Тень его мыслей

Всегда один и тот же сон.

Он всегда был одним и тем же.

На земле перед ним лежал шакат, четыре ноги связаны веревкой, рога царапали сухую землю под головой. Солнце пекло голову.

Голос, всегда один и тот же голос, шептал позади Лондо. «Ты знаешь, что ты должен сделать. То, что ты всегда делал».

Лондо посмотрел на животное, и их взгляды встретились. В глазах, обращенных на него, пылала ярость, гордость, непокорность. И в них было что-то знакомое. Во сне животное беззвучно, но совершенно отчетливо говорило ему: «Это долг. Ты не можешь пойти против долга».

«Я не могу это сделать», — мысленно ответил Лондо и посмотрел вниз. В его руке был меч.

«Нет, можешь», — подумало животное, глядя на него. И оно попыталось поднять голову, подставляя горло. В ожидании смертельного удара.

Рыдая, Лондо взмахнул мечом, и наблюдал за тем, как гаснет жизнь в глазах животного.

Со слезами на глазах Лондо проснулся от звона колоколов. Колоколов, которые звонили по утрам в течение одного часа последние шесть дней. Шесть дней с тех пор, как он стал императором, шесть дней с тех пор, как бомбардировки превратили в руины большую часть столицы Примы Центавра. Пока звонили колокола, прекращались все работы, и мир мгновенно погружался в молчание в память о тех, кто погиб в конфликте, которого не должно было случиться… в конфликте, тайно срежиссированном инопланетной расой, известной как дракхи, чтобы посеять ярость и озлобление в его народе — эмоции, которые со временем ему придется преобразовать в нечто более мрачное.

В этом, помимо всего прочего, и состояла его работа.

Титул императора был просто прикрытием, тоже обеспеченным дракхами… способ достижения цели.

«Но я не должен думать об этом», — напомнил он себе, почувствовав присутствие Стража, шевельнувшегося там, где его плечо соприкасалось с чужеродной плотью, где их нервы соединялись таким образом, что его мысли уже не принадлежали ему полностью. Он был способен скрыть лишь самые глубокие мысли. Если он начинал проговаривать что-то про себя или в задумчивости забывал о необходимости прятать свои мысли, Страж мог уловить их смысл и телепатически передать дракхам, которые тайно обосновались в глубоких древних туннелях под императорским дворцом… готовя для его мира такое будущее, о котором он не хотел надолго задумываться. Но, по крайней мере, это было будущее, которого у его народа могло вообще не быть, если бы он отказался принять Стража.

Никто другой не мог видеть Стража, если только тот сам не позволял им увидеть себя, что обычно являлось прелюдией к уничтожению. Сам же Лондо мог все время видеть его, но отчаянно старался не смотреть в том направлении без серьезной необходимости.

Самоотречение всегда было одной из его сильнейших сторон.

Колокола затихли. Неужели прошел целый час? Он закрыл глаза, как делал в детстве, глядя на восходящее солнце, надеясь, что каким-то образом этот день и его обязанности исчезнут, и он будет свободен. Это была мимолетная надежда, и, подобно всем надеждам, ежедневно разрушалась под гнетом пробуждающего мира.

Он открыл глаза и спустя мгновение император Моллари Второй встал, начиная седьмой день своего правления.

Министр Воул снова заламывал руки, причем так, что Лондо не мог разобрать, где одна рука, а где другая.

— Я уверен, ваше величество, что вас поставили в известность…

— Если бы меня поставили в известность, то я бы это знал. Раз уж я ничего не знал, пока вы не упомянули об этом, то, либо меня не поставили в известность, либо я внезапно впал в маразм и должен быть отстранен от должности и застрелен. Какой именно из этих вариантов вы имеете в виду в данном случае?

Руки Воула задвигались еще быстрее.

— Я вовсе не намеревался вас оскорбить, ваше величество, ибо очевидно, что память вашего величества находится в прекрасном состоянии, весь мир убежден в великолепных способностях вашего величества и…

— Воул.

— Да, ваше величество?

— Заткнись!

— Да, ваше величество.

Министр отступил назад, и Лондо посмотрел на резной экипаж, который стоял на круглой площадке за дворцом. Он, конечно же, много раз видел его прежде, во время традиционных церемоний и прочих формальных ритуалов, но редко вблизи. Экипаж был построен двенадцать столетий назад во время правления императора Морелла, как дар его жене Целине. Вскоре после этого она сошла с ума и бросилась с самой высокой из четырех башен дворца. Лондо подумал, что, возможно, между этими событиями была связь, особенно если учесть кричащий дурной вкус, с которым была отделана эта карета, инкрустированная сверху донизу всеми драгоценными камнями, какие только можно найти на Приме Центавра.

«Если я буду ежедневно ездить в этой штуке, то, возможно, тоже покончу с собой».

— Это действительно необходимо? — покорно спросил Лондо, заранее зная ответ.

Министр Воул кивнул. Лондо посмотрел на руки министра. Воул убрал их за спину, и снова кивнул.

— Такова традиция, ваше величество.

— Я знаю традиции, — сказал Лондо и вздохнул. Он рассеянно размышлял о том, какая из четырех башен во дворце на самом деле самая высокая.

Никогда не знаешь, когда такого рода информация может тебе пригодиться.

Он знал традиции. И историю. Он вырос среди них. И теперь он сам стал традицией.

Это случилось на третий год его правления. Император Морелл возвращался в императорский дворец со своими воинами после победы в битве на Скорсийских равнинах. Битвы против тех, кто разрывал его народ надвое. Он остановился на берегу реки Тувейн, чтобы напоить своих дромов и дать отдых войску после долгого перехода от моря.

Там они встретили женщину по имени Малия, которую местные жители называли пророчицей. Уже двадцать четыре года она обитала в пещере возле устья Тувейна, выживая лишь благодаря доброте местных крестьян. Ее привели к императору и попросили сделать предсказание о его правлении. Малия предрекла, что императора Морелла ждет величайшая опасность, что кинжал ударит его в сердце от близкого сердцу, и что жизнь его прервется, если только он не прислушается к ее предупреждению. Когда император спросил, как он может избежать смерти, Малия сказала лишь о полумесяце, скрытом во тьме.

Она не взяла платы за свое пророчество, ибо была верноподданной своего императора.

После возвращения в королевский дворец в честь императора Морелла бы устроен большой пир. Собрались все члены его семьи, включая и племянника Элфени, который был ему очень дорог. Когда Элфени поднялся, чтобы произнести тост за здоровье своего дяди, император Морелл увидел брошь на одежде племянника: полумесяц, скрытый тенью от его руки. В то же мгновение император закричал, и императорские гвардейцы схватили Элфени, остановив его, когда тот выхватывал кинжал, чтобы ударить императора. Позднее Элфени признался, что принадлежал к тайному союзу, который пытался развязать гражданскую войну и захватить трон.

Жизнь императора спасло пророчество, и он вернулся к реке Тувейн, где дал пророчице Малие десятую часть от своей добычи. Он поклялся, что до тех пор, пока император сидит на троне Примы Центавра, у Тувейна всегда будут жить пророчицы, что отныне она всегда будет в почете у королевской семьи, все ее нужды и желания будут исполняться, а ее имя будут чтить.

Так и пошло: шли годы, пророчицы сменяли одна другую на ее месте в Тувейне. С этого дня каждый император совершал путешествие к Тувейну, в одной и той же карете, по тому же пути, что и император Морелл, чтобы лично встретиться с верховной пророчицей.

Последняя пророчица из рода Малии погибла во время бомбардировки, и сейчас другая должна была занять ее место. Лондо должен был присутствовать на церемонии.

Он не считал это справедливым. Работа должна быть сделана, башни должны быть восстановлены, раны исцелены…

…подпитывать злобу, усиливать желание отомстить…

…так что ему было тяжело оправдать столь долгое свое отсутствие в королевском дворце.

И, тем не менее…

Тем не менее, какой же смысл восстанавливать разрушенное, если не пытаться исцелить раны, от которых страдает его народ? И если не стремиться воссоздать ощущение стабильности?

Такова была цель традиции — дать народу что-нибудь, на что можно опереться в годы бедствий.

А существовало ли более страшное бедствие, нежели чем бомбардировка и разрушения, учиненные на Приме Центавра… и той беды, что, как знал Лондо, ждала своего часа в подвалах императорского дворца.

Лондо снова вздохнул, зная, что его решение было неизбежным — как и большинство его недавних решений.

Он должен был ехать к Тувейну.

В соответствии с обычаем они выехали до рассвета: императорская карета в центре длинной вереницы других церемониальных экипажей, влекомых дромами. Вдоль улиц выстроился народ, и когда процессия проезжала мимо, люди махали руками, их лица, осунувшиеся от беспокойства и грязные от восстановительных работ, моментально расплывались в улыбках. Лондо кивал, глядя на них через открытое окно, сейчас он был более уверен в том, что принял верное решение.

Оказавшись за пределами столицы, они повернули на старую дорогу, которая теперь заросла и почти не использовалась. Толпы поредели и появлялись все реже, пока не исчезли совсем. Время от времени Лондо мельком видел одинокого путника, идущего вдоль дороги, который в изумлении смотрел на проезжающий мимо кортеж. Все остальное время он проводил наедине со своими мыслями, не особо нуждаясь в компании. Ему было легче, когда заботы о восстановлении не оставляли времени на размышления о его безвыходном положении. Но он был один в своей карете, и только стук колес да молчаливый лес по обеим сторонам дороги составляли ему компанию, и у него оставались только его мысли, сомнения, упреки…

…и периодический шепот невидимого Стража, сидевшего на плече, напоминавшего ему о том, что необходимо сделать после возвращения во дворец.

Ему отчаянно хотелось напиться, но, узнав со временем, что алкоголь является единственным средством, способным подарить ему несколько мгновений избавления от Стража (не думай об этом слишком громко, не позволяй им узнать об этом, это единственное орудие защиты), он берег эту возможность на тот случай, когда ее можно будет использовать в своих целях.

На ночь они разбили лагерь в стороне от дороги, где он смог, наконец, связаться с императорским дворцом по видеофону и получить свежие новости. Потом — несколько часов беспокойного сна, и снова в дорогу.

Под конец третьего дня им встретилась другая процессия. Белые кареты с белыми занавесками, запряженные белоснежными дромами. Лондо заметил знаки на экипажах и понял, что они встретились с новой тувейнской пророчицей.

Он вышел из кареты и направился им навстречу. Когда он подошел поближе, то дверца главной кареты распахнулась, и посреди ливня цветочных лепестков в сопровождении свиты появилась пророчица. Она была одета во все белое, ее лицо скрывала вуаль, но Лондо все равно сумел достаточно хорошо рассмотреть ее, и у него дух захватило от изумления.

Она была одним из самых прекрасных созданий, которые он когда-либо видел. И ей было не больше шестнадцати сезонов от роду.

«Этого не может быть, — подумал Лондо. — Она слишком молода».

Когда он остановился перед ними, старшая женщина — фрейлина юной девушки, как он предположил, — низко поклонилась.

— Ваше величество, — сказала она, — я — Делази Миро из Дома Миро. Для меня большая честь представить вам Шири Дей из Дома Дей, которой я имею честь служить защитницей.

— Очень приятно, милая леди, — сказал Лондо, и его любопытство разгорелось еще сильнее. По центаврианскому закону, защитник, или опекун, во всех важных делах выступал от имени того, кто был слишком юным, чтобы действовать самостоятельно. Каждый, кто захочет получить предсказание от Шири, должен будет сначала встретиться с Делази.

«Интересно», — подумал Лондо.

— Вы ее мать?

— Нет, ваше величество, ее мать умерла при ее рождении. Ее воспитал отец.

— А… А где он?

— Он не приехал. Он… дела не позволяют ему надолго отлучаться, так что было принято решение о том, что ей лучше поехать одной.

Лондо улыбнулся. «Принято решение» почти всегда означало «я решила, что так мне будет выгоднее, но не хочу об этом говорить». Он посмотрел на девушку.

— Это то, что ты хотела, дитя мое?

Она ответила, не поднимая на него глаз.

— Я — слуга моего императора, и для меня большая честь служить ему с величайшей покорностью.

— Отличный ответ, — сказал он, и пристально посмотрел на старшую женщину, — и хорошо отрепетированный.

Делази улыбнулась и кивнула.

— Она хорошо воспитана и желает одного: просто служить вам.

— Конечно, — произнес Лондо. — Может быть, вы присоединитесь ко мне в моей карете. И мы сможем поговорить по дороге.

Девушка на мгновение подняла глаза и посмотрела почти испуганно. Делази лишь кивнула.

— Для нас это большая честь, ваше величество.

— И как давно вы стали пророчицей? — спросил Лондо. Мимо кареты медленно проплывал сельский пейзаж.

— Она была способна видеть еще в трехлетнем возрасте, — ответила Делази.

— Полагаю, что это выдающийся случай, — произнес Лондо. — Пора задуматься о том, что ребенку, который мог видеть в три года, уже может быть позволено говорить в шестнадцать.

То, как искривились губы Делази, Лондо счел самым приятным. Еще немного, и ее лицо могло бы просто свернуться с головы, как лист бумаги. Он даже был готов заплатить, чтобы посмотреть на это любопытное зрелище. Заставив ее замолчать, по крайней мере, на мгновение, он посмотрел на Шири.

— Ты можешь рассказать мне о моем будущем, дитя мое? — спросил он.

Впервые их взгляды встретилась.

Ее глаза были как окно в старую душу: кроткие и печальные, таких не должно быть в столь юном возрасте. Ее взгляд, казалось, пронзил его насквозь и устремился вдаль, в какую-то точку за его головой. Потом она снова отвела глаза.

— Возможно, ваше величество предпочтет услышать другое, — сказала она.

— Император задал тебе вопрос, — сказала Делази. — Отвечай правдиво.

Она осторожно подбирала слова.

— Я вижу мало веселья и очень много печали, — сказала она, наконец. — Я вижу огонь, смерть и боль. Я вижу, что вас предадут почти все, кому вы доверяли.

— Почти все?

— Ваш злейший враг — одновременно и ваш лучший друг, и ваше доверие к нему вознаградится в конце дней. Он — ваше освобождение, а вы — его. И в конце… — она запнулась, но потом заставила себя продолжить, — в конце вы умрете от руки вашего друга, а он — от вашей, ради спасения мира.

На мгновение Лондо почувствовал, что земля ушла у него из-под ног. Видение, описанное ею, было сном, который всегда был с ним: сном о его смерти, в котором он и Г'Кар с Нарна заканчивали свои долгие и странные отношения, задушив друг друга. Их отношения зародились во взаимной ненависти, той ненависти, которую только завоеванный народ мог испытывать по отношению к тем, кто поработил их, как Центавр захватил Нарн. Г'Кар вырос из воина Сопротивления в лидера, приведшего свой народ к освобождению, и стал послом на Вавилоне 5, как и Лондо в прошлом. Они постоянно ссорились и дрались, но постепенно пришли к взаимному уважению, которое, что невероятно, превратилось во что-то, похожее на дружбу.

До этого момента он всегда верил, что этот сон рассказывал ему о том, как они отомстят друг другу. Но теперь, после ее слов, он впервые почувствовал надежду. Ради спасения мира, сказала она. Но какого мира? Нарна или Примы Центавра?

Он пошевелился, осознав, что молчит слишком долго. Кашлянул.

— А что еще ты видишь?

Ее лицо снова омрачилось, а взгляд скользнул по его плечу. Лондо почувствовал на мгновение, что она видит то, что там находилось, то, что никто, кроме него, не мог видеть. «Невозможно», — подумал он. Но Страж тоже почувствовал это, и Лондо ощутил, как тот затаился… наблюдая, выжидая.

— Я вижу… тени, — сказала она, — Мне трудно увидеть, что это за тени, или кто их отбрасывает, но я вижу, что их части покрывают весь дворец, что они под ним, постепенно распространяются по всему миру. Они те, кто принесет огонь. Они те, кто принесет боль.

— Я не знаю, кто они такие, — сказала она, — Я знаю только, что они есть. И что они здесь.

Лондо ничего не сказал, зная с холодной уверенностью, насколько ее слова близки к истине. Дракхи когда-то служили высокоразвитой расе, известной как Тени, которая теперь исчезла, но оставила после себя свое оружие, своих слуг и союзников.

Действительно, частицы теней. Постепенно он осознал, что это не просто пророчество, сказанное наугад, которое может, сбудется, а может, и нет, смысл которого скрыт за словами, метафорами и образами, что оставляет простор для воображения. Она была, как говорят земляне, «настоящей», а не шарлатанкой. И она узнала то, о чем дракхи не позволяли узнать никому.

Мгновением позже от Стража на его плече донесся шепот, проскользнувший в его мысли — распоряжение от дракха из столицы, наблюдавшего за Стражем так же, как Страж наблюдал за Лондо.

«Девушка должна умереть», — прошептал Страж, и у Лондо застыла в жилах кровь.

«Сделай это сам, если нужно, — продолжал шептать Страж, — но это должно быть исполнено до того, как она займет свое место.

До того, как ее слова обретут силу, и она сможет выдать наше присутствие.

Она должна умереть».

В тот день остаток пути прошел в неловком молчании, нарушаемом лишь редкими вежливыми замечаниями. Раньше Шири избегала его взгляда, теперь Лондо делал то же самое, зная то, что ему было известно. Его мысли все время метались между двумя крайностями.

Если он сделает так, как приказали дракхи, то сможет ли обставить ее смерть так, чтобы быть уверенным в том, что не скомпрометирует себя самого или не обнаружит намерения дракхов?

И, в глубине души, где, как он надеялся, дракхи не смогут прочитать эти мысли, он думал о том, можно ли предотвратить ее гибель?

Он был рад остановке на последний ночлег. На следующий день они прибудут к Тувейну. Пока свита устанавливала его шатер и готовила ужин, он отошел и открыл портативный видеофон, с помощью которого поддерживал связь с дворцом.

Почти сразу после включения связи на экране видеофона появилось лицо министра Воула. «Вероятно, он снова весь день напролет просидел перед экраном, ожидая моего звонка», — предположил Лондо. Рвение Воула могло вывести из себя даже покойника.

— Да, ваше величество?

— Есть новости? — спросил Лондо.

— Мне сообщили, что восстановление космопорта почти завершено, можете быть уверены, что он возобновит работу к концу недели.

— Отлично. Свяжитесь с министерством городского восстановления и скажите им, чтобы они хотя бы на час устроили праздник по этому поводу.

— Будет сделано, ваше величество.

— Что-нибудь еще?

— Ничего особенного. Обычные вопросы, требующие вашего внимания, дебаты в Центаруме, которые нуждаются в разрешении…

— Они подождут. Мне нужно, чтобы вы нашли все, что касается одной женщины, Делази из Дома Миро.

— Конечно, ваше величество. Это важно?

Лондо уставился на экран.

— Простите. На мгновение я вообразил себя императором. Понимаете ли, когда император указывает на что-либо, это автоматически становится важным. Я указал на это, Воул. Если вы полагаете, что есть что-либо другое, более важное, тогда я, должно быть, больше не император. Конечно, ваше поведение может быть расценено как мятеж, что, как я слышал, карается смертью, так что…

— Я займусь этим немедленно, ваше величество.

— Благодарю вас, министр.

Экран погас. Лондо позволил себе улыбнуться: манипулировать Воулом было слишком легко. Он обнаружил, что ему очень не достает споров с Г'Каром и Шериданом, и даже с Виром… по крайней мере, он ощущал хоть какое-то сопротивление.

Лондо закрыл свой видеофон и решил немножко прогуляться перед сном. Он махнул императорским гвардейцам, которые держались от него на почтительном расстоянии, но все время оставались поблизости, готовые придти на помощь в любой момент.

Лес вокруг лагеря был густым: серебристая и серая листва деревьев уже стала золотой и черной в преддверии зимы. Узкая тропинка привела его в самую чащу. Лондо уверенно шел по протоптанной тропе, зная, что в любой момент может позвать охрану, когда услышал какой-то звук поблизости.

Кто-то плакал.

Он замедлил шаг и подошел к просвету в деревьях. Там, при свете двух лун, он увидел Шири в объятиях юноши. Он держал ее так крепко, что Лондо подумал, что он, того гляди, раздавит ее.

— Ты не должен был приходить сюда, Корло, — сказала она, — это опасно.

— Мне плевать. Мне хотелось увидеться с тобой. Я говорил с твоим отцом. Он тоже, как и я, не хочет, чтобы ты так поступала. Эта женщина, Делази… она настояла на том, чтобы стать твоим опекуном. Она использует людей. Она не заботится о тебе, Шири. Власть — вот все, что ее заботит.

— Я знаю это, Корло. Я знаю, что она собой представляет, и какую цену я заплачу. Но это единственный способ спасти честь нашей семьи. Дом Дей лишен власти и денег. Вскоре всех нас изгнали бы или продали бы в рабство. Моего отца тоже могли бы продать в рабство за неуплату долгов. Я получила гарантии, что независимо оттого, что со мной случится, моя семья навсегда будет избавлена от этого. Мой отец нуждается в этом, даже если он не в силах этого понять. Я не могу отвернуться от него.

Корло оторвал ее от своей груди и посмотрел на нее.

— А от меня ты можешь отвернуться?

— Я не могу…

— После церемонии, ты никогда не выйдешь замуж, не сможешь встречаться ни с одним мужчиной. Таков закон. Мы никогда не будем вместе. Ты пойдешь на это? По своей воле?

— Да, — ответила она и отвернулась. — Я пойду на это. Потому что должна. У меня есть обязательства. Это мой долг, моя обязанность…

— Шири, я люблю тебя.

— Знаю, — сказала она, и грусть в ее голосе ножом резанула сердце Лондо. — И я люблю тебя. Но я люблю и своего отца, и свою семью. Теперь я должна выбирать между тобой и ними. Это неправильно, и это несправедливо, и больше собственной жизни я хочу удрать прочь вместе с тобой, прямо сейчас, туда, где никто бы нас не нашел. Но я не могу, Корло, я не могу…

Внезапно она повернулась и убежала в лес по направлению к лагерю. Юноша окликнул ее, но она не ответила. Он постоял несколько минут, надеясь, что она вернется, надеясь услышать слово, знак, что она, может быть, изменила свое решение.

Но она не вернулась, и, подождав некоторое время, он повернулся, медленно побрел прочь и скрылся в лесу.

Краем глаза Лондо увидел гвардейцев, вышедших вперед посмотреть, что происходит. Но он махнул им, приказывая оставаться сзади и сохранять тишину. Как за такое короткое время он начал так сильно беспокоиться о той, кого он должен будет убить?

Лондо поднял глаза на две луны над головой. «Что же мне теперь делать?» — подумал он. В центаврианском пантеоне было сорок семь богов, наверняка один из них знает, как решить эту проблему.

Однако ночь не дала ответа на его вопрос.

Сон, всегда один и тот же сон. Всегда один и тот же.

Животное, лежащее на жесткой и сухой земле. Глаза, глядящие в его глаза.

«Ты не можешь идти против долга».

Блеск клинка.

Слезы.

«Великий Создатель, — подумал Лондо, вскочив с постели. Его лицо было мокрым от слез. — Не знаю, сколько еще смогу это выносить».

Было еще темно, как обычно бывает перед рассветом. Протерев глаза, он увидел, что видеофон мигает, указывая на поступившее сообщение. Он встал, стряхнул с себя сон, и подошел к видеофону.

Конечно же, это был Воул.

— Я нашел запрашиваемую вами информацию, ваше величество. Это заняло много времени, было очень трудно, и я проделал долгий…

Лондо набрался терпения на тридцать секунд. Это время обычно требовалось Воулу для мучительно подробных объяснений о том, как трудно было найти требуемую информацию, прежде чем он, наконец, приступал к делу.

— …леди Делази из Дома Миро принадлежит к древнему, но небогатому роду. Несколько лет назад они продали свое место при дворе Дому Даво. О самой Делази говорят, что она очень умна, хотя у меня сложилось впечатление, что это слово можно заменить словом «безжалостна», и мало кто будет с этим спорить. Она политиканша и манипулятор. Словом, она нашла какой-то способ вернуть власть и влияние себе и своему Дому.

«И зовут этот способ Шири», — подумал Лондо.

Остальная информация была обычными бесполезными сплетнями. Лондо выключил видеофон и тихо сидел в темноте. Он чувствовал волнение Стража, который напомнил ему об охраннике, стоявшем снаружи, который мог убрать Шири без лишних вопросов и размышлений.

«Если я убью Шири, как ты просишь, то это произведет большой шум при дворе. Начнется расследование. Даже я не могу вот так запросто кого-либо убить. Это правило ввели после правления Картажье. Женщина, подобная Делази, может найти способ использовать все это, и вы будете скомпрометированы».

«Шири должна быть устранена», — настаивал Страж.

«Тогда позвольте мне сделать это по-своему».

После долгой паузы Страж снова прошептал:

«Отлично. Но мы будем следить».

Лондо вышел из своего шатра, окунулся в бодрящий предрассветный воздух и направился к шатру Шири. Охранник наблюдал за его приближением, но, когда Лондо вошел в ее спальню, не сделал попытки остановить его.

Времена меняются, но императоры все еще обладают определенными… привилегиями.

Лондо предположил, что такие же мысли пришли и в голову Шири, когда она открыла глаза и увидела императора, стоящего над ее кроватью. Он положил руку на ее плечо. Она задрожала от его прикосновения.

— Ваше величество… — начала она.

— Ш-ш-ш! — сказал он.

— Но я не… я никогда…

— Я да, и много раз, но, как говорят земляне, это не стоит того, чтобы так расхваливать, — он улыбнулся, глядя на нее. — Не волнуйся. А сейчас быстро одевайся. Нам нужно многое сделать, а времени очень мало.

Он провел Шири под тент, укрывавший императорскую карету от непогоды, и отпустил гвардейца, поглядевшего им вслед с явным подозрением относительно того, чем они могут заниматься вдвоем в карете.

«Неужели я кажусь таким распутником?» — подумал Лондо, и решил, что скорей всего так и есть. Это неважно.

Пора браться за дело.

— Ты начнешь сзади, — сказал он, — а я — спереди. Мы должны встретиться где-то посредине.

— Ваше величество, а что мне нужно делать?

— Ты когда-нибудь ощипывала птицу к обеду, дитя мое?

— Да, но…

— Тогда ты можешь помочь мне выковырять это, — сказал он и выковырнул небольшой драгоценный камень из борта кареты. Он положил его ей в руку, и ее глаза расширились.

— Бери их аккуратно, по одному, из тех мест, где их много и пропажу не заметят. Вскоре мы встретимся в центре, и у тебя будет достаточно этого добра для того, чтобы обеспечить существование своей семьи на пять поколений вперед.

Она встретила его взгляд, и он увидел в ее глазах недоверие.

— Что я должна отдать за это? — спросила она.

Он положил руки ей на плечи.

— Немножко чести. Это ужасная цена, но боль пройдет со временем. Я бы сделал это ради тебя, но у меня осталось так мало чести, что ее едва хватит на то, чтобы купить вам небольшой коттедж во внешних провинциях.

— Теперь довольно болтовни, — сказал он. — Начнем ощипывать.

Небо начало светлеть, когда Лондо поспешил обратно в шатер. Он на мгновение оглянулся, чтобы увидеть одинокого гвардейца и прижавшуюся к нему Шири, сидевших верхом на дроме, — гвардейцу было поручено увезти Шири. Оглянулась ли она, он не мог сказать.

Он запыхался, но широко улыбался.

Подобные мгновения его особенно веселили.

Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы разбудить свиту. Он поднял такой шум, что всполошил охрану, чиновников, полномочных представителей, свиту и дуэний, а также погонщиков дромов, выскочивших из своих палаток полуодетыми. Он скрывал свое удовольствие от этого зрелища, особенно когда в самом центре толпы появилась Делази в платье, надетом таким образом, который не предусматривался ни ее костюмером, ни ее телом, ни Великим Создателем.

— Нас обманули, — сказал он, и его голос перекрыл шум, — И все это произошло из-за вас, Делази.

— Ваше величество, я…

— Вам еще не разрешали говорить, — отрезал он, и она опустила глаза. Лондо обратил свое внимание на остальных: — Эта девушка, Шири из Дома Дей, она такая же провидица, как и я. Сегодня ночью она пришла ко мне в слезах — в слезах, говорю вам, — от собственной лжи. Она верила, что делает это из благих побуждений, но груз притворства и ужасная тайна оказались слишком тяжелы для бедного создания.

Толпа молчала, ожидая продолжения. Лондо продлил паузу, забавляясь в душе, под маской оскорбленного достоинства.

— Тайна в том, что Делази и есть истинная провидица, — сказал он, с удовлетворением заметив изумление на ее лице, — Шири только повторяла ее слова, ибо Делази не хотела быть пророчицей, так как это требует большой ответственности. Жизнь, в уединении, полная ответственности, без возможности выйти замуж и любить. Шири намеревалась пожертвовать всем этим ради блага собственного народа, и позволила себе говорить вместо Делази. Но, этой ночью, накануне ее посвящения, осознав важность и ответственность церемонии, она не смогла больше выносить обман.

Хотя Шири верила, что делает это из лучших побуждений, ложь все еще является ложью. Так что, согласно Императорскому указу, она более не имеет права вступать в контакт со двором. Ее семья освобождается от любых преследований, ибо они неповинны в содеянном. Но никто во дворце не должен общаться с ней. Быть лишенной нашего присутствия — это худшее наказание за такое преступление.

Толпа закивала.

«Хорошо, — подумал Лондо, — Теперь никто не будет пытаться с ней общаться, чтобы собрать информацию, ибо это противоречит тому, что я сейчас сказал.

А теперь — самое забавное».

Он посмотрел на свой шатер.

— Леди Делази, — рявкнул он. — Следуйте за мной.

Она прошла за ним в шатер. Он сел, и мгновение молча смотрел на нее. Она восстановила некоторую часть своего достоинства, и изучала его, так же как он изучал ее.

— Можете говорить, — сказал он.

Делази выпрямилась.

— Ваше величество, я не провидица.

— Верно.

— Тогда вы лгали осознанно.

Он пожал плечами.

— Иначе лгать невозможно.

— И вы полагаете, что я должна с этим жить?

— Да.

— Почему?

— Садитесь, и выслушайте то, что я скажу, — сказал Лондо. Он откинулся на спинку высокого кресла, она уселась напротив. — Давайте поговорим откровенно, Делази. Вы и я — создания политические. Мы унаследовали один и тот же ген аморальности. Вы приклеились к Шири, ибо надеялись использовать ее в своих целях, увеличить свое влияние через тех, кто придет к Тувейну в поисках совета.

— Ваше величество, я никогда…

— Да, именно так. Будучи опекуншей Шири, вы будете первой общаться с ними, прежде чем допустить их к разговору с ней. Вы можете выбирать тех, кого не допускать на встречу с ней, покупая их благосклонность, беря взятки, использовать свой доступ к ней и к ним, утверждая состояние Дома Миро.

Но теперь у вас появилась уникальная возможность, Делази. Мы оба понимаем, что рано или поздно Шири осознала бы, что вы использовали ее. Она благородная душа, и вам почти наверняка гарантирован конфликт на моральной почве. Эта проблема теперь устранена, и этот камешек выкинут из вашей туфли. Как бы вы не пытались, Шири никогда не стала бы менять свои пророчества так, чтобы они были выгодны вам. Если вы сами пророчица, вы сможете говорить все, что вам угодно.

Видя ее реакцию, Лондо понял, что она заинтригована, но все еще насторожена.

— Все еще есть проблема, ваше величество. Как я говорила раньше, я не провидица. Я не могу предвидеть будущее.

Лондо улыбнулся.

— Я тоже. Какая разница? Наша работа — говорить людям то, что они хотят услышать. Только мы делаем это по-разному. Никто на самом деле не хочет услышать правду, милая леди… они на самом деле не хотят знать, как они умрут, что их в будущем ждет печаль и боль, что их имена, их власть, их значимость, в конце концов, поглотит молчание и смерть.

Но именно это и скажем им Шири, потому что это правда. К несчастью, полагаю, это всегда правда. Но с тем, что такие люди, как вы и я, хотят от мира, у истины нет ничего общего. Положение. Влияние. Деньги. Как пророчица, вы можете сказать то, что вы хотите, используя свое влияние в своих целях, не говоря несчастливой или несвоевременной правды.

— А когда мои пророчества не сбудутся?

— Просто будьте артистичной: говорите туманно, так, чтобы они смогли интерпретировать это позже во что-то удобное для вас. Одна пророчица как-то сказала мне: «Ты должен спасти глаз, который не видит», — Лондо пожал плечами. — Прошло уже пять лет, но я до сих пор не знаю, что она имела в виду.[1]

Впервые Делази расслабилась. Лондо подумал, что увидел ее улыбку, но он не был в этом уверен.

— Скажите мне, ваше величество, а пророчица может покинуть Тувейн? — спросила она.

— Они всегда покидали его, когда умирали. Но все когда-то случается впервые. А зачем?

— Ну, через пять лет работы на ваше величество, на такой авторитетной должности, я думаю, что титул и земли могут быть единственной достойной наградой. Присутствие при дворе в роли бывшей пророчицы может быть… очень выгодным.

— Несомненно, — сказал Лондо, и этот раз не ошибся.

Теперь она определенно улыбалась.

Лондо нашел церемонию посвящения на берегах реки Тувейн величественной, красочной и насыщенной. Делази, подумал он, была просто великолепна в своей белой с золотом мантии, когда она посмотрела на него из каменной пещеры на берегу реки, и ее глаза сверкнули как две маленькие серебряные монеты.

Это было наиболее подходящее сравнение. Что там люди говорят о том, что глаза — зеркало души… Неважно, решил он. Они поняли друг друга.

Обратный путь в столицу был короче и прошел без происшествий, если не считать того, что Страж время от времени вмешивался в его мысли.

«Она все еще потенциальная угроза», — шептал голос в его мыслях.

«Верно, но она публично опозорена. Никто не будет слушать ее. Она изгнана из дворца, и никогда не окажется поблизости, так что ваша тайна будет в безопасности. Вы должны быть благоразумными. Вы же не можете уничтожить все потенциальные угрозы».

«Не сегодня, возможно, — ответил Дракх, — но есть и завтра…»

После прибытия в королевский дворец и короткого совещания с министром Воулом, Лондо вернулся в свои покои, где обнаружил ожидавшее его письмо. Хотя он не видел этого почерка ранее, он уже знал, что это от Шири.

«Благодарю вас, — прочел он. — У меня нет подарка, который был бы равен вашему: моя свобода и реабилитация Дома моего отца. Так что я даю вам единственное, что могу, — последнее пророчество.

Однажды, император, вы освободитесь от вашей ноши. Однажды вы спасете наш народ и все жертвы, что вы принесете, окажутся не напрасными».

Лондо опустил письмо, и оглянулся на свой любимый город, обрамленный строительными лесами, выкарабкивающийся из ужасов войны, и был удивлен, почувствовав слезы, текущие по его лицу.

Сон был один и тот же. Всегда один и тот же.

Шакат, лежащий перед ним на земле, его четыре ноги связаны веревкой, рога скребут сухую землю. Солнце припекает голову.

Голос, всегда один и тот же голос, шепчущий позади Лондо. «Ты знаешь, что надо сделать. То, что ты всегда делал».

Лондо посмотрел на животное, и их взгляды встретились. Глаза, что смотрели на него, были полны ярости, гордости и непокорности.

И во сне это были глаза Шири, испуганной и одинокой… это были глаза его народа, когда он шел по улицам… и, наконец, он узнал их — это были его собственные глаза, глядящие на него.

«Это долг, — шептал голос. — Ты не можешь идти против долга».

Лондо посмотрел вниз. В его руке был меч.

«Нет, могу», — подумал он в ответ и взмахнул мечом, разрубив веревки, связывающие ноги животного.

Оно вскочило и в последний раз посмотрело на него. Потом, с такой силой и свободой, которых он никогда раньше не ощущал, Лондо наблюдал, как животное поскакало прочь, исчезая вдали, в лесу, в будущем.

Сон больше никогда к нему не возвращался.