Три плюс одна

Глава 5. Террористы и украденные шашлыки

Первая партия мяса подходила к готовности. Есть холодное ради кого-то в этой среде было не принято, про Юрца с Анфисой вопрос даже не подняли. Все окружили причину слюноотделения, Ник с друзьями тоже подошли.

Луиза все же удивилась, что загулявшей парочки долго нет – не случилось ли чего? Ник тоже настороженно поглядывал по сторонам. Знай Юрец о настроениях в соседнем лагере и странном событии в этом, он бы так далеко не «угулял».

– Не переживай, – Толик приобнял Луизу за плечи, – это нормально.

– Даже более чем нормально, – уточнила Рита. – Будь у меня нормальный кавалер, я бы сейчас тоже «гуляла», а не холестерином накачивалась.

Ее странный взгляд создавал впечатление, что она не смотрит на того, с кем разговаривает. Это не косоглазие и не близорукость, как у Луизы, которая действительно не узнавала людей без очков и смотрела сквозь. Рита просто смотрела мимо, а когда взоры с собеседником случайно пересекались, никакого отклика не происходило. Словно с пустотой общаешься.

Оказалось, что так не всегда. В глазах Риты вспыхнула мысль, и ее взор, только что проползший по Нику, скакнул вбок и немного вниз на стоявшего справа Аскера. Выразив неудовольствие тем, что пришлось опуститься, он перенесся влево, где пробежался по мясистым губам и выпуклым глазам Мирона, тоже невысокого, но не столь маленького, как Аскер. Задумчивый взгляд справа налево оценил широту плеч, вызванную не спортом, а полнотой, и поставил окончательный крест, скользнув сверху вниз от короткого белого «ежика» до серых от пыли кроссовок.

Затем Рита вновь уставилась на Ника – прямо и бесцеремонно. Теперь она его бесцеремонно клеила. Из свободных присутствующих Ник единственный соответствовал ее запросам, то есть при равных прочих условиях наиболее привлекал внешне. Рост не ущемлял достоинства возможной партнерши, легкая сутулость и узкая грудь прикрывались спортивной курткой, а стройность, как толерантно именовал Ник свою худобу, по сравнению с Ритиной выглядела даже мужественной. Не выделявшееся красотой лицо и короткая стрижка, которая даже до ранга прически не доросла, роли уже не играли, выбор был сделан. Теперь Ник – кандидат в бойфренды. Хотя бы на выходные. Точнее, именно на выходные, в обычное время особа вроде Риты его снова в упор не увидит.

Вместо радости, что в кои-то веки понравился девчонке, Ник почувствовал себя неуютно. Пока у него есть Луиза, другие не нужны.

Стоп. Какое «пока»? Какое «у него»? Какое «есть»?! У него пока есть только мечты, настолько же далекие от реальности, как килька от акулы. То, за прикосновение к чему не жалко полжизни, обнимала рука Толика. Не лучше ли закрутить с Ритой, показав, что тоже не лыком шит?

Вот-вот. Шит. Произнести мягко, с растягиванием, и перевести с английского. Самое оно. Луизе нужен другой, в этом она видит счастье. Можно ли мечтать о ее несчастье ради своего счастья?

В голове всплыла песенка из древнего фильма, так поразившая, что с детства засела намертво: «А если случится, что друг влюблен, а я на его пути – уйду с дороги, таков закон, третий должен уйти». Песня рвала душу, очень хотелось поступить так же – по-дружески и очень по-мужски. На деле – не получалось. Наоборот, вместе с товарищами по несчастью Ник продолжал надеяться на чудо. Чудеса случаются (как и некстати упомянутое англоязычное «шит»), и кто сказал, что однажды невероятное не произойдет? Но к чуду нужно быть готовым, для этого Золушка должна прийти на бал, а будущий маркиз Карабас завести кота. Если Ник примет заигрывания Риты, то в момент, когда нежданное чудо случится, он может оказаться не у дел и остаться с такими Ритами. Это история даже не про синицу и журавля, а про воду и уксус для умирающего от жажды.

Еще факт в доказательство, что чудеса существуют – неведомый невидимка. Или притворившееся им природное явление – в собственном рассудке сомневаться не хотелось. Если невидимка – не обман зрения, то приключения только начинаются. Ник вновь вспомнил про Анфису и Юрца.

– Позвонить загулявшим? – предложил он.

– Лучше сообщение послать, что самое вкусное доедаем, – улыбнулась Фаня. – Прибегут как миленькие.

– Не приведи Господи так оголодать. – Рита все больше чувствовала в Фане конкурентку. Все привыкли, что та – приложение к компании в качестве тени Толика, и внимание к Нику не прошло незамеченным. А поцелуй с шептанием заставил перейти к действиям.

Ник стоял между Мироном и Аскером. Рита обошла приятелей, ее хрупкая фигурка оттеснила Мирона от Ника, и плечи всех троих сомкнулись в новой конфигурации. Ник почувствовал, как об его ногу потерлось соседнее бедро.

Итак, Рита думает, что Фаня имеет на него планы, поэтому приняла меры. Знала бы она, что симпатией даже не пахнет. «Мы с тобой в одной ситуации», – сказала ему Фаня. У них общая цель. И все. Пока Толик не взялся за ее родную сестру, Фаня не выходила из тени. Что-то изменилось. И связано это не с Ником.

– Ник прав, при таком соседстве все может случиться. Я позвоню. – Фаня пошла за телефоном.

Толик заинтересовался обмолвкой про соседство, и Оленька рассказала о визите гостей. Аскеру вновь пришлось объяснять, что земляки против них ничего не имеют, хотели пригласить к общему столу, а на отказ не обиделись.

– У наших все нормально, просили не беспокоить, – сообщила вернувшаяся Фаня. – А теперь вопрос на смекалку: когда выгружались, кто-нибудь подумал, куда здесь в туалет ходить?

Голая поверхность вокруг, где не было ни кустиков, ни деревьев, поубавила общего оптимизма, лица погрустнели.

Мирон проворчал:

– Я об этом говорил. Меня никто не слушал.

Толик взмахнул гривой, чтобы растрепанные волосы ровнее легли по плечам:

– Умеете же из ничего создать проблему.

Зависть – отвратительное качество. Ник стоял напротив, и глаза мозолили расположенные рядом с Луизой широкие плечи, рельефный пресс и обольстительная улыбка. Не мачо типикус бруталус, перед которыми у женщин отнимаются ноги и рассудок, не плюшевый обаяшка, каких они любят затискать до смерти или не могут переспорить и вынужденно на все соглашаются. Толик был другим. Чисто иконописный агнец божий, явившийся наставить заблудшее стадо на путь истинный. Волнистые светлые пряди обрамляли лицо, взор сиял безмятежностью, полноту картины завершала испачканная рубаха, расстегнутая и в новой ипостаси напоминавшая хитон. Или как называлась холщовая накидка на апостолах и прочих библейских персонажах?

Короче, не Толик, а спаситель человечества.

– Пока все здесь, у мангала, отхожим местом назначается сектор за большой палаткой. – Жестом бронзового вождя пролетариата спаситель указал направление.

Оленька надула губки:

– Мне не нравится слово «пока».

– Через час-два проблема рассосется сама собой. – С улыбкой вселенской мудрости Толик обвел грешную землю взмахом сеятеля.

Гора пакетов, пирамиды палаток на заднем плане, свинцовая рябь озера, у берега пестрившая плавающим пластиком – все неуклонно хмурилось, становилось блекло-серым, размытым и, если не выйдет луна, грозило скоро исчезнуть во тьме. Только подмигивание углей веселило, а шипящее причмокивание над ними влекло взгляды и напоминало, что кусать и глотать среди обязанностей головы иногда важнее прочих. Толкавшаяся локтями компания вдыхала дым, сводивший горло, аромат разносился такой, что терпеть дальше стало невозможно.

– Ничего, что мясо – свинина? – раздававший шкворчавшие шампуры Бизончик с ухмылкой глянул на Аскера. – Что по этому поводу говорит твоя совесть?

– А тебе твоя что сейчас говорит? – не отвел взгляда Аскер. – Вообще, она у тебя есть, если позволяет задавать такие вопросы?

Аскер не любил, когда задевали даже по мелочам, не говоря о большем. Это бзик всех выходцев с Кавказа. К Аскеру, при его чрезвычайно несолидной внешности, даже прозвища не липли. Впрочем, имя само по себе звучало прозвищем. Переводится – «воин», «солдат». Разовые клички, типа «шпендик», «клоп» и тому подобные, отскакивали, как от стены на хлипком фундаменте – никто не настаивал, поскольку не хотел оказаться раздавленным. Это было странно, учитывая, что рост Аскера – метр с кепкой. Образно, конечно. Самый маленький в компании. Его телосложение напоминало богатыря наоборот. И взгляд не горел присущей сородичам пусть даже дутой уверенностью или специально тренируемой на страх врагам кровожадностью. Голос – звонкий, мальчишеский, несмотря на прилагаемые усилия. Фальшивая сиплость, как и хрипотца, приводили лишь к смеху. А смеяться над Аскером не стоило – он выходил из себя, и чем все закончится в таком случае, не знал никто.

До этого не доводили. С одной стороны, Нику было завидно, а с другой… Не хочется всю жизнь провести на вулкане, выискивая обиды там, где их нет. На учебу и прочее (а это и есть жизнь) времени не останется. У Аскера так и вышло: успеваемость хромала на обе ноги, еще и горбилась. А затевать свару с человеком склада Бизончика в ситуации, когда достаточно отшутиться…

Ник искал возможность свести стычку к шутке, но, как назло, на ум ничего не приходило. Разрядить обстановку попробовала Фаня:

– Свинина – это хотя бы натурпродукт, с ней ясно, что она добывается из свиньи, как баранина – из барана, конина – из коня. Я бы больше волновалась по поводу говядины.

Да уж, остроумие – не ее конек. Бизончик и Аскер продолжали сверлить друг друга взглядами. Мирон отмалчивался. В таких случаях он всегда отмалчивался. Вот отхлынет разговор от опасного рубежа, и речь самого умного умника найдет включающий рубильник и польется соловьем.

Заговорила Луиза:

– Любое мясо – это необходимые человеческому организму белки, а запреты вызваны религиозными предписаниями. «И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, и всякое дерево, у которого плод, сеющий семя – вам сие будет в пищу». Желудочно-кишечный тракт человека – как у травоядного, а не плотоядного. Человек предназначался для существования в раю. А религии появились, когда на Земле что-то случилось. К примеру, астероид упал. Какая произошла катастрофа – версий много, то есть точно никто не знает, зато последствия известны: «Еще мясо было в их зубах, еще не были съедены птицы, как возгорелся на них гнев Громовержца и поразил их великим мором…» Понятие Бога пришло после пережитого страха. Первое время Его повсеместно ассоциировали с Солнцем. Версия о катастрофе, которая на долгое время закрыла наше светило, очень логична. Растительная пища исчезла или оскудела, а то, что приходилось есть, вызывало болезни и мучительную смерть. Тогда и появились инструкции в виде Священных Писаний. Их не требовалось понимать, их в тот момент нужно было выполнять, чтобы выжить. Запреты на поедание свиньи, тушканчика, зайца, совы, чайки…

– Всех пернатых хищников и падальщиков, – в паузе, вызванной набиранием воздуха, вставил вышедший из ступора Мирон, – крота, мышей, ящериц – всем семейством…

Луиза кивнула ему и продолжила:

– Среди этих запретов сказано: «Все, на что упадет что-нибудь от трупа их, нечисто будет»…

Бизончик нетерпеливо помахивал шашлыком и уже жалел, что поднял тему.

– Хватит портить аппетит, – озвучила Фаня мнение большинства.

Но Луизу было не остановить.

– «Если что-нибудь от трупа их упадет на семя, которое сеют, то оно чисто», «Если же когда вода налита на семя, упадет на него что-нибудь от трупа их, то оно нечисто для вас», «Если же упадет в какой-нибудь сосуд, то находящееся в нем будет нечисто, а самый сосуд разбейте» – что это, если не советы врача неграмотному населению?

– Есть и другой вариант, тоже из эзотерики, – вновь подключился Мирон. – Употреблять свинину виделось чем-то сродни каннибализму, потому что свинья – ближайший родственник человека. Легенды утверждают, что древние знали об этом больше нас.

– Что за чушь про родство? – Бизончик с тревогой оглядел насаженные куски мяса.

– Мирон имеет в виду давно доказанный факт, что ДНК человека намного ближе к свинье, чем к обезьянам, – пояснила Луиза.

– И что бы там ни утверждала теория Дарвина, наука наблюдает обратную эволюцию – инволюцию. – Ник, наконец, понял, как привести разговор к шутке. – Отсюда следует, что все было с точностью до наоборот: не человек произошел от обезьяны, а обезьяна от человека – с промежуточной стадией "человек ленивый".

– А сам человек произошел от свиньи? – улыбнулась Фаня.

– Человек мог вообще ни от кого не происходить, – сообщил Мирон. – Человек – единственное на планете существо, которое не является частью ни одной пищевой цепочки. Все живое живет по другим законам. Когда в Китае боролись с воробьями – вредителями полей, как тогда считали, то расплодили жуков, которые сожрали урожай. Для восстановления равновесия пришлось за валюту массово завозить импортных птичек. А человека откуда не убери, природа только вздохнет с облегчением.

– Вижу единственное объяснение, – сказал Толик. – Человек – болезнетворный вирус, он поступает как любой нормальный вирус: перекраивает здоровый организм планеты под свои нужды, пока тот не сдохнет. И пока природа не уничтожена полностью, предлагаю воспользоваться ее плодами.

Он вгрызся в пахнущее дымом горячее мясо, и дискуссия заглохла. Все ожесточенно жевали.

Насытившись главным блюдом, народ вспомнил и о других продуктах. И напитках. В частично подмоченных пакетах нашлись хлеб, огурцы, помидоры… Толик запретил трогать лишь упаковки с чипсами, консервы и сладости, продукты долговременного хранения – это на завтра и послезавтра. На алкоголь особенно не налегали, сказывалось соседство лагеря, где, наверняка, с тоской поглядывали через озеро отдыхающие кавказцы.

Пока жарилась вторая партия, решили собрать плававшую тару. Ее назначение оставалось тайной. Луиза, наверное, знала ответ, но молчала. Прозрачные и коричневые емкости окружили брошенный в воде внедорожник, как на августовском поле бахча будку сторожа. Сейчас они медленно расплывались в стороны.

Лезть в воду оказалось проблемой – купальники были только у троих, а плавки, кажется, вообще никто не брал. Ник не думал, что окажется на озере, и тело под спортивками облегали полосатые "боксеры" с ширинкой. На роль пляжного костюма они никак не годились. У приятелей, скорее всего, было так же.

– В чем загвоздка? – Бизончик взялся за ремень и стал его расстегивать. – Или кто-то чересчур стеснительный?

Луиза вспыхнула, Толик тут же покачал головой:

– Борис, ты не прав. Восток – дело тонкое, как говорил классик. Делаем так: у кого купальники, те собирают дальнее, а остальные, насколько позволят подобранные штаны, тащат с мелководья.

Рита и Фаня со вздохом полезли в палатки, чтобы вновь облачиться в мокрое, а Оленька, единственная, кто оставался в купальнике, первой ринулась на покорение иной стихии. Она с шумом плюхнулась в воду, и берег окатило волной не меньшей, чем когда в озеро на скорости въехал внедорожник.

– На воздухе холоднее, чем здесь! – провозгласила с фырканьем вынырнувшая первопроходчица. – За день прогрелось. Ура-а-а!

Девушки доставали тару с «глубины», где воды было от колен до пояса – до большей плыть и плыть… точнее, идти и идти. Разувшиеся парни ловили добычу у берега и откидывали дальше, а Луиза, оставленная Толиком снаружи, собирала в кучу. Толик командовал.

– Машину как-то вызволять надо, – сказала Луиза виновато. – Ее же, наверное, теперь только тягачом вытащишь…

Толик беззаботно улыбнулся:

– Блокировки включу, сама выползет. Она в таких дебрях бывала – подготовленные джипы от зависти соляркой захлебнутся. В документах сказано, что брод до метра не страшен, а в реальности у меня вообще не машина, а почти подводная лодка. А завтра будет еще кое-чем.

По окончании работ вернувшийся к мангалу Бизончик взбеленился:

– Кто подходил к шашлыкам?!

Сжатые кулаки и выпятившийся подбородок хорошего не предвещали.

Вопрос был глупым, каждый точно знал, что никто. Толик руководил, остальные таскали, все были на виду.

– Не хватает двух шампуров, – объяснил вспышку Бизончик.

Толик равнодушно пожал плечами:

– Обсчитался, наверное.

Оленька, которая лично помогала насаживать мясо, обидчиво поджала губки, а Фаня предположила:

– Может, какие-нибудь животные утащили? Полевые. В полях же кто-то живет.

– Мыши или кроты? – скривился Бизончик. – А также ящерицы, чайки, падальщики… кто там еще в библейской компании? Да, зайцы, тушканчики… Или это совы унесли?

– Или собаки, – сказала Фаня.

– Какие собаки? – Толик обвел руками пустоту вокруг.

– Бродячие, – упорствовала Фаня. – А что? Я хоть какую-то версию выдвинула. Можете предложить другую?

Ник мог, но промолчал. События ему не нравились, количество разных «привиделось» росло слишком быстро. И понятно, что историю с двуногим невидимкой в этой компании озвучивать не стоило. Просто нужно быть осмотрительнее и чаще глядеть по сторонам. Люди постоянно говорят о сверхъестественном, а оно в конце оказывается шуткой природы… или человека. Через минуту выяснится, что те же пропавшие шампуры с мясом придуманы или ловко припрятаны ради розыгрыша.

С шашлыками – ладно, но Ник не сомневался, что видел гуляющие отверстия в воде.

Бред. Какая-нибудь больная рыба проплыла. Невидимками, если поразмыслить, могут быть только пришельцы, а они, раз уж сумели сюда добраться, по определению превосходят землян технически. Путешествие пешком через поле или на крыше попутки – не их профиль. Как и кража нескольких кусков мяса. Если последнее не «прикол» Бизончика, то Фаня права, кроме собак это сделать некому.

– Ой, а вы про вернувшуюся собаку слыхали? Это у моей соседки, – затараторила Оленька. Она только что вышла из воды, с купальника текло ручьями, и девушка бездумно помогала ладонями, выжимая ткань мощными надавливаниями. – Потерялась год назад, объявления по всему городу висели, нашедшему награду обещали. За деньгами никто не пришел. Думали, машина сбила или дог-хантеры отравили… Но прошел год, и собака во время обеда очутилась прямо в квартире. Соседку чуть инфаркт не хватил.

Компания вновь окружила мангал, Оленька единственная из всех хоть как-то двигалась и, естественно, собрала все взгляды.

– С обезьяной из супермаркета, должно быть, та же история. – Фаня перетянула внимание на себя. – Была в одном месте, оказалась в другом.

– Это как? – не поняла Оленька.

– Обезьяна хотела бананов, – стала объяснять Фаня. – А где у нас бананы? Правильно, в ближайшем магазине.

– Намекаешь на телепортацию? – Толик насмешливо приподнял левую бровь. – Из «ящика»?

– Не вижу других причин приезда президента.

– Веришь в телепортацию?

– В науку, – поправила Фаня.

Ник с ехидством переглянулся с приятелями: сплетни здесь называли наукой. Вроде бы мажоры, а на самом деле – балбесы балбесами. Интересовались бы исследованиями, читали отчеты, доклады, – знали бы, что до телепортации живых организмов еще как солнца на воздушном шаре. Даже если представить невероятное, то перемещение в любом случае состоится в точку, которую укажут приборы в конструкции телепорта, а не желание телепортируемого.

Умники между собой обсуждали другое. На том однажды и сошлись, хотя кардинально различались во взглядах на очень многое. Различия казались непримиримыми. Например, на мировую историю каждый имел собственную точку зрения, которую отстаивал до потери пульса. Точка зрения определялась национальностью. Ник был русским, Мирон – белорусом… нет, беларусом, как не преминул бы поправить, чтобы тут же опровергнуть и собственное определение, заменив милым его сердцу термином «литвин». Луиза считалась русской, хотя по женской линии имела еврейские корни, что для этого народа важнее записанного в документах. Ей повезло больше, чем известному политику девяностых-двухтысячных, у которого, по собственному выражению, мама русская, а папа юрист. Луиза была своей для всех, для одних, как у них заведено, по маме, для остальных – по отцу, как принято у большинства народов. Русые волосы, светлая кожа и чуткий маленький носик не давали шовинистам бросаться определениями, и только женские имена в семье намекали на нечто несвойственное славянам.

В их маленькой команде «умников» Ник был чернявым, Луиза – светлой. Мирон – почти белым… А вот Аскеру природа подложила свинью, как и Нику, но намного большую. Хотя бы потому, что свинья – чеченцу, что само по себе свинство. Впрочем, считаясь чеченцем по отцу, Аскер носил в себе чуть не весь генофонд человечества. Светлый, чуть рыжеватый, мелкий и юркий – обычный парнишка, который, пока не заговорит, ничем не напоминал горца. Так же выглядели его родители и большинство братьев-сестер всех возрастов – с некоторых пор Ник потерял им счет, к родным Аскера примешивались приехавшие пожить двоюродные, троюродные и так далее, до седьмой воды на киселе. Ника не удивило бы, если некоторые окажутся затесавшимися проходимцами или попавшими в семью по ошибке.

Аскер никогда не видел отца – еще до рождения сына тот, выручая земляков, погиб в драке. Мама-кумычка вновь вышла замуж, новый папа – татарин, дедушки и бабушки в национальностях тоже не повторялись, при этом все были из городской интеллигенции, то есть горцем Аскер назывался исключительно по географии отцовских кровей. Исконный городской житель, он прекрасно говорил по-русски, но с некоторых пор изображал акцент: Аскеру казалось, что так грознее. Выглядеть воином превратилось в манию, уронить достоинство стало главной фобией… а выражение лица, как у наивного кутенка, и мелкая конституция всячески этому мешали.

Тема телепортации иссякла, и Толик перевел внимание на Аскера, чье лицо слишком выразительно отреагировало на псевдоумные дискуссии мажоров:

– Твои друзья из соседнего лагеря – террористы?

Ник весь подобрался и сделал шаг, чтобы оказаться на пути, если дальнейшее приятель посчитает задевающим честь. Луиза так же встала со стороны Толика – автоматически, не раздумывая. Хуже не придумать. Она защищала Толика от Аскера!

У Аскера заиграли желваки, но он остался на месте, и голос прозвучал спокойно, почти равнодушно:

– Они мусульмане, как и я, но если ты вдруг не в курсе, религию в большинстве случаев люди сами не выбирают, вместе с национальностью она достается по месту рождения или проживания. Ты, скорее всего, крещеный, пусть и не носишь крестика. Это же не оттого, что сам выбрал православие, сравнив с другими верами? Будучи крещеным, ты не соблюдаешь положенных ритуалов, и к религии, скорее всего, относишься как большинство – в глубине души допуская, что есть кто-то или что-то, чего мы не понимаем, но не зацикливаемся на этом, пока жареный петух не клюнет.

Фаня попыталась перевести разговор в шутливое русло:

– Правоверные считают, что православные ошибаются, а православные – что ошибаются правоверные. Только коммунисты молодцы, они говорят, что правы те и другие.

– Сейчас и коммунисты в храмы ходят не меньше верующих, – возразила не уловившая иронии Оленька.

Она усердно и весьма успешно сражалась со впитавшейся в купальник влагой, и подмерзавшие Фаня и Рита по ее примеру занялись тем же. Из сдавленных богатств Фани потекло, как из выжатой тряпки, у Риты же ничего не получилось, зеленая ткань лишь четче прорисовала содержимое там, куда давили ладони. К пупырышкам на коже добавились два нагло торчащих больших на купальнике. Щупанье девушками себя в разных местах вроде бы отвлекло внимание парней от разговора, но не всех. Сбить накал не удалось.

– Я задал другой вопрос, – упорствовал Толик, – конкретный.

– К этому и веду, – чувствовалось, что и Аскер на взводе, но он держал себя в руках, – ты озвучил штамп, который создали средства массовой информации: если большинство террористов – мусульмане, значит, большинство мусульман – террористы. Это все равно, что если фашисты были немцами, то все немцы – фашисты. Или еще конкретнее: Гитлер – фашист, значит все фашисты – Гитлеры. Логика явно где-то поскользнулась. В телефонных справочниках тридцатых годов полно Гитлеров, и знак равенства между словами Гитлер и фашист заставил множество людей менять фамилию из-за одного урода, который вообще оказался Шикльгрубером. Не надо отождествлять частное с общим. Льды Антарктики тают не от того, что кто-то забыл выключить утюг. – Аскер помолчал, чтобы сказанное улеглось в головах. – Террор – самое страшное, что есть на свете. Мусульмане никогда не поднимут руку на других мусульман, иначе это не настоящие мусульмане. А террористы не щадят никого, в том числе своих братьев, по принципу известного папского представителя заявляя: «Убивайте всех, Господь узнает своих».

Мирон собирался что-то возразить, но не решился. Скорее всего, хотел сказать, что фраза вырвана из контекста и переврана, на самом деле легат Арнольд Амальрих писал Иннокентию III: «Наши слуги и другие люди подлого звания крикнули "К оружию!" и, прежде чем мы успели вмешаться, предали мечу двадцать тысяч человек без разбора на катаров и католиков с криками "Убивайте всех". Молюсь, чтобы Господ узнал своих…» Всем известную редакцию сказанного в оборот пустил Цезарь Хейстербахский только в четырнадцатом веке. Ник это знал, но для остальных верной была другая версия фразы, и Аскер сыграл на этом.

– А джихад, когда убивают всех неверных – это нормально? – вставила Рита.

Все уставились на Аскера. Казалось, его загнали в логическую ловушку.

– В Коране сказано, – ответил он, – «Сражайтесь, ради Аллаха, с теми, кто сражается против вас, но первыми не нападайте. Поистине, Аллах не любит тех, кто первыми свершает нападение». И насчет убийств: «Предписали Мы сынам Исраила: "Кто убьет живую душу не в ответ на убийство или смуту на Земле, тот словно убил всех людей разом"». Джихад можно понимать по-разному, но нужно понимать правильно. Настоящий джихад – война не с людьми, а с собственными пороками. Когда мусульманин, который живет среди неверных, ведет себя так, что они восхищаются и хотят подражать – это джихад. Знаете, как Чечня приняла ислам? Войска халифата пришли насаждать ислам силой оружия, но были разгромлены. Навязываемое чеченцы принять не захотели. Перевернул жизнь людей Ноя всего один человек.

– Людей Ноя? – Оленька удивленно открыла рот.

На миг она забыла руки на груди, которую все еще тискала, избавляясь от воды. Бизончик, стоявший рядом, бесцеремонно помог ей своими пятернями в деле отжима. Со стороны помощь выглядела совсем не помощью, но Оленька благодарно улыбнулась, а приятельницам достался насмешливый взгляд: «А вам так помочь некому!»

Ник очень надеялся, что внимание и разговор перетечет на девчонок или на что угодно другое, только бы уйти от опасной черты. Не получалось. Начатая тема большинству казалась любопытной.

Ник удовлетворил интерес:

– Нохчи – люди Ноя, это самоназвание чеченцев.

– Один поселившийся в горах праведник сделал то, что не сумели сделать армии халифа, – продолжал Аскер. – Он сделал это примером собственной жизни. И выяснилось, что ислам проповедует те же главные ценности, что и заветы Ноя, по которым жил народ, и, глядя на праведника, люди один за другим принимали ислам. Вот как выглядит истинный джихад.

– Твои бы слова да террористам в уши… – вздохнула Фаня.

– Сказки для маленьких, – одновременно заявил Толик. – Чужой поступок никогда не заставит принять новую религию.

Ник возразил:

– Всего один пример: поступок Христа, принявшего смерть за чужие грехи, заставил многих бросить все и жертвовать жизнью ради новой религии. Можно верить в реальность этого поступка, можно не верить, но за века он перевернул сознание миллиардов людей.

Мирон хотел что-то добавить, но Аскер вдруг хмыкнул и улыбнулся.

– Хочешь, – обратился он к Толику, – докажу, что ты тоже мусульманин?

Все опешили. Толик рассмеялся:

– Попробуй.

– Главный вопрос: веришь, что существует нечто, чего ты не понимаешь – Бог, единственный и всемогущий?

– Я не верующий в общепринятом смысле, но, поскольку крещеный и библию читал, скажу так: допускаю существование Бога как одно из объяснений возникновения Вселенной. Эта версия не на первом месте, но право на существование она имеет не меньшее, чем остальные.

– То есть, ты все же веришь в это?

– На перечисленных условиях.

– Да или нет?

– Хорошо, верю.

– В таком случае, ты должен согласиться, что обязаны существовать некие проводники высшей воли.

Толик с улыбкой кивнул. Аскер с подобной же улыбкой продолжил:

– Если что – это мы говорим про ангелов, хотя ты можешь называть как угодно, любыми удобными тебе громоздкими научными конструкциями. Далее. Веришь, что к людям приходили Божьи посланники?

– Если – как уже говорилось, на тех же условиях – Он есть, то придется поверить. Кто-то же принес на землю всякие заветы.

– Это как раз к следующему вопросу: веришь, что людям свыше давались инструкции?

– Ну и?

– Тогда последнее: веришь, что однажды каждый ответит за то, что сделал в жизни?

– Почему нет? В сочетании с предыдущим все логично.

– Это пять столпов веры. Ты мусульманин.

Толик глупо улыбался. Осознание приходило постепенно.

– Ерунда, – наконец, сказал он. – Вы ходите в мечеть, делаете всякие намазы и что там у вас еще положено…

– Все правильно. Того, что ты сказал, когда отвечал на вопросы, мало, чтобы стать хорошим мусульманином. Кроме веры, что богов не может быть несколько, а божьих посланников нельзя признавать выборочно, нужны молитва, пост, милосердие и хадж. Хадж, к примеру, из общего числа мусульман совершают единицы, поэтому сказанного тобой для начала достаточно. Ты очень плохой мусульманин, просто никудышный. Но мусульманин.

Наверное, впервые в жизни Толика поставили в тупик. Ответа, чтобы переубедить, у него не нашлось, и он отшутился:

– Не ломай мне мозг, пугаешь тараканов.

На помощь пришла Луиза:

– Процитирую первое послание к Коринфянам апостола Павла: «Ибо, хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле – так как есть много богов и господ много – но у нас один Бог Отец». Спорить не о чем, если Бог есть – он на всех один, и неважно, кто из нас к какой конфессии себя относит.

– В таком случае религиозные войны – аналог войнушки фанатов разных кинофраншиз, которые спорят, чей супергерой круче. – Фаня вновь решила вытащить народ из серьезности. – Хотите загадку? Сын плотника, рожден без зачатия, ходил по воде, боролся со злом… Вопрос: он не ученый, не поэт, но покорил весь белый свет, его повсюду узнают, скажите, как его зовут?

Бизончик с кривлянием запел:

– Бу! Папапара-па-па. Ра! Парапарара-па-па…

– Перестань, пожалуйста, – попросила Луиза. – Это не смешно.

Тот собрался чем-то ответить, но Толик вновь обратился к Аскеру, и остальные притихли.

– Ты долго высказывал свое мнение, развел философию, а на мой вопрос не ответил. Повторю еще раз: твои друзья – террористы?

Атмосфера снова сгустилась. Аскер медленно произнес:

– Если появился интерес, должны быть причины. Обоснуешь вопрос?

– Легко. Складываю факты, и прелюбопытнейшая картинка вырисовывается. Факт первый. Твои сородичи приехали в город ради конкретной работы, которая связана с чем-то опасным, как ты говорил в машине по дороге сюда. Прости, сидя спереди не услышать было невозможно, а говорил ты громко, значит – для всех. Факт второй. Мы встречаем их у озера, отдыхающих перед этой работой. То есть, работа намечается завтра и где-то поблизости. Факт третий. Отсюда через поле или по той стороне озера лесом можно дойти до трассы, которая связывает город с секретным объектом. И факт четвертый, последний – завтра по этой трассе поедет тот, для кого мы дорогу в порядок приводили.

Окружающие посмотрели на Аскера такими глазами, что он занервничал.

– Шариф с приятелями – не террористы. Фанатиков в их компании нет. Это точно.

– Ты не можешь знать, что в голове у каждого, – сказал Толик.

– В отличие от вас, – ответил Аскер, – у нас – коллективная ответственность. Отвечаем не только за себя. Если на преступление такого рода кто-то решится, пострадают все родственники.

– Будь это правдой, террористов бы не существовало, – заметила Рита.

– На такое идут или поехавшие крышей одиночки, или спаянные клятвой и опасностью члены тайных организаций. С Шарифом таких нет, я знаю всех.

Отлипнув от Оленьки, Бизончик потянулся к вещам:

– Позвоню папе, он найдет, что делать с этой информацией.

Ник слышал, что папа Бизончика работает где-то в «органах». Негромкое бубнение в трубку закончилось объяснением для всех:

– Говорит, спасибо за предупреждение, но перед визитом высших лиц государства необходимые меры принимаются в превентивном порядке, и все под контролем.

Ник верил Аскеру, и все же после звонка на душе стало легче.

В качестве спальных мест для палаток выступили не туристские коврики или подстилки, а надувные матрасы. Не плавательные, а самые простые, из тонкой клеенки, синие, пахнущие резиной. Рассчитанных на двоих, если спать с удобством, или на троих, если потесниться, таких матрасов оказалось четыре, на дополнительные персоны собиравшийся на отдых хозяин не рассчитывал. Пока матрасы надували двумя ножными насосами, в сгустившейся тьме проявились Юрец и Анфиса. Они подсели к мангалу, где дозревала над углями вторая партия мяса. Юрец выглядел довольным, Анфиса наоборот.

Невероятная парочка. Он – тщедушный, невысокий, с узкими, забавно вздернутыми плечами, будто их с детства заставляли расправлять, а Юрец, думая, что всех обманывает, просто приподнимал. В растоптанных кроссовках, джинсах и джинсовой же рубашке навыпуск он напоминал бы бомжеватого ханурика около рюмочной, если не догадываться, какова цена именно таких кроссовок, джинсов и рубашки.

Анфиса была другой. Чувственная, грозная, зеленоглазо-рыжеволосая, что в напичканных штампами сознаниях вызывало ассоциации с ведьмами. Высокая и широкобедрая, с невероятным пожирающим взглядом, иногда плотоядным до дрожи в коленях… В общем, все карты на руках, чтобы пользоваться успехом. Но Анфиса отталкивала претендентов отрицательной энергетикой. Проще говоря, ее боялись. Никакой мистики, только предельно рациональный инстинкт самосохранения. Навязчивость плюс доминирование – не самое желанное женское сочетание в глазах мужского пола. Особенно при полном отсутствии комплексов у носительницы этих качеств.

Юрец, как и Толик, предпочитал раскручивать на «чай, кофе, потанцуем» наивных первокурсниц. Анфиса как раз была первокурсницей, но из той же среды мажоров. Она привыкла получать все, что захочет, а хотела, как правило, лучшее или самое дорогое. Сначала, согласно этому принципу, она получила Толика, их видели вместе несколько дней. Разочарование, видимо, пришло быстро: лидера мажоров не привлекали те, кто рядом, он напоминал волка с вечно голодным блеском в глазах, который рыщет в поисках добычи, даже если сыт. Анфисе же требовался кто-то управляемый, но яркий и чтобы соответствовал статусу. В кругу мажоров такого долго не находилось. Индивидуалы – мало того, что нищие по ее понятиям, так еще поголовно проблемные. А к балбесам душа не лежала – партнер обязан блистать хоть чем-то, «чтоб перед родственниками и друзьями не стыдно было». Периодически Анфиса поглядывала на умников: пусть неказистые и бедные, зато непритязательные, а ум в качестве выдающейся черты, которую можно подать как изюминку, признавали даже недруги. И по складу характера устраивали, так как привыкли подчиняться обстоятельствам – если логика подскажет, что те сильнее. Представив себя таким обстоятельством, Анфиса пару раз строила глазки Нику – самому высокому в троице. Ход мыслей у нее был тот же, что у Риты: Мирон не устраивал ростом и полнотой, Аскер – еще большей миниатюрностью, рядом с примеривавшейся к нему девушкой он выглядел ребенком.

Ник заигрывания игнорировал, у него была Луиза. Не у него, опять же, но это не имело значения. Она была, и этого достаточно.

Девушки вновь переоделись – опять за исключением Оленьки. От вечерней промозглости ее защищали близость углей и жар периодически обнимавшего парня. Рита и Фаня до горла застегнули молнии спортивных курток, а влажные трупики их купальников украсили вершины палаток. Оставленные сушиться «осьминоги»-дистрофики спускали нити щупалец до застегнутых наглухо окошек, один краснел от мыслей, какие объемы довелось обнимать, второй зеленел от зависти. Оба истекали слюной по недавним ощущениям, тоненькие ручейки бежали к подножию клеенчатых конструкций. Ника этот вид смущал. У него не было сестер и, тем более, не было девушки, которая могла бы вот так вольно выставлять на виду нижнее белье. Купальники, несомненно, относились к разряду интимных принадлежностей, а то, что некоторые считают их верхней одеждой – извращение. Такое нормально в Африке, где климат заставляет ходить почти в чем мать родила. Когда снег лежит по полгода, а в формально «теплое» время года люди часто не снимают свитеров и курток, обнаженное тело выглядит ненормально. «Обнаженное» сказано именно про купальник, он не одежда, а фикция. Адамов фиговый листок. Но в отличие от первопредка, у нас в стране в отношении погоды далеко не райский сад.

Ник поймал себя на мысли, что иногда думает как ханжа. И посторонние, насколько он в курсе, считали его таким. Но не менять же себя в угоду толпе, толпа не всегда права, а флаг, как известно, развевается, только если идти против ветра. И если докапываться до сути, толпа неправа всегда, это главное правило бизнеса, на котором построены все сделанные с нуля состояния. А слово «ханжа» – всего лишь ярлык, которым лицемеры давят тех, кто лучше их. Быть ханжой – значит, требовать от других соблюдать условия, которые ханжа не соблюдал сам. Ник, с отрицательным отношением к обнажению, за комфортные для внутреннего спокойствия рамки не выходил и – второй гвоздь в крышку гроба чужого мнения – от других этого не требовал. Отсюда вывод, что он не ханжа. К сожалению, теоретические доказательства разбивались о реальность, и его продолжали считать ханжой. Ну и ладно. Главное – кто ты внутри, а не кем тебя обзывают злопыхатели.

Вторую партию мяса быстро постигла участь первой, мнения о дальнейшем времяпровождении разделились. Юрца и приглашенных умников клонило в сон, и они не понимали – зачем насиловать себя, если впереди еще два дня приключений? Бизончик настаивал на продолжении банкета:

– Спать нужно дома, мы приехали отдыхать!

Оленька вынужденно поддерживала своего парня, хотя и водила по присутствующим осоловелым взором. Остальные девушки помалкивали, и все глядели на Толика. Тот посмотрел на Луизу.

Стемнело окончательно. Луна вышла и оказалась куцым надкусанным блином. В безоблачном небе зажглись звезды. От темноты, усталости и прохладного ветерка Луиза зябко поежилась и зевнула. Толик в мгновение ока сориентировался:

– Кто спать – добро пожаловать в палатки, если кому уединиться – остров свободы в вашем распоряжении, а мы перед сном еще немножко погуляем. Пошли?

Он протянул руку Луизе, она руку приняла, но уйти в ночь парочка не успела, на пути встал Юрец:

– Давайте с ночлегом разберемся. Остров здесь никому не нужен, нам и на земле неплохо – в отличие от воды она однажды всем будет пухом, и хорошо, если бы в плане удобства, тогда матрасы бы не понадобились. Палаток у нас три. Допустим, одна – для главного по мясу.

Ник не понял: это констатация шашлычного искусства Бизончика или (для тех, у кого хватит мозгов сообразить) намек на массу и быковатость приятеля с его полненькой подружкой. Глаза говорившего сказали, что он человек понимающий больше того, что мелет языком. Скорее всего, первый из смыслов предназначался для самого Бизончика, остальное – для восхищения тонкостью ума оратора более продвинутой аудиторией.

– А вторая из двухместных… – Юрец посмотрел на Толика.

Луиза, как ни мечтала остаться наедине с обретенным "счастьем", непроизвольно сделала шаг назад. Тело ответило за нее.

Это заметили все. Безмолвно, одними взглядами, договорившись о чем-то с Толиком, Юрец закончил:

– Вторая будет наша.

Он шагнул к ближайшей из маленьких палаток и на ходу с вопросом в глазах оглянулся на подружку. Анфиса заколебалась. Не сразу она пошла за удивленно замедлившимся Юрцом. Во время прогулки у них явно что-то не заладилось. Парень сдвинул брови, его взгляд указал сначала на Толика, затем на машину.

Ситуация заставила Анфису последовать за кавалером, особого смысла в котором ей уже не виделось.

– Спокойной ночи. – Всем видом она продемонстрировала, что поступает так исключительно ради общего блага.

Ник тихо радовался происходящему. Но оно было странным. Такие, как Толик, не останавливаются на полпути.

– Спокойной? – Обхватив за широкую талию, Бизончик поволок Оленьку в отведенные хоромы. – Не дождетесь!

Не считая собравшихся погулять, снаружи остались Ник, Мирон, Аскер и Фаня с Ритой. На всех осталась большая палатка, рассчитанная на семью из нескольких человек и два матраса. Матрасы производитель считал двухместными. Любопытно, куда денутся Толик с Луизой, когда вернутся. Втиснуться к остальным можно, но захотят ли? Не об этом ли переглядывались два мажора-ловеласа?

В палатке Бизончика и Оленьки послышалась тихая ругань – раздеваться вдвоем при их габаритах оказалось сложно, хлипкое жилище едва не завалилось на бок. Затем оттуда нежно донеслось:

– Боренька, повесь.

Боренька, Оленька… Вот откуда у их сюсюканья ноги растут. Впрочем, уменьшительно-ласковым Бизончиком быковатого кабана прозвали раньше, значит, это уже хроническое.

Бизончик показался из проема уже без майки и, размещая на крыше мокрые тряпочки подруги, кивнул Толику на полуутопленный колесный агрегат:

– Танки под водой ездят, но их там не хранят.

Толик повернулся к Луизе:

– Закрепим навыки? Жди здесь.

Прошлепав по воде до задней дверцы машины, он присел на уходивший вглубь ровный пол сложенных сидений, отряхнул ноги, втянул их, и дверца за ним закрылась. Через миг двигатель всхрапнул, колеса одновременно провернулись… Внедорожник, медленно гребя всеми «лапами», буксуя, но не сдаваясь, подтвердил свое название. Красное чудище – пыльное, грязное и побуревшее в темноте почти до черноты – залило песок волнами и, вслед за тем, недовольным бегемотом выбралось на берег. Толик перелез на пассажирское место. Луиза, даже не обернувшись, радостно вскочила по подножке в открытую дверь.

Глядя на застывших в ступоре умников, Рита едко обронила:

– Все идет как надо, только мимо?

Перед заселением каждый удалился на минутку в темноту. По возвращении душевное равновесие подверглось испытанию: Бизончик выполнил обещание, они с подругой наполнили ночь жизнью, о тишине и спокойствии оставалось мечтать. Под живописно представляемый аккомпанемент Фаня, Рита, Аскер и Мирон втянулись в жерло брезентовой пирамиды. Ник остался снаружи.

– Мне надо, – туманно пояснил он удивленно выглянувшей Рите, не договорив, что именно.

Он просто остался. Уснуть в таком состоянии невозможно, а нервы не железные. Еще пара язвительных замечаний Риты, и он не выдержит.

– Понятно. – Рита кисло улыбнулась. – Рулон лежит в пакете с хлебом. Ибо, как известно, не хлебом единым…

Застежка входа вжикнула, закрытая изнутри – плотно, чтоб ни один комарик не проник. В районе «ящика» это было излишним, комаров здесь не водилось. То ли сказались особенности сухой и пустой местности, где лес сосредоточился исключительно вокруг охраняемого объекта, то ли действовала обработка Нижнего и Верхнего озер специальной химией, которая убивала личинок. Потому и любили горожане отдыхать на этих озерах.

Не спалось не только из-за нервов.

Луиза.

Невидимка.

Две нарывающие занозы в мозгу. Мысли о Луизе вызывали боль, и Ник сосредоточился на невидимке. Нужно рассмотреть все версии. Если это не глюк и не случайное проявление природных сил – то что? Или – сам вопрос вызывал дрожь – кто?

Два шампура с мясом уволок чужак, или это шутка своих? Если невидимка существует, то, может быть, его как привезли, так и увезли с собой, когда машина уехала? Потому он больше не проявляется. Но он, собственно, и не проявлялся иначе, как похожими на мистику визуальными эффектами. Страсть чуждого человеческой логике создания к жареному мясу мозг отринул – не надо связывать зеленое с горячим, а мокрое с длинным, это непродуктивно.

Ник пошел вдоль берега. Недалеко, чтобы услышать, если что-то произойдет. И чтоб его услышали, если невидимка окажется реальностью, причем реальностью неадекватной, с иной инопланетной логикой. Либо агрессивным чудовищем. Когда чего-то не понимаешь, нужно предполагать худшее и быть готовым.

Второй причиной, почему Ник не удалялся от лагеря – не хотелось пропустить возвращение внедорожника. На горизонте иногда мелькал свет фар, но вновь исчезал. Или Нику казалось, и воображение принимало желаемое за действительное.

Из темноты он видел, как вылезали из палатки и крутили головой сначала Фаня, затем Рита. Точнее, когда Фаня, оказавшись снаружи, повглядывалась во тьму и пошла за палатки, появилась Рита, она долго смотрела по сторонам и нырнула обратно.

После похожего на лосиный рев трубного гласа Бизончик угомонился, аналогично утихли взвизгивания и вопли, в которых поставило точку счастливое всхлипывание. Тишину ночи больше ничто не нарушало.

Фани долго не было. Ника это обеспокоило – невидимка не выходил из головы. Пришлось выйти в поле, но фигурка в белой спортивке благополучно появилась в противоположной стороне. Если Фаня сделала такой круг – может, искала Ника? Или тоже переживала за отсутствовавших Толика и Луизу, причем за обе половины этой – вот же, никогда не думал, что скажет такое – пары. Фане еще хуже, чем Нику. Сложились такие условия, в которых она никого не может ненавидеть, ее доля – любить обоих.

Едва Фаня скрылась в большой палатке, из ближней маленькой выбралась Анфиса. Обуваться она не стала, только джинсы подтянула. Под накинутой на плечи расстегнутой блузкой сверкнуло белизной – майка и белье определенно отсутствовали. Несколько шагов в противоположную лагерю бездну черноты – и Анфиса едва не споткнулась, когда во тьме проявился Ник.

– Напугал. Хорошо, что это ты. Проводи, а то мало ли.

Теперь Анфиса смотрела вниз, явно жалея, что не надела обувь. Здесь земля была рыхлой, ноги проваливались и увязали. Ник сопровождал сбоку на небольшом расстоянии, в мыслях крутилось упомянутое «мало ли».

– Тоже что-то видела? – не вытерпел он.

– Ты о чем?

Значит, не видела.

– Что-то привиделось, и не пойму – в реальности или показалось. Ничего такого не заметила?

– Какого?

– Непонятного.

– Из непонятного здесь только ты.

Комплимент? Ник замолчал. И Анфиса больше не проронила ни слова, только периодически косилась на него, словно чего-то ждала.

Одни в ночи. Звезды подхихикивали и с намеком подмигивали. Тьма подзуживала, настраивала на чувственность, заставляя ощутить себя единственными людьми на планете. Пустота небес утягивала мысли в невозможное и непроизвольно будила запретные желания. А старавшийся растянуться миг прямым текстом вопил, что больше не повторится. Романтическая атмосфера бодрила кровь и звала к приключениям. Нику показалось, что Анфиса рассчитывала именно на это. Да он и сам рад бы… если бы не Луиза.

Они отошли достаточно, чтобы не быть заметными из палаток. Анфиса остановилась, спокойно расстегнула джинсы и стянула до колен вместе с трусиками. Здесь романтика и закончилась. Успевая заметить, как Анфиса присаживается на корточки, Ник отшатнулся.

– Было у падишаха два прорицателя, – донеслось сзади, – один объявил: «Повелитель, все близкие тебе люди умрут». Прорицателя казнили. Второй сказал: «Владыка, ты переживешь всех близких». Его наградили. – Фоном рассказу служило легкое журчание. – Ты слишком хмурый, Ник. Слишком серьезный. Будь проще.

Ник передернул плечами.

– Я пойду.

– Подожди. – Анфиса повозилась с одеждой и появилась рядом уже в приличном виде. – Мне плохо. Я чувствую, что тебе тоже плохо. Обоим не спится. Давай погуляем. – Кивок указал на береговую линию, откуда только что пришел Ник.

Отрешенно и почти безвольно он зашагал рядом. Нужно уйти, но в палатке компания не лучше, там ждали новые вопросы и проблемы. Анфиса правильно сказала: им обоим плохо. Этим и зацепила.

– В чем смысл жизни? – огорошил его тихий голос Анфисы.

Вот оно, проклятие умников – сыплются глобальные вопросы, обращенные как к последней инстанции. А когда начнешь отвечать, в ответ лишь посмеются или унизят. О смысле жизни Ник мог философствовать бесконечно, но, к сожалению, нынешняя собеседница – не тот человек, с кем приятно дискутировать о великом и вечном, а также о непознаваемом. Просто невозможно. И ненужно.

Он ответил просто:

– Родить детей, а дальше с этим вопросом пусть мучаются они. Священные писания о том и говорят: и сотворил Бог человека по образу Своему, мужчину и женщину, и благословил их, и сказал им: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами и зверями морскими, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. И увидел Бог все, что Он создал, хорошо весьма. – Ник выждал небольшую паузу. – Наполняйте землю, и обладайте ею – вот и весь завет. И весь смысл.

– То есть, кроме «плодитесь и размножайтесь» ничего другого человеку в обязанность не вменили? – Анфиса еще больше замедлила шаг, который при желании обогнала бы черепаха.

Ник помрачнел. Вспомнился ровный пол сложенных сидений внедорожника. «Плодитесь и размножайтесь». Ничего больше. Почему же забравшаяся в сердце зубная боль не дает дышать?

Он не ответил и ускорился. Не хотелось, чтобы спутница увидела позорный блеск в глазах. Совсем не тот блеск, который должен быть у мужчины.

Анфиса нагнала его и взяла под руку. Поняла и сочувствует? Скорее, задумалась о чем-то своем. Говорила ведь, что ей тоже плохо.

Они шли, подстроив шаг друг под друга, бедро касалось бедра, лица глядели вперед. Озеро прочертила лунная дорожка, трава под ногами приглашающе расступалась и что-то нашептывала. Все располагало, чтобы наслаждаться моментом.

Анфиса заговорила:

– В детстве я как-то попросила родителей рассказать мне про религию. Зря. Из долгих объяснений запомнилось лишь одно, поразившее до глубины души: за безупречную праведность Марию наградили беременностью. Мне это очень не понравилось, и я изо всех сил старалась не попасть в похожую ситуацию. – Она остановилась, а перехватившая локоть Ника рука заставила замереть и его. – Резинка есть?

Ник запнулся.

– Н-нет.

– У меня с собой кончились, а в палатку к этому идти не хочу. – «К этому» Анфиса выделила брезгливо-презрительно, будто речь о мокрице. – Возьми у друзей.

– Нет. – Ник высвободился.

– А как же «плодитесь и размножайтесь?» – В ночи вкрадчивый голос Анфисы втекал в мозг минуя уши, оплетал и обездвиживал. – Сам же сказал, что ничего другого человеку не заповедано.

Сопротивляться было трудно, но надо.

– Это обязанность искренне верующего.

– А ты, наверное, что-то вроде Толика, если судить по его разговору с Аскером: не веришь, но в качестве гипотетической возможности допускаешь? – Дождавшись кивка, Анфиса улыбнулась: – Если допускаешь, и однажды это окажется правдой – с тебя спросят за отлынивание.

Она победно выпрямилась. Для нее все звучало логично, но Ник видел брешь в рассуждениях. Он ударил в слабое место:

– Готова исполнить заповеданное здесь и сейчас?

К его удивлению, Анфиса приняла вызов.

– А ты?

Ник не ожидал. Или она не до конца поняла смысл?

– В исконном библейском смысле? Если это дело принципа – я готов.

С минуту два взгляда сверлили друг друга. До Анфисы, наконец, дошло.

«Плодитесь и размножайтесь».

– Дети – это здорово, – улыбнулась она, – но сначала, думаю, надо потренироваться.

– Юрец для этого больше не подходит?

– Мы поругались. Точнее, я поругалась. Знаешь, из-за чего? Скачу себе в светлое будущее, а эта довольная обезьяна сложила руки за голову и с ухмылочкой рассуждает: с новенькой ему перепадет уже сегодня или «придется ждать до завтра». – Анфиса осеклась. – Прости, не подумала.

Хорошо, что тьма скрыла, как Ник побледнел. Он считал, что о душевной драме догадывалась только Фаня – она была в такой же ситуации и почувствовала родственную душу. Оказалось, его симпатия на лбу написана.

– Ведь Луиза тебе нравится?

Ник выдавил:

– Мы просто друзья.

– Видел бы свои глаза, когда на нее смотришь. Даже когда о ней говоришь.

– Как же получается, что Юрец тоже рассчитывает на Луизу?

Выталкивалось это предложение, да еще с дорогим именем, сложно и больно. Анфиса с дружеским участием прижалась к Нику:

– У них с Толиком нечто вроде пакта. Когда попадается что-то интересное, один помогает создать ситуации, второй скидывает ему отработанный материал. Юрец не против секонд-хэнда, сам по себе он – убогое ничтожество, даже заняться спортом себя заставить не может. Без Толика и денег он никто, лишь языком болтает.

Деньги и подвешенный язык – это немало, Ник не мог похвастаться ни тем, ни другим. Как и любовью к спорту. Если выбирать между спортом и знаниями, выбор очевиден, потому и сделан. Выбор спорта тоже перед глазами, храпит неподалеку в отдельной палатке. Правда, в отличие от любителей знаний, он почти никогда не храпит в одиночку. Утешало, что мышцы – на время, а знания – навсегда. Ну, «навсегда» – громко сказано, маразм и склероз никто не отменял. Зато у любителей спорта – возрастная дряблость перекачанных мышц. Один-один.

– Ты тоже прошла через условия их пакта? – грубо спросил он.

Анфиса чуть отстранилась, в голосе прозвучали гордые нотки:

– Это я раскрутила Толика, а не наоборот. Но Толик – козел.

С последним Ник не спорил.

– Он коллекционер, – все же добавил он, – его интересует только новое.

– Он игрок, – поправила Анфиса. – Гоняется исключительно за недоступным.

Они стояли впритирку, обоим стало ясно: нужно или разойтись, или что-то сделать. Исчерпанная тема, уходя, уронила настроение ниже первоначального. Ник оглянулся на палатки, темневшие вдали. Пожалуй, пора возвращаться.

– Искупаемся? – Анфиса указала на озерную рябь.

– У меня нет плавок.

– У меня тоже.

– Не хочу.

– А еще спрашивал, не видела ли я чего непонятного. Все могу понять, только не тебя. Это у тебя из-за Луизы? Будешь ждать очереди? Я была о тебе лучшего мнения.

Она скинула блузку, под которой действительно ничего не оказалось, бедра и ноги избавились от тесноты джинсов, затем горку одежды украсил последний элемент, ажурный и полупрозрачный.

Ник не успел уйти – во тьме что-то хлюпнуло.

Он замер. Посторонние звуки забивались брызжущими плюхами ног Анфисы – она бежала по мелководью в желании быстрее добраться до настоящей воды. Когда уровень поднялся выше колен, задирать ступни стало проблематично и попросту некрасиво, для знающей себе цену особы женского пола это хуже расстрела. В ее исполнении купание продолжало идею соблазнения, в лунном блеске озера терялись многие подробности, но добавлялись природное очарование и некая нереальность происходящего. Анфиса чувствовала, что на нее смотрят, и остановить ее самовлюбленную игру могли только пуля в сердце или живая мышь перед глазами.

В воде с мышами туго. Оставалось надеяться на пулю.

Взбаламученная гладь прорвалась под обрушившейся массой, после выныривания разнеслись фырканье и захлебывавшиеся звуки, которые обрывались на середине, затем вновь полетели брызги…

– Анфиса! – позвал Ник.

– Созрел? Иди сюда!

Матово светившаяся чаровница подпрыгнула в воде, и зовущее движение рук словно обняло мир.

– Посмотри направо.

Теперь не нужно было прислушиваться – знакомой дорогой сюда опять шли соседи. На этот раз делегацию возглавлял лопоухий Эмин, его сопровождали трое небритых черноволосых парней, у каждого в руках были пакеты и бутылки.

– Извиняемся, мы на минутку и с подарками. От нашего стола – вашему столу.

Приблизившийся Эмин говорил с Ником, а лицо, как и лица сородичей, не отрывалось от озерной наяды. Она распласталась вдоль дна, чтобы торчала только голова, но белые шары в воде, в которых будто включили подсветку, от берега просматривались замечательно.

Чувствовалось, как гости напряжены. Будто в насмешку Анфиса поднялась во весь рост и, чуть наклоняясь в разные стороны, стала отжимать и поправлять спутавшиеся волосы. Игры вышли на новый уровень.

– Спасибо, у нас своего хватает, – сказал Ник.

Гости вспомнили о его существовании.

– У нас лишнее, возьмите, нам столько с собой не забрать, – ответили ему, глядя не на него.

– Ник, я пошла спать. – Красиво поднимая ноги, Анфиса продефилировала к берегу.

– Красавица не хочет составить компанию молодым людям, которые умеют быть благодарными?

Вопрос предназначался Анфисе. Ответ прозвучал сокращенно от предложенного:

– Спасибо, красавица не хочет.

На берегу Анфиса подобрала с земли одежду и направилась к своей палатке. Все время, пока она, красиво двигая бедрами, шла, а затем влезала в клеенчатый проем, стояла мертвая тишина. Когда «спектакль» закончился, Эмин похлопал Ника по плечу:

– Повезло тебе, друг.

Еще раз с тоской оглядев лагерь, осиротевший после ухода искусительницы, гости удалились.

Ник перенес дары к остальным продуктам. Из большой палатки в очередной раз выглянула темная голова. Обнаружив Ника в лагере, Рита вдела ноги в кроссовки и подошла.

– Что за голоса – там, только что? – Ее палец, украшенный массивным кольцом, указал на берег.

– Дед Мороз ошибся временем года и принес подарки.

Рита задумчиво встала перед Ником – худая, смуглая… скорее излишне загорелая, поскольку загар создавался и поддерживался искусственно. Сейчас Рита напоминала креолку. Или туземную принцессу, увешанную драгоценными побрякушками. Выражение лица сообщало: посмей обидеть или не послушаться – придет царственный папаша и прикажет зажарить виновника на костре. Черные волосы просто спускались на плечи, но, судя по часто кидаемым на нее завистливым взглядам приятельниц, эта простота стоила неизмеримых здравым смыслом средств и времени. Впалая грудь и костлявые конечности секс-бомбу из Риты не делали, но всем, что могли дать деньги, она пользовалась в полном объеме. Золотые серьги, цепочки на шее и на запястье, три кольца с камушками, которые в силу параллельности существования Ник опознать не мог, вместе с эффектом от соляриев, массажей, косметических процедур и прочего делали из Риты дорогую куклу, купленную богатенькими родителями исключительно из-за цены: если в магазине столько за нее запросили, может, она действительно представляет из себя что-то, чего сразу не видно?

Время шло, а никто ничего в Рите не обнаружил. Парня у нее не было, вернее, они так часто менялись, что не запоминались лица, не говоря об именах. Клевавшие на деньги разочаровывались: чтобы присоседиться к рогу изобилия, следовало отработать право на доступ. Учитывая итог, оно, видимо, того не стоило.

– Прогуляемся? – По примеру только что ушедшей Анфисы, Рита кивнула на уходившую во тьму береговую линию.

– Из меня плохой собеседник, тебе лучше найти другого.

Считая себя королевой, Рита не могла понять, что «подданным» плевать на ее благосклонность.

– Почему ты думаешь, что мне нужен именно собеседник?

– Для иных развлечений найдутся лучшие варианты.

– Мозги не видно, зато хорошо видно, когда их не хватает, а у тебя их столько, что даже видно. А мозг, как говорила одна весьма любимая мужчинами актриса, «это мой второй любимый орган».

– Уже поздно. – Нику надоели игры. – Я не в настроении, хочу спать, и резинки у меня нет.

Глубокие глаза Риты помутнели.

– До этой минуты я была о тебе лучшего мнения.

Нервным шагом худенькая фигура удалилась обратно в палатку. Ник снова остался один.

Вдали показался прыгающий свет. Приближаясь, он сначала разделился надвое, затем исчез: не желая будить спящих, водитель выключил фары. К лагерю машина подползла едва слышно и заняла позицию, чтобы вид на нее перегораживала палатка Бизончика.

Как ни старались прибывшие сделать это тихо, на звук вылезла Фаня и отправилась поговорить с сестренкой. Главный вопрос – где разместятся Толик и Луиза – до сих оставался подвешенным.

На обратном пути Фаня заметила Ника.

– Они останутся спать в машине, – сказала она то, что волновало обоих.

Ник без сил опустился на корточки. Фаня так же присела рядом. Боль каждого не нуждалась в объяснениях, ничего не надо было говорить, оба все понимали. Его любимая – с другим, ее любимый – с другой. Общая боль связывает сильней общей радости.

Ник вдруг понял, что оставаться один сейчас не может. Идти в палатку к Рите и новым проблемам? Увольте.

– Погуляем? – Он показал Фане на подсвеченный месяцем берег, куда только что отказался идти с Ритой.

Но он был там с Анфисой, потому что она сказала: «Мне плохо, тебе тоже плохо», и это сблизило.

Фаня молча поднялась и взяла его под руку. Они брели вдаль, словно дети, которые потерялись в бесконечности мироздания. Фаня прижималась все сильнее, шаги подстроились, ноги теперь двигались синхронно.

– Коля, за шашлыками обсуждали тему рая на Земле, который кончился неким катаклизмом, и что человек – вирус. Как думаешь, что будет в будущем: возвращение в рай, или у планеты сработает иммунитет?

– Если человек – вирус, то он же одновременно лекарство. Он сам себя уничтожает в количествах, которые не снятся антибиотикам.

– Значит, рай? Ну, если человечество все сделает правильно?

– Чтобы что-то правильно сделать, сначала нужно научиться правильно думать, и по правильным желаниям принимать правильные решения.

Ник поморщился: ну и формулировочка выродилась. Но Фаня мысль уловила и даже сделала вывод.

– Достаточно, чтобы все думали правильно, это и был бы рай.

– Скажу больше и короче: достаточно, чтобы все думали.

Оба снова замолкли.

Они шли по линии разграничения песка и травы. Во время сильного ветра сюда доходили волны, а сейчас сухой песок поскрипывал под ногами, озерная гладь поблескивала и подмигивала. Тишина пыталась дарить покой, которого жаждали души.

Ник взялся за вторую из волновавших его тем, чтобы на время забыть о первой.

– Ничего странного вокруг не заметила?

– Для меня в этом мире все странно. Странно, что я еще не свихнулась.

– Я видел невидимку, – честно сказал Ник.

Фаня ничуть не удивилась.

– Луиза только что про такое рассказала. Но они не видели, а почувствовали. Луиза была за рулем. Ехали через поле. Вдруг – сильный удар, вопль, и тишина. Толик дернул ручник, машина встала. Огляделись – в свете фар пусто, по бокам тоже. Толик обошел машину, посветил телефоном, заглянул под днище. Ничего. Но не зря остановились – нашлись пропавшие шампуры. Просто валялись в поле.

– С мясом? – не удержался Ник.

Собаки мясо съедят сразу, а пришелец из другого мира, внеземного или параллельного…

Неизвестно, зачем ему мясо. Но кража шампуров оказалась не шуткой, значит, возможны варианты.

Фаня отрицательно мотнула головой:

– Пустые. Когда Луиза вновь тронулась, машину тряхнуло, будто через кочку переехала. Естественно, в голову пришло, что через кого-то. Но поле, говорит, было ровным. Толик переключил коробку передач так, чтобы включилась камера заднего вида, но сзади не оказалось ничего, кроме пустоты. В общем, сплошная мистика. А что видел ты?

Ник вкратце рассказал. Фаня кивнула, ни вопросов, ни удивления не последовало. Словно и не слушала. Может, и правда, не слушала, думая о своем, потому что раздалось:

– Коля, о чем ты мечтаешь?

Со времен первой встречи Фаня звала его Колей, как родители. Он не возражал. Было время, когда современное и казавшееся весомым «Ник» нравилось больше и заставляло представляться только так. Сейчас теплое родное «Коля», пришедшее из детства, грело и будто гладило по голове, при этом грудной голос Фани пробирал до мурашек по коже. Обволакивающий тембр, сейчас вовсе не направленный на достижение женских целей, все равно мешал сосредоточиться. Даже в страдании Фаня оставалась истинной женщиной, бессмысленно источая флюиды искушения в пустоту и покоряя то, что не требовалось. Ни ей, ни ему.

Задумавшись о прозвучавшем вопросе, Ник не придумал ничего, что выразило бы чувства. Он сказал просто:

– Как все. Мечтаю о простом человеческом счастье.

– И о любви?

Напоминание всколыхнуло боль.

– Как думаешь, мечты сбываются? – не дождавшись ответа, добила Фаня.

– Хочешь узнать, верю ли я в чудо? Да. Иначе зачем это все? – Свободной рукой Ник обвел притихший мир.

– Ты, Мирон и Аскер – вы трое мечтаете об одной. Если бы мечты сбывались – разве ваша мечта имеет шанс осуществиться?

Ник резко развернулся.

– Пойдем обратно.

Рука Фани вновь зацепилась за его локоть, но недавняя теплота исчезла. Теперь каждый думал о своем.

Шли молча. Чем ближе оказывался лагерь, тем труднее взгляд сосредотачивался на чем-то другом, кроме блестевшего силуэта машины. Ноги сами вели к ней, а не к палаткам. Фаня сделала вид, что не замечает, куда ведет Ник. Впрочем, ответа, кто вел, а кто велся, не существовало, в их паре оба были лицами заинтересованными.

– Кажется, Бердяев сказал, что ожидание чуда есть одна из слабостей русского народа, – пустился Ник в рассуждения в тщетной попытке отвлечься. – Я типичный русский. Это ответ на твой вопрос. Неважно, что нечто невозможно. Я русский. Пусть немцы руководствуются логикой, евреи – расчетами, а я буду верить и ждать. Кстати, что расчетливая еврейская кровь в тебе говорит по поводу твоего предмета обожания?

Фаня вздрогнула.

– Ты о Толике?

– Разве твоя мечта более осуществима, чем нелогичная моя?

– Смотря что подразумевать под мечтой.

– Быть вместе, – сказал Ник.

– Мы и так вместе. Не хмыкай, моя мечта быть рядом сбылась, я – рядом.

– Не в том смысле.

– Но рядом, – упрямо повторила Фаня. – Я вместе с ним радуюсь, когда ему хорошо, и помогаю, когда у него проблемы. Я намного счастливей тебя – тебе плохо в обоих таких случаях. Ты не помог бы Луизе остаться наедине с другим, как бы ей этого ни хотелось. Ты делаешь то, чего хочешь сам. Когда мечты разбиваются о реальность, тебе больно. По сравнению с тобой я могу считать себя счастливым человеком.

Оба снизили голос до шепота, ноги старались ступать неслышнее.

– Не понимаю, – признался Ник. – Это не любовь, этому даже нет названия.

Фаня укоризненно покачала головой:

– Это и есть любовь.

Ночь давила безмерностью, сверху скалилась ущербная луна, в палатках посапывали спящие. Кроме сопения, трепыхания палаточной ткани и стука в сердце все четче слышался скрип – чуть различимый, но его источник не оставлял сомнений.

Пальцы спутницы затвердели и превратились в когти. Ник едва высвободился. Фаня не заметила. Она смотрела вперед.

Мутное пятно внедорожника размеренно колыхалось, запотевшие с внутренней стороны стекла превратились в непроницаемый занавес. Изнутри одно из стекол украшало нарисованное пальцем сердечко.

У Ника перехватило дыхание и кольнуло в груди. Оба остановились. Ноги отказались идти дальше.

Фаня осторожно потянула Ника обратно. Он не сопротивлялся. Не оглядываясь, они зашагали в ночь.

– О чем ты думаешь? – глухо втекло прямо в ухо.

Ник ответил не сразу. В висках стучало: «Плодитесь и размножайтесь». И все? Это – высшая заповедь?!

Не все. Еще – «око за око, зуб за зуб». Но дальше – «Если ударили по левой щеке, подставь правую».

Нельзя зуб за зуб. Но еще больше не хотелось подставлять правую.

– Думаю о чувстве, которое нельзя пускать в свою жизнь, – тихо сказал Ник.

– Я тоже думаю о мести.

– Только что ты говорила другое.

– Я была не права. – Голос Фани отвердел. – Я люблю его не меньше, чем ты ее. Но он сейчас «любит» ее. Я не хочу с этим мириться.

Она рывком остановила Ника и повернула к себе. Как куклу. Потому что мысли, желания, мечты – все исчезло.

Он не ответил на ищущие касания. Просто стоял. Взгляд, направленный сквозь активизировавшуюся Фаню, тупо смотрел вдаль.

Вжикнула молния спортивной куртки, белые крылья разлетелись в стороны:

– Если незаслуженно обидели – заслужи.

Чужие руки положили ладони Ника на то, о чем мечталось совсем не в этом исполнении. Но это…

Сейчас это было важнее. Потому что было. Потому что здесь и сейчас. Густое, спелое, жадное…

Жар холодной мякоти ударил по мозгам. «Здесь и сейчас» – девиз Толиков. Луиза сейчас с Толиком. Почему? Потому что он лучше Ника почти во всем.

«Почти». Сказано ради самоуспокоения. Это тупое и неаргументированное внушение себе, что все вокруг плохие, а он один хороший.

«Чем же я лучше? Если пойду на поводу – буду таким же. Но я не он».

Руки отдернулись. Ник опустил голову.

– Прости. Не хочу, чтобы потом мне было плохо, оттого, что сейчас будет хорошо. Мы оба ничего не докажем ни себе, ни им. Но нам с этим жить.

Прошло немало времени, прежде чем в ответ донеслось устало-задумчивое:

– Знаешь, а в тебе тоже что-то есть. – Фаня застегнулась и на миг оглянулась на скрытую в темноте машину. – Настоящее. Только оно боится само себя.

– Пойдем спать? – Ник указал подбородком на палатки.

– Да.

Четыре ноги делали вид, что слушаются хозяев, хотя двигались по собственному усмотрению. Открывая палатку, Ник вспомнил, что не удосужился узнать, как договорились с размещением. Спрашивать было поздно. Он пропустил Фаню вперед, надеясь, что, как обычно, все устроится само собой.

Фаня легла на свободный матрас, на другом Рита спала между Мироном и Аскером – она обнимала первого, второй похрапывал сзади, забросив на нее руку и ногу.

– Ночью прохладно, а одеял нет, – шепнула Фаня застывшему на пороге Нику. – Рита сказала, что джентльмены, если они джентльмены, обязаны не дать дамам погибнуть от холода. Ты меня не бросишь в беде?

Ник аккуратно пристроился у нее за спиной.

– Спасибо, – сказала Фаня.

– Ты меня тоже греешь, так что взаимно.

– Не за это. Сам знаешь за что.

Ник промолчал. На входе в палатку он уже корил себя за «слабость», сейчас живое тело в руках сулило быстрое счастье, колени упирались в широкие бедра, в районе паха елозило нечто мягкое и ненасытное.

«Спасибо» все расставило по местам. Ник – не Толик. Точка.