Тело

Открыв глаза, профессор Мейер увидел беспокойно склонившихся над ним трех молодых хирургов. Внезапно ему пришло в голову, что они действительно должны быть очень молоды, чтобы решиться, на что решились; молоды и дерзки, не обременены закостенелыми штампами и мыслями; с железной выдержкой, железным самообладанием.

Его так поразило это откровение, что лишь через несколько секунд он понял, что операция прошла успешно.

— Как вы себя чувствуете, сэр?

— Все хорошо?

— Вы в состоянии говорить, сэр? Если нет, качните головой. Или мигните.

Они жадно смотрели.

Профессор Мейер сглотнул, привыкая к новому небу, языку и горлу. Наконец он произнес очень сипло:

— Мне кажется… Мне кажется…

— Ура! — закричал Кассиди. — Фельдман, вставай!

Фельдман соскочил с кушетки и бросился за очками.

— Он уже пришел в себя? Разговаривает?

— Да, он разговаривает! Фредди, мы победили!

Фельдман нашел свои очки и кинулся к операционному столу.

— Можете сказать еще что-нибудь, сэр? Все, что угодно.

— Я… Я…

— О боже, — выдохнул Фельдман. — Кажется, я сойду с ума.

Трое разразились нервным смехом. Они окружили Фельдмана и стали хлопать его по спине. Фельдман тоже засмеялся, но затем зашелся кашлем.

— Где Кент? — крикнул Кассиди. — Он удерживал осциллограф на одной линии в течении десяти часов.

— Отличная работа, черт побери! Где же он?

— Ушел за сэндвичами, — ответил Люпович. — Да вот он.

— Кент, все в порядке!

На пороге появился Кент с двумя бумажными пакетами и половиной бутерброда во рту. Он судорожно сглотнул.

— Заговорил?! Что он сказал?

Раздался шум, и в дверь ввалилась толпа людей.

— Уберите их! — закричал Фельдман. — Где этот полицейский? Сейчас никаких интервью!

Полицейский выбрался из толпы и загородил вход.

— Вы слышали, что говорят врачи, ребята?

— Нечестно, это же сенсация!

— Его первые слова?

— Что он сказал?

— Он действительно превратился в собаку?

— Какой породы?

— Он может вилять хвостом?

— Он сказал, что чувствует себя отлично, — объявил полицейский, загораживая дверь.

— Идем, идем, ребята.

Под его растопыренными руками прошмыгнул фотограф. Он взглянул на операционный стол и пробормотал:

— Боже мой!

Кент закрыл рукой объектив, и в этот миг сработала вспышка.

— Какого черта?! — взревел репортер.

— Вы счастливейший обладатель снимка моей ладони, саркастически произнес Кент. — Увеличьте его и повесьте в музее современных искусств. А теперь убирайтесь, пока я не сломал вам шею.

— Идем, ребята, — строго повторил полицейский, выталкивая газетчиков. На пороге он обернулся и посмотрел на профессора Мейера.

— Просто не могу поверить! — прошептал он и закрыл за собой дверь.

— Мы кое-что заслужили! — воскликнул Кассиди.

— Да, это надо отметить!

Профессор Мейер улыбнулся — внутренне, конечно, так как лицевая экспрессия была ограничена. Подошел Фельдман.

— Как вы себя чувствуете, сэр?

— Превосходно, — осторожно произнес Мейер. — Немного не по себе, пожалуй…

— Но вы не сожалеете? — перебил Фельдман.

— Еще не знаю, — сказал Мейер. — Я был против из принципа. Незаменимых людей нет.

— Есть. Вы. — Фельдман говорил с горячей убежденностью. — Я слушал ваши лекции. О, я не претендую на понимание и десятой части, математическая символика для меня только хобби. Но ваши знаменитые…

— Пожалуйста, — выдавил Мейер.

— Нет, позвольте мне сказать, сэр. Вы продолжаете труд, над которым бился Эйнштейн. Никто больше не в состоянии закончить его. Никто! Вам нужно было еще пару лет существовать в любой форме. Человеческое тело пока не хочет принимать гостя, пришлось искать среди приматов…

— Не имеет значения, — оборвал профессор. — В конце концов, главное — интеллект. У меня слегка кружится голова…

— Помню вашу последнюю лекцию в Гарварде, — сжав руки, продолжал Фельдман. — Вы выглядели таким старым! Я чуть не заплакал — усталое изможденное тело…

— Не желаете выпить, сэр? — Кассиди протянул стакан.

Мейер засмеялся.

— Боюсь, мои новые формы не приспособлены для стаканов. Лучше блюдечко.

— Ох, — вырвалось у Кассиди. — Правильно! Эй, несите сюда блюдечко!

— Вы должны нас простить, сэр, — извинился Фельдман. Такое ужасное напряжение. Мы сидели в этой комнате почти неделю, и сомневаюсь, что кто-нибудь из нас поспал восемь часов за это время. Мы чуть не потеряли вас…

— Вот! Вот блюдечко! — вмешался Люпович. — Что предпочитаете, сэр? Виски? Джин?

— Просто воду, — сказал Мейер. — Мне можно подняться?

— Позвольте… — Люпович легко снял его со стола и опустил на пол. Мейер неуверенно закачался на четырех ногах.

— Браво! — восторженно закричали врачи.

— Мне кажется, завтра я смогу немного поработать, сказал Мейер. — Нужно придумать какой-нибудь аппарат, чтобы я смог писать. По-моему, это не сложно. Очевидно, возникнут и другие проблемы. Пока мои мысли еще не совсем ясны….

— Не торопитесь.

— О, только не это! Нам нельзя потерять вас.

— Какая сенсация!

— Мы напишем замечательный отчет!

— Совместно, или каждый по своей специализации?

— И то, и другое. Они никогда не насытятся. Это же новая веха в…

— Где здесь ванная? — спросил Мейер.

Врачи переглянулись.

— Зачем?

— Заткнись, идиот. Сюда, сэр. Позвольте я открою вам дверь.

Мейер следовал за ними по пятам, всем существом ощущая легкость передвижения на четырех ногах. Когда он вернулся, горячо обсуждались технические аспекты операции.

— … никогда не повторится.

— Не могу с тобой согласиться. Все, что удалось однажды…

— Не дави философией, детка. Ты отлично знаешь, что это чистая случайность. Нам дьявольски повезло.

— Вот именно. Био-электрические изменения необратимы…

— Он вернулся.

— Ему не следует много ходить. Как ты себя чувствуешь, миляга?

— Я не миляга, — прорычал профессор Мейер. — И между прочим, гожусь вам в дедушки.

— Простите, сэр. Мне кажется вам лучше лечь.

— Да, — произнес Мейер. — Мне что-то нехорошо. В голове звенит, мысли путаются…

Они опустили его на кушетку, обступили тесным кольцом, положив руки друг другу на плечи. Они улыбались и были очень горды собой.

— Вам что-нибудь надо?

— Все что в наших силах…

— Вот, я налил блюдце воды.

— Мы оставили пару бутербродов.

— Отдыхайте, — сказал Кассиди.

Затем он непроизвольно погладил профессора Мейера по длинной, с атласной шерстью, голове.

Фельдман выкрикнул что-то неразборчивое.

— Я забыл, — смущенно произнес Кассиди.

— Нам надо следить за собой. Он ведь человек.

— Конечно, я знаю. Просто я устал… Понимаете, он так похож на собаку, что невольно…

— Убирайтесь отсюда! — приказал Фельдман. — Убирайтесь! Все!

Он вытолкал их из комнаты и вернулся к профессору Мейеру.

— Могу я что-нибудь для вас сделать, сэр?

Мейер попытался заговорить, утвердить свою человеческую натуру, но слова давались с большим трудом.

— Это никогда не повторится, сэр. Я уверен. Вы же… вы же профессор Мейер!

Фельдман быстро натянул одеяло на дрожащее тело Мейера.

— Все в порядке, сэр, — проговорил он, стараясь не смотреть на трясущееся животное. — Главное — это интеллект! Мозг!

— Разумеется, — согласился профессор Мейер, выдающийся математик. — Но я думаю… не могли бы вы меня еще раз погладить?