Техник-ас

Глава 4 Эскадрилья

В Раменское, где предстояло сформировать и подготовить эскадрилью, приехали уже кое-каким личным составом. Утром на следующий день после награждения и разговора с Мехлисом мне представили восемь лётчиков, которых направили в эскадрилью. Естественно, ни о каком отборе речи не было. Как говорится, бери что дают. Хотя все имели боевой опыт, а кое-кто даже был сбит и прыгал с парашютом из горящего истребителя.

Старший лейтенант Шилов Андрей Никанорович. Летал на И-15, И-16, перед самой войной освоил Як-1, ЛаГГ-3. В последнем бою был сбит и вынужден был прыгать с парашютом. Личный счёт – три сбитых: два Ме-109 и один Ю-87. Награждён медалью «За боевые заслуги».

Старший лейтенант Гуладзе Зураб Ревазович. Летал на И-16, МиГ-3. Личный счёт – три сбитых: один Ме-109, один Ю-87 и один «Хенкель-111». Награждён медалью «За боевые заслуги».

Лейтенант Мищенко Сергей Тарасович. Летал на И-16, И-153, освоил Як-1. Два сбитых, оба Ме-109.

Лейтенант Смолин Фёдор Михайлович. Летал на И-15, И-16, освоил Як-1. Был подбит зенитным огнём. Сажал истребитель на брюхо.

Лейтенант Гоч Николай Николаевич. До войны работал инструктором по лётной работе в Осоавиахиме[20]. Летал на И-15, И-153, И-16, освоил Як-1. Личный счёт – два сбитых «мессера».

Младший лейтенант Филонов Яков Александрович. Летал на И-16, Як-1. На счету один сбитый Ю-88.

Младший лейтенант Суворов Виктор Андреевич. Летал на И-16, ЛаГГ-3. Личный счёт – три сбитых: Ю-87, Ю-88 и Ме-109.

Младший лейтенант Шишов Иван Сидорович. Летал на И-16, Як-1. В бою был сбит, выбросился с парашютом. Один сбитый Ю-87.

Народ подобрался боевой. Надеюсь, и оставшиеся пятеро, которые должны прибыть завтра-послезавтра, уже на аэродром, будут не хуже. Увы, но Гайдар к нам пока присоединиться не мог: его отправили на какие-то краткосрочные курсы. Ещё с нами приехал назначенный начальником особого отдела младший лейтенант госбезопасности Данилин Олег Сергеевич. Всё никак не могу привыкнуть к тому, что хоть он и младший лейтенант по званию, но в петлицах у него по три кубаря, как у старлея. Путаюсь периодически.

Да, есть у нас даже свой особый отдел. Мы, как-никак, не абы кто, а 13-я отдельная истребительная эскадрилья. Как сказал Жигарев: «Наслышан я о том, как немцы вопили по радио, что в воздухе тринадцатый. Пусть теперь вопят, что в воздухе тринадцатые».

Стало понятно и то, почему суетиться в штабе ВВС начали ещё до того, как Сталин дал добро на формирование эскадрильи. В том, что так и будет, тот же Жигарев не сомневался. А побегав по кабинетам, оформляя различные документы, я узнал, что, когда Супрун формировал свой полк, все сроки были сорваны, и это вызвало недовольство Сталина. Вот Жигарев и подстраховался, заранее, так сказать, подстелив себе соломки.

Так что приехали мы не на пустое место, а к уже имеющимся техническим службам и пригнанным с завода самолётам. А уж с самолётами Жигарев, можно сказать, уважил. Во-первых, все они были, что называется, бригадирской сборки, то есть собраны с соблюдением всех требований и с особым качеством. Во-вторых, все они были полностью радиофицированы. Сразу стало понятно, что эскадрилья является любимым детищем главкома. Теперь главное – это не подвести его.

Едва я вышел из автобуса, очень сильно напоминающего тот, что видел в фильме «Место встречи изменить нельзя», как на меня буквально налетел не кто иной, как старшина Федянин. Блин, вот сил у человека немерено. Чуть не раздавил меня в своих медвежьих объятиях. Я уже не раз замечал, что в этом времени люди более искренни в своих чувствах.

Старшина вдруг вспомнил, в каком я теперь звании, и несколько смущённо, стесняясь проявленных чувств, отстранился.

– Виноват, товарищ капитан.

– Ты это брось, Кузьмич. – Я сам был смущён таким проявлением эмоций. – Мы с тобой с первого дня вместе, так что…

Дальше я просто не нашёл слов.

За всем этим наблюдали высыпавшие из автобуса лётчики и особист.

– Через тридцать минут общее построение личного состава, – объявил я. – Сейчас всем оправиться, перекурить.

До построения я успел обойти выстроенные в ряд четырнадцать наших истребителей. Красавцы! И окраска соответствующая. Крылья примерно на метр от оконечности сверху и снизу выкрашены в ярко-красный цвет.

– Илья, – неслышно подошёл сзади Кузьмич, – я тут это… Я машину для тебя выбрал. И номер уже нанёс. Твой, тринадцатый. Вот он, – кивнул старшина на стоящий с краю «як».

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что этот истребитель мой. Я молча обошёл его по кругу, заглянул в кабину.

– Спасибо, Кузьмич, уважил, – широко улыбнулся я. – Надеюсь, ты его за собой закрепил?

– Неужели я его кому-то другому доверю? Так я за краской? Звёздочки рисовать.

Я стоял перед коротким двухшереножным строем, и мне было откровенно не по себе. На меня смотрели три с половиной десятка пар глаз. Кто-то смотрел в обалдении, а кто-то и с фанатичным блеском в глазах. Один Кузьмич был доволен, как кот, объевшийся сметаной, и посматривал на остальных с таким видом, словно хотел сказать: мол, вот смотрите, какой у нас командир. Не птенец неоперившийся, а орёл, уже вкусивший вражьей крови.

А всё дело в том, что я наконец-то снял кожаную куртку, которую буквально зубами вырвал у вещевиков и в которой ходил всё время. Естественно, что под курткой мои награды видно не было. Зато забавно было наблюдать, как награждённые медалями лётчики посматривали с видимым превосходством, в том числе и на меня, и всеми силами старались, чтобы их сияющие на солнце медали были видны всем. Да, в это время народ ещё не избалован наградами, и получить медаль, а тем более орден, неимоверно почётно.

Что уж говорить о Звезде Героя. А тут у молодого командира вдруг обнаруживается такой иконостас на груди.

Пожалуй, никаких эмоций на лице не было лишь у нашего особиста, что стоял чуть сзади и сбоку от меня. Не удивлюсь, если он уже наизусть выучил личные дела всего личного состава эскадрильи.

– Здравствуйте, товарищи! – поприветствовал я строй, вскинув ладонь к козырьку фуражки, и после ответного «здравжелаемтарщкапитан» продолжил: – Поздравляю вас с формированием тринадцатой отдельной истребительной эскадрильи! Кто-то, верящий в приметы, может сказать, что это несчастливое число, и я с ним соглашусь. Это число действительно несчастливое, но лишь для наших врагов. И пусть каждая встреча с нами будет для них последним, что они увидят в своей жизни. А чтобы так всё и было, нам предстоит ближайшие две недели активно учиться. Спать будем мало, а работать – много. Ну да на фронте потом отдохнём.

На этом лирику закончим и перейдём к некоторым назначениям. Первое: моим заместителем и начальником штаба эскадрильи назначается старший лейтенант Шилов. Второе: старшим над технической службой назначается старшина Федянин. И третьим будет приказ об установлении в эскадрилье сухого закона на время подготовки. Любой, замеченный в употреблении спиртных напитков, будет с соответствующей записью в личном деле отправлен в распоряжение кадров ВВС и, скорее всего, до самого конца войны будет возить почту в глубоком тылу.

Последнее распоряжение вызвало чуть слышимый горестный вздох.

Затем я распустил строй и занялся распределением лётчиков по самолётам. И опять вышел казус. Я пришёл на стоянку самолётов чуть позже всех и застал уже знакомую мне по полку картину. Весь личный состав столпился возле моего «яка» и с восхищением рассматривал его. Блин, ну вот когда только успел Кузьмич намалевать звёздочки на фюзеляж? Хотя выглядело очень даже солидно.

– Ну, чего столпились? – прикрикнул я, впрочем, беззлобно. – Заняться нечем, так я найду. А вы чего зенки вылупили? – это уже к лётчикам. – Скоро и у вас не меньше будет. Даже ещё больше, потому что меньше пятидесяти сбитых каждым из вас я просто не пойму.

Заодно закрепил старшего лейтенанта Гуладзе и младшего лейтенанта Суворова, не имеющих опыта полётов на Як-1, за опытными лётчиками. Наставником Гуладзе стал Шилов, а Суворова под своё крыло взял лейтенант Гоч. Задача была поставлена следующая: чтобы сегодня же к вечеру оба наших «птенца» могли выполнять рулёжку по полю. Завтра будем, как говорится, ставить их на крыло. Должны справиться, тем более что «як» – довольно простой истребитель.

Гуладзе буркнул было что-то насчёт того, что за такой короткий срок машину не освоить, на что я ответил:

– Запомните, товарищ старший лейтенант, советский лётчик может летать на всём, что летает, и в отдельных случаях даже на том, что летать в принципе не может. Так что задача вам поставлена, сроки определены. За работу, товарищи.

А сам я направился к местному командованию – знакомиться и договариваться насчёт питания личного состава, топлива и боеприпасов. Как рассказал Федянин, они всё время, что находятся здесь, питаются лишь сухпайками. Хорошо хоть палатки выделили на всех.

А вообще, мне здесь не нравилось. Как мне перед отъездом сообщили в штабе ВВС, сейчас здесь, в Раменском, формируются целых три полка, и наша эскадрилья оказалась попросту никому не нужна, хотя и был уже отдан грозный приказ оказывать нам всяческое содействие. Да и об интенсивных полётах здесь говорить не приходится. В небе постоянно кружатся самолёты формируемых полков, и втиснуться в их полётный график не представляется возможным. Зато буквально в семи километрах имелся неиспользуемый небольшой аэродром Осоавиахима. Для полка он был мал, а вот для нас – самое то.

Договорился о подвозе горячего питания (топать до столовой было далековато, потому что нас загнали в самый дальний угол, чтобы под ногами не мешались), топлива и боеприпасов. Заодно созвонился со штабом ВВС и утряс вопрос с перебазированием на новую площадку. Блин, целые сутки потеряем впустую. Хорошо ещё, что оставшиеся пять лётчиков, которые прибудут завтра, имеют опыт полётов на «яках». Иначе мы просто не успеем подготовиться.

Ну а пока отправил старшину Федянина с половиной механиков и оружейников на честно отжатых двух полуторках на новое место базирования подготовить всё к нашему завтрашнему прилёту, а остальных посадил изучать материальную часть.

К вечеру Гуладзе и Суворов вполне уверенно делали небольшие подлёты на выделенном нам клочке поля. Надеюсь, завтра они дров не наломают.

Подъём был ранний – в три тридцать. Быстро перекусили булочкой с маслом, запили кружкой какао и в четыре двадцать, стоило краешку солнца показаться над горизонтом, пошли на взлёт. Порядок вылета я довёл до всех ещё вчера вечером, так что каждый знал своё место.

Перелетели на новое место без происшествий, да и лететь тут пара минут, дольше на посадку заходили. Волновался, конечно, за только вчера севших в незнакомую машину пилотов, но, как оказалось, зря. Сели нормально.

На аэродроме нас уже ждал топливозаправщик, а чуть в стороне дымила полевая кухня, возле которой суетились несколько человек в белых фартуках. Видимо, волшебный пендель из штаба придал ускорение местному начальству в оказании нам содействия. Ну, теперь живём. Сразу отправил своего зама, старшего лейтенанта Шилова, обратно, ждать приезда оставшегося пополнения. Заодно и полуторку отправил за технарями.

Стоило лишь самолёту Шилова скрыться за леском, как с неба послышался стрёкот, и на поле сел У-2. Похоже, доставили сюрприз, о котором я вчера договорился с Жигаревым. И точно. На землю выгрузили два здоровенных деревянных ящика и четыре охотничьих ружья. Пришлось долго объяснять командующему, для чего мне понадобились ружья и фарфоровые тарелки.

Кстати, стендовая стрельба в это время вполне себе известна и даже является олимпийским видом спорта. Жигареву и самому стало интересно, что выйдет из моей затеи, и он пообещал раздобыть и специальные тарелочки из смеси битумного песка и цемента, и даже машину для их запуска. Вроде были в СССР энтузиасты, занимающиеся этим видом спорта. А пока в качестве замены у кого-то подчистили запасы посуды.

– Ну что, товарищи краснвоенлёты, постреляем по посуде?

Я откровенно потешался, глядя на слегка обалдевшие лица лётчиков. Они ожидали чего угодно, но точно не набор тарелок.

– Разбившему девять из десяти тарелок будет суперприз.

Я жестом фокусника вытащил из одного из ящиков бутылку коньяка. Это вызвало заметное оживление и довольные ухмылки. Это они ещё не знали, что стрелять придётся по летающим тарелочкам.

Выбрав из техников здоровенного парня, больше похожего на тяжелоатлета, объяснил ему, как нужно бросать тарелки. Отошли в сторону, где быстро соорудили из толстых досок щит, из-за которого наша живая машина для запуска будет метать тарелки. Когда всё было готово, встал в стойку метрах в двадцати от щита, зарядил оба ствола ружья патронами с дробью и громко крикнул:

– Дай! Дай!

Две тарелочки вылетели из-за щита одна за другой по разным траекториям. Два выстрела, слившиеся в один, и тарелки брызнули мелкими осколками. Быстро перезаряжаюсь, и снова звучит команда. Пять серий по две тарелки – и счёт в десять разбитых целей. Решил выпендриться и достал тэтэшник. Из восьми разбил пять, что совсем неплохо для короткоствола. Кстати, тарелки в это время делают просто бетонные. Во всяком случае, те, что упали на землю, не разбились. То ли земля мягкая, то ли трава смягчает падение, то ли действительно тарелки очень прочные.

К тому времени, как расколошматили первый ящик с посудой, больше всего очков набрал… наш особист – семь из десяти. Всё же сотрудников в ведомстве Лаврентия Павловича готовят очень хорошо. Зато нашего дискобола ушатали так, словно он в одиночку вагон угля разгрузил. Пришлось освободить его от всех работ и дать отдохнуть. Что-то подсказывает мне, что стрельба по тарелочкам станет любимым занятием в эскадрилье. Заодно и тренировка меткости стрельбы по движущимся мишеням.

Перед самым обедом над аэродромом пронеслись шесть «яков» – прибыло пополнение. Теперь будем учиться.

Пополнение, к чему я уже начинаю привыкать, от души поглазело на фюзеляж моего истребителя и, выстроившись в шеренгу, по очереди представилось, разглядывая мои награды.

Старший лейтенант Юсупов Семён Филиппович. Летал на И-15, И-153, И-16, Як-1. Два сбитых: Ю-88 и «Хенкель-111».

Лейтенант Кравченко Пётр Константинович. Летал на И-16, Як-1. Два сбитых Ме-109.

Младший лейтенант Сударь Антон Сергеевич. Летал на И-16, Як-1. Три сбитых: Ме-109, Ю-87 и ФВ-189.

Младший лейтенант Горбань Александр Иванович. Летал на И-153, Як-1. Один сбитый Ме-109.

Младший лейтенант Мигель Санчес. Испанец. Из числа детей испанских коммунистов, вывезенных в СССР на учёбу в 1936 году. Окончил лётную школу. Летал на И-16, Як-1. На счету один сбитый Ю-88.

А после обеда начались наконец-то полёты. Надо было посмотреть в воздухе, кто чего стоит. Вылетал со всеми по очереди. Задача была удержаться у меня на хвосте.

М-да… Пока выполнял виражи на горизонтали, дело шло в целом неплохо, никто не потерялся. Но стоило уйти на вертикаль, как ведомые отрывались. Лучше всего вертикаль держали Смолин, Гоч, Юсупов и Санчес, но и они не успевали за мной. Попробовал подсказывать по радио, и пошло получше, хотя и не так, как хотелось бы. Гуладзе и Суворов, что удивило, вполне уверенно держались на горизонталях, хотя с ними я особо и не виражил.

После полётов расположились рядом со стоянкой и начали разбирать ошибки.

– Забудьте, как страшный сон, все инструкции и наставления. На войне есть одно-единственное наставление – это бить врага и при этом самому уцелеть. Наша задача сделать так, чтобы асы люфтваффе умирали за свой рейх. А нам с вами ещё детишек после войны на экскурсиях по воздуху катать. – Последняя фраза вызвала улыбки на нахмуренных лицах. – Если кто ещё не понял, то разъясняю первый и последний раз: мы не просто истребительная эскадрилья, а эскадрилья специального назначения. Нашей задачей будет свободная охота, завоевание господства в воздухе на отдельном участке и выполнение специальных заданий командования.

Добро на формирование нашей эскадрильи дал сам товарищ Сталин, так что вы должны понимать, какая ответственность лежит на всех нас и какая честь нам оказана. Драться будем не просто много, а очень много. И нашу Победу мы должны встретить в том же составе, в котором сидим здесь сейчас. А значит, будем учиться, учиться и ещё раз учиться – жёстко и со всем пролетарским упорством. Времени осталось мало, а сделать предстоит очень и очень много.

И началась учёба. Разбил всех по парам и звеньям. Себе ведомым взял Санчеса. У парня обнаружилась уникальная способность замечать другие самолёты задолго до того, как их увидят остальные. Не зрение, а прям радар в голове. К тому же ещё и снайпер вроде меня. Этот испанец с максимальной дистанции из бортового оружия разносил в щепки установленный на земле деревянный щит. Хотя в стрельбе по тарелочкам коньяк он так и не выиграл.

В редкие минуты отдыха это увлечение захватило всех. Тарелки быстро кончились, и пришлось технарям выстругать что-то похожее из дерева. Конечно, эффект был не тот, но это никого не смущало. Только патроны с дробью к охотничьим ружьям пришлось просить ещё трижды.

А в перерывах между полётами, пока самолёты обслуживали, я диктовал порядок выполнения фигур высшего пилотажа, одновременно демонстрируя саму фигуру при помощи деревянной модели самолёта. Затем все садились в свои машины и на земле с записями, лежащими на коленях, до автоматизма заучивали все движения. Кроме того, тренировались ещё и пешими по лётному с деревянными модельками в руках, отрабатывая на земле то, что потом выполняли в небе.

Через пять дней я решил ещё более усложнить процесс обучения. Где-то в своё время читал, что при подготовке легендарной панцирной пехоты, штурмовых инженерно-^{сапёрных бригад}[21], прообраза современного мне спецназа, использовали боевые патроны. Вот и я решил действовать так же.

Договорился в Раменском и перелетел с ведомым к ним. Когда я объяснял Санчесу свою задумку, то он смотрел на меня как на сумасшедшего.

– Командир, а вдруг…

Он не договорил.

– А вот для того, чтобы никакого «вдруг» не было, твоя задача, друг мой Мигель, состоит лишь в том, чтобы держаться у меня на хвосте, а всё остальное я сделаю сам. А то получится, что хотели как лучше, а получилось как всегда. – Я с улыбкой смотрел на лицо испанца. Он хоть и знал русский язык в совершенстве, на уровне родного, но идиома политика из будущего явно поставила его в тупик. – В общем, твоё дело – следить за задней полусферой, прикрывать меня и повторять за мной все манёвры. Сам не атакуй.

Получив по радио сигнал о том, что пара в составе старшего лейтенанта Юсупова и его ведомого, младшего лейтенанта Горбаня, взлетела для отработки пилотажа, мы тоже пошли на взлёт. Сохраняя полное радиомолчание, на бреющем вдоль просеки мы незамеченными подкрались к своему аэродрому. Пара «яков» кружила выше нас, не замечая ничего вокруг себя.

Беспечных раздолбаев надо наказывать. Резко набираем высоту и заходим в хвост паре. Никакой реакции. И только когда очередь из трассирующих пуль прошлась впритирку к кабине ведущего, с земли и ведомый завопили об атаке. Даю точно такую же очередь над ведомым и, проследив взглядом, как они свалились в пике, выходя из-под атаки, вышел на связь.

– Юсупов, Горбань, на посадку. Вы оба сбиты. Готовьте большую клизму с патефонными иголками.

С ведомым прошлись над взлётной полосой и синхронно сделали победную бочку над стоянкой самолётов.

На земле устроил разнос.

– Вы, ёрш вашу медь, на войне или где?! – орал я на стоящих передо мной с опущенными головами Юсупова и Горбаня. – Какого, хотелось бы мне знать, не следите за обстановкой?! Расслабились?! Думаете, что вы в тылу и до фронта далеко?! Так я имею вам сообщить, что вы глубоко ошибаетесь! Фронт везде! От окопов на передовой и до самой крайней скалы на Камчатке!

– Мы не ожидали, что вы, товарищ капитан, начнёте боевыми по нам стрелять, – буркнул себе под нос Горбань.

– Ах, вы не ожидали! – картинно развёл я руками. – Надо было вас заранее в известность поставить? Немцев вы тоже будете просить ставить вас в известность об атаках?

И запомните: если бы я или кто-то другой стрелял по вам, то вы давно бы уже в бурьяне догорали.

Ладно, на первый раз никаких оргвыводов не будет, но всем настоятельно рекомендую хорошенько запомнить одно правило: на войне фронт везде. Так что всегда и везде крутите головами на триста шестьдесят градусов. И теперь все вылеты будут с боевыми стрельбами. Будем учиться драться пара на пару, звено на звено, пара на звено и так далее, вплоть до боя в одиночку против нескольких противников. Очередь вплотную над кабиной означает сбитие, так что смотрите, не промахнитесь. А теперь всем разойтись и продолжить выполнение учебного задания.

– А не слишком круто? – спросил наш особист, младший лейтенант госбезопасности Данилин. – Дров ведь наломают и постреляют друг друга, а отвечать тебе. По всей строгости.

– Отвечу, если надо будет. Дальше фронта не пошлют, больше вышки не дадут. Но, надеюсь, до этого не дойдёт, – как можно увереннее ответил я, хотя где-то глубоко в душе червячок сомнения слегка шевелился. – Ты пойми, Олег, мы их здесь не для балета и не для танцев на льду готовим. Мы здесь готовим настоящих воздушных убийц. И не морщись, – резко повернулся я лицом к особисту. – Нравится тебе формулировка или нет, но суть от этого не меняется.

Чуть больше чем через неделю им предстоит показать всё, на что они способны, а экзамен этот у них будут принимать асы Геринга. И задача наших орлов – вогнать в землю как можно больше этих самых хвалёных асов и при этом уцелеть самим. Сделать так, чтобы от одного упоминания о тринадцатой эскадрилье немчуру пробирало до мокрых подштанников, до поноса. Чтобы они боялись не то что взлетать, а просто нос свой наружу показывать из самой глубокой щели. И без жёстких вариантов подготовки здесь не обойтись.

Кстати, завтра я выезжаю в Москву. Надо договориться о замене двигателей на самолётах перед отправкой на фронт и узнать, как там насчёт транспортника, что нам обещали.

Так что ты тут за порядком проследи. И если тебе надо что привезти, то список составь.

За этот день прогнал все пары через то, что в шутку назвали огневым посвящением. Ох и покрутиться пришлось, чтобы по мне не влупили. Мастерство у парней росло прям не по дням, а по часам, что и неудивительно, если учесть, что полёты у нас практически не прекращались. Заправщик не успевал метаться между нашим расположением и Раменским. Оттуда даже начальник службы горючего приезжал с проверкой, куда мы расходуем такое количество топлива.

Несколько истребителей всё же обзавелись пробоинами в фюзеляже и плоскостях, но, к счастью, серьёзных повреждений не было и никто не пострадал, хотя у меня седых волос точно добавилось. Кстати, подкрасться незаметно больше не получалось. За обстановкой следили получше любого радара.

Для поездки в Москву выпросил в Раменском «эмку»[22] с водителем. Выехали рано, ещё затемно. Доехали без приключений, хотя несколько раз и останавливал патруль.

В штабе ВВС оставил заявку на новые двигатели, запчасти и боеприпасы. По поводу транспортного самолёта решил зайти к главкому Жигареву. Время-то идёт, и осталось его считаные дни, а транспортного борта у нас всё так и нет.

– Ну заходи, анархист. – Было видно, что настроение у главкома явно не фестивальное. – Давай рассказывай: что ты там учудил?

– Да вроде ничего, – пожал я плечами. – Подготовка идёт своим чередом. К указанному товарищем Сталиным сроку будем готовы.

– Ничего?! – повысил голос Жигарев. – А призыв забыть все инструкции и наставления как страшный сон, а стрельба боевыми по своим – это, капитан, по-твоему, ничего?! – уже натурально орал главком. – Мы собрали в эскадрилью опытных пилотов не для того, чтобы ты их здесь угробил!

– Так ведь не угробил же! – начал заводиться я. Интересно, кто уже успел настучать на меня? – У нас не институт благородных девиц, а эскадрилья специального назначения, и они не кисейные барышни, а боевые лётчики, которые должны стать лучшими из лучших. И они такими станут или сгорят в первых же боях. Вот для того, чтобы этого не произошло, мы и используем в учёбе боевые патроны. – Я не заметил, как сам начал повышать голос. – А наставления и инструкции хороши для мирного времени, а на войне есть лишь одно наставление – уничтожать врага, и желательно при этом самому остаться в живых.

– Ладно, остынь. – Жигарев уже почти успокоился. – А то аж раскраснелся весь, хоть прикуривай. Как хоть они?

– Нормально, товарищ генерал-лейтенант, толк будет.

– Нормально ему. – Жигарев прошёлся туда-сюда по кабинету. – Вот скажи мне: откуда у тебя такие идеи появляются? Ведь у тебя же нет никакого специального образования.

Сказал бы я, какое у меня образование, да не поверишь. Однако произнёс другое:

– Не знаю, товарищ генерал-лейтенант. Само как-то в голову приходит. Потом обдумываю это как следует, взвешиваю все за и против и уже после это озвучиваю.

– Уже то хорошо, что обдумываешь вначале, – усмехнулся Жигарев. – Через пару дней буду у вас. Посмотрю, что вы там накуролесили. Сегодня получи документы, и на Центральном[23] тебя ждёт транспортник. Да не какой-то там, а «дуглас»[24], почти новенький. Смотри, буквально от сердца отрываю. А теперь иди с глаз моих, капитан. Одна морока с тобой.

Уладив все бумажные дела в штабе, уже собрался на выход, когда в коридоре столкнулся с Гайдаром. Аркадий сиял как начищенный пятак на солнце. Новенькая форма ладно сидела на нём, на рукаве алела красная пятиконечная звезда с серпом и молотом, а в петлицах – по три кубика политрука.

Увидев меня, Гайдар на мгновение замер, а потом неожиданно для меня сделал несколько строевых шагов, приближаясь ко мне и, вскинув ладонь к козырьку фуражки, отрапортовал:

– Товарищ капитан, политрук Гайдар. Представляюсь по случаю назначения на должность комиссара в тринадцатую отдельную истребительную эскадрилью.

– Здравствуйте, товарищ политрук, – мне не оставалось ничего, кроме как откозырять в ответ, – рад, что будем служить вместе. – Я протянул Гайдару руку: – Здорово, Аркадий!

Если бы не Аркадий, то я даже не представляю, где бы закупал всю ту мелочовку, что мне заказали. В основном одеколон, бритвы, пуговицы и редкий в это время крем для обуви – для форса: это же вам не вакса. С Гайдаром мы быстро проехали в несколько мест, где всё это нашлось, правда, за довольно кусачую цену.

На аэродром приехали уже хорошо так после обеда. Найдя местное командование, предъявил им свои документы.

– Вон ваши сидят, – кивнул усталый майор в сторону курилки, в которой сидели двое в лётной форме. – Из штаба ВВС давно уже позвонили, и ждём только вас, капитан.

Подошли с Аркадием к курилке. Сидевшие там капитан лет сорока и совсем молодой лейтенант тут же встали. Я только махнул рукой, показывая, что без официоза, и сел на скамейку. Познакомились.

Командир воздушного судна капитан Ермолаев Семён Фёдорович. Призван из ГВФ[25]. До войны возил почту и пассажиров.

Второй пилот лейтенант Бугаев Леонид Львович. Перед самой войной летал вторым пилотом на транспортном ТБ-3. Две недели назад, после того как их «туберкулёз» разбомбили на прифронтовом аэродроме, получил назначение на «дуглас». С одной стороны, рад летать на таком самолёте, а с другой – рвётся на фронт. Завалил всех своими рапортами.

– Навоюешься ещё, лейтенант, – чуть заметно усмехнулся я. – Войны на всех хватит. Что скажете о машине, Семён Фёдорович?

– Самолёт до недавнего времени находился на авиазаводе в Казани. Летал мало, так что сам как новенький. Естественно, прошёл полную ревизию всех узлов. Неделю назад поступил приказ перегнать его сюда, на Центральный аэродром. Уже здесь сняли пассажирские кресла, убрали туалет с умывальником и установили скамейки вдоль бортов, после чего приказали быть готовым в любой момент вылететь и сидеть ждать. Вот сидим и ждём, – усмехнулся Ермолаев.

– Считайте, что дождались. Готовьте самолёт к вылету. Идём на Раменское. Эскадрилья находится на соседнем осоавиахимовском аэродроме, но места там будет для вас маловато, так что придётся вам какое-то время базироваться отдельно от нас. Пойду договорюсь о вылете и свяжусь с Раменским. Пусть встречают.

Вылетели минут через сорок. Вначале взяли курс на северо-восток, почти до Мытищ, потом повернули на девяносто градусов и шли до Балашихи и уже оттуда взяли курс на Раменское. DC-3, конечно, не «Боинг-747» и не «арбуз»[26], но лететь на нём, даже в качестве пассажира, всё же довольно, я бы даже сказал, комфортно. Это как проехаться на раритетной машине. На ней нет ни ГУРа, ни ЭУРа, ни роботизированной коробки, да и сиденья явно не анатомические с подогревом и кучей регулировок, но вы всё равно ощущаете восторг.

В Раменском сели без проблем. Пока договорились о временном базировании здесь нашего транспортника, поставили пилотов на довольствие, утрясли ещё несколько мелких вопросов, начало уже смеркаться. Выпросив полуторку, под бурчание зампотылу о том, что я ещё ту машину не вернул («эмка» ещё не успела вернуться из Москвы), поехали к себе.

О том, что что-то случилось, я понял сразу, лишь увидев лицо встречающего нас Кузьмича. Не успел я рта раскрыть, чтобы задать вопрос, как из сгустившегося сумрака вышел наш особист.

– Товарищ капитан, у нас ЧП, – начал он без предисловий. – Трое лётчиков – младшие лейтенанты Горбань, Филонов и Суворов – через водителя топливозаправщика раздобыли самогон и напились до непотребного состояния. Они были взяты мной под арест. Предлагаю завтра же отправить рапорт об их проступке в штаб ВВС.

– Где они? – сквозь зубы выдавил я.

Вот ну не гады они? Я же им доверял, а они так меня подставили перед самой отправкой на фронт.

Святая троица вусмерть пьяных гавриков с блаженными улыбками мервецки спала прямо на земле в отдельно стоящем сарае. Было страстное желание отмудохать их как следует, да что толку-то. Один хрен, пока не протрезвеют, ничего не почувствуют и не поймут педагогической составляющей. Ладно, утро вечера мудренее. Но это залёт, а как поступать с залётчиками, я по своей прошлой службе прекрасно знал.

– Так, Кузьмич, – повернулся я к старшине. – Утром обеспечь три хорошие лопаты. А ты, Олег, свяжись со своим коллегой в Раменском, и отправляйте этого водилу, этого бутлегера[27] недоделанного, на фронт. Пусть там освежится, раз здесь, в тылу, ему острых ощущений мало.

Кого-то утро встречает прохладой, а весь личный состав оно встретило стоящим в строю напротив высокой дощатой стены ангара. У подножия этой самой стены три опухших с похмелья личности без ремней и сапог копали глубокую яму прямоугольной формы, больше всего напоминавшую могилу. И всё это в полном молчании.

Конечно, все оху… удивились, когда я приказал раздать залётчикам лопаты, а им – копать яму. И всё это под прицелом ППД в руках особиста. Кстати, и сам особист был в шоке.

Наконец я посчитал, что глубины ямы (а выкопали уже больше двух метров) вполне достаточно, и приказал лётчикам-залётчикам вылезать наверх и встать рядом с ямой.

– Вчера трое наших (можно было бы назвать их товарищами, но почему-то не хочется) раздобыли самогон и устроили пьянку. Тем самым они нарушили приказ, запрещающий употребление спиртных напитков, сорвали учебный процесс, подвели всех нас и подставили водителя топливозаправщика, который и привёз по их заказу самогон и которому теперь вместо службы в тылу предстоит с винтовкой в руках на передовой останавливать немецкие танки.

Я обещал, что нарушители дисциплины будут отчислены из эскадрильи и отправлены в тыл возить почту. Однако, учитывая то, что эти три субъекта плевать хотели на своих товарищей, учитывая то, что они уже прошли достаточно хорошую лётную подготовку и изучили новые тактические приёмы воздушного боя, веры им нет. Поэтому, чтобы избежать попадания таких ценных источников информации в руки противника, я считаю, что их нужно расстрелять.

Я сделал паузу и посмотрел на стоящих в строю и на стоящих у выкопанной своими руками могилы. Прямо картина маслом. Всеобщее обалдение на лицах. У залётчиков, по-моему, остатки хмеля моментально выветрились из организма. Им и так изрядно попотеть пришлось, пока копали, а тут такое вот «здрасти».

Я подошёл к особисту и молча взял из его рук автомат. Классная, скажу я вам, машинка. Пострелял я из него здесь несколько раз. Хотя, конечно, правильнее называть его пистолетом-пулемётом, но все называют автоматом.

Передёрнув затвор, я дал очередь прямо впритирку над головами нарушителей сухого закона – так, чтобы ветерок от пролетающих пуль пошевелил шевелюру. Надо отдать должное расстреливаемым: ни один из них не рухнул от страха.

– Прицел неверный взял, – громко сказал я, поворачиваясь к строю и всё ещё держа в руках «дегтярь». – Так что будем с этим делать? Может, стоит поправку при стрельбе взять?

– Товарищ капитан! – громко произнёс старлей Шилов, по совместительству мой заместитель. – Я предлагаю отдать их нам на поруки.

– На поруки? – изобразил я удивление в голосе. – Так ведь им наплевать на вас, своих боевых товарищей, на меня как на командира. Я просто боюсь дальше перечислять, на кого и на что им ещё наплевать. Думаете, вы сможете их перевоспитать?

– Мы проведём с ними разъяснительно-воспитательную беседу, товарищ капитан, и приложим все силы, чтобы подобное больше не повторилось.

– Ну что же… – Я сделал вид, что задумался. На самом деле всё шло именно по моему сценарию, хотя кульминация ещё не наступила. – В первый и последний раз я вам поверю. Воспитывайте, вправляйте мозги, только без членовредительства.

Казалось, земля колыхнулась от всеобщего вздоха облегчения. Тут могли чего угодно ожидать от командирабеспредельщика, который во время обучения в учебном воздушном бою лупит по своим же боевыми патронами.

Я отдал автомат стоявшему с каменным лицом особисту и повернулся к залётчикам.

– Так как ваши товарищи упросили вас не расстреливать, а могила уже выкопана, то в ней следует кого-то похоронить, чтобы не было так, что зря копали. Поэтому вы трое будете хоронить пустую бутылку из-под самогона. Торжественно. Кроме того, вы лишаетесь права на употребление всего, что крепче чая, до тех пор, пока каждый из вас не завалит десяток гансов! К церемонии приступить!

Тут же амнистированным были вручены небольшие дощечки, гвозди и молоток (заранее Кузьмича попросил приготовить; он единственный знал, что я задумал, и полностью поддержал такой способ воспитания). Из всего этого они по-быстрому сколотили маленький гробик, в который торжественно уложили пустую бутылку. Затем гроб с бутылкой был на верёвках аккуратно опущен на дно могилы. Могилу закопали, насыпав сверху ровненький холмик, и трое собутыльников дали трёхкратный салют, вскидывая к небу черенки от лопат и громко крича «Тыдыщ-щ-ь!».

Чуть позже ко мне подошли особист и комиссар.

– Ну ты, командир, и ненормальный. – Данилин закурил папиросу. – Я же был уверен, что ты их действительно расстреляешь.

– А вообще, перед приведением приговора в исполнение следует говорить «именем Союза Советских Социалистических Республик», – задумчиво глядя куда-то в сторону, произнёс Гайдар.

– Тогда мне пришлось бы реально их расстрелять. – Я пристально посмотрел на своих собеседников. – Таким словами впустую не разбрасываются.