Тринадцатое Поле

ГЛАВА I

В те времена, когда Поле Руин было первым и единственным из Полей, сотворенных Создателями, это место называли Горячими Камнями. На Поле гремели битвы; замки и города, воздвигнутые первыми игроками, разрушались, создавались новые, которые очень скоро постигала та же участь – быть низверженными во прах и пепел. Лишь Горячие Камни остались нетронутыми, потому что не было силы, чтобы опрокинуть эту пронзавшую небо громаду. Горячие Камни – чудовищная скала, изрытая пещерами, покрытая, как извилистыми шрамами, каменными лестницами, – была и впрямь огненно горяча, точно где-то в толще скалы прятался пышущий жаром стержень. С нижних уступов открывался вид на все Поле, со средних ничего не было видно, кроме стелющихся внизу тяжелых облаков, похожих на пропитанное водой тряпье.

А на вершине, объятые вечным пламенем, возвышались крепостные стены замка Создателей – Пылающие Башни. Никто из детей Поля не мог приблизиться к Пылающим Башням. Вечное пламя пожрало бы смельчака, если б такой объявился хоть однажды.

Когда Полей стало больше, когда Создатели исчезли с тем, чтобы никогда не вернуться, вечное пламя стало потухать, а скоро и вовсе пропало. Горячие Камни перестали быть горячими, но все еще хранили тепло Создателей. И Пылающие Башни остались чернеть под обожженным небом. Враждующие кланы – Золотой Дракон и Мертвый Дом, сражавшиеся ранее за Башни, забыли о Камнях. Дети Поля постепенно обживали Скалу – так они назвали ее, предав забвению старое имя. Они селились на нижних уступах и редко – на средних, потому что огонь, зажженный их руками, бледнел и гас от недостатка кислорода уже на пути к верхним уступам.

И хотя Создателей больше не было в Пылающих Башнях и давно погасло вечное пламя, к верхним уступам никто не ходил. Дети Поля, живущие на Скале, складывали легенды о злобных духах, обитающих там.

И к Пылающим Башням до сих пор никто не смел приближаться.

Небеса изменили свой цвет – от багряно-красного к тяжелому медному. Близилось время сна, когда с верхних уступов Скалы по длинной, вьющейся серпантином лестнице на площадку шириной в сотню шагов спустился человек в темной одежде. Путь с верхних уступов был долог; закончив спуск, человек присел на жухлую траву в паутинной тени иссохшего дерева. Он тяжело дышал, слишком прозрачный воздух с трудом насыщал его легкие. Поднявшись, он осмотрелся – на площадке, покрытой скудной растительностью, кроме прилепившейся к серой стене хижины, не было ничего. Человек в темной одежде вытащил из-за пазухи странного вида ожерелье: нанизанные на бечеву округлые дощечки, похожие на монетки. Дощечек было четыре, и на первой раскинул крылья искусно изображенный белогрудый орел.

Дверь хижины открылась, оттуда показался косматый бородач в одежде из звериных шкур.

– Чего тебе? – выкрикнул косматый.

Человек в темной одежде поспешно поднялся.

– Ты живешь здесь? – неожиданно тонким голосом спросил он.

– Об этом ты мог бы и не спрашивать. Конечно, живу. Что еще, по-твоему, я здесь делаю?

Глаза пришельца стали беспокойными.

– Подойди ко мне, – попросил он.

Косматый и не подумал выполнить просьбу.

– Мне нужно видеть, как ты ходишь, – сказал пришелец почти умоляюще.

– Ты пришел с нижних уступов или с Подножия?

– Я пришел снизу, и я шел очень долго.

– Ты долго шел, чтобы посмотреть на мою походку? Внизу нет других развлечений?

– Подойди ко мне, прошу тебя!

Косматый пожал плечами. Он сделал несколько шагов по направлению к незнакомцу и остановился. Левая нога косматого при ходьбе неестественно искривлялась; прогибалась в колене назад, будто в ноге был перевернут коленный сустав.

– Этого достаточно?

– Не так давно ты убил птицу.

– Что?

– Ты убил белогрудого орла.

В голосе косматого прорезалось раздражение:

– Я убил белогрудого орла! – подтвердил он. – Птица села на то дерево, под которым стоишь ты. Я чуть приоткрыл дверь хижины и всадил стрелу орлу под клюв. Я боялся, что он рухнет туда… – косматый указал рукой на край площадки, где начиналось затянутое белесым туманом небытие, – но он повис в ветвях. Я совершил какое-то преступление? Почему тебе интересна моя охота?

Человек в темном не ответил – если, конечно, вообще собирался отвечать. А косматый вдруг хлопнул в ладоши.

– Ты – оракул! – воскликнул он. – Ты служишь Старейшим и Всевидящим! Я никогда не видел таких, как ты, я только слышал о вас. Здесь редко кого можно увидеть… Скажи, а мне не полагается никакого вознаграждения за то, что я оказал тебе помощь?

– Ты не слишком перетрудился, – заметил пришелец.

– Но я мог вообще не отвечать.

– В таком случае я был бы вынужден оплатить сведения.

– Ты меня обманул!

– Я ничего тебе не обещал.

Проговорив это, оракул вернулся к лестнице и шагнул на первую ступеньку. Косматый проследил за тем, как он поднялся высоко по стене, потом, коротко зарычав, поспешно захромал в хижину. Когда он появился на площадке с охотничьим арбалетом в руках, оракула уже не было видно – очевидно, он свернул на одной из бесчисленных лестничных развилок и затерялся между уступами Скалы.

Косматый выругался и швырнул себе под ноги арбалет.

Ступени привели оракула в узкую сквозную пещеру. Пещера заканчивалась обширной – шириною в пятьсот шагов – площадкой, огороженной каменными валунами с трех сторон и стеной Скалы – с четвертой. Нависающая треугольная плита давала обильную тень. Из-под плиты тонкой струйкой бил вниз горный родник. Защищенные тенью, но и не страдающие совсем от недостатка света съедобные растения возвышались над ухоженными грядками. Это было удобное место для жилья – десяток хижин, расположенных полукругом, являлись тому безусловным свидетельством.

Небеса приняли цвет темной меди – время сна началось.

Оракул отсчитал с правого края третью хижину, ступая тяжело, как очень утомленный человек, подошел к ней и осторожно приоткрыл дверь.

В хижине было темно. Оракул тихонько позвал, но никто ему не ответил. Ему пришлось выйти и вытащить из крыши несколько жердей, чтобы небеса пустили через образовавшуюся щель в хижину световой луч. Оракул, пригнувшись, снова вошел в хижину. Прошел несколько шагов и остановился. На земляном полу, вытянув руки вдоль туловища, лежала обнаженная женщина сорока или сорока пяти лет. Женщина, уже не нуждавшаяся в одежде, оставалась неподвижной, глаза ее были закрыты, а бледная, синеватая кожа еще не успела потемнеть. Оракул легко перевернул застывшее тело и склонился над ним. Под правой лопаткой умершей виднелось гнездо бородавок. Оракул внимательно пересчитал бородавки – их оказалось семь. Тогда он вернул тело в исходное положение, на корточках переместился к изголовью и принялся перебирать длинные, тщательно расчесанные волосы. На темени обнаружилось густо-синее пятно неправильной формы – непременный признак отравления соком цигуды.

Заслышав шорох в недрах соседней хижины, оракул оставил мертвую, выбрался наружу и поспешно покинул селение. Он не знал, как отнесутся люди к тому, что посторонний человек украдкой посетил последнее пристанище их соплеменницы, – и не хотел рисковать.

Судя по всему, в селении осталось мало людей, но те, кто остался, несомненно, изменились. Ему не хотелось попадаться им на глаза.

Миновав сквозную пещеру, он поднялся далеко наверх, остановился на ступеньках, глядя себе под ноги. Отвесную стену Скалы облизывали языки тумана. Оракул вытащил свое ожерелье, снял с бечевы округлую дощечку и уронил ее в туман. Слоистая белесая бездна поглотила дощечку беззвучно. Точно так же, как и предыдущую – первую, – с изображением орла. Теперь на бечеве оставалось две дощечки.

Далеко к западу от Скалы, где рыжий песок чернеет от влаги вечных туманов, где по берегам соленых озер растут из трещин в земле, словно диковинные цветы, белые фонтаны ядовитых гейзеров, живет Старейший и Всевидящий Ун. Его жилище – вырытая в земле продолговатая яма, прикрытая сверху почерневшим от времени панцирем гигантского краба арх. Стены просторной ямы блестят от голубого инея, но Старейший и Всевидящий не чувствует холода. Его тело не требует пищи и не нуждается в одежде. Он очень стар, но никогда не был молодым. Он сотворен Создателями таким, каков он сейчас. Все создания Полей стареют, умирают, размножаются и снова стареют, но Старейшие неизменны и вечны. Старейшие не похожи один на другого; чем больше сила Старейшего, тем больше он отличается от прочих детей Поля. Только смерть от стали или огня может овладеть им. Такова была воля Создателей.

Не шелохнувшись, Ун выходит из своего жилища и внимательно оглядывает затянутые туманом окрестности.

Никого.

Он ждет и ждет долго.

Наконец он слышит – глухо стучат копыта.

Старейший и Всевидящий Ун видит шестерых всадников, скачущих сквозь туман. Всадники с ног до головы закутаны в серые плащи, лишь через узкие щели поблескивают глаза. Голубой иней оседает на чешуе и рогах их скакунов.

Через несколько минут всадники уже возле жилища с крышей из крабового панциря. Они спешиваются и друг за другом входят в яму. Останавливаются и, переминаясь с ноги на ногу, молча смотрят на белеющее в потемках голое тело Старейшего. Они не решаются говорить, ждут, пока Ун заговорит первым. И Ун говорит.

– Приветствую воинов народа симерши. Здоров ли Крат?

– Крат, Полноправный и Единственный Правитель Поля Руин, здоров и силен, – поспешно отвечают шестеро. – Крат шлет поклон Старейшему и Всевидящему.

Ун смеется – но так, что пришельцы не видят этого. За последние два дня он получил поклоны от пятерых Полноправных и Единственных Правителей Поля Руин. Этот – шестой. Да, Поле Руин слишком обширно для живущих на нем народов.

– Чего хочет Крат? – спрашивает Ун. Старейшему и Всевидящему скучно задавать вопросы, на которые он знает ответы. Но именно так нужно общаться со смертными, чтобы они понимали.

– Правитель Крат хочет, чтобы Старейший указал время появления Разрушителя, – проговорил один из шестерых.

Ун кивает. Пятеро других Полноправных и Единственных хотели того же.

– Место появления известно всем, – робко добавляет один из шестерых.

– Разрушитель придет, чтобы забрать каф, – говорит второй.

– Каф достанется народу гхимеши, – говорит третий.

– Гхимеши отступники! Так постановил Совет! – восклицает четвертый.

– Разрушитель достанет еще два кафа. Разрушитель не должен сделать этого, – говорит пятый.

Старейший и Всевидящий Ун медленно кивает.

– Пусть люди из общего мира уходят из Полей, – выговаривает первый и пытается заглянуть в глаза Уну.

Шестеро напряженно ждут, когда Старейший кивнет еще раз:

– Совет постановил так, – после чего они облегченно вздыхают и переглядываются. Тот, кто проговаривал опасную фразу, даже смеется. И поднимает капюшон с головы. Глаза его – очень длинные, почти совершенно смыкающиеся над переносицей, влажно блестят. Голова, покрытая вместо волос коричневыми пигментными пятнами, мокра от пота.

– Я скажу вам, когда придет Разрушитель, – слышен голос Уна. – Но не сейчас.

Оторопелое молчание.

– Все знают, что Разрушитель придет за кафом на Скалу! – торопится обнаживший лицо пришелец. – Но никто, кроме Всевидящего Уна, не знает – когда он придет! Воины нашего народа ходят дозором вокруг Скалы. Вокруг Скалы мы видели и других воинов. Мы не нападали на них, потому что знали: они хотят того же, что и мы – помешать Разрушителю. Мы согласны ждать сколько угодно, сколько понадобится, но нам нужно знать час, когда придет Разрушитель. Воинов у Подножия становится все больше и больше. Воины шести народов собираются туда. Шести враждующих народов, Старейший Ун! Симерши не нападают на нечестивцев, не признающих власти Полноправного и Единственного Правителя Крата, но что будет, если нечестивцы не удержатся и ударят первыми? Воины шести разных народов сойдутся в битве! Дети Поля Руин перережут друг друга, а Разрушитель свободно пройдет на Скалу! Не потому ли он и медлит? Скажи, долго ли нам ждать его? Старейший и Всевидящий Ун силен разумом, сильнее прочих Старейших. Он способен узнать час появления Разрушителя, он может назвать нам час. Если бы мы знали час, когда Разрушитель придет за кафом, мы бы ушли с Подножия, и другие воины ушли бы с Подножия, чтобы вернуться в срок, и не было бы резни и ненужных смертей. Дети Поля сами разберутся между собой – но лишь после того, как минует опасность со стороны расы Создателей.

Ун устало опускает веки. Члены Совета делают все, что в их силах, ни границы Полей, ни распри народов не могут помешать Совету. Разрушителя ждут и в Лесном Поле. Приграничье кишит охотниками из Итта. Разрушителю придется очень постараться, чтобы проникнуть в Поле Руин через Лесное Поле. Если он решится идти в Поле Руин напрямую из общего мира, ему будет еще сложнее. Ловушки ждут Разрушителя на месте каждого возможного прохода. Совет делает все, что в его силах, но сознает: когда б не разгулявшиеся межплеменные распри, можно было организовать оборону много мощнее. Абсолютно непроницаемую оборону.

– Почему Всевидящий Ун не хочет сказать нам час, когда придет Разрушитель? Может быть… – Пришелец с обнаженным лицом захлебывается в догадке. – Может быть, Всевидящий не хочет говорить это симерши? Может быть, он скажет это другому народу? Может быть, Всевидящий уже сказал это другому народу?

Ун долго молчит, прежде чем ответить. Потом он произносит:

– Всякое явление в Полях взаимосвязано с другим явлением. Если краб арх кричит на берегу соленого озера, значит, быть долгому дождю. Если белые чайки появились над водой, значит, струи гейзеров станут ниже, и к озеру придут птицы и звери. Это просто. Сложнее предугадать события, в которых примут участие люди из общего мира. Среди вас должен быть оракул.

Пришелец с обнаженным лицом оглядывается. Один из шестерых выступает вперед.

– Я оракул, – говорит он. – Я служу Старейшему и Всевидящему Сиу.

– Сиу предупредил тебя, что ты должен послужить мне?

– Сиу предупредил меня. Я знаю, что его разум говорил с твоим, Старейший Ун.

– Иди к Скале. Прямо сейчас. На нижних уступах с южной стороны найди старое гнездо грифа. Как только найдешь, дай мне знать о том, что увидишь. Не медли. Да, и еще! Воины не должны входить на Скалу. Только оракул. Это важно.

Шестеро переглядываются. Оракул сгибается в поклоне. Старейший и Всевидящий Ун говорит ему то же, что говорил посланцам других народов:

– Идите и помните: не обнажайте оружия против тех людей, которых вы встретите на Скале или у Скалы. Защищайтесь, только если это необходимо. Пока жив Разрушитель, пусть не прольется ни капли крови детей Поля. Оставайтесь у Подножия. Ждите Разрушителя там. Если возникнет необходимость, можете подняться на Скалу, но невысоко и ненадолго. Иначе сила кафа пленит ваше тело, и ваш разум не будет принадлежать вам. И передайте своему Правителю – пусть начинает собирать воинов.

– Уже? Так скоро?! – восклицает оракул. – Разрушитель уже близко? Скажи, о Всевидящий, когда он будет на Скале? Через десять дней? Через двадцать?

– Иди. Истина откроется тебе сегодня – на нижних уступах, у старого гнезда грифа.

После того, как шестеро покидают жилище Уна, на покрытой голубым инеем стене появляется зыбкое изображение белого лица, обрамленного длинными прядями черных волос. Лицо, похожее на маску, не имеющее ни рта, ни глаз, ни носа, ни единой черты, белой пустотой всматривается в затылок Уна. Всевидящий Ун не замечает лица. Потом оно исчезает.

А Старейший и Всевидящий Ун снова закрывает глаза. Пусть посланники шести народов соберутся у Скалы. Пусть шестеро оракулов, служащих шестерым Старейшим, увидят то, что должны увидеть.

«Всякое явление в Полях взаимосвязано с другим явлением. Если краб арх кричит на берегу соленого озера, значит, быть долгому дождю. Если белые чайки появились над водой, значит струи гейзеров станут ниже, и к озеру придут птицы и звери. Это просто. Сложнее предугадать события, в которых примут участие люди из общего мира». Если хромой охотник с нижних уступов убьет белогрудого орла, а в селении под треугольной плитой отравится соком цигуды женщина с семью бородавками под правой лопаткой… Если мужчина из кварцевой пещеры возьмет в жены одноглазую девушку с верхних уступов с родимым пятном, напоминающим голову ящерицы, на ягодице, и у старого гнезда грифа найдут обезглавленное голое тело – значит Разрушитель уже близко. Значит, Разрушитель не будет выжидать, а отправится за кафом сегодня же. Завтра он будет на Скале. С первыми лучами солнца он будет на Скале.

Когда оракулы откроют свой разум для Старейшего и Всевидящего, Ун сообщит им эту весть. Пусть шесть народов Поля Руин забудут на время распри и соединят свои силы, чтобы остановить Разрушителя, чтобы не допустить его на Скалу. Гхимеши не получат обещанного могущества. Люди из общего мира не поплывут по подземной реке Ноч в место, которое нельзя называть вслух. Люди из общего мира должны уйти из Полей.

И пусть уходят.

Оракул прижался спиной к горячей стене Скалы и закрыл глаза. Долго вокруг было тихо, только негромко подвывал далеко внизу – на нижних уступах – ветер, а сверху иногда шуршали, осыпаясь, мелкие камешки.

Когда сердце успокоилось окончательно, оракул открыл глаза и со вздохом опустился на корточки. Поднял руку, чтобы вытереть со лба пот, но оказалось, что пот давно высох, а лоб покрывала ломкая, неприятная на ощупь корочка. Оракул вздрогнул. Ощупав макушку, он наткнулся пальцами на вспухшую под волосами ссадину. Ничего серьезного, обыкновенная царапина. Он измученно улыбнулся. Все могло обернуться гораздо хуже.

Хромой охотник с нижних уступов убил белогрудого орла. В селении под треугольной плитой отравилась соком цигуды женщина с семью бородавками под правой лопаткой. Мужчина из кварцевой пещеры взял в жены одноглазую девушку с верхних уступов. Родимое пятно на ягодице девушки напоминало голову ящерицы. Время сна близилось к концу, и человеческий сон был некрепок, когда оракул, тайком пробравшись в кварцевую пещеру, склонился над двумя сплетенными обнаженными телами и приподнял покрывало из козлиной шкуры. Прежде чем девушка, открыв единственный глаз, закричала, он успел заметить очертания пятна. А потом проснулся мужчина.

Оракул поежился, припоминая, как взметнулся над ним грубо скованный короткий меч. Он бы сразу убежал, но неудачно подвернулась нога. Удар меча, правда, пришелся вскользь, лишь рассадив кожу и царапнув по черепу, но голый гнался за оракулом до самых верхних уступов и только недавно, кажется, отстал.

Он вытащил из-за пазухи ожерелье, снял с бечевки третью дощечку с изображением женского тела. Пустая глазница и четко прорисованное родимое пятно.

Еще раз мазнув ладонью по ссадине на голове, оракул неловко размахнулся и швырнул дощечку со Скалы в бездну.

Оставалась еще одна, последняя дощечка.

– Немного отдохну, – попросил сам у себя оракул, зная, что медлить никак нельзя.

Но продолжать путь прямо сейчас не было сил. Он опустился на дышащие теплом камни, поплотнее запахнул рубаху и снова закрыл глаза.

Когда земли лишены богов, можно ожидать чего угодно. О том, что такое каф, дети Поля узнали лишь тогда, когда ушли Создатели. Недра Полей кишели существами, еще ожидавшими своего рождения. Голая стихия энергии кафа разъедала оболочку земли, и существа получали свободу проникать на поверхность Полей, используя свои собственные, негодные для человека проходы. Среди пришельцев встречались и смертельно опасные, и совершенно безобидные, и даже вполне полезные, вроде того огромного съедобного червя, мясом которого долго питались жители Подножия Скалы. Червь улыбался мягкой беззубой пастью, когда его резали на куски – совсем по-человечески улыбался, словно обладая разумом и почитая за великую честь быть съеденным голодными. Не делая различий между иномирцами, люди Скалы и Подножия называли их итху – нерожденными демонами – и старались держаться от них подальше. Если это, конечно, представлялось возможным. Потому что большинство демонов являлись на эти земли, неся разрушения и смерть. Теперь люди уходили с Подножия, уходили с нижних и средних уступов Скалы, потому что место, где зреет каф, следует покинуть до того, как голая энергия проникнет в твое тело и пленит твой разум, заставляя забыть о себе самом, заставляя убивать и разрушать себе подобных… Это место стало пустынным и чрезвычайно опасным до той поры, пока энергия кафа не достигнет своего максимума и не распылится в пространстве.

А Старейший и Всевидящий Ун рассказывал еще…

Оракул вскочил. Несколько камешков пролетели мимо него, скакнули по валунам в туманную бездну. И все. Послышалось? Должно быть, послышалось.

Надо двигаться дальше.

Он взглянул на последнюю дощечку. Безоружный человек в изодранной набедренной повязке распростерт на каменной плите. Голова отделена от туловища, на плите под разрубленной шеей ясно видна безобразная лужа.

Оракул смотрел на дощечку, последнюю из тех четырех, что вырезал две ночи назад Старейший и Всевидящий Ун; смотрел, словно видел дощечку впервые, и не мог понять, куда же ему идти – вверх или вниз? Подниматься к Вершине или спускаться к Подножию? Потаенный инстинкт потомственного оракула, указывавший ему дорогу к хромому охотнику, мертвой женщине, одноглазой невесте, сейчас молчал.

«Гриф…» – всплыло в сознании оракула неожиданное слово. Что значит – гриф? При чем здесь гриф?

Ему вдруг стало страшно. Первый раз в жизни он не знал, что ему делать. Оракул, который рожден для того, чтобы понимать судьбы других, теперь не мог определиться с собственной.

Камешки струйкой осыпались сверху, один из них больно ударил оракула по плечу. Вскинув голову к вьющейся серпантином лестнице, он увидел такое, что, закричав от ужаса, прыгнул к валунам, прикрывающим вход в низкую, похожую на звериную нору пещеру.

По лестнице осторожно семенил к оракулу, тупо стуча босыми ногами, голый мужчина с коротким прямым мечом в руке. Увидев, что его заметили, голый взревел и перешел на бег, размахивая мечом так, будто хотел придать своему телу дополнительное ускорение.

Оскальзываясь, оракул перелез через валуны, но у входа в пещеру остановился. Собственно, это была и не пещера – просто темная глубокая ниша, усыпанная осколками мелких костей, яичной скорлупой и полуистлевшими ветками.

«Гнездо грифа… – мелькнула в голове оракула совсем ненужная мысль. – Старое гнездо…»

Гулкий глухой удар позади заставил его обернуться. Голый, чудовищным прыжком перемахнувший валуны, поднимался на ноги. Колени и локти его кровоточили, а на лезвии меча темнело небольшое пятнышко. Оракул, прежде всего увидевший пятнышко, почувствовал, как рана на его голове запульсировала. Бежать было некуда. Нельзя было даже броситься в бездну, спасаясь от отчаянного страха смерти, – голый преграждал дорогу. Оракул стоял, опустил руки, прикованный взглядом к темному пятну на лезвии. Мысль о том, как странно видеть испачканное собственной кровью оружие в чужих руках, мучительной занозой засела в его мозгу. И мука эта продолжалась недолго – голый, оскалившись, ударил его мечом в горло. Оракул, не сгибая колен, пластом повалился на спину. Голый шагнул вперед, поскользнулся в луже крови, поднялся и двумя ударами добил оракула. Скрипнул перерубленный шейной позвонок, лопнули лоскутки кожи, еще удерживающие отсеченную голову.

Голый отдышался, вытер меч о волосы убитого и, подумав немного, неторопливо раздел труп, оставив на нем только нечистую, пропитанную потом набедренную повязку. Бечевку с деревянной дощечкой убийца невнимательно смахнул в сторону.

Оракулы вышли к старому гнезду довольно скоро – тело не успело еще полностью застыть. Но кровь на теплых камнях Скалы превратилась в сухую ломкую корочку.

ГЛАВА 2

– Как тебе?

– Которая?

– Вон та. На лавочке.

– Блин, говори яснее! Их там пятеро, на лавочке!

– С банкой тоника.

– Они все с тоником… В юбочке такой, коротенькой, что ли? В клетчатой?

– Не, в джинсах.

– Светленькая?

– Да нет, рядом. Третья с краю… С другого краю… Короче, по центру. Брунэтка.

– А-а… Ничего.

– В моей группе будет учиться, – похвастал Славик и заглянул в список: – Зайцева Анна. А рядом с ней… вон видишь, рыженькая? Эта, кажется, с тобой… тебя в какую группу записали?

– В третью.

– Ага, есть! – Славик едва не проткнул список пальцем. – Филологический факультет, первый курс, русское отделение, третья группа. Никитина Екатерина. Ух ты, слушай, Никита, – гениальный план! Я только сейчас сам придумал. Короче, подходишь ты к этой Екатерине, и небрежно так: типа – привет! А она тебе: типа, чего? А ты ей: типа – спорим, ты у нас будешь Никитина?! Она, типа, – ой, как ты угадал! У меня и правда фамилия Никитина. Откуда ты знаешь, что я Никитина? А ты: типа – я вообще-то не знал, что у тебя такая фамилия. Совпаденьице. Я сказал, ты будешь Никитина. Позвольте представиться – Никита! И все! Типа – отпад. Врубаешься? Никита – Никитина. Игра слов. Ну как?

– Типа отвали, – сказал я.

– Почему это? Тебе рыжие не нравятся?

– Нравятся. Мне рыжие нравятся. Мне лысые не нравятся.

– Какие еще?.. Ах, блин, гадство…

Славик замолчал. Откинулся на спинку скамейки и, оттопырив нижнюю губу, наблюдал за тем, как бритый наголо тип – судя по ухоженной щетине на вытянутой физиономии, – второкурсник, а то и третьекурсник уже, – сдержанно жестикулируя, разглагольствовал о чем-то перед стайкой девчонок, вчерашних, как и мы, абитуриенток, по-птичьи тесно облепивших скамейку напротив. Девчонки, конечно, хихикали.

Бремени было – первый час. Третья пара давно уже началась, но университетский двор все еще был полон. Солнце ведь. Бабье лето ведь, индиан самма. В последние ясные дни никому особо учиться и не хочется. Тем более что учебный год только-только начался, а впереди этих самых учебных лет будет – пять штук, а если повезет – и того больше. Успеем. Университет – это же не школа. Прогуляешь занятия – никто с тебя ни справки, ни записки от родителей требовать не будет. Взрослые люди мы. Студенты. Вправе самостоятельно распоряжаться собственным временем.

Основное преимущество университета перед школой я понял и оценил с первого же дня. «Вы вступаете в новую жизненную фазу», – так сказал ректор в своем вступительном слове. «Мы, преподавательский состав, со своей стороны, обязуемся дать вам наиболее полный объем знаний в той области науки, которую вы для себя избрали, – говорил он еще. – И запомните: багаж знаний – единственный из багажей, не отягчающий, а облегчающий путь на долгой дороге в большую жизнь! Отныне ваша судьба, ребята, в ваших руках! Ваша жизнь, ребята, в ваших руках!»

Вот это уж точно. Это он правильно вывел. «Жизнь в руках» – это вам не баран накакал. Какая такая «жизнь» могла быть в школе? Там жизнь одна на всех – с половины девятого до четырнадцати ноль-ноль. А здесь: с какой отраслью науки желаете связать судьбу? С такой? Пожалуйста. С этакой? Ради бога. «Лекции», «семинары», «зачетки»… Слова-то какие – новые, невыразимо приятные после обрыдлых «дневников», «линеек», «уроков»! И главное – посещаемость. Посещаемость – вот что главное! Хочешь – ходи, хочешь – не ходи. Наслаждайся на всю железку новоприобретенным статусом студента, пока не замаячит впереди еще не совсем понятное, но уже довольно устрашающее словцо «сессия»…

– Пошли пиво пить? – мрачно предложил Славик.

– А Костыль? Он же просил подождать.

– Да? А я думал, он домой свалил.

Я потянулся.

– Он стричься пошел, – сказал я. – Говорил, оболванится и подойдет.

– Когда?

– Да вот сейчас и подойдет.

Славик порыскал глазами по сторонам, покрутился на жестких ребрах скамейки и снова уставился на бритого типа. Ну и тип! Башка голая, очки круглые, нарочито массивные – для солидности; штаны кожаные, тесные – и пузцо над ремешком висит, как груша. И длинный желтый шарф на кадыкастом горле – почти до земли. Достал трубочку. Расшитый бисером кисет. Прервал разглагольствования и весь ушел в показушный процесс набивания и закуривания. А эти дуры смотрят, забыв похихикивать. У него небось и фляжка с собой есть. Металлическая, плоская, с каким-нибудь идиотским латинским изречением.

– А я-то думал, – тоскливо проговорил Славик, – поступлю на филфак, буду в шоколаде. Факультет невест! Сорок девок, один я. Нет, прикинь – на все отделение трое нормальных пацанов: я, ты и Костя. А телки на нас – ноль внимания. А все из-за таких вот…

Ну точно. Вынул из заднего кармана фляжку. Продемонстрировал. Предложил. Поднял двумя пальцами. Отпил глоток и выпучил глаза.

– У меня брат из армии в прошлом месяце вернулся, – неожиданно злобно высказался Славик. – Сейчас как звякну, пускай придет, посмотрит, как его младшенького зажимают. Все равно ему делать не фиг. Целыми днями в гараже торчит с дружками или телик смотрит, валяется. Бухать начал со скуки. Хочешь звякну? Ну правда, а? Васька ему эту трубочку знаешь куда засунет?..

«Было бы неплохо…» – едва не сказал я, но осекся.

– Ты чего?

Тут он посмотрел туда, куда смотрел я, сплюнул и посвистел:

– Ё-моё, и этот туда же…

Костя-Костыль помахал нам рукой, приближаясь. Когда он плюхнулся на скамейку рядом со мной, я невольно приподнялся. Отодвинулся подальше. Ну, ничего не смог с собой поделать – придвинулся вплотную к Славику.

– Как? – закидывая ногу на ногу, осведомился Костя.

– Блеск, – выразительно сморщился Славик. – А глазки накрасить забыл?

– Какие еще глазки?

– Ты же вроде просто подстричься собирался?

– Ну, – подтвердил Костя. Изогнувшись, он достал из заднего кармана коротенькую сигару и зашуршал целлофановой оберткой. – Собирался. А потом подумал – какого хрена? Новая жизнь – новый имидж. Дай-ка, подумал, самовыражусь. Чего ты кривишься-то, Слав? Завидно?

Славик только хмыкнул. Тогда Костя вопросительно посмотрел на меня.

– Нормально, – осторожно ответил я, почему-то боясь встретиться с ним взглядом.

Волосы Костыля, еще пару часов назад темно-русые и уложенные на классический «офицерский» пробор, сейчас были обесцвечены до легкой синевы, заметно укорочены и тщательно растрепаны. В левом, припухшем и покрасневшем ухе поблескивало тонкое серебряное колечко. Рубашка, расстегнутая и широко распахнутая на груди, сияла белизной. Голубые джинсы подвернуты так, чтобы выглядывали из белых кроссовок белые носки.

С утра он и одет был не так. Джинсы помню, а вот рубашка… Рубашка, кажется, была другая.

– Ты и гардероб обновил? – спросил я.

– Гардероб? Да нет… Я домой забежал, куртку скинул. Жарко.

Куртка. Ага, правда, на нем с утра была джинсовая черная куртка. А сейчас…

Да что это, в самом деле, я? Обычная прическа, обычная одежда. Серьга? Подумаешь, серьга! Это же Костя. Костыль. Костя-Костыль. Мы вместе с ним вступительные экзамены сдавали. Вместе отмечали поступление. Я у него дома бывал. С родителями его общался. Он человек простой и понятный. Есть такие люди, которых с первого взгляда насквозь видно. Он марки собирает. Учится играть на банджо. Мечтает стать международным журналистом, чтобы путешествовать по миру бесплатно. И фамилия у него смешная, из анекдота – Рабинович.

«Ты не в Игре, Никита, – сказал я себе. – Ты в общем мире. Успокойся…»

– Имидж… – проворчал Славик и пристукнул ладонями по коленям. – Так мы идем или нет? Здесь через дорогу напротив остановки бар есть недорогой. Там живое пиво бывает. Идем? Имидж – ничто, а жажда… сами знаете. Никита, ты что?

Я поднялся и еще раз посмотрел на Костыля. Костя, зажмурившись, раскуривал свою сигарку.

– В сортир забегу на дорожку, – придумал я. – На клапан давит.

– Давай, только быстро.

– А мы что – втроем идем? – открыл глаза Костыль.

– А кто еще? – удивился Славик.

Костя выдул толстую струю дыма по направлению к девчачьей скамейке. Типа с трубочкой там уже не было.

– Ну… Валяй, – разрешил Славик. – Проверь имидж на убойность.

– Я один, что ли? – возмутился Костя.

– Куда уж нам уж! – хмыкнул Славик. – Нам с нашими колхозными рылами и соваться не стоит, правда, Никита? А тебе, Константин, флаг в руки. Главное, не забывай сигарой попыхивать и рубашку расстегни еще на две пуговицы – как раз до пуза. Действуй. Имей в виду – мне бы желательно вон ту… которая в центре. А Никите – рыжую.

– Рыжая мне самому нравится, – проворчал Костыль, вставая. – Смотрите, убогие, и учитесь.

Он перекинул сигару в угол рта, сжал ее зубами, с размаху воткнул руки в карманы и, раскачиваясь, направился к соседней скамейке.

– Походочка, ё-моё… – прыснул Славик. – Никита, ты куда? Цирк пропустишь! Впервые на арене дрессированный таракан-соблазнитель по кличке Костыль. Никита!

Удачно проскользнув мимо коменданта, увлеченно беседующего о чем-то с вахтером, я прошел по длинному пустому коридору. Удушающе пахло свежей краской и сладко-терпко – густым лаком. Университет переехал сюда совсем недавно – с нового учебного года; а до этого помещался в типичном детище передовой советской архитектуры, четырехугольной стеклянно-стальной махине, где всегда «светло и просторно». Новое здание отгрохали ничего себе – в псевдоготическом стиле: сужающиеся кверху этажи, декоративные балконы, даже башенки со шпилеобразными крышами и огромные, похожие на колесо от комбайна часы над входом. Старшекурсники тут же окрестили новое обиталище «рейхстагом». Двери в аудитории здесь были двустворчатыми и тяжелыми, а сводчатые коридоры, несмотря на обильное освещение, из-за непомерной высоты потолков казались мрачноватыми – стук моих шагов отдавался далеко вокруг, как я ни пытался передвигаться потише. Не хватало еще, чтобы меня застукал здесь кто-нибудь из преподавательского состава.

Оказавшись в туалете, я перевел дыхание.

Успокоиться. Успокоиться – и все. Я же не в Игре, чего я волнуюсь? В груди до сих пор шевелится брезгливый испуг, будто я случайно наступил на здоровенного мохнатого паука. Черт, даже вспотел. Это все из-за Макса! Макс тоску нагоняет своим карканьем. «Берегись, Никита! Сейчас ты в таком положении, что тебе на каждом шагу надо оглядываться – даже тогда, когда оглядываться никак нельзя. Ты обещал три кафа для народа гхимеши. Слова назад не воротишь. Место, где находится первый каф, уже известно. И известно не только нам. Но никто не может знать того часа, когда ты пойдешь за кафом. А с этой операцией спешить не следует. Надо осмотреться. Как можно более полно разобраться в ситуации. Неделю надо подождать хотя бы. По меньшей мере – неделю. А там видно будет. Теперь дальше… Получив кафы, гхимеши обретут могущество, равного которому не имел еще ни один народ в Поле. Поле Руин полностью подчинится гхимеши, и где уверенность в том, что пустынники не возжелают владычества над соседними Полями? Даже если они не осмелятся нарушить Правило, запрещающее созданиям Полей нарушать границы своего Поля, думаешь, положение, в котором окажутся пустынники благодаря обретенной силе, понравится детям Лесного Поля, Поля Кладбища и Ледяного Поля? Ни хрена это им не понравится. Свод Правил Игры никогда не нарушался, но ведь еще никогда ни один из народов не получал могущество трех кафов. Трех! Это невообразимая сила. Если дети Поля обретут такую силу, несомненно, нарушится равновесие в Полях. А нарушение равновесия всегда чревато… А тут еще эти донесения дурацкие…»

Донесения, да. Информация. От лазутчиков.

Это Макс придумал – посылать в Поля ратников, скрывающих оружие и цвета клана под серыми плащами. Придумать-то нетрудно, гораздо сложнее было убедить ратников в том, что досужие разговоры низших созданий – детей Поля – имеют определенную ценность.

«Положение изменилось, – втолковывал Макс Драконам. – Нас мало, нас всего восемнадцать человек, а Поля становятся сильнее с каждым днем. Вовсе не Мертвый Дом наш основной противник, наш противник – это Поля. Создаия Полей развиваются небывалыми темпами; у них не было своей истории, их история начинается сейчас – когда, прогремев, стихла Битва, когда от расы Создателей остались жалкие недобитки, когда дети Полей вдруг осознали, что они принадлежат лишь себе и больше не обязаны служить воителям из общего мира. Поймите наконец, если вовремя не овладеть ситуацией, создания Полей уничтожат нас – они и сейчас могут сделать это с легкостью, – а потом будут искать пути в общий мир. В наш мир».

Драконы – тринадцати-пятнадцатилетние пацаны – недоуменно фыркали. В полной мере прониклись услышанным лишь старшие: Виталик-Аскол, Рогатый, Однорукий, Га-рун – ратник трех колец, владеющий техникой боя двухлезвийным мечом, Саул-лучник, еще один новообращенный, не имеющий имени Дракона, Антон; и еще трое. Они и стали первыми лазутчиками.

И информация, вынесенная ими из Лесного Поля и Поля Руин, поразила всех. Как выяснилось, Дворец Магистра в Итта давно уже не пустует. Он занят Правителем Унгу из народа лесных охотников. Знак Золотого Дракона сбит с главной башни, теперь там красуются несуразные пиктограммы, намалеванные углем и черной смолой железного дерева. Правитель Унгу объявил себя полноправным властелином Лесного Поля. В его подчинении личная гвардия из семисот охотников. Семьсот взрослых мужчин, вооруженных луками, копьями и длинными ножами. Бангу из народа рыбарей, занявших город Симху, собрал армию из пяти сотен воинов. Это на юге. А из северных лесов долетают известия о некоем Танге, чья орда насчитывает более двух тысяч мужчин, каждый из которых с малолетства ходил на пещерных медведей с каменным топором и сбивал тяжелыми дротиками рысей с древесных ветвей. Излишне говорить, что и Бангу, и Танг также объявили себя полноправными, единственными и неповторимыми властелинами Лесного Поля. А друг друга – самозванцами и подонками, достойными в лучшем случае колесования, а в худшем – медленного опускания в заросли чиримту…

В Поле Руин Дворец Магистра полностью разрушен. Крошенину камней и осколки плит заметает рыжим песком, а из заваленных подвалов воют и свистят сшиас. Зато претендентов на владычество над Полем сразу шестеро – по числу наиболее крупных племен. Шесть претендентов, не считая народа гхимеши, который предпочитает не ввязываться в межплеменные свары, а спокойно дожидаться своих кафов в подземных убежищах.

В Ледяном Поле сейчас сезон таяния, поэтому жизнь там замерла до первых заморозков.

На Поле Кладбища не решился проникнуть даже Однорукий, получивший недавно очередное, пятое кольцо и именовавшийся мастером. В дрожащую тишину погрузилось Кладбище. Народы хуму-хуву, ково-кобо и ли-ши покинули физические слои пространства, уйдя в астральные сферы, где давними традициями было положено им решать конфликты. Вечные сумерки Поля переполнены воинственным ревом сражающихся призраков, и существа из плоти и крови не могут появляться там без опасения за собственный рассудок.

На Поле Солнца только что захлебнулась и угасла короткая резня, и сейчас на Поле относительно спокойно. Скромный очажок цивилизации растоптан ордой серокожих дикарей сарафи с востока. Орда пришла и схлынула. По опустевшим улицам города Ан разгуливают ягуары, пантеры и семиглавые змеи чиу, на побуревших от крови стенах домов замерли пожирающие солнечный жар желтые саламандры. Дворец Магистра на холме атакован джунглями – лианы оплели колонны и балконы, из окон и дверей торчат пурпурные колючки, в залах орут попугаи и говорящие обезьяны.

В Поля, принадлежащие Мертвому Дому, лазутчики не входили, но слухи говорят, что и там царят хаос и смерть, расчищая дорогу новой жизни; как змеи, убивающие все живое в том месте, где готовятся выводить из гроздьев кожистых яиц своих детенышей.

Все эти новости были настолько неожиданны, что поверить в их правдоподобность было трудно. Макс, как обычно, несколькими фразами расставил все по местам.

Когда последний раз Драконы прислушивались к тому, чем дышат и живут дети Поля? Когда Драконы последний раз появлялись в городах? Казалось, что Поля, оглушенные Битвой Десяти Полей, долго еще будут приходить в себя. Теперь выяснилось, что это не так. Скинув владычество расы Создателей, Поля заторопились жить и развиваться, осваивая неосвоенное, выращивая зарожденное. Когда начались изменения? Этого никто сказать не может.

Да, и главное… То, чего никогда не было за всю историю Игры. Нарушался основной закон, незыблемый со времен сотворения Полей: «Дитя Поля не должен покидать мест, где он родился. Увидишь чужого на своем Поле – убей; войдешь в другое Поле – погибнешь». И это были не опасения, не мрачные прогнозы относительно поведения гхимеши с силой их кафов. Это было реальностью. Закон уже нарушался. Прямо сейчас. Создания Полей свято чтили этот закон – ведь он был гарантией их безопасности от враждебных соседей. Правда, закон нарушали не прямо – его довольно остроумно обходили. Кто?

Старейшие и Всевидящие. Дети Полей, изначально выделенные Создателями из основной массы сотворенных тварей. Одаренные Создателями могуществом видеть то, чего не видят другие, понимать то, что не может понять никто. Старейшие и Всевидящие, немощные телом, но сильные разумом и непостижимым ни для кого духом. Да, Старейшие и Всевидящие теперь отказываются говорить с людьми из общего мира. Раса Создателей теперь не властна над Старейшими и Всевидящими. Они, Старейшие с каждого Поля, пользуются способностью посылать свой разум на чудовищные расстояния для того, чтобы говорить друг с другом, не пересекая границы Полей. И эти встречи, незримые и неощутимые для остальных детей Поля (да и для людей из общего мира тоже), проходят с пугающей периодичностью.

Те из Старейших, что, не убоясь табу, говорят с соседскими чужаками, называют себя Советом. Аскол случайно услышал об этом от двух торговцев в Итта. Торговцы говорили шепотом, помахивая вокруг себя пучками травы забвения – по преданию эти серо-зеленые былинки, растущие у каждого городского забора, обладали способностью не допускать слова к случайным ушам. На деле выходило, что именно к такому разговору, когда в руках у собеседников появляется трава забвения, и прислушивались. Кому ж не интересно узнать чужие секреты?..

И еще одно. Тот же Аскол принес из подслушанного разговора странную и оттого страшную весть: будто бы Совет постановил считать народ гхимеши из Поля Руин отступниками. Изменниками, повинными смерти.

Этого я никак не мог осмыслить. Отступники – от чего? Изменники – чему? Повинны смерти – за что? Гхимеши хоть обманули меня, новообращенного, непомерно вздув цену за свои услуги, но они действовали строго по Правилам. Они бросили вызов, назначили плату, а я согласился платить. Дракон делает ход…

Получается, Свод Правил, составленный Создателями, Свод, которому подчинялись и Драконы, и Мертвые, и дети Полей, потерял силу? Но Игра не бывает без Правил. Значит, Правила не уничтожили, их просто изменили. И каковы будут новые Правила?

И кто возьмет на себя право устанавливать их?

Покосившись на табличку «Не курить», я вытащил сигареты. Медленно двинул к окну, по пути рассеянно скользя взглядом по разноцветным граффити на свеженькой настенной плитке. Ну, абитура, блин! Когда успели-то ново-приобретенную альма-матер оформачить? Впрочем, ничего удивительного. Что в первую очередь разрисовывать, как не сортир?

Усмехнувшись, я щелкнул зажигалкой – и вот тут-то меня тряхануло. Среди горделивых разномастных автографов, музыкальных брендов, схематичных картинок на неизбывную тему об отношениях полов с подписями, что, как и где у кого называется, светилось нанесенное несмываемым маркером изображение дракона. То есть – изображение Знака Дракона. Обвивающий себя хвостом крылатый змей на стене был точной копией золотого кулона на моей груди. Откуда это здесь?! Впрочем, этот вопрос, не успев должным образом оформиться в сознании, сразу сменился другим.

…Почти точная копия. Все же что-то в этом рисунке неприятно царапало взгляд. Что-то было не так. Что?

Я застыл у стены с отвисшей изо рта незажженной сигаретой, пытаясь углядеть чужеродность.

Устремленные сквозь меня полуприкрытые глаза… перепончатые крылья… длинная пасть, из которой, казалось, вот-вот вырвется сноп пламени… шипастый, с бесчисленными извивами хвост… Поворот головы… Поворот головы!

С потолка неслышно слетело что-то… кажется, чешуйка отставшей штукатурки, легко коснулась моих волос на затылке. Тонкий укол, разлившийся холодом по коже головы, и внезапную мысль: «Зеркало!» я ощутил одновременно.

Изображение Дракона на стене университетского сортира было развернуто по зеркальному принципу. Как я сразу этого не понял? Чувство, которое я испытал тотчас, было сродни тому, что испытывает истовый христианин при виде богохульно перевернутого креста. Я непроизвольно выругался и отшатнулся.

А с потолка все сыпалось на мою макушку. Я вскинул голову – но потолок оказался чист. Мазнул рукой по голове: взъерошил волосы – и только. На ладони ничего нет.

Внезапно горячо забилось сердце. Затылок опять кольнуло. Что это за дрянь происходит здесь, в конце концов?! Осязательные галлюцинации?

Но я еще не испугался. По-настоящему я испугался тогда, когда мне почему-то перестало хватать воздуха. Пол под ногами вдруг превратился в воду. Я потерял чувство реальности – как бывает при сильном кислородном голодании. Дракон кувыркнулся перед глазами и исчез. Я вдруг полетел на пол – словно кто-то с белой слепой маской вместо лица схватил меня на плечи и сильно толкнул назад. Эта полумысль-полуобраз была последней, что я ощутил перед тем, как потерял сознание.

– Молодой человек… – Этими словами ознаменовалось мое возвращение из небытия. – Молодой человек! Хочу заметить, что регулярный прием наркотических средств может пагубно отразиться на вашем здоровье.

Я подтянул под себя ноги и поднялся. Меня шатнуло. Пришлось ухватиться за подоконник, чтобы не упасть снова.

Обморок, ё-моё! Весело живем. Скоро до инфарктов докатимся. С чего меня так долбануло?

Я глубоко вдохнул. Наваждение прошло, но пальцы еще дрожали. И голова болела. Наверняка при падении я приложился затылком обо что-то. Ощупав шишку под волосами, я провел руками по лицу. Под носом было липко. Взглянул на пальцы – кровь. Хорошо упал, прицельно, с размаху… Как бы сотрясением дело не закончилось. Хотя, конечно, спасибо и за то, что вовсе башку не разбил…

У двери туалета, разглядывая меня с веселым интересом, стоял, трубочкой поигрывал, давешний гологоловый тип. Позади него торчал еще один парень, одетый попроще, но тоже – черт возьми – с коротенькой кривой трубочкой в руках. И с желтым шейным платком, повязанным на манер пионерского галстука. Что за мода такая идиотская?

– О правилах пользования туалетом можно справиться у коменданта, – изрек еще тип. – Предварительно могу сообщить, что отдых на полу там не оговаривается. А колотиться черепушкой о писсуар – и вовсе недопустимо.

– Ничего себе! – высказался и тип попроще. – Вторую неделю учится, а уже обдолбался до невменяемости! Во молодежь пошла!

– Употребление наркотических веществ, – поддержал гологоловый, – требует соблюдений… э-э… определенных норм. Не умеете, молодой человек, – не беритесь. А уж если терпежу нет, справьтесь у старших товарищей, они подскажут.

– Делиться надо со старшими товарищами! – перевел его приятель.

Дракон на стене притягивал взгляд. Я даже прикрыл глаза ладонью, когда двинулся к выходу. Старшие товарищи неохотно посторонились. Оказавшись в коридоре, я первым делом вытащил телефон.

Мобильник Макса не отвечал. Позвонил на домашний – длинные гудки: один, другой, третий… На пятом соединилось.

– Слушаю… – услышан я хриплый, какой-то придавленный голос оружейника.

– Макс, я… Ас тобой что случилось?

– Что значит – «а с тобой»? Сам как?

– Хреново, – признался я.

– Приезжай, – после короткой паузы сказал Макс. – Давай поскорее, ладно?

Сунув телефон в карман, я побежал. Только на проходной подумал – как буду отмазываться у Славика? Пиво же пить собирались. Ладно, придумаю что-нибудь… Про Костыля вспоминать не хотелось. Пока. Ни вспоминать, ни видеть его. Поговорить с Максом надо, а потом уже принимать решение.

Ничего придумывать не пришлось. Двор был пуст. Только на одной скамейке стояли в ряд одинаковые баночки тоника. Из-за угла, где стена корпуса соединялась с оградой, встревоженно гудело в несколько голосов. Над оградой показался Славик, увидел меня и, выпучив глаза, призывно помахал руками. Я оглянулся: низенький коротконогий ректор – виновник переполоха – выбирался из массивного «форда». Из-под седых усов его торчала длинная трубка. Хлопнув дверцей, он огляделся и со степенностью местного законодателя мод двумя пальцами поправил аккуратный шарфик, заколотый на пухлой груди матовой черной брошью.

Я припустил в сторону ворот.

У Макса еще и Виталик сидел. Оба Дракона выглядели, прямо скажем, неважно. Голова Макса была перебинтована, а у Виталика нос распух на пол-лица.

– Ё-п-р-с-т! – вырвалось у меня вместо приветствия. – На вас что – каток наехал?

– Присядем, – угрюмо кивнул Макс в сторону кухни. – Не каток, – продолжил он уже за столом, – джип.

– «Мерседес», между прочим, – добавил Виталик.

– Сам виноват, – вздохнул Макс. – В смысле – он, а не я. Боднул в зад на светофоре, я еле успел вывернуть на тротуар. А то бы швырнуло под встречные – и привет. А на тротуаре – столб. Короче говоря – кирдык моей «девятке». Менты так и сказали: сдавай в утиль.

– А «мерс», гадина, укатил, – прошипел Виталик. – И еще погудел на прощание, паскуда. Тот козел даже выходить не стал. Стекло опустил, с ментами побазарил через губу… На нас один раз только и посмотрел. Руку соизволил выпростать из салона.

На столе шелестели, медленно разворачиваясь, несколько бумажных шариков. Тысячные купюры. Штук пять.

– Ну а ты? – спросил Макс. – Почему кровь под носом?

Я послюнил палец, стер кровь. Потом наклонил голову и продемонстрировал шишку. Макс присвистнул, а Виталик нервно хмыкнул:

– Шапку удобно носить будет. Ни за что не свалится.

– Помолчи, – поморщился Макс и сказал мне: – Выкладывай.

Закурив, я начал говорить. Подробно. Услышав о неожиданном перевоплощении моего однокурсника Костыля, Макс с Виталиком переглянулись.

– Вот сволочи! – воскликнул Виталик-Аскол. – Ничего не боятся! Это даже не наглость, это… я не знаю что… Даже не верится. Мертвые никогда не играли в открытую.

– Совпадение, – сказал на это Макс. – Ух, как я ненавижу это слово. Совпадение. Но на этот раз, похоже, действительно… Мало ли людей, особенно молодых, экспериментируют со своим внешним видом. Если каждого подозревать… Говоришь, хорошо знаешь этого парня?

– По крайней мере твоего Костыля надо взять на заметку, – сказал Виталик. – Скорее он и не догадывается ни о какой Игре; может, его просто развели втемную, кинув тебе, чтобы тебя запутать. А может… Короче, берем на заметку. Я скажу ребятам, они за этим Костей малость походят. Последят.

На этом и сошлись. Я продолжал говорить. Но рассказать все до конца я так и не успел. Меня что-то снова начало потрясывать. Накатывала какая-то непонятная дурнота. Я даже курить толком не мог – тошнило от дыма. Перед глазами темнело, и нить рассказа то и дело ускользала от меня, как намыленная. Примерно на том месте, где я описывал роковой рисунок на стене университетского сортира, Макс, напряженно хмурившийся, вдруг вскочил и схватил меня за плечи.

– Нож давай! – заорал он Виталику-Асколу. – Водку из холодильника! Пинцет в ванной! Быстро!

Виталик, грохоча ногами, рванул из кухни, а я почему-то ощутил себя лежащим на полу. Я ведь только что сидел за столом? Опять обморок?..

Литровка «Столичной» вытянутым колоколом блестела на столе в желтом пятне от солнечного луча. Виталик, кажется, порядком окосевший, мутно покачивался у холодильника. Макс усадил меня на стул, еще раз осмотрел бинтовую повязку на моей голове.

– Сойдет, – буркнул он и кивнул на бутылку. – Прими в порядке анестезии.

Я потянулся к стакану, но он тут же хлопнул меня по руке:

– Ослеп, что ли?

Тьфу ты… То ли в мозгах моих помутилось от всего произошедшего, то ли и правда сотрясение у меня. Ничего не понимаю. Сначала выпей, а потом по руке – бац! Я осторожно ощупал голову. Такое ощущение, что она разбухла вдвое против обыкновенного размера. Может, так оно и есть?

– Что это? – спросил я, имея в виду все сразу. Что происходит? Как это понимать?

– Идеальная ловушка, – сказал Макс. – Знак Золотого Дракона на стене, зеркально развернутый. Пока ты соображал, что же не так с хорошо знакомым тебе изображением, ты оставался неподвижным. Минуту или больше. А это много. Заггу достаточно и нескольких секунд.

– Чего? Кому достаточно?

– Заггу. Загг. Я тебе рассказывал про них. Не помнишь?

– А-а… Сейчас. Башка болит… Загги… Эти твари из Поля Руин, да? Такие паразиты, которые проникают в черепную коробку крупных животных и… Типа наших клещей, ага?

– И живут, питаясь околомозговой тканью и оболочкой мозга, – договорил за меня Макс. – Как и всякие паразиты, они не убивают донора. Просто животное лишается возможности мыслить и действовать самостоятельно и способно только выполнять четко оформленные приказы. Такой уж вторичный эффект жизнедеятельности заггов. Гхимеши, например, специально заражают ими диких ушшуа, чтобы потом использовать птичек в качестве безотказного и мощного транспорта. Зараженный этим паразитом ушшуа дрессируется в течение месяца – всего лишь. И функционирует год или два, в зависимости от соотношения массы собственного тела и тела вживленного в башку загга. Потом паразит вгрызается глубже в мозг, и птичка становится негодной даже к выполнению приказов. Превращается в овощ. И идет на корм более удачливым товаркам.

– А меня что… – выговорил я, – хотели как и… ушшуа?

– Если б ты не шлепнулся на спину, не ударился затылком о писсуар и не раздавил паразита, почти пробуравившего твой череп, так бы оно все и было.

– Слушай, но кто же мог?.. Гхимеши? Зачем им это надо? Нет, нет, не они. Просто кто-то хочет, чтобы мы думали на гхимеши, правильно? То есть… я бы лично, в том случае, если б во мне поселился загг, думать бы больше уже не мог. Нет, постой… здесь есть что-то еще… Постой…

Я замолчал, встретившись взглядом с Максом.

– Дошло? – очень серьезно спросил он.

Я кивнул.

– А-а… – вдруг раскрыл рот Виталик. – А-а-а… о чем вы говорите?

– Тихо сиди! – прикрикнул на него Макс. – Не надо было тебе наливать. Молокосос. Пить еще не умеет, а тоже – «я привык без закуси, я привык рукавом занюхивать!». Гусар малолетний! Гардемарин сопливый.

– Обиж-жусь… – пообещал Виталик.

– На здоровье. Иди лучше, полежи в комнате.

– Дошло… – медленно повторил я, бездумно следя за тем, как Аскол, ратник трех колец, бурча что-то, покачиваясь, но, стараясь ступать ровно и прямо, направлялся прочь из кухни. – Дошло…

– Опять, – почему-то шепотом проговорил Макс. – Второй раз уже. Я тебе говорил, что первое совмещение двух реальностей не случайно? Говорил? Случайностей не бывает – это я говорил? Тогда Ана-Ава заглянул в наш мир в час твоего испытания. Не забыл? Это казалось невероятным, А теперь кто-то пронес из Поля в общий мир живую тварь. Раньше такое было исключено, а сейчас я даже не удивляюсь.

Он стремительно поднялся и шагнул к окну. И обернулся:

– Все сбывается. Самое страшное, чего я больше всего боялся, начинает воплощаться в жизнь. Поля проникают к нам. В общий мир, в наш мир, в наше пространство, а наше измерение, в нашу реальность… Понимаешь ты, что происходит, Никита?!

Я не успел ответить.

– Кто-то помогает этому, – продолжал Макс.

– Дом Мертвых? – произнес я.

– Нетрудно догадаться. Сумасшедшие. Неужели нельзя немного пораскинуть мозгами и предположить хотя бы на секунду, чем все это закончится? Будто у самих загги в головах…

«Ага, – подумал я. – У Драконов есть Макс, взрослый человек, способный мыслить не только лишь категориями Игры, а у Мертвых? Пацаны мелкие, готовые пойти на все ради окончательной победы. Хотя нельзя и им отказать в проницательности. Наверное, они раньше Драконов поняли, что создания Полей – теперь сила, и с этой силой следует считаться, с этой силой лучше быть заодно, чтобы она не поглотила тебя. Намереваются потихоньку овладеть ситуацией? Благо в данный момент и детям Полей, и войнам Дома Мертвых выгодно одно. Чтобы я не достал кафы, чтобы гхимеши не провели меня к Тринадцатому Полю. Мертвые опасаются, что, сразившись с этими мифическими Создателями, я одержу победу, и Золотой Дракон получит ключ к могуществу Создателей, а дети Поля?.. Неужели, как Макс, они уверены, что Поля, лишившись Создателей, погибнут?.. Или не хотят, чтобы Полями правил человек из общего мира? Господи, я вроде бы уже могу соображать связно… И голова почти не болит…»

– Поля… – задумчиво проговорил Макс. – Ты знаешь, Никита, раньше, когда я говорил: «Поля обманули», «Поля ищут проход в наш мир», я имел в виду… ну, даже не знаю… что-то привычно-абстрактное. Вроде как расплывчатое «народ». Как наши депутаты излагают: народ желает того, народ желает этого… А сейчас я вдруг понял, что эти мои Поля…

– Совет, – ответил я, хотя Макс не задавал вопроса, а просто помедлил с последним словом.

– Да, Совет, – подтвердил он. – Совет Старейших и Всевидящих. Ужасно… Все даже хуже, чем я предполагал.

Я вытащил сигарету. Машинально потрогал повязку на голове, прежде чем закурить. Елки-палки – дыра в черепе. Надеюсь, не сквозная. Вообще-то неплохо было бы врачу показаться. Посмотрите головушку мою. Чесался гвоздиком и переусердствовал. Не надо ли пломбу поставить?

– За это не беспокойся, – угадав мои мысли, сказал Макс. – Голова у тебя хорошая. В смысле, крепкая. Рана зарастет быстро, только постарайся в ближайшее время кирпичи затылком не ловить. Трещина может образоваться. Нака выпей. Полстакана, не больше.

Я протянул руку и снова получил по пальцам.

– Ты чего?! – возмутился я наконец. – Что за шутки?

Макс молча придвинул ко мне стакан, который я дважды пытался поднять. Сначала я не понял, в чем дело, но, приглядевшись, увидел в толще алкоголя неподвижного полупрозрачного червя, обросшего, как толстой шерстью, множеством тончайших щупалец.

Меня чуть не вывернуло.

– Зачем ты его заспиртовал-то? – морщась, спросил я. – На кафедру парапсихологии понесешь?

Макс вздрогнул:

– И правда…

Он взял стакан, осторожно слил водку в раковину, с третьей попытки наколол червя на вилку и зажег горелку газовой плиты. За дальнейшими манипуляциями я не следил. Налил себе граммов двадцать и выпил. Закурил. Через пару минут Макс выключил газ и швырнул в мусорное ведро закопченную вилку.

– Все.

– Так, – поднимаясь ему навстречу, проговорил я. – Значит, Мертвые заодно с этим загадочным Советом. А что Совет – он имеет какое-нибудь влияние на новоявленных Правителей?

Оружейник пожал плечами.

– Ладно, – затягиваясь, сказал я. – Проехали. Я так понимаю, нас в покое не оставят, пока я не добуду первый каф, или… Или они нас совместными усилиями не ухайдакают. В Полях или в общем мире.

– Соображаешь. – Макс вяло улыбнулся. – Гхимеши получат силу первого кафа и мгновенно возведут тебя в ранг верховного божества. Молиться на тебя будут. Заручиться их поддержкой в этом случае – раз плюнуть. И защищаться нам будет проще… Кстати, неплохо было бы встретиться со Старейшим и Всевидящим Ирри из народа гхимеши. Наверняка он об этом Совете знает больше, чем мы. Он ведь тоже может заставлять свой разум проникать в разумы других детей Поля. По крайней мере Совет уведомил его о новом статусе гхимеши как раз подобным путем – это я точно знаю. В интересах Ирри подслушать общение Старейших, объединившихся в Совет.

– Что-то вроде радиоперехвата?

– Ага… Так ты уже все решил?

– Да. – Я уже все решил. – Не следует больше ждать. Пойду сейчас.

– К Скале?

– Да.

– Когда?

– Сейчас.

– Прямо сейчас?!

– А чего ждать, Макс? Очередного «мерса» в зад на светофоре? Очередного загга с потолка в университетском сортире? Ждать неделю, как мы собирались, – это слишком долго. За неделю многое может случиться.

– Ты погоди, ты не суетись… Разобраться надо. Положим, авария могла быть и случайной. Я так думаю… при всей моей нелюбви к разного рода случайностям и неожиданностям. Но – загг! Это уже серьезно. Как удалось вынести с Поля живую тварь? Не понимаю… Мертвые не в первый раз нарушают Правило, запрещающее воинам враждебных кланов взаимодействовать в режиме Игры и в интересах Игры вне Полей. Если раньше то были незначительные нарушение, доказать которые было сложно… Ну… – Оружейник смущенно покашлял. И отвел от меня взгляд.

Я вспомнил, как двое Мертвых засунули меня в подземелье Поля Руин. Макс продал меня тогда, одержимый своей идеей уничтожить Игру. Но и это, и факт нарушения Правил – было действительно недоказуемо. Свидетелей договора оружейника с Мертвым Домом почти не осталось. Только Макс. И Бритва, до которого я еще доберусь. А насчет нарушения… Знака Дракона на мне не было. Мертвые могли и не знать, что я – новообращенный Дракон. В подвал разрушенного здания завода я зашел сам, по собственной воле. И так далее…

– Сейчас они действуют нагло, – договорил Макс. – Будто и не существует никаких Правил. И ведь верно – когда некому наказывать за нарушения, Правила умирают. Создателей же нет с нами…

– Будут, – пообещал я.

– Опять ты за свое… Тот, кто сразит Создателей в Тринадцатом Поле, уничтожит Игру и Поля.

– Или сам станет Создателем. Сам будет править Полями.

– Бред. Мою теорию подтверждают научные выкладки, а ты рассуждаешь с точки зрения Игры. Никита, даже если ты отчасти прав – заклинаю тебя: достигнув Тринадцатого Поля, распорядись… м-м… полученным могуществом так, чтобы все это прекратить. Игра зашла слишком далеко.

– Ладно, ладно… Тысячу раз говорили на эту тему. Сначала надо найти Тринадцатое Поле, а потом уже… распоряжаться. А вдруг гхимеши врут? Просто используют людей из общего мира, чтобы овладеть кафами? Вдруг никакого Тринадцатого Поля и нет?

– Прекрати! – вскрикнул Макс. – У меня уже мозги кипят от этих бесконечных «вдруг» и «если». Тринадцатое Поле – единственная моя надежда. Единственная наша надежда. Ты мне скажи… Ты уже решил?

– Да, – твердо ответил я. – Ждать неделю не имеет смысла. Иду сейчас.

Макс с минуту глядел на меня. Должно быть, думал о том, что страх управляет мною. К чему семь длинных дней ходить, ощущая себя под прицелом? Лучше уж сразу со всем покончить. Я и сам, честно признаться, так думал. Игра вошла и в общий мир. Границы между двумя реальностями стали таять. И если в Игре я силен, то здесь – просто обычный парень.

А оружейник вдруг усмехнулся:

– Так решил, да? Идти? И куда же ты, милый мой, пойдешь?

– В смысле? Как это куда? Первый каф находится в окрестностях Скалы. В Поле Руин.

– Ты имеешь представление – что такое Скала? Ты видел ее?

– Представь себе – видел.

– Скала – огромна! Где точно на Скале искать – я не знаю. Никто не знает. Предполагаю, что кое-какие сведения на этот счет имеются у Старейшего и Всевидящего Ирри из народа гхимеши, но как теперь до гхимеши доберешься? Народ ушел в подземные обиталища и останется там, пока не растает угроза полного истребления со стороны других народов Поля Руин.

– И что с того, что Скала огромна? Предлагаешь поискать местонахождение другого? На это уйдут не дни, а месяцы! А то и годы.

– Я, собственно, не об этом. Я хотел спросить – какой дорогой пойдешь? Об этом ты подумал? «Я все решил!» Умник чертов! Если они добрались до тебя в общем мире, представляешь, что сейчас творится в Полях? Тебе и шагу ступить не дадут.

– В Игре я с ними по-другому разговаривать буду! – вскинулся я.

– А они с тобой беседы вести не собираются. От стрелы в бок или камня по голове ты при всей своей силе не застрахован. Понял?

– Да я!..

– Помолчи… Идем-ка в комнату.

Бормоча по дороге: «Умник какой… Он все решил… Таких умников на одном копье до десятка помещается… Это я все решил… А то пойдет он… До Скалы не дойдет, не то что…»

На постели Макса храпел Виталик. Вторая кровать, на которой когда-то почивал племянник Макса Гринька, аккуратно заправленная и застеленная старыми газетами, служила книжным шкафом. На нее оружейник свалил многочисленные свои книги, в былые времена бесприютно разбросанные по всей квартире. Гриньку я давно не видел. С того самого момента, как… В общем, после выхода из Игры он сильно изменился. Переехал к матери, сестре Макса, о прошлых увлечениях и не вспоминал, конечно. Вернее, сказать, в одночасье не стало у Грини никаких увлечений. С грехом пополам оканчивал восьмой класс, сошелся с компанией каких-то оболтусов, шлялся с ними вечерами где-то, всем занятиям предпочитая единственное: курить, гоготать и гадить в подъездах. Даже, говорят, заимел один привод в милицию. Я его как-то видел у кинотеатра, неприятно повзрослевшего, остриженного коротко, с дымящейся сигаретой во рту. Он меня не узнал… Впрочем, Макс говорил, что все это закономерно. Хотя и горько. Со смертью в Игре все не так просто, кстати. Макс об этом не любит рассказывать.

Оружейник присел у шкафа, выдвинул нижний ящик, загрохотал своими железяками. Виталик открыл глаза, всхлипнул и рывком приподнялся.

– Это… – хрипло выговорил он. – Вы чего?.. И я с вами!

– Отдыхай, – не поворачиваясь, бросил Макс.

– Слушай, а правда! – пришло мне в голову. – Собрать всех наших и войти в Поле вместе. Пусть попробует кто-нибудь сунуться! В клочья порвем! Или у тебя опять какой-то хитромудрый план? Лучше бы уж без излишней этой… вычурности. Чем проще, тем действенней. Напролом, а?

– Напр-ролом-м! – косноязычно поддержал меня Виталик-Аскол и упал с кровати.

Макс выпрямился и с грохотом свалил на пол металлически посверкивающую кучу. Таких устрашающе-уродливых орудий я у него еще не видел.

– Это что такое? Это зачем?

– Узнаешь, – сказал оружейник, снимая со стены большой туристский рюкзак. – Когда придет время. Помоги уложиться.

Пока я втискивал в рюкзак чудовищный несуразный тесак с толстой рукояткой и тупым широким лезвием, две пары изогнутых, как когти, крючьев, мотки веревок и тяжелые обоюдоострые ножи, больше похожие на укороченные мечи, Макс смотался в прихожую. Через минуту оттуда донеслись частые удары – будто молотком заколачивают гвозди в плотную, но нетвердую поверхность. Только я успел затянуть ремни на рюкзаке, Макс снова появился в комнате. В руках у него и правда был молоток, а из-под губы выглядывали шляпки гвоздей – чуть побольше обойных и с прочными пластиковыми фиксаторами.

– Разувайся, – сплюнув гвозди в ладонь, велел он.

– Зачем это?

– Разувайся, говорю.

– Долбанулся? Мне ботинки на прошлой неделе только купили! К первому сентябрю специально. Знаешь, сколько мать за них отвалила?

– Давай без лишнего шума, ладно?

Чертыхаясь, я скинул ботинки. Оружейник тут же овладел ими, вытащил стельки, вколотил изнутри в подошвы по десятку гвоздей, вернул стельки на место, вставив под них предварительно куски плотного картона.

– Готово. Надевай. На линолеуме особо не топчись – иди сразу к двери. Хотя… погоди.

– Поднимите м-меня, – попросил вдруг с пола Виталик. – А то голова кружится. Максик, где мое оружие? Я т-тебе отдавал га… гарду подправить…

Макс обернулся к нему. Покачал головой, вытащил из кармана карандаш и выдернул из-под книжной стопки газетку.

– Слушай сюда, ратник, – гаркнул он, прилаживаясь писать на колене. – Мы сейчас с Никитой идем через Ледяное Поле. На Скалу.

– Через Ледяное? – удивился я.

– Погоди. Я все тебе запишу, слышишь, Аскол? Часа через два, когда очухаешься, оповести наших, передай им записку. Если мы не вернемся к утру, возьми пару воинов, и входите в Поле Руин через подземелья. Ждите нас там. На поверхность лучше не суйтесь. В общем, тут все написано… Вот. Аскол! Виталик!

Виталик снова захрапел, подтянув колени под грудь. Макс глубоко вздохнул, поднял, крякнув, тяжелый рюкзак. Кивнул мне:

– Готов?

– Всегда.

Уже у входной двери оружейник спохватился. Оставив рюкзак, он метнулся на кухню, с пустой кастрюлей в руках, цокая пробитыми гвоздями ботинками по полу, как подкованный, пробежал в комнату. Завел допотопный будильник, с гулким стуком опустил его в кастрюлю, подвинул сооружение к голове Виталика.

– Через два часа мухой вскочит, – пояснил он. – Пойдем, Никита. Дай бог нам добраться благополучно, – серьезно добавил он.

– Взывай к Создателям на всякий случай, – усмехнулся я.

– Создатели в Полях… если они там на самом деле есть, – сказал Макс. – А нам бы город пересечь без приключений. Потом можно будет и к Создателям взывать.

Я не нашелся, что ответить.

ГЛАВА 3

– Одевайся, – наконец-то разрешил Макс.

Я одевался, трясясь от холода. Было трудно – пальцы не гнулись и, казалось, стучали один об другой, как деревянные. В носках стало липко – мы черт знает сколько прошли босиком по жидкой грязи. В темноте, глубоко под землей, по какой-то ржавой трубе. Перед тем, как опуститься сюда, Макс говорил мне, кивая на заваленный мусором колодец, что-то о какой-то заброшенной ветке газопровода, а я почти и не слушал. Поеживаясь на ветерке, увязывал свои шмотки в узел. Стремно – голый ведь, а вдруг кто увидит; даром что место безлюдное. И какая мне разница – газопровод или еще что? Ненавижу такие места. Наверняка ведь в Ледяное Поле можно найти путь и более удобный. И раздеваться – это уж совсем лишнее. Вечно Макс перестраховывается. Сейчас никаких особых усилий не надо прилагать, чтобы попасть в Поле.

Впрочем, скоро я убедился, что оружейник поступил правильно. Мокрый холод и кромешная темнота прекрасно подстегивали воображение, и, натягивая джинсовку, я на ощупь определил, что никакая это уже не джинсовка, а короткая куртка из звериной шкуры, грубая, но замечательно теплая и со шнуровкой до горла. Вместо ботинок я обул мягкие сапоги – они клацнули вооруженными шипами подошвами по ржавому железу трубы… Нет, не железо. Лед под ногами. Твердый, как стекло.

Мы уже в Поле.

Макс, как ни странно, управился быстрее. То ворочался огромным белом тюленем позади, фыркал, прерывисто вздыхал, стучал зубами, шуршал одежкой, а то вот он уже – готов. Звякая своими железяками в рюкзаке, он подтолкнул меня в спину:

– Чего ты возишься? Давай скорее.

– Куда давать-то?

– Вперед, куда же еще?!

Затянув шнурки на куртке, я шагнул вперед. Еще шагнул. Неожиданно впереди вспухло синеватое световое облачко, я и увидел вырубленные во льду ступеньки. Ступеньки вывели нас на поверхность.

Наверху не стало теплее, но свет ослепил меня. Минуту или более того я не видел ничего, кроме желтого солнца. И только потом, протерев вмиг воспалившиеся глаза, увидел голубое-голубое небо, пахнущее холодной свежестью, будто разрезанный арбуз, волнующуюся синюю бескрайнюю воду, на которой мерно колыхались льдины, ледышки и целые айсберги – от простора и обилия солнечного яркого света у меня захватило дух. Я обернулся – Макс, прикрывая глаза ладонью, улыбался. На нем было что-то вроде короткого полушубка с черным искристым мехом на воротнике и обшлагах рукавов. Темный кожаный мешок он скинул со спины себе под ноги. Стянул с волос шнурок, разрушив свой извечный понитэйл. Тряхнул головой, рассыпав волосы по плечам.

– Из осени в весну! – воскликнул он. – Здорово, а?

Я хохотнул, хлопнул себя ладонями по груди… и даже вздрогнул. Шерсть на моей куртке оказалась ярко-рыжей, почти красной. Что за клоунский наряд… Вот что значит – пустить вскачь воображение!

– Нормально! – выставил мне кулак с оттопыренным большим пальцем оружейник. – Расцветочка дерьмовенькая, зато тепло ведь?

– Тепло, – не мог не согласиться я.

Несмотря на легкий морозец, я почти согрелся – одежда согрела. И налипшая на ноги грязь в сапогах уже не ощущалась. Грязь осталась там – в общем мире.

Однако куда нам дальше двигать? По левую руку от нас – сплошная ледяная стена, отрезающая перспективу, – не то чтобы очень высокая стена, так, с четырех– или пятиэтажный дом, но совсем гладкая и отвесная. Никак на нее не взберешься. У подножия стены неровная – двух-трехметровая кромка, на которой мы и стоим. С одной стороны – стена, с другой – синяя вода, нафаршированная льдинами. Волны лижут кромку, отламывая от нее небольшие кусочки. Вода подтачивает стену, и если мы в скором времени не найдем способа перебраться через эту стену… У меня засосало в животе, точно я стоял на высоком балконе, потихоньку разрушающемся к тому же.

Видимо, Макс подумал о том же, о чем и я. Он перестал улыбаться, взвалил на плечо мешок и скомандовал:

– Пошли. И поскорее.

Мы двинулись вдоль стены.

Шипастые подошвы нашей обуви обеспечивали нам быстрое движение. Черт с ними, с новыми ботинками! Подумать страшно, что было бы, если на мне была обычная обувь. Соскользнул бы в ледяную воду – и привет. Через пару десятков шагов я оглянулся – дыры, сквозь которую мы проникли в Ледяное Поле, не было видно. Где она располагалась, я заметить не успел. В толще стены, наверное…

Кромка то сужалась, то расширялась. Несколько раз нам приходилось перепрыгивать через порядочные трещины, наполненные устрашающе плещущейся водой. Куда мы идем, в самом деле? Конца-краю этой стены не видать. И никакого прохода – тоже. А что за стеной?

– Скалы! – ответил на мой вопрос запыхавшийся Макс. – Граница с Полем Руин! В сезон морозов здесь перебраться через границу легче легкого! По снегу! Но снег-то стаял! Оттого с этой стороны скалы и обледенели. А вода схлынула в низины. Еще неделька, и тут вообще льда не останется – все растает! Одна вода будет. На востоке Ледяного Поля всегда так, а вот на севере в и центральной части таянья вообще почти не заметно.

– Я не понял, а что мы ищем? Проход? Здесь должен быть проход?

– Ага… – Лед под ним натужно потрескивал, и Макс слышал это и непроизвольно ускорял движение. И меня гнал вперед.

– А далеко до прохода?

– Не знаю…

Впереди, преграждая нам путь, замаячила какая-то глыба. То ли отколовшийся кусок льда, то ли что-то еще… Вообще непонятно с этим проходом. Если в этих скалах сквозная пещера, ее же должно залить водой, а вода должна замерзнуть. Ну, хотя бы частично. Так что же нам – прорубаться сквозь лед? Тогда один хрен, в каком месте прорубаться… Или вплавь? Да в тайкой воде и минуты прожить нельзя – замерзнешь, сердце остановится. На нее и смотреть-то холодно.

Мы шли вперед, почти бежали, и глыба росла. Росла как-то уж очень быстро, несоразмерно быстро. Будто пологий склон…

Еще десять метров… Двадцать…

Нет, не склон. По крайней мере он не с вершины ледяной стены спускается. Примерно с середины. Я остановился, всматриваясь.

Черт знает что такое – глыба похожа на гигантский, невообразимый шланг, один конец которого погряз в ледяной стене, в другой утонул в разлившемся по Полю море.

– Почти пришли! – закричал Макс. – Вот он, родненький! Я знал, что нам долго искать не придется…

– Искать – что? – тут же обернулся я.

Макс не ответил. Он ускорил бег. Минут пять мы молча бежали, и я смотрел себе под ноги, потому что трещин в кромке стало много больше, а сама кромка сузилась до ширины в метр. Стало темно – это мы вбежали в тень глыбы.

– Стой!

Я затормозил, вонзив шипы в ледяную поверхность. Дальше пути нет. Синевато-серая, цвета льда глыба-шланг огромным округлым боком нависала над нами. Нет, и правда похоже на шланг. Или на чудовищную змею. Или на…

– Червь, – сказал Макс.

Обогнав меня, он похлопал ладонью по глыбе, а она отозвалась неожиданно мягко-гулким звуком. Как промерзшая насквозь подушка.

– Ледяной червь, – спокойно объяснял Макс, снимая с плеч свой мешок, объяснял, пока я стоял с открытым ртом. – Под снегом живет, как вот земляные черви – в земле. В сезон таяния они ухолят на север – в большинстве своем. Те, кто не успел, выпрыгивают на поверхность, бесятся, ревут, мечутся из стороны в сторону, крушат все, до чего могут дотянуться… Я как-то видел – страшное зрелище. Представляешь, такая орясина – в длину до двух километров… Для них повышение температуры на пять-шесть градусов все равно что для тебя – купание в напалме. Они просто варились заживо.

– Ничего себе… – сумел выговорить я, – а как он… оно… Вот это – живое?

– Уже нет. – Макс развязывал мешок. – Те, кто не успел уйти на север, погибают.

Я попытался представить себе необъятную площадь синей воды, кипящей от мечущихся в ней громадных созданий, разлетающиеся во все стороны куски льда… И не смог. Ни хрена себе ушица… И как можно было это видеть? Откуда? У меня даже толком уточнить картину не получилось:

– Но как же вот он?.. Вот сюда?.. И как же ты?..

Оружейник вытащил из мешка крюк – теперь это была не та несуразная загогулина, что я видел в его квартире. Теперь это была добротная стальная конструкция. Макс привязал к крюку один конец веревки, на другой наступил ногой:

– Пригнись! – и со свистом стал вращать крюк над головой. Сильный замах – и крюк взлетел вверх, потащив за собою веревку. Упал на спину червя, глубоко вонзился в сине-серую шкуру.

Макс подергал за веревку, повис на ней, поджав ноги. Шкура там, наверху, сморщилась глубокими складками – будто на ней обозначилась жутковатая ухмылка. Веревка заскрипела, но выдержала вес тела оружейника. Глубоко и прочно вонзившийся крюк чуть дрогнул.

– Возьмешь мешок! – крикнул он мне и, поплевав на руки, полез вверх на спину червя, держась за веревку, перебирая ногами, как альпинист. Шипы его подошв оставляли на шкуре глубокие царапины.

Я взвалил на спину мешок – тяжело, черт побери, – а Макс уже стоял наверху, на спине гигантской твари. И махал мне рукой:

– Валяй за мной!

Вскарабкавшись на червя, я наконец закончил формулировать вопрос:

– Откуда же ты наблюдал за бешенством вареных червей? С вертолета?

– Зачем? С вершины приграничных скал. Со стороны Поля Руин. До сих пор у меня эта дивная сценка перед глазами стоит: мы спускаемся со скальной гряды обратно в пустыню, и вдруг под нами взрываются камни. И из образовавшейся дыры с грохотом выползает ободранная морда этого зверя. Они ведь, Никита, последним усилием выбрасываются на скалы. Вроде как киты приходят умирать на берег. А гряда здесь тонковата. Представь себе тушу километровой длины, тараном врезающуюся в толщу скал…

– Неужели… пробивают насквозь?

– Как правило… – Оружейник повернулся по ходу направления движения и махнул рукой. – Глянь-ка…

И я увидел отсюда, с высоты горба чудовища – дальше, метрах в двухстах, – длинное тело еще одного червя, в агонии пронзившее приграничные скалы и навсегда застывшее; еще дальше – еще одно… И еще дальше…

– Ну, ты даешь… юный натуралист, – выдохнул я. – Точно никто, кроме тебя, не догадался бы войти этим путем в Поле Руин. Засад по дороге нам опасаться нечего. Ничего себе у тебя голова варит! Как ты это придумал?

– Само собой на ум пришло, – сказал Макс. – То есть… В общем, я ведь при аварии чуть башкой вперед через лобовуху не вылетел.

– По аналогии, значит. Здорово. Только вот… – Я примерно представлял характер наших дальнейших действий, но при одной мысли меня затошнило. – Что нам теперь делать?

– А то ты не понимаешь, – ухмыльнулся Макс, доставая из мешка за моей спиной мощный тесак, – особого комфорта не гарантирую, но безопасность продвижения – стопроцентная. Посторонись-ка…

Он схватил тесак обеими руками, размахнулся так, будто собирался рубить дрова, и, хекнув, засадил тяжелое лезвие в спину червя. Шкура лопнула, расползлась, обнажив скользкую пленку. Макс ударил еще раз – высоко взлетела толстая струя грязно-желтого жира.

– Ну, чего стоишь столбом? – разогнулся он, стирая с лица ошметки жира. – Бери тесак и помогай.

Я с усилием сглотнул.

– Руби смелее! С костями только поосторожнее – лезвие затупишь. Да не кривись так! Ничего трудного – тут пока один жир идет, и я не думаю, что мясо у этой гадины жесткое. Если учесть, что в воде у него… хвост, значит, мы у него это… в заднице ковыряемся. А у любой животины самое мягкое место – это именно мягкое место. Жопа то бишь. Хотя фиг его знает, я в анатомии червей мало что смыслю. Тем более – ледяных.

Я взялся за тесак. А Макс вдруг расхохотался. Тоже мне весельчак. А впрочем, и правда – забавно: начало великого похода – и через жопу.

Слой желеобразного жира оказался толщиной метра в полтора. Потом пошло мясо – и впрямь мягкое, да еще и крупноволокнистое, – нам оставалось только разрубать и снимать волокна слой за слоем. Я работал тесаком и чувствовал, как с каждым движением оживаю. Очередной последующий удар получался сильнее предыдущего. Неуверенность и страх отступали. Пробуждение давнего, хорошо знакомого ощущения радовало меня. Я снова в Игре, и здесь я непобедим.

Прежде чем я успел устать, дыра, в которую мог бы протиснуться взрослый мужчина, была готова.

Первое, что я сделал, оказавшись на вольном воздухе Поля Руин, так это скинул куртку. Рубаха тоже была загажена жиром и кровью, но в гораздо меньшей степени. Позади слепо морщилась торчащая из камней разинутая мертвая пасть ледяного червя. Через частокол обломанных зубов мы просто перелезли, как через невысокий забор. Мы стояли на скальном уступе, а Поле Руин лежало под нами. Безжизненная рыжая пустыня, тускло освещенная уже заходящим солнцем. Очень далеко, где-то наравне с линией горизонта, чернела Скала. Я подумал о том, что она, должно быть, видна отовсюду, с любого края Поля. Такая громадина!

Макс снял свой полушубок и швырнул его на морду червя:

– Погрейся, спаситель наш.

– Ты его еще чмокни в благодарность.

– Пошел ты… Двинем вниз? Или передохнем.

– Если ты устал, то передохнуть, пожалуй, стоит. – Я опустился на камень. – Недолго.

– Можно подумать, ты не устал, – проворчал Макс.

– Я? Не-а. Я – огурцом. Особенно сейчас, когда мы наконец выбрались. Как вспомню эту темень, вонь… как под ногами чавкало. Сам глистой в кишке себя чувствовал.

– А в животе у крокодила темно, и тесно, и уныло, – процитировал Макс. – А в животе у крокодила рыдает, плачет Бармалей… Полчасика, ладно? Я хоть дух переведу.

– Ага.

Он присел рядышком, подтянул к себе мою куртку, оторвал кусок от подкладки и принялся чистить тесаки и ножи. Я закатал рукав рубашки. Кожа на правом плече была чиста. Макс покосился на мои манипуляции и невольно оглянулся по сторонам:

– Когда он успел выбраться-то?

– Борька! – позвал я.

Мои волосы взлетели от мгновенного порыва ветра. Громадный черный крави беззвучно опустился мне на плечо.

– Ё-моё… – вздрогнул оружейник. – Никогда я, наверное, к этому не привыкну… Слушай, давно хотел спросить – почему ты его так назвал-то, а? Не мог имя выбрать поблагозвучнее?

Крави потерся клювом о мою щеку. Я хмыкнул и ничего не ответил. Какая разница – как называть его? Он был частью моего огня. Частью меня самого, но в то же самое время и порождением Игры. Я был единственным среди обоих кланов, кто объединял в себе качества человека из общего мира и создания Поля. И это в полной мере определило мой статус среди игроков. Не принадлежа к принятой классификации ратников, не являясь магистром или мастером, я все-таки обладал авторитетом, позволяющим единоправно решать ту или иную проблему внутри клана Золотого Дракона. Но и главой клана я не был. Я был Избранным. Или Разрушителем, как стали называть меня дети Поля. Поразительно, но точного смысла, который вкладывали в эти понятия, я не знал. Подозреваю, что его не знали и мои Драконы. Не совсем понятное и громкое определение «избранный» было лишь признанием моей силы или являлось чем-то другим? Иногда мне казалось, что все эти прозвища появляются не сами собой. Будто кто-то неведомый и невидимый – кому известно и понятно все, что происходит в этих Полях, – дает всякому явлению свое имя. Неведомый и невидимый… Когда я думал так, мне всегда представлялось белое пустое лицо, похожее на маску, лишенную всякого выражения.

Очень быстро темнело. Я поднялся, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Черт возьми, поскорее бы добраться до Скалы. Поскорее бы встретиться с тем, с чем я должен встретиться. Предстоящее не пугало меня. Как и всегда, после битвы у Пасти, я чувствовал в себе огненную мощь, бегущую по венам. Крави, нахохлившись, ворочался на моем плече. Макс закончил чистку орудий, сложил их в мешок.

– Часов пять нам идти, а то и больше, – сказал он, озабоченно поглядывая в сумрачную даль. – К рассвету как раз поспеем. Если б не песок, было бы легче. Трудно по песку идти. Но путь хороший – голая пустыня, засаду не устроить. И у самой Скалы вряд ли нас ждут. Никто не думает, что ты пойдешь за кафом так скоро. Это – раз. А два: мы прошли там, где нет соглядатаев. Нас никто не видел.

– Слушай, а зачем ты пойдешь? – спросил я. – На Скалу тебе зачем? Ты провел меня в Поле Руин, а дальше я уж сам. Неизвестно, как я там дальше… А ты… Ты… А ты уж точно не выживешь, – договорил я.

– Посмотрим, – буркнул Макс. – До Скалы еще добраться надо. Времени, чтобы уйти, у меня достаточно. Хотя и идти в общем-то некуда.

– На место встречи с Драконами.

– Посмотрим! – Макс раздраженно отмахнулся. – Давай сейчас не будем об этом, ладно?

– Ладно, – согласился я. – Только имей в виду, на Скалу я тебя с собой не возьму. Мне одному легче будет, понимаешь?

Макс промолчал.

– Так идем или нет, в конце концов?! – спросил я.

Макс кивнул и открыл уже рот, чтобы ответить – явно утвердительно, – но почему-то промолчал. А я посмотрел на Скалу. Во тьме, опустившейся на Поле, она все еще была видна. Черная даже среди сумерек, и еще…

– Это еще что за хрень? – удивился я.

– Ты тоже заметил? – мрачно проговорил оружейник.

Крави слетел с плеча, хлопая крыльями, поднялся высоко в воздух и оттуда дважды хрипло каркнул.

У подножия Скалы зажигались огоньки. Крохотные, едва видимые – один, другой, третий… Все больше и больше с каждой секундой.

– Факелы… – выдохнул Макс. – И костры. Их там сотни!..

– Приехали… Блин, как они узнали, что мы близко? Или, может, давно там лагерем стоят.

– Воины не одного народа, – определил Макс. – А как же борьба за власть? Неужели все Поле Руин объединилось против нас… против тебя?

– Совет? – полуутвердительно произнес я.

– Совет, – согласился, секунду подумав, оружейник. – Его работа.

Крави сложил крылья и камнем рухнул вниз. Потом взлетел к нам и снова исчез в стелющейся под скалами туманной темноте. И закричал оттуда. Крик его звучал призывно.

– Куда-то зовет? – посмотрел на меня Макс.

Я не ответил. Я, кусая губы, прикидывал. Затылок мой тяжко пульсировал. Сотни воинов, так? Страшная мощь. Хватит ли у меня огня, чтобы справиться с ними? Изнурительный шестичасовой переход по рыжим пескам, а потом – битва. Я почувствовал растерянность, а потом – злость. Какого черта – они считают, что могут меня остановить? Они, недостойные даже смотреть мне в лицо! Не отдавая себе отчета в том, что это, кажется, не мои собственные слова прозвучали только что в моей голове, я задрожал от ярости; сжал кулаки, словно разбухшие от пульсирующей по телу огненной крови. Будь их хоть тысячи – моих врагов, – все равно они меня не остановят. Я все равно сильнее.

Люди из общего мира всегда сильнее любого, самого опытного воина из детей Поля. Люди из общего мира вступают в схватку, не испытывая чувства страха смерти. Потому что они не живут здесь. Они здесь – играют.

– Даже и не думай, – схватил меня за рукав Макс. – Нам не справиться. Даже с половиной, даже с четвертью этой орды.

– Нам? Ты-то здесь при чем? А я справлюсь!

Резкий протестующий крик снизу. Мгновение спустя крави снова взлетел, описал над нами черный круг и ринулся вниз.

Макс тяжело дышал.

– Черт, черт, черт! – повторял он. – Одно дело – слышать о тревожных новостях от лазутчиков, другое дело – видеть все своими глазами.

Я спрыгнул на уступ пониже. Оттуда спустился еще на уступ. Метров десять темной пустоты отделяло меня от пустыни. Злость погасла. Теперь ее место занимал азарт Игры. Вы хотите битву? Вы ее получите, гады!

– Да погоди ты! – выкрикнул Макс.

Чертыхаясь, он закреплял один из крюков между массивных валунов.

– Разобьешься, Никита! Совсем с ума сошел! Вместе со своей ненормальной птичкой!

Веревка свистнула мимо меня. Через секунду по ней, кряхтя, сполз Макс. Дождавшись его сигнала:

– Готово! Можешь ты! – я сжал руками веревку и, мелко перебирая ногами, опустился вниз.

Песок скрипнул под шипастыми подошвами моих сапог. Макс шагнул было ко мне, но ему наперерез метнулся крави, чиркнул крылом меня по лицу и с криком рванулся куда-то в темень, прочь от приграничной скальной грады. Оружейник остановился, испуганно вздрогнув.

Прочь от приграничной гряды?

Он словно указывал путь.

Куда?

– Куда? – озираясь, спросил меня Макс. – Куда ты? Куда вы?..

Крави снова оказался у меня на плече. Клюв его, твердый и горячий, как пуля, ткнулся мне в висок. И ответ на мой вопрос в качестве промелькнувшего яркого образа озарил мое сознание.

Взрывающиеся камни…

– Бежим! – заорал я, кидаясь вслед за крави.

Над нашими головами раскатисто грохнуло, и тотчас послышался мучительный предсмертный вой. Скалы задрожали, задрожала почва под нашими ногами – я едва не споткнулся на бегу. Осколки камней шрапнелью осыпали нас, несколько валунов размером с хорошую тыкву пролетели у меня над головой и рухнули впереди, взметая тучи песка. Перепрыгивая через валуны, я все-таки споткнулся/Тут же на меня рухнул Макс.

И все стихло.

Когда я, спихнув с себя Макса, поднялся, крави сел на мое плечо и дважды хлопнул крыльями.

– Взрывающиеся камни… – вслух повторил я, глядя на чудовищную, мзъязвленную ранами морду ледяного червя, торчащую из скалы на месте того уступа, где мы только что отдыхали. Две мертвые морды нависали одна над другой в скальной стеке, словно охотничьи трофеи какого-нибудь охотника-исполина.

Оружейник встал на ноги, пошатнулся и непроизвольно ощупал себя.

– Цел? – спросил я.

– Да вроде… Никита, он… говорил с тобой?

Я кивнул. И тотчас понял то, что случилось – случилось впервые. Крави говорил со мной. Он предупредил меня. Макс посмотрел на черную птицу с уважением и страхом.

– Борька… – Я потянулся к птице пальцем, но она, ловко увильнув, снова царапнула мне клювом висок.

Темное лицо, вылепленное в морщинах… блики пламени из очага на каменных стенах…

– Темное лицо… – неуверенно проговорил я в такт этой мысли.

Крави, одобрительно каркнув, взлетел.

– Что? – переспросил Макс. – Какое лицо?..

– Гхимеши! – воскликнул я. – Нам нужно к гхимеши!

– Нам нужно?.. – Оружейник оглянулся на морды червей, поежился и вдруг задумался. – Обратной дороги нет, – медленно проговорил он. – К Скале идти не имеет смысла. Даже если ты каким-то чудом сумеешь прорваться через орды, отыскать каф тебе просто не хватит сил. Да еще и с итху придется встретиться, да еще и… Кто знает, что там ждет? Гхимеши – единственный народ в Поле Руин, который не желает тебе зла. Они помогут. Логично, хм… Только где их искать?

Крави метнулся в темноту, вернулся, снова исчез в том же направлении и опять вынырнул.

На этот раз мне не понадобилась подсказка, чтобы понять то, что он хотел сказать:

– Он знает путь.

Облегченный выдох оружейника и ликующее карканье слились воедино.

– Отава Создателям, нашелся умный человек… то есть, конечно, не человек… – бормотал Макс, меся ногами рыжий песок. – В конце концов, Старейший и Всевидящий Ирри нам все разъяснит. Возможно, подскажет что-нибудь насчет точного расположения кафа. И птичка приведет нас к нему. Как удачно все складывается…

Приграничная скальная гряда давно утонула во мраке. По левую руку мелко блестели огоньки у Подножия Скалы. Огоньки, удаляясь, потихоньку гасли один за другим. Оружейник, идущий позади меня, замедлил ход, и дальнейшее его бормотание я смог разобрать с большим трудом:

– Удачно… Удачно?.. Слишком удачно… Всегда плохо, когда тебя кто-то ведет, а не сам ты выбираешь путь. Хотя – если нет других вариантов… Дьявол, все равно что-то не так… Будто кто-то за ниточки дергает… Никита! Послушай, мне тебе надо сказать…

Остановившись, я обернулся. Крави тотчас спланировал мне на плечо. Макс, начавший уже высказывание, встретился взглядом с огненно вспыхнувшими птичьими глазками, втянул голову в плечи и оборвал себя на полуслове.

– Ну? – поторопил я его.

– Что?..

– Ты мне сказать хотел что-то.

– Я?.. – Макс старался не смотреть на крави, а птица, перебирая когтистыми лапами и вытянув клюв, неотрывно следила за ним. – Я… ничего. Ничего не хотел. Пошли. К гхимеши, так к гхимеши… Больше идти все равно некуда.

ГЛАВА 4

Этот итху, демон из нерожденных, был четвертым, появившимся в становище воинов у Подножия за последние сутки.

Первых двух итху – многокрылую диковинную птицу со слюнявой рыбьей пастью и косматого змея, испускавшего огненные лучи из глаз, – настигли и убили при помощи стрел и дротиков еще при свете солнца воины симерши и авваши. Третий демон пришел во время заката. Он не имел ни конечностей, ни туловища – всего лишь клуб пурпурного дыма. Пурпурный итху опустился на пятерых воинов народа ткхамаши, скобливших кремниевые наконечники для стрел. Он поглотил воинов целиком, оставив на чистом песке лишь кости и оружие. Стрелы, копья и клинки пролетали сквозь демона, не причиняя ему никакого вреда. Погибли еще двое из симерши, двое из ткхамаши и один ашари, прежде чем кто-то догадался метнуть в итху головню из костра. Демон вспыхнул и мгновенно сгорел без дыма.

Вот тогда-то Правитель Крат приказал своим воинам разжечь больше костров и приготовить факелы. Глядя на симерши, кинулись за хворостом воины ткхамаиш и ашари. Правитель Туон из народа суоши велел капать вокруг шатров синюю смолу – пропитанный такой смолой песок горит ровно, долго и ярко. Вашури под предводительством своего Правителя Ака обмотали кусками одежды наконечники копий, обмакнули копья в черепки с жиром и подожгли. Воины кабуши, чей лагерь стоял в северном Подножии, из-за недостатка горючих материалов разобрали несколько шатров и побросали составные части в костер. Шкуры, бечевки и сухие жерди занялись сразу; и когда от них остались едва тлеющие уголья, в северном Подножии появился четвертый итху.

Демон был огромен. Больше трех предыдущих вместе взятых. Демон размером намного превышал взрослого самца ушшуа. Больше всего он напоминал снежно-белую кобылу с подрубленными передними ногами – они были намного короче задних. Передвигался он скачками, будто чувствуя на себе гибельные пятнышки прицелов: груды воинов при его появлении вскинули луки и дротики. Несуразное тело словно шерсть сплошь покрывали короткие зазубренные иглы. Костяные лезвия, заменявшие копыта, высекали из песчаной почвы пыльные фонтанчики. Уродливо откляченный зад, означенный мясистым наростом, бултыхался из стороны в сторону. Головы не наблюдалось вовсе.

Разметав уголья кострища, растоптав в кровавые лепешки более десятка воинов, итху на мгновение замер неподвижно, нарост на его заду надулся, побагровел – и Подножие огласил пронзительный свист. Уцелевшие кабуши кинулись врассыпную – часть воинов врезалась в лагерь вашури, часть – в лагерь суоши. Вокруг демона мгновенно образовалось пустое песчаное пространство. Воины трех народов, слепившись в единую копошащуюся толпу, испуганно переговаривались. Демон потоптался, словно выбирая, в какую сторону ему бежать дальше, и снова раздул багровую шишку на заду.

Его свист оглушал и завораживал. Люди стояли, не двигаясь. Будто демон испускал тончайшие стальные нити, мгновенно опутывавшие округу, больно режущие уши и мозг оказавшихся ближе к нему воинов. Двое из кабуши, побросав дротики, упали на песок, сжимая руками головы. Из рядов копьеносцев суоши выступил один воин, сделал несколько шатких шагов, наступил в костер и не заметил этого. Потом он уронил копье, его вырвало кровью, и он мешком свалился прямо в огонь.

Правитель Туон и Правитель Ака закричали одновременно. Толпа, стряхнув с себя оцепенение, взревела.

Демон итху, дернувшись, скакнул ближе к Правителям, взбрыкнув ножными лезвиями. Нападает? Пытается бежать? Двигался он очень быстро…

Справа, слева – со всех сторон защелкала тетива. Стрелы роем посыпались на демона и, искалеченные, переломанные, упали в песок. Несколько дротиков взвились в воздух, упали на демона сверху, но запутались в густых иглах и осыпались.

Толпа всколыхнулась и разбилась. Симерши, вооруженные тяжелыми метательными дисками с остро заточенными краями, пробились в первые ряды. Правитель Крат махнул рукой. Диски с натужным воем разрезали темный воздух.

Демон заметался и неожиданно высоко подпрыгнул. Большинство дисков пролетели под ним, но два или три угодили в цель – желтыми вспышками разбились об иглы, и единственный глубоко зарылся в белый круп, выбив оттуда веер красных брызг.

Свист… Который опрокинул четверых симерши, как тугой волной.

Движения демона стали быстрее. Он развернулся, взметнув тучу песка, и рванул на симерши, не обращая внимания на стрелы, дротики, метательные ножи, которыми, как смертоносным дождем, осыпали его воины со всех сторон.

Правитель Крат шагнул вперед. Длинные глаза его сияли, безгубый рот был плотно сжат, а над кожистой, покрытой пятнами головой поднимался пар от мгновенно испаряющегося пота. Он опустился на одно колено перед стремительно приближающимся нерожденным демоном. В руках у Правителя поблескивал метательный диск.

Диск – оружие искусных воинов. Шириною от одной до двух ладоней диск бритвенно заточен по кругу краев и чрезвычайно тяжел. Умело брошенный, он отсекает противнику конечность, легко ломает выставленные для блокировки мечи. Нужно быть опытным бойцом, чтобы, метнув оружие, поразить цель, а не лишиться пальцев. Воины народа симерши в совершенстве владели искусством обращения с этим оружием, а диск, который держал в руках Крат, был вдвое больше обычного диска.

Правитель замахнулся и метнул свой диск с такой силой, что упал ничком на живот.

Смертельное оружие поразило цель. Демон с лету ударился о песок, левая задняя нога его, крутясь в туче кровяных капель, отлетела прочь и осталась торчать, вонзившись костяным лезвием в песок, покачиваясь, словно чудовищное обглоданное дерево на ветру.

Толпа взорвалась единым воплем.

Тонко засвистев, нерожденный итху вскочил и ринулся по направлению к Правителю. Из культи струей била кровь, однако и на трех ногах демон скакал не намного медленнее, чем на четырех. Крат еще не успел подняться, когда новый сверкающий смерч метательных дисков врезался в переднюю часть крупа твари, разлохматил плоть, сшиб несколько игл – но не смог остановить демона. Воины народов ашари, кабуши, еашури и суоши поддержали отчаянный натиск. Стрелы и дротики взрывали песок, плющились и разбивались об иглы и лезвия, рвали плоть в красное мясо. Демон, окутанный всполохами кровавых брызг, пер вперед.

Правитель Крат откатился в сторону с пути демона. Итху врезался в толпу, тремя костяными лезвиями кромсая податливые тела. Струи крови впились в небо, крупными темными каплями осыпались в песок. Гигантское тело нерожденного из белого вмиг превратилось в красное. Людские крики пошатнули скалу. Воины бежали – те, кого не коснулись лезвия и не растоптали свои же, – бежали прочь, бросая на ходу оружие.

А потом итху вдруг замер, точно окаменев, и с шумом опрокинулся набок.

Тишина установилась не сразу. А когда смолкли изумленные и испуганные вопли, все услышали негромкое шипение. Это сдувался, морщился, уменьшался на глазах багровый нарост на заду демона. Маленькая заостренная стрелка, пробившая нарост насквозь, повисла на складке толстой шкуры. Демон лежал неподвижно, только слегка подергивался, будто под окровавленными иглами его туда-сюда ходили волны.

В свете зажженных вновь факелов воины шести народов увидели, как к огромному телу подошла, легко ступая по иссеченным трупам, обнаженная девушка со странными широкими браслетами на обеих руках. Огненные ее волосы горели ярче факелов. Она выдернула стрелку из складки шкуры и вложила ее в связку таких же стрелок на поясе. И только тогда обернулась и обвела взглядом всех присутствующих.

Правители Крат, Туон, Ака, Зиу, Гра и Сван – вышли к ней, будто она их подозвала.

А потом был разговор, который слышали все.

– Кто ты? – спросил Крат.

– Я не знаю своего имени, – ответила она. – Раса Создателей из общего мира называет меня чужим именем. Не моим.

– Создателей больше нет! – выкрикнул Сван. – Пусть раса Создателей убирается в свой мир!

Толпа отозвалась мерным и коротким гулом.

– Откуда ты? – спросил Туон.

– Я не знаю места, где я родилась.

– У тебя кожа белая, как у людей моего народа, – сказал Правитель Ака, – но у народа вашури никогда не было таких красных волос. У ашари красные волосы.

– У моего народа темная кожа, – возразил Зиу, Правитель из народа ашари. – У моего народа по семь пальцев на каждой руке.

– Она не похожа ни на кого из нас, – сказали Сван и Крат. – И она не носит одежды. Как ткхамаши.

– Она не похожа ни на кого из нас, – заключил покрытый с головы до ног бурой шерстью Правитель Гра из народа ткхамаши. – Голые люди с белой кожей живут на Скале. Может быть, она тоже жила на Скале?

– Я в первый раз в этих местах, – ровным голосом призналась девушка.

– Я знаю, что в Лесном Поле люди похожи на тебя, – проговорил еще Крат, – ко они носят одежду. Скажи, ты из Лесного Поля? Ты пересекла границу?

– Лесное Поле – не то место, где я родилась…

– Зачем ты здесь? – прервал ее Сван.

– Мне нужен Разрушитель. Я ищу его.

Сван рассмеялся:

– Посмотри! Здесь шесть народов Поля Руин. Мы прервали спор, кому быть Полноправным и Единственным Правителем Поля, – мы позабыли о непримиримой вражде. Нас убивают нерожденные демоны итху, но мы не уходим. Мы сражаемся с демонами рука к руке. Мы все здесь за тем, чтобы найти Разрушителя. Зачем ты его ищешь?

– Я не могу сказать, – спокойно ответила девушка.

– Не можешь сказать? Почему?

Правитель Крат вместе с тремя воинами своего народа отошел в сторонку. И почти сразу же вернулся.

– Потому что я не знаю этого, – сказала девушка.

– Морок! – возвестил Крат, подняв правую руку. – Твое имя – Морок!

– Это не мое имя. Это чужое. Этим именем называют меня люди из общего мира.

– Ты убиваешь их, так ведь? Ты – первое порождение Поля, которое осмелилось лишить жизни людей рода Создателей. Так ведь?

Не дождавшись ответа, он подтвердил:

– Ты убиваешь их! Ты убила многих! И теперь ты ищешь Разрушителя. Мы разрешаем тебе остаться с нами.

– Разрешаем, – сказал Сван.

– Разрешаем, – сказал Гра.

– Разрешаем, – сказали Ака, Туон и Зиу.

– Я не просила вашего разрешения, – заметила девушка.

– Разрушитель будет здесь завтра. Настанет новый день, освещенный солнцем Поля Руин, и Разрушитель придет на Скалу, – провозгласил Сван. – Это точно. Так говорил Старейший и Всевидящий Ун.

– Разрушитель будет здесь завтра, – повторила Морок.

– Мы увидели вас задолго до того, как вы подошли к городу, – сказал дозорный, – меня послали, чтобы провести вас.

– К городу? – удивился я.

Место, где мы оказались после четырех часов пути по ночной пустыне, меньше всего походило на город. Посреди рыжего песка то тут, то там невысоко поднимались угловатые обломки белого камня. Из-за красноватого лунного света казалось, что камень сверху был обагрен кровью. Вдалеке виднелась череда переломанных колонн, похожая на хребет чудовища, наполовину засыпанный песком. Совсем рядом тянулась целая стена, сломанная наискось, – в ней сохранились несколько окон и дверь, ведущая в темную пустоту. И повсюду, перемешанные с песком, белели кости, пошевеливались на ветру истлевшие тряпки, изорванные громадные перья; почти неслышно позвякивали большие, похожие на негодные тарелки растрескавшиеся чешуйки; и под большими камнями громоздились целые кучи иссохшего хвороста. Видимо, вся дрянь, которую ветер гонит по голой пустыне, застревала среди белых камней.

– Город, – подтвердил дозорный. В нижней части его лица колыхнулись глубокие морщины – наверное, это означало улыбку. – Где много жилищ и много людей – там и есть город. Теперь в этом городе все гхимеши.

Макс, молчавший всю дорогу, фыркнул и проговорил:

– Логика, блин! И как ваш город называется?

– У таких городов не бывает названий. – Дозорный стал серьезен. – Город мертвый, раньше он имел имя, но сейчас его забыли. Название умерло, а город остался. В Поле много таких городов.

– На то оно и Поле Руин, – поддакнул я. – Слушай, уважаемый, мы некоторым образом спешим. Может, покажешь нам, где тут у вас жилища? И еще нам бы хотелось поговорить со Старейшим и Всевидящим Ирри. Возникли затруднения, и его совет нам бы очень помог. Как поживает Старейший Ирри?

На этот вопрос дозорный не ответил. Сделав нам знак следовать за собой, он засеменил между камней. Кое-где под камнями я замечал черные дыры под землю, прикрытые пустынным мусором.

– Здесь много ходов, – проговорил дозорный, указывая на дыры, – но большинство никуда не ведут. И там живут сшиас. Тем, кто не знает этого города, трудно найти правильный ход. Нам сюда. Прошу вас, идите за мной…

Согнувшись, он скользнул под большую плиту, расколотую пополам. Макс прыгнул следом. Я оглянулся – крави нигде не было видно.

– Борька! – позвал я.

Он не откликнулся и не показался.

– Никита, ты идешь? – гулко бухнул из подземной черноты голос оружейника.

– Сейчас… Борька!

– Птичку свою потерял? – Макс будто обрадовался этому обстоятельству. Вообще, как я заметил, Драконы к моему крави относились с опаской. Чем он их пугал – этого я понять никогда не мог.

– Борька!

Никакого ответа.

– Никита, давай скорее!

Внезапно я увидел его, крави. Большая черная птица, отчетливо заметная на фоне обагренной лунным светом белой плиты, косо вросшей в песок, подняла голову и обожгла меня красными, как воспаленные угли, глазами. Я окликнул снова, но он отвернулся. Перелетел через плиту, опустился на ровную и чистую, довольно обширную площадку, цепкими когтями сгреб песок, отбросил его назад, как собака. Раскрыл клюв и каркнул. Потом прыгнул ко мне и каркнул еще раз.

– Туда? – удивился я. – Там ничего нет.

– Никита, ты идешь или нет? Сколько можно копаться?

А крави именно копался на площадке – раскидывал песок в разные стороны, время от времени поглядывая в мою сторону.

– Никита! – Макс высунул из дыры облепленную рваными прядями голову.

– Ладно, иду, – проворчал я и спустился в дыру.

Подземный ход расширился не сразу. Первые несколько метров мы ползли на корточках. Тучному Максу было труднее – он старался двигаться быстрее и из-за этого чаще ушибал спину и голову о низкий потолок. Потом ход резко пошел вниз, стены раздались в стороны, потолок словно взлетел и стал совсем не виден в липкой темноте. Мы получили возможность подняться на ноги.

Дозорный вел нас уверенно. Скоро звук наших шагов изменился – теперь шипы на наших подошвах клацали звонко, и клацанье отдавалось долгим эхом в непроглядной темноте – значит ход расширился настолько, что превратился в громадную подземную пещеру.

А потом замерцал красно-оранжевый лохматый свет костров. Гхимеши отлично видят в темноте – припомнил я. Огонь им нужен не для освещения, а скорее для приготовления пищи.

Воины, которые встречались нам на пути, пропуская дозорного, горбились в поклонах, бормоча:

– Хвала-Создателям-их-ненависть-позволила-нам-жить… – и я чувствовал, что неприязнь к народу, бесстыдно воспользовавшемуся моей неосведомленностью, исчезает. Вот куда завела гхимеши их жажда силы и власти. В подземные вонючие норы.

Воздух стал гуще, запахло дымом и еще чем-то… вроде как мокрой шерстью и подгоревшей едой. Чем они могут здесь питаться? Надеюсь, встреча со Старейшим Ирри будет короткой, и нам не предложат угощения… Интересно еще, каким образом дым выходит на поверхность? Наверное, гхимеши зажигают огонь только по ночам, или, может быть, эти подземные обиталища так велики, что нужды в дополнительной вентиляции нет? У костров копошились многочисленные фигуры. Некоторые из них явно были женскими, некоторые – детскими. В Полях из местного населения довольно редко можно увидеть кого-нибудь, кроме воинов. Все-таки как ни крути, а Создатели были обыкновенными детьми, мальчишками, противоположный пол их еще не должен был интересовать. От них и пошел уклад абсолютного патриархата. Я замедлил ход, чтобы полюбопытствовать, но, углядев над одним из костров подвязанное на колышках сморщенное тельце сшиас, тут же бросился догонять дозорного и Макса.

Дозорный неожиданно свернул в высокий проход в стене. Опять мы пошли по узкому коридору, и опять звук наших шагов стал глуше. Эхо почти исчезло.

– Долго нам еще? – спросил оружейник, и по голосу я догадался, что он поеживается. – Вообще странно, что Старейший и Всевидящий Ирри нас не встречает.

– Вас встретит Большой Отомо.

– Это еще кто такой?

– Большому Отомо подчиняются все гхимеши, кроме Старейшего и Всевидящего…

– Понятно… Так все-таки насчет Старейшего…

Дозорный остановился и что-то негромко проговорил в темноту. Тотчас впереди вспыхнул факел, и мы увидели, что коридор заканчивается округлым отверстием, освещенным неровным огненным светом изнутри. Дозорный отступил в сторону, давая нам пройти. Макс шагнул первым, я – следом за ним.

От огня в моих глазах еще плясали красные пятна; переступив порог, я мог увидеть только небольшую комнатку с низких потолком и двоих воинов, один из которых держал факел.

– Ирри! – позвал я, прикрывая ладонью глаза.

– Старейший и Всевидящий! – поддержал меня оружейник.

Воин опустил факел пониже.

Старейший и Всевидящий Ирри стоял на коленях посреди комнаты, будто молился – в позе неудобной, когда спина прямая, и пятки не касаются зада. Руки его были странно, по-лягушачьи, сложены на груди – коричневыми морщинистыми ладонями наружу, голова запрокинута далеко назад, а рот широко раскрыт.

– Старейший? – окликнул я, а Макс тронул его за плечо.

– Всевидящий Ирри не услышит, – проговорил кто-то.

Воин, непомерно широкий в плечах и низкорослый, вступил под свет факела. Волосы его, грубые и толстые, как собачья шерсть, были заплетены во множество косичек, ниспадающих на плечи.

– Старейший и Всевидящий Ирри не слышит и не видит вас, – повторил воин.

– Большой Отомо? – уточнил я.

– Хвала-Создателям-их-ненависть-позволила-нам-жить, – склонился воин. – Меня называют Большим Отомо. Народ гхимеши подчиняется мне.

– Что с Ирри?

– Он лишен разума. Он открыл свой разум для того, чтобы узнать истинные планы Совета, и теперь его разум пленен.

– Ничего себе… – выговорил Макс. – И давно он так?..

– Завтра будет пятый день.

Вот тебе и радиоперехват… Я не удержался и сплюнул. Плевок попал прямо под колени застывшему Старейшему. Ирри, конечно, не шевельнулся, а Большой Отомо и воин с факелом отшатнулись. По стенам и потолку подземной комнаты метнулись разлапистые тени.

– Полный привет, – сквозь зубы сказал оружейник. – Скала оцеплена сотнями воинов, черт их поймет, как они узнали о нашем приближении! В общий мир проникают твари, которым там не место; в общем мире нас травят, как псов, и пути к кафу теперь нет… А тут еще и единственный источник информации накрылся…

Факельный свет играл на оскаленных белых зубах Ирри.

– Мы знаем, что к Скале пришли воины шести народов, – проговорил Большой Отомо. – Но мы согласны дать вам ушшуа. Ушшуа принесет Драконов к средним уступам Скалы. Воины у Подножия ничего не смогут вам сделать…

– Ушшуа что – воробушек? – вскрикнул Макс. – Враг у Подножия засечет его за много километров до Скалы. Здесь же открытое пространство! Они пошлют сотню-другую воинов наверх – к средним уступам, и те в конце концов настигнут нас! Разве что лететь ночью?.. Прямо сейчас? Вряд ли успеем. Через полчаса рассветет. Шесть часов от прохода с Ледяного Поля плюс четыре – сюда. Десять часов пешего пути до Скалы. Ну, полет, положим, займет гораздо меньше времени, но… Ушшуа – огромные твари, и окрас у них больше светлый, чем темный. На фоне самого черного неба они все равно будут заметны. А, дьявол, ерунда все это! Думаете, я такой вариант не прокручивал? Ничего не получится.

– Надо было сразу идти, – брякнул я. – Не сворачивая никуда. А там – будь что будет. Я готов к битве.

– А я нет! – рявкнул Макс.

– А ты можешь подождать меня здесь!

– Вообще-то мысль, но… Нет уж, я пойду с тобой.

Он посмотрел на меня, а я – на него. И я вдруг понял, почему Макс решил пойти со мной на Скалу. Пожертвовать собой желает. Желает искупить свою вину за то, давнее предательство – вот и все, и ничего больше. Как глупо-то, господи! И главное – мне-то зачем нужно, чтобы он просто так сгинул? Воин из оружейника, прямо скажем, никакой, в битве помощи мне от Макса не будет. Только мешать будет. Нет, глупо, ужасно глупо! Ни хрена я его с собой не возьму!

– Совесть замучила, ага? – просто спросил я.

– Да пошел ты… – сумрачно ответил Макс, отводя глаза.

– Здоровый, а дурак!

– Помолчи, хорошо?

– Я тебе сказал – пойду один.

– А я тебе сказал – я пойду с тобой!

– Мне что – драться с тобой, что ли?

– Отвали.

– Выбирайте оружие, сэр. На тесаках будем сражаться или на крючьях? Или ножиками пулять?

– Никита…

– Чтобы твоей весовой категории соответствовать, я, пожалуй, использую Большого Отомо в качестве боевого скакуна. Вам, сэр, придется биться пешим.

– Слушай, я серьезно говорю… – вспыхнул Макс.

Вот оно! Еще пару подобных фраз подпустить, и он сам пошлет меня куда подальше.

– Сегодня ночью на небе не было звезд, – вдруг прервал нас Большой Отомо.

Мы одновременно обернулись к нему.

– Какие еще звезды? При чем здесь звезды? – оторопело спросил Макс.

– Значит, завтра с утра облака закроют небо.

Несколько секунд я соображал. Макс догадался первым:

– Средние уступы ниже облаков?.. Черт, я как-то об этом не подумал… А верхние?

– Ушшуа не сможет долететь до верхних уступов, – сказал Отомо.

– А почем ты знаешь, что каф находится наверху? – встрял я. – Может быть, нам как раз на нижние уступы надо?

– Чем ниже по Скале, тем больше вероятность, что нас заметят воины у Подножия.

– Да? Будем искать сверху вниз?.. Вообще, конечно, синоптик-то прав, – проговорил я. – Если сразу взять большую высоту, подняться выше облаков, то мы незамеченными высадимся прямо на Скале. Блин, то есть не мы, а я!

– Воины проводят вас к ушшуа. Сикота полетит с вами.

– Сикота? – переспросил я.

Ну и имечко… Я усмехнулся, но смешок вышел каким-то визгливым. Дозорный, который так и не переступил порога комнаты, пошевелился, чтобы привлечь внимание, а когда я на него посмотрел, поклонился.

– Ушшуа… – не глядя на меня, деревянно проговорил Макс, – они у вас что – тоже здесь, под землей?

– Здесь много места, – склонился Большой Отомо. – Но для ушшуа нам пришлось рыть особый загон.

Минут через пять мы покинули комнату, где словно идол недвижно молчал в темноте Старейший и Всевидящий Ирри. На этот раз дозорный захватил с собой факел. Шли мы не очень долго, все вверх по петляющему среди мертвого камня узкому коридору, и остановились только однажды – на пороге невероятно громадного подземного зала, откуда резко пахнуло нечищеным птичником. Дозорный вытянул руку с факелом; среди лепящихся друг к другу кусков темноты зашевелились, заклекотали десятки чудовищных пернатых созданий.

– Пусть Драконы подождут немного здесь, – сказал дозорный Сикота, – сейчас воины на поверхности сметут песок и снимут перекрытия… Будет шум, и ушшуа будут волноваться…

Далеко наверху заскрипело, посыпался песок – потом в загон хлынул красноватый лунный свет. Сквозь утробный клекот и шелест перьев прорвался хриплый крик. На меня слетел крави. Пылающие его глаза смотрели укоризненно.

«Что ты медлил?» – будто говорил он.

Самое сложное было в том, что итху появлялись внезапно и, казалось бы, ниоткуда. Последний, похожий на обыкновенного бородатого варана, но багровый и лоснящийся, будто с содранной напрочь шкурой, свалился прямо в костер в становище воинов народа симерши. Мгновенно покрывшийся волдырями, он визжал, пока воины рубили его топорами и кололи копьями.

Перед самым рассветом поутихло. Воины спали по очереди. Совсем тихо было, только спустились с неба блуждающие разноцветные огоньки и медленно кружились над головами спящих. Хотя прочие Правители сочли огоньки безвредными, Правитель Крат запретил своим людям глядеть на них – один из его воинов, понаблюдав за полетом огонька, вдруг упал на песок и, дергаясь как в агонии, вопил о том, что Скала падает на него, а земля пузырится, желая поглотить небо. Помешанного пришлось связать.

Когда взошло солнце, огоньки не исчезли, а потемнели, превратившись в беспокойные черные пятна – как тени на воздухе.

Правитель Крат, не спавший больше суток, задремал было, но сразу проснулся от истошных воплей. Через его становище, держась за косматую голову и припадая к земле, бежал воин народа ткхамаши. Десяток бесплотных темных теней гнались за ним.

– Домой! Домой! – кричал ткхамаши. – Духи Создателей мстят нам! Мы все погибнем!

Воины симерши похватали оружие, но Крат запретил трогать безумца. Ткхамаши убежал в пустыню; воины его народа отрядили за ним несколько всадников в погоню, но через полчаса всадники вернулись ни с чем. Глаза их на заросших бурой шерстью лицах были совершенно белы, как глаза людей, увидевших что-то непередаваемо ужасное. Не останавливаясь, они проскакали к Правителю Гра. Выслушав воинов, Гра пригласил пятерых Правителей к себе в шатер.

Переговоры продолжались недолго. Шестеро Правителей покинули шатер и вышли в пустыню. Каждый взял с собою по полсотни воинов. Солнце поднялось высоко, когда пустыня мерно задрожала. Скоро послышался странный переливчатый гул. Линию горизонта на юге затянуло рыжей песчаной пылью. Гул стал громче. Правители молча ожидали. Воинам запрещено было обнажать оружие.

Наконец Правитель Гра закричал:

– Идут!..

Такого количества воинов Поле Руин не видело со времен Битвы. В авангарде длинной цепью шли всадники – их было не менее пяти сотен. Симерши, ашари, вашури, ткхамаши, кабуши и суоши со страхом смотрели на диковинных скакунов, безрогих, с гладкой кожей, тонкой длинной шеей и с пышными гривами и хвостами.

– Демоны… – прошептал Правитель Ака.

– Это кони, – поправил его Крат. – Они умны и послушны. Дети Поля Леса используют их как транспорт и как рабочую силу. Кони умны, но не умеют сражаться…

Тут он замолчал. По мере приближения всадники стягивались плотнее друг к другу. Теперь можно было рассмотреть, что за ними рядами по двое шагают воины с копьями и гарпунами на плечах. У многих были большие четырехугольные щиты, у многих – кожаные или сплетенные из гибких ветвей и лозы доспехи. Позади утонувших по колено в рыжей пыли воинов скрипели длинные телеги, а что было в телегах и за телегами, не представлялось никакой возможности рассмотреть – все закрывали вздымавшиеся до небес клубы пыли.

– Они нарушили границу! – сказал Правитель Гра. – Правило гласит, что мы должны напасть на них!

– Их много больше, – сказал Правитель Сван. – Тысяча. Может быть, даже тысяча и еще несколько сотен.

– Будет великий бой, – сказал Правитель Ака. – Скала обагрится кровью до самых верхних уступов. Пусть ткхамаши стрелами и дротиками поразят их голых скакунов. Когда ряды всадников смешаются, пусть вступят симерши со своими дисками. Надо ударить быстро и перебить как можно больше воинов, пока они не подошли слишком близко.

– Если пеших воинов вовремя не остановить, они сметут все на своем пути, – сказал Правитель Зиу. – Надо отступать, осыпая противника метательными орудиями. Рукопашная схватка погубит все наши войска.

– Надо отойти к Скале, чтобы они не успели окружить нас, – сказал Правитель Туон.

Правитель Крат из народа симерши был первым из тех, кто заявил о своем праве на абсолютное владычество над Полем Руин. Правитель Крат первым завел обычай обносить селения своего народа рвами и крепостными валами, в то время когда прочие народы еще не оставили кочевой образ жизни. Правитель Крат часто говорил со Старейшими и Всевидящими. От них, Старейших, он узнал многое; то, о чем – другие Правители никогда не знали или не придавали должного значения. Правитель Крат увел свой народ на восток, туда, где кончается рыжий песок, где растет зеленая трава и высокие деревья, где есть реки и где земля жирная и добрая. Правитель Крат учил своих людей брать от земли то, что она может дать.

– Битвы не будет, – сказал, выслушав пятерых Правителей, Правитель Крат. – Остановите своих воинов. Дети Лесного Поля не хотят нападать на нас.

– Они нарушили границу! – закричал Правитель Сван.

– Смотрите! – проговорил вдруг Правитель Гра. – Смотрите, сколько их! Разве один народ может быть таким большим? Дети Лесного Поля, как и мы, объединились в одно войско, позабыв на время о своих распрях.

– Они пришли сюда за тем, за чем и мы, – сказал Правитель Крат. – Они пришли сюда остановить Разрушителя.

ГЛАВА 1

Мы высмотрели широкую площадку, и Сикота посадил туда нашего ушшуа. Сползая с пернатого чудовища, я оступился и упал. И тут же вскочил. Камни, которых я коснулся ладонями, были очень теплыми, почти горячими. Хотя Макс рассказывал мне историю Скалы, это обстоятельство неприятно поразило меня.

Оружейник развязал мешок, вытащил длинные ножи, связку метательных ножей, остальное оставил в мешке, а мешок бросил дозорному.

– Я буду ждать вас здесь, – сказал Сикота.

Он даже и не думал слезать с ушшуа. Напротив – поудобнее устроился, зарыл ноги в перья.

– Ты бы тоже подождал, – уже без всякой надежды предложил я Максу.

– Опять начинаешь? Надоело.

Он протянул мне нож, который я сразу заткнул за пояс. Неуклюжее орудие, неудобное, громоздкое, тяжелое и бестолковое. Сражаться им трудно, но так как ничего другого нет… Впрочем, и с самым лучшим мечом я чувствовал бы себя не более защищенным. Не моя это стихия – рукопашная схватка. Не воин я. Да и Макс тоже не воин. Хотя у него – метательные ножи, с которыми он довольно ловко умеет управляться. Как-то я просил его научить меня, но он только смеялся: «А чего учиться? На близкое расстояние кидай с рукояти, кидаешь на дальнее – с лезвия. Сперва следи, чтобы нож в цель шел точно лезвием, а не рукоятью и не плашмя. Приноровился – тренируй меткость. Никаких тут секретов нет, одна тренировка. Кинул тысячу раз – хорошо, десять тысяч – уже мастер, сто тысяч – считай, опытный метатель. И так далее…» У него в гараже здоровенная колода стоит, вся покрытая, как оспинами, следами от ножей. Какие там сто тысяч! Оспин на колоде много больше. Наверное, миллион.

Иной раз я жалею, что Игра в Полях идет не по общепризнанным и многократно описанным в соответствующей литературе правилам. Создатели почему-то не позаботились об этом. Ну, ни разу мне не встречался в Полях седобородый старец и не протягивал мне изумительной чистоты клинок с рукоятью, на которой древними письменами было начертано мое имя. И не говорил при этом: «Этот меч мне предками завещано передать достойному. Владей им, Избранный, во имя Добра…» Впрочем, наверное, стоило бы выбрать из арсенала оружейника подходящее оружие и записаться в секцию фехтования. Да что там…

Ушшуа пошевелился на краю уступа, уронил в бездну громадное перо. Макс проследил за полетом пера, и когда оно исчезло в туманных слоистых облаках далеко внизу, поежился и проговорил:

– Хотел бы я знать, что сейчас происходит там – у Подножия… А если вся эта толпа гавриков решит прогуляться наверх?

Наверх… Я поднял голову и не смог удержаться от изумленного восклицания. Воистину: Скала – одно из самых странных сооружений Создателей. Дышащие теплом камни – это еще относительная ерунда, но какое здесь небо… Даже и не небо вовсе, а какое-то перевернутое огненное море. Тяжко переливается само в себе, медленно перекатывает маслянисто поблескивающие волны. И солнца не видно.

– Не тормози, – тронул меня за плечо Макс. – Идем. На что ты уставился?.. А-а… Если верить преданию, небо здесь навсегда обожжено вечным пламенем Пылающих Башен. А по сути, ну… то есть, как я думаю, Скала представляет собой отдельный мир с собственными законами климата и… всего прочего. Здесь нет деления на дни и ночи. Есть время сна и время бодрствования. Впрочем, я точно не знаю. Если тебе так уж интересна местная жизнь, можно спросить у аборигенов. Хотя не приведи Создатели кого-нибудь встретить на пути. Люди ушли со Скалы, а те, кто не ушел…

– Куда идти? – спросил я, так не дождавшись продолжения фразы.

Крави сорвался с моего плеча, перелетел площадку и сел на первую ступеньку извилистой лестницы, ведущей наверх. Собственно, другой дороги с площадки и не было, если не считать круглой дыры в стене Скалы. Полупещера-полунора, она, наверное, вела вниз. Или заканчивалась тупиком.

Ничего не говоря друг другу, просто переглянувшись, мы начали подъем.

Лестница была узкой, но первые несколько минут мне не было страшно. Потом площадка с ушшуа осталась далеко внизу, острые уступы закрыли ее от моих глаз, вырвался откуда-то холодный и резкий порыв ветра, стегнул меня по плечам… Вниз я старался больше смотреть – подо мной была бездна. Почти отвесная каменная стена – по правую руку. Лестница петляла, разветвлялась и тянулась все, и тянулась. Довольно скоро я ощутил потребность отдохнуть, но даже присесть было негде. Макс сосредоточенно пыхтел позади. Вот кому еще сложнее, чем мне. Оружейнику с его габаритами достаточно одного неловкого движения, чтобы соскользнуть с щербатой ступеньки и кануть в небытие. Хорошо хоть шипы на подошвах не позволяют поскользнуться… Лестница змеей обвила опасно обвисший уступ и внезапно ткнулась в небольшое отверстие в стене.

Пещера.

Раздумывать было некогда – сзади шел Макс, который пещеры не видел, а впереди даже малюсенькой площадки не было, последняя ступенька уходила сразу в темноту.

Я нырнул в теплый мрак. Шурша плечами по стенам, протиснулся дальше и, сжав зубы, ступал в затхлой темноте до тех пор, пока наверху не замаячил багровый отсвет неба. Пришлось подтянуться, чтобы выкарабкаться на поверхность.

Довольно широкая каменистая площадка, покатая и гладкая, как крыша. Ближе к стене Скалы между валунов торчали какие-то кустики. С одной стороны – крутой обрыв, с другой – гряда валунов. И несколько темных дыр в стене. Я посмотрел наверх – сплошная отвесная стена, покрытая венозным узором бесконечных лестниц. Крави слетел откуда-то сверху и присел на гряду валунов. Ему-то, черт возьми, легко. Мне бы сейчас тоже не помешала пара крыльев.

Я перевел дыхание, присев на корточки. Как-то уж очень быстро я устал – мы шли-то всего минут двадцать, не больше. Наверное, сказывается недостаток кислорода. Действительно, сердце стучит непривычно быстро, и, чтобы вдохнуть полной грудью, надо здорово напрячь грудные мышцы.

Из ямы высунулась встрепанная голова Макса. Он шумно сопел, раскрасневшееся его лицо было мокрым, по щекам облепленным волосами – точно он только что вынырнул из воды.

– Помоги… – хрипнул оружейник. – Руку дай!

Минуты три ушло на извлечение Макса из дыры, минут пять – на отдых после этого.

– Воды мы не захватили, – проговорил Макс уже более-менее ровным голосом. – Пить охота. А у этого… дозорного кожаная фляжка была – я видел. И еще сумка… с провизией, должно быть. Сидит себе, наверное, на птичке, перекусывает.

– Предлагаешь смотаться обратно?

– Да ну тебя… Отдохнул?

Можно подумать, это я минуту назад валялся на спине с выпученными глазами и раскрытым по-рыбьи ртом.

– Отдохнул, – усмехнулся я, поднимаясь на ноги.

– Тогда пошли.

Мы приблизились к валунам. Крави мотнул клювом и растопырил крылья. «Сейчас взлетит, – подумал я, – перелетит через гряду, путеводная звезда наша…» Но крави лишь сдвинулся в сторону, как бы освобождая место для меня.

– Чего это он? – спросил Макс почему-то шепотом.

Я взобрался на валун, где сидела птица, пригнул сухие до полупрозрачности ветки кустарника. По ту сторону гряды мне открылась площадка – побольше той, на которой мы находились. В центре громоздилась вышиной в два человеческих роста груда камней.

– Башня… – прошептал Макс, вскарабкавшийся следом за мной.

Я вздрогнул:

– Пылающая Башня?

– Сторожевая, дурак… Развалины… Значит, замок Создателей уже близко.

Я снова задрал голову вверх. Ничего не видно, кроме отвесной стены, обточенной ветром. При одной мысли о том, какой путь нам еще только предстоит преодолеть, стало щекотно в груди. А вот и начало лестницы – по ту сторону гряды, всего в нескольких шагах от остова башни.

– Слышишь? – вдруг вскинулся Макс.

– Что? Н-нет…

Из-за развалин башни не был видел край площадки. Я хотел было уже приподняться, чтобы сменить угол обзора, как внезапно совершенно определенно услышал торопливый топот.

– Итху… – выдохнул Макс.

На секунду я растерялся, припомнив устрашающее сочетание – нерожденный демон. Я вдруг почувствовал себя слабым и беспомощным и, только сжав зубы, заставил ожить огонь в голове. Внутри тела сразу стало горячо. Я выдохнул, стиснув и разжав кулаки. И снова прислушался. Нет, бежал явно человек. Оружейник опустил мне руку на затылок, пригнул мою голову ближе к валунам. Сам распластался на камнях.

И очень вовремя – из-за развалин метнулось белое пятно. Голый человек – совсем голый, только в драной набедренной повязке, исцарапанный и грязный, косматый, с рваной длинной бородой, ужасно худой – оступился на повороте, грохнулся на камни с размаху, но сразу поднялся. Низко пригнувшись, скакнул в нашу сторону и замер, скорчившись за развалинами, обернувшись к нам узкой, исцарапанной спиной. Он был так близко от нас, что я чувствовал запах пота, нечистого рта, слышал прерывистое хриплое дыхание.

– Вот и аборигены… – почти неслышно прошелестел Макс. – Что он делает так высоко?

Человек недолго сидел без движений. Вскочив так резко, что меня дернуло, он упал на колени и принялся нагребать себе в горсти камни, выбирая поострее и поувесистей. Почти сразу же я снова услышал топот. На этот раз более размеренный. С уверенностью можно было сказать, что приближается не один человек, а, может быть, двое или трое.

«Вмешаться?» – глазами спросил я у Макса.

Оружейник ожесточенно помотал головой.

Сначала я увидел двоих – настоящие дикари, бородатые и нечесаные, в изодранных одеждах из звериных шкур, – потом заметил еще одного, бредущего следом. У тех двоих в руках были небольшие мечи, наверное, очень легкие и удобные, выточенные из реберных костей какого-то крупного животного, а третий тащил копье. Шел он, кривясь от боли, дыша со стоном, левая штанина его была оторвана напрочь, голая и кривая нога сплошь черна от подсохшей крови.

Судя по всему, трое направлялись к лестнице. И чтобы добраться туда, они должны были пройти мимо разрушенной башни и мимо голого, притаившегося там.

– Какого черта они делают? – просипел Макс. – С каких это пор дети Полей осмеливаются подниматься выше средних уступов? Что им там надо?

Он осторожно перевалился на бок и потянул из-за пояса метательный нож. Стараясь не звякнуть металлом о камень, положил его рядом с собой, вытащил еще два. Зажал их в ладони.

Крави, о котором я и думать забыл, вдруг захлопал крыльями и оглушительно завопил. Гортанный птичий крик разомкнул в скрюченном теле голого бородача какую-то пружину.

Он вскочил, вылетел из своего укрытия прямо навстречу идущим, размахнулся сразу обеими руками, в каждой из которых было зажато по камню.

Только два камня он и успел метнуть. Первый пролетел мимо, второй вскользь оцарапал одному из пришельцев лоб.

Те двое продолжали идти – только чуть ускорили движение. Я вдруг обратил внимание на их лица – нисколько не встревоженные, лишь напряженные, но явно не из-за внезапного нападения, а по какой-то другой причине.

Голый, согнувшись, шарил по земле руками, сгребая камни, когда они поравнялись с ним. Они ударили его мечами – каждый по разу. Голый упал на спину. И как только двое прошли мимо – снова поднялся. Из длинных порезов на груди сочилась кровь. Выточенные из реберных костей мечи были оружием колющим и уж никак не рубящим – для этого им недоставало тяжести. От голого просто отмахнулись, не желая убивать или, может быть, не видя в этом смысла.

Двое поднимались по лестнице, а голый, заорав, набросился с камнями в руках на хромого копьеносца. На этот раз у него даже размахнуться не получилось. Хромой, почти не глядя на противника, как бы не ударил, а сунул в него наконечником вперед копье.

Костяной наконечник, с хрустом пропоров кожу, глубоко вонзился голому между ребер с правой стороны груди. Голый упал, обломив древко. Копьеносец продолжил шагать к лестнице, на ходу удивленно оглядывая короткий обломок в своих руках.

Трое странных людей – один за другим – поднялись по лестнице и исчезли за первым уступом. Человек, нападавший на них, остался хрипеть и ворочаться под разрушенной башней.

– Это что было? – только и смог промолвить я.

Макс приподнялся, потер ладонью лоб.

– Они идут наверх, – проговорил он. – Дети Поля никогда не заходили на верхние уступы. Собственно говоря, они и на средних-то не показываются. У стен Пылающих Башен их ждет смерть – и они это прекрасно знают.

– Они бегут от чего-то? Может, орда внизу начала подниматься, и местные спасаются бегством?

– По ним не скажешь, чтобы они спасались… Они… У меня такое чувство, будто они и сами не знают, что делают.

Я кивнул. Да, мне тоже так показалось.

– Словно их кто-то на веревочке тащит к вершине Скалы.

– Как будто они слышат и видят что-то, чего не видим и не слышим мы, – добавил Макс. – Это излучение энергии кафа, Никита. Должно быть, излучение волнообразно. Сверху оно накатывает волнами, и каждая последующая волна сильнее и дальше предыдущей.

– Откуда такая теория?

– Во-первых, лишь действие источников энергии слабой мощности прямолинейно и непрерывно. А во-вторых, посуди сам – каф концентрируется довольно давно, и давно уже никто не ходит на Скалу. Эти люди, наверное, последние из оставшихся. С самого низа Скалы, куда только теперь докатились волны…

Макс сгреб с валуна свои ножи, сунул за пояс и неожиданно легко перемахнул гряду, приземлившись совсем рядом с уходящими вверх ступенями:

– Ну, чего ждём-то? Пошли.

Крави с одобрительным клекотом пролетел у него над головой и уселся высоко на лестнице. Макса передернуло. Через секунду, видимо, взяв себя в руки, он сказал, кивая на птицу:

– Куда нам нужно идти, надеюсь, понятно?

Я перелез через гряду, отряхнул колени. Огонь пульсировал в затылке, кровь бежала по жилам стремительно и упруго, но не из-за обедненного воздуха, а подчиняясь пробудившейся силе. И тем не менее разум мой был словно скован. Я чувствовал в себе силу, но – трудно было в этом признаться – я чувствовал в себе и страх. Как тогда, давно, во дворе заброшенного авиазавода. Как и тогда, я не знал, не мог понять, что здесь происходит. Боязнь непонятного парализовала разум. Теперь даже каф, сущность которого я если не до конца понял, то хотя бы привык к нему, казался мне пугающим и неясным. Проклятый страх, страх того, что не может постичь мой ум, страх, преследующий меня всю жизнь и отступивший после последней встречи с Морок, вновь проснулся и окреп. Мне надо идти наверх, но что меня там ждет?

– Ты чего? – спросил Макс.

Я не ответил.

Вдруг лицо оружейника перекосилось.

– Соберись! – крикнул он мне. – Ты не должен сомневаться! Слышишь? Тогда ничего не получится. Никита! Это всего-навсего Игра! Это не реальная жизнь, слышишь?! Ты должен сделать то, что должен. Ты – Избранный! У тебя все получиться, только нельзя сомневаться. Слышишь меня?

Я слышал, конечно. Я шагнул на первую ступеньку. Это для него, для оружейника, все это – лишь Игра. Я знаю, если утвердиться в этой мысли, тогда будет легко. А я не могу так. Я слишком хорошо помню отвратительного полупрозрачного слизняка на вилке. Помню, как пол университетского сортира превратился в воду.

– Игра? – спросил я у Макса. – А как же загг? И твоя «девятка»?

Он закусил губу. Но все-таки повторил, хотя и с трудом:

– Игра. Нельзя думать по-другому, понимаешь? Мы тем и сильны здесь…

Макс шел позади, а я, словно проснувшись, ощутил себя шагающим по лестнице – все дальше и выше, все дальше и выше.

Лестница тянулась наискось, разветвлялась, петляла между уступами, ныряла в глубь Скалы, но неизменно вела вверх. Несколько раз, на перекрестках, нам приходилось останавливаться и ждать, пропуская вперед людей, с неподвижными лицами бредущих туда же, куда и мы. Эти странные люди были так похожи на листвяных призраков, жуткую пародию на человека, что на меня то и дело накатывали вязкие волны дежа-вю. Некоторые не замечали нас, некоторые пытались напасть. Тогда я длинным ножом сбивал их в бездну. Это было легко. Движения людей были неуклюжи и медленны – защищались они или нападали. Впрочем, они не защищались. Иногда они, срываясь, падали сами. В конце бесконечно долгого подъема мы нагнали женщину, голую, со странно синеватой кожей, одеревенело ковылявшую негнущимися ногами со ступени на ступень. Руки ее, гладкие и прямые, как палки, висели вдоль туловища, распущенные волосы трепал ветер, а на лопатке темнела целая россыпь из семи больших бородавок. Я несколько минут шел за ней, не решаясь столкнуть ее, чтобы освободить дорогу. Вовсе не жалость мешала мне, а гадливость – мне чудилось, если я прикоснусь к ней, ее синяя плоть окажется холодной, как лед. Она сорвалась и упала вниз на повороте лестницы.

– Это – каф, – слышал я бормотание оружейника. – Он тащит их вверх. Он подчинил их. Тех, кто не успел вовремя уйти… Это – каф. Там, куда они все идут…

Последние полчаса мы прошли в одиночестве – не встретили никого.

Правитель Гра из народа ткхамаиш никогда раньше не бывал на Скале. И теперь ему, достигшему верхних уступов, было страшно; но в этом он не смог бы признаться даже себе самому. Правитель Гра стиснул рукоять топора и, свесившись с камня, посмотрел вниз. Только туманные облака на поверхности бездны, а под ними – еще пустота и пустота, и лишь потом – рыжий песок Подножия. Создатели были безумцами или дураками, если им понадобилось вызвать из небытия этакую неудобную для жизни громадину. К чему творить что-то другое, кроме поющих барханов, рыжих и черных пустынь, соленых болот, серых равнин и каменистых ковыльных степей? Поле Руин должно было остаться единственным Полем!

Закружилась голова, и Правитель рывком выпрямился, отшатнулся назад.

Старейший и Всевидящий Ун говорил, что Разрушитель будет на Скале с первыми лучами солнца. Солнце давно взошло и уже клонится к закату, а где же Разрушитель? Этот Крат, самозванец и болван, остался внизу – ждать. И пусть ждет. И пусть другие ждут. Симерши, ашари, вашури, кабуши и суоми – пусть ждут. И эти белокожие чужаки из Лесного Поля со своими демоническими скакунами – пусть бродят вокруг Скалы по пескам Подножия и вглядываются в пустынную даль.

Ничего они не дождутся. Ничего не увидят.

Ткхамаиш Гра умнее их всех. Он понимает: если время пришло, а Разрушитель все еще не проходил через Подножие, значит, он давно уже на Скале. Значит, надо торопиться, а не сидеть у костров и ждать, покуда нерожденные демоны пожрут тебя.

Так оно и получилось. Вонючий гхимеши даже не заметил первых ткхамаши, пролезших на площадку через сквозную пещеру. Он спал, зарывшись в перья своей крылатой твари. Ушшуа прикончили сразу, а наездник жил еще десять минут, пока Правитель Гра говорил с ним. Вонючий гхимеши не хотел отвечать на вопросы, но, когда Гра разрубил ему бедро и стал наматывать жилы на ручку ножа, сказал все, что знал.

Разрушитель только что начал подъем с этой площадки. Он идет медленно, и с ним еще один из расы Создателей. Оружия у них почти никакого нет. Разрушитель достанет каф и вернется сюда, а отсюда ушшуа перенесет его в убежище гхимеши, и будет большой праздник.

Рассказав это, вонючий гхимеши попросил о быстрой смерти. Правитель Гра ради великого дня своего народа явил милосердие. Вместо того, чтобы отрубить ублюдку руки и ноги и оставить подыхать на камнях, он разрезал ему живот и удавил на собственных кишках.

Старейший и Всевидящий Ун говорил, что дети Поля не должны входить на Скалу, когда каф стал сильнее, чем раньше. «Оставайтесь у Подножия. Ждите Разрушителя там. Если возникнет необходимость, можете подняться на Скалу, но невысоко и ненадолго. Иначе сила кафа пленит ваше тело, и ваш разум не будет принадлежать вам», – так говорил Старейший и Всевидящий Ун.

И болван Крат смотрел на Повелителя Гра печально и с жалостью, будто Гра настолько глуп, чтобы повести своих воинов на верную погибель.

Они так ничего и не поняли, голокожие выскочки! Народ ткхамаши не такой, как другие. Народ ткхамаши был первым народом, сотворенным Создателями. Ткхамаши не нуждаются в одежде, они покрыты от лба до пяток бурой шерстью, они могут спать на сыром песке под ночным небом и не чувствовать холода. Они знают, как найти в пустыне зеленые водяные грибы. Они могут питаться кореньями, сырым мясом, живой рыбой из подземных рек и обходиться вовсе без огня. Ткхамаши не похожи на других, тех, что появились позже. Они крепче, сильнее, выносливей и умнее. Они лучшие воины! Их чистый разум легко противостоит влиянию энергии кафа. Ион, Правитель Гра, самый лучший из воинов ткхамаши, самый сильный и умный из всех людей своего народа. Вот он – знак превосходства, символ власти, печать Правителя – костяной овал, выпиленный из черепа бородатого варана, на кожаном шнурке, на груди, у самого сердца!

Да, за все время, пока отряд движется по Скале, только у троих воинов обнаружились признаки помешательства, и их пришлось приколоть. Но сколько умалишенных голокожих они встретили по дороге! Правитель Гра знал – другие народы Поля Руин насмехаются над нательным покровом ткхамаши, сравнивая их с животными. Ко видели бы они жителей Скалы, чей разум пленен энергией кафа! Пустоглазо бредущих по каменным ступеням неведомо куда, натыкающихся друг на друга и бессмысленно убивающих себе подобных. Истинные звери, они бросались и на воинов Гра…

Ладно, не о них, безумцах, нужно сейчас думать, пусть сшиас выжрут их внутренности и бородатые вараны обглодают их ноги. Ткхамаши найдут Разрушителя, прежде чем он сумеет добраться до кафа. А если они немного опоздают… Что ж, ткхамаши готовы сразиться с Разрушителем, какой бы силой он ни обладал. В конце концов, он только один, а их – почти сотня.

И тогда презренные отступники гхимеши никогда не получат вожделенной власти. Власть и сила принадлежат тому, кто осмелится сражаться за них, а не тому, кто трусливо прячется в подземных убежищах, ожидая, пока всю работу за тебя сделают другие.

Правитель Гра повернулся к своим воинам, взмахнул топором и громко крикнул.

Подчиняясь приказу, воины на площадке поднялись на ноги. Те, кто сидели на ступенях лестницы, поднялись. Те, кто еще жевал жесткое мясо ушшуа, уступом ниже, очистили рты и сомкнули челюсти. Короткий отдых закончен. Пора двигаться дальше.

Длинная вереница покрытых грубой шерстью воинов потянулась по лестницам все выше и выше.

Где-то там, наверху, на самой вершине, если верить легендам, стоят Пылающие Башни, куда закрыт ход детям Полей. Вечное пламя Создателей уже угасло, но Правитель Гра не такой дурак, чтобы рисковать без нужды. Он не будет приближаться к замку Создателей. Ни за что не будет. Если у Разрушителя хватит ума спрятаться там, он просто расположит воинов вокруг Башен и будет держать осаду столько, сколько понадобится.

Гра на минуту поднял голову, вглядываясь в затянутые облаками верхние уступы. Сплошная масса облаков покачивалась и перетекала сама в себе, как тревожимый ветром туман, – должно быть, из-за этого Правителю почудилась громадная серо-белая волна, стремительной лавиной сходящая вниз. Он поспешно протер глаза, и видение исчезло.

Ничего не должно отвлекать повелителя ткхамаши от его цели. Правитель Гра, идущий впереди своего воинства, ускорил шаг. Он почувствовал вдруг, что идти стало легче. Слишком прозрачный, обедненный кислородом воздух уже не обжигал легкие. Порывы холодного ветра тоже больше не беспокоили его.

А когда он услышал музыку, то понял – это знак. Наверху ждет победа. Теперь уже все равно, какой ценой придется заплатить за нее. Правитель Гра, переставляя ноги со ступени на ступень в такт звучащей в голове музыке, шел без остановок, совсем забыв оглядываться на своих воинов. Вскоре он совершенно успокоился. В размеренном движении был покой. Музыка вела его за собой. Он не сомневался в том, что она звучит только для него, и никто другой не может ее слышать.

В этом Правитель Гра ошибался. Сотня ткхамаши, идущих следом, слышали музыку. Идти, идти, двигаться наверх, потому что больше ничего в этом мире не существует, кроме непрерывного движения – вот что говорила музыка ткхамаши. Слышали ее и те трое, что остались на нижних уступах. Бурая шерсть на их грудях потемнела и слиплась от крови, но они поднялись на ноги и один за другим побрели к лестнице.

Встал на ноги, шатнулся и пошел вверх по ступеням вонючий гхимеши с ожерельем из сизых кишок на шее.

Мимо нас, как тени теней, пролетали бесплотные лоскуты облаков. Над нами неслышно перекатывало тяжелые волны темно-медное небо. Странно было снова почувствовать под ногами надежную твердь. Странно было вновь ощутить свободу двигаться произвольно в любом направлении без опасности поскользнуться и свалиться в бездну.

Мы добрались до вершины. Здесь дышалось легко – и это тоже было странно.

– О Создатели… – прошептал Макс, расширенными глазами вперяясь в несоразмерную, под стать самой этой невероятной Скале, темно-красную громаду, высившуюся прямо перед нами.

Пылающие Башни походили на семейство чудовищных грибов, лепящихся друг к другу так плотно, что нигде не было видно ни малейшей щели. Никаких крепостных стен, никаких ворот, никаких иных сооружений, кроме остроконечных башен, вонзающихся, казалось, в самое медное небо, окруженных зыбким маслянистым маревом – будто раскаленных. Далеко наверху темнели узкие бойницы, скаты крыш кое-где образовывали неширокие площадки.

И все. Ни ворот, ни дверей, ни ступеней, ничего более или менее отдаленно похожего на вход. Пылающие Башни вовсе не выглядели чьим-то жилищем или убежищем. Скорее можно было подумать, что это – мираж. Наваждение. Шагнешь ближе, и этот каменный багровый фантом растает, а нам останется только бурлящее небесное море и мечущиеся вокруг, будто призраки чаек, лохмотья облаков.

– Здесь все такое… – начал Макс и не закончил. Покрутил пальцами, не в силах описать фантастическую панораму.

– Нереальное, – подсказал я и сам понял, что это слово – недостаточно точное.

Я огляделся. Очень трудно было определить расстояние до Пылающих Башен. То ли несколько шагов, то ли сотни километров. Наверное, это было свойство высокогорного воздуха, согретого обожженным небом, – будто сотни зеркал, отражающих пустоту, окружают нас. И от этого перспектива сходит с ума.

Макс сосредоточенно рассматривал свою ладонь, то приближая, то удаляя ее от лица. Должно быть, он чувствовал то же, что и я. Я толкнул его локтем, он вздрогнул и опустил руки. И сказал:

– Очень тихо, но тишина какая-то… не такая…

Я минуту помолчал, прислушиваясь, потом спросил:

– Ты тоже слышишь?

Макс кивнул.

Пухлая тишина наполняла все вокруг. Не нарушая ее, в ее течении текла неощутимая музыка. Абсолютно чуждая моему слуху, но в то же время неуловимо знакомая. Почему-то думалось, что, прислушавшись внимательнее, сможешь понять не только то, что происходит здесь, но и многое, многое другое: зачем ты? кто ты? куда течет твоя жизнь? И еще – я почувствовал, что звучит музыка уже давно, наверное, с той самой минуты, когда нам на лестницах перестали попадаться эти странные люди; давно звучит, просто я ее только что услышал.

– А где?.. – спросил вдруг оружейник.

Я оглянулся. Я не понял, о чем он спросил. Я ответил наугад:

– Наверное, где-нибудь с другой стороны есть вход… Надо пойти посмотреть… Надо идти!

Макс сказал что-то, чего я не расслышал. Я снова обернулся. Оружейник почему-то оказался на порядочном отдалении от меня – у самого края пропасти, хотя секунду назад стоял прямо за мной.

– Надо скорее идти! – помахав рукой, прокричал он. – А то очень жарко!

Он так и выглядел – будто ему невесть как жарко. Волосы слипшимися косицами свисали на плечи, лицо округлилось и замаслилось, свет от беззвучно клокотавшего неба окрасил щеки оружейника в желтый цвет. Макс смотрел наверх, щурился, чему-то улыбался – от этого становясь похожим на благостного китайца.

Но я жары не ощущал. Пылающие Башни прямо передо мной, окутанные раскаленным маревом, дрожали. То темнели, то светлели, то сливались с небесами. То тяжко грузнели, а то вытягивались кверху, заостряя крыши, принимая форму гигантской капли. А небеса, как распяленный жуткий рот, медленно втягивали и отпускали Башни, словно кровавую слюну, снова втягивали и снова отпускали.

– Нет! Я о тех людях, что поднимались сюда, – сказал Макс, тронув меня за плечо. – Где они?

Мне опять пришлось обернуться. Оружейник с края пропасти расслабленно помахал мне рукой. Сделал шаг ко мне, но не приблизился, а отдалился, нелепо завис над бездной, поджав ноги. Ветер, играющий клочьями облаков, донес до меня его слова:

– Наверное, где-нибудь с другой стороны есть вход… Надо пойти посмотреть… Надо идти!

Сначала я испугался за Макса, но потом понял, что бояться нечего. Сквозь порозовевшее небо показались идеально четкие грани. Вся эта Скала была заключена в хрустальной горошине. Оружейнику ничего не грозит – куда ему падать?

– Надо идти! – повторил он.

Опустив глаза, я вдруг заметил, что не стою на месте, а иду. Тело движется само по себе, вне зависимости от моего желания. Это меня восхитило. Было в этом произвольном движении вперед что-то умиротворяющее. Надо просто расслабиться, не сопротивляться этой музыке, этому покою в движении. И ни в коем случае не останавливаться.

Хрустальная горошина катилась передо мной. Наклонившись, я поднял горошину, положил ее на ладонь. Она оказалась прохладной и неожиданно тяжелой. Я сжал пальцы – вокруг потемнело; разжал – опять стало светло. Внутри горошины моргал едва видимый огонек. Я поднес ладонь к лицу, но ничего рассмотреть не успел – небеса раздвинулись, и на меня глянул громадный, оплетенный шевелящимися красными прожилками глаз.

Забавно!.. Я рассмеялся и уронил горошину, она сразу укатилась куда-то назад. Нет, это просто я намного обогнал ее. Надо идти, надо двигаться. Лишь так я останусь в гармонии с окружающим миром.

Бот только что-то больно жмет мне левое плечо, отвлекая от размеренного шага. Опять Макс? Нет, он, улыбаясь, идет следом за мной.

– Надо идти, – говорит он мне.

Как хорошо, что и он понял то, что понял я. В движении – покой. Покой – в движении. Яркое тепло здешнего доброго неба заливает меня. Заливает нас. Заливает все вокруг.

А плечу все больнее и больнее. Кожа натягивается, угрожая лопнуть. Какая боль? При чем здесь боль? В этом мире покоя нет места для боли! Больно… Это неправильно, черт возьми! Макс, светясь улыбкой, идет следом за мной… или впереди меня, не важно – ему-то ничего не мешает. Почему у меня не так? Я едва не заплакал от обиды. Новый приступ боли ожег плечо, спустился вниз, к локтю.

Не силах сдержать слез, морщась и кривясь не столько от этой боли, сколько от горькой досады на отвлекающее от гармонии ощущение, правой рукой я схватил себя за левое плечо, стараясь пережать очаг боли. Но ладонь легла не на гладкую плоть, а на какой-то отвратительный лохматый нарост, упруго шевельнувшийся под моими пальцами.

Хриплое протяжное карканье, нарастая, разорвало восхитительную музыку пухлой тишины. Резкий удар холодного ветра остановил меня. Мгновенно потемнело. Мир теплой гармонии взорвался, и трепещущие его куски унес ветер.

Реальный мир оказался проще и страшнее минуту назад окутывавшего меня наваждения. Музыка стихла, как ее и не было. Да ее и не было, этой музыки! Часть наваждения – вот что она такое.

Каменная площадка с краями, остро обрывающимися в многокилометровую бездну, багровые башни в центре площадки, такие высокие, что, стоя прямо под их стенами, я не мог видеть крыш. Пылающие Башни не изменились, правда, теперь не было ощущения, что они зыбко подрагивают. Исчезло раскаленное марево. Осталось неподвижное чудовищного размера каменное строение, подавляющее своим мрачным величием.

Но самое главное – оглянувшись, я понял, что мы здесь не одни.

Люди… Производимый ими шум от почти неслышного шороха быстро нарастал, словно кто-то медленно вытаскивал вату из моих ушей.

Красные сумерки под медным бурлящим небом кишели людьми, вооруженными и безоружными, голыми, полуголыми и одетыми в шкуряные лохмотья. Безумно орущими и спокойно о чем-то повествующими самим себе, безмолвными и бормочущими что-то неясное. Живыми и мертвыми. И все они двигались – ползком, мерным шагом, кругами, ломаными зигзагами или по прямой линии, – но в одном неизменно направлении.

На меня.

Я оглянулся. Я вскрикнул. За моей спиной чернел четырехугольный вход в одну из башен. Люди, те, что были еще живы – явное меньшинство, – приближаясь к Башням, падали и сразу вставали – уже мертвыми. И продолжали идти. Да, все верно: Пылающие Башни, сотворенные Создателями, не могли впустить в себя детей Поля. Живых.

Я еще стоял, окаменев, когда первые мертвецы вплотную приблизились ко мне. Я даже не готов был защищаться, но они и не думали нападать.

Мертвецы, толкая меня плечами и коленями, текли медленным, но мощным нескончаемым потоком в эту черную дыру. Энергия кафа, сконцентрированная в громаде Пылающих Башен, наполняла мертвых подобием жизни и стягивала армию зомби к себе.

Зачем?

Этот вопрос остался без ответа, и тут же появился следующий: почему я здесь? Если бы я знал, к чему иду, я бы никогда не пришел сюда. Что мне делать?

Мой крави, пробудивший меня от дурманного сна, оглушительно крича, сыпля перьями, метался над моей головой. Таким я его еще не видел.

Мертвый поток стал гуще, и я понял, что, если я не вольюсь в него, не войду вместе со всеми в Пылающие Башни, меня попросту затопчут. Я рванулся вправо, влево, но завяз, как в болотной топи, в плотной массе неживых тел.

Меня потащило в Башни.

И черная дыра за моей спиной пугала меня сильнее, чем перспектива быть смятым и затоптанным. В затылке плескался огонь, тело дергалось от частых ударов пульса. Мертвецы, глядящие мимо меня пустыми глазами, приближались уже сплошной стеной. Осознание того, что еще недавно я был частью этого жуткого шествия, оглушило меня.

Передернувшись от гадливости, я ударил ножом, который был все еще зажат в моей руке, в голову ближайшего мертвеца. Он качнулся назад, стало немного свободнее, я размахнулся сильнее и ударил еще и еще. Из разрубов на черепе полезла густая кровь и зеленовато-белая мозговая масса. Мертвец упал вбок. За ним встал другой. Я оттолкнул его, ударил, свободной рукой отпихнул еще одного – в разорванной на груди куртке, с каменным молотком в руках. Этот, с молотком, даже не отшатнулся, но повернул ко мне голову. Медленно поднял свое оружие. С размаху я воткнул нож ему в грудь. Он повалился назад так неожиданно, что нож я выдернуть не успел.

Те, кто был позади меня, вошли в Башни. Те, с кем я остался лицом к лицу, на мгновение остановились. Но, подталкиваемые задними, двинулись на меня. Они уже не были безучастными ко всему происходящему. Они поднимали оружие, чтобы сокрушить меня – преграду на пути к вожделенной Башне.

Минуту или больше я дрался голыми руками. Мертвецы, столпившиеся вокруг, тянулись ко мне мечами, копьями, камнями, палками, ножами – мешали друг другу, спотыкались и вязли друг в друге. Я не вспоминал об огне, рвущемся наружу из моего тела, как вооруженный человек, наступивший на змеиное гнездо, забыв о том, что он вооружен, осатанев от отвращения, страха и злобы, топчет змей ногами.

«Макс! Где-то здесь должен быть Макс!» – подумал я, и дротик, вылетевший откуда-то сбоку, ударив вскользь, разорвал мне одежду и кожу над ключицей.

Упругая струя освобожденной огненной крови взлетела высоко над головами мертвых.

Мой огонь вырвался наружу.

И тут же время остановилось. Звуки слились в единый низкий рев. Судорога вскинула мою голову, окаменевшие от страшного напряжения лицевые мышцы стянулись под кожей в твердые пучки; иное, глубинное зрение вошло в мои глаза. Тела врагов превратились в груду неясных темных силуэтов, лишь слабо подсвеченных сверху.

– Спасен! Спасен! – кажется, я прокричал это дважды.

Суть окружающих меня людей открылась мне. Они все обнажились передо мной. Я был волен поступать с этой сутью, как мне заблагорассудится. Я был господином этой толпы. Я знал, что делать дальше, я уже успел научиться этому.

В голове сражающегося против тебя врага есть страх и злоба – это основные его чувства, это – суть сражающегося врага. Чувство страха – бесформенная серая пелена, ненависть и злоба – ярко-багровый плотный комок. Чем больше врагов и чем яростнее они жаждут твоей гибели, тем сильнее становишься ты сам, вытягивая себе их злобную силу.

«И потому я непобедим!» – так подумал я и вдруг с ужасом увидел, что пространство сознания мертвецов заливает лишь бледное, почти совершенно бесцветное сияние. Я вытянул руки, напрягся изо всех сил, но никакого контакта не ощутил.

Неодушевленная темная лавина катилась на меня, и я ничего не мог с этим поделать.

Когда нормальное зрение вернулось ко мне и время снова набрало ход, я понял, что окружающий мир на этот раз нисколько не изменился.

Я шептал:

– Этого не может быть, не может быть… – но что толку было в моем шепоте?

Двое мертвецов, опередив своих собратьев, набросились на меня одновременно. Меч скользнул мне под ребро, невидимый огонь, окутывающий мое тело, опалил металл и согнул его. Топор ударил меня в плечо и, вспыхнув, с треском сломался. С трудом заставив себя двигаться, я взмахнул обеими руками. Волна нападавших откатилась.

Я еще могу сражаться. Я не могу ими управлять, но все равно сильнее их. Я могу…

Камень ударил мне в плечо и отскочил. Второй пролетел над головой. Третий – крупнее предыдущих – врезался в живот, согнув меня пополам.

Я упал и поднялся. Дротик, прилетев откуда-то из копошащейся толпы, взорвался о мой висок и заставил меня опуститься на колени.

Я снова встал, махнул обеими руками, сбивая с ног подобравшихся мертвецов – тех самых, с дырами в груди от моих кулаков, – и получил секунду передышки.

Огонь мой иссякает быстро, не подпитываемый извне силой врагов. Сколько я смогу продержаться?

Впрочем, не все ли равно? Поверженные противники снова встают. Не обращая внимания на страшные увечья, с тупым животным упрямством лезут вперед Кромсают своих, оказавшихся на пути, не делая никаких различий между ними и мной. Им все равно, кого убивать.

Мне должно хватить сил. Я должен выстоять. Иначе… Какая смерть может быть хуже той, когда тебя сомнут, сломают и затопчут мертвецы?

Я сражался, не останавливаясь ни на мгновение. Наверное, я бы все-таки справился со всеми, если бы в толпу нападавших не втекла новая волна мертвецов. Врагов сразу стало вдвое больше. А у меня не хватало дыхания даже на то, чтобы закричать от отчаяния. Как и другие, они подходили к Пылающим Башням, валились наземь десятками – и после вставали и шли дальше.

Их было много, этих новых, – не меньше сотни, и они не были похожи на тех, с кем я сражался раньше, мертвые воины, покрытые бурой шерстью, огромные, как медведи, вооруженные топорами, оттеснили меня назад на два шага. Из черной дыры за моей спиной явственно дохнуло жаром. Закричав, я ожесточенно замахал руками, не тратя времени и сил на точность ударов. Отбить обратно проигранные два шага мне удалось, но с большим трудом – теперь я шел по трупам; оторванные руки хватали меня за ноги, холодные и твердые, как железо, пальцы пробивались сквозь оболочку невидимого огня, рвали одежду. Под шипованными подошвами моих сапог хрустело и чавкало.

Я отбил удар секиры, но сильно ушиб руку.

Лезвие топора полоснуло по груди, оставив длинный порез, кровь из которого уже не выплеснула струей, а хлынула вниз по груди.

Где-то среди обезумевших мертвецов и мой Макс. Ему не грозит смерть при приближении к Пылающим Башням, он ведь человек из общего мира – но его разум до сих пор в плену кафа. Когда я наконец упаду, он будет вместе со всеми добивать меня своим ножом, или рвать тело зубами на куски, или просто топтать ногами. Или просто пройдет внутрь Башен, вколачивая шипованными подошвами ошметья моей плоти в камень, ничего не видя, ни о чем не думая.

Крави настойчиво орал откуда-то сбоку. Я не мог его видеть, но чувствовал, что он где-то недалеко. Чем он теперь мне может помочь?.. Я едва не пропустил топор, направленный мне в голову. Перехватил древко, дернул на себя – косматый мертвец только шатнулся, не выпустив топора из рук. Неужели я так скоро ослабел? Упершись ногой в широкую буро-курчавую шерстяную грудь, я толкнул его изо всех сил. Мертвый отвалился, массивным телом создав минутный затор.

Орет крави… Наверное, давно орет. Зовет меня куда-то… Куда?

Топор внезапно отяжелел в руках. Размозжив череп очередному зомби, я чуть не упал.

Куда, черт возьми, зовет меня отойти в сторону от этой проклятой разверстой дыры? Пропустить их, не заслонять им проход. Господи, как просто… Почему бы мне самому не сообразить это… немного раньше… Когда я еще…

Я обрубил копье у наконечника, рассек надвое сизую морду, появившуюся справа, ударил ногой надвигавшегося слева – и тогда действительно упал на колени.

…Когда я еще мог это сделать…

Топор вывалился из моих рук. Все, больше не могу… Поздно.

Толпа мертвецов всколыхнулась, выпустив мне навстречу мертвого исполина. Бурая шерсть, свалявшаяся клочьями, покрывала медвежье его тело. На груди белел подвешенный на шнурке округлый костяной обломок. Чудовище даже не взмахнуло топором, которое несло, прижимая к косматой груди, – видимо, как серьезного противника меня уже можно было не расценивать. Он сомнет меня, раздавит ножищами, не замедлив размеренного механического движения. Нет, он все же приостановился, поднял топор обеими руками над головой.

Не было времени, чтобы подниматься. Некуда было увильнуть. Я сделал единственное, что смог, – прыгнул на него прямо с колен. Я обхватил руками его шею, коленями стиснул бока. Зубами захватил и сжал клок жесткой шерсти с его горла. Топор свистнул вхолостую. Исполин потоптался на месте, словно удивляясь – куда девалась его жертва? Когда он шагнул в черную дыру входа, я зажмурился так крепко, что болью полоснуло глазные яблоки. По тому, как жар облепил мне спину, я понял – мы уже внутри Пылающих Башен.

Мне было страшно. Я вжимался в тело исполина, как испуганный ребенок прячется на груди у отца. Не знаю, сколько времени прошло до того, как я пересилил себя, расцепил окостеневшие руки, оттолкнулся ногами и, не открывая глаз, полетел в пустоту. Искать путь обратно не было сил. Собственно, сил не было даже для того, чтобы просто открыть глаза.

ГЛАВА 2

Простыни были гладкими и прохладными на ощупь. «Это наверняка шелк», – подумал я, стараясь не думать больше ни о чем. «Все будет хорошо, пока я не буду шевелиться, – сказал я себе, – не будет ни больно, ни страшно». Сейчас тело невесомо и нечувствительно, как дым; пусть так остается и дальше.

И тотчас щеки обожгло словно ударом плети. Я вскочил, тараща глаза в полутьму, – и тут же скорчился: тело болело, все, целиком, будто меня окатили кипятком. Силуэты, нависшие надо мной, придвинулись. Я подался назад и полз по шуршащей простыне на пятках и ладонях, как насекомое, – пока не ткнулся затылком в изголовье. Кровать дрогнула.

Наверное, я даже заорал, потому что одна из громоздких фигур проговорила:

– Тише, тише! Ты чего?!

Полутьма рассеивалась. Вернее, способность видеть возвращалась ко мне. В этой комнате было довольно светло, и Макс держал меня за плечи и почти кричал:

– Успокойся, успокойся! Все нормально! Все в порядке, я тебе говорю!

Позади него стояли еще двое. Но я не смотрел на них. Я смотрел на Макса. Волосы его были гладко причесаны, откинуты назад, но на бледном, слегка опухшем лице синели многочисленные кровоподтеки. Красная рубаха разорвана в нескольких местах, ворот оторван напрочь, на голой груди покачивается золотой знак Дракона.

– Я это, я! Узнал? Никита! Это – я!

– Отпусти…

Ого, оказывается, я еще и говорить связно могу…

– А? Что?

– Отпусти! Больно!

Макс отпрянул.

Я все еще не верил в то, что видел. Как это? Комья воспоминаний о перенесенной битве пухли в голове. И то, что я помнил, никак не вязалось с тем, что теперь окружало меня. Я лежу на настоящей кровати, в какой-то комнате с каменными, отполированными до красных отблесков стенами, в ногах у меня скомканная кучкой черная простыня, тело мое изломано и избито, но я жив! И Макс…

– Сейчас, сейчас… – Он протянул мне глиняную плошку с водой, я жадно выпил, стер капли с подбородка, посмотрел на свою руку. Сплошь подтеки грязи и крови. И какой-то бело-зеленой дряни. Дьявольщина… Я уронил руки на постель. От штанов остались одни лохмотья, ниже колен штанов попросту не было. Сапоги вот только почти не пострадали, но и они по самые голенища забрызганы кровью. Под горлом теплеет Золотой Дракон, торс обнажен и покрыт густым слоем грязи, в которой глубокими канавками краснеют воспаленные раны.

Было все это, было – восставшие мертвецы, смертельная битва, спасительное небытие… С усилием помотав головой, я вдруг заметил, что Макс давно о чем-то рассказывает:

– Понимаешь, это большая удача! Это, можно сказать, чудо! Встретить здесь, в этом кошмаре, такого… Никита, посмотри на меня, не отрубайся. Нам сейчас нужно идти… Нужно поспешить.

– Где мы? – прервал я его.

– В Пылающих Башнях, где же еще!

– А ты… – Почему-то мне вспомнилась та ночь, когда я узнал, что Макс отдал меня Мертвому Дому. Мне стоило большого труда отогнать от себя это воспоминание.

– А я и не помню, как здесь оказался, – бледно улыбаясь, говорил оружейник. – Последнее, что помню, так это как мы с тобой взобрались на вершину и увидели замок Создателей. И все, дальше словно провалился куда-то… А он мне говорит: я никак не ожидал, что на Скале будут люди из общего мира! Он мгновенно привел меня в чувство… я так обрадовался! – Речь Макса все ускорялась. Или это просто потрясенное мое сознание не могло угнаться за его словами? Так или иначе, я понимал из того, что говорил оружейник, едва ли половину.

– Погоди, погоди… Кто он? Что произошло?

– Нет, нет, годить не годится… То есть тьфу ты!.. Понимаешь, у него теперь очень мало времени. Так все закрутилось. Я знаю, что тебе досталось, но… Вставай! Ты идти можешь? Сейчас… Эй, помогите мне!

Двое за его спиной зашевелились. Когда я увидел их, я не смог даже закричать. Я вжался затылком в изголовье жалобно скрипнувшей кровати.

– Спокойно, спокойно! – всполошился Макс. – Не надо, мы сами! Идите отсюда к чертовой матери!

Один был из тех – обросших шерстью человекообразных существ. Поперек морды зияла черная извилистая трещина, на краях которой висели матовые розовые капельки. Второй был человеком, сутулым и почти голым – в драной набедренной повязке. Спутанные волосы серыми веревками свисали ему на иссиня-белое лицо. Повинуясь окрику оружейника, оба тотчас остановились и, не поворачиваясь, спиной попятились к приоткрытой двери. Массивной такой двери, должно быть, обитой кованым железом, а, может, и целиком железной.

Я все же постарался выговорить:

– Они же… они…

– Они мертвые, да, – как бы извиняясь, забормотал Макс. – Ну, не совсем, а можно сказать… Тут такое дело – если уж объяснять, то все сразу. Пойдем. Мы сейчас придем к нему, и все станет ясно.

Несуразные фигуры мертвецов громоздились у двери. Они слегка покачивались, вроде как балансировали; словно для того, чтобы прямо стоять, им требовались дополнительные усилия.

– Уйдите! – махнул на них рукой Макс. – Вообще уйдите – за дверь! – и сразу обернулся ко мне: – Нам повезло, Никита. Очень повезло. Понимаешь, он здесь уже давно и занимается как раз изучением проблемы нематериальной энергии. Он мне так сказал. Ты как несомненный феномен его очень заинтересовал. И самое главное – он нам поможет!

– Нам?

– Всем нам! Людям из общего мира! Теперь все изменится, Никита!

А я уже спустил ноги с кровати. Встал, поддерживаемый Максом. Черт возьми, как гудит и ноет все тело. И слабость во мне такая, будто я набит мокрой ватой вместо мускулов. И в голове совсем пусто. Наверное, из-за этого я никак не могу понять, что же такое мне все пытается втолковать оружейник.

И то, как шли мы, ведомые ковыляющими впереди мертвецами, почти не запомнил. Какие-то темные коридоры, неожиданно обрывающиеся площадками, где черная пустота давила сверху и снизу, со всех сторон… Должно быть, внутри Пылающие Башни были по большей части полыми. С площадки на площадку вели узкие, раскачивающиеся на цепях деревянные мостики. Снизу дышало жаром, оттуда слышались неясное бормотание и возня, а сверху свистел ледяной сквозняк. Мостики вели к коридорам, коридоры – к мостикам. Изредка мы спускались или поднимали по каменным лестницам, освещенным металлическими факелами. В широких факельных горлах бездымно и ярко горело что-то вроде газа или горючей смеси.

Что это все значит? Как это так получилось: я шел за кафом, готовился к битве с итху, с враждебными мне детьми Полей, а получил лишь жуткий неравный поединок с ордой восставших мертвецов, закончившийся полным моим поражением. Да и не мог я в нем победить, как я сейчас понимаю.

Я в плену? Я проиграл?

Но Макс вроде выглядит уверенно. Он деятелен и оживлен – поддерживает меня за руку, что-то говорит подбадривающее, – никак по нему не похоже, что мы в плену.

В гостях? У кого?

Что за бред – «в гостях»!..

И крави нигде не было видно. Я совсем не ощущал его присутствия. Нуда правильно – он же создание Полей, ему нет хода в Пылающие Башни.

Коридор уперся в дверь. Мертвецы встали по обе стороны двери, прислонившись спинами к стене, опустив головы. Руки их обвисли, ноги подогнулись. Не без трепета прошел я мимо них, но прежде чем Макс открыл дверь, я схватил его за плечо.

– Что?

– Подожди… Ты помнишь, зачем мы здесь?

– Помню, помню, конечно, помню, – зашептал он. – Пусти меня, мы уже пришли.

– Ты хотя бы представляешь, как я здесь оказался?

Он захихикал:

– Представь себе – представляю. Здорово ты их отделал!

– А ты? Тебя притащили сюда так же, как и прочих. Бессловесной скотиной на веревочке. И я… Если бы я вовремя не очнулся…

– То все было бы намного проще, – закончил за меня Макс.

Я уставился на него. Мертвецы, недвижные, как изваяния, торчали у двери.

– С ума сошел, – оглядываясь на них, прошептал я. – Неужели не понятно: все, что происходит на Скале, – действие концентрирующейся энергии кафа! Я и не представлял себе, какая это жуткая сила. Посмотри… – Я с трудом собирал мысли в голове. Да что там мысли – я с трудом стоял на ногах! – Как и всякий источник мощной энергии, каф преобразует окружающую среду. Пока концентрация энергии невелика – среда способна сопротивляться. Все, что может двигаться, покидает зону воздействия. Когда концентрация возрастает, начинаются изменения. И измененные элементы среды притягиваются к источнику. Физика! Не ты ли сам мне все это объяснял тысячу раз, не ты ли говорил мне об этом на верхних уступах? Даже мы – люди из общего мира – не смогли противостоять воздействию, когда подошли слишком близко…

Макс некоторое время хлопал глазами, потом вдруг расхохотался. Спохватился и зажал обеими руками рот.

– Ну ты даешь! – сквозь пальцы промямлил он. – Теоретик, блин! При чем здесь каф?

Пришло мое время изумленно хлопать ресницами.

– Дело тут вовсе не в кафе! – сообщил он. И потащил меня к двери. – Пойдем, говорю, сейчас я тебя кое с кем познакомлю. Мировой чувак! Мой друг старинный, я тебе про него рассказывал! Он нам поможет! Тебе нужен каф? Будет тебе каф. Мы теперь вместе такое сможем… Я тебе говорю – все изменится!

Макс распахнул дверь и втолкнул меня в освещенную факельным светом комнату. И вошел следом.

Я увидел большую округлую комнату без окон. По стенам вкруговую пылали укрепленные на железных лапах факелы. Чуть ниже сверкали гладкие поверхности зеркал, заключенные в темные рамы из металла и старинного дерева, а какие и вовсе без рам. Очень много зеркал разных размеров и форм – большие четырехугольные, как башенные щиты, поменьше, совсем маленькие, овальные, словно блюда, круглые, как блюдца… Повешенные на стены или стоящие вприслонь. Посреди комнаты стоял тяжелый, похожий на гробницу стол. Бумаги громоздились на нем – целая осыпающаяся гора. В отдалении уродливо раскорячился широкоплечий низкий шкаф без створок. Полки его были забиты сложенными стопками бумажными листами. У стола стоял стул с высокой гнутой спинкой. А с потолка…

Сначала я не понял, что это такое. С потолка свисал какой-то продолговатый мешок, облепленный лохмотьями. Только когда глаза мои попривыкли к яркому свету, я разглядел человека, подвешенного за ноги к потолку. Длинные серо-седые волосы опускались почти до самого пола, выложенного плитами красного мрамора, бороду, упавшую на лицо, этот человек как бы в задумчивости закусил и медленно пожевывал кончик. Седые брови были нахмурены.

Я остановился, не пройдя и двух шагов от порога. Макс подтолкнул меня в спину, громко прокашлялся и возгласил:

– А вот и мы!

Подвешенный встрепенулся. Мутные глаза его, встретившись с моими, прояснились. Он что-то промычал, с трудом выходя из напряженной задумчивости, – и вдруг свободно побежал по потолку, мелко перебирая ногами. Ступил на стену, молниеносным и наверняка давно привычным движением перенес собственное тело в положение, параллельное полу, проделал несколько быстрых шагов, обогнул горящий факел, перепрыгнул через зеркало и оказался на полу. Откинул волосы назад, провел ладонью по бороде, разглаживая, и – улыбнулся.

Я поймал себя на том, что пытаюсь углядеть – изменился ли цвет лица у этого человека после того, как перевернулся с головы на ноги, или нет. Вроде бы не было оно красным от прилива крови, когда он стоял на потолке, и сейчас не побледнело… Впрочем, трудно было это определить – лицо его от самых глаз покрывала густая серая всклокоченная борода.

– Это он и есть, Никита-то твой? – продолжая улыбаться, спросил человек.

– Ага…

Он шагнул ко мне, протягивая правую руку. Я отшатнулся – Макс весело хохотнул, – и человек сам поймал мою руку своей и крепко пожал.

– Ну, привет, привет…

– Здравствуй… те… – выговорил я.

Человек метнулся к столу. Хоть и одет он был в какую-то бесформенную хламиду, полностью скрывающую тело, мне он показался худощавым и жилистым. Наверное, из-за порывистости и резкости движений… Глаза черные… Больше ничего сказать о нем и нельзя – бородища и волосы, длинные, почти до поясницы. Очень похож на монаха, но где вы видели монаха, резво бегающего по потолку и стенам?

И Макс его знает?

– Вы уж извините, ребята! – прокричал он от стола. – Подверг вас опасности, но – по правде сказать – совсем не умышленно. Я и подумать не мог, что на Горячих Камнях окажется кто-то, кроме детей Поля. Надеюсь, вы не серьезно пострадали? – и зачем-то оглянулся на зеркало.

Это он ко мне обращался. Господи, почему я стою как дурак, столбом, не в силах вымолвить ни слова?! Ни черта лысого не понимаю!

Макс, все недоуменно на меня поглядывавший, вдруг хлопнул себя кулаком по макушке.

– Я ж вас не познакомил! – рассмеялся он. – Никита стоит, ушами шевелит, а мне и невдомек…

Человек в хламиде отвернулся от зеркала, куда зачем-то посмотрел, глянул на меня и поднял густые брови. Теперь я понял, почему мне трудно было определить цвет его лица – серолиц он был, точнее, весь серый, как пепел: серое лицо, серые волосы, серая борода, даже одежда серая. Только глаза – ярко-черные. Макс подошел к нему, приобнял за плечи. Круглое лицо его – хоть и бледное, хоть и покрытое синяками – сияло, как блин.

– Серега! – представил он. – Серега Коростелев. Помнишь, я про него рассказывал? Ученый! Парапсихолог! Кандидат медицинских наук. Кажется… доцент… Да, Серега?

– Не успел, – усмехнулся «монах». – Да что об этом говорить? Прошлое. И – лишнее.

– Я думал, – продолжал Макс, – он давно в Европе или в Штатах – карьеру делает, а он… Вот оно как!

Коростелев уже ускользнул из-под руки оружейника – он уже склонился на другом конце стола и постукивал пальцами по стопке бумаг. Прямо в глазах рябило – уж так быстро он двигался. И головой своей заросшей вертел по сторонам. Я не сразу догадался – зачем. Не сразу понял, что это он все в зеркала, расставленные по стенам, смотрится. Глянет мельком и отвернется. И через минуту снова глянет.

– А чего там делать – в Штатах? – отозвался он. – По части паранормальных явлений там ничего интересного нет. Нищая страна. Долина Дьявола туристами оккупирована, все зеленые человечки в секретных лабораториях препарированы, а бигфуты на банджо в провинциальных барах лабают на потребу публике.

Макс заржал. Посмеялся и Коростелев. Посмеялся и скосил глаза на собственное отражение в ближайшем зеркале.

– Э! Э! – вдруг воскликнул оружейник и поспешно двинул ко мне. – Никита, ты не заваливайся!

Он успел подхватить меня под руки, прежде чем дрожащие от слабости мои ноги окончательно разъехались. Коростелев, молниеносно обогнув стол, оказался позади меня – подставлял мне стул. Я брякнулся на скрипнувшее толстое сиденье и тут же закрыл глаза. Меня трясло. Разговоры над моей головой уплыли куда-то под потолок. Я до боли закусил губу и только благодаря сверкнувшему лучику боли не потерял сознание.

Слишком много всего навалилось.

Ничего странного не было в том, что замок Создателей, пустовавший со времен Битвы Десяти Полей, теперь обитаем. Я бы не очень удивился, узнав, что нынешний хозяин Пылающих Башен, повелитель мертвецов, – уродливый монстр, одно из жутких порождений Игры. Но спокойно воспринять кандидата медицинских наук Серегу Коростелева, исчезнувшего из Приволжска два или три года назад и теперь гуляющего по потолкам диковинного багрового замка и балагурящего об американских бигфутах, лабающих на банджо, – это уж увольте.

Осознавать себя в одной реальности, пусть даже самой кошмарной, – это нормально. Но когда реальности, совмещаясь, переплетаются между собой, как две капли краски в стакане воды, – это совершенно непереносимо. Это уже психушкой пахнет. Подумаешь – обморок. Удивительно, что не взорвалась, как перекипевший котел, моя бедная голова.

А Макс… Он ведь не помнит, как попал сюда. Он ведь не тонул, задыхаясь, в бурлящей каше из холодных мертвых тел. Он ведь нырнул в радужное забытье на вершине Скалы и вынырнул уже под ясные очи своего доброго приятеля, которому жуть как обрадовался, рядом с которым чувствует себя спасенным, защищенным от ужаса, осевшего на нижних этажах Башни. И восставшие мертвецы представляются ему всего лишь неуклюжими, но послушными болванами.

– Максим, крикни этим олухам – пусть стульев еще притащат. – Это было первое, что я услышал, когда звон в ушах утих.

– Так, значит, таких, как я, называют путаники? – усмехнулся Коростелев.

Глиняная плошка с водой, которую он держал на ладони, словно чашу драгоценного вина, плавно – без усилий со стороны «монаха» – поднялась к потолку. Медленно спустилась вниз – опять в ладонь. Ни капли не расплескалось. Коростелев рассеянно глянул на плошку, стрельнул глазами в зеркало и снова усмехнулся.

Мы сидели втроем за тяжелым столом. Вернее, сидели только мы с Максом. Коростелев то и дело подскакивал, бегал к шкафу, ворошил там какие-то бумаги, которые и ворошить-то было, наверное, совсем не нужно; серой тенью летел обратно к столу, трогал и переставлял расставленные на расчищенной от бумаг деревянной плоскости кувшины, горшки и тарелки, скользил вдоль стен – поминутно оглядываясь на зеркала, – поправлял что-то в факелах, смахивал широким рукавом хламиды какие-то видимые лишь ему одному пылинки с зеркальных рам. Мне все время казалось, что он вот-вот вскочит опять к потолку. Он не суетился. По всему было видно, что ему действительно трудно усидеть на месте.

– Да, – подтвердил оружейник, – путаники. Только путаники обычно не выживают и дня в Полях. А ты вот… – Он всплеснул руками вверх – выказывая дурашливый восторг.

– Я же знал, на что шел. – Коростелев крутнулся на стуле и посерьезнел настолько, что даже ненадолго замер. – Я – именно хотел попасть в Поле, но не знал, как это сделать, и более того – не мог представить, что меня там ждет.

– Ну, объяснил бы мне про свой исследовательский зуд, я бы тебя все-таки взял с собой как-нибудь, – сказал Макс, улыбаясь доброжелательно.

– Не, не взял бы, – просто ответил Коростелев. – Я ж тебя не один раз просил, умолял даже.

Оружейник кашлянул в кулак. Потом – когда в наступившем молчании снова вскочивший со стула «монах» скоро перебирал ногами взад-вперед по круглой комнате у зеркал – принялся загибать пальцы, шевеля пухлыми губами.

– Два… три… – подал Макс голос, – это получается, ты оказался в Поле Руин как раз во время Битвы Десяти Полей?

Коростелев упал на стул, подхватил со стола свою чашку.

– Нет, – сказал он. – Нет, Битва уже была окончена. Представляешь мое состояние? Только что я был почти в центре города, ноги сбивал по битому кирпичу, пару раз чуть живот себе не пропорол арматуриной, падая, – искал, как и где вы проходите в пространство вашей Игры, рубашка на мне от пота взмокла – хоть выжимай. С самого утра же по солнцепеку валандаюсь. И вдруг… Пролезаю под какой-то плитой, выбираюсь на поверхность, отряхиваю колени и соображаю, что солнца нет на небе. Ночь. Луна на черном небе – огромная, какая-то опасная… Светит красным светом и еще будто пульсирует. Ужас. И пустыня вокруг. И какие-то везде валуны бесформенные. Присмотрелся – это трупы. Человеческие, не вполне человеческие, и вовсе… нечеловеческие. И свистит что-то вокруг так тоненько…

– Сшиас! – вылез с подсказкой Макс.

– Черные твари, на пауков похожие, с такими… жуткими детскими мордашками… Зубы у них как иглы…

– Сшиас – точно!

– Ну, я же не знал! Да хотя бы и знал! Я побежал. Уже, конечно, и сам не рад был, что вляпался во все это. Проклинал себя. Они… эти твари… за мной, а я все бегу, ору во всю глотку, о трупы спотыкаюсь и бегу. Добежал до каких-то развалин, влез на стену и сидел там до рассвета. Чуть умом не тронулся, так страшно было. Они ведь… твари… собрались под стеной и коготками скребли. Лезли ко мне и срывались… Утром исчезли. Я пошел искать то место, откуда вышел, но не нашел. Побрел по пустыне… Ориентир тут один – Горячие Камни. Я это место по твоим рассказам запомнил. Думал там найти людей из общего мира, но никого не нашел. Взбирался все выше и выше – старался повыше влезть, покуда не стемнело снова, все еще помнил паукообразных этих гадов. Ну… Что долго рассказывать? Первое время я никого не встречал. Только трупы везде, обломки оружия – и никого. Даже животных нет. Потом набрел на этот замок. Пылающие Башни…

Коростелев вдруг замолчал, наклонив голову. Плошка скользила по спирали вверх и вниз. Меня дрожь пробирала на эту плошку смотреть. Он спохватился, замысловато щелкнул пальцами, и плошка спустилась на стол. Успокоилась. Только изредка начинала вибрировать с противным дребезжанием. Впрочем, время от времени почти все предметы в этой комнате точно просыпались и снова погружались в дрему. Подрагивали зеркала. Шевелились факелы, разбрызгивая по стенам черную паутину теней. Подскакивала посуда на столе. Даже стул подо мной пару раз начинал ерзать.

– Они меня все-таки настигли, – негромко проговорил Коростелев. – У самых верхних уступов. Это уже была вторая моя ночь здесь. Впрочем, я и не знал, что ночь. На Горячих Камнях ведь и непонятно…

– Сшиас? – шепотом спросил Макс.

– Нет, другие. Большие пуховые комья, почти неразличимые в темноте. Они летали бесшумно и нападали неожиданно. А когда бросались, у них вдруг оказывались такие длинные острые когти… – Коростелев странно передернул плечами.

– Пустынные совы, – кивнул Макс. – А я думал, что их всех истребили гхимеши. Они охотились на сов по ночам, на своих ушшуа. Совы и ушшуа – давние смертельные враги. В воздухе только совы составляли конкуренцию гигантским птицам. И их было больше. Диких ушшуа они почти всех перебили, но вот когда за дело взялись воины народа гхимеши…

– Значит, те, что на меня нападали, – последние из выживших, – отрезал Коростелев. Он нахмурил брови. – Они едва не располосовали меня в клочья. Помню, я полз к воротам Башен, а камни подо мной скользили от моей же крови. А сверху раз за разом беззвучно слетали эти чудовища и… Вновь взвивались на небо, унося с собой куски моего мяса.

Что-то новое, какая-то совсем неожиданная мысль появилась в моем мозгу.

– Как же ты… вы выжили? – спросил я.

– Выжил? – переспросил Коростелев медленно и тут же вскинулся: – Выжил! – Он вскочил: – Вот так вот выжил!

Плошка, треснув, распалась надвое. Вода плеснула по столу, тонкими струйками ударила вниз по каменным плитам. Струйки скоро иссякли, но капли падали и разбивались еще долго.

– Выжил, – продолжал он, отвернувшись, глядя в зеркало и обеими ладонями поглаживая себя по серому лицу. – Сколько я лежал здесь, нарезанный ломтями, как колбаса? Не знаю. Очень долго. Помню, что ужасно хотелось пить. Никого не было вокруг. Я кричал, пока мог кричать, а крики разлетались по коридорам башен, вверх, в темноту, откуда отсвечивали факелы. После того, как сил на крик не осталось, я еще долго слушал эхо собственного голоса.

– А кто же факелы зажег?

Макс толкнул меня под столом ногой.

– Они всегда горят, – сказал он мне, но громко, так, чтобы и «монах» услышал. И спросил участливо: – А потом?

– А потом я как бы уснул. Надолго. А когда проснулся, понял вдруг, что могу встать и ходить. Я поднялся на верхние этажи Башен, искал воду. Искал… – тут он сбился, оглянувшись опять на свое отражение, – искал пищу. И в одном из залов нашел и то, и другое. А после этого… В общем, здесь для меня нашлось много дел. – Он выдержал паузу и уточнил: – Материалов для исследования.

Я обернулся к Максу. И меня порадовало то, что теперь он смотрел на своего обретенного приятеля не со слепым умилением, как раньше, а… довольно странно смотрел. Если не сказать – подозрительно. А мне словно давешний загг пробрался в башку – все копошилась и копошилась неясная пока, но вполне уже ощутимая мысль; как слово, которое никак не можешь вспомнить, но которое тем не менее «вертится на языке»…

– Я что-то не пойму… – начал Макс вопрос – тот, что я и хотел задать «монаху», – как ты все-таки выжил? Получается, без всякого лечения раны твои затянулись, тело выдержало без воды и еды черт знает сколько времени, да еще и полностью восстановилось… Может быть… – эту фразу он уже договаривал для себя самого, – может быть, Пылающие Башни обладают способностью лечить раненых воинов? Все-таки вечное пламя, хоть уже и погасло, до сих пор горит негасимыми язычками в факелах…

Коростелев поднялся.

– И да, и нет, – сказал он.

– Что это значит?

– Что это значит? Горячие Камни содержат в себе определенный запас энергии, а Пылающие Башни неотделимы от Камней. Можно сказать, они – сердце Камней. Особая атмосфера в замке Создателей помогла мне восстановиться. Помогла – но не более того. Хотите узнать, каким образом я выжил и стал тем, кого вы видите перед собой?

Мы с Максом переглянулись. Глупый вопрос. Но странно как-то сформулирован.

– Глядите!

Коростелев, держась прямо, с руками, заложенными за спину, легко, без помощи ног, взлетел и завис в воздухе примерно в метре от пола. Впрочем, «завис» – это не совсем точно. Он не висел, а именно стоял, не имея под собой никакой опоры, точно твердь каким-то образом стала невидимой и передвинулась на метр выше.

– И так…

Он перевернулся вверх ногами, поднялся еще выше, ступил на потолок и шагнул раз вперед, шагнул назад. Поправил свисавшие волосы, чтобы не мешали, прижал бороду подбородком и проговорил:

– Это не фокус, не результат тренировки мышц, как у индийских йогов, утверждающих, что им известно искусство левитации…

Мы следили за ним, задрав головы. А он говорил с потолка, и лицо его вопреки моим ожиданиям не краснело от прилива крови, как покраснело бы у каждого, кто сколько-нибудь долгое время находится в подобном противоестественном положении.

– Я захотел выжить – и я выжил. Единственным, горячим и яростным моим желанием было – исцелиться. Я исцелил сам себя. Немного позже, прислушавшись к собственному сознанию, я понял, что способен и не на такое. Но это было позже. Сначала, плутая по коридорам и мостам замка, я не мог поверить в то, что жив! Я смотрелся в зеркала часами, я истязал себя огнем и сталью, чтобы каждую минуту убеждаться – я чувствую боль, я вижу и осязаю себя. Я живой, черт возьми. Я был почти мертвым – понимаете? Почти мертвым – и вот я снова жив.

«Монах» махнул рукой. Пламя зажженных вкруговую факелов плеснуло огненными плетьми, сплелось над нашими головами в диковинный узел и погасло. Миг – и факелы снова горят ровно.

– Моя сила возрастает со временем. Возрастает по мере того, как я утверждаюсь в мысли, что в этих землях все подвластно мне. Понимаете? Я хочу – и я делаю. Без всякого усилия.

Оружейник с усилием сглотнул. Потер шею ладонью.

– Серега, – позвал он, – не мог бы ты…

– Конечно…

Коростелев мягко опустился на стул. Взял новую плошку и налил себе воды. Сделал два медленных глотка. Он нисколько не запыхался.

– Наверное, года полтора у меня ушло на то, чтобы разложить все случившееся по полочкам. Поставить задачи, провести необходимые эксперименты, прописать и продумать промежуточные итоги. Так много и плодотворно я никогда еще не работал. – Внезапно он усмехнулся. – Прошло два года, и я поймал себя на мысли, что абсолютно забыл о своем желании вернуться домой, в свой мир, из этого кошмарного измерения. К тому же Поля перестали казаться мне кошмаром. Я полностью подчинил себе это пространство.

Я почувствовал, что мой огонь возвращается ко мне. Голова работала ясно, мышцам вернулись упругость и сила. А оружейник все растирал себе шею, моргал, стучал пальцами по столу, щурился.

– Слушай, я не понимаю… – заговорил он. – Ты каким-то образом обрел могущество, и… Нет, то есть… Слушай, как это все получилось?

– Пожалуйста, – улыбнулся «монах». – Могу пояснить. Вы, ребята, никогда не задумывались о том, что в Полях совершенно отсутствует магия? Казалось бы, общий антураж сотворенного Создателями мира предполагает существ, наделенных магическими способностями. Так ведь ничего подобного. Есть твари сверхъестественного вида, необычного поведения и вовсе невероятной кровожадности, но и их жизнь подчинена вполне реальным законам местной природы. Местной природы, прошу заметить. Никто из детей Поля не имеет ни малейшего понятия о магии и колдовстве.

– А Старейшие и Всевидящие? – встрял я. – А листвяные призраки? Да мало ли еще кто… А дети Поля Кладбища?

– Листвяные призраки? Приходилось о них слышать. Призраки – всего лишь предмет флоры. Они функционируют в соответствии с заложенной в них Создателями программой. По сути, поведенческая модель этих призраков ничем не отличается от модели так называемых хищных растений из общего мира. Подманивая, пожирают – только и всего. Старейшие и Всевидящие? Они способны лишь собирать информацию, то есть на ту функцию, на которую запрограммировали их Создатели. Не более того, понимаете? И дети Поля Кладбища – тоже…

Макс широко раскрыл глаза и с полуоткрытым ртом покачивал головой – будто уже понял, к чему клонил его приятель. И не было теперь подозрения в его взгляде. Скорее боязнь поверить. И еще было предвкушение чего-то грандиозного.

– Итак, тот факт, что в Игре совершенно нет магии, установлен.

Коростелев вскочил со стула и расхаживал перед нами, расслабленно помахивая кистями, совсем как лектор перед аудиторией. С той только разницей, что лекторы, как бы ни увлекались рассказом, никогда не взлетают на потолок и не вышагивают по стенам…

– Идем дальше, – продолжал Коростелев, медленно прогуливаясь по стене, как гигантская муха. – Как были созданы Поля? Посредством преломления векторов биоизлучения на заданном отрезке пространства. Характер источника? Психоэнергетика критичной мощности. Результат? Полная материализация психообразов. А что это значит?

Коростелев выждал паузу, как бы предполагая, что на этот вопрос ответим мы сами. Я, конечно, ничего не сказал, а Макс лишь неопределенно промычал, показывая, что понимает, о чем идет речь, только сформулировать не может.

– А это значит, что природа феномена Полей полностью совпадает с природой того комплекса психофизической энергетики, который принято называть магией. Понимаете, ребята? – сбился «монах» с лекторского тона и слетел на пол. – Поля и есть магия. Потому-то здесь никому магия недоступна. Герань в горшочке не может быть сама себе садовником. Магия доступна лишь тем, кто создал Поля. Людям из общего мира. Людям расы Создателей. Мне. Вам, Никита. Тебе, Максим.

– Погоди, погоди… – наморщился Макс. – Ты хочешь сказать, что способности, которыми обладаешь ты, могут получить и другие люди?

Коростелев кивнул.

– Никита – тому пример, – сказал он. – Насколько я понял из твоего рассказа, его способности открылись ему вследствие сильнейшего эмоционального потрясения. Как и мне мои, впрочем. Дети Полей называют его Разрушителем? Зря. Не обижайтесь, Никита, но вы – слабейший из всей расы Создателей. – Он обернулся к Максу. – Воспринимая способности не как данность, а как дар, Никита с самого начала сам для себя выработал механизм… э-э… включения способностей. Что в него входит? Непременное кровопускание? Несколько примитивно, надо сказать. Но психика – штука тонкая, и от подобных привычек избавиться практически невозможно. Блокировка мозга. Без привычного ритуала Никита не сможет воспользоваться своей силой. Да и сила в нем развита лишь в одном направлении. Если упростить – Никита похож на атлета, развившего единственный мускул, скажем, отвечающий за движение указательного пальца. А остальные мускулы – плечевые, грудные, бедренные… бицепсы, трицепсы и тому подобное – безнадежно ослабли. Усохли. Что он может? Становиться на короткое время неуязвимым? Различать эмоции окружающих и управлять этими эмоциями? Обретать нечеловеческую силу? И только? По сравнению со мной он не может ничего.

«Монах» неожиданно резко развернулся и ткнул пальцем между зеркал. Камень стены, заискрив, треснул.

– А я могу все, – проговорил Коростелев, выдернув из стены палец. – Правда, мои исследования еще не закончены. Основной вопрос остается открытым – почему моя сила возрастает со временем? Что будет, когда она достигнет своего максимума? Каков будет этот максимум? Не произойдет ли какое-нибудь качественное изменение? Но это – лишь вопрос нескольких экспериментов и… И с вами, Никита, я желал бы поработать. Хотелось бы понаблюдать за вашими способностями со стороны. Кто знает – глядишь, я и найду способ развить в вас нечто более мощное, чем та сила, которую вы сейчас имеете. Согласны?

Я промолчал.

– Главное, – проговорил «монах», – уже известно. Каждый из расы Создателей способен стать таким, как я. Способен стать новым Создателем в полном смысле этого слова. И это неоспоримо! Вот в чем дело!

Оружейник, казалось, долго не слушал его. Он вскинулся на последнюю фразу.

– Это же еще лучше, чем я ожидал! – прокричал Макс. – Это же… Это в корне меняет… Все меняет!..

Он трепанул меня за плечо – так, что я едва не слетел со стула.

– Помнишь, Никита, я говорил тебе – теперь все изменится! Изменится! Мы – Золотые Драконы – обретем могущество, равное могуществу Сереги, – и вместе с этим восстановим былую власть над Полями! Нет, наша власть будет много сильнее прежней! Поля полностью подчинятся нам, расе Создателей! Конец всем страхам! Игра никогда не вторгнется в общий мир! Создания Полей ничего не смогут противопоставить нашему могуществу! Конец! Финита! Победа! Никита, ты чего молчишь? Обиделся? Плюнь, черт возьми! Мы победили Поля! Мы уже победили Поля!

Я заставил себя улыбнуться. Только чтобы он отстал от меня, прекратил трясти за плечо и орать в лицо, брызгаясь слюной. Ничего я не обиделся. Честно, я совсем не ощущал обиды. Пока Макс, торжествуя, скакал по комнате – то ли дурачась, то ли всерьез слегка помешавшись от радости, – пока Коростелев серой тенью скользил за ним, я изо всех сил старался ухватить за хвост неуловимую мысль.

Что-то здесь действительно не так. Макс этого не ощущает, а я – ощущаю. Что-то не так, что-то неправильно. Где-то в словах серого «монаха» укрыта червоточина. Где? В чем?

Коростелев поймал наконец обезумевшего оружейника и силой усадил его на стул. Макс тяжело запыхался, а «монах» дышал так ровно и тихо, что этого совсем не было заметно.

– Порушишь мне все здесь, – улыбался Коростелев. – Успокойся.

– Ага, ага… – отфыркивался Макс. – Черт, даже не верится… Столько тревог, столько опасений – одним махом все решено. И как просто! К чему теперь каф?.. Нам нет нужды искать Тринадцатое Поле! Мы и сами в силах управлять Полями! Или уничтожить их.

– Кстати, я поразмыслил насчет этого вашего кафа, – проговорил «монах», стремительно взлетая и медленно опадая, словно лист, прямо на стол в полулежачее положение. – Если он точно находится на Горячих Камнях, в окрестностях Пылающих Башен, то вы его не найдете. Не стоит даже и искать.

– Почему? – спросил Макс без всякого, впрочем, интереса.

– Потому что его давно нет. Должно быть, я просто-напросто впитал его энергию на ранней стадии концентрации. Поглотил источник. Что лишний раз доказывает мой тезис – биоизлучение мозга человека из общего мира намного сильнее любого энергетического образования Полей.

Что-то не так. Что-то не так. Что?

Есть такое правило. Когда какая-нибудь мысль не дает тебе покоя своей неразгаданностью, прекрати напрягаться, отвлекись, отключи сознание; пусть неконтролируемая область подсознательного попытается решить проблему. Чтобы отвлечься, я поднялся со стула, прошел до шкафа, взял первый попавшийся густо исписанный лист.

– Это мои выкладки, – раздался сзади голос Коростелева. – Полюбопытствуйте, если есть желание, Никита. Там, правда, сложновато для непрофессионала. Я ведь для себя записывал, не упрощал…

Он неожиданно расхохотался:

– На десяток докторских диссертаций хватит! Или на пару Нобелевок!

Я внимательно рассмотрел один лист, взял другой. Потом третий. Переворошил одну из стопок, протянул руку к следующий и… опустил руку.

Верно! Вот где червоточина.

Я обернулся к Коростелеву. Макс в это время, вытирая пот со лба, что-то шептал ему на ухо. На лице «монаха» явственно проступала растерянность.

– Мне по-маленькому только… – чуть громче проговорил оружейник.

Коростелев нешироко развел руками, оглянулся… Потом, встрепенувшись, взял со стола первую попавшуюся посудину и неловко сунул ее в руки Максу. Тот обрадовался, закивал и вышел за дверь.

Пламя в металлических факелах посинело, зафырчало, выбрасывая клубы вонючего дыма – прямо как выхлопные газы из-под автомобиля, – с тихим шипением взметнулось под потолок и снова опало, приняв постепенно свой естественный цвет.

– А как же итху? Как же измененное сознание живущих на Скале? – обернулся я к Коростелеву. – Как же другие признаки процесса концентрации кафа?

– Какие еще итху? – удивился Коростелев.

– А вы не знаете?

Я кратко, но как мог внятно объяснил ему, что знал о нерожденных демонах. «Монах» надолго задумался, и – что странно – пока он размышлял, он оставался совсем неподвижным. Зато комната будто наполнилась призраками. Позвякивали зеркала, отражая не то, что должны, а какую-то страшноватую чушь: хвостатые серые облака, крохотных полупрозрачных драконов – без крыльев и похожих на диковинных мышей; пламя факелов зачадило, потолок окутался черным дымом, плотным и слышно булькающим, как вода.

– Энергия пробуждает демонов? – заговорил Коростелев, и стол под ним мелко задрожал. – Интересно. Под воздействием интенсивного энергетического излучение психообразы самопроизвольно обретают материальность? Очень интересно. Что еще? Исход животных, птиц и людей подальше от места, где концентрируется, так называемый каф? Изменение сознания у случайно оставшихся? Дайте подумать… Хм… Видите ли, молодой человек. Энергия по своей сути космополитична и безлика. Вы ведь понимаете, что не существует деления на черную и белую магию? Следуя этой… э-э… цветовой терминологии, черными и белыми могут быть помыслы и стремления, а используемая для их достижения энергия, можно сказать… бесцветна. Следовательно, вызвать в окружающей среде те изменения, о которых вы мне, Никита, говорили, могла и моя собственная сила. Да, так оно и есть!

Он улыбнулся. Медленно взмахнул руками, перемещаясь по воздуху со стола на стул.

– А вы не могли бы, – попросил я, обводя ладонью пространство комнаты, – немного того… прибраться, что ли? А то в глазах рябит.

Одно из зеркал громко треснуло. Из черной поперечной щели покатились вниз, к полу, капли прозрачной, как слезы, жидкости. Коростелев вроде бы как и не услышал мою просьбу. Он бездумно поводил глазами вокруг. Движения его утратили стремительность. Зато комната окончательно ожила. С затянутого дымом потолка пролился короткий черный дождь. Покрылись трещинами еще два зеркала. Из досок стола между посудинами проклюнулись коричневые ростки, вытянулись вверх, меняя окраску на более светлую. Бутоны на позеленевших стеблях распустились, и я увидел на столе кусты роз. Правда, цветы были какого-то странного грязно-бежевого цвета, как подгнившие пирожные. Дрожа, они постепенно растворялись в душном воздухе, как на экране неисправного телевизора. И шепчуще-лязгающий шум, все нараставший в комнате, раздражал.

– Ну-с, молодой человек, какие еще будут вопросы? – Теперь голос Коростелева звучал вовсе не доброжелательно. А надменно.

Невольно поежившись, я пожелал Максу скорейшего возвращения. А то как-то совсем неуютно тут стало.

Дверь в комнату распахнулась. Ворвался Макс, а за ним сунулись двое давешних мертвецов, которых мы оставили у дверей.

– Скажи им, Серега! – заголосил он с порога. – Пусть отвяжутся от меня! Не могу я так… когда на меня кто-то смотрит! А они как привязанные, сволочи!..

Он швырнул посудину и вытер пот с лица. Посудина – она была пустой – брякнула о пол и разбилась. Глиняные осколки все подпрыгивали, подпрыгивали и не могли успокоиться. Макс не смотрел на них, он смотрел на Коростелева.

Тот, сидя на стуле, руки сложив на коленях, очень медленно повернулся к нему. Лицо его окаменело в странной гримасе – верхняя губа капризно подернута кверху, нижняя далеко оттопырена. Глаза «монаха» были неподвижны.

– Там, внизу, – продолжал Макс, недоуменно оглядывал изменившегося приятеля, – что-то происходит. Эти мертвецы как взбесились. На нижних мостиках я видел нескольких, они, кажется, идут сюда… Наверх… Серега! Серега, ты меня слышишь?

– Слы…шу… – Губы Коростелева чуть двигались, оттого слова выговаривались едва-едва. «Слышу» получилось у него косноязычно и малопонятно – «слы-ву…». Но он еще мог говорить.

– А зачем ты вызвал сюда мертвецов? – выкрикнул я вопрос, который мог бы уже и не задавать. – Зачем ты собрал их всех со Скалы? Попробуй это объяснить, кандидат хренов!

– Никита, что происходит? – сквозь шум долетел до меня голос оружейника. – Что с ним?

– С ним? С ним ничего. И это – то, что с ним ничего, – я понял уже минут десять как. Если бы ты раскинул мозгами, а не скакал бы здесь от неуемной радости, ты бы тоже понял.

– Что? О чем ты?.. Почему он вдруг… как замороженный стал?

– Потому что исход энергии кафа волнообразен, дурак! Прямолинейно и непрерывно лишь действие источников энергии слабой мощности! Ты мне сам говорил об этом, забыл?

– Какой каф?.. Ты что с ним сделал? При чем здесь каф?

– И сейчас идет новая волна!

– Какая вол… Куда ты смотришь?

Поворачиваясь к тому, во что упирался мой взгляд, оружейник развернулся на сто восемьдесят градусов.

И закричал.

ГЛАВА 3

Голый мертвец упал на Макса, обхватив руками его за талию, – словно блудный сын, жаждущий прощения. Оружейник попятился назад, таща за собой цепко держащегося голого. Второй мертвец двинулся следом, покачиваясь то в одну, то в другую сторону, – выбирал момент, чтобы наброситься.

Макс размахивал руками и орал, многократно перекрывая неживое гудение комнаты. А у меня не было никакого оружия. Где мой волшебный меч, во всех приличных историях полагающийся всякому уважающему себя Избранному?

Я схватил стул, размахнулся и швырнул его в голову покрытого шерстью мертвеца. Стул тяжело ударил в мертвый лоб и раскололся надвое. Мохнатый остановился. Повернул башку ко мне. Из разруба на его морде поверх подсохшего сочился свежий белесый гной. В шерсти на лбу и щеках застряли мелкие деревянные ошметки. Крупные щепки застряли в нагрудных космах. Он двинулся в мою сторону, но его занесло к стене – плечом он сдвинул зеркало, и оно плашмя рухнуло на пол, грохнула тяжелая рама, зазвенело разбитое стекло. Мертвый затоптался на месте, оглушенно помахивая косматой башкой, разбрызгивая по уцелевшим зеркалам капельки гноя.

Оружейник колотил кулаками по голове своего противника, все отступая к столу. Внезапно он выгнулся и завизжал. И чуть не упал. Я увидел, как голый куснул его за бок – раз, другой, – сцепил зубы и, совсем по-собачьи зарычав, стал рвать зубами плоть и одежду. Обладай он, помимо звериной ярости, еще и звериной пастью, от оружейника вмиг осталось бы две окровавленные половинки.

– Ножи! – закричал я Максу. – Ножи!

На секунду он обернулся – в моем сознании четко отпечаталось его покрасневшее мокрое лицо и перекошенный рот.

– Ножи! – крикнул я еще раз, поднимая второй стул – тот, на котором пару минут назад сидел, слушая монологи серого «монаха».

До оружейника наконец дошло. Одной рукой он схватил коленопреклоненного мертвеца за длинные свалявшиеся волосы, с воплем оторвал его голову от своего тела, другой – вытащил из кармана метательный нож и рукоятью сильно ударил в окровавленный мертвый рот.

Мохнатый, мотая головой, приближался. Я ударил его стулом сверху вниз. Мертвец отпрянул назад, но не упал, а врезался спиной в большое зеркало. Рама разломилась надвое, на плечи ему посыпались осколки. Я шагнул вперед и бил еще и еще, стараясь сократить промежутки между ударами до минимума.

Серый «монах» Коростелев неподвижно сидел в центре комнаты, руки сложив на коленях, остановившимися глазами смотрел мимо нас – в разбитое зеркало.

Когда я отступил, от стула в моих руках осталась только порядком искалеченная спинка. Мохнатый, чью голову трещина развалила надвое, слепо махнул лапищами и упал ничком. Макс отбросил от себя ножи с искривленными от сильных ударов лезвиями, отшагнул от подергивающегося на полу голого мертвеца и согнулся пополам. Его вырвало.

Глиняные черепки от разбитой посудины все еще подпрыгивали, но уже не так высоко и часто. Когда я посмотрел на них, они и вовсе успокоились – замерли на мгновение, а затем вдруг сползлись в единое целое. Нетронутая глиняная плошка стояла на полу, и следы сколов на ее боках постепенно исчезали.

Оружейник выпрямился, вытер рукой рот, глянул на меня побелевшими глазами и рванул к столу.

– Помоги! – выкрикнул он.

Вдвоем мы с огромным трудом дотащили тяжеленный стол до двери, поставили его вплотную. На стол взгромоздили покрытое шерстью мертвое тело. Поверженного своего противника Макс транспортировать туда же отказался без слов – отвернулся и махнул рукой. И тут же схватился за горло, подавляя очередной спазм. Пришлось мне самому отволакивать голого к баррикаде у двери.

А Макс тем временем пытался привести в чувство Коростелева.

С потолка, прорываясь через волны черного дыма, как змеиные головы выглядывали и прятались языки пламени. Только они и освещали теперь комнату. От негасимого огня в факелах остались лишь тоненькие бледные пятнышки. По полу скрежетали осколки зеркал, сползаясь друг к другу. Дребезжание в комнате переродилось в клокочущий гул, который вряд ли слышал оружейник, с размаху бивший Коростелева по серым щекам.

– Оставь, – посоветовал я.

– А? Что с ним? Что ты с ним сделал?!

Прежде чем ответить, я прижался ухом к щели между дверью и косяком. Пока тихо.

– Что с ним такое?! Он не отвечает! И не слышит меня будто! И не видит. – Макс схватил Коростелева за руку. – И пульса не прощупывается! Нет дыхания! Серега! Серега, очнись!

Пульсация в моем затылке стала размеренней. Мой огонь восстанавливает свою прежнюю силу. И это ощущение вернуло мне уверенность в себе.

– Дыхание? – переспросил я. – А ты уверен, что, когда двигался и разговаривал, он дышал? У меня нет такой уверенности. Пульса можешь тоже не искать.

Макс поднялся и раскрыл рот.

– Ты что хочешь сказать? Он же… Он не такой, как эти?

– Определенные различия, конечно, имеются.

– Что?

В комнате изменился запах. Слабо запахло чем-то сладковатым.

– Ну, ты, аналитик! – Можно было говорить и тише, Макс прекрасно слышал меня, но я кричал. – Тебе вредно радоваться! Где твои трезвые рассуждения? Человек прожил в замке несколько лет и теряется при вопросе – где у него здесь отхожее место. Что это значит?

– Ему… неловко говорить о таком… – неуверенно произнес оружейник.

– А угощение? На столе? В глиняных плошках и кувшинах – только вода. Тарелки пусты. Он не ест и не испражняется – это тебе ни о чем не говорит? Он сколько угодно может висеть вниз головой, и кровь не прильет ему к лицу. Этого ты тоже не заметил? Ни хрена ты не заметил ничего, потому что ослеп и оглох от той белиберды, которую он тебе здесь чехлил!

Макс рывком поднялся. Судорожно вытер ладони о бедра. С ужасом посмотрел на окаменевшего «монаха» и покривился. И все-таки он еще не верил.

– Он же… ученый. Он… мой друг. Я говорил с ним. Он рассуждал так здраво… Он… То, что он говорил, – это неправда? Не может быть… Нет, не может быть! – Голос оружейника окреп. Удивительно, как умный человек отказывается верить в очевидное, если это очевидное разрушает добротное строение его радужных надежд. – Он не мертвый, если ты к этому клонишь! Пусть он питался не человеческой пищей, а собственной безотходной энергией, но он живой! Здесь Поля, а не общий мир! Здесь другие правила. Посмотри, у него растут… росли волосы. Борода! Он мыслит! Он жил и работал здесь все эти годы. Посмотри, сколько бумаг! Мертвый мог бы написать столько?

Сладковатый запах усиливался. Я прошел к шкафу, загреб бумажных листов сколько мог унести и швырнул их под ноги Максу:

– На, смотри!

Он поднял несколько листов. Каждый покрывали горизонтальные зигзаги – бессмысленная пародия на человеческие письмена. Так дети копируют взрослую манеру быстрого письма. Макс опустился на колени и зашуршал бумагами.

А запах здесь, в глубине комнаты, был слабее, чем у забаррикадированной двери. Из коридора шел этот запах.

– Можешь даже не пытаться, – сказал я Максу. – Все листы испоганены таким вот образом. И это не шифр, не какой-нибудь неведомый язык…

– Но он же… Серега, очнись! Серега! Никита, я не понимаю. Я же разговаривал с ним! Да, он изменился, но он – живой!

– Он частично сохранил разум, – кивнул я. – Разве это означает жизнь? Это означает – бытие, существование. «Я мыслю – следовательно, я существую» – правильно?

– А его способности? Его невероятная сила? Его энергия?

– Это не его энергия, – сказал я. – Не его сила.

– Он говорил… О том, что каждый человек из общего мира может обладать силой Создателя, может управлять пространством Полей по своему усмотрению… – Макс минуту помолчал, шлепая губами. Он уже поверил мне – это я понял. Но, поверив, все еще сопротивлялся.

– Его теория насчет собственного могущества – то же, что и беспрестанное оглядывание на зеркала. Убеждение самого себя. У меня в голове мутится, когда я представляю его, сидящего здесь в полном одиночестве, мертвого, в окружении зеркал, бессмысленно чиркающего пером по бумаге, как привык когда-то; отгоняя от себя понимание того, что действительно произошло, и лихорадочно строя теорию, по которой…

– Он жив!

– Он мертв. И он знал это. Странно, что его разум не помешался от этого знания. Странно, что он все-таки сумел убедить себя в том, что жив, а не умер тогда, когда его растерзали совы. Его разум даже чувствовал боль. Неужели ты ни разу ничего не заподозрил? Не увидел ничего необычного? Эти зеркала…

Макс не отрываясь смотрел на Коростелева. А Коростелев смотрел в разбитое зеркало. Запах становился все явственней. Уже трудно было дышать. Комната клокотала. И за дверью нарастал размеренный шум.

– Он пришел в Пылающие Башни тогда, когда закончилась Битва Десяти Полей, – проговорил оружейник. – И тогда…

– Когда начал концентрироваться каф. Это не он поглотил каф. Это каф поглотил его. Смотри!

– На что?

Честно говоря, я и сам не знал, что сейчас продемонстрирую оружейнику. И не знал, как мне быть, если моя догадка окажется не верна.

Я подошел к Коростелеву. Макс чуть посторонился.

Я облизнул губы. «Монах» сидел прямо. Он и впрямь не был похож на тех мертвецов, с которыми я сражался накануне. На тех, с которыми мы сражались только что. Но все же он был мертвым. Первым мертвым, оказавшимся близ Пылающих Башен в те времена, когда энергия кафа только начинала концентрироваться.

Я тронул его за плечо, он не шелохнулся. Я сжал пальцы – под грубой тканью хламиды тело Коростелева было твердо, как камень. Я потянул его на себя. «Монах» легко, как кукла, сломился пополам, грудью упал на колени. И я отдернул руку.

А если все, что я говорил сейчас, – ошибка?

Что ж, тем лучше.

Больше не колеблясь, я рванул хламиду.

Сразу оторвался большой кусок, обнажив спину серого «монаха».

Макс застонал. А я невольно прикрыл глаза рукой, как от яркого света.

И тогда раздались первые удары в дверь.

Я на дверь даже не оглянулся. Макс, уверен, тоже.

Мы смотрели на тело того, кто некогда был Сергеев Коростелевым, кандидатом медицинских наук, психологом, специализирующимся по парапсихологии, путаником. Впрочем, то, что мы увидели, уже трудно было назвать телом. Обнаженные окостеневшие бусы позвоночника держали ребра. Сквозь потемневшие от времени кости проглядывала пустота. Никаких внутренних органов заметно не было, только на животе и на груди серела натянутая, как барабан, кожа. На плечах и пояснице еще сохранилась плоть – коричнево-черная, очень жесткая на вид и на ощупь, похожая на давно просушенное и провяленное рыбье мясо.

И еще – изнутри позвоночника, через сочленения позвонков, сочился свет. Белый, будто искусственный, неживой, но довольно яркий. Мы смотрели, а свет становился все ярче. Разбухая, он выходил наружу.

Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я опустил руку, вытянул пальцы. Макс схватил меня за запястья, но я, не глядя, высвободился. И осторожно коснулся исходящего белым свечением позвоночника. Чуть приподнял руку: свет изгибом тонкой белой нити – словно проекция нити спинного мозга – тянулся за моими пальцами, покидал позвоночник измученного посмертной жизнью тела.

Я ничего не ощущал. Ни тепла, ни холода. Я поднимал руку выше, нить тянулась за мной, я прикасался к ней, но никаких осязательных ощущений не было.

Макс едва слышно дышал у меня за спиной.

А нить становилась длиннее. Она совершенно покинула позвоночник, и вдруг оказалась разветвленной – множество тонких, почти невидимых нитей, ниточек, изнутри опутывавших тело «монаха», теперь покидали обжитые места, следуя за движениями моей руки.

Отступая дальше, я тащил за собой нити. Наверное, я этот момент я был похож на кукловода, пытающегося оживить марионетку. Марионетка – тело Коростелева – слегка подрагивала, когда белые нити уходили из его конечностей. Последней, и сильнее всего прочего, вздрогнула голова. Десятки нитей свились в одну, толстую – толстая сплелась в большой клубок, и сейчас я держал на вытянутой ладони этот клубок, держал его над своей головой, как воздушный шар, чуть колеблемый воздухом.

И никаких осязательных ощущений. Шар казался полностью виртуальным, лишенным всякого намека на материальность. И не был он белым. Он просто не имел цвета. Он являлся абсолютно чужеродной субстанцией. Будто кто-то протер круглую дыру в пространстве – вот так выглядел этот шар.

– Серега… – выдохнул Макс.

Серое тело соскользнуло со стула, сморщилось на полу – и продолжало уменьшаться, морщась – как бумага исчезает в пламени. Очень скоро остался лишь тряпичный комок, присыпанный серым прахом.

И все.

А дверь давно сотрясалась от мощных и частых ударов. Оружейник вскрикнул и заметался. Он рванул было ко мне, но не посмел коснуться меня.

Я стоял, не шевелясь, пытаясь разобраться со своими ощущениями. Что-то изменялось во мне. Затылок то неистово пульсировал, то замолкал вовсе. Неожиданно бешеная сила взметалась в моем теле – и в ту же секунду опадала, и я слабел до дрожи в ногах.

Каф на моей ладони, разрушив форму шара, пришел в движение.

Макс, не пытаясь больше подступиться ко мне, кричал с расстояния в несколько шагов:

– Это они! Никита, они за дверью! Посмотри на меня, черт! Они ее сейчас снесут к едрене фене! Их там сотни, разлагающихся, разваливающихся на куски, – чувствуешь, как воняет?! Сотни! Нам с ними не справиться! Никита, посмотри на меня! Сделай ты хоть что-нибудь! Он был их повелителем, а ты его уничтожил! Мертвецы служили хозяину Пылающих Башен, а теперь никому не служат, они будут крушить все, до чего дотянутся, они убьют нас!

О чем он говорит? Кому служили мертвецы? Этому полуразвалившемуся человеческому остову? Дырявому футляру, бегавшему по потолкам, извергавшему вздорные смешные мыслишки о собственном могуществе? Какой бред!

Небывалой силе, приказавшей детям Полей прийти, умереть и скова восстать, – вот кому они служили. И теперь эта сила, чудовищная мощь, способная перевернуть требухой наружу все Двенадцать Полей, – в моих руках. В моей руке. На моей ладони.

Гхимеши и вправду думают, что я отдам им каф? Они его недостойны. Его никто не достоин, кроме меня. Ведь я Избранный, так? Кому как не мне обладать кафом. Кому как не мне стать…

Внезапно ход мыслей прервался, как обрубленный топором. Я успел уловить крик оружейника:

– Они шевелятся, Никита! Они встали! Эти двое, с которыми мы дрались, – они шевелятся! Они… отодвигают стол… Они открывают дверь, чтобы пропустить сюда…

Шар облек мою ладонь, как перчатку. И, растягиваясь, распространялся дальше, вниз по руке. Радостное предвкушение того, что вот сейчас состоится полное единение, защекоталось в животе.

…В чем-то он был прав, этот серый «монах», этот обломок человека. В нем была мощь кафа. Он ощущал себя Создателем, на самом деле не являясь Создателем. Идиот! Создатель – это я! Создатель – это я!.. Я один могу принять каф, не потеряв собственного разума.

Последняя мысль была настолько приятна, что я повторил ее бесчисленное количество раз.

И оказавшись на полу с затуманенной головой, наполненной болью, все еще продолжал шептать, улыбаясь. А потом, ощутив враз отяжелевшее собственное тело и странную пустоту в сознании, словно очнулся.

Макс отшвырнул ножку стула и покачнулся.

– Извини за грубость, – сказал он.

Я глядел на него с пола, снизу вверх. В глазах еще плавало бесцветное сияние. На виске наливалась кровью порядочная ссадина.

Каф, приняв форму приплюснутого сфероида, поднялся под потолок. Можно было заметить, что он растет, раздаваясь во все стороны.

– Теперь я полностью верю, – сказал бледный оружейник, – в то, что ты говорил насчет Сереги. Каф овладел им и поддерживал вместе с подобием жизни иллюзию всемогущества… Башка кружится… Видел бы ты себя. Стоишь, держишь на ладони эту… дрянь – и хохочешь во все горло.

Я – хохотал?..

Мертвецы – тот, которому я развалил голову и изрезанный ножами Макса, – толкали стол от двери, целиком уйдя в это занятие. Оружейник глянул на них и шагнул поближе ко мне.

– Надо выбираться отсюда… Пока нас снова не накрыло… Пока мы еще хоть что-то соображаем и не превратились в таких же тупых манекенов, как… – Он осекся, он наклонился, начав протягивать мне руку, и вдруг остановился, спросив преувеличенно громко, как говорят с глухими, слабоумными или пьяными: – Ты меня слышишь, Никита?!

– Дай руку… – прохрипел я.

Макс, облегченно вздохнув, вздернул меня на ноги. Каф, раздувшийся во весь потолок, качнулся.

– Валить надо! – повторил Макс, нервно оглядываясь то наверх, то на мертвецов, беззвучно копошащихся у двери. – К черту каф… Теперь я знаю, что это такое… Это не для людей… Подальше от него… Ничего хорошего изо всей этой затеи не вышло бы, а вот плохое… Даже и говорить не стоит. Ты можешь пробиться наружу?

Я сжал руками голову. В затылке привычно пульсировало, но еле-еле. Проклятый каф вытянул из меня огня столько, сколько успел. Нужно время, чтобы восстановить силы.

Но времени нет.

Грохот опрокинувшегося стола заставил нас очнуться. Безголового придавило. Тот, другой, с изрезанным лицом, бестолково пихал его руками, пытаясь, должно быть, помочь. Дверь косо распахнулась, треснув, повисла на одной петле.

Отвращение, ужас и облегчение – никогда я не испытывал эти чувства одновременно. Эффект от такого удара оказался сокрушительным. На мгновение я просто отупел, замерев в отчаянно-оборонительной позе: полуприсев, с ножкой от стула в руках, той самой, которой Макс только что отоварил меня по черепу. Сам оружейник скорчился за моей спиной. И когда я выпустил сгустившийся в легких воздух, он разогнулся.

– Мать моя… – просипел он.

В комнату хлынула одуряющая вонь гнилого мяса. Время, проведенное на жарких нижних этажах Пылающих Башен, не пошло мертвецам на пользу. Теперь было понятно – если бы баррикаду не разрушили изнутри, они бы вряд ли смогли открыть дверь. Медленно мертвая масса перетекала через порог. Двигаясь, мертвецы разваливались на куски, как котлеты.

Тот, безголовый, все еще шевелился под опрокинутым столом. А Макс крикнул:

– Давай!

Не надо было уточнять, что он имеет в виду. Я побежал вперед, прикрывая лицо локтем, держа ножку стула наготове. Размахнулся на бегу, но мое оружие туго свистнуло в пустоте.

Мертвецы расступились.

– Они дают нам дорогу… – прошептал Макс.

Я шагнул вперед. Мертвый поток обтек нас с двух сторон, замкнулся сзади. На нас не нападали. Почти однородная масса, безликая, лишенная всех признаков человека, смутно колыхалась вокруг нас.

– Вверху… – шепнул оружейник.

Я глянул наверх. Каф, растянувшись в неподвижную бесцветную воронку, висел прямо над моей головой. Кажется, он искал себе новое пристанище. То есть не искал – нашел. Мы с ним уже слились, и никуда я от него не денусь, формапьное соединение – лишь вопрос времени. Я чувствовал, как волосы на моей голове шевелятся от близости энергетического источника – потрескивая, встают дыбом. Поэтому мертвецы не могут повредить мое тело, напротив, они будут его охранять, как охраняли мощи путаника Коростелева.

Каф будет во мне. Не за тем ли я сюда шел?

Бесцветная воронка спустилась ниже. Тут уж Макс толкнул меня в спину:

– Скорее!

И я пошел. А через несколько шагов – побежал.

Если бы не густая, выворачивающая внутренности вонь, наше бегство было бы похоже на бегство сквозь иллюзорность. Мертвецы расступались на моем пути, опасаясь дотронуться до меня. Макс топотал сапожищами следом. Изъязвленные морды мелькали по стенам коридора, тела сыпались с мостиков, давая мне дорогу, рушились с лестниц. Пространство вокруг кишело разлагающимися телами, казалось, еще шаг – и я врежусь в зловонную толпу, но – шаг, другой и третий – а двигались мы свободно. А впереди и по бокам все так же ворочались полусгнившие трупы.

– Они идут с нижних этажей! – задыхаясь, кричал Макс. – Опасайся пустых коридоров, а то заблудимся.

Как будто бы я сам не мог догадаться. Заблудиться – значило прервать бег. Почему-то думалось: остановлюсь на секунду, и спасительное наваждение рассеется. Мертвецы воспрянут от оторопи, накинутся со всех сторон и задавят, задушат, пожрут. Не знаю, как оружейник, а я боялся оглянуться. Боялся увидеть летящее за мной то – за чем я сюда пришел. Избранный бежал своего предназначения.

Неожиданно я заметил, что оружейник на бегу что-то громко выкрикивает. С изумлением узнал слова детской песенки про лентяя Антошку, который не желает копать картошку и тем не менее наивно готовит к обеду ложку. Защищает разум от влияния кафа – понял я. И мне было бы неплохо…

Впереди, во тьме, запятнанной негасимым пламенем, мелькнул просвет. Мы вывалились из Пылающих Башен, мертвецы нестройно взвыли, не в силах покинуть последний свой приют, – и все кончилось.

– Кончилось… – проговорил Макс и опустился на землю.

ГЛАВА 4

Оракул из народа симерши спешил от Старейшего и Всевидящего Уна. Копыта рогатого скакуна выбивали из песчаной почвы фонтанчики крупной рыжей пыли. Оракул то и дело колол кинжалом в шею скакуна, привычно попадая в щель между пластин костяного панциря, но пришпоривать не было нужды – скакун и так бежал изо всех сил.

Оракул вез Правителям слова Старейшего.

– Нет смысла в осаде Скалы, если вы до сих пор не смогли увидеть Разрушителя, – так говорил Ун. – Уходите – каждый в свои земли, а не то быть беде. Совет постановил снять осаду. Вражду нельзя погасить совершенно, ее можно только притушить на короткое время. Когда вокруг чужие и чужие, кровь воина не остынет. Совету не нужна бессмысленная резня, Совет против того, чтобы дети Поля убивали друг друга в борьбе за абсолютную власть. Пусть решает время – кому быть Полноправным и Единственным Правителем. Если воины разных народов перебьют друг друга, кто будет сопротивляться расе Создателей? Уходите! Мы все пытались предотвратить предначертанное, но, видно, судьба на этот раз против нас всех. Если Разрушителю суждено добраться до кафа, он сделает это. Уходите – каждый в свои земли. Настали плохие дни, не надо делать их еще хуже.

Черная громада Скалы приближалась. Оракул пришпоривал и пришпоривал измученного скакуна. Он перевалил через стонущие барханы, и ему открылось Подножие. Всмотревшись в скопище крохотных силуэтов, оракул закричал и натянул поводья. Скакун мотнул рогатой башкой и упал передними ногами в песок. Вылетев из седла, оракул несколько раз перекатился и поднялся, пошатываясь. Чтобы убедиться в том, что происходящее у Подножия не мираж, не морок измотанного усталостью сознания, он, хромая, пробежал вперед добрую сотню шагов. Остановился. Скинул капюшон, обнажив голую голову с блестящими от пота коричневыми пигментными пятнами, приложил ладонь ко лбу козырьком и долго, до боли в глазах всматривался.

Нет, никакой ошибки. Было еще слишком далеко до Подножия, но, казалось, и сюда долетал неистовый лязг стали, вопли дерущихся, стоны умирающих.

Оракул снова побежал вперед, на ходу снимая с пояса метательный диск. Он опоздал с предупреждением, и теперь ему осталось только одно – умереть во имя своего народа симерши, сражаясь за своего Полноправного и Единственного Правителя.

– Дракон сделал ход и проиграл, – сказал оружейник, приподнимаясь с земли.

– По-моему, ты именно этого и жаждал, – огрызнулся я. – Помнишь, у Пасти листвяных призраков?

Напряжение понемногу отпускало. Пусть за нашей спиной ворчливо хрипели мертвецы, пялясь в пустоту невидящими глазами, плюща морды, как о стекло, о невидимую преграду на пороге входа в Пылающие Башни, наружу им не было выхода. Как-то очень легко все закончилось. Как неприятный привкус во рту, не давало покоя ощущение, что все могло быть иначе. Победа была так близко, но тут обнажилась мрачная безысходность. Или просто-напросто я не слишком старался для того, чтобы победить? Нет, я сделал все, что мог. Почему же тогда я проигран? Избранные не проигрывают! Это неправильно!

– Пошли отсюда, – буркнул Макс, тяжело поднимаясь. – Чего ты туда оглядываешься? Желаешь вернуться?

– Я не мог проиграть, – невольно выговорил я. Нет, правда, эта фраза получилась сама собой. Я только открыл рот, а мысль, назойливо тиранившая сознание, рванулась на свободу, переплетясь с языком, оформилась в слова.

Оружейник хмуро усмехнулся:

– О чем ты? Пошли, говорю, хватить трусить…

– Куда?

– Куда-куда?.. К чертовой бабушке домой. У меня такое ощущение, что я как-то не так понял весь этот расклад. Что-то я не додумал. Но здесь оставаться больше нельзя. Пошли, чего ты стоишь?!

Мы прошли всего несколько шагов по направлению к обрыву, откуда спускались каменные ступени бесчисленных лестниц Скалы, – и Макс остановился, предостерегающе поднял руку.

– Слышишь?

– Что?

Он не успел ответить. Я и сам услышал. Легкие приближающиеся шаги. Кто-то бежал вверх по лестнице. К Пылающим Башням. К нам.

– Это еще что такое? – пробормотал Макс. У него снова начало прерываться дыхание. – Создатели, неужели вам мало того, что мы пережили?! Мы проиграли и хотим просто уйти…

Шаги приближались.

Черт его знает, почему я оглянулся. Впереди нас ждало что-то, возможно, новая опасность, но я все-таки оторвал внимание от края пропасти и оглянулся. Наверное, всякий проигравший, сгибающийся под тяжестью своего поражения, хоть раз да обернется на поле боя, оказавшееся для него полем позора.

Вход в Пылающие Башни был пуст. Из жаркой темноты выплывал – частично через открытые ворота, а частично прямо сквозь стены из багрового камня – бесцветный шар, раздувшийся до размеров среднего цеппелина.

Первым моим чувством – честное слово – была радость. У меня еще есть шанс оправдать свое имя Избранного! Но через секунду я испугался. А если получится так, что наше паническое бегство – это вовсе не поражение? Это – отсрочка приговора.

Каф поднялся выше – от него до камней Скалы было не менее десяти метров. Он шел прямо на меня.

Макс – видимо, тоже обернувшись, – нечленораздельно застонал.

С ликующим клекотом с медного неба слетел на меня мой крави. И эта поддержка переменила меня.

Я рванул ногтями чуть затянувшуюся ссадину на груди. Упругий толчок в затылке и удар кровяной струи одновременно взорвали мое тело. Страх пропал. Привычная судорога свела лицевые мышцы. Глубинное зрение вспыхнуло на мгновение – окружающий мир мелькнул, свернувшись белесой воронкой. Бесцветное ничто кафа не изменилось. Я моргнул и отступил на шаг.

Невидимое пламя окружало меня. Я был готов к бою, каким бы ни был исход. Крави, каркнув, взмахнул крыльями и рванулся первым.

Он взлетел к надвигавшемуся цеппелину – такой маленький, черная крохотная точка на фоне жуткой, четко очерченной дыры в пространстве.

Я побежал за ним.

Сражение началось, но я не мог в нем участвовать. При всей своей огненной силе я не мог взлететь на высоту десяти метров. Единственное, что я мог делать, это кричать, призывая врага на себя. Мимо уха что-то свистнуло. Это Макс один за другим швырнул в каф свои метательные ножи. Стальные клинки без следа исчезли в бесцветном сиянии.

Крави бил крыльями, как мечами. На это странно было смотреть – он то исчезал, весь, целиком, то снова появлялся – словно из ленты бытия выдирали куски кадров. Да – вот почему мне пришло в голову это сравнение: звуков битвы не было слышно, ни хлопанья крыльев, ни клекота, ни карканья, ничего – только что-то вполне электрически потрескивало, будто механизм кинопроектора.

Макс схватил меня за руки, но я оттолкнул его. Черт возьми, совсем не подумал в горячке о том, что теперь-то мне следует быть поосторожнее с оружейником – от легкого моего отмаха он отлетел на несколько метров, звучно приложился спиной о камни. С трудом перевернулся на живот, натужно закашлялся – отшиб дыхалку.

Не помню, как я оказался прямо под кафом. Сознание включилось только тогда, когда я задрал голову и увидел над собой – ничего.

Крави переменил тактику. Он взмыл высоко над кафом, метнулся влево, вниз… зачертил в воздухе неописуемые пируэты, словно размашисто выписывал какие-то диковинные иероглифы. И эта странная манера ведения боя подействовала. Цеппелин задрожал, сужая контуры.

– Давай! – заорал я и чуть не оглох от собственного крика. – Давай, Борька!

Крави снова исчез и снова появился. И снова исчез – и снова появился. Черная, ощетиненная перьями фигурка будто превратилась в двухмерное изображение – и часто-часто заморгала. Потом крави вырвался далеко от противника, скользнул вниз, на глазах обретая объем, царапнул когтями мне по голове (какое, к черту, изображение? Он живой, настоящий!) – и опять взлетел.

Я понял, что от меня требуется. Я закрыл глаза, вытянул руки вверх. От напряжения прорвались запекшиеся корочки на многих ранах, и кровь брызнула в небо, туда, куда я красными струями посылал весь свой огонь, всю свою силу. Передача удалась на удивление легко – и заняла она всего несколько секунд. После этого я упал на колени. Упал, а показалось, что попросту обмяк и сплющился, как проколотый мяч.

Несколько секунд я силился поднять голову, чтобы посмотреть… Все это время я слышал, как Макс откашливался и ворочался на камнях. Хорошая картина – Избранный и оружейник. Два оглушенных бессильных червяка…

Отчаявшись приподняться, я разогнул ноги и опрокинулся на спину. От слабости голова кружилась дьявольски. И изнемогая от этого тошнотворного кружения, я все-таки рассмотрел, что кафа больше нет. Не слышно больше электрического зловещего потрескивания. Только крави висел надо мной странно неподвижно, будто распятый прямо на медном, угрюмо колышущемся небе.

Нет, он не неподвижен. Лапы загребают пустоту. Какие длинные у него лапы! Никогда не замечал. Распрямленные, они втрое длиннее всего его тела. Вчетверо. Впятеро… Какого хрена делается? Лапы вытягиваются, обрастая крупной темно-матовой чешуей. И заканчиваются они не когтями, а чем-то вроде зазубренных клешней. А перьевой хвост чудовищно распух и перестал быть перьевым. Какие-то толстые вялые щупальца вкруговую, на манер юбки, опоясывают несуразно преобразившееся птичье тело. Приподнимаются и опускаются щупальца в такт движениям облепленных мокрыми перьями костистых белых человеческих рук – появившихся на месте крыльев.

Как-то не получалось охватить одним взглядом картину изменений. Поднимаю глаза выше – по узкому, изрытому какими-то впадинами и буграми белому торсу – и вижу на месте вооруженной тяжелым клювом головы очертания человеческого лица. Длинные пепельные волосы, тончайшие и легкие, но свалявшиеся в плотные пряди, свисают вдоль лица, а на лице – ни единой складки, ни единой черты. Белое, словно маска, лицо.

Где я уже видел такое? Где-то видел…

И тут я вспомнил.

Изменения еще не закончились. Длинное узкое туловище выплюнуло еще пару рук. Клешни покрывались чешуей, чешуя грубела на глазах, становясь каменной. Белые руки прорастали щетинками… Это нечто, во что превратился мой Борька, будто колебалось – какую именно форму принять. Пустое лицо крупно задрожало, словно готовясь родить из бесформенной этой ряби определенные черты. Свои собственные черты.

Потом что-то с коротким и тонким гудением пронзило воздух – сверху вниз, – и чудовищная фигура исчезла.

Я было подумал, что потерял наконец-то сознание. Нет, просто наваждение пропало, и окружающий мир обрел свои привычные очертания. На мое лицо упала тень, я почувствовал, как сильные руки ухватили меня под мышки.

– Быстро ты очухался… – вслух позавидовал я оружейнику, но, увидев качнувшиеся перед глазами полные груди с небольшими розовыми ареолами, вскрикнул от неожиданности. – Твою мать так, Макс, и ты туда же!..

– Рад, что к тебе вернулось чувство юмора, – отозвался Макс откуда-то сбоку.

Морок помогла мне встать на ноги и отступила на шаг, разглядывая меня, точно сомневалась: я это или кто-то еще. Наверное, совсем не блестяще я выглядел в этот момент. Впрочем, чего там говорить о внешнем виде, если меня ноги почти не держали…

На мой первый естественный вопрос она не ответил. Вместо того, чтобы сообщить, откуда она здесь, Морок сказала:

– Разрушитель, я очень боялась опоздать. Я успела.

– Это… здорово… – проговорил я, совершенно не представляя, что мне нужно ответить на ее слова. Что мне вообще нужно говорить.

Она провела пальцем по единственному свободному пазу на правой гаррифе. И вдруг добавила:

– Мне очень жаль.

– А все-таки мы живы остались… Пока… Так что жалеть-то особо не о чем… – проронил Макс. Сутулясь, он приближался ко мне. Он морщился и руки держал на пояснице.

Морок резко обернулась к нему:

– Ты слишком много говоришь! Ты мешаешь! Ты не боишься меня, человек из общего мира?

– Если события и дальше будут развиваться в подобном темпе, я вообще перестану бояться чего бы то ни было, – ответил оружейник без всякой усмешки.

– Избранный… – обратилась Морок ко мне.

Меня аж скривило:

– Да перестань ты! Не называй меня так больше, ладно? Какой, к черту… Каф я добыть не смог, и… Где мой крави? Мне почудилось, что он…

– Пустое лицо, – сказал оружейник. – Помнишь, ты говорил о нем? Его ты видел, когда реальности общего мира и Поля впервые совместились? В час твоего испытания в Игре.

Я кивнул. Но я все еще не мог понять… Мой крави, часть меня, часть моего огня. Погиб, сражаясь. Принял на себя предназначенную мне участь.

Морок стоит напротив меня. Она совсем не такая, какой я видел ее последний раз. Когда мы встретились впервые, в ее глазах ясно читался азарт отчаянной охоты. Во время второй нашей встречи она выглядела растерянной. А теперь глаза ее светлы и пронзительны. Она словно стала больше ростом. Кожа – точно покрыта незримой, но непробиваемой броней. И смотрит и говорит она так, что сразу понимаешь: перед тобой человек, который знает, что делает, и до конца уверен в этом. Она совершенно спокойна.

– Ему была необходима энергия кафа, – проговорила Морок, глядя прямо мне в глаза. – Необходима для воплощения. Он избрал тебя, Разрушитель. Ты – его Избранный, и ничей больше. Ты служил ему, сам не зная об этом.

– О чем ты говоришь? Кому служил? Крави?

– Тело крави было его временной оболочкой. Случайной оболочкой. Он жаждал настоящего воплощения. Он жаждал рождения.

– Что? Оболочкой – кого? Кто – он? Этот… без лица? Кто он? У него есть имя?

– У него еще нет имени. У него еще нет тела. Но он повсюду. И рано или поздно он все-таки сумеет родиться.

– Я ничего не понимаю, – пожаловался я Максу.

– Зато я начинаю кое-что понимать, – медленно выговорил оружейник – он обращался не ко мне, но к Морок. – Землям Полей нельзя без богов, ведь верно?

Она утвердительно кивнула, хотя и не смотрела на него.

– Когда ушли Создатели, утратилась власть общего мира над пространством Полей, правильно?

Еще один кивок.

– И место всемогущего бога Создателя оказалось вакантным?

На этот раз Морок не шелохнулась. Не смогла понять последнее слово?

– Он был всегда, – сказала она. – С момента создания Полей и Игры. Создавая Поля, первые игроки создавали и его – только не подозревали об этом. Полей становилось больше, и он делался сильнее. Землям нельзя без богов – это ты сказал правильно. Теперь, когда Создателей больше нет и людей их расы изгоняют из Полей, пришло его время.

– Рождение нового бога! – дошло до меня. – Истинного бога Полей. И я был избран им… Послушай, но почему дети Полей прозвали меня Разрушителем? Что, по их мнению, я разрушал? Или готов был разрушить?

– Правителям и Старейшим не открыта глубокая истина. И те, и другие – всего лишь дети. Они думают настоящим. Они не понимают сути. А Зло не должно прийти прежде Добра. Я не допущу этого. Есть еще другой… который тоже везде… Пусть он родится первым.

– А кто ты? – спросил вдруг Макс.

Морок не стала отвечать. Он снова провела пальцем по пустому пазу гаррифы, посмотрела по сторонам и двинулась в сторону Пылающих Башен. Мы глядели ей вслед, оружейник вдруг дернулся, ошалело мотнул головой. И я сообразил.

– Стой! – закричал я.

Как тяжело было бежать! А Морок не обратила на мой крик ни малейшего внимания. До стен Башен оставалось шагов десять, пять, три… Я понял, что ни за что не успею, и закрыл глаза, почему-то не в силах смотреть на то, что должно сейчас произойти.

Но ничего не произошло. Морок подошла вплотную, остановилась, подняла с земли комок черных перьев, встряхнула его. В руке у нее осталась короткая стрелка без наконечника. Она вставила стрелку в паз и повернула обратно.

– Она – не создание Полей, – прошептал Макс. Оказывается, он тоже бежал за девушкой. – Дети Полей не могут приближаться к стенам Башен под страхом смерти от негасимого пламени. Она… Кто она?

– Она – ветер, – потирая виски, проговорил я. – Как я – огонь, так она – ветер. Это она мне сказала. И еще сказала, что у нее мало ветра, а у меня – много огня.

– Мне жаль, Разрушитель, но у тебя вовсе не осталось огня, – произнесла Морок, поравнявшись с нами. Она продолжала идти к краю пропасти, и мы двинулись следом. А что нам еще оставалось делать? – Это был не твой огонь. Тот, кто избрал тебя, даровал тебе огонь. Ты исполнил свое предназначение, и ты больше не Избранный.

Как бы то ни было, эта новость ошарашила меня. Я ступил на лестницу, ничего не видя вокруг. Если бы Макс не взял меня под локоть, я наверняка сорвался бы.

– Теперь во мне больше ветра, – говорила Морок, не оглядываясь и не останавливаясь, спускаясь впереди нас все ниже и ниже. – Я освобождала Поля от людей из общего мира, потому что не могла найти свой путь. Я бродила в тумане наугад. Теперь я понимаю: то, что я делала, было не нужно.

– Да уж… – едва слышно пробормотал оружейник. Должно быть, он вспомнил Гриню.

– Теперь мне открыт мой путь. Я не помню своего прошлого, я рождена не в этом мире, но Поля избрали меня для служения. Есть еще что-то, что выше богов, что управляет не только этим миром, но и всеми остальными. Вот кем я избранна. Сейчас я Избранная, а не ты, Разрушитель. Твое время прошло. Ваше время прошло, раса Создателей. Уходите в свой мир. Ваше присутствие создает дополнительные трудности. Я отпускаю вас двоих, чтобы вы сообщили остальным – пространство Полей закрыто для расы Создателей. Быть может, когда-нибудь после вам будет разрешено вернуться, но не сейчас…

Нам было трудно идти. Морок далеко обогнала нас.

– Создатели сотворили Игру и Поля, – говорил Макс, поддерживая меня. – Они сотворили целый мир, но лишили его истории. Теперь, когда их нет, начинается настоящая история Полей. В которой есть место богам – темному и светлому началам. В которой есть место истинным избранным героям. – Он взглядом указал на идущую впереди.

Мы спустились на площадку. Морок ждала нас. Она взмахнула руками, и облака разорвало хлопанье чудовищных крыльев. На площадку сел ушшуа. Всадника на нем не было.

– Мне не нужна ваша смерть, – проговорила Морок. – А в пустыне сейчас опасно. Неразумные народы делят власть. Птица отнесет вас туда, откуда вам будет удобнее покинуть Поля. Навсегда.

Оружейник, сопя, полез на ушшуа. Громадная птица подставила ему крыло, опустила мощный клюв, словно демонстрируя покорность, а Морок погладила ее по страшной пернатой морде. Я влез следом за Максом. Ремней на ушшуа не было, и я покрепче ухватился за жесткое оперение. И тотчас птица взлетела. Я быстро обернулся, но уже ничего не увидел, кроме сплошных серых облаков.

Подземелья, где должны были встретить нас Драконы, были пусты. Макс долго вслушивался и вглядывался в черный лаз, потом проговорил, почесывая заросший подбородок:

– Наверное, они ждут нас дальше. Да, ведь я сам советовал им не высовываться на поверхность. И очень хорошо сделал, надо сказать…

Мы прошли в лаз. Кричать, подзывая Драконов, Макс не стал.

– В этих норах сшиас – пруд пруди. Не хватало еще на парочку таких тварей нарваться напоследок.

Несколько минут мы шли в полной темноте по узкому коридору, я то и дело касался израненными плечами стен – то левым, то правым. Больно было. Черт возьми, нет у меня теперь моей силы, нет моего огня. Я молчал. О чем было говорить? Погано на душе – вот что. Игра-то оказалась чужая. И я теперь не Избранный, а Изгнанный. Да и не я один, впрочем… Зато Макс чувствовал себя получше. Мне ясно было, что он очень увлечен тем, что говорила Морок. Для него вся эта кошмарная ситуация – всего лишь загадка, которую интересно было бы разгадать. Он что – не понимает, что мы никогда сюда больше не вернемся?

– Интересно, кто все-таки она, эта Морок? – проговорил Макс. – Она – не создание Полей. Зачем она охотилась на людей из общего мира? Почему именно ей выпало стать первым героем Полей? Откуда она?

– Она говорила что-то… – неохотно отозвался я. – О том мире, где родилась. Немного говорила, потому что немного и помнит. Какие-то ужасы рассказывала. Вроде бы в ее мире полно чудовищ, огромных и маленьких. Но все очень быстрые и голодные. Города населены ими. И глаза у этих чудовищ горят так ярко, что в темноте видно за много шагов. И люди так напуганы, что покорно идут в их чрево. И еще что-то… про молоко…

– Какое молоко?

– Ну, откуда я знаю? Отстань, слушай, без тебя тошно.

– Молоко… – задумчиво проговорил Макс.

Коридор все тянулся вперед. Темно было вокруг. Иногда звук наших шагов изменялся – из глухого становился гулким. Это значило, что коридор проходил через обширные пустые залы.

– А ведь неподалеку от трассы есть поселок, – неожиданно сказал оружейник.

– Какой трассы?

– Федеральной. По которой мы ехали к проходу в Лесное Поле.

– И что?

– Там, прямо на трассе, полкилометра дальше, есть автобусная остановка. На этой остановке местные из поселка молоком торговали. Для проезжающих. Ну, молоком, сливками, творогом…

– Ты к чему это?

Макс помолчал немного, и вдруг в темноте раздался звонкий хлопок – это оружейник зачем-то ударил в ладоши.

– Дурак ты, Никита! – воскликнул он. – Чудовища! Чудовища, блин! Представь себе – ночную трассу. К остановке подъезжает автобус. Фары светят сквозь тьму. Люди входят в его. чрево – покорно! Молоко! Вот тебе и молоко! Она подвела действительность своего родного – нашего родного – мира под действительность Полей. Чудовища – надо же! А почему все забыла?.. Потрясение! Путаники нередко повреждаются в рассудке. Она путаник, понимаешь? Авария! Вот оно! Несчастный случай. С ее участием! Неудивительно, что автомобили у нее одушевленные, злые и враждебные существа! Возможно, в тот момент, когда случилась авария, ее психоимпульсы совпали с психоимпульсами Поля. Эта остановка же в непосредственной близости от прохода в Поле! Сколько лет ей сейчас? Шестнадцать, семнадцать? Допустим, что она оказалась в Поле года два назад. Четырнадцать-пятнадцатьлет. Прикинь, идет девочка, вся такая под впечатлением от просмотренного недавно фильма или прочитанной книги. Витает в эмпиреях, короче. Находится во власти творческих эмоций! – Последнюю фразу он особо выделил. – Вот тебе и совпадение психоимпульсов. Поля ведь именно излучениями творческих эмоций создавались… Ничего не замечает вокруг – и тут машина! Бах! Ее отшвыривает с трассы, в лесопосадки… Она очнулась, посмотрела по сторонам и видит…

– Хватит пургу гнать!

– Это ты гонишь! Погоди, не мешай, ты сам мне веришь, я по голосу слышу… Отсюда ее стремление уничтожать в Полях людей общего мира. Она ничего не помнит, но подсознательно понимает свое родство с расой Создателей. В них, то есть в нас, она видит себя. И она подсознательно – понимаешь, подсознательно, – стремится вернуться обратно домой, уйти навсегда. Для этого убивает в Полях нас. Другими словами – возвращает нас обратно в общий мир самым что ни на есть надежным способом. Психология!.. Это же все меняет, Никита! Она – наша. Она – дитя общего мира. Ты чего молчишь? Как тебе моя теория?

– Дурная теория, – ответил я, безуспешно пытаясь подавить волнение.

– Ничего еще не кончено, – объявил Макс.

– Брось, все кончено.

– Да ну тебя… Все только начинается! Для нас все только начинается!.. Поля неотделимы от расы Создателей – я всегда это говорил. Мы с Игрой связаны цепью почище того Глейпнира, которым асы сковали волчару Фенрира. Помнишь Фенрира из «Младшей Эдды»?..

– Помню, отстань!

– Он еще этому придурку Тюру руку отфигачил… Эй, а вон и наши!

Коридор вывел нас в просторный зал, освещенный горящим в центре костром. Свет был тусклый, позволял видеть лишь силуэты воинов, но не их лица и подробности одежды. Макс свистнул и на ходу замахал руками. Нас заметили.

– Как их много! – удивился я. – Ты же сказал Асколу встретить нас всего с парой воинов. А здесь… Десятка два.

Оружейник открыл рот, чтобы ответить, и вдруг остолбенел. Руку он держал на груди, на знаке Дракона. Улыбка исчезла с его лица.

– Знак холодный… – прошептал он. – Там – не Драконы. Это…

Позади послышалось движение. Четверо воинов, одетые в цвета Дома Мертвых, наступали на нас сзади. Копьями теснили к костру. Настороженно – как опасных диких зверей. У самого огня я чуть не споткнулся о сложенные рядком три трупа. Один из них лежал лицом кверху, и я узнал в нем Аскола.

– Знать бы мне, что ты ослабел настолько, я не привел бы сюда всех Мертвых, – усмехнулся Бритва. – Битва за каф должна была тебя вымотать, но не настолько же… Шатун, Белый! Поосторожнее!

Цепи на моем теле ослабли настолько, что я смог вздохнуть. Надо же, в подземельях собрался весь Мертвый Дом – почти двадцать воинов, вооруженных до зубов. И какие цепи они притащили сюда, чтобы связать меня, – слона можно удавить! Куда там Глейпниру! На меня теперешнего хватило, впрочем, двух воинов и одного захлеста цепью. А с Максом Мертвые и вовсе не стали церемониться. Тот, кого Бритва называл Шатуном, ударил его булавой в висок и оставил лежать у костра, рядом с телами прочих Драконов. Я не знал даже – жив оружейник или нет.

Из коридора вернулись четверо с копьями.

– Крави нигде нет, – сказал один из них.

Бритва внимательно осмотрел мои плечи.

– Можешь не искать, – сказал я ему. – Я тебе уже объяснял – нет у меня моей силы… А Костылю, задроту гнусному, передай привет. Может быть, про Игру я и забуду, но про этого гада…

– Костылю передавай привет сам, – ответил Бритва. – Я с ним не знаком. Клык, Шатун и Белый работали с ним. Глупый мальчик – так они мне докладывали.

– Я вижу, отбор в ваш клан ведется по уровню интеллекта кандидатов…

– Тот, о ком ты говоришь, не принадлежит к Мертвому Дому, – сказал Бритва, и тонкие шрамы на его лице порозовели. – Это наживка, безмозглый манок. Нам нужен ты, а не он. Драконы следили за ним, мы следили за Драконами, только и всего. Смотрели и слушали. Узнать время и место встречи после того, как ты вернешься из похода за кафом, было просто.

Чего им от меня надо? Почему они не убивают меня сразу? Я попытался пошевелиться, но цепи, плотно врезавшиеся в мое тело, даже не звякнули. Зато Мертвые Шатун и Белый, держащие концы цепи, встрепенулись. Бритва подал им знак – не беспокойтесь.

– Я тебе еще раз говорю: Дракон сделал ход и проиграл. Я не смог достать каф.

– Почему я должен тебе верить? Впрочем, это не так важно.

Воины в свете костра сноровисто проделывали какую-то странную работу – поднимали невысокий, в половину моего роста, деревянный настил, расставляли вокруг настила тяжелые металлические чаши. У каждой чаши они положили по кинжалу – кинжалы были маленькие, но, судя по холодному блеску клинков, безжалостно острые.

– Ты знаешь, Дракон, что сулят за твою голову члены Совета? – спросил Бритва.

Я промолчал. Какая разница? Если б я мог пожать плечами – наверное, пожал бы.

– Мертвый Дом уже не тот, что был раньше, – продолжал магистр. – Ты убил лучших моих воинов, и мне пришлось искать другие преимущества помимо грубой силы. Я искал и нашел. Как? Я говорил с Советом, вот что я делал. Я изучал Поля, вот что я делал. Поля тоже очень изменились – сейчас с ними стоит считаться. Мертвые поняли это, а Драконы – нет… Ты не представляешь, каких трудов мне стоило научиться переправлять предметы, а потом и живых существ из Полей в общий мир. Без помощи Старейших у меня ничего не получилось бы… Освободите его! – неожиданно крикнул он.

Цепи упали. Воины сгрудились у настила. Шатун и Белый поспешно отступили к костру. Я вдруг понял, что сейчас произойдет. От ужаса у меня что-то задергало в голове, и в ушах противно зазвенело.

– Ты идиот… – прошептал я. – Ты ведь ничего не знаешь. Людям из общего мира больше нет хода в Поля. Дети Поля теперь много сильнее расы Создателей. А когда у Совета все-таки получится объединить Поля… Все кончено, понимаешь? Этот мир уже не наш Он безвозвратно потерян! Нас всех изгнали отсюда!

Бритва, казалось, не слышал меня. Он прокричал, обращаясь к своим воинам.

– Пусть Совет что угодно обещает за голову Разрушителя, но Разрушитель нужен Мертвому Дому. С ним мы обуздаем Поля и станем победителями в Игре. Братья! Запомните этот день…

– Все кончено! – еще раз завопил я.

– …Для нас все только начинается. Разрушитель будет сражаться на нашей стороне, – закончил короткую речь Бритва и приказал: – Дайте ему оружие.

К моим ногам полетел меч. Глухо звякнул о каменный пол.

– Подними, – сказал мне Бритва.

– Да пошел ты!..

Я отступил назад, но наткнулся спиной на копейные наконечники.

– Сейчас ты сразишься с сильнейшим воином Мертвого Дома или начнешь медленно умирать. Подними.

Я поднял меч. Был он грубо откован, тяжел и неудобен даже для искусного воина. Грязноватая серая сталь, короткая кривая рукоять. Бритва, конечно, решил свести мои шансы к минимуму.

Мертвый магистр с лязгом вытащил из ножен недлинный, но широкий меч. К левой руке его прикрутили узкий белый щит. Бритва, разминая мышцы, несколько раз крутанул мечом в воздухе. Обернулся к своим и спросил:

– Все готово к инициации?

Дождавшись утвердительного ответа, он с размаху лязгнул мечом о щит и, пригнувшись, пошел на меня. Первый раз он ударил несильно – примериваясь. Вторым ударом сломал мой клинок у самой гарды.

А третьим – проткнул мне грудь насквозь.

– Одним Драконом меньше, – проговорил кто-то – другой, не Бритва.

Боли не было. Только все еще ощущался мгновенный холод от стального лезвия в груди. Я упал на колени и сразу повалился набок. Сил доставало на то, чтобы держать глаза открытыми, но зрение мутилось и темнело.

– Одним Мертвым больше, – буркнул Бритва.

Это было последнее, что я слышал.