Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии

Атанас П. Славов. Сны для Космодора

– Внимание, Космодор первого ранга Гавон Рен-барх! Готовность к старту!

Индикаторы излучали неистово-яркий желтый свет – сигнал нулевого поля. Деформированное пространство гасило звезды на экране.

– Космодор первого ранга, Гавон Рен-барх! До старта остается восемь… Семь… Шесть…

– Космодор первого ранга, Гавон Рен-барх! – Величественный голос Доктринера врезался в диктовку автомата. – Жду очередного вашего успеха в очередной вашей миссии. – Старт!

Автоматика вытолкнула корабль в нулевой тоннель и отключилась. С этой минуты Гавон был предоставлен самому себе. Отвратительное головокружение, появившееся еще при первом переходе, упорно не желало проходить. Поэтому, когда переходов стало уже четыре, Гавон решил отдохнуть…

До Солнечной системы оставалось несколько световых месяцев – ничтожное расстояние для тахионного локатора. Гавон, восстановив силы в биокамере, вернулся в кабину полный кипящей бодрости. Пульт приятно холодил пальцы. Тихие пощелкивания переключателей оживили экран, который с этого момента должен был стать продолжением его зрения.

Наконец Гавон увидел Солнечную систему не в записи станции 300, а воочию. Мощность локатора давала возможность рассмотреть каждую планету в отдельности, но сейчас не это интересовало Космодора.

Внимательно, градус за градусом, луч локатора, как огромный указательный палец, водил по пространству за орбитой Плутона. Гавон предоставил эту однообразную работу кодовому компьютеру и удобно устроился в кресле. Мир был чудесен. Вкусная еда, съеденная с аппетитом перед отлетом, теперь разносила по телу Космодора глубокую уверенность в правильности жизни. Экран развертывался перед ним широким полотном привычного и удобного космоса, который существовал, чтобы быть завоеванным настоящими и твердыми мужчинами – такими, как Гавон Рен-барх.

Несколько лет тому назад станция 300 зарегистрировала в этом неизученном районе галактики довольно развитую культуру технического типа – подобную цивилизации на Дархе несколько веков тому назад.

Для покорения цивилизаций такого типа давно были разработаны стереотипные инструкции. Несомненно, случай был ниже уровня его способностей, но Гавон, как всегда, старательно занялся им. Освоение чужой культуры было для него, как произведение искусства, – скромное, но отмеченное его гением.

Мысль о качествах интеллекта была едва уловимой, но психономатор моментально отреагировал, и в углу экрана появились три основные психономические характеристики: сложность интегральных связей – 97 %, скорость анализа – 78 %, результативность анализа – 90 %.

Гавон мог даже не задерживать взгляд на индикациях – уже несколько лет его интеллект безотказно работал в данном наиболее оптимальном режиме и радовал душу безошибочным ходом. Сапиенсоиды Алгоро могли убедиться в этом уже после вторых переговоров, когда несколькими тонкими намеками он сумел заставить обе враждующие коалиции забыть свои договоры и после короткой изматывающей войны сделать планету пригодной к колонизации. Земноводные Ваама так и не сумели разобраться, как космический гость убедил их верховное божество не высиживать целое поколение яиц, что привело к необходимости приносить ему в жертву по десять грузовых звездолетов плутониевой руды в год.

Безупречные социотехнические операции снискали Рен-барху славу и авторитет одного из лучших усвоителей в дархианской истории, но не это делало его счастливым. Он любил чувствовать себя нужным своему народу.

Но единственно мощный мозг Доктринера был в состоянии оценить детальное изящество операций космодора и, посматривая на него пристальными глазками, сделать единственный в своем роде лаконичный и безжалостно глубокий комментарий, от которого стынут пальцы ног и который заставляет слушателя почувствовать себя великим дархом. В памяти всплыли морщинки вокруг глаз Доктринера…

Сигнал с пульта управления вспугнул все воспоминания. Тахионный луч остановился на объекте поиска – одном из десяти местных кораблей, которые, согласно докладу станции 300, исследовали внешнее космическое пространство.

Гавон увеличил изображение, и корабль завис в центре экрана. Космодор рассматривал его с каким-то смешанным чувством. Примитивная конструкция корабля напоминала ему о ранней космической истории Дарха. Когда-то на почти таких же атомных ракетах, ползущих со скоростью одной восьмой света, первые Космодоры отправились в бесконечный вакуум. С отчаянной смелостью они вызывали космос на поединок. И вот уже более четырех столетий были победителями.

Гавон снова прикоснулся к регулятору, и луч проник вовнутрь корабля.

Перед пультом, загроможденным чудовищным количеством приборов, сидел человек. Движение нижней челюсти свидетельствовало о пережевывании безвкусной пищи. Земной человек держал в руке наполовину съеденное подобие дархианского бутерброда.

Гавон его внимательно рассматривал, и в нем крепло убеждение, что этот меланхолично жующий земной космодор отвечает всем требованиям.

Перенастройка гиперсцилатора была делом нескольких минут. Гавон сконцентрировал зону его действия вокруг кресла в чужом корабле. От мощного разряда освещение слегка мигнуло. Землянин утонул в ярко-синем сиянии. Гавон повернулся к камере-приемнику, которая раскрылась одновременно с сигналом. В центре камеры стояло кресло с земным космодором, который, отчаянно кашляя, пытался проглотить кусок, застрявший в горле.

Рен-барх прошел к нему и осторожно похлопал его по спине. Землянин проглотил кусок, еще несколько раз покашлял и повернул покрасневшее лицо к Космодору:

– Вы… Кто вы такой?..

– А вы кто? – спросил Гавон. – Как вас зовут?

– Сайрас Джеральд, астронавт земной армии. Но кто вы?

– Астронавт, – повторил Рен-барх. – Астронавт… Звездоплаватель. Это ваше звание?

– Да. А вы с летающих тарелок?

Гавон усмехнулся. В сообщениях станции 300 особое место занимал анализ любопытного общественного феномена – веры в летающие тарелки. Космодор думал использовать это.

– Да, из тех самых. Зовут меня Гавон Рен-барх, Космодор первого ранга. Если не ошибаюсь, я должен обращаться к вам «мистер»?

– Нет, что вы! Называйте меня просто Сайрас или Сай, так даже короче и не затруднит вас…

Гавон повернулся к нему.

– Это меня не затруднит. Я владею вашим языком лучше вас самих. Но раз вам больше нравится, буду называть вас так. Вы же можете называть меня по-вашему – мистер Рен-барх. У вас есть научная степень, Сай?

– По всему видно, вы хорошо изучили Землю, мистер Рен-барх. Да, есть. Я магистр физики.

– А ваши политические убеждения?

– Пессимист.

– Разве это политические убеждения? Я воспринимаю это скорее как психономическую характеристику.

– Простите, мистер Рен-барх, но я вас не вполне понимаю.

– Естественно, Сай. Вряд ли вы имеете какое-либо представление о психономии… Но все-таки мне интересно, как вы понимаете свой пессимизм.

Не отвечая на вопрос, землянин неуверенными шагами вышел из камеры.

То, как он осматривал рубку, свидетельствовало б об интересе, если бы с лица его хоть на минуту сошло выражение кислой досады. Создавалось такое впечатление, что этот первобытный гуманоид ужасно отягчен банальной необходимостью каждый день осматривать летающие тарелки, космические корабли и другие инопланетные средства транспорта, которые не дают спокойно съесть хотя бы один бутерброд. Но Гавону не надо было гадать. «Мотивационная психограмма», – мысленно приказал он, и разбуженный Психономатор начал отвечать с недоступной для человеческой речи скоростью: «Сильная нервозность из-за изменения жизненного уклада. Прикрывает свое изумление досадой. Воля рассредоточена по периферии сознания. Эрудиция достаточно высокая, чтобы быть полезным для миссии. Уровень анализа – удовлетворительный. Скорость интеллектуальной реакции – незначительно превышает среднюю. Объект является подходящим для манипуляции»…

«Хватит!..» – остановил его Рен-барх.

Действительно, этих сведений было достаточно. Он даже почувствовал, как его напряженные чувства охотника обволакивает тень скуки, – до такой степени оказался стандартным психономический тип пленника.

Операция по освоению Земли обещала быть довольно-таки простой. Все прекрасно совпадало с данными станции 300 – технократическая культура с высокой степенью нервной возбудимости и обостренными социальными конфликтами. Индивиды, мечущиеся в сетях собственных неясных мотивов и страстей, не понявшие сути своих желаний, не знающие универсальных психономических формул, которые единственно могут дать им свободу силы.

– Так как же понимать ваш пессимизм, Сай? – с легкой иронией и успокаивающим тоном повторил свой вопрос Космодор.

– А? – пришел в себя гость.

– Садитесь, Сай! – улыбнулся Рен-барх. – Вы в состоянии разговаривать сейчас или хотите немного привыкнуть?

– Сейчас! Сейчас! – замахал возбужденно руками землянин.

Гавон синтезировал для него один из тех личных коктейлей, которые разрешал себе лишь в исключительных случаях (а ведь случай был именно таким, не правда ли?). Они начали длинный и разнообразный разговор о том, как прекрасно, когда высокоразвитые цивилизации посещают отсталых своих собратьев и помогают им поднять на более высокую ступень свой разум.

Вечером (по корабельному времени) Гавон наконец расслабился в пружинирующих волнах магнитной кровати. Сайрус, явно измотанный пережитым за день, спал под гипноизлучателем в соседней каюте. Гавону хотелось немного поразмышлять, но усталость сразу овладела им. А за ней пришел сон…

Мучительно медленно, словно в густой жиже, Гавон шел по дымящейся, скворчащей земле. Иногда опора под ногами исчезала, и, не переставая шагать, он падал неуловимо медленно, пока снова не ступал на ту же раскаленную потрескавшуюся почву. Он не чувствовал ни жары, ни холода. Свет струился откуда-то сзади. Рядом с тенью Гавона скользила вторая – тень Сайраса Джеральда.

– А вы как понимаете пессимизм, мистер Рен-барх? – спросила тень Сая.

– Для нас это понятие древности, Сай, – ледяным голосом промолвила тень Гавона, – среди дархов пессимистов нет.

– Разве это возможно, мистер Рен-барх?

– Конечно. Оснований для пессимизма нет. Дархи обеспечены всем, что только могут сделать. Наше производство может удовлетворить даже самые изощренные требования. Другие планеты для нас – неисчерпаемый источник сырья. Двести шестнадцать цивилизаций торгуют с нами. Наше общество обеспечено и стабильно.

– Разве это возможно, мистер Рен-барх?

– Вполне. Мы ввели психономию как основное средство для регулирования общества. Каждый занимает место, определенное его личной психограммой. Движение подсознания уже не тайна. Каждый осведомлен о движущих им инстинктах и о средствах, при помощи которых он может удовлетворять или обуздывать их. Все это идет на пользу нашей цивилизации. Дархи счастливы!

– Разве это возможно, мистер Рен-барх?

И в который раз почва под ногами Гавона исчезла. Он начал падать в сизый дым без запаха, долго летел между потрескавшимися старыми скалами и проснулся в своей магнитной кровати.

Уловив, что он открыл глаза, автоматы медленно зажгли свет. Гавон полежал несколько минут, забывая свой нелепый сон. Потом встал и пошел в каюту Сайраса.

После завтрака, который (это было очевидно) прямо-таки шокировал землянина своими вкусовыми качествами, оба устроились в салоне корабля. Психономатор постоянно следил за напряженной психикой Сайраса. Внимательно вслушиваясь в информационные телепатемы, Гавон заговорил:

– Сейчас слушайте меня внимательно, Сай. Будьте добры не прерывать меня… Вчера, в нашем разговоре, я избегал уточнения некоторых подробностей, но сейчас сделаю это. – Он медленно отпил свой коктейль. – Сай, вы понимаете, что я не прилетел сюда ради альтруизма. Я должен создать условия для торговли с вашим миром. Знаю, что в пределах Земли вы имеете огромную практику в торговле, следовательно, знаете, что, если стороны не равноценны, одна из них становится ведущей. В данном случае этой ведущей стороной буду я… К тому же не предлагаю выбора. Из трех вариантов – нейтралитет, война, торговые взаимоотношения – я устанавливаю третий… Нейтралитет невозможен, так как мы никогда не уходим оттуда, куда пришли. Война бессмысленна – мы лучше вооружены. Если все же предположить, что будут какие-либо военные действия, то от Земли мало что останется. В таком случае получается, что торговля – единственный вариант. Теперь можете задавать вопросы.

«Сайрус Джеральд находится в угнетенном состоянии, – сообщил Психономатор, – он поражен сказанным, пытается найти выход из ситуации, которая выглядит для него угасающей и безнадежной. Не сомневается в нашем могуществе».

– Мистер Рен-барх, я не сомневаюсь в вашем всемогуществе, – сказал Сайрас после краткого молчания, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

Гавон кивнул утвердительно.

– Мистер Рен-барх, я не понимаю, зачем вам устанавливать торговые взаимоотношения, если вы просто можете завладеть Землей.

– Это не гуманно, Сай, – возразил Гавон. – Да и не нужно. Вы уже завладели Землей, ваши фирмы, суперфирмы, наднациональные корпорации, они продадут нам Землю. Они поймут, что такой контракт для них не особенно выгоден, но военные действия тем более невыгодны, так как оплачиваются невосстановимым Капиталом, вы понимаете меня, Сай? Вообще-то на этот счет у вас есть хорошая пословица: из двух зол выбирают меньшее.

– Значит, вы все-таки нас порабощаете, мистер Рен-барх?

– Да куда там, Сай? Вы же обрекли себя на рабство сами. А мы требуем лишь налога с ваших хозяев. И они его заплатят, потому что они рабы самих себя. Увы, психономическая свобода, которая делает нашу цивилизацию счастливой, оказалась недоступной для всех остальных частично цивилизованных обществ. И для вашего тоже, пока.

Сайрас долго молчал, рассматривая фужер из радужного кристалла, который держал в руках. Наконец спросил:

– А я? Чего вы хотите от меня?

– Совсем простую вещь. Быть посредником в переговорах… А пока познакомьте меня со всем, что знаете сами. Я хочу услышать полный рассказ о земной жизни. Расскажите обо всем, что вам было доступно. Я помогу вам рассказывать все это достаточно подробно и связно.

Сайрус Джеральд переживал. Кусал губы, тер потные ладони, мял виски – вообще с ним происходили все те физиологические процессы, которые показывали, как трудно назвать собственным именем лицемерие, даже внутренне давно признанное.

Гавон наблюдал за ним прищуренными глазами, он был спокоен и настроен покровительственно. С землянином все было ясно. Необходимо только дать ему немного времени все обдумать и принять единственно возможное решение. Но Сай сказал что-то совершенно неожиданное:

– Разве это возможно, мистер Рен-барх?

Космодор только случайно удержался от вскрика. Изумление от странного совпадения со сном столкнулось с непонятным страхом и слилось с ним. Лицо Гавона осталось как и прежде каменным, может быть, только глаза на минуту стали словно стеклянными, но его собеседник ничего не заметил. Он ожидал ответа, и во взгляде его не было ничего кроме ожидания. Все это промелькнуло почти мгновенно. Остались только неясная тревога и мысль, что необходим серьезный разговор с Психономатором. Больше Рен-барх не вспоминал о сне.

Сай, видимо успокоившись и примирившись, начал рассказывать о жизни на Земле. Гавон слушал его, не стараясь запомнить что-либо, – для этого был Психономатор. Его объективы ощупывали каждое движение, мимику Сая. Все это переводилось в единицы знаковой информации, и он копил их в своей холодной памяти, добавляя штрихи к образу подсознательной жизни астронавта Сайраса Джеральда. Потом, когда Гавон уже в роли дипломата будет искать точнейшую реакцию, гибчайшую многозначительность, телепатические советы Психономатора отшлифуют его поведение до единственно возможного для этой цели совершенства, до правдивейшей для землян мимики…

Со стороны они выглядели как двое друзей, которые за рюмкой доверяют друг другу маленькие тайны своего жития. Когда Сайрас говорил об интимных подробностях, Космодор предрасполагающе и в то же время многозначительно улыбался, поднимал фужер к самим глазам и рассеянно скользил взглядом по серебристой поверхности коктейля – знал, что в такие моменты лицо его становится неповторимым: мужественным и красивым. Во всяком случае, так утверждали его любовницы.

Его воспоминания заскользили по формам красивых женских тел, которыми он обладал. Но, может быть, скольжение было чересчур быстрым, тела вдруг слились во что-то аморфное, обрюзгшее и неопределенное, что заставило его потрясти головой и вновь вернуться к рассказу землянина.

Этот разговор продолжался весь день, не прекратился он даже во время ужина. И только оказавшись в каюте, Гавон понял, что все время в нем дремало какое-то беспокойство. Здесь, в одиночестве беспокойство перешло в обыкновенный страх, вызванный сновидением. Наличие этого страха было чем-то неправильным, неестественным, оно пугало больше самого сна, так как это означало, что универсальные психономические формулы перестали быть универсальными. Действительно, там еще предвиделась и непредсказуемость третьего подсознательного пласта, но…

«Психономатор, – почти вскрикнул Космодор, – что со мной происходит?!»

«Не особенно сильное катативное смущение третьего пласта подсознания…»

«Хватит! Профилактика?»

«Катативная реакция зоны третьего пласта имеет высокую степень непредсказуемости…»

«Хватит! Можешь следить за мной ночью и прервать сон сразу же, как только он начнется?»

«Да».

В бесплотном голосе Психономатора прозвучало угодничество. И впервые в жизни Гавон испытал к нему что-то похожее на отвращение. Космодору почему-то показалось, что сна не было.

Гавон начал думать, стоит ли включить усыпляющие приборы, но незаметно уснул. Его окружила спасательная темнота без времени и места, но она оказалась непостоянной. Чья-то рука подняла этот темный мешок и высыпала Космодора на ту же самую равнину в трещинах, стянутую в обруч горизонтом. И снова рядом с ним шагал Сай, и перед ними скользили две тени, очерченные странным светом, падающим сзади.

«Значит, ты утверждаешь, что счастлив?» – спрашивала тень Сая.

«Как счастливы все, живущие по законам универсальной психономии», – покровительственно ответила тень Гавона.

«А все живут по этим законам?»

«Все».

«И всю жизнь?»

«Да», – ответил Гавон и замедлил шаг.

Какая-то щель, извиваясь как пресмыкающееся, поволокла к ним свое тяжелое пустое тело. Другой конец ее вздыбился над их головами и опустился за ними. Под ее чудовищным, окутанным красноватой мглой сводом, прогремел вопрос другой тени:

«Почему молодые не всегда подчиняются Универсальным Психономическим Формулам, мистер Рен-барх?»

Гавон удивился этому вопросу, потому что Сай не мог задать его. Шагая под бесконечным дымящимся сводом, он ответил:

«Для этого необходимо созреть, Сай. Универсальные Психономические Формулы изучаются в школе, но необходимо время, пока личность сумеет обуздать инстинкты. Добавим и физическое соревнование, которое заставляет молодых бунтовать в поиске выхода своей биологической энергии».

Что-то перегородило дорогу. Стена. Гавон присел на неровный каменный выступ. Опершись на стену, Сай смотрел на него светящимся взглядом своих черных глазниц. За его спиной образовалась трещина, и сквозь нее были видны звезды. Трещина, корчась, как губы паралитика, произнесла голосом Сая:

«Но среди зрелых, уравновешенных личностей также встречаются неудовлетворенные, мистер Рен-барх».

«Это неправда, Сай. Ты не можешь знать этого».

«Мистер Рен-барх, – произнесла трещина, – почему так часто взрослые, зрелые личности, не знавшие серьезных проблем в жизни, кончают самоубийством?»

«Во всякой цивилизации есть свои психически больные, Сай».

«Но почему их так много, мистер Рен-барх?»

Гавон проснулся, что-то взорвало его сон изнутри. Когда куски сознания, разбросанные взрывом, улеглись по своим местам, Космодор с удивлением подумал, что Психономатор никогда не будил его столь сильным импульсом.

«Психономатор, – мысленно позвал он. – Почему дал развиться сну? Команда была точная».

«Физиологическая реакция, – ответил Психономатор. – Сон был сконцентрирован в кратком временном интервале в ограниченной зоне мозга. Первый импульс оказался слабым, второй…»

«Хватит, – мрачно прервал его Гавон, – от второго еще болит голова. Сделай что-нибудь».

Из стены вылезло блестящее щупальце. Кончик пневмошприца коснулся его виска. Гавон почувствовал легкую боль, приятное головокружение и снова уснул, на этот раз без сновидений. До утра по корабельному времени оставалось несколько часов.

После утренних процедур в биокамере к Гавону почти полностью вернулось бодрое и реалистическое восприятие жизни. Почти, так как внутри все же затаился мутный приглушенный ужас иррациональной бури сна…

Как настоящий воспитанник психономичной культуры, Гавон хорошо знал фантазию – грязный источник душевных смут и волнений, место, где все возможно, где простая истина мечется в пылу сомнений, и ничего окончательного и определенного не существует. Она была врагом его душевных сил, его гибкого, как хищный зверь, ума, его неистребимого желания победы. Что же это за ассоциативный взрыв, какие пласты подсознания перемешались, как получилось, что этот смешной и наивный Сай стал символом самого подсознания, заговорил языком какого-то «анти-я»?

Рен-барх не мог ответить себе на все эти вопросы, но и не хотел почему-то обсуждать их с Психономатором. Кроме того, логика дневного сознания выдвинула дневные мысли и задачи, которые не оставляли места стыду ночных видений.

О, великий Дарх, уже через пару дней надо начинать усвоение, а какие глупости лезут в голову…

– Итак, ваш мир мне ясен, Сай.

Гавон замолчал и уставился на землянина. Глаза Сайруса, в которых сначала светился интерес, постепенно наполнились страхом. Астронавт начал понимать, что означают эти слова. И Гавон дал ему необходимое для этого время.

– Слушаю вас, мистер Рен-барх… – хрипло прошептал Сай.

Гавон начал с обобщения. Земля, пояснил он, с точки зрения представителя высшей цивилизации, это огромное поле незримой войны. Настоящие войны остались в прошлом, чтобы уступить место этой возне непрестанного взаимного выталкивания нескольких сверхкорпораций. Между ними существуют неисчислимо и неизмеримо сложные для понимания обычного человека связи. Отношения между ними напоминают дархианскую игру, в которой двое из противников заключают союз против третьего, что, однако, не улучшает их взаимоотношений. Каждый в совершенстве овладел своим оружием – производством, торговлей, техническим прогрессом. У каждого есть свой аппарат для того, чтобы удержать положение, своя полиция, своя армия…

Несчастные жители Земли находятся в центре разнонаправленных интересов, пояснил Рен-барх, и что получается из этого, ты сам знаешь. Всех ваших социальных срывов, крамольных идей могло бы и не быть, если б у вас существовало настоящее централизованное управление, и вы могли бы заняться решением психологических проблем индивида. Наша психономия давно пришла к заключению, что индивиды составляют общество: это для тебя, может быть, звучит банально, но мы можем сделать важный вывод, что сначала надо заняться индивидом, организовать такое существование, которое удовлетворяло бы его. Если же нет возможности полностью удовлетворить эти потребности, то сделать противоположное – воспитать такие потребности, которые бы находились в доступных границах удовлетворимости. А этого можно достичь только с помощью наших психономических формул.

Мы с вами, Сай, мы оба выберем одну из земных суперфирм и поможем ей победить другие! Благосостояние человечества резко повысится, фирма автоматически превратится в правительство, которому все народы будут благодарны, которому будет доверено введение новой психономической педагогики. Да, Сай, я убедился, что земное человечество достаточно близко дархианскому и может воспринять психономию. Со своей стороны, правительство никогда не забудет, кому оно обязано, благодаря чьим психономическим консультациям достигнуто счастливое равновесие. Нашему Дарху остается лишь отправить несколько грузовых звездолетов, которые периодически будут выплывать из нулевого пространства, приземляться около секретных складов и взлетать оттуда с тяжелым грузом. Улавливаешь… помощник Космодора Сайрас Джеральд?

Рен-барх закончил свое вдохновленное выступление со сдержанной ораторской артистичностью, которая не раз показывала свое несомненное воздействие при разных дипломатических миссиях. Тем более что Психономатор во время всего монолога удачно нашептывал ему наиболее подходящие слова, а то и точнейший текст… А Сай – помощник Космодора Сайрас Джеральд – был готов. Его страх, вечный страх интеллигента, порожденный постоянными сомнениями в нравственной правоте своих действий, исчез. Напротив Гавона сидел соратник, единомышленник, который, не задумываясь, отдал бы жизнь за грандиозную цель.

«Готов! Готов!» – мурлыкал Психономатор, хотя и сам Рен-барх прекрасно видел это. Именно так надо создавать настоящего местного манипулятора, когда он находится на высшей стадии мобилизации радостного соучастия, когда все его существо торжественными ритуальными танцами выходит на поле боя, и когда ни один нейрон не тянет по-дезертирски назад.

«Прекрасная работа, Гавон Рен-барх», – улыбается Доктринер, и его по-мужски сдержанная улыбка приводит в движение тонкую сеть морщин вокруг глаз…

Гавон усадил своего новоиспеченного помощника в кресло и начал объяснять ему, как манипулировать пультом гипнотаблиц. Сай безошибочно повторил все действия, гипно-излучатель тихо загудел, а на экране начали мелькать таблицы программы «Теории информации и социального манипулирования». Знания, которые гипногенератор вводил в мозг, многократно превосходили все университетские курсы Земли. Психономатор регистрировал почти стопроцентное усваивание информации. На глазах у Гавона создавался умный, гибкий, хитрый дипломат, ученый и боец. Параллельно с теорией мозг Сая усваивал и новую систему ценностей, где в качестве объекта преклонения и восторга Гавону Рен-барху отводилось второе место после Доктринера.

– Приятной работы, Сай! – пробурчал Гавон, хотя землянин не мог его слышать, и ушел в командный отсек.

Последний переход прошел прекрасно. Корабль вышел из нулевого пространства недалеко от патрульной ракеты Сая. Гавон с улыбкой посмотрел в последний раз на брошенную ракету, включил двигатели и задал Компьютеру программу полета. Земля была уже видна и без увеличения – голубая точка в центре экрана.

Вечером он выключил гипногенератор – не хотел перенапрягать мозг своего помощника, да и в этом не было необходимости. Сай уже знал почти все необходимое, а завтрашний курс окончательно затвердит принятую информацию. Они поужинали – спокойно, почти не разговаривая. Уставший Сай отправился к себе в каюту, пожелав, как требует этого земной обычай, Гавону спокойной ночи. Космодор кивнул ему в ответ и подумал, что ночь, без сомнения, будет спокойной – половина миссии исполнена, мысли спокойны, снов не будет. Мелькнула какая-то тень, но она быстро исчезла – нет, никаких снов не будет! Он даже не будет приказывать Психономатору следить за его сном: это недостойно, это значит, что он все еще испытывает страх, притом без оснований…

Гавон Рен-барх вошел в свою каюту. И сон встретил его на пороге. Его тело автоматически совершало действия отхода ко сну, а мысли уже окунулись в знакомую темноту. Над ним была та растрескавшаяся, пульсирующая земля, а он падал с нее в пропасть неба. Ноги его ступали по чему-то невидимому, твердому, холодному, как камень, но падение продолжалось. Земля поднялась над ним, как волна прибоя, и понеслась куда-то. Гавон остался один между звездами. Потом сквозь звезды начали вырисовываться стены пещеры. Удобно устроившись между двумя сталагмитами, за ним следил Сайрас Джеральд. Свет, исходящий из его черных глазниц, падал на лицо Космодора, который уже знал, каким будет первый вопрос:

«Почему ваша цивилизация порождает так много психических больных, мистер Рен-барх?»

«Что означает “много”, Сай?»

«Почти у двадцати процентов населения Дарха зарегистрированы резкие отклонения от нормы, мистер Рен-Барх. Это составляет более трех миллиардов человек. Больше, чем все население Дарха триста лет тому назад. Три миллиарда – это среднее население средне-цивилизованной планеты».

«Ты не можешь знать этого, Сай!»

«Но ты можешь, Гавон, и ты знаешь это».

Рен-барх почувствовал, что где-то там, в реальности, его тело уже покоится в кровати, но здесь, во сне, его лицо запылало от прилива ярости:

«Да! Знаю! Знаю, что психономия кастрирует дух! Но что делать с этим духом, если он всегда требует нереальных, абсолютных категорий? Непрестанно ищет вину среди тех, кто правит обществом! Что делать, если сама организация общества делает невозможной свободу духа? Свободу верить в мифы добродетелей и нравственности!»

Голос его стал плотным, почти материальным, словно свинцовые капли, направленные на Сая, но проходящие сквозь него, и только гранитная стена вздрагивала от сверхмощных ударов.

«Что нужно этому духу, Сай? Дружба?! Любовь?! Новые горизонты?! Все это мерзкие иллюзии, Сай! Они могут только испортить наслаждение реальными радостями жизни».

Последние залпы пролетели сквозь загадочно-неподвижного Сая и совсем разрушили стену за ним. Она бесшумно распалась, и открылась комната. Та самая Комната…

Рен-барх вдруг перестал быть непреклонным Космодором и ощутил в себе молодого двадцатилетнего Гавона – лидера школьных похождений, самого интеллигентного и непокорного воспитанника 517-й Гипнодидактической школы. Гавон узнал комнату, понял, какие события разыграются снова на его глазах, и ему захотелось умереть (где-то очень далеко, в реальности, его тело конвульсивно металось в бесплодных попытках выкарабкаться из сна). Широко открытые, застывшие глаза узнавали эту комнату с кроватью и столом, этого пьяного парня в кровати и красивую обнаженную девушку. Воспоминание о любви к ней превратилось в саму любовь и в невыносимое страдание от цинизма происходящего. Это была женщина, которую он позволил себе любить больше самого себя, а пьяный, с которым она через минуту ляжет, – его лучший, единственный друг, последняя возможность веры в дружбу. И сейчас она снова посмотрит на него, Гавона, ледяным презрительным взглядом, как тогда, и отдаст свое тело в руки его друга. И все это произойдет перед ним. Как тогда. И они не остановятся даже тогда, когда Гавон, подталкиваемый последними остатками юношеского достоинства, включит свет…

Где-то глубоко, в сознании, все же оставалась часть Космодора Рен-барха, потому что на миг мелькнуло презрение к могуществу сна, напрасно тратящего силы на давно пережитое. Но то, что произошло потом, отнюдь не было повторением. Спинка кровати начала вытягиваться и утолщаться, приняла очертания дарха… не просто дарха, а Доктринера – он был значительно моложе, таким, как в первые годы их знакомства. Великий Доктринер наклонился над сплетенными телами и рассматривал их внимательно и заинтересованно, словно перед ним были инфузории, поведение которых разрешит важную биологическую проблему. Когда в кровати все было кончено, он взглядом подозвал ее. Девушка подняла голову, в ее глазах засветилось нетерпеливое радостное ожидание, то ожидание, с которым все личные сотрудники Доктринера, в том числе и Гавон, спешили получить следующую задачу от любимого шефа. И невероятная догадка пронеслась в мозгу, разрушила преграды между сознанием и подсознанием, между молодым Гавоном и зрелым Рен-Бархом, между спящим и бодрствующим, между сном и действительностью.

Происходило то, что происходило не раз перед ним, что он сам много раз совершал при наборе и воспитании новых Космодоров и социотехников. То, что Доктринер шутя называл «облегчением совести от заблуждений», а социотехника ясно сформулировала как «разрушение утопических ценностей». Гавон понял, что должен крикнуть и даже сделал это, но изо рта его выплеснулось пламя, подожгло кровать, ее, его друга, Доктринера. Остался лишь дым, он принял очертания Сая и сказал… да, дым сказал:

– Пора просыпаться, Гавон.

Это был живой и реальный Сай. Он наклонился над Гавоном и смотрел на него спокойно и приглашающе. Но Космодор не хотел вставать. Факт, что он проснулся и сон кончился, на этот раз не принес облегчения. Сон был где-то рядом, незримо намекал и в реальности о своей страшной власти, сила его заключалась в выводах, оставленных после себя. Гавон испытывал огромное, всепоглощающее чувство страха.

«Психономатор!»

В ответ лишь тишина.

«Психономатор!»

– Психономатор не поможет тебе, Гавон, – спокойно сказал Сай и сел на кровать.

Рен-барх окинул его диким взглядом и быстро вскочил. Потребовалось огромное усилие, нет, даже насилие над собой, чтобы возвратить себе хотя бы на мгновение способность анализировать. Этого было достаточно, чтобы увидеть, как изменился Сай. Точно отмеренные движения, сменившие суетящуюся взвинченность вчерашнего и позавчерашнего Сая? Что могло означать это непроницаемое лицо, этот взгляд, похожий на тот, светящийся темнотой, взгляд Сая из сна?

– Что это значит? – тихо, едва владея голосом, спросил Гавон. – Кто вы, Сай?

– Человек с Земли, Гавон.

Космодор вскочил с кровати, приблизился к Саю, долго смотрел на него, потом вдруг замахнулся. Целился в челюсть, но рука его ударилась во что-то невидимое. Рен-барх вскрикнул от боли, а может быть и от страха. Он сделал еще одну попытку взять себя в руки. Не смог.

– Вы не с Земли, Сай! – вскрикнул он. – Я знаю, кто вы! Вы агент высшей цивилизации! Еще сто лет назад теоретически было предсказано ваше существование. Сто лет мы боялись, что встретим вас. Потом успокоились, вот в чем наша глупость! А вы ждали, пока мы успокоимся, ведь так! Вы следили за нами…

– Нет, Гавон. Мы за вами не следили. Вы сами сообщили о себе, посылая станцию 300.

Гавон в шоке опустился на кровать.

– Но в станции не было никакой информации о нас…

– Конечно, вы позаботились о том, чтобы не было информации. Но информация существует на многих уровнях. Даже воздух, которым ты дышал, может рассказать о тебе. Почему ты не стал поэтом, Гавон?

Космодор чуть не поперхнулся от этого неожиданного и нелепого вопроса. Пока он соображал, какой смысл несет в себе сказанное и как ответить, Сай произнес:

– Ты помнишь это стихотворение, Гавон? – спросил он. – Ты посвятил его девушке, о которой я тебе напомнил посредством сна. Но дархианская цивилизация не нуждается в поэтах, ведь поэты не подчиняются психономическим формулам… И тебе не позволили стать поэтом, Гавон. Ты был слишком ценен. Ты считаешь, что сам выбрал путь Космодора? Нет, Гавон, его выбрали для тебя. Да, ты дарх редких психических и интеллектуальных качеств. Отвечаешь дархианским нормам гениальности. Не удивляюсь, что сам великий Доктринер занялся твоим формированием. Ты понял из своего сна, что измена твоей любимой – одна из существеннейших манипуляций тобой. Одновременно с тобой был подвергнут обработке и твой друг, который сейчас служит в репрессорных отрядах. Он был промежуточным продуктом без особой ценности. Но ты, Гавон Рен-барх, стал одним из наиболее ценных кадров дархианской армии. У тебя есть качества. А качества служат ценностной системе – предполагаю, что тебе известно это универсальное понятие, которое объединяет мораль, нравственность, нормы поведения. Тебе, Рен-барх, пересадили новую ценностную систему – операция, которая тебе хорошо известна и которую ты неоднократно проводил с другими.

– Значит, и Литена, – губы космодора с трудом произнесли забытое имя друга, – Литена тоже подвергли манипуляции? Какими же были разрушающие мотивы для него?

– Тоже довольно-таки стандартными, Гавон, – соучастие в подлости. Она сделала его своим сотрудником, открыла ему часть правды о себе с условием, что будет принадлежать ему, если он поможет обработать тебя. Старо и скучно, Гавон… И за этим всегда стоял твой дорогой Доктринер, который считает твое приобщение произведением искусства и который сам создан подобным образом. Потому что такова сущность вашей психономии, Гавон, – она возносит в культ свою беспомощность; она неспособна понять, что личности необходимо непрестанно меняться, становиться совершеннее, богаче духом, психономия ставит чудовищную цель поддерживать дух статичным, хирургически удаляя каждый росток творческого волнения и поиска. И достигает успехов – появляются такие, как ты, Гавон Рен-барх…

Космодор (хотя каким Космодором был уже он?) слушал, и тело его наполнялось усталостью. Его знаменитая жизненная энергия и жажда победы исчезли бесследно, и единственным его желанием было закончить наконец этот разговор и умереть спокойно.

– Да, хотел еще спросить… – Мысль тонула в этой страшной усталости. – Сай… Эта информация о вашем социальном устройстве и суперкорпорациях… выдумка?

– Конечно, Гавон. Нам не надо было заглядывать далеко в нашу историю, чтобы заимствовать эту социальную структуру. Так выглядела значимая часть нашего мира несколько столетий тому назад, так выглядел и один средний Сайрас Джеральд в этом мире.

Гавон медленно встал. Направился к двери слепой, неуверенной походкой. Остановился. Дверь открылась перед ним, но он не переступил порога, – забыл, куда направлялся.

– Космодор, не спеши! – сказал землянин, и Гавон, обожженный неожиданным теплом его голоса, повернулся. – У тебя есть время все оценить. Подумай о себе, Гавон Рен-барх, и сделай выбор. Ты можешь вернуться на Дарх – это тоже решение, несмотря на то что там скоро будет очень трудно жить по-старому. Можешь попасть на Землю и развить происходящее в тебе. Это будет очень мучительно, но это тоже решение…

Не отдавая себе отчета, Гавон попытался улыбнуться. И что-то произошло. В этом движении мышц лица разрядилось все напряжение, наполнявшее его тело. Туман перед глазами рассеялся, все звуки стали понятны.

– Гавон, – сказал землянин, – Земля нашла иной путь. Без психономии. Над этим тоже подумай, Космодор.

Последняя фраза повисла в воздухе каюты. Землянин исчез.

Гавон пошел в командный отсек… в этом как будто был какой-то смысл… хотя вряд ли… Другой путь развития. Без психономии?

Дверь отсека открылась. Напротив сиял экран, а в центре его – огромная Земля.

«А она красивая…» – совершенно невпопад подумал Гавон Рен-барх. Такая оценка Земли странным образом заставила прислушаться к себе. Где-то в огромном и, может быть, плотно закрытом лабиринте мозга шевельнулась мысль. Она, как маленький зверек, не знающий, есть ли из лабиринта выход, стремительно несется по коридорам между холодными слезящимися стенами, такими неровными, что каждая щель угрожает поглотить ее… О, великий Дарх, действительно ли я написал это стихотворение…