КАЛИФРИКИ — ВЛАСТЕЛИН НИТИ

Иные вершины, и шарнирные куклы, и прекрасные золотые яблоки от звонкоголосых Гесперид…

Орфей Фракийский

Это история о Калифрики — Властелине Нити Времен, Кифе и дочери кукольника — из дней возвращения путешественника во времени из Сада убийц-ассассинов, откуда похитил он сокровище почти бесценное. Но даже Кифу не уйти — не скрыться от Властелина Нити. Ведь Нить вездесуща и вьется повсюду, и нет ей конца. И лезвий острых у нее больше, чем у клинка; Нить едва уловима в своих извивах и, должно быть, неистощима в вариациях, которые она проигрывает в лабиринтах неизбежности, судьбы, желания. Но никому не дано разглядеть всех изгибов судьбы из Долины Застывшего Времени. Попытки проделать это обычно кончаются безумием.

Когда человек прошел по следу Кифа до самого ледника и там сразил его, Киф понял, что пропал, поскольку это был уже третий случай, когда человеку удавалось добраться до него, и третий мир, в котором он находил его, и третий раз, когда убивал, — подобных подвигов до этого не совершал никто.

В то время, в один из пяти дней в году, гибельные для Кифа заклинания были в силе, и, похоже, охотник на то и рассчитывал, раз умудрился напасть на след и догнать его, что до сих пор никому не удавалось. Киф не мог постичь, каким образом человек разыскал его и выследил, но он хорошо понимал: необходимо разузнать об этом как можно больше, прежде чем померкнет свет. Поэтому он во все глаза разглядывал охотника: скуластый, с массивным подбородком, темные глаза глядят из-под странно тонких и чутких бровей, темные волосы собраны в пучок на затылке, перехваченный обрывком синей материи. Человек все еще сжимает в руках трезубец, испускающий колебания, которые и разрушили жизненно важные органы Кифа, — один из видов портативного оружия, способного с легкостью разделать высокоорганизованную форму дракона. На человеке кожаные перчатки, сапоги и тяжелое одеяние из белого меха, сейчас капюшон откинут назад. Над головой охотника стоит полуночное солнце, и звезды у него за плечами трепетно мерцают, подобно мошкаре, роящейся над глетчером.

— И снова ты, — прошипел Киф.

Тот кивнул. Киф разглядел, что нижние зубы у него немного неровные, шрамик под правым глазом, красная нитка, завязанная на левом запястье.

— Как звать тебя? — спросил его Киф.

— Меня зовут Калифрики, — сказал человек.

— А как ты делаешь то, что ты делаешь?

Впервые за все время человек улыбнулся.

— То же самое могу спросить и у тебя, — отозвался он.

— Секрет путешественника, — ответил Киф.

— Они мастера на всякие штучки, — сказал человек.

— Зачем же ты?.. — спросил Киф.

Человек продолжал улыбаться. Даже если он и ответил, Киф уже не слышал этого. Он чувствовал, как его охватили и сжали объятия смерти, и в тот самый миг, когда мир закатился, он увидел, как человек тянется вперед, чтобы коснуться Нити.

Калифрики наблюдал, как тело дракона, дымясь, сжималось, оставляя ему только зеленую шкуру с серебристой окалиной. Когда дух его вырвался наружу, охотник потянулся вперед и протащил через него Нить. В тот момент было трудно разглядеть наверняка, где начинается и где кончается алый тяж. Человек взглядом проследил его путь в дымную даль, а потом ушел.


Есть краткий миг безвременья, когда застывший мир недвижно зависает перед тобой. Это географическая карта, скульптура, живопись; и это не музыка, не речь и не ветер. Ты можешь обозревать путь своей нити во времени и пространстве и тщетно пытаться что-то торопливо подправить. Но вот уже лед времени сломан, течение натягивает нить твоего существования, и ты снова входишь в игру.


Киф пришел в сознание, что нимало не нарушило ритма движения всех шести его конечностей, которые до сих пор осторожно сколупывали корку осевшей на теле минеральной соли. Небо над его гладкой, словно отполированной, головой было густо-черным, и по нему, куда ни глянь, бриллиантами чистой воды рассыпались звезды. Холод накатывал на него, тут же отражаясь от поверхности тела — в безмолвном диалоге хранящего тепло термостата с окружающей внешней средой.

Из-за беседы, предшествовавшей его отправке из предыдущего мира, у него не было времени выбирать. Переход произошел почти как выстрел во тьме. Почти.

Но не совсем. Вот тут-то и кроется маленькая хитрость, некий поворот…

Да.

Ему удалось уйти назад, в прошлое, в обширный мозг, скрытый внутри дальней пещеры, который управлял действием всей команды роботов-изыскателей. Мозг был загружен, вероятно, всего лишь на десять процентов мыслительных возможностей. Он дремал, и едва ли не во сне надзирал за их каторжным трудом. Но и этого было вполне достаточно. Работа и так исполнялась как надо. Если бы в экстренном случае от него потребовалось больше умственных усилий, то ради этого он бы мгновенно проснулся. Но только если…

Киф прокрутил в электронном мозгу несколько циклов операций, затем приостановил работу. Ни малейшего сопротивления. Подобно морским приливам и отливам, волны накатывали и отступали, накатывали и отступали. Процессор в пещере дремал. Киф хорошо понимал, что тот давно не вставал по тревоге. Пока ничто не мешало команде роботов добывать руду, мозг довольствовался тем, что размышлял над созданной им программой порождения гипотез под названием «сон». Сознавая это, Киф внедрил то, что осталось от него самого, в необходимое для этого мыслительное пространство.

Ну-ну, где-то здесь были особые уголки, скрытые за рабочими программами, возможности манипулировать воспоминаниями и идеями, размышлять, достигать в своем воображении высот, не доступных ни одному из других роботов.

Киф вызвал в памяти образ человека, который силой заставил его покинуть тот, прежний мир. Он припомнил, как человек спустил свору телепатических ищеек — некролоцци, — почуявших хищника еще более опасного, чем они сами. Человек по имени Калифрики был охотником, наемным убийцей, способным из конца в конец пересекать целые земли. Тогда Кифа потрясло то, насколько у них — дракона и человека — много общего. Однако ему до конца не верилось, будто человек этот был каким-то совершенно особенным. То есть одно дело — перемещаться во времени, но способы, при помощи которых охотник это проделывал, были совершенно не похожи на собственные методы Кифа.

Он размышлял над мотивами охотника. Месть? За любой из многочисленных поступков, возможно, вызвавший чью-то ненависть, которую он недооценил? И тогда он припомнил поединок на вершине у ледника. Нет, ни гнева, ни ненависти там не было и в помине. Если кто-то и жаждал мщения, то, должно быть, кто-то еще — тот, кто, надо отдать ему должное, сделал человека мастером своего дела.

Возвращение похищенного? Возможно, человеку нужно было заполучить украденную им, Кифом, штуковину. Киф порылся в своем боковом отсеке, ища вещицу, с помощью которой он трансформировал значительную драконью массу в энергию перемещения. Да, она была цела. И все-таки он не исключал того, что это была двойная миссия — миссия отмщения и возвращения потери. Безусловно, одно не мешало другому…

Но могла ли она быть выполнена? Эта мысль забавляла Кифа. До сих пор он умирал уже дважды потому, что был взят врасплох, и однажды — так как недооценил своего противника.

Да, он был поражен внезапным нападением и не оценил по достоинству силы врага, потому как на самом деле лишь очень немногие создания представляли опасность для кифоподобных. Киф редко заглядывал в соседствующие земли — из-за дикости их обитателей. Каждая требовала расширения своих пределов, и все они сдерживали рост числа своих народов с помощью территориальных споров друг с другом — скорых и убийственных. Однако и там Кифу было нечего бояться, кроме разве что еще одного такого же Кифа. Сейчас, смотря на жизнь без иллюзий, Киф включил в список врагов еще и Калифрики. Человек был опасен особенно, так как мотивы его поступков и пределы возможностей Кифу были неведомы. Лучше всего было бы заранее поразмыслить над тем, как полностью обезопасить себя от очередного сюрприза. Но возможно — всего лишь возможно, — не помешало бы обдумать и условия сделки.

Минули дни, почти не отличимые от ночей, и Киф погрузился в повседневную рутинную работу по добыче породы. Он таскал на себе руду в самосвал, в работе мешало ему лишь то, что временами заедало хватательную ногу. Дважды в день, когда грузовой бункер наполнялся, Киф вел машину на складскую территорию, где ее разгружали другие роботы. Когда он проделал это во второй раз, к нему подошел отряд технического обслуживания: они подтянули гайки под спинными щитками и провели ряд тестов.

— Тебе нужен серьезный осмотр, — передали по радиосвязи. — Мы пришлем другого, чтобы продолжил копать за тебя, а тебя прямо сейчас и обследуем.

— Я функционирую нормально, и у меня сложная экскавация в самом разгаре, — ответил Киф. — Давайте в другой раз.

— Время терпит, — признали техники. — Отложим до следующего раза, как скажешь.

По дороге обратно к раскопу Киф размышлял над новой дилеммой. Он не может себе позволить пройти детальный осмотр, иначе особый предмет, носимый им в теле, будет наверняка обнаружен и, возможно, пострадает в ходе обследования. Да и вообще этот предмет был не из тех вещей, которые можно взять и надолго где-то припрятать. Он, без сомнения, испортился бы под действием низких температур, господствующих в этих местах.

Возможно, для Кифа было бы проще всего бежать куда-нибудь в другие края.

Вот только…

Быть может, в этом-то вся загвоздка. Он слыхал немало рассказов о путешественниках, которые умели подолгу выжидать в Долине Застывшего Времени, наблюдая друг за другом, карауля, пока тот, другой, не изготовится для прыжка во времени, чтобы сразу ринуться вслед за ним. Кифу никогда не хватало для этого прыти, хотя он частенько пытался. История вполне могла оказаться байкой, к тому же он слышал, что на этом пути путешественники теряют рассудок. И все-таки зря он недооценил того, кого звали Калифрики.

Выходит, лучше не бросать работу. Остаться и обмозговать все возможные способы, с помощью которых можно было бы исхитриться все уладить с осмотром.

Итак, он сбавил темп работы, выбирая породу вдвое медленнее, чем прежде, экономя силы и стараясь не изнашивать тело, оттягивая очередной спор с отрядом технического обслуживания. И все равно вызов застал его врасплох.

— Изыскательское звено, у вас поломка? — пришел радиозапрос.

— У меня — нет, — ответил он.

— Вы пробыли у выработки дольше обычного. Что-то стряслось?

— Работа продвигается медленно.

— Должно быть, жила истощилась, и вас следует перевести на другой участок.

— Думаю, нет. Я только что обнаружил новую залежь.

— Вас уже давно не осматривали.

— Я знаю.

— Значит так, мы посылаем к вашему раскопу передвижное звено, вас осмотрят в полевых условиях.

— В этом нет необходимости. Скоро прибуду к вам сам.

— Предел безопасности исчерпан. Мы высылаем группу механиков.

Радиосвязь прервалась. Киф принял решение. Было трудно заранее рассчитать, когда прибудет отряд техобслуживания. Он твердо решил не думать о побеге, а пройти обследование. Но для этого следовало надежно припрятать вещицу. По крайней мере, он нашел способ на короткое время сохранить ее вне тела — недавно он обнаружил пещеру, подогреваемую природным теплом недр через глубокий колодец в полу.

Он покинул рабочее место, направляясь к расщелине в растрескавшейся скале. Возле нее вились клубы пара, и когда грунт с тихим ворчанием проседал под ногами, они еще сильнее прорывались к небу. Киф включил электрический фонарик, пробрался сквозь расщелину и очутился в зале пещеры: случайно потревоженные мелкие камешки с грохотом раскатились по полу, в центре ее оранжево-красным огнем пылал глубокий колодец. Наклонившись к краю кратера, Киф вгляделся вглубь. Уровень кипящей магмы оказался несколько выше, чем он предполагал, но не настолько, чтобы в пещере было опасно оставлять что-либо. И если верить его чувствительным датчикам, со времени обнаружения расселины повышения сейсмической активности здесь не наблюдалось. Да, это было бы идеальным местом, где можно спокойно продержать тот самый предмет не один час, пока…

Затем пещеру пронзил внезапно вспыхнувший у входа яркий луч света, датчики мгновенно зафиксировали тепловую перегрузку — в тот самый момент, когда одна из его передних конечностей уже трансформировалась. Обернувшись назад, Киф заметил фигуру человекоподобного существа в гермокостюме, с фонариком в одной руке и автоматическим пистолетом в другой. Заметил и красную нить, охватывающую предплечье фигуры.

— Калифрики! — передал он радиосигнал на волне, на которой обычно обменивались информацией в здешних местах. — Не открывай огонь, иначе это выйдет во вред твоим собственным целям.

— О? — отозвался человек на той же частоте. — С каких это пор тебе известно о моих целях?

— Тебя наняли не просто уничтожить меня, но и вернуть то, что я захватил с собой, разве нет?

— Ты прав, меня подрядили сделать и то и другое, — ответил Калифрики.

— Так это Старец из Аламута предложил тебе выполнить эту работу?

— Разумеется. Когда ассассинам нужен наемник, они идут к Калифрики.

— Не хочешь ли сделку?

— Твоя жизнь за склянку? Нет. Уж лучше я получу свое жалованье сполна.

— А я и не предлагаю. Просто полюбопытствовал, — сказал Киф, — не согласишься ли ты.

Когда Киф бросился на него, оружие Калифрики полыхнуло огнем.

Ослепительный разряд расплавил две из шести рук робота и вывел из строя крупный блок датчиков. И все же это было мелочью для Кифа, который чувствовал, что у него еще масса возможностей и он по-прежнему превосходит человека силой. В самом деле…

— Глупо с твоей стороны было тащиться за мной сюда, — сказал он, нанося с разворота резкий удар, который, не задев Калифрики, в пыль разнес участок стены пещеры. — С минуты на минуту здесь будут другие роботы.

— Нет, — ответил человек. — Это я одурачил тебя тем вызовом, чтобы только заманить сюда.

— Так ты нарочно выбрал это место? Почему?

— Я надеялся, что к моему приходу ты уже вытащишь сосуд, — ответил он, резко ныряя вправо, стараясь уклониться от очередного выпада Кифа. — К несчастью, я слегка поспешил и пришел сюда раньше. А жаль.

Он опять выстрелил, вдребезги разнеся еще несколько датчиков и квадратный фут изоляции. Однако Киф с невероятной быстротой развернулся и, выбив пистолет ударом снизу, ринулся вперед. В эту минуту Калифрики, спустив курок, резко откинулся назад и кубарем покатился по полу пещеры, уронив при этом фонарь. Часть потолка пещеры рухнула вниз, наполовину погребя под собой Кифа и завалив вход.

Калифрики поднялся на ноги.

— Пусть я жестоко избит, но мое тело выдержит, — заявил Киф, принимаясь себя откапывать, — и я все равно уничтожу тебя. А тебе крышка, стоит лишь слегка повредить твой костюм.

— Верно, — сказал человек, поднимая оружие и снова целясь. — К счастью для меня, эту проблему я уже разрешил.

Он нажал на курок, оружие слабо клацнуло и затихло.

— О, — произнес Киф, мысленно желая, чтобы его черты робота сумели изобразить улыбку.

Калифрики сунул пистолет в кобуру, поднял с земли камень и с силой метнул его. Он раскололся о голову Кифа, обломки его раскатились и попадали в колодец. Киф еще старательнее освобождался из-под обломков, работая только двумя оставшимися придатками, — четыре его руки были разбиты камнепадом.

Когда Киф наконец выбрался из-под завала, Калифрики все еще продолжал швырять в него камнями. И тогда, атаковав человека, Киф успел потянуться к его горлу, но его левая конечность вдруг замедлила движение, заскрежетала и замерла. Правая конечность продолжала тянуться к Калифрики, который схватил ее обеими руками и, присев, проскользнул под ней, выпрямился во весь рост и наскочил на робота сбоку, а затем еще раз с тыла. Словно в невесомости ступни Кифа оторвались от пола. Он ощутил толчок: его перевернуло и подкинуло. Затем он полетел вниз, навстречу огненному сиянию. И прежде чем коснуться лавы, он понял, что снова недооценил Калифрики.


Киф пристально разглядывал Долину Застывшего Времени. Как всегда, он старался растянуть момент безвременья, в течение которого можно было обдумать перспективы своего физического существования и возможные последствия событий. По непонятным для него причинам, процесс зависания продолжался. Его порадовало то, что на сей раз он видит способы, посредством которых можно заранее наметить ход событий и влиять на них, чего ему никогда прежде не удавалось. На этот раз он сумеет устроить для Калифрики не просто ловушку, а ловушку тонкую и хитроумную — от путешественника во времени такому же путешественнику — и достойную путешественника во всех отношениях.

Он сумел удержать ход времени до тех пор, пока почти все не встало на свои места.


Когда Калифрики следовал за Нитью сквозь время без пространства в пространство без времени, его озадачил ее ход — путь в мир, в котором он собирался вновь преследовать Кифа, чтобы вступить с ним в последний поединок. Мир расстилался самым необычайным узором, который Калифрики когда-либо наблюдал. Слишком затейлив — он еще не успел как следует разглядеть его, как сила течения уже перенесла его на уровень событий. Значит, рассматривая множество фактов в их совокупности, выискивая цепь причинных связей величайшей из опасностей и создавая некую линию жизни, ему снова придется положиться на интуицию, которая так хорошо служила ему прежде. Тут он не смог сдержать смех, хотя в этом месте смех, точно так же как музыка или ветер, не мог проявить себя — их просто не существовало. Он крутанул в руках нить и хлестнул ею, словно бичом. Повинуясь его воле, докрасна раскаленная петля понеслась от него прочь, вперед, к глубоким ущельям и широким каньонам его нового будущего мира. И он последовал…


Ступив на каменистую тропу, которая немедленно подалась и посыпалась под ногами, он потянулся к ближайшему выступу скалы и вцепился в него, но и тот тоже обрушился под его тяжестью. Затем, сквозь заклубившуюся пыль, он разглядел внизу длинный крутой склон с отдельными каменистыми уступами, который ему вскоре предстояло преодолеть. Подняв левую руку, чтобы защитить лицо, он позволил телу расслабиться и попытался на пятках спуститься вниз по склону, размышляя о том, как благоразумно уйти от большой, но пока еще далекой опасности, пренебрегая малой, но жестокой, которая уже дышала ему в затылок.


Очнувшись, он обнаружил себя лежащим на просторной кровати с пологом, голова болела, во рту пересохло. В комнате было темно, но у противоположной стены дневной свет пробивался в щели по краям плотно закрытых ставень. Он попробовал подняться, чтобы подойти к окну, но боль в правой ноге явственно заявила о том, что кость, должно быть, сломана. Он выругался на нормандском, арабском, итальянском и греческом, потер лоб, задумчиво огляделся вокруг и снова уснул.

Затем его разбудил щебет птиц и тихие звуки чьего-то присутствия в комнате. Сквозь щель полузакрытых век он заметил надвигающуюся на него фигуру, по размерам и очертаниям принадлежащую человеку, за спиной которой колыхались какие-то яркие пятна. Фигура остановилась возле кровати, и он почувствовал, как чья-то прохладная рука легла на его лоб, как кончики пальцев принялись искать пульс на запястье. Он открыл глаза.

Она была светловолосой и темноглазой, с кукольным подбородочком, с совершенно гладким личиком без всякого выражения в своей сосредоточенности. Он не мог оценить, была ли она высокой, низенькой или где-то посередке, так как плохо представлял себе высоту своего ложа. Позади нее маячила сияющая статуя обезьяны, бронзовый шимпанзе во весь его рост, отлитый в совершенстве, до мельчайших подробностей, в правой руке он держал вместительный черный чемоданчик. За ним на полу высилась массивная серебряная черепаха с накрытым подносом с едой на спине, ее голова медленно покачивалась из стороны в сторону.

Лишь на мгновение металлические тела вызвали у него прилив страха, когда он припомнил последнюю битву с Кифом, принявшим форму робота.

А затем:

— Не волнуйся, — услышал он ее слова на языке, похожем на один из многих ему известных. — Мы всего лишь хотим тебе помочь.

— Вспомнилось кое-что, вот мне и стало не по себе, — объяснил он. — Нога у меня в самом деле сломана?

— Да, — ответила она, приподнимая покрывало и открывая ногу. Он взглянул на затейливое кружево из черного и желтого металла на своей правой лодыжке. Оно казалось произведением искусства, коим могли бы гордиться при Византийском дворе. — Это соорудил доктор Шонг, — добавила она, жестом показывая на металлическую обезьяну, которая согласно кивнула.

— Сколько времени прошло с тех пор? — спросил Калифрики.

Она бросила взгляд на доктора. Шонга, который ответил: «Дня три — нет, три с половиной», — голосом, подобным звучанию металлического музыкального инструмента, на котором играли тихо и неторопливо.

— Спасибо. А как я здесь оказался?

— Мы нашли вас во время одной из наших прогулок, — пояснил доктор Шонг, — под осыпью, ниже обрушившейся тропы. Мы принесли вас сюда и починили.

— Где я и что это за место?

— Это дом кукольника Джероби Клокмана, моего отца, — сказала ему красавица. — А я Йолара.

Вопрос в глазах, а голос звонкий и чистый.

— Меня зовут Калифрики.

— Ты голоден… Калифрики? — спросила она.

Облизнув губы, он кивнул. Запах пищи стал почти нестерпимым.

— Еще бы, — ответил он.

Доктор Шонг помог ему приподняться и усадил в подушки, в то время как Йолара, сняв салфетку с подноса со снедью, поднесла его к постели больного. Присев на стул, стоявший рядом, она предложила ему поесть.

— Еще не остыло, — заметил он, пробуя.

— Благодаря Одасу, — сказала она, жестом показывая на черепаху. — В спину его вмонтирован нагревательный элемент.

Поймав его взгляд, Одас закивал головой, ответив на благодарность высоким пронзительным голосом:

— Очень рад, — и продолжил: — Пойдемте, доктор, оставим их вдвоем, пусть организмы беседуют, если только не нужно услужить еще чем-нибудь.

Йолара мотнула головой, и оба откланялись. Наконец, оторвавшись от еды и перестав жевать, Калифрики кивнул вслед удалившейся паре.

— Творения твоего отца? — поинтересовался он.

— Да, — ответила она, глядя на него так пристально, что ему стало неловко. — Скоро ты познакомишься и с другими.

— А твой отец?

— Он хворает. Иначе он был бы здесь с тобой, когда ты очнулся, и поприветствовал бы тебя лично.

— Надеюсь, ничего страшного.

Она отвела взгляд и только потом ответила:

— Так просто и не узнаешь. Он скрытный.

— А где твоя мать?

— Я ее не знала. Отец говорит, она сбежала с музыкантом-цыганом, когда я была совсем маленькой.

— А есть ли у тебя братья или сестры?

— Нет.

Калифрики снова принялся за еду.

— Что ты делаешь в этих краях? — через некоторое время спросила она. — Мы живем в глуши, далеко от торговых путей.

— Охочусь, — сказал он.

— И на какого же зверя?

— На редкого. Он приходит издалека.

— А на кого он похож?

— На кого угодно.

— Опасен?

— Очень.

— А как его зовут?

— Киф.

Она покачала головой.

— Никогда не слыхала о такой твари.

— И хорошо. Как, по-твоему, когда мне можно будет вставать?

— Как только наберешься сил. Доктор Шонг сказал, что приспособление, которое на тебе надето, полностью защищает ногу — хотя, вероятно, тебе еще понадобится палка. Чтобы было на что опереться.

Он отложил вилку.

— Да, мне бы хотелось попробовать… поскорее, — сказал он.

Вскоре после этого она убрала поднос и задернула полог: Калифрики крепко уснул.

В тот же день, однако, проснувшись после полудня и поев, он попытался встать на ноги. Доктор Шонг кинулся его поддержать. Пока Йолара ходила за палкой, обезьяна помогла ему одеться, во время частых передышек попутно проверяя, нет ли осложнений со стороны нервной системы и не ослабли ли мышцы за время покоя. Доктор Шонг сорвал нитку, плотно охватывающую запястье Калифрики, и отбросил ее куда-то в сторону. Он не заметил, как мгновением позже она не только вернулась на прежнее место, но ее обрывок пристал к его собственному плечу и заскользил под руку к боку.

Когда вернулась Йолара с палкой в руках, они уже добрались до середины комнаты. Затем вдвоем они вывели Калифрики за порог, и вдоль по коридору все вместе прошли на балкон, откуда он смог осмотреть внутренний дворик, вместивший шесть овец, двух козочек, четырех коров, быка и стайку цыплят. Сделанные из металла, тяжелого и блестящего, все они, казалось, паслись или искали корм и все издавали некое подобие звуков, тех, что издают животные из плоти и крови, по образу которых они были созданы.

— Поразительно, — заявил Калифрики.

— Все это — механизмы чисто декоративного назначения, лишенные настоящего интеллекта, — заметил доктор Шонг. — Для Мастера они всего лишь игрушки.

— И тем не менее удивительно, — произнес Калифрики.

Когда он развернулся, направляясь обратно в дом, Йолара взяла его под руку, чтобы не оступился.

— Сейчас мы отведем тебя назад в комнату, — сказала она.

— Нет, — ответил он, поворачивая к лестничному колодцу, мимо которого они прошагали по коридору. — Я должен пойти дальше.

— Только не по лестнице. Пока еще рановато, — предостерег доктор Шонг.

— Пожалуйста, послушайся его, — попросила она. — Может быть, уже завтра.

— Если только мы прогуляемся в дальний конец коридора и обратно.

Она глянула на металлического обезьяноподобного, который кивнул.

— Очень хорошо. Но только давайте пойдем медленно. Зачем так мучить себя?

— Я должен быть готов к встрече с Кифом где угодно, в любой момент.

— Сомневаюсь, что ты обнаружишь его в здешних местах, вряд ли он прячется где-то поблизости.

— Кто знает? — ответил он.

В тот же вечер Калифрики проснулся от звуков неистовой музыки, доносившихся откуда-то издалека и несколько ослабленных расстоянием. Подождав немного, он с усилием поднялся на ноги и вышел в коридор. Звуки доносились из лестничного колодца. Прислонившись спиной к стене, он долго прислушивался, а затем, волоча ногу, вернулся в постель.

На следующий день, после завтрака, он выразил желание совершить более длительную прогулку, и Йолара, отпустив доктора Шонга, повела Калифрики вниз по лестнице. Лишь постепенно он оценил грандиозные размеры здания, по которому они прогуливались.

— Да, — пояснила она, когда он указал ей на это, — оно выстроено на развалинах древнего монастыря и годами служило и крепостью, и жилищем.

— Любопытно, — сказал он. — Скажи мне, вчера ночью мне показалось, будто я слышал музыку. Здесь устраивали какой-то праздник?

— Можно и так назвать, — ответила она. — Впервые за долгое время мой отец покинул свои покои и позвал музыкантов, чтоб те сыграли ему.

— Я рад, что ему лучше, — сказал Калифрики. — Это была ужасающая, но прекрасная музыка. Хотел бы я когда-нибудь услышать ее еще раз и, может быть, даже присутствовать там, когда музыканты будут ее исполнять.

— Они вернулись в свои подземные норы, скрытые глубоко под полом, — сказала она. — Но как знать…

— Они тоже творения твоего отца?

— Думаю, что так, — ответила она. — Но, право, сама я никогда их не видала, поэтому трудно сказать.

Они прошли мимо вольера с бронзовыми птицами с необычной синеватого цвета патиной на крыльях, щебечущих, пускающих трели, пронзительно кричащих «керрью» и развертывающих перья, словно изумрудные веера. Одни восседали на железных жердочках, другие в медных гнездах. В некоторых гнездах лежали серебряные яйца или сидели крохотные птенчики, голые, с жадно раскрытыми клювиками, хватающими мошек из фольги и червяков из жести. Когда пернатые певцы двигались, воздух вокруг них колебался и озарялся ярким сиянием.

В саду во внутреннем дворике с южной стороны замка она показала ему серебряное дерево, на ветвях которого висели сверкающие подобия всевозможных плодов, виданных им и вовсе неведомых.

Пройдя по коридору, Йолара остановилась перед изображением в раме, которое Калифрики поначалу принял за ее портрет: на ней было черное атласное платье с глубоким вырезом и массивный изумрудный кулон в виде кораблика, скользивший по волнам ее груди. Но когда он всмотрелся внимательней, дама на портрете показалась ему более зрелой.

— Моя мать, — пояснила Йолара.

— Такая же красавица, как и ты, — отозвался Калифрики.

В самом конце коридора красный волчок, высотой в рост Калифрики, с грустным пением вращался, балансируя на острие кинжала. Йолара сообщила, что волчок будет крутиться девяносто девять лет без завода.

Она заявила это с такой серьезной миной, что Калифрики не выдержал и расхохотался.

— За все время, пока я здесь, ни разу не слыхал твоего смеха и не видел, чтобы ты улыбнулась.

— Мне, в отличие от тебя, эти вещи давно не в диковинку, — ответила она. — Я вижу их изо дня в день.

Он кивнул в знак согласия.

— Разумеется, — сказал он.

Тогда улыбнулась она. И пожала ему руку на удивление крепко.

На следующий день они отправились покататься верхом на великолепных рогатых конях из металла: он на пурпурном жеребце, она на зеленой кобыле. Они долго сидели на вершине холма, любуясь долиной, горами и крепостью Джероби Клокмана. Калифрики рассказал Йоларе немного о себе, и она, похоже, слушала его с искренним восхищением, а не просто из любопытства. А когда он под конец поцеловал ее, она казалась такой неискушенной. И лишь тогда, когда они неспешно возвращались назад в крепость, она призналась ему, что не знает других людей, кроме отца, — до сих пор ей приходилось видеть только случайных купцов, менестрелей или гонцов, да и то недолго.

— Довольно странный образ жизни, — заметил он.

— В самом деле? — отозвалась она. — Я начала об этом догадываться, начитавшись книг в библиотеке. Но поскольку все это были романы, я не могла с уверенностью сказать, что в них правда.

— Твой отец, похоже, с причудами, — сказал Калифрики. — Хотелось бы мне познакомиться с ним.

— Я не уверена, что он уже совсем поправился, — заметила она. — Он словно бы избегает меня. — Проехав еще немного, она добавила: — Как бы я хотела посмотреть мир, побывать и в других местах.

Той же ночью, как только Калифрики заслышал музыку снова, он медленно и неслышно двинулся вниз по лестнице. Остановился он только у входа в зал, откуда неслись вопли и стенания. Затем он осторожно лег на живот и потихоньку пополз вперед, так что ему удалось изловчиться и заглянуть за угол лестничной площадки, при этом глаза его находились всего в нескольких сантиметрах от пола.

Взору его предстал металлический квартет: жуткие фигуры-калеки с ликами падших ангелов. Все как один изуродованы: серо-стальные, золотые и серебряные тела сильно обожжены, лица рябые, лбы с ветвистыми рогами или короткими рожками. Рваные кожистые перепончатые крылья, словно черные пелерины, свисали с их плеч. Среди них двое скрипачей, волынщик и еще один музыкант, играющий на хрустальных колокольчиках. Музыка была хаотичной, волнующей и чарующей, но какой-то холодной, будто северный ветер в зимнюю ночь. Словно бы вовсе не человеческая музыка, и Калифрики поймал себя на том, что хотел бы знать, уж не сами ли демоны из металла создали эти мелодии. За спиной у них в полу чернели пять отверстий размером с могилу: одна — в центре, остальные окружали ее с четырех сторон. Перед ними в огромном кожаном кресле сидел седой толстяк, черты его Калифрики рассмотреть не мог, поскольку человек прятал лицо в ладонях, сцепив пальцы в замок. Именно поэтому Калифрики сразу же бросилось в глаза кольцо с огромным сапфиром на правой руке человека.

Когда пьеса закончилась, бестии застыли на своих местах. Человек поднялся на ноги и взял в руки тонкую пику с алым древком, прислоненную рядом к стене. Сделав несколько шагов вперед, он ударил ею о каменную плиту в форме полумесяца. Внезапно, развернувшись на месте на шарнирах, музыканты заскользили к своим могилам и опустились в них. Когда они исчезли под полом, каменные плиты-крышки задвинулись, скрыв всякие следы их существования.

Человек водрузил пику на вбитые в стену крюки слева от себя, затем пересек залу и вышел в дверь в дальнем ее конце. Калифрики осторожно встал с пола, шагнул за порог и тоже пересек комнату, он увидел, что человек достиг конца коридора и начала взбираться по лестнице, которая, как ему было известно из предыдущей прогулки, вела в самую высокую крепостную башню. Он выждал достаточно долго и только потом снял со стены пику. Когда он ударил древком о камень-полумесяц, плиты пола открылись, и он заглянул в могилы.

Демоны-музыканты поднялись из них, встали по местам и, подняв инструменты, приготовились играть. Но Калифрики уже успел разглядеть то, что хотел. Он еще раз ударил по камню, и квартет опять убрался назад. Он вернул пику на крюки и вышел из залы.

В глубоком раздумье он долго блуждал по сумрачным коридорам. Когда наконец он дошел до комнаты, где горел свет, и остановился, оказалось, что это библиотека. Заглянув в дверь, он увидел доктора Шонга, который сидел и читал.

— Калифрики, — сказал доктор, — в чем дело?

— Когда хожу, лучше думается.

— Вы еще не совсем поправились, и спать вам куда полезнее, чем думать.

— Я устроен иначе. Когда меня что-либо беспокоит, я хожу и размышляю.

— Не знал об этой вашей технической особенности. Скажите, что вас беспокоит, и, возможно, я сумею помочь.

— Я до сих пор так ни разу и не видел хозяина дома. Знает ли Джероби Клокман о том, что я здесь?

— Да. Я ежедневно докладываю ему обо всем.

— О, а не давал ли он каких-либо особых поручений, касающихся меня?

— Лечить вашу рану, подавать вам еду и следить за тем, чтобы вам оказывали всевозможные почести.

— А не изъявлял ли он желания познакомиться со мной лично?

Доктор закивал.

— Да, но должен вам напомнить, что в последнее время ему нездоровилось. Однако теперь ему значительно лучше, так что уже завтра он пригласит вас с ним отобедать.

— Это правда, что мать Йолары бежала с музыкантом? — спросил Калифрики.

— Именно так я слышал. В те дни меня не существовало. Я был сделан, когда Йолара уже выросла.

— Спасибо, доктор, — сказал Калифрики, — и спокойной ночи.

Он заковылял по коридору, припадая на ногу, но, как только повернул за угол, хромота его сразу пропала. Прошагав дальше по коридору, он присел на скамью, закатал штанину и снял с себя затейливые скобы. Медленно привстал, затем перенес тяжесть тела на больную ногу. Потом ухмыльнулся.


В тот вечер чуть позже Йолара услышала, как кто-то тихонько скребется к ней в дверь.

— Кто там? — спросила она.

— Калифрики. Мне нужно поговорить с тобой.

— Минутку, — ответила она.

Она отворила дверь. Он заметил, что она до сих пор не сняла одежды, которую носила весь день.

— Как ты узнал, что это дверь моей комнаты? — спросила она его.

— Я вышел из своей и поискал, — ответил он. — Это единственная комната, в которой горел свет, — не считая моей и библиотеки, где я оставил доктора Шонга. А покои твоего отца, насколько я знаю, в северной башне.

Она одарила его второй улыбкой.

— Умно, — заметила она. — О чем же ты хотел поговорить?

— Сперва вопрос, если можно.

— Конечно. — Она отступила в сторону и отворила дверь шире. — Входи, пожалуйста.

— Благодарю.

Он сел на предложенный ею стул и затем сказал:

— Несколько дней назад, когда я пришел в себя, доктор Шонг рассказал мне, будто меня нашли тремя или тремя с половиной днями раньше в том самом месте, где со мной приключилось несчастье.

Она закивала.

— Ты была там, когда меня обнаружили?

— Нет, — призналась она. — Мне рассказали о тебе позже.

— Он употребил местоимение «мы», поэтому я предположил, что с ним была ты.

Она помотала головой.

— Скорее всего, кто-нибудь из механических кукол. Но это мог быть и мой отец. Хотя, думаю, нет, ведь он был болен.

— Йолара, — сказал он, — здесь что-то нечисто. Я чувствую, мы оба в большой опасности. Ты говорила, что хочешь уехать. Прекрасно. Собери вещи, и я увезу тебя отсюда прямо сейчас, сегодня же ночью.

Глаза ее расширились.

— Это так неожиданно! Мне нужно предупредить отца! Я…

— Нет, — оборвал он. — Именно его я и боюсь. По-моему, он не в себе, Йолара, и очень опасен.

— Он никогда не причинит мне зла, — сказала она.

— Я в этом совсем не уверен. Если верить портрету, ты сильно похожа на мать. В своем безумстве он может в один прекрасный день спутать вас — отождествить тебя с воспоминанием о ней. И тогда ты наверняка окажешься в опасности.

Глаза ее стали щелочками.

— Ты должен объяснить мне, почему ты так думаешь.

— Я уверен, что он нашел твою мать, после того как она изменила ему с цыганом, и убил ее.

— Как ты можешь так говорить?

— Я побывал в зале, где он держит свой бесовский квартет. Я открывал их могилы — и пятую, вокруг которой они становятся играть. В той пятой — скелет. На шее его цепочка с изумрудным корабликом, та же, что и на портрете.

— Нет! Я не верю этому!

— Прости.

— Я должна убедиться сама.

— По-моему, лучше не надо.

— Выдвинуть такое обвинение и просить меня принять его на веру — это уж слишком, — заявила она. — Пойдем! Это не так страшно, как ты думаешь, ведь моя мать для меня чужая. Мне бы хотелось взглянуть на эту могилу.

— Хорошо.

Он поднялся со стула, и они вышли в коридор. Добравшись до темной ниши в стене, он вынул оттуда меч, блеснувший полосой гладкой стали, и, держа его в правой руке, первым двинулся к лестнице.

— Где ты взял меч? — спросила она.

— Позаимствовал внизу у доспехов латника.

— Мой отец слабый больной старик. Неужели нужно идти на него с оружием…

— На всякий случай не помешает, — ответил он.

— Ты что-то не договариваешь, — сказала она, — не так ли?

— Увидим, — ответил он.

Когда они вошли в залу, где он побывал раньше, Калифрики снял со стены алую пику.

— Стой здесь, — указал он, подведя Йолару к средней могиле, а сам отступил назад и ударил по камню-полумесяцу древком пики. Каменные плиты сдвинулись с места, и он поспешил к ней. Она пронзительно вскрикнула, но не при виде демонов, которые, восстав из каменных могил, со всех сторон обступили их. Взглянув вниз, в глубь могилы, Калифрики увидел тело седого толстяка, голова которого была свернута, да так, что лицо смотрело назад. Тело лежало в объятиях скелета, с шеи которого свисал изумрудный кораблик.

— Кто это сделал? — спросила она.

— Не знаю, — сказал Калифрики. — Раньше его здесь не было. Я не понимаю. Я…

Вдруг он опустился на колени, склонился над могилой и приподнял правую руку старика.

— Что там? — спросила Йолара.

— Перстень с голубым камнем, — сказал он. — Еще вечером он был у него. Теперь нет.

— Его кольцо с печаткой, — проговорила она. — Его печать Кукольных дел мастера. Он бы никогда не расстался с ним добровольно.

В этот момент дьявольский квартет заиграл. И говорить стало невозможно. Опустив руку кукольника, Калифрики подобрал лежавшую в стороне пику с алым древком и поднялся на ноги.

Он прошел между изуродованными демонами и, подойдя к каменному полумесяцу, ударил о него пикой. Мгновенно музыка смолкла. Музыканты удалились на покой. Могилы начали закрываться.

— Теперь наконец ты веришь, что здесь опасно? — сказал он.

— Да, — отозвалась она. — Но…

— Йолара, — произнес седой толстый старик, который входил в зал через дальнюю дверь — вспышка голубого огня на правой руке. — Я слышал, ты кричала.

— Механический двойник отца, — сказала она. — Он часто подумывал, не смастерить ли такого. Я и не знала, что смастерил. Кукла убила его и заняла его место.

Толстяк усмехнулся и двинулся к ним.

— Отлично, — сказал он. — А вас не проведешь, верно?

— Где его самое слабое место? — спросил ее Калифрики, поднимая клинок.

— Чуть ниже пупка, — ответила она, и он направил острие оружия ниже.

— Если честно, — сказала кукла, — то, проткнув слой плоти, ты почувствуешь, как металл упрется в металл. Чтобы победить меня, нужно достойное оружие и прочный клинок.

Калифрики рассмеялся.

— Не проверить ли нам? — спросил он.

Кукла остановилась.

— Нет, не нужно, — ответила она. — Стоит ли разбазаривать талант понапрасну.

Затем его взгляд устремился куда-то за их спины. Калифрики повернул голову и увидел, что через другую дверь в зал входит доктор Шонг.

— Доктор, — закричала Йолара, — он убил отца и занял его место!

— Я знаю, — ответила обезьяна, и девушка с удивлением увидела, как доктор гадко осклабился. — Ему предложили, и он не мог отказаться.

— Моя нога здорова, — сказал Калифрики. — Думаю, она все же была сломана, но теперь вполне зажила. И на это потребовалось отнюдь не несколько дней, как вы пытались меня уверить, а гораздо больше. Наверняка я пробыл здесь не одну неделю, а вы одурманивали меня зельем…

— Очень умно, — заметил доктор Шонг. — И, кстати, верно. У нас был особый заказ покойному Джероби Клокману. Он совсем недавно окончательно все отладил.

— И тогда вы его прикончили! — выкрикнула Йолара.

— В точности так, — сказало человекообразное, — хотя на самом деле всю грубую физическую работу сделал его двойник. Но ведь это lése majesté[3], именовать нас убийцами в присутствии его величества наемника в лице нашего гостя. Разве не правда, Калифрики?

— Подойди ближе, обезьяна, — сказал он.

— Нет. Ты, похоже, сам обо всем догадался. А раз так, то в последний раз пошевели мозгами и скажи-ка мне: кто был последним творением Клокмана — кого он так долго собирал, пока ты спал?

— Я… Я не знаю, — сказал Калифрики.

— Войди, — позвал доктор Шонг.

Калифрики во все глаза смотрел, как в зал входит его собственный двойник с мечом в руке.

— Выполнен согласно тем же техническим условиям, — отметила обезьяна. — Хотя и существенно превосходит силой.

— А я-то думал, Киф с позором бежал.

Его двойник раскланялся.

— Ты заблуждался, — сказал он ему.

Калифрики с силой ударил древком пики о каменный полумесяц, Йолара вскрикнула: «Убийца!» и бросилась на могучего двойника, когда тот угрожающе двинулся на Калифрики, размахивая в воздухе острием своего клинка.

— Что ж, пожалуйста, давайте потанцуем, — произнес его двойник, улыбаясь, когда музыканты, взяв инструменты, заиграли свое. Обезьяна засмеялась, а Йолара, пролетев через зал, ударилась головой о каменную плиту над камином и страшно закричала.

Запутывая противника, Калифрики отвернулся от наступавшего на него двойника и, сделав стремительный прыжок и еще более стремительный бросок вперед, вонзил лезвие меча в тело куклы Джероби Клокмана с такой силой, что кончик острия, прошив ее живот, вышел из поясницы. Оружие выпало из рук Калифрики, когда механическая фигура внезапно подняла обе руки на высоту плеч, простирая их в стороны, повернула голову так, что та приняла весьма странное положение, и начала выделывать сложные па одно за другим. Все ее движения сопровождались лязгающим шумком, исходившим из утробы.

Тогда, развернувшись и размахнувшись красной пикой, так что она описала в воздухе круг, Калифрики сумел отразить двойную атаку. Отступая и кружась, он с риском для себя бросил взгляд на Йолару и обнаружил, что она все еще лежит без движения. Взгляд едва не стоил ему уха, но он парировал колющий встречный удар и в ответ обеими руками что есть силы ударил противника пикой, которая наверняка переломала бы ребра человеку, но лишь на мгновение задержала куклу. Однако Калифрики тут же нанес ей удар между глаз древком оружия и, молниеносно перевернув его кругом, кольнул острием пики в живот. И все же атака была отражена: словно стряхнув с себя последствия ударов, двойник навалился на Калифрики снова. Откуда-то со стороны до него донесся довольный смех доктора Шонга.

Калифрики снова стал отступать, изворачиваясь, обходя сзади живую статую Джероби Клокмана, которая теперь танцевала в крайне медленном темпе и периодически издавала лязгающие звуки. Когда она перенесла всю тяжесть своего тела с левой ноги на правую, он со всей силы пнул ее, и кукла повалилась, рухнув прямо на пути двойника. Рассмеявшись, двойник перепрыгнул через дергающуюся на полу куклу и продолжил атаку.

Тогда Калифрики начал лавировать между музыкантами, увертываясь от смычков скрипачей, двигаясь боком, чтобы избежать столкновения со стойкой с колокольчиками. А двойник наступал, топая ногами, делая и отражая выпады, моментально отвечая ударом на удар. Когда он настолько продвинулся вперед, что почти добрался до цели, Калифрики сделал обманное движение, будто споткнулся.

Как и было задумано, противник атаковал. Падая на колено и поворачиваясь всем корпусом, Калифрики нанес удар пикой сплеча — сверху вниз, который подсек двойника сзади под колени и сбил его с ног. Тогда, вскочив на ноги, Калифрики ударил его промеж лопаток и опрокинул навзничь — тот повалился в отверстую могилу.

От удара древка пики о камень-полумесяц музыканты тотчас смолкли и, на ходу пряча инструменты, попятились в свои могилы. Прорываясь меж ними, Калифрики снова занес пику, чтобы ударом по голове добить двойника, если тот попытается встать из могилы, пока не закрылась плита. Подняв глаза, двойник встретился взглядом с Калифрики.

— Дурень! — закричал он. — Пока ты стараешься избавиться от меня, Киф удирает!

— Доктор Шонг! — воскликнул Калифрики, неожиданно узнав правду.

Резко развернувшись на месте, он метнул пику в удирающую статую обезьяны в тот самый момент, когда каменная плита закрылась над механическим двойником. Алая пика с ужасным звоном металла о металл попала в плечо торопливо удирающей статуи, когда та готова была уже исчезнуть в ближайшей двери. От удара статуя повернулась кругом. Обезьяна чудом не упала; покачнувшись на мгновение, она восстановила равновесие, затем понеслась через всю комнату к камину, при этом левая рука ее болталась без движения.

Не успел Калифрики сделать и трех шагов, как доктор Шонг уже был у цели. Опустившись на колени, он дотянулся правой рукой до тела Йолары и сомкнул пальцы на ее горле.

— Стой, — завопила обезьяна. — Я одним движением могу оторвать ей голову! И я так и поступлю, если ты хоть сколько-нибудь приблизишься!

Калифрики замер, заметив у нее на виске кровь.

— Было время, я даже думал, что и она, возможно, тоже кукла, — проронил он.

— Я поиграл с идейкой, — сказал тот, другой, — не заменить ли и ее копией, созданной специально чтобы убить тебя. После того, как ты ее полюбишь. Но я недостаточно хорошо разбираюсь в человеческих чувствах. Я боялся, что все это может затянуться или даже не произойти вовсе. И все же, как занятно было бы ею манипулировать.

Калифрики кивнул.

— И что теперь? — спросил он. — Похоже, мы оба зашли в тупик. К тому же она, кажется, не дышит. Если так, твои угрозы бесполезны.

Он попытался сделать шаг вперед.

— Стой! — Киф медленно поднялся на ноги, обхватив тело Йолары и прижимая его к своей груди согнутой в локте рукой, все так же держа пальцы на ее горле. — Говорю тебе, она еще жива. Хочешь сыграть на ее жизнь — тогда вперед.

Калифрики в нерешительности остановился, глаза его сузились. В тусклом свете он разглядел Нить на плече и на поясе механической куклы. Он медленно поднял левую руку. Та же Нить обвивала и его запястье. Она протянулась назад, через его левое плечо. И она простерлась вперед. Она соединилась с частью себя, с обрывком, свисавшим с металлической обезьяны. Она устремилась вперед, вдаль, в дверь залы. Когда Калифрики слегка согнул пальцы, она натянулась. Тогда он сжал пальцы сильнее, и Киф недоуменно завертел головой, словно выискивая что-то по сторонам. Когда же Калифрики стиснул пальцы в кулак, части Нити, петлями обвивавшей и опоясывавшей Кифа, на глазах исчезли из виду, врезаясь в металлическое тело и рассекая его.

Мгновением позже механическая статуя, обрушившись на пол, развалилась на три части. Она лишилась головы, торс отделился от ног в области пояса. Сверху, поперек ее серединной части, лежала Йолара. Голова статуи откатилась под ноги Калифрики.

Когда Калифрики переступил через нее, она обратилась к нему:

— Я солгал. Йолара не дышит.

Калифрики остановился и, подобрав голову с пола, уже было замахнулся, чтобы с силой швырнуть ее в ближайшую стену.

— Но она может задышать снова, — сказала голова, кривя губы в улыбке, — если только ты воспользуешься своей головой.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Калифрики. — Говори!

— То, что я похитил у Старца, живущего на Горе, — эликсир жизни — он ее оживит.

— Где он?

— Я тебе скажу, только обещай, что не убьешь меня.

Калифрики отвернулся в сторону так, чтобы Киф не заметил его ухмылки.

— Прекрасно, — ответил он. — Даю слово. Где он?

— Спрятан среди золотых и серебряных плодов в чаше на столе за дальней дверью.

Калифрики прошел через всю комнату и осмотрел чашу.

— Да, — наконец произнес он, доставая бутылочку.

Он вынул пробку и понюхал ее. Закрыв пальцем горлышко бутылочки, он перевернул ее вверх дном и снова вернул в обычное положение. Затем слизнул ту единственную каплю, которая осталась на подушечке пальца.

— Ни запаха, ни вкуса, — заметил он, — и я ничего не чувствую. Ты уверен, что это не обман?

— Не трать это попусту, глупец! Нужна всего одна капля!

— Прекрасно! Но лучше бы ты сказал правду.

Калифрики вернулся к телу Йолары и, склонившись к ней, взял ее за подбородок, чтобы приоткрыть ей рот. Потом точно так же извлек из склянки еще одну каплю и нанес ей на язык.

Мгновение спустя она глубоко вздохнула. Вслед за тем дрогнули веки и открылись глаза.

— Что случилось? — спросила она.

— Все позади, — сказал он, поднимая и поддерживая ее. — Мы живы, и моя работа выполнена.

— Что за работа? — пытливо спросила она.

— Отыскать склянку, — пояснил он, — и принести голову этого ворюги.

Медная голова обезьяны взвыла.

— Ты провел меня! — вопила она.

— Ты сам себя одурачил, — ответил он, затыкая бутылочку пробкой, кладя ее в карман и помогая Йоларе подняться на ноги.

— Теперь ты здесь хозяйка, — сказал он ей. — Если тебе слишком тяжело вспоминать о прошлом, пойдем со мной, и я постараюсь, чтобы ты узнала более счастливые дни.


И вот, ведя ее Долиной Застывшего Времени, Калифрики остановился в том самом месте, что могло быть мозаикой, живописным пейзажем, картой. Он сжал руку Йолары и жестом показал ей на удивительный вид, открывающийся впереди.

Она улыбнулась и кивнула. В ту же минуту голова Кифа, которую Калифрики держал в левой руке, разинула пасть и, изловчившись, куснула его. В другом месте он наверняка выругался бы, но только не здесь, где нет слов (ни музыки, ни ветра). И тогда, поднеся укушенную руку ко рту, он не удержал медную голову, которая, упав, покатилась прочь. Голова Кифа упала в расщелину между скал, где проделала немалый путь, громыхая по склону, прежде чем замерла в зыбком равновесии на каменном уступе, скрытая от глаз густой тенью. Сколько ни искал ее Калифрики, так и не нашел; пришлось ему довольствоваться лишь половиной обещанной платы — сурового Старца из Аламута не проведешь. Все же вознаграждение было довольно значительным, и он пустился с Йоларой в удивительное странствие: в Византию, Венецию, Китай — но это уж совсем другая история. Тем временем, распутывая повороты судьбы, Киф взял да и спятил, а когда раскрыл пасть, чтобы исторгнуть крик, — пусть там и не место для крика (ни музыки, ни ветра) — его медная голова рухнула вниз с каменного выступа в скалах и кувырком скатилась по склонам — на узкую улочку на окраине Оксфорда, где ее и нашел францисканец по имени Роджер Бэкон. Но и это совсем другая история. Нить жизни всегда появляется из ниоткуда и уходит в никуда. И странствует она где угодно, и нет ей конца.


1989 г.

Перевод: Н. Ляпкова.

Загрузка...