Тринадцатый час

Глава 11

20:12

Весь шестидесятидюймовый телевизионный экран заполняло изображение черной выжженной земли, открытое поле, испещренное белыми пятнышками, которые при ближайшем рассмотрении оказались простынями, накрывавшими обгоревшие изуродованные тела двухсот двенадцати пассажиров. Самолет «АС-300» вылетел из аэропорта Уэстчестер в 11:50 и исчез в чистом голубом утреннем небе. Две минуты спустя он рухнул на спортивное поле в городке Байрам-Хиллс.

Съемка с воздуха показывала тянувшееся на четверть мили искореженное поле, словно дьявол вытянул лапу и разодрал землю в клочья. Но, за исключением неповрежденной хвостовой части, валявшиеся обломки ничем не напоминали современный авиалайнер, направлявшийся в Бостон.

— Выживших нет, — говорила с экрана крашеная блондинка, в черных глазах которой отражалась легкая грусть из-за того, что приходится сжато излагать столь трагическое событие. — На месте катастрофы уже несколько часов присутствуют представители Национального комитета по безопасности транспорта, которые обнаружили сильно поврежденный «черный ящик» рейса 502 компании «Норт-Ист Эйр». Пресс-конференция запланирована на девять вечера.

Начали сменять друг друга картинки более ранних событий: сотни пожарных, пытающихся погасить охватившее обломки пламя, кадры продолжающихся попыток спасателей найти живых, разбросанного по земле багажа, усталых пожарных со склоненными головами и закопченными лицами. Разрывающие душу видеосъемки придавали трагедии личный характер: валяющиеся на земле ноутбуки и айпады, совершенно целая шляпа с эмблемой «Янкиз» на пятачке неповрежденной травы, детская туфелька, рюкзаки, «дипломаты» — сокрушительные напоминания о хрупкости человеческой жизни.

Плазменный телевизор стоял среди полок из черного дерева в старосветской библиотеке. Шкафы заполняли книги на разнообразные темы — от Шекспира до ремонта автомобилей, от Дюма до древностей. Над камином висело величественное полотно работы Жан-Леона Жерома с изображением льва. Стену над диваном украшали две картины Нормана Рокуэлла, изображавшие возвращающихся со Второй мировой войны солдат. Перед незажженным камином стояли большие кожаные кресла, а персидский ковер довершал картину типичного кабинета джентльмена сороковых годов.

Куинн стоял посреди комнаты на подгибающихся ногах. Мысли его путались. В ушах отдавалось низкое приглушенное гудение. Он шагнул в сторону кресел, но едва не упал, и пришлось схватиться за подлокотник софы.

Он чувствовал, будто проснулся от кошмарного сна. Во рту ощущался странный горьковато-металлический привкус, губы пересохли. Перед глазами мельтешили золотистые пятна, словно после яркого солнечного света. Пытаясь сориентироваться, Ник с трудом перевел дыхание, обводя взглядом комнату и бессознательно сжимая и разжимая кулаки, словно накачивая невидимые меха. Он не мог понять, где находится, и самое главное — он потерял ощущение времени.

Куинн снова огляделся вокруг, и комната наконец начала становиться знакомой, словно проявившись где-то на периферии его разума. Приглушенное гудение оказалось звуком генератора, снабжавшего электричеством дом в лишившемся электроэнергии городе.

Потом он вспомнил имя: Маркус Беннет. Лучший друг, сосед. Это его дом, его библиотека. Николас был здесь час назад, когда Маркус утешал, сочувствовал.

И тут, словно двухтонный камень, обрушилась реальность.

Джулия мертва.

Закрыв глаза, Ник увидел ее губы, безупречную кожу, естественную красоту. Голос звучал в ушах столь же отчетливо, как если бы она сейчас с ним говорила. Едва ощутимый аромат лаванды оставался до сих пор свеж в его памяти. Печаль охватила, увлекая во тьму, о существовании которой он никогда прежде не догадывался, окутывая сердце, сжимая в смертельных объятиях.

Куинн наконец взглянул на телевизор, на обломки самолета, на останки пассажиров, разбросанные, словно обертки от подарков. Его окружала смерть. В этот день жизнь для многих из благословения стала адом, но сколь бы ни трагичны были события на экране, он погружен был в собственное горе.

Взяв пульт и нашаривая кнопку выключения, Николас в последний раз посмотрел на кадры горящих обломков, и в глаза бросилась бегущая строка внизу экрана. Ползущие заголовки новостей притягивали глаз, скользя вдоль края экрана лишь затем, чтобы несколько секунд спустя начаться снова. Он смотрел на логотип телеканала в нижнем углу и наконец увидел то, что повергло его в панику.

На эту картинку он прежде не обращал внимания. На фоне репортажа о невообразимых смертях и разрушениях, переполненной информацией бегущей строки и царившего в мозгу замешательства она ускользнула от его взгляда. На подсвеченном белом фоне виднелась невероятная информация, от которой закружилась голова. Он дважды посмотрел на цифры часов, не веря глазам и тому, что на телестудии никто не мог ошибиться. Часы показывали 20:15.

Ник бросил взгляд на запястье, но увидел на месте часов лишь бледную полоску. И вспомнил.

Он достал из кармана письмо. Конверт был кремового цвета, с атласной отделкой; в левом углу виднелся изящный синий герб — львиная голова над поверженным драконом, горло которого пронзал меч. Ник не знал, что он означает — некий клуб, частную школу или герб незнакомца, который дал ему это письмо.

Ник снова полез в карман и, достав полученные от европейца часы, открыл их, словно денди Викторианской эпохи. На обратной стороне отполированной до зеркального блеска серебряной крышки была выгравирована курсивом латинская фраза: «Fugit inreparabile tempus».[6]

Взгляд Ника упал на циферблат с римскими цифрами в староанглийском стиле. Часы показывали ровно четверть девятого, и факт этот вновь поверг его в замешательство.

Его допрос начался в 21:20 — он отчетливо помнил часы на стене полицейского участка. Стрелка двигалась к десяти, пока он слушал вопросы детективов, глядя на украшенный «кольт» и ощущая все нарастающее напряжение, достигшее кульминации в тот момент, когда он выхватил пистолет у Дэнса, оказавшись в итоге на волосок от смерти.

И еще он помнил, как почти час сидел с Маркусом в этой комнате, глотая виски из бокала и чувствуя, как разрывается от горя сердце. События разворачивались, словно в замедленной съемке. Маркус сидел напротив, говоря, что все будет хорошо, когда дверь библиотеки медленно открылась и на пороге появились двое детективов с мрачными лицами. Рука Шеннона лежала на кобуре.

Именно в этой комнате его арестовали и надели наручники ровно в девять вечера.

Воспоминания словно перевернулись с ног на голову, порядок событий путался. Он помнил, как смотрел на фотографии Джулии, которые совал ему в лицо детектив Шеннон, те самые, что поставили его на грань безумия. И холодно смотревшее дуло пистолета.

Но он не помнил ничего после того, как Шеннон нажал на спуск.

Тряхнув головой, Ник закрыл часы и убрал их в карман. Затем снова посмотрел на конверт, молясь о том, чтобы письмо разрешило множество вопросов, теснившихся в мозгу. Разорвав его, он достал два листа белой бумаги и начал читать.

Ник перечитал двухстраничное письмо три раза. Сложив его, убрал в нагрудный карман, не вполне понимая, что с ним делать. Ему вдруг показалась глупой сама идея, сама надежда, возникшая в душе.

Похоже, его разум сыграл с ним дурную шутку.

Фотографии мертвого тела Джулии, которые совал в лицо детектив Шеннон, были столь реалистичны, а его разум и душа столь изранены, что он наверняка ушел в мир фантазий, несбыточных желаний — мир сновидений, от которых хотелось пробудиться.

Достав из кармана часы, о которых говорилось в письме, те самые, которые дал ему в комнате для допросов европеец, Ник открыл их и уставился на римские цифры.

Несмотря на все охватившие его сомнения, несмотря на то, что этого просто не могло быть, у него больше не оставалось никаких вопросов о том, где он находится, и какое время показывают часы.

Ник уже сидел в этой комнате раньше, пил виски с Маркусом и оплакивал смерть Джулии. Это была вовсе не игра воображения, не сон. Слезы его были настоящими, как и душевная боль. Утешающие слова Маркуса до сих пор отдавались в ушах.

Столь же настоящей была и комната для допросов полицейского участка Байрам-Хиллс, где он сидел, выслушивая вопросы Дэнса и глядя на оружие, лишившее его Джулии; фотографии, которые показывал ему детектив Роберт Шеннон в 21:58, тоже являлись настоящими. Во времени он нисколько не сомневался — настенные часы за проволочной сеткой составляли центр его внимания в течение девяти минут, предшествовавших десяти часам вечера.

И тем не менее он стоял здесь, глядя на маленькие черные стрелки часов, которым на вид больше ста лет, но они исправно работали и показывали пятнадцать минут девятого.

Взяв со старинного столика пульт, Ник направил его на телевизор, где, словно в фильме ужасов, вновь начали сменять друг друга картины смертей и разрушения.

Вряд ли можно было сомневаться в масштабах разворачивающейся перед его глазами трагедии, которой предстояло повергнуть в ужас всю страну на много дней. Но, понимая, что большая часть мира оплакивает пассажиров рейса 502, лишь он один оплакивал Джулию.

Не повинуясь какой-либо логике, лишь размышляя о возможности того, о чем говорилось в письме, Ник вдруг подумал: «А что, если?..» Ему нечего было терять, зато приобрести он мог все. Если согласиться с тем, что сказанное в письме — правда, с тем, что сейчас действительно четверть девятого, то, может быть…

Сколь бы невероятным это ни казалось, сколь бы ни был он близок к безумию, Ник понимал, что если письмо и часы говорят правду, возможно, ему удастся ее спасти.

Неожиданно открылась дверь, и дверной проем заполнила массивная фигура Беннета. Серые брюки в полоску, синий галстук и белая рубашка с закатанными рукавами вполне соответствовали его крепкому, как у лесоруба, телосложению. В больших руках он держал два хрустальных бокала.

Будучи соседями в течение шести лет, они с Ником стали больше чем обычными знакомыми, которым можно помахать рукой, проезжая мимо. Обоих объединяла любовь к хоккею, и вдвоем они побывали почти на всех домашних матчах «Рейнджере». Хоккей был их страстью, оба играли в школе, но так и не поднялись до того уровня, которого, как они самоуверенно полагали, заслуживали. Чтобы как-то возместить несбывшиеся желания, продлить юношескую мечту, оба играли в любительской команде по вечерам каждую среду: Ник вратарем, Маркус — его постоянным защитником.

Маркусу уже исполнилось тридцать девять, и он был на семь лет старше Ника. Адвокат по образованию, оставил юридическую карьеру, полностью отдавшись бизнесу. Дела шли весьма успешно, и к тридцати двум годам он сколотил немалое состояние, но с тех пор оно существенно уменьшилось в результате неоднократных разводов и бесконечных выплат по алиментам, хотя он до сих пор оставался одним из самых богатых людей в городе. Однако его опыт бизнесмена не мог сравниться с тем, как он выбирал себе подруг. Ник не знал точно, что именно ослепляет Маркуса — страсть или красота, но, вне всякого сомнения, в женщинах он разбирался на порядок хуже, чем в бизнесе: три женитьбы и три развода за шесть лет.

После каждой очередной неудачи Маркус с головой уходил в работу, клянясь, что больше никогда не будет иметь дела с женщинами; даже угрожая в легком подпитии, что станет священником. Кратковременная ненависть к женскому полу порой лишала его способности логически мыслить. Но слепая ненависть неминуемо проходила, сменяясь очередной, не менее слепой, любовью.

Вследствие сердечных неудач он сблизился не только с Ником, но и с Джулией. Она стала для него голосом разума и утешения, сестрой, которой у Маркуса никогда не было, помогая справиться с эмоциями и наблюдая, как грусть сменяется гневом, а затем полным замешательством. Любовь, которую Беннет считал вечной, заканчивалась быстрее, чем аренда очередного «Бентли».

В данный момент у Маркуса очередное увлечение — Шейла, бывшая рекламная фотомодель, хотя никто точно не знал, что именно она рекламировала и была ли в самом деле фотомоделью. Красавица с густыми черными волосами и карими глазами являлась полной противоположностью рыжеволосой Блайт, его третьей жене, бледной красотке, брак с которой продержался полтора года, после чего она ушла вместе с десятью миллионами долларов.

С поредевшими и преждевременно поседевшими волосами, с трижды разбитым о лед кривым носом Маркус выглядел далеко не красавцем. Он никогда особо не выделялся, обладая лицом, которое легко могло затеряться в толпе, забытое почти всеми. Но его бумажник и теплая искренняя улыбка всегда возглавляли атаку в битве за любовь, привлекая многих и помогая преодолеть последствия предыдущих неудач.

Беннет молча протянул Нику бокал. Его карие глаза полны грусти и тревоги.

Николас так же молча уставился на бокал, на мгновение забыв обо всем, кроме цвета и запаха виски.

— Я знаю, что ты не пьешь, — низким внушительным голосом проговорил Маркус. — Но сейчас можно забыть о любых правилах.

Ник сделал большой глоток.

Маркус протянул руку, на которой лежали две таблетки.

— Это Шейла дала. У нее целых три флакона. Если предпочитаешь валиум[7], у нее тоже есть.

Ник покачал головой, пытаясь избежать мысли о том, чтобы проглотить содержимое целого флакона и покончить с этим кошмаром.

— Приехал коронер с двумя детективами. Они осматривают все вокруг, говорят, что нужно снять отовсюду отпечатки и все сфотографировать, прежде чем… — Маркус запнулся. — Прежде чем ее заберут.

Ник все это знал; ему в точности известно, как станут разворачиваться события ближайшего часа. Через пять минут на каталку погрузят большой черный мешок, и впереди пойдет седой коронер; он знал имена детективов — Шеннон и Дэнс, которые скоро должны войти в дверь. И он знал все про Митча Шулоффа.

— Помнишь Митча? — спросил Маркус, словно прочитав мысли Ника. — Он был с нами в прошлом году, когда «Ред Уингс» разгромили «Рейнджерс».

Ник помнил. Митч был довольно неприятным типом, который никогда не закрывал рта, будучи убежденным, что он всегда прав, и что еще хуже, так обычно и оказывалось.

— Он лучше всех. К тому же я все равно собирался ему звонить — он проиграл мне вчера вечером тысячу, поставив против «Янкиз».

Ник помнил, что Маркус говорил в точности то же самое в прошлый раз.

— И, несмотря на все это, он лучший адвокат по уголовным делам в Нью-Йорке, — продолжал Маркус. — Тебе нужен именно такой, чтобы побыстрее разобраться со всем этим дерьмом и отразить необоснованные обвинения.

Ник также помнил, что в полицейском участке Митч не появился.

— Должен сказать, однако, что он не слишком пунктуален. Давай я приглашу его сюда — проблем на самом деле никаких, просто вряд ли тебе стоит разговаривать с копами, которые и среднюю школу-то с трудом окончили, а весь их взгляд на мир не простирается дальше «Американского идола».[8]

Беннет подошел к большому, покрытому кожей столу и снял трубку телефона. Глядя, как он набирает номер, Николас размышлял, стоит ли посвящать Маркуса в причины его нервного состояния.

— Прежде чем позвонишь…

Маркус медленно опустил трубку.

— Не знаю, как сказать… — Ник замолчал, и его беспокойство, похоже, передалось другу. — Но я должен выяснить, кто это сделал.

Беннет обошел вокруг стола.

— Выяснят. И ублюдок получит по заслугам.

— Нет, я должен… я должен его остановить.

— Остановить?..

— Я должен его найти.

Маркус смотрел серьезно, пытаясь подобрать подходящие слова.

— Пусть этим занимаются копы. Кто бы это ни сделал, он весьма опасен.

— Она не умерла, — выпалил Ник.

Бизнесмен вздохнул, беря себя в руки.

— Слов не хватит, чтобы выразить мою скорбь, — сказал он. — Джулия была… прекрасной женщиной. Воистину само совершенство.

Николас поставил бокал с виски на край стола и медленно провел руками по лицу, пытаясь сосредоточиться, не дать себе шагнуть в бездну безумия.

— Я могу ее спасти.

Маркус продолжал сидеть молча, сочувственно глядя на друга.

— Не могу объяснить. Не знаю как, но я могу ее спасти.

Во взгляде Маркуса не чувствовалось ни гнева, ни осуждения. Глаза полны боли. Как он ни пытался, он не мог представить себе, сколь глубока любовь Ника к Джулии, но прекрасно понимал обрушившееся на него горе.

— Что, если я скажу, что могу предсказать будущее?

— Вроде того, выиграют ли «Янкиз» чемпионат в этом году? — спросил Маркус, не вполне понимая, к чему клонит Ник. — Прости. Я… не хотел…

— Нет, все в порядке. — Куинн повернулся и пристально посмотрел на друга. — Знаю, это звучит глупо, но послушай меня. Скоро меня арестуют, привезут в участок и будут пытаться заставить меня сознаться в том, чего я не делал, показывать мне револьвер, которого я никогда раньше не видел.

Во взгляде Беннета появилась тревога.

— Я не убивал ее, Маркус. Я люблю ее больше жизни и ни с кем не был так счастлив, как с ней. Я бы все отдал, чтобы поменяться с ней местами, пожертвовал бы своей жизнью, чтобы вернуть Джулию.

— Я знаю, что ты ее не убивал, — с искренним сочувствием сказал Маркус. — И прекрасно понимаю твое состояние.

Какое-то время оба сидели молча.

Наконец Маркус повернулся и снял трубку телефона.

— Позвоню Митчу. Думаю, тебе следует с ним поговорить.

— Он не успеет вовремя.

— Не успеет куда?

— Меня арестуют через… — Ник полез в карман, достал золотые часы и открыл их.

— Откуда это у…

— Через тринадцать минут, — Ник закрыл часы и убрал их.

— Что? Чушь какая-то, — сказал Маркус, с сомнением качая головой. — С чего им тебя арестовывать?

— Шеннон и Дэнс.

— Что?

— Детективы Шеннон и Дэнс. Двое детективов, которые сейчас в моем доме. Они меня арестуют.

Маркус встретил их перед домом, представился и проводил к телу Джулии. Они сказали, что мистеру Беннету лучше всего оставаться у себя дома, пока они не закончат. Они спросили про Куинна и сказали, что им нужно будет с ним поговорить, когда завершат осмотр места преступления. Наконец, когда Маркус уже направился к двери, они назвали свои имена: детективы Шеннон и Дэнс.

— Ты их знаешь? — удивленно спросил Маркус.

— Я никогда их не видел и не увижу, пока они не придут сюда, чтобы надеть на меня наручники.

Маркус озадаченно посмотрел на него.

— Хочешь сказать, ты знаешь, что должно произойти?

Ник кивнул.

— Ладно. — Беннет положил трубку и сел в кожаное кресло. Сочувственное выражение в его глазах возросло вдесятеро. — Вряд ли ты сможешь рассказать мне, как они одеты?

— Дэнс носит дешевый синий спортивный пиджак, — Ник помнил их одежду во всех подробностях. — Белая рубашка, мятые желто-коричневые брюки. Шеннон — та еще сволочь с накачанными мышцами в слишком маленькой для него черной рубашке с коротким рукавом и полинявших джинсах.

Маркус глубоко вздохнул и наклонил голову, переваривая услышанное. Встав с кресла, он подошел к окну и посмотрел сквозь деревянные решетчатые ставни на дом напротив. На дорожке стояли полицейские машины, на которых приехали копы. Ник мог легко заметить их приезд, но не хотелось спорить с другом в его нынешнем состоянии.

— Послушай, — быстро сказал Ник. — Я не сошел с ума. «Янкиз»…

— При чем тут «Янкиз»? — На лице Маркуса появилось озабоченное выражение.

— Сейчас идет игра, они выиграют в самом конце, и… — Ник замолчал, поняв, насколько глупо звучат его слова, и обреченно опустил голову.

Несколько мгновений двое друзей сидели молча, не зная, что делать.

Неожиданно Николас поднял взгляд.

— Его безымянный палец… У Дэнса на правой руке нет двух фаланг безымянного пальца.

Маркус молчал.

— Ты знаешь, что я никак не мог видеть это из твоего окна, — сказал Ник, пытаясь развеять сомнения друга. — И спроси, как ему понравилось на побережье в Джерси.

Беннет вышел из боковой двери своего дома в залитый последними лучами вечернего летнего солнца двор. Сердце разрывалось от горя — Джулия была для него самым близким другом. Она знала его душу и раз за разом помогала залечить душевные раны, знала все его ошибки и опасения, его слабости и страдания и никогда не отворачивалась в трудную минуту.

О такой любви, какая была у Ника и Джулии, Маркус мог только мечтать. Он считал ее пробным камнем, по которому оценивал каждый из своих браков, понимая еще до того, как сказать «да», что обещание «любить, пока смерть не разлучит нас», никогда и близко не подойдет к тем отношениям, которые видел у них. Они были единым целым — Джулия и Ник, Ник и Джулия; их редко упоминали по отдельности. Они всегда проводили свободное время вместе, и для них, казалось, не существовало больше никого и ничего.

Маркус не мог представить себе Джулию лежащей мертвой на полу. Кто мог совершить подобное, кто мог лишить невинную жизни, кто мог лишить мужа смысла жить дальше?

Казалось, будто пуля, убившая Джулию, поразила и Ника. Он не мог смириться с ее смертью, фантазируя о возможности изменить прошлое, спасти Джулию. То были фантазии израненной души, пострадавшего разума.

Маркус ковырялся у себя в гараже, когда услышал выстрел. По спине пробежал холодок — стреляли в доме Куиннов. Со всех ног выскочив во двор, он ворвался в открытую дверь их гаража, пробежал через прихожую и увидел Джулию, лежащую наискосок под лестницей. Половина ее лица отсутствовала, и ему потребовались немалые усилия, чтобы сдержать спазмы в желудке, прежде чем его охватили горе и ужас. А когда он наконец шагнул к телу, то увидел Ника, который сидел на полу рядом, гладя ее ногу, словно ребенок, не осознающий реальность смерти.

Беннет шагал через обширную лужайку, приближаясь к дому Ника, но на этот раз бежать было незачем — ничто не могло вернуть Джулию.

На дорожке перед домом стояли фургон коронера и две полицейские машины без опознавательных знаков, «таурус» и «мустанг». В обычной ситуации убийство в городке, не знавшем убийств в течение двадцати пяти лет, привлекло бы на место преступления половину всего личного состава полиции, но все остальные, включая клерков и секретарей, находились сейчас на месте авиакатастрофы. Туда же отправились все пожарные, члены городского совета и врачи. В Байрам-Хиллс и во всем округе никогда не было авиакатастроф, но местное сообщество среагировало именно так, как следовало. Все, кто мог, работали вместе с Национальным комитетом по безопасности транспорта, предлагая любые услуги, на которые способны, — была ли то помощь семьям погибших, поиск обломков и частей тел или решение административных вопросов. Практически весь городок находился на месте трагедии, случившейся всего в трех милях. В итоге расследованием смерти Джулии могли заняться лишь двое полицейских.

Дом Ника и Джулии стоял на участке в три акра — один из немногих не поделенных между несколькими владельцами. Он был построен в 1890-е годы, с добавлениями от 1927, 1997 и 2007 года. Площадь бывшей главной усадьбы когда-то обширных сельскохозяйственных угодий составляла пять тысяч квадратных футов, и его можно было по-настоящему назвать домом. Каждую комнату заполняли фотографии и памятные вещи, говорившие о личности их владельцев. Однако дом не превратился в музейную витрину, как многие другие большие; это был дом, предназначенный для семейной жизни, дом, который однажды заполнится детьми. Но сейчас, проскальзывая под желтой полицейской лентой, открывая дверь и входя в большую белую кухню, Маркус знал не только о том, что в этих стенах никогда не раздадутся детские голоса, но и о том, что Ник, вероятно, никогда больше не вернется домой.

Проходя через столовую, он услышал голоса детективов в холле и остановился, словно его удерживала на месте некая невидимая сила. И, хотя Маркус не смог бы вынести еще одного взгляда на тело Джулии, он все-таки заглянул в прихожую, где оно лежало.

Склонившись над черным мешком для трупов, седой коронер застегнул на нем молнию, достал темный маркер и что-то написал на прикрепленном к мешку ярлыке, без каких-либо эмоций, словно заполняя список покупок. Черные брови резко контрастировали с его белыми волосами; судя по сгорбленной фигуре и морщинистой коже, ему было не меньше семидесяти пяти. Возможно, подумал Маркус, из-за множества смертей, случившихся сегодня в Байрам-Хиллс, пришлось привлечь врачей, медицинских экспертов и коронеров из числа тех, кто уже был на пенсии.

Под черным винилом можно было различить очертания тела Джулии. У Маркуса возникло мрачное предчувствие, что вряд ли кому-то удастся восстановить ее облик, дав возможность мужу взглянуть на нее в последний раз, сказать последнее «прости».

Пол до сих пор залит кровью, заднюю стену покрывали фрагменты плоти и костей, к которым прилипли несколько покачивавшихся на невидимом ветру прядей волос. Учитывая, что все силы брошены на место авиакатастрофы, некому убрать трагическое напоминание о жестоком убийстве невинной жертвы. И в том не было ничего хорошего. Следовало снять трубку телефона и вызвать кого-нибудь из города, а пока что взяться за тягостную задачу по организации похорон, на что хрупкий разум Ника сейчас не способен.

— Эй! — вырвал его из размышлений голос Шеннона. — Что вы тут делаете, черт побери? Вам же было сказано оставаться в соседнем доме с ее мужем, пока мы не закончим.

— Я думал… — Маркус огляделся вокруг. — Я думал, вы уже закончили.

— Это место преступления, а нас всего двое. Нам приходится самим собирать все отпечатки и улики. Мы закончим, когда я об этом скажу.

— Прошу прощения, — Маркус снова направился к двери кухни. — Буду в соседнем доме.

— Где Куинн? Я полагал, что вы останетесь с ним. Черт. — Шеннон помолчал, и неожиданно во взгляде его появилась тревога. — Он может сбежать?

— Сбежать? Зачем? Его жену убили. Он едва на ногах держится.

— Знаете что? — сказал полицейский, поднимая палец. — Раз уж вы здесь, давайте поговорим. — Он повернулся и пошел в гостиную, так, будто этот дом принадлежал ему, дав знак следовать за ним. — Это не займет много времени.

Маркус кивнул.

— Все, что угодно, лишь бы поймать того, кто это сделал.

Он чувствовал, что сзади подошел второй полицейский, но решил не оборачиваться.

— Вы уже говорили, что были очень близки как с потерпевшей, так и с ее мужем. Насколько близки?

— Мы были лучшими друзьями. Все трое.

— У кого-то из них имелся роман на стороне?

— Вы слишком много себе позволяете, — Маркусу хотелось придушить этого копа за столь глупый вопрос.

— Мы просто спрашиваем, — сказал из-за его спины Дэнс. — Где вы находились, когда убили миссис Куинн?

— Я уже говорил — в своем гараже, собирался идти ужинать. Услышал выстрел и побежал.

— Вас кто-то видел?

— Нет, но я разговаривал по телефону со своей подругой, которая уехала на выходные в Калифорнию, можете проверить.

— Какие отношения у Николаса Куинна с потерпевшей?

— Ее зовут Джулия, — сказал Беннет, с трудом сдерживая злость. — Их отношения были настолько близкими, насколько только возможно; они любили друг друга сильнее, чем в тот день, когда поженились.

— Кто-либо из них был чересчур эмоционален?

— В общем, нет. Собственно, оба они достаточно уравновешенные люди.

Маркус не мог себя заставить говорить о ней в прошлом времени, так и не свыкнувшись с тем, что никогда больше не услышит ее голоса.

— В таком случае зачем ему ее убивать?

Маркус не ответил, решив, что не расслышал вопроса.

— Зачем он мог это сделать? — продолжал Шеннон давить на Маркуса. — Может, есть какая-то причина — деньги, ревность?

— Невозможно даже представить, что Ник мог ее убить, — сказал Маркус. — Он и руки на нее никогда не поднял бы, не говоря о том, чтобы застрелить.

— Что ж, кое-что говорит об обратном, — проговорил Дэнс, поднимая большой прозрачный пластиковый пакет. Внутри лежал большой, невероятно изящный револьвер, выглядевший так, будто принадлежал какому-нибудь королю или шейху. Сбоку виднелась пластинка из кованого золота. Рукоятка сделана из слоновой кости и украшена драгоценными камнями. — Есть какие-нибудь мысли насчет того, почему он держал столь дорогое оружие в багажнике своей машины?

Маркус ошарашенно уставился на револьвер. Он никогда не знал о том, что у Ника есть нечто подобное.

— Это точно не его.

Не говоря ни слова, Дэнс положил пакет с пистолетом в коробку и снова повернулся к Маркусу.

— Как бы вы в том ни сомневались, — сказал Шеннон, — я все-таки думаю, что это сделал он. Если у него есть адвокат, я бы посоветовал вам ему позвонить, поскольку намерен допрашивать этого парня до тех пор, пока он не сознается в преступлении. И поверьте мне, после такого дня, как сегодняшний, у меня нет времени выслушивать ложь.

Маркус вдруг вспомнил, зачем пришел сюда. Он посмотрел на детектива в чересчур обтягивающей рубашке и джинсах и подумал, что на вид тот порядочная сволочь. Взглянул и на его правую руку, но обнаружил все пять пальцев, целых и невредимых.

— Вы детектив Дэнс, верно? — спросил Маркус.

— Нет, я Роберт Шеннон, Дэнс — это он, — Шеннон показал на напарника. Оба направились в сторону кухни.

— Прошу прощения, — Маркус повернулся к Дэнсу. — Я не мог вас видеть на побережье в Джерси?

— Нет, — Дэнс бросил на него раздраженный взгляд и подозрительно покачал головой. — А что?

— Я думал, может быть…

— Ненавижу побережье Джерси, — огрызнулся Дэнс, входя в прихожую.

Маркус смотрел, как он подходит к упакованному в мешок телу Джулии. Надев латексные перчатки, детектив наклонился и помог Шеннону и седому коронеру погрузить черный мешок на каталку.

Маркус вновь взглянул на одежду Шеннона и Дэнса. Она была в точности такой, как описывал Ник, но, вероятно, он видел их в окно, возможно забыв об этом — что совершенно не удивительно в его нынешнем состоянии.

В замешательстве Маркус посмотрел на черный мешок с телом Джулии, до сих пор не в силах смириться с тем, что ее больше нет. Но еще большее потрясение он испытал, когда снова взглянул на Дэнса, выкатывавшего каталку в дверь, и взгляд его упал на правую руку детектива…

…на его правый безымянный палец…

…который отсутствовал ниже второй фаланги.

Ник продолжал сидеть на диване в библиотеке Маркуса. Он трижды прочитал письмо, содержание которого все больше сбивало его с толку. Казалось, в словах автора письма отсутствовала всяческая логика, но точно так же отсутствовала она и во всем происходящем — как он здесь оказался и как это вообще возможно? Ник не суеверен и предпочитал не верить в сверхъестественное, мифы, легенды, НЛО. Не верил он и в счастливые пенни, кроличьи лапки, невезение или разбитые зеркала. Но он с радостью согласился бы со всем из вышеперечисленного, если бы оно могло вернуть назад Джулию.

Встав, он прошелся по библиотеке, рассеянно разглядывая фотографии на полках. Прошлое Маркуса не отличалось постоянством и стабильностью. Некоторые снимки изображали Шейлу, другие, более старые, явно были обрезаны, чтобы избавиться от напоминания о бывшей супруге, а две рамки вообще пусты. Наконец взгляд Ника упал на фотографию его самого и Джулии, державшихся за руки с Маркусом, которая стояла на видном месте, на центральной полке. Все трое улыбались. Ник не помнил, кто из бывших жен Маркуса, Блайт или Дана, их тогда снимал, но это не имело значения. То было прекрасное время, время до убийств и авиакатастроф, когда счастье казалось вечным.

Наконец Ник отвел взгляд, боясь, что его снова охватит боль утраты, и посмотрел в окно. Детективы Шеннон и Дэнс только что вышли из дома и помогали седому коронеру закатить каталку с черным мешком, в котором лежало тело Джулии, в медицинский фургон.

Маркус стоял на дорожке перед домом, скорбно опустив голову. Каталку погрузили в машину, дверь закрылась. Детективы повернулись к Маркусу, и все трое медленно пошли через большой двор.

У Ника возникла мысль бежать, но он понятия не имел куда. К тому же, возможно, судьба его предрешена, как бы быстро или далеко он ни бежал. Достав из кармана часы, Николас открыл их — стрелки показывали без пяти девять.

Снова вытащив из кармана письмо, он перечитал невероятные слова, медленно и тщательно, словно библейские строки.

Ник не смог удержаться, чтобы не взглянуть в окно на фургон коронера, где в холодном черном мешке лежало тело Джулии.

Часто перед лицом неизвестности и неясного будущего человек отвергает всякую логику и обращается к вере, к молитве, к мистическому, убеждая себя в том, что высшие силы вмешаются в происходящее на его стороне. Подобное случается в моменты отчаяния, в бизнесе, даже во время войны, когда приходится противостоять врагу. Солдат молится Богу о победе, часто не сознавая того, что его противник молится о том же самом и, вероятнее всего, тому же самому Богу. Человек загадывает желание, увидев падающую звезду, бросает монетку в колодец, уверенный в том, что это принесет ему выигрыш в лотерею, или трет кроличью лапку, чтобы его любимая команда выиграла суперкубок.

И точно таким же образом Ник начал верить в часы в своей руке, в слова, написанные незнакомцем, — хотя понятия не имел, на каком языке написан последний абзац. Он верил, что если очень постарается, то каким-то образом сумеет остановить убийцу Джулии, спасти ее. Если он просто продержится до девяти, то сможет убедиться, не тщетны ли его надежды, оправдалась ли его вера и не обречен ли он раз за разом переживать мучительные минуты в комнате для допросов. Сколь бы глупо и невероятно это ни звучало, больше ему ничего не оставалось.

Неожиданно сосредоточившись, Ник выскочил из библиотеки и пробежал через мраморный двухэтажный вестибюль к входной двери. Заперев ее на засов, он поспешил к застекленным двустворчатым дверям в столовой и гостиной, ведшим на террасу. Заперев их по очереди, он запер боковую дверь и дверь гаража, после чего вернулся в библиотеку, крепко закрыв тяжелую дверь из черного дерева. Ник был благодарен Маркусу за то, что тот поставил засов на дверь библиотеки, что несколько странно для внутренней двери, но здесь висела картина Джерома и две — Нормана Рокуэлла.

Ник снова посмотрел на часы. Без двух минут девять.

И тут же послышался громкий стук в запертую входную дверь.

Подойдя к окну, Ник закрыл деревянные ставни, так что в комнату теперь невозможно заглянуть откуда бы то ни было.

Входная дверь с грохотом распахнулась от мощного пинка, и просторный мраморный вестибюль вдруг заполнился рассерженным голосом Маркуса, которого наверняка злили как нанесенные дому повреждения, так и сама ситуация.

В дверь библиотеки постучали.

— Ник, — послышался приглушенный голос Маркуса. — Это я. Я позвонил Митчу, он встретит нас в полицейском участке. Но эти ребята… они хотят, чтобы ты поехал с ними… и немедленно.

Куинн молчал, глядя на комнату и на часы в руке: без одной минуты девять.

— Послушай, я всегда буду на твоей стороне, — с неподдельным сочувствием сказал друг. — Даю слово, мы во всем разберемся.

Ник не отводил взгляда от часов.

— Ник, — сказал из-за двери Маркус, — я не понимаю, что вообще происходит, но я тебе верю, верю…

— Хватит, — прервал его голос Шеннона. — Открывайте немедленно, Куинн.

Николас сидел, глядя на карманные часы, секундная стрелка которых, казалось, двигалась невероятно медленно. Тридцать секунд прошло, еще тридцать оставалось.

— Ник, прошу тебя, у меня нет ключей, а эти придурки уже сломали мою входную дверь.

Ник продолжал смотреть на часы, словно на некий священный предмет, который мог открыть ему правду о грядущем.

— Убирайтесь с дороги! — заорал Шеннон на Маркуса. — У вас пять секунд, Куинн.

Ник все так же смотрел на тикающие часы. Дверь разлетелась в щепки от пинка Шеннона, разнесшего как замок, так и черное дерево. Он ворвался в комнату, держа перед собой пистолет. За ним ввалился Дэнс, тоже вооруженный.

— На пол! — рявкнул чересчур усердный детектив.

Ник едва успел сунуть часы в карман, когда Шеннон схватил его за плечо и швырнул на персидский ковер.

— Черт побери! — крикнул Маркус, хватая Шеннона. — Не трогайте его!

Развернувшись, Шеннон врезал Маркусу в челюсть. Даже не пошатнувшись, тот вложил все свои двести двадцать фунтов в удар кулака, который обрушился на нос Шеннона, разбрызгивая во все стороны кровь.

Но Ник не обращал на это никакого внимания, сосредоточившись на часах в кармане и мысленно отсчитывая секунды до девяти.

Вокруг продолжалась суматоха, Маркус что-то кричал, наседая на Шеннона. Ник продолжал считать.

Три…

Две…

Одна…