Насколько я понял, в ту ночь мы все погибли, а потом нас там же и похоронили. Но я отлично помню, как убегал через дыру, которую прогрыз дядя Джордж в дальнем конце палатки; на одной руке у меня висел Барри, на другой — Бекки. В это время как раз начался очередной артиллерийский обстрел. Сначала мы кое-как добрались до деревьев, где можно было немного укрыться, а потом перебежками рванули в сторону гор.
Почти до самого рассвета мы ползли вверх по склону. Затем свернули направо и двинулись к расположению партизан. А когда уже совсем утром мы все-таки дошли до них — началось наступление на лагерь «черных».
Мы стояли и смотрели, как длинными шеренгами по склонам спускаются тысячи и тысячи воинов, которые, видимо, собрались сюда со всех белых зон. Вскоре обстрел прекратился, зато теперь до нас с поразительной ясностью доносились все звуки боя.
Не знаю, сколько мы так простояли, но в конце концов лагерь «черных» был взят. После этого наши войска сразу же двинулись к энергетическому объекту. Вид у станции был совершенно нежилой — будто ее населяли гномы, которые прячутся от дневного света. Впрочем, и сдали объект почти без борьбы. Видимо, все это время защитники станции наблюдали за ходом сражения и решили, что положение их безвыходно.
Только сейчас, когда исход битвы был уже ясен, я почувствовал, насколько мне жарко — на небе уже вовсю светило солнце. По высоте его я понял, что мы проторчали на склоне несколько часов, хотя для нас они пролетели как одно мгновение.
Мы немного не дошли до расположения партизан, — вернее, до места, где еще вчера они располагались, поэтому теперь снова зашагали по склону горы. Чем ближе мы подходили к лагерю повстанцев, тем чаще нам попадались на пути воронки от снарядов и груды развороченных камней. Дядя Джордж уже принял свой обычный человеческий облик и натянул какую-то одежду, которую нашел в разрушенной палатке.
Запах моих родителей мы с ним учуяли одновременно. Оба рванули вперед и обогнули каменный выступ… Там прямо на земле, прислонившись спиной к большому валуну, сидел мой папа — на голове его белели бинты. Рядом, завернутая в одеяло, спала мама.
Мы с Бекки скорее бросились к ним и почти свалились в их объятия. Барри чуть отстал, но на лице его была счастливая улыбка.
Дядя Джордж прищурился на маму, затем на отца.
— Хлопотная выдалась ночка… — сказал он.
Ни Барри, ни Бекки сильно не пострадали от поединка с Вороном. Даже моя мама с честью вынесла дуэль с чародеем, хотя и сильно устала. Впрочем, поводов для усталости у нее было предостаточно и без него.
Мне она шепнула очень тихо, что решилась на обман, потому что думала — так для меня будет лучше. На это я возразил ей — я достаточно большой, чтобы разобраться в любой ситуации.
В ответ она лишь согласно кивнула. Дядя Джордж уже успел рассказать ей про все, что мы сделали.
— Больше — никаких секретов, — заверила меня она. — Обещаю.
Ну что я мог ей сказать? Что я доволен? Для меня это был просто урок взросления — больше ничего.
— Главное, теперь ты в безопасности, — улыбнулся я. Наконец-то мы могли поговорить с дядей Джорджем. Оказалось, что еще во время нашего урока оборотневедения он заподозрил неладное. А уж когда мы не явились на призывы к обеду, он и вовсе решил, что пора обследовать окрестности. Приняв самый что ни на есть незаметный облик, он нашел нас и стал вести наблюдение. Стоило ему увидеть среди нас Бекки, как он сразу понял, что мы собрались делать. Поэтому, когда дело пошло к перемещению, он просто прокрался следом за нами — сначала по узорам на земле, потом — по туману.
Папа попросил Бекки рассказать ему всю историю с самого начала. Я-то думал, он расстроится из-за того, что тому «черному» все-таки удалось уйти, но он почему-то больше всего забеспокоился, когда сестренка упомянула про доктора Вейда.
— Доктор действительно говорил, что у него в папке появился какой-то новый материал?
— Да, — ответил я. — Он прямо весь дрожал — так ему хотелось поскорее его просмотреть.
Папа поднял глаза к небу и что-то замычал себе под нос, как делал обычно, когда пытался прикинуть что-то в уме. Затем перевел взгляд на маму:
— Значит, примерно утром он должен отбыть домой… Очень может быть, что он еще там, — тем более если поздно лег спать.
Она кивнула:
— Понятно. Я готова.
Они оба встали.
— Пошли Надо спешить.
Они бросились к транскомпу, и дядя Джордж согласился побыть немного в роли оператора, а заодно посмотреть, не прибывают ли еще наши. Проверив несколько частот, он сказал, что приток сил продолжается. Перед тем как я переместился, дядя стиснул мне плечо.
— На днях надо встретиться — хочу дать тебе еще несколько уроков, — произнес он.
— Ну конечно, — ответил я. — Спасибо тебе за все. И дядя Джордж улыбнулся — первый раз в жизни я увидел, как он улыбается.
Можно было и не торопиться. Когда мы вернулись домой, доктор Вейд еще спал. Таким образом, у нас как раз оставалось время, чтобы помыться (а некоторым — и побриться) и приступить к приготовлению плотного завтрака.
Все получилось так, как мы рассчитывали. Доктор проснулся, когда все было уже почти готово. Меня послали к нему на другую половину, чтобы я пригласил его к завтраку. Доктор охотно согласился. Кажется, он пребывал в прекрасном расположении духа.
— Получилась необычайно плодотворная поездка, — сказал он.
— Да что вы говорите! Рад слышать. Встретимся внизу, — ответил я.
Во время завтрака доктор просто сиял от счастья Торопливо и без интереса выслушав папины объяснения — включая рассказ о неприятном инциденте, происшедшем с его шевелюрой и приведшем к частичному ее упразднению, — доктор тут же принялся обсуждать с ним некие уравнения, которые он случайно откопал вчера у себя в папке и которые, по его словам, объясняли некий феномен под названием «мозаика частиц». Я, честно говоря, не понял, что он имел в виду: то ли он говорил о чисто теоретической концепции энергетических уровней в физике частиц, то ли о способе использования ее в производстве оружия или для добычи чистой энергии. Бекки, Барри и я быстренько управились с завтраком и смылись, оставив доктора пить кофе с родителями.
Потом, когда я случайно проходил мимо двери — ну хорошо, не случайно, меня просто заело любопытство, — я видел, как доктор Вейд сидел, откинувшись, на стуле, глаза его были закрыты, а мама что-то тихо и настойчиво шептала ему на ухо. А в это время папа выуживал из папки доктора новый материал.
До сих пор не могу забыть, как доктор бормотал, когда собирался уезжать:
— Никак не могу освободиться от ощущения, что я что-то забыл. Но вот что это, не помню.
— Ну, значит, ничего интересного, — утешал его папа. Я правильно догадался — тот лазутчик прибыл из черной зоны, чтобы насадить нам одну очень важную физическую концепцию, до которой наша зона еще не дозрела и которая могла бы принести нам вред. Очередная попытка обмануть время. Может быть, все бы и обошлось, но в вопросах социального конструирования мы всегда придерживались того же правила, что и сами «черные», — своего рода «правила большого пальца», выведенного из опыта других зон.
Да, других зон… Таких же, как та, на которой мы погибли.
Дело в том, что параллельные миры возникают, когда развитие определенной зоны доходит до поворотной точки. Некоторые ученые даже уверены, что каждый такой момент порождает не два параллельных мира, а бесконечное множество. Другое дело, что не все из них мы можем уловить с помощью нашей аппаратуры. Иные отличаются друг от друга столь незначительно, что настроиться на их частоту почти невозможно. Так же невозможно определить, по какому принципу выбираются эти главные поворотные моменты истории. Совершенно темный лес.
Словом, мы попали как раз на такой перелом. Это был момент зарождения новой зоны.
Теперь появилась еще одна белая зона — в ней партизанам удалось захватить электростанцию и выиграть войну с «черными».
Но осталась и третья черная зона. Там, согласно сообщениям разведывательной службы, партизанский транскомп был разрушен прямым попаданием снаряда и никакой помощи не последовало. Родители мои погибли во время взрыва. Бекки, Барри и меня смерть настигла во вражеском лагере — и вместе с нами дядю Джорджа. Было ли это делом рук Ворона или ему кто-то помог — так и осталось тайной. Я лично думаю, что сам бы он не справился.
Интересное это ощущение — сознавать, что где-то есть мир, в котором ты умер. А если не умер? Тогда я бы точно отправился в спасательную экспедицию.
А если бы мне это удалось? Думаю, это было бы еще более странное ощущение — встретиться с самим собой. Интересно, что бы я себе сказал? И кому бы из нас принадлежали тогда мои стереозаписи?
А Бекки? Что бы мы стали делать с еще одной Бекки? Или Барри? Или если бы у нас было две мамы и два папы?
Насколько я знаю, в других известных зонах таких двойников нет. Все они разошлись в путях своего развития много-много лет назад. Ученые считают, что раньше, в самом начале, двойники существовали, но постепенно, спустя столетия, все совпадения сгладились.
Думаю, я не один такой в новой белой зоне — многие живут и знают, что в третьей черной зоне у них есть двойники. И если снова вспыхнет борьба за эту зону, я думаю, все они будут среди добровольцев. Сколько же неожиданных встреч и узнаваний произойдет, если это случится! Надеюсь, я и сам побываю там — когда там опять будет белая зона — и положу цветочки на свою могилу. Вернее, на наши могилы.
Можно долго философствовать о всемирном равновесии добра и зла и тому подобном. Только белых зон все равно больше, чем черных, а философские концепции — особенно те, которые содержат мораль… Чем дальше в них вникаешь, тем больше всяких неясностей. Я ведь уже говорил, что хочу стать ученым, а значит, работать в таких областях, где факты в конечном итоге побеждают догадки.
Кстати, пора бы и о конечном итоге…
Уже совсем стемнело — да и луна скоро выйдет.
Пойти, что ли, чуток повыть?