка его рта. — Ты... распутал... мой хитрый узел... — Голова его запрокинулась, глаза закрылись.

— Что с ним? — прошептал Сарьон.

Положив меч на мрамор, Джорам осторожно отвернул пропитанную кровью ткань одежд Симкина, рассматривая рану у него в груди. Он посмотрел на другую рану в животе и покачал головой. Симкин застонал, конвульсивно вздрогнув.

Суровое лицо Джорама смягчилось. Взяв оранжевый шелк, он осторожно отер покрытый потом лоб друга.

— Бедный мой шут, — тихо сказал он.

— Мы можем что-нибудь сделать? — спросил Сарьон.

— Ничего. Я вообще не понимаю, как он мог столько протянуть. Разве что собственная магия его поддерживала, — ответил Джорам.

«Я должен помолиться. Должен сделать что-нибудь», — смятенно думал Сарьон, хотя мысль проводить Симкина в небеса на крыльях молитвы казалась ему несколько абсурдной.

Опустив тело на плиты, каталист возложил руки на лоб молодого человека. Опустив голову, он прошептал:

— Per istam Sanctam unctionem indulgeat tibi Dominus quidquid...

— О бритоголовый, — послышался слабый брюзгливый голос, — а ты не можешь quidquid кого-нибудь еще? Достал уже!

— Зачем ты это сделал, Симкин? — мягко спросил Джорам.

— Ну и ну! — Симкин уставился лихорадочно блестящими глазами в лицо Джорама. — Ты... весь расплываешься. — Он скривился от боли. — Какая мерзкая игра. Совсем... не... забавно. Где ты, милый мальчик? Все... темно... боюсь... темноты. Где? Где ты? — Он порывисто вздохнул, рука его слабо дрогнула.

Схватив окровавленную руку, Джорам крепко сжал ее.

— Я здесь, — сказал он. — А темно потому, что ты надел на голову этот дурацкий колпак, от которого ты на ведро похож.

Симкин облегченно улыбнулся.

— Мне... нравилось быть ведром. Очень... здорово. Они даже... и не заподозрили. Так я узнал...

— Узнал что?

Взгляд Симкина плавал, глядя куда-то на холодное бледное солнце.

— «Лучший новый мир»... хотел забрать тебя. Не Симкина! — Блеск жизни снова затеплился в его глазах. — Потому... я и стал тобой! Вот шутка... была бы! Я бы выиграл... — Лицо его исказилось от приступа боли. Из последних сил вцепившись в руку Джорама, Симкин подтянул его к себе. — И все же веселое... было времечко. Правда ведь? — прошептал он. — Веселое... времечко, как... как сказала герцогиня д'Лонгевилль... Последние слова... перед тем, как... последний муж... задушил ее...

Улыбка скользнула по его губам, затем застыла. Голос его затих, рука обмякла. Джорам осторожно положил ее на грудь Симкина, сунув в безжизненные пальцы лоскут оранжевого шелка.

— ...deliquisti. Amen, — прошептал Сарьон.

Протянув руку, он закрыл мертвые глаза.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ РОДИТСЯ МЕРТВЫЙ ОТПРЫСК...

— Джорам, я не понимаю! — Сарьон, совершенно сбитый с толку, с жалостью глядел на Симкина. — Что с ним?

— Ты слышал резкий звук вроде треска прямо перед тем, как он упал?

— Да. Это было страшно...

— Это порох. Мы читали о таком в трудах древних приверженцев Темного искусства Техники. Он помогает выстреливать свинцовыми пулями. — Джорам, прищурившись, стал осматриваться вокруг. — Ты никого не видел? Откуда шел звук?

— Кажется, оттуда, — неуверенно сказал Сарьон, указывая на край вершины. — Трудно было понять. И я ничего не видел. — Он помолчал, облизнул сухие губы. — Джорам, тот, кто убил Симкина, на самом деле ведь покушался на тебя.

— Да. И мне кажется, мы оба знаем, кто это.

— Волшебник?

— Конечно. Наверное, он прячется среди скал на краю ущелья. Хотя почему он взялся за револьвер? Это не в его духе... — задумчиво сдвинул брови Джорам. — И правда, почему? — прошептал он. — Разве что это не он...

— А кто?

— Кто-то, кто боится меня не только как императора, но и как человека из Пророчества. Кто-то достаточно хитрый, чтобы попытаться представить мое убийство как дело рук врага.

— Ванье! — побледнел Сарьон.

Джорам быстро огляделся по сторонам, не снимая капюшона.

— Не шевелись, — предупредил он, крепко взяв ката-листа за руку. — Нам придется все это обдумать прямо здесь и сейчас, пока убийца не понимает, что к чему, — он сейчас пытается сообразить, кто я такой.

— А может, он уже ушел, — предположил Сарьон. — Если он думает, что попал...

— Сомневаюсь. В конце концов, он не сделал того, ради чего пришел.

Джорам с каталистом одновременно посмотрели на Темный Меч, лежавший у основания алтарного камня.

— Он поймет свою ошибку и попытается еще раз, — холодно сказал Сарьон.

Страх ушел. Его место заняла пустота безразличия, Как и в сражении с колдуном, он как бесстрастный наблюдатель смотрел со стороны на самого себя, играющего роль в каком-то трагифарсе.

— Не сразу. Он увидел, что я упал, затем появился кто-то еще с мечом в руках. Этого он не ожидал. Его план пошел наперекосяк. Ему придется составить новый. — Джорам резко дернул Сарьона вниз, склонился над телом Симкина. — Пригнись!

— А почему он просто не убьет нас? Почему не испробует на нас этот... револьвер?

— Испробует в конце концов. Но сейчас он не может как следует прицелиться. Для того чтобы убить одного человека, ему пришлось выстрелить четырежды. У него скоро кончатся пули, и ему придется перезарядить револьвер. Если, конечно, он взял с собой не только те, что лежат в барабане. Возможно, это Дуук-тсарит. Тогда у нас есть шанс.

— Значит, это Палач, — догадался Сарьон. — Только ему Ванье может доверять. Но я не понимаю, почему ты уверен, что это колдун.

— Потому что Волшебнику я нужен живым! — прошипел Джорам, до боли стиснув руку каталиста. — Симкин спрятался в штабе Волшебника и слышал, что Менджу собирается забрать меня в этот самый «лучший новый мир» — меня, не Симкина! Он был уверен, что меня собираются взять живым, иначе он никогда не ввязался бы в эту дурацкую игру. Этим утром он пришел ко мне и хитростью заманил меня в Коридор. Завел меня в какую-то Олмином забытую дыру, связал мне руки этим треклятым оранжевым шелком и принял мой облик!

— Он намеревался вернуться в мир Волшебника, прикинувшись тобой. Но почему тогда Симкин не взял Темный Меч?

— Он не мог! Меч разрушает его магию. Волшебник хочет заполучить меня живым, чтобы я рассказал ему все о мече и показал, где можно найти темный камень. А уничтожить меня хочет Ванье. Потому убийцу подослал именно он.

Передвигаясь медленно и осторожно, Джорам поднял Темный Меч.

— Что ты делаешь? — со страхом спросил Сарьон.

— Если это колдун, то он под щитом невидимости. Я хочу лишить его магии, выманить его туда, где мы его увидим. Если нет, он может напасть на нас откуда угодно, подойти совсем близко. А тогда уже не будет иметь значения, хороший он стрелок или нет.

— А вдруг ты ошибаешься? — Сарьон схватил Джорама за руку. — Если это не колдун? Если это Волшебник пытается тебя убить?

— Per istam sanctam, отец, — мрачно ответил Джорам. Повернувшись, он поднял меч.

Оружие, жадное до Жизни, начало впитывать магию. Сарьон тоже ощутил слабость, хотя и незначительную — будучи каталистом, он имел слишком мало собственной магии, чтобы утолить жажду меча. Однако ее хватило, чтобы по грубому, уродливому клинку побежали голубые огоньки.

Вбирая все больше магии, меч становился сильнее. Клинок засветился ярче, приобретя голубовато-белый оттенок. Внезапно за спиной у Сарьона возникла световая арка. Послышалось шипение, от рукояти до конца клинка прошел шар голубого пламени. Изумленно оглянувшись, Сарьон увидел, что свет идет от алтарного камня. Сам камень начал излучать голубое сияние, символы Девяти Таинств полыхали белым. Еще один всполох вырвался из камня, затем другой.

Сарьон посмотрел на Джорама, чтобы понять, заметил ли он это, но тот стоял спиной к алтарному камню, держа меч перед собой. Джорам напряженно вглядывался в пустой воздух, выискивая врага.

И тут воздух замерцал, потемнел, и перед ними возник человек в длинных серых одеждах. Он шел по дорожке, приближаясь к ним под магическим щитом невидимости, и теперь находился всего в десяти футах от них. Увидев, что взгляд Джорама сосредоточился на нем, он понял, что его раскрыли. Палач поднял руку.

— Отец, берегись! — воскликнул Джорам.

Сарьон и глазом моргнуть не успел. В воздухе раздался треск. Выронив Темный Меч, Джорам пошатнулся, задохнувшись от боли. На его правом белоснежном рукаве возникло красное кровавое пятно.

Колдун бросился к мечу, но Джорам был быстрее. Схватив его, он прыгнул к Палачу, но тот с холодностью и трезвостью, присущими его особому положению, обратился к магии. Используя оставшуюся у него Жизнь, он взмыл в воздух и унесся со скоростью ветра за скалы, торчавшие неподалеку от края ущелья.

Схватив Сарьона, Джорам оттащил его к другой стороне алтарного камня, заставив залечь среди разбитых мраморных плит.

— Лежи и не вставай! — приказал он.

— Ты ранен!

— Он стреляет лучше, чем я думал, — угрюмо сказал Джорам. Бросив меч, он зажал рукой рану. Темно-красная кровь заструилась меж пальцев. — Этот ублюдок наверняка всю ночь упражнялся! Пуля застряла в руке! — Застонав, он тихо выругался. — Не могу пошевелить.

— Дай мне осмотреть... — начал было подниматься Сарьон.

— Пригнись! — сердито приказал Джорам. — Лежи тихо! — Он глянул за скалу, туда, где скрылся враг. — Мы сейчас в относительной безопасности, но здесь мы остаться не можем. Он скроется за камнями и подойдет к нам с другой стороны. — Джорам кивнул на Храм. — Там будет безопаснее.

— И Гвен там! — вдруг сказал Сарьон, укоряя себя за то, что в суматохе и опасности совсем забыл о ней.

— Гвен! — Джорам в гневе глянул на каталиста. — Ты привел сюда мою жену? Дал Симкину привести ее сюда?

— А чего ты хотел? — ответил Сарьон. — Он был тобой! Он был тобой десятилетней давности! Язвительный, надменный, решительно настроенный идти своим собственным путем!

— И ты забыл, что я изменился...

— Прости, Джорам, — виновато проговорил Сарьон, — но я видел, как ты становишься прежним. Я видел, как с каждым днем в тебе разрастается тьма.

Опершись спиной о голубовато светящийся алтарный камень, Джорам вздохнул. Пот выступил у него на лбу, лицо побледнело, он стиснул зубы. Сделав глубокий вдох, он посмотрел на Сарьона с горькой полуулыбкой.

— Ты прав, отец. Это не твоя вина. Я сам навлек эту беду на себя. И я правда изменился... боюсь, к худшему. — Лицо его потемнело, пламя кузницы снова вспыхнуло в глазах. — Но мне кажется, я должен стать тем, чем был, чтобы спасти этот злосчастный мир.

Голос его затих, он опустился на плиты, прислонившись спиной к камню.

— Джорам! — встряхнул его Сарьон, боясь, что он потерял сознание. Каталист ощутил на себе взгляд. Он каждое мгновение ожидал чудовищного треска. — Джорам! — настойчиво повторял он. — Мы не можем оставаться здесь! Нам нужно убежище.

Джорам поднял голову и вяло кивнул.

— Тебе придется взять меч, отец.

«Если мы оставим его тут, то, может быть, Палач заберет его и уберется восвояси?» — промелькнула мысль в голове Сарьона. Он был готов уже произнести эти слова вслух, но вовремя удержался. «Нет, я отвечаю за меч. Я дал ему Жизнь».

Сарьон поднял оружие.

Джорам медленно встал, опираясь на алтарный камень.

— Я пойду вперед и вызову огонь на себя. Не спорь, отец. Меч понесешь ты. — Глаза, устремленные на каталиста, заполнила тьма. — Если я упаду, то пообещай, что пойдешь вперед, не останавливаясь. Нет, слушай, старый мой друг. Если со мной что-то случится, то завершить дело придется тебе. Ты должен будешь уничтожить Темный Меч.

— Уничтожить? Как? — спросил потрясенный Сарьон.

— Откуда мне знать! — воскликнул Джорам и тут же задохнулся от боли. Он закрыл глаза, прижался спиной к камню. — Я не знаю, — сказал он уже более спокойно. — Сбросить со скалы, расплавить. — Он мрачно усмехнулся. — Ты ведь хотел с самого начала уничтожить его? Если я погибну — сделай это. Ты клянешься? Именем Олмина!

— Клянусь... Олмином, — пробормотал Сарьон. Он сделал вид, что подбирает одежды, чтобы удобнее было бежать, и все лишь для того, чтобы не смотреть в лицо Джораму, пока произносит клятву.

— Хорошо, — вздохнул Джорам. — А теперь, — сказал он, глубоко вздохнув, — мы побежим. Пригнись пониже. Готов?

Несмотря на то что по договоренности первым должен был бежать Джорам, Сарьон ненамного отстал от него. Он только смутно понимал, что значит «вызвать огонь на себя», и потому ему казалось более естественным держаться поближе к другу.

И как можно не останавливаться, если Джорам упадет, как не помочь ему?

Да, но он поклялся Олмином. Со стороны Сарьона это были всего лишь слова. Он смотрел в спину белой фигуре, которая, спотыкаясь, брела по неровной почве.

Расстояние от алтарного камня, стоящего в центре колеса, до Храма, находящегося на его южном ободе, казалось каталисту ничтожным, пока он не понял, что его жизнь зависит от того, как быстро он его преодолеет. Внезапно и Храм, и его стены очутились далеко-далеко.

Сарьон бежал быстро, как мог, но этого оказалось недостаточно. Он еще не оправился после болезни. Ему мешал тяжелый меч, ноги путались в одежде. Всего нескольких шагов ему хватило, чтобы при дыхании в его груди начало что-то свистеть. Расколотые плиты были неровными, что еще сильнее затрудняло бег. Не раз нога у него подворачивалась на плитах, но он боялся остановиться, чтобы не потерять равновесия. И все время он не спускал глаз с друга.

А затем Джорам все-таки упал. Споткнувшись о разбитую мраморную плиту, он инстинктивно оперся на раненую руку. Она подломилась под его весом, и он упал наземь, содрогаясь от боли.

Подхватив Джорама, не обращая внимания на грозный тон, которым тот приказывал ему уйти, Сарьон поднял его на ноги с такой силой, которой сам не подозревал в своем старом, усталом теле, и они как могли двинулись дальше, к девяти лестницам.

Высокий звук, похожий на жужжание овода, раздался совсем рядом с ухом Сарьона, так что тот почти мог поклясться, что ощутил прикосновение крыльев насекомого. Секундой позже часть колонны Храма взорвалась и во все стороны полетели осколки камня. Каталист, вымотавшийся, с кружащейся головой, не мог понять, что это было.

С трудом взобравшись по ступеням, оба с облегчением нырнули в темное, прохладное чрево Храма. Джорам рухнул на пол как мертвый. Перекатившись на спину, он лежал, закрыв глаза, часто и мелко дыша. Правый рукав был весь в крови. Сарьон, уронив тяжелый меч, упал рядом. Только тогда до каталиста дошло, что жужжание было звуком летящей смертоносной пули. Сарьону было уже все равно. Кровь глухо колотилась в ушах. У него так кружилась голова, что он почти ничего не видел.

Задыхаясь, он озирался по сторонам, пытаясь осмотреть Храм.

— Гвен! — тихо позвал Сарьон.

Ответа не было, но каталист скоро обнаружил девушку. Едва заметная в темноте, она спокойно сидела на разбитом алтаре, глядя на них с необычным для нее интересом.

Видя, что она, скорее всего, невредима, и думая, что Джорам потерял сознание, Сарьон склонился над другом, чтобы осмотреть его рану. Джорам вздрогнул от его прикосновения.

— Со мной все в порядке! — Отбросив руку Сарьона, он сумел сесть.

— Похоже, кровотечение прекратилось, — сказал, чуть помедлив, Сарьон.

— Ткань закупорила рану. Не трогай! Где Гвен?

Сарьон хотел было ответить, но вместо его голоса послышался другой, незнакомый:

— Твоя очаровательная жена в безопасности, Джорам. Она, как всегда, бредит, но цела. И ты тоже в безопасности, по крайней мере пока. Знаешь, Джорам, — продолжал странный невидимка, говоривший на языке Тимхаллана, — я потрясен. Ты снова вернулся из мертвых. Ты, часом, не из рода мессии?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ В РУКЕ ЕГО...

Высокий человек в черном вышел из мрака. Сарьон отметил, что он хорош собой: седовласый, с приятной улыбкой. Однако улыбка казалась неестественной, как будто над лицом его потрудился хорошо обученный иллюзионист, так что губы и лицевые мускулы были напряжены и натянуты, чтобы удержать углы рта поднятыми. Таким же натянутым казался и слишком ровный тон его речи, в глубине которого тем не менее ощущался страх.

— Я уж и впрямь подумал, что ты убит, друг мой, — сказал человек, подходя к Джораму и внимательно глядя на него сверху вниз. — Прямо вижу афишу: «Восставший из мертвых по требованию народа!»

Джорам даже не удостоил его взглядом, тем более ответом. Незнакомец улыбнулся.

— Ну-ну, старина. Ты пережил пулевое ранение, которое должно было оказаться смертельным. Я хотел бы узнать, как тебе удался этот трюк. У тебя бронежилет? Или, возможно...

Он посмотрел на Сарьона, и каталист ощутил, что его исчислили, взвесили и измерили единым опытным взглядом и отложили в сторону для дальнейшего использования.

— ...возможно, именно ты воскресил нашего друга, Сарьон. Да, я знаю твое имя. Джорам много рассказывал мне о тебе, и я думаю, что, в свою очередь, он и тебе обо мне поведал немало. Я Менджу Волшебник — да, довольно высокопарное имя, признаю, но на театральных афишах смотрится неплохо. И если именно ты воскресил Джорама, отец, то я куплю тебе шатер и столько складных стульев, сколько пожелает твоя святая душа!

— Если ты хочешь сказать, что я воскресил Джорама, то я каталист, а не друид. — Сарьон ощутил, как перед ним распахивается, словно в памятном сне, пасть бездны. Надо ступать осторожно. — Если все, что ты рассказал Джораму, правда, то ты достаточно долго прожил в нашем мире, чтобы знать, что у каталистов способности к исцелению весьма ограниченны и что даже друиды не могу поднимать...

— Не давай ему подзуживать себя, отец, — холодно перебил его Джорам. — Он прекрасно знает, что ты не исцелял меня.

Менджу сделал изящный жест извинения.

— Сжалься надо мной. Удовлетвори мое любопытство. Клянусь, мне действительно очень тяжело было видеть тебя мертвым. Это оказалось ужасным потрясением.

— Не сомневаюсь, — сухо ответил Джорам. — Помоги мне встать, — сказал он каталисту. Не слушая протестов Сарьона, он с трудом поднялся на ноги и, прислонившись к разбитой колонне, настороженно посмотрел на Менджу. — Там не меня убили. Ты же видел, как я вышел из Коридора.

— Возможно, — осторожно заметил Менджу, не сводя взгляда с Джорама. — Невероятное сходство. Кто...

— Симкин. — Джорам дышал слишком часто и неглубоко. Сарьон подошел поближе.

Менджу кивнул.

— А, начинаю понимать. Недооценил я ту чайную чашку. Очень умно было послать его впереди себя под своей личиной. Ты догадался, что тебя здесь ждет ловушка? Или он тебе сказал? Я так и знал, что он лживый ублюдок, как и этот жирный святоша, Ванье, который послал сюда своего убийцу, чтобы отнять мою добычу. Но епископ заплатит за свое предательство. — Маг пожал плечами. — Все заплатят.

Джорам пошатнулся и чуть не упал. Однако, выпрямившись, он отверг помощь Сарьона, сердито тряхнув головой.

— Тебе нужен врач, — сказал Менджу, холодно смерив его взглядом. — К счастью, помощь близко благодаря Коридорам. Святой отец одним словом вернет нас в мои апартаменты. Каталист, открой Коридор.

— Я не могу... — начал было Сарьон, когда его перебил радостный вопль.

— Заходи внутрь! Не бойся! — Спрыгнув с разбитого алтаря, Гвендолин бежала к портику, ее яркие глаза сверкали неестественным светом даже в темном чреве Храма.

— Гвен, нет! — Джорам перехватил ее. — Ты не должна выходить...

Гвендолин легко вырвалась из его слабых рук, но остановилась. Встав прямо в портике, она протянула руки. — Заходи! Заходи! — повторяла она, как хозяйка, приглашающая долгожданных гостей. — Не бойся, — продолжала она чуть печальным голосом. — Тебе по-прежнему плохо? Через некоторое время пройдет. Это только призрачная боль, ее помнит та часть тебя, что еще цепляется за жизнь. Отпусти ее. Станет легче. Твоя битва закончилась.

— Битва? О какой битве она говорит? — спросил Джорам, резко обернувшись к Волшебнику.

— Может, о Геттисберге? — пожал плечами тот. — Ватерлоо? Может, она сегодня воображает себя Наполеоном?

— Ты прекрасно знаешь, что нет! — ответил Джорам. Глаза его лихорадочно блестели, по бледному лицу струился пот. — Ты знаешь о ее силах. Она разговаривает с мертвыми, которые... Боже мой! — прошептал он, внезапно осознав. — Вы напали на Мерилон!

— Не надо винить майора Боуриса, Джорам. Он, в конце концов, солдат. Не ждал же ты, что он будет покорно стоять на месте, как бык на бойне?

— У него ничего не выйдет. Вам не пробить магического купола над городом.

— В этом ты, друг мой, ошибаешься. У нашего тупоголового майора возникла гениальная идея. Он переделал десантные модули в боевые корабли и намерен с помощью лазерного огня разрушить магический купол. Магии он не пробьет, но Жизнь из тех, кто купол поддерживает, вытянет. Скоро щит развалится, хрустальный дворец рухнет с небес, утянув за собой эти три здания на огромных мраморных плитах — как их там называют? Три Сестры? Ах, бедные, они тоже разрушатся!

— Погибнут тысячи людей! — в ужасе воскликнул Сарьон. Глядя на равнину, он видел яркие вспышки света, солнце, отражающееся от металлических тел тварей, которые, как муравьи, ползали по периметру города. Это он видел глазами — а воображение рисовало куда больше.

Принц Гаральд — если он еще жив — будет отважно сражаться, но эта неожиданная атака выбьет его из колеи. Лорда и леди Самуэлс с маленькими детьми, остальные знатные семьи, чьи дома построены на этих мраморных плитах, постигнет страшная смерть среди обломков. Хрустальный дворец разобьется на миллионы острых, как кинжалы, осколков, которые полетят во все стороны...

— Отпусти свою жизнь, — печально повторила Гвендолин.

— Если бы я мог там оказаться! — тихо простонал Джорам. — Я мог бы помочь... да что я говорю? — горестно рассмеялся он. — Я же сам все это на них навлек! — Он сполз на землю и, сидя спиной к колонне, закрыл глаза окровавленной рукой.

— Пришло время Пророчеству свершиться, Джорам, — сказал Волшебник. — Оставь их на волю судьбы. Как там говорится в этой милой фразочке? «В руке его будет погибель мира...»

— ...или его спасение, — сказала Гвендолин.

В своем отчаянии Джорам словно бы и не слышал ее. Но зато услышал Сарьон. Обернувшись, он воззрился на девушку. Она тоже смотрела на осажденный город широко раскрытыми глазами, и на губах ее была прекрасная, печальная улыбка. Медленно и спокойно, чтобы не испугать, каталист положил руку на ее плечо.

— Что ты сказала, дорогая моя?

— Она бредит! — резко оборвал его Чародей. — Довольно. На случай, если ты забыл: убийца все еще здесь. Каталист, открой Коридор!

Рука протянулась к нему, пытаясь помочь Сарьону удержаться на краю пропасти. Только потянуться к ней, только схватиться...

— Продолжай, дорогая, — произнес он дрожащим голосом, пытаясь сдержать возбуждение, чтобы не испугать ее.

Гвендолин озиралась вокруг с рассеянным видом.

— Тут есть один старик, очень старый, епископ... Где вы? О да. Вон, в черном, — она показала куда-то. — Он столетия ждал, чтобы кто-нибудь выслушал его. Он говорит, что мы ошиблись, сбежав из родного дома, как злые, испорченные дети. Затем начались Железные войны, и все развалилось. Он молился, чтобы ему помогли найти способ исправить мир. Олмин снизошел к его молитвам, надеясь, что человечество сойдет с опасного пути, которым движется. Но епископ был слишком слаб. Он видел будущее. Он видел страшную опасность. Он видел обещанное освобождение. Потрясенный увиденным, он умер. И слово Олмина, которое должно было стать предупреждением, осталось невысказанным. И люди в страхе своем сделали из него Пророчество.

— Страх... предупреждение... — пробормотал Сарьон, и свет начал заполнять его душу. — Джорам, ты понимаешь?

Джорам даже не взглянул на него. Он сидел, потупив голову, лицо его было закрыто спутанными черными волосами. — Брось, отец, — хрипло проговорил он. — Сражаться бесполезно!

— Нет, не так! — Сарьон в экстазе воздел руки к небесам. — Господь мой! Творец мой! Простишь ли ты меня? Джорам, есть путь...

Треск, вой. Воздух наполнился летящими осколками камня.

Джорам сбил Сарьона с ног и повалил на пол. Менджу распластался за колонной.

— Гвен! — крикнул Джорам, пытаясь дотянуться до жены. Испуганная неожиданным громким звуком, она стояла на открытом месте, в замешательстве озираясь по сторонам. Но прежде, чем Джорам успел добраться до жены, незримые руки выхватили ее из опасного места и унесли к дальней стороне Храма.

— Все правильно, Джорам! Мертвые защитят ее! — крикнул Сарьон.

Еще один выстрел раздался в Храме, пуля угодила в стену у них за спиной.

— Надо уходить отсюда! — Сунув в карман руку, Менджу выхватил фазор, нацелил его и выстрелил в сторону мимолетного движения, которое заметил у алтарного камня. Поднялся дымок, и из камня брызнула каменная пыль, оставив после себя опаленную борозду.

Под прикрытием огня Джорам схватил Темный Меч и кинулся за колонну рядом с Волшебником.

— Сюда, отец! Пригнись!

Ползя, как червяк, по холодному каменному полу, Сарьон добрался до колонн. Прислонившись к одной из них, Джорам выглянул в сад. Врага не было видно. Менджу снова выстрелил и опять промахнулся.

— Открой Коридор, отец! — прорычал Менджу.

— Не могу! — задыхаясь, ответил Сарьон. Очередной выстрел разорвал воздух. Менджу вновь укрылся за колонной, Сарьон прижался к полу. Джорам, похоже, слишком ослабел, чтобы двигаться быстро; он еле удерживал Темный Меч, и рана снова кровоточила — пятно на рукаве увеличилось.

Каталист беспокойно переводил взгляд с Джорама на Гвендолин. Мертвым как-то удалось убедить ее спрятаться за разрушенным алтарем. Сквозь трещину в потолке на ее золотые волосы и ярко-синие глаза падал луч света, и в нем танцевали пылинки.

Менджу проследил за взглядом Сарьона.

— Уведи нас отсюда, каталист, или, клянусь всеми богами, я ее застрелю! — Он направил свое оружие на Гвендолин. — А ты, Джорам, даже и не пробуй помешать — если, конечно, не можешь двигаться быстрее света!

— Джорам, стой! — Положив руку на плечо друга, Сарьон повернулся к магу. — Я не могу открыть Коридор отсюда, поскольку открывать нечего!

— Врешь! — Волшебник держал Гвендолин под прицелом.

— Я открыл бы, клянусь Олмином, если бы мог! — горячо ответил Сарьон. — В Храме некромантов не существует Коридоров! Это было святое место, священная земля, сюда только некромантам было дозволено ступать! Они никогда не разрешали здесь открывать Коридор. Единственный, — показал кивком головы Сарьон, — тот, который у алтарного камня!

— И Палач это знает! — мрачно закончил Джорам. Его лицо заливал пот, мокрые волосы прилипли ко лбу. — Потому он там и занял позицию.

Менджу внимательно посмотрел на каталиста и, ругнувшись, опустил оружие.

— Значит, мы в ловушке!

Еще одна пуля угодила в колонну рядом с Волшебником, осколок камня царапнул его по лицу. Выругавшись, он вытер кровь со щеки тыльной стороной руки и приготовился еще раз выстрелить. Затем вдруг остановился, задумчиво глядя на равнину. — Мы в ловушке, — повторил он, засовывая руку в карман, — но ненадолго.

Достав еще одно металлическое устройство, похожее на коробочку, он нажал большим пальцем на кнопку на корпусе. Замерцал огонек, послышался скрежет, словно изнутри пыталось вылезти какое-то существо с длинными когтями.

Поднеся устройство ко рту, Менджу заговорил в него.

— Майор Боурис! Майор Боурис!

В ответ послышался голос, но сквозь такой треск, что слова было трудно разобрать. Волшебник, нахмурившись, чуть встряхнул коробочку.

— Майор Боурис! — снова со злостью повторил он. Сарьон в ужасе уставился на непонятное устройство.

— Олмин Благословенный! — прошептал он Джораму. — Он что, загнал туда майора Боуриса?

— Нет, — устало ответил Джорам, еле заметно улыбаясь. Казалось, он держится только усилием воли. — Майор в Мерилоне. У него есть такое же устройство. С его помощью люди могут разговаривать друг с другом. Дай мне послушать! — Он знаком заставил Сарьона замолчать.

Сарьон не понимал, что говорит Менджу, поскольку тот изъяснялся на своем языке. Он смотрел в лицо Джорама, пытаясь по его выражению понять, о чем речь.

Увидев, как его друг мрачно сжал губы, Сарьон тихо спросил:

— В чем дело?

— Он вызывает подмогу. Один из штурмовиков сейчас полетит от Мерилона сюда.

— Да. Правда просто? — самодовольно сказал Менджу, выключая устройство и засовывая его в карман. — Лазеры штурмовика выжгут весь сад, уничтожив нашего приятеля с его пистолетом. Затем штурмовик опустится и увезет нас отсюда. На борту найдется врач, Джорам. Он даст тебе стимуляторы, чтобы ты продержался и помог мне со своим Темным Мечом выиграть битву за Мерилон. И ты, конечно, не забывай, что кроме каталиста в моей власти и твоя очаровательная жена. И оба они пострадают, если ты попытаешься — как бы это получше сказать? — переиграть меня.

Засучив рукав, Менджу глянул на прибор, который носил на запястье.

— Они прибудут через несколько минут.

Если Сарьон не понял незнакомых слов, то смысл сказанного вполне осознал. Он посмотрел на Джорама. Тот сидел с бесстрастным лицом, закрыв глаза. Неужели он настолько отчаялся? Неужели он так тяжело ранен, что сдался? Или сражаться было просто бессмысленно?

Сарьон пытался молиться Олмину, пытался вызвать Присутствие, отчаянно пытался ухватиться за руку, которая была протянута к нему. Но все было безрезультатно, и каталиста охватил страх. Он сжал горло Сарьона каменными пальцами и задушил его веру. Очертания руки задрожали, затем она исчезла полностью, и каталист с горечью понял, что все это было всего лишь обманом чувств.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ПОГИБЕЛЬ МИРА

Низкий гул становился все громче и громче. Сарьон с испугом увидел удовлетворение на лице Менджу. Маг не сводил взгляда с небес, чего-то ожидая. Сарьон осмелился выглянуть из-за колонны. В этот момент он осознал, что в последние несколько минут в них больше не стреляли. Возможно, Палач сдался.

— Дурацкие мечты! — горестно проговорил каталист себе под нос. Он окинул взглядом ясное синее небо, но ничего не увидел, хотя гул стал гораздо громче. Палач никогда не отступит, никогда не признает, что не справился с задачей. Единственным оправданием неудаче его орден считал смерть, а Палача не так просто убить. Хотя Джорам лишил его некоторого количества магической Жизни, он все еще был под угрозой, все еще был опасен. В конце концов, он являлся одним из самых могущественных магов Тимхаллана.

«Понимает ли этот маг из другого мира, против кого он выступает?» — подумал Сарьон, испытующе глядя на Менджу. Судя по спокойствию и самодовольной улыбке Волшебника, он не понимал ничего. В конце концов, Менджу был еще молод, когда его вышвырнули из Тимхаллана. Наверное, он мало знал о Дуук-тсарит, о возможностях этого ордена — о том, что они способны засечь приближение бабочки по взмахам ее крыльев и могут заглянуть в мысли человека.

Менджу радовался вновь обретенным магическим способностям, но истинную мощь магии он подзабыл. Он рассматривал ее как забавную игрушку, не более того. Когда доходило до дела, он предпочитал Технику.

— Это штурмовик, — резким тоном произнес он. — Уже недолго. — Он бросил взгляд на Джорама. — Наш друг способен идти, отец? Придется тебе ему помочь. Я должен управлять корабельными орудиями.

Он снова что-то сказал в устройство. На сей раз скрежета было куда меньше. Голос, говоривший из этой хитрой штуковины у него в руке, был яснее, и Сарьон, судя по внимательности, с которой Менджу смотрел в небеса, решил, что тот общается с каким-то чудовищем, которое призвал себе на помощь.

Проследив за взглядом мага, Сарьон все равно ничего не увидел и подумал, что тварь может оказаться невидимой, но тут его взгляд привлекла вспышка света. Он разинул рот, не готовый к той чудовищной скорости, с которой приближалось это создание. Только что это было словно крохотной звездочкой, которая перепутала день с ночью, а через мгновение летящая тварь уже стала больше солнца, затем больше десяти солнц. Теперь он ясно видел ее и оцепенел, потрясенный.

Каталист не участвовал в битве на Поле Доблести. Он лишь слышал о гигантских железных тварях, о странных людях с металлической кожей. Впервые он видел создание Темного искусства, и душа его затрепетала от страха и благоговения.

Чудовище было сделано словно из серебра, его тело сверкало на солнце. У него были крылья, но жесткие и неподвижные, и Сарьон терялся в догадках о том, как оно может лететь так быстро. У существа не было шеи и головы. На переднем конце его тела мигали разноцветные глаза. Единственным звуком, который оно издавало, был гул, теперь такой громкий, что почти заглушал голос Менджу.

Сарьон ощутил теплое и ободряющее пожатие руки Джорама.

— Держись, отец, — тихо проговорил он. Притянув его к себе, он добавил еле слышно: — Сделай вид, будто возишься с моей раной.

Глядя на мага, который был полностью поглощен созерцанием приближающегося чудовища, Сарьон наклонился поближе к Джораму.

— Мы не можем позволить ему отвести нас на борт этого корабля. Когда он погонит нас отсюда, следи за мной — я дам знак. — Джорам помолчал, затем тихо добавил: — Когда это случится, убери Гвен с дороги.

Сарьон некоторое время молчал, не в силах ответить. Когда он заговорил, голос его звучал сипло.

— Сын мой, ты даже с Темным Мечом не одолеешь их всех! Ты понимаешь, что говоришь? — Он не поднимал головы, делая вид, что занимается раной.

Джорам коснулся его лица и заставил поднять голову — и Сарьон прочел ответ в его чистых карих глазах.

— Так будет лучше, отец, — просто сказал он.

— А что будет с твоей женой? — спросил Сарьон, когда смог преодолеть жгучую боль в груди.

Джорам посмотрел на Храм, где в тени сидела Гвендолин, и одинокий солнечный луч сверкал в ее волосах.

— Она полюбила Мертвого, который не дал ей ничего, кроме горя. — Мрачная улыбка искривила его губы. — Мне кажется, что, став мертвым, я окажусь полезнее, чем будучи живым. И, по крайней мере, — он удрученно вздохнул, — может, тогда она поговорит со мной. — Он крепче сжал руку Сарьона. — Оставляю ее на твое попечение, отец.

«Сын мой, я не переживу этого!» — чуть не выкрикнул Сарьон. Но он сдержался, и слова его излились слезами. Нет, лучше в эти последние минуты не возмущать покой в душе Джорама.

«Я буду держать его на руках, как в ту пору, когда он был младенцем. И когда эти карие глаза закроются навеки, когда та борьба, что он вел всю свою жизнь, завершится, тогда я встану и как смогу буду бороться с этим холодным и бесстрастным Присутствием, пока сам не паду».

Ослепительная вспышка и взрыв заставили Сарьона очнуться от его мрачных размышлений. Луч света, исходящего от чудовища, ударил по плитам у алтарного камня, проделав огромную дыру в земле неподалеку от того места, где лежало тело Симкина. В воздух поднялись клубы дыма. Металлическая тварь, зависнув над землей, медленно опускалась.

Менджу кричал в устройство — явно что-то спрашивал.

— Что он говорит? — прошептал Сарьон.

— Он спрашивает, уничтожили ли они колдуна. — Джорам помолчал, прислушиваясь, затем посмотрел на каталиста в мрачном изумлении. — Говорят, что да. По крайней мере, экраны не регистрируют ничего живого.

— Ничего живого? Болваны! — ругнулся Сарьон, но, поймав предупреждающий взгляд Джорама, замолчал. Менджу шел к ним, внимательно оглядывая сад.

— Похоже, наш приятель с револьвером покинул нас, — сказал маг. — Готовимся выступать, — он показал на Храм. — Если ты не хочешь, Джорам, чтобы твоя жена осталась здесь и стала постоянным членом этого незримого клуба, уведи-ка ее подальше от ее покойных телохранителей.

— Я приведу ее, — предложил Сарьон.

Каталист шел медленно, как будто отчаяние, завладевшее им, цеплялось ему за ноги и хватало за полы одеяния, мешая двигаться.

Гвендолин сидела на пыльном полу за разбитым алтарем, положив голову на большую каменную урну. Она не подняла головы при приближении Сарьона, а продолжала глядеть прямо перед собой, в никуда. Каталист с жалостью смотрел на нее. Ее золотые волосы спутались, разорванное платье было в грязи. Ей было все равно, где она, что творится вокруг, ей было все равно, что случится с Джорамом и с ней самой.

— Поторопись, отец, — безапелляционно приказал Менджу. — Иначе мы улетим без нее. Ты тоже будешь моим заложником.

«Может, так даже будет милосерднее», — подумал Сарьон, протянув руку к Гвендолин. Девушка посмотрела на него. Покорная, как всегда, она охотно пошла за ним и начала было подниматься из своего убежища за алтарем. Но невидимые руки удерживали ее.

В луче света, проникавшем сквозь пыль, Сарьон почти угадывал незримые глаза, с подозрением следящие за ним, незримые губы, неслышно приказывающие ему покинуть это священное место, которое он оскверняет своим присутствием. Впечатление было таким явственным, что он чуть было не зажал уши руками, чтобы не слышать, чуть не закрыл глаза, чтобы не видеть гнева и страдания в незримых очах.

«Я схожу с ума!» — в ужасе подумал он.

— Отец! — с угрозой сказал Менджу.

Сарьон крепко взял Гвендолин за руку.

— Я благодарен вам за то, что вы сделали, — сказал он в пустоту. — Но она еще принадлежит живым. Она не принадлежит вам. Вы должны отпустить ее.

Мгновение ему казалось, что все напрасно. Холодные пальцы Гвендолин сомкнулись на его руке, но когда он попытался привлечь ее к себе, то встретил сопротивление столь сильное, что с таким же успехом мог попытаться сдвинуть с места сам Храм.

— Прошу вас! — взмолился он.

Он тянул Гвендолин к себе, мертвые — к себе. В этой абсурдной ситуации его охватило желание истерически расхохотаться, но он справился с собой, понимая, что этот смех в конце концов перейдет в плач и он просто упадет и будет сотрясаться в рыданиях, как перепуганное дитя. Беззвучные крики звучали у него в ушах, хотя он не слышал ни слова.

Затем внезапно незримое сопротивление окончилось, словно кто-то усмирил их единственным словом.

Гвендолин освободилась так неожиданно, что просто рухнула вперед, в объятия каталиста, чуть не уронив его. Он поймал ее, помог устоять, отбросил с ее лица спутанные золотые волосы. Казалось, ее ничуть не тревожит то, что творится вокруг. Она продолжала озираться с рассеянным интересом, словно все это происходило с кем-то другим, а не с ней самой.

— А вы разве не идете? — спросила она, обернувшись к теням. Сарьон поторопил ее.

Каталиста не покидало неестественное ощущение того, что вокруг него сбились легионы мертвых, что их неслышные шаги громко отдаются эхом в тишине Храма.

Менджу нетерпеливо ждал их наверху лестницы, направляя оружие на Гвендолин и каталиста. Джорам молча стоял рядом, опираясь на колонну. На первый взгляд казалось, что у него нет сил даже на ногах держаться, не то что сражаться. И только Сарьон видел пламя, горевшее в глубине его темных глаз, твердую решимость, которая обретала форму железного клинка.

— Мы пойдем все вместе, — сказал Менджу, знаком приказывая Гвендолин и Сарьону выйти из храма. — Джорам, твоя жена и каталист будут между нами. Попытаешься сделать глупость — любую — и оба умрут.

— А Палач? — спросил Сарьон, остановившись на вершине лестницы и отчаянно пытаясь тянуть время.

— Эта кучка пепла? — оскалившись, Менджу показал на дыру в земле у алтарного камня, из которой еще поднимался дымок. — Думаю, тебе нечего больше его бояться, отец. А теперь пошли! — он повел фазором.

Не оставалось ни выбора, ни надежды. Потупившись, Сарьон привлек Гвендолин поближе к себе и вышел. После темноты Храма солнечный свет ослеплял. Прикрыв ладонью глаза, Гвендолин споткнулась, Сарьон поддержал ее и повел по ступенькам, заметив, что Джорам спускается по лестнице впереди них.

Он шел медленно, устало, дыша тяжело и с трудом. Но Сарьон заметил, как твердо его рука сжимает рукоять Темного Меча.

Несмотря на самоуверенный вид, Менджу явно нервничал. Порой он подталкивал Сарьона и Гвендолин, приказывая им поторопиться, и не сводил глаз с Джорама, но большая часть внимания Менджу была привлечена к серебряной твари. Из обрывков разговоров Менджу Сарьон понял, что тварь слишком долго опускается. Волшебник раздраженно кричал в переговорное устройство.

Чуть обернувшись, якобы для того, чтобы посмотреть на жену, Джорам пристально глянул на Сарьона и проговорил одними губами:

— В сторону!

Душе Сарьона было так невыносимо больно, что он почти обрадовался, что все скоро кончится. По приказу Джорама он замедлил шаги — это было легко, поскольку Гвендолин озиралась по сторонам в смутном любопытстве, совершенно не воспринимая ничего из происходящего вокруг. Менджу теперь на пару ступенек опережал их. Маг снова поднес ко рту переговорное устройство, но голоса, доносившиеся из него, заставили его замолчать. Вздрогнув и выругавшись про себя, Менджу повернулся и посмотрел в небо у себя над головой.

Над ним промелькнула темная тень, отбрасываемая огромными крыльями дракона. Откуда-то появился Палач. Стоя у алтарного камня, он холодно приказал дракону атаковать. Дракон спикировал прямо на серебристую тварь, пронзительно вереща от ярости и вытянув лапы с растопыренными когтями.

Из устройства в руке Менджу послышались искаженные передачей вопли. Серебряная тварь тут же совершила маневр и резко отпрянула в сторону, отчаянно пытаясь уйти от вражеской атаки. Драконьи когти клацнули по крылу, заставив чудовище закувыркаться в воздухе. Дракон взмыл вверх на восходящих потоках воздуха и изготовился к очередной атаке. Серебряная тварь чуть не разбилась о скалу, увернувшись в последний момент. Из ее хвоста вырвалось пламя, и она вышла из падения, поднявшись отвесно вверх.

Дракон снова набросился на нее, но на сей раз тварь была готова к его атаке, направив луч в своего сверкающего золотисто-зеленого врага. Луч обжег кончик драконьего крыла. Завопив от боли и ярости, дракон дохнул огнем. Тварь охватило пламя. Пронзительные вопли, исходящие из устройства, были полны панического ужаса, а затем Сарьон перестал их слышать, потому что мир вокруг него взорвался огнем.

Стена магического огня, созданная Палачом, двинулась по скале. Зеленовато-золотая, она дышала таким жаром, что у Сарьона руки и лицо мигом пошли волдырями, раскаленный воздух опалил легкие. Каталист прижал к себе Гвендолин, пытаясь прикрыть ее собственным телом, но она вырвалась из его рук, и он уже не видел ее из-за жара и дыма.

Послышался дикий вопль. Пытаясь укрыться от пламени, лизавшего ступени под его ногами, Сарьон пробовал вглядеться полными слез, обожженными глазами. Из огня появилась фигура, вся охваченная пламенем. Это был дико вопящий Менджу, его серые одежды полыхали магическим зеленоватым огнем. Каталисту на миг показалось, что и его разинутый в крике рот, и кожа на лице почернели, а потом Волшебник рухнул в клубы дыма, вихрящиеся над ступенями.

«Я следующий!» — подумал Сарьон, глядя на то, как зеленые языки подбираются к нему по ступенькам. Джорам, взмахнув мечом, прыгнул вперед, встав между Сарьоном и огнем. Как только Джорам поднял Темный Меч, пламя соскочило со ступеней прямо на клинок, и Сарьону показалось, что теперь и Джорам охвачен магическим огнем. Но меч жадно впитал магию. Голубоватое свечение Меча становилось все сильнее и сильнее по мере того, как ослабевало пламя, и Сарьон увидел Палача.

Колдун перезаряжал револьвер, полагаясь больше на него, чем на свою Жизненную силу, которую к тому же очень быстро вытягивал из него Темный Меч. Однако он уже встречался с этим оружием и знал, что делать. Глядя на вершину горы над Храмом, колдун шевельнул рукой. По его знаку кусок скалы откололся и покатился вниз, прямо на Джорама.

Сосредоточившись на Палаче, Джорам не видел опасности. Предупреждать его не было времени. Бросившись вперед, Сарьон сбил Джорама с ног. Оба покатились по ступеням, и меч вылетел из руки Джорама.

Сарьон смутно сознавал, что скала ударилась о ступени, потом осколок угодил ему в голову, и в ней взорвалась боль... А потом его поглотила тьма...

«Но я не могу умереть! Я не могу покинуть Джорама...»

Борясь с тьмой и болью, Сарьон открыл глаза. Все вокруг качалось и плыло. Встряхнув головой, он скривился от внезапной боли и чуть было снова не лишился чувств.

— Джорам! — непослушным языком повторял он, заглушая свою боль страхом за друга. Приподняв голову, чтобы оглядеться, он понял, что находится у подножия лестницы среди осколков камня. Рядом с ним лежал Джорам. Глаза его были закрыты, бледное лицо спокойно... Наконец-то он обрел мир.

— Прощай, сын мой, — прошептал Сарьон. Он даже не ощущал скорби. Лучше пусть будет так. Намного лучше. Протянув руку, он взъерошил черные волосы и тут краем глаза уловил какое-то движение.

Над ним стоял Палач.

Где-то вдалеке раздался взрыв, с неба посыпались обломки. Сарьон не обращал на них внимания. Мельком глянув на Палача, каталист стиснул руку Джорама. «Убей же меня, — подумал Сарьон. — Убей сейчас. Покончи со всем этим поскорее».

Но Палач, внимательно окинув взором Джорама, отвернулся. Сарьон почти без любопытства посмотрел ему вслед. Колдун сделал свое дело и теперь уходил. Затем каталист вдруг оцепенел, и ледяной ветер страха вымел из его головы туман боли. Колдун еще не выполнил свою задачу! Еще нет. Наклонившись, Палач поднял валявшийся на ступенях тусклый и безжизненный меч.

«Если со мной что-то случится, ты завершишь дело. Ты должен уничтожить Темный Меч».

Сарьон мог сделать только одно. Едва вспоминая сквозь боль слова молитвы, он начал вытягивать Жизнь из колдуна. Это была отчаянная попытка. Вытягивание Жизни — долгий процесс. Сарьон надеялся, что Темный Меч уже вытянул большую часть магической силы из Палача. Если так, то каталист сможет сразу же напасть на него.

Колдун тут же почуял атаку каталиста. Бросив меч на разбитые ступени, Палач повернулся к Сарьону. Каталист не мог видеть его лица, скрытого серым капюшоном, но у него было отчетливое ощущение, что колдун улыбается. Сарьон понял, что проиграл, Палачу еще вполне хватало Жизни. Подняв руку, Палач приготовился бросить заклятие, которое уничтожит каталиста.

«Милосердный Олмин! — взмолился Сарьон. — Даруй мне быстрый конец!»

Вспыхнул свет, ослепив его. Он услышал шипение и приготовился встретить огненный вихрь и испытать предсмертную муку.

Рядом кто-то хрипло вскрикнул от боли и ярости.

Сарьон резко открыл глаза. Палач стоял над ним, но смотрел он не на каталиста. Он повернулся к новому врагу.

Менджу лежал на опаленных ступенях Храма. Тело его было страшно обожжено. Маг поднял окровавленную, почерневшую руку и, нацелив свое оружие, снова выстрелил в Палача.

И в то же самое мгновение колдун выкрикнул последние слова заклинания. На солнце сверкнули, сорвавшись с пальцев Палача, ледяные кинжалы. Свистнув в воздухе, они вонзились в тело Менджу, пригвоздив его к лестнице. Волшебник упал без единого стона. Скорее всего, он был уже мертв.

Сарьон внезапно осознал, что по его шее струится теплая жидкость. Пульсирующая боль в голове усилилась, как и головокружение. Красноватый туман затянул его взор, и он почти не видел головы Палача, которая снова повернулась к нему.

Он ничего не мог сделать. Он даже не мог продолжать вытягивать из колдуна Жизнь, поскольку сам балансировал на грани сознания. Он смотрел, как Палач поворачивается... и увидел дыру у него в груди. Колдун конвульсивно дернул рукой, затем замертво упал лицом вниз. Сарьон ничего не ощутил — ни облегчения, ни радости. Только жестокую боль и отчаяние.

Он опустился на плиты, прижавшись к холодному камню щекой, и закрыл глаза. Он тонул в густом тумане, слепо спотыкаясь на краю ущелья, понимая, что один неверный шаг — и он упадет в бездну. У него было смутное ощущение, что невидимая рука где-то здесь и что она хочет поддержать его.

Со всех сторон он слышал звуки агонии: мир умирал.

— Я никогда не прощу тебе того, что ты сделал, — прошептал Сарьон. Оттолкнув руку, он шагнул через край.

Рука подхватила и ласково удержала его.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ТРИУМФ ТЕМНОГО МЕЧА

— Отец?

Ощущение опасности стучало в груди Джорама, как молот, не давая заснуть. Он снова был в кузне, снова отковывал меч, а Сарьон давал ему Жизнь. И тут все стало ужасно. Каталист на его глазах превратился в камень...

— Отец! — вскричал Джорам.

Он очнулся весь в поту. Удары молота продолжались.

Вокруг стояла неестественная тишина — мир перестал дышать, как утопающий, который понимает, что больше ему никогда не глотнуть воздуха.

Глядя в солнечное небо у себя над головой, Джорам понял, где он, но никак не мог вспомнить, что с ним случилось. Он как наяву увидел ослепительное магическое пламя, его жар, вспомнил, как встал, подняв меч, перед ним, как пламя остановилось. Он слышал крик Гвендолин, крик Сарьона... Сзади что-то ударило его, меч вылетел из руки... и все.

— Сарьон, — заплетающимся языком проговорил он, пытаясь сесть. — Сарьон, я...

Повернувшись, он увидел каталиста. Сарьон лежал среди осколков камня. Кровь из раны на голове, перемешанная с пылью, запеклась коркой на его лице. Глаза его были закрыты, лицо спокойно. Он как будто спал.

— Отец? — Джорам осторожно прикоснулся к нему.

Кожа Сарьона была холодной, пульс слабым и неровным. Контузия, сотрясение мозга. Ему нужна помощь. Джорам стал озираться по сторонам в поисках того, чем можно было бы накрыть раненого, но застыл, пригвожденный к месту страшным зрелищем.

Неподалеку от алтарного камня лежало тело Палача, и в спине колдуна зияла огромная дыра с опаленными краями. На ступенях Храма было распростерто обугленное тело Менджу, струйки вытекающей из него крови сливались, разделялись, снова сливались и в конце концов собирались в лужицы на мраморной дорожке.

— Гвен? — в страхе позвал Джорам, глядя вверх, на Храм, и сердце его упало. Портик Храма был разбит. На него рухнул серебристый корабль чужаков, и обломки металла сверкали среди осколков камней. Из разбитой кабины под неестественным углом торчало тело пилота. Рядом лежал, свернувшись клубком, убитый дракон.

— Гвен! — воскликнул Джорам. Страх придал ему сил. Поднявшись на ноги, он стал подниматься по засыпанным обломками ступеням, повторяя имя жёны. Ответа не было. Достигнув порога, он попытался сдвинуть в сторону камни, чтобы добраться до нее, если ее завалило внутри Храма. Внезапная слабость и мучительная боль в руке напомнили ему о ране. Он пошатнулся и чуть не упал.

Далекий приглушенный взрыв привлек его внимание, пробив пелену отчаяния. Обернувшись, Джорам посмотрел с вершины на равнины внизу. Солнечный свет отражался от сотен металлических поверхностей — на Мерилон ползли танки. Белые вспышки лазерного огня сокрушали магический купол. Ему показалось, что он увидел — хотя, скорее всего, на таком расстоянии это было лишь игрой воображения, — как один из сверкающих шпилей дворца рухнул.

Все и всё вокруг него было мертво. Теперь умирал Мерилон. Пророчество было близко к свершению.

— Почему я никак не умру? — в отчаянии вскричал Джорам. Слезы навернулись ему на глаза. Затем, проморгавшись, он снова посмотрел на равнину. — Наверное, потому, что...

Он умрет, но не здесь. Он умрет в Мерилоне, сражаясь. Пророчество еще не исполнилось. Пока не исполнилось.

Торопливо оглядевшись, Джорам заметил отблеск черного металла, почти засыпанного битым камнем. Стиснув зубы от боли, вызываемой каждым движением, он пробрался по обломкам назад, к ступеням. Темный Меч лежал рядом с трупом Палача. Рука мертвеца была протянута к нему, почти касаясь рукояти.

Джорам наклонился подобрать меч. Ноги у него подломились, и он упал на колени рядом с ним. Протянув к нему руку, он вдруг замер.

«Я могу спасти их, — сказал он себе, — но ради чего? Ради этого?» — Подняв голову, он посмотрел вокруг и увидел одну лишь смерть.

«В руке его будет погибель мира...»

Джорам снова посмотрел на меч. Солнце ярко сияло, но клинок не отражал света. Его металл был темен и холоден, как смерть...

И Джорам понял.

Если он отправится в Мерилон и принесет смерть его врагам, то Пророчество исполнится. Эта война закончится, но за ней последует другая, а за ней еще. Страх и недоверие будут расти. Каждый мир отгородится от других. И в конце концов каждый мир будет считать, что обезопасить себя он сможет, лишь уничтожив остальные миры, не понимая, что этим уничтожает себя.

— Открой окно. Выпусти Жизнь на свободу, — послышался у него за спиной чистый, звонкий голос.

Обернувшись, он увидел Гвендолин, которая спокойно сидела среди разрухи наверху храмовой лестницы. Ее ясные голубые глаза были устремлены на мужа. Хотя ему казалось, что она все еще не узнает его, но обращалась она именно к нему.

— Как? — воскликнул Джорам, стоя на коленях рядом с мечом. Воздев руки к небу, он вскричал: — Как я могу это остановить? Скажи как?

Эхо подхватило его голос. Отразившись от колонн Храма, от склона горы, он становился все громче и громче.

— Как? — подхватили крик тысячи мертвых голосов, каждый из которых был тише шепота. — Как?

Гвендолин знаком приказала молчать, и эхо затихло. Все в мире затихло, ожидая...

Обхватив руками колени, Гвендолин посмотрела на мужа с безмятежной улыбкой, от которой у него чуть сердце не разорвалось. Он понял, что она все еще не узнает его.

— Верни миру то, что ты у него взял, — сказала она. «Верни миру то, что ты у него взял». Он посмотрел на меч в своей руке. Конечно, она говорит о Темном Мече. Он сделан из руды этого мира. Но как его вернуть? У него нет кузницы, чтобы расплавить его. Можно сбросить его с горы, но он упадет вниз и будет там лежать в ожидании, что кто-то найдет его.

Он посмотрел на алтарный камень. Впервые пристально взглянув на него, он понял то, о чем раньше догадался Менджу: — он был сделан из темного камня.

Обернувшись к Гвен, он увидел, что она улыбается ему.

— И что будет? — спросил он.

— Конец, — сказала она. — А потом — начало.

Он кивнул, думая, что понял. Подняв меч, он подошел к Сарьону и, опустившись на колени, поцеловал лицо каталиста...

— Прощай, друг мой... мой отец, — прошептал он.

Он заметил, что его слабость странным образом исчезла, боль отступила. Поднявшись на ноги, он твердым шагом подошел к алтарному камню.

Джорам поднял меч, и по мере того, как он приближался к камню, клинок все сильнее светился голубоватым светом. Алтарный камень отозвался. Символы Девяти Таинств тоже засияли бело-голубым. Он коснулся каждого из символов, вырезанных в камне, провел по ним пальцами: Воздух, Земля, Огонь и Вода. Время, Дух и Тень. Жизнь. Смерть.

Обернувшись к жене, он протянул руку.

— Ты встанешь рядом со мной?

Как будто он приглашал ее на танец.

— Конечно! — со смехом ответила она и, вскочив на ноги, легко сбежала по ступеням, волоча подолом по кровавым потекам.

Подойдя к мужу, она внимательно посмотрела на его раненую руку. Ее голубые глаза обратились к Сарьону, затем к мертвому Палачу. Она увидела тело Симкина, и ее лицо омрачилось. Снова посмотрев на Джорама, она коснулась его окровавленного рукава кончиками пальцев. Он вздрогнул, и она быстро отдернула руку, спрятала ее за спиной, робко глядя на него.

— Ты мне не сделала больно. По крайней мере моей руке, — успокоил он ее, поскольку знал, что она увидела боль на его лице. — Просто я вспомнил... как ты в первый раз прикоснулась ко мне вот так... давно. — Он испытующе посмотрел на нее. — Они и правда нашли покой в смерти? Они счастливы?

— Будут счастливы, когда ты освободишь их, — ответила она.

Это был не тот ответ, которого он ждал, но тут он понял, что задавал не тот вопрос, который жег ему сердце. «Найду ли я покой в смерти? Найду ли я тебя снова?» Он так и не смог задать этот вопрос, поскольку для нее он не имел значения.

Она выжидательно смотрела на него.

— Они ждут, — сказала она, и в ее голосе прозвучала нотка нетерпения.

Ждут... Похоже, весь мир чего-то ждет. Возможно, мир чего-то ждал с самого момента его рождения.

Отвернувшись от жены, Джорам обеими руками схватил Темный Меч за рукоять. Подняв клинок высоко над головой, он прочно уперся ногами в землю мертвого сада. Глубоко вздохнул, а потом со всей силой вонзил Темный Меч прямо в сердцевину алтарного камня.

Меч вошел в камень легко, так легко, что Джорам поразился. Алтарь вспыхнул ослепительным голубовато-белым светом и задрожал. Джорам ощущал эту дрожь под руками, словно он вогнал меч в живую плоть. Дрожь распространялась от камня, охватывая все большее пространство.

Вся гора содрогнулась. Земля вздымалась и опадала, как грудь живого существа. Храм покосился, по стенам пошли трещины, крыша провалилась. Джорам потерял равновесие и упал на четвереньки. Гвендолин упала рядом с ним, в изумлении озираясь по сторонам.

Затем тряска внезапно прекратилась. Все снова было тихо и спокойно. Полыхание алтарного камня угасло. Казалось, что камень ни в чем не изменился, только меч исчез. Ни следа от него не осталось.

Джорам попытался встать, но он был слишком слаб. Казалось, что меч, взяв последнюю свою жертву, выпил из нее жизнь. Устало опершись на алтарный камень, он посмотрел на равнину, смутно недоумевая, почему темнеет, если сейчас полдень?

Возможно, это его зрение туманится — первый признак подступающей смерти. Джорам быстро заморгал, но тень не исчезла. Внимательно посмотрев на небо, он понял, что зрение тут ни при чем. Действительно становилось темнее.

Но это была странная, неестественная тьма. Она поднималась от земли, как быстро надвигающийся прилив, затемняя пока еще высоко стоявшее солнце. В этом странном сражении света и тьмы все предметы виделись на редкость четко, каждая линия была определенной и ясной. Каждое мертвое растение светилось, словно живое. Капельки крови на плитах сверкали красным. Седые волосы каталиста, черты его лица, сломанные пальцы руки были видны Джораму так четко, что, наверное, и с небес их можно было рассмотреть.

Значит, скоро небо узреет и вспышки выстрелов атакующих танков, и ответные молнии защищающихся магов. Среди поднимающегося ветра и сгущающейся тьмы Джорам смотрел на все сильнее бушующую вокруг Мерилона битву.

Глянув в небо, чтобы увидеть, не смотрит ли кто на них оттуда, он понял, почему темнеет. Солнце исчезало. Солнечное затмение, он видел такое раньше. Сарьон объяснил ему, почему это происходит. Луна, проходя между Тимхалланом и солнцем, отбрасывает тень на мир. Но Джорам никогда не видел таких всеохватывающих затмений. Луна, проходя перед солнцем, пожирала его. Не желая откусывать по кусочку, она отхватывала огромные ломти, не оставляя ни крошки.

Тьма сгущалась. По краям мира, над горизонтом, вставала ночь. Появились звезды, вспыхнули на миг — и исчезли, когда иная тьма, темнее ночи, поглотила их. Края этой тьмы сверкали молниями, гром прокатился по земле.

Вокруг Джорама медленно собирались тени. Горные пики были еще светлы — остатки солнца освещали их. Глядя, как с земли поднимается мрак, Джорам вдруг ощутил странное чувство: будто они с Гвен плывут по океану ночи.

Однако со временем тьма поглотит и их, как бурное море глотает хрупкое суденышко. Какая-то часть его существа испытывала страх, но другая в то же время побуждала найти убежище от надвигающейся бури. Он и стал бы его искать, только сейчас он не мог пошевелиться. Это было как в глубоком сне, кошмаре, когда не можешь шевельнуться. Боль ушла, руку он просто не ощущал. Она была словно чужая.

Ветер усиливался, он набрасывался на него со всех сторон. Каменная крошка впивалась в тело. Золотые волосы Гвендолин окутали ее ярким облаком.

Джорам привлек к себе жену, и она прижалась к нему под прикрытием алтарного камня. Она не была испугана, просто жадно смотрела на приближающуюся бурю. В ее глазах отражались молнии, губы приоткрылись, словно она пила этот ветер.

И оттого, что она не боялась, Джорам тоже ощутил, как страх уходит. Он уже не мог видеть Мерилона. Угасающее солнце озаряло один-единственный пик. Остальной мир погрузился во мрак.

Умирающий свет мягко мерцал на спокойном лице Сарьона, осеняя его, как благословение. Затем тьма накрыла его. Последний луч окружил голову Гвендолин ореолом, и Джорам не мог отвести от нее взгляда. Он хотел унести ее образ из этого мира в другой. В том мире она узнает его. Тогда она назовет его по имени.

Тьма приблизилась. Джорам видел только Гвен, ее яркие глаза посреди бури. И тут он заметил, что ее лицо изменилось. Оно было спокойным, страх ушел. Но прежде это было спокойствие безумия, а теперь это было спокойное лицо девушки, которая когда-то, давным-давно посмотрела ему в глаза, в те времена, когда он считал себя одиноким и безымянным. Прекрасное лицо женщины, которая в любви и доверии протянула ему руку.

— Идем со мной, — прошептал он те самые слова, что сказал ей тогда.

Гвендолин устремила на него взгляд своих голубых глаз. Вокруг них сгустилась тьма, и солнце светилось только в ее глазах.

— Пойду, Джорам, — ответила она и улыбнулась ему сквозь слезы. — Пойду, муж мой, поскольку я теперь свободна, как и мертвые, как и магия наконец свободна! — Она крепко обняла его, прижав его голову к своей груди. Она ласково погладила его по волосам, коснулась мягкими губами его лба.

Он закрыл глаза, и она склонилась над ним, прикрывая его собой.

Солнце исчезло. Тьма поглотила их, и над миром разразился чудовищный ураган.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ REQUIEV AETERNAM*[2]

Один за другим под порывами бешеного ветра падали Дозорные на Границе. Заклятие, столетиями державшее их в плену, разрушалось, как и их каменные тела. Последним упал, продержавшись до самого конца бури, Дозорный со стиснутыми в кулаки руками.

Еще долгое время после того, как буря вывернула с корнями старые дубы и понесла их по земле, как сломанные ветки, после того, как волны перестали разбиваться о берег, после того, как рухнули в огне городские стены и армии Мерилона рассеялись — долгое время после всего случившегося только эта статуя оставалась под порывами бури, и если бы кто-нибудь в тот момент оказался рядом, он мог бы услышать глухой смех.

Ветер снова и снова набрасывался на нее, песок сдирал с нее каменную кожу. Молнии сверкали над ней, гром колотил по ней могучим кулаком. Наконец, когда сгустилась тьма, статуя рухнула. Упав на берег, она раскололась, рассыпалась на миллионы крохотных осколков, которые радостно были подхвачены воющим ветром.

Душа каталиста освободилась и присоединилась к мертвым Тимхаллана, чтобы незрячими глазами наблюдать за его концом.

Буря бушевала день и ночь, затем, когда мир окончательно вымели ветра, выжег огонь и очистила вода, буря утихла.

Кругом была тишина.

Ничто не шевелилось. Нечему было.

Источник Жизни опустел.