Тонкий лёд

Глава 2

Наша жизнь начала меняться. И, признаться, до тех пор, пока в нашем скромном поместье не появился модный портной со своими многочисленными шумными помощниками, я так до конца и не верила в реальность намерений диара. Дом заполнился громкими разговорами, движением, ароматом дорогого одеколона, шуршанием распаковываемых коробок, распоряжениями портного, явно чувствовавшего себя едва ли не хозяином вселенной.

Отец ощущал заметную неловкость и робел перед важным гостем, намного ниже его по рождению. Привыкший общаться со знатными особами, инар Рабан держался с нами покровительственно и чуть насмешливо. Он был лучшим в своем ремесле и знал об этом, потому мог позволить себе подобный тон. К тому же оплачивал труды почтенного инара диар, а мы стали лишь безмолвными куклами, на которые портные надевают свои платья в витринах магазинов.

Инар Рабан собрал все наше семейство в Бордовой гостиной, за чистотой которой неизменно следили, выстроил нас в ряд, после подпер ладонью подбородок и задумчиво осмотрел по очереди каждого.

– Агнара Берлуэн, выйдите вперед, – велел портной.

Я сделала несмелый шаг и замерла, дергая манжет своего платья. Инар поджал губы, приблизился ко мне и удрученно вздохнул.

– Дорогая агнара, серый совершенно не ваш цвет, – произнес он. – Он делает вас невозможно безликой. Как можно так безвкусно подбирать наряды?

«Очень просто, дорогой инар, – хотелось мне ответить. – Если бы мы могли себе позволить выбирать, возможно, я бы посещала вашу лавку собственной персоной, и вы бы помогли мне подобрать мои цвета, пошили мне гардероб, и я бы не робела перед простым портным настолько, словно он не портной, а король».

– Итак, – мастер потер руки и щелкнул пальцами. Его подручные, замершие в неподвижности, пока их хозяин рассматривал нас, разом отмерли и стали похожи на псов, взявших след. – Мальчики, мне нужен красный и все его оттенки, какие есть. Еще зеленый, лучше нежного оттенка, под цвет глаз агнары Берлуэн. Подайте голубой, синий и розовый, но розовый не должен быть блеклым. Никаких блеклых цветов, нам нужны яркие краски! К зеркалу! – это уже было сказано мне, и я поспешила исполнить приказ инара.

Я замерла перед напольным зеркалом, нервничая все больше. Губы, которые я покусывала все это время, горели огнем, припухли еще больше и покраснели.

– Дитя, что за страх и смущение я вижу в ваших глазках? – всплеснул руками портной. – Доверьтесь мне, и я сделаю из вас настоящую красавицу! Д’агнар Альдис будет покорен, уж можете мне поверить.

Я окончательно смутилась и покраснела столь сильно, что огнем опалило даже уши. Инар Рабан тут же недовольно поцокал языком.

– Немедленно успокойтесь, агнара Берлуэн, и верните ваш природный цвет лица! – воскликнул он с негодованием. – Как мне подобрать вам правильные оттенки ткани, если вы похожи на перезрелый помидор? Это же совсем иные цвета! Немедленно возьмите себя в руки.

– Можно мне выйти на воздух? – севшим голосом спросила я.

– Идите, – небрежно махнул рукой инар Рабан. – Мы пока разберемся с вашими родными. Агнар Берлуэн, займите место вашей дочери.

Уже выходя из гостиной, я услышала голос портного:

– До чего же ваша дочь впечатлительна, агнар Берлуэн.

– Флоретта не привыкла к столь пристальному вниманию к своей персоне, – ответил папенька, и большего я не слышала, спеша оказаться на улице.

Здесь меня встретила новая неожиданность. К нашему дому подъехали телеги, груженые кирпичами, досками, какими-то инструментами. На одной из них сидел пузатый инар в коричневом сюртуке и картузе. Завидев меня, он вскинул руку и крикнул:

– Лапушка, позови-ка мне кого-нибудь из хозяев!

– Доброго дня, уважаемый инар, – ровно поздоровалась я, простив ему то, что меня посчитали служанкой. – Вы уже разговариваете с дочерью хозяина.

– Ох, – толстяк слез с телеги, стянул картуз с головы и поклонился. – Доброго дня, агнара Берлуэн. Где мы можем все это свалить? Диар Альдис сказал, что для нас есть работенка, не могли бы вы указать, что нужно делать?

– Я позову отца, – ответила я, растерянно глядя на телеги и несколько рабочих, ожидавших распоряжений.

Однако диар был более чем щедр. Когда папенька вернулся из его поместья на следующий день после смотрин, он был задумчив, и я даже подумала, что д’агнар передумал, и свадьба отменяется. Не скажу, что сильно расстроилась. Скорей, подумала, что теперь все верно… Однако диар всего лишь велел обдумать и составить перечень работ, которые папенька посчитает нужными.

– Д’агнар Альдис велел обойтись без ложной скромности, – со значением произнес родитель, словно ожидал, что я сейчас захлопаю в ладоши, оценив щедрость жениха.

Я же подумала, что моя цена растет на глазах, и в который раз задалась вопросом: что же мне уготовано? Что именно сейчас оплачивает диар? Только ли здесь желание, чтобы его новая родня прекратила свое бедственное существование? И ответа, разумеется, не нашла. Зато получила новый повод для тревог.

Никакой ясности не внесла и беседа брата с папенькой. Старший агнар Берлуэн возмутился подозрительностью сына и объявил, что диар имеет отличный вкус и берет в жены не вертлявую избалованную девицу, жеманную и привыкшую к вниманию, а скромную девушку, не испорченную светом.

– Это разумный выбор взрослого мужчины, который знает, какую женщину он хочет видеть рядом с собой, – так закончил свою речь папенька, и Артиану пришлось удовлетвориться таким ответом, найдя его разумным. Следом согласилась и я.

Так, мучаясь неизвестностью и непониманием, я продолжала ожидать собственной свадьбы. И вот теперь поместье заполнилось посторонними людьми, оживившими его и перепугавшими обитателей нашей небольшой усадьбы.

– Ждите, – велела я толстяку в картузе и поспешила обратно в дом.

Однако не успела войти, как инар Рабан воскликнул:

– Ну наконец-то, дорогая агнара Берлуэн! Я уже заждался вас. Все-таки вы наше главное блюдо… Опять?! – возопил портной, глядя, как я снова заливаюсь краской. – Ну сколько же можно мешать мне работать?!

– Простите, – пролепетала я, едва не забыв, зачем я поднялась. Но обратиться к папеньке мне не позволил все тот же инар Рабан.

– Я пожалуюсь д’агнару Альдису, и он будет журить вас, милая агнара, – погрозил мне пальцем почтенный мастер, приведя этим в окончательное смятение. Отчего-то, несмотря на готовящуюся свадьбу и все мои размышления, я до конца не воспринимала диара, как человека, которому могут на меня пожаловаться, и он будет меня журить.

Д’агнар Альдис оставался кем-то далеким. Я уже привыкала к нему, но все еще никак не сопоставляла с близким для меня человеком, пусть и в недалеком будущем. Рассердившись на портного за то, что он так легко приводит меня в растерянность, я посмотрела на старшего агнара Берлуэна и все-таки сообщила ему:

– Приехали строители, они ожидают вас, папенька.

– Ох, уже? – воскликнул родитель и стремительно покинул гостиную.

Мои сестры уже весело болтали с помощниками инара Рабана, брат сидел в кресле, с интересом поглядывая в нашу с мастером сторону.

– И что вы мне скажете, дорогая агнара?

– Что? – переспросила я, глядя на мужчину.

– Вот и я спрашиваю: что? – он вскинул руки к потолку театральным жестом. – Буду ли я осчастливлен сегодня возможностью заняться вами? Снять мерки с ваших родных было до невозможности просто, а что мне делать с вами? Должно быть, мне все-таки придется пожаловаться на вас высокородному диару.

– Снимайте ваши мерки, – раздраженно ответила я и раскинула руки в стороны.

– Ах, какая злая агнара, – хмыкнул инар Рабан, и мое лицо снова запылало. – Нет, это невыносимо! – воскликнул мужчина. Теперь сердито на меня смотрел он. – Я не привык к такому возмутительному отношению ко мне и моей работе. Я пытаюсь украсить вашу серость, агнара Берлуэн, дать вам то, чем не одарила вас Мать Покровительница, а вы…

– Эй, уважаемый инар, – окликнул его Артиан. – Вам не кажется, что вы переходите границы? Уж не пожаловаться ли диару на вас мне?

Однако мастер лишь мазнул взглядом по младшему агнару Берлуэну, затем посмотрел на меня и снова накрыл пальцами свой подбородок.

– Перестарался, – сказал неучтивый портной. – Теперь вы слишком бледны. Успокойтесь, душа моя, я вовсе не желал вас обидеть. Вы чрезвычайно милое создание, успокаивайтесь немедленно!

Я почувствовала, как дрожит подбородок от сдерживаемых злых слез обиды. Стиснула зубы, не позволяя себе расплакаться, словно маленькая девочка. Подошла к зеркалу и махнула рукой инару Рабану.

– Приступайте.

Из отражения на меня смотрела сердитая девица. Она насупилась, поджала губы и прожигала взглядом инара, глядя на него через зеркальное отражение. На щеках ее пылал гневный румянец, и я неожиданно удивилась, обнаружив, что в той девице проглянула твердость и упрямство. И тут же стало стыдно. За что я злюсь на почтенного мастера? Он всего лишь выполняет свою работу, а я и правда мешаю ему. Вздохнув, я отвела взгляд от портного, застывшего за моим плечом, опустила руки, до этого скрещенные на груди, и отвернулась к окну, размышляя о том, что задумал папенька, и сколько средств д’агнара Альдиса уже ушло на наше семейство.

– Вот! Ну вот же! – воскликнул инар Рабан. – Ткани.

Последнее относилось уже к подручным. И тут же вокруг меня закружился цветной круговорот. Мне накидывали на плечи то одну, то другую ткань, заворачивали в них, прикладывали к лицу. Инар Рабан что-то диктовал, его подручный записывал. Я потерялась во всем этом творческом безобразии, перестав понимать что-либо. И если поначалу я прислушивалась к словам портного, то вскоре стояла, отупело глядя на мельтешение лиц, цветов и тканей, улавливая лишь отдельные фразы – прогулки… костюм… охота… диар приказал… гардероб… бальное… белье…

– Что – белье? – очнулась я, испуганно вцепившись в ворот своего платья.

– Вам нужно новое белье, агнара Берлуэн, – ответил инар Рабан, прекратив на мгновение сводить меня с ума безудержным мельтешением.

– Я не собираюсь раздеваться, – пролепетала я, отступая от него к зеркалу.

– Сейчас, безусловно, но придет время и…

– Нет! – воскликнула я. – Оно никогда не придет, и я не позволю вам…

– Да мне-то что за прок в вашем раздевании? Вот на примерке…

– К-какая примерка?

– Когда ваш папенька привезет вас ко мне в мастерскую, – ухмыльнулся портной. После посмотрел на меня более пристально и вздохнул. – Экая вы слабенькая, душа моя. Иные агнары готовы стоять под дверями моей мастерской в надежде, что я буду возиться с ними, как с вами. А вы уже и утомились.

Инар Рабан всплеснул руками, вздохнул и щелкнул пальцами, провозгласив:

– Продолжаем!

И пытка продолжилась. Меня обмерили вдоль и поперек, снова перепробовали несколько оттенков зеленого, пока почтенный мастер не воскликнул:

– О, вот оно! Это божественно! Пиши…

Когда вся эта разбойничья ватага, увешенная измерительными лентами, тканями, кружевами, которые так же благополучно были приложены ко мне «для полноты картины», исчезла из нашего дома, я растянулась прямо на полу в Бордовой гостиной и объявила:

– Передайте моему жениху, что я умерла в жесточайших мучениях и теперь буду являться ему во снах. О приятных сновидениях сиятельный диар может позабыть.

– Как мило.

– Нет, это не мило. Это кошмар.

– Это необходимость, дорогая невеста.

Я вывернула голову, не поднимаясь с пола, и узрела в дверях того, кого меньше всего ожидала увидеть.

– Кажется, у меня случились галлюцинации, – мрачно пробормотала я.

– Возможно, да, – как-то очень загадочно произнес д’агнар Альдис. – А возможно, и нет. Кто знает…

– Флоретта! – окрик папеньки заставил меня вскочить на четвереньки.

Я уперлась взглядом в ноги в серых брюках, неспешно приблизившиеся ко мне. Следом протопали ноги агнара Берлуэна-старшего. Но прежде, чем папенька достиг своей невоспитанной дочери, руки Артиана уже подхватили меня подмышки и поставили на ноги. Я испуганно ойкнула, отчаянно покраснела и пролепетала:

– Простите меня, я…

– Сестра просто устала, – ответил за меня брат.

– Я заметил, – невозмутимо кивнул диар. – Инар Рабан поработал на славу, я доволен.

Мой возмущенный взгляд скользнул по диару, затем по раздосадованному папеньке и остановился на Артиане, прятавшему ухмылочку. Мой гневный взор достался брату, не предупредившему меня, что у нас появился гость.

– Я не видел, – шепнул брат.

Теперь мы оба устремили взоры на моего жениха. Лицо диара вновь было лишено всяких чувств, и ирония, недавно слышавшаяся в его голосе, никак не изменила надменного выражения д’агнара Альдиса. Он даже уже не глядел в мою сторону. Диар смотрел на Артиана.

– Агнар Берлуэн, жду вас в своем поместье завтра поутру, – сказал мой жених. – Надеюсь, ваш отец передал вам наш с ним разговор?

– Да, ваше сиятельство, – склонил голову мой брат.

После внимания диара удостоилась и я.

– Я хотел пригласить вас на прогулку, агнара Флоретта, – довели до моего сведения. – Но раз вы устали, не смею и далее тревожить вас. Перенесем нашу прогулку на более подходящее время.

Развернулся и покинул гостиную, более ничего не говоря. Я еще какое-то время смотрела на дверь, а после шумно выдохнула и сразу же жадно глотнула воздуха, сообразив, что не дышала с того самого мгновения, как диар сказал о совместной прогулке. И тут же порадовалась, что инар Рабан вымотал меня до предела. Но учтивость будущего мужа отметила. Он не стал настаивать на своем желании, несмотря на то, что проделал путь до нашей усадьбы с определенным намерением. Это было уже даже приятно. А потом я осознала, что сегодня впервые разговаривала с д’агнаром Альдисом.

– Ох, как неудобно получилось, – прошептала я, хватаясь за горящие щеки, вспыхнувшие при воспоминании о том, в каком виде меня застал диар и что услышал.

– Кажется, ты его позабавила, – попытался успокоить меня брат.

– Теперь я еще и посмешище, – удрученно вздохнула я.

– Глупости, – отмахнулся Артиан. – Лучше отдохни, ты похожа на красного призрака.

– Призраки белые, – возразила я.

– А ты – стыдливый призрак, – хохотнул младший агнар Берлуэн.

Удостоив его сердитого взгляда, я поспешила покинуть гостиную и скрыться в своей комнате, пока не явился папенька, убежавший за диаром, и не начал меня распекать за недопустимое поведение. Однако закрытая дверь не смогла удержать праведный гнев родителя, и он забарабанил в нее кулаком, требуя:

– Флоретта, немедленно откройте своему отцу!

– Фло устала, – донесся до меня голос брата.

– Сначала я пожелаю ей доброй ночи, – кровожадно объявил папенька.

– Отец…

– Молчать, мальчишка!

– Я уже открываю, папенька, – поспешила я к дверям, пока не досталось заодно и брату.

Повернув ключ в замочной скважине, я, отойдя в сторону, повинно склонила голову. Агнар Берлуэн, чеканя шаг, вошел в мою комнату и остановился напротив, заложив за спину руки. Он некоторое время перекатывался с пятки на носок и обратно, после погрозил мне пальцем и обрушил на меня свой праведный отцовский гнев:

– Это возмутительно, дочь моя! Откуда в вас эти ужасные манеры?! Лежать на полу, да кому такое взбредет в голову? И что за слова вы произнесли вслух? В каком свете вы явили себя вашему жениху и благодетелю? Что если он решит, что вы ему вовсе не подходите? Вы думали об этом?

– Нет, папенька, – вздохнула я.

– В том-то и дело, Фло! – воскликнул родитель, переходя на более домашнее обращение. – Ты ни о чем не думаешь. На нас продолжает сыпаться благодать, а ты хочешь закончить все те чудеса, что выпали на нашу долю, одной своей глупой выходкой?! Немедленно садись и пиши его сиятельству извинения! Немедленно, Фло! Я проверю… Нет! Я сам тебе все продиктую. Садись за стол.

Писать извинения отчего-то совсем не хотелось. В душе моей поднялся странный протест, и негодование заставило вскинуть на сурового родителя возмущенный взгляд.

– Но, папенька, д’агнар Альдис мог бы и уведомить нас о своем появлении, и тогда я бы ждала его в вертикальном положении. Однако же…

– Немедля! – гаркнул агнар Берлуэн, и я поспешила к столу, продолжая внутренне негодовать.

Папенька прошелся по моей комнате, заложив руки за спину, после выдохнул и развернулся ко мне на каблуках.

– Пиши, – произнес он, я послушно обмакнула перо в чернильницу и приготовилась записывать под диктовку. – Драгоценный д’агнар Альдис. Сегодня я предстала перед вами в непозволительном виде, и прискорбие заполнило мое сердце…

Я кривилась, морщилась, фыркала, но выводила папенькины слова, протестуя в душе. Что за обращение? Может, я и не имею столь высокого рождения и вовсе ничего не имею, но мое самоуважение при мне, и оно бунтует против самоуничижения, к которому меня подталкивал родитель, вынуждая молить о прощении за неловкую случайность.

– Молю вас на коленях…

– Это уж вовсе лишнее, – не выдержала я. – Кем я буду в глазах своего жениха?

– Покорной и скромной девицей, осознавшей всю глубину своего проступка, – отчеканил папенька и продолжил диктовать: – Молю вас на коленях о снисхождении…

Дописывала я сие послание, кипя от злости. Однако просушила чернила песком, сердито сдула его, потрясла письмом, едва не измяв его, но агнар Берлуэн ловко выхватил исписанный лист бумаги из моих рук, свернул его и убрал в карман сюртука. После удовлетворенно вздохнул, потер руки и поцеловал меня в лоб, пожелав:

– Добрых снов, дитя мое, вы их заслужили своим послушанием.

И он ушел, а я осталась кипеть от злости и возмущения. Если бы мне позволили самой написать письмо, я бы высказалась иначе, но папенька не позволил мне этого, и теперь меня передергивало от раболепия, которым было пропитано послание. Да, я благодарна диару за все, что он для нас делает, но это не означает, что я готова унижаться! К чему это? Я и так девица не скандальная, и знаю, что такое совесть и послушание. Разве не этого д’агнар ожидает от своей супруги?

– Ты сейчас взорвешься, – брат стоял в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку.

– Папенька сам лишает нас последних крох уважения его светлости, – воскликнула я. – Зачем это идолопоклонничество?

– Папенька боится упустить возможность выбраться из ямы, в которой мы пребываем долгие годы, – Артиан отлепился от косяка и пожал плечами. – Его можно понять. Он столько времени пытался хоть как-то наладить наше существование, но только опускался еще ниже. Диар для него соломинка, и отец вцепился в нее зубами.

– Молю вас на коленях, – передразнила я и упала в кресло. – Достаточно было просто попросить извинений за недостойную сцену и все!

– Достаточно, но агнара Берлуэна никто из нас в этом не убедит. Не удивлюсь, если он уже мчится вдогонку за диаром с твоим письмом в вытянутой руке. Нам остается лишь смириться, что-либо изменить мы не в силах. Отец ныне слеп и глух. И его не стоит осуждать. В конце концов, он столько времени был вынужден страдать от того, что не может дать своим детям достойного будущего.

– Ты прав, – вздохнула я, теряя разом весь запал и успокаиваясь. – Папеньку действительно сложно осуждать. Лишь бы это не сказалось на отношении его сиятельства ко мне в будущем. И так он покупает меня, и цена, которую сам установил, превышает во много раз мою стоимость. А это уже тревожит не на шутку.

Брат подошел ко мне, склонился, приобнял за плечи и прижался щекой к моей щеке.

– Вокруг Аристана Альдиса всегда витает множество слухов, оно и понятно, он все-таки диар, а не фермер. Но я никогда не слышал, чтобы он слыл пожирателем девиц, – совершенно серьезно произнес брат.

– Арти! – возмущенно воскликнула я, пытаясь ущипнуть его, но вертлявый братец уже отскочил в сторону, весело хохоча.

Вскочив на ноги, я бросилась за ним, однако агнар Пройдоха уже выбегал из моей комнаты, уворачиваясь из-под карающей сестринской длани.

– Артиан Берлуэн, я приказываю тебе остановиться и получить оплеуху! – вещала я, пытаясь отловить брата.

– На каком основании? – спрашивал он, поблескивая веселым взором.

– На основании того, что я старше, а ты болван! – выкрикнула я

– В корне не согласен, – парировал Арти, издевательски виляя передо мной задом. – Ты старше, а я мужчина.

– Но против болвана ты не возразил, – осклабилась я, подкрадываясь к братцу.

– Глупые выдумки я не замечаю принципиально, – он хмыкнул, вновь припуская вперед.

Брат позволял мне приблизиться и, снова извернувшись, словно змей, с хохотом убегал от меня. Мы промчались по всему этажу, сбежали по лестнице вниз, едва не сбив с ног престарелую горничную. Женщина сердито заворчала себе под нос, но что она говорила, мы с Артианом уже не слышали. Я прихватила папенькин старый зонт и, взметнув его над головой, с боевым кличем кинулась догонять братца.

Один раз я даже нагнала его и с особым упоением кольнула в самое вертлявое место. Арти подпрыгнул, прикрыв уязвленное… самолюбие ладонями, обернулся и погрозил мне пальцем. После этого развернулся, отобрал мое оружие и, умчавшись вперед, исчез в комнате близнецов. Я вбежала следом за ним и возмущенно всплеснула руками. Артиан прятался за хрупкими детскими спинами наших сестер и строил мне рожи. Я уперла кулаки в бока, собираясь отчитать младшего агнара Берлуэна, но он вдруг наклонился к сестрицам, глядевших на меня одинаково сузив глаза, и крикнул:

– Защекотать Фло!

– Защекотать! – радостно отозвались близнецы и бросились на меня.

– Нечестно! – взвизгнула я, развернулась и бросилась от них прочь.

Сестры гнали меня по коридору, я искала, куда могу спрятаться, но злой рок решил дело иначе. Коварный Арти пробежал через первый этаж, выскочил мне навстречу, раскинув руки, и я, влетев ему в объятья, сбила с ног. Брат завалился на пол, увлекая меня за собой, близнецы с громким кличем упали сверху, и три пары рук запорхали по моим ребрам, шее, спине, доводя до щенячьего визга, похрюкивания и хохота. Я извивалась, вырывалась, отвечала, уже сама не понимая кому. Впрочем, мои мучители, кажется, тоже уже запутались, и теперь мы все дружно хохотали, щекотки хватило каждому.

– Кхм, – раздалось над нами.

Ойкнув, охнув и даже чихнув – у кого что вышло, мы вчетвером задрали головы и посмотрели на папеньку. На лице его было довольство, и я поняла, что письмо диару родитель все-таки передал.

– Д’агнар Альдис был столь добр, что простил вашу непристойную выходку, дочь моя, – произнес он. – Завтра его сиятельство вновь навестит нас во второй половине дня, чтобы пригласить вас на прогулку. Будьте любезны к назначенному часу быть собранной и очаровательной, чтобы мне не пришлось вновь краснеть за вас, Флоретта. А теперь поднимитесь с пола, а то ваша любовь к этой части жилого помещения выглядит уже подозрительной. Приведите себя в порядок, как подобает будущей сиятельной диаре, и ступайте отдыхать. Завтра вы должны быть свежи, как роза. – Затем сурово взглянул на Артиана, укоризненно покачав головой. Поманив к себе близнецов, одарил каждую поцелуем в лоб, и удалился пожелав всем разом. – Доброй ночи, мои дорогие дети.

Мы проводили папеньку взглядами, переглянулись и тихо прыснули в кулаки. Однако быстро взяли себя в руки и разошлись по своим комнатам. Только уже лежа в постели, я вдруг разволновалась, думая о завтрашнем дне. Мне представлялось надменное лицо диара, который будет непременно думать обо мне дурно, либо из-за неловкой ситуации, либо из-за письма с раболепными извинениями.

А следом я подумала о том, о чем могу разговаривать со своим женихом, чтобы развлечь его и не дать во мне заподозрить необразованную особу. Безусловно, наше домашнее образование было далеким от того, какое должно получать дворянским отпрыскам, и все-таки этикет мы знали, географии учились по атласу и нескольким книгам о путешествиях. Историю изучали тоже по книгам и энциклопедиям. Умели играть на нескольких музыкальных инструментах. Танцевали пару танцев. А вот на лошади я вовсе не умела держаться. И даже не представляла, о чем могу говорить с его сиятельством, чтобы не показаться беспросветной дурой.

Распереживавшись, я не сомкнула глаз до утра и встала с постели с красными глазами, раздраженная и с ужасной головной болью.