Тонкий лед

ГЛАВА 2

Горы отражались в воде, и казалось, что это их продолжение – странное, повторяющее верх, уводящее в неведомый мир. Альвдис присела на камень, чтобы дать небольшой отдых усталым ногам, и посмотрела вниз, на расстилавшуюся перед ней долину. Сегодня не удалось забраться высоко: Далла не любит, когда Альвдис подолгу бродит по горам в одиночестве, и велела возвращаться поскорее, – однако девушка чувствовала себя здесь лучше, чем в привычной деревенской суете. К тому же, нельзя сказать, что она не занята делом. Собрать лечебные травы, благодаря которым можно пережить долгую зиму, – это важно. Альвдис хорошо разбиралась в растениях, и они любили ее, шли к ней в руки. Вот и сейчас ее корзинка уже полна. А еще она нашла целую полянку поздней земляники и пожалела, что Тейта рядом нет. Брат обрадовался бы, такие земляничные находки – редкость в окрестностях деревни, где ребятишки давно выучили все заветные места. Чтобы порадовать Тейта, Альвдис собрала немного земляники и завернула в широкий лист. И, конечно, поела сама, аккуратно собирая с кустиков неожиданно крупные, напитанные солнцем ягоды. Губы еще были сладкими от земляничного сока.

Это, и еще безграничное ощущение свободы, которое Альвдис всегда испытывала, когда оказывалась наедине с природой, сделало день очень приятным. Она долго бродила по склонам, иногда останавливаясь, чтобы собрать травы, а теперь решила отдохнуть несколько минут и затем уже возвращаться домой, но как могла оттягивала этот момент. Вот бы сидеть вечно так на поросшем мхом сером камне, рассеянно водить ладонью по его мохнатому боку, смотреть на горы, на фьорд и ни о чем не думать. Альвдис взглянула и на деревню, хорошо видную отсюда: разбросанные по изумрудно-зеленой долине дома, тонкие ниточки дыма, растворяющиеся в прозрачном воздухе… Дом. Единственный дом, который она знает. Может, она так и останется здесь, если отец решит выдать ее замуж не за соседа, а за одного из своих воинов, и тогда не увидит ничего больше. Это мужчины всегда уходят в плавания, откуда привозят рассказы о подвигах и горы добычи, а женщинам остается ждать и хранить тепло очага. Отец не станет настаивать, конечно, если Альвдис никого здесь не полюбит, но она знала, какие вещи делают его довольным и счастливым.

Кстати, отцу давно стоило бы вернуться…

Альвдис бросила взгляд на северо-запад: оттуда, от моря, по длинному-длинному фьорду должен прийти «дракон» отца. На сей раз Бейнир отправился в поход всего на одном корабле, хотя у него имелось еще два, и новые он собирался строить. Альвдис любила корабли, их стремительные обводы, запах, быстрый и плавный ход. Когда «дракон» идет по фьорду, это похоже на движение хищника, преследующего добычу. Здесь, в Аурланде, вода почти всегда оставалась спокойной, даже во время бурь, прилетавших с побережья; и здесь «драконам» было скучно и тесно, Альвдис это откуда-то знала. Такие корабли создаются, чтобы преодолевать морские просторы, бороться со стихией, чтобы побеждать. А как это сделать в тихой заводи?

Лето скоро закончится. Вот и земляника уже последняя, перезрелая, и травы отцвели почти все. Правда, в Аурланде довольно тепло, не то что дальше на севере. Там, говорят, бывают такие морозы, что обшивка кораблей превращается в лед и бьется на осколки, если ударить по ней молотом. Альвдис и верила, и не верила в эти сказки. Но зимой она иногда, если не удавалось заснуть, подбиралась к окошку и смотрела, как полыхает холодным сиянием небо. Это случалось не каждую ночь, однако при виде такого поневоле поверишь во все – и в замерзшие корабли, и в то, что есть на свете существа поинтереснее привычных троллей, обитающих глубоко в этих горах. Например, настоящие драконы – говорят, их крылья закрывают половину неба. Живых драконов давно никто не видел, может, они прячутся или обитают на юге, где море теплое, а глаза у мужчин черные, как камни.

Она снова посмотрела на фьорд и не поверила своим глазам: на темно-синей воде виднелся короткий росчерк – корабль! Зрение у Альвдис было отменным, и она сразу узнала отцовский «дракон». Он шел уже без паруса, на одних только веслах, и двигался довольно медленно, как сытый зверь. Значит, отец вернулся с добычей. Издав ликующий вопль, Альвдис сорвалась с места, едва не позабыв про корзинку, и опрометью бросилась вниз по склону, чтобы успеть к причалу.

Когда она прибежала на берег, запыхавшаяся, красная, растрепанная, корабль был уже совсем близко. Он медленно подползал к деревянному настилу, на котором толпились встречающие, – длинный, дышащий сдерживаемой мощью. На носу обычно красовалась голова дракона, вдруг выпрыгнувшего из глубин. Такие слегка зачарованные фигуры изготавливал резчик-шаман, живущий в дальней деревне у самого начала фьорда, и отец не поленился, заказал. Если уж корабль, то самый быстрый, и украшения для него самые лучшие – так справедливо полагал Бейнир. Однако, приближаясь к родным берегам, вождь велел снять устрашающего зверя – кто же в свои земли приходит с войной? Когда корабль снова отправится в поход, голову опять укрепят на носу, и враги почуют смерть издалека, но не смогут избежать ее. Впрочем, и без головы дракона судно смотрелось грозно: резные накладные доски на бортах изображали лапы, крылья и чешую зверя, а на корме красовался хвост. Обычно отец, возвращаясь из похода, велел своим воинам снять и эти доски, чтобы не пугать своих же людей и мирных селян на берегах, а вот на сей раз почему-то не сделал этого. Альвдис нахмурилась: ей показалось, что она видит недобрый знак.

С «дракона» уже раздавались приветственные возгласы, и ответные летели с берега; несколько молодых парней стояло наготове, чтобы поймать веревки и привязать корабль к земле. Альвдис это казалось несправедливым: вольных нельзя привязывать… Но сейчас ей было не до того. В толпе она увидела Даллу и Тейта и стала проталкиваться к ним. Они стояли вроде бы вместе со всеми, а вроде бы отдельно – все-таки жена и сын вождя.

Тейт увидел Альвдис издалека и открыл рот, чтобы громко ее позвать, но потом покосился на мать и передумал. Далла терпеть не могла, когда ее сын проявлял свойства, присущие детям: кричал, смеялся или же слишком долго играл. Тейта растили как маленького воина, однако ничто не могло укротить его жизнелюбивую натуру. Он просто учился скрывать свои чувства от матери с отцом. Альвдис опасалась, как бы Далла не потушила живую искру, что отличала ее брата от остальных, не сделала его покорным своей воле, не сделала… двуличным. Сайф однажды рассказал ей о чужом боге с двумя лицами, открывающем двери, смотрящем одновременно в прошлое и будущее. Этот рассказ почему-то запомнился Альвдис. Не все то, что хорошо богам, подходит людям.

Далла окинула подошедшую девушку взглядом, в котором явственно читалось осуждение.

– Пригладь волосы, Альвдис.

Та поспешно, пальцами, расчесала спутанные космы и заново перевязала их простой лентой, однако Далле явно не угодила. Та приподняла брови, еле заметно скривила губы и отвернулась. Альвдис стояла рядом с нею и злилась. Как можно выразить презрение одними лишь легкими движениями губ и бровей? У нее самой, отец говорит, все на лице всегда отражается, словно в спокойной воде фьорда.

Отец! Ах, как же она соскучилась!

«Морской конь» наконец причалил, и Альвдис сцепила пальцы за спиной, лишь бы удержать себя и не броситься навстречу мужчине, который неторопливо сошел на землю по сброшенным сходням. Отец получил прозвище Мохнатый, потому что всегда носил бороду, и волосы везде росли у него густо; женщины не считали его особым красавцем, однако он обладал статью и силой, которые отличают вождя. И обычно его широкое лицо сияло удовольствием, когда Бейнир возвращался домой. Сейчас же он был хмур, и это заметили все. Люди на берегу притихли, глядя, как вождь молча идет сквозь толпу, и как идут следом за ним его воины. Бейнир остановился перед Даллой и коротко кивнул ей. Из-за ее спины выступил Эгиль, пожилой воин, в отсутствие вождя помогавший Далле с делами поселения. Альвдис и не заметила, как он подошел.

– Я приветствую вас, – сказал Бейнир, и голос его легко разнесся над собравшимися. – Мы пришли с победой, но принесли и печальные вести. Мы добыли достаточно сокровищ, однако потеряли многих воинов. Их души уже пируют у стола Одина, а мы сегодня помянем их земным пиром.

В толпе уже раздавались горестные возгласы женщин, узнавших о смерти мужа, сына, отца или брата. Альвдис с тревогой вглядывалась в лица вернувшихся. Их было так немного! Отец всегда возвращался из походов с незначительными потерями, даже когда «Морской конь» отправлялся в плавание в одиночестве. Иногда Бейнир не желал присоединяться к более многочисленным флотилиям – ведь это означало делиться огромной добычей. Так было и на этот раз. Вся деревня знала, что вождь хотел взять золотую дань с очень богатого монастыря в далеких землях. Если бы с ним отправились «драконы» соседей, если бы он позвал кого-то из них в поход, пришлось бы справедливо разделить добытое. Кажется, за золото иногда платится слишком высокая цена…

– Это большая победа, – сказал Эгиль, – и большое горе.

Бейнир кивнул.

– Трюмы полны золота, тканей и провизии, а еще, – он криво усмехнулся, будто эта мысль вызывала у него отвращение, – там несколько рабов. Из тех, что не подохли в пути, но и эти скоро подохнут, слишком плохи. И все же если их можно вылечить, пусть женщины сделают это. – Он посмотрел на Альвдис, и она кивнула: она умела лечить и составлять живительные отвары из трав и ягод. – Я хочу, чтобы каждый из них на своей шкуре узнал, что такое наше гостеприимство. Гостеприимство для губителей! – Эти слова он выплюнул. – Не смотрите, что на них это христианское тряпье. Пускай они выздоровеют, а затем будут выполнять самую черную работу. И тогда, может, мое сердце перестанет скорбеть.

Альвдис подумала, что отец, должно быть, повторял все эти слова снова и снова по пути домой, оттого они звучали так отточенно, так горько. Она хотела бы обнять отца, что он дозволял сделать иногда, только при всех не осмелилась. Ей казалось, будто объятия немного его утешат. Может, позже.

Аурландсфьорд врезался глубоко в серые скалы, поросшие лесом, извивался и ветвился, напоминая то ли дерево, то ли рухнувшего на землю и разбившегося о камни дракона. Флаам, деревня Бейнира Мохнатого, раскинулась между двумя узкими протоками правого отрога фьорда. Люди севера, дети этой негостеприимной земли, селились просторно, поселение состояло из множества ферм, расположенных на приличном расстоянии друг от друга. В Англии крестьянские домишки жались друг к другу, села окружали частоколами, а замки – каменными стенами. Здесь же земля была скудной, а люди – воинственными, так что каждый мог защитить себя, а вот для скота нужны были обширные пастбища, ведь тучных лугов тут не найдешь, только жидкая жесткая травка на серых камнях.

Дом Бейнира стоял у края зеленой лужайки, окруженной низкой оградой из крупных валунов. Главный вход выходил на мощеную плоскими камнями площадку, а за домом, на ухоженной и удобренной траве, паслись овцы и коровы.

Там же, на заднем дворе, чуть в отдалении, стояли хлев, овчарня, амбар, сеновал и несколько хозяйственных построек. Все строения были очень похожи и отличались только размерами: толстые стены, до половины сложенные из камней, продолжались выше бревенчатым срубом из не менее толстых бревен, крыша, по форме напоминающая лодку или корабль, перевернутый вверх дном, была покрыта плотно подогнанными деревянными плашками, походившими на чешуйки огромного чудовища. Старый деревенский шаман утверждал, что это чешуя морского зверя, которого можно призвать из глубин, если кто-то вздумает всерьез угрожать поселению; Альвдис знала, что это дерево. Однако и существование зверя нельзя было отрицать. Иногда девушке казалось, будто он совсем близко, скользит под гладью воды, только не показывается. Скорее всего, так и было: Альвдис хорошо чувствовала чуждых существ.

От пристани к дому вождя вела мощеная горбылем дорога, извиваясь между холмами и скалами. Чужак, увидевший это место с воды, мог бы счесть одинокий богатый дом легкой добычей, но быстро бы за это поплатился. Неподалеку, за холмами и перелесками, прятались фермы дружинников Бейнира и других людей, живших под его рукой и защитой, и если проплыть дальше по фьорду, становилось видно: они не так далеко от главного дома. Каждый фермер умел держать в руках оружие, каждый отправлялся в походы за выкупом и добычей, прежде чем накопил достаточно серебра для постройки фермы и покупки скота. Многие продолжали ходить в плавания с Бейниром, даже осев на земле: серебро и золото никогда не будет лишним, а слава и песни о подвигах – еще желанней богатств.

Обычно в походы собирались после жатвы и сенокоса, в конце лета, чтобы вернуться до зимних штормов; так было и в этот раз. Только не все мужчины возвратятся в свои дома. Впрочем, богатая добыча осушит слезы, для павших еще раз принесут жертвы и выпьют погребальный эль, хоть и изрядно запоздавший, осиротевшим домам дадут в помощь рабов, захваченных в монастыре, а к весне вдовы введут в дома новых мужей. Это жизнь.

Дом Бейнира жил, рос, старел и обновлялся вместе с поколениями семьи. Если из каменной части стены, сложенной из огромных валунов и камней, подогнанных друг к другу без скрепляющего раствора, выпадал кусок, мужчины под руководством самого сведущего в этом деле восстанавливали ущерб. Конечно, Бейнир и остальные поселяне не ждали, пока это произойдет, – каждую весну, когда сходил снег, несколько рабов проверяли каждый камешек, чтобы вовремя поправить слабое место и не допустить обрушения. Гораздо чаще требовался присмотр за срубом и крышей: толстые бревна успешно противостояли ветрам и метелям, но все же страдали от них сильнее, чем серый местный камень. После сбора урожая все жители фермы, включая женщин и детей, несколько дней тщательно конопатили щели, неизбежно возникающие в срубе: бревна давали трещины, дом дышал, шевелился, словно великан, погруженный в глубокий сон, но все еще живущий странной медленной жизнью.

Крыша же вообще была постоянной заботой мальчишек и тех из рабов, кто не отличался высоким ростом и крепостью телесной. Альвдис никогда не упускала случая забраться на крышу. Когда она была еще совсем девчонкой, ей, как и любому ребенку на ферме, позволялось делать все, что душа пожелает: бродить по лугам, холмам и горам, собирать ягоды, травы и птичьи яйца, помогать женщинам в доме, если возникало такое желание, или играть в немудреные детские игры. Потом дети подрастали, и их приставляли к делу: пасти коз, помогать на кухне, в поле, в огороде, во дворе. Альвдис, старшая и единственная пока дочь Бейнира, должна была изучить все премудрости управления хозяйством и домом: ей предстояло выйти замуж за достойного человека, который даст за нее достойный выкуп – а отец даст за дочерью солидное приданое. У нее будет свой дом, своя семья, большое хозяйство, требующее постоянного внимания. Альвдис была прилежной ученицей, вдумчивой и внимательной. Ей нравилось во все вникать, во всем принимать участие, но иногда хотелось просто бездумно бродить по окрестностям или, например, сидеть на крыше и прилаживать новую деревянную плашку на место начавшей гнить или пострадавшей от жучка-древоточца. Братец Тейт тоже любил посидеть на крыше. Здесь можно болтать за работой, не опасаясь, что Далла прикажет заняться своими делами, пошлет Альвдис прясть, а сына – присмотреть за козами или поупражняться в обращении с оружием.

Тейт, казалось, не замечал, что его мать не одобряет его дружбы с единокровной сестрой, но Альвдис прекрасно видела: мачеха ждет не дождется, чтобы падчерицу выдали замуж. Нет, Далла никогда не причиняла Альвдис зла, но и никогда не принимала ее как члена семьи. Бейнир дочь любил, но с Даллой предпочитал не спорить.

Главная дверь, ведущая в дом, была двустворчатой, каждая створка плотно подогнана по месту, петли смазаны. Альвдис помнила, как эти створки повесили на место, но прежде пригласили мастера из соседней долины, который на всю округу славился как искусный резчик по дереву – не тот, что жил у самого начала фьорда и занимался исключительно кораблями и наверением чар на фигуры драконов, а тот, который умел приложить руку к жилищу. Мастер действительно оправдал свою славу, почти месяц он колдовал над дверью, из-под резца выползала вкусно пахнущая стружка, а из дерева проступал объемный рисунок: Фрейр и Фрейя, протянувшие навстречу друг другу руки. Когда двери закрывали – ладони богов соприкасались.

Альвдис прошла в двери, широко раскрытые по случаю теплого дня и прекрасной погоды. Несколько лет назад часть дома около главной двери отгородили так, что образовалось помещение, где можно оставить плащ или лыжи, и даже оружие, для чего была устроена стойка у стены справа. Напротив входа была еще одна дверь – она вела в кладовые и дальше, на задний двор. Конечно, для украшения этой двери мастера не звали, но и среди местных жителей нашелся умелец, вырезавший солнечное колесо, символ богатства и достатка.

Слева вход в большой зал был закрыт тяжелым занавесом из искусно обработанной и выкрашенной кожи, сейчас он тоже был сдвинут в сторону, чтобы впустить свежий воздух. Альвдис прошла в зал. Два ряда сплошь покрытых резьбой, изображающей ветви Иггдрасиля, столбов подпирали стропила, державшие на себе тяжесть крыши. Помост вдоль стен недавно меняли, свежие доски, выструганные почти до идеальной гладкости, еще не успели потемнеть. Альвдис сразу отметила, что все идет как надо: рабы уже принесли дрова, в яме для приготовления мяса вовсю горел огонь, скоро от дров останутся лишь алые угли – и над ними установят вертел с поросенком или барашком. В основном очаге огонь зажгут позже, когда на улице стемнеет, пока достаточно света проникало в дом сквозь окна под крышей и дымоход. По большей части, еду готовили на кухне, в которую вела дверь в левой стене. Кухню, кстати, Бейнир пристроил по просьбе Даллы, которая привыкла к такому новшеству в доме родителей. Альвдис быстро это оценила: отдельное помещение для приготовления пищи решило множество проблем, например, женщинам не приходилось прогонять любопытствующих, желающих попробовать и посоветовать, да и припасы теперь расходовались гораздо экономнее. Но мясо все еще часто готовили в большом зале, особенно если в доме собирались гости или дружинники Бейнира.

Окинув взглядом зал, Альвдис пошла к хозяйскому месту, проверить, все ли там в порядке. Деревянные панели на стенах большого зала уже немного потемнели от времени, но были все еще прекрасны: драгоценный дуб хранил благородную красоту, лишь становясь совершенней с годами. Сюжеты, изображенные на панелях, Альвдис успела изучить в деталях и подробностях, с детства проводя долгие зимние дни; а больше всего она любила ту историю, которая рассказывалась над креслами хозяина и хозяйки, над «высоким» местом, самым главным здесь.

Фригг провожала Одина на битву. За спиной богини был дом, однако за спиной, а всей душой, всем телом она тянулась за Одином, словно пытаясь удержать его, но понимая, что он должен уйти. Один же уходил, не обернувшись, однако мастер каким-то чудом сумел передать, что Всеотец знает: Фригг смотрит ему вслед, знает, что ему нужно обязательно возвратиться.

Сколько раз Альвдис видела Даллу, смотрящую в море с пирса… И в эти моменты девушка готова была забыть все то непонимание, что постоянно вставало стеной между ней и мачехой, забыть и не вспоминать, просто потому, что Далла ждала Бейнира.

Альвдис подошла к креслам хозяина и хозяйки, сдвинутым к стене. Все было в полном порядке: дерево до блеска натерто воском, подушки взбиты, на спинки накинуты теплые пледы. Когда придет время трапезы, кресла выдвинут, а перед ними на резные козлы положат выскобленные добела столешницы. Расставят посуду, серебряную – на главном столе, глиняную и оловянную – на остальных, вынесут блюда и кувшины, водрузят в центре жареное мясо…

Погладив мягкий плед, Альвдис направилась дальше, в женскую комнату, которая одновременно служила спальней отцу и Далле. Днем здесь были владения женщин, где велись неспешные беседы, прялась пряжа, ткались ткани. А ночью Далла раскидывала меха и покрывала супружеского ложа. В центре комнаты, как и в большом зале, был устроен очаг, но небольшой, скорее, для того, чтобы зажигать лампы, чем для тепла. Альвдис посмотрела на незаконченный кусок полотна: отбеленной шерсти было еще достаточно, а вот красная нить кончилась, нужно сказать Тортайну, чтобы привез новую партию: у него на ферме была красильня, которая снабжала всю округу окрашенной шерстью.

Что ж, все в полном порядке, можно до вечера заняться чем-нибудь вне дома. Жалко упускать последние теплые деньки, скоро солнце совсем перестанет греть, лишь слабые бледные лучи будут касаться вершин окружающих гор. Отец слишком занят, чтобы сразу после приезда уделить внимание дочери: у воды разгружали «дракона», и там не было места ни объятиям, ни вопросам. Альвдис надеялась только, что ей удастся поговорить с отцом позже. Все-таки она очень по нему скучала.

Солнце уже стояло низко над горизонтом, и Альвдис не хотела уходить далеко от дома в оставшееся время – тем более, что отец возвратился. Впрочем, у нее имелась забота, о которой вождь попросил ее: позаботиться о раненых и больных, в том числе и захваченных рабах. Во Флааме рабов было не так много, как, говорили, в некоторых других поселениях – Бейнир предпочитал, чтобы его люди справлялись со своей землей сами. Только так можно узнать землю, полюбить ее и подружиться с нею, получить от нее урожай. В горах и так равнины не слишком плодородны. А потому рабов использовали в основном для выполнения черной работы: полтора десятка человек, захваченных в походах, давно смирились со своей участью, обычно мыли и скребли дома, копали отхожие ямы, сгребали навоз, таскали тяжести и помогали женщинам. Они же работали на мельнице, где требовалось поворачивать жернов. Жили рабы в отдельно стоявшем доме, больше похожем на сарай. Но кормили их хорошо и по мере возможностей заботились. Северяне были практичными людьми и не желали терять работников, коль уж они им достались.

На полпути к обиталищу рабов Альвдис встретила Халлотту. Эта проворная пожилая женщина была главной местной лекаркой, обладавшей хорошим даром, и прекрасно умела заботиться о тех, кто заболел; именно от нее Альвдис научилась большинству премудростей, во многом превзойдя свою наставницу. У девушки тоже имелся врачевательский дар, и немалый, только вот ему суждено было, скорее всего, сгинуть: обязанности хозяйки большого дома не подразумевают, что она станет собственноручно кого-нибудь лечить. Разве что мужа или детей. Тратить природную магию на других – обязанность деревенской знахарки. Альвдис знала это и немного огорчалась заранее: ей нравилось врачевать, нравилось, когда волшебное тепло с кончиков пальцев перетекает в больное тело, делая его здоровым. Через дар Альвдис чувствовала, что общается с богами.

Халлотта помахала издалека.

– Я ищу тебя, девочка. – Так как учила она Альвдис с детства, между ними были особые отношения, вроде как у бабушки с внучкой. – Мужчины перенесли больных.

– К Сайфу? – В деревне дом, где жили рабы, называли домом Сайфа – по имени одного из них, проведшего здесь уже достаточно долгое время.

– Нет, очень уж они плохи. Как бы не привезли сюда заморскую заразу. – Халлотта подошла, остановилась, тяжело дыша. – Я велела принести воды, их нужно обмыть. Они смердят, как дохлые овцы, полежавшие на солнце несколько дней… А уложили мы их в доме Бьёрга. Все равно… – она махнула рукой, и Альвдис стало ясно, в чем дело.

– Бьёрг не вернулся!

Воин, отправившийся в поход с Бейниром, недавно овдовел. Он собирался жениться снова, когда возвратится – осенью хорошо справлять свадьбы, – однако боги распорядились иначе. А значит, его дом теперь принадлежит Бейниру: у Бьёрга не имелось родственников. Наверное, потом отец пожалует кому-нибудь это крохотное владение, однако сейчас…

– Да, не вернулся, – горько произнесла Халлотта, – как и многие другие; а те, кто доплыл, боюсь, долго не проживут. Все они очень плохи, особенно дети английских земель, явно не привыкли к морским волнам! И к тому же, на них всех монашеские одеяния.

Кто такие христиане, в северных землях знали прекрасно. Новости постоянно приходили сюда, а несколько лет назад Бейнир захватил в походе одного проповедника, о чем впоследствии горько пожалел. Сморщенный, как прошлогоднее яблоко, старикашка оказался весьма живуч и, невероятно быстро выучив норвежский язык, в течение трех лет занимался тем, что привык делать у себя на родине: проповедовал. Ему не мешал ни рабский статус, ни приказы вождя, ни откровенные насмешки детей и женщин. Старухи плевали ему вслед и проклинали, чего не делали по отношению к остальным, менее ретивым в своей вере, а он знай провозглашал славу своему странному богу и молился каждый день. Альвдис старика не дразнила, ей было любопытно, и иногда, если не видели старшие, беседовала с ним. Проповедник рассказал ей о христианской церкви, о Спасителе и апостолах, о том, какие обеты приносят служители далекого бога, научил некоторым словам чужих языков. Альвдис Христос казался кем-то похожим на Одина, хотя, конечно, гораздо более миролюбивым. Там, где Один не оставил бы от обидчика даже кусочка плоти, Христос готов был склонить голову. Юная, но гордая северянка не понимала этого.

Потом старый проповедник поскользнулся на горной тропинке и упал в ущелье; когда его нашли, распростертого на острых камнях, он все еще улыбался. Альвдис было жаль его, а остальная деревня вздохнула с облегчением.

После него было еще несколько монахов, но те быстро приспособились, сменили рясы на местную одежду и молились, никому не мешая. Сейчас некоторых из них уже не было в живых, а оставшиеся, если скоро освободятся, наверняка так и останутся жить в этой долине. Подобное происходило не раз и не два.

А теперь вот отец осуществил свое желание и разграбил монастырь, взяв в плен нескольких тамошних обитателей. Если они выживут, то на долгое время останутся здесь. Деревня потеряла многих воинов, а значит, много рабочих рук. Действительно, следовало позаботиться о рабах.

– Сколько их? – спросила Альвдис.

– Дюжина и один. Но к утру меньше будет. Тот, что лежит у окна, совсем плох. А еще есть один буйный, мы его привязали к лавке. Он мечется в бреду и ничего вокруг себя не замечает. Наверное, тоже вскорости умрет.

О смерти Халлотта говорила легко и буднично – она столько болезней видела на своем веку, что теперь это ее почти не трогало.

– Я пойду туда, – сказала Альвдис, – а ты зови Бирту, пусть она несет хмель и лук… она знает.

– И ты знаешь, – усмехнулась Халлотта и отправилась дальше.

Альвдис же свернула с тропы, по которой шла до сих пор, на небольшую дорожку, и двинулась в том направлении, откуда явилась Халлотта. Если раненые плохи, то боги их заберут, но боги не возражают, когда умеющие лечить поддерживают жизни. Про Альвдис все говорили, что у нее добрые руки. Она не знала, так ли это, однако помогала по мере сил.