Глава 12

Павек ушел.

Павек мертв.

Один из многих рыков, которые Руари слышал, пока тащился по кольцевой дороге в Фарл, мог бы означать момент, когда Король-Лев нашел бледное тело своего высшего темплара. А другой быть может означал момент, когда заклинание мертвого сердца в последний раз подняло Павека на ноги. Последний рык, самый громкий и самый долгий из тех, которые он, Матра и Звайн слышали, мог означать разочарование короля, когда он обнаружил, что Павек, Просто-Павек, перехитрил его.

Руари быстро провел суставом пальца под глазом, смахивая слезу прежде, чем она потекла по щеке, и осушил подозрительное пятно слишком много говорящей влаги, образовавшееся на бриджах. Жизнь идет дальше, сказал он себе, повторяя слова Телами, которые та использовала каждый раз, когда он оплакивал насилие и жестокость, приведшее его в этот неприветливый мир. Глядя назад никогда не добъешься ничего хорошего.

Он былу наполовину эльф, наполовину темплар, ничто не могло изменить этот факт. Павек не взял свой золотой медальон, он не хотел взять то, что Хаману хотел ему дать, вот Хаману и наказал его, и этот факт тоже ничто не в состоянии изменить. Как жизнь так и смерть темплара Урика принадлежит Хаману, Павек достаточно часто повторял это Руари.

А потом Павек поднял призрака-стража Урика, никакой другой друид даже не мог бы мечтать сделать такое. Павек изменил — попытался изменить — способ жизни во всей области короля-волшебника, и Павек заплатил полную цену за свою глупость.

Жизнь идет дальше, не гляди назад.

Но Риари посмотрел назад. Несколько мгновений он глядел через плечо на силуэт Кодеша, над которым висело облако пыли и дыма, становившееся меньше каждый раз, когда он смотрел на него.

— Ты идешь из Кодеша? — позвал его надсмотрщик с одного из придорожных полей, бич, которым он хлестал рабов, свисал с его руки. — Что там за гам?

— Проклятые мясники попытались убили своих темпларов. От некоторых им удалось избавиться, но Хаману ответил на призыв оставшихся в живых.

Надсмотрщик задумчиво почесал свой нос. — То есть они убили нескольких темпларов и Великий Лорд пришел отомстить за них. Это должно было нагнать страх на них. Давно бы так.

— Давно бы так, — согласился Руари, заканчивая разговор.

— Руари, говори правильно, или ты вызовешь подозрения у народа, — горячо сказал Звайн, когда они отошли подальше от этого поля и надсмотрщик не мог их слышать. — Это Лорд Хаману, или Король Хаману, или Великий и Могучий Лорд Король Хаману. Вот как ты должен говорить с тем, кто держит в руке плеть! Ты не можешь говорить о Хаману так, как будто встречался с ним за завтраком!

— Но я действительно встречался с ним, хотя и вечером, — возразил Руари. — Да, он запугал нас, но он и дал нам подарки. Он обнадежил нас, а потом бросил на произвол судьбы. «Хаману ответил на призыв оставшихся в живых» — это самая большая ложь, которую я когда-либо говорил в своей жизни, Звайн: он закрыл глаза!

— Не имеет значения. Я еще раз повторяю тебе, ты не можешь говорить о Лорде Хаману таким образом. Говори так, как говорю я, или народ чего-нибудь заподозрит и начнет задавать вопросы.

Руари пожал плечами. — Хорошо. Я попытаюсь.

Звайн прожил в Урике всю жизнь, Матра жила под ним, и только сам Руари вырос там, где его не было и близко. Конечно, никто из них не имел и половины опыта и осмотрительности Павека, но Павека больше нет. Мертв. И Звайн внезапно стал кладезем мудрости во всем, что касалось города и его обычаев. Руари знал, что ответственность легла тяжелым весом на плечи Звайна и мальчик шатается под ее тяжестью…

Ветер и огонь! Они все качаются, едва ставя одну ногу перед другой, потому что остановиться означает начать думать, а думать означает Павек. Он знал Павека где-то около года, кошмарного года — и большую часть года они были друг для друга угрозой… Нет, это он был для Павека угрозой, пытаясь разозлить его, чтобы он показал всем свой темпларский характер, пытался убить его ядом кивета потому что… потому что?

На пыльной дороге до Фарла, посреди самого длинного полдня в своей жизни, Руари так и не смог вспомнить, почему он отравил обед Павека. Но еще не так давно он с такой страстью хотел смерти Павека, что это ослепило его. Сейчас он не видел для этого ни одной причины, и быстро смахнул с себя еще одну слезу, прежде, чем она выдала его.

— Что мы собираемся делать, когда дойдем до Фарла? — спросила Матра, когда еще один кусок жаркой и пыльной дорого остался позади. — Мы останемся там? На ночь? Больше? Где мы возьмем ужин? И сколько монет у нас есть?

Руари не знал, печалится ли Матра или нет. Она не пыталась плакать, когда он и Звайн пытались не плакать. «Ее глаза не созданы для слез», сказала она, и тон ее голоса не менялся никогда, не имело значения, о чем она говорила или какие вопросы задавала. Руари сейчас не было дела ни до чего, включая Фарл, куда они направлялись. Они пошли туда только потому, что два темплара, которые вывели их из Кодеша, сказали, что они не должны возвращаться в Урик, а в этот момент дорога в Фарл была прямо перед ними. Без вопросов Матры Руари даже не вспомнил бы, что они должны остановиться и отдохнуть, когда окажутся в деревне, или что он уже давно ничего не ел.

Матра была живым доказательством того, что жизнь продолжается и совершенно бесполезно смотреть назад. Ее вопросы требовали ответов — его ответов. Если Звайн стал их сокровищницей мудрости, то, сообразил Руари, он стал вожаком их маленькой группы.

— Мы бедны, — сказал он. — Не настолько, чтобы умереть с голода, но тем не менее. Я знаю запасы, которые нам нужным чтобы добраться до Квирайта: три верховых канка, по меньшей мере семь кувшинов с водой, еды на десять дней, и еще кое-что, на всякий случай. Это то, что всегда имели Каши, Йохан и я, но жуки была наши собственные, кувшины с водой тоже, и Каши покупала всю еду на всю дорогу. Так что сейчас я не знаю, сколько денег нам надо, чтобы добраться до дома, и хватит ли для этого того, что у нас есть.

— А ты не мог бы продать это? — предложила Матра, указывая на посох Руари.

Звайн предложил другию идею еще до того, как Руари ответил. — Я мог бы — хорошо — я кое-что поднял с земли. — Мальчик запустил руку глубоко в подол своей рубашки. Он выудил оттуда маленького льва вырезанного из темно-красного камня. — Я поднял его прямо под носом Хаману.

— Лорда Хаману, — иронически заметил Руари, потом, более серьезно:

— Ветер и огонь, Звайн — подумай о неприятностях, в которые ты мог бы нас втравить!

— Наоборот, у нас они были бы, если бы не я, — ответил мальчишка, и на это никто из них не сумел возразить.

Но похоже ничто не могло остановить вопросы Матры. — Можно мне взять это? Взять себе?

— Для чего? — спросил Руараи. — Если нас схватят с любой вещью из колевского дворца… — он прервал сам себя, представив лезвие ножа, перерезающее его горло.

Матра взяла фигурку из рули Звайна и поднесла ее к своей маске. — Если это киноварь, нас с этим не схватят.

Руари вскинул голову, молчаливо задав вопрос.

— Я жую ее и глотаю, — ответила она. — Это киноварь. Я не могу показать это тебе из-за моей маски. Но если это она, то чем больше я проглочу, тем лучше я смогу защитить себя. Лорд Хаману дал мне много… — она начала рыться в маленьком кошельке, висевшем на поясе. — Но, без Павека, я даже не знаю, где я смогу раздобыть еще киновари.

Звайн с отвращением сплюнул, и первым побуждением Руари было проделать тоже самое. Но он никак не мог позволить себе действовать так, как велели ему инстинкты, не сейчас, когда Павека больше нет.

Горло Руари сжалось, его тошнила, к горлу поднялась рвота, но он победил в себе и это, и остальные воспоминаня. Он буквально заставил себя подумать о чавкающих звуках, которые он услышал в пещере перед тем, как сила прошла через него и заставила обрушиться проход. Если ему придется выбирать между тем, что продать — посох, который Хаману дал ему, или красного льва, которого украл Звайн — надо будет выбрать посох, а льва сохранить. Он всегда сумеет вырезать себе другой, тем более у него есть теперь великолепный металлический нож, спасибо Павеку, но способность Матры преобразовывать воздух вокруг них в могучий кулак, сметающий все на своем пути, было намного лучшим оружием.

— Тогда сохрани его. Делай с ним все, что хочешь.

— Если это киноварь.

Он кивнул. Он сделал десять шагов, а может быть двадцать, и ни разу не вспомнил о Павеке. Он собрал свои мысли вместе и принял решение — решение, которое принял бы Павек на его месте, понадеялся он, и на этой надежде его защита развалилась. Печаль, ноющая пустота, боль накинулись на него в десять, а может быть в двадцать раз сильнее, чем раньше.

Неспособный ни скрыть ни остановить внезапный поток слез, Руари уселся на камень на краю дороги. Он хотел побыть один, но Звайн оказался рядом с ним в то же мгновение, оперся о его плечо и слезы мальчика хлынули на его рукав. Он хотел побыть один, но вместо этого обнял этого человека-мальчика одной рукой, думая о том, что сделал бы Павек на его месте. Если бы Матра встала на колени или села рядом с ним, Руари точно так же обнял бы и ее, но она стояла за ними и просто смотрела.

— Там есть кто-то, он идет по дороге, — сказала она наконец. — Идет из Кодеша.

Со вздохом Руари встал на ноги, подняв и Звайна. Далеко за ними на дороге виднелся одинокий путник, а за ним простирались зеленые поля, переходящие в желтую пыль пустыни. Круговая дорога поворачивала в сторону Фарла; Кодеш исчез из виду.

— Пошли. Нам еще много идти.

— Куда?

Опять этот вопрос.

— Куда после Фарла? Что мы собираемся сделать?

Он не сказал ничего, совсем ничего, и Звайн спросил опять:

— Это канки и Квирайт, или мы собираемся сделать что-нибудь другое?

Для Руари самым простым оказалось озлобиться на нытье мальчишки. — А куда еще? — закричал он. — Куда еще нам идти? Обратно в Урик? Ты думаешь, что мы можем вот так, запросто, вернуться в дом высшего темплара? Проклятье, Звайн, сначал подумай, а потом уже открывай свою пасть!

Рот Звайна беззвучно заработал. Ноздри затрепетали, гляза выпятились, и с агонизирующим криком он повернулся на пятках и помчался в сторону Кодеша, похожий на слепого, спотыкающегося на каждом шагу бегуна. Руари какое-то время колебался, ругая себя последними словами, потом без усилий догнал его и положил руку на плечо.

— Звайн, прости…

Звайн сбросил его руку с плеча, но бежать перестал и просто встал, с опущенной головой и сложенными на груди руками, весь его вид говорил о печали и злости, да и стоял он так, чтобы Руари не мог его коснуться.

— Я же сказал, что я прошу прощения. Ветер и огонь, мне тоже очень тяжело, внутри все болит. Я тоже хотел бы его здесь. Хотел бы вернуться в то утро и дать ему этот проклятый золотой медальон в руку.

— То есть из-за этого-? — Звайн поднял голову. На его щеках остались дорожки от слез.

— Из-за этого Хаману закрыл глаза. Разве ты помнишь, что в том зале с черным камнем Хаману предупредил Павека, что если тот не возмет медальон, то он не услышит его слова? Утром он дал Павеку еще один шанс; медальон лежал на груде одежды. Я сам видел, как Павек оставил его там, где он был. Проклятье! — голос Руари дрогнул.

— Это не твоя ошибка, — быстро сказал Звайн, прежде чем его голос сорвался в рыдание. Он бросился к Руари и обнял полуэльфа, объятие слегка приглушило их внутреннюю боль. — Это не твоя ошибка. И не наша.

Матра присоединилась к ним, но не для чтобы горевать, а чтобы сказать, — Человек все время приближается к нам. Не должны ли мы идти?

Ответ был да, и как раз сейчас поворот кольцевой дороги, который скрыл Кодеш из глаз, открыл им Фарл. Фарл, место в котором Руари никогда не был, первое место в которое он пришел после Павека. А после Фарла? Он должен решить.

— Я же сказал, мы как можно скорее раздобудем канков и пойдем домой — в Квирайт.

— Да, ты так сказал, — без энтузиазма согласился Звайн.

Но ни у кого из них не было и капли энтузиазма. Во всяком случае Руари было трудно представить себе, как он возвращается в Квирайт и рассказывает Каши об их кошмарных приключениях, но ему просто в голову не приходило ничего другого.

— У тебя есть карта Какзима, — напомнила ему Матра, как если бы услышала мысли полуэльфа. — Мы можем пойти в то место, в котором никогда не были.

— Эта карта — ловушка, — ответил Руари.

Звайн немедленно возразил:

— Павек не хотел видеть ее и не хотел слышать о ней. Павек не думал, что это ловушка. Он думал, что это что-то серьезное.

Павек тогда вообще ни о чем не думал; Павек умирал, хотел сказать Руари, но остановился. Вместо этого не переставая идти он пошарил в складках одежды, вынул карту и развернул ее. Если вот эта грубая картинка около правого края куска коры гора… если смазанное пятно над ней не пятно, а дым… тогда эта гора должна быть вулканом, Дымящейся Короной, а круг в нижнем правом углу может быть Уриком. Черная линия связывает круг и гору. Линия продолжается дальше, влево и вверх, постоянно извиваясь, кусками, и каждый кусок отделяется от другого символами: вот эти волнистые линии могут быть водой, за ними невысокие горы, за ними более маленькие круги, которые Риари не был в состоянии интерпретировать, потом еще какие-то странные символы. Черная линия заканчивалась у подножия огромного черного дерева, единственный символ, который был того же цвета, что и сама линия, и это дерево, судя по карте, было не ниже Дымящейся Короны.

И Павек не хотел видеть этой карты, не хотел даже слышать о ней.

Потому что он не хотел сказать Хаману, куда они пошли?

Это было возможно. Павек умел рисковать. Сегодня он поднял стража, которого ни один друид даже не мог себе представить, и только благодя этому они все остались в живых. А год назад он сам отдался в руки друидов только потому, что считал, что уничтожение Лага важнее, чем его собственная жизнь.

Иди домой и посади дерево… Большое, отвратительное на вид дерево. И вырежи мое имя на его коре.

— А потом, — сказал Руари вслух, привлекая внимание своих товарищей, — мы пойдем по карте, куда бы она нас не привела — вплоть до большого черного дерева.

* * *

Он уснул в неудобном положении, лежа на кровати, которая была тверже камня. Все суставы его тела болели и жаловались, когда он зевнул, просыпаясь… Но он проснулся. Павек знал, что он проснулся; более того, он знал, что жив. Он помнил Кодеш и как опустил руку в ведро с водой, надевясь умереть раньше, чем Хаману схватит его. Это были его последние воспоминания, но он не умер. По меньшей мере Павек не помнил как умирал, хотя предполагается, что ничто после смерти вспомнить невозможно, именно поэтому он и опустил руку в ведро: он не хотел быть живым — чувствующим и помнящим — когда Хаману найдет его.

Может ли быть так, что он умер и возвращен к жизни? Хаману мог превратить жизнь в смерть бесчисленным количеством способов, но насколько мог понять Павек из истории, легенд и черных слухов, даже Король-Лев не мог превратить смерть в жизнь. Умный человек никогда не поставит свою жизнью против силы короля-волшебника. Тем не менее Павек готов был держать пари, что он не умер… Хотя он почти хотел бы рискнуть и поклясться, что Хаману не нашел его. То, что Павек увидел, открыв глаза, было очень похоже на Квирайт: дом из одной комнаты, стены, сплетенные из ивовых прутьев и соломенная крыша. Дверь была закрыта, а окно открыто. Со своей очень жесткой кровати он мог видеть ветки, покрытые листьями, и безоблачное небо.

Павек подумал о том, чтобы встать, но прежде всего надо подумать: должна же быть причина, по которой последней вешью, которую он помнил, была рука, свесившаяся в ведро. Она не болела тогда, несмотря на все те раны, которые наделал взорвавшийся медальон, не болит и сейчас. Глубоко вздохнув, Павек поднял левую руку в воздух, на солнечный свет, и в полном изумлении выкрутил ее направо и налево. Ладонь, суставы, костяшки пальцев, его изувеченная рука полностью восстановилась. Движения и ощущения были такие, как будто с рукой ничего не случилось. Кончик каждого пальца послушно коснулся кончика большого.

Его уже лечили раньше — несколько раз в лазарете темпларов и однажды в неизвестном подземном убежище — и у него осталось достаточно шрамов, чтобы доказать это. Но на руке Павека не было шрамов — по меньшей мере тех шрамов, которые он ожидал. Тщательное сравнение с правой рукой открыло потрясающую симметрию: каждый шрам, который был на правой руке, повторялся и на левой, а те шрамы, которые были на левой раньше, исчезли.

Любое исцеление это чудо, того сорта или другого, но это заклинание вообще было за пределами понимания Павека. Он встал с кровати, подошел к окну, где было больше света — результат остался тем же, его руки абсолютно одинаковы, зеркальный образ одна другой.

Павек был жив, здоров и достаточно мудр, чтобы не терять времени, пытаясь понять свою счастливую судьбу. Держась обеими руками за подоконник, он высунулся наружу, чтобы получше осмотреть окрестности. Там были не поля, а стены, и за деревом, которое он видел из кровати, стояли стены особняка, постоенные из четырех рядов одинаковых камней, каждый из которых был высотой в человека. И слабые звуки, приходившие из-за стены, были звуками города, Урика. Павек знал стены Урика так же хорошо, как и любой другой, проводящий на них каждую пятнадцатую ночь на страже под светом лун. Он знал, как стены соединяются, и знал, что единственное место, откуда он мог видеть именно эти стены, находится во дворце, что означало Хаману, а это в свою очередь означало, что он на самом деле умер.

Да, похоже в этой азартной игре ему не повезло.

Сандалии лежали на грязном полу около кровати, а одежда, точно такая же прекрасная льняная одежда, как та, которую он изорвал в Кодеше, висела на колышке этой невероятной деревенской двери. Павек даже не удивился, обнаружив золотой медальон старшего темплара, висевший под ней. Когда он закончил одеваться и пригладил волосы пальцами — он не нуждался ни в ванне ни в бритве, и это сказало ему кое-что о времени, протекшем с момента событий в Кодеше или о качестве ухода за ним — он сунул голову в золотую петлю и открыл дверь.

— А, наконец-то ты проснулся!

Голос пришел от человека-мужчины, примерно его возраста и сложения, хотя и более красивого, человека, который шлепнул руками по бедрам, стоя около каменной скамьи.

— Как ты себя чувствуешь? Как рука?

Павек протянул руку вперед и пошевелил пальцами. — Хорошо, как новая… не хуже другой.

Улыбка скользнула по губам незнакомца. Павек вздохнул и опустился на колени.

— Тысяча благодарностей, Великий Лорд и Всемогущий Король. Я не заслужил таких чудес.

— Хорошо — то я сомневался, что ты хоть когда-нибудь и хоть в чем-либо согласишься со мной.

Все еще стоя на коленях, Павек уставился на свою левую руку и потряс головой. — Великий Король, я очень благодарен, но я был, есть, и всегда буду тупоголовым и упрямым болваном.

— Но честным болваном, а в наше время это очень редкое качество. Я не слепой, Лорд Павек. Я знаю, что делают от моего имени. Я все, что ты можешь представить себе, и еще много чего, что не можешь. Элабон Экриссар забавлял меня; у меня на него были большие надежды. Я и не надеялся на честного болвана, достойного было бы вполне достаточно. Но хотя бы для спасибо, Лорд Павек — разве ты не мог просто взглянуть на эту карту?

Когда стоишь на колене, падать невысоко, какая удача для Павека. — Разве я не умер, Великий Король? Я ничего не помню. Я был мертв? Этот ярко-рыжий жрец — я так и не узнал его имени — он не… А вы не…

— Я не что, Лорд Павек? Смотри на меня!

С тоской и ужасом Павек заглянул в глаза Короля-Льва.

— Так ты на самом деле думаешь, что я должен убить человека, чтобы разобраться в его воспоминаниях? Ты думаешь, что я должен оставить его бормочущим идиотом? Посмотри на свою руку еще раз, Лорд Павек. Вот то, что я могу сделать. Был ли ты мертв? Разве это важно? Сейчас ты жив — и упрям как всегда.

— Тысяча лет, Лорд Павек. Тысяча лет. Я знал, как убить человека, когда был моложе, чем ты сейчас. Я убил больше людей, чем могу сосчитать; вот это и есть сущность скуки, Лорд Павек. Каждая смерть одинакова. Каждая жизнь отличается. Каждая рука отличается.

Павек тяжело сглотнул, беспокойно оскалил зубы и сказал, — Мои нет, Великий Король — больше нет.

Хаману захохотал, раздался львиный рык. Его человеческая личина сползла с него, вместе с раскатами непринужденного хохота. Король-Лев стал выше, шире, превратился в желтоглазого тирана Урика с черной гривой, портрет которого глядел с внешних стен города. Он смеялся до тех пор, пока, как у обычного смертного, у него не заболели ребра и, схватившись на бока, он не грохнулся на свою скамью.

Земля вздрогнула, когда камень принял на себя его вес.

— Ты развеселил меня, Лорд Павек. Нет, ты не умирал. Ты подошел очень близко, но этот маленький жрец не дал тебе уйти. Когда я появился там, он держал тебя только твоей любовью к матери, и ничем больше. Я изьявил ему мою благодарность, и он имел достаточно ума чтобы принять то, что я предложил ему. О, между нами, мы могли бы выдернуть тебя обратно, если бы ты уже ускользнул, но оно того не стоит. Поверь мне, я знаю.

Павек моргнул, львиноподобный Хаману исчез, и на его месте появился человек. Он был страше, чем показалось Павеку, когда он прошел через сплетенную из ивы дверь: человек почти в конце своей жизни, усталый от прожитых лет, со шрамами на лице и седой прядью в его черных волосах.

— Я родился здесь, — сказал смертный Хаману. Он говорил негромко; Павеку пришлось потянуться вперед, чтобы услышать его. — Свои первые шаги я сделал в предке этого дома, который тогда стоял во дне езды на север отсюда, прежде чем армия троллей прошлась по тому месту, уничтожая все на своем пути — кроме меня. Тогда я был в армии Сжигателя. Позже, много позже, когда тролли остались только у меня в памяти…

Ровные коричневые глаза Хаману сузились, и, казалось, он всматривается в точку за головой Павека, точку, находящуюся далеко отсюда, как в пространстве так и во времени. Его голос казался эхом другого голоса, раздававшего в том далеком, уже не существующем месте. И я отправился в Башню Пристайн, потому что тролли уничтожили этот дом. Я победил в войне, в которой меня заставили сражаться; в войне, в которой остальные не могли победить. Слово «тролль» ничего не значит для тебя…

Король опять взглянул прямо на Павека.

— Когда война закончилась, и пыль, много пыли, осела, я вновь построил свой дом, и попытался вернуть жен и детей, которых убили тролли. Но они были другими.

Чувство потери, сохранявшееся тысячу лет, наполнило дворик, в котором они сидели.

— Прошу прощения. Я никогда не думал… даже не мог себе представить… Нас учили: вы бог, бессмертный, всемогущий, неизменяющийся. Я сомневался, но… — Слова текли в языка Павека, пока он со стоном не сумел задушить их в себе.

— Ты? И в чем ты сомневался? — Еще одна мгновенная трансформация, и король стал прекрасным юношей. — В моей силе? В моем бессмертии? Давай — выскажи мне свои сомнения. Дай мне укрепить твою веру.

Павек остался где был, молчаливый, стоящий на колене.

— Очень хорошо, ты сомневаешься во всем. Сила имеет пределы. Вечность имеет начало и конец. Я родился — как и ты. Я умирал много раз — Посмотри на меня, Лорд Павек!

Неспособный не подчиниться, Павек выпрямил спину и шею. Человек-Хаману исчез, его заменила та жуткая фигура, которая напугала их всех до смерти в зале для аудиенций, когда он проверял посох Руари. Длинная змееобразная шея обвилась вокруг его, толстой и короткой. Похожий на кнут язык вырвался изо рта и коснулся шрама на его щеке. Порыв горячего, пахнувшего дымом воздуха последовал вслед за языком.

— Гляди, какой я есть на самом деле, Лорд Павек. Борс-Дракон мертв. Хаману-Дракон скоро родится!

Еще один обжигающий порыв воздуха обхватил Павека, по прежнему стоявшего на колене, но он был недостаточно горяч, чтобы растопить холодный ужас, парализовавший все его тело.

Тысячу лет я собирал изменения. И охотился за любым темпларским заклинанием; я хранил Урик от изменений, Лорд Павек. Каждое слово моей магии это песчинка, падающая через стекло, отметка на линии, подходящая к пределу, за которым дракон может родиться. Эта форма, которую ты видишь, сумма моих изменений: тысяча лет, больше чем человек, но на десять тысяч… двадцать тысяч жизней меньше, чем дракон. Этот воплощенный дурак, Калак, готов был пожертвовать всей жизнью в своем городе, только бы стать драконом. Я не пожертвую Уриком ни для какого дракона. Урик мой, и я буду защищать его — но каждый день, пока я нянчу дракона в себе, приближает момент, когда он должен родиться.

Король протянул свою длинную шею к кровавому солнцу. Его массивные, клыкастые челюсти открылись, и, ожидая могучего рыка или языка пламени, Павек закрыл глаза. Но последовало только шипящее проклятие. Когда Павек опять открыл глаза, Хаману опять был в самой знакомой львиноподобной форме.

— Ты можешь оценить мою дилемму.

Павек мог понять, что Урику угрожают как трансформация в Дракона его собственного короля-волшебника, так и трансформации одного из оставшихся королей-волшебников, но что имел в виду Король-Лев говоря о дилемме, осталось за пределами его понимания. Однако он кивнул, так как любое другое могло вызвать еще одно преобразование.

— Хорошо, тогда ты с радостью и желанием расскажешь мне все, что ты знаешь об этой вещи, которую ты поднял, этом друидском страже, этой особенности природы Атхаса, этом подобии, которое сформировалось в Кодеше.

Павек хотел бы скорее истечь кровью до смерти, как он собственно говоря и собирался, чем отвечать на это требование. Хотел бы он быть таком же умным как Телами — и тут он вспомнил слова Телами, что когда-то она и Король Урика были больше, чем друзьями.

— Великий Король, едва ли я смогу рассказать вам больше, чем Телами уже рассказывала вам. Я совсем новичок в тайнах друидов — неофит — не намного больше, чем регулятор третьего ранга.

— Телами говорила, что наши города омерзительны. Зияющие раны на теле Атхаса, так она называла их, в которых естественный ход вещей исказился.

— Она еще говорила, что Урик уничтожил землю, из которой вырос, и клялась, что никакой страж не вынесет моего присутствия. Я поверил ей тогда, и верил все эти годы, пока ты явился в Урик — не в этот раз, а в прошлый. Что-то зашевелилось, когда ты стоял за стенами Дома Экриссара.

Кровь отхлынула от лица Павека. Неужели, развлекаясь или с другой целью, король вытащил все его воспоминания? Каждый момент его победы? И каждый момент его многочисленных неудач?

Да, Лорд Павек, ответил король, его голос прозвучал как в ушах Павека, так и между ними. Я знаю о Доме Экриссара. Потом он улыбнулся своей жестокой совершенной улыбкой. Я знал это уже тогда; для этого не надо было зарываться в глубь твоего прошлого.

— Великий Король, что я могу рассказать тебе, если ты и так все знаешь?

— Расскажи, как ты поднял стража, если Телами клялась чем угодно, что он не существует.

— Великий Король, я не могу ответить на этот вопрос. В тот первый раз, вне Дома Экриссара, я вообще не знал, что я сделал. А в Кодеше я был в отчаянии, — Павек не стал упоминать почему. — И, внезапно — я ничего специального не делал — страж оказался там.

— Если отчаяние это настоящее побуждение… — Король-Лев выпустил когти. — Подними стража сейчас.

Павек, который все еще стоял на коленях, поставил свои одинаковые ладони на землю. Если отчаяние явлется необходимым условием для друидства, он способен поднять десять стражей. — Скажи своему стражу, что Лев Урика, Король Гор и Равнин, требует гарантии, что тот не является пешкой моих врагов.

В Кодеше, и почти год тому назад, когда они в поисках Акашиии были рядом со стенами Дома Экриссара, сила стража прыгнула в тело Павека, но здесь, во дворце, в сердце сердца Урика, земля была пуста — выжжена — в точности, как Телами описывала ее. Деревья, в тени которых они сидели, оказались обыкновенными безжизненными палками, рожденными магией Хаману и питающимися ею. Каждый камень в стенах города был могилой, проявлением огромного, но давно исчезнувшего стража.

Что бы Павек не делал, ничто не могло оживить эту землю: никакая магия друидов, даже самое простое заклинание воды не работало там, где он стоял на коленях. Он опять сел на пятки.

— Ничего нет, — прошептал он, даже забыв упомянуть королевский титул Хаману. — Совсем ничего, как если бы никогда и не было.

— И тем не менее в ту ночь за домом Элабона Экриссара что-то зашевелилось, да и в Кодеше ты поднял невообразимое создание из пыли и отбросов.

Павек кивнул. — Да, но теперь нет ничего. Ни стража, ни природы, ничего. Магия друидов не должна работать в Урике, Великий Король — тем не менее она действовала, и не только для меня. Я не понимаю; наверно я что-то сделал не правильно. Тысячу извинений, Великий Король. Я не Телами; у меня нет ее мудрости или силы. Возможно если бы я попытался опять, если бы я вернулся в Дом Экриссара-Возможно, — согласился Хаману и нахмурился. Кара, которой боялся Павек, похоже откладывалась, так как Хаману задумчиво почесал свой подбородок острым черным когтем. — Телами могла заставить свои заклинания действовать по всему Урику, но только не тогда, когда я был поблизости. Но даже и так, она использовала только более низшие формы друидства, никогда не высшие, и никогда даже не пыталась вызвать стража. Загадка в тебе, и я разгадаю ее, когда ты вернешься в Урик.

Павек спокойно посидел несколько мгновений, наслаждаясь жизнью, потом переспросил, — Когда я вернусь?

— Какзим остался в живых. Допрошенные Кодешиты сказали, что именно Какзим склонил их к бунту, а потом бросил на произвол судьбы. Некоторые видели его и еще одного халфлинга бегущими от пожара. Ты должен найти их и привести обратно, Лорд Павек. Справедливость — главная обязанность высшего бюро, твоя обязанность.

— А Кодешиты знают, куда Какзим может пойти?

Король-Лев вытянул руку. Появилась цепочка с узлами. Она свисала с конца черного ногтя, узлы оказались прядями выцветших белых волос, завязанных вокруг нее. — Команда исследователей нашла волосы в съемной комнате, они висели на дверном косяке, довольно низко. Держи их так, чтобы их не сдул ветер, и они приведут тебя к халфлингу.

Павек взял цепочку аккуратно и почтительно, но не стал скрывать свой скептецизм. — Как вы можете быть в этом уверены? Волосы — это волосы, и ничего больше. Мои друзья тоже обыскали эту комнату.

— И нашли карту, на которую ты отказался даже взглянуть, — тяжело вздохнул Король Хаману. — У Матры вообще нет волос. Как у Руари, так и у Звайна волосы достаточно темные, а сами они достаточно высокие, если, конечно, Руари не был на четвереньках, когда ударился головой о дверь. Это волосы халфлинга, Павек, и они приведут тебя к Какзиму. Тщательно храни их. Поиски начнешь завтра; канки будут ждать тебя в Кело. Двойной манипул военного бюро будет ждать тебя там. Несколько выживших Кодешитов захотели добровольно пойти с тобой; остальные крепкие ветераны. Мы еще исследуем стража Урика, когда ты вернешься; а ты должен вернуться с Какзимом, или с доказательством его смерти.

Приказы были отданы — эти приказы Король-Лев собирался отдать Павеку с самого начала, сомнений нет. Хаману уже шел к стене и к двери, которую Павек раньше не видел.

Действуя по наитию, что так часто приводило к неприятностям раньше, Павек окликнул его:

— Великий Король…

Лорд Хаману повернулся и показал недовольное лицо:

— Что ты не понял на этот раз, Лорд Павек?

— Мои друзья — Руари, Звайн и Матра — что случилось с ними?

— Если бы ты провел хотя бы наполовину больше времени думая о себе, а не о других, ты продвинулся бы дальше в этом мире. Твои друзья убежали из Кодеша прежде, чем я появился там. Они пошли в Фарл. Пять дней назад Руари продал пастуший посох, который я дал ему; что было с ними дальше, я не знаю. Ты знаешь мою дилемму, Павек: магия ускоряет приход дракона. Я не собираюсь рисковать Уриком, чтобы найти одного человека — ни Какзима, ни твоих друзей. Если тебя это устраивает, мы сможем вместе поискать их, после того, как ты поднимешь стража.

— Меня это устраивает, Великий Король, — сказал Павек спине великого короля.

* * *

С кошельком, который Руари взял у Павека перед тем, как тот умер, и серебром, который он получил в обмен на свой посох, с пригорошней монет, которые, как настойчиво говорил Звайн, он «нашел» под кучей мусора в одном из переулков Фарла, и еще тремя серебряными монетами, которые Матра взяла он-не-стал-спрашивать-как, у них оказалось достаточно денег, чтобы приобрести трех невозмутимых канков из деревенского загона и купить для них поношенные седла, облезлую упряжь и прочие припасы сомнительного достоинства.

После шести дней пути на запад от Фарла у них осталось только два канка. Терпения не было ни у кого, и они проводили часть каждого дня горячо обсуждая, какая из примет местности подходит под обозначения на их карте из белой коры. Если бы не врожденное чувство расстояния и направления Руари, они бы давно и безнадежно заблудились. Каждый раз, когда они шли в направлении, которое одобрили все трое и тем не менее оно было не правильным, он уверенно приводил их обратно на место, которое они знали.

Солнце было высоко в небе и нигде не было даже намека на тень — за исключением тех самых трех огромных валунов, рядом с которыми они провели прошлую ночь.

— Я же говорил, что эти три камня соответствуют вот этим трем точкам, — проворчал Руари, спустившись с канка. Он стреножил жука, а потом протянул руку Звайну и Матре, которые вместе ехали на другом.

— Они чересчур малы, — ответила Матра.

— Ну хорошо, тогда они не соответствуют этим трем точкам, и мы идем по проклятой карте Какзима в центр ничего. В случае, если вы не заметили, мы скоро выйдем с равнины! — Руари махнул рукой от севера до востока, где горизонт был линией неровных, зазубренных пиков. — Этот круг должен быть на север отсюда, между нами и горами, или вообще неизвестно где!

— Тебе не обязательно кричать, — пожаловался Звайн, спрыгивая с седла канка.

Матра попыталась их помирить, — Давайте пойдем на север. Мы всегда проверяем два направления, прежде чем выбрать правильное.

— По меньшей мере два.

Последние слова Руари проговорил стреноживая жука и давая ему еду. Канки выживали лучше, чем их всадники. Жуки могли есть все, за исключением песка и камня; люди были намного более разборчивы. Последняя деревня, в которой они купили еду, была два дня назад. Руари не считал это большой проблемой; он легко мог найти личинок или убить несколько жуков и ящериц — этого добра здесь хватало, вполне достаточно, чтобы подкрепить силы всем троим — но Звайн был очень привередлив в еде, а Матра, кажется, просто заболевала, если еда начинала извиваться. Так что она охотнее съела бы фураж для канков — что она и делала, после того, как Руари ограничил порции воды.

Был уже полдень, когда они опять сели на канков и направились на север. Руари не был таким хорошим организатором как Павек, и конечно не так эффективно организовал передвижение Звайна и Матры; прости, дружище, как умею…

Полуэльф закрыл глаза и ударил сжатым кулаком в бедро. Имя Павека не приходило ему на ум с рассвета. Ему стало стыдно, что он забыл о своем друге на столько много часов, и он опять погрузился в печальные воспоминания. Так он и переходил от печали к стыду, пока Матра и Звайн одновременно не крикнули его имя.

— Смотри! — Матра вытянула свою белую длинную руку.

Клубы дыма поднимались в обжигающем воздухе. Это мог быть и мираж — солнце жарило так, что буквально все шевелилось и мерцало кругом в этот поздний полдень. Но дым как раз не мерцал, и не так давно они видели и другие признаки близкого жилья. Звайн пошевелил антенны жука, заставив того идти быстрее; Руари сделал тоже самое — пока его канк не догнал другого и тогда он заставил их остановиться.

— Не так быстро! Мы не знаем, что здесь происходит, кто это и настроены ли они к нам дружелюбно или нет. — Ветер и огонь, да он невольно говорит как Павек, когда открывает рот. — Это может оказаться ловушкой. Мы едем медленно и очень осторожно. Так сказал бы Йохан…

И Павек, тоже, но по молчаливому соглашению они не упоминали его имя. — Понятно?

Они оба сказали что поняли, и, вероятно, действительно поняли. Но путешественники не слишком часто встречаются в этом далеком уголке Пустых Земель. Куча народу вывалила встречать их, когда они были еще довольно далеко от поселка. В основном здесь были люди и полуэльфы, как и он сам — но это не гарантировало дружеского приема, особенно учитывая, что каждый из них был вооружен ножом, мечом и копьем. Матра глядела на них во все глаза; этого можно было ожидать, но и сам Руари был удивлен и слегка напуган. У него был металлический нож Павека и посох из зеленого дерева, лежавший поперек седла канка, но в бою это не дало бы ему ничего.

Тем не менее за их канками смогли бы угнаться только самые быстрые эльфы. Руари заставил канка остановиться и дал незнакомцам подойти к ним.

— Что привело вас троих в Джект? — спросил один из людей.

И прежде, чем Руари сумел придумать подходящий ответ, Звайн уже заявил во весь голос, — Мы идем по карте! — а Матра добавила, — Мы ищем двух халфлингов и большое черное дерево.

Загрузка...