ПОД КУПОЛОМ СТРАХА

Майкл Беннет подъезжал к родным местам. Вот впереди, у развилки, знакомая с детства бензозаправочная станция Старого Джо. Журналист сбросил скорость, затормозил у колонки. Сколько помнил себя Майк, Дядюшка Джо всегда сидел на потемневшем от времени и мазута крыльце своего дома, вмещавшего под одной крышей спальню самого Джо и салун, где можно хлебнуть виски, купить сигареты, сэндвичи, выпить чашечку кофе.

Майк, приветливо улыбаясь, вылез из машины.

— Хэлло, Дядюшка Джо! Как поживаете? Мне полный бак и бутылочку кока-колы.

Старый Джо легко оторвал своё рыхлое тело от крыльца. Рука Беннета утонула в огромной ладони хозяина станции. Джо вынул изо рта незажжённую трубку, и его известный всем шофёрам дальних перевозок бас покрыл рёв проносящихся мимо по автостраде машин.

— Здравствуй, малыш, рад видеть тебя целым и здоровым! Боб читал мне твои репортажи из Центральной Америки. На фотографиях в журнале ты выглядел не таким бодрым.

— Ерунда, пуля прошла навылет, кость не задета. Я больше мучился от лихорадки, чем от раны. А у тебя, я вижу, новая соска?

— На своем веку, малыш, я сгрыз больше трубок, чем ты написал слов, — улыбнулся Старый Джо, демонстрируя два ряда не по возрасту белых крепких зубов. Он достал из холодильника бутылочку кока-колы, легко сковырнул пробку и подал напиток журналисту.

— Семь лет не был дома, — сдирая с шеи галстук, сказал Беннет. — Как там мои? Как Сэм?

— Здоровы, — прорычал Старый Джо, заправляя бак. — Братец твой сейчас в армии, уже сержант. Его часть стоит тут, недалеко. Он часто проезжает мимо. У нас ведь в Городке отгрохали гостиницу с рестораном. «Дикий Запад» называется. Офицеры каждый выходной там гуляют. Потом Сэм отвозит их назад, в часть. Сегодня у нас четверг? Значит, послезавтра жди его в «Диком Западе».

— А где сейчас Джимми Бакстер? Все ещё служит в полиции? — Журналист снял синий вельветовый пиджак, бросил его в машину.

— Бакстер теперь у нас шериф, — выключая счётчик, пробасил Старый Джо. — Два года назад в ресторане его здорово помяли во время драки между солдатами и парнями с окрестных ферм. Теперь треть молодёжи Городка служит в полиции. Ты сам-то надолго в родные края?

— Надоело валяться в госпитале. Рука давно зажила. Каменные джунгли летом ничем не лучше экваториальных, так что мой босс и врачи разрешили мне провести несколько недель на отцовской ферме.

Журналист закатал рукава голубого батника, расстегнул две верхние пуговицы, сел за руль.

— Послушай, малыш, — Старый Джо знаком попросил подождать подъехавший рефрижератор, бросил водителю банку пива. — Позавчера я послал Боба в Городок: у меня кончаются запасы. Этот паршивец до сих пор не вернулся. И телефон молчит, видно оборвался кабель. И как назло ни одной машины оттуда!

— Хорошо, Дядюшка Джо, я разыщу его и надеру уши. — Журналист допил кока-колу и вытащил бумажник.

— Спасибо, Майк. — Старый Джо бросил на сиденье рядом с Беннетом ещё одну бутылочку напитка и зелёную пачку «Салем». — Если с парнем что случилось, пришли кого-нибудь ко мне с весточкой.

— Ерунда, твой внук не из тех, кто даст себя в обиду. Сколько ему сейчас? Семнадцать? В его возрасте я уже год как сбежал из-под родительского крова. Пусть немного развлечётся с городскими девчонками. Я сам привезу тебе всё, что надо.

Журналист захлопнул дверцу, мотор мягко заурчал. Съезжая с автострады на старое узкое шоссе, ведущее в Городок, Майк видел в зеркальце высокую мешковатую фигуру, стянутую выгоревшим на солнце комбинезоном. Ветер шевелил длинные седые волосы. Джо задумчиво смотрел вслед машине журналиста, его крепкие зубы, как всегда, грызли деревянный мундштук трубки.


Через час петляющее между длинных рекламных щитов шоссе упёрлось в широкую полосу дымящейся гари. От неожиданного жуткого зрелища выжженной земли с остатками искорёженных огнём автомобилей и обезображенных трупов Беннет резко нажал на тормоз. Визг покрышек заглушил автоматную очередь, взметнувшую перед бампером фонтанчики пепла. Журналист распахнул дверцу и, вывалившись наружу, ящерицей втиснулся под машину. В нос ему ударил запах гари и палёного мяса. Следующая очередь прошила лобовое стекло. Майк осторожно поднял руку, вытащил из машины сумку с портативной кинокамерой. Прячась от неизвестного стрелка за автомобилем, журналист отполз к кювету. Скатываясь в заросшую серой от пыли травой яму, он услышал последнюю очередь. Бензобак взорвался, и взятая напрокат машина Беннета окуталась пламенем и чёрным дымом.


Беннет осторожно выглянул из-за угла. Центральная площадь была пуста, если не считать полицейской машины у входа в ярко освещённый участок. За время, пока Майк почти ощупью пробирался по знакомым с детства улочкам, он не встретил ни одного человека. Все окна черны. Ни за одной дверью не слышно музыки, разговора или детского плача. Вообще в Городке не горел ни один фонарь. Журналист благодарил детские игры в сыщиков, когда в поисках Коварного Убийцы они с Джимом облазили весь Городок.

Майк быстро пересёк площадь, стараясь не попадать в полосы света, бьющие из открытых окон полицейского участка — единственного маяка в море мрака. Прижимаясь к стене, журналист осторожно приблизился к окну и заглянул в него. Шериф Бакстер спал, сидя за столом. Перед шерифом стояла наполовину пустая бутылка виски. Рядом с полной окурков пепельницей шипела включенная карманная рация, тускло мерцал автомат.

Майк протянул руку, осторожно взял автомат, ощутив тяжесть полного магазина, тихо положил оружие на капот стоящей рядом машины.

— Джим, — шёпотом позвал он.

Бакстер мгновенно открыл глаза, его рука метнулась к автомату, но короткие сильные пальцы с обломанными ногтями наткнулись на пустоту.

— Это я, Майк Беннет, ты узнаёшь меня?

Несколько секунд шериф дико глядел на торчащую в окне всклокоченную, покрытую пылью и сажей физиономию.

— Фу, чёрт! — выдохнул он наконец, расслабляясь. — Ну и напугал ты меня! Откуда ты взялся?

— Приехал отдохнуть, у меня отпуск, — прошептал журналист.

— Какого дьявола ты шепчешь? Что у тебя с горлом?

Майк взял автомат, обогнул машину и вошёл в полицейский участок.

— С горлом у меня всё нормально. Это у вас тут чёрт знает что творится! Скорее я должен испугаться, а не ты.

— Посмотри на себя в зеркало! Да, сомневаюсь я, что ты отдохнёшь сейчас в нашем Городке. — Разлил по бокалам остатки виски шериф, когда кое-как умывшись, журналист сел за стол. — Я вообще не понимаю, как тебе удалось сюда проникнуть.

— Прямо скажу, встретили меня приветливо: с салютом и фейерверком. Потом я до темноты наслаждался природой, лёжа со всеми удобствами в канаве. А как стемнело, проделал увлекательную прогулку по мирно спящему Городку. И, наконец, меня ласково принял старый друг, обозвав чёртом и не продырявив из этой милой игрушки только потому, что я догадался взять её первым.

— Ты всегда был везучим, Майк, — серьёзно ответил Бакстер, прихлёбывая из бокала. — Только ты мог уцелеть днём на огневом кордоне, да ещё пройти сквозь него, не встретив ни одного патрульного.

— Куда я попал?! Что, чёрт побери, здесь происходит? Я ехал в свой старый, не меняющийся со временем Городок…

— Наверное, это судьба, что ты попал к нам именно сейчас, Майк. — Поскрёб трёхдневную щетину Бакстер. — Если ты сумел пройти сюда, то, может быть, тебе удастся и обратное. Телефонный кабель вышел из строя в первые часы паники. У нас имеется только несколько полицейских раций. Пока телефон работал, я пытался вызвать помощь, пытался связаться с армией, но они мне не поверили. А послать некого. Никто не сможет пройти через кордон! Мы теряем ежедневно десятки людей.

— Джим, скажи, наконец, кто держит Городок в осаде? Где враг?

— Крысы и черви! Не смотри на меня так, Майк, я три ночи не спал, но голова у меня в порядке. Ты сам утром всё увидишь.

Журналист достал сигарету, бросил пачку рядом с переполненной пепельницей.

— Может, это я сошел с ума, Джим? Ты действительно…

— Утром, Майк, утром ты всё увидишь сам.


Огромным, десятиметровым зонтиком, торчал на холме деревянный гриб. Майк и его мама сидели в высокой траве под «шляпкой». Прислонившись спиной к ножке «гриба», Майк жевал кислую травинку и лениво наблюдал за толпой одетых в одинаковые синие комбинезоны и шлемы ребят у подножия холма. Перед огромным экраном плясал парень. Мощный луч света освещал конвульсивно дёргающуюся фигуру. На экране проецировалась многократно увеличенная копия танцора, чтобы каждый в толпе одинаковых синих роботоподобных парней видел каждое его движение.

«Он стремится к горизонту,

Мы стремимся к горизонту,

Он почти у горизонта,

Триста!» —

cкандирует толпа странный припев.

— Что это? — спросил Майк.

— Экзамен, — безразлично бросает мать, перелистывая страницу журнала. Первый раз Майк видит свою маму читающей. Сколько он себя помнил, она постоянно хлопотала по дому, возилась с Сэмом, что-то шила. Майку захотелось, как в детстве, прижаться к располневшему телу матери, чтобы она, воркуя нежные глупости, гладила его волосы, а он, замирая от счастья, забыл обо всём мире. Без единой мысли, не разбирая ни слова из того, что она ему щебечет, он вбирал бы, впитывал в себя то, что ему так не достаёт, что не может дать ни одна другая женщина. И мать, уловив его настроение, отрывает глаза от шелестящих страниц, с улыбкой поворачивается к нему. Но глупая мальчишеская смесь гордости, взрослости и чёрт знает чего ещё заставляет Майка вывернуться из-под протянутой мадоньей руки, отвернуться, наткнувшись на каменное лицо танцора. Тот уже в двух шагах.

Ужас сжал сердце Майка. Подхватив с травы маму, он попытался увести её от надвигающейся опасности, но ноги отказали, и мать тяжело повисла на его руках. Майк понял, что не успеет.

«Он почти у горизонта,

Он уже у горизонта,

Три!» —

ревёт толпа.

— Нет! — закричал Майк, отступая перед синей трёхметровой фигурой, надвигающейся прямо на него.

— Я должен! — послышался хриплый голос. — Я должен его срубить!

— Но это же моя мать! Её раздавит! Подожди! — молил Майк.

«Он уже у горизонта,

Два!»

— Я должен успеть! — Великан ударил ребром ладони по ножке гриба, сверху посыпалась труха. Майк попытался оттолкнуть фанатика, но почувствовал, что проще сдвинуть скалу.

— Лучше ударь меня, это же моя мать!

«Один!»

Могучим ударом великан перерубил ножку и повернулся к журналисту. В следующий миг Майк почувствовал, что летит. Падая в хрустящую траву рядом с матерью, он увидел, как огромная «шляпка» накрыла одинокую синюю фигуру.

«Ноль!»

Центр упавшего диска вспучился, и меж рваных зубьев толстой фанеры появился синий шлем.

— Господи, ведь ему не больше двадцати, — подумал Майк, вглядываясь в покрытое потом и кровью лицо. В наступившей тишине Майк бросился в облако пыли, сдирая кожу с ладоней, начал отгибать акульи зубы фанеры, помогая голубой фигуре выбраться на волю. И вдруг раздался смех.

— Ты проиграл! Ты не успел!

Майк обернулся. Заросшее рыжей щетиной, такое знакомое и в то же время незнакомое лицо дёргалось в злобной ухмылке. Съёжилась, сжалась от позора голубая фигура в центре диска.

— Нет, он выиграл! — Шагнул навстречу рыжему Майк.

— А это ещё что за букашка? — Навис над ним рыжий.

— Он выиграл, — твёрдо сказал Майк, не чувствуя страха перед надвигающимся громилой. — Он выдержал самый главный экзамен: пожертвовал собой ради других.

— Он не успел! — отступил вдруг рыжий.

— Успел.

— Время! — отступая, тряс секундомером рыжий.

Майк оглянулся. Вокруг стояла толпа одетых в синие комбинезоны ребят.

— Время! — твердил, отступая, рыжий.

Майк очнулся.

— Время. — Тряс его за плечо Джим. — Пора!


Они шли к огненному кордону. Утреннее солнце весело плескалось в стёклах окон.

«Боже мой, неужели это не сон? — думал Беннет. — Неужели это я иду по пустынным улочкам своего родного Городка, где старых деревянных домов до сих пор больше, чем каменных, где единственными железобетонными символами конца двадцатого века являются гостиница «Дикий Запад» с огромной витриной ресторана внизу и городская тюрьма? В каком кошмаре мне могло привидеться, что я буду идти по улочкам моего детства, лучи солнца будут ласкать отросшие в госпитале волосы затылка, а впереди, в дорожной пыли, будут плыть уродливые тени людей, вооружённых автоматами и ружьями?»

— Я всё же советую тебе взять хотя бы пистолет, Майк. — Отбросил в сторону окурок шериф, расстёгивая кобуру.

— Спасибо, Джим, моё оружие — кинокамера.

— Ладно, я тебя прикрою, постарайся не отрываться от меня там. А ну, ребята, подтянись, ещё один переулок, и мы на кордоне.

Трое полицейских и два ополченца взяли оружие наизготовку, громко лязгнули взведённые курки. Журналист приготовил кинокамеру. Из-за полуразрушенной церкви вышли двое патрульных. Майк узнал аптекаря Холмса и старого Биггса.

— Как прошло дежурство?

— Пока всё тихо, — устало ответил Биггс. — Вы ведь знаете, шериф, они появляются, в основном, после шести часов.

Ополченцы сменили падающих с ног стариков. На следующем посту шериф оставил двух полицейских и повёл журналиста дальше. Они шли вдоль выжженной полосы, огромным кольцом охватывающей Городок. Поначалу журналист поминутно вскидывал камеру, пугая этим идущего рядом молоденького полицейского. Майк снимал обгоревшие останки людей, неподвижные фигуры часовых. Казалось, население всего города выстроилось в цепь вдоль нарисованного огромным циркулем круга. Скоро журналист опустил камеру. Он хмуро шагал между шерифом и полицейским.

— Они всегда появляются неожиданно. Люди не успевают их даже увидеть. Крыса, огромная, величиной с кошку, прыгает на выбранную жертву. Спасти человека невозможно: мерзкая тварь, прокусывая кожу жертвы, вводит в её кровь и тело вместе со своей слюной оплодотворённые клетки. Буквально через несколько минут от человека остаётся одна оболочка, набитая новорожденными крысятами. Единственное средство — огнестрельное оружие и огнемёты. Уже трое суток мы ведём эту неравную битву.

— А черви?

— Черви нападают на тех, кто прячется в помещениях. Они проникают через любую щель. Вообще-то черви больше похожи на розовых метровых змей. Результат их нападений тот же, что и у крыс.

Внезапно шериф схватил журналиста за руку и одним махом швырнул его на крышу стоявшего рядом обгоревшего «фиата». Распластавшись на горячей от солнца машине, журналист вскинул камеру. Бойня была мгновенной и ужасной. Майк успел увидеть серую тварь с длинным крысиным хвостом, вцепившуюся в горло молоденького парня в полицейской форме. Автоматная очередь буквально перерубила беднягу пополам, и через мгновенье всё залила струя огня…


— Твои погибли ещё вчера, Майк, когда ты валялся в канаве за кордоном. — Шериф налил себе виски, бросил в бокал кубик льда. — Мои — два дня назад. Я не сплю уже четвёртые сутки. Пока ты чистил пёрышки и проявлял свои плёнки, они сбили военный вертолёт.

— Кто?

— Чёрт его знает! Ребята сожгли вертолёт, как только он упал. Никто никогда не видел, откуда эти твари появляются! Их можно увидеть только за мгновение до смерти или уже на жертве. Никто не видел просто бегущую крысу. Откровенно говоря, Майк, мы обречены. Я даже преступников выпустил из тюрьмы и послал в патрули. Люди гибнут каждый час. Оставалась одна надежда, один шанс. До сих пор, Майк, крысы и черви нападали только в полосе огненного кордона. В центре был только один случай. Мы не уходим с кордона только потому, что нет уверенности, что эти твари не пойдут за нами, сжимая кольцо. Я надеялся на десант с воздуха и вбивал эту возможность всем. Проклятый вертолёт разбил нашу последнюю надежду! Мы не в кольце, Майк, мы под куполом!

— Всё же я попробую вырваться, Джим. Люди должны знать…

Журналист вдруг замолчал. Подскочив к окну, он лихорадочно разматывал извивающуюся змеей только что проявленную плёнку, просматривая на свет отдельные кадры.

— Не может быть, — прошептал Беннет, медленно садясь в кресло. Потом резко вскочил, выбежал в соседнюю комнату. Там что-то упало, послышался звон разбиваемого стекла.

Шериф схватил автомат, прыгнул к двери. Навстречу, чуть не сбив его с ног, вынырнул журналист с кинопроектором в руках. Смахнув со стола посуду, Майк установил проектор, дрожащими руками стал заправлять ещё не просохшую плёнку.

— Экран, быстро!

Бакстер шагнул в соседнюю комнату. Под его сапогами захрустело битое стекло. Сдернув со стены небольшой экран, вернулся в гостиную, снял портрет Вашингтона, повесил на его место экран. Журналист со скрипом закрыл жалюзи. Через минуту они увидели чёрную полосу выжженной земли, цепь дозорных. Вот молоденький парнишка в полицейской форме с ужасом смотрит прямо в объектив. Дымящийся пунктир автоматной очереди перерубил беднягу пополам. Через несколько кадров на месте человека вспыхнул факел. Никаких крыс в кадре не было! Журналист с шерифом просмотрели пленку трижды. Нигде, ни в одном из восьми заснятых Беннетом случаев нападения, они не увидели ни крыс, ни червей.


Полицейская машина за пять минут доставила их в участок.

— Я этих гадов из-под земли достану! — рычал шериф, расстилая на столе карту Городка.

— Тихо, не кричи. — Плотно закрыл дверь журналист. — Гипнотизёр такой силы не обязательно действует в одиночку. Чем позже он узнает, что раскрыт, и мы его ищем, тем лучше. Если он весь город заставляет видеть то, чего нет…

— Ясно. Гляди, линия кордона проходит так. — Фломастер шерифа заскрипел по карте. Чёрная линия вывела почти правильный прямоугольник, в центре которого друзья увидели квадрат городской тюрьмы.

— Что за чертовщина? — Фломастер хрустнул в руке шерифа. — Я сам два дня назад вывел всех оттуда, направил в патрули. Сейчас в тюрьме только сумасшедший Гаррис.

— Кто такой?

— Его перевели к нам полгода назад. Им занимается ФБР. В одиночку Гарриса входил только приехавший вместе с ним врач.

— Где этот врач?

— Погиб одним из первых. Это тот единственный случай, когда человек погиб не на кордоне.

— Кто сейчас лечит узника?

— Никто. Когда вон там, за окном, на площади крысы растерзали врача, я попросил старого Холмса осмотреть больного. Для начала мы заглянули в чемоданчик врача, но не нашли в нём ни одного пузырька с лекарством. Там были только пронумерованные ампулы и шприцы. Мы просмотрели дневник врача и…

— И поняли, что этот человек не лечил, а экспериментировал на живом человеке, — перебил шерифа журналист.

— Да, Майк.

— Где этот чемоданчик?

— В гостинице, в номере «врача». Мне было не до этого: начался «крысиный кошмар».

Журналист закурил.

— Посмотри, Джим. Контуры кордона образуют прямоугольник. Представь: сумасшедшего разбудили утренние звуки Городка. В бреду этот несчастный старается держаться подальше от таящих, как ему кажется, опасность стен камеры, съёживается посреди бетонного прямоугольника пола. Ему мерещатся выползающие из тёмных углов черви и крысы. Бред больного под действием какого-то препарата неизмеримо усилился. Кордон — это гигантские контуры камеры сумасшедшего. Врач был единственным, кто подходил к нему вплотную, поэтому он погиб не на кордоне.

— Какай ужас, Майк! Выходит, мы сами себя убивали, сжигали заживо! И всё из-за бреда умалишенного?

— Неужели ты не понял, Джим? Этот несчастный — своеобразный передатчик, биологический резонатор-усилитель. На нём испытали какой-то препарат. Как ты мог позволить опыты на заключённом? Неужели ты не знаешь, что сумасшедших лечат не в тюремной камере, а в специальных клиниках?

— Ты прав, Майк, я догадывался, что с этим Гаррисом дело не чисто, но решил не связываться с ФБР. Кто же мог подумать, что случится такое?

— Надо немедленно увести людей с кордона, Джим. Кордон — это зона смерти. Сумасшедшего Гарриса придется…

— Может, попробуем усыпить?

— Нет. Мы не знаем, что ему может присниться.

— Боже мой, сколько жертв!

Шериф включил рацию.

— Всем постам!.. — Услышал журналист, выходя на площадь. Он шёл в «Дикий Запад» за чемоданчиком «врача»…

Загрузка...