Тайный рыцарь

Глава 12

Пруссы по одному подходили к священнослужителю. Тот каждому давал отхлебнуть малую толику густой липкой жидкости из ямки. И каждого метил козлиной кровью. На лицах оставались красные отпечатки жреческой длани. Лица пруссов светились счастьем. Измазанные кровью губы делали собравшихся похожими на вампиров – Иезус Мария! – тихо выдохнула Аделаида.

Однако отказываться от дальнейшего просмотра она по-прежнему не собиралась.

А мертвого козла уже рубили и разделывали на части. Мясо бросали на плоские камни очага и прямо в горящие поленья. Вскоре из щели потянуло дразнящим ароматом жаркого.

Готовили женщины. Управлялись прусские бабы и девки с мясом быстро, молча и без особых кулинарных изысков. Не готовили даже, а так – вываляв в углях, едва обжаривали поверху, а затем бросали полусырые дымящиеся шматы на длинные доски, прибитые вдоль стены.

«Все-таки это стол», – отметил про себя Бурцев.

Потом настал черед приготовления обрядовых хлебцов. Тоже любопытный ритуальчик… Занятнее даже свистопляски с черным козлом. Женщины лепили из теста небольшие колобки, по форме и размерам напоминавшие снежки, и осторожно передавали их мужчинам. Те, чуть пританцовывая и что-то бубня под нос, кидали шарики из теста друг другу – прямо через костер. Хлебцы летали над пламенем туда-сюда и постепенно твердели, покрывались коркой. Прусские «жонглеры» обжигали пальцы о горячее тесто, дули на ладони, размахивали руками. И пасовали друг другу все быстрее, все яростнее, доводя себя до исступления.

Порой летающие колобки не удавалось поймать вовремя. Они падали на землю, откатывались в сторону, иногда – в огонь. Их тут же подхватывали и, даже не сдув пыль-золу, вновь отправляли в полет.

Толком испечь хлебцы таким образом, конечно, наука мудреная, но, похоже, доводить поварскую работу до конца под сенью сарая-храмовины вообще не принято. Едва куски теста наливались слабым румянцем, их укладывали на доски рядом с дымящимся мясом.

Бурцев был озадачен. Опять намечается пирушка? А как же кара за грехи? После общинного покаяния должно же ведь последовать хотя бы символическое наказание?

Наказание последовало. И отнюдь не символическое.

Когда все недожаренное козлиное мясо и вся недопеченная сдоба лежали на досках, пруссы вновь всей толпой рухнули на пол. На ногах остался лишь вайделот. Одноглазый жрец воздел к плоской крыше сарая свой посох, что-то рявкнул – громко, но неразборчиво. Размахнулся от души, и с силой опустил кривую палку на чью-то согбенную спину. И на другую. И на третью…

Вайделот скакал и крутился в безумном шаманском экстазе. Жреческий балахон развевался подобно крыльям чудовищной птицы, кривой клюв ритуального посоха поднимался и опускался. Одноглазый лупил несчастных соплеменников направо и налево. Не пропускал никого – ни старых, ни малых. А удары, между прочим, беснующийся священнослужитель наносил умело и болезненно, со знанием дела. Такими ударами и такой дубинкой запросто можно было и изувечить человека.

Дикий вой и душераздирающие крики наполнили сарай, вырвались наружу, встревожили, разогнали тишину ночи… Покаявшиеся грешники расплачивались за все свои проступки разом. Расплачивались собственными боками, хребтом и шкурой.

Избиение продолжалось долго – до тех пор, пока свою порцию не получил каждый. Потом жрец устал. И все кончилось. И началось заново.

На этот раз уже сам вайделот, отбросив посох, упал возле ямы с козлиной кровью, скорчился, прикрыл голову руками. Пруссы тут же обступили его и – Бурцев не поверил своим глазам! – набросились всей толпой. Женщины дергали и щипали священнослужителя. Мужчины били кулаками и пинали под ребра. Не в полную силу, конечно, – не так, как давеча жрец охаживал дубиной их самих, иначе коллектив попросту размазал бы одиночку по всей храмовине. Но все равно ощутимо. Если судить по количеству доставшихся на долю вайделота тумаков – более, чем ощутимо. Видимо, за свои грехи на общинном покаянии должны держать ответ все без исключения участники молений. Бурцев возблагодарил судьбу за то, что пруссы не имеют обыкновения приглашать на свои тайные обряды гостей.

– Что они делают?! – изумилась Аделаида.

– Сама не видишь, что ли? Бьют своего священника. Он ведь тоже человек. Значит, не безгрешен.

– Варвары! Язычники! Идолопоклонники богопротивные!

– Ну, по крайней мере, они равны перед своими богами, – заметил Бурцев. – Любимчиков у прусских небожителей нет. Согласись, редкая религия может похвастаться такой беспристрастностью.

К жрецу тем временем приложился последний малец. Затем битая паства осторожно подняла избитого пастуха, и усадила его на земляной холмик. Самая неприятная часть покаянного собора осталась позади. Начиналась самая приятная.

Молитвословие и исповедальные речи, чередовавшиеся с кулинарными экспериментами и лупцеванием по принципу «один на всех и все на одного», подошли к логическому завершению. Пруссы повалили к столу – за подостывшем уже мясом и колобками.[8]

Ели все. Ели жадно, как и полагается голодным, уставшим, освободившимся от тяжких грехов людям. Хватали руками, до чего дотягивались. Рвали зубами полусырое козлиное мясо. Вгрызались в хрустящую корочку обрядовых хлебцев, под которой густой липкой тянучкой белело непропеченное тесто.

– До чего же все это противно, – кривила губки Аделаида. – Свиньи! Звери!

Ей-то что. Княжна отужинать успела, а вот он, Бурцев, – ни фига: уснул на голодный желудок. Пруссы же так аппетитно уплетали свои полуфабрикаты – аж слюнки потекли… Бурцев вздохнул. Он бы тоже не отказался сейчас ни от козлиного бифштекса с кровью, ни от непропеченного калача. Да кто ж предложит…

Заурчало в животе. Заныло под ложечкой.

А потом заскрипел снег. Сзади – за спиной! Не там, в отдалении, где бродили часовые с факелами, а вот здесь – совсем рядом, возле их с Аделаидой убежища. К куче дров шагнул человек. Без факела. В прусском волчьем тулупчике. С лисьей тушкой на плече. Интересно, при чем тут лисица-то?

Человеческая фигура приблизилась почти вплотную, склонилась, заглядывая меж поленьями. Бурцев отвел назад руку с обнаженным мечом. Для хорошего замаха и приличного рубящего удара – слишком тесно. Отправить прусса в нокаут тоже – никак. Не развернешься в этой дровяной норе… Одно неосторожное движение обрушит всю поленицу – и пиши пропало. Грохот услышат в сарае. Придется просто заколоть, нанизать не в меру любопытного пруссака на клинок прежде, чем тот поднимет тревогу. Нехорошо, конечно, с союзниками этак-то. А что делать, если Аделаиде грозит смерть от рук фанатиков? С фанатиками ведь не договоришься. Тут уж выбирай: или – или. Бурцев выбрал Аделаиду.

Обнаженный меч задел обледеневшее полено. Чуть слышно звякнуло.

– Не надо, Вацлав, – тихо произнесла темная фигура голосом дядьки Адама.

Фу-у! Пронесло… Хотя пронесло ли? Меча Бурцев не выпустил.

– Как ты… сюда…

– Решил проверить, вняла ли твоя женщина моему совету. Извини, у меня были сомнения на этот счет. Вижу теперь, что не напрасные. Вылезайте оттуда. Оба. Быстро. Бегите за дом Глянды и возвращайтесь к себе.

– Но охрана…

– Охрана сейчас у ворот – ждет свой доли жертвенного мяса и хлеба, освященного храмовым огнем.

– Аделаида не успеет добежать.

– Успеет. Если потребуется, я отвлеку сторожей. Меня не тронут. Я принадлежу к другой общине, но не к другому народу. Меня здесь не считают чужеверцем. В храм, конечно, сейчас не впустят, но кто воспрепятствует мне, пользуясь случаем, передать жрецу-вайделоту приношение для наших богов? Вот специально подстрелил рыжую.

Пожилой прусс кивнул на свою пышнохвостую ношу. Мертвая лисица скалилась в темноте. Маленькие остренькие зубки хищницы белели в разинутой пасти. Зловеще зияла пустая глазница. Пушистая еще по-зимнему рыжая шкурка не подпорчена: прусская стрела вошла зверю точно в глаз.

– А вот с вами никто церемониться не станет, – продолжал дядька Адам. – Скоро трапеза закончится, и остатки священной пищи будут погребены здесь – под стенами храма, дабы ни птица, ни зверь не добрались до еды, принадлежащей богам. Вас непременно найдут, так что вы уж поторопитесь.

– Спасибо, дядька Адам!

Бурцев вышел из укрытия первым. Не пряча меча, глянул по сторонам. Чисто… Позвал:

– Аделаида!

Княжна выбралась из-под дровяного развала надутая и недовольная. Одарила прусса недружелюбным взглядом. Даже не кивнула в знак признательности. Теперь, после подсмотренного языческого обряда, добрая католичка Агделайда Краковская, прониклась к местным идолопоклонникам еще большей неприязнью, чем прежде. Ну, да ладно, сейчас не до разборок.

– Бежим! – Бурцев уже тащил жену за собой.

Она не особенно-то упиралась. Оставаться возле опасного сарая Аделаида не желала и резво перебирала стройными ножками.

Дядька Адам смотрел им вслед, пока беглецы не скрылись за пустующим домом мертвого кунинга. Потом вздохнул и направился к воротам храма. Охрана с факелами и копьями ринулась навстречу.

– Подношение богам Священного леса! – крикнул по-прусски лучник, предостерегающе поднимая руку и сбрасывая с плеча мертвую лисицу..

Храмовая стража признала дядьку Адама и замедлила шаг.

– Твое подношение будет передано, – сдержано и не очень дружелюбно ответил стражник постарше. – Оставь его здесь, а сам ступай прочь, человек другой общины.

Одноглазая лисица упала на грязный снег. Дядька Адам неторопливо удалился.

Бурцев с женой были уже далеко.