Тренировочный день

Глава 1

Глава 1

— в чем сходство и различие между матом и диаматом?

— мат все знают, но притворяются, что не знают. Диамат никто не знает, но все притворяются, что знают. И то, и другое является мощным оружием в руках пролетариата.

Он открыл глаза. Некоторое время приходил в себя, вспоминая кто он и где находится. Прошептал себе под нос: — Виктор Борисович Полищук, двадцать пять лет, школьный тренер… или учитель… как это называется вообще…

За тонкой стенкой кто-то заворочался, заскрипела кровать, мужской голос глухо выругался, запищал радиоприемник, выводя знакомую мелодию. Где-то на кухне загремела посуда, зашумела вода.

— Тиип! Тииип! Тииип! С добрым утром! В эфире радиостанция «Маяк!» — бодро возвестил поставленный голос диктора за стеной.

— Да выключи ты этот чертов приемник! — возмутился мужской голос за стенкой, женский голос что-то ему ответил, тихо и неразборчиво. Где-то заплакал маленький ребенок.

— Данные всесоюзного центрального статистического управления СССР об итогах работы промышленности в мае тысяча девятьсот восемьдесят пятого года свидетельствуют о том, что рабочий класс страны достойно отметил двадцать седьмой съезд партии! — все так же бодро продолжил голос диктора: — индустрия в мае этого года увеличила общий объем производства промышленной продукции, сверх плана выпущено продукции на сотни миллионов рублей! Опережающими темпами развивались… — что именно развивалось опережающими темпами так и осталось тайной, потому что за стенкой что-то стукнуло, брякнуло и приемник заткнулся.

— Задолбали со своими надоями! — сказал мужской голос: — промышленность у них увеличилась.

Женский голос ответил, что надои — это сельское хозяйство, а стекловаты у них на стройке не хватает как из-за промышленности и что ему радоваться нужно, раз промышленность увеличилась. И что было бы хорошо, если бы у него не только промышленность увеличилась.

— Верочка, ну что ты начинаешь, в самом деле! — продолжил мужской голос: — перед людьми же неудобно…

— Да нас и не слышит никто… — убедительно доказывал женский голос: — давай разок, перед сменой. Демографию в стране тоже поднимать нужно. Двадцать седьмой съезд КПСС, как-никак… давай потихоньку… — за стеной что-то зашевелилось, зашебуршилось и упало, кто-то ойкнул.

— Доброе утро, соседи! — сказал Виктор Борисович Полищук, откидывая одеяло и садясь в постели: — рад что вы такие энергичные с самого утра. Как говорится, ранняя пташка клювик прочищает. Всегда думал, что это именно потому, что она уже успела с утра что-то перекусить.

За стеной насторожено замолчали. Ребенок продолжал плакать, на кухне продолжали греметь посудой. Он встал, натянул спортивные штаны и майку, почесал затылок, зевнул и вышел в коридор, взяв в руку зубную щетку, круглую баночку зубного порошка и повесив на сгиб руки вафельное полотенце, когда-то бывшее белым, а ныне имевшего все оттенки серого. Весело насвистывая мелодию — он вставил ноги в тапочки модели «Ни шагу назад!» и открыл дверь в коридор. Коридор встретил его запахами и звуками, пахло кислой капустой, мокрыми простынями, какими-то травами и чем-то не очень приятным.

— Доброе утро Леопольд Велемирович! — он поднял воображаемую шляпу при встрече с низеньким старичком, который приглаживал седые волосы перед зеркалом: — всегда поражался вашему умению вставать так рано. Вы же на пенсии, можете позволить себе полежать в кровати часок-другой, куда вам торопиться?

— А! Доброго утречка и вам Виктор Борисович! — наклоняет голову старичок: — да как тут не встать? Это возрастное, бессонница замучала, вот вскочил в пять утра и думаю, сходить к парикмахеру или потерпеть? Что думаете? — он поворачивается вокруг своей оси, демонстрируя свои седые волосы, торчащие в разные стороны: — а то на вахлака какого-то похож стал. А ведь в свое время я в Большом Театре работал! И не на простой должности!

— А мне нравится, — пожимает плечами Виктор Борисович, еще раз мысленно напомнив самому себе, что он — именно Виктор Борисович Полищук, двадцати пяти лет от роду, школьный тренер. Или учитель по физической культуре. А сейчас на дворе восемьдесят пятый год, июнь и по-хорошему у всех школьников каникулы, все разъехались по детским лагерям и к бабушкам в деревню, на море, на курорты и санатории. И большинство учителей тоже получили долгожданный отпуск и отправились по курортам и санаториям… кроме него. Потому что Виктор Борисович Полищук — самый молодой специалист в коллективе. Как там говорится? Не пьет, не курит, на Новый Год дежурит. Вот и тут — все отправились отдыхать, а он сейчас отправится в школу. На работу.

— У вас, Леопольд Велемирович с такой шевелюрой все шансы сойти за Альберта Эйнштейна. — говорит он: — так что рано еще к парикмахеру. Говорят что если играть роль смелого, то можно стать смелым. Если вы будете носить прическу как у Альберта Эйнштейна, чем черт не шутит — станете великим ученым. Откроете антигравитацию, фотонный парус и гиперболоид инженера Гарина.

— Не забудьте, что у нас с вами запланирован матч-реванш! — поднимает сухонький палец вверх старичок: — матч-реванш века! Прошлый раз вы все-таки отыгрались, но ваша гордыня вас и погубит!

— Запомню это. Постараюсь быть скромней. — он проходит мимо — в умывальную. Возле одной из раковин стоит по пояс голый мужчина и умывается холодной водой, фыркая как морж и разбрызгивая воду вокруг.

— Гоги Барамович! Доброе утро. — приветствует мужчину Виктор. Мужчина поднимает голову.

— Витя, я же тебя сто раз просил, давай не по отчеству, а? — задушевно просит мужчина, вытираясь полотенцем: — ведь сам подумай, я же только-только после института, да и ты тоже. Мы с тобой ровесники практически, а ты меня обижаешь. Вай, неужели я старый такой, а?

— Старшим всегда почет и уважение. — отвечает Виктор, положив полотенце рядом со второй раковиной: — тем более что ты у нас уже женатый, Гоги Барамович, да еще и в органах работаешь. Как водичка с утра?

— Ледяная. Словно в Байкале с утра искупался. А то что я женатый еще ничего не значит, женитьба годы жизни не прибавляет, хотя стресс конечно дает. Слушай, тебя тоже с утра дочка Адулаевых разбудила? В пять утра кричать начала… — качает головой Гоги, вытирая голову полотенцем: — а я с ночного, так и не выспался. Какая голосистая…

— Маленькая принцесса Великого Дома Абдулаевых мне вместо будильника служит. Благодаря этому я никогда не опаздываю. Голос звонкий и сильный, ей только в оперном выступать, уж там никто не заснет. Я рассказывал, как однажды в детстве нас водили в оперу, а я тогда еще пионер был и…

— Извини, брат, совсем времени нет. На работу опаздываю. — качает головой Гоги: — вечером дослушаю. У нас с опозданиями строго, сам понимаешь. А если меня с работы попрут, то моя меня без сациви съест. На хлеб намажет и голову откусит. Вай, какая строгая женщина. Когда ухаживал такая мягкая была…

— Конечно. Увидимся вечером. — Виктор открывает кран и умывается холодной водой, чистит зубы, внимательно разглядывая себя в потускневшее зеркало над умывальником. Вытирает лицо полотенцем.

— Нурдин Анварович! Доброго утра! — восклицает, увидев, что за это время к нему присоединился еще один сосед, который угрюмо открывал кран с водой, умывая руки и лицо.

— Угу. — ворчит сосед, намыливая руки.

— Только что с Гоги Барамовичем говорили. Вашей принцессе в опере нужно выступать, голос сильный и красивый. Благодаря ей никто на работу не проспит… вам определенно нужно с соседей оплату брать — за утреннюю побудку.

— Ммм… — неопределенно отвечает тот и отворачивается, давая понять, что не склонен к разговору.

— Ладно. — не обижается Виктор: — рад видеть. До вечера.

Он выходит в коридор, насвистывая мелодию и покручивая полотенцем и едва успевает отскочить в сторону, как мимо него проносится вихрь в человеческом обличье.

— Катька! Ууу, окаянная, чуть не зашибла человека! — выкрикивает вслед вихрю полноватая женщина в синем ситцевым платье в мелкий горошек и желтом фартуке, обернутом вокруг того места, что когда-то было талией: — Витька! А ты не попадайся на пути, видишь же что она чисто как заяц из Союзмультфильма, носится по всему дому. И чего ты так рано вскочил? У ваших же каникулы, вон Катька в деревню третьего дня поедет, шумела́ такая.

— Шумела? Это не как глагол, а как существительное? Не шуме́ла, то есть звуки издавала, а шумела́? — задается вопросом Виктор, делая вид что достает блокнот и ручку, готовясь записывать: — скажите пожалуйста. Я собираю фольклор народностей Севера, мне вот интересно про «замолаживает»…

— Ой иди в пень, Витька. — машет на него рукой женщина: — такая же шумела́ как и Катька моя. Катька еще и бутерброд свой забыла, кулема.

— И снова Глафира Семеновна показывает высокий класс в деле освоения фольклора. Нет, серьезно — кулема? Тоже существительное? — поднимает бровь Виктор и делает вид что прячет блокнот в карман, хотя на спортивных штанах нет никаких карманов: — а в школу я пойду, потому что еще молодой специалист и ничего не понимаю. Не все дети на каникулах разъехались, есть и такие, которые как ваша кулема — по дому носится. Вот и придумали, чтобы социалистическую собственность сберечь — собрать их в одно место, желательно с бронированными дверьми и колючей проволокой по периметру… где бы еще парочку немецких овчарок достать? — делает вид что задумывается он: — хотя боюсь они их съедят.

— Точно съедят. — кивает тетя Глаша, соглашаясь с ним: — дети все в рот тащат. Катька позавчера жука чуть не съела вот такого, насилу отобрала… боюсь даже представить, что она на улице ест, пока я не вижу. Ты иди на кухню, сам поешь, я кашу сварила и на тебя хватит. А то вон, тощий какой, а чтобы девкам нравится нужно мясистей быть. Вон, этот нехристь Нурдин какой представительный, и у него уже третья жена!

— Я не третья! — высовывается в коридор смуглое личико, над личиком — волосы, перевязанные цветастым платком: — я первая! Первая! Тетя Глаша, пожалуйста кипяточку поставьте, а то Алтынгуль сегодня что-то совсем не в настроении, я отойти не могу.

— Да конечно, Самирочка. Только все равно ты третья. Там же Валентина эта была, которая крановщица, да еще и Вильма, которая из Прибалтики, блондинка такая, что повсюду с собой сумочку таскала, заведующая в отделе парфюмерии в большом универсаме.

— Что вы такое говорите, тетя Глаша. — обижается личико: — они же все не так, как следует женились. А мы с ним — как положено. К родителям съездили, в Ташкент. Если родители не разрешили, то не считается. Ой, Алтынгуль снова плачет! — и смуглое личико исчезает за дверью. Снова кричит ребенок.

— Клянусь эта девочка будет выступать в Большом Театре. Оперная певица растет. — говорит Виктор, поднимая палец: — слышите, Глафира Семеновна? Какой голос! Фа-минор! Четыре октавы!

— Была у меня одна знакомая оперная певица. Как-то раз поехала за границу и накупила там духов и колготок два чемодана, сдала все в багаж как положено. А там упаковка оказалась не то бракованная, не то что еще. В аэропорту, в Домодедово милицейская собака с ума сошла, как учуяла. Милиция сразу же ее чемодан в сторону и ее саму на беседу, проверить. Так она замуж и вышла, уж больно симпатичный кинолог ей попался. Сейчас в Саратове живут, домик у них хороший на берегу реки, трое ребят, сорванцы такие. А собака умерла в позапрошлом году, вот они горевали… — говорит тетя Глаша: — что стоишь, ирод, проходи на кухню, завтракать.

— Смерть домашнего питомца всегда трагедия. — кивает Виктор: — а вот завтракать я сегодня не буду. Согласно древней методике индийских йогов, старая поговорка про «завтрак съешь сам» — неверна. Она вообще относится к буржуазным предрассудкам угнетающего класса кшатриев и брахманов, близкие нам по пролетарскому духу классы шудр и парий, настоящий рабочий класс — никогда не завтракали. Как правило, потому что было нечем. И именно из таких вот людей впоследствии и вырос истинный рабочий класс Индии, люди, которые разделяют наши ценности!

— Опять без завтрака, да что это такое? — всплескивает руками тетя Глаша: — на вот тебе бутерброд, раз Катька не взяла с собой. — она дает ему завернутый в газету сверток: — а то помрешь до обеду у себя в школе.

— Да у нас столовая же работает. Несмотря на каникулы, у нас летняя продленка и учебные курсы для подтягивания отстающих учеников. — говорит Виктор, но свёрток все же берет: — спасибо, Глафира Семеновна. Ну, все, я побежал.

— Ступай, ступай. И хватит с Леопольдом в шахматы по вечерам играть! Он потом полночи не спит, нервничает и на кухню курить ходит, все стены провонял!

— Как скажете, Глафира Семеновна! — Виктор взмахнул рукой на прощание и поспешно удалился по коридору. Заходит в свою комнату, поспешно одевается и выскакивает в коридор снова, но уже одетый прилично — в синий спортивный костюм и кеды. На голове — кепка.

Выходит на лестничную клетку и спускается вниз по лестнице, на улице — сталкивается с двумя хохочущими девушками и вежливо приподнимает кепку в знак приветствия. Две девушки одеты в синие комбинезоны и клетчатые рубашки, одна — повыше и с черными как смоль волосами, вторая — чуть ниже и поплотнее, рыженькая. Комбинезоны заляпаны белым, на головах уже надеты панамки, сделанные из газеты «Правда». На сгибе он видит заголовок «Решения XXVIIсъезда КПСС в жизнь!».

— Физкульт-привет прекрасным нимфам творческого труда! — говорит он: — что, еще не приехал ваш автобус?

— Опять опаздывает. — охотно откликается одна из девушек, та что повыше: — а ты куда побежал, у вас же каникулы. Спал бы до обеда. Я в выходные раньше обеда нипочем не встану.

— Еще как встанешь. — толкает ее в бок локтем подружка: — когда Алтынгуль с утра проснется — все проснуться. Вот как она родилась, так весь дом по ее расписанию живет. А она, между прочим, днем спит. И чего это мы — нимфы творческого труда? — хмурится она: — ну что нимфы — это понятно, это я одобряю, но почему — творческого? Это ты издеваешься так, что ли?

— Я? Помилуйте и в мыслях не было. Вы же художницы по самой сути вашей работы. — отвечает Виктор, останавливаясь: — вы творите кистью, рисуете и парите над хрупкой тканью мироздания!

— Мы маляры. А ты, Витька — звездобол. — смеется высокая с черными волосами: — какие там пейзажи, у нас норма по квадратным метрам за смену, а наш автобус опять опаздывает. Но запудривать девушкам мозги ты мастак. Осторожней там на своей работе, попадется ушлая старшеклассница и все… пропал наш Витька. Придется на свадьбу собирать.

— Не буду я ему на свадьбу скидываться. — складывает руки на груди рыженькая: — он в прошлый раз Тамарке комплименты говорил, а я Тамарку терпеть не могу.

— Ты же комсомолка, Марина! — всплескивает руками высокая брюнетка: — что за местническая ревность и мещанство? Тамара у нас активистка и на доске почета висит!

— Да ты сама ее терпеть не можешь. — парирует рыженькая Марина: — все время ей вслед шипишь как змея. И волосы дыбом как у Медузы Горгоны.

— А я на прошлой неделе заявление подала в партию. Так что мне недолго комсомолкой быть. — прищуривается высокая брюнетка: — имею право подрастающее поколение уму-разуму учить.

— Ну ты даешь… — качает головой рыженькая: — но все равно на свадьбу этому Витьке я скидываться не собираюсь. У нас столько одиноких женщин, а он на старшекласснице жениться решил! Пусть лучше вон тетю Глашу возьмет, она женщина одинокая, да и ребенок уже есть.

— Дура ты, Марина, хоть и комсомолка. — закатывает глаза высокая брюнетка: — это было сказано гипотетически. Понимаешь? Гипотетически. Есть такое слово — гипотеза, греческое, кстати.

— Я греческие орехи люблю, а не гипотезы. Гипотезой сыт не будешь. — рассудительно замечает рыженькая: — а дурой обзываться невежливо. Даже если ты вот-вот в партию вступишь. Товарищ Ленин никогда Крупскую дурой не называл. Наверное.

— И я не Ленин и ты не Крупская. — хмыкает высокая и поворачивается к Виктору: — ладно, вон наш автобус уже едет. Вечером увидимся… если ты на работе не задержишься.

— До вечера! — Виктор прощается с девушками и идет по улице. Через несколько шагов — оглядывается. Девушки уже запрыгнули в подехавший автобус и рыжая Марина — помахала ему рукой. Он взмахнул рукой в ответ. Автобус обогнал его, обдав выхлопными газами и запахом жженой резины, мелькнули в окнах улыбающиеся лица…

Виктор прибавил шаг. Впереди рабочий день, впереди целый рабочий день в одна тысяча девятьсот восемьдесят пятом.