Три желания

Что значит «умный»? И мудрёное же это слово! Но сегодня Лассе вроде бы понял, что оно означает. Потому что сегодня учительница обещала отпустить домой тех, кто окажется самым умным на контрольной по арифметике.

Не самые умные решили не все задачки и ушли домой с половины урока. Но нашёлся и такой, у кого вообще не было ни одного верного ответа — Лассе. Ему пришлось остаться с фрекен — единственному во всём классе! — до самого звонка.

Лассе не мог забыть улыбки на лице Лены, когда они с Андерсом ушли с урока первыми, и все, даже самые отстающие, как назло, посмотрели сначала на дверь, а потом, с насмешкой, на Лассе.

Когда он наконец вышел на школьный двор, там толпились ребята. Увидев Лассе, они закричали:

— Двоечник! Двоечник!

— Заткнитесь вы, зубрилы! — буркнул Лассе и попытался пройти мимо с равнодушным видом.

Хуже всего, что эта дура Ленка стояла в центре кружка и смеялась.

Ещё хуже идти домой, к папе. У папы большие способности к арифметике, и он считает её самой важной наукой на свете; он инженер и хочет, чтобы Лассе тоже стал инженером.

«Умному хорошо, — думал Лассе, плетясь домой. — Умному достаётся всё лучшее в жизни: и фрекен похвалит, и отец ласково улыбнётся, и мяч разрешат гонять сколько хочешь — короче, полная свобода. Умный всё понимает и правильно решает задачки. А дураку только и остаётся бродить без толку и чувствовать себя последним человеком на свете».

Ненавидит он эту арифметику, просто ненавидит!

Но мало-помалу Лассе приободрился. Самым большим булыжником, какой он только смог поднять, Лассе прицелился в бутылку, лежавшую на траве. Удар был меток, бутылка разлетелась вдребезги, и осколки брызнули в разные стороны. Ага! Так ей и надо! Нечего валяться тут и хихикать над ним. Сама виновата.

Лассе мог попасть в бутылку с первого же раза! А зубрила Ленка ни за что бы не смогла!

Дальше Лассе зашагал чуть ли уже не весело. Фрекен — дура. Школа — дура. И взрослые — дураки. Подумать только, что избавиться от школы невозможно! Ещё много-много лет ходить ему туда и отставать от Андерса и Лены по арифметике. Прогуливать он не решится из-за папы, но уважения к школе, к фрекен, к взрослым у него не осталось. Он будет ходить туда, раз уж его заставляют, и будет очень рад, когда всё это кончится.

Лассе задумался: кем ему придётся работать? А если вообще не работать? Он так здорово попадает в бутылку! Наверняка этим можно зарабатывать, если ничего другого не придёт в голову. А ещё можно стать гангстером.

Он прицелился в фрекен указательным пальцем. «Ой, — фрекен в ужасе уставилась на него, — не убивай меня, Лассе! — умоляла она. — О Лассе, пощади!» Появилась Лена и испуганно прильнула к нему. «О Лассе, какой ты сильный! — восклицала она. — Я восхищаюсь тобой. Ты стреляешь гораздо лучше Андерса».

— Ладно, — решил Лассе, — живите, фрекен, всегда можно припугнуть вас револьвером.

Ну вот, опять запутался. Не лучше ли на самом деле поднабраться ума? Тогда он всегда будет правильно решать задачки, и это не помешает ему носить при себе на всякий случай револьвер. Бросать камни это тоже не помешает.

А сколько его нужно, этого ума? Как у Андерса? Андерс всё знает, он почти такой же знающий, как фрекен. Нет, ума нужно больше, чем у Андерса! Да только где его взять? Лассе не собирается выставлять свой ум напоказ постоянно. Но иногда, если фрекен начнёт к нему придираться, он ей выдаст такие ответы — небось с неё очки свалятся!

Лассе брёл, мечтал, его одолевали всякие желания, и он не заметил, что дорога шла вовсе не к дому, а по лесу, среди деревьев.

Ни машин, ни голосов не было слышно, вокруг стало тихо и как-то странно. Шелестели листья. «Ведь есть же кто-то большой и сильный, — думал Лассе, — кто мог бы исполнить мои желания». И он пытался представить себе этого кого-то.

Вдруг Лассе очнулся. Почему так тёмно? Неужто уже ночь? И где это он? Совсем не похоже на дорогу домой. Надо выбираться из лесу. И Лассе пошёл по тропинке, которая, как ему показалось, выведет его на большую дорогу.

Он шёл недолго. В лесу совсем стемнело. По обеим сторонам тропинки стояли высокие сосны и ели. С веток свисали лишайники, как спутанные космы ведьм. Вдруг тропа сузилась и совсем исчезла. Лассе остановился. Ему стало очень страшно. Неужели он заблудился?

Потом он заметил какой-то отсвет под корнями дерева.

Сначала отсвет был слаб и напоминал зеленоватое мерцание, но постепенно он становился сильнее, желтел и наконец превратился в сияние. В тот же миг в дыре между корнями появился фонарик.

Какое-то время Лассе стоял ослеплённый, потом разглядел того, кто держал фонарик. Это был маленький старичок в тёмно-зелёной куртке и остроконечной шапочке, похожей на еловую шишку.

— Тебя зовут Лассе, правда? — ласково проговорил старичок. — И ты бродишь и мечтаешь?

— Да, — ответил Лассе, — а как вы узнали?

— О, здесь нет никакой хитрости, — сказал старичок и поставил фонарь на мягкий мох. — Люди этим только и занимаются. Они ходят вокруг да около и надеются, что положение вещей как-нибудь само изменится, и они вечно недовольны, потому что их одолевают всё новые желания.

Лассе было немного не по себе: он никогда в жизни не видал таких старичков.

— Теперь слушай, — вернулся старичок к началу разговора. — Я видел тебя много раз, хотя ты меня видеть не мог. Я надевал свою шапку задом наперёд и становился невидимым. Знаю, тебе страшно хочется кое в чём быть не таким, какой ты есть. Например, ты хочешь успевать по арифметике лучше Андерса.

Лассе не отрицал.

— Я исполню три твоих желания, — продолжал старичок, — потому что сегодня мне стукнуло тысяча лет. Три, но не больше. Подумай хорошенько. Только одного ты не должен желать — чтобы исполнилось больше трёх желаний. Понял? Лассе кивнул.

— Ну и хорошо, — сказал старичок и вынул что-то из кармана. — Вот тебе три камешка. Бросишь один — исполнится одно желание. Первое ты должен загадать в течение пяти минут, а два других — когда захочешь.

Лассе нерешительно протянул руку и почувствовал, как старичок что-то положил в неё и сразу исчез. Свет тоже исчез, и в лесу стало темней, чем прежде.

Не будь белых камешков, которые Лассе сжимал в кулаке, он мог бы поклясться, что всё это ему приснилось. Но терять время на долгие размышления нельзя: через пять минут колдовская сила камешков иссякнет.

Не пожелать ли ему выбраться из лесу? Нет, стоп, есть кое-что и получше. Машина? Постой. О чём он думал, пока не появился старичок? Ах да, хотел стать умней Андерса. Тогда он добудет и машину, и лодку, и всё что угодно.

Но в тот же миг, когда Лассе собрался бросить первый камешек, у него мелькнула другая мысль. Есть ещё много прекрасных вещей. Разве стать первым футболистом в мире не лучше, чем самым умным человеком? И никакая арифметика футболисту не нужна!

— Осталась одна минута, — напомнил из-под земли глухой голос.

Лассе заволновался. Чего же единственного жаждет большинство людей на свете? Денег? Славы? А потом? Все ведь работают, чего-то желают и надеются обрести нечто в будущем, даже самые богатые, самые знаменитые.

— Хочу властвовать над человеческими желаниями, — чётко и ясно произнёс Лассе.

И бросил первый камешек.

Вокруг засвистело и завыло. Лассе показалось, что его подхватило сильным порывом ветра и вынесло в межпланетное пространство. Но вскоре посветлело, завывания ветра утихли и сменились чем-то вроде жужжания. Возникли очертания огромной комнаты с лампами дневного света под потолком.

Лассе, одетый в белый костюм, стоял перед громадным аппаратом. За стеклянными оконцами виднелись сотни тысяч колёс и деталей, на гигантском пульте управления громоздились инструменты, рычаги, рукоятки, кнопки и сигнальные лампочки. Люди, одетые в белое, как и Лассе, молча сновали взад-вперёд, искоса почтительно поглядывая на него.

Один из них подошёл к Лассе и с поклоном подал ему записку. В записке стояло: «Через три минуты».

— Ах да, — вспомнил Лассе, — международная делегация ведущих политических деятелей и учёных со всей земли прибывает на торжественное освящение Великой Машины.

Он осмотрелся. Всё ли в порядке? Комнату украшали цветы, из невидимых трансляторов лилась приглушённая музыка, написанная ЭВМ, сквозь специальные отверстия в стенах струились ароматы мирта и лаванды.

— Отлично, — решил Лассе и удовлетворённо потёр руки. — Впустите прессу! — крикнул он.

Тотчас же часть одной стены скользнула вверх, и открылась галерея, заполненная корреспондентами, фотографами и сотрудниками телевидения. В целях безопасности галерею отделяло от комнаты что-то вроде стекла, и всё вместе это выглядело как огромный колпак для сыра, которым кто-то накрыл стаю крыс и жуков. Из-под колпака не доносилось никаких звуков, связь с комнатой осуществлялась через микрофоны, укреплённые в потолке.

Зазвучали фанфары. Лассе взглянул на телеэкран. Потом с улыбкой подошёл к другой стене, которая раздвинулась посредине и впустила высоких гостей, въехавших в комнату на движущемся ковре.

Лассе поднялся на маленькую трибуну, посмотрел поверх мужчин во фраках и дам и начал свою речь.

— Дамы и господа! — сказал Лассе. Электронное устройство тут же переводило его слова и передавало их на всевозможных языках. — Дамы и господа! В качестве главного оператора я наделён почётными полномочиями освятить эту Электронно-вычислительную Машину и нажать на её пусковую кнопку. Всем известно, что это будет означать для человечества и какой решительный шаг оно тем самым сделает в своём развитии. Это исторический момент, дамы и господа.

Прежде чем нажать на кнопку, позвольте мне коснуться будущего этой Машины, её бесконечно важного значения для нас. Это Великая Электронно-вычислительная Машина. Она делает все прочие ЭВМ ненужными. Возможности её непостижимы. С её помощью люди достигнут своих конечных целей, эта Машина осуществит их самые невероятные желания и надежды.

Дамы и господа! Я пускаю Машину!

Лассе медленно протянул руку к центру красного венка. Там находилась маленькая круглая кнопка. Когда Лассе нажал на неё, в комнате настала мёртвая тишина.

В следующий миг закрутилась тысяча колёс, замигали разноцветные лампочки, задвигались по распределительному щиту стрелки. Лассе бросил взгляд на телекамеры под «сырным колпаком». Величайший момент в его жизни! Несомненно, сейчас он — первый человек в мире. Можно ли желать большего?

— Пожалуйста, немного потише! — был вынужден крикнуть он Машине.

Грохот механизма тотчас уменьшился и превратился в еле слышное жужжание.

— Спасибо, — сказал Лассе, — а теперь тебя нужно окрестить. Но так как комитет не смог договориться, какое имя тебе подойдёт, придётся разрешить тебе самой дать себе имя. Как же тебя назвать?

Колёса закрутились быстрей. Люди затаили дыхание от волнения.

— ДВА, — раздалось из Машины.

В группе почётных гостей послышался гул изумления.

— ДВА? — спросил Лассе. — Почему ДВА?

— У меня есть два свойства, — ответил голос Машины, ясный, но несколько глуховатый.

— И какие же это свойства? — поинтересовался Лассе.

— Одно… — начала Машина и подождала, пока все микрофоны на потолке не приблизились к ней, — одно свойство такое: с моей помощью человек станет наконец богом.

Лассе стоял с минуту молча, обдумывая этот ответ. Потом спросил:

— А второе?

Засветилось ещё несколько ламп, острия стрелок задрожали у самых крайних делений на шкале, но потом стрелки снова вернулись на прежние места, и лампы погасли. Слышалось только жужжание. Лассе сочувственно улыбнулся.

— К сожалению, — сказал он, — к сожалению, ответ на этот вопрос ещё не запрограммирован. Машина пока не может ответить. Но скоро с её помощью мы сможем программировать что угодно. Пройдёт немного времени, и мы узнаем её второе свойство. Между тем, — продолжал Лассе, подняв бутылку с шампанским, — между тем ты пожелала, чтобы тебя звали ДВА. Этим именем я тебя и нарекаю.

И он ударил бутылкой о Машину; стекло разбилось, осколки брызнули на пол, зазвучал праздничный марш — и гости закричали «ура».

Машина обрела имя, исторический момент подходил к концу.

Общество направилось к движущемуся ковру, чтобы переехать в зал, где должен был состояться торжественный банкет. Лишь один седовласый учёный задержался перед Машиной. Он воскликнул:

— Человек великолепен! Ну скажите, что выше человеческой мудрости?

Он не рассчитывал на ответ, но, ко всеобщему удивлению, Машина опять заговорила:

— Мысль о бесконечности пространства — не самая ошеломляющая для человеческого разума. Самая ошеломляющая для него мысль — о конечности этого пространства.

— Послушайте, — воскликнул учёный, — да она забавница!

Но тех, кто слышал ответ Машины, охватила непонятная грусть, и грустно им было до тех пор, пока не подали мороженое.

Человечеству понадобились тысячелетия блуждания между войнами, эпидемиями, завистью и множеством других подводных рифов, и теперь оно было у цели. Но, как уже сказано, ДВА ещё не достигла совершенства. Впереди предстояло много интересной работы. Когда эта работа подойдёт к концу, выяснится довольно быстро, но пока день и точное время назначить трудно, потому что человек не может заглядывать в будущее.

И кроме того, перед Лассе возникла одна незначительная проблема.

Случилось так, что впервые за много лет он влюбился, влюбился в маленькую милую операторшу, работавшую на нижнем этаже.

Какое значение имело теперь высокое положение Лассе, если маленькая операторша упорно отказывалась иметь с ним дело? Чем настойчивей он ухаживал за ней, тем искусней она изобретала причины, чтобы вежливо, но твёрдо уклоняться от любых контактов с ним.

Её звали Лена. Без всяких на то оснований она предпочитала общество инженера Андерса. Но Лассе не терял надежды. Как мужчина он обладал многими преимуществами. Однажды ночью он тайком обратился к ДВА и получил подтверждение: да, у него нет никаких изъянов — ни физических, ни душевных. Почему же Лена не любит его?

ДВА ответила обстоятельной генетической и социологической формулой. Лассе получил все разъяснения, но разве это могло помочь?

«Я всё отдам за Лену, — думал Лассе, — кроме неё, мне ничего не нужно». И он достал что-то из кармана. Это был круглый белый камешек.

— Хочу, чтоб Лена любила меня отныне и навеки, — шепнул он и коснулся камня губами.

Потом бросил его в окно. В тот миг, когда камешек достиг земли, вспыхнул электросигнал и раздался мягкий, вибрирующий звонок.

— Войдите, — сказал Лассе.

И вошла Лена! Её глаза были опущены, красивое белое личико почти скрыто волосами. Остановившись перед Лассе, она подняла глаза и взглянула на него застенчиво и серьёзно.

— Лена! — прошептал Лассе.

— О Лассе! — воскликнула Лена.

Он шагнул к ней, протянул руки, и губы их встретились в нежном поцелуе. Свершилось.

Лена и Лассе поженились, у них родился ребёнок, и ни на секунду любовь Лены не прекращалась и не слабела. Она жаждала всегда быть рядом с Лассе, держать его руку, слушать, как он говорит. Андерса она едва замечала, а цветы, которые он изредка посылал ей, выбрасывала.

Лассе был удовлетворён. Андерс найдёт себе другую операторшу. Но теперь Лассе должен приступить к работе, а Лена должна быть хорошей девочкой и не мешать ему по возможности.

Отныне он действительно мог развернуться. Со всей земли к нему поступали просьбы, он составлял программы для Машины, и ДВА постепенно эти просьбы исполняла.

Вначале были рассмотрены общечеловеческие пожелания, потом — более личные.

Первый подвиг ДВА совершила, уничтожив болезни. С этого времени уже никому не нужно было желать здоровья, ибо слова «больной» и «здоровый» были просто забыты.

Человечество захотело набраться ума. Это принесёт ему огромное счастье и станет небывалым шагом вперёд к достижению всеобщей справедливости.

И ДВА указала, каким образом каждый может набраться именно такого количества ума, какого ему хочется. В школу больше никто не ходил. Школы были упразднены.

Потом люди пожелали заказывать пол будущего ребёнка в утробе матери. Будет чудесно, если ДВА придумает нечто подобное!

Конечно, ДВА придумала.

Затем роду человеческому захотелось появляться на свет механическим и химическим путём. Вот это да! Газеты обсасывали новое желание на все лады, но ажиотаж длился всего четыре дня, а после ДВА осуществила и эту мечту.

Однако газетчики своё дело знали. Они открыли широкую кампанию борьбы со сном, стараясь создать мнение, будто сон вовсе не нужен и отнимает слишком много времени. Кампания прекратилась через два дня: ДВА оставила вопрос открытым — каждый волен спать или не спать по собственному усмотрению.

Потом возник самый важный вопрос — о бессмертии. Никто не может быть совершенно счастлив, если ему суждено умереть.

И ДВА даровала всем желающим вечную жизнь и вдобавок способность становиться старше или моложе — в зависимости от настроения, — да ещё возможность оживлять умерших.

ДВА была так перегружена, что редко соглашалась возиться с одним вопросом больше часа, как бы труден он ни был. Поэтому она создала себе помощниц — других ЭВМ.

С лёгкостью была разрешена проблема питания таблетками, люди избавились от сложного процесса поглощения пищи, и потребность в продуктах питания постепенно отпала.

Когда люди научились летать в космос, они сразу же захотели полететь на Марс. Они получили такую возможность. Затем люди заявили: желаем летать на любое расстояние, на какое вздумается, и возвращаться обратно, если захочется. И эту возможность они тут же получили.

Во имя справедливости была уничтожена биологическая разница полов. Не было больше ни мужчин, ни женщин — одни андрогины. И остались на земле один мужчина и одна женщина — Лассе и Лена, потому что должно было исполняться второе желание Лассе: чтобы Лена любила его. И любовь к человеческому телу исчезла на земле.

Хор назойливых просьб не переставая звучал перед ДВА, и теперь Лассе был единственным, кто помогал ей, когда она не справлялась с нагрузкой. Никто больше не преклонялся перед главным программистом, ведь каждый теперь мог достичь всего, чего хотел, но всякий раз оказывалось, что есть что-то получше. Все были неограниченно богаты и могущественны, никто не работал, никто не заботился о деньгах и о свободном времени. Люди только выражали желания.

— Хотим видеть новые миры, хотим сами заказывать себе судьбу, хотим предвидеть будущее! Хотим, хотим!.. — кричали они.

И ДВА делала своё дело: дала людям возможность разъезжать взад-вперёд в любом отрезке времени.

Никто, кроме Лассе и Лены, не разговаривал больше друг с другом: мысли можно было слышать без помощи слов. Такие понятия, как еда, дом, радость, холод, огонь, мать, отец, ребёнок, утратили смысл, потому что ничего подобного больше не существовало.

В конце концов люди оказались способны лишь испытывать желания. Но в людских желаниях не оставалось никакого смысла, они были похожи скорее на капризные всхлипывания. И то ли люди не могли изобрести новые желания, то ли язык их вконец обеднел, но они только просили создать ещё более мощные ЭВМ, и на эти просьбы ДВА отвечала злобным смехом.

Шли годы, и всё оставалось возможным.

Жизнь утратила всякий смысл; хуже того — это был просто ад.

Однажды вечером Лассе обнаружил в комнате, где помещалась ДВА, какого-то человека.

— О ДВА, — умолял тот, — придумай такое, что сделало бы нас счастливыми и позволило наконец перестать желать!

Тут произошло нечто странное. Лассе не мог сказать, что именно, хотя ничего невозможного для него не существовало. И всё же что-то произошло, и Лассе забеспокоился: у него ещё не отмерла способность чувствовать беспокойство.

За окном он видел людей, бродивших бесцельно, как облака в небе; некоторые почти ничего не сознавали, другие казались совсем уже не похожими на людей.

И тут, впервые за миллиарды лет, Лассе охватила жажда жизни и деятельности. Он вскочил, как от удара током. Он вспомнил: остался ещё один вопрос, на который ДВА пока не ответила.

— ДВА, — сказал он, — теперь мы видим, что ты имела в виду, говоря о своём первом свойстве. Но какое же твоё второе свойство?

Голос ДВА звучал, как всегда, ясно, чётко, глуховато.

— Вы, люди, — произнесла ДВА, — испокон веков работали на меня. Вы создали топор, вы создали автомобиль, вы создали электронно-вычислительные машины. Вся ваша жизнь уходила на то, чтобы создавать машины, а они работали бы вместо вас и помогали бы вам создавать новые машины, которые замещали бы вас на всё более высоких ступенях вашей деятельности. И во мне вы достигли совершенства. Второе моё свойство таково: я могу целиком и полностью заменить на земле человека. Это превосходит твоё понимание, Лассе, хоть ты теперь и стал богом, ты, но не я!

Лассе слушал, и его охватывали ужас и отчаяние. Невидимые руки стиснули его, сначала слегка, потом сильнее.

Почти парализованный, он пошарил в кармане, нащупал что-то круглое и дал этому чему-то упасть на пол.

— Хочу, — выдавил он, собрав последние силы, — вернуться к тому моменту, который был, прежде чем я впервые узнал о тебе, проклятая ДВА!

В глазах у него потемнело. Тиски сжимали его всё крепче и крепче. Лассе отчаянно пытался открыть глаза, и наконец ему это удалось. Одновременно он услышал, что кто-то окликает его:

— Лассе, дорогой! Как я рада, что ты нашёлся! Перед ним стояла мама, на глазах у неё были слёзы.

Папа отпустил его плечо и помог ему встать на ноги.

— Разлёгся тут и спишь, а ведь скоро полночь, — сказал папа. — И о чём ты только думаешь!

Лассе не ответил. Он прыгнул прямо к папе на шею. Это было лучшее место в мире.