Три мести Киоре 2 (СИ)

Они остались одни — Киоре смотрела на узкую спину уже не мальчика, но мужчины, и ветер качал его светлые волосы, заплетенные в множество косичек.

— Ты вырос, Лагреши…

Мужчина повернулся к ней — полы белого халата взлетели, раздулись широкие рукава, как крылья бабочки.

— Ты изменилась, но мой ветер узнал тебя, Шаитария.

Ветер покружил, задел Киоре и ручным зверьком прижался к колдуну, пошевелив его одежды, но не утерпел, сорвался с места и снова полетел по саду, раскачивая ветки прекрасных цветов. Они смотрели в глаза друг другу, понимая всё без слов.

— Я ждал тебя… Я очень долго ждал тебя… — ветер взвыл, взлетев под стеклянный потолок.

— Я не могла вернуться.

И снова их взгляды заговорили громче слов.

— Ты можешь вернуться со мной. Брось этот город, брось этого мужчину, с которым тебя ничего не связывает, кроме глупых обрядов мертвой земли!

Киоре видела, как в душе колдуна открывается старая рана. Она кровоточила и в ней, боль перехватила дыхание чуть не до слез. А ведь у них уже могли быть дети и счастливая жизнь…

Она отвернулась от Лагреши, пряча глаза.

— Я пришла просить тебя о помощи. Мне нужно несколько амулетов… Они помогут мне отомстить. Я уничтожу того, кто приказал убить моего отца и… и всех. Я совершу возмездие.

— Так, значит, Киоре, ученица Кровавой Эши, это ты?..

— Да. Я оставляла вьюн у тел тех, кто был виноват в смерти отца… И я отомщу им всем, всем виноватым! Я заберу их жизнь за жизни наших друзей! Но мне нужны амулеты…

Лагреши подошел к ней, горячие, сухие пальцы легли на ее губы.

— Ты произносишь то, что очевидно Силам. Подожди, мне нужно обсудить это с кха-этх. И с Гоора-эми.

Доран удивился, когда Киоре и Лагреши нашли его в саду. Гоора-эми как раз заканчивал длинный рассказ о том, чем ему не нравится столица.

— Грязно тут у вас, слишком много плохих мыслей! — подвел он итог.

Говорить с Лагреши старцу не понадобилось — они замерли друг напротив друга, и даже у герцога, не чувствовавшего магии, возникло ощущение, что происходит нечто необычное, как в тронном зале во время разговора колдунов с императором.

Повеяло южным зноем, воздух наполнился пряным ароматом цветов, и ветер закружил, зашелестел листвой, словно запел.

— Кха-этх согласен вам помочь. Амулеты передаст Мешагиль Трехглазая, — важно произнес седобородый. — И, Шаитария, кха-этх говорит, что тебя ждут дома.

Тень скользнула по лицу Киоре.

— Спасибо вам, — глухо произнесла она. — Мы будем ждать Мешагиль.

— Шаитария, кха-этх будет рад видеть тебя дома в любое время. Закончи свои дела здесь и возвращайся в хаанат, там ты найдешь покой!

Лагреши кивнул на эти слова старика.

— Спасибо. Я подумаю об этом, — кивнула она.

И, попрощавшись, они покинули дом колдунов — Киоре шла так быстро, что почти тащила за собой Дорана.

За пределами особняка, как будто озаренного южным солнцем, царила сумрачная хмарь Тоноля. Парило. И нестерпимо воняло газом, копотью, грязью, а может быть, и плохими мыслями.

— Теперь нам остается только ждать, — сказала Киоре.

Дома их встретил взволнованный дворецкий:

— Ваше сиятельство! Я уже беспокоился, как мне быть… Из дворца прислали приглашение — император ждет вас незамедлительно! — он протянул картонную карточку всего с одним предложением.

— Автомобиль…

— Уже готов! Водитель ждет вас, ваше сиятельство, — ответил дворецкий.

На встревоженный взгляд Киоре мужчина ответил легким пожатием плеч.

Во дворце Дорана вновь вел старый слуга, и вновь он чувствовал его отточенное годами презрение, иные слуги не скрывали негодующих взглядов, и их поклоны стали совершенно издевательскими. У дверей, куда привели Дорана, мялся, опираясь на трость, бледный виконт Оленский. Его щеки дрожали от напряжения, а глаза бегали туда-сюда.

— Ваше сиятельство?.. И вы здесь? Вы знаете, что нас ждет? — дрожащим от волнения голосом спросил он. — Я жду уже полчаса… Слуги ничего не говорят!

— Подозреваю, что мы теперь в немилости, — ответил он, встав рядом с виконтом. — Поднимите голову выше, минут через пятнадцать мы узнаем, в чём дело.

Доран ошибся — двери в зал с малым троном, где недавно император говорил с колдунами, открылись через полчаса. Холодный зал с белыми стенами и красной ковровой дорожкой встретил тишиной. И пустотой. Императора на троне не было, а у его подножия стоял пожилой камердинер Его Величества.

— Его Величество недоволен работой Тайного сыска и Особого управления, — достав из кармана свиток, слуга развернул его и зачитал послание императора. — Я желаю видеть результат вашей работы, а не читать каждый раз оправдания ваших провалов! Посмотрите, до чего вы довели город — люди боятся, люди не верят своему императору! Если в скором времени ничего не изменится, я накажу вас.

Убрав бумагу, слуга поклонился и покинул мужчин. Бледный виконт стал пунцовым, затрясло его еще сильнее; Доран держался неподвижно — за дверьми наверняка ждут, шпионят и слуги, и дворяне из мелких прихлебателей, которые к вечеру разнесут по всему Тонолю весть об опале виконта и герцога… Так и вышло — слуги за дверьми даже не поклонились им, смотрели во все глаза.

— В ближайший месяц вы не сможете ужинать со своей семьей, — ядовито заметил Доран. — Нам придется работать круглыми сутками…

Это была еще не опала — лишь немилость императора, но и она редко сменялась прежним расположением правителя, и герцог и виконт это знали.

Свинцовое небо легло Дорану на плечи нестерпимой тяжестью, когда он вышел из дворца. «Для чего я так живу?» — мелькнул и трусливо спрятался за ворохом других мыслей непростой вопрос, ответа на который не существовало…

В рабочем кабинете Дорана Истиаш навел порядок, насколько смог — в углах, вокруг нового ковра еще виднелись следы гари и царапины. В управление стекались новые отчеты о работе его подчиненных. Все больше людей внедрялось на арену, всё больше сведений они собирали и передавали… Но никто из них по-прежнему не приблизился к организаторам арены, к идейным вдохновителям переворота. Если они так хорошо спрятались в столице, значит, они ее обитатели? И не последние люди? Скорее всего.

Скорее всего…

Мог ли он упустить еще один заговор? Создали ли его южане или кто-то ловко воспользовался недовольствами на краю империи?..

И что может сделать Доран? В кабинете темно, едва ощущается сквозняк — плохо пригнали новую оконную раму. Он замерз — ногти посинели в основании и побелели у краев.

Свинцовая тяжесть с плеч перебралась в грудь, и сердце теперь страшно давило на ребра, будто силясь сломать. Это Доран привел все к краху? Или такова судьба? Или события оказались сильнее него?

Доран потер руки, тщетно пытаясь согреть их. Какая разница, что привело к краху? Важно лишь то, что он может сделать, что может исправить.

Что он может?

Доран увяз в этом вопросе, как в паутине. Пока нет амулетов, ни один план его не спасет. Значит, пока, как и прежде, он может только ждать.

Новые отчеты, новые дела, и вот новый вечер темнотой залил кабинет — буквы на бумаге слились в серую кашу. Мерно тикали часы. Дверь приоткрылась, и резкий луч света ударил по глазам.

— К вам граф Соренор, ваше сиятельство!

— Зажги лампы и пригласи его. И нас не беспокоить, — приказал он, поднимаясь из-за стола.

Граф вошел, когда помощник зажег последнюю лампу. Пурпурное пальто, белоснежный шарф и трость красного дерева с резной головой горгульи — дорогой, претенциозный наряд, оттенявший глаза, горящие что угли.

— Что привело вас сюда, ваша светлость? — Доран наклонил голову к плечу.

Граф положил обе руки на трость, и клюв горгульи развернулся точно на Дорана.

— Страх, ваше сиятельство. Я так стар, что не боюсь признаться в страхе перед смертью. Молодость бравирует, верит, что она сильнее всех, но старость знает, как отчаянно и глупо не бояться конца… — он говорил медленно, отделяя каждое слово паузой, словно артист на сцене.

— Вам угрожают? — Доран опустился в свое кресло, предложив сесть и гостю.

— Можно сказать и так, — он выпрямил руки, сжимавшие голову горгульи, покрутил ее. — Известная вам Киоре несколько раз была замечена охраной у моего дома. Это внушает опасения. Я знаю, что она убила Иари и Освеша, знаю и о вьюне, и о символике этого цветка. Не удивляйтесь, герцог, у меня много ушей по всей империи… Так вот. А если она решила убить и меня?

Граф достал трубку и закурил. Он выглядел воплощением смерти со своим худым лицом и глубоко посаженными глазами, что только подчеркивал свет ламп.

— Зачем ей убивать вас? Может, ей нужны деньги.

— Вокруг полно домов богаче и с худшей охраной, — поморщился посетитель, затянулся и выпустил кольцо дыма.

— Но все-таки почему вы думаете, что она хочет вас убить?

— Не вижу других причин. Помните разговор о Шаитарии? Я смею предполагать, что она и есть Киоре. Я видел портрет Киоре здесь, пока шел к вам… Сходство между Киоре и девочкой из моих воспоминаний определенно есть. Не просто так вы ей интересовались, ваше сиятельство, не просто так…

— Но зачем Шаитарии вас убивать?

— Возможно, она считает меня виновным в смерти ее отца?

Он вновь выпустил дымное кольцо. Тяжелый, густой запах табака горечью наполнил кабинет. Поздний гость был спокоен и умиротворен, но трубка в руке сжата слишком крепко, и в нарочито расслабленной его позе, в его неподвижности читалось напряжение.

Только ли ждать мог Доран? И видел ли граф портрет Нииры? Заметил ли сходство?

— В любом случае, Киоре не удалось поймать…

Граф поморщился:

— Вы в немилости у императора и теперь на одном уровне со мной, ваше сиятельство. Несчастья объединяют, согласны? Думается, во всей столице к Киоре ближе всего именно вы. И, выходит, вы можете спасти меня от страха, а я могу оказать вам ответную услугу.

Время словно замерло, и один вдох превратился в вечность, дым застыл неподвижным облаком.

— Вы говорите о ловцах, ваша светлость? — медленно и тихо спросил Доран, сцепив руки в замок.

Глаза к глазам. Качнулась горгулья, и длинная тень дернулась на стене. Два сильных игрока, они сошлись в немом противостоянии, и нервы звенели от напряжения.

— Без приказа императора я не стану их трогать, — граф вновь нашел слова, обещавшие всё и ничего. — Я же боюсь смерти.

— Но вы можете рассказать, как их разбудить?

Соренор оскалился, словно торжествуя над жертвой, которую хищник загнал в угол, а Доран сильнее сжал пальцы, и кончики ногтей впились до боли в тыльные стороны ладоней.

— Могу.

Одно слово, и время полетело стрелой. Доран выдохнул, осознав, как надолго затаил дыхание — перед глазами замелькали мушки.

— Мне необходимо всё обдумать.

— Понимаю, — кивнул Соренор, изящно поднимаясь из кресла. — Но помните, что жизнь конечна, а смерть внезапна. За моими плечами слишком много прожитых лет… Всего доброго, ваше сиятельство.

Дверь закрылась, и герцог уперся лбом в сцепленные руки. Холодно… Почему он мерзнет? Виноват ли сквозняк? Или беда лежит глубже, в его собственных страхах, леденящих кровь?

— Ваше сиятельство, ваш чай с имбирем…

Истиаша, стоявшего в шаге от него с подносом, он и видел, и нет. Светлая голова помощника как будто светилась; от стакана в подстаканнике поднимался парок, а мягкого золотисто-коричневого цвета напиток согревал одним видом. Мальчишка смотрел на него, взрослого, облеченного властью мужчину, с почти материнской нежностью, с беспокойством.

— Выпейте, ваше сиятельство. Я принесу вам плед, у следователей были где-то… — прострекотал он и, поставив поднос на край стола, умчался из кабинета светлым вихрем.

Доран мешал ложечкой чай, наблюдая за кружением жидкости, и вновь настолько погрузился в мысли, что не заметил возвращения помощника. Теплый, как будто подогретый у огня плед опустился на его спину, скользнул по плечам мягким коконом. Он улыбнулся помощнику:

— Спасибо, Истиаш. Иди домой. Я же говорил, чтобы ты уходил раньше.

— И кем я стану, если всё время буду дома отсиживаться, ваше сиятельство? — обиженно вопросил мальчишка, надувшись. — Нет, я помогать вам должен, как мне и приказано было!

У Истиаша нервно дергалось ухо, пока он говорил звонко и громко, что тоже выдавало в нём страх и ужас — он посмел перечить самом герцогу Рейла, своему начальнику! А тот взял и улыбнулся в ответ мальчишке:

— Ты прав. О долге нельзя забывать, обещал — выполняй. Но на сегодня мы закончим с работой, потому что спать иногда тоже нужно.

Помощник с каким-то благоговением закрыл кабинет, когда они вышли из него.

Улицы Тоноля никогда раньше не освещались так ярко — свечи, лампы, фонари горели кругом, отгоняя то страшное, что несла ночь.

А возле дома Дорана ждал ярко освещенный белый автомобиль…

— К вам приехал кардинал, — шепнул дворецкий, забирая верхнюю одежду, — он пожелал обождать вас, хоть я и не мог сказать, когда вы вернетесь. Мы проводили его в гостиную, подали закуски и чай…

— Моя жена? — Доран поправил обшлаг.

— Отбыла молиться. Ее сиятельство обещали вернуться к ужину.

— Когда вернется, предупреди ее о госте. Ужин пусть подадут на троих.

Кардинал с комфортом расположился в кресле у камина и, держа в ладонях кружку, следил за танцем пламени немного грустным и будто рассеянным взглядом. Но стоило ему услышать шаги Дорана, он выпрямился, а лицо приняло обычное благостное выражение с ноткой снисходительности и сочувствия.

— Добрый вечер, ваше сиятельство. Рад видеть, что уныние вас не коснулось, как виконта Оленского.

— Добрый вечер, сэф. Мне некогда унывать — дела требуют моего пристального внимания.

— У вас хороший настрой, — кивнул кардинал, поворачивая в руках кружку. — Немилость императора приводит людей в ужас и отчаяние, как правило. Но вы стали исключением… Вам не нужно мое участие.

Доран опустился во второе кресло под немигающим взглядом гостя. Пламя трещало, как его голова. Жар, идущий от камина, после холода улицы мешал сосредоточиться, опалял и отвлекал.

— Достоин ли я такого внимания с вашей стороны? Одобрит ли это Его Величество ваш порыв утешения? — Доран наклонил голову к плечу и, подумав, подбросил в камин пару поленьев.

— Его Величество желает, чтобы вы, герцог, справились со всеми затруднениями. Покой в городе зависит от вас, и Его Величество пока это устраивает.

Старик смотрел на него с хитринкой, Доран держал каменное лицо. Огонь трещал, и жар волнами окатывал их — с одного бока герцога как будто медленно поджаривали, а с другого сквозило холодком.

— Что ж, это ободряющая новость. Как видите, я не унываю и готов трудиться на благо империи, как и прежде.

— Я рад этому, — кивнул кардинал и, отставив чашку, потер ту руку, что была ближе к огню. — Где же ваша супруга, Доран? Час поздний, а вы совсем не беспокоитесь о ней…

— Ниира прибудет к ужину. Желаете остаться до того времени?

Жар накатил удушливой волной, и Доран почувствовал выступившие на виске капли пота.

— Да, Доран. Мне хотелось бы поговорить с вашей супругой в непринужденной обстановке, познакомиться с ней ближе, а до тех пор, надеюсь, вы составите мне компанию.

Кардинал сложил руки на животе, монументально утверждаясь в кресле, словно гранитная скала на берегу моря.

— Разумеется, сэф. Я не знаю ни одного дома, где вам отказали бы в подобном, и мой — не исключение.

Вскоре дворецкий доложил, что герцогиня вернулась и ужин подан. Они встретились у лестницы — Киоре, облаченная в светлое платье с кружевом, быстро поклонилась:

— Здравствуйте, сэф, рада видеть вас.

Доран подошел к ней и встал рядом, почти плечом к плечу.

— Моя супруга, Ниира Хайдрейк…

— Представлять нас нет нужды, — остановил его жестом кардинал, и, наконец, они прошли к сервированному столу, заняли свои места. — Вы частый гость Догира, герцогиня. Ваша вера крепка, и вы о ней не забываете, что радует мое сердце, — кардинал уныло пилил на кусочки мясо, пахшее сладким маринадом.

— Что, если не вера, может принести покой душе? Вот и сейчас я вернулась из Догира, где оставила подаяние, — Киоре кротко улыбнулась, будто сожалея, что озвучила подобный факт.

— Какому Догиру вы оказали честь? — вцепился в нее кардинал, и вилка с ножом замерли над тарелкой.

— Тому, что через две улицы отсюда, сэф.

— Я прикажу помолиться за ваше здоровье, добрые дела следует поощрять.

— О, сэф, чудо, посланное мне, стоит гораздо больше, чем я оставила монет в виде подаяний. В благодарность за чудо исцеления я буду усердно молиться до моего последнего вздоха!..

Она смутилась и опустила взгляд. Кардинал поморщился.

— Как ваши родные? Довольны тем, как складывается ваша жизнь? Баронесса, думаю, пролила немало слез от радости.

«Слишком простая уловка», — подумал Доран, пока Ниира салфеткой промокнула дрогнувшие в усмешке губы.

— Баронесса умерла много лет назад, и она не моя мать, сэф. Я признанная дочь барона Таргери, а моя родная мать тоже умерла много лет назад.

В глазах Киоре блеснули слезы.

— Простите, что невольно задел ваши грустные воспоминания.

Доран смотрел на последние кусочки сочного, блестящего мяса в тарелке. Он не мог вмешаться в разговор или сменить тему, оставалось лишь молча гадать, на каком вопросе кардинал остановится. И, хоть Доран попал в немилость, он по-прежнему глава Тайного сыска, герцог и князь, а значит, кардинал будет аккуратен в выборе слов.

— Это былое, сэф, не стоит беспокойства, — печально вздохнула Киоре. — Я написала семье сразу после свадьбы, но ответ от них еще не пришел. Почта довольно медлительна…

— Всему свой срок, — весомо заметил кардинал, и после им принесли новые блюда.

Середина ужина прошла под легкий светский разговор, который старался направлять Доран, но удар пришел тогда, когда перед ними появились десерты — мороженое, политое шоколадом.

— Мы с вами говорим о городе и его жителях… Хоть мне и не к лицу делиться сплетнями, я не могу избежать знакомства с ними. Знаете ли вы, что говорят о вас, герцогиня?

— Сомневаюсь, что что-то приятное. Я стала герцогиней после скандала с вдовым бароном… — печально и с тяжелым вздохом ответила она, жалобно глядя на кардинала.

— Нет, эти сплетни совсем мерзкие, и я бы не позволил себе произносить подобное за столом в доме, где мне оказали радушный прием. То, что услышал я, совсем неожиданно! Мне трудно поверить, что кто-то мог такое придумать… Однако слухи пошли, и они говорят, что вы, герцогиня, очень похожи на Киоре, ученицу Кровавой Эши. Знаете о такой?

Киоре моргнула и замерла с ложкой, поднесенной ко рту.

— Это воровка, недавно появившаяся в городе, — как будто неуверенно ответила она.

— Да. И появилась она в городе примерно в одно время с вами… — кардинал пристально наблюдал за девушкой, забыв о таявшем десерте, что медленно превращался в коричневую лужицу.

— Но разве это повод, чтобы говорить, что я и она — один человек?

— Вы с ней похожи, это правда. Ваш супруг располагает портретом воровки, посмотрите, если интересно… Знаете, на мгновение и мне показалось, что вы похожи больше, чем сестры.

— Жаль, что я — не она… Иначе бы не жила до замужества в бедности, — Киоре улыбнулась. — Ох, какие только глупости не придут в голову… — и она торопливо зачерпнула мороженого и отправила в рот.

— Конечно, вы — не она, — кивнул кардинал.

Еще немного светских разговоров, и кардинал, сославшись на возраст, покинул особняк, оставив после себя воздух, в котором в любой момент от напряжения могли вспыхнуть молнии.

— Пойдем наверх, — позвал ее Доран.

— И что это было? — спросила Киоре, располагаясь в кресле в кабинете. — Так и ребенка на лжи не поймать.

— Это проверка, он хотел увидеть твою реакцию. Кардинал подозревает тебя, а, поскольку сейчас я в немилости у императора, он может поделиться с ним подозрениями, и, скорее всего, получить разрешение на любые действия.

Пламя в лампах мигнуло.

— На его месте я бы приставила к нам шпионов… — задумчиво заметила Киоре. — В ближайшие дни я буду жить как образцовая герцогиня.

— Согласен. Шпионы наверняка уже приставлены, он не просто так спросил, в каком Догире ты была. Будь уверена, истрию с подаянием уже проверяют Кардинал хочет увидеть твою реакцию на его слова этим вечером, — кивнул Доран. — Сейчас нам нельзя рисковать.

— Не бойся, я правда была перед ужином в Догире. Я хотела дождаться Мешагиль с амулетами, но, похоже, Нииру придется убить раньше. Кардинал может испортить нам всё.

Киоре прикусила щеку изнутри и поморщилась.

— Завтра я с Тари съезжу в свой дом, ну, который я снимала, будучи баронетой, мне надо кое-куда, оттуда проще сбежать. В конце недели Ниира отбудет в монастырь святой Алатарины и по пути к нему умрет — уличное нападение, в Тоноле такое бывает.

— Ты забыла о шпионах. Сможешь обмануть слежку? А если кто-то захочет увидеть Нииру и прибудет в тот дом?

— Я оставлю Тари записку, что герцогиня отдыхает и не велела беспокоить, — улыбнулась Киоре. — Сам кардинал и тем более император вряд ли приедут, а остальные подождут. И отлучусь я ненадолго.

Их тихая беседа продолжалась по меньшей мере два часа, за которые они договорились обо всём, после чего разошлись по своим спальням.

Но в эту ночь не спалось ни Дорану, ни Киоре. Редкий гость — луна — серебряным светом залила их спальни. Они оба рассматривали темные пятна на ее поверхности, и каждый размышлял о своем. Доран порой задумчиво массировал грудь, скованную свинцовой тяжестью, а Киоре хваталась за виски, пронзаемые болью, и смаргивала невольные слезы.

Когда Доран лег спать, сморенный усталостью, Киоре еще сидела у окна, и из лунного луча вышла Мешагиль. Одетая в серебро света, колдунья протянула ей открытую ладонь, на которой ярко выделялись три черных шарика.

— Каждого из них хватит, чтобы заморозить весь город. Тихо, не бойся, — шептала Мешагиль, качались и ее перья в волосах, и тени от них на полу, — всего лишь холод, люди от него не пострадают… Да пребудут с тобой Силы, — она невесомо коснулась губами лба Киоре и ушла, исчезла.

Шарики холодили ладонь Киоре. Сердце стучало — время мести приближалось неумолимо. Так неумолимо, что, казалось, она больше не сможет спать в этой жизни…

Плохо спал и Доран, снедаемый самым разнообразным беспокойством. А, когда Киоре передала ему утром амулеты, беспокойство переросло в тревогу, в ужас от того, что он решил сделать. Но отступать? Нет, его предки не отступали перед трудностями!

Глядя на нарисованное лицо герцогини, он гадал, грим это или Киоре правда нездоровится? И Доран не мог не задуматься о том, что скоро их судьбы, переплетенные межу собой Тонолем, разойдутся. Навсегда ли? А если и не навсегда, то зачем им видеться дальше? Зачем им знать друг друга?

Ни одного ответа Доран не знал, лишь ощущал странную тоску внутри. И сбежал от нее, погрузившись в работу, а после он поехал к Соренору.

Граф не встретил его радушно, но и не кривился, как прежде. Снова запах формалина, снова волосы, рассыпанные по плечам, похожие на паутину. Снова блеск перстней, торжественный, как затаенный блеск в глазах.

— Смею надеяться, что в такой поздний час вы привезли мне хорошие новости, — улыбнулся граф, — которые мы отпразднуем, подняв бокалы с вином.

— Пить я не буду — служба, а хороши мои новости или нет, решите сами. Для начала я хотел спросить. Вы же не просто так сказали, что я ближе всех в городе к Киоре?

— Кому, как не главе Тайного сыска, знать, где искать эту преступницу? — увильнул от ответа граф, наклонил голову.

— Или же до вас дошли слухи, будто моя супруга — это и есть Киоре? Кардинал поведал мне, что об этом шепчутся в городе.

Тяжелый взгляд исподлобья, взгляд самой смерти, взгляд, видящий каждую косточку внутри, не каждый вынес бы — Истиаш бы испугался, иной — отвернулся бы. Доран не моргнул.

— Кардиналу нужна Киоре, и нужна живой. Возможно, он разрешит ей некоторые… — Доран сделал паузу и щелкнул пальцами, — бесчинства в обмен на ее службу империи.

— Если ваша жена и есть Киоре, то она бесценна и для меня, и для кардинала, — ухмыльнулся граф. — Но отец народа не поможет вам с бедой, нависшей над городом… И над вами лично. Заступничество кардинала не спасет от гнева императора.

Доран слушал и вместе с тем ощущал, как тонкий запах формалина, смешанный с флером смерти, пропитывает его одежду, въедается в кожу и волосы.

— Переходите на мою сторону, ваше сиятельство. Тогда вы, возможно, спасете город от туманных тварей, которые не дают спать императору. Но независимо от результата вы потеряете расположение Его Величества, понимаете вы это?

— Вы объясняете прописные истины, — усмехнулся Доран, закинув ногу на ногу и задорно качнув носком ботинка. — Если я пообещаю, что Киоре умрет, вы расскажете мне тайну использования ловцов?

— Только когда увижу ее труп!

— Вы не в том положении, чтобы ставить условия. Я могу подождать, пока она вас убьет, и после этого обыскать дом…

— И ничего не найдете! Всё хранится, — Соренор коснулся пальцем лба, — здесь и только здесь! Вы, между прочим, тоже не в тех условиях, чтобы выдвигать какие-то требования.

— Тупик, ваша светлость, — он развел руки в стороны. — Но смерть за вами может прийти раньше, чем на меня обрушится гнев императора. Мне показалось, что я вам нужен еще и как союзник, а не только как тот, кто может найти Киоре… А значит, я нужен вам чуть больше, чем вы мне.

— Верно. Что ж, я расскажу вам тайну ловцов, но не раньше, чем Киоре окажется надежно пойманной вами, в чем я буду доподлинно убежден.

— Я вас услышал.

Особняк графа Доран покинул мрачным.

Глава 13

— Ваше сиятельство, вам письмо, — дворецкий поднял выше поднос с конвертом.

— Спасибо… — она взяла его.

Плотная бумага, ее имя, но ни отправителя на белоснежной бумаге, ни оттиска личной печати на сургуче. Киоре поднялась в свою спальню, положила письмо на трюмо и отошла от него, разглядывая, как змею в траве.

Доран на службе, а Киоре уже неделю играет роль идеальной герцогини — посещает дорогие магазины, ездит на чаепития к Афранье, наносит светские визиты, молится в Догирах, к тому же ей, как новой хозяйке, требовалось учиться управлению домом герцога, и слуги уже не раз обращались к ней с вопросами…

Но это утро стало особенным. Киоре проснулась рано, еще до рассвета, и лежала в кровати, укрытая жарким одеялом. Нос немного замерз. С восходом солнца тьма в спальне сменилась густым полумраком, искажавшим очертания предметов — свет сквозь плотные шторы проникал едва-едва.

Киоре не услышала, как проснулись слуги и принялись за работу, не уловила никакого шума, когда должен быть собираться и уходить Доран — может быть, он и вовсе не приходил домой. Этой тишиной Киоре словно отрезало от внешнего мира.

И вот внешний мир вторгся, разбил тишину белым конвертом. Бумага показалась холодной, как могильная плита.

«Здравствуйте, ваше сиятельство. Не решившись беспокоить Вас лично, в тревоге написал я это письмо. Вы давно не посещали мой Догир. Когда мы верим, случаются чудеса, но, испытав счастье чуда, забывать о вере не стоит. Надеюсь, Вас эта беда не коснулась, и вера вашего сиятельства по-прежнему крепка.

Я ваш преданный друг, и в минуты грусти и сомнений Вы, как и раньше, без колебаний можете обратиться ко мне за поддержкой, советом либо утешением. Я жду вас в Догире, но и двери моего дома всегда открыты для вашего сиятельства. С уважением, л.»

Черные буквы красивым узором покрыли лист, на котором остались следы от стертых строчек, нарисованных карандашом. Киоре порвала письмо и обрывки бросила в камин в гостиной. Пламя поглотило клочки бумаги в мгновение ока, превратив их в серую золу.

«Мои новые обязанности ослепили меня, отвернув от веры. Я приду к вам этой ночью, но, прошу, распустите слуг — муж слишком меня ревнует, и о моем визите никто не должен узнать», — записку от любопытных взглядов скрепила капля воска, спаявшая края, и найденный дворецким мальчишка-посыльный вскоре мчался по улице с поручением в дом первосвященника.

— Ваше сиятельство, вам нездоровится? Вы бледны.

— Нет, — ответила она дворецкому. — Просто у меня какое-то тревожное предчувствие… Не забудьте подготовить всё к моему отъезду завтра.

— Его сиятельство просили передать, что не вернутся сегодня домой.

Дворецкий смотрел так, как смотрит ребенок на поругавшихся родителей. Решили ли слуги, что она провинилась перед герцогом и ее ссылают, решили ли что-то еще — плевать.

Герцогине суждено завтра умереть.

Как суждено умереть ночью первосвященнику.

Внутренний жар бросил в пот. Киоре не верилось, что скоро всё решится. Для нее, для того монаха из ее прошлого, для Файроша. А чуть погодя все решится и для убийцы ее отца.

Час мести, желанный и ожидаемый, наступил внезапно, бесповоротно и неотвратимо.

Пришло время.

Пусть боль пожрет тех, кто сделал больно ей. Око за око, зло за зло — так справедливо, так правильно.

Киоре достала из трюмо в спальне резную шкатулку. С щелчком открылось в ней потайное дно, где лежали письма первосвященника, похищенные Файрошем, черный флакон с ядом и серебряное кольцо с гравировкой.

«Позаботься, пожалуйста, о Тари. А это мой тебе подарок», — приколола она записку к письмам и положила их на стол Дорану. Киоре убедилась за проведенное в особняке время, что в кабинет герцога не ходят слуги и туда не пускают гостей, если Доран сам их не приведет.

День тянулся, день тащился, хоть она и занималась делами. Тари, заметив странные взгляды Киоре, но не понимая их причины, встревожилась, из-за чего стала суетлива.

Киоре следила за всеми часами — стрелки на них двигались так медленно, словно высшие силы давали ей шанс передумать, отказаться от мести.

«Ни за что!» — шептала Киоре, собирая вещи.

«Не отступлю!» — говорила она своему отражению, пока снимала лицо Нииры.

«Время пришло!» — твердила она, покидая под покровом ночи особняк Дорана и пробираясь в дом Нииры.

Черное платье с боковой шнуровкой сменило костюм воровки, черная вуаль закрыла голову и скрыла лицо и цвет волос. Мысли стучали в висках, сердце билось часто-часто, и она старалась дышать размеренней.

«Готово», — шепнула она. На бедре под юбкой — кинжал, обувь — удобная, без каблука, а за тугой манжетой платья спрятан плоский флакон яда.

Город светился, как Ройштален в праздник, Киоре нашла даже двуколку, которая довезла ее до дома первосвященника — на всю его громаду светилось лишь несколько окон.

Ее ждали.

Разумеется, первосвященник не отпустил всех — ее встретил монах и поклонился, он отвел Киоре наверх, в гостиную при спальне хозяина дома.

Дверь открылась бесшумно, и монах оставил Киоре на пороге.

— Вы перестарались, ваша светлость, — голос первосвященника звучал жестко. — Люди должны бояться и ненавидеть императора, а не ваших чудовищ! Усмирите их или уберите несколько тварей из города. Я четко объяснил вам, за что плачу!

— Вы объяснили всё предельно ясно, лао, — голос, тянувший слова, Киоре узнала сразу. — Но что поделать, я не властен над умами людей… Если вы так хотите, я заберу трёх химер, на свободе останется две. Вас устроит это?

— Да.

Киоре видела затылок первосвященника и голубоватые отсветы эстера, по которому он говорил с Соренором. Отсветы исчезли, а она вытерла вспотевшие ладони о юбку и, вдохнув поглубже, вошла.

От безвкусицы обстановки и обилия алых и бордовых тонов закружилась голова. Ее враг, ее кошмар тонул на диванчике среди подушек, расслабленный, сытый и довольный. В его руке качался бокал вина, на столике перед ним — полупустые тарелки закусок. Его лицо порочно, как всегда — как и в прошлом. Он нахмурился:

— Что за ужасный наряд на вас, гер…

— Т-с-с, не надо меня называть, — мягко попросила она, пальцем обведя линию губ мужчины и, когда он потянулся за ней, отпрянула. — Знаешь, я принесла тебе роскошный подарок, — промурлыкала она и достала из кармана платья кольцо с гравировкой.

— Это… оно? — он поставил бокал на столик, подался вперед, желая схватить украшение, но Киоре снова увернулась.

— Оно! Так выпьем же вина за это маленькое чудо? — попросила она.

Каприз был исполнен тотчас. Бордовая жидкость спиралью закрутилась в бокале. Он поставил бутылку, и тонкий палец с длинным ногтем провел по краю бокала. Киоре вздрогнула от звука.

— Откуда у тебя кольцо? — вопрос казался отголоском мерзкого звона, и Киоре скривилась под вуалью.

Первосвященник смотрел уже не ласково — подозрительно.

— Выкупила! Представляешь, зашла в одно место, а там — оно! — щебетала она. — Но какое это имеет значение? Я приехала к тебе…

Повторять не пришлось — он встал, приблизился к ней, навис, подавляя своим ростом. Первосвященника Киоре видела смутно, ярким пятном, стоявшим непозволительно близко. Киоре будто не была собой, словно наблюдала со стороны, как собственная рука проводит по мужской груди, как притягивает ее мужчина, желая поцеловать в губы, как она ловко подставляет ему шею, обхватывая руками его голову…

— Зачем тебе эта тряпка? — ворчит он, дергая вуаль, но Киоре удерживает ее.

— Подожди, я замерзла, а мое лицо от холода наверняка ужасно покраснело… Давай выпьем, краснота пройдет, и я сниму вуаль…

— Тогда сначала поцелуй…

Сложнее всего было отвернуться от рубиновой жидкости в бокале и, приподняв вуаль, дать поцеловать себя, при этом вытянуть пробку из флакона с ядом. Руки мужчины уже шарили по телу, вызывая дрожь отвращения, пробуждая страшные воспоминания о прошлом. Киоре вытянула руку, и капли яда из флакона упали в напиток, пустив круги по поверхности.

— Стой… — выдохнула она, сжав руки, опустившиеся ниже поясницы. — Выпьем же…

Он отошел, разомкнув душившие объятия, и Киоре нетерпеливо подхватила бокал с неотравленным вином и подняла его.

Он поднял свой бокал, и слегка ударил им по ее. Звон стекла. Звон победы! Она едва смочила губы в вине, а ее враг одним глотком выпил половину бокала. Яд давал привкус горечи, и, почувствовав ее, мужчина посмотрел на сосуд, потом — на Киоре, еще не осознавая, что случилось.

Киоре медленно подняла вуаль:

— Ну здравствуй, моя первая любовь…

Первосвященник отшатнулся, налетел на столик, чуть не опрокинув его. Удержавшись на ногах, он хотел что-то закричать, передумал и только глупо хлопнул ртом, как выброшенная на берег рыба — такими же круглыми и стеклянными стали его глаза. Он посмотрел в лицо своему прошлому, той бедной жизни в Эстерфаре, напоминаний о которой уже не ждал на своем пути.

— Ты узнал меня, надо же… — протянула она. — Не путаешь с кем-нибудь? Я девочка из дома вдовы Айлет … Как тебя передернуло! Помнишь, значит… Очень долго я мечтала поступить с тобой так же, как ты со мной… Но поняла, что просто сдохну, если ты меня коснешься.

— И всё же подставила мне свои губы и шею, — скривился он. — И обдурила герцога! И весь свет! Что ты мне дала, мерзавка?!

— Т-с-с! — она провела кончиком пальца по его губам и тут же шагнула назад.

Первосвященник качнулся, брови сошлись на переносице, а на виске выступили бисеринки пота. Он вздрогнул и посмотрел в глаза Киоре, не веря тому, о чем подумал.

— Да, это яд. «Небесная лазурь», ее я приготовила для тебя много лет назад, — полная удовлетворения, сказала Киоре. — Ты сам знаешь, противоядия нет. А если и изобрели, тебе не успеют его доставить. Через полчаса тут будет твой высушенный труп. Скукоженный, как засушенное яблоко.

Она смотрела, как спазмы скручивали того, кто не мог уже проронить и звука. Он клонился к столу, не в силах разогнуться, его тошнило, но рвота не наступала. Руки и ноги уже достаточно онемели, чтобы не слушаться. Он корчился, смотрел с тупой ненавистью, но по-прежнему оставался красив до омерзения!

— Ты забыл, что за все грехи нам воздается при жизни, моя первая любовь…

Полчаса прошли странным бредом. Спальня в алых тонах, сверкавшая посуда из хрусталя и серебра. Роскошные шторы хаанатского шелка. Стол красного дерева, возле него — труп вмиг постаревшего человека с жутким оскалом пересохших губ, с запавшими глазами. Кожа обтянула его, и смотреть было мерзко, но Киоре впитывала эту картинку, запоминая навсегда. Запомнила глаза, за миг до смерти смотревшие с такой яростью, что ее должно было испепелить на месте. Запомнила скрюченные пальцы, он словно и после смерти желал схватить ее, растерзать заживо.

Спиной вперед Киоре отошла от трупа и, опустив вуаль, вышла в коридор, тихо закрыла дверь. Никто не удивился даме, покинувшей этот дом. Никто не знал, кто она. Никто не видел ее ни до того, ни после. Прибывшие утром следователи уже не могли ничем помочь правосудию.

На рассвете дворецкий Дорана застал герцогиню сидящей у камина. Взлохмаченная, бледная, с кругами под глазами она походила на сумасшедшую. Она отказалась от еды, от чая, от сладостей — смотрела в огонь, дожидаясь, пока часы пробьют нужное время.

— Мне пора, — поднялась она точно по их звону. — Всё готово?

— Экипаж подан, ваше сиятельство, — поклонился дворецкий.

— Одну минуту, я забыла кое-что в спальне.

Киоре не смогла отказаться от того, чтобы в последний раз подняться наверх. Лестница с идеально отполированными перилами и легкий запах воска; коридор с пустыми стенами, ее спальня, где остались наряды, приобретенные за время короткого брака. Хмурый вид за окном. Присев на кровать, она сцепила руки в замок, а, поднявшись, быстро спустилась по лестнице и покинула особняк, не останавливаясь и не оборачиваясь.

Когда за ней хлопнула дверца кареты, Киоре закрыла глаза. Голова болела от недосыпа, жужжали назойливыми мухами мысли, но экипаж под цокот подков вёз ее вперед, навстречу будущему и навстречу очередной мести. За окном тянулись пейзажи Тоноля, серые, грустные, а теперь улицы вдобавок пропитал запах страха перед неизвестными чудовищами.

Открыв окно кареты, приказала кучеру остановиться на углу улицы, и через десять минут к ней внутрь забрался щеголеватый красавчик.

— Вижу, ты совсем перестала бояться, что тебя разоблачат? — Файрош скрестил руки на груди и посмотрел на нее, как на маленького ребенка. — Впрочем, меня это не волнует. Верни мои часы! — прикрикнул он, взглядом сверля в Киоре дыру.

— А волшебное слово? — издевалась она в неизвестно какой раз над Файрошем.

— Немедленно! — рыкнул тот, ударив рукой по обивке; отогнулась пола пиджака, показав револьвер за поясом штанов.

— Я не ношу их собой. Скоро приедем.

И она отвернулась к окну — кучер ехал заранее обговоренным маршрутом, оставалось лишь дождаться… Когда карета, повернув в переулок, остановилась, одним боком чуть не упершись в стену дома, Файрош дернулся, но убежать не успел — дверца распахнулась, и Доран Хайдрейк объявил:

— Ты арестован.

— Но за что, ваше сиятельство? Разве у вас есть что-либо против меня?

— Сейчас и будет, за что, — кивнул герцог, в то время как Файрош схватил Киоре, приставив к ее виску револьвер. — Это уже нападение на герцогиню.

— Ну, вот и славно… А теперь прочь, дайте нам уйти!

Его руки похолодели, и это Киоре ощутила через одежду. Дуло револьвера, упиравшееся ей в висок, саднило — так сильно вжимал в нее оружие Файрош.

Доран посторонился. Спускаясь на подножку, Киоре намеренно споткнулась, рукой отталкивая оружие от головы вверх. Упав, она чуть не сломала себе спину — сверху ее придавил Файрош, и одновременно с этим раздалось два выстрела, слившихся в один.

— Ты арестован за убийство герцогини Хайдрейк, княжны! — прогремел голос Дорана.

Киоре осталась лежать частично на подножке кареты, частично — на земле, и не могла видеть, как незадолго до этих слов кучер, о котором позабыли, размахнувшись, ударил вставшего Файроша кулаком по голове, и тот, обмякнув, свалился на дорогу.

Киоре подняли — Доран переместил ее в карету и на ее лицо набросил испачканный томатным соком платок.

— Не двигайся, — шепнул он ей.

«Привязанности губят, Файрош. Тебе стоило забыть об этих часах», — подумала Киоре. Хотелось бы ей увидеть лицо друга-предателя! Но она была обречена лежать в карете, спиной к двери, едва-едва дышать, чтобы никто любопытный не увидел, что она жива.

— Ваше сиятельство! Мы позвали лекаря для герцогини!

— Поздно, — ответил Доран глухо. — Пуля попала в висок…

— Святые угодники! Ваше сиятельство, соболезнуем! — вырвалось у кого-то.

— Преступника в одиночную камеру, подготовьте бумаги для суда. Я лично выступлю свидетелем.

— Будет сделано, ваше сиятельство… Соболезнуем… — ответил другой голос, надломленный годами.

— Я уеду этим экипажем… с женой.

Возражать Дорану никто не стал, и вскоре экипаж мерно закачался.

— Не двигайся и молчи, — приказал ей Доран шепотом.

Когда экипаж приехал, Киоре перенесли куда-то и положили на… холодный пол? Тяжело на скрипящих петлях повернулась и закрылась дверь, и хлопок гулко отразился в стенах помещения. Киоре поморщилась.

— Можешь встать, — голос Дорана множился, и, сдернув с лица платок, Киоре села и огляделась. — Это склеп моего рода. Княжеского. С герцогами мы породнились уже во времена империи.

Синие кристаллы эстера на стенах с паутиной освещали просторное помещение, напоминавшее подвал, затхлое, пыльное — его давно не открывали. Позади Киоре во всю стену тянулся шкаф из камня с нишами, в которых стояли урны, украшенные драгоценными камнями, и на каждой — латунная табличка с буквами. Напротив — какой-то прямоугольный выступ с железной дверцей на засове, в которую человек мог пролезть только лежа.

— И зачем мы здесь? — ее вопрос отразился эхом.

Зябко. Киоре повела плечами и поднялась.

— Заканчиваем спектакль, который начала ты, — пояснил Доран.

— Слушай, да, вышло несколько наигранно, но очень эффектно! Вся столица будет обсуждать трагическую смерть молодой герцогини! Файроша вы не могли поймать несколько лет, Ниира мертва — одна выгода тебе!

— Герцогиня еще не мертва. У входа лежит сумка, переоденься в вещи из нее, а свою одежду отдай мне.

Киоре подчинилась, пока Доран что-то делал у железной дверцы, и, когда она переоделась, запах гнили достиг ее. И чем ближе она подходила к Дорану, тем сильнее он становился.

— Что тут?

— Князей после смерти сжигают. Этот обычай сохранился с древних времен. Вещи.

Забрав у Киоре платья и украшения, Доран швырнул их за железную дверцу, и Киоре краем глаза увидела там чью-то босую ногу трупного цвета.

— Откуда тело? Когда ты успел?.. — рассеянно спросила она, пока Доран разводил огонь.

Когда пламя внутри занялось, он захлопнул дверцу.

— Ниира станет официально мертвой, когда тело сгорит, и прах этой бродяги займет место среди моих предков… Отвратительно, — Доран поморщился. — Добыть тело с моей службой легко, привезти его было сложнее, но, как видишь, я смог.

— А мне что делать? Сюда ты принес тело герцогини, а из склепа выйдет нищенка?! — Киоре дернула себя за ворот рваного платья, дополненного таким же дырявым плащом.

— Здесь есть тайный проход к руслу реки, выйдешь немного севернее Тоноля.

Гудение тяги в трубе печи нарастало, а Доран не отрывал глаз от заслонки.

— Надеюсь, предки простят меня за то, что я делаю… — и он отвернулся, встав лицом к ней. — Итак, Киоре, этой ночью был убит первосвященник. Отравлен каким-то ужасным ядом, который иссушил его. Что скажешь?

— Возле него нашли вьюн?

— Нет.

— Тогда почему ты спрашиваешь меня? — она приподняла брови.

— Потому что я не верю в твое искреннее религиозное рвение в образе Нииры. Чудеса не обязывали тебя к этому.

— Ты слышал когда-нибудь о шрамах на шее первосвященника? — Киоре отвернулась, крутя между пальцами кончик шнуровки от платья.

— Да. Никто не знает, откуда они.

— Это сделала я, — растерянное лицо герцога оказалось таким забавным, что Киоре засмеялась. — Задумайся, как и зачем нищий монах из Эстерфара смог стать первосвященником в Лотгаре!

— Вот как. Ты не остановишься, пока не отомстишь всем?

— Ради чего мне отступать?

Он не ответил.

Киоре сжала ладони в кулаки.

— Здесь я сам всё закончу. Казнь Файроша будет через день, скорее всего, на площади перед дворцом.

— Доран, за Файрошем числится много грехов, которых хватит на пару казней точно, так что не чувствуй себя виноватым.

— Какая вина? Я тренируюсь вновь изображать убитого горем вдовца.

Киоре кисло улыбнулась, оценив мрачную иронию.

— После казни найди меня, обговорим всё оставшееся. Я не уверен, но, возможно, придется кое-что изменить в нашем плане.

— Хорошо. Кстати, первосвященник нанял Соренора, чтобы его химеры напугали людей в городе. Я подслушала их разговор. Я оставила в твоем кабинете несколько писем, прочитаешь, когда будешь дома.

— Вот как. Такое чувство, что ты работаешь лучше всех моих людей вместе взятых.

— Зато ты можешь быть совершенно уверен, что твои люди не занимаются разбоем и шантажом.

Доран открыл Киоре потайной ход — подземный тоннель.

— Там темно! Мне что, на ощупь идти?..

— Дорога одна, в конце — люк, он не закрыт.

И дверь закрылась, оставив Киоре в темноте. Вести рукой по влажной земле было неприятно, к тому же она несколько раз ударилась о деревяшки в ней — ощупав конструкцию, убедилась, что это распорки, державшие туннель, они встречались каждые тридцать шагов, и тянулись и тянулись. Сколько она их прошла? Как будто больше сотни… Темнота путала мысли. Ударившись об очередную опору, Киоре зашипела, отдернула руку и, резко шагнув вперед, всем телом врезалась в мягкую стену. Отряхнув землю с лица, Киоре на ощупь нашла люк на уровне своих колен и толкнула его, зажмурилась от яркого света.

Свежий воздух обдал ноги, принеся с собой капли дождя. «Ну и погодка!» — пробормотала она, вылезая наружу. Закрыв за собой люк и присыпав его землей, она почти съехала по крутому склону к берегу реки. Одежда промокла от дождя, в туфли, оставшиеся от образа Нииры, набились камешки и песок. Город виднелся далеко, и путь к нему занял много времени.

Голодный Тоноль словно приобрел миллиарды рук-капелек, и они щупали Киоре, оглаживали, жалили и щипали, высасывая тепло и эмоции. Пустые, мрачные улицы окутала пелена тумана, поглотила большую часть звуков, пожрала запахи металла и нечистот. И Киоре, не раздумывая, отправилась к Ястребу. Вечер только наступил, и народу в харчевне находилось всего-ничего.

— Не стоит красивым девушкам ходить по злачным местам, — привычно улыбнулся хозяин, набивая трубку.

— Пф! — усмехнулась она, запрыгнув на стул у стойки и отбирая трубку. — Тут интереснее, — и выдохнула дым в потолок.

— Я уже не ждал тебя. А судя по виду, ты словно из мертвых восстала.

— Ага, из-под земли вылезла, — хихикнула она. — Прощаюсь я с тобой, Ястреб. Скоро в городе опять будет спокойно.

— Ты решила сдаться? — он вскинул брови, забыв даже отобрать трубку.

— Вот еще! Я исполню, что задумала, и исчезну. Ястреб, я переночую у тебя сегодня, а? Так не охота идти на поклон к очередному домовладельцу! Они один другого мерзостнее!

— Любой каприз за ваши деньги! — сказал мужчина, когда воровка положила на стойку несколько монет. — Держи, в этой же комнате твои вещи.

— Спасибо.

Забрав ключ, Киоре прошла кухню, за которой была крохотная пристройка с несколькими комнатами, сдавал которые хозяин в исключительных случаях. Рассохшаяся дверь открылась после крепкого пинка, а внутри тут же бросились врассыпную тараканы… Переодевшись в сухое, она избавилась от парика и остатков образа Нииры. Из своих вещей она достала деньги и несколько драгоценностей, спрятала под одеждой на теле, на бедро под юбку — кинжал в ножнах. И, рухнув на тюфяк, она пробормотала что-то ободрительное и от усталости уснула.

Снилась погоня. Она неслась по болоту, увязала в жиже по щиколотку, ощущала затылком горячее дыхание гончих, но не сдавалась, месила грязь, цеплялась за чахлые деревца, прыгала с кочки на кочку, неизвестно как ориентируясь в ночи. Дыхание паром вырывалось изо рта, руки окоченели, а ног она не чувствовала, зато сердце билось, трепыхалось, а в груди горел пожар, гнавший ее вперед. И вот — она чувствовала! — последние мгновения. Страшная, зубастая тень прыгает, толчок в спину, и Киоре просыпается.

Она села, схватилась за звеневшую голову. Вышла во двор и опустила голову в бочку с водой — звон в ушах поутих, но вот ломота в мышцах, как будто она в самом деле пробежала болото, осталась. А еще мнился легкий пряный запах с гнильцой. Запах яда. Запах трупа. Вернувшись в комнату, просушила волосы и переоделась. Коричневое немаркое платье с пуговицами и воротником, небольшая шляпка, под которую она убрала волосы, небольшая сумочка на запястье — теперь она выглядела женщиной из семьи со скромными доходами. Набросив плащ бродяги, в котором вчера пришла, спустилась к Ястребу и позавтракала, не поднимая головы от тарелки.

— Бывай, Ястреб! — сказала она мужчине на прощание. — Приятно было познакомиться! Я тебе вещички оставила, погляди, может, что и пригодится кому.

— Счастливо, — махнул он ей рукой.

В кустах она оставила плащ и, убедившись, что никого нет, вышла обратно на дорогу. В городе купила чемодан и несколько платьев, которые в него убрала.

— Да, я ненадолго, к родственникам на недельку приехала! — улыбалась она дородной тетке с багровым от выпивки лицом, сдававшей комнаты на третьем этаже дома.

— Ну, ты девка вроде ничего… На тебе ключ, хата эта самая приличная из всех у меня, — говорила она с присвистом — не хватало одного зуба сверху.

Комната считалась приличной, видимо, из-за целых обоев, выцветших от времени, и кровати без клопов. Бросив чемодан, Киоре потянулась и посмотрела в окно на флигель дома напротив с пыльными окнами.

Внизу на дороге бурлила обычная городская жизнь, и Киоре влилась в нее. Она зашла в кафе, где за одним из столиков шумная, большая семья праздновала день рождения девочки с огромным желтым бантом в белокурых волосах. Официант поставил перед Киоре заказанное пирожное с чашкой чая, на минуту загородив своей черно-белой формой именинницу.

— Спасибо, — резковато заметила она, сделав жест, чтобы уходил быстрее.

Маленькая девочка смеялась и хлопала в ладоши, когда ей принесли большой-большой торт, украшенный цветочками, а родственники поддерживали ее, смеялись. Все смеялись, когда маленькая девочка, неловко дернув ложкой, испачкала в креме от торта нос.

— Очаровательно, она такая же неловкая, как ты, — ворковала мама девочки, мило улыбаясь своему мужу.

— Когда нужно, я вполне себе ловкий, — басовито отшучивался импозантный мужчина с короткими усами.

Атмосфера с каждой минутой становилась всё приторнее и приторнее, и, расплатившись, Киоре ушла из кафе, но на улице все-таки обернулась и через окно увидела счастливое лицо девочки, ее сияющие от счастья глаза маленького человечка, у которого есть семья…

Киоре свернула на другую улицу и вскоре подошла к одному из небольших парков. В зеленой тишине трех аллей она надолго не задержалась и следом заглянула в несколько лавок на прилегавших улицах. Перебирая готовые платья, рассматривая дорогие туфли и сапожки, оценивая блеск бижутерии, она задумалась: неужели именно так живут обычные женщины? Приложив брошку в виде розы к платью, Киоре взглянула в отражение — ее растерянный вид заставил хозяйку лавки улыбаться и тараторить:

— Брошка на вас отлично смотрится, госпожа, просто платье другое нужно, не коричневое!..

— Нет, мне не нравится, — качнула она головой, положив украшение на прилавок, и вышла на улицу.

— Срочный выпуск! Покупайте, не пожалеете! Чудак-В-Трауре снова вдовец! Покупайте, торопитесь, несколько монет за лучшую сенсацию!

Мальчишка, стоя на оживленном перекрестке, размахивал газетой, и люди стекались к нему, как заколдованные, чтобы приобрести свежий выпуск, еще пахший типографской краской. Отдав несколько монет, Киоре получила экземпляр.

На первой полосе шла новость о смерти новой герцогини Рейла, а следующие страницы описывали происшествие, давались комментарии свидетелей… Газета заполнила город, и по нему понеслись шепотки сплетен и домыслов. «Да кто посмел бы напасть на герцогский экипаж? Смертник только!» — шептались одни. «А простому люду что герцогский, что любой другой экипаж! Нам хоть в петлю лезь от бедности! Верно, ограбить хотел!» — орал другой. «Бедная девушка… А как волшебно для нее все начиналось!.. И чудо ей послали, и благословение судьба на брак дала… А оно всё вон как недолго было… Бедная, бедная!» — причитали женщины. «Нет, не может быть такого! Слишком гладко всё… И герцог преступника поймал сразу же… Нечисто тут что-то! Как бы он сам, того, не пришил герцогиню!» — оглядываясь, строили теории любители новостей погорячее.

В конце газеты давалось объявление, что преступника казнят в полдень следующего дня во дворцовом саду…

Ночью Киоре лежала на кровати без сна. Жесткая пружина вылезла из матраца и колола под лопаткой; свет с улицы через окно пятном лег на потолок, высветив все щербинки, похожие на следы когтей неведомого чудовища. Воздух пах чем-то затхлым — окна не открывались.

Дурным сновидением с голосами из прошлого — ее история с Файрошем. Вот они, юные, оказались перед Эши, а она повелела им беречь друг друга. «Вы разные, и потому работать вместе сможете прекрасно. Достоинства одного уравновесят недостатки другого, и наоборот, — внушала им наставница. — Когда-нибудь ваши пути разойдутся, но пока вы вместе — вы опора и помощь друг другу. Вы будете знать друг друга как самих себя, и если один решится предать другого, то он предаст самого себя!»

Вместе они обманывали дворян на юге, заезжих торговцев, жадных ростовщиков, слишком доверчивых жителей — они учились и оттачивали мастерство.

«Слушай, я уже говорил Эши, но мне пора идти своим путем. Ну что, тряхнем юг напоследок, а? Согласна?» — с предвкушением предложил ей Файрош, и она без колебаний согласилась.

Согласилась и оказалась в тюрьме — ее схватили, повалили на каменную мостовую, и Киоре, прежде чем потерять сознание, видела лишь белые лакированные туфли Файроша и мелькавшие черные их подошвы. Он бежал, бросив ее.

В тюрьмах на юге были свои порядки: переломанные кости, постоянные избиения, азартные игры охранников, где ставка — здоровье или жизнь выбранного игроком заключенного, за счастье считалось, если за проигрыш заставят всего лишь ходить по-собачьи и лаять, терпя удары сапогами. Как наяву, вновь заболели сломанные ребра, и над ней склонился седой, мерзко вонявший старик-лекарь, служивший при тюрьме. «Ну, под кого ляжешь? Под него или меня?» — спрашивал горбун-надсмотрщик, наклонившийся следом. Киоре выбрала его, и, однажды сумев выкрасть ключи, сбежала из тюрьмы, чудом добралась до владений Эши, и уже та сумела обмануть погоню, не выдала ученицы, спасла ее вновь.

«Никому нельзя верить, котеночек, — говорила Эши, обтирая лицо Киоре влажной тряпкой, пока та с жаром и бредом металась в постели. — А этому засранцу ты отомстишь. Отомстишь, котеночек?» Киоре кашлем пролаяла согласие.

И проснулась, закашлявшись от вылезшего из старой подушки пера, попавшего в нос.

Казнь собрала толпу, некоторые полезли на деревья, некоторые пришли вообще спозаранку, чтобы посмотреть, как собирают виселицу и трибуну. Император и кардинал заняли места за трибуной, и только тогда гомон толпы смолк.

Долго, нудно объявляли приговор, объясняя, в чем виноват Файрош: смерть герцогини такой-то, княжны, по такому-то своду законов от такого-то года карается исключительно смертью. Его вывели, толкнули на помост, где на столбе болталась подготовленная петля. Бледный, потрепанный, с какой-то тряпкой во рту, он мелко трясся и, кажется, плакал — Киоре стояла далеко, чтобы быть уверенной в том, что видит.

И вот — голова в петле, толчок, и тело с мешком на голове проваливается вниз, дергается вверх и раскачивается…

«Ты предал меня и Эши… Это твоя плата, напарничек…» — Киоре отвернулась и ушла с площади, не оглядываясь.

Вскоре она сидела в коридоре в числе многих посетителей, которые хотели рассказать главе Тайного сыска об очередном заговоре. Очередь до нее дошла только к вечеру, когда спина уже ныла от жесткой спинки, а ноги затекли от сидения.

Кинув взгляд на нее, Доран приказал:

— Истиаш, сегодня больше никого не приму. Нас не беспокоить.

Киоре села в кресло, когда помощник герцога ушел.

— Ты не поехал на казнь? — она с удовольствием вытянула ноги.

— Я сказал Паоди, что у меня слишком много дел, — поморщился герцог.

— И император согласился?

— Я объявил ему это по эстеру за пять минут до казни. А вот ты не выглядишь довольной своей местью.

— Я не сумасшедшая, чтобы наслаждаться смертью, — Киоре повела плечом. — Месть — это мой долг, а не лишний повод порадовать себя.

— Ясно, — Доран отвернулся. — А теперь к делам…

Разговор затянулся, и следом, словно по щелчку пальцев, стершему куда-то целый день, Киоре оказалась на улице, недалеко от арены. Ночь. Накинув на голову капюшон черного плаща, она прошла на арену, где всё одно и то же повторялось изо дня в день. Как им самим не наскучило?..

Выстрелы, едва различимые в шуме, Киоре уловила, потому что ждала их, а толпа не сразу поняла, что крики стали раздаваться не только с арены, но и из коридоров… А, когда люди поняли, рев потрясения наполнил пространство. Люди метались, люди бежали, втаптывали своих товарищей, желая спастись. Выстрелы. Ругань. Плач.

Увидев патрульного, Киоре сама подняла руки, позволяя надеть наручники, после чего ее вывели из коридоров на улицу и пихнули в одну из длинных повозок, в которых перевозили заключенных. «Слишком часто я здесь оказываюсь, — фыркнула она, занимая дальний угол, пока еще свободный. — Опять несколько дней в тюрьме торчать…»

Доран руководил облавой из своего кабинета в здании Особого управления, получая информацию и отдавая приказы по кристаллу эстера и делая важные пометки в подробной карте района, развернутой на столе. Рядом крутился Истиаш, с восхищением наблюдавший за настоящей работой — облава, поимка преступников будоражила юный ум.

— Вайрел, как у тебя дела? — спрашивал он заместителя.

— Мое появление всех приводит в замешательство, — хмыкая, отвечал молодой человек. — У меня всё идет по плану.

Стрелки часов этой ночью двигались непозволительно медленно, словно растягивали часы ожидания в вечность. Нет, всё было подготовлено, но вдруг кто-нибудь сболтнул бы что-нибудь и где-нибудь; вдруг среди его людей шпионы… Но пока всё обходилось без особенных проблем.

— Всё закончено, — доложил Вайрел ближе к рассвету, — арестованные едут в свой новый дом!

— Хорошо, Вайрел. Отличная работа, — Доран убрал кристалл. — Истиаш, принеси мне чая… Покрепче.

Помощник вышел, а Доран посмотрел на бумаги слева с кучей помарок и зачеркиваний — он составлял отчет для императора, а это работа на несколько дней, потому что надо учесть все нюансы, упомянуть всё необходимое и скрыть то, что Паоди лучше не знать. Нельзя было упоминать ни Киоре, ни барона Гештада, следовало — возвеличить Корте, расписать его заслуги и подчеркнуть, что недавний скандал с ним — это тщательно продуманная вынужденная мера, приведшая к поимке преступников и раскрытию заговора. И письма первосвященника в Эстерфар… В них не было ни подписи, ни указания на авторство, а значит, стоило указать, что письма нашлись при обыске дома первосвященника, и их следовало включить как улики в отчеты по делу о его убийстве. И следовало провести обыск дома первосвященника! И таких нюансов — тьма, упомнить бы всё…

Когда он закончил выписывать в столбик все моменты, которые необходимо осветить в откорректированном виде, а чай остыл, в его кабинет постучался и вошел виконт Оленский — эту ночь он тоже не спал и провел за работой, ему Доран поручил подготовку тюрьмы.

— Приготовления окончены, повозки прибыли, — доложил виконт, задирая подбородок к потолку.

Доран кивнул, поднимаясь из-за стола. Унылые повозки с решетками заполнили всю улицу перед зданием, и ржание лошадей порой заглушало речь.

— Вам одному не справиться со всеми допросами, — здраво заметил виконт, что было совсем некстати. — Половина повозок слева уходит мне, правая половина — ваша.

Уставшие патрульные, уставшие следователи, уставшие лошади — уставшие все, но скандал и странность никто не пропустит. Что подумают люди, если Доран станет осматривать каждую повозку, чтобы найти никому неизвестную девушку? Как он будет выглядеть, если будет наблюдать за тем, как арестованных поведут в тюрьму, а потом, увидев Киоре, потребует передать ему?

— Да, так и сделаем, — кивает он Оленскому, и люди виконта принимаются за работу.

Взмах рукой, и его подчиненные также открывают повозки, чтобы сопроводить арестованных в тюрьму. Рассвет ярким оранжевым пятном расписал восток, солнце медленно поднималось, захватывая город своими жадными лучами, а Доран наблюдал за толпами людей.

Киоре оказалась в тех повозках, что достались Оленскому. Вышла осторожно, как самая настоящая напуганная девица, впервые попавшая в подобные условия; она затравленно оглядывалась, нервно кусала губы, а глаза покраснели от слез. На мгновение они пересеклись взглядами, и Доран пожалел, что ей не дано читать мысли.

Прикрыв глаза, он наблюдал, как Киоре увели совсем в другую часть здания…

— Виконт, копии допросов, которые проводят ваши люди, присылайте мне. Все.

— Вы будете изучать их лично? — виконт приподнял брови, а его щеки вздрогнули.

— Разумеется, я лично прочитаю каждый протокол.

После бессонной ночи Доран вздремнул пару часов в кабинете, а, проснувшись, долго смотрел на жизнь снаружи через зарешеченное окно. Он забыл, что у него осталось еще одно дело…

Истиаш принес легкий завтрак и, по его приказу, почистил китель. Эполеты засверкали, как никогда раньше!

Кардинал, как и обещал, до сих пор каждое утро появлялся в Догире.

— Ваше сиятельство, соболезную в вашей утрате… — мягко произнес старик. — Я хотел лично посетить вас, но вы так заняты, что вас невозможно застать дома.

Запах благовоний чугунной кувалдой ударил по затылку Дорана, вызвав жуткую головную боль.

— Мой долг перед империей превыше скорби, — заметил он. — Вы помните, моя жена была истинно верующей, она ни на минуту не забывала о наставлениях священной книги Ги-Ра. Я прошу о достойном ее веры молебне, сэф.

Старик сложил руки на животе и посмотрел ласково-ласково.

— Разумеется, Доран, мы так и сделаем. Я ждал лишь вашей просьбы, потому что, как князь, вы могли воспротивиться этому, — мягко заметил кардинал. — Вы же до сих пор соблюдаете древние княжеские обряды?

— Верно. Я уже сжег свою жену. Теперь я прошу вас позаботиться о ее душе, чтобы она не заблудилась на земле и попала в сферу-эфир для дальнейшего перерождения.

— Доран, всё же я считаю, что лучше было бы предать тело согласно нашей вере земле… — он неодобрительно вздохнул. — Но уже поздно говорить это. Я понимаю вашу занятость и обещаю: молебен состоится в скором времени, такой, какого достойна ваша супруга, тем более ее уход скорбен и для меня, ведь ее сиятельство была одарена и чудом, и благословением… Поистине трагическая судьба! Прошу вас, пройдите со мной. Небольшой разговор, думаю, вас утешит, ведь я вижу, как тяжело вам даются слова о смерти супруги…

Доран прошел следом за кардиналом в знакомую комнату в пристройке, и вновь, как до всей этой истории, он мог здесь смотреть только на старика, сейчас — не безмятежного, а какого-то уставшего, измученного.

— Я поздравляю вас с отлично проведенным делом. Теперь послы из хааната могут спать спокойно в нашем городе?

— Послы могут, но вы вскоре потеряете покой, — саркастично заметил Доран, растянув губы в улыбке, которая у него по-прежнему выходила жутко.

— Что вы говорите? Почему? Я не имею никакого отношения ни к этой арене, ни к туманным чудовищам! — гнев кардинала был сколь праведен, столь и ожидаем. И справедлив.

— Это копия письма первосвященника в Эстерфар, — Доран достал из кармана кителя сложенную бумагу и протянул старику.

Тот, развернув ее чуть дрогнувшими руками, быстро пробежал взглядом строки.

— Неожиданно…

— Подумайте, сэф, что скажете Его Величеству. Против вас нет ничего, но сами понимаете, император подозрителен. Как бы мне не пришлось утешать вас в немилости.

Старик внимательно посмотрел на Дорана, отложив письмо на стол.

— Время и ржа подточат и самое лучшее оружие, как за ним ни ухаживай… То же самое старость делает с людьми. Должен ли я вас благодарить за то, что даете мне фору, отдавая должное моему возрасту?

— Нет, — качнул головой Доран.

— Но все равно благодарю вас. После такого вашего заявления сложно продолжать разговор в том тоне, на который рассчитывал я… — кардинал вздохнул, отвернувшись к стене. — Но все-таки. Нападение на вашу жену, показательная казнь убийцы, куда вы не явились, и такое скорое сожжение тела… Вы словно замели следы, почуяв опасность. Зря. Я не собирался разоблачать герцогиню, а вы дали Киоре сбежать.

Он посмотрел Дорану в глаза, и взгляд его переполняло осуждение, неодобрение. Герцог выпрямился:

— Как и вы, сэф, дали сбежать и жить спокойно своей жене.

Кардинал замер, приподнял бровь, глядя на него, как на сумасшедшего.

— Я узнал об этом не от княжны Торвит, не подозревайте ее. Или лучше сказать иначе? Не подозревайте Кровавую Эши. И Киоре тоже не подозревайте.

Казалось, старика хватит удар — он побледнел, руки затряслись, так что он схватился за подлокотники кресла, чтобы это скрыть, а его дыхание участилось.

— Вы поражаете меня, Доран. Это словно выстрел в сердце, а оно у меня итак шалит. Что вы хотите от меня? Что вам нужно?!

Упоительный миг — кардинал в его власти, но Дорану от этого не было никакой радости.

— Я прошу вас принять участие в моей судьбе и убедить Его Величество наказать меня лишением титула и ссылкой на север.

— За что вас наказывать? Вы добились успеха!

— Еще не всё закончено, сэф, и у императора будут основания разгневаться на меня. Помогите мне, проявите свое знаменитое милосердие.

— Обещаю вам, — кивнул кардинал.

— Я не буду использовать ваш секрет против вас… Если вы не используете знания обо мне против меня же.

Доран покинул Догир.

На работе его уже ждала стопка протоколов и секретарь виконта Оленского — тучная дама выдающегося роста, но крайне медлительная, вечно теребящая свое пенсне.

— Виконт просил передать этот протокол лично вам и выслушать, что прикажете, — она с поклоном протянула бумаги.

— Раз виконт опустился до просьбы ко мне, значит, дело серьезное? — спросил Доран со смешком и забрал бумаги.

В первой строке имя допрашиваемой — Шаитария.

— Как интересно… С этой девушкой я буду работать лично. Передайте виконту, что нам нужно удостовериться в правдивости слов этой Шаитарии.

Глава 14

Киоре улыбалась разбитыми губами. Дознаватель, лысый карлик, двоился перед глазами. Руки, прикованные к железному стулу, выворачивало от боли. Запах крови. Запах железа. Пота. Скрип перьевой ручки писчего по бумаге — в застенках Особого управления регламент допроса соблюдали строго, только записывали выборочно. Впрочем, об этом в бумагах не было и слова.

— Ты смеешь обвинять его светлость в преступлениях?!

— Я заявляю, что граф Соренор создал туманных тварей для арены, и он же выпустил их на улицы Тоноля, чтобы запугать императора!

Писчий неуверенно посмотрел на дознавателя, не спеша зафиксировать признание. Карлик махнул ему, и ручка заелозила по жесткой бумаге.

— Я специально стала одной из заговорщиков, я искала встречи с графом, ведь он убил моего отца! И узнала это! Разоблачите графа, и император вас озолотит! А мне дайте посмотреть, как он умрет в муках! Или позвольте перегрызть ему глотку!

Сердце тяжело билось о сломанные ребра — еще утром, когда Доран посмотрел на нее так пристально, она поняла: всё будет не так, как они хотели. Но и не ожидала, что ее правда обыщут, отберут кинжал и так сильно изобьют.

— Ничего не поделать. Графу придется прибыть к нам. Он должен увидеть эту…

Писчий замолчал, указав кончиком ручки на девушку.

— Твое имя.

И новый удар в щеку. Кажется, она лишилась зуба…

— Шаитария, — выдавила Киоре, закрывая глаза.

Мутило от вони, от смешения мерзких запахов, от тесноты допросной. Единственная свеча, казалось, раскалила воздух до температуры пустыни, а карлик топал, как горгулья. Едва дыша, она шептала молитву: только бы получилось, только бы удалось! Только бы Доран придумал что-нибудь!.. А уж она… Она правда готова зубами перегрызть глотку Соренору!

Киоре подавилась на вдохе и захлебнулась кашлем: огненная боль прошила тело. Запрокинув голову, осторожно выдохнула ртом. Писчий и дознаватель ушли. Мысли путались, крутились вокруг Соренора, кружилась комната. Где же, где же граф? Отчего не спешит навстречу судьбе?

Прошла ночь и день, ей дважды приносили воду, прежде чем явился граф, драматично завернутый в черный плащ, а вместе с ним — Доран, как никогда ранее похожий на каменное изваяние.

— Я не знаю этой девицы! — заявил граф в присутствии дознавателя. — Идемте, ваше сиятельство, нам нужно поговорить!

— Да, ваша светлость, я многое хочу услышать от вас, — заметил Доран, задерживаясь в камере, чтобы выйти последним.

Уходя, он выронил из рукава кинжал. Ее кинжал!..

Герцог и граф расположились в кабинете; за окном темнело, и Истиаш внес лампы.

— Это правда Шаитария… Она же Киоре, верно? — усмехнулся Соренор. — Дерзкая и глупая девчонка! Такими глупостями ей мне не навредить!

— Да. Теперь расскажите мне, как пробудить ловцов.

Он откинулся в кресле, и волосы паутиной разметались вокруг головы — неаккуратно, неопрятно, но только таким и мог быть граф Соренор. Ленивый хищник, он выглядел довольным и расслабленным.

— Достаточно слить раствор, в котором они находятся, и, если в помещении тепло, они очнутся сами. Запомните, ваше сиятельство, ловцы будут подчиняться тому, кого первым увидят при пробуждении. Скажите, что ждет Киоре?

— За клевету против дворянина полагается ссылка на рудники, но, при желании, пострадавший от лжи может потребовать смерти. Что скажете, ваша светлость?

— Разумеется, меня устроит только смерть. Но старость сентиментальна… Я хотел бы поговорить с ней на прощание. Ее отец был моим другом…

Доран улыбнулся краешком губ:

— Ваше право, граф. Надеюсь, разговор в допросной вас устроит? Мне не хотелось бы переводить куда-то столь ловкую мошенницу, как Киоре.

— Устроит лишь в том случае, если мы с ней останемся наедине на несколько минут, ваше сиятельство. Могу ли я просить о таком?

Доран поднялся из-за стола:

— Пожалуйста, ваша светлость, как вам будет угодно.

Соренор замер, как будто почувствовал тщательно скрываемую герцогом насмешку, но, качнув головой, пошел следом за Дораном.

— У вас есть пять минут, ваша светлость. Я подожду здесь. Если не кричать очень громко, сквозь эту дверь ничего не слышно.

По приказу Дорана стражник открыл замок, распахнул дверь. Киоре подняла голову, и взгляд ее, полный ненависти, достался графу…

— Ну, здравствуй, убийца, — улыбнулась она, откидываясь на спинку стула, когда Доран закрыл дверь снаружи, оставив ее наедине с мужчиной.

За минувшие годы Соренор приобрел лишь еще немного седины, в то время как Киоре стала совсем другим человеком… Сейчас главное — не показывать боли. Она освободилась от кандалов, как и в прошлый раз, вывихнув пальцы, и сидела, спрятав руки за спиной, в которых сжимала кинжал.

— Я так и знал, что Киоре — это ты, Шаитария. Что тебе не жилось спокойно? Зачем было лезть в прошлое?

— Ты убил моего отца и спрашиваешь, почему же я решила отомстить? Ты странный человек!

— Не дерзи! Ты проиграла. Жаль, что твой талант сгинет…

Он подошел и ухватил ее за подбородок, поднимая голову и рассматривая лицо. Что-то он прочитал в ее глазах и за мгновение до атаки отклонился, и кинжал, что должен был вспороть шею, пролетел по воздуху.

— Охрана! — завопил граф, и заткнуть его не получилось, только истошный крик вышел, когда она вцепилась зубами ему в щеку, прыгнув на мужчину.

Она — слаба от боли, он — старый человек, отнюдь не великой силы. Вцепившись в длинные волосы, Киоре запрокинула ему голову, повиснув на его теле. Граф метался, пытаясь расплющить ее о стену, вопил… Но теперь ее кинжал не промазал — твердой рукой она провела по шее. Они вдвоем рухнули на пол, и Киоре оказалась под стариком — лишь одна ее рука с кинжалом и торчала.

Его сердце, стукнув в последний раз, остановилось, и последний вздох-хрип Соренора растворился в грохоте сапог ворвавшейся охраны.

— Она убила графа! — раздался крик, и следом — тишина. — Ну и побоище… Что ж они, друг друга поубивали?..

— Разойтись! — властный приказ Дорана, шаги.

Он остановился рядом, и запястья Киоре коснулись холодные пальцы. Шорох — из-под графа она ничего не видела, только чувствовала жуткую боль из-за отяжелевшего тела. Топот. Гвалт. Она воспринимала реальность какими-то обрывками.

— Виконт, удивительно! От меня сбежала Киоре, а у вас девушка с улицы убила графа!

Следом — грохот от упавшего огромного тела.

— Принесите носилки. И приведите лекаря, боюсь, у виконта что-то с сердцем. Быстрее! Он может умереть!

И снова топот сапог, шум, гам, но в этот раз всё быстро стихло…

Шаги. Скрип двери. И, наконец, с нее убрали тело старика, скатили пинком.

— Проклятье, — выругался Доран. — Притворись мертвой.

«Притворись?.. Да уже и не нужно…» — вертелась мысль, когда на Киоре набросили плащ, снятый с графа.

А она уже видела яркий свет, невозможный в допросной, слышала шепот звавшего ее отца, видела на пути к нему Иари, Освеша, Файроша, первосвященника и Соренора…

Ее дернули, забросили в носилки лицом вниз, и только из-за этого она не закричала от боли — в горло забилась пыль. Ее уже несут на кладбище? Пускай… Киоре верила: Доран похоронит, не выкинет в реку.

С носилок ее опрокинули на какой-то прелый тюфяк, и Киоре чуть не чихнула. Шаги сливались в похоронный марш, а реальность медленно исчезала, напоследок озаряясь вспышками.

— Лекарь скоро придет, держись!

Рядом с ней упал кто-то, подтянул голову к себе на жесткие колени. Она недовольно скривилась.

— Больно? Не подумал…

Говоривший попытался переложить ее, но Киоре застонала, повернула голову, лицом прижавшись к руке, знакомо пахшей металлом и пылью. Кто же так пах? И кто шумит, не позволяя ей уйти в забытье, где так хорошо и спокойно?

— Продержись еще немного…

Другая рука скользнула по волосам. Забытье ждало Киоре, но назойливый голос, владельца которого хотелось вспомнить до нервной чесотки, звал и звал, а она разрывалась между манившим ярким светом и желанием вслушиваться, подчиняться настойчивому голосу.

— Ты должна увидеть другую жизнь, вспомни!

Она хотела возмутиться, что не виновата, что вообще так случайно вышло… Губы не слушались, как и тело. Сознание всё-таки проиграло, и ее притянуло на свет.

Отец пил травяной настой из пиалы, а за балконом простиралась известная до последней травинки степь, усеянная первыми цветами.

— Рано тебе сюда, — он покачал головой. — Да и что ты натворила?

— Отомстила за тебя! — непреклонно отозвалась она, устраиваясь возле отца, прямо на полу.

— Вот что бывает, когда ребенок слишком умен, — вздохнул мужчина, доливая в пиалу отвара из чайника, появившегося прямо из воздуха. — Ты ребенок, у которого отобрали конфету и который из-за этого разгромил свою спальню.

— Ты сравнил себя с конфетой!

— Мне не обидно. А вот ты даже за такое сравнение можешь мстить. Я не думал, что моя дочь настолько зла. Я дарил тебе любовь… Здоровую и чистую любовь! Так почему она превратилась в уродливую привязанность? Я расстроен, что память обо мне привела тебя к убийствам.

Хотелось плакать: никогда, никогда она не думала о подобном! Ее отец смотрел в степь, отвернувшись от нее, и улыбку сменила хмурая складка у губ.

— Отец! Отец, прости меня!

Она потянулась к нему, но не смогла коснуться — пальцы прошли насквозь. Она звала и звала отца, который исчезал, как призрак перед рассветом. И мучительная боль внутри оказалась в миллион раз хуже боли от всех увечий, что она когда-либо получала…

Когда Киоре открыла глаза и увидела над собой темный потолок, слезы сами собой покатились по щекам.

— Так больно?! — чужой, высокий голос вызвал очередной всхлип.

Громкие, чеканные шаги. Ледяная рука на лбу. В губы ткнулся стакан с чем-то вонючим, и Киоре отвернулась, молясь о том, чтобы снова оказаться там, с отцом, докричаться до него, объясниться…

— Истерика, — голос был знаком, но она сочла это неважным, как и пощечину, от которой загорелась щека.

— Так нельзя, ваше сиятельство!

Но тут же последовала вторая пощечина, и женщина запричитала громче. Нет, нет, она уйдет в забытье, она вернется к отцу! Ей опостылел этот мир!

— Снотворное!

Насильно в нее влили воду с едва заметным привкусом трав, и Киоре проглотила, чтобы не захлебнуться. Черное забытье сменялось незнакомым потолком. Они чередовались, доводя ее до исступления, и, кажется, она кричала, чтобы ее убили и не мучили.

В последний раз забытье отступило рывком, оставив после отупение: не было сил ни в теле, ни в душе. Щеку саднило, тело ломило. С трудом повернула голову — рядом с кроватью в кресле спал Доран. «Ночь, — поняла Киоре. — Лампа горит…» Взгляд снова вернулся к герцогу. Она жива? Ее спасли? Что случилось?

Отвернулась. Хуже всего, что отец в ней разочарован! Сон то был или явь — неважно! Она — самая ужасная дочь!.. От скользнувшей на лоб руки вздрогнула.

— Очнулась? — тихо спросил Доран. — Пить или скандалить?

Киоре с его помощью приподнялась. Вспомнила вопрос и мотнула головой, едва не завалившись на бок.

— Как?..

Доран нахмурился и отвернулся, налил в стакан воды из графина и подал Киоре.

— Выпей. Не важно, как ты здесь оказалась. А вылечили тебя Мешагиль и Лагреши.

Киоре мотнула головой, думая, что ослышалась.

— Лагреши? Он здесь?

— Нет, они вылечили тебя и ушли. Просили передать, что хотели бы увидеться.

— Спасибо, — Киоре кивнула, чувствуя, как ей становится всё лучше и лучше, кошмары уходили, и вместе с ними уходил мираж былой боли.

— Я не мог отказать виконту, когда он предложил часть людей отдать на допросы в его управление, — Доран нахмурился. — И я был бессилен что-то изменить так, чтобы это не вызвало подозрений ни у виконта, ни у графа…

— Ты и не успел бы, — Киоре повела плечом. — Они допрос начали с хорошего удара под дых. В конце концов мы живы, мы добились своего. А остальное не важно.

Доран качнул головой и поднялся:

— Меня ждет император, а ты пока отдыхай, но не выходи отсюда. Если что-то нужно, зови слуг колокольчиком, — он указал на предмет на столике, — они подойдут к двери, также через дверь скажешь, что тебе нужно.

— А забирать как?

— Они оставят всё у порога и уйдут. Тогда и заберешь. Но если ты передумала идти со мной оживлять ловцов, расскажи, как работают амулеты. Я справлюсь сам, ты можешь отдохнуть.

— Нет! Я пойду с тобой! Но как?.. И вещи…

— Одежда на стуле, переоденешься, если захочешь. О слугах не думай, они никому ничего не расскажут. И я им ничего не говорил, кроме того, что у нас гость. Я зайду за тобой ночью.

Излишняя, болезненная бледность ушла с лица Киоре, и движения ее становились всё увереннее, энергичнее — не соврали колдуны, и правда вылечили ее магией. Обернувшись в последний раз на девушку, Доран ушел.

Вновь, как в доспехи, заковал себя в мундир, взял трость, которая своим весом придавала уверенности. Во дворце всё оставалось по-прежнему: слуги отточено выражали свое пренебрежение, а встречные придворные кланялись, здоровались, но словно ждали новых вестей — вестей о падении герцога в бездну императорской немилости.

«Недолго им осталось ждать», — подумал Доран, шагая по коридору, как обычно мрачному.

Сегодня император встретил его почти мгновенно — Дорана проводили в рабочий кабинет Паоди, и всё ожидание заняло не более десяти минут. Паоди выглядел уставшим. Опустившись в кресло, он замер с пустым взглядом, моргнул несколько раз, потянулся к бумагам, разложенным на столе, пальцем провел по строкам на двух листах и, наконец, вздохнул:

— Доран, как мне понимать твои отчеты? То ты молчишь, расследование топчется на месте без единого признака продвижения, а теперь передо мной кипа бумаг с целым сочинением! Мне, как в лицее, поставить тебе оценки за грамотность и связность изложения? Хотя я неправ, это не сочинение, это уже сказка какая-то! Всё так гладко, всё так ровно… И открылось в одно мгновение! Оказывается, и Корте не предавал нас, а действовал по твоему приказу, и заговор против меня плел Эстерфар вместе с нашим первосвященником, и эти же люди убивали девушек… Только где же первосвященник? Он мертв, остались только письма! Кто его убийца, Доран?

Император гневался. Блестели глаза, а губы сжаты в тонкую белую полоску, у воротника покраснела пятнами шея от гнева.

— Мы не смогли найти, Паоди, — ровно ответил герцог. — К первосвященнику ночью приходила женщина, но ее лица никто не видел. Это мог быть и замаскировавшийся отравитель…

— Давай, расскажи мне еще несколько сказок! — Паоди ударил кулаком по столу. — Ты думал, я не замечу, как ты выгораживаешь этого Корте? И что я не замечу, что всё слишком складно? И что, наконец, происходит у тебя и Оленского?! Почему какая-то девка убила графа?! Мне не жаль Соренора, не подумай, туда ему и дорога! Но! Но, Доран! Опять же — его обвинили в участии в заговоре против меня! И они оба мертвы: и обвинитель, и обвиняемый! Как это называется?!

— Злой рок, — он развел руки в стороны. — Кто мог бы предугадать такое?

Император прищурился.

— Я забыл о еще одной складной сказке — о твоей жене! Я рад, что ее убили, но это убийство — какой-то спектакль! И то, как ты поспешно сжег ее, не устроив церемонии прощания, наводит на странные мысли.

— Ей в голову попала пуля. Церемонии прощания не вынесли бы ее подруги. Жестоко с твоей стороны так говорить о моем несчастье, — ровно заметил Доран, не посмев повысить голос на императора. — Нас с ней благословила судьба.

— Не обманывай меня! Ты не можешь скорбеть по этой баронете-вертихвостке! Я до сих пор не понимаю, как она оказалась в той комнате! Монахи уперлись, и все как один говорят о чуде! Не слишком ли много чудес для одной неприметной девицы?

— Мне нечего сказать тебе больше. Заговор раскрыт, часть преступников мертва, часть — в тюрьме, ждет приговора, а что касается моей жены… Она мне понравилась, и я правда опечален ее смертью. Так что, Паоди, прошу тебя, не жени меня больше.

Император закрыл глаза и сжал руки в кулаки:

— Ты не оставляешь мне выбора, кроме как проглотить твои сказки! Уйди с глаз моих!

Холодный ветер в саду у дворца показался освежающим бризом, и Доран, подставив лицо воздушному потоку, с наслаждением дышал.

Ночью он вернулся домой и, зайдя к Киоре, приказал ей собираться.

— Наконец-то! — фыркнула девушка, откинув книжку, которую мучила весь вечер.

Доран ушел переодеваться к себе, а Киоре надела чуть великоватые брюки и свитер, накинула плащ с глубоким капюшоном. Ботинки, напротив, жали, но в пределах терпимого. Встав, она прошлась по комнате — ни боли, ни скованности в движениях. Небольшая усталость, но к этому легко привыкнуть.

Они поехали на автомобиле — так удобно, что не нужно красться по улицам и прятаться и от патрулей, и от чудовищ! Далеко за краем города автомобиль остановился посреди пустой дороги. Слева и справа — поля, поглощенные туманом, и неприятная сырость липкой рукой коснулась лица. Доран взял из автомобиля фонарь со свечой, махнул Киоре, дав знак следовать за ним, и нырнул в туман. Стоило сойти с дороги, как ноги провалились — мягкая земля затягивала, словно желала похоронить, и Киоре вырывалась из ее хватки, а Дорану словно всё нипочем — он шел быстро, как по городской брусчатке.

— Доран, помедленнее! — крикнула она удалявшемуся силуэту.

Дождавшись, пока Киоре догонит, он двинулся вперед с прежней скоростью.

— Стой, — приказал Доран. — Мы прошли левее, чем нужно.

Развернувшись, теперь они шли до тех пор, пока не уперлись в старое дерево, напополам рассеченное молнией. Покопавшись в траве у его корней, Доран отыскал крышку люка и поднял ее.

— Осторожно спускайся следом.

Шершавый металл, узкие и скользкие ступени — это всё, что поняла про лестницу Киоре, а внизу уже стоял Доран с зажженным фонарем, освещавшим туннель. Пахло сыростью, запустением — в таких местах Киоре невольно прошибал озноб.

Там, где плесень прерывалась и редела, на стенах проступала ровная каменная кладка. Несмотря на годы заброшенности, пол оставался ровным, да и сделан был когда-то на века, словно туннелем часто и много должны были пользоваться.

— И это легендарные жуткие подземелья с чудовищами? — фыркнула Киоре, нарушая затянувшуюся тишину. — Так сказать, колыбель монстров?

Доран поднял фонарь, освещая стену рядом с ним.

— Интересная слава в народе у этого места… — герцог качнул головой, и тень от его головы дернулась на стене, исказилась, превратившись во что-то жуткое.

Их разговор потревожил тишину и покой места, и где-то далеко раздалось шуршание, как будто там бежала испуганная крысиная армия.

Из туннеля они свернули в коридор поуже, здесь было меньше плесени, но больше — пыли, и в ней, если приглядеться, мерещились следы диковинных, но несомненно огромных лап; стены испещрили глубокие полосы, как будто их царапали обезумевшие звери.

Вновь поворот, еще одно ответвление — словно древний лабиринт, готовый пожрать случайных путников. Сколько они шли здесь? Еще час? Два? Наконец, они вышли в зал-пещеру с множеством арочных дверей, и Доран, не останавливаясь, направился к крайней слева. Толкать ее пришлось вдвоем, и то смогли сдвинуть камень только до узкой щели, в которую Киоре просочилась с трудом, а Доран так и вовсе пролез чуть ли не с мылом. Вновь коридор, и двери, двери, двери…

— Город под землей! — выдохнула Киоре, увидев разрушенную временем статую.

— Есть сходство, — согласился герцог.

Не удержавшись, Киоре заглянула за дверь рядом со статуей. Она открылась легко, распахнулась внутрь, и свет фонаря отразился на металле, а в нос ударил запах нечистот. Доран подошел, приподняв фонарь, и свет вырезал из тьмы огромные клетки с засохшими пятнами. В них лежали ошейники с цепями, какие-то острые предметы, проржавевшие, пыльные.

— Незачем разглядывать, — и герцог потянул девушку за собой.

Доран шел всё дальше и дальше, и целью его пути оказался огромный зал с каменными статуями вдоль стен, изображавшими круг воинов, кристаллы эстера между которыми освещали длинные, прозрачные сосуды с кем-то внутри.

Киоре прищурилась и подошла вместе с Дораном к первому сосуду. Беловолосый мужчина (а точно ли он?) плавал в растворе, по всему телу бугрились не то уродливые швы, не то шрамы, напоминавшие странный узор. В соседнем сосуде спало нечто, похожее на девочку лет двенадцати, и ее непропорционально длинные руки доставали колен, а тело украшали сходные шрамы.

— Кто они? — тихий вопрос подхватило эхо, раскатистое, сильное и глумливое, потому что оно-то знало ответ.

— Это и есть ловцы. Те, кто выиграл империи войну за Ассонский предел. Химеры, на которых не действует колдовство, зато они одним только желанием могут стереть противника в пыль.

Доран говорил спокойно, и он не в первый раз видел чудовищ, а Киоре затрясло: гиблое, мерзкое место — империя!

— Что за шрамы у них?

— Это кровеносная система после введения в кровь эстера в жидком состоянии. Только так можно получить иммунитет к колдовству… Если забыть о этической стороне вопроса, все представители рода Сореноров — чистые гении.

Доран обошел всех химер, рассматривая каждую, и вернулся к беловолосому; трепыхался огонек свечи, разбрасывая тени, придававшие лицу разное выражение.

— Это наш единственный способ уничтожить оставшихся чудовищ в городе. Киоре, выйди в коридор. Если почувствуешь, что что-то пойдет не так, беги.

Доран знал, что Киоре подсматривала из коридора, но пусть. Он провел ладонью по холодному, гладкому стеклу сосуда. Под сеткой шрамов-вен едва угадывались черты химеры — узкое лицо, белая кожа, широкий нос. Чудовище, которое он должен разбудить и обуздать. Соврал граф или нет? «Пора… Долг обязывает не медлить», — вздохнул Доран. Он обошел сосуд и внизу, где стекло переходило в металлический поддон с бортиками, он увидел выступ, похожий на крышку.

Обошел сосуд еще раз, внимательно осмотрел — выступ был единственным. Дернув, он чуть не завалился. Схватившись сильнее, Доран дернул еще раз, и ему показалось, что заржавевшая крышка качнулась. Еще раз, и еще, и еще, и в последний его рывок крышка выскочила легко, а сам он упал и едва успел откатиться от хлынувшей изнутри жидкости, отполз подальше. Ее становилось всё меньше и меньше, и ловец, опускаясь ниже, качался, крутился в сосуде. Когда вытекали последние литры, чудовище завалилось на одну из стенок, и вся емкость опрокинулась. Хруст стекла. Брызнувшие осколки. Доран едва успел отвернуться и спрятать лицо в сгибе локтя — повезло, до него ничего не долетело.

Огромная лужа разлилась в центре зала, осколки поблескивали вокруг ловца. Достаточно ли тепло здесь? Или нужно было принести что-то согревающее? Осторожно ступая по луже, Доран подошел ближе к ловцу, упавшему на бок. Оказалось, его тело, где не было сосудов, покрывала едва заметная шерсть в цвет кожи, короткая, похожая больше на пушок, а на вытянутой руке металлом блестели длинные черные когти.

Он лежал неподвижно.

«Проклятье!» — Доран сделал несколько шагов назад, решив, что старик его обманул…

Спина ловца вздрогнула. Он перевернулся, его выгнуло, и рык, перешедший в протяжный вой, сотряс стены; зазвенело, чуть не лопнув, стекло других сосудов. Доран уронил фонарь, но каким-то чудом свеча в нем продолжила гореть.

Ловец скованно, медленно поднялся на руках, они подломились, снова — рык, утробный, страшный, как у волка, готового к нападению, новая попытка — теперь руки не подвели. По-прежнему находясь спиной к Дорану, ловец запрокинул голову — мокрые волосы упали со лба на спину, обдав Дорана брызгами. У него есть револьвер с собой, за поясом брюк, но поможет ли пуля против этого чудовища?

— Подчинись мне, — приказал Доран, и химера развернулась к нему одним слитным движением.

На него посмотрели абсолютно черные глаза, жуткие, нечеловеческие.

— Встань, — приказал он.

Ловец зарычал, но подчинился, с трудом, как будто это мощное тело вспоминало, что такое — стоять, двигаться, управлять мышцами.

— Шаг ко мне, — приказал Доран, и чудовище подчинилось. — Шаг назад, — вновь выполненный без запинки приказ.

«Слушается…» — выдохнул Доран, смахнув со лба пот, смешанный с каплями попавшей на него жидкости из сосуда.

— Не двигаться, — приказал он ловцу. — Киоре, можешь возвращаться!

Она вернулась в зал, недоверчиво разглядывая чудовище, обошла его кругом, сохраняя дистанцию в пару метров.

— Смотри, у него вместо кожи шерсть!.. Какой ужас…

— Но этот ужас спасет город. Идем, нам больше нечего здесь делать.

Доран отдал ловцу приказ следовать за ними. Когда они выбрались в поле, химера одним прыжком взлетела на поверхность, лишь слегка оттолкнувшись от лестницы рукой, чтобы не удариться. Чудовище покружилось, оглядываясь в тумане, обнюхало дерево, соскребло когтями немного коры.

— Иди за нами, — приказал Доран.

Они вышли к автомобилю, и водитель осенил себя святым знаком, забормотал молитву о спасении души.

— Я предупреждал! — Доран едва повысил голос, и этого хватило, чтобы мужик замолк и перестал трястись.

Пока они возвращались в город, ловец не отставал, бежал наравне с автомобилем, и белые волосы развевались в темноте, как флаг. На краю Тоноля, у какого-то заброшенного здания Доран приказал остановить и вышел из автомобиля.

— Слушай мой приказ, — четко сказал Доран, и ловец застыл, наклонив голову к плечу. — Убей в этом городе всех огромных белых чудовищ с голубыми глазами и белой шерстью. Кроме них нельзя никого убивать, если не пытаются убить тебя. Ты понял?

В ответном рыке едва удалось разобрать согласие.

— Найди мне чудовищ! Веди к ним!

Ловец двинулся по улице, припадая к земле и вынюхивая что-то в воздухе; Доран и Киоре вернулись в автомобиль, поехали следом.

— Если судьба будет милостива, этой ночью всё завершится.

И сказал он Доран так, что Киоре засомневалась, будто речь шла только об уничтожении чудовищ. Ловец выпрыгнул перед автомобилем и вновь скрылся в переулке справа.

После долгих блужданий по городу, ловец остановился в парке, на небольшой площадке с фонтаном, почти у входа. Принюхиваясь, крутился на месте и, наконец, замер.

— Останови машину, — приказал Доран водителю.

От неестественной тишины закладывало уши. Автомобиль тряхнуло; со скрипом прогнулась крыша, и длинный белый хвост ударил по окну — Киоре отпрянула, закрыв лицо скрещенными руками.

— Тихо! — Доран надавил ей на плечи, чтобы не сбежала.

Туманное чудовище чуть не продавило крышу — Киоре могла поклясться, что кончик его когтя блеснул в дырке! — и прыгнуло через забор на площадку, пригнулось к земле, как чующий опасность хищник.

Откуда-то с другой стороны парка, из-за деревьев, выпрыгнуло и второе чудовище, и они, уже вдвоем, окружили ловца. Киоре моргнула, и всё изменилось — чудовища и ловец слились в один вертящийся ком, в котором изредка удавалось разглядеть отдельные части — мощные лапы, оскаленные пасти.

С рыком и воем клубок катался по площадке, врезаясь в деревья, и тогда с крон ворохом падали листья. Мелькнула рука с черными когтями, и одно из туманных чудовищ, отброшенное, врезалось в фонтан, сломав и бортик, и скульптуру в центре, и каменная крошка пыльной взвесью прикрыла место битвы, как вуалью.

Киоре поймала себя на том, что не дышала, вцепилась в Дорана. Отпустив мужчину, повела плечами, сбрасывая его руки.

Второе чудовище, поняв, что противник сильнее, отпрыгнуло и сбежало, скрывшись в парке, а ловец подошел к тому, что осталось лежать в фонтане. Один замах, и в его руке — сердце, которое он швыряет к автомобилю, а после — срывается в погоню за вторым чудовищем.

— Думаю, можно и посмотреть, что там, — тихо заметил Доран, приоткрывая дверь автомобиля.

Убитым чудовище не внушало прежнего ужаса — страшный зверь, но совершенно точно не колдовское порожденье…

Ловец вернулся, приволок второе чудовище — из вспоротого брюха громадной туши вытекала кровь, оставляя след. Бросив добычу к ногам Дорана, ловец прорычал: «Приказ выполнен!»

И Киоре, переглянувшись с Дораном, взяла у него амулет и сжала в кулаке. Похолодало, ударил мороз, перехватило дыхание, а ловец, оскалившись, развернулся, чтобы убежать, но так и застыл в нелепом повороте — эстер в крови замерз мгновенно.

— Полагаю, даже он не сможет жить без головы…

Доран толкнул ловца, завалив, вышел из парка, и вскоре с ним пришел водитель с топором. Несколько ударов, и голова отделилась от тела — ни капли крови, ничего.

— Убери топор и приведи сюда патруль, — приказал ему Доран. — А ты закрой лицо, — это уже Киоре, и она набросила на голову капюшон.

— Поздравляю, господа, чудовища сами избавили нас от своего общества! — несколько наигранно объявил Доран хмурым мужикам, которых привел водитель. — Приберитесь здесь и оформите всё, как положено.

Бесконечная ночь подходила к концу, светало, неимоверно клонило в сон и Киоре, и Дорана, но они держались, не позволяя себе ни на мгновение смежить веки.

Герцог проводил ее до комнаты.

— Зайдешь? — спросила она, и мужчина кивнул.

Сквозь окно проникало мало света, и полумрак, обостряя ощущения, еще скрывал лица.

— Я не спросил. Как тебе ощущение свершившейся мести? Ты довольна? Счастлива?

— Я горда, — ложь была столь заметной, что Доран качнул головой. — Я сделала, что должна была сделать, — добавила она.

— Тебя ждет новая жизнь. Попробуй ее целью сделать что-нибудь хорошее.

— Без советов разберусь! — и Киоре показала мужчине язык.

Детский поступок его ничуть не задел, может, Доран и вовсе не увидел. Киоре села на край кровати и сжала в руках одеяло.

— А это не совет. Это уже факт. Тебя никто не убил, и теперь пора подумать, как жить дальше. Разве я не прав?

— Ты задержался, чтобы поучать меня? Это не стоит драгоценных минут сна, о великий глава Тайного сыска! Вам ли не понимать этого?

Она хотела вдобавок крикнуть что-нибудь обидное, сорвать злость, но не смогла — не нашла слов. Внутри поселилось чувство незавершенности: ни Доран, ни Киоре так не сказали друг другу ровным счетом ничего важного. А должны были? Что-то внутри уверенно отзывалось: должны. И, как будто вторя ее мыслям, герцог сделал шаг ей навстречу, еще один. Он смотрел прямо в глаза, пока не застыл у постели со скрещенными на груди руками.

Как всегда, идеален. Сдержан. Холоден. Преступно равнодушен.

— Или ты, твое сиятельство, боишься, что начнешь скучать по мне, как только выйдешь из комнаты? — неловко пошутила Киоре, испытывая странное желание натянуть одеяло на голову, чтобы скрыться от пристального взгляда.

Ее отнюдь не раздевали глазами и тем более не пожирали; туман страсти и сальная поволока им не была знакома! Но пристальный, как будто препарирующий взгляд заставлял бояться собственных мыслей и чувств.

— А может, этого боишься ты?

Киоре вздохнула.

— Да только что поделать? Я — убийца и воровка, ты — потрепанный жизнью глава Тайного сыска. Наше знакомство изначально обречено.

— И по сути нас связывают только случайные встречи, — продолжил Доран. — В другой жизни мы могли самое меньшее стать друзьями.

— В другой жизни, — несмело улыбнулась Киоре, — мы будем совсем иными людьми. А очарователен ты именно в этой.

Доран вскинул брови, но не изменил позы, и взгляд его не стал мягче.

— Что все-таки будешь делать дальше?

Киоре еще раз пожала плечами и ответила, что для начала стоит поправиться до конца, а то что-то странно ломит спину. Доран чопорно согласился. В молчании Киоре исследовала стены спальни, а мужчина все также не сводил с нее взгляда, от которого нестерпимо чесалась переносица. Смешно: они, двое взрослых, независимых и неизвестно каких еще людей, не решались признаться, что будут скучать. И ни один из них не знал, как на болоте из обмана, подлости, случайности и горько-сладкой боли построить будущее.

Может, стоило начать с толики правды?..

— Я не знаю, Доран. Я не надеялась выжить и теперь не знаю, чего желать. Смысл жизни опять потерян.

Кто еще, кроме этого строго человека, выслушает ее и не поднимет на смех?

Это ли доверие?..

— Неужели за всю жизнь ты не нашла того, чем занималась бы с радостью? — Доран опустил руки, да и поза его стала свободнее, как будто стена отчуждения между ними рухнула.

— Представь себе…

Киоре открыла для себя новую бездну: она просто не знала, что такое — жить ради себя. Не выживать, выгрызая право на существование. Не ломать и перекраивать себя в угоду приютившей паучихе. Не мчаться загнанной лошадью ради мести за обожаемого человека. Просто жить.

— Каково это — жить, а, Доран? — герцог нахмурился, дернул уголком рта. — Что надо делать, чтобы жить? Пить кофе каждое утро, вчитываясь в газетные заголовки? Пахать землю? Изобретать дирижабли? Кружить головы мужчинам?

Предположения срывались с губ до того, как их удавалось осмыслить. Некоторые казались абсурдными, другие — правильными. И все, как одно, чужими. Чуждыми ей. Она смотрела на мужчину с надеждой. Он же старше, в конце концов! Он видел совсем другую жизнь! Должен же он знать, что надо делать, чтобы жить!

— Я тоже не знаю… — с горечью признал он. — Но одно ясно: теперь наши пути расходятся.

— Верно. От Нииры не осталось какого-нибудь платья? Эта одежда провоняла подземельем… — она приподняла свитер за плечи и поморщилась.

— Да, в таком виде не стоит идти в город, — кивнул он и вышел, чтобы вернуться с платьем на руках, одним из тех, которые не подходили статусу герцогини.

Он остановился у ее кровати. Где-то снаружи разгорался новый день, а в небольшой комнате еще правила бал магия легкого сумрака, стиравшего границы и условности. Киоре потянула свитер, бросила его за спину, стащила и брюки, оставшись перед мужчиной в одной короткой комбинации. А он? Он следил, жадно следил за каждым ее движением.

Горячие ладони скользнули вдоль тела, поднимая и пересаживая на край постели. Скользнули и по спине — не то в странной ласке, не то потому что Дорану нужна была опора. Покоряясь, Киоре подняла руки, и платье, следом за мужскими ладонями, скользнуло на нее, холодное и неприятное. Лишнее. Обняв за талию, ее подняли легко, как куклу, и все те же руки потянули платье вниз, а потом, огладив бедро, опустили и подол, закрывая ноги.

Не соблазнение. Не вызов. Доран не просил, Киоре не предлагала. Закусив губу, она провела рукой вдоль мужского плеча, запоминая, как он ее, через прикосновение, через ощущение тепла, через биение пульса. Складка на рукаве рубашки. Грубая кожа под воротником. Странная, дикая близость, связала их крепче цепей.

На постель ее опустили бережно, как бесценное сокровище, быстро обули — в те же тесные башмаки. Киоре в это время не удержалась, коснулась волос, жестких, отливавших пеплом, запоминая навсегда такого вот Дорана Хайдрейка.

Всё закончилось, когда он поднялся, протянул руку и помог подняться.

— Это тебе, — из кармана кителя мужчина достал бумагу, и Киоре, развернув ее, увидела банковский чек на немыслимую сумму. — Действителен для любого имперского банка.

В голове зазвенело, и Киоре сложила листок, тщательно прогладив каждый сгиб. Это было зашифрованное послание убираться из Тоноля и вместе с тем — неясная ей забота. Или же попытка откупиться от нее, выбросить из жизни? Она грустно улыбнулась: нет, скорее забота. Такая, какую смог себе позволить герцог Хайдрейк

— Спасибо.

И она вновь позволила себе вольность — приподнявшись на носочках, поцеловала мужчину, легко, едва коснувшись его губ своими. Она вновь покидала особняк Дорана… Слуг в коридорах еще не было, а охрана во дворе не подошла близко, да и не всё ли равно теперь, когда она вот-вот исчезнет из города?

Остановившись посреди улицы, Киоре подняла голову к небу, где летели стаей черные птицы. У нее оставалось последнее дело в Тоноле.

Догир Киоре рассматривала долго. Пристально. Не решалась войти. Что она здесь забыла? Княжна Торвит давно отбыла на юг, не дождавшись беспутной ученицы… Отбросив сомнения, вошла внутрь. Кардинал стоял у алтаря, молился, а кроме него и пары монахов внутри никого не было.

— Здравствуйте, сэф. Или Террен? — тихо спросила она, встав за спиной мужчины и сложив руки в молитвенном жесте.

— Киоре? Эши прислала убить меня? — он усмехнулся, не двинувшись с места.

— Нет. Она просила меня выкрасть ваш перстень с рубином. Не будете ли вы столь любезны, чтобы лично передать его наставнице?

Киоре решила, что так будет правильно.

— Она, конечно, не сказала тебе, что в перстне хранится вырванная из приходской книги страница, где записано, когда мы сочетались браком…

Киоре удивилась, но, вспомнив массивность украшения, поняла: в тайнике под камнем легко бы уместилось несколько плотно сложенных листов.

— Эши не говорила мне, зачем ей нужен перстень.

— Свидетельство нельзя обнародовать.

Обнародование этого брака лишит кардинала его мантии, а Эши — титула княжны, и вряд ли хоть один из них пойдет на это. И он, и она цеплялись за добытый статус, как за то единственное, что было в их жизни.

— Я сказала вам, что посчитала нужным.

Киоре покинула Догир, ощущая грусть. Зачем этот разговор? Она не могла представить себе ни просившей прощения Эши, ни кардинала, отдающего наставнице украшение. Два слишком гордых человека обречены страдать, раз поссорившись. Холодный ветер за пределами Догира толкнул в грудь. Киоре, наняв извозчика, приказала отвезти ее к ближайшему банку.

— Перед тобой целый мир, так не продешеви, — услышала она шепот, обернулась и различила вдалеке малиновые и серебряные перья. — Вернешься к нам?

Она улыбнулась. Именно! Для начала Киоре вернется в хаанат! Может быть, там она поймет, как дальше жить…

С крыши Догира ввысь взлетела стая белых птиц.

* * *

Доран запутался. Это он понял, когда прах незнакомой безродной девушки в помпезной урне занял свое место среди его предков, рядом с Лааре. Тогда он, шаркая словно старик, вышел из склепа под дождь, смывший пыль с памятников на кладбище. Капли стекали с волос на лоб и шею, и они словно вымывали из головы сомнения.

Небо с темно-серыми лоскутами туч через дождь подарило ему свободу. Тишина и покой — вот та жизнь, которой Дорану хотелось бы.

В тишине Доран напоследок рассматривал папки в кабинете, пока сидевший напротив Вайрел читал приказ. Его клонило в сон после ночи на ногах, и он знал, что один из отчетов ночного патруля уже на пути к Его Величеству…

— Это невозможно! — выдохнул его заместитель и отложил бумагу.

Он достал сигару, уронил ее, потом поджег спичками не с той стороны, проплевался, откусив кусок, и, наконец, недоверчиво посмотрел на начальника.

— Я был немногим моложе тебя, когда стал главой Тайного сыска, — спокойствием Дорана можно было гвозди забивать.

— Но я был уволен, был замечен среди мятежников!

— Секретное задание, к тому же приказ об увольнении я не подписывал. Вайрел Корте, где же все ваши амбиции?

Язвительность герцога отрезвила мужчину, что все еще недоверчиво смотрел на приказ, назначавший его главой Тайного сыска, а также Особого управления, поскольку виконт Оленский слег с сердечным приступом. Всё это переходило Вайрелу. Простолюдину. Тому, кого считали зарвавшимся выскочкой. Беспринципному гаду. Одним словом — представителю низшего сословия! Он станет первым главой, не имеющим титула. Если, конечно, император пожелает всё оставить именно так.

— Ваше сиятельство, вы меня ненавидите…

— Напротив, питаю излишнюю привязанность, — усмехнулся Доран. — И, смею надеяться, вы осознаете выпавшую вам честь, господин Корте.

— Несомненно, — отозвался он, выпуская очередное облако едкого и мерзкого дыма. — Только я надеялся получить это назначение по меньшей мере лет через пять.

Доран впервые за время их знакомства рассмеялся — громко, открыто и искренне.

— Ты сможешь, Вайрел. Тебе гораздо больше подойдет эта должность, чем мне. Ты гибок.

— Да вы-с тоже не образец косности и морали, — пробормотал Вайрел. — Одна ваша просьба добыть тело и привезти к реке чего стоила… Да и потом, когда Соренора того… Но я не буду ни о чем спрашивать.

Временно в кабинете не было герцога и простолюдина, а только старший и младший, отдающий и принимающий.

— Почему так спешно, ваше сиятельство? Без официального объявления?

Вайрел всматривался в герцога, который, казалось, был затянут в мундир туже обычного. Обшлаги, эполеты, все нашивки он снял, и теперь не отличался внешним видом от Истиаша, который с утра тревожно наблюдал за необычайно ласковым начальником.

— Я счел себя недостойным этого места. А в таких случаях честь повелевает сложить полномочия. Всё, Вайрел, теперь это твой кабинет.

Доран улыбнулся и поднялся из кресла, уступая его бывшему заместителю. Тот, затушив сигару, несмело приблизился к креслу и рывком опустился в него, как будто боялся передумать. Чужие, не его, Дорана, руки, скользнули по подлокотникам… И, почувствовав, как эстер на груди нагрелся, Доран прикрыл глаза и достал его, сжал в руке.

— Доран! — взревел император, и Вайрел недоуменно посмотрел на начальника. Бывшего начальника.

— Я еду к тебе, Паоди.

И, оборвав вызов, покинул уже не свой кабинет. Увидев его, Истиаш застыл, а какой-то писчий выронил несшитые листы. Привлеченные гнетущей тишиной, из отделов высунулись следователи. И все, как один, провожали Дорана напряженными взглядами, не понимая причин, но понимая суть. И каждый со страхом косился в сторону кабинета в конце коридора, у которого сменился владелец.

— Ваше сиятельство, всегда рады вас видеть.

Знакомый следователь подметал пол своим шарфом и выглядел удивительно спокойным.

Уже на пороге Доран обернулся и сказал в сторону своего ведомства:

— Благодарю за службу. Прощайте.