Три сестры. Диана

Глава 1.

Уже завтра ночью должен наступить новый две тысячи второй год. Хотя, если учесть, что через несколько минут пробьёт полночь, то уже сегодня. И давно бы пора идти спать, но я чувствую, что бесполезно. Старость бессонницей не удивишь, старость встречает её, как давнего друга. Только вместо долгих задушевных разговоров, мысли и воспоминания. На широком подоконнике, только наполовину заставленном горшками с геранью, лениво потянулся крупный чёрный кот. Покрутил головой и громко, тягуче замурчал. За это мурлыканье я его и назвала Баюн.
Уже больше тринадцати лет прошло с тех пор, как мы с сёстрами нашли троих полузакопанных кем-то котят. Я взяла мелкого, худого и длинноногого котёнка для пятилетней внучки. И помню удивлённый взгляд мужа, когда он встретил меня в аэропорту с котом в птичьей клетке в руках.
И внучка уже выросла, студентка факультета аналитики национальной экономики, совсем недавно вернулась с полугодовой стажировки из Лондона. Ради этого ей пришлось сдавать летнюю сессию досрочно и брать отпуск почти на весь первый семестр второго курса. Зато сейчас сидела и готовилась к зимней сессии.
Да и Гена давно ушёл, и сëстры... Остались вон я и Баюн. Задержались уже, но мне было важно дотянуть до восемнадцатилетия внучки. Определённый рубеж. Ей конечно и раньше сам чëрт был не указ, но теперь для этого есть законные основания. Вспыльчивая, дерзкая, не желающая молчать вообще не перед кем. Такой характер бы, да мальчишке! Но достался вот, Чернобурке.
И хотя новый год я всегда отмечала у одного из сыновей, где решали собираться, дома пахло хвоей и мандаринами. Алька позавчера прилетела прямо после экзамена и полдня генералила и украшала квартиру. Сбегала на войсковую пилораму, притащила несколько сосновых кругляшей с дырой посередине. В это отверстие насовала еловых веток, а под дно поставила специально оббитые по краям и отмытые жестяные банки из-под селёдки с водой. Их для этой цели и хранили. Это её Генка приучил, он так делал ещё в детстве. Сколько этих ёлочек было потом высажено вокруг части! Свежие еловые ветки умудрялись пускать корни, и порой новогоднее украшение не осыпалось и не выносилось на мусор, а пересаживалось и переселялось на балкон. А через несколько лет высаживалось на новую делянку.
Сейчас в еловой зелени прятался штаб, казарма, старый пожарный пруд. Ели украшали дорожку к военторгу. Настоящим еловым бором был окружён детский садик. Когда-то мы с женой начфина части просто своровали саженцы прямо от Кремля. Там как раз обновляли аллею. Забили багажник и салон служебной "Волги", и отправили солдата-водителя в часть. А сами, компанией на четверых, отправились домой на электричке.
Высаживали мы их широко, вольготно. Вон и сейчас ветки голубых " кремлёвских" елей опускаются почти до земли. Только специально редко посаженные рябины пламенеют ягодами, привлекая стайки птичек. И неизменно радуя малышей. Да и сам детский сад, выглядывающий из-за заснеженных деревьев, напоминает сказочный домик.
Почти сорок лет назад, когда я приехала сюда, после примирения с брошенным мною мужем, здесь было три кпп и столбы с колючей проволокой вокруг холмов, поросших невысоким осинником. Да романтично поблëскивало уже оттаявшее болотце в низинах между холмами.
- Это что? - спросила я в тот день, медленно спуская с рук сына.
- Войсковая часть стратегического назначения, Диночка! Охраняемые склады боеприпасов всего военного округа, - с гордостью улыбался огненно-рыжий Генка. - Видишь, высоко взлетел.
- Гена, - пытаясь сообразить, где ночевать с ребёнком, спросила я. - Я части не вижу. Часть вот эта, о которой ты говоришь, она где?
- Маааа! - заверещал совсем маленький тогда Игорь. - Ма! Бель!
Он ещё не всё понятно говорил. Но одним из любимых героев у него почему-то была белочка из Пушкинского Гвидона.
- Это не белка, - засмеялся Гена. - Это хорёк. Их здесь уйма. А ещё зайцы. Те наглючие! Вообще не боятся. Но они не опасные. Вот ребята за неделю до моего отъезда на обходе кабанов видели. Представляешь, Дин, к людям вышли из своей глуши.
- Ген, мне кажется, что это кабаны не поняли, чего это люди припёрлись к ним в глушь! - выдохнула я.
Сейчас я, сидя у окна на третьем этаже офицерского дома, любовалась строгим военным городком. Где про каждое здание я могла рассказать, как его строили, как добивались утверждения и выделения стройматериалов. И где большая часть жителей выросла у меня на глазах, в построенном мною детском саду, где я же была заведующей.
Здесь прошла большая часть моей жизни. И, безусловно, лучшая. Здесь не было тяжёлой памяти. Здесь родился мой младший сын. Сюда мы с мужем принесли из роддома внучку, считая, что не важно, сколько дней она проживёт. Но эти дни будут здесь, дома. А дома как известно и стены помогают.
На верхней полке старого буфета ожили часы. Старые, их ещё моя бабушка приобрела до революции.
Раз в сутки опускалась панель средней части, и под тихий переливчатый звон луна и звëзды медленно опускались, а солнце поднималось.
Сегодня что-то произошло, ночные светила до конца не опустились, а солнце замерло на подъёме. И часы замолкли. Баюн вскинул голову и прищурил свои глазищи, глядя на часы.
- М-да, - вздохнула я. – Похоже, всё, сломались. Их и раньше-то починить целая проблема была. Сейчас, наверное, и не возьмётся никто.
Неожиданный грохот рядом заставил вздрогнуть. Чёрно-белая сорока целеустремлённо билась в окно, не замечая, что теряет перья. Баюн, утробно зарычав, вытянулся и ударил лапой по стеклу. Надрывно и истерично треща, сорока неровно отлетела в сторону.
- Вот оно что, - проводила я её взглядом. - Жаль, если в этот день уйду. Испорчу сыну день рождения.
Тридцать первого декабря одна тысяча девятьсот пятьдесят пятого года, на окраине станицы Полтавская Краснодарского края, я родила своего старшего сына, Игоря. Поэтому и Новый год мы обычно отмечали у него, поздравляя сначала с днём рождения. Но уже лет пять, после того, как младший построил большой дом в соседнем с частью посёлке, собирались у него. Места больше.
- Успокаивать пришёл? - улыбаясь я гладила кота, спрыгнувшего с окна ко мне на колени. - Да мне не страшно, родной. Это была очень долгая жизнь. Полная побед и поражений. Но я жила в великое время, когда кругом, по одним со мной улицам, ходили герои.
Уходить я действительно не боялась. Вот оказаться запертой в немощном теле, прикованном к кровати, это страшно. Обе своих частичных парализации я вспоминала с ужасом. И верила, что вставала благодаря и ради Альки. А сейчас почему-то поселилась уверенность, что Костлявая решит в этот раз последнее слово оставить за собой.
Я смотрела в окно на заснеженные ели, а видела только-только начавшие цвести молодые яблоньки, посаженные отцом.

Глава 2.

Как и у многих в моём поколении, моё детство закончилось в сорок первом году. Ещё вчера, совершенно беспечные, мы носились стайками вдоль улицы, с холма к реке, к небольшой заводи, где всей лопатинской малышнëй ловили раков, в лесок, чтобы присмотреть уже подходящие ягодные полянки.
Или помогали родителям. В каждой семье, у каждого её члена, даже самого маленького, были свои обязанности. И все всегда были при деле.
- Никогда не смотрите на то, кто и как живёт. Не говорите, что вот они богатые, - учила нас бабушка, вдова потомственного ростовщика из еврейских переселенцев. - А когда хочется так сказать, всегда вспоминай, что обсуждая чей-то достаток, ты говоришь о собственной лени и глупости. Богатство под ногами лежит, его всего-то и надо, что поднять. Но спину погнуть придётся.
Эти слова мы с сёстрами друг дружке и повторяли, когда собирали небольшие камни-окатыши и выкладывали ими дорожку вокруг забора на метр, широкую площадку перед воротами, дорожку от ворот к дому, бане, сараям, леднику. Чтобы грязи возле дома и на дворе не было.
- Что, девоньки, спина никак болит? - спрашивала бабушка.
- Ага, - кивала я, утаптывая камни в подготовленной для этого небольшой канаве.
- Зато дом со стороны смотрится красивым и богатым. - Фыркала Тося. - Это от богатства спину ломит!
- Нет, это от жадности. Могли бы и не поднимать эти камни, не таскать, и не укладывать. - Усмехалась бабушка.
Такие её присказки почему-то запоминались. Просто врезались в память, и гораздо надёжнее, чем всякие поучительные нравоучения.
И буквально за день мы стали взрослыми. Маленькими по возрасту и росту, но постаревшими в душе. Мы взрослели, провожая отцов и братьев на фронт. Коротая время в тревожном ожидании почты. Видя почерневшие лица своих односельчан, получивших похоронки. Замирая у приёмников, когда звучали слова, останавливающие всё вокруг.
"От Советского Информбюро"...
Мы старели, слыша, что неся тяжёлые потери отступили какие-то части, о продвижении немецких войск, что означало, что наши войска отступили. Или уничтожены, или попали в плен. Мы точно знали, в каких частях служат наши. И не только родные, но и соседи. Но переживали за всех. И неважно в тот момент было, что речь идёт о совершенно незнакомых нам людях. Это была общая боль. Одна, но разделённая на миллионы людей.
Много позже я в мыслях часто возвращалась в то время. Мне казалось, что огромный подвиг всего народа, всей страны зарождался в тех самых моментах и в этой общей боли. И победа, и восстановление почти половины страны из руин и попелища, и стройки, и резкий рост достижений всего и вся... Всё это рождалось в напряжённой тишине у приёмников, под голос Левитана.
Но тогда... Я рыдала. Уткнувшись в холодную стену дома, среди грязного и просевшего мартовского снега. В тот момент, мне казалось, что я ненавижу весь мир. За его несправедливость. За эту войну. За эту похоронку на отца. Моего сильного, умного папу. Может он и выглядел старше своих лет, но у него за плечами уже была одна страшная война, ранение, болезнь. У него было слишком много морщин и усталый взгляд. Но когда папа улыбался, казалось, что всё вокруг становится иначе, светлее и проще. А уж когда отец брал в руки гармонь...
Первое время после похоронки я постоянно натыкалась на бабушку. В школу иду, и бабушке вдруг пройтись приспичило. А ходила она с палочкой. Точнее с тяжёлой такой тростью, высокой. Больше похожей на посох.
- Боярыня наша, столбовая, - беззлобно хмыкали ей в след односельчане.
- Да не столбовая, а Сдобнова, - смеялась бабушка Нателла или Наташа, как её звали односельчане.
Сижу на занятиях, бабушка мимо окон гуляет. На реку пойду, и она за мной.
- Ба, ты чего? - не выдержала как-то я. - Сторожить что ли вздумала?
- А то нет? Ты ж на норов дурная, да и возраст самый тот, когда уже семя сильными, умными и самыми-самыми мнят. Отец твой примерно в твои годы из дома и сбежал. И тоже на фронт. - И не думала скрывать и юлить бабушка. - Или думаешь, что про ножики твои припрятанные я не знаю? Ты мне скажи, ты что с этими ножами против пули делать будешь?
Стерегла меня бабушка, стерегла, а старших упустила. Аня ушла почти сразу, Тося чуть позже, через год. А семья осталась на мне. Ну как семья, мама и бабушка. Не знаю, как вышло, но я себя чувствовала в ответе за них. Может, из-за слов обеих сестрёнок перед их уходом, чтобы берегла маму и бабушку. Может, из-за примера соседа, одноклассника и друга, живущего в доме напротив огненно-рыжего Генки Перунова.
Там от семьи с тремя сыновьями осталась только мать, младшая сестрёнка Раечка и он сам, пацан пятнадцати лет. Но он уже был в доме за "мужика". И дрова рубил, и воды таскал, и снег чистил, и рыбу ловил и сушил, и в лес ходил, и огород копал, и по дому где что надо ремонтировал.
Речка у нас была небольшая, но рыбная. Во время войны она хорошо выручала деревню. Рыбу ловили и часть ели, часть заготавливали. Солили и сушили до деревянного состояния, чтобы она пролежала как можно дольше. А потом, зимой закидывали эту рыбку в кипящую воду и варили похлёбку. Такая сухая рыбная консерва.
Вот и я стала дома за такого "мужика". Убиралась, старалась как и все, за лето и осень собрать побольше запасов и трав. Лекарств было мало. К счастью, моя мама умела работать с реагентами и получать необходимое, проводя различные реакции. Она всегда говорила, что всё подробно расписано, и нужно лишь прочитать и повторить. Поэтому к нам в Лопатино в аптеку ехали даже из соседних деревень. Но и травяные сборы мама составляла, и готовила различные травы, чтобы зимой можно было сделать отвар.
- Ведьма наша, аптечная, - называли её в селе.
Злобы в этом не было. Как и попытки как-то оскорбить. Мамины знания уважали, к ней бежали раньше, чем за врачом. А то что ходит и травы с корешками по лесам окрестным собирает, так ими же потом и лечит. Многие ещё и помогать ходили.
- Учись, Диночка. Завидной невестой будешь, с материной-то наукой, - часто советовали мне.
- Война у нас, а вы про невест, - бурчала я.
- Война. Но рано или поздно и эту беду перемолотим. А вам жить ещё. - Непрестанно неслось в ответ с необъяснимой житейской наивной верой в лучшее и мудрой тягой к жизни, не смотря ни на что.

Глава 3.

- Приказ Верховного Главнокомандующего войскам Красной Армии и флоту... - эти слова, прозвучавшие однажды, были сродни тому самому салюту тридцатью залпами из тысячи орудий.

Даже спустя столько лет, я помнила каждое слово. Каждый вспыхивающий взгляд.

- Победа? Вы слышали, победа?! - то ли спрашивали, то ли сообщали все вокруг друг другу.

Невозможно было удержать внутри ту бурю, что была рождена этими словами. Она рвалась наружу смехом, радостными криками, слезами, которые никто не скрывал.

- Мам! Слышала? Победа же! - влетела я в дом. - А ты что это делаешь?

- Как что? Ты же сама сказала, что Победа. - Перелила горячую воду в ведро для полов мама, и снова ставя другое, с холодной, на печь. - Значит Война закончилась. Такая беда ушла, а за такой гостьей, как за смертью, полы нужно как следует вымыть, чтобы обратно не пришла.

Как бы странно это не звучало... Но убирались в тот день везде. То ли радость требовала немедленных действий, а уборка была самым простым выбором. То ли и правда верили в эту присказку, что за бедой нужно полы вымыть. Даже дорожки от дома и вдоль забора прометались берёзовыми вениками. И как-то так вышло, что и общую дорогу мы вымели, подняв облако пыли.

А вечером, в двадцать два часа, когда должен был начаться обещанный салют, Генка вышел за забор и сделал три выстрела из старого охотничьего ружья, оставшегося ещё от его отца, Михаила, сгинувшего на фронтах первой мировой.

- Дина, Дина, стой! - окрикнула меня через пару недель наша почтальонша. - От Тоси письмо! Вон, смотри, из Германии.

Письмо я принесла домой и положила на стол. И мы с бабушкой, как две кошки, всё вокруг стола ходили, да на письмо поглядывали. Но ждали маму.

- Чего это вы такие загадочные? - улыбнулась мама, снимая за порогом короткие ботинки, и беря с тумбочки толстые вязанные носки, в которых ходила по дому.

И замерла, зацепившись взглядом за конверт на столе.

- Аня, Тося? - выдохнула мама, подлетая к столу. - Что же вы молчите? И не прочитали ещё? Давно же наверное принесли!

Тося прислала несколько открыток, правда подписала, что сейчас Берлин выглядит не так. Ещё и фотографию. Она стояла в форме, в накинутой на плечи шинели, на фоне каких-то колонн и ступенек, а вокруг была огромная толпа солдат. Но главное, в том письме были несколько строк об Ане.

О старшей сестре мы ничего не знали, только то, что она ушла на фронт. Да наш сосед, военком, как-то обмолвился маме, чтоб она забыла о старшей дочери, и не вспоминала, пока война не закончится. Для её же блага.

- Разведка значит, - поджала тогда губы бабушка.

- Чего бы она там забыла? - удивилась тогда ещё мама.

- Внешность, язык, ты её кое-чему научила... - перебирала бабушка, словно думала вслух. - И правда, лучше и не вспоминать. А то здесь аукнемся, а где и как откликнется неизвестно.

С тех пор мы о сестре молчали. А если кто и расспрашивал, то пожимали плечами и не отвечали. Поэтому и буквально две строчки, что видела сестру, что жива и здорова, были так дороги. Пусть и без имени.

Но той весной для нашей небольшой семьи война не закончилась. От Ани и вовсе не было вестей, а Тося только осенью написала, что её часть выведена из боевых действий.

- Боевые девицы у меня внучки, - хмыкала бабушка. - Матрён, а не заневестится у нас там Тося-то? Девка видная, да при погонах.

- Давно бы уже написала, если б кого встретила, - улыбалась мама после смерти отца еле заметно. - Тося не Аня, в себе не удержит.

- А если он из этих, японцев? - размышляла вслух бабушка. - Интересно, если внучка жениха с тех краёв привезёт, его как считать? Как сувенир из далёкой страны или военный трофей?

- О! Тоська ещё и заикнуться не успела, а ты уже насмешничаешь! - фыркнула я, отвлекаясь от листочков с диктантами младших школьников.

Учителей не хватало, и те старшеклассники, что учились на отлично помогали. Кто-то с чтением, кто-то со счётом. Меня просили работы проверять.

- Хочешь сказать, что она бабушкиных шуток испугается? - смеялась бабушка.- А ты не отвлекайся. Вон, заранее привыкай, раз такую работу выбрала.

Эти речи были не просто так. Я планировала после школы пытаться получить высшее образование. И рассчитывала поступить в педагогический.

- Раньше как было, читать и писать умеешь, и достаточно, уже грамотный. А сейчас вон и школы уже не хватает. Институты подавай. - Ворчала бабушка.

А потом было первое письмо от Ани. Большое, с расспросами и обещанием скоро приехать.

- Ну, всё, - вздохнула тогда бабушка. - Дождалась считай девок.

Вечером она позвала маму в свою комнату, долго ей что-то говорила и отдала ключ от своего сундука, что всегда носила на поясе. А через месяц бабушки не стало.

Сильная женщина, что из девчонки-бесприданницы смогла превратиться в ту, что удержала в своих руках непростое дело покойного мужа. Вырастила сына, дождалась его с войны, страшнее которой и вспомнить тогда было нельзя. Пережила смутное время революций и гражданской войны, достойно прошла по жизни, поддерживая невестку и воспитывая внучек. И ушла, когда решила, что дождалась возвращения птенцов в родной дом. Пусть и такого.

Для нас с мамой дом вдруг стал казаться слишком большим. Ведь отец ставил его в расчёте на большую семью. А остались только мы с мамой.

- Скоро и ты уйдёшь, - вздыхала мама, заплетая мои тëмные как у папы волосы. - И то верно, не сидеть же тебе всю жизнь у вдовьей юбки.

- Мам, я учиться. - Напоминала я.

- Учиться, да. А потом работать. Или замуж куда далеко выйдешь. И что я тогда здесь одна делать буду? С эхом перекликиваться? Хоть на постой людей пускай. - Переживала она.

- Нет! Мам, не вздумай! Не для чужих отец дом ставил! - по детски категорично заявляла я. - Ты... Тебе если плохо, то ты замуж иди! Вон, всё село ждёт, чем у приезжего похождения в твою аптеку закончатся. Я попрекать не стану!

- Вооон, оно что, - хмыкнула мама.

Глава 4.

Конец весны сорок шестого навсегда запомнился экзаменационным мандражем. Сначала школьные экзамены. Даже в войну наша Лопатинская школа работала, и ученики получали свои аттестаты зрелости. Нередко, сразу после школы уходя на фронт.
Были и такие конечно, кто решал не заканчивать школу. Что Аня, что Тося ушли на войну, едва им исполнялось восемнадцать. Кто-то переставал учиться, потом начинал заново. Иной раз выходило, как у одной из наших соседок, что в школе она училась до двадцати лет и заканчивала вместе со своей сестрой, которая была на три года младше. А я в школу и вовсе поздно пошла.
Родилась я двадцать девятого февраля, хоть и записали на первое марта. Поэтому в школу меня отдали с полных восьми лет, дали лишний год несмышлëнышем побегать. Но меня и дома научили и считать, и читать. Училась я легко и хорошо, поэтому и к окончанию школы пришла с отличием. Тем сложнее было на экзаменах. Ведь ещё нужно было и не ударить в грязь лицом.
А потом, едва дождавшись документов, я ехала в Саратов. Четыре часа, в кузове колхозного зила, вместе с ещё семью односельчанами, едущими пытаться поступать в ВУЗЫ. Рядом со мной сидел Генка, школьный друг и сосед. Но тут всё ясно, Саратовское высшее военное командно-инженерное Краснознамённое ордена Красной Звезды училище ракетных войск имени Героя Советского Союза генерал-майора А. И. Лизюкова ждало нового курсанта. Вопреки семейной традиции, Гена решил поступать поближе к дому, где оставались мама и сестра. Хотя оба его старших брата, а до этого отец, учились в Москве, в одном и том же училище. И третьего брата Перунова туда готовы были принять.
Ему наверное было проще, чем нам. Документы он отвозил заранее, как и проходил первую медкомиссию и отбор по физической подготовке. Училище имело богатую историю, так существовало с тысяча девятьсот восемнадцатого года, много раз переименовывалось. Начиная от военно-инструкторского училища и командными курсами, здесь готовили и пулемётчиков, и танкистов, и артиллеристов.
Так что Гена, единственный из нас, ехал точно зная, что обратно только в ближайший отпуск.
А вот я сначала почти не дыша искала свою фамилию в списке допущенных до вступительных экзаменов. Количество листков с фамилиями сильно сокращалось от одного экзамена к следующему. К приказу о зачислении я шла на ватных ногах. И от волнения не сразу нашла свою фамилию.
- Дина, да вот же! Сдобнова Д. Т., - тыкал в напечатанный на машинке список двухметровый Генка, пришедший поддержать по дружбе, как делал это каждый раз, когда вывешивали списки. - А ты говоришь тебя нет! Пошли, отпразднуем!
Своё поступление мы отмечали шикарно. За стоячим столиком на улице, куда мы выставили по стакану с лимонной шипучкой и по песочному пироженому-полоске.
- Товарищ курсант, ваши документы, - почти сразу остановился рядом с нами военный патруль.
- Курсант первого курса СВВКИУ РВ Перунов, - громко и чётко отрапортовал Генка, вытянувшись по струнке и приложив руку к козырьку фуражки.
- Вольно, курсант. - Вернул ему документы начальник патруля. - Значит, боги войны гуляют?
- Поступили, товарищ лейтенант, - улыбнулся Генка, убирая документы и увольнительную.
- Что, и девушка к вам поступила? - засмеялся один из патрульных.
- Нет, я в педагогический, - радостно сообщила я.
- И уже познакомились? - поинтересовался другой.
- Да мы из одного села, из Лопатино. Соседи. - в тот момент мне все вокруг казались друзьями.
С того раза у нас и повелось, каждая закрытая сессия отмечалась лимонадом и пироженым.
-Дин, ты чего не собираешься? - заглядывали в нашу комнатку на троих девчонки с курса. - Там лётчики в кино зовут.
- Не хочу на зачёте по философии педагогики кино пересказывать, - хмыкала я, ненадолго отвлекаясь от учебника. - А потом ещё в партячейку идти. Мне через три дня лекции о научном атеизме читать.
- Ааа, ну да, по партийной лестнице без сданных зачётов не подняться! - смеялись подружки.
В Саратове, как в той песне, холостых парней было с избытком. Что и немудрено, здесь было сразу несколько больших военных училищ. И лётчики, и пехота, и артиллеристы. И конечно, у курсантов были свои проторенные дорожки в общежития и педа, и меда. Так что развлечений хватало. Вот только у меня времени было в обрез. Помимо учёбы, а чтобы получать стипендию повыше, приходилось учиться на отлично, ещё была и партийная работа. А за гулянья можно было огрести неприятностей по самую макушку. Стоять на собрании перед студентами, когда тебя разносят за разгульную жизнь, то ещё удовольствие.
Я предпочитала быть на сцене, когда читала лекции или участвовала в художественной самодеятельности. От отца мне достался хороший музыкальный слух, а от мамы тонкие и длинные пальцы. Я достаточно быстро осваивала игру на гитаре, и уже к концу первого курса я начала выступать в концертах.
Были, конечно и развлечения. Назначить двум парням свидание в одно время и в одном месте, и издалека наблюдать, как они друг перед другом ходят и один на другого косятся.
Правда продолжалось это недолго. Как-то то ли и вправду нарвалась, то ли попугать хотели, но оба кавалера подкараулили меня вечером, когда я возвращалась в общежитие и прижали к стенке. Пуговицы с моего пальто посыпались от рывка. Как и весь вид "гимназистки". У нас в селе не каждый парень отваживался со мной драться. Чем бы это закончилось, неизвестно. Врятли чем-то хорошим. Вот только противники мои с хрустом и воем неожиданно отрывались от земли и разлетались в разные стороны.
Над стонущими от боли парнями разъярённой горой возвышался Генка. В училище он в одиночку мог орудие развернуть, так что силы у него за троих хватало. И кулаки у него были с человечью голову. Так что таким кулаком, да с развороту, странно, что горе-ухажëры ещё шевелиться могли.
- Вас в комендатуру сдать или сразу к моргу тащить? - рычал он на нападавших. - Пнуть бы вас, да падаль не трогаю!
- Да она... - попытались ему что-то возразить.
Это Генке-то! Пффф! До него ещё докричись с его ростом в два метра.
- Что она? А вы значит за глупую шутку, что решили сотворить? - Генка был похож то ли на медведя, то ли на лучшего колхозного быка.
Такой же здоровый, злой и рыжий.
- Так, а теперь ты! - развернулся он ко мне.
А у меня злость от драки уже прошла, остался один испуг. Я всхлипнула, отчего страшный и сердитый парень сразу превратился в заботливого приятеля.
- Напугали, да? Дин, да ты дрожишь. Ну конечно, снег кругом, а она в ботиночках на тонкий чулок! Вот приедем домой, всё тёте Матрёне расскажу. - Ворчал он, накидывая мне на плечи поверх моего пальто свою шинель.

Глава 5.

После того случая, я настолько откровенно над парнями не издевалась. Могла на свидание не прийти, могла чужое имя сказать, но не нарывалась. А то ведь сама могла не справиться, а Генки рядом может больше и не оказаться.
С приятелем мы не только вместе отмечали каждую сессию, но и могли убежать в кино.
- И как это понимать? - встретил нас как-то после кино очередной кавалер, учившийся на год старше Гены.
- В кино сходили, - не поняла я. - А как ещё это можно понять?
- Понятно, - набычился парень. - Короче слушай, я как другие, этого терпеть не стану. Либо ты сейчас прощаешься раз и навсегда с ним, и чтобы его больше и близко с тобой не было, либо со мной. Решай!
- А чего тут решать? - ещё больше удивилась я. - Прощай.
- Даже не задумаешься? - спросил меня ухажёр.
- О чём? Ты сам-то головой думай. Таких как ты в моей жизни, как поездов будет. Одному вслед ещё платочком машешь, а к перрону уже другой подходит. А Гену я со школы знаю, мы в селе соседи и друзья. - Объяснила я.
- Так что это чтоб я тебя больше не видел, - непонятно отчего довольно лыбился Генка.
Вместе с ним мы и бегали на местные развалы перед каждой поездкой домой, выбирали подарки.
- Дин, смотри какие ленты. Как думаешь, Рае понравятся? - всегда спрашивал моего совета Генка.
- Конечно! - кивала я. - Только парные бери, у твоей сестры волосы густые, тяжёлые. Она же их обычно на две косы делит. Вон, белые возьми на праздник, и красные на каждый день. Она у вас в маму, темноволосая, ей красные пойдут.
Из города домой Гена всегда вëз кулёк шоколадных конфет в фантиках. И набирал разных по несколько штук. Красивые яркие фантики его сестра, Рая, выравнивала и складывала в отдельную коробку.
Маме я взяла кожаные перчатки с шерстяным подкладом. Руки у мамы были красивые, а в варежках ей было неудобно. Вот и снимала на улице. И руки мёрзли.
- Ты чего стоишь такой расстроенный? - подлетела я к Генке со свëртком серой бумаги, внутри которого прятались мамины перчатки.
- Да ничего, пошли, - попытался увести он меня от лотка с кружевными пуховыми шалями.
- Маме выбирал? - поняла я.
- Да, но не хватает. - Вздохнул Генка.
- И много? - я знала, что друг себе сигареты лишний раз не покупал, но с довольствия откладывал, чтобы домой с подарками и ещё денежку привезти.
- Много, Дин. - Буркнул Гена.
Но к счастью, не настолько много, чтобы я не смогла его выручить. И хотя питание в столовой зависело от урожая на подсобном хозяйстве института, а такие были у каждого вуза, моей стипендии отличницы в сто сорок рублей хватало на всё необходимое и на отложить маме. Поэтому двадцать рублей, которых не хватило Генке, я доложила к его подарку без сомнений. И потом, это же Генка! Он же если был должен или что-то обещал, то в лепёшку расшибался, но делал.
Нежную и ажурную белую шаль с синим рисунком, Гена бережно свернул, и для надёжности, ещё и своим шарфом замотал, чтобы нигде не зацепить.
- Опять твоя мама плакать будет, - улыбнулась я, наблюдая за ним.
- Она всегда переживает из-за подарков, что дорого, что себе ничего не купил. - Согласился со мной друг. - Спасибо, Дин.
- Нашёл из-за чего спасибкать, - засмеялась я.
- Спасибкать! - передразнил меня Генка. - И это будущий учитель русского языка и литературы!
Уже отдыхая дома, я с удивлением обнаружила, что наши дома, стоявшие почти в конце села, вдруг оказались во вполне себе оживлённом месте.
- Мам, а что у нас случилось? - спросила я, наблюдая из окна за гуляющими вдоль улицы под ручку девчонками.
- Как что? - засмеялась мама. - Не слышала? К соседке напротив сын на побывку приехал. Будущий офицер. Вон, каждое утро, в любую погоду по пояс голый бегает, да на перекладине у старых берёз подтягивается. Вот девчонки и тянутся. Уже не первый раз так.
- Это из-за Генки что ли? - не поверила я.
- Ну, это для тебя Генка. А так-то завидный жених. И дом справный, и сам при образовании. Ни вот тебе кто, а в командиры в армию пойдёт. А это и зарплата, и паёк. С большими перспективами парень. - Возилась мама у печи. - И воспитан не под забором. Всегда вежливый, и не лодырь. Руки откуда надо растут, от того, чтоб помочь не бегает. Вон, с утра пораньше зашёл, предложил дров нарубить.
- Это Генка-то жених? - рассмеялась я.
- А что со мной не так? - зашёл в комнату с охапкой мелко порубленных дров Генка.
Дрова он положил у печи, развернулся и молча вышел, зло нахмурившись.
- Чего это он? - спросила я у мамы.
- А ты пойди, да у него и спроси, - махнула на меня рукой мама.
Генку я догнала уже у нашего забора.
- Ты чего это коршуном смотреть стал? - дёрнула я его за руку.
- Ничего, - смотрел он куда-то над моей головой, что с его ростом было несложно.
- Ген, ну правда, мама начала ерунду какую-то говорить. Что жених, что перспективы, что девки вон толпами мимо окон маршируют... - не понимала я его поведения. - Ну какие там заплата и паёк? Ты же мой Генка, с которым вон живём через дорогу, дрались и вместе и друг с другом, и рыбу вместе ловили, и в лес, и в поле! Ты же всегда рядом! Ну, и как это я тебя в какие-то женихи отдам?
- Дин, вот ты такая умная, но иногда такая дура! Слов нет! - тяжело вздохнул Генка. - Иди-ка ты в дом, а то вон, пальто поверх ночнушки нацепила. Замëрзнешь.
- А самому вообще в одних портках значит можно? - прищурилась я. - Или ты специально, чтоб было на что девкам посмотреть?
- А тебе-то что? Я ж по-твоему, только чтоб на рыбалку и подраться вместе и гожусь, - фыркнул он в ответ.
- Вот... Рыжий! - топнула я со злости, вернувшись домой.
- Кому рыжий, а кому и золотой, - тихо засмеялась мама.
Вернувшись в Саратов, я почему-то о Генке стала думать чаще, чем об учёбе. Может что-то в маминых словах, может то, что и правда, за ним в селе девки откровенно бегали.
- Да это во мне собака на сене проснулась. И не нужен он мне, просто друг т всё. Просто привыкла! - убеждала я сама себя. - Да я вон завтра, гулять с другим пойду!
И ведь пошла. И месяца два ходила. А потом мы с кавалером разругались. Мне не понравилась его рука на моей груди, а ему мой кулак, прилетевший в его челюсть.
- Да сколько можно?! Полгода за ручку тебя водить? - со злостью сказал мне он.
- А ты на что вообще рассчитывал? Тебе кто сказал, что я подобное позволю? - не менее зло спросила я перед тем, как уйти.
А уже в ближайшие выходные в комнату, что я делила с сокурсницами влетела моя подружка.
- Динка, бросай свои учебники! Там у тебя парня увели, пришёл в кино с какой-то! - еле справлялась с дыханием Зойка.
- Какой парень? - не сразу сообразила я. - Генка?
- Да причём тут твой Генка? Лётчик твой! - выпалила она.
- Да? - к своему удивлению я почувствовала только облегчение. - Ну, попутного ему ветра. Или что там лётчикам говорят?
- Земля пухом? - предположила Зоя. - Или это о покойниках.
- Мягкой посадки, - засмеялась моя соседка.

Глава 6.

Когда я думала, что история с лётчиком закончится легко и быстро, точнее уже закончилась, раз он в кино с другой пришёл, то очень сильно ошибалась.
Уже в ближайшие выходные, вернувшиеся с танцев подружки передали, что он про меня настойчиво спрашивал. Удивившись, я лишь пожала плечами и решила не обращать внимания. Потому что товарищу было не ясно, почему это после того, как он сначала попытался облапать, а потом гулял с другой, я ему приветов не передаю, и к кпп училища не прихожу на недолгие свиданки.
- Дин, Дин, смотри, непонятливый явился, - залилась звонким смехом хохотушка Зоя.
- Вот вроде если в училище взяли, то должен хоть чуть-чуть соображать. Но нет, там кость, - вздохнула я.
- Дина, а я тебя жду, - заметил меня и он.
- А я думала новую девушку, или ты с ней только по субботам на вечерний сеанс ходишь? - не стала я скрывать, что всё о его похождениях знаю.
- Откуда... - сначала растерялся он. - Дин, да что тебе наговорили? Ты ничего такого не думай. Это сестра, дальняя родственница, из деревни приехала.
- И тебя попросили её в кино сводить? - уточнила я.
- Да, я не мог отказать. - Ухажёр явно обрадовался моей догадливости. - Родня надавила.
- А завтра родня надавит и жениться потребует? - похлопала я глазками.
- Да вот ещё, - засмеялся лётчик. - Не та девица, чтоб на ней жениться. Таких дураков нет.
- Так ты б уже определился, не из тех, на ком женятся, или всё же сестра, - вздохнула я, заканчивая разговор.
Я спокойно прошла мимо хлопавшего глазами парня. Пока этот дурень соображал, как так вышло, что он сам себя сдал, я уже успела зайти в общежитие.
Учёба, партийная работа, самодеятельность занимали кучу времени. А ещё это была очень уважительная причина, чтобы пропускать походы в кино и на танцы. Я пыталась разобраться в самой себе, и в том, что казалось в моей жизни неизменной величиной. И все эти мысли, так или иначе, крутились вокруг Генки, доводя до непонятной тоски и головной боли.
- Привет, - уселся на край моей кровати Генка. - Хорошо вам, днём на кровати валяться можно.
- Так стульев у нас по одному на комнату, да и ставить негде. Я скоро есть за столом разучусь. - Оторвала я взгляд от книжки, которую читала лёжа. - А ты чего гуляешь?
- Так увольнительная же, за стрельбы. Я в самоволы крайне редко хожу. Сама знаешь. - Хмыкнул он, заглядывая в мою кружку на столе. - А ты чего это хандрить вздумала? Ни ходишь никуда. Этого своего, пернатого, говорят, прогнала.
- А чего это тебя мое настроение интересует и кого я прогнала? - вопросом на вопрос ответила я.
- В кино хочу пригласить, - ухмыльнулся рыжий. - И на танцы.
- А то тебе не с кем! - фыркнула я.
- Дин, а я с тобой хочу. Тем более, что тебе теперь всё равно не с кем, - как-то слишком довольно улыбался Генка.
- Это пока, - прищурилась я.
- Неа, - подбросил и поймал Генка царский рубль, который у него ещё и со школы был вместо игрушки.
- А ну, давай рассказывай! - уселась я на кровати.
- У нас объявили соревнования между училищами по боксу. Я буду участвовать. - Загрохотал радостным смехом Генка. - Мне теперь усиленно тренироваться надо. Вот я всех и предупредил, что кто желает помочь, и побыть моей личной грушей, может смело начинать за тобой ухлëстывать. С тобой в кино, и потом со мной в ринг.
- Так, а если найдётся такой, что не испугается и с тобой справится? - поинтересовалась я, почему-то вместо возмущения, сама начиная улыбаться.
- Тогда я к тебе приду побитый, и буду жаловаться. И мы, как в школе, вместе пойдём сдачи давать, - напомнил мне Генка. - Так что можешь считать, что я сам себя твоим кавалером назначил.
На том первенстве между училищами Генка стал вторым. Но гулять с ним потом ещё две недели было страшно. Пока синяки не сошли, я всё переживала.
- Ты врачам показывался? А вдруг у тебя сотрясение? Вы ж друг друга так лупили по голове, что мне казалось вот-вот точно лопнет! - спрашивала я.
- Да не переживай ты так, - отшучивался Генка. - Я ж артиллерист, какое сотрясение, после наших канонад?
И как-то так быстро время пролетело, что уже и выпуск скоро, и решать как дальше быть надо. После последней перед выпускной сессии, я ехала домой сама не своя от волнения. Я собиралась сообщить маме, что мы с Генкой решили, что пора жениться, и я после института поеду с ним.
- То же мне новость, - усмехнулась мама. - Её сообщать-то нужно было года полтора назад. И то бы я не удивилась. Бабушка как в воду глядела, когда к Генке присматривалась, и отцу он нравился. Свадьбу-то планируете играть?
- Да мам, какая свадьба? Да ещё и куда отправят, - напомнила я.
- Вот вроде и идëшь за соседского мальчишку, а всё равно судьба от дома ведёт, - вздохнула мама.
На следующий день Гена со своей мамой и сестрой пришёл к нам. Было и ещё несколько приглашённых. Мы с мамой весь день готовили застолье. Сватовство в селе было едва ли не так же значимо, что и свадьба. И пока мы с Геной решали когда и как сказать, наши мамы уже всё поняли и готовились.
- Говорить особенно и нечего. Живём рядом, друг друга знаем. Гена парень домовый, - говорил приглашённый сват, наш председатель. - В надёжные руки ты, Матрёна, передаëшь дочь.
- Ну хорошо, что хоть не домовой, - тихо шепнул мне на ухо сидевший рядом Генка.
Вот и вышло, что на собственном сватовстве, я сидела еле сдерживая смех. А этот рыжий, стоило мне чуть успокоиться, снова начинал комментировать речи всех собравшихся.
Вечером мы пошли гулять уже как официальная пара. Многие и жить начинали со сватовства, но мы возвращались в город. Я в своё общежитие, он в казарму. Единственное, что изменилось, это что на меня не готовили распределение, а его училище заранее заказывало проездные документы на Генку, как на семейного. А двадцать пятого июня тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, ранним утром я укладывала перед небольшим настенным зеркалом длинные волосы и наряжалась. Зеркало было размером с альбомный лист и висело в умывальнике.
Обычно я заплетала волосы в две косы и укладывала корзиночкой, или ободком вокруг головы. С распущенными меня наверное только мама и видела. Сегодня я чуть начесала у корней и зажала с боков невидимками. А концы оставила свободными. Зря что ли спала всю ночь с бигудями!
Специально для этого дня было куплено и платье. Насыщенно синего цвета, с пышным подъюбником. От чего юбка, чуть прикрывающая колени, стояла колоколом. Рукавов у платья не было. Небольшой вырез "лодочкой" чуть прикрывал ключицы и был отделан узкой полоской белого воротничка. В комплект к этому платью я купила белый лакированный ремешок и такие же туфли. Посмотреть на эти туфли приходило пол общежития.
- Диина! - восхищённо протянула Зоя. - Вот как надо было на бокс ходить, за Генку болеть. Он бы первое место взял!
- Зой, может умыться пока не поздно? - обычно я не красилась.
Некогда, да и ни к чему. И к сегодняшнему дню недели две училась правильно наносить косметику. Чуть припудрилась, правда от волнения чуть не рассыпала половину содержимого круглой картонной коробочки с нарисованной веточкой жасмина и соответствующим названием. Ресницы я красила при помощи зубной щётки. А потом ещё минут по десять разделяла слипшиеся ресницы швейной иголкой. А вот для губной помады я купила кисточку в канцтоварах. Такие брали для рисования. Ей было очень удобно брать помаду из круглой баночки и наносить на губы. Брала я совсем немного и старалась как можно тщательнее растушевать, чтобы не слишком ярко было. А брови я ещё за три дня сходила чуть подправила. Красить не стала и сильно выщипывать тоже, хоть мне и предлагали.
Дальше весь день был расписан по минутам. В девять утра, я среди прочих выпускников получила свой диплом и поздравления от наших преподавателей. А через час уже входила в ворота училища, куда сегодня можно было пройти свободно.
Курсанты вызывались по одному к нескольким столам, давали клятву служить Советскому Союзу и получали документы и первые офицерские погоны. И только когда последние по алфавиту получили свои погоны и вернулись в строй, уже офицерам разрешили получать поздравления.
- Гена, - окликнула я высматривающего меня в толпе парня.
Он обернулся, радостно улыбаясь, и замер. Только взгляд бегал по мне с головы до ног и обратно. А потом в два шага оказался рядом, схватил меня за талию и подкинул вверх.
- Гена, юбки же! - переживала я, что задерëтся подол.
- Ничего, я прижму, - это выражение глаз я прекрасно знала.
Когда оно появлялось, Генка лез целоваться.
- Эй, молодожёны, - крикнул ему кто-то из однокурсников-приятелей. - Вы в ЗАГС не опоздаете?
В ЗАГС мы не опоздали, вступали в брак мы в один день с получением я диплома, он удостоверения личности офицера. Так что двадцать пятое июня стало самым насыщенным на праздничные события днём.
И уже тем же вечером мы уезжали поездом сначала на Москву, а потом на Дальний Восток, где мой муж должен был начать службу на границе.

Глава 7.

К концу поездки я думала, что разучусь ходить по недрожащей поверхности. Ехали мы с целыми пятью чемоданами. Правда, одежда и всякие необходимые вещи, вроде постельного белья и полотенец, помещались всего в два. У меня во втором чемодане ехали книги и словари, большая часть которых перекочевала сначала в институт, а потом и в чемодан из дома и принадлежали ещё моему отцу. А вот Гена ехал к месту службы с "приданным". С собой он вёз один чемодан, в который бережно был упакован фотоаппарат и масса ещё всего необходимого для проявки фотографий, включая какие-то корытца и бутыли с растворами. А во втором были сигареты. Курить Генка начал ещё в шестнадцать.
С вокзала мы отправились в военкомат, адрес которого стоял у Гены в документах о направлении к месту службы.
- О! Ребята, вам повезло. В часть сегодня машина идёт с грузом для медсанчасти. Доедете с ветерком, - заверял нас улыбчивый капитан с повязкой дежурного.
Дальний Восток в разгар лета, это необыкновенное зрелище. А для нас с Геной, не видевших ничего, кроме Лопатина с окрестными деревнями и Саратова, то, что мелькало сейчас по сторонам казалось чем-то невероятным. И ни ветер, ни пыль, ни кочки, на которых мы подпрыгивали всю дорогу, не смогли испортить того первого впечатления.
- Не укачало? - спросил нас сопровождающий груз офицер, когда мы приехали.
- Да мы после поезда, - улыбнулся Генка. - Сами пока качаемся.
Мы ещё где-то час ждали на въезде в часть, когда за нами придут. Я в это время рассматривала высоченный сплошной деревянный забор, который в этот момент красили в тёмно-зелёный цвет. Поверх забора была намотана колючая проволока, и через равное расстояние торчали, словно скворечники, вышки.
- Ну, добро пожаловать, - после долгой и скурпулëзной проверки документов пригласил нас на территорию части проверяющий офицер.
Он махнул рукой в сторону прохода. Рядом с входной дверью висела большая табличка "Посторонним вход запрещён". Я засмеялась.
- Так вы теперь не посторонние, вы теперь местные. Документы на вас уже несколько дней как пришли. Да и у вас ещё пара дней есть, на довольствие встать, обжиться, хоть немного по части пройтись. Пойдёмте, я вас передам на заселение. - Понял он причину моего смеха, - Часть у нас уже обжитая, здесь военные на постой встали ещё в русско-японскую, до революции.
Уже после кучи всяких оформлений, подписей и записей, мы наконец-то шли к положенной нам комнате в офицерском общежитии. Но чем ближе мы подходили, тем все больше узнавания было у нас с Генкой, как-то странно знакомо выглядело это самое общежитие.
- Здесь царская кавалерия стояла, потом конная Красная армия. А это до войны конюшня была, - рассказывал нам сопровождающий.
- Конюшня? - переспросила я.
- Да, так что вы не сомневайтесь. Здание хорошее, тёплое, - заверяли нас, пока я пыталась сдержать смех.
Но смех закончился, когда мы вошли в стойло, теперь нашу комнату. Деревянные полы, окно под потолком, восемь самодельных солдатских табуретов, составленных вместе, и видимо должных заменять кровать. И вместо ковра политическая карта мира на стене над ними.
Гена сложил чемоданы в углу и куда-то ушёл. Я опустилась на одну из табуреток и пробежалась взглядом по стенам. Когда-то мой отец, принимая решение о переезде, говорил, что его дочери на ферму работать не пойдут. Знал бы папа, что на ферме, пусть и бывшей, я буду жить.
Генка несколько раз прибегал, снова убегал, схватил свой чемодан с куревом, ушёл куда-то с ним. А через пару часов в комнате появилась железная кровать с сеткой, два матраса, ватное одеяло и две подушки, стол, и умывальник. Такое трюмо, только вместо зеркала рукомойник, а под ним таз в углублении в деревянной столешнице. И навесная полка под мои книги.
- Ген, а где твоё курево? - спросила я, не понимая, что происходит.
- Дин, а я больше не курю, - засмеялся он в ответ.
Кухня, как и душевая, и туалет были общими на всё общежитие. На кухне для нас нашлась и кастрюлька, и пара тарелок. На первый ужин я распаковала мамины запасы, что она собрала мне в дорогу. В тот вечер, пока Генка расставлял по комнате непонятно каким образом добытые вещи, я варила гречку с тушёнкой.
- Ребят, - подошёл к нам один из соседей. - Можно у вас попросить тарелку каши. Жена беременная, запах учуяла и всё.
- Да можно конечно, - почти хором ответили мы.
- Держите, молодёжь. От нашего так сказать стола, - постучал он вечером и протянул доску, на которой на сковороде ещё шипели несколько рыбьих тушек.
- Ой, спасибо, но... - я неловко себя почувствовала.
- Держите-держите, здесь рыбу легче всего купить и приготовить. Дешёвая же. - Засмеялся мужчина. - Ну, скоро сами разберётесь.
Мы обживались, для меня нашлось место и в школе, да ещё и с партийной рекомендацией. Я не только преподавала русский и литературу, но и ездила даже в соседние части и достаточно далеко расположенный Благовещенск с лекциями. И уверенно поднималась по местной партийной лестнице.
Через год я готовилась стать директором местной восьмилетки, хоть и была одной из самых молодых учителей. Но действующий директор уходил на заслуженный отдых, а на его место по партийной линии рекомендовали меня.
Жили мы уже в отдельной квартире. На первом этаже небольшого такого двухэтажного домика на восемь квартир. Большая кухня с печкой и комната. В кухне у нас было два окна, а вот в комнате, хоть она тоже была угловой, окно было одно. Да и сбоку от дома был густой старый сад, что в некоторой степени спасало от ветра.
А ещё я была беременна. И живот уже был хорошо заметен.
- Заканчивали бы вы, Дина Тимофеевна, со своей партийной работой! - поджав губы, выговаривала мне фельдшер. - Скоро живот впереди вас появляться будет. Да и не дело это, что целыми днями бабы дома нет. И вся часть знает, что когда в Благовещенск едете, то дня три вас точно не бывает! Ну у вас же дом, семья, муж!
- Да у меня такой муж, что ещё нужно разобраться, кто хозяйство лучше ведёт, - засмеялась я.
В тот раз, после нескольких часов езды и часовой лекции, я должна была ехать в Благовещенск. Но поездка отменилась.
- Вот на Кубань могу, прям за милу душу! Вон звонят и пишут везде и всюду! Требуют себе завуча в местную школу рабочей молодёжи, педагога и члена партии в управление, - пошутил наш секретарь райкома. - Поедете?
- Никак не могу, у меня муж артиллерист, куда он без своей батареи? - тоже смеясь ответила я.
И поторопилась на машину, с которой должны были передать в штаб части документы для командира. На уже родном кпп я не стала ждать, когда водитель пройдёт проверку и машину пропустят, а сама пошла домой, собираясь удивить Генку. И на отчего-то взволнованное лицо дежурного по кпп я не обратила внимания.
- Ген, поездка отменилась, и в следующую я наверное уже не попадаю, - влетела я домой, и с порога начала рассказывать новости, увидев фуражку мужа на крюке в прихожей.
- Дина? - вскочил с постели отчего-то испуганный Генка и начал натягивать трусы.
- Ген, это что? - спросила не в силах отвести взгляд от торчащей из-под одеяла головы дочери поварихи из солдатской столовой.
- Дин, я объясню. Постараюсь. Сам не знаю, дурь какая-то! Дин, прости. Я... Больше никогда, - частил Генка.
- Любовь у нас! - вскочила с кровати девица. - Пока ты где-то там лекции свои читаешь, я Гену люблю! И уже полгода мы вместе, хоть и тайком. Вон, в окно лазить приходится. От людей стыдно уже! Мы вместе быть хотим.
- Не хочу. - Чуть ли не отскочил от кровати Генка. - Дин, это уже всё...
- Нет не всё! Я неделю за тобой бегаю, всё сказать хочу, а ты от меня прячешься. Я беременна! - выпалила любовница мужа.
- Нет, нет! - трясла я головой.
Моя дорожная сумка с документами, небольшой суммой и сменой одежды была ещё в прихожей. Я развернулась и почти выбежала из дома, едва успев схватить её по пути.
- Дина! Стой! - орал мне вслед бегущий за мной по части босиком и в одних трусах Генка. - Да стой ты! Нельзя ж тебе!
Но я наверное и в институте не бегала так, как сейчас. КПП я не прошла, а пролетела, почти толкнув себе за спину растерявшегося дежурного. В машину, возвращающуюся в город, после передачи документов, я успела сесть наверное в последний момент.
- Может, всё же притормозить? - спросил меня водитель, бросив взгляд в зеркало. - Бежит же.
- Нет, нет для меня больше этого человека, - отвернулась я к окну.
Ещё не хватало, чтобы кто-то видел мои слëзы.
В тот же день, удивлённый секретарь райкома оформлял и вручал мне документы на направление на организацию партийной и образовательной работы в Краснодарском крае, в одной из крупных станиц.

Глава 8.

Дорогу до нового места жительства и рабо ы я помню очень плохо. Беременность, которая до этого вообще никак не отражалась на моём самочувствии, кроме растущего живота, вдруг решила мне показать все "прелести" этого периода. При этом меня то охватывала бешеная злость, что хотелось рвать и уничтожать. Окажись в тот момент бывший муж рядом, боюсь я бы с него шкуру когтями спустила, злилась я даже на себя, что сбежала, а не разбила морду Генкиной любовницы об стену квартиры и не вышвырнула ту как она была, голышом на улицу. На обозрение всей части.
С моим положением я в два счëта могла устроить им обоим разбор на партсобрании за аморальное поведение и разрушение народных ценностей гражданского общества. А с учётом в какой части служил Перунов, выселили бы и девицу, и её мать заодно!
А потом злость сменялась апатией, когда всё было безразлично и ничего не хотелось. Я с трудом представляла, как я буду жить дальше. На каком положении, кто я вообще? Да и не приветствовалось вот это шатание. За семью, как за основу государства боролись. А мне могли рано или поздно и вовсе сказать, что я не имею права преподавать. Какой пример, глядя на меня, видят мои ученики и товарищи по партии? А если официальный развод? Да с ребёнком на руках.
Но ещё хуже, что порой просыпалась жалость к себе. И тогда я ревела, задавая в никуда один и тот же вопрос. За что? И ответа не находила. Дома у нас был порядок, еда приготовлена. Обставлено всё было может и скромно, как показалось бы кому-то, но в квартире было всё необходимое и было уютно. Мужа я уважала, была в нём уверена, и как в друге, и как в офицере. Для меня он был моим, я вообще не могла себе представить, что пойду гулять, или стану жить с кем-то другим. Да меня от одной мысли, что не Генка, а любой другой со мной в одной постели трясти и выворачивать начинало.
Кольцо, которое муж подарил мне на первую годовщину свадьбы, и которое я носила как обручальное, я выкинула в окно, когда поезд проезжал над какой-то рекой.
Дорога, как и время, когда я могла ещё позволить себе слабость закончились. Бесследно для меня это путешествие не прошло, платье, которое в начале пути на мне еле застегивалось, в тот момент, когда я спускалась с подножки поезда, на мне болталось.
В плацкарте напротив меня ехал мужчина, который отчего-то ко мне всё время ко мне присматривался. Вопросов мне никто не задавал, я вообще не участвовала в вагонных разговорах. Порой он приносил металлическую тарелку с горячей жидкой кашей и стакан крепкого сладкого чая, и молча ставил передо мной. На попытки отказаться или отдать деньги, сурово сдвигал брови и коротко бросал: "Ешь".
Кольцо, полетевшее в окно, он проводил удивлённым взглядом. Удивительно было, что и он сошёл с поезда на короткой остановке вместе со мной и ещё парой человек. Только его встречали.
- Николай Игнатьевич, - махал рукой молодой парень рядом с автомобилем.
- Пëтр, а ты чего это на шестьдесят девятом? - направился к нему мой попутчик.
- Да окромя вас ещё училку новую встретить надо и нового зама нашему секретарю. - Ответил парень.
Николай Игнатьевич оглянулся вокруг, но на полустанке остались только он и я.
- Так, - подошёл он ко мне. - В Полтавскую? Учителем?
- Да, - кивнула я.
- Это что ль училка? - почесал макушку волитель. - Да её сначала откормить надо!
- Пётр, за языком последи. В положении девушка, - хмурился Николай Игнатьевич.
- Да чего мой язык-то сразу! Я что ли виноватый, что она как с концлагеря? Да ещё и беременная оказывается. - Надулся Пётр. - Приехала она, да её не на постой определять надо, а на откорм. Это только к Борисовне. У нас в станице только она умеет доходяг в призовые быки выводить. Глядишь и тут откормит.
- Вы не обижайтесь, Петя у нас не злой, просто искренний, что думает, то и говорит. Я, как вы уже поняли, Николай Игнатьевич. Председатель колхоза. Колхоз у нас уверенный, крепкий. Не миллионник, но уже почти. А вы? - запоздало представился мой попутчик.
- Дина, Дина Тимофеевна, учитель русского языка и литературы. - Ответила я.
- Николай Игнатьевич, а мужик-то партийный где? Проехал что ли? - влез Пётр.
- Думаю, что речь обо мне. И как учитель, и как партработник к вам направлена я, - ответила я.
- Не, телеграмму дали. Там про мужика написано. Фамилия ещё такая... Во, читайте. - Протянул он небольшой желтоватый листок. - Встречайте. Поезд такой-то. Учительница и замсекретаря партии Перунова Д. Т.
- Правильно, Дина Тимофеевна Перунова. Это я. Тут или на точку решили не тратиться, или ошиблись в окончании. - Подтвердила я.
- Тогда поехали, - закончил спор председатель.
Первым делом мы приехали в управление колхоза, большую и светлую контору. Я улыбнулась, заметив на столе председателя картонную папку со своей фамилией. Вот, ещё и хозяин кабинета не приехал, и я не приехала, а папочка с личным делом уже ждёт на столе.
- Присаживайтесь, Дина Тимофеевна, - предложил мне Николай Игнатьевич. - Понимаю, что с дороги. И устали, и самочувствие подводит. Постараюсь надолго не задерживать.
Он быстро проглядывал страницы не самого толстого личного дела и всё больше хмурился. В конце он встал и отошёл к окну, достал портсигар, но курить не стал.
- Что-то я не пойму, - начал он. - У вас в личном деле сказано, что отец и две сестры фронтовики, отец погиб. Ну, этим у нас мало кого сейчас удивишь. Я и сам войну прошёл. В сорок первом шестнадцатилетним сбежал сначала в партизанский отряд, потом с сорок второго уже в регулярной армии был. В поезде, я сначала подумал, что вдова. Потом, что наверное, что-то не сложилось у девушки. Так бывает, когда... Мужчина ведёт себя непорядочно. Кольцо, которое вы выкинули, вообще никуда не вписывалось, кроме теории, что обещал, но не сложилось. Но вот там, в вашем деле, написано, что вы замужем. И не просто абы как, а муж у вас офицер, кадровый военный, служит на границе. Почитать, так всё образцово-показательно. Но я вижу перед собой совсем другую картину. И эти две картинки в одну не складываются. Поможете с пониманием?
- Понимать там нечего. - Сжала губы я. - Я работала, он служил. Помимо школы у меня была и партийная работа. Недавно очередная поездка в Благовещенск по линии партии отменилась. И радостная я неожиданно вернулась домой. Решила и мужа порадовать. А с учётом моего положения, это должна была быть последняя моя поездка с лекциями.
- И? - приподнял брови мужчина.
- Видите ли, мой муж на время моего отсутствия, нашёл мне зама. Вот мы и встретились, в момент непосредственного исполнения супружеских обязанностей моим мужем и моей заместительницей. Доисполнялись до того, что любовница моего мужа объявила о беременности. - Не отводя взгляда я прямо смотрела на председателя, который оказался не сильно старше меня по возрасту.
- Вон оно что. Да, ситуация! - покачал он головой. - А приедет?
- Зачем? И кто ему разрешит бросить часть и ехать на другой конец страны? - хмыкнула я.
- Игнатич, мне Петька сказал, что жиличка ко мне приехала, учительница новая. Я жду-жду, а всё нет! - раздалось от двери.
- Вот ведь, - засмеялся Николай Игнатьевич. - Вас уже и на постой определили. Знакомьтесь, это Мария Борисовна. Наша лучшая звеньевая среди доярок. И сама передовик, и другим помогает, передаёт свой опыт. А это Дина, Дина Тимофеевна, приехала к нам с Дальнего Востока, с самой границы нашей страны. И не одна, а с будущим гражданином или гражданкой. Забирайте, Мария Борисовна, и обустраивайте. Документы и выплаты за постой я завтра оформлю.

Глава 9.

- Мда, вещей у тебя с собой конечно много! Хоть телегу у председателя проси, - хмыкнула Мария Борисовна. - Пойдём-пойдëм. Сейчас в баньку, сильно я не топила, куда беременной да в сильный жар? А потом творожку на ночь и спать. У меня творожок самый вкусный на улице, вот посмотришь.
- Спасибо большое за заботу, но я бы лучше сразу легла, - не была я уверена, что сил на баню хватит.
- Тююю! Ты в дороге сколько пробыла? Думаешь, полотенчиком обтëрлась и всё? Это грязь, дорогая моя. А где грязь, там и слабость, и болезнь. И вообще, вонь, мухи... Оно тебе надо? - наивно похлопала глазками Мария Борисовна.
Представив на секунду картину, как я иду, а от меня люди шарахаются и мухи надо мной роем, я расхохоталась до того, что живот начал трястись.
- Ну-ну, ты особо не заходись, оно ведь тоже не к добру. И в себе всё держать, и когда так ломает одинаково нехорошо. А тебе сейчас даже не о себе думать надо. Или скинуть думаешь? - с невероятной простотой спросила меня Мария Борисовна.
- Нет, - ответила я, едва сообразив, о чём речь и инстинктивно прикрыла рукой живот. - А вы уже всё знаете? Откуда?
- Вот уж велика загадка! - насмешливо подмигнула мне доярка. - Подслушала, конечно. Человек ты в станице новый, о тебе аж заранее телеграммой известили, никто ж не знал, что ты и учить будешь, и в сельсовете сидеть. Интересно же. А тут Петька наш. И мол, красивая, беременная и больная. То есть заморенная. И что председатель наш поплыл. Всю дорогу про дует-не дует спрашивал и свой пиджак предлагал. Тут наши бабы всю ночь спать от любопытства не будут. А у меня повод, жиличку встречать. Ну заодно и разведать, что за птицу в свой дом пущу. А тут вон оно, просто девка-дура.
- То есть, - даже остановилась я от такого вывода.
- А то и есть! Гонор свой удержать не смогла, обидой женской думала. А надо было головой. Голова-то бабе для того и дана, чтоб соображать, - вздохнула моя хозяйка. - Пойдём, не посреди ж дороги о личном говорить.
Домик куда мы пришли был совсем небольшим. Одноэтажный, с небольшими окошками. С четырёх скатной крышей, покрытой шифером.
- Это у нас председатель в прошлом году, всем крыши поменял, теперь хоть горницу делай, - заметила мой взгляд Борисовна.
- Аккуратно у вас, - улыбнулась я.
Домик был побелëнным, а окошки обрамляли резные наличники. Перед домом был яркий полисадник. Даже сейчас, вечером было видно, что цветы здесь в уходе не нуждаются. Полисадник был ограждён забором-штакетником. Сбоку от полисадника была калитка, а рядом с ней лавочка и две рябины по сторонам от входа.
- Для тени? - поинтересовалась я.
- От злых людей и недобрых мыслей. Рябина она дом защищает, зло не пускает. - Присказкой ответила мне женщина. - Ты осторожнее, порожек тут.
Перед крыльцом с тремя ступеньками всё было чисто выметено, был посажен куст сирени. В конце весны здесь наверное был одуряющий аромат. Сбоку стоял небольшой домик, оказавшийся, как я позже узнала баней. Дальний угол дома и угол бани соединялся высокой ивовой изгородью с калиткой. С этой стороны вдоль этой изгороди стояли подсолнухи, уже опустив тяжёлые от семечек головы. А на высоких жердинах изгороди висели глиняные горшки и кувшины.
- Там у меня сад, летняя кухня, огород, птичник и сарайчик. Небольшой, две коровы с телëнком и пяток подсвинков. И погреб. - Рассказывала хозяйка. - А это Полкаша. Не лает, не кусает, только хвостом виляет. Прибился щень, я и не прогнала. Вот он и встречает меня теперь. А это Мурка да Нюрка. Одна стервь, вторая злыдня. Но иногда они меняются характерами. Воровки и прощелыги, но ни мышь, ни крысу не пропустят. Иной раз и землероек мне натащат, хвалятся. Дальняя комната у меня свободная, теперь твоя будет.
Рассказывая, Мария Борисовна всё показывала, доставала подушки, разбирала кровать. В комнате на стене висел бархатный ковёр с оленями на опушке леса. Кровать, была застелена покрывалом, а подушки стояли одна на другой и накрыты кружевной салфеткой. Весь пол был закрыт домотканными половиками.
Я только удивлялась тому, сколько жизни в этой с виду уже пожилой женщине. Я и в себя прийти не успела, а она уже и вещи мои с дороги замочила, и меня в баню отвела.
- И пирожка, пирожка возьми. Да с квасом, мы всю жару только квасом и спасаемся. И яичек свеженьких принесла. После долгой дороги, да с усталости. Яичко свежее да с солью, и не вспомнишь, что уставшая была. И на желудке легко. В баню-то с полным пузом никто не ходит, - казалось ей и вовсе собеседник не нужен.
После бани я действительно себя почувствовала много лучше. То ли смыла с себя пот и дорожную грязь, то ли чудодейственный квас с сырыми свежими яйцами. Но сил как будто прибавилось. Мария Борисовна подарила мне длинную, до колен, рубашку, с завязками на горле и широкими, украшенными вышивкой рукавами.
Когда Мария Борисовна зашла в комнату, чтобы позвать меня пить чай, я стояла у зеркала и расчёсывала волосы, пока они не высохнут.
- Ох ты ж, - всплеснула руками хозяйка дома. - Панночка, как есть панночка.
- Кто? - удивилась я.
- А ты Гоголя не читала что ли? Вроде как раз языку и литературе должна учить. - Хмыкнула Борисовна.
- Я думала, что он в большем почëте где-то южнее, - призналась я.
За чаем Борисовна вернулась к разговору, что начала в бане. Я снова рассказала о дне своего отъезда. И мне казалось, что каждый раз, когда я это проговариваю, мне становится чуть легче.
- Да кто ж так делает? Я не пойму, у тебя мужей пара штук запасных что ли есть? - качала головой Борисовна. - Мужик не пьющий, при деле, руки ни разу не поднял, по хозяйству справный. А она его какой-то гулящей девке подарила!
- А мне он после неё зачем? - огрызнулась я.
- Голова тебе зачем? На женской хитрости и терпении семья строится и держится! - вздохнула она. - Молодая ты ещё. Вот поэтому раньше-то молодые и жили, вроде отдельно, но под присмотром старших, чтоб вот такие коленца не выбрасывали!
Принять того, что мне объясняла Мария Борисовна я не могла. Но и себя жалеть было некогда. Дел было очень много. Особенно, если учитывать, что приходилось организовывать обучение уже взрослых людей, которые днём работали на сборе урожая, ремонте оборудования, обработке собранного. Но как мне говорила Мария Борисовна, это мне повезло, что я приехала осенью, а не в посевную например. Когда меня с моими уроками могли и послать, при всём уважении.
- Дина Тимофеевна, - догоняла меня несколько месяцев спустя девчонка-почтальон. - Зайдите на почту. Там вам перевод пришёл. И заказное.
К вечеру уже вся станица знала, что муж меня нашёл, и прислал огромную сумму денег и заказное письмо, увеличившееся во время пересказов до целой бандероли.
- Чего хоть пишет? - спросила пришедшая с фермы Борисовна.
- Понятия не имею, - дёрнула я плечом.
- Сожгла что ли? - я вместо ответа только кивнула. - Вот дурища!

Глава 10.

Ближе к Новому году ко мне приехала мама. Чем немало меня удивила. Я рассказывать ей о том, что ушла от мужа и почему не хотела. Поэтому не писала, чтобы не врать.

- Вот и хорошо, - встретила её Мария Борисовна. - Места хватит, а тут и дитë со дня на день ждём.

- Откуда узнала? - спросила я, когда эмоции от встречи немного улеглись.

- От кудыкина, - усмехнулась мама. - Генка матери написал, та ко мне бегом. Пришлось мне сватью отпаивать, а то её трясло от такого письма. Она уж решила быка сдавать, вот только определиться не могла, к тебе ехать или сыну, чтоб хребет ломать.

- А Райку она на что одевать и в институт отправлять потом будет? - хмыкнула я. - Да и ехать... Время терять и деньги впустую тратить.

Мама на меня не давила, всё о самочувствии спрашивала, о беременности. Зная о моём положении и приближающихся родах, с собой она привезла большой рулон марли, тонкой хэбэшной ткани и мягкой байки. И целыми днями сидела и обшивала края у будущих пелёнок и слюнявчиков.

Тридцать первого декабря, когда мы готовились встречать пятьдесят шестой год, закрывая первое десятилетие после войны, разговор сам собой зашёл о будущем.

- Ты сама-то как жить думаешь? - вздохнула мама отмывая до блеска гусиную тушку.

Она обещала запечь гуся с яблоками и картошкой. Блюдо, которое для меня было чем-то из описаний царской кухни. Мама готовила его изумительно. Ради этого был куплен гусь, которого с утра пришлось и ощипывать, и опаливать. Да и кормили его неделю хлебным мякишем, чтобы желудок очистить.

- А чего ей думать? - оторвалась от замешивания фарша на голубцы Мария Борисовна. - Жить есть где, а там и председатель расстарается, хату поставит. Может уже и по весне. Работа есть, зарплата идёт. Сидит в партии, в совете. По документам она мужняя жена, а не вот тебе гулëна или брошенка. От мужа деньги идут. Как в ноябре пришли, так и вон, неделю назад второй перевод пришёл. Наши бабы пальцы загибают, на сколько у мужика терпелки хватит бабий гонор терпеть. Дитë вот родится, вот тут себя придётся ущемить. Но тут ничего не попишешь. У ляльки свои правила, под эти правила все и прогибаются.

- В том-то и дело, что по документам. - Вздохнула мама. - Оттого, что ты рукой махнула, ничего само по себе не решиться. И нравится тебе, хочешь ли ты, или нет, но и здесь порядок наводить придётся.

- Слышать не хочу, - поджала я губы.

- Это точно, не слышать, не видеть. Я б заранее знала, что такая жиличка появится, я бы дров и угля меньше на зиму запасала. Зачем? Мы вон и письмами хорошо топимся. Хоть бы раз вскрыла, а вдруг там что важное? Фотография, деньги, документ какой. - Махнула на меня рукой Борисовна.

- Вот, - ненадолго ушедшая в комнату мама положила передо мной пачку из писем. Штук пять наверное. - Прочти.

- Нет, - оттолкнула я их от себя.

- А я сказала, прочтёшь. И внимательно. - Рука, которой мама оперлась на стол, сжалась в кулак.

- Так, да? Хорошо. - Я подскочила со стула и переваливаясь пошла в комнату.

Вернулась с перьевой ручкой и баночкой красных чернил. Все письма я читала как контрольную работу, не вдаваясь в смысл.

- Вот, прочитала очень внимательно. Хорошо пишет, грамотно. Довольна? - вернула я листки с моими пометками. - Мне просто интересно, что должно было измениться? Ну прибавила девица срока, ну уезжал он на полевой выход на месяц. И? Он с ней был до этого выхода, и после. Причем я сама видела. И не только я. Только я намёков не поняла. А то подобного он не хотел. Он простите не знал, что когда мужчина спит с женщиной бывают последствия? И как это меняет тот факт, что он гулял?

- Семья это не просто спать вместе и детей поднимать, Дина. Люди они живые, и ошибаются, и обжигаются. - Пыталась что-то объяснить мне мама. - А ты не просто не спросила почему, ты и рассказать не даёшь. Это Генка тебя знает, вон, даже письма в двух экземплярах сразу писал, да попросил передать.

- Видно хорошо просит, раз никто ни в чëм не отказывает! - злилась я.

- А тебе так хвост прищемило, что и одной ошибки простить не можешь? - спросила мама. - Думаешь, нам с отцом друг другу простить было нечего?

- Мам, тебе отец изменял? - прямо спросила я.

- Всю жизнь я боялась, что придётся с вами об этом говорить, - подпëрла рукой щëку мама. - Вы отца хорошо помните, всё время при нём, ты так и вовсе. И мне свекровь говорила, вырастут девки, на всех парней отцову рубаху примерять будут. Так и вышло. Только такие, каким был твой отец, ни на каждый век штучка рождаются. Мне порой кажется, что не было у него, ни слабостей, ни недостатков. А вы других примеров не видели. А я... А меня он бросил, и вас. В угоду тому, что считал правильным и достойным. И погиб. И знаешь, лучше бы он гулял!

- Мам, ты чего? - испугалась я засверкавших слезами маминых глаз.

- А скажи, вот жив был бы отец, тогда что? - отмахнулась мама. - Нет, зятю он по отцовски бы всыпал! Но и тебе такого не позволил бы. Чтоб его дочь не пойми кем ходила, и всякая баба могла о ней языком вволю чесать. Отправил бы к мужу и без разговоров. И потом, Дин... Ты вот от мужа уехала так, что жаль, что не на другой материк, слышать и слушать ничего не хочешь. И думаешь всё, вычеркнула и тебя ничего не трогает и так тебе будет лучше, одной? Тебе самой. Ребёнка я не вспоминаю. Ты вот представь, что всё, нет больше Генки. Похоронка пришла. Вот и взвесь свои обиды!

- Мам, ты что такое говоришь? Какая ещё похоронка! - вскочила я чуть ли не с визгом и тут же схватилась за простреливший болью низ живота.

- Ой-ëй, Матрёна, да ты сдурела девке на сносях такой разгон устраивать, - кинулась мыть руки Борисовна. - Дина, ты вот пока так и стой, за стульчик держись. А я за Хмельничихой, повитухой нашей.

На суету вокруг я почти не обратила внимания. Сквозь болезненную пелену прорывались иной раз какие-то фрагменты и разговоры. Я удерживалась только маминым голосом и ощущением её руки, сжимающей мою. Может, сработал какой-то детский рефлекс, что раз мама рядом, то всё будет хорошо.

Глава 11.

Мама уехала только, когда Игорю шёл пятый месяц. Да и то ненадолго. Объяснила председателю в Лопатино где она и почему, оставила дом на сватью, маму Генки, и вернулась. Здесь по приезду первым делом встала на учёт, чтобы знали где искать.
- Мам, тут такое дело, - спросила я, пока мама тетешкала Игоря. - Помнишь, фотограф приходил, Игоря фотографировал? Я заказывала фотографий по три штуки, а после твоего отъезда обнаружила, что осталось по две. Могу я узнать, в каком направлении у недостающих фотографий ноги выросли?
- Можешь, - даже не пыталась сделать непонимающий вид мама. - В дальневосточном, куда-то в район Благовещенска. Ты адрес наверняка точнее знаешь.
- А меня спросить? - вздохнула я.
- А ты скажешь нет, так чего спрашивать? Что с тобой, что с отцом, только так и можно. - фыркнула мама. - Ты лучше скажи, чернявый этот чего всё вьётся?
- Николай Игнатьевич? Председатель он, мам. У него вопросов и дел куча, - ответила я. - Где-то посоветоваться, где попросить помочь. Станица у нас вон большая, а школа начальная только. Среднее и старшее звено ходят в соседнюю. А многие и не ходят вовсе. Двенадцать-тринадцать лет до сих пор считаются возрастом, достаточным для работы. Это проблема. И для этого есть партия!
- А у секретаря райкома не спрашивается, - усмехнулась Мария Борисовна. - А вот с Диной, как видит, так и вопросы появляются, которые ну вот прям срочно надо обсудить.
- Так может и тебе по сердцу? - спросила мама, мягко улыбаясь. - А то ты у меня пока носом не ткнëшь, сама не заметишь.
- Мам, ты уж определись, или фотографии бывшему мужу отправлять, или нового жениха сватать, - забрала я у неё сына. - Что касается Николая Игнатьевича, то он человек очень хороший, за свое дело и родные места очень переживающий. И место своё занимает по праву. Но иначе, чем друга и товарища по работе, я его не вижу. Да и к чему? У меня вон, сын!
- Голодный причём. Под такой аппетит ему одному корову заводить надо, - улыбалась Мария Борисовна, наблюдая за тянущимся к ложке Игорем.
Сам пользоваться ложкой он ещё не мог, но пока его кормили, крепко сжимал чистую ложку в руке. И если ложка с очередной порцией задерживалась, он хмурился и начинал стучать ложкой по столу. Вообще мальчик был очень спокойным, но иногда устраивал диктатуру и тиранию. В такие дни я отпрашивалась с работы и посвящала всё время и силы сыну. Оставлять мальчишку маме и Борисовне, когда у него например начали резаться зубки, и он бесконечно капризничал, я считала неправильным.
- Дина, ну я зачем приехала? - спрашивала меня мама. - А у тебя работа. Раз отпросилась, два... Потом говорить начнут, упрекать. Хорошим это дело не закончится, помяни моё слово.
- Мам, да тут все же с детьми. Все всë понимают, сами ростили. Так что я думаю, что относятся с некоторым сочувствием. Это хорошо ты приехала, Мария Борисовна не отказывает никогда в помощи. А если бы в одни руки... - вздохнула я, понимая какую огромную проблему взяли на себя мама и моя хозяйка.
- Да мне с мальчишкой потетешкаться в радость, я ж одна осталась. - Играла в "ладушки" Борисовна. - А вот на счёт сочувствия ты б не очень обольщалась. За председателем уже с твоего приезда подмечают, что вокруг тебя тетеревом ходит. И муж на цырлах, и сама себе царицей ходишь, и... Ой, много чего, что баб наших злит.
Я никакого негатива по отношению к себе не видела. Наоборот, всегда даже отвечали с улыбкой. Может оттого и не восприняла эти слова серьёзно. Но то, о чём говорила Мария Борисовна, само напомнило о себе.
Шло собрание, присутствовало и начальство колхоза, и партийное руководство, среди которого была и я. Обсуждался важный для всех вопрос, строительство большой полной школы. И конечно, обязательность обучения для детей и подростков.
- Мы регулярно сталкиваемся с пропусками, с отказом от школьного обучения в пользу раннего привлечения детей к труду. Не будем спорить, для нашей страны, тот вклад, который зависит от ежедневного труда огромен. Его сложно недооценить. - Выступала я с трибуны. - Но отказ от базового обучения, хотя бы в восьмилетней школе, это фактически целенаправленное уничтожение целого поколения будущих высококвалифицированных специалистов в любой отрасли. Тем более в сфере сельского хозяйства нам необходимо для решения тех задач, что ставит перед нами партия, механизировать тяжёлый ручной труд. Использовать имеющиеся ресурсы с максимальной отдачей. А значит уже сегодня нам нужны инженеры, агрономы и селекционеры. Задачи по подготовке специалистов, столь ценных для сельского хозяйства всего Советского Союза, может и должна взять на себя школа. Именно школьное обучение даст необходимый уровень подготовки для более комплексного, углубленного образования. Это прежде всего открытая дорога в светлое будущее для ваших детей.
- Ага, а пока моя кобыла будет за партой в пятнадцать лет сидеть, грядки я проходить буду? А корову кто доить будет, за остальной скотиной ходить, мне на ферме помогать? - возмутилась одна из женщин, сидевших в первых рядах.
- За вашу школу зарплату платить не будут! - вторила ей вторая. - А у меня помимо Димки с Ленкой ещё пятеро. Мы всю семью на две зарплаты тягуть должны?
- Вам хорошо говорить, за тетрадками сидя. А вы бы в поле попробовали. То посевная, то заморозки, то ливни, что воду с полей отводим, то жатва начинается. И я выйти на работу должна! Прийти поулыбаться и домой пойти я не могу, да меня никто и не отпустит. И старшая дочь за двумя младшими смотрит. А если она в школе этой вашей будет, на кого я двух пятилеток оставлю? К вам приведу? Чему её такому важному научат, что я ради этого жилы рвать должна? - встала третья.
- Как чему? Они образованные, вишь, умеют мужей бросать, чуть что не по ихнему, - засмеялась та, что и начала спор. - И чтоб те деньжищи слали, за которые тебе пахать всё лето надо. А то конечно, жена-то конечно бедная иструдилась вся! Ребёнка одного и того на двух нянек спихнула. И ещё сидит, нас уму разуму учит, светлым будущем детей попрекает, не так мы детей воспитываем. А тебе откуда знать, как правильно? Если своего за тебя мать воспитывает? И семью не сохранила, и с мужем странная история. Что-то тут нечисто. Да тебя саму проверить нужно! Имеешь ли ты право...
- Хватит! - неожиданно ударил кулаком по столу председатель.
- Ну, тебя и понесло, Дуньк, - в наступившей тишине шёпот Марии Борисовны прозвучал громко и отчётливо.
- Мы здесь собрались сплетни обсуждать? - строго спросил Николай Игнатьевич.
- Подождите, Евдокия Павловна, как я понимаю, подняла очень волнующий общественность вопрос. И я понимаю её обеспокоенность и волнение по поводу того, какой пример я подаю своим ученикам. Правильно, Евдокия Павловна? - улыбнулась я растерявшейся женщине.
- Эк как стелит, - выдал с задних рядов прямолинейный Пётр.
- Что же ты замолчала? - пихнул Евдокию кто-то из соседок.
- Растерялась, что она оказывается так умно думает, - захохотал кто-то.
- Не, это потому что по имени отчеству, а её кроме как "тёткой Дунькой" никто и не зовёт, - снова добавил Петька.
- Товарищи, - обратилась я к собравшимся. - Важный же вопрос. - Человек я новый, вам незнакомый, приехала недавно.
- Да как недавно, если ты приехала беременная, а пацанëнку год скоро! - пришла в себя Евдокия.
- Ну, строго говоря, год назад как раз и приехала. А сыну моему год только тридцать первого декабря, ещё почти четыре месяца до дня рождения, - поправила я. - И вы совершенно правы, указывая на то, что тяготы ежедневного воспитания моего сына взяла на себя моя мама, которая для этого приехала сюда из Пензенской области. Но вы совершенно упускаете из виду, что это МОЯ мама мне помогает. Поэтому ваша притензия необоснованна. Вот если бы мне помогала ваша мама, тогда да, что-то непонятное. Также в своё свободное время помогает где советом, где делом уважаемая Мария Борисовна, у которой я проживаю. Образование это хорошо, но опыт старшего поколения бесценен, и я могу только поблагодарить за помощь. Что касается денежных переводов. Опять же, Евдокия Павловна, МОЙ муж отправляет СВОЮ зарплату, считая нужным переводить эту сумму на СВОЮ жену и СВОЕГО ребёнка, потому что я уехала в виду возникших непреодолимых разногласий. Вот если бы это делал ваш муж, или отправляли вашу зарплату, тогда вы могли бы не только возмущаться данным фактом, но и потребовать товарищеского суда.
- А что ж ты его не потребовала, правильная такая? - вскочила Евдокия, разозлившаяся от послышавшихся вокруг смешков. - Или у самой рыльце в пушку? Разногласия! Ишь ты! Да все мужики теми разногласиями по самые уши! Вон, у Саньки Мартынова, и свои дети на него похожи, и соседские. И Юрка Юночкин с соседней улицы вообще на одно лицо. И никто не бегает, своё место знают! А тут поди, как ребёнок на чужих руках растёт, пока ты с важным видом про задачи партии рассказываешь, что муж брошенный был. А тут чего? Тань, ну ты чего молчишь? У тебя вон, раз в полгода Лёнька с такими же разногласиями, только вместо денег, когда ты скандалить начинаешь, он тебе в морду прописывает!
- А ты к моему Лёньке и в мою семью не лезь, без тебя разберёмся! Куда пожаловаться я и без тебя знаю, а раз нп жалуюсь, значит нет у тебя прав нарекания высказывать! - поднялась та самая Татьяна. - Я так скажу, по простому. Прежде, чем кругом порядки наводить, у себя уберитесь. На вид мы Дине Тимофеевне поставить ничего не можем, а остальное, не чужого ума дело. Что касается школы... Да вреда точно не будет, мож и правда кто из ребят в люди выбьется. Только чего ж вы со школы начинаете? Кто ж поле с середины засаживает? А у многих и на самом деле, кроме как на старших детей и оставить не на кого. Семилетки за пяти и трёхлетними смотрят. А у Лиды шестилетний сидит годовалого качает, а она за день десять раз с поля домой бегает.
- Вот видите, Николай Игнатьевич, значит, чтобы в школе ученики были, начинать надо с садика, - попыталась улыбнуться я, внешнее спокойствие и уверенность давались мне не просто.
- Заявку мы конечно отправим, но вот согласуют ли? - задумался наш секретарь.
- Вот и придётся показывать чем я занималась, пока у меня муж брошенным дома сидел, - невесело хмыкнула я.

Глава 12.

- Дина, да брось ты, - уже не в первый раз заводила разговор Борисовна. - Три недели прошло, а ты всё чужие злые сплетни перевариваешь! Тем более, что Дуньке давно своя же желчь поперёк горла, выплеснуть не на кого. Сын-то у неё старший в Оренбургской области, целину поднимает. Сбежал от матери. Она и бесится, поначалу всё денег ждала, уде планировала, как целинные от сына тратить будет. Потом письмо ему написала. А ей в ответ, что он там обустраивается, дом ставит. Другими словами, шиш вам, мама.
- Так вы мне тоже самое говорите, только не так прямо и не так грубо, - покачала я головой.
- Мне можно, я почти своя. А по поводу этой... С Таньки вон пример бери, не ваше дело, что за моим забором делается! - кивнула в сторону окна Мария Борисовна. - Танька, конечно, баба простая. Но правильная, голова у неё хорошо работает.
- Это я заметила. Предложение она внесла очень нужное и правильное. - Ответила я, хотя мысли были в этот момент далеко не о строительстве детского сада с ясельной группой и школы.
- Пугаешь ты меня, - присела рядом мама. - Вот когда твой отец такой задумчивый ходил, то всегда что-то такое обдумывал... И ведь потом не сдвинешь. Так что давай, доченька, рассказывай уж заранее.
- Да не сходится у меня. Офицер получает два оклада. За звание и за должность в части. Если снялся с довольствия, то плюсом двадцать рублей. Пусть Перунов сейчас капитан, пусть ему роту доверили. Всё равно получается, что он почти всю зарплату сюда переводит. На что сам живёт? - начала я выкладывать свои сомнения. - Опять же, а как это он так быстро до капитана дорос? И почему вид такой, словно он из полевого только вернулся и успел лишь отмыться и парадку нацепить?
- А ты откуда знаешь, что капитан и как выглядит? - обернулась ко мне Мария Борисовна.
- Что капитан по погонам, на той самой фотографии, что вы от меня в комоде прячете. Да и вид оценить я в состоянии. - Хмыкнула я. - Что-то он не очень радостный и заметно похудел. Похоже мать его любовницу готовить не научила.
Фотографию я нашла случайна. Точнее искала я её специально, а вот узнала просто услышав разговор матери и Борисовны. И сейчас не удержалась, чтобы не уколоть.
- А сам что пишет? - присела рядом с матерью Борисовна.
- Что ждёт, что виноват, хочет всё исправить и вернуть, что постоянно думает о нас и готов на всё, чтобы были вместе. - Перечислила я.
Письма Генки разнообразием не отличались. Ни слова о себе, о делах в части или общих знакомых, о том что с беременностью его девицы тоже.
- Так напиши и спроси сама, - предложила мама.
- Не буду я ему писать! - возмутилась я.
- Дин, а как тогда? - усмехнулась мама. - Сама знаешь, что приехать сюда он не сможет.
От ответа на этот вопрос меня спас сын, проснувшись он сразу начинал "разговаривать", что-то лопатать на своём, детском.
Конец года выдался непростым. Руководство партии лихорадило, и это всё доходило до простых людей. С одной стороны разработка целинных земель, выдача паспортов колхозникам и замена натуральной оплаты труда на денежную, повсеместное строительство. С другой, отмена для сельских жителей запрета на смену жительства привела к началу оттока людей в города. Тогда, в пятьдесят шестом, ещё не таким ощутимым, но уже заметным. Доходили до нас и другие новости, тревожные. И жестокое подавление митинга в Грузии в защиту Сталина, и Венгрия... Хрущёв старался максимально отдалиться от Сталина. Одни его бесконечные амнистии привели к не самым благоприятным последствиям. Тося, одна из моих старших сестёр, своё мнение об этом высказывала только матом.
На СССР равнялись многие развивающиеся страны, в основном восточные, Ирак, Индия, Сирия. Мы начали помогать Африке. Вся эта помощь шла конечно безвозмездно. Но при этом мы совершенно испортили отношения с близкими соседями. В пятьдесят шестом были грубо разорваны дружеские связи с Китаем. Китайские делегации перестали приезжать на съезды компартии.
Переводы от Гены уже с начала пятьдесят седьмого стали приходить странно. Не раз в месяц, а раз в три-четыре, но такой суммой, что подозрения, что что-то в этой истории не так, вспыхнули с новой силой. Реже стали и письма. Да и сами они изменились. Он больше не предлагал вернуться. В начале осени вдруг попросил фотографию, мою и сына.
- "Хоть так увидеть".- Писал он.
Письма он больше не переписывал, как делал это раньше, отправляя мне уже чистовой вариант. Последнее письмо и вовсе казалось написанным второпях. После фразы, что он хотел бы хотя бы на фотографии увидеть меня и Игоря было ещё что-то, но после написания тщательно закрашено чернилами.
Смутное чувство страха поселилось в душе с момента получения того письма. Объяснить я себе своего состояния не могла. Фотографию, на которой я стояла на фоне полисадника Марии Борисовны, а за мою руку цеплялся Игорь, я отправила скорой почтой, подписав "От бывшей жены и сына".
К новому году я была сама не своя, почти не спала по ночам. Поэтому когда Тося позвала меня и Анну на Байкал, о котором она рассказывала в каждом письме, мама чуть ли не силком меня отправила. И список вопросов к сёстрам с собой дала, заявив, что ждёт от меня письменных же ответов.
Тося встречала нас с Анной в Иркутске. Мы обе летели самолётом. Для меня это был первый полёт. И рейсы наши приземлялись с разницей в полтора часа. Аню я увидела первой, потому что начала крутить головой, оглядываясь по сторонам от странного ощущения взгляда в спину.
Встретившись, мы обнялись все втроём, как делали это в детстве.
- Девчонки! Считайте, что попали в сказку! Здесь невероятные места, - сверкала глазами Тося.
Уже вечером мы были на острове посреди этого древнего озера. Тося сказала, что в этот раз мы остановимся в Хужире, большом посёлке. Утром они пытались утянуть меня с собой смотреть наплески. Замёрзшую на береговых камнях воду и сосульки причудливых и разнообразных форм.
- Нет, как хотите, но я максимум погуляю по берегу. Ходить по льду, зная, что под тобой километры воды? Спасибо, я воздержусь. - Отбрыкалась я от такой идеи. - И так трясёт всю в последнее время, а тут ещё это. Знаете же, что я и на нашей реке зимой далеко от берега не отходила.
- Трусишка, - засмеялась Аня.
Проводив сестёр, я гуляла по берегу. Прошла Сарайский пляж, спустилась к Шаманке. Лёд позволил пройти несколько шагов до торчащего рядом со скалой большому округлому камню. Полюбовавшись замёрзшими берегами поднялась к перешейку. Не смотря на холод, здесь сидела очень пожилая женщина, на небольшом столике перед ней были поделки из камня.
- Вы сами делаете? - спросила я разглядывая удивительно простые, но красивые вещи.
- И сама, и муж. Вот смотрите, это лазурит. А на медальоне наш зверь, баргузин. Женщине силу даёт, забеременеть помогает. Даже когда веры уже нет, - говорила она странные для меня вещи. - Возьмите на память, вы же не местная. Уедете, а кусочек нашей щемли будет с вами. Байкал вам будет в помощь. Будете носить, будут силы. Болезнь победить, решение принять. Когда муж этот медальон вырезал, здесь правила Сарма, десять дней медальон висел на ветру, принимал силу.
- Спасибо, если только позже. Я гулять пошла без денег. - Вздохнула я, собираясь положить вещь обратно, хоть и выпускать красивую поделку из рук не хотелось.
- Я заплачу, - придержала мою руку другая, мужская, в кожанной офицерской перчатке.
- Ты! - резко развернулась я и уставилась на мужа.

Глава 13.

Генка. Такой родной, такой мой и такой чужой и далёкий одновременно. Чуть меньше двух с половиной лет прошло с нашего раставания, а я его узнавала и нет.
Высокий, но то ли я отвыкла, то ли из-за того, что он очень сильно похудел, он казался выше.
- Не мужик, а сергэ, - обозвала Генку местная мастерица.
- Почему Сергей? - не расслышал её он.- Гена я.
- Не Сергей. Сергэ. Высокий такой столб, который мы ставим, чтобы предки могли спуститься с небес и привязать своих коней. Чем выше столб, тем легче его увидеть, - объяснила она с улыбкой.
Я в разговор не встревала, только наблюдала со стороны. И замечала новые, чужие для меня черты. Шрам, рассекающий густую бровь. Уставший взгляд, какой был у папы. Синяки под глазами, проступившие скулы, разбавленная на висках сединой рыжина. А ведь ему всего тридцать, я даже старше его на полгода. Да и одну руку он странно держит, словно привык носить на перевязи.
- Драться будешь? - и смотрит так, какими-то осоловевшими глазами.
- Была нужда, руки оббивать. - Отвернулась я.
- Плохой знак, - вздохнул он за моей спиной, а я всё равно знаю, что сейчас этот гад улыбается.
- С кем поздравить? Геннадьевич или Геннадьевна? - задала я вопрос, который мучал меня всё это время.
- Мальчик. Тётя Шура его Мишкой назвала. - Тихо ответил он. - Фамилия у него бабушкина. Я официально признать не могу, но деньги отношу, играю. Выселить из части не дал.
- Что значит, тётя Шура? А мать где? - удивилась я.
- Мать отказалась. Она спустя четыре месяца после рождения Мишки уехала за одним из солдат, что с ней и где она никто не знает, домой она не пишет. Тётя Шура ко мне сразу пришла, мол дочь в городе живёт, чтобы здесь бабы поедом не съели, там рожать будет, но забирать ребёнка не собирается. А она на свою зарплату не потянет. Я сразу сказал, что буду помогать. - Встал он рядом и смотрел на искрящийся под солнцем лёд. - Понимаю, тебе это знать не за чем, но иначе я не могу.
- И сколько отдаëшь? - спросила я.
- Половину вам отправляю, половину от оставшегося отношу, с остального платежи всякие, взносы, ну и сам живу. - Просто ответил он.
- Там же ничего не остаётся в итоге, - прикинула я в уме.
- А мне много и не надо. - Знакомо хмыкнул Генка.
- Сюда какими судьбами занесло? Точнее, кто вызвал, мать или Тося? - прямо спросила я. - И стоило оно, весь отпуск и столько денег, ради пары дней?
- Стоило, Дин. В этот раз я бы и к тебе доехал, а тут ты считай рядом, - улыбнулся он до ямочек на щеках. - Я вообще ещё три дня за госпиталем числюсь, а потом ещё отпуск по ранению.
- По какому ранению? - сердце вдруг сдовно на стену наткнулось и пропустило несколько ударов.
- Осколком зацепило, да не в этом дело, время у меня теперь есть, - отмахнулся он.
- Покажи! - я резко сделала шаг к нему.
- Дин, - начал он.
- Просто покажи! - рявкнула я, дергая его за шинель.
- Да чего ты, смотреть там не на что, - отнекивался он.
Но мне показалось, что я поняла, почему весь этот год не могла найти себе места и постоянно ощущала смутную тревогу.
- Тише, тише ты, - фыркает он со смехом. - Вот прям понадобилось тебе.
Но послушно распахнул шинель и китель. Край воротника тельника я отвела сама. Через всю грудь, уходя к плечу был огромный шрам, ещё не зарубцевавшийся, ещё с заметными проколами от швов... Небо и земля кажется стремились поменяться местами, уши заложило.
- Дина, Дина! - неслось издалека.
Когда я пришла в себя, то первое, что увидела, был Генка, склонившийся надо мной на фоне потолка, подбитого досками.
- Ты чего это? Как себя чувствуешь? Воды? Голова как? - засыпал он меня вопросами.
- Ген, дай в себя прийти, - отвернулась я к стене.
В голове костяшками счёт складывались куски головоломки. Я не старалась себе объяснить осколок, прилетевший в грудь Генке, каким-нибудь случайным взрывом при переносе снарядов или внезапно найденном с войны. На Кубани регулярно попадались. Ранение, внезапный рост зарплаты Перунова и новые звания, его уставший вид, словно он только из окопов. Да и то, что он перестал просить вернуться, и последнее письмо, словно он знал, что может случиться.
- Что происходит? - повернулась я к нему.
Гена вздохнул и вытянулся рядом, притягивая мою голову к себе. Со стороны, просто муж обнимает жену. Но в тот момент я не думала о том, как всё выглядит со стороны. Я слушала всё то, что быстро и тихо рассказывал Гена.
Ещё в тысяча девятьсот девятнадцатом году Европой и Америкой во время Парижской мирной конференции было принято новое правило установления границ между государствами. Таким образом, если границей является река, то граница устанавливается по фарватеру основного течения. России там конечно не было. У нас шла гражданская война, а американско-европейские стервятники глумливо заявляли с высоких трибун, что не стоит мешать русским убивать друг друга. Эти слова американского президента Вильсона нам часто приводили на заседаниях партии, чтобы мы понимали, какое на самом деле отношение к гражданам Советского Союза за границей.
У нас же, фактическая граница по Амуру и Уссури проходила по правому берегу, то есть обе реки были советскими, со всеми островами, расположенными в дельте этих рек и по течению. В полном соответствии с Пекинским трактатом от тысяча восемьсот шестидесятого года.
Но, правительство Ленина одним своим декретом отменяло и признавало недействительными все договора царской России, в том числе и тот самый договор с Китаем о границах, который носил название "Пекинского трактата".
Мой отец к Ленину относился со злостью и подозрением, считая виновным в начале Гражданской войны. Папа искренне считал, что этого человека в истории нашей страны не должно было быть. Может поэтому и я унаследовала это восприятие. Но сейчас я получала лишнее подтверждение тому, что тот факт, что Ленин прорвался к власти был катастрофой. Злобный, недальновидный, попросту неграмотный в вопросах внешней политики и внутреннего государствостроения, не понимающий страну и народ. Это был палач, а не борец за справедливость. Хотя, а собственно, чего мы ждали и хотели от брата террориста и участника таких же террористических ячеек?
Пока Китай не мог конкурировать, он не предъявлял претензий. Потом была война, в которой мы были союзниками, а Китай боролся с Японией. Тося рассказывала, как японцы нагоняли тысячи китайцев на строительство военных крепостей, вроде Харбина, а потом всех строителей уничтожали. Лидер Китая, Мао Цзэдун, восхищался Сталиным и его политикой во время войны и последующего восстановления страны. Китай считался не только союзником, но и младшим братом Советского Союза, и регулярно подтверждал передаваемые нашими дипломатами договора о границах. С момента создания Китайской Народной Республики в сорок девятом году это была страна с общей с Советским Союзом идеологией и целями.
Конец этому положил двадцатый съезд партии в феврале пятьдесят шестого года. Хрущёв, фатальные ошибки которого уже начинали обсуждать в партийных кулуарах, выступил со своей разоблачительной речью о культе личности Сталина, заявил о том, что партия не пойдёт далее по этому пути и резко осудил внешнюю политику Сталина, в том числе и помощь Китаю.
С того момента началось резкое охлаждение между руководством двух стран, дальнейшая политика Хрущёва привела к тому, что Китай объявил причиной своих внутренних неудач следование по пути Советского Союза. И впервые заговорил о территориальных изменениях.
Не смотря на то, что ещё продолжались совместные экономические проекты, огромное количество студентов и аспирантов обучалось у нас, на границах начались столкновения. Постоянно, по всей протяжённости были нарушения, когда вдруг появлялась группа китайских крестьян или рыбаков, ставили свои тростниковые хижины и делали вид, что они тут уже давно. Пограничники выправаживали их палками и прикладами. В конце пятьдесят шестого года в попытках пересечения границ участвовали отряды переодетых китайских пограничников до сотни человек. А в самом Китае начала раскручиваться тема, что Россия незаконно владеет Амурским и Уссурийским краем, собственно и Благовещенск с Хабаровском это китайские города. Начались и первые столкновения с применением оружия.
Всего чуть больше пяти лет оставалось до того момента, когда СССР в Китае приобретёт образ врага, чуть больше десяти до столкновения на острове Даманском, когда боевые действия на советско-китайской границе уже невозможно будет скрывать. И новость о бое, в котором мы потеряли почти шестьдесят солдат, а ранения получили почти сотня, китайская сторона объявила траур о семиста погибших солдатах, облетит советский союз. И никто не задастся вопросом, а почему на мирной, как считалось" границе в боевой готовности целая стрелковая дивизия, бронетанковые войска и миномётчики?
Но тогда, на Байкале в пятьдесят восьмом мы этого не знали. Я в ужасе слушала о почти не прекращающемся боевом дежурстве артиллерии и танкистов на границах.
А Генка... Генка, не смотря на то, что я никаких жалоб не подавала, был проштрафившимся. И собрание в части по поводу этого инцидента, на котором пропесочили и Перунова, и его любовницу, и повариху тётю Шуру заодно, тоже было. На упреждение так сказать. А то жена партийная, всё выше пробивается, кто знает, какая блажь ударит? Уехала-то молча, а письмо написать руководству и с Кубани могла.
Квартиру Генке оставили, вдруг вкреусь, ведь документы на развод не приходили, да и я была беременна. Но и Перунов узеал много нового о своих сослуживцах-офицерах. Те, кто снисходительно хмыкал, перелавая ему, что девка его ищет, на собрании свидетельствовали против него, охотно подтверждая аморальное поведение, порочащее честь офицера, гражданина и семьянина заодно.
- Ну, что? Послушала? - курил с довольной улыбкой после собрания тот самый наш сосед по конюшне, что в первый вечер принёс нам рыбы. - А то всё "Гена то, Гена сë, и за полевые премия, и квартира, и вокруг жены всегда, и не курит, и не пьёт". Ага, только баб чужих еб@т. Прям в рифму. А то только приехал, а ему и должность, и жильё. Вот теперь пускай побегает, как все, пример наш.
Подобных обрывков разговоров по части хватало. Разговаривать с кем-то Генке не хотелось. Особенно зная, что злорадствуют за спиной, а ему пока не подтверждают, что я прибыла по направлению.
Его начали ставить на дежурство. Которое фактически превратилось в постоянное. И это было не дежурство в части у телефона. Перунов почти всё время проводил на линии соприкосновения, жил на батарее.
Как бы оно пошло дальше неизвестно, но в дело вмешалась моя мама. Живя у меня, она отправляла ему письма и телеграммы. Причём от моего имени. Идиотов в части не было, понимали, что вернуться обратно не так просто, как уехать. А общение восстанавливается. Да и пресловутых документов всё не было. По почтовым штампам было явно видно, что письма идут с Кубани.
И командование подприжало хвост. У них офицер, с отличными показателями бессменно не вылезал с боевого дежурства. А весомой причины, почему раз за разом назначался Перунов, вместо других офицеров не было. А тут того и гляди жена вернётся. И тогда вопросы неминуемы. Очень неприятные вопросы.
Поэтому и получал Генка зарплаты, премии и повышение в звании.
Ситуация на границе накалялась, и Генка уже сам радовался, что я уехала. Диверсионные группы китайцев иногда вылавливали далеко от самой границы. Да и на выход на дежурство он просился сам. Оставить своих солдат из расчётов орудий он не мог. Он сам их обучал, сам с ними наравне обустраивал укреплённые места положения орудий, сам пристреливал местность. Он был их командиром.
Есть такие случаи, когда человек выбирает себе профессию по призванию. С Генкой был именно тот случай. В окопах, рядом с орудиями он был в своей стихии. Да и о чём говорить, если там вся семья из поколения в поколение посвящала себя военному делу?
Весь прошедший пятьдесят седьмой шёл под знаком нарастания напряжённости. С границы пошли раненые, а подъём по тревоге офицеров боевых расчётов артиллерии и экипажей танков уже перестали кого-то удивлять. Вот только офицеры и солдаты стали обязаны подписывать документы о неразглашении. За этот рассказ, если он где-то всплывёт, Генке снесли бы голову.
В декабре, под вечер, разведчики срочно донесли о передвижениях в сторону пограничных пунктов большого отряда замаскированных солдат НОАК. Среди которых были замечены и миномётчики.
Перунов по тревоге поднял свои расчёты. Наперерез китайцам пошли и наши танки. Но враг словно не обращал на танкистов внимания, лишь вяло огрызаясь. Их основной удар был направлен на сопки, как на господствующие высоты. И захват орудий также явно был одной из важных составляющих их плана.
- Там такой натиск был, мне приказ пришёл, отступать. - Рассказывал, вытирая с моих щёк слëзы, Генка. - А как отступать? Под шквальным огнём? Да у меня половину солдат положили бы. И уступи мы сопку, китайцы бы ударили по нашим бронетанковым. Они бы парней-танкистов как в тире бы расстреливали. Я принял командование на себя и упёрся. Благо заранее телефонный провод от командного пункта велел опустить под землю на два метра и укрыть бетоном. А то они первым делом провода режут. И снарядов у нас чуть больше трёх норм было. Ну и положили мы их там почти всех, обратно хорошо если десяток ушли. Но они когда отступают, опаснее, чем когда идут в атаку. Потому что огрызаются и стараются добить как можно больше раненых, причём и своих, и наших.
И у нас прямо у подножья сопки танк встал, разулся и дымит. А экипаж внутри. Или контузило, или есть тяжёлые, или заклинило что-то. Без посторонней помощи не выбраться. Заметил их не только я, рядом с танком прилёт был. А я ж здоровый, если что и люк рвануть могу, если заклинило. Передал командование и вниз к танку. Ребята изнутри выбить люк не могли. Мы уже отходили, когда рядом снаряд разорвался. Дальше я плохо помню. Но ничего, живой. И у меня теперь три награды, но документы на них со штампом. Награды есть, а рассказывать о том, откуда и за что, нельзя. Представляешь? Ну чего ты плачешь? Ничего же страшного не случилось.
- Ген, ты дурак? - спросила я поднимая на него взгляд.
- Дурак, Дин, конечно, дурак, - улыбается он.
Его рука скользнула по моей спине вниз, прижимая к нему крепче.
- Тебе врачи наверняка запретили нагрузки, - отчего-то чувствую, что стесняюсь и краснею.
- Много они понимают, - фаркает он прежде, чем поцеловать.
Мысли о том, что нужно было остановить, что раскисла я непонятно почему и отчего, пришли потом. А в тот момент, я хотела только подтверждения, что мои страхи были напрасны.

Глава 14.

Дурное и голодное, какое-то инстинктивное, словно у животного, чувство прошло. Я не ощущала себя виноватой, что набросилась на мужика, да и чувства, что совершила ошибку тоже не было. Шрам на его груди и долгий период тревоги пробудили страх, тот самый, что намертво впечатался в нас. Тех, по чьей судьбе прокатилась война. Мы знали, как легко можно лишиться любого из близких. Мы помнили, что дороже всего время рядом, и как легко это время упустить.
Генка всегда был рядом, с того момента, когда я вместе с отцом приехала в Лопатино. Он был рядом всегда и не смотря ни на что. Даже после наших драк, после моих свиданий, после любых ссор. Ни мать, ни сëстры никогда не были так близки ко мне и не понимали меня настолько, как Генка. И такое явное напоминание о возможной потере меня напугало до ужаса, до состояния истерики. Мне физически было необходимо понять и ощутить, что живой, что всё хорошо. Отсюда и такая дикая потребность одного человека в близости с другим.
Я это понимала, и понимала свои чувства. И совершенно не ощущала себя уступившей, проявившей слабость или тем более использованной. Но и прошлое никуда не делось. И кажется, что тот момент, о котором говорила мама, что мне всё равно придётся однажды решать, наступил. Вот только, не смотря на прошедшее время, я оказалась к этому моменту не готова.
Я молча одевалась, а он стоял у двери, оперевшись спиной о косяк, и наблюдал. Потом подошёл и сел рядом на корточки, так, чтобы зажать мои ноги между своими. Положил локоть мне на колено, подперев кулаком щëку.
- Ты ведь понимаешь, что я тебя не отпущу? - спрашивает, а сам глаз не сводит.
- Да ладно? - хмыкаю в ответ. - Отпуск закончится, и тебе возвращаться обратно в часть. Или тебя комиссовали? Или под сокращение попал?
- Нет, в часть я вернусь ненадолго. С моим допуском секретности из-за всех дел на границе, меня из армии отпустят только глубоким стариком или с прощальным залпом. - Я ещё до поездки знал, что в часть приеду за присвоением звания. В тридцать лет майором буду. И, Дин... Переводят меня. В Москву. Командиром части ставят.
- Вроде, как никто и ничего знать не будет? - опустила я голову. - Всё, там уже сëстры наверное, вернулись.
- Я провожу, - поднялся он.
Дойти от домика, который снял Генка, до того, где остановились мы короче всего было вернувшись к Шаманке и пройдя вдоль берега к пирсу. Заодно и вид открывался на озеро очень красивый. Только ветер очень мешал. Набрасывался, продувая насквозь зимнее пальто, которое хорошо мне служило в холода на Кубани, но оказалось слишком лёгким для января на Байкале. Очередной порыв заставил зажмуриться и крепче прижать к шее ворот.
- Давай переждëм, - развернул меня Гена так, чтобы ветер дул ему в спину, а я была со всех сторон от ветра загорожена.
Генка скрестил свои ручищи у меня под грудью, и упёрся подбородком в мой затылок. Впереди сверкал льдом в лучах уже начавшего путь к горизонту солнца Байкал. Даже набегающие время от времени тучи не могли закрыть небо. Вокруг с гудением и прорывающимся свистом выл ветер, а мне было тепло.
- Зачем? Вот зачем, Ген? - вырвалось у меня.
- Устал, потерял веру, а потом глаза открыл, а уже в трясине по уши, и выбраться невозможно, - он прекрасно понял о чём я спрашиваю. - Я влюбился в тебя ещё в школе, просто понял однажды, что соседка по парте, язва, зазнайка и драчунья мне не просто нравится. И что я готов тебя бесконечно выводить из себя, лишь бы всё твоё внимание было сосредоточено только на мне. А я для тебя был только Генкой, соседом и другом, с которым можно даже ухажёров своих обсудить и тех, кто тебе самой нравился. Ты же во мне парня никогда не видела, даже когда тебе уже твоя мама прямым текстом сказала и то не помогло. А потом, это я решил, что ты со мной встречаешься, я поставил тебя перед фактом, что мы женимся. И непонятно, а нужен я тебе вообще был или нет? Мне казалось, что ты просто привыкла, просто был сосед, одноклассник, друг, ну а вот теперь муж. Да и вроде женаты, а у тебя вечно дела, вечно какие-то занятия, просто со мной побыть и времени нет. Всегда есть что-то важнее. То собрания, то лекции. Дин, ты ведь мне о беременности и то, запиской сообщила. Как сейчас помню: "макароны отварила, за сосисками сходить не успела. Потри сыр. Буду поздно. И да, была у врача, я беременна".
- Я не думала, что так... - с его стороны и правда звучало как-то не так.
Но у меня то и в мыслях не было, что ему внимания оказывается не хватает. С Генкой я всегда была собой, а подстраивался он. Кто бы мог предположить, что у него такие мысли?
- А я устал быть ненужным и вечно навязываться, - вздохнул он за моей спиной. - А тут мужики ещё зудят, что мол чего это за нужда такая так часто по делам партии ездить, мол ты б сам наведался и тому "партии" все дела бы поотрывал, пока рога фуражку не приподняли, - признался он.
- И ты решил на опережение действовать? - невесело усмехнулся я.
- Галька за мной с самого приезда бегала, её мать и запирала, и лупила. Во время дежурства на кп пробиралась, у Васильевича в кузове пряталась. Мол, всё знаю, но хоть увидеть. - Он ненадолго замолчал, и только потом продолжил. - Помнишь, нашу годовщину? Я тогда отпросился, вечер готовил, ты должна была с работы прийти. А уже и вечер, а тебя нет. Я в школу пошёл. Мне там и сказали, что мол лектор заболел, тебя попросили, если ты не занята. А ты сказала, что можешь, вечер вообще ничем не занят и сорвалась даже не предупредив. Я тогда злой был, домой пришёл, спирт, что у тебя для растирки стоял выпил, взял перчатки и в спортзал пошёл. А тут Галька...
- А меня дождаться? Да хоть раз бы сказал! Да хоть бы скандал устроил за эти поездки! Нет, всё молчал! - развернулась я к нему лицом. - Да если бы мы хоть раз об этом поговорили...
- Что я должен был сказать? - нахмурился он.
- Что я веду себя так, как тебя не устраивает! Что ты чувствуешь себя на втором месте, что тебе не хватает внимания и заботы от собственной жены! - тыкала я ему пальцем в грудь.
- Опять унижаться и выпрашивать крохи, - скривил он губы в усмешке.
- А меня значит унизить на всю часть можно было? - закипела в душе обида.
- Дин, я не тебя унизил, я сам опустился, - мгновенно погасил этот пожар он.
- Видела я, - всё равно отвернулась от него.
- Видела она, - крепче сжал меня он. - Не было к тому дню ничего уже. И Гальке я уже сказал, что женат и всё, хватит. Да я от неё по части, как от чумной бегал и прятался, пятой дорогой обходил. Дома жарко, окно открыл, сам спать завалился. Тебя же знаю, что не будет, а я, если помнишь, только утром с дежурства снялся после ночи. Просыпаюсь от твоего голоса, а под боком Галька.
- И ты без порток, - хмыкнула я, вспоминая. - А я тебе говорила! А ты всё "в одежде тело не отдыхает". Хорошо отдохнул? А теперь как? Из части переведут, я на Кубани тоже не особо прижилась. Мне местные твои переводы простить не могут. Но сами-то всё равно помнить будем. Да и... А сын как?
- Пока деньгами буду помогать. Там дальше видно будет, - ответил мне он. - Дин... Ты если решила вернуться...
- Ты чего это как семафор красным залился? - обернулась я, удивившись тому, как это у Перунова и слов не находилось.
- Дин, у тебя если появился кто, то ты мне сразу, здесь скажи, - смотрел муженёк куда-то над моей головой.
- А что, разведка в лице твоей тёщи ненаглядной, не донесла? - начала звереть я.
- Ты мою тёщу не трожь, она у меня святая женщина и надёжный товарищ. Просто сказала, что если и завела кого, то право на это имеешь, и не мне на твою верность надеяться. - Ответил он.
- Завела, Перунов! Как от тебя уехала, так под новый год и завела! Когда твоя тёща, тебя кобеля защищая, предложила представить, что похоронка на тебя пришла! Я от этого и родила. Идиот! Я живу у всех на виду, в одном доме с хозяйкой, у меня мама с ребёнком со мной в одной комнате спят, да я если поговорю с кем больше пяти минут, уже косые взгляды в спину, а если б прошлась с кем, или как к тебе в окно лазили... Да меня бы местные бабы на вилы подняли! А ты мне тут всё простить готовишься? - с каждым словом я зверела всё больше.
- Так их понять можно. Ты красивая, фигуристая. По тебе в жизни не сказать, что ты из деревни, - начал улыбаться Генка, чем разозлил ещё больше. - А в то, что там полный колхоз слепых мужиков я не поверю.
- Ты не поверишь? - сорвала я платок с головы, как в детстве.
Откуда-то неизвестно, из под вороха обид и рамок педагогического и партийного образования вылезла оторва Динка.
- Ну наконец-то! - заржал рыжий. - А то и не узнать, вся такая тихая и грустная.
- А мне веселится повода нет! У меня муж кобель! - налетала я на него с кулаками.
- Дин, - хохотал минут десять спустя Генка, свалившись со мной вместе в снег. - А ветер-то стих совсем!

Глава 15.

Отпуск на Байкале пролетел незаметно. В этот раз я с сёстрами была меньше, чем с Геной. Даже переселилась к нему под добродушные шутки сестëр.
- У нас с тобой такого никогда не было, чтобы тихо, спокойно и только мы двое, - улыбался Генка, ведя меня за руку вдоль берега.
- Смотри какая собачка пушистая, - заметила я любопытного зверя.
- Какая же это собака? Это же лиса, чернобурка. Местные говорят, что на остров по льду зимой много разного зверя приходит. - Остановился муж.
- Не уходит, как будто нас рассматривает, - заметила я.
- Ну и пусть смотрит, - хмыкнул он в ответ. - Вчера надо было приходить смотреть.
- Это когда ты из бани бегом до прорубя голышом бежал? - ехидно спросила я.
- Не голышом, а в кальсонах. И после бани прорубь самое оно. А ты шумела на всю округу, - напомнил Генка.
- Потому что место незнакомое, глубина аховая, ты только из госпиталя! А утянет течением под лёд, как бельё во время стирки? Ну голову ты исключительно, чтобы фуражку носить используешь или там кроме таблицы твоих угломеров для стрельбы ничего нет? - ворчала я. - И кстати, мне ты в прорубь окунуться не разрешил.
- С ума сошла? - возмутился Генка. - Куда тебе-то? Застудишься же!
В таких разговорах, вроде ни о чём, и в то же время таких важных для нас двоих, сгорало время. На Кубань я возвращалась с полным осознанием, что ненадолго. И это чувство, знание того, что скоро всё закончится, окрашивало всё вокруг в новые краски. И то, что придётся всё начинать заново в тридцать лет, уже не пугало.
Я не могла этого объяснить, но эти два с половиной года я себя чувствовала словно полотнище флага, которое трепет ветер. И в тот день, когда мы с Геной впервые стояли на берегу Байкала, и я ощущала его за своей спиной, мне как будто вернули опору.
- Уууу, Матрёна, ты посмотри, как глазищи-то блестят, - встретила меня Мария Борисовна.
- Как отдохнула? - хитро улыбалась мама.
- А то ты не знаешь, - закатила я глаза.
- Судя по твоему виду, дочь у меня всё-таки мужняя жена, а не разведёнка, - пожала плечами мама. - Вот оно и хорошо. А то уже извелась вся, как туча грозовая вечно. Мужика наказать нужно, не так, что самой от того наказания хуже становится.
- Ты поэтому Генке не говорила есть у меня кто или нет? - спросила я.
- А и ничего страшного, с твоим Генкой не случилось. Ревность, она если в меру, дурную башку хорошо прочищает, - мама даже и не пыталась скрыть того, что очень довольна итогом.
От Генки шли телеграммы. Короткие, но знаковые для будущего. "Перевели в Москву. Принимаю часть". Или короткая, всего в одно слово " Жди". А я поняла, что он едет. А значит, пора завершать дела. О том, что уеду по новому месту службы мужа, я предупредила сразу по возвращению. Секретаря райкома, председателя и Марию Борисовну. Остальные и так всё узнают.
И всё равно приезд Генки стал неожиданностью. Я была в школе, заполняла журнал после уроков, когда после короткого стука в дверь в класс вошёл муж. В парадной форме, с наградной планкой и медалями.
- Где тут можно забрать домой самую красивую учительницу? - улыбался он.
- Ген, - засмеялась я.
- Давай ещё поспорь со мной, - обнял меня он.
Шла я с ним домой под ручку, уверенная, что самое большее, через четверть часа знать о приезде моего мужа, будет знать весь колхоз.
- Ты смотрю домой особенно не торопишься, - наклонился к моему уху Генка.
- Ну как же? А обеспечить соседкам тему для разговоров напоследок? - злорадно улыбнулась я.
То собрание, я надолго запомнила.
Когда мы вошли в дом, мама с Игорем сидела за столом, рассматривая книгу с картинками. Сын поднял голову и внимательно рассматривал Генку, округлившимися глазками.
- Папа! - громко заявил он. - Ба, папа!
- Правильно, папа. - Кивнула ему мама.
- Знает, - расплылся в блаженной улыбке Генка.
- Конечно, а для чего твоя фотография-то понадобилась? Мне что ли? - засмеялась мама.
- Диверсантка, - покачала я головой.
Но глядя на Генку, была благодарна маме. Сама я не додумалась.
- Давай знакомиться, Игорь Геннадьевич? - присел рядом со стулом на корточки Генка и протянул руки.
Игорь решил, что папа хочет играть в ладушки, и засмеявшись начал хлопать отца по ладошам.
- Забавный такой, - странно изменившимся голосом произнёс Генка.
- Держите, папа. А я пойду-ка ужин приготовлю, а то с дороги, устал поди и голодный, - вышла из комнаты мама, а следом за ней и Борисовна.
- Ген, ну, осторожнее! Награды не игрушка, а Игорь тебе сейчас медаль открутит, - заметила я интерес сына.
- Да ничего страшного он не сделает, - улыбался Генка, наблюдая за тем, как Игорь пробует его медаль на зуб.
- Как вовремя, сегодня кино привезли. Вам надо сходить, - ехидно улыбалась Борисовна.
- Прям надо? - с открытой улыбкой переспросил её Генка. - Достали своими языками?
- А он понятливый, - засмеялась хозяйка.
В кино нас выпроводили, но правильность этого совета, я оценила, когда лично поздоровалась с Евдокией. Не уверена, что она вообще поняла, что я с ней здороваюсь, так пристально она рассматривала Генку.
Потом погулять у нас времени не было. Вроде и жила скромно, понимая, что на птичьих правах, и не покупала ничего, и комнатка у меня небольшая, а сборы заняли два дня. Часть забирала с собой мама, часть оставляли Марии Борисовне. Хозяйке мы несколько раз обещали, что будем писать и приезжать в гости.
Но в итоге прощания остались позади, как и тяжелая дорога, особенно с учётом ребёнка на руках. Из Москвы нас забирала машина. К счастью, большую часть дороги Игорь проспал. Зато к тому моменту, когда Гена сказал, что мы скоро будем на месте, сын проснулся и с любопытством крутил головой по сторонам. Я тоже осматривалась, но со всё больше наростающим беспокойством.
Потому что даже полевое расположение на Дальнем Востоке казалось более обжитыми.
- Да ты не переживай, часть вытянута по расположению. Гражданская часть в том конце. Здесь в округе до революции были три немецких керамических завода, глину добывали вручную. Здесь остались здания конторы, для работников, пилорама, отгрузка, кузня. Даже своя железнодорожная ветка есть с пунктом погрузки. - Рассказывал Генка, легко неся на руке Игоря и ещё огромный чемодан, который я и сдвинуть не могла, во второй. - Часть зданий переделали под многоквартирные дома. Канализацию провели, водопровод. Это наш зампотех, он сам из немцев, инженер коммунальных систем. Он тут уже и две водонапорных вышки устроил, основную и резервную. И очистные такие, что его чуть в Москву не забрали. Но здесь решили стратегический склад резервов устроить. А значит, и своя пожарная служба нужна. Вот наш Коперник и остался.
- Коперник? - удивилась я.
- Зовут его Бруно, Шильдман Бруно Вильгельмович. Ну, Бруно сразу Джордано, и по ассоциации Коперник. - Объяснил мне сложную мужскую логику муж. - Контора теперь штаб, бараки жилые дома, дом бывшего хозяина одного из заводов, где он останавливался, когда с проверкой приезжал, стоит пока брошенный и заколоченный.
- Перунов, то конюшня, то бараки. Я смотрю, умеешь жильё подбирать. - Хмыкнула я.
- Дин, ты б иначе говорила, если бы их видела. Мне местный сторожил рассказал, что здесь всё деревни стоят на залежах глине. Из-за этого, здесь все строения ставят на серьёзном фундаменте, иначе все стены потрескаются и посыпятся. Ещё и фундаменту дают отстояться. Чтобы потом здание, как здесь говорят, не играло. - Начал защищать местное жильё Генка. - Под этими бараками фундамент в мой рост. А стены такие, что они не просто с дореволюционных времён отстояли и ещё лет сто отстоят. Полы перекрыли, стены оштукатурили поверх кирпича, и домики как игрушки. В каждой квартирке свой туалет, и своя ванна. И отопление здесь центральное. Котельную сдали только осенью, правда задействована она едва ли на десятую часть, но так и часть только строится.
- А это что? - поинтересовалась я, когда мы проходили мимо какой-то странной конструкции.
- Разметка будущего дома для командного состава части. Летом фундамент будут ставить. Видишь, восемь домов стоят двумя линиями по четыре дома с каждой стороны. Получается, что между домами такая воздушная труба. Здесь почему-то всегда ветер. Этот прямоугольник надо закрыть. С той стороны ставим пятиэтажку для гражданских спецов, с этой трёхэтажный офицерский дом. Внутри получаем просматриваемый со всех сторон, из любого окна участок. Плац здесь обустроим. И памятную стеллу поставим воинам - артиллеристам. - Генка уже успел на полную проникнуться делами части.
- Ген, так если всегда и со всех окон на виду, и ветра не будет, то детский городок? И небольшой парк с лавочками, и танцплощадку. Ведь если столько людей, то и дети. А им где гулять и играть, да так, чтобы на виду были? - задумалась я.
- Хорошая идея, но до неё ещё далеко. На ближайшие пару лет, тут с двух сторон стройка. - Хмыкнул он. - Так что к месту жительства пока не привыкай, оно у нас временное.

Глава 16.

В Подмосковье началась весна, а в часть она пришла в шуме строительства. Для выполнения работ в часть перевели две роты стройбата в помощь бригаде ремстройцеха.
Проблема была в том, что плана строительства части просто не было, и Генка не знал за что хвататься.
- Дома нужны, казармы нужны, санчасть, пожарная часть, станция. Всё нужно. А меня в училище учили командовать, а не строить. А распланировать я могу размещение огневой батареи, но не дороги и всё вот это прочее, - делился он вечером.
С момента моего возвращения у нас само собой завелось правило рассказывать обо всём, что произошло за день.
- Тут и посоветовать не знаю что. А план того, что уже есть имеется? Ну, хотя бы контур части? - пыталась помочь я.
В результате на нашей кухне образовался этакий строительный штаб. Благо и начфин, и замполит, жили с нами по одной стороне коридора. Для офицеров нанести на миллимитровку план части, труда не составило. После этого Гена пригласил местного Коперника. И вот всей этой компанией рисовался эскиз будущей части.
- О чём задумались, Дина Тимофеевна? - спросил меня Бруно Вильгельмович.
- Рассматриваю. Вот это дома, - обвела я закрашенные синей штриховкой прямоугольники. - Вот здесь уже выставленн бетонный забор внутреннего ограждения, дальше вторая линия и вот это кпп. Здесь, в этой стороне уже закончены работы, да?
- Да, второе кпп, ворота въездные для автотранспорта и дальше по этой стороне железнодорожный переезд, для прибытия составов на закрытую станцию и разгрузку. Станция сейчас в приоритете, видите, зелёная штриховка смешивается с синей? - охотно пояснял мне Шильдман. - Здесь от завода линия шла, и стены остались. Мы подновили, где требовалось. Внутри выставили платформы и съезды, всё-таки не кирпичи теперь разгружать здесь будут. Перекрытия крыши все заменили, теперь ждём, когда придут стройматериалы, чтобы накрыть саму крышу и объект сдан. И эта сторона готова.
- То есть вот этот ковш, это свободная территория? - спросила я, обводя пальцем площадь в виде половника с толстой ручкой между внутренней бетонной стеной, ограждением охраняемой территории, за которым располагалась как раз железнодорожная станция и планируемым трёхэтажным домом офицерского состава.
- Не совсем. Вот видишь, чёрную линию? Это главная дорога части. Она начинается от автотранспортного въезда здесь, и упирается в третье кпп на строго охраняемые территории, пересекая всю часть. А вот тут от неё перпендикуляр, это центральный въезд в часть через первое кпп, там дорога к местному учебному аэродрому и к развязке областной дороги. - Тыкал в бумагу Гена.
- А чего она красная? - спросила я.
- Её только будут строить. Пока грунтовая отсыпь только, - и на это было объяснение. - С этой стороны дороги, вот тут должны стоять дома с небольшими околодомными участками, для офицеров и гражданских специалистов, у которых больше пяти детей в семье. Но это мы на потом оставили. А через дорогу местные держат огородики, такие без деревьев и прочего, прям на три грядки и латку картошки три на три.
- А тут что? - показала я на чёрный квадрат.
- Это бывший склад, а вот здесь стоял кирпич под открытым небом. Сейчас там всё берёзами и осинами поросло. - Показал мне муж большой кусок земли сразу за домами. А что ты так распрашиваешь?
- Ну смотри, в части есть семейные, так? И даже многодетные. Всем нужно на работу, детей куда? Про школу я знаю, через второе кпп пятнадцать минут лесом не спеша и хорошая школа. А мелких? - вспоминала я кубанский колхоз.
- С мамами сидят. Жёны в основном дома сидят, работы же нет. - Ответил мне наш начфин, Владимир Елизаров. - Вон, у меня самого Полина с Эдиком сидит, хотя мед закончила, и опыт работы есть. Правда она детский врач, но думаю при возможности работу бы нашла.
- А что, если вот здесь, - обвела я ручку "ковша" за будущим офицерским домом. - Построить детский сад? Небольшой, на четыре группы по возрасту. И несколько мам сразу могут пойти работать. А тут, насколько я понимаю, вот от этого старого склада спокойно ложится дорога к основной. Вот прямо между двумя домами с этой стороны и с этой. Само здание огромное, я ж его каждый день из окна вижу, а ты жалуешься, что стройбат размещать некуда.
- Там пол здания надо сносить и перестраивать, - покачал головой Елизаров.
- Да, задняя часть делилась на небольшие хранилища и служебные помещения всяких мастеров и так далее. - Согласился с ним Коперник. - А вот здесь... Ужас архитектурной мысли! Третий этаж под куполообразной крышей и огромные окна! Огромные! Туда, в эти окна, машина может въехать без проблем. А внизу два этажа пустоты. И главное это полувинтовая гранитная лестница на верхний этаж, полукруглое каменное крыльцо и колонны! Колонны! На крыльце склада в стиле царского класицизма. Зачем?
- Для красоты, Бруно Вильгельмович, - выставила на стол тарелку с ещё горячими домашними печеньями жена замполита Вайнира, Рита Эриксовна, ещё один медик в компании, только гинеколог. - Дина, ты поднималась наверх? Это же готовый дом офицеров. Библиотека вышла бы шикарная! Полина, кстати, говорила, что у её мамы в Ленинской огромные запасники фондов, которые они сейчас передают в другие библиотеки. Зачем сносить, когда можно просто совместить?
- Как это? - не поняли мужики.
- Как, как... Как у женщин. Уж извините, но рождение отдельно, отходы жизнедеятельности отдельно! - с медицинской жёсткостью ответила Рита, с которой мы успели подружиться. - Вторая часть состоит из трёх этажей и нуждается в проведении коммуникаций и внутреннем ремонте. И казарма на три роты готова! Как раз, две стройбата, одна пожарная.
- А тут да, клуб. На третьем этаже библиотека, внизу кинозал. И придумывать ничего не надо, - поддержала её я.
- Нам нужно сначала армейские объекты гнать, а потом бытовые. - Напомнил начфин.
- Так с казармой же вместе, - засмеялась я. - С этой стороны будет парк, как раз и для садика, и для казармы. Вот здесь плац. А вот тут, параллельно основной можно провести дорогу. Смотри, от садика прямо к штабу, не сворачивая. И мимо плаца, и солдаты на виду. А садик я нам выбью, не впервой.
Поехала я где-то через неделю, и провела в дороге и долгом доказывании необходимости детского сада в части почти весь день. С неприятным пониманием, что на Кубани это было сделать в разы проще. Мне конечно отказали. Но уже выйдя на улицу, я решилась на откровенную авантюру. Я отправилась к Нине Петровне.
Жена Хрущёва была активным партийным работником, и тот факт, что официально она женой как раз и не была, ей совершенно не мешал. Она боролась за образование, за равные возможности. Юность, проведённая в обозе первой мировой и закрытой гимназии в Киеве, а потом долгий путь агитации и преподавания, сделали её яркой и сильной личностью. Она сама была примером блестящего образования и пути женщины, ведь родилась она в бедной крестьянской семье, когда три класса образования для крестьянских детей считался достаточным. Особенно для девочки. И помимо огромной работы она сама была многодетной матерью, ведь помимо своих детей воспитывала ещё и детей от первого брака своего мужа, Никиты Хрущёва.
Меня на всю жизнь поразила та встреча. Совершенно ровное и спокойное общение, внимание к собеседнику, вопросы, словно она была в нашей часте сама, и знала о проблемах не с моих слов.
- Я тоже когда-то с лекциями ездила, нелегко это. - Улыбалась она. - Часть, тем более такая, необходима. И конечно, объекты военного назначения в первую очередь. Но и садик... Очень нужная задумка. Очень мне нравится идея, что жëны наших офицеров не просиживать дома будут, а выйдут на работу. Это же такое обеспечение сразу. Вот вы, уже состоявшийся педагог. Сможете с русского языка и литературы на азы перейти? Основу для будущего закладывать? Ведь кому, как не вам, так отстаивающей строительство детского сада, за него и отвечать?
Домой я приехала очень поздно. И устала, и наволновалась, и всё ещё под впечатлением от встречи с Ниной Петровной. Но зато с согласованным строительством.
На кпп я дождалась, когда дежурный свяжется через коммутатор с моей квартирой и сообщит мужу, что я приехала с документами.
- Дин, а это что за звонки? - спросил меня Генка, когда я пришла домой.
- Да я с документами, и куда их нести? Домой или в штаб? - не смогла я сказать правду о том, почему предупредила о возвращении.
- А я сегодня в деревне был, на завод ездил наряды на получение кирпича отвозил. - Заулыбался Генка, получив объяснение. - И купил огурчиков, помидорчиков, капустки. Скоро уже лето, свежее пойдёт. А пока вот, к столу. Пошли на кухню, сейчас ужинать будем, макарон сварил. А завтра картошечки можно будет.
- Ой, а в нас масло есть? Что-то так макарон захотелось, с маслом и с сахаром. О! Огурчики какие аккуратные! Ну всё, до картошки не долежат. - Чуть не захлебнулась я слюной.
- Садись за стол, сейчас подам, - засмеялся Генка.
Я рассказывала ему про поездку, встречу и получение согласования, а он сидел напротив, поджав щëку кулаком и смотрел на меня, как-то странно улыбаясь.
- Дин, а Дин! - мягко спросил он. - А хочешь я тебе помидорку сделаю?
- С рассолом? - чуть не облизнулась я.
- Ага, - кивнул он.
- А ты не обратил внимания, рассол с хреном? - уточнила я.
- С хреном, и чеснока много, и листья смородины и вишни, - соблазнял он. - И с укропной веточкой.
- А чего тогда ещё не сделал? - надула я щëки.
Генка очистил шкурку с помидора, натёр его на тëрке и чуть разбавил рассолом. Я несколько раз сглотнула слюну, пока он отрезал горбушку чёрного хлеба.
- Надо завтра Полину попросить, чтобы она за Игорем присмотрела, - вдруг сказал Генка.
- А мы что делать будем? - не поняла я.
- А мы к Рите пойдём, - заржал муж. - В этот раз нам обоим похоже записка нужна.
- Какая записка? - хлопала я глазами.
- Судя по тому, что ты ела макароны с сахором вприкуску с солёным огурцом и запивала пюре из маринованных помидор с рассолом, записка должна быть о беременности, - веселился Генка.