Тайные улицы, странные места [СИ]

Глава 7

Дома было просторно и прохладно. Женька ушел в ванную комнату, залез в ванну прямо в шортах и тишотке, включил душ и стал поливать босые пыльные ноги, закрывая глаза от удовольствия. Выключая воду, закричал через неплотно прикрытую дверь:

— Мам? Ты дома?

В ответ, покачиваясь на толстых лапах, прибежал Боцман, совершенно сонный, но готовый внепланово пожрать, задрал хвост крюком и стал яростно тереться о косяк двери, взмуркивая, чтобы поторопить Женьку в кухню.

— Фиг тебе, — сказал Женька, прыгая на одной ноге и ловя другую в полотенце, — ты и так толстый.

Боцман согласно замурчал еще громче и побежал впереди Женьки в кухню, с надеждой оглядываясь. Но Женька на полпути коварно развернулся и пошел по коридору к маминой комнате. Вернее, к бывшей родительской спальне, зачем-то мысленно поправил себя, хотя уже год специально старался про эту комнату так не говорить и не думать. Тоже мне горе, думал иногда Женька, сердясь на материны мокрые глаза и что снова смотрела альбом со старыми фотками, радоваться надо, что разошлись, пока молодая и красивая, он не дурак, видит, как на мать мужики смотрят, когда по улице идет. И еще радоваться, что ушел к своей Оленьке, когда Женька уже вырос, а не пацан десяти лет, чтоб матери мозг высасывать, ой ихде наш папа, ой мама, где жеж наш папочка. Хотя… Тут Женька честно подумал, держась за круглую граненую стекляшку на двери, что и в свои десять не стал бы так ныть. Да и мама, она конечно, страдает, но он-то видит больше соседей и подруг ее — дома стала совсем другая, не как раньше. Может полдня проваляться на диване, установив рядом на широкой спинке лаптоп. А может целый день готовить какой-то замечательный торт, чтобы потом половину раздать соседкам. И еще — берет Женьку, когда он согласен, и вместе они усвистывают в прикольные места, куда раньше почему-то и не придумывали. Женька не дурак, конечно. Он в первую очередь присмотрелся, а вдруг мать пытается тоску-печаль задавить. Но нет, когда торчали у борта катера, где, оказывается, капитанит матери бывший одноклассник, смотрели на пенные усы по зеленой воде — она смеялась, как девчонка. Потом типа спохватилась, когда прощаться, и вся такая томная, в смысле серьезная. Женька тогда психанул просто, будто батя ушел — это похороны и надо траурную рожу кроить, а то вдруг кто чего скажет.

Он так матери и сказал в тот раз, когда обратно шли…

— Мам? — он легонько постукал в белую дверь, а то вдруг она там переодевается, и приоткрыв, сунул внутрь голову.

Вздрогнул, когда по ноге прошлось мягкое, лохматое.

— Боцман!

Кот вспрыгнул на застланный диван, который мама Лариса с тех пор, как ушел муж, не раскладывала в двуспальное ложе, и тут же задрал толстую ногу, сунул к животу голову и оттуда посмотрел на Женьку с великим неодобрением. Не дал жрать, дай красоту навести спокойно — написано было на расписном, как у индейца, лице в роскошных белых усах.

Женька осмотрел раскрытый шкаф, кинутые на стул платья и кофточки. Упавшие флаконы на полке перед высоким зеркалом — еще бабкиным. Повернулся — на двери, где он самолично привинтил вешалочку с крючками, висели рядом с фартуком и халатом сумка-шоппер и маленький рюкзачок. А вот дамской мелкой сумочки, годной только, чтобы дезик с помадой туда запихать, ее — не было. Значит, мать ускакала куда-то в гости. Или с Маринчиком на выставку какую. А могла бы и позвонить.

Он присмотрелся и поднял с пола листок бумаги, который сквозняком унесло почти под письменный стол.

Машинально Женька отметил, оказывается в дурацком «Женчик» нет мягкого знака, а думал все время — есть. Значит, мать с Маринчиком, наверное, в гостях. Ну и правильно, ну и молодец.

— Приказано тебя не кормить, — сообщил Боцману.

Тот сразу же бросил ногу, вскочил, выгибая спину, и с надеждой уставился на Женьку.

— Пошли уже, — сказал тот.

Из витаминов в холодильнике оказались помидоры и арбуз. Кашу Женька, разумеется, отверг, и вытащив початый арбуз, отнес в кухню, отрезал от него ломтик, вернее, ломоть шириной в свою ладонь, остатки арбуза снова унес в холодильник. А Боцману вывалил в мисочку половинку кошачьей консервы, чисто из мужской солидарности.

Поедая арбуз, думал. Вернее, пытался выбрать, о чем бы подумать, столько всего за последнее время наслучалось. Надо, наверное, про Капчу, вон уже седьмой час, к восьми он по-дурацки должен приехать на Молодежку. Конечно, не поеду, решил Женька, выковыривая из сахарной мякоти черные косточки, позвоню, извинюсь. И стал вспоминать склон горы, серый валун и Женю, как она стояла неподалеку, обратив к небу лицо и раскинув руки с раскрытыми ладонями. Было так здорово, что он тут же расстроился. Потому что убежала, даже телефон не дала свой, ну и что — связи там нет, сама же говорила, если уйти повыше — она есть. Он бы смску написал, а она прочитала бы. Когда сможет.

В тарелке уже стояла розовая лужица сока, в ней плавали стаей крошечных рыбок арбузные семечки. Женька поднес тарелку ко рту и выцедил сок через стиснутые зубы. Вытирая губы и щеки салфеткой, вспомнил сколотый зуб Жени. Вообще, если шагнуть в сторону от суеты, и все увидеть, как есть, то получается все очень странно.

Это мать его так учила. Шагни в сторону от суеты. Увидишь, все как есть. И вот тоже — он отвлекся от мыслей о Жене — она недавно стала так говорить, а раньше — никогда. Когда отец дома жил. Как будто он ей запрещал что-то, но ведь не запрещал? Другая стала. Хотя, как заведет со своим Маринчиком, ах, какой, ах Мариночка, и как же теперь… Будто урок отвечает, что всем одинаковый задали выучить.

Но — Женя. Женька сидел, глядя на черный смартфон, уложенный подальше от тарелки. Думал. Имена у них одинаковые. Бывает, да. Всякие Валентин и Валентина, а еще Саши-Александры. Но тот лохматый в бороде от ушей, он ее почти ругал, подкалывал сердито, насчет фамилии, что ли? Дразнил усадьбой и полисом. Может, у нее тоже родители развелись и нужно было выбрать, чью фамилию себе взять? Так бывает, кивнул сам себе Женька, крутанув смартфон на бамбуковой салфеточке. Тогда интересно, какая же вторая фамилия? Если выбрала — Местечко. Не дурочка, понимала же, дразнить будут всегда. Вон мать рассказывает, у них в конторе, взрослый же народ, и то постоянно чего-то ржут и придумывают вокруг фамилий. Олега Дмитрича, который внезапно поменял паспорт, взяв фамилию жены, теперь постоянно называют очень длинно — а, Колышкин, который в девичестве Филькинштейн? Хорошо, сам Олег Дмитрич понимает, что не со зла и не потому что он еврей, та все двадцать лет там знают, что он еврей, а вот когда взял фамилию жены, то и стали шутки шутить.

Женька надавил на кнопку, проверяя время. Пора звонить Ане, но совсем неохота слушать ее шуточки.

Ладно, решил, трогая пальцем рыжий нос Боцмана, который вылизал мисочку и уселся на соседнюю табуретку, положил мохнатый подбородок на край стола, принимая участие в мысленной беседе.

…Допустим, выбрала, потому что сильно любит. Мать там. Которая Местечко. Или наоборот, батю. Но в семейной жизни у них точно чего-то не так, если не могут дочери зуб починить. Хотя, она боится. Может, не идет просто. А их вообще нет, если она хозяйничает в стеклянной кухне.

— Может, они путешественники, — сказал Женька Боцману, сам улыбаясь, фантазирует, как первоклашка, — на полюсе!

…Зато косматый дядька ее позвал, почти как фильм этот, про океан в космосе. Соларис. Женька сразу даже не понял, потому что кино ему не понравилось, вместо космоса одна дурацкая любовь, предупреждать надо, что кинчик чисто бабский. Но, когда матери заикнулся, вот было разговоров — на целый вечер. Ах, «Солярис», ах шедевр, Толковский. Нет, Торковский. Кажется. Оказывается, старое еще кино есть, отечественное. И что же ты книжку не читал, Женчик, знаменитый роман фантастический. Да ты хоть знаешь, кто такой Станислав Лем? Ну, он ее тогда отбрил, еще бы — не знать Лема. Они с Капчой целый год в седьмом читали «Дневники Йона Тихого», ржали, как кони. Капча вообще книжек мало читает, но на эту запал. Тем более, там рассказики короткие. И было прикольно, как будто у них свой собственный язык, шифр разведчиков. Капча увидит в коридоре Тошу — учительницу астрономии, пальцем тыкнет и важный такой — «горечница безумная! Разновидность горечницы разумной!» и оба ржут, за животы хватаются.

Но про Солярис Женька читать не стал все равно, слишком там сложно и много рассуждений, мало приключений. Мать ему коротко пересказала. Вот когда она пересказывает, то кажется — где-то обязательно должна быть такая книжка — крутая совершенно. И такое же крутое по ней кино.

Но дядька от ворот кричал другое, вспомнил вдруг Женька. Он ее звал — Сола! А насчет Соляриса Женька напутал, потому что сама Женя ему говорила, нет, тоже кричала, перекрикивая ветрище — это Соларис, вот что кричала.

Так все запутано…

— Еще Меотида, — сообщил он Боцману. Тот расширил глаза, мол, слышу, и снова зажмурился, кажется, сладко заснул, прям подбородком на столе.

Женька вздохнул, взял смартфон и найдя номер Аны, приготовился слушать гудки и ее потом возмущение.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позднее. Аппарат абонента…»

— Вот черт!

Было уже почти семь вечера. За тонкой шторой ярилось солнце, сквозняк гнал в кухню жаркий, как горячая вода, воздух. Даже вставать не было сил. Тем более, одеваться и куда-то идти. Хотя на гору, в странный дом, Женька не просто пошел бы — побежал. Но нужно разобраться с Аной. Она конечно, та еще змиючко-олэнко, но все равно будет честно — предупредить, что он не придет.

И снова тыщу раз жалко, что вечер так криво складывается! Мать удрала, как раз бы уйти на гору, позависать в стеклянном домике, получше увидеть белый лабиринт, ну или забрать Женю и полазить наверху, по гребням холмов. Там и жара не такая дикая, со всех сторон дует.

Он снова вызвал номер Аны. Снова сбросил несостоявшийся вызов. Времени у него — с полчаса. Потом, если эта каракатица не подключит мобилу, придется сгонять на Молодежку.

Женька ушел в комнату, кинул на диван простыню, чтоб не ерзать горячими ногами по покрывалу — оно жарче, чем прохладная простынка. Положил рядом смартфон и снова задумался.

И еще вот странность. Когда в первый раз Женю увидел, она показалась совсем некрасивой. Вот напрочь. Ни фигуры, ни лица, все какое-то будто специально другое. Вполне нормальное, конечно, но… Кругом, везде, в сети, в социалках, в рекламе, которую запихивают в пиратские видео, скачанные с торрента, — телки напрочь другие. Похожи друг на друга, как близняшки, да. Но потому и похожи, что хотят быть покрасивее. Чтоб ноги — длинные. Сиськи — круглые. Жопа опять же — как два шарика. Личико маленькое, глаза здоровущие. Волосы намаслены, чтоб висели. Конечно, есть всякие другие, как например, Натали из параллельного. Она пострижена под пацанчика, сисек нету, но у нее ноги от ушей и вообще она жутко красивенькая. Ана аж млела от счастья, когда та наконец, в другую школу ушла. А Женю Местечко никак красавицей не назовешь. Но почему-то, когда она болтает, на нее смотреть хочется. А когда улыбается, прикрывая рот ладонью, то у Женьки губы сами растягиваются, аж уши двигаются, как у кота. И вот сейчас, когда по материному рецепту, он впервые с начала их знакомства «шагнул в сторону» посмотреть, то даже вспомнить, почему Женя казалась некрасивой, он не может. Теперь скорее Ана кажется ему противной, со своей выпяченной задницей в белых лосинах и с постоянно намазанным тональным кремом лицом. Как… как фигурка на торте — вспомнил Женька шедевры, выставленные в стильной кондитерской. Такая же вся нарисованная и масляная.

Размышляя, он каждые пару минут брал смартфон и выслушивал вежливый механический голос. И наконец, решительно сел, шлепая в линолеум босыми ногами. Какого хрена! Так. Полчаса на поездку, ну там еще полчаса, вряд ли Ана приедет к восьми, а если не будет ее к половине девятого — сама, значит, виновата. А будет — он извинится и свалит. Успеет на гору к девяти. Жалко, что солнце уже садится раньше. Но все равно. Можно покричать ее снаружи. Она услышит и выйдет. Или выйдет косматый и натравит на меня козу Меотиду, прикинул Женька, засмеялся и ему стало совсем хорошо.

Уже одетый, он забежал в комнату матери, на обороте ее записки, усмехаясь, оставил свое послание.

Унес записку на кухню и, как положено, придавил сахарницей.

Закат Женька благополучно пропустил, успел только увидеть полыхающее алыми красками небо, когда усаживался в маршрутку. Значит, понял, на пляже будет совсем уже вечер. Хотя в такую жару народищу там будет — до ночи не протолкнуться. Хорошо, что сама Молодежка — она за скалой и старым яхт-клубом, а обычный цивильный пляж с песочком и грибочками — отдельно. Детишки с бабулями и семейства, что приехали на машинах, там и кучкуются. Хотя, вот если бы мне машину, мечтал Женька, трясясь на жарком колючем сиденье, я бы ездил далеко, туда, где много песка, нет никого. И — ветер. Мать все время вздыхает, ох, этот ветер, снова ветер. А Женьке нравится. Он ей все время говорит, ну если б не дуло, прикинь, жарища была бы! А она в ответ, ну-ну. Ты еще скажи, тебе нравится зимний норд-ост! А что? И нравится. Если одеться и капюшон на башку, на набережной такие волны. Дома, а не волны! Бахают, как пушка стреляет. Но машину батя забрал, так вместе решили — им с матерью квартира, ему — тачка и жить у Оленьки. Справедливо, конечно, еще не хватало, чтоб он ходил туда-сюда, мотал матери нервы.

Идя от остановки к берегу, Женька посмотрел на время. И немного занервничал сам, ускоряя шаги. Потому что уже почти восемь, а они толком же не договорились, где именно встретятся. Молодежка, конечно, маленькая — полсотни метров под нависшей скалой, но там постоянно трется народ, девки визжат, заходя в воду по острым камням, пацаны ныряют с маленьких скал, что торчат дальше в море. А потом девки визжат, потому что под водой травища, вырастает длинная — плывешь, гладит по пузу. Женька терпел Молодежку еще и поэтому — он травы не боялся, и можно было нормально там поплавать, не волнуясь, что ногой заедет кому по макушке.

Низом он идти не стал, поднялся по грунтовке на самую макушку широкой скалы, где совсем недавно, в августе, снова копались археологи, в развалинах еще одного античного городища. Ступил на край, заглядывая со скалы вниз. Вдруг она уже там и отсюда видно, где ждет.

Но среди смутно видимых в полумраке голов Аны он не разглядел. Снова вытащил смартфон, без надежды потыкал в кнопку, злясь на то, что, наверное, как мать, не уследила и теперь ходит с разряженным. А даже если бы собирались вместе купаться, он бы звякнул и нашлись бы в секунду, обычное дело.

Ветер гулял по разрытой скале свободно, шевелил сухую траву — высоченную, и как не спалили, удивительно. Кидался к Женьке, охлопывая его мягким теплыми лапищами, шевелил на лбу растрепанные густые волосы, дул в потную шею. Вниз спускаться совершенно не хотелось. Но придется. Вряд ли Ана полезет сюда на своих каблучищах.

— Жекочка?

Он резко повернулся, взмахивая руками. Ветер мягко толкнул его в бок. И только сейчас Женька понял — стоит на самом краю, а внизу острые края скалы и под ними далеко, как, наверное, три этажа — каменная плоскость, усыпанная колючей крошкой.

— Черт! — смартфон выпал из потной руки, кувыркнулся, исчезая в каменном провале.

Под ногами ничего не было видно, потому что почти напротив, подъехав по грунтовке к самому раскопу, автомобиль ударил дальним светом, слепя глаза и делая под ногами все совершенно черным, с яркими островками света на маковках острых камней.

Ана стояла перед машиной — тонким изящным силуэтом, изогнулась, уперев руку в бедро. Пропела с насмешечкой:

— Яви-и-ился все-таки.

— Ты же сама, — удивился Женька, прикрывая глаза рукой и пытаясь разглядеть, кто там, внутри машины, но не видел ничего, кроме завесы белого света и черной фигурки, — согласилась. А я тебе звонил, сказать хотел…

— Ты что-то слишком много. Болтаешь, — перебила его Ана.

— Что?

— Ничего! Лезешь, куда не надо. Тебя кто просил, на фесте, а? Кто просил встревать? Насчет меня!

Женька промолчал, ошарашенный истеричной злобой в ее голосе. Ничего себе! Он ее спас, припугнул шестерок Нориса. Получил за это по морде так, что не мог челюстью шевелить. И он же теперь виноват? А приехала на машине, вдруг с холодком по лопаткам понял Женька, ну да, у нее подруга с тачкой. Но вдруг…

В ответ на его опасения хлопнула дверца. Рядом с черным силуэтом Аны нарисовался еще один — явно не девчачий. Мощные плечи, бицепсы, выше света тонула в темноте стриженая голова — Женька успел ее разглядеть, когда водила наклонился, поднимая что-то уроненное.

— Так вот, Смола, — звенящим голосом продолжила Ана, — ты подойди, а то стоишь там, зассал, что ли?

— Нет, — осторожно возразил тот, нащупывая ногой ровную площадку, бездна за спиной его сильно беспокоила, — я смартфон уронил. Темно. Не могу найти.

— А я сказала, подойди! Потом поищешь свое барахло.

— Позвони мне, — попросил Женька, наощупь делая шаг от края скалы, — позвони, я его увижу. И свет. Я не могу же идти.

— Зямочка, — нежно обратилась к водителю Ана.

Женька скривился, опуская лицо и всматриваясь под ноги. Зямочка! Тот самый, что тащил ее в палатку, ясно зачем! И не один, на троих хотели поделить. Потому что урод Чак разрешил. Она что, совсем идиотка? Снова с ними будет хороводиться?

Свет внезапно погас, вернее, фары потускнели, фигура Аны потерялась в вечерней темноте. Снизу смеялись и вскрикивали, а сбоку, где пляжик поворачивал, следуя изгибу скалы, поднимался резкий запах жареного мяса.

Женька уперся руками в колени, пытаясь разглядеть смартфон. Может быть, ну его, и сбежать? Но бежать было некуда, да и машинку было ужасно жалко, шесть тыщ, целая куча фоток и музыки. Зяма его сильно пугал, а поиски телефона могли оттянуть общение. А еще, вспомнил Женька, там, куда уходят неровные провалы с верхушки скалы, есть пещерка, и пацаны трепались, что в ней подземный ход. Врали, конечно. А жаль.

Со стороны машины приближались тяжелые шаги. Женька успел удивиться, что слышит их, но сразу понял — ветер с той стороны, приносит. Вслед Зяме что-то чирикала Ана, по своей привычке сразу обо всем и не поймешь, чего ей нужно. Но ветер принес несколько слов, Женька, согнувшись, ступал вроде бы навстречу Зяме, но на деле шел все ниже, в сторону темного провала, к словам прислушиваться не стал, зато показалось или нет — расслышал в них страх. Страх?

Но рассусоливать о том, что чувствует Ана, было некогда. Пора решать. Еще один шаг, и он окажется в ловушке. Отсюда еще можно попытаться проскочить на боковую тропинку, что тянулась вдоль обрушенной низкой стены — Женьке по пояс. А шаг, и тропинка останется за спиной, и на ней — Зяма. Придется разбираться, что они там хотят. Ничего хорошего, мрачно подсказал внутренний голос.

— Куда полез? — так же мрачно осведомился Зяма.

И Женька от испуга этот решающий шаг сделал. Тут же впереди мигнул маленький квадратик света, погас и снова зажегся. Прикусив губу, он быстро, но аккуратно сделал еще несколько шагов, туда, где светил экраном его упавший телефон. Схватил, выпрямляясь и оборачиваясь. Зеленовато-бледное небо темнело на глазах, но еще показывало на фоне точечных звезд темную мощную фигуру, что согнулась, засматривая в пыльный каменный мешок.

Женька понял — Зяма сейчас засветит фонарь. И все. Некуда деваться.

Вытянул руку со смартфоном, тыкнул наугад два раза, надеясь, что автоматом надавил правильно. Мощный луч ударил через пыльную темноту, закруживая в белом свете пылинки. Зяма выпрямился, закрывая ручищей глаза. Заорал, приложившись башкой о козырек свода. И матерясь, включил свой фонарь, спрыгнул, не обращая внимания на треск тишотки, которая оставила на каменном выступе кусок рукава.

— Ах… ты… скотина мало-лет-няя…

Женька попятился, прижимаясь лопатками к буграм и выступам позади себя. Его смартфон внезапно погас, как будто слепящий свет фонарика (а никогда же не светил с такой силой), в минуту высосал весь заряд. И он остался в каменном мешке, освещенный совсем уже близким светом из огромной руки противника.

— Дебил недоношенный, — пропыхтел Зяма, перекладывая мобильник в левую руку, — да я…

И тут Женькин телефон заорал. Завыл сиреной, мигая в опущенной руке. Загремел каким-то маршем. Зяма от неожиданности качнулся, зарычал, бесясь еще сильнее от того, что вместо привычного удара приходится постоянно пугаться, занес руку.

Смартфон завибрировал и Женька, пытаясь закрыться, увидел на пылающем яркими красками экране — картинку. На мгновение забыл обо всем, как будто время тоже споткнулось и замерло, чтобы успел разглядеть.

Там, среди светлых плоскостей, уводящих к центру экрана, пылало солнце — огромным алым шаром, еле втиснутым в легкие рамки проема. И на его фоне стояли два силуэта — мальчик и девочка. Держались руками.

— Э, — сказал Женька, удивившись так сильно, что повернул картинку к Зяме, словно приглашая того тоже посмотреть.

И удивился еще сильнее, когда тот заорал, роняя мобильник и хватая себя за лицо. Из-под растопыренных пальцев бежали слезы, сверкая в могучем алом свете, что исходил из экрана. Шатаясь, Зяма шел вперед (а Женька так понадеялся, что тот развернется, отступит), хрипел что-то, набычивая стриженую башку.

Женька выставил перед собой смартфон, пытаясь светом удержать нападение. И вдруг заорал, как кричал косматый мрачный хозяин Меотиды:

— Соларис! — орал Женька, выпрямляясь под низким сводом, а еще кричал, — Со-ла! Со-ла-рис!

И замолчал, оказавшись в кромешной темноте, полной устойчивого теплого ветра. Сильнее сжал в пальцах мобильник, не понимая, что происходит — он стоит, или — летит? Или падает со скалы?

Другую руку нашли теплые пальцы. Рядом услышался смех.

— Ну ты и орал, — сказала Женя, потянула руку, увлекая его вперед — быстрее и быстрее, — я думала, у меня уши отвалятся.

— Я…

— Помолчи пока, — она дернула его за руку. И снова засмеялась, слушая, как он кашляет, наглотавшись тугих ветреных потоков, — не успела. Извини. Я скажу, когда можно говорить.

Сверху посвистывало что-то, пролетая, нет, успел подумать Женька, наверное, это мы. Летим. И тут же крепко приложился темечком в это пролетающее. Но не отключился, просто от боли стало вообще все равно — летят или бегут. И куда.

— Готово, — деловито сказала Женя, отпуская его руку.

— Охх, — ответил Женька, ощупывая макушку пальцами.

— Кай-Соларис-Фейе-Нот! — прогремел мужской голос над их головами, — как это понимать?