Тринадцатый апостол. Том I

Глава 1

Или́! Или́! лама́ савахфани́!?

Вселенской силы крик ударил по голове, прошелся пылающим пламенем по нервам и мускулам. Я застонал от боли и с трудом открыл глаза. Тряслись стены вокруг меня, плясала масляная лампадка на грубо сколоченном столе, с противным скрипом распахнулась и снова захлопнулась входная дверь. Я лежал на деревянной лежанке, покрытой какой-то ветошью, и мое тело все еще вздрагивало от спазмов. В голове и сейчас стоял этот пронзительный мужской крик. Он словно жил во мне. Вдох-выдох. Спокойно! Я это уже все проходил… Второй раз будет легче. Вдох-выдох…

Стены перестали трястись, в воздухе повисла густая мелкая пыль. Лампадка замигала, но через миг огонек выправился и снова стал ровным. Открылась дверь, в помещение заглянул невысокий мужчина с факелом. Одет незнакомец был в сегментную лорику древнеримского легионера. На голове его красовался шлем с плюмажем. О, господи, это куда же меня занесло-то…?

— Испанец, ты жив? — мужчина сделал несколько шагов и поднес к моему лицу факел. В его свете я смог наконец разглядеть легионера. Плотный, мускулистый, со шрамом на правой щеке. Глаза черные, живые. Говорил военный на латыни. Но при этом я его отлично понимал! При переносе в другую реальность разблокировался дар Логоса? Ну, хоть что-то…

Кряхтя, я сел на лежанке, сплюнул на пол кровавую слюну. Пыль уже немного улеглась, снаружи слышался какой-то шум и лязг металла. Топали люди, испуганно ржали кони.

— Vivus sum — на латыни ответил я, и это прозвучало так естественно, словно она была моим родным языком.

/Я жив/.

Узнать бы еще теперь свое новое имя. Что-то латинское по идее должно быть. Я принялся незаметно себя ощупывать. Короткий ежик волос на голове, длинный античный нос, довольно густые брови, и лицо вроде бы без шрамов… А новое тело явно молодое, хоть и не юное, вроде бы без увечий.

— Парни, Марк в порядке — крикнул в открытую дверь чернявый. Ага…значит, теперь меня зовут Марк. Вполне себе обычное латинское имя, данное видимо в честь бога войны Марса.

В помещение, которое судя по многочисленным лежанкам и запаху пота, оказалось обычной солдатской казармой, гремя железом, один за другим, вошли еще восемь легионеров.

Где я? Последнее, что отложилось в памяти — это как на меня несется белая Волга, тьма, затопившая глаза ее шофера, и мои руки, с силой выворачивающие руль машины, чтобы уйти от лобового столкновения. Визг тормозов, удар, крик Вики и…наступившая вдруг тишина.

— …Наш Испанец все проспал — ко мне подошел центурион, командир местной «роты» легионеров, о чем говорил поперечный плюмаж на его шлеме. Взглянул равнодушно и отошел. Я выдохнул, еще раз сплюнул кровью на земляной пол — кажется, прикусил свой язык, пока был без сознания.

Легионеры начали снимать доспехи и, отдуваясь, рассаживаться вокруг большого деревянного стола в центре казармы. Чернявый со шрамом помог мне подняться и сесть, озадаченно потрогал мою голову.

— Петроний, а у него тут кровь….

— Это я язык прикусил — поясняю легионерам и, оглядевшись по сторонам, подхватываю с лежанки серую тунику. Путаясь, начинаю ее натягивать — вот и испачкал голову кровью.

Латынь из меня просто льется рекой, я даже не задумывался ни секунды над переводом. А еще говорят «умерший язык»… Помню, мы изучали ее в университете, когда проходили античность и средневековье, но весьма поверхностно. Так что нынешнее знание латыни — это точно не мое личное наследие с истфака.

Центурион пожал плечами, давая понять, что ему до меня мало дела, и тоже начал разоблачаться.

— Ну и день сегодня выдался… К Оркусу такие поганые деньки!

На скамью полетел шлем, потом лорика. Под доспехами оказался пожилой мужчина лет пятидесяти. Седой, худощавый. Ему сразу освободили место во главе стола, налили что-то из глиняного кувшина в бронзовый кубок. Судя по запаху — вино. Центурион одним махом выпил, вытер ладонью массивный подбородок. Башка моя гудела, но любопытство историка брало верх — наблюдать за живыми легионерами было очень интересно.

Чернявый легионер вставил факел в держатель в виде высокой треноги и тоже сел за стол, не раздеваясь.

— Лекаря все одно нет, терпи до возвращения в Кесарию — центурион окончательно потерял ко мне интерес и повернулся к чернявому — Эй, Гней, а ты не усаживайся. Сходи-ка разузнай, что там во дворце у Пилата творится. Сильно ли он разрушен. И вернулся ли уже Лонгин Сотник.

Я покачнулся и закашлялся, поперхнувшись от услышанного. Вот оно значит как… Понтий Пилат. Лонгин Сотник… А фраза «Или́! Или́! Лама́ савахфани́» — это стало быть последние слова слова Иисуса на кресте: «Боже мой, Боже мой! Для чего ты меня оставил?!» Неужели эти слова здесь слышал только я?

Я снова повалился на лежанку, закрыл глаза. Так я в древнем Иерусалиме?! Ой-ой-ей… куда меня закинуло-то!

— Полежи Марк, переведи пока дух — за столом снова забулькал кувшин — Проклятая Иудея… — я услышал как тяжело вздохнул Петроний — Все у них тут не как у людей.

Стукнула дверь за Гнеем, легионеры начали негромко переговариваться. Опять в кубки полилось вино, застучали по доскам стола игральные кости. Интересно, а одежду Христа стражники тоже успели разыграть? Моя голова просто раскалывалась от нахлынувших мыслей. Новая реальность, древний мир, Воскрешение Христа…

— Это уже третье землетрясение — раздался чей-то сочный бас — за три года, что я тут служу.

— Эй, Марк! — Петроний встал из-за стола, подошел ближе, потряс меня за плечо — Тебя точно не приложило по башке? Выглядишь ты хреново и молчишь все время.

— Могут быть еще толчки — я снова вернулся в вертикальное положение, переборов головокружение. Глас Христа все еще звучал отголоском во мне. И я отвечал Петронию лишь для того, чтобы меня дальше не мучили расспросами — Надо бы выйти наружу.

Мне нестерпимо захотелось вдохнуть свежего воздуха. Да и глинобитные стены казармы что-то не внушали особого доверия. Эдак моя вторая «ходка» закончится, даже толком не начавшись. Я потер лицо руками. Жена! Не родившийся ребенок! Там, в другой реальности… Верные друзья, конечно, в беде не оставят, но на душе тяжело так, словно сердце из груди живьем выдрали.

— Да все уже, не трясись ты — обладателем сочного баса оказался крупный одноглазый легионер — мускулистый такой, просто «косая сажень в плечах» — Тряхнуло-то слабенько…

Никто из римлян даже не пошевелился, чтобы встать. Видно уже привыкли к местным слабым землетрясениям. В Риме ведь тоже временами потряхивает, Везувий лишь дремлет до поры до времени.

— Зачем только чужих богов гневили с этим проповедником? — центурион вернулся за стол, шумно уселся на скамью — Их тут как блох на собаке, и если каждого распинать, никаких крестов не хватит… И вообще это плохая примета.

— Петроний, это же политика! — одноглазый принялся точить меч — Ты же был во дворце, сам видел: Пилат не хотел суда, это у фарисеев подгорало с этим Иешуа. Тоже мне нашелся «царь иудейский»…

— Умолкни, Дион — центурион пристукнул по столу ладонью — Не нам об этом судить. Я слышал от верных людей, что этот Иешуа был не прост. Чудеса совершал…

Все замолчали. А через какое-то время опять стукнула дверь, и вошел вернувшийся Гней.

— Во дворце разрушений нет, так… посуда побилась — легионер накинул плащ, взял из стойки копье — В городе все тоже спокойно, слава богам. На обратном пути я встретил Лонгина Сотника. Он велел моему контубернию идти в караул, охранять гроб.

— Какой гроб? — удивился Петроний — И чего это Лонгин в моей центурии распоряжается?

— Он же примипил легиона — примирительно произнес Гней — Эй, Марк, ты как? Голова уже прошла?

Я, вздрогнув, кивнул. Спустил ноги с лежанки, пережидая легкое головокружение. Лежать в казарме и дальше не было никакого смысла, пора бы осмотреться снаружи.

— Тогда собирайся, с нами пойдешь.

— Так, а что там с гробом, Гней? — Петроний поднялся из-за стола.

— Во дворец прибежали первосвященники Анна и Каиафа, просили поставить караул у гроба — тело-то Иешуа отдали Синедриону. Дескать, волнения в городе могут быть, этот «царь Иудейский» обещал воскреснуть на третий день… Опять же знамения плохие: землетрясение, и в главном иудейском храме надвое разодралась завеса.

— Как Синедриону отдали?! — удивился центурион, но совсем не обещанию мессии воскреснуть и даже не знамениям — Это ж они осудили его? Ничего не понимаю.

— Там все непонятно — пожал плечами Гней — В Синедрионе у Иешуа, оказывается, друзья были. Иосиф Аримафейский. Богач какой-то. Он-то тело с креста и забрал. Дал на лапу Лонгину, тот и разрешил. Пилат злой, как Оркус.

— А нас теперь опять гонят по иудейским делам! — зло сплюнул одноглазый — От этих первосвященников только и жди подлости какой…

— Так и есть — центурион тоже начал облачаться — Либо ученики сопрут тело и скажут, что воскрес, либо фарисеи с левитами надругаются над трупом. Много он им крови попил. Пойду с вами, погляжу, чтобы все ладно было. Эй, Марк! Ты не уснул?!

Я на автомате встал, бросил взгляд на стойку. Слава богу, контуберний Гнея уже разобрал доспехи — остались видимо мои лорика, меч-гладиус и шлем. Поглядывая краем глаза на соседей, я начал облачаться.

Чувствовал я себя при этом, как на съемках исторического кино. Вот главные актеры, а вон статисты. Шутят, переругиваются, даже рыгают. А ведь послезавтра состоится одно из самых важных событий в человеческой истории. Воскрешение Христа. Или не состоится?

На улице было прохладно. Градусов десять от силы. Все-таки начало апреля, да и солнце уже зашло, вечер. Пронизывающий до костей ветер заставил меня накинуть на плечи старый, потертый плащ, который я прихватил со своей лежанки в казарме.

Контуберний построился в маленькую колонну по двое и через дворцовый двор вышел в Иерусалим. Сразу пахнуло гнилью и отбросами. Темный город будто вымер. Свет двух факелов едва разгонял тьму на узких, мощеных белым камнем улочках. По левому бедру хлопали ножны с мечом, гремели доспехи. Тело быстро само подстроилось под тяжесть лорики. Вышли мы почему-то без щитов и копий — из оружия лишь гладиус, да дорогой, украшенный чеканкой кинжал за поясом. Его я тоже нашел в стойке с оружием. Судя по тому, что его никто не взял, он принадлежал мне.

Сам Иерусалим не произвел на меня сильного впечатления. Здания были в основном одно- и двухэтажными. Последние с большими арками, в глубине которых были двери лавок, по ночному времени закрытые. Людей на улицах совсем мало, и тех толком не удавалось рассмотреть — горожане, завидев наш отряд, быстро сворачивали в переулки. Женщин не было совсем, даже местных «магдалин». Лишь на помойках спокойно рылись большие серые крысы. Вот уж кто нас совершенно не боялся.

Некоторое скопление народа наблюдалось в воротах огромного приземистого здания с четырьмя колоннами. Толпа мрачных горожан мужского пола, одетых преимущественно в коричневые шерстяные накидки, слушали левита — худого, бородатого старика с посохом. Некоторые из горожан — видимо, знатные иудеи — имели на головах сложные тюрбаны. Именно они стояли ближе всего к оратору и держали факелы. Я расслышал несколько фраз на арамейском и удивительное дело — вполне их понял! Видимо, мои новые способности одной латынью не ограничиваются. Бородач вещал прихожанам о земных родителях Иешуа бен Пандиры. Дескать, отцом казненного возмутителя спокойствия был вполне себе земной человек — римлянин Пандир. Именно с этим связано нежелание Пилата отдавать на суд его сына-полукровку — Иешуа.

— Вот же крысы поганые! — выругался Петроний, который явно тоже понял смысл ночной проповеди — Опять римляне им плохи. Давно пора их храм разрушить до основания! Именно здесь рассадник всех этих зелотов…

— И как следует порыться в его подвалах — согласно зашумели легионеры.

— А ну заткнулись все! — рявкнул центурион — Голосите словно бабы.

Я пригляделся к строению с колоннами и в очередной раз почувствовал себя эдаким туристом во времени. Это же Второй Иерусалимский Храм! Его начали строить еще во времена Кира Великого, продолжили при Ироде, а лет через тридцать разрушат во время первой иудейской войны. Собственно, римляне во главе с будущим императором Титом и уничтожат это главное культовое сооружение всех евреев. Останется от него только знаменитая Стена Плача, возле которой иудеи и будут молится два последующих тысячелетия.

Пока шли вдоль стены храма, я все прислушивался к себе, копаясь в голове. Увы, никаких воспоминаний от прежнего обитателя тела у меня не осталось — по крайней мере пока они никак не проявились. Зато сколько новых подарков оказалось! Я теперь знал целых шесть древних языков! Греческий, латынь, арамейский, коптский, аккадский и шумерский. Зачем нужны были последние три — пока оставалось загадкой. Надеюсь новый посланник Логоса посетит это реальность и даст мне какие-то инструкции. Иначе… Я опять прислушался к себе. Сердце опять сжала тревога. Как там Вика?

В новом теле, я все также имел полный доступ к своей прежней памяти. Чтобы не терять зря времени, нашел лекцию про погребение Христа, что нам читал на историческом факультете МГУ профессор Зайцев. Внутренним взором быстро просмотрел все четыре Евангелия и Деяния Апостолов. Подробнее всех ритуал с опечатыванием гробницы и приставленной к ней стражей описал Матфей.

Поправив меч на перевязи, тоскливо вздохнул. Так вот же она, эта стража — топает в себе калигах по древнему городу. Жаль, что в свое время не стал тратить время на чтение апокрифов. Так бы в памяти остались еще и неканонические Евангелия. А лишняя информация мне сейчас не помешала бы.

— Что-то ты сегодня молчаливый — толкнул меня бок здоровяк Дион — Прямо не узнаю нашего шутника Марка.

— Над тобой бы качались стропила — тихо огрызнулся я — посмотрел бы я тогда на тебя.

— Да у вас в Испании не меньше трясет, чем в Иудее. Ты же в стольких переделках бывал! — укорил меня одноглазый — Мы же стояли плечом к плечу против варваров.

— То варвары — вздохнул я — А погибнуть вот так, по глупому, в завале… Слушай, Дион — решился я — А напомни, какой нынче год?

Это только кажется, что дату легко вычислить по распятию и воскресению. На самом деле все было совсем не просто. У тех же евангелистов лишь сказано, что Иисус умер при императоре Тиберии, во время наместничества в Иудее Понтия Пилата, в пятницу. Но Тиберий правил с 14 по 37 год. Пилат управлял Иудеей с 27-го года, и также по 37-й — итого: 10 лет. Зазор для произошедших и будущих событий оставался огромный.

— Точно стропила тебе на башку упала! — засмеялся здоровяк — Нынче 4-й год 202-й Олимпиады.

— А от основания Рима?

Одноглазый запнулся, почесал в затылке — Вроде бы 788-й…

Ага. Примерно так я и думал. Идет 19-й год правления императора Тиберия. А значит, на дворе сейчас 30-й год новый эры. 30-й, а не 33-й. И то ли с прежней моей реальностью здесь есть расхождения, то ли церковники и историки наши чего-то напутали.

Кроме распятия Христа, из важных событий в эти годы остается еще заговор Сеяна. В нем участвует куча римских сенаторов и родственников Тиберия. Сейчас каждый второй высокопоставленный патриций в Риме спит и видит, как бы избавиться от нынешнего императора. Уж больно многим он наступил на ногу своей политикой жесткой экономии государственных финансов. Сам при этом ни в чем себе не отказывает.

Вообще-то, Римская империя сейчас на пике своего могущества. Захвачена Испания, больше половины Европы, все Средиземноморье, Египет, африканское побережье, Ближний Восток… Легче перечислить что осталось в мире не под тяжелой пятой римских легионов. Варварские племена в Евразии, Парфянское царство, Армения, Дакия, Аравия раздробленные Индия, да Китай… Это если не брать в расчет другие континенты, на которых, если честно, никакой стоящей цивилизации пока вообще нет.

— Что приумолк, Марк? — Дион весело сплюнул на землю — А помнишь, как ты подпилил жердь в отхожем месте шестой центурии? И парни опциона Флавия рухнули в дерьмо?

Легионеры вокруг заржали, вспоминая подвиг моего предшественника.

— Тихо вы, жеребцы! — усмехнулся Петроний — Глядите, уже подходим.

Мы вышли за крепостные стены, обогнули холм, который здорово напоминал Голгофу, вступили в сад. К моему удивлению здесь была довольно густая растительность — высокие деревья, кустарники, трава… И это все в пустынной Иудее! Я задумался о том, что может быть эта реальность пошла по другому пути? Ладно, Христос и 30-й год. Историки до сих пор спорят в каком году произошло распятие. Но природа-то… Или опустынивание могло возникнуть на Ближнем Востоке в более поздний период Античности?

Само кладбище производило странное впечатление. Сад закончился — пошли сначала крупные валуны, а потом и вовсе скальные «выходы». Тропинка виляла между камнями и спустя четверть часа блужданий среди скал мы попали в настоящий карьер с вырубками.

Уже на подходе к пещере я почувствовал биение Слова внутри. Оно нарастало, звучало в голове торжественным набатом. Я невольно сбился с шага и даже начал отставать. Успел уже отвыкнуть от этого непонятного «подарка» Логоса.

— Эй, Испанец… — ко мне обернулся центурион — Что с тобой? У тебя из носа кровь идет.

Легионеры стали на меня оглядываться, Гней достал из-за пояса какую-то тряпку и кинул мне, чтобы я утерся. Несколько раз глубоко вздохнул, приходя в себя, с трудом прибавил шаг и снова влился в строй.

Зайдя в карьер мы оказались на большой площадке с каменными заготовками — саркофагами. Карьер заканчивался скалой и пещерой в ней, закрытой крупным валуном. Рядом стояло две группы громко спорящих людей. Справа в неровном строю мялись бородатые мужики в стеганках. В руках они держали круглые щиты и копья. Завидев нас, подтянулись, плотнее сбили свои ряды. Всего я насчитал двадцать два пехотинца. Впереди, гордо задрав подбородок, стоял коротышка со сложной чалмой на голове, его накидка была густо вышита золотой нитью. Борода завита в косички, а с висков свисали длинные пейсы.

— Сам Анна пожаловал — зло прошипел Петроний — Тесть первосвященника Каиафы.

Слева от группы, прямо у валуна, стояли два богато одетых еврея. Оба высокие, и тоже в расшитых золотом и серебром хитонах. Они громко переругивались с Анной. Завидев нас, оба бросились к центуриону.

— Петроний — на хорошей латыни начал первый мужчина. Его лицо украшал большой нос, который в будущем назвали бы шнобелем — Скажи ему ты! Нельзя осквернять могилу.

— А мы не осквернять пришли! — визгливо закричал тесть первосвященника, и тоже на латыни — Я всего лишь повесил печать храма на вход в пещеру. Знаю, я этих назаревских учеников… Украдут тело, тайком схоронят и будут потом шляться по городу, кричать, что Мошиах пришел на землю и уже воскрес.

— Анна, прекрати богохульствовать! — второй мужчина, широкоплечий, с рыбьими глазами навыкате начал наступать на коротышку — Иешуа — великий Учитель, праведник и знаток Закона Божьего. Его слушали тысячи людей, а вашими интригами он был распят! Грех падет на тебя Анна и на твоего зятя Каиафу до пятого колена!

— Замолчи! Заткнись Иосиф! — продолжал вопить в лицо рыбьеглазому коротышка — Вы с Никодимом тайком поддерживали этого лжепророка, выкупили тело с креста… Вас обоих ждет суд Синедриона!

— А ну заткнулись все! — рявкнул Петроний, кладя руку на рукоять гладиуса — Контуберний в линию!

Мы быстро перестроились из колонны в ровный ряд, сделали слитный шаг в сторону спорщиков. Навстречу нам шагнули «бородатые». Копья они держали остриями вверх, но ситуация явно накалялась.

— Никодим — центурион повернулся к «носатому» — Что тут происходит?

— Анна оскверняет похороны — мрачно ответил Никодим — Мало ему был при жизни богохульства над Учителем…

— Ты же из фарисеев — удивился Петроний — Какой он тебе Учитель? Ладно, продолжай…

— Как велит нам Закон, я принёс смирну и алоэ. Обмыл тело. До наступления темноты мы с Иосифом успели обвить Учителя пеленами с благовониями, как заведено в нашем народе. Одели в погребальную плащаницу. Потом уложили в гроб — Никодим кивнул на пещеру — читали молитвы. И тут пришел этот…! — еврей сплюнул в сторону Анны.

Тот аж подпрыгнул от ярости, но сдержался и промолчал.

Я почувствовал легкий тычок в бок. Стоящий рядом Дион кивнул мне на камень. Часть его была заклеена большой сургучной печатью размером с тарелку. Увидел эту печать и Петроний.

— Пилат послал нас сюда охранять гроб Иешуа — грозно сказал центурион — Храмовая стража зачем здесь? Печать для чего?!

— Затем! — визгливо крикнул Анна — От этих назаретян-сектантов чего угодно можно ожидать! Дадут денег и… — тесть первосвященника осекся.

— Так ты обвиняешь прославленных римских легионеров во взяточничестве?! — Петроний шагнул к Анне и схватил его за грудки. Легко приподнял коротышку над землей. Храмовая стража качнула копьями, мы тут же взялись за мечи. Шаткое равновесие покачнулось, но все же устояло.

— Нее. т — прохрипел иудей, хватаясь руками за наручи Петрония — Этого я не говорил!

Пока центурион воспитывал Анну, я прислушивался к Слову. Оно звало, требовало. Меня просто тянуло немедленно зайти в пещеру!

— Я сейчас сорву твою печать — Петроний опустил коротышку на землю — Войду и сам осмотрю тело. Ясно?! А потом запечатаю вход в гробницу своей печатью.

Иосиф с Никодимом насупились, но промолчали. Спорить с центурионом было себе дороже.

— И со мной свидетельствовать пойдут… — центурион обернулся к нам — Гней и… ты Марк.

Я вздрогнул, когда Слово в моей голове разразилось победным звоном.

Петроний сорвал печать, брезгливо отбросил ее в ноги первосвященнику. Мы с Гнеем тем временем, дружно навалились на валун, и с огромным трудом откатили его в сторону, открывая проход в пещеру. И тут я пошатнулся, хватаясь рукой за скалу, потому что из пещеры вдруг ударил такой концентрированный поток Света, что я на секунду ослеп.

— Марк, что с тобой? — мне на плечо легла рука центуриона — Выглядишь бледным — краше в гроб кладут. Иди обратно, позови вместо себя Диона.

— Нет, я… справлюсь — Слово в голове совсем сошло с ума. Звучало оно так громко, что казалось, вот-вот оглохну. И при всем желании я уже не смог бы туда не пойти.

Первым в пещеру зашел Петроний. За ним Гней. Третьим я. Внутри яркий сияющий Свет стал более мягким, приглушенным. Я машинально перекрестился, медленно подошел к вырубленному в камне гробу. Нет, ну, неужели легионеры сами не видят как сияет тело Христа?! Мне что — одному это доступно?!

Воздух в пещере был густо пропитан благовониями, а тело, лежащее на каменном ложе, плотно обвито широкими лентами, словно большой кокон. Сверху его еще и обернули плащаницей. Мой взгляд невольно остановился там, где под плащаницей находилась голова мессии. По телу вдруг побежали мурашки, словно сквозняком потянуло, а короткие волосы встали на загривке дыбом. Сквозь плащаницу проступило удивительно прекрасное мужское лицо, на которое хотелось смотреть вечно. И почему-то опять это видел только я один. Хотя легионеры видимо что-то тоже почувствовали.

— Центурион — произнес запнувшись Гней — Мне тут что-то не по себе, пойдем уже…

— Мурашки по коже — согласился Петроний — Марк, ты чего рукой у груди водишь, сердце прихватило?

— Мессия умер за нас всех на кресте…

Эти слова вырвались помимо моей воли, и я вдруг почувствовал, как Свет полностью заполняет меня до краев, входя при этом в странную, необычную гармонию со звучащим Словом. Мгновенно зажил пораненный язык во рту, тело наполнилось энергией до такой степени, что казалось еще вот-вот и взлечу. Я стал различать самые мелкие детали этой пещеры. Вот стоит рядом с гробом деревянный кубок. Неужели это знаменитый Грааль, в который собрали кровь Христа после распятия? А вот мраморная плита с древними символами. На ней Никодим бальзамировал и пеленал Христа

— …значит, Крест это знамение и символ его — сумбурно закончил я мысль — он защищает и очищает.

— Пошли-ка отсюда, парни — центурион попятился к выходу — В каких только переделках я не был, но такого еще не видел…

— Марк! — испуганно воскликнул Гней — Смотри, у тебя руки светятся!

Я опустил растерянный взгляд на ладони. Они и правда слегка светились.

— Отраженное излучение — пробормотал я про себя, тоже пятясь к выходу из пещеры.

— Эй, римляне! — на выходе раздался противный голос Анны — А вы заглядывали под пелены? С этих сектантов станется подменить труп своего лже пророка!

Время замедлилось, звуки отдалились и стали тягучими. Еле слышно потрескивали факелы в руках храмовой стражи, люди словно превратились в мух, застывших в янтаре. Под грозное звучание Слова, я медленно, повернулся к замершему передо мной Анне. Левой рукой схватил его за нижнюю челюсть, резко дернул вверх. Правой выхватил кинжал из ножен, после чего сверху вниз, сквозь сжатые зубы ударил клинком в рот Анне. В последний момент меня попытался перехватить Петроний. Но он двигался слишком медленно, слишком предсказуемо. Я просто отвел руку вместе с лицом фарисея в сторону и полоснул во рту кинжалом слева направо. Анна только начал кричать, храмовая стража и легионеры сделали первый шаг в нашу сторону, а я уже вырезал коротышке язык. Я?! Вырезал?!!

Увернувшись от Петрония и присоединившегося к нему Гнея, я перекинул кинжал в левую руку, выхватил меч, и одним прыжком вскочил на камень. Поднял гладиус вверх, к небу. И направил свет, что жил внутри меня, в свой клинок. Он полыхнул ослепительно белым. Легионеры, Никодим с Иосифом — все закричали, закрывая глаза руками. Стражники так и вовсе попадали на землю, потеряв сознание. Что я творю…?!