Тени и зеркала

– Почти солидно. И в пятнадцать иногда посвящают в оруженосцы… И что ты делал на первых порах? Искал работу?

Ривэн обнаружил, что совершенно по-идиотски краснеет и переминается с ноги на ногу. Ещё не хватало – такого с ним давно не случалось… Что-то явно шло не так, точнее – всё. Чутьё подсказало ему, что никакая ложь с этим человеком не сработает.

– Нет… Милорд.

– Ах вот что. Значит, сразу стал срезать кошельки? – вопрос был задан так же прямо и ровно, без злобы или издевательского участия. Ривэн потёр ладонью вспотевший затылок.

– Ну… С кошельками я научился не сразу. Сначала так…

– Что «так»? Овощи с рынков?

– Э… Да, – какой смысл скрывать: ему ведь надо было что-то есть, дожидаясь места в Гильдии. – Пекарни, лавки колбасников…

Лорд Заэру вдруг как-то по-кошачьи фыркнул от смеха и, протянув руку, коснулся карты на стене в районе Реки Забвения.

– Ты слышал, Вилтор? Пекарни! Как знать, может, и твоему отцу от него досталось?

– Ну вот ещё! – возмущённо донеслось из-за карты, и она сразу отъехала в сторону, оказавшись хитроумной тонкой ширмой. С кряхтением из ниши позади неё выбрался давешний толстяк из заведения Ви-Шайха, разодетый в дорогие цветные ткани. Судя по мешкам под крошечными глазками и всклокоченным волосам, ночь у него тоже была не из лёгких. Ривэн нервно сглотнул. – Да батюшка лично пересчитал бы у него рёбра, пропади у него хоть крошка! Мои предки были личными королевскими поварами!..

– Ладно, можешь не бушевать, – осадил его лорд; Вилтор тем временем гордо встал посреди кабинета, широко расставив ноги – с уверенным и враждебным видом. Ривэн вообще перестал что-либо понимать. Этот балаган был, пожалуй, поизощрённее тех пыток, которые он себе воображал: с пытками, по крайней мере, всё было бы ясно. – Как по-твоему, подойдёт он нам?

Вилтор окинул Ривэна критическим взглядом и качнул головой – так, что звякнула щегольская серьга в ухе. Про себя Ривэн по привычке с тоской отметил её стоимость.

– Ох, не знаю, милорд… Вы уверены? Он, конечно, опоить себя дал и за игрой не мухлевал, да и вообще, точно Вам скажу, лопух лопухом, хоть и строит из себя невесть кого… – оскорблённый до глубины души, Ривэн попытался что-то возразить, но вышло лишь нечленораздельное мычание. – Только не могу понять, наш ли всё-таки клиент. Линт вот думает, что не наш.

– Линтьель чересчур подозрителен в последнее время, – со вздохом заметил лорд, усаживаясь и задумчиво вертя в пальцах перо. – Если во всём его слушать, Когти просто вымрут без новых людей.

От одного этого слова у Ривэна земля ушла из-под ног – наверное, даже резче, чем тогда от имени лорда Заэру. Когти – тайное королевское оружие, «слуги дорелийских львов», как они себя именовали не первый век. Шпионы, послы и дипломаты, похитители и доносчики… И убийцы. Теневая сторона власти, о которой не принято было говорить вслух – и с которой могли соперничать разве что знаменитые закрытые сообщества Кезорре (между энторскими ворами ходили легенды о том, что их собратья по ремеслу куда могущественнее правителей в этой южной стране).

Когти. Лорд Заэру связан с Когтями. Что ж, это логично.

Вилтор аи Мейго, этот пьяный недотёпа и наглец, сынок богатого пекаря, тоже с ними связан. Менее логично, но пережить можно.

Главное: причём тут он сам, невезучий, пока живой Ривэн?..

– Я хочу предложить тебе сделку, Ривэн, – сказал лорд, словно отвечая на его мысли. – Ты виноват и знаешь, что виноват, – его глаза снова угрожающе полыхнули. – Господин Телдок подробно описал тебя, и мои люди легко тебя выследили. У Ви-Шайха тебя ждали заранее – поскольку среди тех, с кем ты общался в последние месяцы, оказалось немало людей, готовых рассказать о твоих планах побывать там… Но есть две вещи, которые ещё могут спасти тебя.

– Одна, чего уж там, – махнул пухлой рукой Вилтор. – Телдок, эта грязная свинья…

– Господин Телдок – уважаемый горожанин, – невозмутимо оборвал его лорд. – Но он изменник, и совсем скоро мы уличим его. Нам доподлинно известно, что он заодно с бунтовщиками – а ещё, возможно, связан с Альсунгом, но доказать это будет сложнее… Короче говоря, упиваясь его кошельком, ты в какой-то мере оказывал услугу своему королю. Но, – лорд отложил перо и отбарабанил что-то по лакированной столешнице, – закон есть закон, и он не на твоей стороне, как ты понимаешь. В Энторе у тебя сложилась репутация неглупого парня – и слишком честного для такого пути, откровенно говоря…

– Или слишком тупого, – осклабился Вилтор – впрочем, вполне дружелюбно. Ривэн, до которого начинала доходить суть всего этого, разрывался между желаниями врезать толстяку и со слезами раскаяния целовать ноги великодушному лорду Заэру. Он выбрал промежуточный вариант: решил помолчать и дослушать.

– Таких, как ты, Ривэн, я не оставляю на улице, – продолжил лорд, не сводя с него глаз. – На королевской службе нужны люди с головой и ловкими руками. А ещё нужнее люди, обязанные короне жизнью – думаю, ты понимаешь, о чём речь… У тебя ни семьи, ни дома, ты свободен и в шаге от виселицы – всё это, уж прости, нам на руку. Выбирай сейчас, но имей в виду, что назад дороги не будет.

– Ни у кого не бывает, – убеждённо кивнул Вилтор. – Милорд зря словами не бросается… Попытаешься предать матушку-Дорелию – из-под земли достанем, – и он красноречиво провёл по двойному подбородку ребром ладони. Но даже этот жест не заставил Ривэна сомневаться: он чувствовал себя рыбой, которую, подержав на разделочной доске, опять отпустили в воду.

Он опустился на одно колено: в свитках из приютской библиотеки дело происходило в подобных случаях именно так…

– Милорд, я готов служить Вам в составе Когтей или как угодно ещё. Только подарите мне жизнь.

ГЛАВА VI

Западный материк, гнездовье майтэ на Высокой Лестнице

Несколько дней прошли так, словно не случилось ничего необычного, хотя после разговора с Ведающим Тааль была сама не своя. Она больше, чем всегда, искала уединения и не знала, за что сначала ухватиться мыслями – за болезнь Леса, расползавшуюся Пустыню Смерти, чернопёрую раненую чужачку? Или и вовсе (это пугало, но и будоражило сильнее всего) – за Неназываемых, которые, оказывается, до сих пор живы, просто очень далеки?.. Всё это заставляло сердцебиение в тревоге учащаться, а крылья – терять связь с ветром. Каждый раз, задумываясь о Неназываемых – их городах, их магии, их прославленной странной красоте, – Тааль сбивалась с чёткого ритма полёта, нарушала его гармоничный узор. Непростительная слабость для майтэ.

Ведающий тогда не добавил ничего определённого, а она не решилась донимать его расспросами, но и намёков, и даже его тоскливого взгляда было более чем достаточно. Вернувшись в своё гнездо в тот день, Тааль не заметила никаких особых изменений – не было их, казалось, и в укладе жизни всей Лестницы. Ни единого слуха, или всполошённой болтовни женщин, или лишнего вылета разведчиков; старики всё так же учили птенцов, птенцы проказничали, влюблённые парочки обменивались нежной воркотнёй. Тааль и сама травинкой заново вплелась в этот общий венок – тренировалась в полётах, кое в чём помогала в школе, где молодняк постигал азы наук, старалась заменять в хлопотах по хозяйству мать, которая со дня на день ждала новой кладки. Но ни одна из привычных обязанностей не поглощала её, как прежде: она не понимала, отчего все вокруг так спокойны, если приближается зло? Почему молчит Ведающий – или майтэ так бессильны перед «заразой», что он считает их обречёнными?..

Тааль помнила, конечно, о его просьбе расспросить Гаудрун, но почему-то снова и снова откладывала это; каждый вечер, пряча голову под крыло, она обещала себе, что завтра спустится к ярусу целителей, – а каждое утро обнаруживалось множество срочных дел. Чужачка интересовала её лишь чуть меньше Неназываемых – за свою жизнь Тааль считанное количество раз встречала майтэ из других гнездовий, – но казалась такой насмешливой, суровой и… взрослой, наверное. Рядом с ней Тааль ощутила себя недотёпой-сойкой рядом с умудрённой совой. К тому же – неизвестно, оправилась ли Гаудрун от своей раны… Может, пока её лучше не беспокоить.

Однажды вечером, когда их небольшая семья собралась для совместной трапезы, Тааль, заканчивая выгребать сор из гнезда, наткнулась клювом на что-то острое. Она расчистила когтями мелкие веточки и разглядела небольшой красно-коричневый черепок – таких было полно на самой Лестнице и в окрестностях; Тааль отлично помнила, как любила играть с ними в детстве. Иногда на них бывало что-то изображено – впрочем, довольно редко, и найти черепок с рисунком считалось знаком удачи. Ещё одни напоминания о Неназываемых… Осколки, но осколки чего? Как они изготавливали такой хрупкий, но лёгкий и долговечный материал? Задумавшись, Тааль склонила голову набок; в малиновом свете заходящего солнца она различила на черепке небольшой знак – или кусочек знака: рельефные волны, две косые линии…

– Знак Гаудрун, – вдруг произнёс отец, и Тааль вздрогнула: она не слышала, как он подошёл. Он стоял рядом, щуря близорукие глаза, блестя тщательно вычищенным серо-голубоватым оперением и чуть не касаясь черепка клювом. Отец был знатоком древнего языка Неназываемых – последним на Лестнице: его наставник недавно улетел к предкам, а ученики не задерживались надолго, считая такой труд тяжёлым и бесполезным. Мьевита-учёного многие звали чудаком – впрочем, с уважением и любовью; Тааль знала о таком отношении, и оно никогда не смущало её. Она гордилась отцом и иногда с прежним удовольствием упражнялась с ним в философии или медитации. Именно он научил её растворяться в мире, в оттенках неба и форме листьев, в топоте беличьих лапок, ночной пляске мотыльков, журчании ключа… В полётах такое состояние было очень полезным, но у Тааль давно не получалось его обрести.

– Гаудрун? – переспросила она, почему-то сжавшись. – Ты знаешь её?

– Кого?.. – удивился отец, но тут же с воодушевлением затараторил: – Я об этом рисунке. Так Неназываемые обозначали одну из разновидностей наших песен – в ту эпоху, когда мы жили бок о бок. Вот этот штрих – видишь? – главный элемент, символ битвы… Гаудрун – «военная песнь», песня крови.

– Никогда такой не слышала, – тихо сказала Тааль; всё касавшееся крови и битв повергало её в глубокую печаль, терзало изнутри, как вид отравленного лесного участка. Так вот что значит имя незнакомки. Ей подходит, что и говорить…

Имя самой Тааль родители взяли из того же языка, и оно переводилось примерно как «песня-напутствие». Довольно забавно, если учесть, что Тааль никогда не покидала гнездовье, сверстницы прозвали её домоседкой, а в певческом даре судьба отказала ей напрочь. Взамен, впрочем, подарила страсть и способности к полётам – так что Тааль не жаловалась.

Случайность ли это – именно такой знак, оказавшийся в их гнезде? Как бы оценил его Ведающий?..

– И хорошо, что не слышала, дорогая, – вглядевшись в выражение её лица, отец любовно дотронулся до лба Тааль клювом. – Ты часто грустишь в последнее время, мы с мамой заметили. Не стоит так далеко улетать в своих мыслях.

– Ты прав, – смешавшись, отозвалась Тааль. – Мне просто надо кое-кого навестить.

***

На следующее же утро, дождавшись времени, когда солнце поднялось достаточно высоко и, значит, появиться в чужом гнезде не было бы дерзостью, Тааль отправилась к ступеням целителей. В облюбованных ими местах Лестница скрывала особенно много ниш и глубоких трещин, которые выстилали мхом для удобства больных; неподалёку всегда кружили старушки-сиделки, оберегая чистоту и тишину. Пахло целебными травами, а в умело сплетённой из прутьев плошке копошились приготовленные на обед жирные личинки.

В одном из гнёзд Гаудрун чистила свои роскошные чёрные перья. Заинтересованные взгляды других больных (их было, впрочем, немного: двое стариков со сточившимися клювами да разведчик, подвернувший лапу), по-видимому, не могли отвлечь её от этого занятия. Тааль невольно залюбовалась тем, с какой величественной грацией чужеземка выгибает шею, дотягиваясь до нижних слоёв пуха. Сама она предпочитала совершать чистку в одиночестве, потому что до безумия стеснялась своего нелепого вида. Майтэ во всём ценят красоту – и жалеют тех, кто лишён её…

Сообразив, что неприлично пялиться на чужой утренний туалет, Тааль издала негромкий предупреждающий клёкот. Гаудрун выпрямилась, и её зелёные глазищи раскрылись ещё шире, заняв чуть ли не половину лица.

– Тааль, верно? Я всё ждала, когда увижу хоть кого-то знакомого, – это звучало хоть и радушно, но немного грубовато; Тааль уже поняла, что это обычный для Гаудрун тон. – Удачных тебе полётов.

– И тебе попутного ветра, – пожелала Тааль в ответ и кивнула на её крыло: – Надеюсь, он скоро понадобится?

– Да уж, я тоже надеюсь, – Гаудрун приподняла крыло, и Тааль мимоходом оценила прекрасную длину её маховых перьев – именно то, что нужно, чтобы развивать большую скорость. – По-моему, всё уже в порядке, но ваши целители всё ещё не дают мне взлетать – уж слишком они здесь строгие… Но, – она заговорщически понизила голос, – клянусь, через пару дней я сбегу – с их разрешения или без… Не могу сейчас тратить время, тем более тут можно околеть от тоски.

Тааль сдержала улыбку, дивясь такой внезапной словоохотливости.

– Неужели здесь так плохо?.. Мы всегда рады гостям, тем более попавшим в беду. Я могу показать тебе Лестницу, когда ты поправишься…

Тонкие, вразлёт, брови Гаудрун взметнулись вверх.

– А с чего ты взяла, что я попала в беду? Схлопотать стрелу от кентавров – что в этом необыкновенного?

Тааль, поразившись, некоторое время просто молчала. Мохнатый шмель, тяжело пролетая мимо, задел её за щёку и вывел из задумчивости.

– Но… То есть… Как же это – ничего необыкновенного? Тебя ведь ранили… Могли и убить!

Гаудрун невозмутимо кивнула.

– Ясное дело, могли. А чего ждать от врагов на войне, любезничанья?

– От врагов на войне… – Тааль, вздрогнув, вспомнила знак на черепке. – Но майтэ не вмешиваются в войны!

– Кто тебе это сказал?

– Наставники… Родители… Я не знаю, кто, – это знание просто вошло в неё вместе с первыми вдохами; Тааль казалось дикостью сомневаться в таких очевидных вещах. – Все, всё вокруг. Майтэ созданы летать и оберегать жизнь, а не участвовать в кровопролитии.

В яблочно-травяной глубине глаз Гаудрун мелькнуло что-то, похожее на сочувствие.

– К сожалению, это не всегда возможно. Несколько циклов назад кентавры пришли к Алмазным водопадам с подожжёнными стрелами. Нам осталось только защищаться.

От этих слов, сказанных так ровно, Тааль пронзило физической болью. Уже несколько циклов назад, к тому же так недалеко – и всё это время её мир оставался прежним, она смела жить и даже прекрасно себя чувствовать!.. Больше того, никто на Лестнице не знает об этом!

А может, знают, но молчат?.. Эта мысль обдавала грозовым холодом, и Тааль поспешно отогнала её. Нет, Ведающий не стал бы лгать им.

– Но почему? Чем вы им помешали?

Взгляд Гаудрун стал жёстче, а черты заострились от гнева. С вновь накатившей робостью Тааль подумала, что не хотела бы столкнуться с ней в воздухе в качестве врага – наверное, ох как опасны могут быть эти безукоризненной формы когти…

– Они просто-напросто хотят согнать нас с нашей земли. Я только воин и мало знаю; они пытались договориться о чём-то с нашими старейшинами, и ничего не вышло… Старейшин после этого сменили дважды, но битвы не кончились, – она вздохнула. – Это всё те, на юге. Кентавры с ними в союзе – по крайней мере, та часть, что превратилась в жестоких зверей.

– Те? – тихо повторила Тааль. – О ком это ты?

– Не знаю, как называют их у вас… У нас зовут тэверли. Говорят, раньше они правили миром, – Гаудрун недобро усмехнулась. – Говорят, сейчас хотят вернуть упущенное. Понятия не имею и вникать не хочу. Знаю только, что их чары травят всё живое, а сами они – изнеженные подлые твари… А вы ещё живёте на их развалинах, – она с отвращением покосилась на плиты Лестницы.

– Тааль, дорогуша, ты волнуешь нашу гостью, – прокряхтела круглобокая старая Лорта, которая уже давно бродила поблизости и подозрительно вертела головой. – Ей нужен полный покой.

– А, не обращай внимания, – раздражённо прошептала Гаудрун, придвинувшись ближе. – Я не отвечаю на её ворчание – ей спокойно, только если я ем или сплю…

– А ты видела хоть кого-то из них? – выпалила Тааль, восстановив зашедшееся дыхание; из предыдущей фразы она не расслышала ни ноты.

– Из целителей? – удивилась Гаудрун.

– Да нет же! Из Неназ… Из тэверли.

– Смеёшься? Их вообще никто не видел. Говорю же, Пустыня отделяет их от нас. Ты вряд ли представляешь, как это далеко, – она помолчала. – Да и я не представляю, хотя много где бывала.

Тааль смятенно пыталась собраться с мыслями. Внутри неё сжался тугой узел – так, будто с кем-нибудь из близких случилось что-то дурное. Она вдруг поняла, что ей просто необходимо лететь – именно сейчас и как можно выше, чтобы ветер свистел в лицо и сносил в сторону, чтобы Лес остался внизу плоской зелёной плитой, испещрённой прожилками речек и троп, чтобы холмы и долины тянулись до самого горизонта… Лететь, загоняя себя до усталости, и как можно меньше думать о том, что, возможно, ждёт их всех.

Небо над Лестницей сияло той же ровной синевой – облака, набежавшие было на рассвете, уже расплылись. Тепло грозило сорваться в жару, и неподалёку завела свою песню разморённая цикада.

– Расскажи мне о них, – попросила наконец Тааль. – Расскажи всё, что знаешь. Пожалуйста.

Гаудрун переступила с ноги на ногу, чуть исподлобья оглядываясь вокруг – всё-таки она явно не хотела, чтобы их слышали.

– Собственно, я и так сказала почти всё, что знаю… Наши старики говорят, что раньше, сотни, тысячи циклов назад, когда песня мира только начиналась, тэверли жили повсюду. Любимые дети Неведомых Создателей – так иногда их зовут… Они были совершенны – прекрасны, мудры и почти всемогущи. Ветра и море, леса и горы, духи всего живого… и наши предки были в их власти. Все создания, каких только можно вспомнить, – Гаудрун на мгновение умолкла, подбирая слова; Тааль показалось, что её, такую прямодушную, смущает обязанность говорить высокопарно. – Но потом они возгордились так сильно, что захотели владеть и другими мирами тоже. Где-то за гранями нашего – не спрашивай, я сама тут ничего не понимаю… И судьба, как водится, покарала их. Другие существа, слабые и недолговечные, зато многочисленные и поэтому живучие, постепенно вытеснили их и взяли господство себе. Это те бескрылые, что сейчас живут за морем на востоке…

– В той земле, что зовут Обетованной? – припомнились Тааль детские уроки. Ей это слово всегда казалось красивым, но бессмысленным. Гаудрун кивнула, решительно тряхнув блестящими кудрями.

– Точно. Вроде бы и зовут её так потому, что она была желанна для тэверли, они снова и снова пытались туда вернуться… Не знаю, что мешало им и что теперь мешает, – не верю, что они настолько слабы, раз сумели настроить против нас кентавров и издали отравить нашу землю… А если так, то всё это просто легенды. Но тогда здесь явно что-то не сходится: до Алмазных водопадов доходили вести с юга, и там майтэ страдают от чёрных вихрей, которые слепят и не дают летать, и от других напастей – таких мерзких, что их и не описать толком. Добрая воля не могла сотворить такое, и я не верю в большинство сказок о тэверли. Будь они хоть прекрасны, как звёзды, – их души захватило зло, – убеждённо, с торопливой горячностью проговорила Гаудрун.

Тааль не знала, что на это ответить. Она и сама слышала о былой власти Неназываемых – но не сомневалась, что они умерли, ушли навсегда, потому что смертным не может быть дано такое могущество. Думала, что их кости давно поросли травой, как стены их городов и храмов, а души улетели в вечность, к предкам. Менять мнение об этом было примерно как убеждать себя, что солнце завтра проснётся на западе, а радуга станет одноцветной.

– Но зачем тэверли ваши водопады? – выдавила она наконец. – И почему они сами не придут взять то, что им хочется, если владеют такими чарами?

– Задай вопрос попроще, – горько усмехнулась Гаудрун. – Всё, что я знаю, – мне нужно скорее вернуться. Вот это, – она снова приподняла крыло, и на этот раз Тааль заметила, что это не даётся ей так безболезненно, как она стремится показать, – было очень не вовремя. Пока я тут отсиживаюсь и жирею на ваших припасах, от моего гнездовья может остаться один пепел… Ты понимаешь?

Тааль честно попыталась вообразить себя в таком же положении, но не смогла. Это было слишком ужасно, чтобы представить.

– Я поговорю с другими – попрошу собрать Круг, – пообещала она. – Мы не бросим вас в беде.

Гаудрун не выразила радости – или даже просто благодарности.

– Лучше придумай способ вытащить меня отсюда. Ваши ни за что не согласятся лезть в это пекло, и я их пойму. Думаешь, мы не бросали клич ближайшим гнездовьям? Не отозвался никто. Скорее всего, и ваши старшие давно знают.

– Нет, что ты! – с жаром возразила Тааль. – Ведающий обязательно бы…

Её окликнули с высоты; потом ещё раз, громче, по-ястребиному пронзительно – такой крик означал срочный призыв. Тааль вскинула голову: к ступеням целителей широкими кругами спускался Гвинд. Его крылья взметались с такой судорожной частотой, что Тааль поспешно извинилась перед Гаудрун и, подобравшись, вспорхнула ему навстречу.

– Тааль, скорее! – выдохнул он, едва они сблизились. – Делира…

Делира – это было имя её матери, «гимн вечерней звезде». Не дослушав, Тааль понеслась к гнезду так, что крыльям стало больно от сопротивления воздуха, хотя стояло почти полное безветрие. Ступени и развороты Лестницы словно обрушились на неё градом камней. Ещё примерно семь взмахов, ещё шесть, ещё пять…

Высокое, напряжённо-горестное пение сразило ей слух. Голос матери, искусной певицы, выводил переливы скорбного рыдания – так, точно её сердце разрывалось от тоски в каждой ноте. Она сидела посреди гнезда, склонившись над чем-то маленьким, а отец Тааль зарылся клювом в её светлые волосы, и слёзы стекали по этому клюву.

Тааль приблизилась, уже зная, что увидит там. Яйцо, снесённое матерью, появилось растрескавшимся, с тёмно-красной скорлупой, изъеденной пятнами болезни. «Проклятием с неба» называл такое народ майтэ – ибо каждой семье и без того суждено иметь не больше трёх выводков…

Привлечённые плачем Делиры, к их гнезду слетались сородичи, чтобы по обычаю разделить её горе. Но Тааль, вслушиваясь в прощальную песнь матери, вдруг подумала совсем о другом.

Пятна, покрывавшие то, что могло стать ей сестрой или братом, были так похожи на болезнь Леса.

ГЛАВА VII

Ти’арг, Волчья Пустошь. Овраг Айе

В жизни Альена было немало мест, где он крайне не любил находиться, и людей, с которыми крайне не любил разговаривать. Так уж повелось: терпимость не входила в число его достоинств (если они вообще существовали, в чём он регулярно сомневался). А в случаях, когда такие люди и места атаковали в союзе, ему и вовсе хотелось лезть на стену, оставляя борозды от ногтей.

Ближайшая к Домику-на-Дубе деревенька вольных людей (Альена всегда забавляло это словечко: на ти’аргском «вольный» значило всего-то «не присягавший никакому лорду»), откуда был родом Соуш, входила в число подобных мест. Унылое, вымирающее захолустье в дюжину дворов, каждое лето страдавшее от проливных дождей, а каждую зиму – от снежных заносов с гор, носило гордое имя Овраг Айе; местные жители, впрочем, часто из особой любви называли деревню Овражком. Альен в первое время после приезда даже интересовался здешней историей, но всё, что он сумел раскопать, – что раньше неподалёку действительно был большой овраг, а одного из первых деревенских голов звали Айе. Родом он был, согласно местным легендам, то ли из Феорна, то ли из Дорелии, и многое сделал для процветания деревушки, в те годы богатой и изобильной; Альен бы не удивился, окажись он просто-напросто скрывавшимся волшебником из Долины Отражений. Как бы там ни было, это давно перестало его занимать.

Нынешний деревенский голова Альена не жаловал, причём более чем взаимно. Возможно, отчасти это была обоснованная неприязнь (будучи на его месте, Альен и сам бы отнёсся к себе по меньшей мере подозрительно), но такой откровенной вражды она не извиняла. Осанистый, но склонный к полноте, с красным лицом и мясистыми пальцами, Кэр по прозвищу Леворукий (была у него такая особенность, заметная и на фоне обычно безграмотного населения Волчьей Пустоши) вызывал у Альена отвращение даже своим обликом, не говоря уже об остальном.

Кэр был рачительный хозяин и уважаемый в округе человек; он владел единственной в деревне лавкой, якшался со всеми заезжими торговцами и, что уж греха таить, подворовывал из общих денег и налогов; истово молился всем четырём богам, ненавидел всех дорелийцев, альсунгцев и южан, а особенно – Отражений и магов, зато любил при случае блеснуть преданностью королю Тоальву. К студентам Академии и вообще к науке относился с недоверием, хотя сам сносно читал и писал; по праздникам любил выпить, и тогда, если верить слухам, крепко доставалось его отрешённой, запуганной жене. Сыновей он мечтал пристроить в столице, а дочерей – выдать за писцов, купеческих детей или хотя бы замковых слуг. Много ел и спал, много разглагольствовал о прошедшей войне с Альсунгом, хотя сам боялся даже вида оружия и доспехов, а также о земледелии, хотя сам никогда не работал в поле.

В общем, голова Овражка в дородном теле и плутоватом умишке собрал все черты, которые Альен не переносил. Трудно было представить что-то более противоположное ему по образу мыслей и жизни.

И теперь Альен, превозмогая себя, подходил к его дому – добротному, из красноватых сосновых брёвен, резко отличавшемуся от соседних жалких избёнок, которые походили скорее на большие курятники. К дому пристроилась целая усадьба: сарай, хлев, засаженный огород и даже подобие небольшого садика с фруктовыми деревьями; на заборе под скудным солнцем сушилось какое-то тряпьё, а калитка была гостеприимно приоткрыта. Дорогу Альену перебежало стадо гогочущих гусей, за которыми, повизгивая от смеха, неслись чумазые, полуголые деревенские дети; Альен поморщился и, подойдя, взялся за дверное кольцо. Он долго ждал отклика – и, пока ждал, успел заметить, что на кособокое пугало натянуто полинявшее полотнище со львом, гербом Дорелии… Что ж, Кэр по-прежнему верен себе.

Ему открыла полная белокожая женщина – вполне миловидная, но с тупым и неподвижным взглядом. Альен догадался, что это жена Кэра, хотя уже не помнил, как она выглядит: слишком давно не приходил сюда.

– Господин голова дома?

– Отдыхает. Зайди позже, – с чуть шепелявящим горным акцентом ответила женщина и, широко зевнув, попыталась закрыть дверь. Альен осторожно удержал её.

– Не могу, это срочно, а я иду издалека. Впустите, пожалуйста.

– Он отдыхает, велел не беспокоить, – с недоумением повторила она. – Зайди к вечеру, он всегда спит после обеда…

– Я Альен Тоури, – применил он отчаянный способ. Женщина сразу отпустила дверь и шагнула назад.

– Колдун из леса? – тихонько спросила она, отчего-то заливаясь краской. Альен просто кивнул, решив не вдаваться в объяснения. – Тогда подожди, я сейчас…

Она скрылась в доме, и скоро оттуда донёсся недовольный заспанный бас. Юркий мальчишка лет десяти – один из многочисленных Кэровых детей – громким шёпотом пригласил Альена зайти, разглядывая его с нескрываемым любопытством, а потом сразу шмыгнул на улицу – видимо, докладывать приятелям о необыкновенном госте.

Дом был одноэтажный и вытянутый, как обычно строили в Ти’арге, особенно в предгорьях, но внутри, в подражание дорелийским обычаям, делился на укромные комнатки. Одну из них почти полностью занимала огромная кровать, накрытая таким толстым овчинным одеялом, словно стояла зима. На кровати грузно восседал Кэр и, почёсывая бородищу, вальяжно подпоясывал рубаху. Почему-то Альен был уверен, что перед кем-то другим он не позволил бы себе предстать в таком виде.

– Давно не наведывались, милорд, – с усмешкой протянул голова, небрежно оглядывая его. – Уж и позабыли, наверное, как добраться до нас, простых смертных.

– Я не лорд, – по привычке возразил Альен; таким, как Кэр, было всё равно бесполезно растолковывать, что он отказался от титула – для них это было совершенной бессмыслицей. – И я заходил в Овражек… время от времени.

– Раз в полгода или пореже? Вы уж простите, что мы дорожку из леса Вам ковром не выстлали, – Кэр хрюкнул, довольный собственным остроумием. – Вдруг ножки себе промочили, благодетель Вы наш.

Альен вздохнул, подавив приступ злости. На другой приём он и не рассчитывал.

– Я по делу, Кэр.

– Вот уж не сомневаюсь, – голова закивал с издевательской готовностью. – Вам, может, стул принести, присядете? Не прикажете закусочки? У нас всё по-простому, уж не обессудьте… – сам он при этом не двигался с места, только глаза лукаво и злобно поблёскивали. За окошком Альен краем глаза заметил какое-то движение, но не придал этому значения.

– За тобой долг, а мне сейчас нужны деньги, – как мог спокойно сказал он. – Мне ничего не заплатили за последние разы. Могу я получить всё сейчас?

Кэр, казалось, онемел от такой наглости и долго молчал; его по-бычьи широкая шея побагровела и напряглась. За дверью послышалась тихая возня и перестук маленьких башмаков: дети у замочной скважины явно не теряли времени даром.

– Это Вы о каком таком долге, милорд? – крякнув, выдавил наконец голова. – За Ваши… услуги?

– Да, – к этому Альен был готов: специально, поднявшись с утра, припомнил всё и даже набросал себе список. Обычно он легко забывал такие вещи – не хватало ещё держать в голове всякую шелуху. – Прошлой весной я помогал вам со стройкой нового амбара – перенёс брёвна заклятием воздушного моста. Потом была история с этим ограбленным кузнецом, Гоаргом… Я нашёл, где разбойники бросили его тело. Ещё больные, конечно: нога старой Эдли, болотная лихорадка брата Соуша – забыл, как его имя… И твоя дочь, Кэр, – это Альен припас напоследок, надеясь сделать самым веским доводом. Младшая девочка из выводка головы – милое создание с длинными ресницами, совсем не похожее на родителей – подхватила опасную форму воспаления лёгких и долго была в серьёзной опасности. Альен тогда не отходил от неё двое суток и был в какой-то эйфории, когда его магия всё-таки принесла плоды и ребёнок пошёл на поправку.

– Моя дочь… – глухо повторил Кэр, помрачнев, и в задумчивости снова принялся скрести бороду. Альен не понял, с какой стати его лицо вдруг сделалось таким угрожающим, и поспешил добавить:

– Я, конечно, уже не упоминаю о регулярных предсказаниях погоды. По-хорошему и они чего-нибудь стоят…

– И вправду, – голова поднялся и странно ухмыльнулся, заложив большие пальцы за пояс штанов. В глаза Альену вдруг бросился нож для мяса, забытый на столике возле кровати рядом с куском колбасы – забытый ли?.. Говор за окном усиливался, причём голоса были мужские – и один женский, с визгливыми нотками. – Я и не подумал. Что бы мы делали без вашего колдовства, милорд, простите дурней за оплошность… Серебро сейчас прикажете? Или, может, золотишком наскрести?

– Для меня нет разницы, – осторожно ответил Альен, не зная, принимать ли это всерьёз. На самом деле, для головы это было вполне реальное предложение – ключ от сундука с казной Овражка хранился у него, и Кэр не снимал его со шнурка на шее. – Но лучше бы золотом, мне предстоит дальняя дорога.

Говоря по совести, он понятия не имел, насколько дальняя.

Нитлот остался у него после того тяжёлого разговора. Альен до сих пор не понимал, как они умудрились не убить друг друга, пробыв так долго под одной крышей – и, тем не менее, оба себя пересилили. Сам он прошёлся немного по лесу – якобы чтобы набрать трав для обработки ссадин и царапин Нитлота – и, вымокнув под дождём, пришёл в себя. А потом они до глубокой ночи, разложив на полу чуть ли не все имевшиеся в Домике книги, свитки и зеркала, творили заклятия и вычисляли; забреди в те часы в лес кто-нибудь посторонний, он удивился бы странным звукам, вспышкам света и одуряющей дрожи в воздухе.

Выяснить им удалось немного – хоть и больше, чем Отражениям в Долине. Потоки тёмного колдовства окутывали окрестности плотным коконом; Альен ни разу не просматривал их сразу все и не думал, что всё настолько серьёзно. Источник действительно был в нём, в его магии. Он знал, чем рискует, когда обращался к некромантии, – знал, что может спровоцировать разрыв, но беспечно обещал себе, что не допустит этого. Фиенни так и не отучил его быть беспечным – может быть, потому, что сам почти ко всему относился легко…

И разрыв, судя по всему, случился. Причём не в Волчьей Пустоши и даже не в Ти’арге; Нитлот сразу убеждённо сказал, что такое возможно и даже ожидаемо, но Альен долго думал, что они просто ошиблись в каких-нибудь формулах или знаках: ему слишком не хотелось верить, что дело его жизни приобрело вот такой масштаб. Они пересчитывали несколько раз, и нити снова и снова вели на север, в Старые горы – возможно, в ту их часть, что лежала уже во владениях Альсунга. Зеркало Альена показывало занесённые снегом вершины скал, у Нитлота же преобладали пещеры, заполненные неразборчивым мраком.

Под утро, с тяжёлой головой и резью в глазах, Альен выхлебал кружку холодного отвара и дал Нитлоту по всем правилам обставленную заговорённую клятву – при первой возможности отправиться в путь к месту разрыва (или к «очагу», как называл его Нитлот). Вытянув из Альена клятву, которую нельзя нарушить без угрозы для жизни, удовлетворённое Отражение милосердно позволило ему немного поспать. А к полудню Альен уже отправился в Овраг Айе: для путешествия как-никак нужны были деньги, а он давно сидел без гроша.

Однако что-то подсказывало ему, что мирной оплаты своего ремесла он не дождётся. Кэр, услышав его ответ, казалось, рассвирепел окончательно.

– Ах, дорога, милорд?.. Ну, счастливого Вам пути, уютных пристанищ… Только не хотите ли убрать за собой, прежде чем бежать, точно пёс нашкодивший? Ты ещё смеешь с честных людей денег требовать, чернокнижник?!

Прежде чем Альен успел прийти в себя от такого резкого перехода, кто-то с сердитыми выкриками застучал в окно; такой же барабанный стук эхом донёсся от других окон и входной двери. «Входите!» – гаркнул Кэр, величаво выпрямившись (даже живот подтянув) и не выказав изумления. Не сводя с него глаз, Альен встал спиной к стене и напрягся, приготовившись к обороне.

Но, увидев, какая толпа заходит в дом, осознал, что от обороны будет мало проку, – если только он не захочет разрушить деревню магическим огнём, что в его планы всё-таки не входило. В тесное помещение ввалилась по меньшей мере половина взрослого населения Овражка – загадкой оставалось, как они сумели так быстро набежать, оторвавшись от работы в полях, и кто предупредил их о его приходе. Хотя чему тут удивляться – в деревнях быстро разносятся новости…

Говорили, казалось, все сразу, и в общем гомоне невозможно было что-либо разобрать. Парни помоложе смотрели на него то с презрительным прищуром, то с таким же наивным любопытством, как сын Кэра, и загадочно перешёптывались; мужчины постарше сурово качали головами и громко требовали какого-то отчёта за какие-то дела; дородные женщины выкрикивали что-то обвинительное, тыча в него пальцами; горбатый старик воинственно размахивал клюкой. За спинами толпы мелькала, точно сонная тень, жена Кэра. Вооружённых Альен не заметил, но озирался, как затравленный на охоте волк.

– Тише, друзья! – голова по-королевски поднял руку, явно наслаждаясь своей властью. – Вот, колдун перед вами. Надеюсь, вы помните условия – не трогать его, пока можно вести переговоры.

Альен чуть не расхохотался. «Не трогать его»… Какая милая глупость. Слышал бы это Нитлот.

– Моя корова уже месяц даёт кислое молоко – пусть-ка объяснит это! – потребовала толстушка в засаленном переднике – кажется, тётка Соуша. На неё зашикали.

– Что ты со своей ерундой, в самом деле, – поморщился кто-то из мужчин. – Не лезла бы…

– Да, это потом, – поддержало его несколько голосов, и негодующую женщину оттеснили к выходу.

– Пусть объяснит нам про Нода, – раздался другой голос – плечистого неопрятного парня. – Он поднялся сегодня ночью.

Гомон сразу смолк, осталось лишь серьёзное, озабоченное перешёптывание. Кэр угрюмо кивнул и опять повернулся к Альену, уперев руки в бока.

– Что ты скажешь на это, маг? Тебе понятно, о чём речь?

– Нет, – сказал Альен, хотя в нём зашевелилось очень неприятное предчувствие. – Я вообще впервые слышу это имя.

– Ну ещё бы, – фыркнул кто-то. – Старина Нод никогда не водился с гнидами вроде тебя.

– Тихо, я ведь просил – без оскорблений! – возвысил голос Кэр. – Расскажите ему.

– А чего тут рассказывать, – хмуро произнёс худой мужчина с жидкой бородкой. – Нод умер, семь недель уже как похоронили… А сегодня ночью заявился ко мне домой. Не ладили мы с ним, чего уж греха таить, виноват я был… Вот он и пришёл ко мне, видимо. Не знаю уж, чего хотел.

Проклятье. Альен ведь не вернулся на кладбище после проведённого обряда. Он провёл рукой по лицу, стараясь скрыть волнение. Это было неправильно, очень неправильно: мертвец не может подняться без воли некроманта. Он должен был ждать его вызова, Альен отметил его – точнее сказать, его тело, ибо доступ к душе давно закрылся для всякого колдовства.

Неправильно. Невозможно – даже допусти Альен грубейшую ошибку, такого бы не произошло. Он прошерстил десятки трудов по некромантии, изучал отвратительную и могущественную магию, преодолевая естественные отвращение и страх, но нигде не встречал упоминания о чём-то подобном.

– Как он выглядел? – спросил Альен, сам изумляясь спокойствию в своём голосе. Какая-то женщина сдавленно ахнула и зашептала молитву; мужчина поскрёб в затылке.

– Да ясно, как, – неохотно процедил он. – Подгнил уже… В земле перепачкался. Глаза ввалились, а волосы… Да чего там, – он махнул рукой. – Дочурка теперь заикается – еле убедили с женой, что примерещилось…

– И что дальше? – поторопил Альен; тут важна была каждая подробность. – Что ты сделал?

– Кинул что-то, не помню… Что под руку подвернулось, дурман какой-то нашёл. А ему всё равно – идёт к нам, да и только… Медленно так, как бы вслепую. Жена всем богам помолилась – толку никакого. Ну, а потом петух пропел… Солнце взошло, стало быть. Он и ушёл.

Повисло молчание. Кэр смотрел на Альена взглядом палача – видимо, мысленно уже скармливая труп подлого чернокнижника собакам. Но Альен не собирался сдаваться.

– Просто ушёл? Сам?

– Да. Развернулся и ушёл.

– Никто не проследил, куда?

– Да кому ж помирать-то охота… На кладбище, надо думать. Я теперь туда в жизни ни ногой, – другие поселяне согласно загудели.

– Вы правы, это магия, – сказал Альен, пытаясь ровно дышать и говорить как можно увереннее. За окном было светло, весело зеленела капуста на грядках – и казалось полной нелепостью спокойно рассуждать о таких вещах. – Тёмная магия. Иногда такое случается, и вы должны знать, как обезопасить себя, пока не выяснится, кто виноват в этом. Я расскажу вам…

– Пока не выяснится? – прошамкал старик, злобно впечатывая клюку в доски пола. – Чего тут выяснять? На костёр его – и делу конец! От века не бывало в Овражке всякой нечисти!

– Точно! Всё не так пошло, как только этот здесь поселился!

– Тоже мне, лорд Кинбраланский… Знаем мы, чему учат Отражения таких лордов!

– А дурак-Соуш ещё еду ему носит – за то, чтоб эта тварь наших мёртвых тревожила?!

– Я всё объясню… – Альен попытался перекричать их, но его голос потонул в распалявшихся воплях. Толпа угрожающе надвинулась на него, почти вдавливая в угол; Альен лихорадочно размышлял, какое заклинание может спасти ему жизнь, никого при этом не покалечив: снадобья, некромантия, колдовство Нитлота смешались в нём, как разные сорта крепких вин, и он чувствовал, что малейшее усилие может обернуться чем-то неконтролируемым. Кэр поднял руку, и близко стоявшие мужчины жадно следили за ней, ожидая последнего безмолвного приказа – схватить, но тут…

– Не трогайте его, – раздался от входа ровный голос с очень странным, гортанным выговором. – Я беру его на поруки.

Альен выдохнул. Люди разочарованно стали расступаться, пропуская говорившего; на лице Кэра появилась откровенная досада. Альен слышал стук увесистых сапог и бряцанье железа, но довольно долго никого не видел…

А потом опустил глаза – и потерял дар речи во второй раз за последние два дня.

Перед ним стоял мужчина в кольчуге необычного плетения, держа в руках прекрасной работы шлем. Густая шевелюра была заплетена в несколько толстых косиц, а пояс покрывали синие камни, каждый из которых на вид стоил целое состояние. Он глядел на Альена снизу вверх – серьёзно и в упор, а ростом был не выше шестилетнего ребёнка. Короткие руки и ноги, однако, не выглядели немощными или недоразвитыми, а народ Овражка, кажется, не знал, кого теперь бояться сильнее.

Альен впервые в жизни встретил самого настоящего гнома. Или агха, как они сами звали себя, – и под каким именем знали их Отражения.

***

– Бадвагур, – представился гном, спокойно протягивая Альену руку, как только дом Кэра оказался вне поля зрения. – Из клана Эшинских Копей. Если трудно выговаривать, можешь звать меня Баго, волшебник.

Альен долго созерцал его широченную мозолистую ладонь, размышляя, что кажется ему более безумным – появление агха в Овражке (и вообще в Ти’арге), его необъяснимое заступничество или это укороченное имя, для представителей этого народа чересчур фамильярное и… забавное?

– Альен Тоури, – сказал он в ответ, отвечая на рукопожатие и замедляя шаг, чтобы гному не пришлось слишком часто перебирать ногами. – Я хочу поблагодарить…

– Не стоит, – гном усмехнулся в рыжеватую бороду, по-прежнему невозмутимо созерцая дорогу впереди. Солнце уже переползло зенит, и тени от частокола и деревьев в Овражке неспешно вытягивались. Ветер ерошил буроватую, притоптанную скотиной траву Пустоши. Вообще всё казалось таким будничным, человеческим, и Альен всё ещё с трудом верил, что с ним рядом шагает агх в доспехах.

И – что немаловажно – агх, которому явно что-то от него нужно.

– Думаю, стоит, – возразил он. – Вы… Ты спас мне жизнь, хотя не обязан был делать это. И стал свидетелем моего обета…

Ох уж этот обет… Альен поклялся Кэру и всему честному люду Овражка, что этой же ночью наведается на кладбище и, если сумеет, исправит ситуацию с Нодом. Он не представлял, как это сделать, но на тот момент не было других возможностей покинуть гостеприимный кров Кэра.

Судя по всему, его на самом деле спасло лишь появление гнома. А голова почему-то совсем не удивился этому появлению: он смотрел на Бадвагура со смесью злобы и страха, но всё же как на старого знакомого.

Слишком много тайн, и клятв тоже слишком много… Альен вдруг ощутил смертельную усталость, как если бы кто-то навалил на плечи груду камней. Ему представилось порождение его магии – то неупокоенное, что бродит теперь где-то в Пустоши, захватив прах безвестного Нода…

«Это всё во имя тебя», – сказал он мысленно, как говорил всегда в таких случаях, и вкрадчивый холод сжал сердце. Фиенни. Лучший из всех когда-либо живших.

А в живых остаются такие, как Кэр или Нитлот. И никакая некромантия, кажется, не в силах это исправить.

– О чём так задумался, волшебник? – спросил агх. – Рано кончились твои расспросы. Люди все так нелюбопытны?

– Я просто не знаю, с чего начать, – опомнился Альен, натянуто улыбнувшись. – Как ты оказался в Ти’арге? Твой народ давно не покидает горы… Или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься, – агх искоса бросил на него умный внимательный взгляд. – Поколение моего прадеда последним вело торговлю с людьми. Слишком часто ваши короли подставляли нас, чтобы сохранить доверие.

Альен, изучавший историю по источникам людей и Отражений, привык к несколько другой версии, но благоразумно решил не спорить. Как бы там ни обстояло всё в действительности, люди от утраты этого союза явно проиграли больше: даже дети знают, что в мире нет лучших оружейников, чем гномы, и что во всём Обетованном не найти столько руды и драгоценных камней, сколько прячут недра Старых гор.

– Я учился в Долине Отражений, но и там ни разу не встречал таких, как ты…

– С Отражениями тоже всё непросто, – агх вздохнул. – Хотя тут я вряд ли многое тебе объясню. Я только посол и никогда не играл в эти игры.

«Как и я», – подумал Альен, тут же в этом слегка усомнившись. Он начинал испытывать к новому знакомому непонятную симпатию – находиться в его обществе и слушать ровную, исполненную достоинства речь было настолько же приятно, насколько невыносимо – терпеть Кэра или Нитлота.

– Посол к людям Пустоши? – спросил он, пытаясь поточнее вспомнить испуганные вопли Нитлота о том, как всё плохо в мире. Кто там грозит на кого напасть, и как с этим связаны гномы?..

Бадвагур качнул головой, а потом с явным недовольством втянул её в плечи, точно черепаха на берегу пруда. Альен глянул вперёд и догадался, что его расстроило: они приближались к лесу. Об этом он не подумал – гномам, наверное, очень неуютно в лесах…

– Нет, волшебник. Посол к тебе.

– Ко мне лично?.. Прости, но, видимо, ты меня с кем-то спутал. У меня не было дел с твоими сородичами…

– Значит, теперь будут, – Бадвагур тяжко вздохнул, но Альен не услышал раздражения в этом вздохе. – Мне приказано привести тебя в горы. Вождь моего клана решил так и поручил мне тебя разыскать.

– Но зачем? – до Альена, впрочем, начинала доходить суть дела; у него неприятно засосало под ложечкой. Конечно, в горы он собирался и сам – к тому очагу, который они с Нитлотом обнаружили. Но приход немногословного гнома в Овражек – слишком опасное совпадение… Или просто-напросто подтверждение того, что они не ошиблись.

– Зачем именно мне? – споткнувшись о замшелый корень, агх проворчал что-то на своём языке – наверное, выругался. Он явно тянул время, не желая раскрывать перед Альеном все карты. – Ну, это долгая история…

– Нет, зачем это вообще? – привычно нащупав ногами тропу, Альен предупредительно пошёл чуть впереди, но боком, не желая поворачиваться спиной к новому знакомцу. Приятное впечатление – это замечательно, но здравый смысл терять не следовало, тем более на поясе у гнома он заметил кинжал… – Откуда твой достойный клан знает о моём существовании? И как ты меня нашёл?

Альен вспомнил, что вчера спрашивал то же самое у Нитлота, и это показалось даже забавным – до истерического смеха про себя. Если каждый день пойдёт в том же духе, его жизнь станет сплошным праздником.

– Мне говорили, что ты сразу догадаешься, волшебник, – сказал Бадвагур, недоверчиво озираясь: чаща вокруг постепенно густела, и тени от разлапистых елей поглощали солнечные лучи. – У нас тебя считают мудрецом по меркам людей.

Что ж, с точки зрения гномов – высшая похвала. Хоть кто-то считает его мудрецом. Альен в красках представил, как быстро Бадвагура разуверит Нитлот… Интересно, кстати, чем он там занят, если уже не спит?

Встревожившись, Альен невольно ускорил шаг, и теперь Бадвагур еле поспевал за ним, путаясь в ветках то шлемом, то бородой и распугивая белок громким пыхтением.

– Очень лестно, но это неправда… Я действительно догадываюсь, но не уверен, что правильно.

«Скажи мне сам». Он должен заставить гнома сказать это. Предполагать самому – всё равно что кричать: «Да, я занимаюсь чёрной магией! Я делаю это, осознавая все возможные последствия для Обетованного! Я – виновник всех ваших бед, в чём бы они ни заключались!..» Даже если сам Бадвагур не тронет его после такого, визит в Старые горы точно обернётся добровольным закланием.

– Я уже говорил, что мало знаю, уж точно не всё… Но твоё колдовство коснулось нас. В горах неспокойно в последнее время, и вожди видят беду в людской магии…

– И они считают, что я могу помочь? – уточнил Альен, пытаясь повернуть разговор в более выгодное для себя русло. – А что именно происходит?

Бадвагур собрался ответить, но вдруг с клацаньем захлопнул квадратную челюсть и замер. Альен тоже остановился, глядя на него с недоумением и лёгкой досадой – он хотел вернуться в Домик до темноты, чтобы познакомить гнома с Нитлотом и решить всё в родных стенах; оставалось совсем немного, а Бадвагур и так тормозил его своей неповоротливостью. Однако спустя пару секунд он понял, что остановило агха.

Где-то поблизости слышалось громкое дыхание – сдавленное, с хрипами и присвистами. Очень громкое на фоне лесной тишины. К Альену, естественно, сразу пришла мысль о несчастном Ноде, но потом он сообразил, что мертвецы, как ни крути, не дышат – даже поднятые мертвецы… Фиенни не одобрил бы такие циничные размышления, ну да ладно.