Телохранитель ее величества. Противостояние

Глава 3. Будни юного оперативника

Месяцем ранее

Жизнь налаживалась. Головные боли сошли на нет, как и сказала Рамирес, примерно через две недели. Нахлынувшая после этого эйфория так же прошла. Нагрузки увеличивались каждый день, но постепенно, и пока не достигли пиковых значений. Отношение девчонок в целом было всё так же настороженным, но появлялись и первые успехи в этом направлении, чего стоит одно решение проблемы душа. Да-да, это для меня в один день стало проблемой, когда Мишель, росчерком пера, запретила после занятий бегать в каюту, обязала мыться на месте, в общей душевой. Но об этом, пожалуй, позже.

Занятия с каждым днем становились всё интереснеё и интереснеё. Преподаватели выкладывались, стараясь вложить в меня как можно больше знаний, теперь нажимать на кнопку мотиватора не было их целью. И за это я уважал их. Даже в школе имени генерала Хуареса такой выкладки не видел. А ещё они подстраивались под меня, приноравливались к моему темпу усвоения знаний, который, если честно, поражал даже меня самого. Не ожидал подобного, хоть тресни! Все-таки сочетание добросовестного усвоения с мотивационной составляющей — великая вещь!

Почему предметы интересные? Сложно объяснить. Про оружие я промолчу, это понятно и так — какому мальчику не будет интересно? Все виды огнестрельного, скорострельного, пневматического. Деструкторы (правда, пока только в теории, испытание оных штуковин в поле производится только на базе в Сьерра-дель-Мьедо), ракетницы (то же самое), ножи. Ножи метательные, ножи штурмовые, ножи штыковые, для десантных и тяжелых доспехов. Разбор и сбор типовых моделей оружия с завязанными глазами, разбор и сбор оружия в доспешных перчатках. И многое, очень многое другое. И практика, обучение стрельбе из всего этого арсенала, под руководством специального тренера и под надзором молчаливой Маркизы, с которой отношения хоть и налаживались, но медленно.

Но и кроме этого предметов хватало. Развитие внимания. Развитие памяти. Логическое мышление. Мы проштудировали все известные сборники задач по математической логике для поступающих в ВУЗы, я в уме решал то, для чего требуется исписать формулами целый лист виртуальной планшетки. Но преподавателю и этого казалось мало. Кроме того каждый день было языкознание. Либо испанский, либо иностранные, но Гонзалес я видел каждый день, даже в выходные, и зверствовала она… Никому не пожелаю! Но акценты и выговоры вбивались в меня железно, намертво, я чувствовал, что в некоторых регионах Империи и в некоторых странах Земли запросто сойду за своего. Чего стоят только четыре (!) разных марсианских акцента! И два — английских!

Для чего меня так готовили? Что задумала королева? Я не знал. Качали головами и девчонки. Даже Паула, имеющая аристократические корни и знающая мир чуть больше других, не могла сделать ни одного внятного предположения, где всё это требуется использовать. За глаза называли меня «юным оперативником», но это была просто шутка.

Распорядок дня так же устоялся. С утра и до развода шла пробежка. Абсолютно все здесь бегали скопом и не на время, лишь бы пробежать, по одной единственной трассе в три километра. Я бегал шесть, по выделенной, на которой каждый раз оказывались различные препятствия, всегда разные. И на время. Иногда со мною бегали провинившиеся из других подразделений, наказанные, так я начал заводить собственную сеть связей. Как правило, это были одни и те же личности, так что я сдружился примерно с полудюжиной девчонок разных групп разных возрастов, с которыми нас объединяло одно — вздорный характер. Мы поладили, с каждой из них, и трудно было ожидать иного — на трассе нужно держаться друг друга, прикрывать спину и подавать руку, а что сближает людей больше? Некоторые даже стали ближе, чем девчонки взвода, и я не считал, что это плохо.

Затем шли развод и завтрак. А после — практические занятия. Практические занятия это отдельная и очень емкая песня, которую не озвучишь просто так. Ножи, техника использования. И наоборот, техника блокировки. Техника их метания, ибо то, чего я достиг, показатель для улицы, по местным меркам уровень слабый. Рукопашная. Этот предмет вела Норма, и этих слов для характеристики происходящего на занятиях достаточно. Когда она занималась со мной, на мне не было мотиватора, но лучше бы был он — система мотивации самой Нормы оставляла технический прогресс далеко позади. Учитывайте, всё это с использованием боевого режима и без, как разные стороны одной медали. Я учился входить в предтранс — «режим ожидания», собственно в боевой режим, учился выходить из него и регулировать скорости мышления. Это было сложно, невероятно сложно! Гораздо сложнеё, чем просто изучать боевые приемы! Но шел я сюда именно за этим — учиться драться, и сцепив зубы ни разу не произнес ни одного недовольного слова. Даже про себя. Первое время Норма специально пыталась вывести меня из равновесия, получить жалобу или иную негативную реакцию, хотя бы просто написанную на лице (ладно уж, чего вслух-то произносить, не девочка), но через неделю, убедившись в тщетности, поставила меня в собственном табели о рангах на ступеньку выше, а её занятия приобрели большую направленность и меньшую ненужную агрессию. В общем, о Норме мне говорить не хочется, именно на её занятиях я понял главное — то, что нам преподавали в спортивной школе, детский сад.

Один-два раза в неделю, и обязательно в выходные, когда тренеров на базе минимальное количество, я проходил науку работать в коллективе. Вела её особый тренер, практику отрабатывал вначале с Сестренками, затем и с остальными членами взвода. Бег в одном темпе, зеркальное повторение того, что делает напарница, выполнение специальных упражнений, которые нельзя выполнить, не понимая друг друга на расстоянии. То есть, когда нет связи, находишься в режиме молчания. Как ни странно, лучше всего у меня получалось работать с Кассандрой, а хуже всего — с Мией и Розой. Почему — не знаю.

Постепенно вырисовалось отдельное занятие — тактические приемы современного боя. Обнаружение противника, окружение, схема обездвиживания и захвата. Пока на примитивном уровне, все-таки главное на этом этапе лишь уметь понимать друг друга, но я вживую видел, для чего именно это нужно. Потоком полилась информация о жестикуляции бойцов спецподразделений, что чего означает, о имеющихся схемах на тот или иной случай, о сильных и слабых сторонах каждой, о том, кого куда и с какой силой нужно ударить, чтоб получить тот или иной результат. И многое-многое-многое другое.

Стрельба — отдельная тема. И снова наука включения и выключения боевого режима, перемежающаяся с наукой использовать тело в пространстве с максимальной эффективностью. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего поворота — такой у них тут девиз. Я не успевал, катастрофически не успевал, совершал ошибки, но пока не дотягивал до уровня своего коэффициента погружения.

К обеду после всех этих передряг я был как выжатый лимон, до столовой еле доползал. После начинались новые круги ада, теперь уже теоретические. После них вновь шла разминка, закрепление пройденного, и сон. Перед сном я все-таки выуживал часок для повторения теоретических занятий, которые записывались и сбрасывались мне в навигатор в конце каждого. И о чудо, в этот момент мне никто не мешал и ничего от меня не требовал! Времени, чтобы общаться с остальными обитателями базы, не оставалось.

Девчонки… Они относились ко мне, как к игрушке, как к собственности. Я принадлежал их взводу, они несли за меня ответственность, но на этом всё. Я не стал частью взвода, они не пускали меня в свой круг. Я чувствовал, что я для них лишь мостик, их собственная лестница в небо. Они будут сдувать с меня пылинки, но только из за этого. На таком фоне мои тайные занятия с Маркизой казались хорошим знаком — хоть с кем-то я надеялся подружиться на самом деле, но тайные, разумеется, они были только для Маркизы. Катарина внимательно следила за ними, чтобы я не наделал ошибок, и у меня пока получалось. Как быть с остальными — не знал, но был полон уверенности, что это знание придет.

По вышеупомянутой причине отсутствия контактов с другими обитателями базы занятия с Катариной так же были сугубо теоретическими. Пока. Но я уже примерно знал, что от меня хотят и как правильно действовать в подобной ситуации. А опыт… По её словам он придет.

— Ты не понимаешь, Хуан, — улыбалась она мне, — они проходят почти то же самое, только относительно мальчиков. По программе банальной подготовки ко взрослой жизни, даже не на уровне потенциальных агентов-соблазнительниц. И для них эти занятия так же сугубо теоретические. Так что ты, выйдя к ним и попытавшись испробовать изученное, первым делом нарвешься на зеркальную методику. Тебе надо не только уметь самому, но и уметь распознавать. И защищаться.

— Не вижу проблемы в «защищаться», — ответил я.

— Зря. — Она покачала головой. — У тебя гормоны. А они все молодые и сексапильные. Делай поправку.

Иногда Катарина оставалась за дежурного офицера. Тогда в моей жизни наступал праздник — я ходил ночевать к ней, в их дежурную каморку. Они тайно используют одну из кладовок, оборудовав в ней нечто наподобие очень уютной лежанки, куда ходят спать, если всё спокойно. Я имею в виду дежурных офицеров. Их четверо, это таинственные личности, обладающие большими полномочиями, и с ними надо дружить. И я пытаюсь. Помещения с диваном для них не предусмотрено по уставу, ибо дежурят сутками, потому эти сеньоры выкруживаются, как могут, и комнатка считается тайной, хотя о ней знают абсолютно все.

Почему так? С Катариной? В этом не обремененном моралью женском монастыре?

Потому, что с ней просто. Голый перепих, никаких обязательств, никаких чувств и эмоций. Никакой привязанности. Мне это нужно, чтобы не сойти с ума прежде, чем я разберусь, с кем тут можно мутить, чтоб не было последствий, а с кем нельзя. Ей же… Ей для того же самого. Как я выяснил из посторонних источников, её Адальберто погиб, так и не помирившись с нею, и серьезных отношений после разрыва с ним у неё не было. Точно такие же перепихи, как со мной, на один раз. А тут я, паренек молодой и горячий, в любое угодное время…

Бэль. Эта девочка вспоминалась всё реже и реже. Я начал подзабывать, как она выглядит, её черты лица. Я уже не был уверен, что она действительно существовала, но это не пугало. Я не искал себе девочек здесь совсем не из-за неё — в конце концов, мы взрослые люди, и наши отношения не успели зайти так далеко, чтобы что-то друг другу обещать и в чем-то клясться. Я больше чем уверен, даже если она меня ещё и помнит, вряд ли соблюдает целибат, особенно если учитывать её поведение в день нашего знакомства, то зажигательное представление в воде перед первым встречным. Я всё ещё что-то чувствовал к ней, но понимал, что это не серьезно, у этого нет будущего. Я найду её, позже, и стану тем самым «мальчиком на ночь», обязательно — возьму свое. Но раз будущего нет — зачем что-то строить и пыжиться? Надо жить будущим, а она, какой бы ни была, прошлое.

Если же судьба вновь выкинет фокус и приведет меня к ней, и если она до сих пор будет что-то ко мне испытывать… Я скажу судьбе «спасибо». Если же нет… Я огорчусь. Но включу свое обаяние, активирую знания, вложенные Катариной, и у нас с нею будет совсем иной разговор. Что будет после этого — ведают только Древние, отчего-то очень почитаемые здесь, в корпусе. Пока же единственное, о чем я жалел, это то, что отказался от помощи девчонок по её поиску. Глупая ненужная сентиментальность, слабость, боязнь… Теперь уже не важно. Сейчас, безвылазно сидя на базе, я не буду их просить. Просить и брать то, что предлагают — разные вещи, а я не хочу выглядеть слабым. Будь что будет!

— Следующая картинка. Внимание!

Голос Очень Важной Сеньоры звучал ровно, четко, будто со мной разговаривает робот. Я находился в полутрансе, и окружающее воспринималось немного искаженно, через эхо. Кроме её голоса.

На визоре передо мной завихрилась картинка со следующим заданием. Детский сад, детская площадка. Дети, девочки и мальчики, лет четырех — пяти. Сразу пошла мысленная разбивка картинки на сектора. Вот песочница, в которой играют пятеро детей. Мозг выделил примерное количество игрушек, сосчитать которые точно возможным не представлялось. Их цвета и форму, яркие пятна среди общего натюрморта. Вот зона подвижных игр — ровная площадка, покрытая специальной резиной. Дети играют в догонялки, носятся друг за другом. Память зафиксировала разбивку детей по полу и по цветам одежды. Чуть дальше качели, на которых катаются две девочки, и ещё трое детей стоят рядом. А здесь куклы и велосипеды.

Картинка схлопнулась. Я закрыл глаза и произвел мысленную ревизию, удерживая в памяти все зоны картинки, мысленно раскидывая по ним детей по цветам одежды и иным броским признакам. Здесь два желтых пятна, там три фиолетовых. Здесь зеленое и два красных. Фоном в моей модели за площадкой встали два дерева и забор светло-серого цвета.

— Хуан? — потянула сеньора. Я открыл глаза.

— Я готов.

— Хорошо. Сколько на площадке было детей в кепочках?

Снова закрыл. Мысленно пробежался по своей модели ещё раз. Первое время в голове набатом гудело: «Двадцать секунд! Двадцать секунд!..» Я торопился, нервничал, и, как правило, получал в итоге удар током. Теперь сознание привыкло и больше не обращало внимание на такие вещи. «Времени всегда мало» — это тоже один из главных постулатов, который мне вбивали.

На мысленном, неосознанном счете «четырнадцать» я знал ответ и запустил тестовый режим, проверяя определенное мною количество. Вновь передо мной пронеслась вся картинка, все цветовые сполохи. Вроде несоответствий нет. Хорошо. На счете «девятнадцать» глаза мои открылись.

— Пять. В кепочках было пять детей.

— Месторасположение?

— Мальчик возле качели. Девочка в песочнице, что справа. Двое на резиновой площадке и один на заднем плане, около дерева.

Молчание. Она сверялась. На самом деле могла и не делать этого, но так положено, чтобы устранить погрешность человеческого фактора. На данном этапе обучения произвол с мотиваторами не приветствовался, это не учебка.

— Да, правильно. — Где-то глубоко-глубоко в душе я облегченно выдохнул. Все-таки к боли нельзя привыкнуть, её нельзя не бояться, кто бы что ни говорил. И это правильно — как только мне будет наплевать на боль, на мне можно будет ставить крест.

— Сколько из них в желтых? — последовал её новый вопрос. Я прикрыл глаза и вновь пробежался по модели.

— Две.

— А зеленых?

Пауза.

— Одна.

— Правильно. Можешь взять конфетку.

Про конфетку это такая шутка. Нечто из арсенала юмора их конторы. Для неё обучаемый вроде собаки академика Павлова, открывшего и научно описавшего условный рефлекс. Никакой конфетки в помине нет, разумеется, но я молчу.

— Следующая картинка.

Я прогнал из головы все лишние мысли и снова ощутил подобие транса. Визор завихрился, и передо мной предстало изображение строительной площадки. Хаотичное нагромождение различных конструкций, приспособлений и гор строительных материалов. Снующие люди в униформе, едущие по делам дроиды. Двое рабочих в сервокомплексах без шлемов, несущие на руках блок весом в пару тонн.

Через три секунды я начал раскадровку по зонам, определяемым или видом рабочих, или фоном, или тем, что они в этот момент делают. Секторов получилось пять, но один из них — те самые рабочие в сервах. Мысленный таймер отщелкунул: «Шесть», и я принялся за подробное изучение каждого из секторов, разбивая их на цвета и формы. Любой массив данных можно запомнить только так, разбивая, анализируя и нумеруя образы. «Десять секунд…»

— На последний слог ударение, Хуанито, на последний! — возмущалась сеньора Гонзалес. Как всегда, одетая в неизменно короткую юбку, сверкающая коленками. Сегодня она надела чулки на подвязках, и это, скажу вам, что-то! Возбуждает! Но причиной шандарахнувшего меня только что удара током были, естественно, не они. А ошибка, которую я допустил. В старой школе, и даже в частной, я имел право хоть раз ошибиться. Ошибся, понял ошибку, поправился — что здесь такого? Сейчас же я этого права не имел.

— Разведчик, как и сапер, не может ошибаться дважды, — любила говорить она. — Если на условно вражеской территории, на задании, ты всего один раз поставишь ударение не на тот слог, и это заметят… Считай, ты раскрыт. Самое умное, что ты сможешь после этого сделать — принять яд или активировать комплект самоуничтожения. Ибо нет такой информации, которую можно было бы скрыть, сидя в современном допросном кресле. Если попадаешь туда — это с концами.

— Агентов готовят для работы в определенной стране, сеньора, — как-то возразил я ей. — Они знают язык этой страны в совершенстве, но это язык конкретной страны, а не всего мира! Вы же гоняете меня мало того, что по всей Латинской Америке, так ещё и по всему Земному шару! Представляете, какой объем информации?

Она усмехнулась.

— Чико, тот, кого готовят для определенной страны, изучает не только язык. Но и историю, и социокультурные особенности аборигенов, и их национальные привычки. Крылатые слова и выражения, принятые там. Сленг. Поверь, Чико, это не меньший объем данных, от которых так же зависит их жизнь и успех задания. Тебя же я гоняю всего лишь по акцентам, и поверь, это не так много.

Отчего-то я ей верил.

— Следующая установочная фраза. — Она сделала паузу, достаточную лишь для того, чтобы сделать вдох. Или для того, чтобы очистить «временные файлы памяти», как я прозвал их про себя, и войти в трансовый режим запоминания. С каждым днем установочные фразы становились всё сложнеё и сложнеё, и получить разряд только за то, что не запомнил правильно цитату, мне не улыбалось.

— «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, — начала она. — Каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе. Джон Донн»…

Каждая установочная фраза с первого дня несла скрытый смысл, воспринимаемый подсознанием. Это были цитаты и афоризмы великих людей, благодаря которым человек, подспудно заучивавший их (в данном случае я), знакомится с их идеями. Декарт, Макиавелли, Бэкон, Кант, Вольтер… И даже Фрейд и Маркс! То есть воздействие здесь осуществляется на всех возможных уровнях, что говорит о серьезности методик, и о том, что корпус всегда был не только игрушкой для императоров. Просто кто-то должен быть «мясом», куклами, ряжеными девочками, отвлекающими внимание, а кто-то изначально сюда берется для серьезной работы. И для тех, и для других, у службы вербовки есть свои многоступенчатые тесты, исключающие ошибку, а сама она по стоимости содержания сравнима со всем остальным корпусом телохранителей. И во взводах, кстати, разное количество людей по этой же причине.

— А теперь повтори это на диалекте, принятом в Мату-Гроссу и других провинциях Центрально-Западного региона Бразилии, — улыбнулась сеньора Гонзалес…

Ноги были ватные, в глазах мелькали искры. Не помешал бы впрыск в дыхательную систему глотка чистого кислорода, но с этим у меня проблемы: тренировочный скафандр настраивается так, чтобы создать максимальное число проблем, а не облегчать жизнь его носителю. Я почувствовал, что ноги заплетаются, и долго не вытяну.

Сколько я пробежал? Пять километров? Десять? Пятьдесят? Интерфейс, услужливо подсчитывающий такие мелочи, молчал. Это вообще странное задание, сравнимое с легендарным армейским афоризмом: «Копай отсюда и до обеда». Только существенное отличие: грозит ли мне обед — неизвестно. Пока никто такой команды не давал.

Началось всё с утяжелений. Двадцать килограмм сменились тридцатью, затем сорока, и, наконец, половиной центнера. Каждый вес я отрабатывал неделю — медслужба страховалась на случай, если будут проблемы с ногой. На пятой неделе мне начали удлинять трассу. По чуть-чуть, но каждый день. Как-то я справился с этим, хотя до финиша в прямом смысле слова доползал. И, наконец, сегодня, в первый день шестой недели, ограничители сняли совсем.

То есть, я должен просто бежать. Или идти. Или ползти. Без цели. Без сроков. Без нормы километража. Тупо двигаться и двигаться вперед, пока мучителям, пардон, инструкторам, не надоест издеваться.

И я бежал. Потом шел. И, наконец, поплелся вперед. И такое чувство, скоро буду ползти.

«Скоро» настало раньше, чем мог предположить. Нога подвернулась, и я свалился на землю. Растянулся пузом, а балласт придавил, не давая пошевелиться.

Выругался. Затем из последних сил собрался и дополз до стены тоннеля. Привалился к ней спиной. Откинул забрало, вдохнул гнилостный сырой запах дворцовых подземелий. В них нет времени, нет пространства — без интерфейса их не ощущаешь совсем. Есть только вот этот сыростный запах, необходимость идти и воля шевелиться. И с последним у меня назрели проблемы. Я был готов, чтобы меня пристрелили, но двигаться дальше не собирался. Пусть расстреляют, пусть посадят в карцер, пусть, наконец, выгонят — плевать! Я не двинусь с места! Так и буду сидеть до скончания времен!

Ожил пятый, оперативный канал:

— Что, малыш, совсем плохо?

Катарина. Голос участливый. У, змеюка! Сквозь зубы я выругался.

— Значит, да, — перевела она.

— Если знаешь, чего спрашиваешь?! — зло ответил я. Я бы вспылил, но на эмоции не хватало сил.

— Так надо, малыш. Так надо.

И не давая вставить ничего язвительного, продолжила:

— А теперь переключись на седьмой канал и включи защиту.

Недоумевая, зачем это, я последовал приказу.

— Теперь просто откинься назад и расслабься. — Ну, это меня и просить не надо! — Отключи все остальные каналы. Совсем. — Недоумевая, я сделал и это. — А теперь слушай.

То, что последовало дальше, трудно описать без эмоций. Однако придется, ибо невозможно передать с помощью текста на бумаге одновременное состояние удивления, растерянности, страха, ехидства, радости от осознания победы, и рвущегося наружу смеха, охвативших меня одновременно. Потому опишу обывательски: из наушников шлема на меня полилась музыка.

Это была та самая группа, которую я включал на вступительном испытании, только другая песня. И она так же вначале лилась медленно и лирично, а затем резко ушла в отрыв, набирая обороты и заводя меня, давая силы для рывка. Того единственного и последнего, который невозможен в обычном, естественном состоянии организма, но который только и поможет мне дойти до логического финиша. Где-то ведь здесь есть этот долбанный финиш!

Я все-таки рассмеялся. Но моя рука к этому моменту уже сжимала винтовку, а ноги подобрались, чтобы встать.

— Закрой забрало! — скомандовала моя куратор. Я вернул щиток на место. — Дальше ты знаешь, что делать, встретимся на финише, малыш…

Я на секунду прикрыл глаза, и когда открыл, почувствовал, что по телу разливается нечто, к которому можно подобрать лишь один эпитет — жидкий огонь. Этот огонь горел, и заставлял меня двигаться. Давал мне энергию, которую я не мог не воспринимать, которую тут же перерабатывал и пускал в ход, забывая о боли, об усталости. О том, что ещё минуту назад был готов к тому, чтоб меня расстреляли. И на сей раз я был более подкован и развит физически, чем на том испытании: сознание автоматически нырнуло в боевой режим, а тело, раскачанное непрерывными тренировками на износ, почти не почувствовало нагрузки, так давившей к земле десять минут назад.

Я слышал мотив, воспринимал речь вокалиста, подстраивался под её энергию и летел, пока работала эта магия — ведь магия тоже не вечна. Расплата придет, обязательно, но это будет там, на финише. Пока же в моей корке стучало, звенело и гудело, почти не касаясь сознания смыслом:

Your time will come! Your time will come!.. (1)

— Привет!

Я поднял глаза. Катарина. Улыбалась. Принесла связку бананов. За её спиной люк гермозатвора опустился, отсекая палату медблока от внешнего мира.

— Ты понял?

Я кивнул.

— Почему?

— Потому, что это оружие, Хуан. Твое секретное оружие. Музыка — активатор. Я не знаю подробностей, мы как раз и хотим их выяснить, но это не просто так.

— Почему? — повторил я.

— Потому, что это не работает больше нигде и ни с кем. Пробовали. Не у нас, в армии. Да, музыка бодрит, концентрирует, и результаты боец выдает более… Хорошие, — нашла она слово. — Но это лишь ступень концентрации. В элитных частях такого добиваются тренингом. Человек сам активирует этот механизм, без всякой музыки. Ты же…

Она покачала головой, вздохнула.

— Что, я же? — усмехнулся я, рассматривая голограмму, показывающую очередной альпийский пейзаж релаксационной программы.

— У тебя всё иначе. Это активатор каких-то твоих способностей. Как, каких, каким образом это работает — как раз это мы и собирались выяснить.

— Нагрузив меня так, что захотелось повеситься?

— Это проявляется только на пределе, Хуан, — повысила она тональность для пресечения несущественных аргументов. — И я не виновата, что он у тебя такой высокий. Однако, теперь мы знаем, как его достичь, и что это безопасно. Относительно, конечно… — улыбнулась она, а мне захотелось сжать кулаки от досады. Медики, прогнав меня через свои приборы и анализаторы, заявили, что со мной всё в порядке. Вкололи дополнительную питательную инъекцию, вдобавок к тому, чем обкололи на финише, и разрешили идти домой, в каюту. Когда войду в норму, разумеется, ибо я всё ещё ощущал слабость. Нога моя так же была в порядке.

В туннелях меня гоняли по кругу, центр которого был финишем. И после «активации» они открыли прямой выход к нему, почти по радиусу, так что в запредельном состоянии (согласно их классификации, раз оно наступило после предела) я пробыл недолго. И только потому со мной ничего не произошло.

Но окажись мой путь раза в три длиннеё… Не знаю, что бы было. Однако Катарина права, это работает, и я сам отдал бы душу, чтобы понять детали — не стоит брюзжать и обвинять её, как бы не хотелось этого делать

«Свой выбор ты сделал, Шимановский! — вякнул вдруг внутренний голос, как всегда не в тему. — <i>Там, перед сеньорой на Совете. Теперь терпи!»

«Мне послать тебя, или как?» — не выдержал я.

— Что теперь будет? — спросил я вслух.

Катарина пожала плечами.

— Это противоречит всем уставам и инструкциям, музыка в режиме боя, однако, мы продолжим изучать её воздействие. Правда, не слишком часто — мало ли! — она окинула взглядом палату медблока. — Ты же не должен распространяться об этом — не хватало кому-то знать, что ты особенный и мы экспериментируем!

— Королева знает? — усмехнулся я, переходя к самому важному вопросу. Она кивнула.

— И королева, и все члены Совета, кто в тебе заинтересован. С их стороны утечки ждать не стоит, так что дело в тебе. Просто молчи, никому не говори. Ты не особенный, ты обычный, просто мы тебя «любим», и у королевы на тебя «свои планы». Понял?

Я закачал головой. В обществе не особо любят модов, и чем более их способности отличаются от усредненных показателей серой массы, тем «не любят» сильнеё. И местные обитатели, пусть они и сами не похожи на «серую массу», узнав о том, что рядом с ними подобный человек, скорее всего проявят агрессию, неприязнь. А на меня и так смотрят волком, я СЛИШКОМ ото всех отличаюсь.

— Рад, что ты понял. — Катарина улыбнулась.

— Своим можно сказать?

— Да. Я проведу с ними беседу. Чтоб если что, подстраховали тебя. Но им распространяться об этом запрещу. И предупрежу, что случись утечка — накажу тебя. За их болтливый язык.

Я про себя усмехнулся. Принцип коллективной ответственности во всей своей красе. Это они здесь умеют!

— Все, спи! На сегодня у тебя в графике только ужин, до завтрашнего развода ты свободен. Набирайся сил, — подытожила Катарина. Помахала мне ручкой и пошла к выходу. Но когда двери раскрылись, вдруг обернулась:

— Хуан, тебе придется самому подбирать себе музыку. Ты не представляешь, чего мне стоило перебрать эту скрипящую ересь и выбрать что-то стоящее. Я же не разбираюсь в этом!

— Но ты не ошиблась, твое «что-то стоящее» выстрелило. — Я улыбнулся. — Попало в точку.

— Где гарантия, что такое повторится? Вся база данных корпуса в твоем распоряжении, Мишель на днях скопировала в неё абсолютно все музыкальные архивы планеты, до которых смогла дотянуться. Изучай, подбирай.

Она снова улыбнулась и вышла. Я же взял принесенные ею бананы, в состоянии полного отупения, когда нет и проблеска мыследеятельности, съел несколько и завалился спать. Я устал, очень устал! И что ждет впереди — неизвестно. Не стоит пренебрегать таким подарком судьбы!

Перекат. Выстрел. Мимо, снова выстрел. Перекат. Есть, зеленая лампочка. Вскочить, бежать. Дальше, дальше, быстрее, быстрее…

Поворот. Вмазаться в стену, оттолкнуться, и на землю. Кувырок, приземление, оружие наизготовку. Есть, теперь цель. Гашетка, ещё гашетка. Вскочить. И бежать. Бежать, бежать, бежать!..

Новая «точка». Упасть. Приземление, кувырок, гашетка. Интерфейс сигнализирует об опасности, ещё один перекат, выстрел в сторону опасности. Есть, дроид. Замер. Снова перекат и снова выстрел, теперь по мишени.. PorcaMadonna, красная лампа!

— Стоп! — голос инструктора по стрельбе оглушил. Я вышел в нормальный режим восприятия, почувствовал, как тяжело дышу, а по лицу градом стекает пот. — Чико, честное слово, корова на лугу и то проворнеё!

Я промолчал. Препираться с тренерами — последнеё дело. Тренер всегда прав.

Поднялся, пошел вдоль загоревшейся по центру тоннеля зеленой светящейся линии. «Зеленый коридор» тут не только на полосах смерти, но за их пределами включают его только после выполнения задания, или наоборот, невыполнения, останавливая тем самым всех дроидов и блокируя все ловушки на полигоне. Настроение было на нуле, и неудивительно — у меня НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ двигаться с такой скоростью, с какой они требуют. Я дам сумасшедшую фору себе прежнему, решу практически все задачи, которые в свое время себе ставил, даже не вспотев… Но этого мало.

Впереди показался свет — выход из туннеля трассы. Я вышел, откидывая щиток забрала и щурясь с непривычки от яркого света, готовясь к очередному разносу, но тут же подобрался. Перед полигоном не было моих девчонок, вместо них рядом с тренером наблюдалась целая делегация сеньор в полковничьем ранге.

— Ай-яй-яй! — покачала головой Мишель.

Пришлось опустить глаза в пол. Я не чувствовал себя виноватым — я старался, делал всё, что в моих силах, не филонил. Просто не дано. Но объяснить это другому человеку чертовски сложно.

— Всё в порядке? — поддерживающее улыбнулась сеньора штандартенфюрер. Та самая, председатель Совета. Я навел относительно неё кое-какие справки и теперь невольно отдавал ей дань уважения. Действительно, она самая крутая из всех. Показно игнорирующая мою персону стоящая рядом сеньора Гарсия тоже имеет некислую славу, но ей далеко до этой сеньоры, как и в прошлый раз одетой в черную глянцевую форму дворцовой стражи. Сирена Морган, подруга королевы, ставшая бывшей подругой, а затем вернувшая исходный статус. Человек, не боящийся говорить ей в глаза всю правду, как думает, каковой бы нелицеприятной та ни была. Более того, посмевшая увести у неё мужа и отца детей, наследников престола. И всё равно оставшаяся на достаточно солидной вершине, после всех перипетий. Во дает!

Я выдавил улыбку в ответ:

— Так точно, сеньора!

— Быстро в душ и ко мне в кабинет! — бросила Мишель, обозначая, что разговор закончен. — Я приказала вышвырнуть девок оттуда, там никого нет, так что не задерживайся. — После чего принялась что-то деловито объяснять сеньоре Гарсия, оживленно жестикулируя.

Я развернулся и пошел к душевым. Душевые для меня до сих пор место проблемное. «Девки» ведут за мной охоту, постоянно, и мне некуда от них деться. Особенно там, где я оказываюсь «прижатым к стенке» благодаря нормальным физиологическим реакциям. «Что в этом такого»? — спросите вы. — «Ну, перетоптал бы одну, вторую, третью, раз сами вешаются… Дело молодое…» Молодое-то оно молодое, но есть нюанс. Не я, как сильный заправский мачо, проявлю свою крутость и обаяние, зажимая их в душевой толпами, а они покажут, какие они разэдакие, творят со мной, что хотят и где хотят. Я стану для них трофеем, а не наоборот. А это много для заведения, в котором мне кровь из носа нужно повысить свой статус. «Один неверный шаг, одно единственное оступление, малыш, и ты никогда не выпутаешься из дерьма» — говорит мне Катарина почти на каждом занятии, и я всё больше убеждаюсь в её правоте. — «Ты должен будешь делать это, но на своем поле, на своих условиях, и только подчиняя»…

Подчиняя… Куда мне подчинять с таким раскладом?! Они все властные стервы, палец в рот не клади — откусят! И дело даже не во мне, не в моей личностной составляющей — надо будет, отпор дам. Камилле же дал! Мне просто некогда заниматься иерархическими проблемами, время «своего поля» ещё не настало. Либо тратить энергию на «личное», либо на тренировки — иначе тут сдохнешь. И пока у меня никто не интересовался, куда именно я хочу свою энергию потратить…

А значит, я, либо плюнув на все, моюсь с этими заразами-охотницами, используя кое-какие вложенные Катариной тренинги, либо изматываю себя до изнеможения, пока у них не кончится терпение и они не уйдут восвояси — то есть, пока душ не освободиться естественным образом. Слово «честь» здесь не пустой звук, девочки играют по неписаным правилам, согласно которым должны уступить, если я выполню базовые условия противостояния. В частности, если закончу вечернюю тренировку не в восемь, а в десять вечера, упав от изнеможения. Но сегодня мне это не грозит.

После душа почувствовал себя легче. Оставил скафандр возле полигона и бодрый направился в сторону административного сектора. Бросил беглый взгляд на браслет, настроение поднялось ещё выше — скоро ужин, и после разговора с офицерами ничто не успеет омрачить мне поход в столовую вовремя — занятия на сегодня завершены. С этой радостной мыслью я и вошел в кабинет Мутанта, как её все называют про меж себя, вопреки официальному позывному.

Все три сеньоры полковника сидели вокруг стола хозяйки кабинета, к ним присоединились Рамирес, главный специалист корпуса по нейронному ускорению, Катарина, мой куратор, и, отчего-то, Норма.

— Садись, — указала мне на место в противоположном конце стола Мишель. Я вытянулся, послушно прошел и сел, выжидательно сложив руки на подлокотниках. Воцарилось молчание.

На сей раз они изучали меня не долго, и первая заговорила Норма:

— Хуан, мы провели консилиум. Посмотрели на твои результаты сегодня. И пришли к выводу, что ты не успеваешь за графиком «погружения».

— Я знаю, сеньора. — Я кивнул.

— Твой мозг успевает, даже несколько опережает график, — продолжила Рамирес. — Однако, твое тело, мышечные реакции… Они не дают тебе раскрыться. Тормозят.

— Способности берсерка в какой-то мере перекрывают этот недостаток, — взяла слово сеньора Гарсия. — Контролируемые способности! — Она бросила на Норму уважительный взгляд, та незаметно кивнула. — Но берсеркизм — это берсеркизм, это иное состояние тела. Которое ты пока можешь активировать только музыкой.

— Виноват, сеньора! — вытянул я спину. Она покачала головой.

— В этом нет твоей вины. Уже то, что мы можем на них воздействовать — прогресс. Твоих предшественников, точнеё предшественниц, нам пришлось ликвидировать. Всех. — При этих словах я поежился, а Норма уткнулась глазами в столешницу. — Но я повторю, это ОСОБЫЕ способности. А то, что должно быть у тебя в арсенале ОБЫЧНЫХ… — Она покачала головой. — Ты не сдвинулся с места, хотя прошел месяц с прошлого нашего мониторинга.

— Я старался, сеньора! Видит бог, как старался!

— Мы верим, — примирительно улыбнулась сеньора Морган. Кажется, я ей нравлюсь. Во всяком случае, неприязни она ко мне не испытывает. — Ты стараешься. Но есть вещи, которые выше человеческих сил.

— Ты должен уметь это сам по себе, Хуан, — добавила Мишель. Без использования берсеркизма, пусть и контролируемого. Это обязательно. В противном случае нам придется остановить твои занятия на «мозговерте», во избежание. И ты навсегда останешься в той поре, которую достиг сейчас. А это мало, крайне мало!

Я опустил голову, одолеваемый нехорошими предчувствиями.

Точно.

— Мы решили, — продолжила сеньора Гарсия, — что процесс нужно форсировать. Во что бы то ни стало. Твоя проблема — мышцы, которые не успевают за мысленной реакцией, и с завтрашнего дня мы начнем их тебе разрабатывать. До того, как мы увидим прогресс, все твои занятия прекращаются. Сегодня отдыхай и отсыпайся, а с завтрашнего утра готовься.

— Так всё серьезно, да? — усмехнулся я, чувствуя, что сейчас мне позволено немного покуражиться и побахвалиться. Что-то эти сеньоры скрывают, и очень серьезное, иначе бы не собирали по этому поводу целый консилиум.

— Это больно, Хуан, — озвучила мои сомнения сеньора Морган, читавшая меня в этот момент по лицу. — Очень больно. Очень-очень! Но тебе придется это вытерпеть.

Из моей груди вырвался вздох, я снова опустил голову вниз.

— Как понимаю, выбора у меня нет?

— Выбор? — улыбнулась Мишель. — Забудь это слово.

Дальше начался ад. Впрочем, даже ад по сравнению с тем, что меня ожидало, курорт. Во всяком случае, я очень туда хотел, чтобы хоть немного передохнуть от неотступной, разъедающей всего меня боли. Я не знал, что так может быть!

Эти методики… Их придумали психи, изуверы. Люди, не знающие, что такое ценность человеческой жизни, не знающие, что такое цена достижения результата. Не буду их описывать, ибо даже спустя годы воспоминания о том периоде не вызывают ничего, кроме отчаяния. Меня рвали на части, ломали, и делали всё это без средств обезболивания. Я должен был быть в сознании, я должен был ощущать каждую мышцу, каждую связку, которую они разрабатывали, несмотря на то, что каждая из мышц, обколотая специальной химией, горела изнутри нестерпимым огнем.

Как я выжил в первый день — не знаю. В каюту меня несли. Следующий день стал повторением предыдущего, и я взмолился, чтобы меня пристрелили. Но пристреливать меня никто не собирался, наоборот. Ещё на следующий тесты показали, что дело с мертвой точки сдвинулось — наметились успехи. Но это было только начало.

Пытка продолжалась неделю, и вся неделя промчалась, как в тумане. Единственным её плюсом стали Сестренки — взаимоотношения с ними начали налаживаться, и я подозреваю, дело в материнском инстинкте. Им требовалось защищать кого-то слабого, а слабее существа, чем я в этот момент, трудно сыскать.

— …А он такой и говорит: «Вы же не скажете маме, девочки? Правда?» — усмехнулась Мия.

— Козел! — Мои кулаки сжались.

— Это точно!

— И сколько так продолжалось?

— Пару лет.

— А вы?

— Привыкли! Что ты хочешь от маленьких девочек? — оскалилась Роза, подсознательно включая механизм агрессивной защиты. — Раз взрослые что-то делают, это нормально, так и должно быть. Пока само не всплыло.

— И как такое всплыло? — покачал я головой. Случайно?

— Нет. Кто-то из соседей заметил странности, — ответила Мия и эротично прижалась ко мне, доводя меня этим до неистовства. — Сам понимаешь, район бедный, все друг друга знают. Кто-то обратился в гвардию, а те проверили.

— И нас забрали в приют, продолжила Роза. — Отчима же посадили. И слава богу! — Она повторила жест сестры с другой стороны, и я чуть не взвыл.

— Да уж, девчонки! — только и вырвалось у меня, когда я обрел дар речи. Руки мои, чуть развернув их обеих, принялись активно изучать мягкость их грудей. Обе бестии захихикали и начали томно выгибаться, играя на зрителя.

— Так, а вот этого не надо! — воскликнула Мия, когда моя рука уверенно пошла ниже разрешенной зоны. — Только выше пояса!

— Выше пояса, выше пояса… — передразнил я её, но руку убрал. Периодически я проверял её оборону, но скорее из желания позлить.

— Самое смешное, нам теперь некому мстить, — грустно усмехнулась Роза, отстраняясь. — Этого урода прикончили в тюрьме, всего через четыре месяца. Когда мы и в приюте обвыкнуться не успели.

Я присвистнул. Стоило ожидать! Насильников в тюрьмах не любят, особенно педофилов. Такие там долго не живут. К сожалению для Сестренок.

— А мать?

— А чего ей мстить? — хмыкнула Роза. — Она же мать…

— Так-то вот, Хуан, — вздохнула Мия и тоже отстранилась.

— Вы видитесь? — продолжил я.

Роза пожала плечами.

— Нет. Только один раз вделись, когда её выпустили из тюрьмы. её же тоже посадили, за пособничество и сокрытие.

— И что?

— Посмотрели ей в глаза и ушли! Вот что! — воскликнула Мия.

Я выдержал паузу, давая девчонкам успокоиться. И когда те немного пришли в себя, все-таки додавил:

— Что вы увидели в её глазах?

— Хуан, давай не будем об этом?! — нервно воскликнула Роза и села ко мне лицом, прижавшись к противоположному борту.

Действительно, перебор. Поняв, что зашел слишком далеко, я решил разрядить атмосферу и резко повалил Мию себе на колени. Та хлебнула воды, закашлялась и заехала мне кулаком по плечу, отчего я взвыл, но затем легла на колени сама, расплываясь от удовольствия. Вода доставала ей до подбородка, а какая юная сеньорита из колоний не любит поплескаться?

..Вот так я и ищу общий язык с Сестренками. При помощи слов, рук и душещипательных бесед в горячей ванной. Ванная, кстати, недавнеё изобретение — горячая вода благотворно действует на мои воспаленные, разъеденные химией мышцы, лежать в ней по часу после занятий мне прописала коллегия инструкторов. А валяться в ней одному опасно — в любой момент какая-нибудь из мышц может отказать, и я утону.

На самом деле не утону, не всё так плохо, но вот залезть в ванную самостоятельно, как и вылезть, я не мог, и это был хороший повод, чтобы затащить сюда кого-нибудь из девчонок. И единственными приемлемыми «кем-нибудь» оказались Сестренки: Гюльзар позиционировала себя, как скромницу, Кассандре было не по статусу, а Паула шарахалась от голого меня, как от огня. Конечно, первые две тоже составляли мне компанию, не без этого, но Сестренки, как я уже говорил, относились ко мне спокойно, не нервничали, и итальянка с восточной красавицей их постоянно подставляли.

— У вас были мальчики после этого? — задал я давно мучавший вопрос. Я начал понимать этих двух девочек, по сути психологических калек, которых калечил отчим с молчаливого попустительства родной матери. У Розы этот вопрос вызвал бурю эмоций, каждая из которых носила явно негативный характер, но она сдержалась, подавив это в себе. Мия же отнеслась к вопросу спокойно.

— Были. Но перед тем, как начало получаться, я одного убила, одного покалечила. Нет, двоих убила. Или не двоих? — она вопросительно посмотрела на сестру.

— Если ты о Пабло, то его не считай, — подсказала та. — Он нас домогался. Значит, одного.

— Да, одного. — Лежащая на коленях девушка перевела на меня кристально чистый, почти по-детски наивный взгляд. — И одного покалечила, но не серьезно — уже поправился. Ему сделали операцию за счет Короны. Роза в последний момент не дала его добить.

— Но… Почему? — вырвалось у меня. И её грудь, которую я до того ласкал, перестала вызывать у меня эротические мысли. — Тоже приставал? Вел себя грубо, оскорблял?

— Нет, просто сорвалась. — Она пожала плечами. — Нашло что-то. С тех пор офицеры запретили мне в одиночку трахаться. Сказали, или в присутствии Розы, или чтобы на базе сидела. С тех пор мы так и ходим, всегда вдвоем. Кстати, мальчики не жалуются… — Они с сестрой переглянулись и довольно прыснули.

— Она ещё пару раз пыталась, — вновь пояснила Роза. — И я её останавливала. Это не просто так, понимаешь?

Я понимал. Но вернуть челюсть на место долго не мог.

— А ты? Ты срываешься?

Роза пожала плечами.

— Бывает. Но я могу избить, а она сразу «бабочки» активирует. Это как крышу сносит, Хуан. Ничего-ничего, всё нормально, и тут раз — ощущаешь себя прижимающей парня локтем к горлу. Тот весь бледный, сам не свой, а ты… Как просыпаешься!

— Но местные психологи… — я сбился. Вспомнил Гюльзар. — Им это не надо, да? — усмехнулся я и посмотрел девчонкам в глаза. — Им нужно, чтобы у вас были слабости, чтобы вы держались за корпус и друг за друга?

— Не совсем. — Вздох. — Нами занимались. И занимаются. И занятия помогают. Просто…

— Просто прогресс в занятиях мог быть и большим, — перевел я. Девчонки отвели глаза и промолчали.

— Мы же не хранители! — выдала Мия заключительную всё объясняющую фразу. — Нас в наказующие готовили. И нас с Розой, и Кассандру, и Гюльзар. И ещё двоих. Но их отсеяли на Полигоне — списали по ранению.

— А мы уперлись, в наказующие не пошли, — вновь оскалилась Роза, включая защитный механизм.

— Потому, что ваших подруг подставили на Полигоне.

— Их не подставили, — покачала головой Мия. — Они просто не прошли. Не выдержали психологически — не смогли первыми нажать на спуск. А урки смогли.

— Мы покрошили их, отбили девчонок, — продолжила Роза с грустью. Но если бы им не грозила опасность… Я не знаю, получилось бы у меня.

— Ты когда-нибудь стрелял в людей, Хуан? — усмехнулась Мия. Я задумался.

— Нет. Но я шел убивать Толстого. Я вам рассказывал.

— Ты ненавидел его, он припер тебя к стенке. — Роза отрицательно покачала головой. — У тебя не было выбора. А нам надо было стрелять в людей, которых не знаем, которые нам ничего не сделали. И девчонки спасовали. У нас был стимул — угроза их жизни, а у них его не было. Вот и всё.

— Потому мы и не пошли в наказующие, — подвела итог Мия. — И мы, и Кассандра, и даже Маркиза, которую мурыжили больше всех. Ведь наказующие, настоящие, не «морпехи», как ты их окрестил, это именно убийцы. Это их основная работа. А никак не охрана дворца и лиц королевской крови.

Я откинулся на борт и прикрыл глаза. Как всё сложно! Секрет «чертовой дюжины» раскрыт, но он потянул за собой несколько новых выводов, выставляющих корпус в ином свете, чем казался ранеё. Набор подразделений в соответствии с изначально заложенной специализацией. Кто-то — «мясо» в первом кольце окружения, способное отреагировать на угрозу быстрее любого возможного убийцы, либо закрыть охраняемую персону своим телом. Кто-то — «ряженые девочки» — охрана дворцовых покоев и боевой резерв на случай, если королеве понадобится несколько десятков винтовок для операции, которую не могут или не должны выполнять официальные службы планеты. А кто-то — изначально убийцы, устранители неугодных, имеющие сверхспособности, но и имеющие огромные-преогромные скелеты в шкафах. Которые, несмотря на имеющуюся базу психологической подготовки, никто им чистить не собирается.

И именно во взводе с такой специализацией оказался я. Но в «белом», не омраченном сотрудничеством с кровавой организацией Елены Гарсия.

А девчонки… Они простые. Но их рассуждения о смерти, о том, кого кто и как убил, вскользь… Сказанные с кристально чистыми, по-детски наивными глазами… Это страшно. Очень страшно!

Но других девчонок у меня нет. И только с этими мне придется работать бок о бок, доверять свою спину. А значит, я должен понять их. Хотя бы понять. И только потом пытаться построить свое мнение.

— Ну что, закончили с водными процедурами? — усмехнулась Роза, прочтя по моему лицу отразившиеся эмоции.

— Да, пожалуй, хватит уже… — Я попытался приподняться, скривился. Мия поднялась и села рядом, готовая подержать, если что. Но вставать я пока не собирался — не мог собраться с духом.

— Эх, девчонки!.. — внимательно оглядел я их прелести. — Если бы я хоть что-нибудь представлял из себя, как мужчина!..

— Если бы ты хоть что-то представлял из себя, как мужчина, — захихикала Мия, — мы бы с тобой в одной ванной не сидели!

— Мы бы шарахались от тебя, как Паула! — добавила её сестра. — Кстати, тем более пора вылезать — эта дрянь должна с минуты на минуту вернуться с гулядок, у неё пропуск до семи.

Я попытался подняться, опершись на плечо Мии. Рука и ноги мои задрожали, тело пробила сквозная волна боли, но, приподнявшись, я упорно держался, пока Роза вылезала из ванны, готовая поддержать меня с той стороны.

— Кстати, почему вы с ней так? «Гулядки», «шалавиться»?.. Грубо, девочки! Очень грубо! Она же ваша напарница!

— Грубо? — Невозмутимая обычно Роза закатила глаза. — Ты с ней мало общался! Она тот ещё фрукт, хоть и напарница!

— На ней пробы негде ставить! — срезюмировала Мия, так же вылезая наружу. — И она этим всех достала.

Я хотел добавить относительно красноволосой что-то ещё, в оправдание, но боль пронзила настолько сильно, что заматерился вслух и чуть не упал. Девчонки перехватили меня и в буквальном смысле потащили в спальную.

— Всё хорошо! Всё хорошо, Хуан!.. — причитала Роза, успокаивая меня, словно я ребенок. — Ещё шажочек! И ещё! А теперь ножками, ножками…

Паула, действительно, вернулась, когда мы вошли в спальную. Вошла, вся такая красивая и накрашенная, в жестком красном платье, оставляющем для фантазии не особо много места.

— О, ванная свободна, да? — Она бросила через две кровати сумочку и начала скидывать туфли. И не только туфли. Я вновь заматерился сквозь зубы.

— Все, Ангелито, теперь спать! Только спать! Сейчас мы тебя намажем… — Роза потянулась к тюбику специальной мази, стоящей на моей тумбочке. Я перебил:

— Укольчик! Пожалуйста! Сделайте укольчик! Я не могу больше это терпеть!

Но Мия уже уложила меня на живот и принялась размазывать по рукам мазь, которую выдавила ей на ладони сестра.

— Укольчика сегодня не будет. Укольчик завтра. Укольчик он на крайний случай, Хуанито. А у нас он далеко не крайний. Правда же?

Ее монотонный голос успокаивал. Я настраивался на него и боль отступала. Потом они в четыре руки принялись растирать меня, игнорируя мои судорожные попытки сопротивляться, когда от их нажатий было особенно плохо. Когда всё закончилось, поднялись:

— Все, Хуанито! Теперь спать! Включай свою музыку и до завтра!

Действительно, от мази и массажа становилось легче. Но не настолько, чтобы забыть горящую во всем теле боль. Мне оставалось только одно — впасть в небольшой транс, обусловленный… Даже не знаю какими способностями. Просто от него становилось легче, и можно было заснуть. К тому же, я совмещал приятное с полезным, выполнял негласное распоряжение делать подборку вещей, влияющих на регулировку способностей берсерка.

— Кузя! «Внутри искушения», случайный выбор, — произнес я так, чтобы наш домовой искин, совсем недавно получивший от меня гордое имя «Кузя», понял и сделал требуемое. До этого он носил имя «Кустодио», оставшееся ещё от предыдущих владелиц каюты, но я убедил девчонок, что оно не подходит для истинного домового. И назвал именем домовенка из маминой сказки, кстати, созвучным со старой версией.

Под потолком раздалась одновременно приятная, но в то же время жесткая мелодия. Девчонки скривились.

— Как ты можешь это слушать? — вздохнула Роза.

— Ты ничего не понимаешь, — ответил я и прикрыл глаза. Теперь спать. Спа-ать!

Каюту огласил приятный женский голос, что-то поющий на высоких нотах, плохо сочетающийся с жесткой суровой мелодией. Но он сочетался, и это было главной особенностью исполнения. Сейчас так не играют!

Через пятнадцать минут из ванной, завернутая в банное полотенце, вышла высокая красноволосая девушка. Окинула взглядом помещение, спящего на крайней кровати юношу и сидящих на соседних внешне одинаковых девушек, в состоянии прострации слушающих льющуюся с потолка мелодию. Скривилась.

— Спит?

Ответом был кивок одной из девушек.

— Давай что-нибудь из нашего…

Красноволосая скинула полотенце, вытерлась, накинула халат и плюхнулась на свою кровать, пока одна из девушек отдавала приказ искину. Через несколько секунд каюту огласили новые звуки, совсем не похожие на предыдущие. Это тоже было из репертуара Хуана, что-то из древности, но в отличие от большинства его последних вещей, они понимали смысл того, что слышали. Или хотя бы пытались понять.

Проигрыш закончился, и все три девушки принялись напряженно вслушиваться, разбирая жуткий акцент слов, ловя необъяснимую магию их исполнения: