Тень и искры

Глава 5

На следующее утро, подавляя зевоту, я вошла в освещенную свечами комнату, воспользовавшись дверью для слуг. Вяло переставляя ноги, пересекла тихую гостиную королевы. Я плохо спала ночью – до утра мучаясь из-за досадной головной боли и попыток разобраться в туманном ответе Одетты.

Я не знала, почему так стараюсь понять, что имела в виду моя няня. Не впервые она говорила загадками. И, если честно, мне казалось, что она все приукрашивает. Например, что Судьбы – Арей – провозгласили, будто меня при рождении осенили жизнь и смерть. Откуда Одетте об этом знать? Именно, неоткуда.

Качая головой, я прошла мимо плюшевых кушеток цвета слоновой кости. Толстый ковер заглушал звук моих шагов. Я добралась до конца длинной узкой комнаты на втором этаже, где горели два канделябра. Не припомню, чтобы когда-нибудь в них не зажигали свечи.

В этой тихой, наполненной ароматами роз комнате висел портрет короля Ламонта Миреля. Я подняла голову и принялась неторопливо рассматривать изображение, зная, что у мамы сейчас второй завтрак и я могу спокойно здесь находиться.

Мой отец.

Сердце в груди сжалось. Возможно, от горя, хотя я не была уверена, что могу горевать по человеку, которого никогда не видела.

Он погиб вскоре после моего рождения – бросился с восточной башни замка Вэйфейр. Никто никогда не говорил почему. Об этом вообще не говорили. Но я часто думала, не мое ли рождение – напоминание, что сделал его предок, – подтолкнуло его к такому шагу.

Я сглотнула, вглядываясь в портрет, написанный так искусно, что казалось, словно отец стоит передо мной – в белых со сливовым одеждах, с короной из золотых листьев на волосах цвета насыщенного красного вина.

Его волосы падали на плечи свободными волнами, тогда как мои… это масса небрежных кудрей и спутанных прядей, доходивших до бедер. У нас одинаковая форма бровей, выгнутых так, что придавали мне вопросительный или осуждающий вид. У нас похожий изгиб губ, но на портрете уголки его рта приподняты в легкой улыбке, тогда как я, если верить неоднократным замечаниям королевы, выгляжу хмурой. У него несколько веснушек на переносице, а у меня все лицо в крошечных крапинках, словно кто-то опустил кисть в коричневую краску и махнул ею на меня. Глаза у отца такие же травянисто-зеленые, что и мои, но меня всегда поражало, как они нарисованы.

В его глазах не было ни света, ни блеска жизни или веселья, которое бы соответствовало изгибу рта. В них таился страх человека, которого преследуют. Я не представляла, как художнику удалось выразить эти эмоции, но они ясно читались.

Смотреть в глаза отца было тяжело.

Трудно было вообще смотреть на него. У него более мужские и жесткие черты, чем у меня, но между нами так много сходства, что задолго до своего провала я гадала, не было ли это одной из причин, почему мама не могла долго смотреть на меня. Я знала, что она его любила. И по-прежнему любит, хотя нашла место в своем сердце и для нежных чувств к королю Эрнальду. Вот почему свечи никогда не гасили. Вот почему король Эрнальд никогда не заходил в эту гостиную, а мама, когда ее настигали жестокие головные боли, скрывалась здесь, а не в покоях, которые делила с мужем. Вот почему она проводила долгие часы наедине с портретом Ламонта.

Я часто думала, были ли они сердечной парой – если вообще существуют такие отношения, о которых пишут стихи и слагают песни. Две половинки целого. Говорят, что прикосновения таких людей полны энергии и их души узнаю́т друг друга. Говорят, что они даже могут являться друг другу во снах, и утрата одного становится для другого непоправимой.

Если сердечная пара – не просто легенда, тогда, наверное, мои мать с отцом были такой парой.

В груди ощущалась тяжесть, гнетущая и холодная. Иногда я гадала, не винит ли мама меня в его смерти. Может, если бы у них родился сын, отец был бы до сих пор жив? Но его нет, и мне плевать, во что верят жрецы Первозданного Жизни и что утверждают. Он должен быть в Долине и обрести покой, которого не мог найти при жизни.

В глубине холода загорелась жаркая искра гнева. Это была еще одна причина, почему так тяжело на него смотреть. Я не хотела сердиться, потому что это неправильно, но отец покинул меня прежде, чем у меня появилась возможность его узнать.

Внезапно дверь в гостиную скрипнула, и у меня упало сердце. Я развернулась, зная, что не успею убежать через дверь для слуг. Надежда, что это может быть одна из леди моей мамы, исчезла, как только я услышала ее голос. Во мне взметнулась буря эмоций. Страх перед тем, как она отреагирует, обнаружив меня здесь. Надежда, что она не выразит недовольства моим приходом. Горечь, предостерегающая, что глупо питать такую надежду. Я оказалась в ловушке, когда в комнату ворвалась королева Ласании в струящихся сиреневых юбках, сверкая драгоценностями. Позади нее шли леди Кала и портниха с платьем в руках.

Я была не в силах отвести взгляд от мамы. Мы не виделись с того вечера, когда лорды Водинских островов отвергли предложение союза. Мне показалось, она изменилась. Морщинки в уголках глаз стали глубже. Она похудела – так казалось из-за платья или у нее пропал аппетит? Если она больна…

– Большое спасибо, что закончили платье…

Мама резко остановилась. Украшенный драгоценными камнями желтый гребень в волосах блеснул в свете лампы. Ее взгляд упал на меня. Она слегка расширила глаза, а затем прищурилась. Я расправила плечи и приготовилась.

– Что ты здесь делаешь? – резко спросила она.

Я открыла рот, но способность говорить начисто меня покинула. Мама пошла вперед, оставив леди Калу и портниху у двери.

Она остановилась в нескольких футах от меня. Ее грудь резко вздымалась, губы напряженно сжались. Она отвернулась от меня и сказала портнихе:

– Прошу прощения, Андреа.

Андреа. Кажется, я ее узнала. Ее фамилия Джоанис. Она держала магазин одежды в Стоунхилле, который посещали многие знатные люди.

– Знаю, ваше время очень ценится, – продолжала королева, – но я не предполагала, что здесь окажется моя прислужница.

Прислужница.

Леди Кала уставилась в пол, а портниха покачала головой.

– Все хорошо, ваша милость. Я пока все подготовлю.

Я перевела взгляд с мамы на портниху. Под глазами Андреа залегли темные круги, каштановые волосы выбились из аккуратного пучка на затылке. Готова поспорить – она провела много долгих ночей, дошивая пенное великолепие из кремового шелка и жемчуга, которое несла в руках. Когда я подумала, сколько монет должно стоить это платье, у меня задергался уголок рта. Услуги Андреа обходились недешево. А тем временем голодали тысячи людей.

Но маме понадобилось новое платье, на деньги за которое можно несколько месяцев, если не дольше, кормить десятки семей или целый сиротский приют.

– Не знаю, зачем ты сюда пришла, – проговорила королева вполголоса, приближаясь ко мне в своей жуткой бесшумной манере, пока я наблюдала, как швея вешает платье на крючок на стене. – Но, если честно, меня это сейчас не заботит.

Я посмотрела на нее, не пытаясь найти проблеск тепла на ее лице. Та короткая вспышка надежды давно угасла.

– Я не ожидала, что вы зайдете.

– А мне почему-то кажется, что это ложь и ты пришла лишь затем, чтобы мешать.

Морщинки в уголках ее глаз стали заметнее. Королева тоже наблюдала за Андреа – портниха рылась в сумке, которую принесла с собой.

– И вообще, портниха наверняка сейчас удивляется, что делает в моих личных покоях прислужница, одетая как конюх. Ты накличешь неудачу.

Я воззрилась на нее, одновременно недоумевая и забавляясь.

– Если бы у меня была способность что-то накликать, это точно было бы что-то другое.

– Да, пожалуй, ты права, – произнесла она ледяным тоном, которым кроме меня ни к кому не обращалась. – Ты бы использовала этот дар, чтобы причинять более серьезный вред.

Намек задел болезненную струну, и я вспыхнула. Нет сомнений – ее пугало то, кем я стала. Я не могла ее винить. Осознание, что ее первенец убивает людей, должно быть, не давало покоя. Хотя это часто делалось по ее же приказу.

Я твердила себе, что не нужно отвечать. В этом нет никакого смысла. Но я редко следовала голосу разума.

– Я способна только на то, чего от меня ожидают.

– И тем не менее ты подвела в том, чего от тебя ожидали, – тихо возразила она. – В то время как наш народ продолжает голодать и умирать.

Мой затылок покалывало. Я заставила себя понизить голос.

– Вы печетесь о народе?

Королева несколько секунд молча наблюдала за портнихой.

– Я только о народе и думаю.

У меня вырвался негромкий смешок. Королева перевела взгляд на меня, но вряд ли меня видела.

– Что смешного? – спросила она.

– Ты, – прошептала я, и у нее дернулся правый глаз. – Если тебя беспокоит, что народ голодает, тогда почему бы не взять монеты, потраченные на очередное платье, и не отдать тем, кто нуждается?

Она застыла.

– Мне бы не понадобилось поддерживать видимость благополучия и тратить деньги на очередное платье, если бы ты не провалилась, исполняя свой долг. Не было бы Гнили. Не было бы голода.

Ее слова падали на меня, как острые булавки, торчащие из клубка, который Андреа положила на ближайший столик.

– А вместо этого королевства, которые когда-то умоляли о союзе с Ласанией, называют меня королевой-попрошайкой. – Мама устремила на меня взгляд. – Так что, пожалуйста, слоняйся в каком-нибудь другом месте этого огромного замка.

– Может, я должна отправиться в лес и блуждать там вместе с призраками, – вымолвила я.

Королева Каллиф сжала губы так, что они побелели.

– Если хочешь.

Безразличие ее тона и абсолютное пренебрежение подействовали сильнее, чем если бы она отвесила мне пощечину. Глаза защипало от гнева, который укоренился глубоко внутри и был причиной, почему я перестала сдерживать себя. Я не всегда была такой. Лучшую часть жизни я провела, делая то, что мне говорили, и редко отказывалась исполнить просьбу или приказ. Я была тихоней, бесшумно бродила по коридорам Вэйфейр, занятая тем, чтобы привлечь внимание и, возможно, снискать расположение королевы. Но три года назад это прекратилось. Я перестала держать язык за зубами. Перестала стараться. Мне было все равно.

Может, это и есть ответ на вопрос, который задал тот проклятый бог. Почему я с такой готовностью устремляюсь к смерти.

– Знаешь, если умолять о союзе – для тебя такое унижение, ты всегда можешь сделать то же, что и Золотой король, – заметила я, стараясь говорить чуть громче. – Тогда ты сможешь и дальше стоять в стороне, пока другие разбираются с проблемами, какими бы они ни оказались.

Она перевела взгляд на меня.

– В один прекрасный день язык доведет тебя до беды.

– Разве это тебя не обрадует? – с вызовом ответила я, сознавая, что леди Кала и портниха вежливо стараются нас игнорировать.

Взгляд королевы пронзил меня холодом.

– Убирайся, – приказала она. – Сейчас же.

Переполненная гневом и тяжелым чувством, которое не хотела признавать, я опустилась в преувеличенно изысканном реверансе. Мама уставилась на меня, раздувая ноздри.

– Как прикажете, ваша милость. – Я выпрямилась и пересекла комнату.

– Закрой за собой дверь, чтобы больше нам не мешали посторонние, – бросила королева Каллиф.

Зажмурившись, я притворила дверь, постаравшись не хлопнуть – для этого подвига я напрягла всю силу воли. Я напомнила себе, что скоро ее слова не смогут меня достать. В коридоре я сделала долгий глубокий вдох и задержала дыхание. Пока легкие не начали гореть, а глаза – слезиться. Пока под веками не вспыхнули белые искры. Тогда я выдохнула. Только это помешало мне схватить дверную ручку и хлопать дверью снова и снова.

Лишь убедившись, что могу доверять себе, я открыла глаза. Напротив покоев мамы стояли два королевских гвардейца.

Боги… какой нелепый у них вид в этой униформе. Они как напыщенные павлины.

Оба смотрели прямо перед собой с невозмутимым выражением, хотя я несколько секунд стояла перед ними, закрыв глаза и задержав дыхание. Полагаю, это не шло ни в какое сравнение со всеми моими странностями, которые им довелось повидать.

Я пошла по коридору, потирая левое плечо, где чесалось родимое пятно в виде полумесяца. Глаза щипало, а в горле горело. Должно быть, из-за множества светильников в коридоре. С моей матерью это никак не было связано. Она не могла так сильно подействовать на меня. Даже когда куталась в свое недовольство мной как в толстую накидку.

Душистый вечерний ветер трепал подол моего сюрко, вздымая его выше колен. Я шла по многолюдным Первозданным садам, которые занимали несколько акров вокруг внешней стены. Затем пересекла за́мковый мост, по которому ехали несколько украшенных драгоценностями карет, направляясь в Вэйфейр или из него, а внизу плескалась вода. Подняв капюшон, я обогнула узкий район, известный как Истфолл, где находились одна из Королевских Цитаделей и казармы, в которых жили и тренировались гвардейцы. Другая Королевская Цитадель, побольше, стояла на окраине Карсодонии и обозревала Ивовые равнины. Там тренировалась основная часть войск Ласании.

Бесцельно шагая по Люкс мимо туннелей из вьющихся побегов, я повернула голову направо, не желая смотреть в ту сторону, но зная, что не смогу удержаться.

Теневой храм стоял за толстой каменной стеной у подножия Утесов Печали. Сколько бы раз я ни проходила мимо, я не могла не восхищаться величественной красотой перекрученных шпилей, которые возносились почти так же высоко, как и утесы; красотой стройных башенок и гладких непроницаемо-черных стен, возведенных из отполированного тенекамня. Казалось, храм манил звезды с небес и заключал их в обсидиановый камень. Храм сиял, словно в нем расставили сотни зажженных свечей.

Не в силах сдержать трепет, я отвернулась и заставила себя идти дальше. Я старалась не подходить к Теневому храму. Четыре посещения за прошедшие три года – более чем достаточно. Последнее, что мне сегодня нужно, – это раздумывать о том, что заставило Первозданного Смерти передумать.

После посещения Одетты меня переполняла нервная энергия. Представив, что проведу долгую ночь, наблюдая, как ползают тени по потолку, я решила выбраться из Вэйфейр.

Я не хотела быть одна, но не хотела и компании.

Потому я отправилась бродить, как делала по ночам, когда нервное возбуждение не давало заснуть, – а таких ночей в последние месяцы становилось все больше. Пахло дождем. Было еще довольно рано, из освещенных свечами дворов доносился гул голосов и звяканье бокалов. Тротуары заполняли люди в платьях и рубашках, слишком теплых для жаркой погоды. Я шла, не смешиваясь с прохожими, оставаясь незаметной – призраком среди живых. По крайней мере, так мне казалось. Я перешла второй, менее величественный мост, соединяющий берега реки Най. Появился легкий туман, увлажнив мою кожу. Я вступила в расположенный на холме район Стоунхилл. Туман немного смягчил жару, но я надеялась, что густые тучи, надвигающиеся с моря, несут ливень.

На вершине Стоунхилл стоял храм Фаноса, Первозданного Неба, Моря, Земли и Ветра. Очертания толстых колонн казались размытыми под моросящим дождем. Я вдруг поняла, что направляюсь именно сюда.

Мне здесь нравилось. Не так высоко, как на Утесах Печали, но со ступеней храма видно всю столицу.

Люди сновали туда-сюда по улочкам и склонам холмов, хотя большинство лавок уже закрылись на ночь. Я смотрела на освещенные факелами номера домов, узкие одноэтажные строения с занавешенными павильонами на крышах…

Жар без предупреждения затопил грудь и прилил к коже. Я замедлила шаги на крутом склоне. Покалывающее тепло покатилось по рукам. Я резко втянула воздух, а сердце заколотилось о ребра.

Это ощущение…

Я знала, что оно означает, на что я реагирую.

Смерть.

Недавняя смерть.

Делая медленные вдохи, я заставила легкие работать, развернулась и стала снова подниматься по склону. Прогнала тепло, подавив, но оно все равно тревожило меня. Я будто утратила контроль. Мой… дар вынуждал идти, хотя я знала, что ничего не сделаю, когда найду источник. Но все равно шла.

Я увидела его менее чем за квартал впереди.

Бога с длинными волосами цвета ночного неба. Он шел по противоположной стороне улицы. Его обнаженные руки казались серебристыми в лунном свете.

Мадис.

Так его звали.

Отступив в узкий переулок, я прижалась к штукатурке, еще хранящей солнечное тепло. Взялась за рукоятку кинжала, спрятанного в складках сюрко. Прикусив изнутри щеку, я наблюдала за богом, а перед глазами стоял маленький ребенок, которого он швырнул как мусор.

Мадис прошел под фонарем и остановился, когда поблизости залаяла собака. Он обернулся к противоположной стороне улицы и склонил набок голову. Собака перестала лаять, но похоже… бог услышал что-то другое. Я начала вытаскивать кинжал.

«Что ты делаешь?»

Голос, зашептавший у меня в голове, был смесью моего и голоса серебристоглазого бога. Я могла ударить Мадиса. Без сомнений. Но что потом? Конечно, смертный, убивший бога, не уйдет незамеченным. Ярость, вызванная тем, что он сделал с ребенком, толкала меня вперед, заставляя не думать о последствиях.

«Что заглушает твой страх и толкает к смерти?»

Слова серебристоглазого бога настойчиво звучали во мне, и я замешкалась. Мадис быстрыми шагами направился в темный переулок между домами. Я выругалась вполголоса и оттолкнулась от стены. Рукоятка кинжала врезалась в ладонь. Я последовала за богом. Дойдя до тротуара, остановилась и бросила взгляд в том направлении, откуда он пришел, думая о покалывающем тепле, которое теперь пропало.

У меня появилось неприятное предчувствие, что это ощущение было связано с богом.

Пробормотав ругательство, я заглянула в темный переулок.

И пошла дальше, остановившись в конце улицы. Повернув за угол здания, снова ощутила слабое тепло. Никакого двора. Входная дверь выходила прямо на тротуар. Приземистый оштукатуренный дом, из решетчатых окон лился мягкий, мерцающий свет свечей. На крыше павильон с задернутым белым пологом, создающим уединение.

Газовая лампа освещала номер дома и вывеску: «Ателье Джоанис».

Я похолодела. Это не могла быть портниха, которая принесла маме платье из воздушного шелка и жемчуга. Слишком сильное совпадение – я случайно забрела сюда, бог Мадис причинил ей вред.

Не успев себя остановить, я повернула ручку двери. Не заперто. Я подавила желание распахнуть ее, хотя тогда мне стало бы лучше. Вместо этого спокойно открыла ее.

Как только я вошла в маленькую прихожую, в нос ударил запах горелой плоти. Мой желудок сжался. Я прошла в мастерскую мимо растений в горшках. В тени лежали рулоны тканей и стояли одетые манекены. Крепко сжимая кинжал, я прокралась в узкий темный коридор, где обнаружилась еще одна приоткрытая дверь. Планировка таких домов была мне знакома. Комнаты располагаются одна за другой, кухня обычно находится в задней части дома, подальше от жилых покоев. Спальни в середине, а гостиные в передней части, где я видела в окнах свет свечей.

Я тихо приоткрыла дверь, отделяющую рабочие помещения от остального дома, и обвела взглядом пустые кресла со светлой обивкой, кушетку и зажженную газовую лампу на чайном столике, которую не заметила с улицы. Красная жидкость из перевернутого бокала заливала дубовый столик и полуоткрытую книгу. Из-под кушетки выглядывала тонкая бледная ступня. Я резко вдохнула и прошла дальше. Здесь стоял другой запах. Более свежий. Знакомый, но я не могла его определить. Я обошла кушетку.

Милостивые боги!

На спине лежало то, что осталось от мисс Андреа Джоанис. Ее руки покоились на бледно-сиреневом корсаже, словно кто-то сложил их там. Одна нога подогнута, колено прижато к ножке чайного столика. На руках, шее и щеках вздулись темные вены. Рот открыт, будто она кричала, и плоть… опалена и обуглена. Как и пол вокруг…

И у нее не было глаз.

Выжжены, и кожа вокруг обгорела странным узором, напоминающим… крылья.

Единственным предупреждением стало легкое движение воздуха позади меня. Инстинкт взял верх, крича, что если в доме есть кто-то еще и приближается ко мне так тихо, то это не сулит ничего хорошего. Я повернулась, замахнувшись…

Мое запястье сжала холодная рука, а я изогнулась, делая резкий выпад правой рукой с кинжалом. Клинок встретил сопротивление, и тенекамень, острый и смертоносный, пронзил кожу и погрузился глубоко в грудь в ту секунду, когда меня пронзил разряд энергии и я поняла, кто меня схватил.

Кого я только что ударила кинжалом.

В сердце.

О боги.

Я подняла взгляд от рукоятки кинжала, торчащей из груди, облаченной в черное, к глазам…

Расширенным серебристым глазам, в которых клубились вихри итера.

Глазам бога.