Титус Гроун

СВЕЛТЕР ДЕЙСТВУЕТ

На следующий день задули сильные ветры. Эти ветры всегда знаменовали приход зимы. С веток деревьев в Дремучем лесу слетели последние листья, птицы и животные попрятались по убежищам. Жизнь замерла. Природа спала, готовя силы для весеннего возрождения. В такую погоду на улице делать было нечего, неважно, кто ты – обитатель предместья или счастливый житель Горменгаста. Все сидят дома. Именно в этот период человеческий ум, не занятый работой, ищет развлечений. Именно в этот период, несмотря на умирание природы, пышно цветут склоки, зависть, ненависть и разврат…

В тот вечер, спустя несколько недель после памятного пожара в библиотеке, Флей, как обычно, готовился отойти ко сну в комнате, из которой вела единственная дверь в спальню лорда Сепулкрейва. Часы только-только пробили одиннадцать.

Флей был консерватором до мозга костей. Он сызмальства привык спать на полу, хотя с возрастом организм теряет былые силы и начинает тянуться к удобствам. И все же старик то ли из вредности характера, то ли из нежелания признавать себя тем, кем он был на самом деле, отверг все предложения господина и отказался от кровати. Теперь же камердинер то и дело ворочался с боку на бок – и кости болели, и пол был холодным – все-таки зима на дворе. Снаружи дико завывал ветер, где-то вдалеке хлопали двери. Флей с неудовольствием подумал, что кому-то не спится в столь ненастную ночь. С их бы энергией – да работать. А то народ разленился, никого не заставить трудиться. За свою жизнь в замке камердинер научился распознавать двери по скрипу – он знал, даже не глядя, кто вошел в кладовую, кто направился в дверь, ведущую в покои сестер герцога. Вздохнув, Флей повернулся на левый бок. И тут же ему в лицо ударила струя сквозняка. «Старею. Вот и чудится повсюду холод», – подумал он с неудовольствием. Высунул из-под одеяла кисть руки – действительно, холод. Сомнений быть не могло – Флей даже различил, как в двух десятках шагов от него колышутся от сквозняка зеленые бархатные портьеры, что отгораживают комнату от коридора. «Черт бы их побрал, – думал старик, – пораскрывали двери. Не май месяц на дворе».

Флей вспомнил – прошлой зимой он спал спокойно, а ведь тогда было даже холоднее, чем сейчас. Впрочем, зима только начинается, еще неизвестно, какие будут морозы…

Неожиданно старику вспомнилось, как он, просыпаясь по утрам, разглядывал морозные узоры на окнах. Если слугам случалось натопить печи не слишком жарко, то изморозь появлялась и на внутренних сторонах окон. Казалось, что зима так и хочет влезть в комнаты, будто ей мало улицы. Флей зябко повел плечами – это было не самое приятное воспоминание.

И все-таки возраст дает о себе знать. Четыре дня назад ветра на улице не было, но он тоже чувствовал себя зябко.

Точно, старею, думал камердинер. И все-таки отчасти он обманывал себя – кожа неприятно чесалась и зудела. Такое происходит совсем не от холода. Неужели он чего-то испугался? Но чего? Что может угрожать ему возле покоев лорда Сепулкрейва, подходы к которым охраняются целой цепью постов? Мимо них даже муха не пролетит незамеченной. Подумав, старик решил, что пугает его совсем не зима, не вой ветра и даже не противный сквозняк. А что? Что?

Испытывая приступ раздражения на свою трусость, Флей повернулся на другой бок, чтобы видеть верхнюю площадку лестницы, что прилепилась у противоположной стены. Впрочем, видеть он ничего не мог, только чувствовать. Глупости – кто может прийти сюда? И все-таки он боится. Ох, сердце-вещун… Где-то снова хлопнула дверь, потом другая. Флей мог признаться себе откровенно: трусом он никогда не был, все это знают. Но бывают в жизни такие минуты, когда бравада вовсе ни к чему. Неужели сейчас настала такая минута? Или ему просто кажется?

Снаружи неистовствовал буран. Камердинер подумал – может, завтра снегу навалит? Тогда пойти, взять лопату и немного размяться. Нужно не давать себе зарастать мхом, не подпускать к себе старость с ее неизбежной немощью. Но до утра еще нужно дожить. И снова буханье дверей. Удивительно, что даже в столь поздний час народ не спит. Шорох… За стеной. Что там? Кажется, гардеробная, да, точно там… Мышь? Вероятнее всего.

Внезапно с другой стороны раздался легкий звон – очень похоже на звон ножа, подумал Флей. Что за черт, лезет в голову разная ерунда. И снова звяканье, на этот раз визжаще-скрипучее, словно лезвие ножа водят по точильному камню. Звук повторился, потом еще и еще… Нет, можно сказать с уверенностью, что он не ослышался. Как можно терпеть такое? Флей приподнялся на четвереньки и, словно хищник, вытянул голову вперед, чутко прислушиваясь ко всем звукам Горменгаста. Он знал, что теперь никакая сила не заставит его сомкнуть глаза.

Буран за окном выл всю ночь. Старик, подтянув колени к груди, просидел все это время возле двери лорда Сепулкрейва. Несколько оставшихся часов показались ему вечностью.

Рассвет наступил незаметно. В очередной раз взглянув в окно, Флей поразился – на черном фоне прорезалась узкая серая полоска. Утро медленно, но уверенно вступало в свои права. Все, теперь можно не волноваться. Странно, но спать совершенно не хотелось. Камердинер разжал челюсти, и на постель упал кованый железный ключ, который он держал в зубах всю тревожную ночь. Теперь, когда опасность миновала, можно было водворить его на прежнее место – в карман, что Флей и сделал.

Вскочив на ноги, старик крадучись подошел к лестнице и осторожно глянул вниз. Винтовая лестница казалась бесконечной, как пережитая ночь. Присмотревшись, Флей увидел на одной из ступенек некий предмет. Флей примерился – до вещицы отсюда примерно футов сорок. Нечто овальное. Что же это может быть? Флей беспокойно оглянулся в сторону двери в спальню господина.

На улице уже почти рассвело.

Крепко держась за перила, камердинер начал медленно спускаться. Каждый его шаг гулко отдавался по лестнице и пустому коридору, что располагался внизу.

Под ногами заиграл солнечный зайчик. Странно, подумал старик, такая ненастная ночь – и такое чудесное утро. Впрочем, каких только чудес на свете не бывает. Испытав прилив отваги, Флей бодро направился вниз, больше не останавливаясь на каждом шагу и не прислушиваясь. Если уж ничего не случилось ночью, то теперь и подавно нечего бояться. Наконец, добравшись до загадочного предмета, старик нагнулся и взял его в руки. На ощупь вещица казалась удивительно мягкой. Что бы это могло быть? Камердинер поднес находку к груди, чтобы лучше разглядеть ее, и вдруг ощутил странный запах. То ли духи, то ли что еще… Странный камешек, не камешек, а гемма с вырезанной буквой «С» на цепочке, оплетенной шелковым шнурком. От шнурка-то и исходил странный запах…