Теперь или никогда

Грэйн и Джона

Селение притаилось в долинке – совсем крохотное, будто игрушечное: несколько крытых дранкой домишек, скромные лоскутки огородов, белые пятнышки коз на склонах холмов. В общем-то мало нашлось бы отличий, вздумай вдруг Грэйн сравнить эту деревеньку с любой другой в горах Конрэнта. Разве что шуриа строят жилища из дерева, а ролфи предпочитают камень и крыши кроют черепицей. А так – все то же. Хотя не совсем. Шанта все-таки южнее, да и земля тут получше. И козы поупитанней, пожалуй.

От крайнего домика кто-то бежал по тропинке… женщина: развевались линялые шерстяные юбки, разлетались из-под холщовой косынки тяжелые косы…

– Джойн! – крикнула Грэйн и замахала ей рукой, быстро подбирая подол форменной юбки. А потом сорвалась навстречу.

Они столкнулись, обхватили друг друга крепко-крепко, смеясь и целуясь. Маленькая, дочерна загоревшая шуриа, словно настоящая змейка, обвила руками шею ролфи, и эрна Кэдвен подхватила ее, легкую и душистую, словно яблоко, и закружила, от радости клацая зубами. А та смеялась, тормошила ролфийку и все спрашивала:

– Ты же надолго? Ты же к нам надолго?

Вся Лирния высыпала на крошечную площадь возле колодца. Как же не поглазеть на ролфийскую офицершу, когда есть такая возможность.

А Грэйн-то наша какая! А Грэйн-то! В сером гвардейском мундире, с запашной юбкой. Сапоги начищены, берет лихо заломлен на ухо. И эполеты у нее лейтенантские, и аксельбанты! Сабля у бедра, пистолеты за поясом. И коса толстая, черными уставными шнурками перевитая, волосок к волоску. Джэйфф, так тот вообще глаз не сводит. Дождался-таки. Они все дождались.

Ролфи клыкасто ухмыльнулась, тряхнула головой и, не выпуская Джону из крепких гвардейских объятий, рыкнула:

– Не знаю. У меня же приказ! Описывать остров, укреплять связи с местным населением… – и засмеялась, подмигнув хитрым зеленым глазом. – Я буду очень тщательно все выполнять!

«Ах ты ж моя! Умница моя!» – радовалась Джона, целуя названую сестру-ролфи в обе щеки.

– Да! Мы будем укреплять связи! Обязательно! Приказ есть приказ, – шуриа лукаво покосилась на рилиндара. – Ты понял? У нашей Грэйн суровый приказ? Нельзя ее подвести!

«Уж кто-кто, а Элир умеет связи укреплять, как никто иной».

– А дети? Ты покажешь? – эрна Кэдвен кивнула на бедную, навьюченную до крайнего предела лошадку. – Я тут привезла кое-что… – Она почесала в затылке, сдвигая берет. – Правда, я не знаю… подойдут ли ролфийские игрушки? Но у тебя же мальчики…

Совершенно излишний вопрос. Стоявший рядышком Идгард был уверен, что игрушки не могут не подойти. И пока гостья не передумала, решил вмешаться. Чинно приблизился, поклонился и сказал по-ролфийски:

– Здравствуйте, посвященная госпожа эрна Кэдвен. Добро пожаловать на Шанту! И… э…

Совенок смущенно поглядел на мать и на Джэйффа. Ну бывает, ну забылись все заученные слова. А как же их не позабыть, когда сабля так близко. Настоящая ролфийская офицерская сабля. Такая, как рассказывал отец, – из закаленной кованой стали, в ясеневых ножнах. Руки сами так и тянутся. Какие тут могут быть приветствия, когда такое сокровище перед глазами.

Домишко у леди Алэйи оказался хоть и маленький, а вместительный. Общая комната, верно, бывшая и гостиной, и кухней: закопченный очаг с большим котлом над ним, стол, деревянные лавки, полки с посудой и пучки трав под потолком. И несколько не дверей даже, а проемов, прикрытых домоткаными занавесками, ведущих в то ли комнаты, то ли пристройки. Зимой это жилище, верно, заносит по самую крышу, а обитатели дома сползаются в центральную комнату, поближе к печи. В общем, когда Грэйн распаковала все мешки с подарками, в нынешнем обиталище беглой синтафской графини сразу же стало тесно.

«Знала бы раньше – привезла бы побольше», – с огорчением подумала ролфи, прикинув, что теплые ролфийские шубы и шапки с волчьими хвостами тут лишними не будут. Правда, миниатюрная Джойн в наброшенной на плечи шубе из полярной лисы буквально утонула, а из пушистой шапки и вовсе торчал только шурианский нос, но все равно! Зато с детскими одежками ролфи не промахнулась, и сапожки наверняка подойдут Идгарду, а под меховым одеялом все семейство уместится целиком.

Но больше всего Грэйн, конечно же, беспокоилась насчет игрушек. Вообще-то, строго говоря, игрушками их можно было назвать с натяжкой: эрна Кэдвен выгребла с чердака имения все оставшиеся от отца и чудом избежавшие конфискации вещи. Верно, никому было не нужно это старье. Но, вопреки опасениям, «совиному» сыну Джойн пришлись по душе и незаконченная модель корабля, и старые лоции, и потрепанный «Устав морской о всем касательно верного управления в бытность флота на море»… А уж про немножко облезший, но зато самый настоящий капитан-лейтенантский эполет (тот самый, который моряки именуют «шваброй») и говорить нечего. Идгард не успокоился до тех пор, пока мать не приметала наскоро это сокровище к курточке ребенка.

Теперь мальчик, разрываясь между желанием полистать «Устав» и дотянуться до темляка, а то и до эфеса, нарезал круги вокруг повешенной на стенку ролфийской сабли, а Грэйн и Джона сидели на лавочке у западной стены дома, любовались на вечернее небо и говорили, говорили и не могли наговориться. Ролфийка расстегнула мундир и развязала шейный платок, наслаждаясь покоем. Сегодня же гвардейская форма отправится на крючок в кладовку, где и будет себе мирно висеть, пока эрна Кэдвен исследует остров. А вот саблю ролфи заберет, поэтому нужно все-таки позволить Джониному сыну рассмотреть ее как следует, а то и взмахнуть пару раз – под присмотром, конечно же…

Шуриа вздохнула и погладила Грэйн по плечу:

– Я так ждала тебя. Я так соскучилась.

– Я слышала твой ветер. – Ролфийка улыбнулась, припомнив теплое касание родства, как бы невероятно это ни звучало, неведомой магией или волей богов долетавшее до холодных холмов Конрэнта.

– Отсюда, с Шанты, ему ближе лететь. – Джойн улыбнулась в ответ. – Гораздо ближе.

Шанта. Как случилось, как вышло, что синтафской графине пришлось искать убежища здесь, на этом острове? Хотя почему так вышло, Грэйн прекрасно понимала. Достаточно было одного взгляда на среднего сына леди Янамари, чтоб убедиться – сбежала она вовремя.

– Рассказывай, Джойн. Твой сын, – ролфи кивнула на Идгарда, – настоящий диллайн. Как тебе удавалось это скрывать? Боги… как ты сумела от них удрать, Джойн? Они же ничего не сделают твоему старшему? Или?..

Письма письмами, но дорога через пролив Беруин и море Кэринси долгая, а цензор обязательно посмотрит, чего там пишет с Шанты некая Джойана Ияри гвардейскому офицеру из Канцелярии лорда Конри.

– Я не рискнула вдаваться в подробности. Сама понимаешь.

Про то, как сентябрьским вечером три года назад из Саннивы весь в мыле примчался Аластар, отягощенный дурными новостями и настроенный немедленно увезти Джону и Совенка в Эббо, в письме не напишешь. Приказа тива Хереварда относительно Джоны ведь никто не отменял. И по пятам Эска уже пустили погоню.

Надо было видеть выражение на его диллайнской невозмутимой физиономии, когда ветер натянул платье на едва заметном, но уже округлом животе леди Янамари. Помнится, Аластар где стоял, там и сел.

«Ты – ненормальная женщина, – сказал он шепотом, созерцая доказательство своего клятвопреступления. – Сын?»

«Да, – с вызовом заявила графиня. – Твой сын».

«Джона, когда-нибудь я тебя убью», – молвил задумчиво князь.

На четвертой сотне лет жизни уже можно научиться брать себя в руки. Аластар увез их обоих из Янамари буквально в том, в чем стояли. Джойана едва успела попрощаться с Рамманом. Теперь о бегстве в Эббо и речи быть не могло. Там тоже есть глаза и уши Эсмонд-Круга, и как только те дознаются о ребенке… Только полный придурок не поймет, чье это дитя.

– До Шанты у тива Хереварда руки не дотянутся. А Рамман. – Джона тихонько вздохнула. – Теперь он граф, полноправный хозяин Янамари, мужчина и землевладелец, ему ничего не сделают. Аластар не допустит. Мы же с Идгардом объявлены пропавшими без вести. Если бы ты знала, как я скучаю по Рамману, по Янамари, если бы ты только знала.

Грэйн слушала и качала головой.

– А третий? Джойн… я даже представить не могу, как же ты смогла! Он – чудесный, но… Ребенок, сейчас, здесь? Да, твой диллайн прав, они бы достали тебя в Эббо. А здесь… остров еще не полностью вычищен, и форт только один. – Ролфи нахмурилась. – Здесь – опасно тоже!

Права она, конечно же. И любая мать, да и не мать, осудила бы Джойану за безрассудство, но не все так просто. А бывает ли вообще «просто» хоть где-нибудь на свете?

– Понимаешь, у князя крови может быть только три сына, ими должны были стать сыновья Аластара от его жены, от Леди-Совы, они были бы эсмондами, могучими колдунами, одержимыми Верой. А следовательно, врагами собственного отца. Грэйн, я лежала рядом с ним, смотрела, как он спит, и видела смертельную тень на его лице, ее печать на его губах, ее клеймо на лбу. И вдруг поняла, что должна избавить его от этого долга. И… да, я сняла свой браслет. Возможно, я пожалею, и очень жестоко. Но… Мои дети – это есть моя любовь.

Дети. То, без чего пуста жизнь любого ролфи. Погибнуть, не оставив после себя детей, – значит, помимо всего, кануть в ледяные пустыни между жизнью и смертью, скитаться там бесплотным и бесприютным духом, ибо некому будет зажечь для тебя путеводный огонь «родительской» свечи… Недаром ролфи даже прощаются так: «Помню тебя!» Каким угодно великим ты можешь быть, но если не осталось никого, кто помнит тебя, кто зажжет для тебя огонь, – ты мертв. Ты – ничто, меньше даже, чем тень…

Под так и не зацветшими яблонями в поместье Кэдвен скоро будет бегать один волчонок – дитя управляющего ир-Фрэйда и его жены. И это – хорошо! Без детей пуста не только жизнь, но и дом. Но загадывать, случится ли когда-нибудь так, что серый камень стен Кэдвена огласит смех волчат кровь от крови его владетельницы… Загадывать это Грэйн не хотела. Как не хотела бы для своих волчат незавидной доли незаконнорожденных… а тем паче – полукровок!

Ролфи помолчала, а потом молвила задумчиво:

– У тебя жестокая любовь, Джойн.

– Может быть… – Шуриа испытующе посмотрела на Грэйн. – И я слишком люблю тебя, чтобы не спросить – все так плохо? Тебе было нелегко… Там, на Ролэнси, ты… ты была несчастлива?

Почуяла, значит. Поняла. Догадалась. Впрочем, иначе и быть не могло – они и впрямь слишком близки, чтоб скрыть такое… Другое дело – только ли Джойн увидела и поняла так много? Меньше всего сейчас Грэйн нуждалась в жалости. Когти Локки! Она виновата сама и заплатит сама, и нечего тут… И как объяснить?

Эрна Кэдвен нахмурилась и настороженно огляделась, а потом все-таки созналась очень-очень тихо, чтоб, не попустите боги, не услышал никто, кроме Джойн. Она сама – женщина, она поймет и сохранит эту позорную тайну:

– Да. Я… я была неправильной, Джойн. Все было неправильно, не так, как должно быть, понимаешь? Они… другие офицеры… – Ролфи вздохнула и взмахнула рукой, пытаясь подобрать нужные слова: – У них все правильно: есть верность, и братство, и честь в служении! А я… Я – любовница Конри. Если это можно так назвать.

И безнадежно и виновато опустила голову. Уже привычное желание застрелиться нашло Грэйн даже здесь, на Шанте – полно, да оставит ли оно ее хоть когда-нибудь?

«Бедная моя, голова тяжелая, к земле тянет», – подумалось шуриа. Она же видела, как угнетен дух названой сестры. И горестно вздохнула:

– Он так и не отпустил тебя, этот бешеный пес. За что он тебя ненавидит? За что он преследует тебя? Я же поняла, я догадалась – это он не предупредил тебя насчет «Ускользающего». И то, что там случилось… Грэйн, это его вина! А ты… ты правильная и настоящая. Это он – неправильный ролфи.

Злость, бессильная злость душила Джону, когда Грэйн в порыве откровенности поведала про своего отца и Конри. Про мнимое предательство и настоящую смерть в позоре, про наказание безвинных и подлость человеческую.

«Великие Духи! Шиларджи милосердная! – хотелось вскричать шуриа. – Да неужели ты видела мало таких историй, древних, как этот мир, мерзких, как сама мерзость, заставляющих людей проклинать самою Жизнь и молить о Смерти?»

Сизая луна молчала в ответ. И верно, что тут скажешь? Пока люди остаются людьми, до тех пор все будет повторяться без конца. Такова уж природа двуногих существ – где душа, там и малодушие, где милосердие, там жестокость.

– И я не знаю, что теперь делать, – вздохнула Грэйн. – Это как болото – с каждым движением увязаешь все глубже. Пасть к ногам Князя, умоляя защитить? Согласись, это смешно. Уйти в отставку я не могу… это не так просто, уйти из нашей Канцелярии. Разве что вызвать его на дуэль! – Девушка печально хмыкнула. – Так ведь не примет вызов, а потом припомнит, как отцу припомнил… Я… знаешь, я все сделала, чтоб убедить его, что не хочу на Шанту. Чтоб не понял, что хочу.

– Хорошо, что тебе удалось его убедить. Ах, бешеная псина, как же он тебя измучил! Хорошо бы, чтобы он тебя вообще забыл. – Шуриа задумалась и прищурилась на заходящее солнце. – Пожалуй, мне стоит объявить ему вендетту. Ты моя сестра, он обидел сестру принцессы Шанты, он наступил на хвост шуриа. – Сузив глаза, она повернулась в сторону Ролэнси и зашипела совсем по-змеиному: – Слышшшшишь, Конри, тебе не жжжить!

И грустно рассмеялась, припомнив, верно, то же, что вспомнилось и Грэйн, – трюм «Ускользающего»… Ролфи хмыкнула, изрядно смущенная, – видит Локка, не маленькой шуриа оборонять большую и сильную ролфи! – а потом ответила очень серьезно:

– Джойн, не надо. Я знала, на что шла. Мой командир, там, еще в форте Логан – я рассказывала тебе о нем? – предупреждал меня. Но если бы не Конри, я бы не отправилась в Синтаф, не встретила бы тебя, а потом, – она улыбнулась, – и Джэйффа. Я теперь хитрая, Джойн. Я спрячу здесь свою честь, зарою где-нибудь под кустом, прикопаю. – Ролфи рассмеялась, живо представив себе эту картину: вот она кверху задом роет глубокую яму, а потом забрасывает тайник мягкой черной землей… и метит сверху. – Заначу добычу на черный день. Тут Конри ее не найдет. Никто не найдет.

Небо темнело, над горами поднималась все выше и выше Змеиная луна. Воздух пах так сладко, как только пахнет он на пороге родного дома. Джойана вдохнула его и улыбнулась наливающейся сизой сталью Шиларджи.

– Ах, как странно все получается, Грэйн, – сказала она. – Ты ведь такая ролфи, настоящая ролфи, и все равно – другой такой ролфи не найти. А я вот за три года стала совсем-совсем шуриа и одновременно перестала быть ею. Сбросила кожу, родилась заново и, наверное, кое-что поняла… Помнишь, ты говорила, что надо уметь отступить, затаиться. Отступи покамест, стань немного шуриа, живи только сегодняшним днем. Впереди у нас прекрасная осень, а за ней замечательная зима, а потом и весна не за горами и не за морями… И рядом буду я, и рядом будет Джэйфф. Мы же с тобой, мы тебя любим, ты – наша.

Шуриа по-матерински обняла Грэйн, прижала ее голову к груди своей, погладила по волосам, как бы говоря: «Не утешить мне тебя, сестра моя, не разогнать прочь печали, нет, не разогнать».

– Есть хорошая песня, древняя, – шепнула она на ухо. – Я тебе спою ее, моя Грэйн.

«И тебе, Шиларджи – Мать Земли, и тебе, остров Шанта – Последняя Гавань».

И запела тихо-тихо про то, как однажды Змея, устав скитаться, найдет укромную нору, заснет в ней и прорастет яблоней. И придет под ту яблоню Волк, и ляжет у корней. А следом прилетит Сова и сядет на ветку. И тогда зацветет Яблоня. И вызреют плоды – Три Луны – Змеиная, Волчья и Совиная.