Тень с Севера

Глава 9 Морока

– Искать корову? – с расстановкой повторил Безымянный нойда, глядя на большуху тяжелым взглядом. – Корову. Мне.

– Вестимо, тебе, – удивленно взглянула на него женщина. – Разве вы, ведуны, не этим живете? Порчу там снять, прыщи вывести, корову в лесу отыскать…

Нойда стоял в воротах словенского подворья. Новогородские словене – сильный, богатый народ – любили жить большими селениями и строились просторно, с размахом. В деревне, расположившейся на берегу широкой тихой реки, это подворье выглядело самым зажиточным. Оно и понятно – ведуна обычно приглашал местный староста.

– Значит, ради коровы меня привезли с самой Коневицы? – спросил нойда, слегка подняв бровь.

Любого саами бросило бы в дрожь от его вопроса. Но круглощекая словенка лишь пожала плечами:

– Ты так говоришь, лопарь, будто я знаю, где эта твоя Коневица…

Нойда нахмурился.

– Приплыл человек ко мне на остров, – собирая остатки терпения, проговорил он. – Сказал – великая беда творится на Висшоре…

– В Вишере, – поправила женщина. – Вечно вы, чудины, все слова переиначите… Конечно, беда – вторая корова подряд в лесу пропала! А тут мужу моему добрые люди подсказали: на море Нево лопарь живет, на аршин в землю видит… Вот и найдет, кто коровушек наших загубил…

Из бубна донеслось внятное только нойде насмешливое хихиканье равка.

Лицо нойды застыло. Каврай решил подшутить над ним?

– Ну мы и отправили мужнина брата за тобой… А вон они оба сюда идут!

К воротам подворья быстрым шагом приближались трое местных жителей. Того, что помоложе, нойда узнал: это был молчаливый мужик, что привез его на лодке с Коневицы. Второй был тощий белобрысый подросток. Третьему было изрядно за сорок, как и его хозяюшке. Что-то в этом немолодом, уже седобородом словенине сразу показалось нойде необычным.

– Поздорову тебе, ведун! Прости, что сам не встретил, – прогудел старший, подходя к воротам и кланяясь, – за мной послали на выгон сразу, как вас с берега увидали…

Голос у него был гулкий, как колокол. Взгляд тяжелый, упорный. А такие глаза – вроде и светлые, но с черно-сизым ободком и низко нависшими веками – на Севере звались «вороньими».

Через плечо у старшего словенина висел свернутый кольцом длинный кнут. На шее темнел страшноватый с виду оберег – ожерелье из медвежьих когтей.

– Ты и есть тот, кого зовут Ворошилой? – спросил саами, вспомнив слова его младшего брата. – Тот, кто призвал меня?

– Это я, – кивнул старший. – Славно, что ты пришел, лопарь. Дела у нас тут творятся темные. Ходили за помощью к болотным изорянам – они тут недалече живут, – так их колдуны все как один отказались связываться…

«Как всегда», – подумал нойда. А вслух спросил, глядя на хозяина в упор:

– А ты что не взялся? Ты же сам ведун.

– Я? – Ворошила взглянул на него с недоумением, потом расхохотался. – Что я, что кузнец с пасечником – все мы тут немного ведуны! Пастух я здешний.

«Занятно», – с невольным любопытством подумал нойда.

У саами пастухов как таковых никогда не было. Приморские саами, из которых был родом Безымянный, были охотниками на морского зверя и оленей не держали. Те же саами, что кочевали в тундрах, попросту считали оленей братьями и жили с ними одной жизнью. А тут особый человек, чтобы пасти скот, – и человек явно непростой…

Впрочем, беседа с необычным человеком несколько развеяла недовольство нойды. Может, и не подшутил над ним бог шаманов…

– Будь гостем, ведун, – повел рукой Ворошила. – Жена, накрывай на стол!

– В общем, завелось у нас в дальнем овраге что-то скверное, – неторопливо рассказывал Ворошила.

Уха была съедена, вкусно тянуло доспевающими пирогами. Нойда и пастух сидели за столом. Жена пастуха крутилась у печи, неприкрыто подслушивая беседу. Младший брат Ворошилы вскоре ушел, вместо него явился беловолосый худой подросток. Заглянул в избу, увидел чужака и хотел выйти, но пастух его заметил и замахал руками – дескать, иди сюда! Тогда парнишка проскользнул в избу и присел на краю лавки у двери, с простодушным любопытством рассматривая диковинного гостя.

«Тут, похоже, прежде лопарей не видали, – думал про себя нойда. – Ишь, совсем не боятся меня… Ну, это дело поправимое…»

– Началось все в начале лета, – рассказывал хозяин. – На дальнем выгоне пропала корова…

– Да медведь унес, – неожиданно подал голос подросток. – Что мудрить?

Ворошила свел брови:

– Тебе, Морока, кто слово давал?

– Молчу, молчу, – буркнул парень.

– Знаешь, как люди-то говорят? – ядовито подала голос от печи хозяйка. – Промолчишь – за умного сойдешь!

На это подросток и вовсе не ответил.

Нойда сидел неподвижно, опустив веки. Казалось, он и не смотрит по сторонам, и едва слушает. Впрочем, он видел куда больше, чем казалось.

Чем так встревожен пастух – явно знающий, уважаемый в селении человек? Не потеря же коровы вселила тщательно скрываемый страх?

Почему его жена полна злости на белобрысого? И кто им этот недоросль? Ведь явно не сын. И пастух, и его статная супруга казались людьми иной породы, чем тощий светлоглазый длинноносый парнишка…

– Я сперва подумал, Морока не уследил. Ему бы все на дудочке играть…

Ворошила бросил грозный взгляд на подростка. Тот еще ниже опустил голову.

– Морока? – нойда внимательно поглядел на тощего парня.

– Да, подпасок мой, сирота. Взял в семью, так уже об этом пожалел. Почудилось, что у него дар, – а он ни на что не годен…

– Коровы любят, как я на дуде играю, – обиженно возразил подросток.

– Ага, любят. Пока ты там дудел, обо всем позабыв, они и разбежались!

Ворошила вновь повернулся к нойде.

– Всыпали как следует, чтобы долго еще сесть не мог! И что думаешь, колдун, помогло? Вскоре и вторая корова пропала! На том же самом дальнем выгоне!

Отодвинулась пестрая занавеска, и с женской половины избы выглянула нарядная румяная девица. «Зачем нарядилась, вроде праздника нет», – мельком удивился шаман, окинув быстрым взглядом бусы, ленты и рубаху с яркой вышивкой.

– Ух ты! Ведун! – сладко пропела она, стреляя по сторонам глазами. – Погадаешь мне на суженого?

Ворошила гневно свел брови и рявкнул:

– Куда лезешь в беседу мужей?!

– Кыш, Нежка! – мать быстро выпихнула дочку обратно, опасливо взглянув на нойду.

Саами лишь усмехнулся. Он уже давно странствовал в словенских землях и хорошо изучил обычаи. Здесь не то, что на Севере, – не было заведено предлагать важному гостью дочь или жену. В землях вожан или ильменских словен дочку скорее спрятали бы от него, чтобы не польстился. Колдуну-то как откажешь?

Видно, ждут в гости кого-то… Может, жениха?

– Вторая корова пропала, на том же самом месте, – повторил пастух. – Опять растяпа на дуде заигрался и корову проспал. Пошли в лес, скотину искать. Что ж, нашли… неподалеку, в овраге. Одни кости обглоданные.

Жена пастуха внезапно всхлипнула. Нойда аж вздрогнул от неожиданности.

– Рожки да ножки остались! – плачущим голосом завела она. – Лучшие наши коровушки, кормилицы!

– Медведь это, говорю, – шепотом повторил Морока со своей лавки.

– А почему не волки? – спросил нойда, покосившись на парня.

– Следы там были медвежьи, – буркнул Ворошила. – Волки у нас тут летом не ходят.

Запустил руку в бороду и умолк.

Вернулась хозяйка, выставила на стол пышущий жаром пирог:

– С боровичками!

Нойда невольно вздохнул. Еще и с грибами! Саами грибов не ели, считали их оленьей пищей. Но как откажешься? Смертельная обида для хозяйки. Да и вообще словенская еда, хоть и сытная, ему не нравилась. Зачем, к примеру, словене портят муку, выпекая из нее пироги, когда можно приготовить вкуснейшую болтушку на молоке, рыбе и клюкве?

«Может, просто встать и уйти?» Да, невежливо. А вежливо приглашать прославленного шамана из-за двух коров? Его, сражавшегося с богами!

– Если уже нашли коровьи кости, зачем вам я? – холодно спросил он пастуха. – Медведя искать? Сами не справитесь?

Ворошила вздохнул.

– Да потому что… Выйди-ка, Морока! И ты, Нежка, брысь, хватит уши греть!

Подросток шустро выскочил за дверь. Нойда отметил, каким недобрым взглядом проводила его хозяйка.

– Может, медведь, а может, и нет, – понизив голос, заговорил пастух. – Ладно, следы были медвежьи… Но звери так себя не ведут.

– О чем ты?

– Завтра выгон покажу. Он у самого леса, считай на опушке, но его издалека видать. На реке всегда кто-то есть. Люди видели стадо, слыхали, как подпасок на дудочке играет, – но никто не видел зверя.

– Значит, коровы сами в лес ушли? – предположил нойда.

– Именно! Там на косогоре сосны, песочек, мы следы быстро нашли. Вот корова от стада отбилась, взобралась на холм, да и пошла, и пошла – на опушку, через ручей, в лесок, да к ельнику, да в овраг… Там ее медведь и ждал.

– Гм-м…

Нойда кинул в рот терпкий травяной шарик, какие любил жевать для быстроты мыслей.

– Обе коровы, что ли, в овраг ушли?

– Именно! Сперва одна, а потом за ней, будто по нитке – и вторая!

– А пастушок ваш чем занят был? Смотрел, как скотина в лес сбегает?

Лицо пастуха исказилось от гнева.

– Да бормочет что-то, дурачина лупоглазая! Дескать, сам не понимает, что́ ему глаза отвело… Небось заигрался, теперь врет…

– Хватит ходить вокруг да около, – произнес саами. – Ты тоже думаешь – не в медведе дело…

За занавеской затихло сопение хозяйки.

– Ну и что я думаю? – мрачно спросил Ворошила. – Скажи, ведун.

– Ты думаешь, что скотину твою нарочно заворожили и завели зверю в пасть. И ты зря бранишь подпаска. Ему в самом деле отвели глаза – потому он и не видел, как уходит корова…

Ворошила почесал бороду.

– Эх, правильно мне про тебя сказали, что ты под землю на аршин смотреть умеешь… Вишь в чем дело, ведун, – обе коровы были мои. Так совпало или… Я вот думаю: может, я лешего ненароком обидел? А то и кого похуже…

– Кого – похуже?

– Да что гадать? – вспылил пастух. – Я ведун, что ли? Сам небось знаешь, на опушке леший добрый, а в овражистом ельнике – уж точно нет! Что там за тварь в лесу моих коров жрет? Может, сперва коров, а потом…

– Это сразу ясно было, – хмыкнул нойда. – Ты не за коров, за себя боишься.

– Боюсь, – мужчина бросил взгляд на пеструю занавеску. – И за себя, и за жену с дочкой… Даже за дурака этого белоглазого… Не знаю, что и думать, ведун! Ты верно сказал, я немного смыслю в ворожбе. Без этого со скотом нельзя. И слова тайные знаю, и заблудившуюся скотину позвать из леса могу. А уж кнута моего они слушаются, как твои зверушки невидимые – звонкого бубна…

«Ого, сайво моих увидеть сумел!» – невольно восхитился нойда.

– Так вот. Я как в лес туда за коровами пошел, то в какой-то миг… будто ослеп. Будто мешок на голову накинули! Вот тут я и понял: ведун нужен. И сильный, посильнее меня!

– Мужу тебя уж так расхваливали, лопарь, – с поклоном произнесла хозяйка. – Дескать, тебя всякая нечисть боится. Глянул бы, кто там в овраге…

– Ну, согласен? – Ворошила протянул широкую ладонь.

«Это еще не все», – шепнул нойде внутренний голос.

– Хозяюшка, пироги твои уж очень вкусны. Принеси воды напиться, – попросил он.

Подождал, пока женщина выйдет, и шепотом спросил:

– О чем еще промолчал?

– Пойдешь в сенник ночевать, на ворота его посмотри, – прошептал в ответ пастух.

Вернулась хозяйка с ковшом. Нойда напился и призадумался.

«Не раздобуду я в этой деревне ни прибытка, ни доброй славы, – размышлял он. – А вот неприятностей тут, похоже, боги мне приготовили целый мешок…»

– Ладно, – после непродолжительного молчания сказал он. – Погляжу, кто там ваших коров в овраг сманивает. Если нечисть или злой колдун – прогоню. С медведем сами разберетесь.

Хозяева принялись жарко благодарить, обещая награду. На лице пастуха читалось огромное облегчение, однако его жена как будто осталась не вполне довольна. За ее спиной нойда увидел, как из-за занавеси вновь выглянула нарядная девица и уставилась на него долгим, зовущим взглядом.

«Она тоже что-то хочет мне сказать, – подумал саами. – Скоро явится с вопрошанием… Нынче ночью и явится».

Но вслух лишь поблагодарил хозяйку и принялся за пироги.

От вежливого предложения заночевать в избе нойда отказался. Впрочем, хозяева не очень-то и настаивали. Ворошила предложил сенник – там, дескать, и свежо, и крыша над головой, если дождик. Нойда согласился. А когда, проводив его, хозяева ушли, принялся разглядывать ворота.

Одна створка, вся в длинных глубоких бороздах, висела криво – словно кто-то пытался сорвать ее снаружи, чтобы войти.

Вопреки ожиданиям, ночью Безымянного нойду никто не побеспокоил. Сторожа-сайво, тщательно размещенные везде, откуда только можно было подкрасться, даже не пискнули.

Проснувшись утром, он сразу начал собираться. Сперва на разведку, а там – как пойдет.

Первым делом достал из большой сумки верного помощника, небесную лодку. Этот бубен – удлиненный, чуть выпуклый с тылу, густо покрытый рисунками, – был у него вторым. Первый погиб от руки друга-предателя, ярла Арнгрима. Боги жестоко отплатили нурману за кощунство.

Второй бубен нойда неспешно и тщательно изготовил сам, бережно переселив всех сайво в новое обиталище. За годы странствий духов скопилось немало. Иные, честно сказать, не пристали «доброму помощнику». Например, Ялмах-росомаха, свирепый и яростный дух битвы, которого нойда встретил и подчинил своей воле в чащобах Великого Леса. Или тот же Вархо – бывший друг, бывший равк…

Нойда поздоровался с бубном, почтительно поклонился колотушке – священному билу. Вынес из сенника, поставил на солнышко подсушиться.

Затем достал из котомки шаманский пояс и надел поверх обычного. Пояс, увешанный литыми и костяными оберегами, позванивал, постукивал, взывая к духам, освещая путь во все три мира, словно фонарь в темную ночь.

И, наконец, возложил на голову шапку-птицу. Шаманская шапка не просто макушку греет. Она такой же друг-помощник, как и бубен. Бахрома закроет глаза – вместо шамана будут смотреть вышитые на челе зоркие орлиные очи. Бубенчики по сторонам заглушат человеческий слух – в трех мирах нойда будет прислушиваться с помощью чутких оленьих ушей, вышитых на висках. Длинные жгуты на затылке – змеиные хвосты – не позволят врагам подобраться сзади…

Нойда сдвинул шапку на затылок, открывая лицо. Время смотреть в мир духов еще не пришло. Взял бубен, огляделся из-под руки. Утреннее солнце уже поднялось над лесом.

За оградой толпились любопытствующие. Еще немного, и все жители Вишеры сбегутся. Кроме, конечно, пастуха – тот давно увел стадо на пастбище.

Пора было начинать.

Как и предполагал нойда, до дальнего выгона его провожала почти вся деревня. Сперва робели, но потом осмелели – и давай одолевать советами и предположениями, что же там в лесу за напасть и как с ней справиться. Когда растянувшаяся в длинный хвост галдящая толпа добралась до опушки соснового леса, нойда был раздражен, как росомаха, а в голове бродили свирепые мысли, недостойные «доброго помощника».

Миновав луга, все поднялись на поросший редкими соснами песчаный холм и остановились передохнуть. «И в самом деле, зачем этих коров сюда понесло?» – переводя дух, удивился нойда. Сочного разнотравья тут не было, только белые мхи да брусничник.

Дальше за холмом начиналась низина, а за ней колючей стеной чернел еловый лес. Нойде он сразу не понравился. Мало доброго в ельниках, а этот выглядел особенно неприветливым. Так и мерещатся среди серых замшелых стволов хищные глаза…

«А может, и не мерещатся», – подумалось нойде.

Он достал бубен, колотушку, глубоко вздохнул. Любопытные вишерцы почтительно притихли.

– Бом-м! – поплыл над лесом глуховатый гул.

«Эх, недосушил…»

Солнце вдруг ушло за невесть откуда взявшуюся тучку. На опушку пала холодная сизая тень. Снизу, из ельника, повеяло сырым ветром.

И угрозой.

«Не ходи сюда, шаман, – очень отчетливо прозвучало в ушах нойды. – Не надо».

«Я всю жизнь хожу куда не надо», – мысленно ответил саами и начал спускаться к ельнику.

Местные за ним не пошли – остались ждать на горке.

В ельнике царил сумрак, словно на дворе было не утро, а поздний вечер. Сильно пахло прелью, грибами. Тянуло холодом по земле. Столетние ели нависали, давили со всех сторон. Царапали тяжелыми колючими лапами. Острый сухой сук, высунувшись неведомо откуда, едва не пропорол бубен.

Молодой саами остановился. Он чувствовал, что даже дышать стало труднее. Вокруг застыла мертвенная тишина. Только откуда-то издалека, словно холодный чистый ручеек, то и дело долетала трель пастушеской дудочки.

«Должно быть, Морока играет… Ну и где этот овраг с коровьими костями?»

Нойда пошел дальше с трудом, как через воду. С каждым шагом нарастало ощущение чьей-то враждебной воли. И чувство, что там, впереди, кто-то ждет.

Шаман остановился, надвинул шапку-птицу на глаза.

«Так! В самом деле поджидает!»

Из чащи сильнее пахнуло мрачным, тяжелым ощущением угрозы.

«Знает, что я иду… Чует меня…»

Нойда хлопнул ладонью по левому плечу, призывая духа-помощника. Над головой прошуршали незримые крылья, дух вспорхнул в небо… И внутренние очи шамана, соединенные с глазами ворона-разведчика, в единый миг ослепли.

«Ах, тупой нож! Чары! Да какие сильные!»

Рука нойды чуть не выронила колотушку, дернувшись к поясу – а точнее, к тяжелому широкому лопарскому ножу. Прежде чем очи заволокла глухая тьма, глазами ворона-сайво шаман на миг увидел того, кто скрывался в овраге. Точнее, уже выбрался оттуда и теперь брел по лесу на могучих когтистых лапах – прямо к нему…

Да здесь и впрямь медведь!

Итак, Ворошила был прав насчет медведя. А вот остальное…

«Звери так себя не ведут», – вспомнились слова пастуха.

«Вот оно! Кто-то сперва призвал из чащи медведя, потом привел к нему корову, потом вторую… А теперь, похоже, насылает зверя на меня…»

Ворон-разведчик не отзывался, словно сгинул. Нойде представилось, как крылатый сайво мечется сейчас над лесом, тщетно высматривая хозяина. Сам шаман чувствовал себя и ослепшим, и оглохшим. Зато ему очень ярко представлялся бредущий в его сторону медведь…

Лесные звери уже давно не были угрозой для нойды. Он мог призвать, отогнать или заставить себе служить любое живое существо, от белки до снежного волка. Но тот, что спешил к нему, не подчинится.

Нойда глубоко вздохнул, прогоняя лишние мысли, стараясь вернуть твердость и ясность сознанию. И ударил в бубен, созывая всех сайво на помощь себе, на грядущий бой.

Однако вместо звонкого, раскатистого гула раздалось лишь глухое, едва слышное «тук».

Бубен вконец отсырел в ельнике! Повис тряпкой!

По спине шамана пробежала дрожь.

– О Луот, о Ниаль! – воззвал он. – Слышите ли меня?!

Сайво-помощники молчали. Вместо них отозвался Вархо.

«Их звать бесполезно, – послышался из обмякшего бубна ворчливый голос равка. – Им велено не вмешиваться».

– Кем велено? – мгновенно вспотев, спросил нойда.

Никогда прежде не бывало, чтобы его собственные сайво отказывались повиноваться! Ему! Спорившему с богами! Насколько же силен тот, кто гонит на него медведя?

«А я почем знаю? – буркнул равк. – Ишь, как сопит косматый! Торопится… Видно, мечтает еще об одной упитанной вкусной корове…»

– А ты почему не молчишь, как прочие?

«На меня не подействовало. Вот бы знать, почему? Может, потому, что я не настоящий сайво? Или потому, что был прежде человеком? Или…»

– Кончай болтать и помоги мне!

«Помочь – это вряд ли. Могу дать совет», – издевательски отозвался дух.

– На что мне твой совет?

«Могу не давать. Когда тебя сожрет медведь и бубен сгниет в этом ельнике рядом с твоими костями, я наконец освобожусь…»

– Давай свой совет, проклятый упырь!

«А, все-таки нужен совет? Ну ладно… Беги! Со всех ног беги отсюда!»

Где-то за елками нойда то ли услышал, то ли очень живо вообразил треск ветвей и тяжелую поступь. Больше не тратя времени впустую, он развернулся и кинулся прочь.

Он бежал так, как много лет уже не бегал. Колючие ветви хлестали по лицу, сучья цепляли бахрому на рукавах и пимах, норовили выдернуть из рук бубен. Корни будто нарочно подсовывались под ноги. Пару раз нойда чудом избежал падения, понимая, что встать ему уже не позволят. Правда или нет – прямо за спиной он слышал тяжелый топот и ощущал смрадное дыхание зверя…

Наконец впереди показался просвет между деревьями. В последнем усилии шаман рванул вверх, вылетел из ельника, пробежал несколько десятков шагов вверх по склону. Неподалеку от верхушки соснового холма силы его оставили, и шаман растянулся на земле. Бубен вырвался у него из рук и откатился в сторону.

Несколько мгновений обессилевший нойда почти ожидал, что вот сейчас в затылок, снимая кожу, вцепятся когти. Однако ничего не происходило. Потом откуда-то сверху раздался смех. Нойда приподнял голову и увидел перед собой босые ноги подпаска Мороки. Белобрысый рассматривал всклокоченного, обсыпанного иголками и лесной трухой шамана, широко улыбаясь.

Чуть поодаль сгрудились прочие жители Вишеры, опасливо поглядывая в сторону леса.

– Экий ты шустрый, лопарь! – громко проговорил Морока, хихикая. – Впервые вижу, чтобы ведун так быстро бегал!

В толпе раздались смешки. Посыпались предположения:

– Может, его леший шуганул?

– Он, верно, взлететь хотел, да превратиться не сумел!

– Смейтесь, смейтесь, – буркнул нойда, с трудом садясь. Встать он даже не пытался – ноги не держали. – Когда ведун бегает, смеется только дурак…

Молодой саами стащил с головы шаманскую шапку, бережно стряхнул с нее мох и хвоинки. Придирчиво осмотрел бубен – ну конечно, все-таки порвал! Теперь готовить рыбий клей…

Его взгляд то и дело обращался в сторону ельника. Колючая стена была тихой и неподвижной. Никто не преследовал нойду.

«А может, медведя и не было? – вдруг подумал он. – Просто видение, чтобы я на бегу шею свернул…»

– Ты из леса выскочил, как настоящий лешак!

К нойде подошел младший брат Ворошилы.

– Давай, обопрись о меня, помогу дойти до подворья…

Нойда с трудом встал, невольно охнув. Где-то все же зацепился ногой за корень…

– Ему бы сперва помыться, – подал голос Морока. – Или, там, штаны постирать…

Слова подростка вызвали новые смешки в толпе.

«Экий ядовитый, – подумал нойда, глядя на простодушно улыбающегося Мороку. – И чего его хозяин дураком честит?»

– В баньку-то сходить тебе, ведун, было бы хорошо, – поддержал подпаска брат Ворошилы. – Оно, конечно, лопарю мыться – удачу смывать… Но от тебя, по правде сказать, и прежде пованивало, а теперь и вовсе хоть с подветра не подходи…

– А давай, ведун, кто кого пересидит? – предложил Морока, снова вызвав всеобщий смех.

Нойда страдальчески закатил глаза. Дважды в своей жизни ему приходилось бывать в бане. И оба раза это было тяжкое испытание. Саами считал словенскую баню местом опасным и вредоносным. Но тут ему явно бросают вызов…

Да и помыться, в самом деле, не помешало бы.

А может, и штаны постирать…