Три подруги и пустынная кошка (СИ)

Глава 14

Макс особо не целился. Кажется, ему было абсолютно все равно, куда вонзится лезвие. А вонзилось оно, распоров кожу, в переднюю часть бедра, погрузившись в мышцу практически полностью.

Крик вырвался из горла, потому что лезвие было серебряным, и оборвать я его смогла только тогда, когда осознала, что ору во всю глотку.

Тяжело задышав, я начала ругаться сквозь зубы, припоминая все известные мне ругательства, в том числе, слышанные от Нисы.

Макс подошел и не глядя мне в лицо вынул нож. Отер лезвие от крови о брючину и вновь начал демонстративно крутить орудие пытки в руках.

— Что было в записке? Которую вы нашли в квартире подружки? — спросил он с непререкаемым спокойствием.

— Дождь, зонтик и орхидеи, — покорно ответила я.

— Что? — свел он брови у переносицы, впервые встретившись со мной взглядом. — Что это значит?

— Что у Руси больная фантазия, — я попыталась взять под контроль дыхание. Вдыхала размеренно и не глубоко, однако это не очень помогло. Мне становилось хуже. Рана сильно кровоточила. Кажется, Макс задел крупные кровеносные сосуды. Тело больше не тряслось от холода. Наоборот, чувствительность падала и мне нестерпимо захотелось спать.

Мой палач это заметил, вновь присел, положил ладонь на щеку и заставил приподнять голову, которая уже падала вниз, упираясь подбородком в грудь.

— Эй! — требовательно затормошил он меня, сперва легонько, а после с силой затряс. — Приди в себя! Слышишь? Не смей отключаться!

Его последние слова донеслись до меня, подобно удаляющемуся эху, взлетающему над остроконечными вершинами гор и исчезающему в глубинах неприступных пещер. В ушах зашумело море, пальцы ощутили под собой сыпучесть нагретого на солнце песка, а ноги нащупали жесткую многообразную текстуру кораллов.

Повторно пришла в себя я резко, быстро сообразив, что все еще нахожусь в подвале. И Макс рядом. Сидит чуть в стороне, скрестив ноги перед собой.

Первым порывом было желание притвориться, что я все еще пребываю в отключке, но номер не прошел.

Макс подбросил нож в воздух и приказал:

— Даже не думай устраивать спектакль. У меня нет на это времени. Я и так слишком долго с тобой вожусь.

— Так, приказал бы своим волкам мной заняться, — хихикнув, щедро предложила я.

— К тебе никто не подойдет, кроме меня, — кажется, он уже все решил. И то, что он решил мне категорически не понравится.

— А если кто-то все-таки осмелится? — на всякий случай решила поинтересоваться я, переворачиваясь с левого бока, завалившись на который очень неудобно лежала, нарушив кровообращение в плече, и падая на спину.

— Не бывает настолько глупых людей, — Макс вновь подбросил ножик, ловко поймав. Он казался собранным, деловитым и в то же время, не производил впечатление человека, который куда-то спешит, хотя и не забывал повторят о недостатке у себя времени. — А если и бывает, то станет на одного меньше. Итак, на чем мы остановились?

Безразличные глаза пронаблюдали, как я, стараясь не пропускать сквозь крепко сжатые челюсти стонов, поднялась, опираясь на руки и вновь заняла сидячее положение. Болтать с ним растянувшись на полу было крайне неудобно.

— На том, что ты гад распоследний? — любезно предположила я.

Ножик подлетел над рукой, несколько раз перевернулся и был легко подхвачен владельцем.

— Эффектно, — оценила я, потому что именно этого от меня и ждали. — Я так не умею.

— Тебе и не нужно, — пожал плечами Макс.

— Боишься, что прирежу однажды ночью? — зло хмыкнула я, наблюдая за Максом, который использовал коробку в качестве табуретки.

— Нет, не боюсь, — поигрывая ножом, легко ответил он. — Потому что знаю — сколько бы не строила из себя крутую девчонку, на самом деле ты не способна на убийство. Не способна отнять чужую жизнь, не способна на подлость и предательство. Ты веришь в высшие идеалы — в равенство, в уважение, в неприкосновенность свободы. Давеча ты тут пыталась надавить на мои чувства, взывая к воспоминаниям прошлого? Так вот, ты была не права. Я помню. Я помню каждый день, который мы провели вместе. Я помню каждую нашу встречу. Я помню каждый твой наряд и каждый аромат духов, которые ты использовала. И поэтому я не боюсь тебя.

— Зря, — выдохнула я сквозь боль, опоясывающую ребра. — Все, что ты сказал, про мою доброту и так далее, касается других, но не тебя. Тебя я прирежу с большим удовольствием.

— И чем же, — он удивленно выгнул бровь, как будто действительно не понимая, — я отличаются от других?

— Тем, что твое предательство было самым болезненным, — просипела я и закашлялась. Покосилась на бутылку воды, но решила, что нет. Не сделаю я Максу такого подарка и не поползу на коленях ради пары глотков. Пусть подавится своей водой. — И я отомщу тебе за это.

— Возможно, когда-нибудь, — сухо рассмеялся бывший друг, в очередной раз подбросив ножик. — Но не сегодня, любовь моя. А когда тебе представится такая возможность, то ты уже не будешь стремиться к моему умерщвлению.

— Это почему же? — прищурилась я с ненавистью. Сидеть вот так вот и как старые друзья болтать о всяком тоже было разновидностью пытки, гораздо более изощренной, чем пытка жаждой или ножом.

— Потому что к тому моменту, когда я позволю тебе быть самостоятельной, ты уже полюбишь меня, — просто ответил он.

И от этих слов у меня мурашки побежали — по руками, по спине, по затылку, а дальше по ощущениям — прямо в мозг.

— Шутишь? — постаралась я спросить насмешливо, а получился — жалкий всхлип.

— Нет, потому что мне сейчас совершенно не до не смеха, — с некоторой долей грусти вздохнул Макс, а когда заговорил снова, от грусти уже и следа не осталось: — Куда ты и Ниса поехали после обнаружения записки?

— Иди лесом и не сворачивай, — пожелала я от души. — Где-то там, впереди, тебя родной стог сена ждет. Постоишь, пожуешь, может быть, зачатки совести проснутся.

Макс в ответ выдал беспощадную улыбку, которой только людоедов отпугивать, замахнулся и отправил нож в полет. Полет закончился быстро, а нож воткнулся мне в плечо.

На этот раз я была готова и не тешила себя надеждами, что парнишка попугает — попугает, да и успокоится. А потому лишь громко замычала сквозь крепко сомкнутые губы, чувствуя, как новая порция боли разливается по телу жгучей волной.

Когда дышать стало чуть легче, а тело приняло неизбежность мук, я подняла вспотевшее лицо и встретилась с Максом взглядом.

Он наблюдал. Просто сидел и смотрел безучастно, как если бы все происходило не по-настоящему, не с нами и не с его помощью.

— Что ж так мелко-то? — запинаясь через слово, спросила я. — Метил бы уже сразу в шею. Или в висок.

— Я не собираюсь тебя убивать, — выпрямил спину Макс. — И ты это прекрасно знаешь.

— Зато собираешься основательно помучить, — уже пребывая в откровенной истерике, засмеялась я.

— Мы закончили бы все быстро, если бы мне не пришлось вытягивать из тебя каждое слово, — он потянулся ко мне и нарочито медленно вынул из плеча нож.

Пришлось сцепить зубы и терпеть боль, за которой быстро явилась уже знакомая слабость. Однако не успела я выдохнуть с облегчением, как он вернул нож на место, воткнув его обратно в кровоточащую рану.

— Как же меня воротит от тебя, — прохрипела я, чувствуя, как в руке начинают дергаться мышцы, предвещая о скором приступе судороги.

— Ничего, скоро твои чувства изменятся. Ну, или я заставлю их измениться. Знаешь, как говорят — от любви до ненависти один шаг.

— Ага, — согласилась я, вложив всю имеющуюся у меня злобу в улыбку. — Но, как выяснилось, и в обратную сторону топать недалеко.

— Намекаешь, что любила меня? — не поверил Макс, замирая так близко, что я чувствовала тепло от его дыхания на своей коже. Из-за холода, с которым мое тело уже даже не пыталось бороться, оно ощущалось особенно остро. — Думаешь, я в это поверю? Я всегда был для тебя просто другом и никем больше. Сколько раз я пытался завоевать тебя! Сколько раз я делал первый шаг, надеясь, как мальчишка, что ты сделаешь ответный! Но нет. Ты лишь еще выше возводила стену между нами!

— Потому что нельзя портить дружбу любовью, — улыбнулась я. И впервые, с тех пор, как узнала, кто он такой, я улыбалась ему по-настоящему, испытав приступ ностальгии и вспомнив, как все было просто между нами раньше. — И если бы ты действительно умел любить — ты бы это знал.

На лицо Макса набежала тень. Он всегда казался мне привлекательным. Обладателем классической мужской красотой. О таких, как Макс мужчины говорят, как о коньяке — «качественный», а женщины, чувствуя в нем твердость и неумолимость, готовы разбиться о него, как корабль о скалы, лишь бы он согласился подхватить. Но теперь его лицо окутывал ореол силы, которой он наслаждался, которую смаковал, из-за которой считал себя выше других и которая будто искажала его природную красоту.

Бывший друг мрачно посмотрел на меня и ответил:

— Ты должна была быть со мной, — его кадык дернулся, словно ему трудно было говорить, но в глазах все еще царило нечто такое, что ни к одной из известных мне эмоций не приписать. — И в любви. И на войне.

— А мы на войне? — я уже все для себя решила.

— Да.

— Тогда ты должен знать, что на войне всегда бывает такая ситуация.

— Какая?

— Когда кто-то должен закрыть собой амбразуру, — собрав остатки сил, я оттолкнулась от пола, рванув вперед и занося ногу для удара, как меня когда-то учила Ниса.

Макс отреагировал так, как и должен был. Быстро, четко, метко. Удар, ослепительная вспышка и я в который раз отключилась.

Третье по счету пробуждение оказалось куда приятнее предыдущих двух. Скорее всего, потому что я больше не валялась выброшенным за ненадобностью ботинком на грязном пыльном полу, а возлежала на чем-то мягком, уютным, укутывающем.

Глаза открыла смело, наверное, потому что не ощутив запаха сырого подвала, решила, будто все предыдущие события мне просто приснились. Но тут же узрела суровое лицо Гриши и поняла — нет, не приснилось.

— Зачем нужно было играть в геройство? — спросил оборотень, сразу заметив, что поднадзорная, то есть, я пришла в себя.

Прикоснувшись ко лбу, я нащупала мокрое полотенце. Сдернула его с себя и зашвырнула в сторону. Поднялась, чутко прислушиваясь к собственным ощущениям. Оставленные Максом порезы внешне хоть уже и затянулись, но все еще были воспалены, покрыты коркой свежеспекшейся крови и саднили при каждом движении. Еще ныли ребра, гудела голова и тянула спина, но в целом, чувствовала я себя лучше. По крайней мере, смертоубийственные порывы поутихли.

Осмотревшись, я удивленно присвистнула, вернее, попыталась это сделать, но лишь закашлялась.

Гриша со вздохом поднялся с кресла, на котором восседал в позе барина, подошел и подал мне стакан с водой. Осушила до дна за пару глоткой и глазами потребовала еще. А пока он наливал, быстро осмотрелась.

— Чья это спальня?

— Твоя, — скупо ответил вожак, всучивая мне в руки полный стакан и возвращаясь к голубому креслу на фактурных ножках, к которому он, судя по всему, уже прикипел всей душой.

— Моя? — удивлению не было предела. Потому что свою спальню я помнила хорошо, и она ни единой мелочью не походила на ту, в которой я так внезапно очнулась. У меня не было такой огромной кровати, с которой надо было слезать как с горы, а спать на ночь можно было уложить сразу батальон солдат. Как не было и алых шелковых простыней, создающих впечатление, будто здесь готовились снимать фильмы для взрослых. И я ни за что на свете не стала бы устраивать спальню в комнате без окон. — Что-то ты попутал, Гриша.

— Эту комнату для тебя оборудовал Макс. Не лично, конечно. Но она целиком твоя.

— Какая щедрость, — с ехидством отреагировала я, подползая к краю постели. — Едва сдерживаюсь, чтобы не рассыпаться в благодарностях.

— Но тебе отсюда не выйти, — огорошил Гриша, из-за чего я застыла, успев спустить с кровати лишь одну ногу. — А к тебе могут входить только двое — я и Макс.

— А здесь есть еще кто-то?

— Ну, да, — Гриша поправил зачесанные наверх волосы. — Здесь постоянно кто-то есть. Днем — сотрудники. Официанты, повара, уборщики. Они, преимущественно, оборотни из моей стаи. Вечером приходят еще танцовщицы, массажисты, крупье и прочая наемная сила, обеспечивающая досуг гостей. Ближе к двенадцати часам подъезжают гости — публика специфическая, кого только не встретишь. Есть даже те, которые по телеку регулярно мелькают. Так что, в «Шанхае» редко бывает затишье.

— Погоди, — потрясла я головой, словно пустым бидоном. — Мы все еще в ночном клубе?

— А ты думала, повыпендриваешься перед Максом в стиле солдата Джейн и он с легкой душой тебя отпустит? — рявкнул на меня вожак, да с такой силой, что я испытала едва контролируемое желание заползти обратно под шелковое одеялко. Оно, по крайней мере, на меня не орало. — Зачем нужно было так рисковать? Он уже не тот парень, с которым ты дружила в университете. Сейчас он готов на все.

— Да уж, заметила, — содрав кусок пластыря, который был необходим, чтобы удержать края раны на плече вместе, пробурчала я, а после заглянула оборотню в глаза. — Вот только непонятно — зачем ты здесь? Макс оставил меня сторожить? Но если мы в «Шанхае», то шансов сбежать у меня немного. В комнате кроме двери ничего нет, следовательно, из подвала меня унесли недалеко. Ты тоже отыгрываешь свою роль? Макс был плохим полицейским, а ты явился, чтобы продемонстрировать доброту, сочувствие и пробудить во мне желание откровенничать?

— Ты не понимаешь, — с неожиданным надрывом начал Гриша, но был самым неблагодарным образом перебит.

— Я все прекрасно понимаю! Вам нужна Фируса! Мне она тоже нужна! Как минимум, ради того, чтобы высказать все, что я о ней думаю! Но только ни ты, ни Макс не хотите меня услышать — я понятия не имею где она!

— Что случилось? — собрал бровки у переносицы мой персональный спальнехранитель.

— Ничего, — буркнула я, спустила вниз вторую ногу и поболтала им в воздухе. Кровать была такой высоты, что мне придется с неё спрыгивать. — Руся намекнула нам, где скрывается. Мы пришли. Но её там уже не было! Зато имелась незапертая дверь квартиры и избитый полуголый мужик в лифте!

— Надо же! — с плохо скрытым злорадством, сложил ручки на груди главарь волков. — Неужели муза смогла справиться с Мишкой? Он же вроде парень не хилый.

И я поняла, что провалилась. Все мои старания по защите Романова и вообще не причастного к этой истории журналиста пошли прахом.

Они уже все знали.

А я приложила столько усилий…

— Откуда? Откуда ты знаешь?

Гриша устроился поудобнее и заявил:

— В день, когда твою подружку подстрелили, она выбралась из своей норы, чтобы встретиться с Романовым.

— Ты стрелял? — прямо спросила я.

Гриша в ответ расхохотался, запрокинув голову назад.

Хорош, гад, очень хорош. И знает это, и показывать не боится. Макса тоже не боится, признает за тем право руководить, но не командовать.

Эти двое находятся практически на равных, и все же, Гриша уступает на шаг, оставаясь позади. Или позволяя Максу быть на шаг впереди.

Да, прав был Князь, в моей жизни слишком много мужчин.

— Нет, мне было не до твоей подружки. Я был занят. У меня, знаешь ли, есть и другие дела, помимо вас троих.

— Удивлена и шокирована! — округлив глаза, кивнула я. Но тут же перестала дурачиться и спросила: — Если не ты, то кто тогда?

— Точно не знаю. Возможно, кто-то из ягуаретт. Возможно, кто-то из людей Лозовского. А возможно, она кому-то еще дорогу перебежала, как черная кошка. В общем, где-то она свою мордаху засветила, раз пулю поймала.

— «Людей» Лозовского — в буквальном смысле людей? — уцепилась я за это слово.

— Да, — подтвердил Гриша. — У Лозовского есть не только ручные коты, но и ручные громилы. Среди них всякий сброд — бывшие военные, незадачливые спортсмены, продажные менты и просто товарищи, готовые за большие деньги сделать все, что прикажут. Для какого-нибудь кандидата в мастера спорта по стрельбе небольшая трудность продырявить музе голову. Вот только, в том-то и дело, что в голову они не целились. А пытались подстрелить, но так, чтоб без летального исхода.

— Она нужна была живой, — протянула я.

— Да, когда мои волки подъехали, муза уже скрылась, оставив на память о себе кровавые пятна на асфальте. Воспользовалась отсутствием у преследователем хорошего знания местности. Там, где её взялись преследовать, дворы такие, что даже для местных добраться домой — целый «Форт Боярд».

— Падают монеты и гуляют тигры? — не удержалась от ехидного замечания я.

— Голубиное говно там на голову падает, — отрезал Гриша. — И круглогодично озабоченные коты, метящие все подряд, гуляют.

— Очаровательно, — выдохнула я с восхищением и уже серьезно: — Я знаю, как музу нашли ягуаретты. Лозовский приобщился к современным технологиям и использует городские камеры. Но как об этой вечеринке с огнестрелом узнал ты и твои песики?

— Предатели есть везде, — выдал широкую и очень неискреннюю улыбку оборотень. — И всегда найдутся те, кто кому деньги развяжут язык.

— Понятно, у тебя среди пятнистых есть доносчик, — заключила я под многозначительным взглядом Гриши. — И он же сообщил тебе о встрече котов Лозовского с Фирусой.

Гриша кивнул и уже открыл рот, чтобы что-то добавить, но дверь широко распахнулась и через порог переступил Макс. Я успела заметить, как за его спиной мелькнуло чье-то мощное туловище, затянутое в черную форменную одежду. Макс оглянулся через плечо и дверь прикрыл, распорядившись в сторону вервольфа:

— Ты свободен. Оставь нас.

Гриша подчинился не сразу. Сперва он вопросительно взглянул на меня. Я в ответ развела руками, мол, ничем не могу помочь и понятия не имею, чего вам двоим от меня надобно. Оборотень глаза отвел и с тяжелым вздохом поднялся. Сунув руки в карманы, мужчины замерли друг напротив друга. Роста они были почти одинакового, разве что Гриша чуть повыше, да и в телосложении один другому не уступал.

— Ты хочешь мне что-то сказать? — с вызовом приподнял бровь Макса, не отворачиваясь от альфы.

— Да, — без страха и колебаний ответил Гриша. — Но скажу потом, когда мы будем наедине.

— Жду, не дождусь, — равнодушно бросил мой бывший друг, обошел оборотня и приблизился к кровати, на которой оставалась сидеть я. — А теперь можешь заняться своими делами.

— Не сомневайся, займусь, — кивнул вожак и поглядел на меня с мелькнувшей на дне зрачков затаенной тоской, такой, что хоть вместе с ним на луну вой. А потом он ушел. Как только дверь за ним захлопнулась, Макс подошел и провернул ключ в замочной скважине.

Стало жутко. Впервые в жизни рядом с ним мне стало чертовски страшно, до такой степени, что затряслись руки и перехватило дыхание.