Трансформация

Андрей украдкой зевнул и глянул на часы – еще четырнадцать минут до конца лекции! Кому, спрашивается, нужны эти курсы?!

Слова лектора до слуха еще доходили, но сознанием уже не воспринимались:

– Неограниченные возможности… компьютерный темп мыслительных процессов… устойчивость к внешним условиям… дополнительные органы чувств…

На этот звуковой фон накладывались реплики с последнего ряда:

– Е-четыре.

– Мимо. А-шесть.

– Тоже мимо. Д-пять…

Эти двое, похоже, были знакомы раньше. А остальные – с бору по сосенке. Народ самый разный, к тому же занятия после работы – опоздавшие, кому далеко добираться, тянутся еще минут десять после начала. Два часа отсидели – и бегом по домам; третье занятие, а никто никого не знает, при том, что и группа-то небольшая – стоместная аудитория заполнена едва на треть.

Андрей посмотрел по сторонам. Нет, кому-то эти шестнадцать часов лекций с зачетом, наверное, все-таки нужны. Вон та женщина слева в углу, похожая на бухгалтера троллейбусного депо (интересно, с чего он это взял?), возможно, представления не имеет о трансформации. Или имеет – из телевизора, смотрит ведь, наверное. Ну, и по слухам, конечно.

А вот эту, сидящую прямо перед ним, через два ряда, Андрей, похоже, где-то встречал. На вид очень уж молодая, правда, со спины не разберешь, хоть бы боком повернулась – нет, не поворачивается. Кто ее знает, может, и в самом деле уже двое детей…

Но ему-то, Андрею, на кой черт сдалась эта подготовка, если у них в университете по трансформатике лекционный курс был тридцать два часа, да четыре семинара, да экзамен в завершение? Практических занятий, естественно, не было – оно и понятно: превратить трансформа обратно в человека невозможно; ну, а здесь чем лучше? Здесь-то явно рассчитано на минимальный уровень начальных знаний! Могли бы, между прочим, посмотреть приложение к диплому…

Похоже, работники Института Модернизации Человека создали себе неплохую кормушку, еще и с университетскими поделились. А чтобы кандидаты не могли уклониться от учебы, протащили эти курсы через закон.

Впрочем, ученых тоже можно понять: кушать-то всем хочется. К тому же его, Андрея, это касалось меньше всего: курсы оплачивала фирма, трансформацию тоже, и даже Ленке готова была возместить расходы, когда будет нужно. Времени только жалко.

Сосед справа, по виду – шофер-дальнобойщик, внимательно слушает, еще и на диктофон пишет. Андрей свой диктофон убрал в карман сразу, как только увидел, что лектор – тот же доцент Жуков, который читал им курс трансформатики в университете. Доцент его не узнал – забыл, наверное, через него же столько студентов проходит.

А может, и не забыл, а просто сделал вид. Трансформы никогда и ничего не забывают, а Жуков трансформ. Правда, тогда, на третьем курсе, студенты поначалу приняли его за человека. Так ведь не отличить же было совершенно! А здесь – приходит в подчеркнуто роботоподобном виде, сверкая металлом и поскрипывая пластиковыми деталями, то ли нарочно отрегулированными так, чтобы скрипели, то ли от редкого употребления этого тела (сами трансформы предпочитают говорить "корпуса").

Кстати, именно поэтому многие люди не видят разницы между трансформами и роботами. Но это от незнания. К тому же у всякого порядочного трансформа имеется несколько корпусов на разные случаи жизни. -…Вот на этом я и хотел бы закончить нашу сегодняшнюю лекцию. У нас осталось около шестисот секунд времени, которые я могу посвятить ответам на ваши вопросы.

Измерять время секундами – это тоже особенность трансформов. Минута для них – слишком большой промежуток, час – вообще вечность.

Желающих задавать вопросы пока не обнаруживалось.

Доцент открыл "дипломат", в котором оказалось несколько небольших машинок. Они тут же вылезли наружу и принялись собирать вещи, разложенные и развешенные Жуковым за время лекции: одна складывала листы бумаги, другая подбирала со стола всякую мелочь, третья сматывала шнур проектора. Еще две, взлетев, сворачивали в рулон люминесцентный экран…

Пауза затянулась уже секунд на семьдесят.

– Между прочим, это, – Жуков обвел металлической рукой машинки, – тоже мои конечности. Своего рода дополнительные руки.

Женщина-бухгалтер из троллейбусного депо вздрогнула, а Андрей подумал, что фраза доцента явно преследует цель спровоцировать аудиторию на вопросы. И, как оказалось, подействовало.

– Пожалуйста! – Жуков протянул руку, приглашая спрашивать одного из "флотоводцев".

– Если я правильно понял, трансформы бессмертны?

Оказывается, они успевали еще и следить за лекцией!

– Ну, нельзя сказать, что они бессмертны так же, как Кощей Бессмертный, – начал доцент. – Кощей, помнится, был абсолютно неуязвим, убить его можно было единственным способом, с определенными церемониями. Трансформ такой неуязвимостью не обладает – максимум на уровне танка. Насколько хватит прочности корпуса… Но в человеческом смысле – да, трансформы бессмертны. Механизмы можно отремонтировать, заменить, наконец, а сознание, память, жизненный опыт копируются на новый носитель без потерь – если, конечно, он сам не захочет что-либо стереть.

– Тогда для чего нужны эти ограничения на трансформацию: по возрасту и по числу детей? – снова спросил тот же слушатель.

– Собственно, это уже относится к темам следующих занятий. Если вкратце – человеческое сознание можно перенести на электронные носители. Копируется всё: жизненный опыт, черты характера, предрассудки. Функционально бессмысленно, однако так принято. А вот новую личность можно создать только традиционным способом – да простят меня дамы. Этот процесс алгоритмизации не поддается…

Дамы простили. Кто-то промолчал, кто-то хихикнул, скорее всего, просто над нелепой ситуацией: робот отпускает двусмысленные шутки. Протестующих не было. -…Так что все эти ограничения введены для того, чтобы не сокращалась численность людей. Люди, прошу прощения, – это база воспроизводства трансформов. А трансформы хотя и не умирают от старости или болезней, но гибнут при несчастных случаях и катастрофах. Кстати, для сведения: пока что для тех, у кого нет двоих детей, открыта возможность трансформации – по возрасту. Так вот, сейчас в парламенте обсуждается закон, который ее перекроет. Хочешь обладать преимуществами трансформа – оставь двух потомков. Если кого-то из ваших знакомых может это затронуть, советую их предупредить.

– Но тогда, получается, – заметил второй "адмирал", – численность населения будет расти неограниченно. А ресурсов на всех хватит?

– Прежде всего, замечу, что трансформ потребляет ресурсов меньше, чем человек. На одном лишь отоплении какая экономия – нужно только вовремя менять смазку в трущихся узлах. А кроме того, именно благодаря трансформам нам сейчас доступны ресурсы не только Земли, но и всей Солнечной системы. На Луне и Марсе люди давно уже не работают.

– А кто работает? – спросили из первого ряда.

– Трансформы. Люди на экскурсии прилетают. Экскурсоводы, между прочим, тоже трансформы. На другие планеты только трансформов и посылали, люди там не бывали. МКС-7 сейчас на орбите – российская часть экипажа полностью состоит из трансформов, и, кстати, сама станция – корпус одного из них…

– Командира? – спросил кто-то.

– Нет, бортинженера. Командир в эту смену не наш… Я думаю, ресурсов Солнечной системы на первое время хватит, а там посмотрим. В конце концов, технология трансформации пока применяется на практике всего-то каких-то пятнадцать лет. Темп производства трансформов определяется, с одной стороны, количеством людей, которое в стране практически постоянно, а с другой – долей желающих трансформироваться. Она сейчас растет, и темп производства тоже. Темп убыли пока невелик, но будет увеличиваться вместе с численностью трансформов. Когда-то темпы сравняются, и численность стабилизируется.

– Петр Максимович, – подала голос женщина, сидящая впереди через два ряда; оказывается, она знает Жукова по имени-отчеству. И снова Андрею показалось, что он ее знает и уже слышал этот голос. -…Петр Максимович, а вам не приходило в голову, что из-за повального применения трансформации вы никогда не станете профессором?

До чего же бестактный вопрос, подумал Андрей. Доцент внешне остался спокоен; ну, робот – он и есть робот, но внутри-то он должен испытывать какие-то чувства! Эмоции ведь тоже копируются – "функционально бессмысленно, однако так принято".

– Ну, Марина, я не рискнул бы утверждать так категорически. Все может быть. И потом, меня эта сторона дела мало беспокоит, – ответил Жуков, и Андрей мысленно обозвал себя идиотом. Маринку-то он как не узнал?! С их же факультета, на два курса младше, но из тех студентов, которые заметны не только на своем курсе. Жуков, наверное, им тоже читал трансформатику.

А впрочем, ничего удивительного, что он ее не узнал: сидела все время спиной, к тому же именно ее он меньше всего ожидал здесь увидеть. Два года назад, когда она заканчивала учебу, детей у нее не было, как говорится, и в проекте. А сейчас, выходит, уже двое? Близнецы, что ли?

– Петр Максимович, – Андрей тоже решил задать свой вопрос, – насколько я понял, при трансформации создается точная копия личности на электронных носителях?

– Да, – кивнул Жуков.

– И некоторое время существуют одновременно человек и его копия?

– Ну, можно сказать и так, – после небольшой паузы согласился доцент.

– А куда потом девается человек?

Наступила тишина. Водила-дальнобойщик посмотрел на Андрея с любопытством, женщина-бухгалтер – с испугом.

На третьем курсе Андрей задавал Жукову этот же вопрос и то, что тогда ответил ему доцент, расценил как попытку уйти от ответа. И сейчас Жуков повторил то же самое, слово в слово:

– Человеческое тело отмирает через некоторое время после трансформации.

Андрею вдруг пришло в голову, что эту фразу доцент в свое время старательно заучивал, – абсолютно нелепое предположение; трансформу достаточно что-либо услышать или прочитать один раз, и он запомнит это навсегда.

– "Тело" – неплохо сказано, – негромко заметил один из игроков в морской бой, а другой спросил:

– То есть, как это – отмирает?

– А как отмирает бородавка, когда ее несколько дней подряд мажут бальзамом Льюиса?

– Ну, все-таки человек не бородавка.

– Возможно, с точки зрения бородавки ваша последняя фраза излишне самонадеянна, – сказал доцент. – Когда сознание копируется в личностный блок, тело утрачивает волю к жизни и в течение нескольких дней отмирает. Перестает питаться, пить…

– Дышать, – добавил кто-то. Вероятно, это была шутка, только никто не засмеялся.

– Всех подробностей процесса я не знаю, – продолжал Жуков, – а если бы и знал, наверное, тоже немного мог бы вам сказать. Технология трансформации – государственная тайна.

– А что в ней такого секретного? – удивленно спросил кто-то из женщин. Андрей примерно догадывался, в чем дело, и ответ Жукова подтвердил его догадку:

– Личностные копии второго порядка – снимаемые не с людей, а с трансформов, – это основа интеллектуальных систем наведения высокоточного оружия пятого поколения. Благодаря ему Россия сейчас имеет решающее стратегическое преимущество практически перед всем миром.

– А в других странах, что ли, не делают этих… трансформов? – спросил дальнобойщик.

– В других странах их очень мало, и все они трансформированы здесь, в ИМЧ. Сначала работы по модернизации человека законодательно запретили везде, только у нас не стали. Когда открылся институт, они там даже объявили нам бойкот. Наверное, думали, это как-то связано с клонированием, а на него везде наложены жесткие ограничения. А полностью поменять оболочку личности – с органики на электронику – им, похоже, в голову не пришло. Сейчас-то, наверное, локти кусают, а поздно. У нас монополия, технология засекречена, а им, если надо, приходится обращаться к нам. Ну, и с оружием мы впереди.

Наступила тишина, и в тишине Андрей услышал, как кого-то в аудитории наполняет гордость за свою страну. А потом один из "адмиралов" негромко (Андрей едва разобрал) спросил:

– Интересно, как они делают из него камикадзе?

Второй так же тихо ответил:

– Блокируют инстинкт самосохранения и подгружают модуль ненависти к врагу. А может, ненависть сама его блокирует, у нее приоритет прерывания выше.

Непонятно, слышал ли их доцент – слух у трансформа лучше, чем у человека, но это уж как он сам отрегулирует коэффициент усиления. То, что он сказал, можно было при желании расценить и как ответ на эту реплику:

– Юридически личностью считается действующая копия первого порядка, то есть трансформ. Копия второго порядка личностью не является.

– А чем тогда считается тело – юридически? – спросила Марина.

– Тело относится к классу отходов трансформации.

– Петр Максимович, а вы не знаете судьбу вашего… – она на секунду замялась, – вашего "отхода трансформации"?

– Нет, – ответил Жуков после короткой паузы. – Я с ним потом не встречался.

Выходя из аудитории, Андрей услышал обрывок разговора "адмиралов":

– Бальзам Льюиса насколько эффективен?

– Процентов восемьдесят, может, восемьдесят пять.

– А с остальными бородавками что делают?

– Есть разные средства. Лазером, например, выжигают. Или кислотой. Дедовский способ, но помогает.

В коридоре он немного подождал, а потом появилась Марина.

– Привет!

– Андрюша, здравствуй! Ты что здесь делаешь?

Она направилась к выходу, Андрей тоже.

– Странный вопрос. Наверное, то же, что и ты, – теряю время. А у тебя что, двойняшки?

Марина остановилась, посмотрела на него и негромко сказала:

– У меня детей нет.

– А-а… а как… – начал Андрей и замолчал. Он вспомнил пятилетней давности сплетню, ходившую по факультету: отец Марины – зам руководителя какого-то средней руки ведомства. Сейчас ему пришло в голову, что она собралась трансформироваться по блату. Это было очень неприятно.

Страна уже несколько десятилетий жила в условиях стопроцентной коррупции, с которой никто не боролся, ибо бесполезно. Редкие выступления депутатов на сессиях ничьего внимания не привлекали: все знали, что за них тоже заплачено. Несколько поколений выросло, зная, что в любом государственном учреждении за всё нужно платить – за исключением тех случаев, когда платили не за что-то, а просто в силу традиции. Как чаевые официанту. К такому порядку вещей привыкли, но при этом все понимали, что страна живет неправильно.

Разрешения на трансформацию никто поначалу не рассматривал всерьез в качестве повода для взяток: слишком мало было желающих. А когда их стало много, уже успела сложиться система, где решение принимала группа сотрудников ИМЧ. Попытки заинтересованных ведомств вмешаться в процесс пресекли на самом верху.

А ученые не привыкли получать деньги просто так, за занимаемое место. Умение брать взятки, глядя на дающих честными глазами, вырабатывается поколениями, как сознание дворянством своего благородства; недаром же дети госслужащих традиционно идут в госслужащие. Ну, а дети ученых – в ученые, и так же поколениями у них устоялось, что за всякие полученные деньги надо сделать какую-то, пусть номинальную, работу. Ее они и делали на курсах подготовки. А сама процедура допуска к трансформации была простой и прозрачной: нет ограничений по возрасту и числу детей – пожалуйста, есть ограничения – извините.

Существование этой простой и ясной системы в безнадежно коррумпированной стране никого, конечно, не поднимало на борьбу против взяток, а просто показывало всем: можно жить по-другому! И вот, получается, сюда тоже проникла ржавчина…

– "А как" – это ты о чем? – услышал Андрей. Он не решился прямо спросить: "А как ты собираешься, по блату?" В конце концов, всё это лишь слухи, не более. Вместо этого он спросил:

– А как ты вообще попала сюда, на курсы?

Марина пожала плечами:

– Так ведь разрешение не требуется. Курсы свободные, заплати и ходи.

– А свидетельство? Оно, если не знаешь, действует год, а потом всё по новой. Ты что, рассчитываешь успеть за год?

Марина снова пожала плечами и ответила с вызовом:

– Я, в отличие от некоторых, превращаться не собираюсь.

Андрей закрыл рот только через несколько секунд.

В принципе, поступок в ее духе. Она всегда удивляла окружающих, причем не нарочно – как-то само собой получалось. Андрей помнил, как удивила его в свое время новость, что Марина верующая, и даже, как выразился один знакомый, "активно верующая". В отличие от большинства, которое, например, в вопроснике переписи, в разделе "Вероисповедание", не задумываясь, отмечает строку "православный" просто потому, что если не отметить ничего, то компьютер не примет форму. А слово "атеист" из нее давно убрано, как "против всех" из избирательных бюллетеней. И если при этом чуть ли не с детского сада вдалбливают, что русский – значит православный…

Он догнал ушедшую вперед Марину, они вместе вышли на крыльцо и пошли к остановке троллейбуса.

– А зачем же ты ходишь сюда, если не собираешься? – спросил Андрей.

– Пытаюсь понять некоторые вещи.

– Ну, и как, поняла?

– Кое-что – да, но не здесь. Отсюда я пока ничего не вынесла.

– Слушай, а как вообще церковь смотрит на трансформацию? – спросил Андрей неожиданно для самого себя: полсекунды назад этот вопрос его абсолютно не интересовал.

– Ты кого имеешь в виду: государственную церковь или нас? – уточнила Марина.

– Государственная – это православная?

– Ну да. Русская православная церковь.

– А вы тогда кто?

– А мы – старообрядцы.

Опять она убила его наповал: представление о старообрядцах, имевшееся у Андрея, к Марине никак не шло.

Они подошли к остановке, остановились, и тогда наконец Марина сказала:

– Православная церковь, как обычно, проморгала, она всегда оказывается в хвосте событий. К тому же против трансформации успел выступить римский папа, так что патриарх оказался в трудном положении: выступит против – будет заодно с папой, поддержит – так вроде бы клонирование уже осудили, а это еще хуже. А у нас… Отец Пантелеймон – это наш священник, – он так говорит: можно записать голос на диск или на кассету и потом слушать, но это уже будет не живой голос, а только его копия. Точно так же и копия живой души в железной коробке – это не живая душа… Ну, ладно, вон твой троллейбус идет. Увидимся еще.

Три двухэтажных шлакоблочных дома затерялись среди многоэтажек. Построенных после Второй мировой войны пленными немцами, они стояли буквой П, и в маленьком зеленом двориком между ними в мае цвела черемуха, а в июне – сирень. Ее запах доносился за полквартала, Андрей почувствовал его сразу, как вышел из троллейбуса.

По генплану здесь должна была стоять тридцатиэтажная башня: два или три нижних этажа – офисы и магазины, остальные – жилые. Застройщики, однако, не торопились выкупать участок. Проложенного немцами канализационного коллектора без реконструкции хватило бы на пять-шесть этажей, но никак не на тридцать, да и водопровода тоже. Реальная цена участка была гораздо ниже кадастровой, и получался замкнутый круг: купить землю по реальной цене – нарваться на конфликт с налоговым ведомством и прокуратурой, по официальной – строительство не окупится. А изменить запись в кадастре стоило таких денег (даже без учета взяток)! Не имело смысла связываться за каких-то полтора гектара.

Жилье с удобствами на уровне середины прошлого века и непонятными перспективами никто не рвался покупать, и семьи жили в своих квартирах десятилетиями, только поколения менялись. Все знали всех, как в деревне.

Подходя к дому от остановки, Андрей завернул за угол и наткнулся на дядю Егора.

Егор Егорович, просто Егорыч, дядя Егор – кому как – жил в одном подъезде с Андреем. Лет ему было на вид – как будто последний год работает перед пенсией, причем Андрей его таким помнил с детства, а настоящего возраста никогда не знал.

– Добрый вечер, дядя Егор, – сказал Андрей, проходя мимо.

– Привет, Андрюха! Откуда идешь в такую пору?

– На курсах был.

– Тоже, что ль, в "трансформеры" собрался?

Слово "трансформеры" очень походило на издевку. Дядя Егор работал в ИМЧ (кажется, где-то в охране), и знал, что как называется. Андрей, однако, не обиделся.

– А куда деваться? – он развел руками. – Работа требует, а человеку никак не справиться. Человек – машина хрупкая, и соображает медленно.

– Да, нынче людям хода нет. Нынче железякам везде у нас дорога. Платить-то сам будешь?

– Нет, фирма.

– Ну, тогда еще по-божески. А то ведь бывает: давай-давай, и чтоб плавать мог, и летать, и соображать быстро, да еще и сам плати. Я, Андрюха, всяко видал. Когда превращаться-то будешь?

Андрей быстренько посчитал в уме.

– На той неделе в пятницу зачёт, значит, в понедельник. Если сдам.

Дядя Егор тоже что-то прикинул в уме, пробормотал:

– Нет, не моя смена… Зачёт-то? Да сдашь! Это так, одна видимость.

– Дядя Егор, а ты сам не хочешь? – спросил Андрей. Он не спешил домой: Ленка последнее время стала раздражительной, ко всему придиралась, обижалась на ровном месте. Дома он обещал быть к половине девятого; вернешься позже обещанного – наверняка нарвешься на скандал, но и раньше времени приходить желания не было, потому что будет то же самое. И Андрей искал любой повод затянуть разговор.

– А мне зачем? – спросил в ответ дядя Егор. – Я-то, слава богу, и так справляюсь.

– Зачем? – Андрей пожал плечами. – Ну, хотя бы по миру поездишь. Есть такие туры для трансформов: контейнер с сознанием привозят в какую тебе надо страну, там монтируют в подходящий корпус – у них там запас корпусов. И ходишь везде, смотришь. Разговорный модуль подключают – и никаких проблем с языком. Или на Луне побываешь. Корпус вроде лунохода, а контейнер на спутнике. Управляешь по радио, смотришь через телекамеры. А то профессию сменишь. Болезней – вообще никаких, кроме ржавчины. Шучу. И скидки для пенсионеров – и на трансформацию, и на те же поездки.

Скидки для пенсионеров действительно были, причем оплачивались из бюджета. Похоже, государство таким образом поощряло старшее поколение. Превратившиеся год, два, пусть даже пять лет развлекались, как могли, пользуясь полученными способностями, но рано или поздно непрерывный отдых надоедал, и они возвращались в производство. И успешно конкурировали с молодыми, потому что физическими возможностями им не уступали, ну, а опыт – он никуда не денется.

– Да я, вроде бы, на здоровье и так не жалуюсь. И профессия устраивает. Нет, Андрюха, мне лишнего не надо, а что мое – то мое.

– Егорыч! – раздался крик из глубины двора. Андрей и Егор Егорович разом посмотрели туда – у доминошного стола собиралась компания.

– Ну, бывай, Андрюха, – сказал дядя Егор. – Пойду, что ль, козла забью.

Он направился к столу, и Андрей, глядя ему вслед, вспомнил необъяснимый парадокс, о котором рассказывал один знакомый на фирме. Трансформы выигрывали у людей в любые игры: шахматы, преферанс, бильярд, футбол. Кроме "козла". Если садились играть пара людей против пары трансформов, люди неизменно выигрывали.

Разумного объяснения этому феномену никто не мог придумать, но знакомый уверял, что за все время существования трансформы не выиграли у людей в "козла" ни одной партии. Андрей ему верил – знакомый сам был трансформ.

Он глянул на часы и поспешил домой.

– Явился наконец-то! – недовольно сказала Лена. Андрей посмотрел на часы, хотел сказать, что еще две минуты до половины девятого, потом решил не провоцировать жену.

– Помочь? – спросил он как можно более миролюбиво.

– Нет, можешь отдыхать! Сама справлюсь!

В это время открылась дверь в другую комнату, и оттуда появилась четырехлетняя Настя в пижаме.

– Папа, а ты уже превратился в робота? – спросила она, старательно выговаривая "р" в слове "робот".

– Нет, не превратился, так что иди спать. А то робот не может тебя нашлепать по попе, а я могу.

Он подхватил дочь на руки и отнес в кровать. Оба знали, что никто никого шлепать не будет.

Уложив Настю, Андрей пошел в ванную, чтобы помочь Лене купать четырехмесячного Мишку. На большую чугунную ванну поставил сколоченную из досок подставку, на нее – пластмассовую детскую ванночку. Пустил воду, тщательно регулируя температуру.

Мишка уже начал беспокоиться, попискивать. Купаться он любил, а вот когда затягивают с этим делом – нет. И нервная обстановка в семье ему не нравилась.

Пока купали Мишку, Андрей старался не говорить лишнего, спрашивал и отвечал только по делу. Наконец Лена достала сына из воды, и тот немедленно заорал, потому что этого он тоже не любил – когда достают из воды. Она быстро обтерла Мишку, одела, дала грудь, и он успокоился, зачмокал. Андрей вышел в кухню. Свет включать он не стал, так и сидел в полумраке, пока не пришла Лена.

– Зачем ребенку всякую ерунду рассказываешь? – спросил он.

– То и рассказываю, что будет! – ответила она с вызовом, а затем всхлипнула. Андрей не стал в четвертый (шестой, десятый) раз объяснять разницу между трансформом и роботом – ясно было, что дело не в объяснениях.

– Лена, пойми, пожалуйста, – начал он, – у нас нет другого выхода…

– У нас! – язвительно перебила она.

– У нас. Если я сейчас трансформируюсь, мне дают в подчинение двух человек…

– Двух людей или двух железяк? – снова перебила она.

– Людей. Железяки, Лена, сейчас руководят, и они же, кстати, делают всю квалифицированную работу. Люди сейчас работают на мелком подхвате. Ключи подают, как в том анекдоте. Этими двумя я буду руководить, и я же тогда смогу работать в горячей зоне. Людям там делать нечего, сама понимаешь. И зарплату для начала в полтора раза, а там видно будет. А если я останусь… как был, то в лучшем случае буду подавать ключи. А в худшем меня через полгода попросят с фирмы.

– И будешь приходить домой прямо из горячей зоны!

– Нет. Не прямо. Сначала сменю корпус.

Лену передернуло – это было видно даже в темноте.

– Ленка, ну пойми же, не могу я отказаться! Фирма готова заплатить, за тебя, кстати, тоже…

Ее снова передернуло.

– Не ори, ребенка разбудишь! – сказала она злым шепотом. – Господи, ну за что это?

– Ну, просто время пришло. Человек давно живет в искусственном мире, а теперь вот пришла очередь его самого. Так вышло, что попало на наше время.

Он замолчал, и Лена молчала, и тогда он снова сказал:

– В конце концов, стандартный человеческий корпус входит в любой минимальный комплект. Идентичность ощущений гарантируется, ты даже не отличишь. Помнишь Жукова в универе?

– Зачем мне отличать, если я буду знать? – печально сказала Лена. – Андрюша, я все понимаю, но ты потерпи, дай мне привыкнуть. Хорошо?

Зачет и в самом деле оказался формальностью. Кто пришел – все сдали, правда, не все пришли. Женщина, которую Андрей принимал за бухгалтера из троллейбусного депо (на самом деле, кажется, заведующая детским садом), уже на четвертой лекции не появлялась. Не пришла на зачет Марина, и на последнюю лекцию тоже; Андрей так и не спросил ее, поняла ли она то, что хотела понять.

В конце предпоследней лекции, в среду, Жуков раздал вопросы к зачету – меньше страницы печатного текста, – а на последней сообщил, что принимать будет не он. Водилу-дальнобойщика (вот тут Андрей угадал правильно) это почему-то сильно смутило, а впрочем, неудивительно: по возрасту он почти годился Андрею в отцы, последний экзамен сдавал, наверное, лет двадцать назад, и внезапное изменение планов выбило его из колеи.

– Мне, Андрей, не жить не быть – превращаться надо, – говорил он. – Не могу я с ними тягаться, да и ни один человек не может двое-трое суток подряд за рулем. А железяке – хоть бы хрен.

Андрей, чтобы поддержать его морально, остался до конца зачета, хотя сдал одним из первых. Дальнобойщик вывалился из аудитории последним, красный, как рак, мокрый:

– Ну, все, спихнул! Напиться теперь напоследок, что ли? Не составишь компанию?

Андрей был готов составить, но тут невесть откуда взялся Жуков.

– Что, все уже разошлись?

– Мы последние, – сообщил Андрей.

– Стенд копирования свободен. Если хотите, можно снять копии прямо сейчас.

– Ну, нет, с меня на сегодня хватит, – решительно заявил дальнобойщик.

Андрей согласился.

В заставленной электроникой комнате, куда его привел Жуков, двое сотрудников ИМЧ, которых Андрей мысленно обозвал "трансформаторами", усадили его в кресло, налепили датчиков на запястья, под колени, за уши. Потом один взял шлем, чем-то напоминающий гермошлем пилота, и опустил Андрею на голову. Со стороны лба он оказался утыкан какими-то острыми бугорками – впрочем, было не больно, ощущение чем-то напоминало шерстяную шапочку. Уши закрыло наушниками, на глаза опустился щиток. Потом в наушниках зазвучала какая-то музыка, замелькали вспышки перед глазами, а потом кусок действительности выпал из памяти Андрея.

Когда резкий писк в наушниках вывел его из транса, в комнате был только один "трансформатор".

– Уже всё? – спросил Андрей. Служитель кивнул. – Ничего не помню.

– Он тоже не помнит, – "трансформатор" поставил на стол серый цилиндр размером чуть меньше пивной банки, постучал по нему указательным пальцем. – Это – вы.

– Он что, все видит и слышит? – спросил Андрей, с опаской глядя на цилиндр.

– Видеть и слышать ему пока нечем. И вообще, это, так сказать, личность в замороженном виде, пока не включен тактовый генератор.

– А мне что дальше делать?

– Настройку корпусов сделают без вас. А вы подходите сюда же в понедельник с утра, – "трансформатор" дал Андрею пластиковую карточку с номером, – тогда и скажут.

Андрей вышел на крыльцо, внимательно прислушиваясь к собственным ощущениям. Пока ничто не говорило о том, что у него пропадает воля к жизни. И есть хотелось, тем более что он из-за копирования задержался в институте дольше, чем рассчитывал.

Похоже, до понедельника он все-таки доживет, вон и этот тоже сказал…

Он пошел к остановке, на всякий случай держась подальше от края тротуара, – вдруг потянет броситься под машину?

Домой он добрался без приключений. Уже темнело, и Лена ждала его в полутемной кухне. Когда он вошел, она посмотрела на него с каким-то испугом.

– Ты что – уже?

– Нет. Еще, – ответил он.

– А когда?

– Понятия не имею, – он пожал плечами. – Сказали – подойти в понедельник с утра.

– А дальше?

– А дальше я хочу жрать. Есть в доме что съесть?

– Возьми в холодильнике, что хочешь. Нет, всё-таки, что потом? – она смотрела на него, ожидая ответа.

– Потом… Потом – я уже посчитал – через год куплю себе ракетный корпус, детей подкинем на недельку моей маме, а сами рванем на Марс! Скафандр тебе возьмем напрокат, посажу тебя к себе внутрь, и полетим.

Лена молчала – непонятно было, как она относится ко всему этому.

– Ленка, ну что ты?! Вся вселенная будет наша!

– А мне она нужна, эта вселенная? – она шагнула к нему.

Никогда им обоим так не хотелось жить, как в эту ночь и два выходных после нее.

Утром в понедельник в кабинете, начиненном электроникой, оказался совсем другой работник. Андрей подал ему карточку, тот равнодушно глянул на нее, нарисовал маркером какую-то закорючку и вернул.

– Первый этаж, двадцать третий кабинет, – сказал он. – Там скажут, что дальше.

Андрей спустился на первый этаж, нашел кабинет. На табло над дверью горела зеленая надпись "Войдите", и Андрей решительно вошел.

Первые полчаса рабочего времени Егорыч отвел себе на чистку и смазку оружия.

Оружие было экзотическое, можно сказать, музейное – пистолет Макарова; но и сам Егорыч был в институте своего рода экспонатом, реликтом давно ушедшей эпохи. (Или не ушедшей? И кто скажет, какая эпоха ушла, а какая задержалась с нами и не думает уходить?) Самые старые сотрудники, с почти сорокалетним институтским стажем, свидетели возникновения ИМЧ, помнили Егорыча таким же, как сейчас. "Егорыч с Макарычем" – так его всегда звали в институте, а зря, между прочим. "Макарыч" – не "Макаров". Внешне – точная копия, но оружие это не боевое, а травматическое. Стреляет резиновой пулей, а при попытке выстрелить боевым патроном разрывается ствол. У Егорыча был боевой "Макаров", но кто, скажите, в институте разбирается в оружии прошлого века?

Знающие люди "Макаров" ругают за низкую убойность, они предпочитают ТТ. Егорыч бы тоже предпочел, да где его взять, хороший ТТ? То, что ему предлагали пару раз, было сделано в экзотических странах, жители которых понятия не имеют ни о качестве материалов, ни о технологической дисциплине; они, наверное, и слов-то таких никогда не слышали. Два-три десятка выстрелов так разносят ствол, что попасть становится проблематично даже на дистанции в полтора-два метра, на которой приходилось работать Егорычу. А "Макаров" был отечественный, и не левой сборки, а заводской, и заявленные характеристики выдавал. К тому же на полутора метрах и его убойности хватало.

Почистив пистолет, Егорыч добавил в несколько точек по капле смазки, пощелкал предохранителем, оттянул курок – все работало, как надо. Он встал из-за стола и прицелился в нарисованное на стене кабинета перекрестие. Егорыч наводил ствол не по прорези и мушке, а по ощущению оружия в руке. У людей это умение достигается постоянной тренировкой. Трансформам тренироваться не нужно, достаточно отстрелять серию из нескольких выстрелов, по ее результатам рассчитать коэффициенты и занести их в память. И можно стрелять на чемпионском уровне.

Это была единственная причина, по которой Егорыч иногда (очень редко) завидовал трансформам.

Он загнал магазин с патронами в рукоятку, передернул затвор, поставил оружие на предохранитель и опустил в правый карман халата. Кобурой Егорыч пользовался, когда дежурил в проходной, а в эту смену ему предстояла другая работа.

Он сел за стол, щелкнул выключателем, приделанным к столешнице снизу, и в коридоре над дверью загорелась зеленая надпись "Войдите". Через несколько минут открылась дверь, и первым посетителем, к безмерному удивлению Егорыча, оказался Андрей.

– Дядя Егор, здравствуй!

– Здорово, Андрюха! А ты чего здесь?

Андрей пожал плечами.

– Сказали – в двадцать третий кабинет, я и пришел в двадцать третий. Вот, – он протянул Егорычу карточку с нарисованной маркером закорючкой. – Так это к тебе, что ли?

– Стало быть, ко мне, – ответил Егорыч после небольшой заминки.

– Дядя Егор, а если к кому другому, так я ведь могу и подождать! Посидим, поболтаем, пока он придет. Если ты, конечно, не занят.

– Да нет, чего болтать? Работа есть работа. Пошли, провожу.

Егорыч погасил надпись "Войдите", они вышли в коридор и направились в дальний конец. Там по лестнице спустились на пол-этажа, и на площадке обнаружилась дверь, ничем не примечательная, не считая очень аккуратно сделанных обивки и уплотнения. Судя по виду, дверь вела наружу; впрочем, институт состоял из нескольких построенных в разное время корпусов и представлял собой сущий лабиринт. Андрей в нем не ориентировался.

За дверью обнаружился узкий коридор без окон, освещенный двумя лампочками, с кафельными стенами и полом. В противоположном конце была еще одна дверь. Андрей вопросительно посмотрел на Егорыча.

– Иди, я сейчас, – сказал тот. Он возился с запором; когда он запер дверь, Андрей уже ушел на пару метров вперед. Егорыч двинулся за ним, на ходу вытаскивая пистолет. Хорошо смазанный курок взвелся без щелчка, но Андрей все-таки обернулся – наверное, его смутил вид двери, которая выглядела так, как будто никуда не вела, а служила здесь чисто декоративным элементом.

Дверь и правда никуда не вела.

Испугаться, увидев дуло пистолета, он не успел – только удивился, и это удивление навсегда застыло в его глазах, когда Егорыч с быстротой, делающей честь любому трансформу, перенес точку прицеливания на пару сантиметров выше и нажал на спуск.

Андрей упал удачно – лицом вверх, и Егорыч видел входное отверстие, а не выходное. Чтобы экономить патроны, он надпиливал каждую пулю крест-накрест, поэтому смотреть на выходные отверстия не любил. Глядя в мертвые глаза Андрея, он сказал виновато:

– Вот такие дела, Андрюха. Лишнего мне не надо, а что моё – оно всегда при мне.

(C) С. Кусков. Февраль 2007 г.