Тени сгущаются

Глава 1 Морская воровка

Арнезийское море

Дилайла Бард умела находить неприятности на свою голову.

Она всегда считала, что это лучше, чем ждать, пока они сами тебя найдут. Но сейчас, качаясь на океанских волнах в крошечном ялике на двоих, без весел и без снаряжения, если не считать связывающих ее руки веревок, она была готова пересмотреть свои взгляды.

Ночь выдалась безлунная, в морской черноте отражалось звездное небо, и только мерцающая рябь за бортом позволяла понять, где верх, где низ. Среди этих бесконечных отражений Лайле казалось, что она парит в центре вселенной.

И от этой бескрайности она чуть не расплакалась.

Но не стала. Прищурившись, всмотрелась в тусклую искорку на горизонте. Красноватый цвет выделял корабельные огни среди бесчисленных звезд. Корабль – ее корабль – медленно, но решительно исчезал вдалеке.

Паника стиснула горло, но Лайла овладела собой.

«Я Дилайла Бард, – говорила она себе, чувствуя, как веревки врезаются в кожу. – Воровка, пиратка, странница. Я побывала в трех разных мирах и осталась жива. Я проливала королевскую кровь и касалась руками магии. Я одна стою целого корабля мужчин. Мне никто не нужен.

Я – единственная в своем роде».

Приободрившись, Лайла повернулась спиной к уходящему кораблю и всмотрелась в непроглядную ночь.

«Могло быть и хуже», – рассудила она и в тот же миг почувствовала, как холодная вода просачивается в сапоги. В ялике оказалась пробоина. Не очень большая, но утешение слабое: рано или поздно лодка все равно потонет.

Лайла со стоном взглянула на веревки, крепко стянувшие кисти рук. Хорошо хоть, ублюдки оставили ей свободными ноги. Правда, делу сильно мешал этот чертов наряд – платье. Длинное, эфемерно-зеленое, с бесчисленными оборками и такой узкой талией, что дышать невозможно. Почему, бога ради, женщинам приходится так себя мучить?

Вода в ялике поднималась все выше, и Лайла заставила себя сосредоточиться. Она перевела дыхание, насколько позволял тесный наряд, и произвела осмотр своих скудных пожитков: бочонок эля (прощальный подарок), три ножа (спрятаны), несколько сигнальных факелов (получены от тех, кто отправил ее в плавание), вышеупомянутое платье (разрази его гром) и то, что она прятала под его подолом и в карманах (пригодится, если она достигнет цели).

Лайла взяла сигнальный факел – штуковину, похожую на фейерверк. Если стукнуть по твердой поверхности, взметнется фонтан окрашенного света. Не короткий сполох, а ровный луч, способный разрезать темноту, как ножом. Факелы горят примерно четверть часа, а их цвета на открытой воде складываются в особый код: желтый – корабль тонет, зеленый – на борту болезнь, белый – прочие опасности, красный – пираты.

У нее было по одному факелу разных цветов, и, перебирая пальцами, она раздумывала, какой взять. Поглядела на поднимавшуюся воду и выбрала желтый, взяла его связанными руками и стукнула о борт утлой лодчонки.

Взметнулся свет, резкий и слепящий. Он разделил мир надвое: яростная желтизна светового конуса и плотная чернота вокруг. С полминуты Лайла чертыхалась и вытирала слезы, потом наконец сумела направить факел вверх, от лица. И начала считать. Едва глаза успели привыкнуть к свету, как он задрожал, замигал и погас. Она вглядывалась в горизонт, но не видела ни одного корабля. А вода прибывала, медленно и неуклонно, и уже дошла до лодыжек. Она взяла второй факел – белый, «терплю бедствие» – стукнула им о дерево, прикрыла глаза и стала отсчитывать минуты.

– Давай, – шептала она, всматриваясь в горизонт. – Давай, давай же, давай… – Слова утонули в шипении угасающего огня.

Воцарилась тьма. Лайла скрипнула зубами.

Судя по уровню воды в лодке, оставалось всего с четверть часа – время, пока горит один факел. А потом ялик неминуемо пойдет ко дну.

У дощатого борта что-то промелькнуло. Длинное и зубастое.

«Господи, если ты есть на свете, – взмолилась пиратка. – Или небесное светило, или высшая сила, или кто угодно там, наверху – или внизу – тот, кто из жалости или любопытства мог бы помочь мне прожить еще хоть один день, – вот сейчас самое время мне помочь».

С этими словами она взяла красный факел – предупреждение о пиратах – и ударила его о борт. Ночь утонула в призрачном алом зареве. На миг оно напомнило реку Айл в Лондоне. Не в ее Лондоне – если она вообще может назвать это унылое место своим, и не в зловеще-бледном Лондоне, где обитали Атос, Астрид и Холланд, а в его Лондоне. Его, Келла.

Он вспыхнул у нее перед глазами, словно луч факела, юноша с рыжими волосами и неизменной морщинкой между разноцветными глазами – голубым и черным. Антари. Волшебник. Принц.

Лайла вглядывалась в алое пламя факела, пока видение не исчезло. Есть более насущные заботы. Вода поднимается. Факел гаснет. Вокруг лодки крадутся тени.

И за миг до того, как зарево померкло, появилось это.

Поначалу лишь тонкая дымка протянулась над морем. Но вскоре туман сгустился в темный силуэт. В черных обводах и парусах отражалась ночь, тусклые палубные фонари могли сойти за звезды. И только когда умирающий свет факела дотянулся до высокого борта, она поняла, что это и вправду корабль. А тот уже почти нависал над лодкой.

В мерцании факела Лайла сумела разобрать название, выписанное блестящей краской. «Ис Рейнес Гаст».

«Медный вор».

Глаза Лайлы распахнулись от радости. Она усмехнулась себе под нос, потом спрятала улыбку под выражением более подобающим – благодарность пополам с мольбой, с примесью осторожной надежды.

– Тоса! – крикнула она по-арнезийски и осторожно встала, стараясь не качнуть свое утлое суденышко.

«Помогите». Роль беззащитной жертвы была непривычна для нее, она изо всех сил старалась ей соответствовать, такая маленькая на дне утлой лодчонки, в мокром зеленом платье, показывает смотревшим сверху морякам связанные руки. Лайла чувствовала себя посмешищем.

– Керс ла? – сказал один, обращаясь скорее к приятелям, чем к ней. «Это еще что?»

– Подарок? – предположил другой.

– Поделишься, – буркнул третий.

Слова остальных, долетавшие до слуха Лайлы, были еще менее приятны, и она насторожилась. Незнакомый выговор и океанский плеск мешали ей разобрать слова, но об общем смысле она догадывалась.

– Что ты там делаешь? – поинтересовался кто-то темнокожий, сливавшийся с ночной тьмой.

Ее арнезийский был еще далек от совершенства, но четыре месяца в открытом море, среди людей, не понимавших по-английски, заметно увеличили словарный запас.

– Сенсан, – отозвалась Лайла, «Тону». И услышала в ответ взрыв хохота. Вытаскивать ее никто не спешил. Она вытянула руки, чтобы все увидели веревку. – Мне нужна помощь, – произнесла она хорошо заученные слова.

– Сами видим, – был ответ.

– И кто же выбросил за борт такую красотку? – фыркнул кто-то.

– Может, на ней пробы ставить негде!

– Угу.

– Эй, крошка! У тебя все на месте?

– Давайте сами проверим!

– Что тут за крик? – громыхнул властный голос, и на палубе появился тощий, как жердь, человек с глубоко посаженными глазами и редеющими черными волосами. Команда почтительно расступилась. Он ухватился за деревянный поручень и посмотрел на Лайлу. Цепкий взгляд ощупал ее с головы до ног – платье, веревку, бочонок, лодку.

Капитан, решила она.

– Похоже, тебе несладко, – заключил он. Голоса он не повышал, однако слова донеслись совершенно отчетливо. Его арнезийский говор был резким, но понятным.

– Как вы только догадались, – не удержалась Лайла. Дерзить было рискованно, но Лайла в любой ситуации умела найти верный тон. И собеседник, естественно, улыбнулся.

– Мой корабль захватили, – продолжала она. – А новый, как видите, долго не продержится.

Он перебил ее:

– Может, лучше продолжим разговор здесь, наверху?

Лайла радостно кивнула. А то она уж начала опасаться, что они проплывут мимо и бросят ее на произвол судьбы. Может, оно было бы и к лучшему, учитывая жадные слова и еще более жадные взгляды, но здесь, внизу, верная гибель, а наверху есть шанс выкрутиться.

Сверху метнули канат. Груз на его конце упал у ног девушки, в воду, плескавшуюся на дне лодки. Она ухватилась и подтянулась к борту корабля. Оттуда сбросили лестницу, по которой, не дожидаясь, пока Лайла поднимется, спустились двое матросов. Лодчонка под их весом стала тонуть гораздо быстрее, но они не обратили на это особого внимания. Один из них подхватил бочонок эля, а другой – недовольную Лайлу. Он перебросил ее через плечо, и ей потребовалось все самообладание – которое никогда не было сильным, – чтобы не вонзить нож ему в спину, особенно когда руки мужчины залезли ей под юбку.

Лайла впилась ногтями в ладони, и к тому времени, когда спаситель поставил ее на палубу возле бочонка («Да она тяжелее, чем кажется, и вдвое жестче на ощупь»), на коже появились восемь маленьких полумесяцев.

– Ублюдок, – вполголоса буркнула Лайла по-английски. Он подмигнул ей, пробормотал что-то насчет мягкости там, где надо, и Лайла мысленно поклялась убить его. Медленно.

Она выпрямилась и увидела, что ее кольцом окружили моряки.

Да нет, не просто моряки.

Пираты.

Мрачные, потемневшие и обветренные, в линялых одеждах, и у каждого на горле татуировка – нож. Метка пиратов «Медного вора». Она насчитала семь человек вокруг себя, пятеро занимались парусами, и еще, наверно, с полдюжины под палубой. Восемнадцать. Округлим до двадцати.

Тощий разорвал круг, шагнул вперед.

– Соласе, – развел он руками. – У моих парней все в порядке с храбростью, а вот манер им недостает. – Он опустил руки ей на плечи, на зеленое платье. Под ногтями запеклась кровь. – Ты дрожишь.

– Тяжелая выдалась ночь, – ответила Лайла, надеясь, что дальше не станет еще тяжелее. Вид этих мордоворотов не обещал ничего хорошего.

Тощий улыбнулся – как ни странно, все зубы были на месте.

– Анеш, – сказал он. – Зато теперь ты в надежных руках.

Лайла немало слышала о команде «Медного вора» и понимала, что это ложь, но прикинулась, что поверила.

– Чьи же руки это будут? – поинтересовалась она. Ходячий скелет взял ее за руку, прижался к пальцам обветренными губами, не обращая внимания на веревку, впившуюся в запястья.

– Бализ Касноф, – представился он. – Прославленный капитан «Медного вора».

Прекрасно. Касноф был легендой арнезийских морей. Его команда, небольшая, но проворная, брала корабли на абордаж в самые темные предрассветные часы. Перерезав горло всем, кто находился на борту, они забирали груз и отпускали корабль. И хоть на вид капитан казался оголодавшим, он был жаден до сокровищ и не дурак набить себе живот. Лайла знала, что «Медный вор» шел к северному берегу, в город Сол, в надежде поживиться большой партией спиртного.

– Бализ Касноф, – повторила она, как будто никогда не слышала этого имени.

– А вы? – полюбопытствовал он.

– Дилайла Бард, – ответила она. – С «Золотой рыбки».

– Правда? – переспросил он, и его люди, которым явно наскучило видеть ее одетой, принялись требовательно стучать по бочонку. – Знаете что, мисс Бард, – он галантно взял ее под руку, – расскажите мне, как вы очутились на этой лодчонке. Море не место для юных дам вроде вас.

– Васкенс, – пояснила она. Пираты. Как будто понятия не имела, что это слово относится и к ее нынешней компании. – Они забрали мой корабль. Мне его отец подарил на свадьбу. Мы шли к Фаро, отправились два дня назад… Пираты налетели, откуда ни возьмись, захватили «Золотую рыбку»… – Она заранее репетировала эту речь, не только слова, но и паузы. – Они… они убили моего мужа. И капитана. И всю команду. – Здесь Лайла намеренно перешла на английский. – Все произошло так быстро… – Она спохватилась, как будто оплошность была нечаянной.

Но капитан уже клюнул, словно рыба на крючок.

– Откуда ты?

– Из Лондона, – ответила Лайла, подчеркнув свой акцент. По толпе пробежал шепоток. Она продолжила рассказ: – «Рыбка» была маленькая, но очень богатая. Нагружена припасами на целый месяц. Провиант, напитки… Деньги. Я же сказала, это был подарок. А теперь ее нет.

На самом деле это было не так. Она бросила взгляд через борт. Корабль виднелся на горизонте крохотной искоркой света. Он остановился и явно ждал. Пираты жадно проследили ее взгляд.

– Сколько там народу? – спросил Касноф.

– Достаточно, – ответила Лайла. – Человек семь или восемь.

Пираты жадно ухмылялись, и Лайла читала их мысли. Их-то в два раза больше, а их корабль сливается с ночной темнотой. Если они догонят ускользающую добычу… Лайла чувствовала на себе изучающий взгляд глубоко посаженных глазок Каснофа. Она встретилась с ним взглядом и мимоходом подумала: интересно, способен ли он к магии. Обычно корабли были запечатаны охранными заклинаниями – это сильно облегчало жизнь. Но она с удивлением обнаружила, что почти все, кого она встречала в море, не имели ни малейшей склонности к искусству стихий. Алукард говорил, что владение магией ценится очень высоко, и те, кто имеет к ней способности, обычно находят хорошую работу на суше. На море волшебники уделяют больше внимания родственным стихиям – ветру и воде, но мало кто умеет повернуть прилив вспять. А в основном они предпочитают старую добрую сталь. Лайла это горячо одобряла – ведь на ней и сейчас было спрятано несколько железок.

– Почему они пощадили тебя? – спросил Касноф.

– Разве это пощада? – парировала Лейла.

Капитан облизал губы. Было видно: он уже решил, как поступит с кораблем, и теперь раздумывает, как поступить с ней. «Медные воры» милосердием не славились.

– Бализ, – позвал один из пиратов, с кожей темнее, чем у остальных. Он схватил капитана за плечо и что-то зашептал на ухо. Лайла различала отдельные приглушенные слова. «Лондонцы»… «Богатые»… и «Выкуп». Губы капитана медленно растянулись в улыбке.

– Анеш, – кивнул он. И крикнул команде: – Поднять паруса! Курс на юго-запад!

Люди одобрительно загудели.

– Миледи, – Касноф повел Лайлу к трапу, – у вас была тяжелая ночь. Позвольте проводить вас в мою каюту, там вам будет удобнее.

За спиной она услышала скрип открываемого бочонка, забулькал эль. Улыбнувшись, она последовала за капитаном.

К счастью, Касноф не стал задерживаться в каюте.

Он проводил ее и сразу исчез, заперев за собой дверь. Веревки у нее на руках так и не развязал. По пути, под палубой, им встретились только трое, и Лайлу это порадовало. Значит, на борту «Медного вора» пятнадцать человек.

Лайла села на край капитанской кровати и досчитала до десяти, потом до двадцати, тридцати. Наверху слышались шаги. Корабль отправился в погоню за ее уходящим судном. Они даже не дали себе труда обыскать ее – какая самонадеянность! Она извлекла из сапога нож, хорошо отработанным движением раскрыла его в руке и перерезала веревки. Растерла запястья, мурлыча песенку-шанти про Саруса – призрака, который по ночам преследует корабли, сбившиеся с пути.

Лайла схватила подол обеими руками и дернула. Юбка оторвалась, и под ней обнаружились плотные черные брюки, заправленные в сапоги. Над коленями висели два ножа в ножнах. Одним из них она перерезала ленты корсета на спине. Теперь хоть можно свободно вздохнуть.

Она бросила зеленую юбку на кровать и разрезала от подола до рваного пояса. Среди шелковых складок было спрятано с полдюжины тонких палочек – они могли сойти за фижмы[1] и немного походили на факелы, но не были ни тем, ни другим. Лайла сунула нож обратно в сапог и извлекла тоненькие конусы.

Над головой раздался грохот, будто уронили что-то тяжелое. Потом еще и еще раз – эль брал свое. Она достала кусок черной материи, натерла с одной стороны углем и повязала на лицо.

Напоследок Лайла извлекла из складок зеленой юбки черную кожаную маску. Она была совсем простая, если не считать рогов, которые изгибались над головой со странным, пугающим изяществом. Лайла завязала маску на затылке.

В углу капитанской каюты висело зеркало, потускневшее от времени. Она как раз смотрелась в него, когда на лестнице послышались шаги.

Лайла улыбнулась под маской. Потом обернулась и прижалась спиной к стене. Через мгновение дверь распахнулась, но было уже поздно.

Она стукнула палочкой о дерево, как факелом, но вместо яркого света оттуда повалили густые клубы дыма. Она швырнула дымящийся конус в каюту, и кто-то споткнулся, закашлялся и, надышавшись отравленным дымом, попадал на пол.

Минус два, подумала Лайла, перешагивая через тела.

Осталось тринадцать.

За штурвалом никого не было.

Оставшийся без управления корабль повернулся боком к волнам и сильно накренился. Волны били его в борт и жестоко раскачивали.

Когда Лайла была на полпути к трапу, на нее налетел первый пират. Он был огромен, но двигался медленно – отчасти от эля, отчасти от растворенного в нем снадобья. Лайла легко увернулась и врезала ему ногой в грудь. Он отлетел к стене так, что хрустнули кости, застонал и осел на дощатую палубу. Выругался, но договорить не успел – носок ее сапога встретился с его челюстью. Его голова дернулась вбок, потом тяжело опустилась на грудь.

Осталось двенадцать.

Над головой снова застучали шаги. Она запалила конус и бросила его навстречу гостям. С лестницы скатились еще трое. Первый увидел клубы дыма и попятился, но второй и третий невольно преградили ему путь к отступлению, и через минуту все трое катались по полу, кашляя и хватая воздух ртом.

Осталось девять.

Лайла ткнула сапогом ближайшего пирата, перешагнула и поднялась по трапу. На краю палубы, скрытая в темноте, она осмотрелась. Не обнаружив признаков жизни, стянула с лица тряпку с угольной пропиткой и глубоко вдохнула, набирая полную грудь свежего зимнего воздуха. Потом шагнула в ночь.

На палубе валялись тела. Она шла и считала, вычитая результат из общего числа пиратов на борту.

Восемь.

Семь.

Шесть.

Пять.

Четыре.

Три.

Два.

Лайла постояла, обвела их глазами. Потом возле поручней что-то шевельнулось. Она вытащила нож – один из любимых, широкое лезвие и волнистая гарда, закрывающая пальцы – и, напевая, шагнула к копошащейся фигуре.

«Как нам узнать, когда явится Сарус?

Явится, явится, он уже тут…»

Человек полз по палубе на четвереньках, его лицо опухло от отравленного эля. Сначала Лайла его не узнала. Потом он поднял голову – это был тот самый, что тащил ее на борт. С блудливыми руками. Тот, что лопотал о ее мягких местечках.

– Чертова сука, – пробормотал он по-арнезийски. Понять его было непросто – мешал хриплый кашель. Снадобье было не смертельным. По крайней мере, в малых дозах, но, подсыпая его в бочонок, она меньше всего думала об осторожности. От него набухали вены и горло сжималось, лишая тело кислорода, пока жертва не теряла сознание.

Глядя сверху вниз на опухшего, посиневшего пирата, слыша его хриплое прерывистое дыхание, она предположила, что, может быть, немножко перестаралась. Он пытался встать на ноги, и никак не мог. Лайла схватила его за шиворот и рывком приподняла.

– Как ты меня назвал? – переспросила она.

– Я сказал… чертова… сука… – прохрипел он. – Ты за это… поплатишься. Я тебя…

Закончить он не успел. Лайла толкнула его, он перевалился через борт и упал в море.

– Передай привет Сарусу, – буркнула она, глядя, как он взмахнул руками и скрылся под водой.

Остался один.

Лайла услышала за спиной скрип досок и успела вскинуть нож за миг до того, как веревка захлестнула горло. Жесткие волокна царапнули шею и упали, перерезанные. Освободившись, она обернулась и увидела перед собой капитана «Медного вора» – острые глаза, уверенный шаг.

Бализ Касноф не пил эль со своей командой.

Он отшвырнул обрывки веревки, и Лайла стиснула в руке нож, готовясь к драке. Но капитан не вытащил оружие. Наоборот, протянул раскрытые ладони.

Лайла наклонила голову, рога на маске качнулись вперед.

– Сдаешься? – спросила она.

Темные глаза капитана сверкнули, губы скривились. Татуированный нож на горле, казалось, блеснул в свете фонаря.

– «Медный вор» не достанется никому, – сказал он.

Его губы шевелились, пальцы подрагивали, по ним пробегали язычки пламени. Лайла опустила глаза, увидела на палубе полустертый рисунок и поняла его замысел. Почти все корабли были заговорены от пожара, но Бализ разрушил заклятие. Он бросился к ближайшему парусу, и Лайла метнула нож. Клинок был плохо сбалансирован, с тяжелой гардой на рукояти, так что ударил не в голову, а в шею. Капитан рухнул ничком, выставив руки, и колдовское пламя вместо парусов лизнуло канаты.

Огонь занялся, но Касноф, падая, почти загасил его. А остатки залила кровь, хлынувшая из раны. Лишь несколько мелких язычков упрямо ползли вверх. Лайла подняла руку, сжала пальцы в кулак, и пламя погасло.

Лайла улыбнулась, вытащила свой любимый нож из капитанского горла, вытерла лезвие о его одежду. Убрав клинок в ножны, услышала свист: к «Медному вору» приближался ее корабль – «Ночной шпиль».

Люди толпились у поручней. Она прошла по палубе «Медного вора», приветствуя их, сдвинула маску на лоб. Почти все хмурились, но посередине стояла высокая фигура с черной лентой через плечо. Каштановые волосы отброшены назад, на лбу сверкает сапфир, на губах насмешливая улыбка. Алукард Эмери. Ее капитан.

– Мас авен, – прорычал первый помощник Стросс, не веря своим глазам.

– Черт, не может быть! – протянул Оло, кок, оглядывая разбросанные тела.

Красавец Васри и Тавестронаск (или попросту Тав) зааплодировали, Кобис глядел, скрестив руки, а Ленос разинул рот, как рыба.

Наслаждаясь их изумлением, она шагнула к перилам и широко раскинула руки.

– Капитан! Кажется, у меня есть для вас корабль.

– Мне тоже так кажется, – улыбнулся Алукард.

С корабля на корабль перекинули доску, и Лайла ловко пробежала по ней, ни разу не взглянув вниз. Очутившись на палубе «Ночного шпиля», она обернулась к долговязому юноше с такими темными синяками под глазами, как будто он никогда не высыпался.

– Раскошеливайся, Ленос.

Он нахмурился и с нервным смешком взмолился:

– Капитан!..

Алукард пожал плечами:

– Тебя никто за язык не тянул. Ни тебя, ни Стросса. – Он кивком указал на первого помощника, сурового громилу с бородой. – Сами напросились.

И это было правдой. Да, Лайла похвасталась, что захватит «Медный вор» в одиночку, а они поспорили, что ей будет слабо. Почти целый месяц она закупала нужное снадобье для эля и дымовых конусов, понемножку, каждый раз, когда корабль заходил в порт. И затея себя оправдала.

– Но она нас перехитрила! – заспорил Ленос.

– Дураки! – пророкотал Оло.

– Она все спланировала! – проворчал Стросс.

– Да, – поддержал его Ленос. – Откуда нам было знать, что она так тщательно готовится?

– А нечего было спорить с Бард. – Алукард встретился с ней взглядом и подмигнул. – Закон есть закон, и если не хотите, чтобы вас оставили на том корабле вместе с покойниками, платите моей воровке что положено.

Стросс вытащил из кармана кошель и сунул ей.

– Как ты это сделала? – спросил он.

– Какая разница? – отозвалась она, забирая деньги.

Ленос пошел за своим кошельком, но она остановила его.

– Я спорила не на деньги, сам знаешь.

Ленос сгорбился еще сильнее и отстегнул от предплечья клинок.

– У тебя что, ножей мало? – обиженно буркнул он.

Улыбка Лайлы стала жестче.

– А такого нету. – Она сомкнула пальцы на рукояти.

«Кроме того, этот нож – необыкновенный», – подумала она. Она мечтала о нем с тех пор, как Ленос пустил его в ход. Там, в Корме.

– Я его обратно отыграю, – проворчал он.

– Попробуй, – похлопала его по плечу Лайла.

– Анеш! – прогремел Алукард и хлопнул ладонью по борту. – Хватит стоять и глазеть, нам еще корабль обчистить надо. Забирайте все. Чтоб у этих негодяев, когда проснутся, осталось только то, что в штанах спрятано!

Мужчины захохотали, и Лайла невольно хихикнула.

Она не встречала людей, которые любили бы свое дело больше, чем Алукард Эмери. Он обожал его, как дети обожают играть, как взрослые обожают актерство, радостно и самозабвенно окунаясь в свои роли. Во всем, что делал Алукард, ощущалась доля театральности. Интересно, сколько еще ролей он может играть? И бывает ли виден скрывающийся за ними актер? Случается ли это вообще?

В темноте она поймала его взгляд. Глаза у него были серо-синие, как шторм, временами яркие, а иногда почти бесцветные. Он без слов кивнул в сторону своей каюты, и она последовала за ним.

В каюте Алукарда пахло как всегда – летним вином, чистым шелком, гаснущими углями. Алукард любил хорошие вещи. Но, в отличие от коллекционеров и хвастунов, выставляющих сокровища напоказ, чтобы вызвать чужую зависть, Алукард искренне наслаждался роскошью.

– Ну, Бард, – он перешел на английский, как только они остались одни, – расскажешь, как ты это провернула?

– А зачем? – откликнулась она, опускаясь в высокое кресло перед камином, в котором, как обычно, горело бледное пламя. На столе два бокала ждали, пока их наполнят. – Тайны гораздо интереснее, чем правда.

Алукард взял со стола бутылку. Его белая кошка Эса потерлась о сапоги Лайлы.

– В тебе есть что-нибудь, кроме тайн?

– Они тут делали ставки? – спросила она, не обращая внимания ни на его слова, ни на кошку.

– Еще как. – Алукард откупорил бутылку. – Ставили на все, что угодно. Утонешь ли ты, возьмет ли «Вор» тебя на борт, а если возьмет, останется от тебя мокрое место, или… – Он плеснул янтарной жидкости и протянул бокал Лайле. Она взяла его, а Алукард сдернул с ее головы рогатую маску и бросил на стол.

– Представление было впечатляющее, – сказал он. – Если хоть кто-то тебя раньше не боялся, теперь будут.

Лайла уставилась в бокал – тем же взглядом, что другие смотрят на огонь.

– А что, тут были те, кто меня не боялся? – лукаво спросила она.

– Тебя иногда называют Сарусом, – продолжал он. – Но только за глаза. Произносят шепотом, как будто боятся, что ты услышишь.

– Может, я и слышу. – Она повертела бокал.

Ответа не было. Она подняла глаза, увидела, что Алукард разглядывает ее в своей обычной манере – шарит глазами по лицу, как воры шарят по карманам, пытается что-то нащупать.

– За что выпьем? – сказал он наконец, поднимая бокал. – За Саруса? За Бализа Каснофа и его меднолобых болванов? За красавцев-капитанов и стройные корабли?

– Нет, – Лайла жестко улыбнулась. – За лучшую воровку.

Алукард беззвучно засмеялся.

– Хорошо. За лучшую воровку.

Он наклонил к ней свой бокал, и оба выпили.

Четыре месяца назад. Красный Лондон

Уйти было легко.

Не оглядываться – гораздо труднее.

Лайла чувствовала, как Келл смотрит вслед. Остановилась, только когда скрылась из виду. Ну вот, снова одна. Свободна. Можно идти куда угодно. Быть кем угодно. Но с приближением сумерек бравада начала отступать. На город опускалась ночь, и она ощутила себя уже не завоевательницей, а одинокой девчонкой в незнакомом мире, без знания языка, с пустыми карманами, в которых лежал только прощальный подарок Келла – набор стихий, серебряные часы Бэррона да несколько монет, которые она успела стащить у дворцового стражника.

Бывало и меньше, по правде говоря. Но бывало и больше.

И было ясно, что с таким запасом она далеко не уйдет. Нужен корабль.

Она то открывала, то закрывала карманные часы, смотрела на реку, где покачивались силуэты с мачтами. В сгущающихся сумерках красное сияние Айла разгоралось все ярче. Ее особенно притягивал один корабль – она весь день любовалась на него, не могла отвести глаз. Судно было роскошное. Борта из серебристого дерева, паруса синие, как полночь. Вдоль корпуса тянулось название – «Сарен ноче», позже она узнала, что это означает «Ночной шпиль». А сейчас она думала только об одном: хочу его! Но нельзя ведь просто ворваться на корабль и объявить, что отныне он принадлежит ей. Она, конечно, умница, но не настолько. И оставался еще один неприятный момент: Лайла понятия не имела, как ходить под парусами. Поэтому она стояла, прислонившись к гладкой каменной стене, сливаясь с сумерками, и смотрела, как корабль тихо покачивается на волнах. Эта качка и тихий гул, доносившийся с Ночного рынка на берегу, постепенно навеяли дремоту.

Ее вывело из забытья появление нескольких человек. Они с грохотом протопали по палубе и спустились на берег, раскатисто хохоча и звеня монетами в карманах. Корабль целый день готовился к выходу в море, и в крови матросов бурлило желание хорошенько гульнуть напоследок. Один затянул песню, остальные подхватили; так и дошли до таверны.

Лайла захлопнула часы, отлепилась от стены и пошла за ними.

У нее не было никакой маскировки – только костюм мужского покроя, темные волосы, спадавшие на глаза, да лицо, которому она постаралась придать суровость. Понизив голос, она надеялась сойти за стройного юношу. Маски хороши в темных переулках да на маскарадах, но никак не в тавернах. Только привлекут лишнее внимание.

Матросы исчезли в каком-то заведении. Названия на нем не было, но над дверями висела металлическая вывеска: блестящие медные волны обрамляли серебряный компас. Лайла одернула костюм, подняла воротник и вошла.

В ноздри ударил запах.

Не затхлая вонь, какая обычно стояла в портовых тавернах, и не цветочный аромат, как в королевском дворце, а теплый, простой и уютный запах жареного мяса, трубочного табака, морской соли.

В каминах по углам горел огонь, стойка тянулась не вдоль стены, а возвышалась посреди зала. Она была круглой, как компас над дверью. Этот невероятный шедевр был целиком отлит из серебра, и лучи розы ветров были направлены на все четыре камина.

Лайла никогда не видала таких таверн – без пятен крови на полу. Здесь не вспыхивали драки, грозившие выплеснуться на улицу. В «Скудном приливе», в ее родном Лондоне – нет, уже не в родном, а в чужом – публика была куда грубее. А здесь половина гостей носила королевские цвета – явно на службе у короны. Остальные более разномастны, однако ни одного изможденного лица и голодного взгляда. Многие, подобно тем, за кем она следовала, щеголяли обветренными лицами и морским загаром, но даже у них сапоги были начищены, а оружие тщательно зачехлено.

Лайла прикрыла челкой незрячий глаз, высокомерно вскинула голову и подошла к стойке.

– Аван, – сказал худощавый бармен с дружелюбными глазами. Ее захлестнуло воспоминание – Бэррон из «В двух шагах», с его суровой теплотой и стойким спокойствием, – но она вовремя взяла себя в руки. Она села на табурет. Бармен задал вопрос, и она, не зная слов, все же догадалась о смысле. Постучала по полупустому стакану с каким-то напитком, и бармен ушел выполнять заказ. Через минуту ее бокал наполнился чудесным пенистым элем, и Лайла отхлебнула большой глоток.

В четверти круга от нее какой-то посетитель рассеянно перебирал монеты, и Лайла не сразу разглядела, что он до них не дотрагивается. Металл кружился вокруг его пальцев и нырял под ладонь, словно по волшебству; так оно и было. Еще один, с другой стороны, щелкнул пальцами и разжег свою трубку от вспыхнувшего на них пламени. Эти жесты не испугали ее, и она сама себе удивилась: надо же, всего неделя в этом мире, и он уже кажется таким естественным, каким никогда не был Серый Лондон.

Она повернулась на табурете, выискивая матросов с «Ночного шпиля». Они разбрелись по всему залу. Двое беседовали возле камина, третьего тянула в темный угол хорошо одетая женщина, еще трое сели играть в карты с парой матросов в красно-золотом. Один из них привлек внимание Лайлы – и не потому, что был красив, наоборот, весьма уродлив, насколько можно было разглядеть сквозь густую растительность на лице, – а потому, что жульничал.

По крайней мере, ей так показалось. Уверенности она не чувствовала, так как в игре было подозрительно мало правил. И все-таки она разглядела, что он сунул одну карту в карман и вытащил другую. Его руки двигались очень быстро, но ее глаз был острее. Ощущение опасности приятно защекотало Лайле нервы. Взгляд переместился к табурету, на котором лежал его кошелек. Туго набитый кошель был привязан к поясу кожаным шнурком. Рука Лайлы невольно потянулась к короткому острому ножу у нее на бедре.

«Безрассудство», – прошептал голос в голове. Лайла с огорчением обнаружила, что он принадлежит не Бэррону, как раньше, а Келлу. Она стряхнула наваждение, кровь заструилась быстрее и сразу застыла – матрос обернулся и посмотрел прямо на нее. Нет, конечно, не на нее, а на бармена за ее спиной. Потом взмахнул рукой в понятном во всех мирах жесте – «Налей еще!».

Лайла допила эль и бросила на стойку несколько монет. Бармен нагрузил поднос напитками, и слуга понес выпивку к столу.

Вот он, удобный случай! Лайла вскочила на ноги.

Комната покачнулась – эль оказался крепче, чем она привыкла, – но быстро вернулась на место. Лайла пошла за слугой, не сводя глаз с двери. Ее сапог слегка зацепился за его пятку. Он споткнулся, но устоял на ногах, а вот подноса не удержал: бокалы и рюмки посыпались на стол, перемешав карты. Игроки вскочили, крича и чертыхаясь, бросились спасать деньги и одежду. И когда несчастный слуга оглянулся, ища, кто же его толкнул, черный плащ Лайлы уже исчез за дверью.

Лайла шагала по улице, помахивая украденным кошельком. Чтобы быть хорошей воровкой, мало иметь ловкие пальцы. Надо уметь извлекать пользу из любой ситуации. Она подбросила увесистый кошель. Кровь победно пела.

Вдруг за спиной раздались крики. Она обернулась…

И очутилась лицом к лицу с бородатым детиной, которого только что обчистила. Отпираться не было смысла – она слишком плохо говорила по-арнезийски, и к тому же вот он, кошелек, болтается на руке. Она сунула добычу в карман и приготовилась к драке. Противник был вдвое шире нее и на голову выше. Миг – и у него в руке блеснуло кривое лезвие, похожее на небольшую косу. Он что-то буркнул повелительным тоном. Может быть, предлагал вернуть украденное и уйти подобру-поздорову. Но она сомневалась, что у него хватит великодушия. И к тому же деньги были отчаянно нужны, ради них стоило рискнуть. Чтобы остаться в живых, нужна осторожность, но для движения вперед требуется смелость.

– Кто смел, тот и съел, – заявила она и увидела на лице бородача удивление. Черт. Келл же предупреждал, что у английского языка в этом мире есть четко очерченная роль и место. Он в ходу среди царственных особ, а не пиратов. Чтобы пробиться в море, надо держать язык за зубами, пока не освоишься.

Бородач что-то проворчал, провел рукой по изгибу ножа. Лезвие выглядело очень острым.

Лайла со вздохом вытащила нож с зубчатым лезвием и рукоятью, приспособленной под кулак: волнистая гарда прикрывала костяшки пальцев. Потом, окинув взглядом противника, достала второй – короткий и острый, тот, которым срезала кошель.

– Знаешь что, – сказала она по-английски, потому что больше никто услышать не мог. – Иди своей дорогой, пока цел.

Бородач изрыгнул фразу, заканчивавшуюся словом «пилс» – одно из немногих арнезийских слов, которые Лайла знала, и оно было вовсе не лестным. Не успела Лайла прийти в себя от обиды, как противник ринулся в атаку. Лайла отскочила, перехватила косу обоими клинками. Лязг металла далеко разнесся по пустынной улице, перекрывая плеск моря и шум, доносившийся из таверн. Того и гляди кто-нибудь заявится.

Новый удар прошел на волосок от ее горла. Лайла увернулась, отбила еще один выпад своим главным ножом. Лезвие соскользнуло по клинку и звякнуло о рукоять. Она ловко вывернулась и заехала гардой ему в челюсть. Не успел он оправиться от удара, как второй клинок, короткий, вонзился под ребра. Он поперхнулся, по бороде хлынула кровь. Собрав остатки сил, он ринулся на нее, но Лайла налегла сильнее, клинок пронзил сердце. Коса выпала из пальцев, и тело тяжело осело наземь.

На миг у нее перед глазами вспыхнула еще одна смерть, принесенная ее клинком. Мальчик в высоком замке, в бледном, полинявшем мире. Ей и раньше доводилось убивать, но в тот раз убийство впервые доставило ей боль. Очень сильную боль. Воспоминание промелькнуло и угасло, вокруг снова шумела портовая улица. Раскаяние таяло капля за каплей, как жизнь в умирающем теле. Все произошло очень быстро.

Она выдернула нож, и тело мешком свалилось на землю. В ушах еще стоял звон клинков, кровь бурлила от боевого азарта. Она глубоко вздохнула, успокаиваясь, развернулась, чтобы убежать – и очутилась лицом к лицу с пятью матросами с того же корабля.

Между моряками пробежал ропот.

Блеснула сталь.

Лайла неслышно выругалась, глаза на миг устремились к дворцу, высившемуся над рекой, мелькнула мысль – надо было остаться, пока была возможность, и все было бы хорошо, – но она отогнала ее и стиснула рукоятки ножей.

Она Дилайла Бард, черт возьми, и будет жить так, как сама…

Кулак врезался в живот, вытряхнув мысли. Второй удар попал в челюсть. Лайла рухнула, выронив нож, из глаз посыпались искры. С трудом приподнялась, стиснув второй клинок, но на руку наступил тяжелый сапог. Другой пнул под ребра. Что-то ударило в висок, и перед глазами все поплыло. Чьи-то сильные руки рывком поставили ее на ноги. Зрение вернулось. В горло упиралось острие шпаги. Лайла отпрянула, но ее жизнь на этом не оборвалась.

Кожаный ремень, чем-то похожий на тот, с которого она срезала кошель, стянул ей руки, и ее потащили к порту.

Голоса звучали у нее в ушах, как невнятный шум, но одно слово проскакивало чаще остальных.

Касеро. Она не знала, что оно означает.

Во рту стоял вкус крови – непонятно, горлом или носом шла у нее кровь. Какая разница, все равно они сбросят ее тело в Айл (если только это не будет святотатством; Лайла понятия не имела, как здесь поступают с покойниками). Но после нескольких минут жаркого спора ее отвели на корабль – тот самый, которым она любовалась весь день. Позади раздался грохот – человек, тащивший мертвого бородача, опустил свою ношу на сходни. Интересно, заметила она про себя. На борт его не внесли.

Все это время Лайла помалкивала, и ее молчание только разозлило команду. Они кричали друг на друга и на нее. Появилось еще несколько человек. И все призывали «касеро». Лайла пожалела, что не успела выучить арнезийский. Что такое «касеро»? Суд? Смерть? Убийство?

И тут появился человек с черной лентой через плечо, в элегантной шляпе. На поясе блестела шпага, на губах играла зловещая улыбка. Крики мгновенно стихли, и Лайла поняла.

«Касеро» означало «капитан».

Капитан на «Ночном шпиле» был потрясающий. И потрясающе молодой. Кожа загорелая, но гладкая, волосы, густо-каштановые с медными нитями, стянуты сзади изящным зажимом. Взгляд глаз, темно-синих до черноты, переместился с мертвого тела на толпу, потом на Лайлу. В левой брови сверкнул сапфир.

– Керс ла? – спросил он.

Пятеро, притащившие Лайлу, загалдели. Она даже не пыталась уловить смысл и выискать знакомые слова, лишь стояла, не сводя глаз с капитана. А он, хоть и слушал их обвинения, смотрел только на нее. Когда все выговорились, капитан приступил к допросу – по крайней мере, заговорил, обращаясь к ней. Вид у него был не очень сердитый, скорее огорченный. Он ущипнул себя за переносицу и обрушил на нее целую речь – ему было невдомек, что она знает по-арнезийски всего несколько слов. Лайла подождала, пока до него это дойдет, и наконец он умолк, заметив ее пустой взгляд и догадавшись, что она ничего не понимает.

– Шаст, – буркнул он вполголоса и заговорил снова, медленно. Он перебрал еще несколько языков, то гортанных, то текучих, высматривая у нее в глазах искру понимания. Но Лайла лишь качала головой. Она знала несколько слов по-французски, но вряд ли здесь это поможет. В этом мире и Франции-то нет.

– Анеш, – сказал он наконец. – Лайла догадывалась, что это арнезийское слово выражает согласие. – Та… – он ткнул пальцем в нее, – васар… – провел по горлу, – мас… – указал на себя, – эран гаст.

«Гаст». Это слово она уже знала. «Вор».

Та васар мас эран гаст.

Ты убила моего лучшего вора.

Лайла невольно улыбнулась, добавляя в свой скудный арсенал новые слова.

– Эс васар. – Один из моряков указал на нее. «Убей ее». Или, может быть, «убей его» – Лайла не знала, догадались ли матросы, что она девушка. И не намеревалась им сообщать. Хоть она и далеко от дома, есть вещи, которые не меняются, и иногда лучше оставаться мужчиной, даже если тебе грозит смерть. Похоже, команда одобряла такое развитие событий: по толпе прокатился одобрительный рокот, перемежаемый словом «васар».

Капитан запустил пальцы в волосы, размышляя над этим предложением. Потом бросил взгляд на Лайлу, приподняв бровь, как будто спрашивал: «Ну? И что же мне с тобой делать?»

У Лайлы мелькнула идея. Дурацкая. Но уж лучше дурацкая идея, чем никакой. Она тщательно подобрала слова и ехидно улыбнулась.

– Насс, – медленно заговорила она. – Ан то эран гаст.

«Нет. Я твой лучший вор».

Она поймала на себе взгляд капитана и гордо вздернула подбородок. Остальные заворчали, но для нее это не имело значения. Их будто нет. Во всем мире остались только она и капитан этого корабля.

Его улыбка была неуловима. Лишь губы слегка изогнулись.

Остальным это понравилось куда меньше. Двое шагнули к ней. Лайла отступила, и в руке блеснул нож – это было не так-то просто, учитывая, что руки у нее были связаны. Капитан присвистнул, и она не поняла, что это: приказ своим людям или выражение восторга. Да и какая разница? В спину впечатался кулак, и она отлетела к капитану. Тот поймал ее за запястья и нажал на бороздку между костями. Руку пронзила боль, нож со стуком выпал на палубу. Она гневно посмотрела капитану в лицо. Оно было совсем близко. Его глаза впились в ее глаза – взгляд был ищущий.

– Эран гаст? – повторил он. – Анеш… – И вдруг, к ее удивлению, разжал руки. – Касеро Алукард Эмери, – представился он, растягивая гласные. Потом вопросительно указал на нее.

– Бард, – представилась она.

Он кивнул, размышляя, и обернулся к своей команде. Заговорил, обращаясь к ним – слова лились слишком быстро и плавно, Лайла ничего не понимала. Он указал на распростертое тело, потом на нее. Команда недовольно заворчала, но капитан не зря носил свое звание, и его слушали. А когда он закончил, остались стоять, угрюмо хмурясь. Капитан зашагал обратно к трапу, уходящему в недра корабля.

Коснувшись ногой первой ступеньки, он обернулся с улыбкой – уже другой, резкой.

– Насс васар! – приказал он. «Не убивать».

Потом бросил на Лайлу взгляд, в котором читалось: «Удачи!» – и скрылся под палубой.

Тело завернули в брезент и отнесли обратно в док.

Суеверие, догадалась Лайла, нельзя приносить мертвых на корабль. На лоб покойнику положили золотую монету – видимо, плата тем, кто его уберет. Насколько Лайла могла судить, Красный Лондон не отличался религиозностью. Если здесь чему-то и поклонялись, то только магии, что в Сером Лондоне сочли бы ересью. Но, с другой стороны, христиане почитают старика, живущего в небесах, и если бы Лайлу спросили, что же кажется ей более реальным, она бы сейчас выбрала колдовство.

К счастью, она никогда не была набожной. Не верила в высшие силы, не ходила в церковь, не молилась перед сном. И вообще почитала только себя саму.

Она подумала, не стянуть ли золотую монету, но, есть бог или нет, это все равно как-то неправильно. Поэтому она просто стояла на палубе и отрешенно следила за приготовлениями. Она не сожалела об убийстве, ведь иначе он сам убил бы ее. Да и моряки, кажется, не слишком горевали о потере… Потом Лайла подумала: уж кому-кому, но только не ей судить о ценности человека по тому, как сильно его оплакивают. Тело человека, который с натяжкой заменял ей семью, сейчас гниет в целом мире отсюда. Нашел ли кто-нибудь Бэррона? Похоронил ли? Она отмела эти мысли. Все равно его не вернешь.

Кучка людей побрела обратно на корабль. Один из них подошел к Лайле, и она увидела у него в руке свой кинжал с волнистой гардой. Он что-то буркнул, потом поднял нож и вонзил в корзину у нее над головой. К его чести – что не ей в голову, а к ее чести – она и глазом не моргнула. Лишь быстрым движением перекинула связанные руки через клинок и разрезала путы.

Корабль был готов к плаванию, и Лайла, кажется, заслужила место на нем. Правда, не была уверена, в каком качестве – пленницы, балласта или члена команды. Заморосил дождик, но она с колотящимся сердцем стояла на палубе, стараясь не путаться под ногами. Корабль медленно отчалил, вышел на середину Айла и повернулся спиной к сверкающему городу. Лайла, стиснув поручни, смотрела, как Лондон исчезает вдалеке. Она стояла, пока не закоченели руки, постепенно осознавая все безумие своей затеи.

Капитан рявкнул: «Бард!» – и указал на людей, разгружавших ящики. Она пошла помогать. И вот так – нет, конечно, не только так, на это ушло много жарких споров и драк, в которых она одержала немало побед, сначала против других, а потом бок о бок с ними, много пролитой крови и захваченных кораблей – Лайла Бард стала своей в команде «Ночного шпиля».

На борту «Ночного шпиля» Лайла не произносила почти ни слова (Келл был бы в восторге). Давала понять, что молчит просто потому, что не хочет говорить (хотя может: это все помнили после первого знакомства). Сама же при малейшей возможности старалась чему-то научиться, по крупицам собирала словарь. Но, хоть она и ловила на лету, все же поначалу было легче слушать, чем говорить.

Моряки часто заводили с ней разговоры, пытались угадать ее родной язык, но раскусил ее только Алукард Эмери.

Это случилось, когда Лайла пробыла на борту всего неделю. Капитан случайно застал ее за странным занятием: она ругала Кастер, свой кремневый револьвер, за то, что он превратился в никчемную железку с последней пулей, застрявшей в стволе.

– Вот так сюрприз.

Лайла подняла глаза и увидела Алукарда. Она с ходу поняла его и удивилась: неужели ее арнезийский так улучшился? Потом до нее дошло, что он говорит по-английски. Мало того, говорил он бегло и отчетливо, как человек, прекрасно владеющий королевским языком. Не как придворные выскочки, с трудом подбиравшие слова. А как Келл или Рай. Человек, знающий этот язык с самого детства.

В целом мире отсюда, на серых улицах родного города Лайлы, такая беглость ничего не значила, но здесь она резко отличала их обоих от простых моряков.

В последнем отчаянном усилии сохранить тайну Лайла сделала вид, что не понимает.

– Бард, не валяй дурака, – поморщился он. – Я только что тобой заинтересовался.

Здесь, под выступом верхней палубы, они были одни. Пальцы сами собой потянулись к ножу, спрятанному на талии, но Алукард взял ее за руку.

– Давай продолжим разговор у меня в каюте. – Его глаза блеснули. – Если ты не собираешься устроить сцену.

Лайла решила не резать капитану горло у всех на виду.

Раз уж это можно сделать наедине.

Как только они остались одни, Лайла ринулась в бой.

– Ты говоришь по-англ… – Она прикусила язык. – На королевском языке. – Именно так его здесь называли.

– Несомненно, – ответил Алукард и с легкостью перешел на арнезийский: – Но этот язык для меня не родной.

– Токк, – возразила Лайла на том же языке. – А с чего ты взял, что для меня он родной?

Алукард лукаво усмехнулся и снова перешел на английский.

– Во-первых, твой арнезийский ужасен, – поддразнил он. – Во-вторых, люди всегда и везде ругаются на своем родном языке. И надо сказать, ты выражаешься весьма красочно.

Лайла стиснула зубы, злясь на себя за ошибку. Алукард привел ее в свою каюту. Она была изысканна, но уютна, у одной стены стояла кровать, у другой горел камин, возле него два кресла с высокими спинками. На темном деревянном столе, будто пресс-папье на груде карт, свернулась клубочком белая кошка.

– Эса, – представил ее капитан. – Хозяйка моего корабля.

При их появлении она вздрогнула и приоткрыла один лавандовый глаз. Алукард сел за стол, сдвинул бумаги, рассеянно почесал кошку за ухом.

Он сидел спиной к Лайле, и ее рука снова потянулась к ножу за поясом. Но коснуться не успела: Алукард шевельнул пальцами, клинок выскочил из ножен и подлетел к нему. Рукоять дружески ткнулась в ладонь. А он даже не поднял глаз. Лайла прищурилась. За неделю, проведенную на борту, она ни разу не видела, чтобы кто-то применял магию. Алукард как ни в чем не бывало повернулся к ней с беззаботной улыбкой и небрежно бросил нож на стол. От этого стука Эса дернула хвостом.

– У тебя еще будет время разделаться со мной. – Он широким жестом указал на два кресла у камина. – А сначала давай побеседуем.

На столе стоял графин и два бокала. Алукард плеснул в них напиток красного цвета и протянул Лайле. Она не взяла.

– Почему? – спросила она.

– Потому что мне нравится королевский язык, – ответил он. – А поболтать не с кем. – Лайла понимала его чувства. Ей и самой было приятно заговорить после того, как она столько времени молчала. Как будто потягиваешься после долгого сна, расправляешь затекшие мышцы. – Не хочу, чтобы он заржавел, пока я в море.

Он сел, осушил свой бокал. В свете пламени блеснул драгоценный камень на лбу. Он указал пустым бокалом на другое кресло. Лайла подумала и все-таки села. Взяла со стола графин с пурпурным вином, налила себе, откинулась на спинку, подражая Алукарду. Вытянула ноги, скрестила щиколотки. Воплощенная беззаботность. Он рассеянно крутил одно из своих колец – серебристое перо, обернутое вокруг пальца.

Они долго рассматривали друг друга в полном молчании, как шахматисты, обдумывающие первый ход. Лайла всегда терпеть не могла шахматы. У нее не хватало терпения.

Первым заговорил Алукард. Сделал ход.

– Кто ты?

– Ты же помнишь, – ответила она просто. – Меня зовут Бард.

– Бард, – протянул он. – Я не знаю благородного дома с такой фамилией. Из какого ты семейства? Розек? Казин? Лорени?

Она беззвучно фыркнула и не ответила. Алукард предположил единственное, что могло прийти в голову арнезийцу: раз человек говорит по-английски, или на королевском, или как еще его тут называют, значит, он благородных кровей. Рожденный при дворе, привыкший блистать английскими словами, как бриллиантами, кружить головы знатным особам в погоне за титулом или короной. Лайле вспомнился принц Рай, его небрежное очарование и вечное кокетство. Она, пожалуй, легко могла бы привязать его к себе. Потом мысли перескочили на Келла – он стоял, как тень, позади блистательного наследника престола. Келл, его рыжеватые волосы, черный глаз, вечно хмурые брови…

– Хорошо, – перебил ее мысли Алукард. – Задам вопрос полегче. Мисс Бард, у тебя есть имя? – Лайла приподняла бровь. – Да-да, я знаю, что ты женщина. При дворе ты еще могла бы сойти за красивого юношу, но у мужчин, которые работают в море, обычно бывает побольше…

– Мускулов? – отважилась она.

– Я имел в виду растительность на лице.

Лайла невольно улыбнулась.

– И давно ты понял?

– Как только ты поднялась на борт.

– И позволил мне остаться.

– Ты пробудила во мне любопытство. – Он снова наполнил свой бокал. – Расскажи, что привело тебя на мой корабль.

– Твои люди меня привели.

– Я видел тебя в тот день. Тебе очень хотелось здесь остаться.

Лайла всмотрелась в него и произнесла:

– Мне понравился твой корабль. Кажется, он стоит кучу денег.

– Так оно и есть.

– Я хотела дождаться, пока команда сойдет на берег, потом прикончить тебя и забрать «Шпиль» себе.

– Какая искренность, – протянул он, пригубив вино.

Лайла пожала плечами:

– Мне всегда хотелось иметь пиратский корабль.

При этих словах Алукард рассмеялся:

– А с чего ты взяла, что я пират, мисс Бард?

У Лайлы вытянулось лицо. Она ничего не понимала. Не далее как вчера она видела, как он захватил чужой корабль. Хоть она и не покидала «Шпиля», но внимательно следила за схваткой. Ее спутники взяли корабль на абордаж, обчистили и скрылись с добычей.

– Тогда кто же ты?

– Я капер. – Он гордо вскинул голову. – На службе у славной арнезийской короны. Имею разрешение дома Мареш. Прочесываю их моря, слежу за порядком и улаживаю споры. Как ты думаешь, почему мой королевский язык так отточен?

Лайла тихо чертыхнулась. Неудивительно, что его люди чувствовали себя в той таверне с компасом как дома. Они добропорядочные моряки. От этой мысли она приуныла.

– Но ты не поднимаешь королевский флаг, – заметила она.

– Мог бы, наверное…

– Тогда почему?

Он пожал плечами.

– Веселья меньше… – И обернулся к ней уже с другой улыбкой – злой. – Я мог бы поднять королевский флаг, если бы хотел, чтобы меня атаковали на каждом углу, или если бы мечтал спугнуть добычу. Но мне нравится мой корабль, я не хочу видеть, как его потопят. И не хочу потерять работу из-за отсутствия результатов. Нет, «Шпиль» действует более тонкими методами. Но мы не пираты. – Он заметил, что Лайла приуныла, и добавил: – Да полно, мисс Бард, не вешай носа. Какая разница, как это называется – пиратство или каперство. Главное – я капитан этого корабля. И намереваюсь сохранить и свой пост, и свою жизнь. Отсюда вытекает вопрос: что делать с тобой. Тот человек, которого ты зарезала, Белс… Твою шкуру спасло только то, что ты убила его на суше, а не в море. На кораблях суровые законы, Бард. Если бы ты пролила чью-то кровь на моем судне, мне бы ничего не осталось, кроме как пролить твою.

– Ты все равно мог бы это сделать, – заметила она. – И твои люди не стали бы возражать. Так почему же ты меня пощадил? – Этот вопрос мучил ее с самого первого дня.

– А мне стало любопытно, – протянул он, глядя в спокойное белое пламя камина. – А кроме того, – он снова взглянул на нее, – я и сам давно думал, как бы избавиться от Белса. Мерзавец безбожно обкрадывал меня. Так что, пожалуй, ты оказала мне услугу, а я тебя отблагодарил. На твое счастье, команда тоже терпеть не могла этого ублюдка.

Возле его кресла появилась Эса. Ее аметистовые глаза впились в Лайлу. Кошка смотрела на нее, не мигая. Хотя Лайле казалось, что кошкам положено мигать.

– Встречный вопрос, – сказал он и выпрямился. – Ты пришла на борт с намерением убить меня и угнать корабль. У тебя была целая неделя. Почему же ты бездействуешь?

– Мы еще не подходили к берегу, – пожала плечами Лайла.

Алукард расхохотался.

– Ты всегда такая очаровательная?

– Только когда говорю на родном языке. Мой арнезийский, как ты справедливо заметил, оставляет желать лучшего.

– Странно, никогда не встречал человека, который говорил бы на королевском языке, но не знал простонародного.

Он умолк, ожидая ответа. Лайла пригубила вино и затянула паузу.

– Знаешь что, – сказал он, не дождавшись ответа. – Приходи ко мне по вечерам, и я помогу тебе освоить язык.

Лайла чуть не поперхнулась вином, потом яростно сверкнула глазами. Алукард рассмеялся – легко и непринужденно, хотя кошка все же ощетинилась.

– Ты меня неправильно поняла, – сказал он. Лайла залилась краской под цвет вина в бокале. У нее зачесались кулаки.

– Приходи составить мне компанию, – попробовал он еще раз, – и я не выдам твою тайну.

– И пусть вся команда думает, что ты спишь со мной?

– Им это и в голову не придет. – Он махнул рукой. Лайла постаралась не обидеться. – И честное слово, мне от тебя нужно только удовольствие приятной беседы. Я тебе даже помогу с арнезийским.

Лайла постучала пальцами по подлокотнику, раздумывая.

– Ладно, – сказала она, встала и подошла к столу, где на стопке карт лежал ее нож. Ей вспомнилось, как легко Алукард отобрал его. – Но я хочу кое-что взамен.

– Забавно. Мне казалось, я достаточно сделал для тебя: разрешил остаться на моем корабле, хотя ты лгунья, воровка и убийца. Но продолжай.

– Магия, – произнесла она, убирая кинжал в ножны.

Он приподнял украшенную сапфиром бровь.

– Что именно?

Она замолчала, подбирая слова.

– Ты умеешь ее творить.

– Ну и что?

Лайла достала из кармана подарок Келла и положила на стол.

– Научи меня.

Чтобы освоиться в этом новом мире, первым делом надо выучить его настоящий язык.

– Учитель из меня неважный, – вздохнул Алукард.

– Зато я хорошая ученица.

Алукард склонил голову, размышляя. Потом взял шкатулку Келла, отпер защелку, и шкатулка раскрылась у него на ладони.

– Что ты хочешь узнать?

Лайла вернулась в кресло, подалась вперед, уперлась локтями в колени.

– Все.

Арнезийское море

Напевая про себя, Лайла пробиралась сквозь недра корабля.

Время было позднее, «Ночной шпиль» уходил от обглоданного скелета «Медного вора». Тринадцать пиратов, которых она оставила в живых, скоро очнутся и обнаружат, что капитан мертв, а корабль ограблен. Они еще легко отделались: она могла бы перерезать им горло прямо по вытатуированным клинкам. Но Алукард потребовал пощадить их; он считал, что грабить и отпускать – намного интереснее.

Вино и приятная компания разогрели ее, под ногами мягко покачивался корабль, отовсюду доносились звуки моря – самая лучшая колыбельная, о которой она всегда мечтала. Вот оно, настоящее счастье.

В ушах прозвучал голос:

«Уходи».

Лайла узнала его – он шел не с моря, а с улиц Серого Лондона. Голос принадлежал ей самой, девчонке, какой она была столько лет. Отчаянной сорвиголовы, не доверявшей ничему и никому, кроме самой себя.

«Уходи», – призывал голос. Но Лайла не хотела.

И это пугало ее больше всего.

Она тряхнула головой и вошла в свою каюту, напевая про Саруса. Мелодия была для нее как скорлупка, защищающая от невзгод, хотя за несколько месяцев, проведенных на своем корабле, она их так и не нашла. Строго говоря, она пока что не может называть этот корабль своим, но это ненадолго.

Каюта была маленькая, в ней еле умещались койка и сундук, но только здесь на всем корабле она могла остаться по-настоящему одна. Едва она закрыла дверь, как вымышленный образ, созданный ею для чужих глаз, соскользнул с плеч, словно плащ.

В деревянных досках дальнего борта темнело единственное окно, а сквозь него виднелась лунная дорожка на океанских волнах. Лайла взяла с сундука фонарь и зажгла его движением пальцев – в нем вспыхнуло то же заколдованное пламя, какое горело в камине у Алукарда (заклинание принадлежало не ей, и магия тоже). Повесив фонарь на крюк в стене, она скинула сапоги, сняла оружие, разложила его на сундуке – все, кроме ножа с гардой, прикрывающей костяшки, его она оставила при себе. Даже теперь, когда у нее была собственная каюта, она все равно спала так же, как в самом начале, – спиной к стене, с оружием у колена. Давняя привычка. Ну и ладно. Она уже много лет не спала крепко по ночам. Жизнь на улицах Серого Лондона приучила ее отдыхать, даже не засыпая.

Возле оружия стояла маленькая шкатулка, которую в тот день подарил ей Келл. Шкатулка хранила его запах – он называл это запахом Красного Лондона. Аромат цветов, свежевспаханной земли. И всякий раз, открывая шкатулку, она в глубине души радовалась, что запах еще там. Эта ниточка ведет к городу, к нему. Лайла села на койку, скрестив ноги, и поставила коробочку на жесткое одеяло. Она падала с ног от усталости, но эта церемония стала для нее ежевечерним ритуалом, и она знала, что не уснет, пока не проделает это.

Шкатулка была из темного шероховатого дерева и запиралась на маленькую серебряную защелку. Вещица красивая, за нее можно было выручить неплохие деньги. Но у Лайлы не поднималась рука продать ее. Не из сентиментальности, говорила она себе – единственной вещью, которой она по-настоящему дорожила, были серебряные часы, – а потому что шкатулка была полезна.

Она открыла серебряную защелку, и настольная игра раскрылась. Все стихии лежали в своих канавках и ждали, пока их сдвинут. Земля и воздух, огонь и вода, и кость. Лайла размяла пальцы. Она знала, что большинство здешних жителей может освоить какую-нибудь одну стихию, максимум две, а ей, пришедшей из другого Лондона, не будет подвластно ни одной.

Но Лайла никогда не позволяла судьбе вставать у нее на пути.

Кроме того, тот старый жрец, мастер Тирен, говорил, что в ней есть сила, скрытая где-то в костях. Надо только ее вскормить.

Она поднесла ладони к капельке масла в одной из бороздок, как будто хотела согреться ее теплом. Она не знала, какими словами надо призывать магию. Алукард говорил, что нет нужды учить чужой язык, что слова человек произносит только для самого себя, они помогают сосредоточиться. Но без нормального заклинания Лайла чувствовала себя глупо. Сумасшедшая девчонка в темноте болтает сама с собой… Нет, какие-то слова нужны, и она давно поняла, что прекрасно подходят стихи. По крайней мере, это больше, чем просто слова.

«Тигр, о тигр, светло горящий», – проговорила она вполголоса.

Стихов она знала мало – воровская жизнь не располагает к литературным изыскам. Но Блейка помнила наизусть, спасибо матери, умершей лет десять назад. Лайла плохо ее помнила, но стихи остались – каждый вечер мама убаюкивала ее «Песнями Невинности и Опыта». Тихое журчание маминого голоса успокаивало ее, как волны, покачивающие лодку.

Вот и теперь эти слова, вернувшись, угомонили бурю в голове, расправили тугой воровской узел в груди.

«В глубине полночной чащи…»

Лайла шептала стихи, и ладони постепенно согревались. Она не знала, правильно ли делает, и существует ли вообще такое понятие – правильно. Будь здесь Келл, он бы, конечно, утверждал, что да, существует, и придирался бы, пока она не сделает все как надо. Но Келла здесь нет, и Лайла на собственном опыте поняла, что достичь результата можно разными путями.

«В небесах или глубинах…»

Может быть, силу надо вскармливать, как говорил Тирен, но не все цветы растут в садах.

Бывают и полевые.

И Лайла всегда считала себя скорее сорняком, чем розовым кустом.

«Тлел огонь очей звериных?»

Масло в своей канавке ожило и вспыхнуло – не белым, как в камине у Алукарда, а желтым. Лайла победно улыбнулась. Пламя выскочило из канавки и повисло в воздухе между ладонями, трепеща, как расправленный металл. Она вспомнила парад, который видела в свой первый день в Красном Лондоне, когда стихии танцевали на улицах, огонь, вода, и воздух переливались, словно гибкие ленты.

Стихотворение звучало у нее в голове, жар щекотал ладони. Келл сказал бы, что это невозможно. До чего же нелепо звучит это слово в мире, знакомом с магией.

«Кто ты такая?» – спросил однажды Келл.

«Кто я такая?» – задумалась она, глядя, как огонь перекатывается по пальцам, словно монета.

Она отпустила огонь, и капелька масла нырнула в свою бороздку. Пламя погасло, но в воздухе, словно легкий дымок, осталась магия. Она взяла свой новый нож – тот самый, который выиграла у Леноса. Оружие было непростое. Месяц назад, когда у побережья Кормы они захватили фароанский пиратский корабль под названием «Змей», она впервые увидела его в действии. Лайла провела пальцами по клинку и там, где металл соединялся с рукоятью, нащупала скрытую пружину. Нажала – и с ножом произошло что-то вроде волшебного фокуса. У нее в руках он разделился, один клинок превратился в два, похожих, как в зеркале, тонких как бритвы. Лайла коснулась капельки масла, провела пальцем по спинкам обоих клинков. Потом подержала нож на ладонях, скрестила острые лезвия – «Тигр, о тигр, светло горящий» – и ударила.

Пламя лизнуло металл, и Лайла улыбнулась.

Такого Ленос при ней не делал.

Золотистый огонь окутал оба клинка от острия до рукояти.

А этого при ней не делал вообще никто.

Кто я такая? Единственная в своем роде.

То же самое говорили про Келла.

Красного вестника.

Принца с черным глазом.

Последнего антари.

Но, вращая в пальцах горящие ножи, она невольно задалась вопросом…

Каждый из них – единственный, или все же их таких двое?

Она нарисовала в воздухе пламенеющую дугу – яркая дорожка тянулась за клинками, будто хвост кометы. И вспомнила, как, уходя, чувствовала спиной его взгляд. Ожидающий. Лайла улыбнулась. Она не сомневалась: когда-нибудь их пути снова пересекутся.

И тогда она покажет ему, на что способна.