Теория Фокса

Глава 3

При виде денег загорелое лицо продавца озарилось. Его тонкие губы чуть искривились, но в последний момент он всё же смог сдержать улыбку. Машина была потрёпанной, и Джим и так догадывался, что переплачивает, но рядом с аэропортом это был последний ещё открытый магазин. И потом, было похоже, что раньше она была в хороших руках. Джим бросил продавцу плотную пачку, перевязанную тесьмой.

Когда он наконец выбрался из пригородов Брисбена, фонари уже заливали улицы теплым, обволакивающим светом. Ещё несколько светофоров, и ворчание засыпающего города осталось позади. Джим держал путь на север. Густой малиновый закат заливал небо, подсвечивая снизу плотные колонны кучевых облаков. Казалось, они нагромождались друг на друга, вздымаясь, подпирая невидимую крышу мира. Шины мягко шуршали по неровностям хайвея, и сквозь открытое окно из дебрей доносились последние перекрикивания кукабар. В багажнике позвякивали канистры с водой, зажатые между палаткой, ящиком с консервами и потёртой, видавшей лучшие дни запаской.

Он закинул назад пустой стаканчик от кофе, пристроился за светящимся гружённым трейлером, неспешно бурчащим в левом ряду, и от мысли о предстоящей бессонной ночи ему вдруг стало легче.

Когда лучи солнца коснулись влажного песка, и первые струйки пара показались над берегом, Джим уже был на пристани. Уткнувшись спиной в пыльное колесо, он смотрел, как зелёный паром, грузно переваливаясь через прибой, подползал к берегу.

Впереди, по другую сторону пролива, уходя светлой полосой за горизонт, раскинулся Фрейзер Айланд. К верхушке холма, затаившегося где-то в глубине острова, прицепилось облако; океанский бриз пытался его отогнать, но оно сопротивлялось, вытянувшись в сигару. В стороне, на скале забытой всеми одинокой чайкой пристроился маяк. В утренней дымке он был едва различим.

«Почти на месте, Джим. Потерпи… Совсем немного осталось…»

Джим с трудом поднялся на ноги, достал флягу и перелил в неё остатки кофе. Паром был уже совсем близко, и капитан с нескрываемым любопытством разглядывал одинокую фигуру Джима.

– Привет, дружище, – сказал он через борт.

– Привет, – ответил Джим.

– Ты уверен, что тебе туда? – паромщик кивнул в сторону острова. – Сейчас же не сезон.

Джим лишь кивнул.

– Ну смотри, – ответил паромщик и опустил трап.

Джим ещё допивал кофе, когда паром уткнулся в противоположный берег, и весь железный каркас застонал. От неожиданности Джим выронил флягу и едва успел за что-то ухватиться. Затем он забрался за руль, согнал машину по трапу вниз, стараясь не соскользнуть с узкой полоски металла, и сквозь окно кивнул на прощание капитану. Перед ним лежал пустой причал и полоска пляжа, прижатая к кромке воды наступающим кустарником.

Отойдя от причала грунтовая дорога начала было петлять, отыскивая бреши в густых зарослях, стуча камнями по днищу, но вдруг резко вильнула в сторону и пропала. Джим заглушил мотор и с трудом выбрался из машины. Перед ним простиралась бесконечность – белый песок складка за складкой сливался с облаками. Дюна…

Казалось, она была жива, покрыта еле уловимым, как паутина, тончайшим узором. Ветер срывал песчинки – невидимые, они неслись, вонзаясь в кожу бесчисленными иголками. Джим ещё долго стоял, не двигаясь, вслушиваясь в завывание пустоты, в невнятный гул прибоя где-то вдалеке.

Дальше путь шёл прямо по дюне, то прижимаясь к самой кромке воды, то уводя в сторону, на барханы. Скользя по раскалённому песку, свистели шины, виляя, всё норовя сбросить его, как всадника, в сторону. Двумя руками Джим держал руль, упрямо ведя машину дальше, на север, вдоль берега, сбавляя скорость лишь у проржавевших указателей, вкопанных в песок каждые несколько километров. Появляясь всё реже и реже, они были единственным, что здесь ещё напоминало о людях.

Порой берег прерывался каскадами бурых скал – как хвост какого-то неведомого бронтозавра, цепочкой они уходили прямо в океан. И тогда заросшая дорога вновь восставала из песка и, как бы рыская, шла в обход, то ныряя в заросли, то лентой забираясь по крутым склонам.

Солнце уже начало катиться назад, за холмы, когда впереди возникла очередная скала. Джим сбавил газ и привычно начал всматриваться в кусты в поиске объезда – он должен был быть где-то здесь, рядом. Ещё немного и он показался – не более чем прореха в зарослях, с занесённым песком указателем. На металлической пластине сквозь выжженую солнцем траву ещё просматривался когда-то должно быть красный восклицательный знак, и Джим остановился.

Опасно для жизни! Следующие тридцать километров в зоне прилива. Движение возможно только при низкой воде.

Джим потянулся к бардачку, нащупал карточку со временем приливов, сверился с часами на руке. Оставалось почти полчаса, и он бросил машину вперёд, в объезд вокруг скалы, по ребристой поверхности песка, отполированной волнами и ветром. Справа бурлила, отступая, вода, а слева исполинами, грозя обрушиться, нависали скалы. Мелкие промоины Джим пересекал на полном ходу, скользя между плоскими валунами, выжимая из мотора всё, что тот мог дать. Он притормаживал лишь перед приливными карманами, всматриваясь в их глубину, выискивая брод, лишь затем чтобы снова выжать газ до отказа. Когда прибой развернулся и начал отвоёвывать уже успевший высохнуть песок, приливная ловушка осталась позади.

Ещё какое-то время он неистово мчал вперед, взметая тучи песка. Но постепенно гул мотора начал стихать, пока наконец машина не замерла у ручья. Тонкая, почти незаметная полоса пересекала пляж, исчезая в прибое. Джим проследил её глазами – небольшой родник бил прямо из склона оранжево-красного холма, слоеного как стопка блинов. Карликовый эвкалипт – скорее куст, чем дерево – нашёл прибежище в овраге неподалеку, бесчисленные шторма безжалостно скрутили его в форму капли.

Локтем Джим распахнул дверь, подошёл, пошатываясь, зачерпнул пригоршней воду. Пресную, чуть даже сладкую – он пил её жадно, не отрываясь, пока оставались силы. Затем выдохнул и изможденно рухнул на песок в редкой тени эвкалипта.

Прямо перед ним белела отмель, длинной дугой она исчезала в океане. Снова и снова волны взметалась, чтобы обрушиться на неё, перевалить через песчаный барьер и дальше с бессильным шипением ползти к берегу. Они шли, одна за другой, размеренно, бесконечно, заставляя всё вокруг трепетать. Джим лежал, чувствуя под собой мягкое дрожание песка… Он был продолжением этой отмели, частью прибоя.

Где-то позади, в зарослях оврага, неспешно вели разговор попугаи. Двигатель потрескивал, отдавая своё тепло вечернему воздуху. Одиночество было осязаемо, Джим чувствовал его в каждом вдохе, впитывал его по капле, оно звенело в ушах. Он не заметил, как глаза закрылись.

Раздался крик. В панике, как загнанный зверь, Джим вскочил, вглядываясь в темноту, не в силах вдохнуть. Но вскоре память начала возвращаться, и со стоном, весь дрожа, стуча зубами, он скатился обратно на песок.

«Их нет… Её больше нет…»

Джим видел этот сон каждую ночь, всю свою жизнь, сколько себя помнил. И каждый раз был как первый. Отчаянно он пытался выхватить, запомнить эти лица, исчезающие вдали, но ни разу они ему не открылись, расплываясь в памяти, как сливки в чёрном кофе.

Звезды светили ярко – машина, валуны, скудная поросль отбрасывали тень. Через всё небо, одним мазком разрывая его пополам, нависал Млечный Путь.

Теплый ветер шумел в ветвях. Крабы булькали в темноте. Вокруг шуршали, время от времени замирая и фыркая, тени лисиц, но вскоре они перестали обращать на него внимание. Чуть в стороне, на песке, как скелет какого-то колоссального ископаемого моллюска, белел выброшенный на берег ствол дерева. Остаток ночи Джим пролежал, дрожа, не отрывая взгляда от неба, считая упавшие звёзды, боясь закрыть глаза.

Наконец, из воды яркой точкой показалась Венера. Её робкий свет словно говорил, что бояться больше нечего, что ночь уже позади.

Они появились перед самым рассветом. Сначала один всполох света во мраке за южными холмами, затем другой – и вскоре искрящаяся точка возникла и стала приближаться зигзагами, как муравей, почувствовавший добычу. Вертолёт что-то искал. И Джим знал что.

Бежать, прятаться было поздно. Да и куда? Пойманный между водой и скалами, теперь он был лишь безучастным наблюдателем. Пятно прожектора пробежалось вдоль по узкой полосе пляжа, выхватывая из сумрака булыжники, выискивая следы. Затем пучок света задел по машине, и номерные знаки предательски блеснули в темноте. Как по сигналу двигатели взревели, вертолёт резко заложил вправо, в сторону от берега и, сделав разворот над водой, грузно сел рядом с поваленным деревом. Металлические шасси глухо вонзились в мокрый песок.

Прожектор мгновенно потух, шум двигателей спал, и лишь лопасти по инерции продолжали вращаться. Когда песок наконец улёгся, Джим разглядел в кабине две фигуры. Дверь со скрипом открылась и пассажир, вжимая голову в плечи, отбежал в сторону.

Он был странен – в предрассветной серости Джим видел, как все в нем было непропорционально: коренастый, с необычно широким телом, но короткими руками, он сутулился. Как будто при создании природа играла с его настройками и забыла вернуть их назад. Но Джим не мог не заметить про себя, что каждое движение, каждый шаг это несуразного силуэта излучал уверенность.

Ещё несколько шагов и Джим различил седые, молочного цвета волосы, забранные сзади в пучок. Незнакомец приблизился к поваленному дереву, остановился, приветливо кивнул Джиму и одним движением забрался на ствол.

Джим огляделся. Ему не оставалось ничего, кроме как подняться на ноги и подойти поближе. Незнакомец сидел к нему спиной, вглядываясь в океан. Даже в предрассветном сумраке его кожа отливала бумажно-белым; она казалась белее, чем ствол, на котором он сидел.

В воздухе не ощущалось угрозы.

Наконец, Джим вскарабкался по скользкому, отполированному волнами дереву, уселся чуть в стороне, затем обернулся и… застыл.

«Альбинос!» – прошептал он про себя.

Белые брови тонкой полоской очерчивали пустые, бесцветные глаза. Широкий и высокий лоб его был настолько же несуразен, как и остальное тело. И тут Джим снова вздрогнул, мурашки пробежали у него по спине. Нет, ошибки быть не могло – Джим видел веки, скулы, слегка приплюснутый нос. Перед ним сидел японец. Означать это могло лишь одно.

«Золото».

Джим почувствовал, как у него пересохло в горле. Но незнакомец продолжал улыбаться легко и открыто, как если бы они были давними, старинными приятелями.

– Великолепное, великолепное место! Прекрасный выбор. Не знал, что такие уголки ещё существуют.

«Японец-альбинос с британским акцентом…» – думал про себя Джим, не сводя с него взгляда. Его лицо было расслаблено. Казалось, что он сидел перед Джимом безо всякой защиты, без маски, не пытаясь спрятать эмоции. Пластиковые часы на запястье, спартанская рубашка и хлопковые штаны… Вдруг Джим понял, что человек напротив него не только не смущался, не только не страдал от своего исковерканного тела, не пытался его скрыть или украсить. Наоборот, казалось, что он чувствовал себя в нем абсолютно спокойно, естественно.

«Да кто же ты, чёрт побери, такой?» – подумал Джим.

– Мощь… Какая мощь… Невероятно, сколько силы в океане. Такая скрытая энергия… – бормотал незнакомец еле слышно.

Джиму оставалось лишь кивнуть.

– Джим, что ты тут делаешь? – незнакомец вдруг резко перешел к делу, не оглядываясь, не смотря на него.

– То же самое хотел спросить я, если бы знал твоё имя.

– Можешь называть меня Филом.

– Прекрасное японское имя, Фил, – Джим ухмыльнулся.

– Оно было свободно.

– Я так и понял, – кивнул Джим.

«Он здесь не для того, чтобы меня убить. Это понятно. Значит, нужна информация… Они отследили меня из Нью-Йорка. Но как, чёрт побери?»

– Фил, чем обязан? Что привело тебя на этот пустынный клочок песка?

– Помощь. Срочно нужна твоя помощь.

Некоторое время они оба сидели неподвижно. Свинцовое небо уже начало смягчаться, как если бы художник решил добавить немного розового. Лопасти вертолёта раскачивались на ветру.

– Джим, ну, конечно, мы знали, что золото исчезло, – вдруг сказал он.

– Как? – вздрогнул Джим. – И зачем же вы тогда наняли Нельсона?

– Чтобы найти тебя.

– Но ты же знаешь, – сказал Джим, – что я не работаю с государствами?

– Да, слышал. Но всё никак не могу понять, почему… – сказал Фил, затем резко повернулся и вцепился в Джима своими пустыми глазами: – Почему ты так не любишь людей?

От неожиданности Джим закашлялся.

– И всё же? – снова спросил Фил.

– Не людей, а то, что с ними делают группы, – ответил Джим наконец, сжав руки перед собой.

– Интересно, интересно… И что же такого ужасного они делают?

«За что,» – думал Джим, – «за что мне эта пытка?»

Фил не сводил с него глаз, сидя в пол-оборота. Джим не выдержал:

– Плоскими. Они делают их плоскими.

– Это как? – спросил Фил, прищурившись.

– Знаешь, – вздохнул Джим, – по отдельности люди ведь могут быть интереснейшими созданиями… У каждого своя история, своя судьба. Каждый – личность! Но собери их в группу и тогда… Вспомни, когда ты говоришь с кем-то один на один, часто получается интересная беседа. Находится много общих тем для разговора. Но вот присоединяется третий, и тем становится меньше. А если вас будет четверо, то всё мгновенно скатится на разговор о погоде, политике, машинах и футболе. Всё! Говорить больше не о чем. Остаются одни банальности, лишь чтобы занять время. Разговор ради разговора. Чтобы избежать неловкого молчания… Это общий знаменатель – чем больше чисел, тем меньше у них общих знаменателей. Чем больше людей, тем меньше общих тем. Группы размывают личность, делают её плоской.

– Ну, ну, Джим, не упрощай, – сказал Фил. – Группы полезны. В них больше шансов выжить. И вообще, группы – это естественное, природное явление. Какой смысл ему сопротивляться? Глупо идти против закона нечётности.

– Что ещё за закон нечётности?

– Видишь ли, – сказал Фил, – есть у этой Вселенной маленький секрет…

Он на секунду притих, вглядываясь в горизонт, как будто что-то высматривая. Легкие порывы ветра доносили пряный, солоноватый запах водорослей.

– Секрет? – спросил Джим.

– Природа, – кивнул Фил, – не любит нечётные предметы. Одиночек… Ей нравится четное. Она любит группы.

– Это как?

– Задумывался ли ты, почему одних химических элементов так много, а других почти нет? Углерод, кислород – повсюду… А где же всё остальное? Не странно, нет?

– Ну и почему? – спросил Джим.

Фил оглянулся по сторонам, спрыгнул, подобрал валявшуюся неподалёку корявую палку и её тонким концом начал чертить на влажном песке.

– Если ты посмотришь на то, как часто элементы встречаются во Вселенной, то увидишь…

Он посмотрел на свое творение со стороны, как бы любуясь им, кивнул и отбросил палку в сторону.

– Вот, – рукой он показал на песок, – представь таблицу Менделеева. Какие-то элементы встречаются чаще, какие-то реже. Вот примерно так. Тут они в том же порядке, что и в таблице, по мере возрастания количества протонов в ядре. Начиная с водорода с одним протоном – видишь, вот тут, слева вверху? И вплоть до урана с девяносто двумя протонами. Не замечаешь ничего странного?

– Колебания… – Джим замер. – Они же колеблются, вверх и вниз.

– Как пила, – ухмыльнулся Фил. – Атомы с четным количеством протонов – острия, с нечётным – впадины. Видишь железо со значком Fe? Оно чётное – у него двадцать шесть протонов. У соседа, кобальта, двадцать семь. Кобальт нечётный. И поэтому железо встречается в тысячи раз чаще, чем кобальт. И так практически со всей таблицей Менделеева.