Темный (СИ)

Глава 3. Зачем это все?

Алларик.

Вильц и Эв поселились в лаборатории. Серьезно, они принесли туда матрацы, одеяла, подушки и стали жить там. Даже еду приносили к ним в эту каморку. Лаборатория из просторного рабочего кабинета превратилась в реальное складское помещение, они столько всего заказали для своих экспериментов, что уже вместо стульев используют ящики, в которых множество различных минералов. Максимум куда они отлучались, так это граница, что бы опробовать новый накопитель магии. И в лазарет к Ирме, которая уже пришла в себя. Она устроила нам разнос не хуже моего отца, за то, что не успели остановить Аню. Я даже не заметил, как она оказалась за спиной старухи. Вот она, лежит у перил, а в следующее мгновение она прокусывает шею ведьме. Правда, как оказалось, это для нас с императором был момент, а на самом деле прошло больше времени. Какие-то ведьмовские чары замедлившие нас.

Мы никогда не использовали тьму, как источник. Я сам владею тьмой, могу ее подчинять, но это моя тьма, тьма моего мира, знакомая и родная. А там вражеская, которая приходит к нам, что бы питаться.

С детства я живу у границы. Мой отец генерал армии нашего мира. Я никогда не знал материнской ласки и меня никто не гладил по голове, не целовал перед сном. Вместо похвалы я получал одобряющие удары кулаком в предплечье, меня не жалели, силу не контролировали, иногда я еле сдерживался что бы не поморщится, а ночами бегал втихаря к лекарю, что бы тот дал мази от боли, потому что синяки просто не успевали сходить, даже с моей регенерацией. Перед сном вместо сказок я слушал истории солдат, все они были либо про войну, либо про женщин. Они никогда не стеснялись в выражениях, не обращали внимания, что с ними в казарме живёт маленький мальчик. Отца я мог не видеть месяцами, живя с боевиками. Одни уходили, другие приходили, потом они снова менялись. Часто не возвращались. К смерти я привык, боль от потери даже уже не чувствую. Точнее я научился ее запихивать так далеко, что сам иногда не уверен, а чувствую ли я вообще.

Но даже с учётом, как я отношусь к тьме из-за границы, я каждый день отправляюсь с нашими эксперемтаторами на, так называемые, опыты.

Я хочу, что бы все получилось.

Во-первых, за столько лет эти трое, Эванс и Вильцы, стали мне близкими друзьями, так что за Эванса я переживаю. Надеюсь, он вытянет. А лучше, что бы и тянуть не пришлось и все получилось как можно быстрее. От истинности нет лекарств, им не помочь, если они будут друг от друга далеко. Тем более Аня стала за эти два года мне сестрой. Я привык, что она находится в поле моего зрения постоянно, даже когда в я нахожусь казармах, знаю где она, что с ней и как она себя чувствует. Она хороший человек и без нее тяжело. Раньше это было навязанным, когда мне нужно было знать, что с ней все хорошо, теперь это исключительно мое решение.

Во-вторых, я хочу сам отправится в мир Ани и решить уже один вопрос. Я хочу увидеть ее. Ту, что приходила ко мне маленькая, которую хотелось оберегать и защищать. И ту, что пришла ко мне взрослой. Это было всего семь раз, но все они дались мне тяжело. Не превратить наше общение в эротические сны было трудно, но вполне выполнимо. Она уже не была обиженной девочкой, которую не понимают. Она стала взрослой женщиной, глаза светились все такой же добротой, но там же была и уверенность в себе, которой ей раньше не хватало. Она нашла свое место в мире, она знает чего хочет и идёт к цели. Самодостаточна и независима.

А самое главное, чего больше не было в ее глазах, это той самой безграничной радости от встречи со мной. Она больше не смотрела на меня, как будто я и есть ее мир. А таким я и был, когда только я понимал и принимал ее такую, какая она есть. Больше она не заваливала меня вопросами, говорила четко и по делу, но так мягко звучал ее голос, как будто в уши сладкую вату затолкали.

Все что я мог, так это любоваться ей и иногда переспрашивать, потому что я слушал и ничего не слышал.

Но фразу, про свадьбу я услышал сразу. Как в лаву окунули и оставили там гореть. Еле сдержался, что бы не вырвались рога и крылья, что бы тьма по венам не побежала, что бы не напугать ее. Напрягся так, как ни в одном бою не напрягался. Как будто душу вынули, порвали, как листочек и вставили обратно. Я за это время с ней чуть с ума не сошел, думал, что накинусь прямо там, помечу, что бы все знали чья она на самом деле.

Но не могу я так с ней. Может, была бы не она, а такая же дерзкая и упрямая девушка, как Аня, даже подумать бы не дал ни ей, ни себе.

А тут нежная, ранимая и спокойная. В глазах целое небо, а душе целая вселенная. Она кажется ангелом, который пришел, что бы сказать, что я в рай не попаду. Такую трогать страшно, рассыплется, растает. Такую только носить на руках, целовать ее нежно и трепетно.

И в тоже время, что я могу ей дать? У меня даже дома нет, куда привести ее. Я не политик, при дворце мне делать нечего. Ничего не понимаю в артефактах. Учить подрастающее поколение в академии? Да на практике и так все было ясно. У меня ничего не получается.

Эванс, мне кажется, все может. Когда все закончится и он вернет Аню, он возглавит дознавателей. Закончив академию, Аня станет его помощницей. После того, что она устроила с Солой, я бы тоже не выпускал ее из поля зрения.

Только если идти в боевики на гражданке, да их и так достаточно…

Да и я, если честно, не привык к городской жизни, даже за семь лет жизни в столице.

А ещё… На войне нет женщин. Только парочка лекарей и то потому что они на границе с истинными. Меня вообще противоположенный пол не интересовал, а после снов с Анабель и подавно. Какая чистая и нежная девушка не будет спать не со своим мужем, а на других у меня и не встанет.

Зато на фантазии о ней стоит колом и ничерта с ним не сделаешь, только самому справляться.

Кому расскажешь — засмеют. Сорокалетний девственник-онанист. Самому смешно.

Пока я вновь мечтал о девушке, которая так далеко, что и представить страшно, Эванс и Вильц уже тащили огромные камни к границе.

Граница представляет собой защитную стену, за которой клубится тьма. Она окружает всю нашу страну. Те, кто туда заходил — пропадали. Никто не знает, что там. Защитная стена поддерживается нашими бойцами, но случаются разрывы, из которых появляются разные чудовища, на разный вкус, но один цвет — черный. Монстры по формам не повторяются, но все имеют клыкастый рот, которым пожирают магов и зверей. А растения, к которым они прикасаются — засыхают. Поэтому приграничная зона — выезженные пустыри, что бы они не брали силы даже из растений.

Интересно, как вампир и русал собираются остаться в живых, когда выпустят эту тьму?

Дотащив, ребята создали крохотный разрыв, через который струйкой полилась тьма.

Но увы… Снова мимо. Черный дым обволакивает камень, но внутрь не проникает. Но это уже результат, раньше тьма ползла дальше, потом собиралась рядом с булыжником, теперь прилипает к нему.

— Ну, что ж, — принц потёр руки, — Уже лучше, — и довольно улыбнулся, закрывая разрыв.

— Все равно плохо, — рычал Эв и собирал волосы в кулак на макушке, — Надо больше…

— Чего больше? — лениво спросил я, засовывая руки в карманы.

— Всего! Я не знаю, всего надо больше!

Эванс уже натурально психовал. Да, вот обратная сторона истинности — полное дерьмо.

А может мне не стоит идти в тот мир? Может, Эванс и сам справится? Заберёт Аню и вернётся.

Зачем мне видеть Анабель? Что бы потом так же рвать волосы на голове?

— А зачем тогда жить? — отец опустил свою руку мне на плечо, когда я задал ему все эти вопросы.

Что бы не происходило, сколько бы не виделись и каким бы строгим и грозным он не был, мы всегда были близки.

— Зачем все это, если не ради женщин и детей?

Он смотрел мне прямо в глаза. Он не понаслышке знает о чем говорит. Когда пара умирает, демон тоже погибает вслед, но мой отец остался жив. Жив, ради меня и он мучается ради меня, живя с невероятной болью потери каждый день. Он бы хотел отправится на покой, но он мечтает видеть меня счастливым, хоть и не знает чем помочь.

— Передашь это Анабель? Только Эвансу пока не говори, если ничего не получится, то он ещё больше начнет сходить с ума, — быстро говорил принц, когда, после обеда во дворце, мы вышли на террасу, — Пускай сделает все как в записке. Аня ей переведет, если она наш не понимает. А как вы общаетесь? У Ани сережки-артефакты.

— На мне всегда висит переводчик, на границе часто можно встретить носителей другого языка, — я достал цепочку с маминым кольцом, — Не везде общаются на общем языке. Для этого и созданы переводчики.

— Ну да, — он почесал затылок.

— Как я возьму записку в сон и как она заберёт ее с собой?

— Лист заколдован. Пока получилось такое только с этим листочком, с вещами — нет.

— С кем-то переписываешься через сны?

— Нет, — он закатил глаза, — Я вообще не уверен даже в том, что с листом получится. Но если получится, то и с моей задумкой должно получится. Хочу, что бы Эв и Аня во сне виделись. Я создал заклинание для мага жизни, что бы она заколдовала обычное золотое кольцо, у Ани такое есть. Я таким же заклинанием и тоже магией жизни заколдую кольцо Эванса и пускай во снах резвятся.

Это все хорошо, только тогда и Анабель будет не зачем приходить ко мне.

С Эвансом все ясно, а вот принц как переносит потерю пары? Да, пара не настоящая, но чувства его были не выдуманными, не навязанными. Он действительно любил Солу, точнее ее образ. Держится он очень хорошо. Даже и не скажешь по нему, что у него что-то случилось. Выдает его только работа. Точнее полное погружение в нее. Она его спасение сейчас.

У нас сейчас затишье. Никто больше не проникает в замок и не связывается с нами, как будто не потеряли своего сильного соратника.

На границах укрепление, отец вызвал всех солдат, что свободны сейчас в империи. Пока что там тоже все тихо.

Академии закрыли, все разъехались по домам, профессора по боевой магии тоже на границах, другие же кто отправился с ними, кто ставит защиты на самые крупные города, куда эвакуируют всех людей.

Народ оповещен на счёт жетонов, все работники спецслужб лично объезжали деревни и села, в городах же оповестили в газетах и отправили их раздавать молодых парней, что криком и шумом привлекая внимание к объявлению.

Олафа и Рича я отправил к отцу, то, что они с ним и его командой даёт мне уверенность, что они останутся живы. Помощники отца профессионалы, хоть они и будут в самой гуще событий, но своим умереть не дадут. Там есть отличные военные целители, которые действуют быстро и четко, никто от них мертвым не уходил.

Маркус и Рендед так и не вернулись. Где они и что с ними мы не знаем. Лишь бы выжили, с остальным разберёмся. Шесть лет в одной команде дают о себе знать. Хоть я и держался в стороне, но я все равно к ним прикипел.

Спать я спешил, впрочем, как все последние две недели.

Она пришла снова, только почему? Ведь наша парочка уже общается во снах. Неужели захотела увидеть меня?

Невероятно красивая, аж дыхание перехватывает от одного вида, а сердце начинает метаться, как в клетке.

И она так спит с другим мужиком? В этом короткой майке и микроскопических шортах?

Ревность затмила глаза черным дымом, а в ребра вставили ножи. Как она может так спать не со мной? С другим, мать твою, мужчиной!

Только сейчас в полной мере я осознал, что это не моя женщина, а чужая. Другому принадлежит, вот этому, чей запах на ней. Противный запах, что заставляет морщиться, что-то кислое с гнилью.

Нет, такой запах ей не идёт.

— Прости, я не думала, что мы увидимся, — она обняла себя руками, пытаясь закрыться.

Получилось, мягко говоря, плохо. Грудь поднялась и выглянула из выреза маечки. А твердо говоря, у меня стало чертовски твердо в штанах.

Похоть и ревность — это плохой коктейль. Если я останусь здесь, то точно сорвусь. Даже руки ходуном ходят, хотят быстрее добраться до бархатной молочной кожи.

За грудиной ураган из разных чувств и эмоций. Полнейший сбой, почти потеря контроля. Такого ещё не было. Так сильно грудь не рвало, все, что я испытываю сейчас, там не помещается. Кто-то внутри вонзил свои когти мне в сердце и лёгкие. Кто-то играет на моих жилах, как на струнном инструменте. Кто-то сжимает мой позвоночник. Все смешалось и я не знаю, что делать.

Я так и стою, тупо смотрю на нее, осматривая каждый сантиметр ее тела. Притронуться не смею, даже боюсь, что за этим последует.

Длинные ноги, по которым срочно нужно провести ладонями, снизу вверх и перейти на округлые бедра, что так заманчиво покачиваются, пока она медленно подходит. Тонкая талия, которая поместится в моих ладонях и грудь с торчащими сосками через тонкую ткань маечки. Черт, сосочки я бы с радостью всосал и поиграл с ними языком. Даже кисти ее рук, как произведения искусства, тонкие запястья и длинные пальчики. Шея такая хрупкая, с тонкой синей венкой, что бьётся с сумасшедшей скоростью. Острый подбородок, пухлые, яркие губы, их бы целовать и целовать, что б ещё больше припухли, аккуратный носик и нереальные омуты глаз, которые засасывают тебя, как водоворот и ты не сопротивляешься. Тонешь, тонешь и даже не пытаешься выбраться.

— Тебе попросил передать принц, — прохрипел я.

— Что это? — она нахмурилась и потянула руку к записке.

Лёгкое, невесомое прикосновение пальцев и по моим венам потек ток, а она вздрогнула.

Я резко поднял взгляд с наших рук на ее лицо. Глаза округлились, язычок пробежал по губкам, что приоткрылись, румяная и взъерошенная она глубоко дышала, от чего ее упругая грудь высоко поднималась.

Перехватив ее запястье, почти не прикасаясь, но руку было не разжать, я притянул её к себе. Анабель врезалась в мою грудь и тихо пискнула от неожиданности. Свободная рука уперлась в мой торс и она запрокинула голову, что бы видеть мое лицо.

Я стоял словно каменный, не отводил взгляд от ее глаз, в которых читался небольшой испуг вперемешку с любопытством.

Все на что меня хватило, так это крепко обнять ее за талию, отпустить запястье и зарыться второй рукой ей в волосы.

Чуть не застонал от наслаждения, как давно я не трогал эти шелковистые пряди. Но тогда было все по другому, не было этого бешеного притяжения, просто красивые пряди и все.

Мы стояли и смотрели друг другу в глаза, я прижимал её к себе, чувствуя каждый изгиб ее тела, теплое дыхание, бешеное сердцебиение и острые соски. Она же держала свои руки на моей груди, уверен, мое сердце колотилось быстрее чем ее, и вся напряглась, окаменела. Мой твердый донельзя член упирался ей в живот.

И я мечтал ее поцеловать, но не делал это. Дохляк, почему-то я уверен, что он дохляк, мне не помеха, он помеха для нее. Она будет грызть себя, ее совесть не позволит ей спокойно жить. И будет она винить в этом всем меня. А мне этого не надо.

Она стала таять в моих руках, как будто призрак растворятся. Я нахмурился и попытался ее прижать крепче, но она ускользала, а меня начала топить паника. Я не хочу что бы она уходила. Хочу держать ее в своих руках вечно.

Я стоял и смотрел на свои руки и понимал, что пути назад больше нет. Я обязан пойти вместе с Эвансом в ее мир.