Телефон мистера Харригана

Тем жарким летним утром на кладбище было пустынно и я сразу направился к могиле Мистера Харригана. Надгробная плита была на месте. Разумеется, самая простая, обычный гранит без излишеств, только его имя и даты рождения и смерти. На могиле было множество цветов, всё ещё свежих (долго это, конечно, не продлится), большинство с привязанными к ним ярлыками. Наибольшая связка, судя по всему, была взята из личных клумб Мистера Харригана – но не из скупости, а из уважения, - и была доставлена сюда семьёй Питера Боствика.

Я опустился на колени, но не для молитвы. Достал свой телефон из кармана и подержал его в руке. Моё сердце билось так сильно, что перед глазами образовались маленькие чёрные точки. Я зашёл в контакты и набрал номер Мистера Харригана. Потом я опустил телефон и прижался одной щекой к свежему, положенному недавно дёрну, пытаясь услышать Тэмми Уайнетт.

Мне показалось, я слышу её, но это могло быть просто моё воображение. Мелодия должна была пробиться через пиджак покойного, через крышку гроба и шесть футов земли. Но я думал, что слышу её. Нет, не так – я был уверен, что слышу. Телефон Мистера Харригана играл «Оставайся со своим мужчиной» там внизу, в его могиле.

Вторым ухом, которое не было прижато к земле, я мог расслышать голос Мистера Харригана, очень тихий но отчётливый в дремотном покое этого места: «Сейчас я на звонок не отвечаю. Я вам перезвоню, если это покажется уместным».

Но он не перезвонит, уместно ему будет или нет. Он был мёртв.

Я поехал домой.

***

В сентябре 2009-го я начал учёбу в Средней Школе Гейтс Фоллс вместе со своими друзьями – Марджи, Региной и Билли. Мы ездили на учёбу на маленьком подержанном автобусе, который очень быстро получил от нас прозвище «Крохотный Детский Автобус из Гейтс Кидс». Со временем я стал выше (хотя и не дотянул два дюйма до шести футов, что в какой-то мере разбило мне сердце), но в первый день в новой школе оказалось, что я был самым низеньким из всех в восьмом классе. Что делало меня отличной мишенью для Кенни Янко, неповоротливого нарушителя спокойствия, которого оставили на второй год и чья фотография должна красоваться в словаре напротив термина: забияка.

Наш первый класс в Средней Школе не был обычным классом в привычном понимании, а скорее собранием новых учеников из так называемых «обучаемых городов», из Харлоу, Моттона и Шайло Чёрч. Директором в тот год (и в многие последующие годы тоже) был высокий, вечно шаркающий ногами дядя, с такой безупречно лысой головой, что мы не могли удержаться от шуток на этот счёт. То был мистер Альберт Дуглас, среди детей известный, как Алко Эл или Алкаш Даг. Никто из детей на самом деле не видел его набравшимся, но тогда все мы крепко верили, что директор пьёт как рыба.

Он поднялся на подиум, поприветствовав «эту замечательную группу новых студентов» в Средней Школе Гейтс Фоллс, и рассказал нам об удивительных вещах, которые ждут нас в наступающем учебном году. Эти вещи включали в себя: оркестр, хоровой кружок, дискуссионный клуб, фото-клуб, Клуб Будущих Фермеров Америки, и любой вид спорта, который будет нам по силам (в то время это были: бейсбол, лёгкая атлетика, теннис или соккер – футбол был для нас закрыт, пока мы не перейдём в старшую школу). Он рассказал нам о Строгих Пятницах * (одна из пятниц в противовес так называемой «Свободной Пятнице», когда работники некоторых компаний могут прийти на работу не в форме, а в своей повседневной одежде), проходящих раз в месяц, когда ожидается, что мальчики наденут галстуки и спортивные пиджаки, а девочки нарядятся в юбки (никаких мини-вариантов, короче двух дюймов выше колен, пожалуйста). В конце он сказал нам, что в этой школе совершенно точно не будет никаких «посвящений» иногородних студентов. Нас, другими словами. Видимо, из-за того, что год назад переведённый сюда из Вермонта студент оказался в «Центральном Мэнском Медицинском Центре» после того, как был вынужден высадить аж три бутылки «Гейторейда» * (спортивный напиток, восстанавливающий потерю жидкости после тренировок) в пивной молодёжной игре, так что теперь традиция «посвящения» была под запретом. Потом директор пожелал нам всего хорошего и отправил в «наше академическое приключение», как он это назвал.

Мои опасения, что я потеряюсь в этой огромной новой школе оказались беспочвенны, потому что она оказалась не такой уж и большой. Все мои учебные классы, кроме седьмого урока Английского языка, были на втором этаже, и мне нравились все мои учителя. Я боялся урока математики, но оказалось, что мы начали учёбу почти с того места, где я остановился в моей старой школе, так что всё было в порядке. Я чувствовал себя очень неплохо на всех уроках, пока не приходилось переходить в другой кабинет между шестым и седьмым уроками.

Я направлялся вниз по коридору к лестнице мимо хлопающих шкафчиков, болтающих детей и запаха макарон с говядиной, доносящегося из столовой. Как только я ступил на первую ступеньку, меня схватила рука.

- Эй, новенький. Не так быстро.

Я обернулся и увидел шестифутового тролля с лицом, горящим от прыщей. Его чёрные волосы свисали на плечи сальными зарослями. Маленькие тёмные глазки всматривались в меня из-под выдающегося вперёд, словно полка, лба. Они были наполнены фальшивой радостью. Он был одет в порванные джинсы и потёртые байкерские сапоги. В одной руке он держал бумажный пакет.

- Бери.

Наивный, я взял пакет. Дети скоренько проходили мимо меня и спускались с лестницы, некоторые бросали быстрые взгляды на парня с длинными чёрными волосами.

- Загляни внутрь.

Я заглянул. Там были тряпка, щётка и банка обувного блеска «Kiwi». Я попытался вернуть пакет.

- Мне нужно на урок.

- Ну-ну, новенький. Не раньше, чем ты натрёшь мои сапоги.

Вот оно, наказание за наивность. Это был обряд «посвящения», и, хотя директор и сказал, что подобные мероприятия запрещены, ещё сегодня утром, я думал о том, чтобы пройти его. Потом я подумал о всех тех детях, которые быстро прошмыгивали мимо нас к лестнице. Они бы смотрели на маленького деревенского парня из Харлоу, который стоит на коленях с тряпкой, щёткой и банкой обувного блеска в руках. Эта история очень быстро разойдётся по школе. Всё же мне придётся сделать это, потому что этот малый был гораздо больше меня и мне не нравился его взгляд. «Мне бы очень хотелось выбить из тебя всё дерьмо, - говорил этот взгляд, - просто дай мне повод, новенький».

А затем я представил, что бы подумал Мистер Харриган, увидь он меня на коленях, кротко натирающего сапоги этого чурбана.

- Нет, - сказал я.

- «Нет» - это ошибка, которую ты не хотел бы делать, - сказал малый. – Лучше, блядь, поверь мне.

- Мальчики! Эй, я к вам обращаюсь! У вас тут проблемы?

Это мисс Харгенсен, моя учитель естествознания. Она была молода и симпатична, недавно окончила колледж, но вокруг неё всегда витала аура уверенности в себе и готовности встречать невзгоды во всеоружии.

Большой парень покачал головой: никаких проблем.

- Всё в порядке, - сказал я, возвращая пакет его владельцу.

- Как тебя зовут? – спросила мисс Харгенсен. На меня она не смотрела.

- Кенни Янко.

- А что в твоём пакете, Кенни?

- Ничего.

- Уж не набор ли для «посвящения», а?

- Нет, - ответил он. – Мне на урок надо.

Мне, собственно, тоже. Толпа детей, спускавшихся по лестнице, поредела, а через мгновение зазвонил школьный звонок.

- Не сомневаюсь, Кенни, но задержись-ка ещё на секундочку, - она переключила своё внимание на меня. – Крейг, верно?

- Да, мэм.

- Что в его пакете, Крейг? Мне любопытно.

Я думал всё ей рассказать. Но не потому что во мне вдруг взыграли эти дерьмовые скаутские принципы а-ля: «Честность – лучшая политика», а потому что этот громила меня напугал и я был раздражён из-за этого. Ну, и потому что (стоит это признать) здесь был взрослый человек, который вовремя вмешался. А затем я подумал: «Как бы Мистер Харриган поступил в этой ситуации? Стал бы он ябедничать?»

- Остатки его ланча, - сказал я. – Половина сандвича. Он спрашивал, не желаю ли я угоститься?

Если она возьмёт пакет и заглянет внутрь, у нас обоих могут быть проблемы, но она не стала этого делать… хотя, держу пари, она и так всё понимала. Мисс Харгенсен только сказала нам поторопиться на урок и пошла прочь, клацая своими невзрачными «только-для-школы» туфлями на каблуках.

Я начал спускаться по лестнице и Кенни Янко снова меня схватил.

- Тебе лучше было бы всё же натереть их, новенький.

Это заявление разозлило меня ещё пуще.

- Я спас твою задницу. Тебе бы сказать мне спасибо.

Он побагровел, что явно не пошло на пользу всем этим пробуждающимся вулканам на его лице.

- Ты должен был их натереть, - он двинулся было дальше, но затем снова обернулся ко мне, держа в руках свой тупой бумажный пакет. – Нахуй твои спасибо, новенький. И тебя нахуй.

Неделю спустя Кенни Янко вступил в перепалку с мистером Арсенолтом, трудовиком, и швырнул в него ручной шлифовальный станок. Кенни уже успел получить не менее трёх отстранений от занятий на протяжении двух лет его учёбы в Средней Школе Гейтс Фоллс – после моей с ним стычки на вершине лестницы, я подумал, что Кенни был чем-то вроде местной легенды, - но случай с трудовиком был той соломинкой, что переломила спину верблюда. Его выгнали из школы, и я посчитал, что мои проблемы с ним закончились.

***

Как и многие школы маленьких городков, Средняя в Гейтс Фоллс была верна традициям. «Строгая Пятница» была лишь одной из многих. Среди других были такие, как: «Агитация» (что подразумевало стоять перед супермаркетом и выпрашивать у прохожих пожертвования в счёт пожарного департамента), «Делаем Милю» (пробежать вокруг спортзала двадцать кругов, смердя потом) и пение школьных песен на ежемесячных собраниях.

Ещё одной традицией был «Осенний Танец», что-то вроде «Дня Седи Хокинс», когда девочки приглашают мальчиков. Марджи Уошбёрн пригласила меня и я, конечно, согласился, потому что хотел остаться с ней друзьями, несмотря на то, что она мне не нравилась, ну, понимаете, как девчонка. Я попросил отца отвезти нас и он с радостью согласился. Регина Майклз пригласила Билли Богана, так что это было двойное свидание. Это было неплохо, тем более, что Регина шепнула мне на ушко, когда мы сидели в читальном зале, что пригласила Билли только потому, что он был моим другом.

И всё было чертовски хорошо до первого перерыва, когда я вышел из спортзала, чтобы немного, так сказать, разгрузиться от выпитого пунша. Как только я дошёл до двери в туалет для мальчиков, кто-то схватил меня за пояс одной рукой и за шею под затылком другой, и потащил по коридору к выходу на школьную парковку. Если бы я не вытянул руку, чтобы толкнуть аварийную ручку, Кенни впечатал бы меня в дверь лицом.

Всё, что произошло потом, я помню очень отчётливо. Я не имею ни малейшего понятия, почему плохие воспоминания из детства и ранней юности так кристально чисты, я только знаю, что это так. И это было очень плохое воспоминание.

Ночной воздух был почти шокирующе холодным после жары спортзала (не говоря уже о влажности, источаемой всеми этими полными жизни представителями пубертатного периода). Я видел блики лунного света на хроме двух припаркованных машин, принадлежащих нашим сегодняшним надзирателям – мистеру Тейлору и мисс Харгенсен (новые учителя всегда застревали на должности сопровождающих, потому что, догадайтесь сами, это была ещё одна традиция славной Средней Школы Гейтс Фоллс). Я также мог расслышать перестрелки выхлопных труб каких-то машин, проносящихся по 96-ому Шоссе. А ещё я чувствовал свежие грубые царапины на своих ладонях, когда Кенни Янко швырнул меня на тротуар парковки.

- А теперь вставай, - сказал он. – У тебя есть работёнка.

Я поднялся. Посмотрел на свои ладони и увидел, что они кровоточат.

На одной из припаркованных машин покоился пакет. Кенни взял его и протянул мне.

- Натри мои сапоги. Сделай это и мы будем считать, что всё у нас в порядке.

- Пошёл нахуй, - сказал я и ударил его в глаз.

Вспомнить всё? Пожалуйста. Я помню каждое мгновение под его ударами: всего их было пять. Помню, как последний удар швырнул меня на шлакоблочную стену здания и как я уговаривал свои ноги удержать меня, а они отказались. Я просто медленно сползал вниз, пока моя пятая точка не упёрлась в щебёночное покрытие под стеной. Ещё я помню, как «Black Eyed Peas» тихо, но отчётливо, задавали жару своим «Boom Boom Pow». И помню, как Кенни стал надо мною, тяжело дыша, и сказал:

- Кому-нибудь расскажешь и ты труп.

Но из всех вещей, которые я могу вспомнить, одна врезалась в память особенно сильно – это воспоминание было бесценным, - чистое и жестокое удовлетворения, когда мой кулак врезался в его лицо. То был мой единственный удар в той драке, но он был чертовски хорош.

«Boom Boom Pow». Что ещё тут скажешь.

***

Когда Кенни ушёл, я достал свой телефон из кармана. После того, как я удостоверился, что он не сломан, я позвонил Билли. Это всё, что тогда пришло мне в голову.

Он ответил на третий гудок, пытаясь перекричать пение «Фло Риды». Я попросил его выйти ко мне и привести мисс Харгенсен. Я не хотел вмешивать в эту историю учителя, но даже слушая перезвон колокольчиков в моей голове от ударов Кенни, я понимал, что рано или поздно это случится, так что лучше всё сделать сразу. Я подумал, что Мистер Харриган тоже поступил бы точно так же.

- Зачем? Что случилось, чел?

- Какой-то пацан напал на меня и побил, - сказал я. – Не думаю, что мне стоит появляться в школе. Выгляжу я, судя по всему, не очень.

Он прибыл через три минуты не только с мисс Харгенсен, но и с Марджи и Региной. Друзья с тревогой смотрели на мою разбитую губу и окровавленный нос. Моя одежда тоже была заляпана кровью, а рубашка (новая, между прочим) была порвана.

- Пойдём со мной, - сказала мисс Харгенсен. Не было похоже, чтобы её потряс вид крови, то, как распухла моя челюсть, или кровоподтёк на моей щеке. – Все вы.

- Я не хочу туда идти, - запротестовал я, думая, что она хочет отвести меня в подсобку при спортзале. – Не хочу, чтобы на меня пялились.

- И я не виню тебя, - сказала она. – Прошу сюда.

Мисс Харгенсен провела нас к двери с надписью «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА», отворила её ключом и впустила нас внутрь, а затем пригласила в учительскую, которая уж точно не выглядела шикарной. Я видел мебель и покруче на лужайках того же Харлоу, когда люди устраивали дворовую распродажу, но здесь были стулья и я уселся на один. Мисс Харгенсен нашла комплект первой помощи и послала Регину в ванную комнату за смоченной в холодной воде мочалкой, чтобы я приложил её к носу, который, по её словам, не выглядел сломанным. Регина вернулась и выглядела она впечатлённой.

- Там есть крем для рук «Аведа»!

- Это мой, - сказала мисс Харгенсен. – Возьми немного, если хочешь. Прижми это к носу, Крейг. Держи вот так. Кто вас сюда привёз?

- Папа Крейга, - сказала Марджи. Она то и дело оглядывалась, разглядывая эту неизведанную местность широко раскрытыми глазами. Поскольку стало ясно, что я не собираюсь тут помирать, она отмечала каждую деталь, чтобы потом обсуждать их со своими подругами.

- Позвони ему, - сказала мисс Харгенсен. – Дай Марджи свой телефон, Крейг.

Марджи позвонила моему отцу и попросила, чтобы он приехал и забрал нас. Он что-то сказал. Марджи послушала, а затем ответила:

- Ну, тут возникла небольшая проблема, - потом ещё немного послушала. – Н-у-у… э-э-э…

Билли взял у неё телефон.

- Он подрался, но всё в порядке, - послушал и протянул телефон мне. – Он хочет с тобой поговорить.

Ну конечно, он хотел поговорить. И после того, как папа осведомился, всё ли у меня в порядке, он хотел знать, кто это сделал. Я сказал, что не знаю, но думаю – это был какой-то старшеклассник, который хотел сорвать наш бал.

- Я в порядке, пап. Не делай из мухи слона, ладно?

Он сказал, что будет делать. Я сказал, что не надо. Он говорил, что надо. Мы ещё немного поспорили, а потом он вздохнул и сказал, что приедет так быстро, как только сможет. Я завершил звонок.

Мисс Харгенсен сказала:

- Полагаю, я не могу выписать что-нибудь от боли, только школьная медсестра имеет на это право и только с разрешения родителей, но её здесь нет… - Она схватила свою сумочку, которая висела на крючке рядом с пальто и заглянула внутрь. – Кто-нибудь из вас, детки, не собирается ли на меня донести. В таком случае я могу потерять работу.

Трое моих друзей покачали головами. Как и я, только осторожно. Кенни подловил меня неплохим ударом с разворота прямо в левый висок. Надеюсь, задиристый ублюдок поранил себе руку.

Мисс Харгенсен выудила на свет божий маленькую бутылочку таблеток «Алив».

- Мой личный запас. Билли, принеси немного воды.

Билли вручил мне наполненный одноразовый стаканчик. Я проглотил таблетку и сразу почувствовал себя лучше. Такова сила внушения, особенно если тебе что-то внушает молодая красивая женщина.

- Вы трое, возьмите ножки в ручки, - сказала мисс Харгенсен. – Билли, иди в спортзал и скажи мистеру Тейлору, что я вернусь через десять минут. Девочки, идите наружу и ждите отца Крейга. Проведите его через служебную дверь.

Они ушли. Мисс Харгенсен склонилась надо мной так низко, что я мог уловить запах её великолепных духов. Я тут же в неё влюбился. Я знал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. Она подняла два пальца.

- Пожалуйста, скажи мне, что ты видишь не три или четыре пальца.

- Нет, только два.

- Хорошо, - она выпрямилась. – Это был Янко? Не так ли?

- Нет.

- Я что, похожа на дурочку? Скажи мне правду.

Она была похожа на принцессу, но едва ли я мог сказать ей такое.

- Нет, вы не похожи на дурочку, но это был не Кенни. Что хорошо, кстати. Так как, видите ли, если бы это был он, то даю голову на отсечение, его бы арестовали, потому что он уже вылетел из школы. Потом был бы суд и мне пришлось бы идти на заседание и рассказывать, как он побил меня. Все бы тогда узнали. Представьте, какой позор.

- А если он ещё кого-нибудь побьёт?

Тогда я подумал о Мистере Харригане – можно даже сказать – процитировал его.

- Это их проблемы. Всё, что меня заботит – это то, что он сделал со мной.

Мисс Харгенсен попыталась нахмуриться. Вместо этого её губы изогнулись в широкую улыбку и я влюбился в неё пуще прежнего.

- Это довольно жёсткая позиция.

- Я просто хочу и дальше нормально жить, - сказал я. И это была правда, вот вам крест.

- Знаешь что, Крейг? Думаю, что так и будет.

***

Когда мой отец приехал на место, он оглядел меня с ног до головы и рассыпался в благодарностях перед мисс Харгенсен за её работу.

- В прошлой жизни я была секундантом на боксёрских поединках, - сказала она.

Папа рассмеялся. Никто из них не предложил отправиться в медпункт, что, надо сказать, было для меня облегчением.

Отец отвёз меня и моих друзей домой и мы пропустили вторую часть школьного бала, но никто из нас не возражал. Билли, Марджи и Регина получили опыт более интересный, чем размахивание руками в воздухе под Beyoncé и Jay-Z. Что до меня, то я заново переживал то чувство восхитительной тряски в руке, когда мой кулак внедрился в глаз Кенни Янко. Мой удар оставит на его роже превосходный синяк, и я спрашивал себя, как Кенни будет это объяснять. «Э-э-э… я врезался в дверь. Э-э-э… я врезался в стену. Э-э-э… я дрочил и моя рука соскользнула».

Когда мы вернулись домой, папа снова спросил, знаю ли я, кто на меня напал. Я сказал, что не знаю.

- Не уверен, что могу в это поверить, сынок.

На это я ничего не сказал.

- Ты просто хочешь всё забыть, оставить, как есть? Я верно тебя понимаю?

Я кивнул.

- Ну ладно, - он вздохнул. – Думаю, я понимаю тебя. Когда-то я тоже был молод. Рано или поздно каждый родитель говорит это своим детям, но я сомневаюсь, что их чада им верят.

- Я верю в это, - сказал я, и это правда, хотя было забавно представить моего отца пяти с половиной футов росту с писклявым голосом ещё в эпоху стационарных телефонов.

- Скажи-ка мне одну вещь, кстати. Твоя мама рассердилась бы на меня за такой вопрос, но её с нами больше нет… ты врезал ему? Дал сдачи?

- Да. Ударил только раз, но то был хороший удар.

Отец ухмыльнулся.

- Хорошо. Но ты должен понять, что всё это дело полиции, если он снова нападёт на тебя. Мы поняли друг друга?

Я сказал, что да, поняли.

- Твоя учительница – она мне понравилась, - сказала, чтобы я не давал тебе спать, по крайней мере, час и убедился, что у тебя не кружится голова. Не желаешь кусочек пирога?

- Конечно.

- Да ещё и чашку чая в придачу?

- Точно так.

И мы взяли по куску пирога и две кружки чая, и папа рассказывал мне истории не о смежных телефонных линиях, или о том, как он ходил в школу, в которой был всего один учебный класс, отапливаемый дровяной печью, и не о телевизоре, который ловил три канала (и ни одного, когда ветер срывал с крыши антенну). Он рассказывал мне о том, как они с Роем ДеВиттом нашли несколько фейерверков в подвале дома Роя и, когда они их запустили, один попал прямо в короб для растопки Фрэнка Дрисколла и поджёг его, а Фрэнк Дрисколл сказал, что если они не натаскают ему связку дров, он всё расскажет их родителям. Он рассказывал о том, как его мама нечаянно услышала, что он назвал старого Фили Лубёрда из Шайло Чёрч Большим Вождём Ракушкой и вымыла его рот с мылом, игнорируя все его обещания, что он больше так не будет. Рассказывал о состязаниях, которые проходили на роллердроме в Оберне – он называл их «разборка», - куда ребята из Старшей Школы Лисбона и Младшей Эдвардской, школы мое папы, ходили каждый вечер пятницы. Рассказывал, как какие-то старшие ребята стащили с него купальный костюм на Уайт Бич («Я шёл домой, обёрнутый полотенцем».), и о случае, когда некий парень с бейсбольной битой в руках преследовал его по Карабин Стрит в Касл Роке («Он сказал, что я поставил засос его сестре, но я не делал этого»).

Он действительно когда-то был молод.

***

В свою комнату я поднялся в приподнятом расположении духа, но действие таблетки «Алив», которую дала мне мисс Харгенсен, уже начало выветриваться и моё хорошее настроение выветрилось вместе с ним. Я был точно уверен, что Кенни Янко больше ко мне не полезет, но сомнения всё же не исчезли. Что если его друзья начнут справляться у него про фингал под глазом? Поддразнивать его? Возможно, даже смеяться над ним? Что если он разозлиться и решит потребовать у меня второй раунд? Ежели это случится, я, видимо, не смогу нанести ему и одного приличного удара; попадание в глаз Кенни было, в общем-то, грязным приёмчиком, если уж на то пошло. Он может отправить меня прямиком в больницу на этот раз, или что похуже.

Я умылся (очень осторожно), почистил зубы, забрался в постель, выключил свет и только тогда, устроившись, вновь пережил всё, что произошло. Крайнее удивление от того, что меня внезапно схватили и потащили по коридору. Удар в грудь. Удар в лицо. Как я уговаривал свои ноги держать меня, а они ответили: может, позже.

Как только я оказался в темноте, мне казалось всё более и более вероятным, что Кенни ещё не закончил со мной. Вещи куда более безумные, чем эта, кажутся вам вполне логичными, когда вы находитесь в полной темноте, и вы одни.

Так что я снова включил свет и позвонил Мистеру Харригану.

Я и не ожидал услышать его голос на записи, я просто хотел притвориться, что разговариваю с ним. Чего я ожидал, так это тишины или повторяющегося сообщения, что номер, на который я звоню, больше не обслуживается. Я всунул телефон во внутренний карман похоронного костюма Мистера Харригана три месяца назад, а первые айфоны, поступившие в продажу, имели продолжительность зарядки в 250 часов даже в режиме ожидания. Что означало – телефон мёртв, как и его владелец.

Но звонок прошёл. Этого не могло произойти, это было из разряда фантастики, но под землёй на Кладбище Вязов в трёх милях отсюда Тэмми Уайнетт напевала «Оставайся со своим мужчиной». На пятом гудке звонок оборвался и немного скрипучий голос старика зазвучал у меня в ухе. Как всегда, строго по делу, даже не предлагая звонящему оставить номер или сообщение. «Сейчас я на звонок не отвечаю. Я вам перезвоню, если это покажется уместным».

Прошёл сигнал, и я услышал свой голос. Не помню, чтобы я думал, что сказать; мой рот, казалось, справлялся и без моего участия.

- Сегодня вечером меня побили, Мистер Харриган. Большой тупой пацан по имени Кенни Янко. Он хотел, чтобы я натирал его сапоги, а я отказался. Я не стал на него стучать, потому что подумал – пёс с ним, пусть на этом всё и закончится, я пытался думать, как вы, но мне всё ещё неспокойно. Мне захотелось всё вам рассказать.

Я помолчал.

- Я рад, что ваш телефон всё ещё работает, хотя ума не приложу, как такое может быть.

Опять помолчал.

- Я скучаю за вами. До свидания.

Я оборвал связь. Проверил исходящие звонки, чтобы удостовериться, что я действительно звонил. Номер Мистера Харригана был тут, прямо напротив времени – 11:02 вечера. Я выключил телефон и положил его на прикроватный столик. Потушил лампу и почти сразу заснул. Это было вечером в пятницу. На следующую ночь – а может, ранним утром субботы, - Кенни Янко умер. Он повесился, хотя я не знал ни того, как он умер, ни каких либо деталей в течение следующего года.

***

Некролог о Кеннете Джеймсе Янко не появлялся в «Льюистон Сан» до вторника, и всё, что он сообщал было: «ушёл внезапно в результате трагического инцидента», но новости разошлись по школе ещё в понедельник и, конечно, мельница слухов работала на полную мощность.

Он нанюхался клея и умер от инсульта.

Он чистил одно из отцовских ружей (мистер Янко утверждал, что у него дома целый арсенал) и оно выстрелило.

Он играл в «Русскую рулетку» с одним из отцовских револьверов и снёс себе башку.

Он напился, упал с лестницы и сломал себе шею.

Ни одна из этих историй не была правдой.

Билли Боган первым рассказал мне эту новость, сразу как приехал на Крохотном Автобусе. Его прямо распирало от желания поведать мне об этом. Он сказал, что одна из подруг его мамки, живущая в Гейтс Фоллс, позвонила и всё рассказала. Подруга, значит, жила напротив дома Кенни и видела, как его выносили в мешке на носилках, окружённых ревущими и орущими родными Янко. Как оказалось, даже отчисленных из школы забияк кто-то любит. Как читатель Библии, я даже мог представить их, раздирающих на себе одежду.

Я как-то сразу – не без чувства вины, - подумал о том звонке, который я сделал на телефон Мистера Харригана. Я говорил себе, что старик мёртв и никак не мог быть замешан в том, что произошло. Я убеждал себя, что даже если такие вещи и возможны за пределами каких-нибудь комиксов ужасов, то я не желал Кенни смерти, я просто хотел, чтобы он оставил меня в покое, но всё это походило на оправдания. И я вспомнил то, что говорила миссис Гроган на следующий день после похорон, когда я назвал Мистера Харригана хорошим парнем за то, что он оставил нам в наследство деньги.

«Насчёт этого не уверена. Он был честным, всё так, но ты бы не хотел узнать его с плохой стороны, уж поверь».

Дасти Билодо узнал Мистера Харригана с плохой стороны, я уверен, что Кенни Янко тоже, когда избил меня за то, что я отказался натирать его ёбаные сапоги. Только вот Мистер Харриган больше не может показать себя с плохой стороны. Я постоянно себе это повторял. У мертвецов просто нет плохих сторон. Конечно, телефоны, которые пролежали без подзарядки три месяца тоже не могут звонить и проигрывать голосовые сообщения (или принимать их)… но телефон Мистера Харригана зазвонил, и я услышал его старческий дребезжащий голос. Так что вину я чувствовал, как и облегчение, кстати. Кенни Янко больше никогда не пристанет ко мне. Он убрался с моей дороги.

Позже тем же днём, когда у меня был свободный урок и я бросал баскетбольные мячи в корзину в спортзале, мисс Харгенсен спустилась и вывела меня в коридор.

- Сегодня на уроке ты был какой-то мрачный, - сказала она.

- Нет, не был.

- Был, и я знаю почему, но я тебе кое-что скажу. У детей твоего возраста как бы «Птолемический» взгляд на мир. Я ещё достаточно молода, чтобы это помнить.

- Не знаю, о чём вы…

- Птолемей был римским математиком и астрологом, который верил, что земля – центр вселенной, неподвижная точка, вокруг которой крутится всё остальное. Так и дети думают, что вокруг них вертится целый мир. Чувство, что ты центр вселенной, обычно проходит годам к двадцати или около того, но ты ещё далёк от этого.

Она очень близко ко мне склонилась, такая серьёзная, и у неё были самые прекрасные зелёные глаза на свете. А запах её духов даже немного вскружил мне голову.

- Вижу, ты не совсем меня понимаешь, так что позволь обойдёмся без метафор. Если вдруг ты думаешь, что как-то повлиял на смерть Кенни Янко, забудь об этом. Никак ты не повлиял. Я просматривала его характеристику, и он был ребёнком с довольно серьёзными проблемами. Домашними проблемами, школьными проблемами и психологическими. Я не знаю, что произошло, и не хочу знать, но в этом мне всё же видится благо.

- Что? – спросил я. – Потому что он больше не сможет меня побить?

Она рассмеялась, демонстрируя свои зубы, такие же прекрасные, как и она вся.

- Вот опять, «птолемический» взгляд на мир. Нет, Крейг, благо, что он был ещё слишком молод, чтобы получить водительские права. Если бы он был достаточно взрослым, чтобы водить машину, он мог бы с собой забрать ещё кого-то из детей. А теперь возвращайся в спортзал и забрось ещё пару мячей.

Я обернулся, чтобы уйти, но она схватила меня за запястье. Одиннадцать лет спустя я всё ещё помню, как меня тогда прошиб электрический разряд.

- Крейг, я никогда не радовалась смерти детей, даже таких поганцев, как Кеннет Янко. Но я рада, что это был не ты.

Внезапно мне захотелось всё ей рассказать и, пожалуй, я так и сделал бы. Но тут зазвенел школьный звонок, двери в учебные кабинеты распахнулись и коридор заполнился болтающими детьми. Мисс Харгенсен ушла своей дорогой, а я своей.

***

Той ночью я включил свой телефон и поначалу просто смотрел на него, собираясь с силами. В том, что сегодня утром сказала мисс Харгенсен, был смысл, но мисс Харгенсен не знала, что телефон Мистера Харригана всё ещё работает, что было невозможно. Я не использовал своего шанса всё ей рассказать и полагал – ошибочно, как оказалось, - что так и не смогу рассказать.

«Сегодня он уже не будет работать, - сказал я себе. – То просто был последний скачок энергии перед полным выключением. Как лампочка, которая вспыхивает прежде чем перегореть».

Я тыкнул на номер телефона Мистера Харригана, ожидая – надеясь, вообще-то, - что меня встретит тишина или сообщение, что этот номер больше не обслуживается. Но звонок прошёл, и после нескольких гудков в моём ухе прозвучал голос Мистера Харригана:

«Сейчас я на звонок не отвечаю. Я вам перезвоню, если это покажется уместным».

- Это Крейг, Мистер Харриган.

Я чувствовал себя дураком, разговаривающим с мертвецом – у которого, должно быть, уже и плесень на щеках растёт (о таких вещах я тоже знаю, спасибо Интернету). Глупость, однако, не единственное, что я ощущал. Ещё было чувство страха, будто ступаешь на нечестивую землю.

- Послушайте… - я облизнул губы. – Вы же не делали ничего, касающегося смерти Кенни Янко, правда? Если делали… мм… стукните в стену.

Я завершил звонок.

Подождал стука.

Ничего.

На следующее утро я получил сообщение от pirateking1. Всего шесть букв: а а а. К К п.

Бессмыслица.

Но она напугала меня до усрачки.

***

Той осенью я много думал о Кенни Янко (текущая история, передающаяся из уст в уста, была о том, что он свалился со второго этажа своего дома, когда пытался по-тихому улизнуть среди ночи). Ещё больше я думал о Мистере Харригане и его телефоне; теперь я жалел, что не выбросил его в Касл Лейк. Да, это было весьма притягательно, довольны? То особое ощущение волнения, которое мы порой испытываем к странным вещам. Запретным вещам. В некоторых случаях я почти решался ещё раз позвонить Мистеру Харригану, но никогда этого не делал, по крайней мере тогда. Когда-то я находил его голос успокаивающим, голос успешного и опытного человека, если на то пошло – голос моего дедушки, которого я никогда не знал. Теперь я уже не мог вспомнить его голос таким, каким он говорил теми солнечными послеполуденными часами, обсуждая Чарльза Диккенса или Фрэнка Норриса и Д. Г. Лоуренса, или называл Интернет прорванной водопроводной трубой. Теперь же всё, что я могу вспомнить – это старческий скрежет, похожий на скрип затасканной наждачной бумаги, говорящий мне, что перезвонит, если это будет уместно. И я думал о нём самом, лежащем в гробу. Гробовщики «Похоронного бюро Хэя и Пибоди», без сомнений, склеили клейстером его веки, но сколько этот клей продержится? Может, там внизу, его глаза уже открылись? Пялились ли они во тьму, когда гнили в своих глазницах?

Эти вещи постоянно меня тревожили.

За неделю до Рождества преподобный Муни попросил меня зайти в ризницу, так что мы могли «поговорить по душам». Большую часть разговора вёл он сам. Он сказал, что мой папа беспокоится обо мне. Я терял вес и моя успеваемость в школе резко упала. Было ли что-то такое, что я хотел бы рассказать? Я подумал об этом и решил, что было. Всего я поведать не могу, но хотя бы часть.

- Если я вам кое-что расскажу, это останется между нами?

- До тех пор, пока дело не будет касаться членовредительства и преступления – серьёзного преступления, - мой ответ да. Я не священник и это не католическая исповедь, но большинство людей веры хорошо умеют хранить секреты.

Тогда я рассказал ему, что подрался с парнем из школы, здоровяком по имени Кенни Янко, и он хорошенько меня отделал. Я сказал, что никогда не желал Кенни смерти и уж тем более никогда не молил об этом, но Кенни умер почти сразу после нашей драки, и я не могу перестать об этом думать. Также я рассказал ему о словах мисс Харгенсен – что дети верят, будто всё зациклено на них, а это на самом деле не так. Я сказал, что это немного помогло, но всё ещё думаю, что сыграл какую-то роль в смерти Кенни.

Преподобный улыбнулся.

- Твоя учительница права, Крейг. Пока мне не исполнилось восемь, я старался не наступать на трещины в тротуаре, потому что думал, что непреднамеренно сломаю таким образом своей матери спину.

- Серьёзно?

- Серьёзно, - он наклонился вперёд. Его улыбка погасла. – Я сохраню твой секрет, если ты сохранишь мой. Согласен?

- Конечно.

- Мы с отцом Ингерсоллом из церкви Святой Анны в Гейтс Фоллс хорошие друзья. Это церковь, куда ходила семья Янко. Он сказал мне, что мальчик Янко совершил самоубийство.

У меня перехватило дыхание. Самоубийство было одним из слухов, гуляющих по округе в течение недели после смерти Кенни, но я никогда в это не верил. Я бы даже сказал, что мысли о том, чтобы покончить с собой никогда не посещали голову этого задиристого сукиного сына.

Преподобный Муни склонился ко мне ещё ближе. Взял мою руку в свои.

- Крейг, ты действительно думаешь, что этот парень пришёл домой и подумал: «Матерь Божья! Я побил мальчика моложе и меньше себя, думая, я себя прикончу»?

- Полагаю, нет, - сказал я и выдохнул так резко, словно задерживал воздух по меньшей мере на две минуты. – После того, как вы так это изобразили. А как он это сделал?

- Я не спрашивал, и даже если бы Пат Ингерсолл сказал мне, я не стал бы говорить об этом тебе. Нужно отпустить это, Крейг. У мальчика были проблемы. Его желание побить тебя было лишь одним из симптомов этих проблем. И ты ничего не можешь с этим поделать.

- А если я почувствую облегчение? Ну, знаете, что оставил всё позади и полностью забыл о Кенни Янко и его проблемах?

- Я бы сказал, что все мы люди.

- Спасибо.

- Тебе стало легче?

- Да.

И это правда.

***

Незадолго до окончания учебного года мисс Харгенсен, стоя перед нами в классе естествознания с улыбкой на лице, сказала:

- Вы, ребята, вероятно, надеетесь, что уже через две недели сможете от меня избавиться, но у меня есть для вас плохие новости. Мистер де Лессепс, учитель биологии в старшей школе, ушёл на пенсию и мне предложили занять его место. Можете даже сказать, что я тоже перехожу из восьмого класса в девятый вместе с вами.

Некоторые дети притворно застонали, но большинство из нас аплодировали, и никто так усердно не был в ладоши, как я. Не хотел бы я оставлять свою любовь позади. Для моего пубертатного разума то, что мисс Харгенсен переходит в ту же школу, что и я, казалось судьбоносным. И в каком-то смысле так оно и было.

***

Средняя Школа Гейтс Фоллс осталась позади и я перешёл в девятый класс в Старшую Школу в том же Гейтс Фоллс. Там я встретил Майка Уэберрота, известного, как – в то время он делал карьеру кэтчера в «Балтиморских Иволгах», - Эбот.

Качки и ботаны обычно не находят общий язык в школах Гейтс (думаю, это правдиво для большинства старших школ, потому что качки, как правило, держатся рядом с себе подобными). И если бы не комикс «Арсеник и Олд Лейс» * (комиксы серии Runaways издательства Marvel Comics, выпускающиеся с июля 2003 года), сомневаюсь, что мы когда-нибудь сдружились бы. Эбот был спортсменом-юниором, а я просто скромным новеньким, что делает нашу дружбу ещё более необычной. Но мы подружились, остаёмся друзьями и по сей день, хотя теперь я вижу его всё реже.

Многие старшие школы проводят так называемые Выступления Выпускников * (пьеса, ставящаяся группой старшеклассников, которые состоят или нет в драматическом кружке, но выступление всё равно проводится, так как это последний шанс выпускников сделать что-то вместе), но в Гейтс всё было иначе. Каждый год мы проводили по два выступления, и хотя все они оставались привилегией драматического кружка, все желающие могли пройти прослушивание. Историю, которую в том году хотели поставить я знал, потому что видел её киноадаптацию по телевизору одним субботним вечером. Мне понравилось, так что я решил попробовать поучаствовать в постановке. Подруга Майка, состоящая в драматическом кружке, попросила его пройти прослушивание и, в конце концов, его утвердили на роль Джонатана Брюстера. А я получил партию его дружка-торопыги доктора Эйнштейна. В кино эту роль исполнял Питер Лорр, а я делал всё возможное, чтобы звучать, как он, ехидно вставляя «Ндээ! Ндээ!» перед каждым предложением. Это, конечно, не было хорошей имитацией, но должен вам сказать – аудитория проглотила всё. Маленькие городки, понимаете ли.

Вот так вот я и сдружился с Эботом, и так я узнал, что на самом деле случилось с Кенни Янко. Оказалось, что преподобный ошибся, а некролог в газете прав. Это действительно был трагический несчастный случай.

В перерыве между первым и вторым актами нашей генеральной репетиции я стоял у автомата Кока-Колы, который только что сожрал мои семьдесят пять центов, а взамен ничего не выдал. Эбот оставил свою подругу, продрейфовал ко мне и от души врезал по верхнему правому углу автомата. Банка Кока-Колы оперативно свалилась в приёмный лоток.

- Благодарствую, - сказал я.

- Да забей. Просто запомни, что лупить надо прямо сюда, по этому углу.

Я сказал, что непременно это усвою но сомневался, что смогу приложить с такой же силой.

- Эй, послушай, я узнал, что у тебя были проблемы с тем пацаном, Янко. Это правда?

Не было смысла это отрицать – Билли и обе девчонки уже всем растрепали, - и уж тем более по прошествии такого количества времени. Так что я сказал да, это правда.

- Хочешь знать, как он помер?

- Я уже слышал сотни разных историй и версий. У тебя есть очередная байка?

- У меня есть правда, дружочек. Ты же знаешь, кто мой отец, не так ли?

- Ясное дело.

Полицейские силы Гейтс Фоллс насчитывали менее двух дюжин полицейских в форме, Шефа полиции и одного детектива. Который как раз и был отцом Майка по имени Джордж Уэберрот.

- Я расскажу тебе про Янко, если дашь глотнуть газировки.

- Ладно, только слюней туда не напускай.

- Я что, похож на животное? Давай уже сюда эту банку, ёбаный ты брюзга.

- Ндээ, ндээ, - сказал я.

Майк хихикнул, взял банку, осушил до половины, затем отрыгнул. Ниже по коридору его подруга вставила палец себе в рот и сымитировала пердёж. Любовь в старших классах такая изысканная.

- Мой отец расследовал это дело, - сказал Эбот, возвращая мне банку, - и через несколько дней после происшествия, я слышал, как он разговаривал с сержантом Полком, который зашёл погостить. Они называют это совещанием в полицейском штабе. Сидели на веранде, пили пиво, и сержант сказал, что Янко баловался каким-то удушающим «садо-мазо». Папа рассмеялся и произнёс, что слышал, будто эту хрень называют ещё «шарфиком Беверли Хиллз». Сержант сказал, что, чтобы помереть с лицом, раздувшимся до размеров пиццы, вероятно, только такой способ и предусмотрен. Мой отец согласился, сказав, что это безумие, но – правда. А потом он проговорил, что особенно его насторожили волосы того пацана. Сказал, что коронера это тоже обеспокоило.

- И что же с его волосами? – спросила я. – И что такое «шарфик Беверли Хиллз»?

- Я посмотрел в Интернете. Это сленговое название аутоэротической асфиксии. – Он произнёс эти слова осторожно. Почти с гордостью. – Ты вешаешь себя. Постепенно затягиваешь петлю на шее и дрочишь, пока теряешь сознание. – Он посмотрел на выражение моего лица и пожал плечами. – Не я причина этих новостей, доктор Эйнштейн, я всего лишь вестник событий. Думаю, такая срань приносит неимоверный кайф, но я, пожалуй, воздержусь.

Я подумал, что тоже воздержусь.

- Что там с волосами?

- Я спросил об этом отца. Он не хотел мне рассказывать, но так как я слышал всё остальное, всё же раскололся. Он сказал, что половина волос Янко поседела.

***

Об этом я очень много размышлял. С одной стороны, если я когда и рассматривал вероятность того, что Мистер Харриган встаёт из могилы, чтобы нести мщение от моего имени (и временами, по ночам, когда я не могу уснуть, бредовые идеи как всегда прокрадывались в мою голову), то рассказ Эбота ставит крест на таких предположениях. Думая о Кенни Янко, стоящего в шкафу, штаны упали к лодыжкам, верёвка затянута на его шее, а лицо багровеет, пока он занимается своим привычным «садо-мазо»-делом, мне на самом деле становится его жаль. Какая же глупая, недостойная смерть. «В результате трагического инцидента» - говорили в некрологе «Сан», и это было более чем правдиво, глядя на все те слухи, что циркулировали между нами, детьми.

Но с другой стороны была вещь, которую сказал отец Эбота о волосах Кенни. Я не мог удержаться от размышлений – что же могло вызвать такую реакцию? Что Кенни мог увидеть в шкафу рядом с собой, плывя по волнам бессознательности, пока дёргал свой несчастный стручок?

В конце концов я обратился к своему лучшему советчику, Интернету. Там я нашёл разные мнения на сей счёт. Некоторые учёные заявляли, что нет ни одного доказательства, что какое-то потрясение или шок могут заставить человеческие волосы поседеть. Другие же учёные мужи говорили ндээ, ндээ, такое вполне реально. Внезапный шок может убить стволовые клетки меланоцитов, которые определяют цвет волос. В одной из прочитанных мною статей говорилось, что именно такое и произошло с Томасом Муром и Марией-Антуанеттой перед тем, как их казнили. Другая статья бросила тень на предыдущую, утверждая, что это всего лишь легенды. В итоге всё свелось к тому, что Мистер Харриган иногда говорил о покупке акций: ты платишь деньги, тебе и выбор делать.

Мало по малу эти вопросы и тревоги улеглись, но я солгал бы, если б сказал вам, что Кенни Янко навсегда покинул мои мысли тогда или сейчас. Кенни Янко в шкафу с верёвкой вокруг шеи. Может быть, всё-таки успевший ослабить узел прежде чем окончательно потерять сознание, в конце концов. Кенни Янко, возможно, увидел что-то – только возможно, - увидел что-то, напугавшее его так сильно, что он отключился. Что-то, напугавшее его до смерти. Средь бела дня такая мысль казалась неимоверно глупой. Ночью же, особенно если ветер завывает и постанывает под карнизом, не такой уж и глупой.

***

Перед особняком Мистера Харригана появилась вывеска «ПРОДАЁТСЯ» от риэлтерской компании в Портленде, и несколько человек прибыли, чтобы осмотреть дом. Большинство из тех, кто приехал, были из Бостона или Нью-Йорка (вероятно, некоторые из них даже прилетели чартерным рейсом). Люди, типа тех бизнесменов, что присутствовали на похоронах Мистера Харригана, специально арендовали дорогие автомобили. Тогда я впервые увидел парочку женатых геев, молодых но, без сомнений, обеспеченных и определённо влюблённых. Они приехали на шикарном BMW i8, держались за ручки везде, куда бы ни пошли, и постоянно восклицали: «Ого!» или «Потрясающе!», разгуливая по местности. Потом они уехали и больше не вернулись.

Я видел множество потенциальных покупателей, потому что всё это имущество (под патронажем мистера Рафферти, разумеется) содержалось в образцовом порядке силами миссис Гроган и Питера Боствика. Пит нанял меня, чтобы я помог с хозяйством. Он знал, что я умею ладить с растениями и готов к тяжёлой работе. Я получал двенадцать баксов в час, работая по десять часов в неделю. И понимая, что мой трастовый фонд недосягаем, пока я не пойду в колледж, эти деньги были весьма кстати.

Пит называл потенциальных покупателей Богатенькими Ричи. Как и женатая парочка на арендованном BMW, они всё восклицали «Ого!», но покупать ничего не собирались. Принимая во внимание, что дом стоит в конце пыльной дороги на холме, откуда открывались хорошие виды, но не восхитительные (ни озёр, ни гор, ни скалистых побережий с маяком), я ничему не удивлялся. Как, собственно, и Пит с миссис Гроган. Они окрестили дом Поместьем Белого Слона * (английская идиома, означающее некое имущество, которое хозяин вынужден содержать, но взамен не получает от него никакой пользы).

***

Ранней зимой 2011-го я потратил некоторое количество своих заработанных садовником денег, чтобы обновить мой старый айфон первого поколения до версии 4. Той же ночью я просматривал контакты и, пролистывая их, наткнулся на номер Мистера Харригана. Недолго думая, я клацнул по нему. Экран оповестил: Звонок Мистеру Харригану. Я прижал телефон к уху со смесью трепета и любопытства.

Исходящего сообщения от Мистера Харригана не последовало. Не был и механического голоса, оповещающего меня, что номер, на который я звоню, больше не обслуживается, и не было никаких гудков. Ничего, кроме мягкой тишины. Можно сказать, мой телефон был, ха-ха, тих, как могила.

Это было облегчение.

***

На втором курсе я изучал биологию, которую вела мисс Харгенсен, прелестная, как всегда, но больше не моя любовь. Я переключил свою страсть на более доступную (и соответствующую возрасту) молодую леди. Венди Джерард была миниатюрной блондинкой, которая только недавно избавилась от брекетов. Позже мы учились вместе и ходили вместе в кино (когда мой отец или её мама либо папа подвозили нас), и садились на последний ряд. Ну, вы знаете, все эти «липкие» подростковые штучки были в порядке вещей.

Моя влюблённость в мисс Харгенсен сошла на нет сама собой и это было хорошо, потому что открывало дорогу к простой искренней дружбе. Иногда я приносил в её класс растения и по пятницам после полудня помогал убираться в лаборатории, которую мы делили с учениками с курса по химии.

В один из таких дней я спросил, верит ли она в призраков.

- Полагаю, вы не верите в них, будучи учёным.

Она засмеялась.

- Я учитель, а не учёный.

- Вы знаете, что я имею в виду.

- Наверное, но я всё ещё добрый католик. А это значит, что я верю в бога, мир ангелов и духов. Не уверена насчёт экзорцизма и одержимости демонами, эти вещи мне кажутся далёкими от истины, но что насчёт призраков? Давай просто скажем, что жюри ещё не определилось * (сленговое выражение, подразумевающее, что заключение о ком-то или о чём-то еще не достигнуто). Но я всё же никогда не участвовала бы в спиритических сеансах и не играла бы с доской «Уиджи».

- Почему так?

Мы чистили раковины, о которых полагалось заботиться «химикам» прежде чем уйти на выходные, но едва ли они это делали. Мисс Харгенсен остановилась, улыбаясь. Может даже, немного смущённая.

- Учёные люди не застрахованы от суеверий, Крейг. Не думаю, что можно вмешиваться в то, чего ты не понимаешь. Моя бабушка обычно говорила, что лучше не звать никого извне, если не хочешь, чтобы тебе ответили. Я всегда полагала, что это хороший совет. А почему ты спрашиваешь?

Я не собирался говорить ей, что Кенни всё не идёт у меня из головы.

- Я методист, и в церкви мы говорим о Святом Духе. Но Святым Духом он называется только в Библии Короля Якова. Думаю, поэтому я задался таким вопросом.

- Ну что же, если призраки и существуют, - сказала она, - готова поспорить, что не все из них святые.

***

Я всё ещё хотел писать, но мои амбиции создавать сценарии для кино несколько охладели. Шутка Мистера Харригана про сценариста и старлетку сейчас постоянно мне вспоминается, как и тогда, и она несомненно бросила тень на мои мечтания о шоу-бизнесе.

На Рождество в том году папа подарил мне ноутбук и я начал писать короткие рассказы. Строка за строкой у меня получалось всё лучше, но даже хорошие строки должны в конце концов сложиться в полную историю, а мои никак не складывались. На следующий год заведующий кафедрой английского языка попросил меня отредактировать школьную газету и я буквально заболел журналистикой. Эта «болезнь» не отпускает меня и по сей день. Думаю, это не пройдёт никогда. Мне кажется, что-то щёлкает у вас не в голове, а в душе, когда вы находите наконец место в своей жизни. Вы можете это игнорировать, но, право слово, зачем?

Я становился всё более зрелым и мы с Венди оставили свою невинность позади; после того, конечно, как я ей показал, что да, предприняты все меры предосторожности (Эбот обычно покупал презервативы). Старшую школу я закончил третьим в своём классе (набрал всего 142 балла, но и это неплохо), и отец купил мне «Тойоту Королла» (подержанную, но это тоже неплохо). Меня приняли в Эмерсон, один из лучших колледжей для аспирантов-журналистов в стране, и, бьюсь об заклад, они могли бы выдавать мне хотя бы частичную стипендию, но благодаря Мистеру Харригану я в ней не нуждался – повезло мне.

Между четырнадцатью и восемнадцатью годами подростковой жизни есть несколько наиболее тяжёлых периодов, обычно немного – они были бы и у меня, если б кошмар с Кенни Янко каким-то образом не перевесил все мои подростковые тревоги. К тому же, знаете, я не был лишён отцовской любви, и сам любил его. Думаю, это что-то да значит.

К тому времени, как я начал обучение в колледже Эмерсона, я уже едва ли думал о Кенни Янко. Но всё ещё думал о Мистере Харригане. Неудивительно, учитывая, что это он раскатал для меня красную академическую дорожку. Но были определённые дни, когда я думал о нём особенно часто. Когда я бывал дома в один из таких дней, то обязательно приносил цветы на его могилу. Если же я не мог, Пит Боствик или миссис Гроган делали это за меня.

День Святого Валентина. День Благодарения. Рождество. И мой день рождения.

В те дни я также покупал долларовый лотерейный билет-стиралку. Иногда я выигрывал несколько баксов, иногда пятёрку, а однажды выиграл пятьдесят, но никогда даже близко мне не удавалось сорвать джекпот. Но меня это нисколько не расстраивало. Если бы я, что называется, «попал в десятку», то отдал бы эти деньги в какой-нибудь благотворительный фонд. Я покупал билеты просто, чтобы помнить. Это благодаря Мистеру Харригану я всё ещё богат.

***

Так как мистер Рафферти расщедрился и «порылся» в моём трастовом фонде, я смог заиметь собственную квартиру на время обучения в Эмерсоне. Всего пара комнат и ванная, но зато в Бэк Бэй, где даже маленькие квартирки отнюдь не были дешёвыми. Тогда я работал на литературный журнал. «Плоушер» был одним из лучших журналов в стране и у него всегда был преуспевающих редактор, готовый перелопатить кучу текстовых отбросов, и этим редактором был я. Мне нравилась моя работа, даже несмотря на то, что многие из присылаемых сочинений были наравне с почти классически плохими стишками, озаглавленными «10 Причин, Почему Я Ненавижу Свою Мать». Меня подбадривало осознание того, что где-то есть индивиды, пишущие гораздо хуже, чем я. Возможно, это что-то значит. Возможно, значит.

Однажды вечером, когда я занимался этой рутиной – у левой руки тарелка с печеньем «Орео», у правой чашка чая, - мой телефон вдруг зажужжал. Звонил мой отец. Он сказал, что у него плохие новости, и поведал мне, что умерла мисс Харгенсен.

Около минуты или двух я не мог вымолвить и слова. Груда текстовых отбросов и историй внезапно показалась мне просто чудовищно неважной.

- Крейг? – позвал отец. – Ты ещё здесь?

- Да. Что произошло?

Он рассказал мне, что сам знал, а я восполнил пробелы пару дней спустя, когда газета Гейтс Фоллс «Уикли Энтерпрайз» опубликовала статьи онлайн. «ЛЮБИМЫЕ УЧИТЕЛЯ БЫЛИ УБИТЫ В ВЕРМОНТЕ» было написано в заголовке. Виктория Харгенсен Корлисс была учителем биологии в Гейтс; её муж был учителем математики в соседнем Касл Рок. Они решили провести свой весенний отпуск в путешествии на мотоцикле через всю Новую Англию, каждый раз останавливаясь на ночь и завтракая в новом месте. Они были уже на пути домой, в Вермонте почти на границе с Нью Гемпширом, когда Дин Уитмор, тридцати одного года, из Уолтема, штат Массачусетс, пересёк разделительную полосу на Трассе № 2 и врезался в них лоб в лоб. Тед Корлисс был убит мгновенно. Виктория Корлисс – женщина, которая привела меня в учительскую после того, как Кенни Янко избил меня, и дала мне таблетку «Алив» из своей сумочки, не имея на это даже права, - умерла по дороге в больницу.

В Интернете я просмотрел выпусти «Энтерпрайз» за прошлое лето, в основном извергающие из себя всякий мусор, хотя там можно было отыскать и статьи о спорте или кино-рецензии. Тогда я позвонил Дейву Гарднеру, редактору, и он выдал мне кое-какой материал, который «Энтерпрайз» не печатал. Дин Уитмор был арестован в общей сложности четыре раза за вождение в состоянии алкогольного опьянения, но его отец был каким-то крутым страховщиком (как же Мистер Харриган ненавидел этих выскочек!), и такие же крутые высокооплачиваемые адвокаты взяли Уитмора под своё крыло первые три случая. В четвёртый раз, когда он влетел в стену супермаркета «Гоу-Март» в Хингеме, Уитмор избежал тюрьмы но лишился водительских прав. Он катался и без них, и был в состоянии алкогольного опьянения, когда врезался в мотоцикл Корлиссов. «Бухой вдрызг» - как выразился Дейв.

- Он отделается шлепком по руке, - сказал Дейв. – Его папочка за этим проследит. Вот увидишь.

- Не думаю, - сама идея, что такое возможно заставляла мой желудок скручиваться. – Если твоя информация верна, это же чистой воды убийство при ДТП.

- Сам увидишь, - повторил он.

***

Похороны проходили в церкви Святой Анны, в которую оба они, и мисс Харгенсен – было невозможно думать о ней, как о Виктории, - и её муж ходили большую часть своих жизней, и в которой поженились. Мистер Харриган был богат, годами он сотрясал и двигал мир американского бизнеса, но на похоронах миссис и мистера Корлисс людей было куда больше, чем на его. Церковь Святой Анны была большой, но в тот день там были только стоячие места, и если бы отец Ингерсолл не говорил в микрофон, его бы заглушили бесконечные стенания и рыдания. Покойные были известными учителями, их очень любили и, конечно же, они были молоды.

Так что скорбящих было очень много. Я там был; Регина с Марджи там тоже были; Билли Боган был; даже Эбот, который специально приехал из Флориды, где он играл в малой бейсбольной лиге. Эбот и я стали рядом. Он не проронил ни слезинки, но его глаза были красными и этот увалень постоянно шмыгал носом.

- Она когда-нибудь вела у тебя урок? – шёпотом спросил я.

- Микробиологию, - прошептал он в ответ. – В выпускном классе. Этот предмет нужен был, чтобы получить диплом. Она, можно сказать, просто подарила мне средний балл. И я был в её орнитологическом клубе * (клуб любителей наблюдать за птицами). Ещё она написала мне рекомендацию для заявления в колледж.

Она и мне такую написала.

- Всё это неправильно, - сказал Эбот. – Они же просто ехали своей дорогой. – Он помолчал. – И шлемы они тоже надели.

Билли выглядел как обычно, но Марджи и Регина казались старше, почти взрослыми со всем этим макияжем и строгими юбками. Они обняли меня за церковью, когда всё закончилось и Регина сказала:

- Помнишь, как она позаботилась о тебе в ту ночь, когда тебя избили?

- Да, - сказал я.

- Она позволила мне взять немного крема для рук, - сказала Регина и опять разревелась.

- Надеюсь, они закроют того парня навеки, - свирепо произнесла Марджи.

- Сто пудов, - согласился Эбот. – Закроют и выбросят ключи.

- Они так и сделают, - сказал я, но, разумеется, я ошибся, а Дейв оказался прав.

***

Суд над Дином Уитмором пришёлся на июль. Ему дали четыре года. Условно, если он согласится лечь в реабилитационный центр и сдавать анализы мочи на протяжении этих самых четырёх лет. Я снова работал на «Энтерпрайз» как наёмный рабочий (временно, но это неплохо). Я был повышен до разбора общественных событий и редких тематических статей. На следующий день после тяжбы над Уитмором – если это можно назвать тяжбой, - я высказал свой праведный гнев Дейву Гарднеру.

- Знаю, это полная срань, - сказал он, - но тебе пора повзрослеть, Крейги. Мы живём в реальном мире, где деньги говорят, а люди слушают. Где-то на пути рассмотрения дела Уитмора, деньги перешли из рук в руки. Тут можешь не сомневаться. А теперь, не соизволишь ли набрать четыре сотни слов по Ярмарке Ремёсел?

***

Реабилитационного центра – наверняка с теннисным кортом и лужайкой для гольфа, - было недостаточно. Четырёх лет тестов мочи тоже недостаточно, особенно когда ты можешь заплатить кому следует, чтобы получить в итоге чистые результаты, и заранее зная, когда придёт время этих тестов. Уитмор, вероятно, это знал.

Август постепенно сгорал, а я вспоминал одну африканскую пословицу, которую прочитал в одном из школьных классов: когда умирает один старец, сгорает библиотека. Виктория и Тед не были старцами, но это как раз было хуже, потому что тот потенциал, которым они, вероятно, обладали, никогда не будет реализован. Все дети на похоронах, студенты и недавние выпускники, как я и мои друзья, почувствовали, как что-то сгорает, и никогда уже не будет восстановлено.

Я помнил листочки и ветви деревьев на школьной доске, прекрасные вещи, которые мисс Харгенсен нарисовала от руки. Я помнил, как мы чистили биологическую лабораторию каждую пятницу после уроков, а затем перемывали ту половину, где занимались «химики», для пущей убедительности, как мы оба смеялись над вонючим запахом, над её шутками о том, что кто-то из «химиков» по имени Доктор Джекилл вдруг превратится в Мистера Хайда и побежит по коридору, охваченный яростью. Я думал о том, как она сказала мне: «И я тебя не виню», когда я заявил, что не хочу возвращаться в спортзал, после того, как Кенни меня избил. Я думал обо всех этих вещах и о её восхитительных духах, и о той поганой сучаре, которая её убила. Твари, выписывающейся из реабилитационного центра и идущей по своим делам. Счастливом, как воскресенье в Париже, сукином сыне.

Нет, ещё не всё кончено.

Тем вечером я вернулся домой и стал рыться в ящике комода в своей комнате, боясь признаться себе, что же я ищу… или зачем. Того, что я искал, там не было, что было одновременно и разочарованием и облегчением. Я уже было собрался уйти, затем вернулся и стал на цыпочки, чтобы обследовать верхние полки моего чулана, где испокон веков накапливался всякий хлам. Я нашёл старый будильник, айпод, который треснул, когда я уронил его на подъездную дорожку, катаясь на скейте, путаницу проводов и наушников. Там была коробка с карточками бейсболистов и пачка комиксов про Человека-Паука. В самом дальнем углу покоилась футболка с логотипом «Ред Сокс», слишком маленькая теперь для тела, в котором я обитал. Я поднял её, и там, прямо под ней, был айфон, который отец когда-то подарил мне на Рождество. Ещё тогда, в мои щенячьи годы. Зарядное устройство тоже там было. Я подключил старый телефон к сети, всё ещё страшась признаться в том, что же я задумал, но когда я думаю о том дне сейчас – не так уж много лет спустя, - то понимаю, что мотивацией к действию были слова мисс Харгенсен, которые она мне сказала, пока мы чистили ту часть лаборатории, где занимались «химики», от вонючего запаха: «Человек не должен никого звать с той стороны, если не хочет, чтобы ему ответили». В тот день я хотел добиться ответа.

«Вероятно, он даже не будет заряжаться, - говорил я себе, - столько пыли он собрал за годы». Но телефон заряжался. Когда я взял его в руки тем вечером, после того, как отец заходил меня проведать, я увидел, что шкала батареи в верхнем правом углу экрана была полностью заряжена.

Парень, расскажи-ка о своём путешествии по Переулкам Памяти. Я видел древнюю электронную почту, фотки моего отца до того, как его волосы начали приобретать серый оттенок, и переписку между мной и Билли Боганом. В тех переписках вы не сыщите никакой полезной информации, только шуточки да просветительные сообщения, типа: «я только что пукнул», или проницательный вопрос: «а ты сделал алгебру?» Мы были словно пара детишек с банками из-под консервированных ананасов «Дель Монте», связанных длинной вощённой верёвкой. Если вдуматься, вот к чему сводится большая часть наших современных коммуникаций: болтовня ради болтовни.

Я взял телефон с собой в постель, словно вернулся в те времена, кода мне ещё не надо было бриться, и когда поцеловать Регину было великим делом. Только сейчас кровать, которая всегда казалась мне огромной, была для меня мала. Я посмотрел через комнату на постер с Кэтти Перри, который я повесил, будучи пацаном в старшей школе, и мне она тогда казалась воплощением сексуальных наслаждений. Теперь я стал старше, чем в свои щенячьи годы, но по сути не поменялся. Забавно, как это всё работает.

«Если призраки и существуют, - сказала мисс Харгенсен, - готова поспорить, что не все они святые».

Думая над этими словами, я почти что остановился. Затем, ещё раз вспомнив того невменяемого скота, играющего в теннис в своём реабилитационном центре, я пошёл дальше и набрал номер Мистера Харригана. «Всё хорошо, - говорил я себе, - ничего не случится. Ничего не может случиться. Это просто способ очистить свои чертоги мышления от ярости и скорби, чтобы ты мог всё оставить позади и двигаться дальше».

Тем не менее, какая-то часть меня знала, что что-то точно случится, потому я ни капли не удивился, когда вместо тишины услышал гудки. Не удивился, услышав его скрипучий голос, исходящий из телефона, который я положил в карман мертвеца почти семь лет назад, говорящий мне на ухо: «Сейчас я на звонок не отвечаю. Я вам перезвоню, если это покажется уместным».

- Привет, Мистер Харриган, это Крейг, - мой голос был необычайно ровным и спокойным, учитывая тот факт, что я говорил с трупом, а труп, судя по всему, меня слушал. – Есть человек по имени Дин Уитмор, который убил мою любимую учительницу из старшей школы и её мужа. Парень был пьян и сбил их свой машиной. Они были хорошими людьми, моя учительница помогла мне, когда я нуждался в помощи, а пьяница не получил то, что заслуживает. Думаю, это всё.

Хотя нет, не всё. У меня было тридцать секунд или около того, чтобы оставить сообщение, и я ещё не истратил их полностью. Так что я сказал остальное, сказал правду, а мой голос упал и стал похож почти на рык:

- Я хочу, чтобы он сдох.

***

Сейчас я работаю на «Таймс Юнион», газету, обслуживающую Олбани и прилегающую территорию. Оклад был мизерным, я мог бы, наверное, зарабатывать больше, работая на «БаззФид» * (новостная интернет медиа-компания, основанная в 2006 году в Нью-Йорке) или «ТМЗ» * («Тридцатимильная зона» - интернет-сайт развлекательных новостей), но у меня была хорошая подстраховка в лице моего трастового фонда и мне нравилось работать с нынешней газетой, даже несмотря на то, что теперь почти все новости перешли в онлайн режим. Можете назвать меня старомодным.

Я водил дружбу с Фрэнком Джефферсоном, парнем из газеты, любителем перерывов на обед, и однажды вечером, после рядя стаканов у пивнушки на Мэдисон, я рассказал ему, что когда-то мог прослушивать голосовые сообщения от мёртвого человека… но только тогда, когда звонил со старого телефона, который у меня был ещё при жизни того человека. Я спросил Фрэнка, слышал ли он когда-нибудь о чём-то подобном.

- Нет, - сказал он, - но такое вполне могло случиться.

- Каким образом?

- Понятия не имею, но у старых компьютеров и мобильных телефонов случается много странных, жутковатых сбоев в работе. Некоторые уже стали чуть ли не легендарными.

- С айфонами та же история?

- Особенно с ними, - сказал он, потягивая своё пиво. – Потому что они производились просто в лихорадочной спешке. Стив Джобс никогда этого не признавал, но ребята из Apple были до смерти напуганы перспективой, что в следующие несколько лет, может даже через год, «Блэкберри» полностью захватит рынок. Те, первые айфоны вдруг включали блокировку, когда ты нажимал букву «л» на клавиатуре. Ты мог послать электронную почту, а потом бороздить просторы Интернет-сети, но если ты пытался сначала бороздить сеть, а уж потом посылать почту, твой телефон иногда просто зависал.

- Такое случалось и со мной, раз или два, - сказал я. – Приходилось перезагружать.

- Ага. Было много всяких похожих штук. Что касается твоего случая? Думаю, сообщение того парня каким-то образом застряло в программном обеспечении , типа того, как между твоими зубами может застрять кусочек мяса. Можешь назвать это призраком в механизме.

- Да, - сказал я. – Но далеко не святым призраком.

- Чего?

- Да ничего, - ответил я.

***

Дин Уитмор умер на второй день своего пребывания в Лечебном Центре «Рейвен Маунтин», роскошном заведении на севере Нью Гемпшира, почти курорте для тех, кто восстанавливается после реабилитации (конечно же, там был и теннисный корт; также шафлборд и бассейн для плавания). Я знал о его смерти почти сразу, как это случилось, потому что отслеживал его имя через «Гугл Алёртс», как на своём ноутбуке, так и на компьютере от «Уикли Энтерпрайз». Но причина смерти не уточнялась – деньги говорят, понимаете ли, - потому я предпринял небольшое путешествие в соседний с Нью Гемпширом городок Мейдстоун. Там я нацепил свою репортёрскую шляпу, задал пару вопросов и расстался с некоторым количеством денег, оставленных мне Мистером Харриганом.

Это не заняло много времени, так как самоубийство, совершённое Уитмором, было весьма необычным. Как было необычным самоубийство некого парня, который задушил себя, подрачивая при этом. В «Рейвен Маунтин» пациентов называли гостями, а не наркоманами и алкоголиками, и каждая «гостевая» комната была оборудована собственным душем. Дин Уитмор вошёл в свой душ перед завтраком и выдавил немного шампуня. Но, казалось бы, не для того, чтобы совершить самоубийство, а чтобы смазать путь, так сказать. Затем он разломил кусок мыла на две половинки, одну бросил на пол, а вторую запихал себе в глотку.

Большую часть из этого я узнал от одного из психологов из «Рейвен Маунтин», чья работа заключалась в помощи алкоголикам и наркоманам сломать их вредные привычки. Этот тип, по имени Ренди Сквайрз, сел в мою «Тойоту», попивая из горла «Дикого Турка», бутылки, купленной на часть денег – пятьдесят баксов, - которые я ему вручил (и да, вся ирония ситуации не смогла от меня ускользнуть). Я спросил, не оставил ли Уитмор, например, предсмертную записку?

- Оставил, - сказал Сквайрз. – Какую-то слащавую ерунду, на самом деле. Что-то похожее на молитву. «Продолжай отдавать всю свою любовь» - было там написано.

Мои руки покрылись пупырышками, но рукава скрыли это и я смог выдавить из себя улыбку. Я мог бы сказать ему, что это вовсе не молитва, а строчка из песни Тэмми Уайнетт «Оставайся со своим мужчиной». Сквайрз в любом случае ничего бы не понял, и я не видел смысла что-то ему объяснять. Это было между Мистером Харриганом и мной.

***

На это маленькое расследование я потратил три дня. Когда я вернулся, отец спросил меня, насладился ли я своим мини-отпуском. Я сказал, что да. Тогда он осведомился, готов ли я вернуться в колледж через пару недель. Я сказал, что готов. Он посмотрел на меня очень настороженно и спросил, нет ли у меня каких проблем. Я сказал, что нет, не зная на самом деле правда это или ложь.

Какая-то часть меня до сих пор верила, что Кенни Янко погиб в результате несчастного случая, а Дин Уитмор спланировал самоубийство, возможно, из чувства вины. Я пытался представить, как Мистер Харриган вдруг появляется рядом с ними и доводит их до смерти, и не смог. Если же это и правда случилось, то получается, что я был соучастником убийства, пусть даже и в нравственном плане, если не в юридическом. В конце концов, я действительно желал Уитмору смерти. Вероятно, в глубине души и Кенни тоже.

- Ты точно уверен? – спросил отец.

Он всё ещё не сводил с меня глаз и я вспомнил момент из моего детства, когда он вот так же смотрел на меня, после того, как я немного нашкодил.

- Абсолютно, - сказал я.

- Хорошо, но если захочешь поговорить, я рядом.

Да, и хвала Господу, он был рядом, но мои переживания – это не та, вещь, которую я хотел бы с ним обсуждать. И это уж точно прозвучало бы, как бред сумасшедшего.

Я прошёл в свою комнату и взял старый айфон с полки в шкафу. Он держал зарядку превосходно. Почему, собственно, я решил взять его? Хотел ли я позвонить Мистеру Харригану прямо в его могилу и сказать «спасибо»? Спросить, не его ли это работа? Я не помню, и думаю, что это не важно, потому что я так и не позвонил. Когда я включил телефон, то увидел, что у меня есть сообщение от pirateking1. Дрожащим пальцем я клацнул по нему, чтобы открыть и прочёл следующее: К К К осТ

Глядя на это сообщение, я ощущал, что эти вещи ещё никогда так не задевали мою душу, как в тот поздний летний день. Что если я каким-то образом держу Мистера Харригана в заложниках? Привязал его к своим мирским заботам и горестям через телефон, через телефон, который я спрятал в кармане его костюма, прежде чем крышка гроба закрылась? Что если вещи, о которых я просил, ранят его? Может даже, мучают его?

«Да непохоже, - подумал я. – Вспомни, что миссис Гроган говорила тебе о Дасти Билодо, который не мог даже устроиться выгребать куриное дерьмо из амбара старого Дорранса Марстеллара, после того, как украл деньги у Мистера Харригана. Старик за этим проследил».

Да, и было кое-что ещё. Миссис Гроган сказала, что он был честным человеком, но если ты не был таким же, Бог тебе в помощь. А был ли Дин Уитмор честным? Нет. А может, Кенни Янко был честным? Та же история. Так что может так статься, что Мистер Харриган был даже рад взяться за дело. Может, он даже наслаждался этим.

- Если это вообще его рук дело, - прошептал я.

Так и было. В глубине сердца я знал это. И знал я также ещё кое-что. Знал, что значит его сообщение: Крейг остановись

Потому что я ранил его? Или ранил себя?

Я решил, что в конечном счёте это не важно.

***

На следующий день шёл сильный дождь, из тех холодных ливней, которые предвещают первые осенние цвета в ближайшую неделю или две. Дождь это хорошо, это значило, что летние туристы – те, кто остался, - попрятались в своих укромных убежищах и Озеро Касл было сейчас пустынно. Я припарковался у зоны для пикников на северной стороне озера и направился к тому, что мы, будучи детьми, называли Карнизом, стоя там в своих плавательных костюмах и подзуживая друг друга прыгнуть. Некоторые из нас даже прыгали.

Я подошёл к самой кромке обрыва, где заканчивалась сосновая хвоя и начинался голый камень, который представлял собой абсолютную суть и истину Новой Англии. Я залез в правый карман моих хаки и достал свой айфон 1. Какое-то время я держал телефон в руке, ощущая его вес и вспоминая, каким восторженным я был тем Рождественским утром, когда распаковал подарочную коробку и увидел логотип Apple. Кричал ли я от радости? Не помню, но почти уверен, что да.

Он всё ещё держал зарядку, хотя шкала опустилась уже до пятидесяти процентов. Я позвонил Мистеру Харригану, и в тёмной земле на Кладбище Вязов, в кармане дорогого костюма, запятнанного плесенью, я знал это – запела Тэмми Уайнетт. Я услышал его старческий скрипучий голос в очередной раз, говорящий мне, что перезвонит, если это покажется уместным.

Дождавшись сигнала, я сказал:

- Спасибо вам за всё, Мистер Харриган. Прощайте.

Я завершил звонок, отвёл руку назад и швырнул айфон так сильно, как только мог. Я видел, как он описал дугу по серому небу. Видел небольшой всплеск, когда он ударился о воду. Я подумывал забросить в озеро и его. Конечно, я мог бы обойтись и стационарным телефоном, и, конечно, это сделало бы мою жизнь проще. Намного меньше болтовни ради болтовни, сообщений типа: чем занимаешься? И никаких больше долбаных смайликов. Если я получу работу в газете, после того, как выпущусь, и должен буду поддерживать связь, я мог бы одалживать телефон и возвращать обратно, когда необходимое задание будет выполнено.

Я отвёл руку назад, задержал её в таком положении на время, показавшееся мне долгим – может, на минуту или две. В конце концов я положил телефон обратно в карман. Я не знаю наверняка, все ли страдают зависимостью от этих высокотехнологичных консервных банок «Дель Монте», но знаю, что я попал в такую зависимость, и знаю, что Мистер Харриган тоже в своё время. Потому-то я и впихнул телефон в его карман в тот день. В двадцать первом столетии, я думаю, через наши телефоны мы связали свои судьбы с окружающим миром. Если так, вероятно, это брак не из лучших.

А, может быть, и нет. После того, что случилось с Янко и Уитмором, и после того последнего сообщения от pirateking1, появилось множество вещей, в которых я теперь не уверен. В реальности, как таковой, для начала. Однако точно я знаю две вещи, и они так же прочны, как камни Новой Англии. Я не хочу быть кремированным, когда уйду, и хочу быть похороненным с пустыми карманами.